Через час подошла плоскодонка. На ней стоял большой объект, накрытый промасленным брезентом и перевязанный, как пакет из галантерейного магазина. Рядом неподвижно стоял Мойт, пока Нед Бриттон, который по моей просьбе заранее опустил тали лебедки, поднимал объект на борт.
Тем временем сам изобретатель очень четко и уверенно руководил своими людьми, облегчая им работу. Большой сверток оказался не таким тяжелым, каким выглядел, и был поднят без большого напряжения.
Я нашел для него место сразу за баком, где он не будет мешать работе матросов. За очень короткое время Дункан Мойт закрепил крюки на палубе и так надежно установил машину, что качка не могла отразиться на ее безопасности.
Потом он отнес чемодан и несколько пакетов в свою каюту, и после этого, занятый своими обязанностями по подготовке к подъему якоря, я его больше не видел.
Пока мы ждали прилива, подали ланч, а дяди Набота не было видно. Я на самом деле не знал, стоит ли его ждать. Я считал, что он мог передумать, потому что за пределами бизнеса мой дядя и партнер отличался крайней непоследовательностью и неуверенностью в решениях. И у него не было никакой причины для участия в этом плавании, за исключением того, что он сам сказал о своей усталости от суши и желании облегчить свою неугомонность запахом соленой воды.
Он не моряк и не навигатор, но совершил так много плаваний как суперкарго и торговец, что редко надолго задерживался на суше и, как я сам, не хотел ждать весны, пока наш прекрасный корабль будет готов к первому плаванию.
Какое-то время я думал, что он вот-вот придет, а потом думал, что не придет. Если он встретился с капитаном Стилом, мой отец мог отговорить его от участия в таком долгом плавании, не способном принести никакой выгоды. Мой случай совсем другой, потому что я мальчик, полный молодой энергии и энтузиазма, которые нуждаются в предохранительном клапане. Больше того, я простительно гордился своим новым положением, впервые командуя кораблем по названию, хотя самому себе я признавался, что настоящий капитан Нед Бриттон и без него я был бы беспомощен.
Наступило два часа, потом три, а моего дяди Набота не было видно.
Я с искренним разочарованием вздохнул и кивком приказал Неду поднимать якорь, потому что начинался прилив.
Мои новые матросы работали весело и охотно, и вскоре якорь был поднят, паруса на фок-мачте наполнились ветром, и мы вышли в море в сомнительной попытке обогнуть мыс Горн и доплыть до голубых вод Тихого океана.
Мы вышли из залива и отходили от берега, когда я оглянулся через поручень и увидел, что к нам на полной скорости идет из гавани небольшой катер. На таком расстоянии нам не могли подать сигнал, но я взял мощный бинокль и увидел, что посреди маленького судна стоит дядя Набот и машет красным платком.
Я приказал Неду лечь в дрейф, со смехом думая, что дядя едва не опоздал, и вскоре катер преодолел расстояние между нами и подошел.
Внешность дяди Набота была великолепна. Он был в костюме в яркую клетку, и на седых волосах набекрень туристская шляпа. Рубашка на груди плиссированная, обувь из блестящей патентованной кожи, и на руках ужасно сморщенные желтые перчатки. Больше того, к моему величайшему удивлению, вместо обычной трубки из початка кукурузы дядя курил большую толстую сигару, и на одном плече у него висел кодак, а на другом морской бинокль.
Прежде всего дядя отправил на борт свои вещи, потом начал долгий, но спокойный разговор с экипажем катера – моряки на катере были очень возбуждены, и это могло продолжаться бесконечно, пока Нед не потерял терпение и крикнул, что поворачивает на другой галс. При этих словах дядя Набот сунул в руки капитану катера какие-то деньги и неторопливо поднялся по лестнице на борт, словно не слыша проклятий с катера.
– Едва не опоздал, Сэм, верно? – сказал он, весело кивнув на заполненный парус, потому что мы снова поймали ветер. – Гладкое бритье, но никаких квасцов и лавровишневой воды.
– Что вас задержало, дядя?
– Нужно было приготовить костюм, – сказал он, пыхтя сигарой, разглаживая перчатки и в то же время критически глядя на палубу. – Я впервые в жизни, племянник, отправляюсь в море для удовольствия. Никаких дел, и не о чем беспокоиться. Просто плыть по голубому морю с веселым экипажем, вот это жизнь для меня. А, Сэм?
