Глава девятая Вот тебе золото, вот серебро...

Генри Мизерби сидел за столом в своем офисе и листал книгу. Подумать только, малышка Джинн все-таки написала ее! Великолепные иллюстрации. Какие прелестные гравюры! Какую огромную работу проделала эта американская девчонка! А здесь, вот это да! «Эскиз гравюры для правой плоскости колодки охотничьего ружья двенадцатого калибра. Автор Джинни Эвергрин».

Генри восхищенно рассматривал стилизованного орла, парящего среди легких облачков. А поле колодки она покрыла виньетками, похожими на листья жимолости. Наверное, ее вдохновила родная долина Скотт-Вэлли. Как-то на досуге Генри полез в энциклопедию, прочел статью о Скотт-Вэлли и сделал вывод: Джинни Эвергрин — настоящая деревенская девчонка. Но как она продвинулась, заметил он, с каким упорством пробирается в общество, в котором он сам оказался очень легко — по рождению. Собственно, его самого и родили-то ради дела. Для продолжения семейного бизнеса нужен был наследник. И вот он, Генри Мизерби, собственной персоной.

А какую надпись, — он ухмыльнулся, — она сделала на книге: «Генри, я все помню. Я твой должник».

Это она намекает на тот полудетский студенческий аукцион. Подумать только, он играл в глупые школьные игры! И ведь учился в Кембридже не юнцом. Но, видно, дурашливая атмосфера всех уравнивала, и все они казались себе и друг другу тинэйджерами. Ну и вели себя соответственно.

На самом деле все это было не так уж давно. Во всяком случае, не столетие назад. Иначе, почему он так хорошо помнит, как пахли ее губы — потрясающе — молоком! Это был поцелуй по правилам игры. Все остальное могло произойти, но уже за рамками правил. Он не сомневался, что Джинни еще не ныряла ни к кому в постель, и не хотел стать первым и... случайным. Она не из таких. Карен — да, но она и не изображала из себя девственницу.

Девственницу! Он хмыкнул. Ну-ну, сама-то она, интересно, помнит, когда в первый раз узнала мужчину?

В Кембридже было превосходное время. И он накинулся на это время, как голодный, он заполнил его собой, своими удовольствиями, бесконечными свиданиями, мимолетными романами. Будто от взрослой жизни после Кембриджа ничего хорошего не ждал. Кажется, он сломал все представления американцев об англичанах. Куда девались его замкнутость, сдержанность?

Но то время прошло, и сейчас он достойный представитель своего круга и своей нации. Он с почтением относится к собственности, поэтому ради приумножения капитала не противился женитьбе на женщине, которая ему не то что не нравится, а просто противна. Но при этом он демонстрирует независимость от жены, и эта независимость граничит с отчужденностью. Кстати, ее это совершенно не волнует. Потому что и она — истинное дитя своего круга.

Он снова посмотрел на книгу в блестящей суперобложке.

Малышка Джинн... Настоящая американка. Какие они упорные и настырные, а какие своенравные. Такая ни за что бы не вышла замуж за того, кто ей противен. Интересно, как это — жениться на женщине, которую любишь?

А сам он кого-нибудь любил? Генри поморщился.

Были женщины, которых он хотел, с кем хорошо было в постели. Странное дело, ведь вся жизнь, если разобраться, это любовь и смерть. И больше ничего.

А как смешно стриглась Джинни — коротко-коротко. Волосы, будто шерсть у норной собачки. У таксы или ягд-терьера...

Генри вдруг показалось, что эта книга написана специально для него. Листая страницы, украшенные цветными фотографиями оружейной гравюры, он видел лицо малышки Джинн, слышал ее голос. Может ли такое быть, что она написала ее специально для него?

Тогда, на аукционе, поцеловав ее, он начал колебаться: не утащить ли малышку на берег реки Кем? Она такая маленькая, ее легко вот так вот взять, прижать к груди и унести. А там, под ночным небом, заняться с ней любовью.

Но она так доверчиво прижималась к нему, как котенок. И он не решился.

Если бы сейчас представился такой случай, он решился бы?

О, если бы тогда ему нынешний опыт, он бы сразу понял, согласна ли она.

Так что же, выходит, как только она появится рядом с ним, он испробует на ней свои чары?

Генри рассмеялся. Очень может быть.

Ну, а кроме шуток, спросил себя Генри, отодвигая на край стола книгу Джинни Эвергрин, мог ли быть у него роман с ней?

