– Настя, тебя можно попросить мне составить компанию? – просит Титов, когда подъезжаем к больнице.
Косо смотрю на него. Что-то он подозрительно сегодня себя ведет? И одновременно волнительно для меня.
С одной стороны понимаю, что таким поведением, он видимо хочет хоть как то загладить передо мной поступок матери, а с другой?! А с другой, мне судить сложно я не так хорошо его знаю, а все те сплетни, которыми пестрит интернет, всего лишь сплетни.
– Я с радостью, – сдерживая эмоции ответила ему отстегивая ремень, – а что вы решили с той няней, которую привела Нина Алексеевна?
– Моей дочке две няни ни к чему. Я уже сделал выбор. Надеюсь Вероника его оценит, – окинул меня Богдан каким-то странным взглядом, от которого у меня запершило в горле.
Я немного смутилась. Потому как ответ Титова показался мне с двойным подтекстом, который заставил мою фантазию тут же начать работать в том направлении куда не нужно. Я снова начала мечтать. А этого делать нельзя. У богачей слишком быстро меняется настроение, а у таких неуравновешенных, как Богдан Титов, оно вообще нестабильно.
Титов помогает мне выбраться из машины и мы плечом бок о бок направляемся за Клубничкой. В этот момент я себя чувствую настолько нужной кому-то, что грудь начинает распирать от сильного волнения. Хочет так сильно закричать во все горло, чтоб об это услышали все.
– Настя, – перебивает меня Титов и я сбиваясь с шага спотыкаюсь.
– Ой, – он подхватывает меня под руку.
– Спасибо, – тут же отвечаю ему, и жду когда Богдан отпустит мой локоть, но он намеренно сжимает его крепче и подталкивает меня перед собой.
Я кидаю быстрый взгляд на мужчину.
Нет, он явно сегодня не в себе?! Может не с той ноги встал? Откуда столько заботы?
– Вы что-то хотели спросить, – напоминаю ему.
– Да. Хотел. Но больше не спросить, а попросить, – в голосе Богдана послышалась хрипотца.
– Я слушаю вас, – насторожилась.
До этого Титов меня просил лишь об одном, чтобы я лучше заботилась о Веронике. О чем интересно он хочет попросить сейчас?
– Во первых и это самая главная просьба: чтобы не случилось звоните мне…
– Ага, если б еще кто-то трубки брал, было бы вообще замечательно, – буркнула перебивая его, окатила недовольным взглядом.
– Когда вы мне звонили? – в недоумении посмотрел на меня Титов.
– Когда ваша мама заявилась к нам с Вероникой в палату и заявила, что вы больше не желаете меня видеть в качестве няни Клуб… Вероники, – сразу же поправилась я.
– Не может быть… – еле различимо пробубнил Титов.
Я его понимала. Представляю, как ему было неприятно слышать, что его мать подобное творит за его спиной. Но у тех кто имеет много денег нет ни принципов ни сострадания. И то что сейчас происходит с Богданом мне очень странно. Вернулся за мной? Зачем? Мне было не ясно. Соня вполне себе отлично подходила на роль няни. В чем-то я была согласна с матерью Титова. Соня действительно Веронике могла дать немного больше чем я. И с этим спорить нечего. А чем же тогда не угодила Титову эта няня? Что он прицепился ко мне? Возможно чувствовал в моем отношении к Веронике не денежный интерес, а появлении настоящих чувств?
– А почему вы трубку не взяли? – снова задаю вопрос Титову, так как мужчина ушел в себя. Забыв о том, что хотел меня попросить.
– Я был за городом. А там связь не берет, – ответил отстраненно, – но если вдруг в следующий раз случится подобное, – заметил он, – я настаиваю на том, чтобы вы Настя без меня никаких поспешных выводов не делали. А кстати хотелось бы задать вам тот же вопрос. Я вам звонил, но ваш абонент был недоступен. Я к вам приехал потому как заволновался.
– Вы? – поднимаю удивленный взгляд на Титова.
Его цвет глаза меняется мгновенно. В них вдруг начинает клубиться синева заполняя собой, все пространство радужки.
– А почему нет? Вы мне не безразличны, – от его слов мои щеки вспыхиваю жаром.
Почему? Зачем он ведет себя так?
Для чего все эти ответы с двойным подтекстом? Что он имеет ввиду.
– Неожиданно слышать от вас подобное, Богдан Дмитриевич, – мы как раз подошли к дверям больницы и я наконец-то решают высвободить из его пальцев локоть.
В этот раз Титов не удерживает его больше отпускать.
– Разумеется я имею в виду, как человек, который спас мою дочь, -уточнил Богдан.
Толкнув дверь Титов заходит внутрь и ждет меня.
На входе он показывает пропуск и нас без проблем пропускают внутрь.
Поднимаемся на этаж, а там суматоха, ажиотаж.
Медсестра мечутся по коридорам. Из одной палаты в другую. Что-то кричат. Вокруг шум гам. И мы с Богданом стоим посреди этого хаоса, словно с вросшими ногами в пол. Мое сердце стучит где-то в пятках, а грудную клетку будто змея ядовитая, сдавил страх.
Я смотрю на открытую дверь палаты, потом перевожу медленно взгляд на Богдана и моя душа опускается туда же, где и сердце.
На лице Титова застыл неподдельный ужас. От его выражения лица, в моих жилах застыла кровь.
Богдан не сходит с места и я понимаю почему. Он боится. И я боюсь. Но кто-то из нас должен быть сильным. Я делаю шаг первая в направлении палаты.
Второй. И меня начинает бить крупная дрожь. Я уже инстинктивно чувствую, что беды не миновать. С трудом преодолеваю расстояние, до палаты и заглядываю внутрь.
Сердце делает резкий скачек и сбиваясь с ритма пускается в галоп.
В палате пусто. Никого нет. Я поворачиваюсь к Богдану, а у того яростью глаза налиты.
– Богдан Дмитриевич, – его окликает врач, и дальше происходит все так быстро, что ничего не успеваю понять.
Титов с диким видом кидается на врача и несколько раз бьет его в лицо.
В коридоре поднимается визг.
А я сквозь этот слышу только голос Титова.
– Где моя дочь! – надрывно рычит Богдан.
– Я не знаю, – отвечает врач, пытаясь оторвать от себя руки мужчины.
– А кто мать твою знает? Кто!?- ревет Богдан тряся увесистую тушу врача в воздухе.
– Богдан… мы разбираемся… разбираемся, – заикаясь отвечает врач.
Я понимаю, что нужно как то оторвать Титова от врача, пока он не наломал дров, но что мне для этого сделать, не знаю.
– Богдан! – зову мужчину, и когда он поворачивает голову ко мне, говорю четко, громко, чтобы до него с первого раза дошло что я пытаюсь ему сказать, потому что его взгляд затуманен болью. – Нужно позвонить Нине Алексеевне. Ведь кроме Сони Веронику забрать никто не мог. Так?