Мальтийский крест

46

Джулио вернулся в столицу форменным героем.

Слух о подвиге рыцаря донесся до Санкт-Петербурга гораздо раньше, чем обгоревший "Святой Иоанн" пришвартовался у кронштадтского причала.

Мужчины нехотя склонялись к тому, что рыцарь, возможно, молодец, однако без Круза всей флотилии вышла бы крышка. Дамы, напротив, горячо настаивали, что иностранцы Нассау-Зиген и Круз никогда не сумели бы выиграть неравной баталии. А вот рыцарь Мальтийского ордена – тот да. Отчего рыцарь Мальтийского ордена представлялся дамам лицом национально близким – секрет не только петербургских, но и дам в целом. А еще большую загадку составляет вопрос: откуда проистек и чем питался романтический слух?

– Неужели правда? – спросила Екатерина, срочно вызвав Орлова в Зимний.

Орлов пожал плечами:

– Я получил с канонеркой коротенькую реляцию. Круз пишет, что "Святой Иоанн" сильно обгорел – но и только.

– А чего же шведы побежали?

– А хрен его знает, ваше величество. Ей-богу!

– И Круз что – о рыцаре ни слова?

– Ни намека, матушка, ни шиша.

– А откуда ж слухи?

Орлов, проницательно сощурившись, обвел глазами кабинет императрицы, скользнул по ее лицу.

– О, это загадка, ваше величество, – сказал адмирал. – Такая загадка… Дамы, изволите видеть…

– М-да, – смутилась Екатерина, в свою очередь отводя глаза. – Вечно у вас бардак, Алексей Григорьевич!

– Зато шведы бегут, матушка. А где дамы – там, известно, бардак… – Орлов невинно уставился в потолок.

Екатерина любила Алексея Орлова так, как всю жизнь любят участника детских шалостей и забавных отроческих приключений. С той разницей, что итогом одного из самых забавных явилась корона Романовых.

Григорий Орлов, былая опора трона, не оставил по себе ничего, кроме жалости, смешанной с неприязнью. Даже его умопомрачение последних лет казалось расплатой за иезуитскую гордость, коварство и скверный шантаж. У Григория не хватило духа… Или, лучше, сперло дыхание на феерической высоте. А Алексей вот – посапывает себе тихонько да работает. Хоть и старик уж совсем…

– И потом – вы же знаете Круза, ваше величество, – продолжал Орлов. – Как англичане переводят с кельтского слово "британец"? "Победитель". Это у них такая филология. А остальные нации – так, не пришей кобыле хвост. Впрочем, Круз, я чай, завтра зайдет уже в Котлин.

– Хвосты вы кобылам пришивать навострились, – раздраженно сказала царица. – Ладно, ты давай-ка Круза сразу ко мне. А сам переговори с Нассау-Зигеном. Принц веселый, а значит – независтливый. Ты понял?

– А надо нам ихний орден отличать, ваше величество? – спросил Орлов, поскребывая маковку. – Синьор Литта, конечно, человек приятный во всех отношениях. Когда бы я не знал, что он масон…

– Ты адмирал? Ну и командуй. Надо… не надо, масон, розенкрейцер… По мне – хоть иудей, лишь бы России служил. А англичанам нос утереть? Да заодно и нашим, кстати. Воюем на море, почитай, сто лет, а только Чичагова с Ушаковым и родили.

Орлов обиделся. Он, природный русак, измордовавший турок при Чесме…

– Чичагова, – пробурчал он, поглаживая лысину. – Да кто его, мальчишку, на баке порол, едрит твою жизнь? И кой хрен нам в этой Мальте?

– Да вы что с Потемкиным – сговорились? – в сердцах сказала Екатерина.

– Рыцари против турок – союзники те еще! – не унимался Орлов. – Им только палец дай – они обе руки враз отхватят. А если не отхватят – то это для того, чтобы чужими руками жар загрести…

– А вот мы поглядим, – сказала Екатерина. – Кто у кого чего отхватит и кто чего загребет. Но ты все молодец. Так их, едрит твою жизнь! – весело закончила аудиенцию Екатерина.

