Манъёсю

Ах, с корзинкой, корзинкой прелестной в руке

И с лопаткой, лопаткой прелестной в руке,

О дитя, что на этом холме собираешь траву,

Имя мне назови, дом узнать твой хочу!

Ведь страною Ямато, что боги узрели с небес,

Это я управляю и властвую я!

Это я здесь царю и подвластно мне все,

Назови же мне дом свой и имя свое!

В стране Ямато

Много разных гор,

Но выделяется из них красой одна

Гора небес — гора Кагуяма!

Когда на эту гору ты взойдешь

И там просторы взором обведешь, —

Среди равнин страны

Восходит дым густой,

Среди равнин морей

Взлетает чаек рой,

О, вот она — чудесная страна,

Заветный край мой — Акицусима!

Как крылья стрекозы, простерты острова,

Страна Ямато — вот она!

Раздается тетивы

Отдаленный звук,

Словно ясеневый лук,

Прогудев, спустил стрелу,

Лук, что держит при себе

Мирно правящий страной

Наш великий государь,

Лук, что рано поутру

Обнимает он рукой,

Лук, что поздно ввечеру

Он берет всегда с собой

Верно, на охоту он

Выходит поутру,

Верно, на охоту он

Выходит ввечеру,

Словно ясеневый лук,

Что он держит при себе,

Прогудев, спустил стрелу, —

Раздается тетивы

Отдаленный звук…

На сверкающих яшмой широких полях Утину,

В ряд построив коней,

Выезжает охотиться он поутру,

И, наверное, кони безжалостно топчут

Эти густо заросшие свежей травою поля…

Поднимается туман.

Долгий день весны

Клонится уже к концу —

Незаметна эта грань…

Словно на куски

Печень вся разбита —

Сердце у меня

Горестно болит.

Птицей нуэко

Громко плачу

В тайниках сердца своего.

В те минуты хорошо

Перевязь жемчужную

На себя надеть,

Помолиться бы о том,

Чтоб вернуться нам домой!

Но в полях, где путь вершит

Наш великий государь —

Бог, что так далек от нас, —

Ветер злой, что дует с гор,

Поутру и ввечеру

Треплет рукава мои

Здесь, где я томлюсь один…

Оттого затосковал

Даже я, который мнил

Храбрым рыцарем себя.

Находясь сейчас в пути,

Где зеленая трава

Изголовьем служит мне,

Я не знаю, как мне быть,

Как тоску мне разогнать?

Так же, как из трав морских

В бухте Ами в тишине

Выжигают на кострах

Соль рыбачки,

Так тоска,

О, как жжет она меня

В сердца тайной глубине!

Прилетевший с гор холодный ветер

Дует необычною порой…

Каждой ночью, спать ложась в разлуке,

О любимой, что осталась дома,

Полон я заботы и тоски!

Все думаю о временном приюте

В столице Удзи,

О ночах былых

Под кровлей, крытою травой чудесной,

Что срезана была на золотых полях…

В Нигитацу в тот час, когда в путь

Собирались отплыть корабли

И мы ждали луну,

Наступил и прилив…

Вот теперь я хочу, чтоб отчалили мы!

На ночную луну[11]

Подняла я свой взор и спросила:

“Милый мой

Отправляется в путь,

О, когда же мы встретимся снова?”

О, долог будет ли твой век

И мой, я знать хочу!

В Ивасиро, где скалы долговечны,

Завяжем на холме

На счастье стебли трав!

Мой любимый

Мастерит шалаш,[13]

Если мало будет тростника,

Под сосною маленькою здесь

Накоси траву, прошу тебя!

Берег Нудзима, о котором мечтала,

Ты дал мне увидеть,

А вот жемчуг,

Что в бухте Аконэ, где дно так глубоко,

Жемчуг ты не нашел…

Вот гора Кагуяма,

Гору Унэби любя,

С Миминаси жаркий спор

Завела с древнейших пор.

Со времен еще богов,

Верно, был закон таков

И решались так дела

Даже в древние года.