В то время — нет. Тогда ему нравились высокие, решительные, свободные от предрассудков блондинки. Как Карен Митчел. Как Дороти Бакс. Как Мэри Фурникс... Как Лора Смайл... Что же было у них общего? Раскованность и доступность, вот что. Обещание беспрепятственного и необременительного удовольствия.

Ничего подобного Джинни Эвергрин обещать не могла. По крайней мере, на вид. И ему не хотелось разбираться, на самом ли деле она такая. Ему было некогда, девушки выстраивались в очередь к нему!

— Мистер Мизерби, ваша жена на проводе, — услышал он голос секретарши.

— Соедините.

— Генри, у меня получилось.

Он поморщился.

— Что именно?

— Как это «что»? Миранда ощенилась. Ты не представляешь...

— Извини, мне некогда.

Он бросил трубку. Черт бы побрал эту дуру!

Снова зазвонил телефон. Уже прямой. Злым голосом он бросил:

— Генри Мизерби.

— Джинни Эвергрин.

Он на мгновение онемел.

— Не может быть.

— Почему?

— Я только что о тебе думал.

— И вот я здесь.

— Ты здесь?

— В телефоне. — Она засмеялась. — А вообще-то я в Сан-Франциско. В мастерской Лиз Хемлин. Думаю, ты о ней прочел в моей книге.

— Я хочу тебя видеть.

— И я тоже.

В ее голосе он услышал что-то... Или ему показалось? Сердце Генри забилось где-то у самого горла. Он и сам не ожидал такой реакции. Подумать только, он листал ее книгу, потом думал о ней, и она материализовалась. Значит ли это?.. Значит ли это, что она... способна настроиться на его волну? Ему так этого не хватает в последнее время...

— Скоро я буду в Лондоне.

Какой у Джинни низкий, волнующий голос.

— Прекрасно, малышка Джинн. Я очень рад. Буду ждать. — Он помолчал и добавил: — Буду очень ждать.

Джинни положила трубку и поймала на себе взгляд Лиз Хемлин.

— Детка, клянусь, в тебе есть что-то индейское. Ты посмотри, какой рисунок у тебя получился. Я хорошо знакома с искусством коренного населения.

— Я же выросла в Скотт-Вэлли.

Пожилая женщина сдвинула очки на лоб и покачала головой.

— Нет, такое приходит в рисунок только из крови. Не из воздуха. — Она засмеялась.

— Но мои родители стопроцентные белые. — Джинни помолчала и вспомнила слова матери. — У меня прабабушка — француженка. Я в нее такая маленькая.

Лиз не стала развивать свою мысль дальше. Девочка умная, сама разберется. У нее настоящий талант к граверному искусству. Если даже она не станет гравером-оружейником — для этого сейчас слишком узкое поле деятельности, — она наверняка может найти себя в другом. И она, Лиз Хемлин, научит Джинни всему, что умеет сама.

— Джинн, сегодня я покажу тебе, как делается филигранная насечка. Это очень редкая техника, мало кто ею владеет. Я думаю, когда ты покажешь эту работу своему английскому парню, он придет в восторг.

Джинни улыбнулась.

— Я готова.

— Тогда начнем. — Лиз опустила очки, которые только что были сдвинуты на лоб. — Нам понадобятся легкий граверный молоточек, вот эта штучка, она называется фильер, с ее помощью мы протащим золотую или серебряную проволоку куда надо, кернер, трехгранное зубильце и чекан. Вот они все перед тобой. Какой нам нужен материал? Тонкие металлические нити из серебра и золота, вот, посмотри, какие тонкие... Чем тоньше золотая нить, чем нежнее насечка, тем изящнее работа.

Джинни смотрела во все глаза, а в голове возникали сюжеты. Серебряная нить хороша будет для окантовки силуэта зайца или оленя, а золотая для рыси и даже — слона!

— Вот это — прицельная планка. Думаю, тебе не надо объяснять, как целится стрелок.

— Да, я не раз ходила с отцом на охоту. А с Генри Мизерби в тир. Это было в Лондоне, мы тогда поехали в компании прогуляться и решили пострелять. И знаете, Лиз, я стреляла довольно метко.

— Ага, стало быть, ты знаешь, что на конце ствола есть мушка, которую надо совместить с целью и с прорезью на прицельной планке.

— Лиз, а вы сами-то умеете стрелять?

— Ну, можно сказать, да. В молодости я ходила в тир и даже на охоту, с первым мужем. — Она вздохнула. — Но потом жизнь сложилась так, что удалось заняться вот этим искусством. Мой второй муж был знаменитый мастер-оружейник. Он обнаружил у меня талант. Для нашей работы нужно терпение и аккуратность. Знаешь, некоторым лень заточить инструмент лишний раз. И вся работа идет насмарку.

