Малыш от генерального

Глава 22. Тихое счастье

Аглая.

Из больницы меня все же пришлось похищать. Ни о какой выписке через день после обморока доктор не хотел и слушать. Про мои хорошие анализы он словно забыл, а готовность Марата обеспечить настоящий стационарный уход на дому отмел как что-то из области фантастики.

Я уже почти смирилась, что на неделю или две застряну в больнице. Но после тихого часа Марат увел меня на прогулку во внутренний дворик и не вернул.

Вместо двери больницы ждала распахнутая дверь Мерседеса. Вместо сурового взгляда дежурной медсестры – широкая улыбка Бадоева. А вместо жесткой койки – удобная и мягкая кровать в квартире Марата.

Еще в больнице, залив слезами его рубашку, я пообещала себе, что больше не буду плакать. Но слезы так и напрашивались. Дурацкая женская натура – трястись, когда страшно, и плакать, когда хорошо, – была сильнее.

Знакомый диван, мягкий коврик, фикус у окна... Я ведь уже мысленно распрощалась с каждым из них. Выселила себя в свою квартиру и заперла воспоминания на замок.

Понимать, что ошиблась и никто никуда не переезжает, оказалось почти так же болезненно, как и прощаться. Это была особая форма боли – от радости. Никакие доводы разума или жизненный опыт не могли помочь в борьбе с сыростью.

К счастью, у Марата хватило мудрости сразу после приезда отпустить меня в душ, а потом – не спрашивать, как можно мыть голову целый час и куда делась упаковка салфеток.

Эта тихая спокойная домашняя суета была ценнее любых признаний.

На кухне шумел закипающий чайник. Марат, смеясь, рассказывал, что устал за эти два дня от Бадоева и он мне не замена. А я расчесывала влажные волосы и впервые не боялась, что тонкий шелковый халат вдруг подчеркнет округлившийся животик.

Без допроса, «как так» и «почему». Без пытливых взглядов. Будто у нас целая вечность впереди на разговоры и не было ничего важнее чашки черного чая.

Не влюбись я раньше в этого фантастического мужчину, сейчас рухнула бы в обморок от избытка чувств второй раз. Распласталась бы на его груди и потребовала бы остаться там навсегда.

Но упасть в обморок или изобразить рыбку-прилипалу мне не дали. Будто по команде, сразу после чая в квартиру явился врач. Вечерние нежности пришлось заменить сдачей анализов и внимательным осмотром. А потом глотать целые горсти витаминов, которые в рекордные сроки умудрился раздобыть Бадоев.

Как вскоре выяснилось, кроме домашнего лечения Марат подготовил еще один сюрприз. Вначале я даже не знала, как на него реагировать, – избавиться от привычки вкалывать по десять-двенадцать часов было сложно, но Абашев оказался непреклонен.

Мое секретарское место на ресепшен заняла новая девушка. Меня, как своего помощника, он перевел на удаленную работу и вместо четырех этажей персонала отдал в мое полное и безраздельное пользование целого начальника отдела охраны.

– По официальной версии, ты переходишь к нему в подчинение. Мера временная. Всех охранников сейчас перепроверяет Штерн, и именно его люди будут какое-то время управлять отделом.

– Но сам Бадоев в телохранителях... Не слишком ли много для меня чести?

Перед начбезом даже стало как-то неудобно. Мы несколько лет проработали вместе, но если кто кому и отчитывался, так это я ему.

– У меня не так много людей, которым можно доверять, – для Марата все было просто.

– Но я могу, как и раньше, кататься с твоим водителем или сидеть дома...

– У меня не так много людей, которых нужно охранять, – он почти в точности повторил предыдущую фразу. – А людей, которые владеют информацией о делах компании лучше меня, вообще всего один человек, – добил как контрольным в голову, и против такого аргумента я была уже бессильна.