Потому и смертный из-за жен

Нынче тоже спорить принужден!

Вот долина Инамикунибара,[16]

Где гора небес — гора Кагуяма

Начала с горою Миминаси спор,

И сошел с небес великий бог Або,

Чтобы посмотреть на этот спор.

Над водной равниной морского владыки,

Где знаменем пышным встают облака,

Сверкают лучи заходящего солнца…

Луна, что появится ночью сегодня,

Хочу, чтобы чистой и яркой была!

Все засыпает зимою.

А когда весна наступает,

Птицы, что раньше молчали,

Начинают петь свои песни.

Цветы, что невидимы были,

Цвести начинают повсюду,

Но их сорвать невозможно:

Так в горах разросся кустарник.

А сорвешь — нельзя любоваться:

Такие высокие травы.

А вот осенью — все иное:

Взглянешь на купы деревьев,

Алые клены увидишь,

Листья сорвешь, любуясь.

А весной зеленые листья,

Пожалев, оставишь на ветке.

Вот она — осени прелесть!

Мне милей осенние горы!

Сладкое вино святое,

Что богам подносят люди…

Горы Мива!

Не сводя очей с вершины,

Буду я идти, любуясь,

До тех пор, пока дороги,

Громоздя извилин груды,

Видеть вас еще позволят,

До тех пор, пока не скроют

От очей вас горы Нара

В дивной зелени деревьев.

О, как часто, О, как часто

Я оглядываться буду,

Чтобы вами любоваться!

И ужель в минуты эти,

Не имея вовсе сердца,

Облака вас спрятать могут

От очей моих навеки?

Горы Мива!

Неужели скроетесь теперь навеки?

О, когда бы в небе этом

Облака имели сердце,

Разве скрыли б вас от взора?

Как осенние хаги, растущие в поле,

У самой опушки лесов в Хэсогата,

Оставляют узоры на шелковой ткани,

Так все время стоит пред моими глазами

Неотступно мой милый!

Иду полями нежных мурасаки,

Скрывающих пурпурный цвет в корнях,

Иду запретными полями,

И, может, стражи замечали,

Как ты[21] мне машешь рукавом?

Когда б любимая, что так собой прекрасна,

Как мурасаки ароматные цветы,

Была б уродливой,

Из-за чужой жены

Я разве тосковал бы здесь напрасно?

Над рекой прозрачной

Мхом не зарастает

Ни одна священная скала.

Пусть бы вечно ты была прекрасна,

Пусть бы вечно юною была!

О конопля, что треплют!

Бедный принц мой Оми,

Да разве ты простой рыбак,

Чтоб жить на Ираго — на острове далеком

И жемчуг — водоросли на море срезать?

За жизнь непрочную и жалкую

Цепляясь,

Весь вымокший в волнах у Ираго,

Кормиться буду я теперь, срезая

Лишь жемчуг — водоросли возле берегов!

Там, где Ёсину,

Среди пиков Мимига,

Ах, без времени

Падает на землю снег,

Ах, без отдыха,

Постоянно льют дожди.

И как этот снег,

Как и он, без времени,

И как этот дождь,

Как и он, без отдыха,

По извилинам дорог

В думы погружен иду

Этой горною тропой!

Там, где Ёсину,

Там, где горы Мимига,

Говорят, без времени

Падает на землю снег,

Говорят, без отдыха,

Постоянно льют дожди.

И как этот снег,

Как и он, без времени,

И как этот дождь,

Как и он, без отдыха,

По извилинам дорог

В думы погружен иду

Этой горною тропой…

Хорошие люди, говоря: “Хорошо!”,

Умели смотреть хорошо,

И хорошим назвали хорошее поле — Ёсину.

Хорошо же смотри на него!

Хорошие люди умели смотреть хорошо!

Проходят быстро дни весны,

Как видно, летняя пора настала,

Там, где гора небес — Кагуяма,

Одежда белотканая видна,

Что сушится, сверкая белизною.

