— Ну, Ити, — шепчет Кусти, — вставай! Давай руку и иди за мной, да тише, на цыпочках! Смотри не зашуми чем-нибудь, ведьмы чутко спят, хоть и храпят.
С бьющимся сердцем Ити встаёт и даёт брату потную от страха руку. И вот крадутся они к двери, как две лёгкие тени. Вдруг Ити нечаянно задевает за колыбель, и та со скрипом начинает раскачиваться. У беглецов душа в пятки уходит. Кусти укоризненно сжимает руку сестры — вот, мол, растяпа.
К счастью, храп на печи не смолкает — вроде бы всё обошлось. Дети крадутся в темноте, вот они уже у дверей, и Кусти дрожащими руками берётся за крюк… И тут со двора доносится сильный топот, будто несётся табун лошадей. Кусти мигом соображает: это сюда! — и быстро увлекает сестру обратно за печь. Едва успели они спрятаться, как в дверь забарабанили тяжёлыми кулаками.
— Эй, старая, открывай! — завыл страшный, глухой, точно из бочки, голос.
С печи никто не отзывается, потом кто-то из храпящих хватает ртом воздуху, будто вгрызается в кого зубами, разражается кашлем и переворачивается на другой бок. Всё это выводит, видно, его из забытья, и новые крики снаружи доносятся наконец до его ушей.
— Сейчас, сейчас открою, — бурчит старуха с печки. — Не ломись, дверь сорвёшь.
— Кто там? — шепчет Ити, дрожа всем телом.
— Не знаю, — тихо отвечает Кусти. — Может, за нами пришли? Но ты потише пока, сейчас увидим, кто там.
Старуха слезает с печи, зажигает лампу и отпирает дверь. Кусти выглядывает из-за печки и тут же прячется назад — там такие страшила явились, просто страх.
— Кто там, кто? — теребит его Ити за рукав.
— Тихо, Ити! — говорит брат. — Я и сам не знаю, кто они такие. Только не за нами.
Преодолев страх, мальчик снова пытается разглядеть пришельцев. Это два страшных, огромных мужика, прямо как быки. Оба одеты в странные зипуны из звериной шкуры, обуты в неуклюжие опорки; рожи у обоих тёмные, все в прыщах да бородавках. Сами заросли рыжими космами, которых никогда, видно, не касался гребень. А всего страшней — у обоих торчат на голове такие же рога, как и у старика.
— Есть давай! — рычат пришельцы разом, садятся за стол и давай грызть кости и прочие объедки. У них такие ужасные пасти, что косточки только хрупают на зубах.
Старуха ставит на стол большую бадью с какой-то похлебкой, и эти быки принимаются по очереди жадно хлебать через край. Пока один хлебает, другой расстёгивает деревянные застёжки на своём одеянье и громко рыгает, чтоб больше ему в утробу ушло. Вот и бадья уж пуста, а у них аппетит, видать, только разыгрался.
— Ещё давай! — рычат они разом.
— Тихо! — отвечает старуха, взбираясь на печь. — Нету ничего, всё приели. Спать катитесь, бездельники! Шляются по лесу целый день, хоть бы в дом чего принесли. Откуда я напасусь на вас?
— Я двух тетёрок притащил да кулика болотного, вон в углу, — говорит один страшила.
— Ага! — поддевает его второй. — А трёх-то уток доро́гой слопал?
— Видали! — кричит с печи старуха. — В лесу брюхо набьёт и дома ему ещё подавай! Сколько раз тебе говорить, Обжора, не смей в лесу жрать! Чего поймаете — всё домой тащите.
— Врёт Балбес, — отпирается первый страшила, а сам готов другому в космы вцепиться.
— Заткнитесь сию же минуту! — кричит старуха. — Не то я вас костылём папашиным успокою!
Обжора и Балбес злобно уставились друг на друга, но драться при старухе всё же не решаются.
— На вот, бери, — говорит Балбес примирительно. — Тут ещё поглодать можно.
— Не ври! — рычит Обжора, бросая кость обратно. — Вся обглоданная!
Ещё какое-то время они шумят и препираются, потом тушат свет и заваливаются к стене на солому. И вот уже оба страшилы храпят во всю мочь, и вся изба оглашается таким хрипеньем и свистом, что слушать страшно.
— Тем лучше! — шепчет Кусти сестре. — Это, видно, старухины дети, с охоты вернулись. Слыхала? Один Обжора, второй Балбес. Обжора — который толще, он старший. А младший — Балбес, он поменьше ростом. Да всё равно, оба страшные. И рога у обоих! Давай погодим ещё немного и пойдём. Может выберемся. Обжора с Балбесом уже храпят, только бы старуха поскорее уснула.
Дети выжидают ещё какое-то время, потом встают и тихо крадутся к двери. Вот они уж до колыбели добрались, но тут старик на печи переворачивается на другой бок, толкает свой костыль, и тот с грохотом падает на пол. От этого стуку старуха опять открывает глаза:
— Кто там шумит?
Кусти и Ити молчат, притаились как птенчики.
— Кто шумит? — сердито повторяет старуха.
Сестричкина ладошка в руке Кусти дрожит, и прежде чем он успевает её остановить, девочка отвечает тоненьким голоском:
— Никто.
— Ах, никто! — старуха с грохотом соскакивает с печи. — Ах, никто! А ты чего шляешься по избе?
Кусти чувствует, как костлявая старухина рука хватает его за волосы и так дёргает, что он чуть не падает навзничь.
— Никто, говорите? — глумится старушенция. — Удрать от меня захотели, голубчики! Так вот, мотайте на ус, что я вам скажу. Перво-наперво: отсюда вам не удрать. Попались ко мне — здесь и останетесь. Мне как раз такие птенчики и нужны! А место это от жилья человеческого в такой дали, что никто вас тут не отыщет вовеки. А коли сбежите сдуру — в лесу заблудитесь, волкам попадетесь в зубы. А волки не съедят, так я вас всё равно отыщу, моих крошек, приволоку домой и отдам сыновьям на съеденье! Вот так, голубчики вы мои. Слышали, что сказала? А кроме того, видали мою клюку — вон стоит у дверей? Про неё не забывайте! Кто слов не понимает — тому пройдется клюка по загривку, живо научит! Вот так, мои пташечки! Ну-ка, ну-ка, девчонка… где твоя головушка? Вот вам!
И с этими словами злая старуха так стукнула их лбами, что у брата с сестрой искры из глаз посыпались. Потом отослала их спать: берегитесь, мол, не смейте и носу из-за печи показывать!
Обжора с Балбесом завозились на соломе. Балбес спрашивает сонным голосом:
— Ты кого это там, мамаша?
— Кого надо, — отвечает та с печки.
— Что такое? Вроде духом человечьим запахло… — ворчит сонный страшила. А который из них — не разобрать в темноте.
— Ну и что из этого? — спрашивают с печки. — Хоть бы и человек тут был, тебе какое дело?
— Никого нету… А то бы съел…
Помолчали немного, потом старуха говорит зевая:
— Спи-ка лучше, Обжора. Никаких тут людей нету…
Пригорюнились за печью брат с сестрой, что не удалось им убежать. А ещё хуже — этот разговор Обжоры со старухой. Ити плачет, братнин рукав весь от слёз намок. Да и Кусти едва слёзы сдерживает. Но надежды он не теряет, несмотря ни на что. Ещё какое-то время горюют бедные дети, а потом одолевает их тяжкий сон. Только клопы да тараканы рады — нынче есть им чем поживиться.