Манглабит Варанги (СИ)

Глава 18

…- Вы служили своим господам половину всей жизни, позабыв о том, что Господин у всех нас един — и имя Ему Иисус Христос! Ромеи, набожно крестясь в храмах, посвятили свои жизни козням, интригам и разврату, предательству и лжи — и Господь покарал их, отдал их землю нечестивым агарянам! Но что вы — армяне? Готовы ли вы пойти путем порока вслед за ромеями, прямой дорогой в геенну огненную, к унижению и неминуемой расплате от агарян на этой земле? Или же вспомнив заповеди Божьи, вы предадите дух свой и живот на Божью волю, отринув земную суету⁈ Принесете ли вы обед рыцарей-паладинов служить только Господу, защищая бедных христиан от мусульман-сарацин — ровно, как и святыни вашего града Эдессы⁈ Готовы ли вы сражаться с нечестивцами под началом лишь аколуфа, храня верность слову и рыцарской присяге⁈ Согласитесь ли отказаться от мирского, сохраняя душу свою от нечистоты, а тела от разврата, не соблазняясь богатствами, гордостью и чужими женами⁈ Ежели так, Танкред Отвиль, благочестивый и сильный духом христианин, победитель турок под Никеей и у Дорилея, освободивший армян Тарса и Мопсуестии от власти агарян, примет вас под свое начало, и поведет в бой с сарацинами!

Манглабит варанги, помимо привычной ему лорики облаченный также в накинутую на панцирь белую накидку с вышитым на ней красным крестом, указал рукой на невозмутимо восседающего на резном троне норманна, положившего обнаженный меч на колени. Также указал на барона и Давид, выступающий в этот день переводчиком у Романа…

— Итак, кто желает стать рыцарем, паладином Христа, предав дух свой, волю и саму жизнь в руки Господа? Кто хочет посвятить себя защите христиан и христианских святынь от магометан⁈

Два десятка оруженосцев из числа норманн, еще не успевших или не заслуживших посвящения в рыцари с неподдельной радостью подались вперед, по одиночке подходя к Танкреду. И первым, естественно, стал его личный оруженосец Бьерн; опустившись на одно колено, он обнажил собственный меч, направив его острием вниз… Отвиль же, встав с трона, взял собственный клинок в правую руку — и легко коснулся плоскостью его вначале правого плеча Бьерна, затем левого, а после и головы, заменив этим прикосновением «куле», традиционную «рыцарскую» пощечину или подзатыльник. При этом барон при каждом касании негромко произнес: «благочестие», «верность», «честность» — после чего, несильно ударив клинком по клинку, требовательно приказал:

— Принеси свой обет.

Разволновавший Бьерн громко заговорил — а Давид, наизусть заучивший слова присяги, принялся переводить ее для присутствующих армян:

— Пред лицом Господа нашего Иисуса Христа, я даю обет защищать христиан и святыни от мусульман! Также я даю второй обет — хранить верность слову и присягу военному вождю! Даю я и третий обет — хранить чистоту души и тела, не соблазняясь богатствами, гордостью и чужой женой!

Танкред впервые улыбнулся за все время пребывания в соборе, после чего торжественно воскликнул:

— Встань с колен, рыцарь — и будь храбр, как верный паладин Христа!

Засиявший Бьерн тотчас выпрямился — и тут же к нему подступил норманн из числа боевых слуг, протянув новоиспеченному рыцарю накидку с вышитым на ней красным крестом; Бьерн поспешно накинул на себя сюрко, после чего отступил вправо, где собрались действующие рыцари. К слову, последние не очень добро восприняли саму идею посвящать в паладины оруженосцев, часть которых еще не успели по-настоящему проявить себя на поле боя. И уже тем более неизвестных им армян, к тому же и не католиков! Но Танкред был непреклонен — и на все протесты заявил, что если его рыцари готовы изменить вассальной присяге и пред лицом Господа предать барона, то Бог им судья! Пусть в любое время покинут Эдессу — а Отвиль прославит свое имя благочестивыми подвигами во главе своих новоиспеченных паладинов, затмив ими прежние деяния…

В итоге ни один норманн город так и не покинул.