Охранять так охранять. Бадоев так Бадоев. После ДТП, в котором даже журналисты не смогли найти криминальный след, и сам Марат заверил, что никакого покушения не было, усиление охраны, конечно, выглядело странным.

Но, слишком счастливая, я не придала этому значения. Когда закончилась неделя лазарета на дому, вернулась к обычному графику работы. Оборудовала рабочий кабинет в гостевой спальне. Научила Бадоева пользоваться хитрой кофемашиной Абашева. И почти превратилась в прежнюю себя, собранную и деловую.

Не хватало только одной детали. Раньше я бы даже об этом и не подумала. В прежней жизни кроме работы и домашних хлопот ничего не было. А сейчас кроме рабочей суеты хотелось наших с Маратом безумных поцелуев. Кроме поцелуев – сумасшедшей близости, от которой я, кажется, успела стать зависимой.

О третьем УЗИ помощница моего гинеколога напомнила лично. Она позвонила и выслала сообщение с точной датой и временем. Но я и сама ни за что не забыла бы о приеме.

Попасть к Елизавете Игоревне хотелось как можно скорей. Никогда еще я не спешила так к гинекологу и никогда еще не готовила доктору так много вопросов.

Занятый делами по самое горло, Марат, конечно же, вырваться не смог. Я намекнула ему заранее о враче. Сказала, что, наконец, узнаю пол малыша. Он записал время в свой электронный календарь. Но за час до УЗИ прислал сообщение, что сопровождать не сможет.

«Прости. Форс-мажор. Домой приеду поздно. Скажи Бадоеву, что отвечает за тебя головой».

На него даже обидеться было сложно. Что-то болезненно царапнуло на душе, но сразу затихло. Не было у меня никаких фантастических надежд. Не мучила себя иллюзиями о плачущей от радости маме и утирающем скупую мужскую слезу будущем отце.

«Москва не сразу строилась!» – успокаивалась известной цитатой и улыбалась Бадоеву, который кроме охранной функции взял на себя еще и водительскую.

Впрочем, за начбеза Марата все же стоило поблагодарить отдельно. Я и раньше догадывалась, что у главы охраны отличное чувство юмора и богатый жизненный опыт. Но за эту поездку убедилась лично.

Я не просила о поддержке, но Бадоев сам развлекал своими байками про докторов. Делился историями из прошлого. А когда я, счастливая и заплаканная, вышла от врача, не испугался женских слез.

– Ты так ревешь, как будто у тебя четверо? – Он застегнул на мне ремень безопасности и убрал на заднее сиденье сумочку.

– Нет, – размазывая по щекам остатки туши, я заулыбалась. Перед глазами вспыхнули свежие картинки с похожим на инопланетянина ребенком, и вспомнились поздравления врача. – Девочка. Одна. И она такая...

– Если красивая, то точно вся в мать!

– Очень надеюсь.

– Вот увидишь. Будет разбивать сердца направо и налево. Я даже, кажется, знаю, чье сердце станет первым.

Бадоев хитро подмигнул и завел двигатель.

Реши он найти лучшую фразу, чтобы меня подбодрить, не отыскал бы. Первое сердце... Самое важное... Три месяца назад я с такой радостью представляла свое будущее. Себя, ребенка, наши уютные будни и бессонные ночи. Мне было достаточно такого счастья. А сейчас... Глаза снова запекло от слез. Нос заложило, как при серьезном насморке. И хотелось домой.

Не в свою квартиру. Не к маме и папе. А к мужчине, чужому и настолько родному, что побежала бы через весь город, если бы позвал.

Как и предупреждал, Марат вернулся домой поздно. Задеревеневший от лежания на диване Бадоев, как-то странно посмотрел на своего босса. Взглядом будто что-то спросил и, скупо попрощавшись, вышел из квартиры.

- Как день, маленькая?

Просить меня подойти не пришлось. Только Марат раскинул руки, я сама бросилась к нему на грудь.

