Аглая.
Каким-то образом я умудрилась дожить до двадцати семи, почти стать мамой, а так и остаться наивной дурочкой в отношениях с мужчинами.
Даже если бы меня пытали каленым железом, не смогла бы сказать, в какую игру играет Марат. Подозрений, и тех не было! Он то распоряжался мной как мебелью, то делал вид, что я лишь компьютер, то убивал своими поцелуями.
Больше всего это напоминало попытку свести с ума. Для того, кто невзлюбил меня с первого взгляда, методика была странной, но вполне эффективной. Возможно, продолжи он в том же духе, уже через пару дней я сама записалась бы к психиатру и сбежала бы от своего нанимателя.
Но спасла, как всегда, работа. Еще до старта стройки с новым проектом начались проблемы. Нам вдруг отказывали поставщики, с которыми работали по многу лет. Неожиданно увольнялись ценные специалисты. На таможне без всяких причин застревали грузы.
Неприятности сыпались как из рога изобилия, и вместо опасных игр я и Марат с головой погрузились в дела.
Хотел Абашев или нет, ему пришлось оставить меня в покое.
Мы жили под одной крышей. Спали в комнатах рядом. Вместе ездили в офис и возвращались домой. Но, выжатый как лимон, мой Монстр больше не сводил с ума поцелуями.
Я видела, как до глубокой ночи он сидит за компьютером в своем домашнем кабинете или разговаривает с кем-то на лоджии. Наблюдала рано утром, как жестко и технично молотит кулаками боксерскую грушу. Но никто из нас не касался друг друга.
Мы словно установили невидимую границу, приближаться к которой было нельзя.
Все, что осталось вне работы, – короткие, больше похожие на настольный теннис разговоры, которыми Марат нахально меня дразнил.
– Откроешь дома ноутбук – изыму! – заявил он в первый же день, стоило нам переступить порог квартиры после работы.
От неожиданности у меня челюсть упала. Как это? Такого деспотизма не позволяли даже родители в мои школьные годы.
– Но если мне нужно закончить кое-какие дела? – Я искренне не понимала.
– Дела нужно делать в офисе. Плачу я тебе как профессионалу, так что будь добра – исполняй обязанности профессионально. То есть вовремя!
– Это сейчас была не шутка?
Пришлось присесть на диван, чтобы не упасть.
– Про зарплату? – гад наградил меня фирменной хищной улыбкой. – Считаешь, переплачиваю?
– Только молока за вредность не хватает...
– Прости, с молочными продуктами у меня туго. А вариант белка на замену тебе, скорее всего, не понравится. Хотя... – чудовище почесало свой колючий подбородок. – Не факт.
За эти шуточки хотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым. Огромная пустая ваза в углу так и напрашивалась познакомиться с чьей-то черепной коробкой. С темечком, лбом – было не важно.
Но, стоило мне решиться на полевую лоботомию, Абашев выдавал что-нибудь новое, и в шоке я забывала, как именно планировала его убить.
Чаще всего тем самым «новым» выступал мой гардероб. Монстр и раньше относился к нему особенно трепетно, но теперь, когда стали жить вместе, как с цепи сорвался.
За неделю дважды мы опаздывали на работу, потому что этого тирана не устраивал мой костюм или платье. И трижды мне приходилось переодеваться.
Он словно удовольствие ловил, мучая меня.
– Ты выглядишь как заведующая похоронного агентства. Солидно, но мы не гробы с венками продаем, – забраковал внешний вид как-то утром.
– Это дорогой качественный костюм. Меня он полностью устраивает.
Я с трудом удержалась и не подошла поближе, чтобы хорошенько затянуть галстук на его шее.
– Дорогой? Да от такой скуки даже аквариумные рыбки в приемной пузом кверху всплывут.
– А я нахожусь в приемной, чтобы рыбок развлекать?
Мне и раньше были обидны его придирки, но сейчас почему-то они цепляли особенно остро.
– Когда в приемной посетители – развлекать нужно их. Ну а в остальное время – меня. И лучше не в этом унылом наряде.
– Так, может, секретаршу вернуть? Ограничить ей доступ к информации, и пусть сидит... Грудью всех развлекает.
– Я тебе открою секрет, не все мужчины – фанаты арбузных ферм. – Взгляд карих глаз уткнулся в район бантика на моем бюстгальтере. Словно рассмотрел его под слоями пиджака и рубашки. – Некоторые предпочитают ручные варианты. Чтобы умещалась в ладони и отзывалась на каждое прикосновение.
Это был даже не намек на издевку, а вполне реальное издевательство. Такое, за которое в Штатах можно было схлопотать приличный срок и разориться.
Душа так и требовала послать это чудовище за намеки куда подальше. Не значилось у меня в контракте ничего про внешний вид и тем более про грудь.
Но модные электронные часы на стене показывали слишком страшные цифры. Я понимала, что мы ни за что не успеем на важную встречу или совещание, и злая как черт шла в свою комнату, чтобы вернуться достойной барского ока.
Марат злил меня, доводил до кипения, но каждый раз находил или правильные слова, или умудрялся вовремя распахнуть двери квартиры, обещая ждать на парковке.
Он держал баланс, как опытный эквилибрист. А кроме утренних словесных спаррингов ничто больше не напоминало про два сумасшедших поцелуя в Сочи и в квартире.