Возле склонов Унэби,

Той горы, что звал народ

Девой чудной красоты

В перевязях жемчугов,

В Касивара, со времен

Славных древних мудрецов,

Понимавших солнца знак,

Боги здешней стороны,

Что рождались на земле,

Каждый, каждый сын богов, —

Так же, как растут в веках

Ветви дерева цуга,

Друг за другом вслед, —

Друг за другом во дворце

Правили из века в век.

Но покинуть довелось

Нам Ямато — милый край,

Что узрели в небесах

Боги в ясной высоте;

Перейти нам довелось

Горы Нара, что стоят

В дивной зелени листвы.

Почему изволил он

Так задумать и решить?

Дальним, словно неба свод,

Было новое село,

Но решил он управлять

Поднебесной во дворце

В Оцу, в Садзанами, здесь,

В Оми, дальней стороне,

Где со скал бежит поток.

И хоть слышу: “Это здесь

Был прославленный дворец

Внука славного богов,

Управителя земли”,

И хотя мне говорят:

“Это здесь дворец царей”, —

Но, когда взгляну кругом

На места, где был дворец,

А теперь один туман

Заслоняет солнца луч

В дни весны,

И все вокруг

Густо, густо заросло

Свежей вешнею травой,

Как душою я скорблю!

В Сига, в Садзанами,

Карасаки мыс

Мирно процветает и теперь,

Все же с царской свитой кораблей

Он не сможет больше встретить здесь!

В Сига, в Садзанами, где большой залив,

Всюду заводь тихая легла, Что же, пусть! —

Людей былых времен

Никогда ей больше не видать!

Не потому ли, что сам я

И немощный нынче, и старый,

Мне стало так грустно,

Когда я взглянул в Садзанами

На старую эту столицу!

Грустно мне стало, когда я увидел столицу,

Что брошена всеми,

Оттого, что разгневался бог,[32]

Охранявший страну

В Садзанами!

На ветвях сосен возле берегов,

Где приливают в белой пене волны, —

Дары богам…

О, сколько же веков,

Как много лет прошло здесь перед ними!

Вот она,

Гора страны Ямато!

Та, что имя мной любимого взяла,

Та, что на путях в Кии видна,

Знаменитая гора Сэнояма!

Мирно правящая здесь

Государыня моя!

В Поднебесной, на земле,

Где правление вершишь,

Много есть чудесных стран.

Но страна, где хороши

Виды чистых рек и гор,

Что влечет сердца, одна, —

Это Ёсину страна!

В Акицу, где на полях

Осыпаются цветы,

Ширятся и ввысь идут

У дворцов твоих столбы.

Сто почтеннейших вельмож —

Люди славные твои

Утром по реке плывут,

И, построив в ряд ладьи,

Состязаясь меж собой в гребле,

Снова в час ночной

На ладьях они плывут.

Эти реки, что текут

И не ведают конца,

Эти горы, что стоят,

Величаво глядя ввысь,

И дворец, где водопад,

Где со скал бежит вода,

Взор пленяют красотой.

Сколько ни любуйся ты,

Любоваться той страной

Не устанешь никогда!

Ах, сколько ни гляжу, не наглядеться мне!

Прекрасны воды рек, что в Ёсину струятся,

Конца не зная…

Так же без конца

К ним буду приходить и любоваться.

Мирно правящая здесь

Государыня моя!

Божеством являясь, ты

По велению богов

Здесь правление верша,

Возле славных берегов,

Где стремительно текут

Воды Есину- реки,

Ты построила дворец,

Что вознесся в даль небес,

И поднявшись,

С высоты

Ты любуешься страной!

И когда оглянешь даль, —

Громоздятся пред тобой

Изумрудною стеной

Горы в зелени листвы,

И как дань богов тех гор,

Лишь настанет там весна,

Украшают их цветы.

А лишь осень настает,

Клена алою листвой

Украшаются они,

И как дань богов реки,

Что течет у берегов,

Преподносится тебе

Дань божественной едой.

В струи верхние воды

Посылается баклан,

В струи нижние воды

Сеть заброшена для рыб.