Но между тем, собравшиеся в соборе армянские дзиаворы также не спешат под присягу аколуфу — в то время как число ожидающих своей очереди на посвящение в паладины стремительно сокращается… Однако же Роман разглядел сомнения и колебания на лицах многих из дзиаворов, удерживаемых на месте волей своих господ — и тогда сотник громогласно воскликнул:

— Вижу я, что князь Торос обманул нас, призывая явиться в Эдессу! Он расписывал армянских воинов как храбрых и бескорыстных, как верных Господу! Но видно то была лишь сказка для доверчивых франков; на деле же не нашлось ни одного дзиавора, готового послужить благочестивому делу защиты святынь и простых христиан, готовых сражаться — и побеждать сарацин на поле боя! Видно, ваша смелость была сильно приукрашена…

Самсон едва не прокричал это на греческом — а Давид с не меньшим пламенем в голосе и глазах перевел слова манглабита. И лишь только стих отзвук его слов под сводами храма, как вперед, из числа полутора сотен дзиаворов, вставших по левую руку от Танкреда, решительно двинулся рослый, широкоплечий армянин. За ним сразу же еще один воин, и еще один… Остальные колебались всего несколько секунд — и уже массово двинулись к трону Отвиля, не обращая внимания на возмущенные возгласы ишханов!

…Несмотря на опасения Танкреда, путешествие в Эдессу по кажущимся бесплодными каменистым долинам, со всех сторон окруженным горами, обошлись без ожидаемых им столкновений с турками Самосаты или Харрана. Более того, местные армяне, ассирийцы и сирийцы, как видно, вдохновленные восстанием Тороса и предупрежденные о появление крестоносцев, начали повсеместно восставать против сельджуков, только лишь знамена с вышитыми на них крестами показались на горизонте… Рыцарей-норманнов и простых крестоносцев это вдохновляло, Танкред был все также молчаливо отстранен — а Роман просто спешил, изо всех сил спешил к Эдессе, к осуществлению своей мечты!

Впрочем, древний город-крепость, основанный выходцами из Македонии и Греции в период расцвета эллинистических государств в Азии, не оставил равнодушным никого… Свое названия Эдесса получила в честь древней македонской столицы, и входила она в державу Селевкидов — до ее ослабления в ходе войн диадохов и их потомков. Однако еще до того, как стать собственно римским владением, Эдесса успела побывать столицей возрожденного ассирийского царства — и по одной из версий, в этом качестве стала первым христианским государством на земле! Есть предание о переписке царя Эдессы Абгара V с Иисусом Христом, согласно которой Господь передал царю плат с запечалившимся на нем после умывания ликом. Много позже базилевс Роман Лакапин заставил сарацин вернуть его и перевез плат (Святой Убрус) в Царьград — в те годы Эдесса находилась уже во владениях арабов-мусульман… А Святой Убрус нашел свое место в царьградском храме Фарос.

Также в Эдессе проповедовал апостол Фома — и в граде хранились часть его мощей; в годы расцвета христианства в землях Эдессы было триста храмов и монастырей, в граде жили святые Ефрем Сирин и Алексий, человек Божий! Иными словами, Эдесса действительно является важным для христиан городом… Как впрочем, и для мусульман — владычество которых было весьма продолжительным в арабский период. С некоторым ослаблением сарацин и раздроблением халифата ромеям удалось вернуть город в правление Романа Аргира — но уже вскоре Эдесса вновь досталась мусульманам, на этот раз сельджукам…

У мусульман в городе имеется своя святыня — священные пруды пророка Авраама (Ибрахима), в которых плавают священные же карпы. По легенде царь Нимрод бросил Авраама в огонь — но пророк обратился в озеро, а поленья костра — в озерных карпов, поедать которых строго запрещено. И даже по прибытию крестоносцев в город запрет сохранился среди местных жителей — хотя бывшие церкви, некогда обращенные мусульманами в мечети (в том числе величественный собой Святой Софии!), армяне тотчас освятили. Впрочем, пророк Авраам ведь чтится в обеих религиях…

Насколько правдиво это предание, сквозь глубину веков не разобрать — но совершенно точно то, что в Эдессе есть значительные запасы чистой пресной воды в черте городских стен. Каскад вытянутых, словно река прудов, подпитываемых естественными источниками, целиком решает проблему осажденных с водой. Ну а карпы… В случае голода они могут спасти жизни защитников и горожан — хотя и не хотелось бы доводить до крайностей, раз уж святыня.