Через неделю кавалер креста и благочестия Ордена Святого Иоанна граф Джулио Литта был представлен к Святому Георгию 1-й степени, награжден золотой шпагой "За храбрость" и званием контр-адмирала российского императорского флота.

Джулио получил по контузии отпуск и вселился в ту же квартиру в Аптекарском переулке, заботливо протопленную Жюльеном.

Робертино, охая, принялся разбирать сундуки. В военном госпитале в Кронштадте иностранца перебинтовали с такой силой, словно хотели выдавить последние капли сомнения в успехах русской медицины.

Джулио подошел к окну, увидел знакомую глыбу, оперся руками о подоконник. На душе было смутно.

Он вспомнил последние события на берегу, перед отъездом в Кронштадт, и поразился – как далеко все это откатилось, словно было в другой жизни и в другом масштабе.

Едва рыцарь вернулся тогда от Орлова, Робертино подал скомканную записку, умолчав о способе передачи.

Павел Петрович размашисто приглашал рыцаря посетить его другое имение – Павловск, как и было уговорено. В программе – моцион по парку и ужин в храме какой-то "Розы без шипов". "На гауптвахте я уже ужинал. В храме еще нет", – подумал Джулио и велел подать умыться.

Робертино притащил любимый бронзовый тазик с гербом дома Литты, ковш с водой, забросил полотенце на плечо.

Джулио подставил ладони. Внимание будущего императора Павла Петровича льстило. Успех шел в руки без специальных усилий и быстрее, чем ожидали на Мальте. Нужно развивать успех, но только будет ли там Александра?… Джулио замер, и вода толстой струей потекла мимо, гулко ударяясь о дно таза. Поворот мысли был удивителен.

– Горячо? – спохватился Робертино.

– Да, добавь холодной, – сказал Джулио.

Письмо Кати уже должно было дойти к Александре в руки…

В десять утра на Апраксин двор приехал Фроберг.

Когда Робертино доложил о госте, Джулио смутился.

– Граф Фроберг? – переспросил он. – Н-ну проси.

Фроберг, войдя, молча поклонился.

– Присаживайтесь. – Джулио широким жестом указал на диван. – Я не ждал вас.

Фроберг кивнул. "Меня обычно не ждут", – кажется, хотел сказать он.

Помолчали.

– Хм… – Джулио полагал, что гость первым изъяснит цель приезда.

Рыцарь не мог объяснить, отчего его смутил приезд Фроберга. Должен бы обрадоваться спасителю…

В угрюмом лице немца ясно читалось одно: он жил интересами, мало совпадавшими с интересами большинства. А методы в достижении туманных целей выбирал, сообразуясь с собственными представлениями о добре и зле.

Фроберг спокойно разглядывал помещение, словно бы не замечая неловкости.

– Я, собственно… – начал все же Джулио на правах хозяина. – Я хотел поблагодарить вас за оказанную услугу.

Фроберг кивнул. Создавалось впечатление, что это Джулио попросил его заехать. И именно для изъявления благодарности.

Джулио подошел к бюро, извлек из шкатулки небольшой мальтийский крестик на подвеске.

– Этот знак вручается лицам, оказавшим ордену крупную услугу. Ночью на канале имел место как раз такой случай.

Он подошел к Фробергу, но тот отвел руку.

– Я не люблю золота, – сказал Фроберг.

– Отвергающий знак отличия ордена – отвергает орден, – спокойно ответил Джулио. – Это не золото, это медь.

Джулио успел заметить, что тень удовольствия мелькнула все же в хищном лице гостя, пока рыцарь прикреплял подвеску к камзолу. Во всяком случае, Фроберг поднялся, чтобы хозяину было сподручнее.

– Похоже на медь, – ухмыльнулся гость. – С небольшой примесью.

– Примесь невелика. Итак, чем обязан?

– Ехать в Павловск, – сказал Фроберг.