Реки, горы — и они,

Чтя тебя, приносят дань,

О достойный век богов!

Реки, горы — и они,

Чтя тебя, приносят дань,

По веленью божества

На средину быстрых рек

Выплывают корабли…

В бухте Ами далекой,

Наверное, в море ладьи выплывают…

И, возможно, у девушек юных

Затопило приливом

Подолы одежды жемчужной?..

Рука в запястье драгоценном…

Наверное, у мыса Тафуси

Сегодня тоже

Люди царской свиты

Срезают[38] водоросли-жемчуга…

У Ираго далеких берегов

В прилива час, когда шумит волна,

На корабле, плывущем одиноко,

Не едет ли и милая жена,

Кружа у островов, заброшенных и диких?

О милый мой, куда, в какие дали

Направился ты, скрывшись с глаз моих,

Как водоросль на дне? —

Не горы ли Набари

В дороге дальней переходишь ты сейчас?

Когда увидимся, любимая моя?

Не потому ль, что Идзами- гора высоко

Свою вершину в небо подняла,

Страна Ямато мне отсюда не видна?

А может потому, что та страна далеко?

Мирно правящий страной

Наш великий государь,

Ты, что озаряешь высь,

Солнца лучезарный сын!

По велению богов

Богом став,

Когда вершить

Начал ты свои дела,

Из столицы, что стоит

Величава и прочна,

Ты отправился в страну,

Скрытую в горах глухих,

В Хацусэ.

И проходя

Меж безлюдных диких скал,

Где деревья поднялись

Хиноки,

Идя тропой,

Ты сгибал к подножью скал

Ветви на своем пути.

Поутру, когда летят

Над заставой стаи птиц,

Ты проходишь по горам.

И лишь вечер настает,

Белым жемчугом блестя,

В поле Аки, где теперь

Падает чудесный снег,

Ты, сгибая стебли трав,

Флаги пышных сусуки,

Низкий высохший бамбук,

Остаешься на ночлег,

Где подушкою в пути

Служит страннику трава,

И тоскуешь о былом…

В поле Аки далеком

На ночлег здесь оставшийся странник печальный,

Пригибая растущие травы к земле,

Вряд ли сном позабыться сумеет сегодня,

Вспоминая с тоской о величье былом…[42]

Хоть это и заброшенный пустырь,

Где скошена прекрасная трава,

Сюда пришли мы в память о тебе,[43]

Что нас теперь покинул навсегда,

Отцвел навек, как лист пурпурный клена…

На полях, обращенных к востоку,

Мне видно, как блики сверкают

Восходящего солнца,

А назад оглянулся —

Удаляется месяц за горы…

Наступило опять время царских забав:

Принц наследный светлейший Хинамиси

В этих полях,

В ряд построив коней,

Выезжал развлекаться охотой.

Мирно правящая здесь,

Государыня моя!

Ты, что озаряешь высь,

Солнца дивное дитя!

Оглядев свою страну,

Где правление вершишь,

Ты решила, чтоб дворец

Возвышался ныне здесь,

В Фудзивара,

Где цветут

Вишен пышные цветы,

Где из тонких волокон фудзи

Ткется полотно.

Ты, являясь божеством,

Так решила.

Оттого

Боги неба и земли

Были заодно с тобой!

В Оми — дальней стороне,

Где со скал бегут ручьи,

Есть деревья хиноки,

Что приносят счастье всем,

На горах Танаками

Расстилаются леса,

С двух сторон спускаясь вниз,

Как у платья рукава.

Вот, с горы сплавляют лес

По течению реки

— Удзигава,

Где живет

Воинов несметный род.

Будто бы плывут в воде

Водоросли-жемчуга,

По течению плывет

Лес, что велено сплавлять.

И, сплавляя этот лес,

Там шумит рабочий люд.

Дом родной свой позабыв,

Не щадя последних сил,

Словно утки, целый день

Не выходят из воды.

И к светлейшему дворцу,

Что теперь мы строим здесь,

Из неведомых нам стран

По дорогам из Косэ

Будут люди прибывать,

И родимая страна,

Превратится в вечный рай!