Наверное, можно было радоваться. Я сама читала Абашеву лекции про субординацию и просила оставить меня в покое. Сама искренне надеялась тихо пережить этот опасный период.
Но дурацкая женская натура...
Пожалуй, в двадцать семь я оказалась не только нулем в отношении мужчин, но и в отношении себя. Стыдно было это признавать, однако страусиная политика – спрятать голову в песок – не работала.
За два года под одной крышей с моим первым мужчиной, Робертом, я думала, что узнала о себе все. Нетемпераментная, неуклюжая, но старательная. Роберт не скупился на комплименты, но точно так же не скупился и на критику. Как настоящий учитель, он умел указывать на недостатки, а влюбленная, очарованная, я с одинаковым восторгом принимала похвалу и упреки.
Все ведь было так здорово – он хотел сделать меня лучше. Меня, а не какую-нибудь из моих более красивых и привлекательных подруг. Для этого совсем несложно было стараться... Учиться различать сорта вин, сыров и конструкции яхт. Учиться плавать и танцевать, разбираться в экономике и политике, молчать, когда это нужно, и заливаться соловьем, когда этого хотели.
Послушная девочка из интеллигентной семьи, заучка, которая не знала ничего, кроме своих учебников, я за два года превратилась в достойную пару, сносную хозяйку и почти идеальную любовницу.
Наверное, если бы не мой безумный побег, Роберт вскоре справился бы и с этим «почти».
Но за все время вместе, за бессчетное количество поцелуев, ночей в одной кровати я так и не узнала, что способна терять голову от пошлого, влажного посасывания пальцев.
Прежняя идеальная Аглая, наверное, брезгливо скривилась бы от одной мысли об этом. Она бы и близко не позволила кому-то взять в рот свои пальцы. А нынешнюю меня накрывало от возбуждения, стоило лишь вспомнить.
Это был какой-то дефект в прошивке!
Не самые нужные сейчас воспоминания. Уж точно не собственного босса с замашками тирана мне нужно было хотеть. Но, словно подхватила какой-то вирус, я неосознанно постоянно оглядывалась в его сторону. В машине, чтобы случайно не коснуться, забивалась в дальний угол заднего сиденья. А по ночам видела запретные сны.
Роберт точно выставил бы меня за дверь, если бы узнал о тех желаниях, которые исполнял другой мужчина в этих снах. Я бы и сама сгорела со стыда, узнай о них кто-нибудь.
Но никто не узнавал. Вместо удовольствий была работа. Вместо близости – невидимая граница. А вместо страсти – долгие споры до хрипоты. О договорах, о подрядчиках, о презентации, о кадровых перестановках и ещё дюжине всяких «о...».
Не знаю, как бы я выдержала, если бы не малыш под сердцем. От бардака в голове и на работе иногда хотелось закрыться где-нибудь и расплакаться. С каждым днем вывозить весь этот груз было все сложнее и сложнее. Нервы сдавали. И только образ ребенка, которого показала на УЗИ доктор Лиза, помогал справляться.
Когда становилось совсем плохо, я представляла себя в своей квартире с младенцем на руках. Когда после очередного спора хотелось уволиться, думала, как буду прогуливаться с колясочкой по осеннему скверу.
А по ночам, когда сил не оставалось ни на что и в кабинете затихали звуки, доставала из потайного кармана сумочки черно-белую фотографию... и окончательно терялась в собственных эмоциях.
Узнать знакомого мужчину в семилетнем мальчике смог бы разве что провидец. Мне с моей небогатой фантазией и тотальным невезением не светило никакое прозрение. Если бы не напряженный, взрослый взгляд из-под бровей, я бы и фантазировать ни о чем не стала. Списала бы нашу встречу с Маратом на пороге медицинского центра на совпадение и забыла.
Но взгляд... Я видела его каждый день в кабинете собственного босса и в его квартире. Он прошивал меня насквозь через зеркало заднего вида в машине и заставлял краснеть в тесном переполненном лифте.
Возможно, это была следующая стадия моего сумасшествия, и доктор требовался не «уже», а «вчера». Возможно, мне по мозгам ударили гормоны. Только избавиться от навязчивой идеи, что с фото на меня смотрит Марат, не удавалось.
Ломая голову над тем, как сперма Абашева могла оказаться в клинике, я часами рассматривала черно-белый снимок. Украдкой присматривалась к Марату на совещаниях. И искала в интернете детские фотографии.
Более бестолковые занятия и придумать было сложно. На совещаниях из-за гляделок мимо ушей периодически пролетала важная информация. В клинике меня бы даже не стали слушать. А детских фотографий Марата в сети не оказалось.
Семейство Абашевых умело хранить свои секреты. За неделю поисков я нашла лишь упоминание, что отец не был женат на матери своих детей. Узнала, что его жена умерла при родах. Но ни статьи о мальчишках, ни снимка, ни намека на их детство.
Из доказательств родства у меня были лишь случайная встреча и взгляд. Всего ничего, но, как оказалось, чтобы превратить жизнь рядом с Маратом в извращенную пытку, этого хватило.
И так день за днем. Ночь за ночью. С мыслями о ребенке, с вопросами к самой себе... В офисе, когда оставались с Маратом наедине. Дома – после того, как закрывалась дверь.
Я словно раскачивалась над пропастью на качелях. Стареньких, хрупких, грозящих в любой момент сломаться.
И однажды ночью мои качели рухнули.