Джулио прошел к дивану и спокойно уселся на него. "С принцами как с женщинами, – учил де Рохан. – Ласка и настойчивость. Не путать с нежностью и частотой".

– Ну что ж, – сказал Джулио. – Подобная предупредительность со стороны великого князя обязывает нас, со своей стороны…

Фроберг кивнул с гримасой, показавшей, что формальные выражения досаждают ему еще больше, чем неформальные.

– Скажите, а откуда вы взяли лошадь? – Джулио внимательно рассматривал черную шелковую повязку, поддерживавшую раненую руку.

– На конюшне, – бросил Фроберг. – Вам нужна лошадь?

– Я не заметил, когда вы ее успели в конюшню поставить.

Фроберг усмехнулся:

– Когда меня просят, я успеваю.

Фроберг вызывал двойственное чувство: смесь настороженности с острым любопытством. Разговор явно не клеился.

– Вы давно в России? – снова начал Джулио.

– Жена наследника – моя кузина, – буркнул Фроберг.

Он отвечал на вопрос не в том виде, в каком был поставлен, а в каком сам находил нужным.

– Вы, стало быть, дядя маленького Александра Павловича? – дипломатично сказал Джулио.

– Дядя? – удивился Фроберг и наконец обернулся. – Ах, ну да, дядя. Если так можно выразиться.

Джулио почувствовал, что забрался в какие-то дебри и лучше поскорее выбраться. Но любопытно.

– У меня приказ – выехать сегодня в Кронштадт, – сказал он. – Поблагодарите великого князя и извинитесь за меня. – он холодно посмотрел Фробергу прямо в желтые глаза.

Фроберг улыбнулся. Он обладал той редкой улыбкой, за которой может равно последовать прощальное дружеское объятие или бешеный удар тростью…

Джулио оторвался от окна, прошел в кабинет и наткнулся на груду визитных карточек и поздравительных листов. Внимание привлек один, с гексаграммой Ордена иезуитов. Джулио перевернул и увидел подпись патера Грубера.

Патер Грубер поздравлял Джулио с наградами, благословлял за проявленный героизм и по-отечески советовал причаститься после кровопролития.

Имелась новая записка от Павла Петровича.

Когда Павел Петрович написал Джулио поздравительное письмо с повторным робким приглашением в конце посетить все-таки Павловск и отдохнуть после ратных трудов, Аракчеев усмехнулся.

– Бесполезно, – сказал он. – И не такие ломались.

– Знаю, – грустно отозвался наследник. – Но он послужил во славу России, и я его поздравил. Дальше – его дело. Но я бы на его месте не поехал, – честно сказал великий князь.

Джулио поворошил горку визитных карточек. И вдруг – он одновременно увидел дамскую розовую карту и на него пахнул запах духов… За пороховым дымом и корабельными ароматами Джулио почти забыл, как пахнут духи… С внезапно забившимся сердцем Джулио медленно вытянул карту из-под груды и поднес к глазам… Александра Васильевна после короткого поздравления коротко же приглашала к себе в приемный день – четверг.

Джулио снова вернулся в гостиную. Вновь подошел к окну. Глыба внушительным видом повествовала о крайней, каменной степени надежности…

Он выполняет задачу, поставленную де Роханом. Он ее даже перевыполняет. Он получил вторичное приглашение от наследника Павла – посетить его высочество в Павловске. Стало быть, выполняет поручение Лораса. Наконец, ранен в сражении и получил русский знак воинской доблести… Джулио прислонился лбом к стеклу. "Хорошо бы и вправду исповедаться, – подумал он. – Патер постеснялся предложить свои услуги. Боится получить отказ. Папа иезуитов распустил. Но благодати рукоположения священников Ордена Иисуса папа не отменял".

Рыцарь ответил патеру благодарственным письмом, в котором просил допустить к исповеди, и начал трехдневный пост. Но прежде крикнул Робертино.

– К-какой сегодня день? – спросил рыцарь.

– Четверг, эчеленца, какой же еще! – ответил Робертино.