– Вы правы, дядя. Вы просто пассажир, и добро пожаловать. Я очень рад, что вы нас догнали.
– Быстрая погоня, хотя и недолгая. Что ты думаешь, Сэм? Мне пришлось заплатить этим пиратам на пароходе-недоростке тридцать долларов, чтобы попасть на борт.
– Тридцать долларов!
– Ужасно, правда? А они хотели шестьдесят. Приняли меня за туриста, потому что я так выгляжу. Но я должен был попасть на корабль, а они видели мое беспокойство и решили меня обобрать. Как ты сказал, куда ты направляешься, Сэм?
– Вниз вдоль побережья, вокруг мыса Горн и по Тихому океану в Сан-Педро.
– Звучит интересно.
Он внимательно осматривался своими маленькими голубыми глазами.
– Что на борту, мой мальчик?
– Стальные балки для какого-то нового здания в Лос-Анжелесе.
– Тяжелый груз, верно?
– Слишком тяжелый, дядя.
– Хм-м-м. И не слишком прочный корабль, как я погляжу. Старый прогнивший корпус, и много краски, чтобы закрасить течи.
– Совершенно верно, сэр.
– Справишься, Сэм?
– Не могу сказать, дядя Набот. Но я постараюсь.
– Груз застрахован?
– Нет, и это самое плохое. Корабль не прошел бы Ллойда[2]. Если потонем, это большая потеря. Поэтому мы не должны потонуть.
– Железо не плавает, оно слишком тяжелое.
– Я в основном буду держаться побережья. Если будут неприятности, я выброшу корабль на берег. Плавание может быть долгим, дядя.
Он оживленно кивнул.
– Все в порядке. Если к весне доберемся, для обоих хватит времени. Но я вижу, что это не гоночная лошадь, Сэм, мой мальчик.
Действительно, мне не нравилось, как ведет себя корабль. При попутном ветре и по спокойному морю он шел скорее как плот, а не как современное торговое судно.
Паруса и оснастка новые и прекрасные, краска нанесена аккуратно, но я заметил, что мои матросы неодобрительно качали головами, глядя, как «Глэдис Х.» идет по воде.
Дядя Набот посмеялся про себя и посмотрел на меня, как будто считал это хорошей шуткой, а я ее единственная жертва. Но я сделал вид, что не замечаю этого. Он сам назвал себя «бездельничающим сухопутным жителем», и я поместил его в каюту на корме, выходящую на офицерскую кают-компанию. Каюта Неда Бриттона была против моей, а каюта мистера Перкинса – против каюты Дункана Мойта. Я, со своей стороны, был доволен обществом: плавание обещало быть скучным.
Вначале Мойт держался в стороне, но, когда все было приведено в порядок, он вышел на палубу и стоял, нежно глядя на свою драгоценную машину. Я познакомил его с дядей Наботом, и два «пассажира» сердечно пожали друг другу руки и по-дружески заговорили.
Я решил с самого начала поговорить со своими матросами, сообщив им об особенностях нашего плавания, поэтому созвал всех и обратился к ним с короткой речью.
– Ребята, – сказал я, – не нужно ждать приятного плавания, потому что вы все уже заметили, что «Глэдис Х.» не борзая. Говоря с вами честно, корабль старый, протекающий и не слишком безопасный. Но на борту ценный груз, который должен быть доставлен. Если мы справимся, хозяева груза хорошо всем нам заплатят. Мне приказано идти в виду берега и в плохую погоду заходить в гавань и ждать. В худшем случае мы должны выбросить корабль на берег, чтобы таким образом спасти груз, потому что груз стоит десятка таких кораблей. Это рискованное предприятие, я знаю, и если кому-то из вас не нравится, я высажу вас на берег в первом же удобном месте и вы сможете отправиться домой. Но если вы согласны идти со мной, я, как могу, буду заботиться о вас, и ваши деньги в полной безопасности, потому что за этим стоит «Интероушен Форвардинг Компани», и вы получите все до последнего пенни. Что скажете, ребята?
Матросы были добродушные и оценили мою откровенность. После небольшого совещания боцман объявил, что они согласны довести дело до конца и сделать все, что смогут, в подобных обстоятельствах. С самого начал было установлено взаимопонимание, и до конца плавания у меня было много поводов гордиться каждым членом экипажа.