- УЗИ показало девочку! У меня будет дочка! – Я не сообщала ему заранее о результатах похода к врачу. Не отрывала от дел, но молчать больше не осталось сил.

Марат зарылся носом в мою макушку и вдохнул полной грудью.

- Поздравляю. Одной красоткой будет больше!

- Ты совсем как Бадоев. - Улыбка, похоже, сегодня прописалась на моих губах.

- Эй! И чем я похож на этого солдафона?

Шлепок по попе получился громкий. Я даже вскрикнула от неожиданности. Но больное место тут же погладили и осторожно сжали.

- Он сказал, что она будет разбивать мужские сердца.

Про того, чьё сердце станет первым, я смолчала. Проверять свою удачу не хотелось совсем. Она и так была слишком добра ко мне в последнее время.

- Ну, в этом я с ним согласен. Вы, женщины, безжалостные существа. Вам бы только разбивать и мучить.

- Несчастный сильный пол! Как вы с нами живете?

- Сам не знаю. Спроси, что полегче. - Марат губами нашел мои губы и нежно, почти невесомо поцеловал. – Не обижаешься, что не смог приехать?

Такой смешной. Он еще спрашивал? Словно я и правда могла на него обидеться.

- Думаю, как наказать тебя за это.

Не спрашивая, я сняла с Марата пиджак. Расстегнула рубашку и прижалась к голой груди.

Больше недели так не делала. Даже в кровати спали в проклятых пижамах, как монахи. Без поцелуев, от которых можно сорваться. Без тесных объятий.

Соскучилась.

- Эй-эй! Кто-то решил испытать мои нервы?

Одна твердая мужская ладонь, легла поверх моей, останавливая. А вторая, словно предательница, забралась под юбку.

- У меня для тебя две новости, - зашептала я на ухо, - хорошая и очень хорошая. С какой начать?

- Судя по тому, что трусов на тебе нет, «хорошая» - это ужин.

Карие глаза напротив полыхнули таким огнем, что у меня дыхание перехватило. Умный гад. А еще безумно красивый.

- Тепло.

- А «очень хорошая» - десерт?

От первого же движения пальцев внизу я чуть не застонала. Как он это делал? Всего лишь легкие касания, ничего общего с прежними смелыми ласками, а внизу живота будто горячая пружина сжалась.

Перерыв словно усилил мою чувствительность. Все ощущалось слишком остро. Слишком правильно. Сама не заметила, как встала на носочки и расставила ноги шире, чтобы Марату было удобнее.

- Горячо-о... – собственный голос тоже казался чужим.

- Маленькая, поклянись, что доктор точно разрешил! – Судя по хрипу, проблемы с голосовыми связками у нас были общими. – Я совсем не железный. А ты такая сладкая, что крышу носит.

- У меня о-о-очень хоро-о-оший доктор... – Губы пересохли, а слюны во рту собралось так много, что приходилось сглатывать.

- Поклянись!

Мужские пальцы стали смелее. Они теперь не просто гладили, нет – они словно символы выводили. Втирали буквы в чувствительную кожу. Настойчиво, жарко. Колени от этого подгибались, а из груди рвались стоны.

- Просто скажи «да». Кивни! - Марат уже не просил. Он требовал ответа. Будто от этого «да» зависела жизнь.

Ничего общего с тем мужчиной, который сам в нашу первую после больницы ночь вырядил меня в свою огромную майку, укрыл отдельным одеялом и отеческим поцелуем прикоснулся ко лбу.

Как подменили. Вернули моего прежнего сумасшедшего любимого.

Это был такой кайф! Самая сильная власть, которую я когда-либо ощущала. Не представляю, как бы сейчас отклеивалась от него. Ума не приложу, как смогла бы опять смотреть и не касаться. Но, к счастью, никаких запретов больше не было.

- Мне разрешили... тебя.

Не успела я закончить фразу, как оказалась на руках, и плитка коридора сменилась паркетом гостиной. Смеяться хотелось от такой быстрой реакции Марата. Чемпион мира по переноске женщин в спальню.