Знаки вещие храня,

Черепаха нам сулит

Новый, благодатный век!

И деревья хиноки

По течению плывут

Быстрой Идзуми- реки.

Сбив плоты,

Сплавляют лес

Волоком и по реке

На постройку гонят лес.

И когда посмотришь ты,

Как старается народ,

То увидишь, что и впрямь

Волю он вершит богов!

Ах, унэмэ прелестных рукава

Ты развевал всегда, здесь пролетая,

О ветер Асука!

Столица далека,

И ты напрасно дуешь ныне!

Мирно правящая здесь

Государыня моя!

Ты, что озаряешь высь,

Солнца светлое дитя!

Там, где ткут простую ткань,

На долинах Фудзии,

Ты впервые начала

Строить славный свой дворец.

И когда ты смотришь вдаль,

Встав на насыпи крутой,

У пруда Ханиясу,

Дивный вид

Со всех сторон

Открывается тебе:

На востоке у ворот,

Где восходит солнца свет,

Где Ямато — милый край,

Там в лазури пред тобой

В зелени густой листвы

Подымается гора,

То гора Кагуяма,

Что зовут горой весны.

А у западных ворот,

Где заходит солнца свет,

Свежей зелени полна

Встала Унэби- гора,

Величаво, гордо ввысь

Подымается она,

И зовет ее народ:

“Юной прелести гора”!

А у ближних к ней ворот,

Там, где севера страна

Миминаси поднялась.

Вся в зеленых камышах,

Красотой лаская взор,

Божеством встает средь гор!

А на юге у ворот,

Там, где солнца сторона,

Нежной прелести полна Встала Ёсину — гора!

Ах, в колодце облаков

Далека от нас она.

А в тени дворца царей,

Что поднялся высоко,

Заслоняя небеса,

А в тени дворца царей,

Что уходит в даль небес,

Заслоняя солнца свет,

Дивная течет вода!

Вечно будет жить она,

Здесь в источниках священных

Чистая вода!

Как завидую я[47]

Свите девушек юных,

Что родятся, сменив нас,

И будут служить после нас

При великом дворце Фудзивара!

На горах здесь, в Косэ,

Много, много камелий везде!

Долго, долго

Смотрю я на них, и все думаю я:

“А какие весною поля здесь, в Косэ?”

Полотняные там платья хороши!

Поселянам я завидую из Ки.

И гора там Мацути, — кто ни пройдет,

От нее никак очей не отведет,

Поселянам я завидую из Ки.

Возле этой реки

Ряд за рядом камелии цветут,

Долго, долго смотрю,

Но никак не могу наглядеться

Я на поле весною в Коса!

О, средь полей далеких Хикуману

Долина хаги вся в благоуханье,

Пойди туда и пусть твоя одежда

Впитает аромат

На память о скитаньях!

В каких краях,

Куда причалит он,

Беспомощный и малый этот челн,

Что обогнул тот мыс Арэносаки?

Когда, не прекращаясь, дует ветер

И треплет полы длинные одежд,

Холодной ночью,

О, супруг мой милый,

Едва ли ты уснешь один!

Ночами встретишься с тобой, бывало,

А утром спрячешься — увидеть невозможно.

Стыдишься, прячась,

Не в полях ли Прячась

Живешь так долго в шалаше дорожном?

Рыцарь доблестный,

В руках сжимая стрелы счастья,

Целится, стреляя в цель перед собой.

Эта бухта Цель, когда посмотришь,

Отличается кристальной чистотой!

Пролив минуя у брегов Цусима,

Меж диких скал

Свой путь держа морской,

Ты принеси дары богам с молитвой

И возвращайся поскорей домой!

Итак, друзья, скорей в страну Ямато,

Туда, где сосны ждут на берегу!

В заливе Мицу,

Где я жил когда-то,

О нас, наверно, память берегут!

На крылья уток, что стремятся к берегам,

Где тростники растут,

Ложится белый иней,

И я вечернею холодною порой

Тоскую о Ямато с новой силой!