Погода была теплая и приятная, и, когда днем я сидел с пассажирами и Недом на палубе, дядя Набот увидел большой пакет из продовольственного магазина и спросил у Мойта:
– А что это у вас за автомобиль?
Мойт дремал, но, услышав вопрос, вздрогнул, и глаза его загорелись. Отвлеченное настроение исчезло.
– Это мое собственное изобретение, сэр, – ответил он.
– Как вы его назвали?
– Конвертируемый автомобиль Мойта.
– Как? Конвертируемый?
– Да, сэр.
– Я не понял, – сказал дядя Набот. – Я не понимаю значения слова «конвертируемый». Знаете ли, совсем позабыл латынь, давно учился в школе.
– Это слово означает, – серьезно сказал Мойт, – что на этой машине можно двигаться по суше и по воде.
Мой дядя вздрогнул, потом отвел взгляд и негромко присвистнул. Неб Бриттон вздохнул и прошел к поручню, как будто хотел посмотреть на движение корабля. Со своей стороны, у меня и раньше было подозрение, что парень не в себе, поэтому я не удивился. Но он выглядел джентльменом и был искренен, и поэтому, опасаясь, что он заметит поведение моего дяди и Неда, я серьезно сказал:
– Это очень желательная комбинация, мистер Мойт, и большое усовершенствование обычного автомобиля.
– О, в этой машине нет ничего обычного, – сразу ответил он. – На самом деле она решительно отличается от всех других моторных средств передвижения, и ее по-настоящему нельзя называть автомобилем. Я намерен подобрать подходящее название для своего изобретения, но до сих пор все мои мысли занимала сама машина.
– Конечно, – неопределенно ответил я.
– Большинство автомобилей, – сказал дядя, усаживаясь в кресле и подмигнув мне, – строятся только для суши и тормозят у ближайшей мастерской. Один парень в Нью-Йорке, застрявший посреди улицы, говорил мне, что, если бы он смог приладить парус к своему автомобилю, он послал бы к черту всех ремонтников!
– Но это не имеет ничего общего с изобретением мистера Мойта, – сказал я, стараясь не улыбаться. – Автомобиль мистера Мойта – совсем другое дело.
– Каким образом? – спросил дядя.
Мистер Мойт решил сам ему ответить.
– Во-первых, – сказал он, глядя на меня с таким отвлеченным выражением, словно он меня не видит, – я не использую для продвижения обычное горючее.
Бензин дорог и опасен, и его нужно постоянно пополнять. Электричество ненадежно, и нужны очень громоздкие устройства, чтобы его запасать. Обе эти силы грубые и неудовлетворительные. Прежде всего мне нужно было найти движущую силу, на которую всегда можно полагаться, недорогую и всегда доступную. И я нашел сжатый воздух.
– О! – воскликнул дядя Набот.
Я уверен, что он знал об автомобилях меньше меня, потому что у меня дома была маленькая машина и я ездил на ней вдоль берега. Но мистер Перкинс гордился знакомством с современными машинами, а то, что не знал по личному опыту, все равно считал, что знает.
– Сжатый воздух, – с видом оратора заявил он, – это то, что движет парус корабля.
Изобретатель удивленно посмотрел на него.
– Мне это кажется очень умной идеей, – торопливо сказал я. – Но я не понимаю, сэр, как мы можете использовать с этой целью сжатый воздух.
– У меня есть резервуар, – сказал Мойт, – который постоянно заполняется насосами, по мере того как воздух тратится, что происходит, конечно, только, когда машина движется.
– Но вам нужно что-то, чтобы начать движение, – сказал я. – Вы используете для этого бензин?
– Нет, сэр. У меня есть глицериновая взрывчатка, такая конденсированная, что достаточно одного атома, чтобы привести машину в движение. Я держу с собой в небольшом отделении пинту этой взрывчатки, которой хватает на год. Там, где есть воздух, у меня есть неограниченная энергия.
– Здорово! – воскликнул дядя Набот с таким явно притворным энтузиазмом, что мы с Недом с трудом удержались, чтобы не рассмеяться.
– Иными словами, – продолжал Дункан Мойт, – я значительно усовершенствовал обычный автомобиль. Позвольте, господа, показать машину и все объяснить вам.
Мы все обрадовались этому отвлечению. Даже Нед Бриттон, который не умеет пользоваться и швейной машинкой, хотел осмотреть изобретение нашего безумного пассажира.