Джинни кивала, наблюдая, как Лиз готовит поверхность металла к работе. Она уже отполировала стальную поверхность до чистоты и тонкой кисточкой нанесла слой клеевых белил. Твердым, остро отточенным карандашом она переносила узор с эскиза на изделие. Затем принялась осторожно обкалывать рисунок легкими ударами граверного молоточка по кернер-игле.

— Чем острее вот эта игла и мельче точки, тем изящнее получится насечка. Когда я обколю весь контур рисунка, смою краску, мы просушим то, что сделали.

Тонкие пальцы Лиз двигались быстро и точно. В который раз Джинни удивилась — какая нежная кожа у нее на руках. Обычно у художников она грубая от соприкосновения с красками, растворителями.

— Лиз, можно вопрос не по теме?

Не поднимая голову от работы, Лиз ответила:

— Да, конечно.

— Как можно сохранить такую кожу?

— Ты о какой коже, девочка?

— Я о ваших руках.

— А, это старинный рецепт моей бабушки. Хочешь его узнать? Только не смейся. Он очень простой.

— Ну, какой же?

— Всегда досуха вытирать руки. Никогда не сушить их на воздухе.

Джинни разочарованно хмыкнула.

— Не может быть...

— А знаешь, как это трудно? Попробуй последить за собой, тогда поймешь.

— И никаких кремов?

— Нет, почему, но они одни не дали бы такого эффекта. Уверяю тебя. Опыт, милая, опыт.

Джинни наблюдала, как Лиз взяла в руки острое трехгранное зубильце с отполированными до зеркального блеска гранями и поставила его под углом к поверхности стали. Легким ударами молоточка по зубильцу она нанесла по рисунку тонкую линию.

— Видишь? Чем тоньше, тем лучше: золотая нить орнамента прочнее сцепится с поверхностью металла. Теперь мы выгнем из проволочки узор по контуру насеченной поверхности...

Джинни внимательно следила за магическими действиями Лиз. Замечательная работа!

— Лиз, что вам больше всего нравится в вашем деле?

— Восторженные глаза мужчин, которые смотрят на результат моей работы. Знаешь, когда я была молодой, они смотрели на меня такими глазами. А теперь — на мои орнаменты. — Она засмеялась. — Это шутка, Джинни. На самом деле я люблю весь путь — от замысла, рожденного в уме, до результата — украшенного оружия.

— Я в восторге от вашего «Золотого слона»...

— О, я получила за него приз на выставке. — Лиз поправила красную кепочку, в которой обычно работала. — Я благодарна тебе за то, что ты вставила то ружье в свою книгу. Ну а теперь берись-ка за работу. Вот тебе золото, вот тебе серебро...

— Мам, а когда ты была мною беременна, ты случайно не проводила слишком много времени в компании индейцев? — со смехом спросила Джинни, приехав на выходные домой. — Представляешь, Лиз Хемлин поинтересовалась, нет ли во мне индейской крови. Но поскольку я точно знаю, что нет, то, может быть, имеет смысл поискать причину в окружающей обстановке? Ведь чем-то это можно объяснить?

Джинни говорила и не смотрела на мать, разбирая папку с рисунками. Она не видела, что руки Марсии слегка задрожали.

— А почему Лиз спросила тебя об этом?

— Да вот из-за этого рисунка.

Джинни вынула лист, на котором был изображен парящий орел.

Марсия внимательно посмотрела на рисунок. Несомненно, это священная птица шаста... А вслух сказала:

— Думаю, наша земля дает тебе такие сюжеты.

— Я тоже так думаю.

— Да, кстати, Лиз довольна тобой? — спросила мать, желая увести разговор подальше от опасной темы.

— Конечно, — самоуверенно ответила Джинни.

— Она берет с тебя деньги за уроки?

— Нет. Она благодарна мне за славу. Теперь, благодаря моей книге, про нее узнают везде. Я думаю, Генри Мизерби заинтересуется ее работами. А у него большая оружейная фирма. Заказ от него был бы большой честью для Лиз. Да и для любого, кто занимается этим искусством.

— А не сделает ли он заказ тебе, девочка?

— Надеюсь. Но я жду от него другого предложения. — Она засмеялась.

— Джинн, неужели ты до сих пор хочешь выйти за него замуж?

— Да, мама. Несмотря на то, что он сейчас... женат.

Мать покачала головой. Нет, ее родное дитя не могло бы так сказать.

Загрузка...