Падает, грохочет град…

На леса сосновые, что зовутся “Град”.

В Суминоэ

На девицу Отои

Мне не наглядеться, сколько ни гляжу!

Корни сосен берегов Такаси

Здесь, в Отомо, сделав изголовьем,

Хоть и спать ложусь,

Но не усну я —

Все с тоскою думаю о доме!

В странствии дальнем

Тоскою полны мои думы,

И если б не слышал

Я криков родных журавлей,

Я б умер, наверно, тоскуя о доме далеком…

О раковины “позабудь”

На славных Мицу берегах

В Отомо,

Любимую, что там осталась дома,

Навряд ли я сумею позабыть!

Когда бы знала,

Что уходишь в дальний путь,

Где травы служат изголовьем,

Цветною глиной этих берегов

Окрасила бы я твои одежды.

Верно, в Ямато

Петь она будет —

Птица ёбукодори —

И зовет за собою, надо мной пролетая,

Среди гор у вершины Киса!

Тоскою полный по стране Ямато,

Спокойным сном уснуть

Не в силах я.

Как могут так безжалостно на море

Звучать у мыса крики журавлей!

Туда, где срезают жемчужные травы морские,

Вряд ли мой челн выйдет в дальнее плаванье ныне…

Ту, что лежит на моем изголовье

На шелковой ткани,

Я позабыть и оставить не в силах…

Возлюбленную милую мою

Так хочется увидеть мне скорей!

Прибрежный быстрый ветерок, лети же к ней,

К цветку камелии, что ждет меня в Ямато,

И, навестив ее, скажи об этом ей!

Такой холодною порою,

Когда бушует буря среди гор,

Здесь, в Ёсину,

И этой ночью, снова,

Ужели спать придется одному?

Возле Удзима- гор

Утром холоден ветер,

Я в пути нахожусь,

Нет любимой жены,

Что могла бы мне дать на дорогу одежду!

Слышны звуки стрел, разящих панцирь

Храбрых и отважных рыцарей моих.

Славных воинских родов лихие полководцы,

Верно, в бой стремятся,

Выставив щиты!

О государыня великая моя!

Не беспокой себя заботой новой,

С тобою я,

Что волею богов ниспослана сюда,

Чтоб быть тебе надежною опорой!

Если Асука — селенье,

Где летают в поднебесье птицы,

Я покину и уйду отсюда,

Те места, где ты остался, мой любимый,

Неужели больше не увижу?

Государыня моя

Приказала…

Чтя приказ,

Сердцу близкий дом родной

Я покинул и ушел…

В скрытой среди гор стране,

В Хацусэ

По глади вод

Долго плыл на корабле.

У извилин быстрых рек,

По которым плыл тогда,

У извилин быстрых рек,

Не минуя ни одной,

Все оглядывался я

На далекий край родной,

Много раз, несчетно раз

Оборачивался я…

И дорогой проходя,

Что отмечена давно

Яшмовым копьем,

Я достиг в конце пути

Берегов реки Сахо

Возле Нара, что стоит

В дивной зелени листвы.

И на платье, что стелил

Вместо ложа на земле,

Падал чистым серебром

Свет предутренний луны.

Тканью яркой белизны

Ночью иней выпадал,

Будто ложе горных скал,

Льдом подернулась река,

И холодной ночью там

Устали не знали мы

И ходили взад-вперед,

Чтоб тебе построить дом!

Будешь ты в нем пребывать

Тысячи веков,

Буду приходить и я

Без конца к тебе!

В твой дом, воздвигнутый в столице Нара,

Прекрасной в зелени листвы,

Я тысячи веков

К тебе являться буду,

Не думай, что тебя смогу я позабыть!

Когда любовался колодцем священным

Средь местности горной,

Я дев молодых увидал

Из страны, что зовется Исэ и слывет очень древней,

Из страны, охраняемой ветром могучих богов!