Мойт сразу начал развязывать веревки и снимать промасленный брезент – это были части неумело сшитых старых парусов. Но когда эта непривлекательная оболочка была убрана, мы с удивлением увидели машину такой красоты, завершенности и мастерства исполнения, что наши возбужденные и радостные восклицания были одновременными и искренними.
Может быть, Мойт и безумен, но он превосходный механик, и это действительно было творение его рук.
Автомобиль? Что ж, у машины четыре колеса с широкими резиновыми шинами, с рулевым устройством и кузовом для пассажиров, но в остальном самые большие автомобильные фанаты не узнали бы в этой машине автомобиль.
Казалось, он весь из металла – любопытного металла тускло-серебристого цвета, ни одна часть не окрашена и не отполирована, но все так отлично сконструировано, что все части соединяются и прекрасно подходят друг другу. Грациозная конструкция, хотя кузов напоминает корпус лодки; колеса расположены так, что машина поднята больше обычной. Стены кузова толщиной примерно в фут, внешняя и внутренняя стороны из этого необычного металла с аккуратными заклепками.
Мойт объяснил, что пространство между сторонами – это вакуумные камеры, воздух в них подается насосами, и они делают машину удивительно легкой. К тому же внутри того, что напоминает планширь корабля, размещены части регулируемого верха; когда они подняты и соединены, образуется куполообразная поверхность, покрывающая весь кузов. Эти части почти целиком из стекла, внутри которого тонкая проволочная сетка; пассажиры видят все, что происходит снаружи, стекло не разобьется, в крайнем случае только треснет, и сетка удержит обломки вместе.
Двигатели расположены в передней части кузова. Их четыре, каждый не больше кувшина в галлон объемом, но Мойст заверил нас, что каждый двигатель развивает мощность в двадцать пять лошадиных сил, в целом получается сто лошадиных сил, благодаря удивительной эффективности сжатого воздуха. Все остальные механизмы аналогично сокращены по размерам и размещены так, что водитель легко дотягивается до каждого.
Вход с обеих сторон кузова и сзади, как удобно, но сидения внутри кузова размещены по кругу, за исключением сидения водителя. Кузов такой просторный, что в нем удобно размещаются от шести до восьми пассажиров или в случае необходимости даже больше.
Все это легче понять, наблюдая, и мне трудно объяснить с помощью пера. Возможно, я описал не так понятно, как следует, но я должен в качестве оправдания сослаться на недостаток знаний механики. Я не сомневаюсь, что когда-нибудь вы все будете ездить в таких машинах и поймете все подробности лучше, чем я, простой моряк, который многое мог не заметить.
– Но, – сказал дядя Набот, у которого от возбуждения выпучились глаза, – я все равно не понимаю, как это штука движется по воде.
Мойт улыбнулся, кажется, впервые с тех пор, как я с ним познакомился, и его улыбка была полна торжествующей гордости.
Он вошел в автомобиль, нажал на какие-то кнопки, и из колес выдвинулась дюжина фланцев в форме совка. В дальнейших объяснениях не было необходимости. Мы сразу поняли, что колеса автомобиля стали гребными, и их быстрое вращение, несомненно, будет продвигать машину.
Совки их того же металла, который использовался повсюду в этом удивительном изобретении, и они располагались под углом, который давал наибольшую мощность толчка.
– Алюминий? – спросил мистер Перкинс, показывая на металл.
– Нет, сэр. Вероятно, это мое наиболее удивительное открытие, и вы меня простите, если я скажу, что это тайна, которую я пока не хочу раскрывать. Но могу вам сказать, что я нашел сплав, равного которому по прочности, выносливости и легкости нет в мире. Он весит чуть больше чистого алюминия, но в тысячу раз прочнее его. Можете проверить одно из этих лезвий, которые кажутся такими хрупкими.
Дядя Набот нагнулся и осторожно коснулся устройства пальцем. Потом нажал сильней. Наконец поставил ногу и попытался согнуть весом своего тела. Фланец с удивительным успехом сопротивлялся всем его усилиям.
Изобретатель снова нажал на кнопку, и фланцы отступили и опять стали частью колеса.
– Когда мы прибудем в Сан-Педро, джентльмены, – сказал Мойт, – мне доставит удовольствие провезти вас в этой машине по суше и по воде. Тогда вы сможете полнее оценить ее совершенство.