Но стоило лопатками коснуться матраса... жадным мужским губам начать путешествие от груди вниз, все веселье куда-то испарилось. Спина выгнулась дугой, и от стен спальни эхом отразился мой первый стон.

Все девочки готовятся к первому сексу. Представляют, каким он будет, мечтают о романтике, нежности или страсти. Я тоже фантазировала. Возможно, чуть дольше, чем другие. Пока настраивалась, успела закончить институт. Но, как и у многих, ничего похожего на мечты в первый раз не получилось.

Больше всего это походило на вступительный экзамен в клуб Взрослых девочек. Слишком много смущения, сковывающая робость и боль, которая вымывала из памяти все поцелуи и объятия.

Никакое шампанское или хороший отель не могли превратить первый раз в сказку. Но сейчас, в знакомой кровати, рядом с мужчиной, который уже выучил губами каждый сантиметр моего тела, я ощущала себя, словно в тот самый «первый раз» из мечты.

Марат знал мою тайну и сдерживался, будто опасался навредить. Он мучил ожиданием без всякой жалости.

Целовал шею. Щекотал кончиком языка чувствительное местечко за ухом. Оставлял влажные следы на ключице, а потом дул, заставляя меня смеяться.

Изводил губами грудь. Ласково, жадно, мучительно-медленно. Сминал ее и вылизывал. Втягивал нежную кожу в рот. Терся носом. Обдавая горячим дыханием, шептал, какая я красивая, как сильно он меня хочет и что мечтает сделать.

Сводил с ума своим сильным красивым телом, видом напряженных мускул и мужского желания, но запрещал прикасаться.

Скользил пальцами по животу. Осторожно, плавно. Разводил мои ноги шире. Любовался мною там, словно ничего красивее не видел.

Пробовал на вкус... неторопливо, со знанием мастера. Так, что я сминала в ладонях простыню и готова была умолять о большем.

Руками и губами подготавливал для себя. До тонкого всхлипа. До жалобного «Пожалуйста!».

Накрывал мое тело своим. Как куполом, заслоняя от всего вокруг.

Смотрел в глаза. С отчаянием. С желанием настолько диким, что плавился мозг...

И двигался.

Вначале неспешно, тягуче. Будто я сломаюсь от напора.

Потом резче, быстрее. Все еще сдерживая своих демонов. Каменея от желания, словно не человек, а стальной механизм.

И после одержимо.

Какой-то невероятной волей Марат удерживая себя от жестокости. Выносил своим напором все мысли из моей головы. Воровал губами стоны. И был повсюду.

Я чувствовала его каждой клеточкой внутри и сверху. Меня выгибало от острого, ослепительно-яркого удовольствия. Каждый толчок будил что-то незнакомое.

И так бесконечно долго. Жестко и нежно одновременно. Требовательно и щедро. Пока весь жар не спустился в низ живота.

Оргазм был похож на кораблекрушение. Какая-то часть меня еще сопротивлялась. Привычно пыталась заглушить все ощущения. Но другая, дикая, сорвала все стоп-краны и со слезами, с протяжным криком выпустила нас обеих на волю.

Стыдно признаться, но я не почувствовала даже финала Марата. Тело трясло как в лихорадке. Слезы застилали глаза, мешая видеть.

Лишь по крепким уютным объятиям поняла, что разбившихся двое.

Две пары рук, которые все еще гладили горячую кожу, словно не могли остановиться. Две пары ног, переплетенных под одеялом в единое существо. Два сердца – одно напротив другого.

Идеальные пазлы. Будто великим Ювелиром подогнанные друг под друга. Даже страшно не было. Вместе с опустошением растаяла последняя гордость, и мыльными пузырями полопались сомнения.

- Я тебя люблю. – Не желая слышать никакого ответа, я прижала к губам Марата палец. – И никогда не оставлю. Даже не надейся. Только если прогонишь.