Помимо внешнего кольца стен, построенных греками, а после перестраиваемых римлянами и арабами, в городе располагается также и мощная цитадель на высоком холме. Внутри ее высятся две огромные колонны, по преданию являвшихся частью дворца библейского Нимрода… Возможно ли это на самом деле, если город основали македонцы? Но почему бы и нет? В конце концов, селевкиды возвели Эдессу не на пустом месте, здесь было и более древнее поселение. А где возвести царский дворец, если не на холме, самом удобном для обороны месте⁈ К тому же и вид с него открывается просто великолепный…

Но то, что Эдесса достаточно укрепленный город, имеющий все возможности выдержать долгую осаду, не отменяет того факта, что крепость не единожды брали штурмом. Как говорили спартанцы, «крепость сильна не стенами, а мужеством воинов, их защищающих». Ну может не совсем так… Но близко к этому.

Так вот, касаемо «мужества» защитников города — все оказалось совсем неоднозначно. Во-первых, ромеи правили Эдессой всего несколько лет, и фемная система стратиотов не успела в ней толком сложится. Акриты же жили не в самом граде, а на западе земель новоиспеченного княжества — там, где проходила граница империи ромеев. Иными словами, Давид несколько «обманул» крестоносцев — а смотр воинов-армян так и вовсе привел манглабита в весьма удручающее состояние… Во-вторых, посол крепко лукавил и на счет князя Тороса, и на счет совета ишханов. Как позже выяснилось, князь и не собирался пользоваться услугами «франков», на этом настояли ишханы… Но будучи человеком предприимчивым, Торос постарался обратить все в свою пользу, и сделать из крестоносцев своих союзников еще до прибытия их в стольный град княжества.

Что же, окрыленный надеждой и верой в счастливую звезду, Роман активно включился в жизнь города — и укрепление его обороноспособности. Но тут же столкнулся с тем, что любые нововведения контролирует совет ишханов, довольно остро воспринявших активность сотника — а посему решил как можно скорее выбить власть из их рук, лишив главной силы в лице дзиаворов… В считанные дни ему — прежде всего самому Самсону, ибо Танкред самоустранился от переговоров — удалось заключить соглашение с Торосом об «усыновлении» норманнского барона (жениться тот категорически отказался), а также взять с него обещание присягнуть базилевсу, как только возникнет такая необходимость. Взамен манглабит гарантировал, что гражданская власть останется целиком в руках князя, что наследовать ему будет кровный родственник, и что крестоносцы обеспечат Торосу всю возможную защиту, что им доступна…

Так что на церемонию официального приветствия воинов Христовых в Эдессе, превращенную в массовую акколаду (то есть посвящение в рыцари!), сам князь прибыл в сопровождение почетного гвардейского эскорта из варангов в полной броне! Словно ромейский базилевс, право слово… И вот теперь, когда большинство дзиаворов принесли обет паладинов и приняли Танкреда аколуфом (подле ишханов осталось чуть более двух дюжин воинов), вперед вновь выступил Роман, возвысив свой голос под сводами собора Святой Софии:

— С этого дня Эдесса становится форпостом христиан на востоке, со всех сторон окруженным враждебными нам агарянами. И чтобы мы устояли, нам как никогда важно общее единство! Для наших рыцарей-паладинов нет разницы, кого из христиан защищать, им не важно, исповедует ли он греческий, армянский или латинский обряд! Как и не важно для них то, какой исповедует обряд воин, желающий вступить в число рыцарей… Главное, чтобы он был честным христианином и жил по данным Господом заповедям, единым для всех! Также потребуется личное мужество, воинское умение и благочестие, чтобы стать одним из паладинов — и уже завтра любой из желающих пополнить ряды крестоносцев, смогут показать себя на воинских играх! Завтра норманнские, сирийские и ассирийские, армянские юноши и мужи покажут свое воинское искусство на турнире за стенами града. Каждый из желающих стать оруженосцем паладина — тем самым вступив на первую ступень посвящения в рыцари! — продемонстрирует свое искусство обращения с лошадьми, умение стрелять из лука или метать дротики, владения саблей или мечом. Победите этих состязаний будут отобраны нашими рыцарями в оруженосцы, и для начала получат под седло турецких лошадей; состязания будут открытыми и любой горожанин сможет как участвовать в них, так стать и зрителем…

Среди собравшихся в соборе простых горожан, также явившихся на церемонию приветствия крестоносцев, раздались радостные возгласы — а Самсон, открывший в себе дар красноречия, продолжил выступать:

— Также мы должны не забывать, что наши силы подрывает не только отсутствие единства среди верующих, но и среди наших правителей. Городом правил совет ишханов во главе с князем Торосом — и что же дало такое владычество? Вчера я обратился к армянским оружейникам с просьбой запустить изготовление соленариев — мощных ромейских самострелов, у франков именуемых арбалетами. И что же я услышал, принеся собственный соленарий к кузнецу? Что ни он, ни кто-либо еще из мастеровых Эдессы не приступит к изготовлению достаточного числа самострелов, не получив на это разрешения ишханов… Я обратился к совету — и что же вы думаете? Совет обещал «рассмотреть» мое предложение — то есть ишханы решили тянуть время, вместо того, чтобы как можно скорее запустить производство столь надежного, ценного и убойного оружия, как арбалет! К тому же гораздо более легкого в освоение и изготовлении, чем составной степняцкий лук… Вы, христиане Эдессы, должны понимать — мы сумеем выстоять, лишь бросив все силы на укрепления града и создание сильного войска, на первых порах способного оборонить его жителей на стенах… А позже и размокнуть сарацинскую пасть, словно стиснутую на Эдессе, освободив от сельджуков Самосату и Харран!

И вновь среди присутствующих в соборе прихожан раздались приветственные крики — и тогда Роман, дождавшись ожидаемого им эффекта, громогласно возвестил:

— Но если нам так важно единство — то и власть в городе должна быть одна, власть человека, живот свой готового отдать за Эдессу и ее жителей! Таким человеком мы, крестоносцы, воины Христовы, видим лишь князя Тороса! А потому наш вождь, наш аколуф Танкред принесет князю вассальную присягу…

На этих словах Отвиль, в свое время отказавшийся давать присягу самому Алексею Комнину, спокойно встал с трона — и, сделав два шага в сторону от него, припал на колено, коснувшись острием обнаженного клинка напольной мозаики. В это же время прекрасно осведомленный о своей роли Торос, стоящий до того позади в окружение варангов, величаво двинулся вперед в сопровождение отборных северных воинов… Встав перед троном, он поднял на руках золотой крест, коий обычно целуют прихожане по окончанию службы:

— Барон Танкред Отвиль, даешь ли ты слово почитать меня как отца своего и слушаться, как отца перед лицом Бога? Если да, если не помыслишь ты против меня какого предательства и коварства, если готов подчиняться мне, покуда остаешься аколуфом паладинов Эдессы — целуй Крест!

Танкред послушно коснулся губами креста, после чего выпрямился — и, убрав клинок в ножны, отступил в сторону. Торос же, возвысив голос, торжественно произнес:

— Я, князь Эдессы, принимаю крестное целование Танкреда Отвиля — и взамен целую Крест на том, что и барон франков для меня становится сыном, коего я буду почитать, уважать и беречь, как собственного сына!

Торос торжественно поцеловал крест — и тут же Самсон возвысил голос:

— Отныне князь Торос — ЕДИНСТВЕННЫЙ правитель Эдессы, и горе тем, кто посмеет восстать против него или оспорить его власть! Ибо его защищает приемный сын Танкред Отвиль! Совет ишханов упраздняется — и все те из них, кто не мыслит какого-либо злодеяния, смуты или неправды, пусть подойдет, и поцелует Крест! А ежели кто не желает принести присяги князю Торосу…

Манглабит многозначительно промолчал, оборвав свою речь на полуслове — но все присутствующие итак поняли, о чем речь. В трепете замерли горожане, напряглись дзиаворы — и те, кто остался со своими господами, и те, кто уже успел пройти посвящение в паладины. Конечно, они могли почувствовать себя обманутыми… Но прежде, чем церемония акколады и крестного целования переросла в конфликт, ишхан Сурен, один из наиболее близких и лояльных Торосу (а кроме того, получивший и достаточно богатый «подарок»), первым шагнул вперед, к трону князя, воодушевленно воскликнув:

— То, что я услышал, есть совершенная правда! Лишь единство спасет христиан Эдессы, а наши разногласия могут нас только погубить! Пусть будет же один князь среди нас, поведший армян против сарацин — ведь теперь ему служат и доблестные крестоносцы! А те, кто против Тороса — те против христиан Эдессы, и своим отказом покроют себя и близких бесчестьем предательства!

…Стоит ли говорить, что после уже ни один из ишханов не посмел отказаться от крестного целования?