Он начал закрывать машину, извиняясь за убогость ее покрова.
– Все мои деньги ушли на саму машину, – объяснил он, – и я вынужден был использовать для покрытия эту ткань; покрытие мне нужно, чтобы защитить машину от любопытных взглядов. Сам металл никогда не ржавеет.
– Легко ли обрабатывать этот сплав? – спросил я.
Он покачал головой.
– Очень трудно, – ответил он. – Сталь о него крошится, так что все мои инструменты из того же металла, обожженного и закаленного. И даже их приходилось постоянно заменять. Не думайте, джентльмены, что я обрел все это совершенство с первого раза, у меня ушли годы на эксперименты.
– Я так и думал, мистер Мойт.
– По счастью, – мечтательно продолжал он, – денег, которые я унаследовал от отца, хватило до завершения работы. Я думал только о машине, и, завершив ее и испытав, чтобы убедиться, что она так совершенна, как может сделать человек, я обнаружил, что я банкрот и по уши в долгах. Продав инструменты, мастерскую и вообще все, кроме машины, я смог расплатиться с долгами, и у меня осталось двести долларов.
Этого недостаточно, чтобы перевезти машину в Калифорнию по железной дороге, я не знал, как поступить, пока вы, сэр, – он повернулся ко мне, – великодушно не пришли мне на помощь.
Во время последующей паузы он кончил укрывать машину, и тогда дядя Набот прямо спросил:
– Если вы уверены, что эта проклятая штука работает, почему не поехали в Калифорнию по суше? Мне говорили, что такое не раз проделывали, и, так как вы используете сжатый воздух, расходов бы не было.
Мне это тоже пришло в голову, и я с любопытством ждал ответа.
– Сэр, – сказал Мойт, – не забудьте, что я годы потратил на эту работу, годы тайны и непрерывного труда, и для меня все зависит от успеха этой машины. Вы поймете, что я не решался патентовать ее целиком или какие-нибудь части; несовершенный патент не защитит меня, а лишь раскроет мои идеи другим конструкторам автомобилей. Патент не является защитой, если он может быть усовершенствован или украден. Как я уже сказал, когда я закончил машину, у меня не было денег, чтобы получить патент. А мне нужно получить не менее девятнадцати патентов.
– Значит, у вас совсем нет патентов? – спросил я, удивленный такой небрежностью.
– Ни одного. Перед вами, джентльмены, одно из важнейших механических изобретений, какие когда-либо знал мир, но изобретатель никак не защищен – пока. Если бы я попытался проехать на этом автомобиле через континент на тихоокеанское побережье, его увидели бы десятки конструкторов автомобилей и украли бы мои идеи. Для меня это слишком большой риск. Я должен добраться до своего богатого и эгоистичного дяди, показать ему мое удивительное изобретение и предложить половину интереса, и он даст мне денег на производство. Теперь вы понимаете, почему я вел себя так необычно – необычно для тех, кто не знаком с моими проблемами.
– Теперь мне это совершенно ясно, – сказал я, начиная думать, что мой пассажир совсем не безумен. – Но разве не глупо было доверяться нам?
Он улыбнулся, и эта улыбка сделала его лицо очень привлекательным.
– Поверьте мне, – сказал он, – я не совсем глуп и неплохо разбираюсь в человеческой природе. Вы меня простите, если я скажу, что ни один человек на этом корабле мне не опасен.
– Как это? – неловко спросил я.
– Ни один из вас недостаточно компетентен, чтобы украсть мое изобретение, – холодно заверил он, – даже если бы вы захотели это сделать, в чем я сомневаюсь. Нужен бесчестный человек и одновременно хороший специалист в механике, и, хоть между Челси и Калифорнией таких много, я уверен, что на этом корабле никто не может причинить мне вред, даже если бы захотел. Джентльмены, в вашем обществе я чувствую себя в полной безопасности.
По крайней мере сказано дипломатично, потому что, конечно, нам понравилось, что в нашу честность верят, хотя и пренебрежительно относятся к нашим механическим способностям. Но с этого времени мы стали смотреть на Дункана Мойта по-дружески и с усилившимся уважением.
К этому времени стемнело, и вскоре Нукс объявил, что ужин готов. Мы перешли в кают-компанию и, наслаждаясь талантами Брионии, коротали время, рассуждая о возможностях конвертируемого автомобиля Мойта.