Опустошенное

Сердце мое наполняется грустью,

Когда я смотрю,

Как из вечных небес

Мелкий дождик идет и идет беспрестанно…

С дна морского

На взморье волна в белой пене встает —

Предо мною гора на далеком пути.

О, когда склоны Тацута я перейду

И увижу места, где моя дорогая живет?

Вот и теперь мы видим каждый раз,

Лишь только осень наступает,

Тоскуя по жене,

В горах олень рыдает

Вблизи равнины Таканохара

Так много дней прошло,

Как ты ушел, любимый,

Пойти ли в горы мне тебя искать,

Спешить ли мне к тебе навстречу,

Иль оставаться здесь и снова ждать и ждать?..

Чем так мне жить,

Тоскуя о тебе,

О, лучше б умереть,

Чтоб изголовьем стало

Подножие высоких этих гор!

Пока живу, я буду ждать, любимый,

Я буду ждать, пока ты не придешь,

О, долго ждать!

Пока не ляжет иней

На пряди черные распущенных волос…

Тот утренний туман, что дымкой заволок

Колосья риса на осеннем поле,

Исчезнет, уплывая вдаль…

А вот любовь моя?

Куда она исчезнет?

Всю ночь, пока не рассветет,

Я буду ждать тебя, любимый,

Пока ты не придешь, —

Пусть даже ляжет иней

На пряди, ягод тутовых черней…

Так много дней прошло,

Как ты ушел, любимый…

Ведь тянется у яматадзу лист к листу,

И я пойду к тебе скорей навстречу,

Все ждать и ждать — я больше не могу!

Дом, где живет любимая моя,

Хотел бы видеть я все время!

Как было б хорошо,

Когда бы этот дом

В Ямато был на пиках гор Осима!

Средь гор осенних

Скрытая листвою

Течет вода незримо в глубине…

Так знай, что я еще сильней тоскую,

Чем ты тоскуешь обо мне!

Ларчик дорогой закрыть, открыть — легко!

На рассвете ты уйдешь к себе спокойно,

Славен, как и был,

А имя бедное мое

Станет после жалости достойно!

Я увижу ларчик дорогой!

В Миморо средь гор зеленый плющ растет,

Для влюбленных служит ложем он,

Если нам с тобой на нем не спать,

Я не в силах буду больше жить!

Вот ведь я каков!

Завладел Ясумико.

Той, что, говорили все,

Очень трудно завладеть,

Завладел Ясумико!

Дивная трава срезается в Синану…

Из Синану лук когда б я натянул

И тебя позвал идти с собою,

Притворившись знатною особой,

Разве ты ответила бы “нет”?

Дивная трава срезается в Синану…

Из Синану ветку не согнув дугой,

Не слыхал никто, что тетиву натянут, —

Ты меня ведь не зовешь с собою,

И не знаю я, пойду ли за тобой…

Когда б ты натянул

Свой ясеневый лук,

Возможно, я твоей бы подчинилась воле.

Но как узнать заранее, мой друг,

Останется ли после верным сердце?

Тот человек, что ясеневый лук

Возьмет и тетиву на нем натянет,

Тот человек,

Зовя тебя, мой друг,

Уверен в том, что верным будет сердце!

Крепок шнур у священного груза,

Шнур на ящиках с даром заветным —

Колосьями первого риса от людей из восточного края.

Крепко сердцем моим ты владеешь,

Подчиняя его своей воле!

На плюще жемчужном нет плодов.

Говорят, что боги грозные коснулись

Тех деревьев, на которых нет плодов,

Всех деревьев,

На которых плод не зреет!

У жемчужного плюща

Расцветают лишь цветы,

Нет плодов на нем. —

Чья любовь слывет такой?

Я люблю тебя иначе, милый мой!

В моем селе

Глубокий выпал снег,

А в Охара,

В селе заброшенном и старом,

Такого снега нет, он выпадет потом…

Это, верно, приказали боги,

Что живут у моего холма,

Чтоб в селе у вас

Рассыпать по дороге

Жалкие остатки снега моего!

Говорят, в страну Ямато отправляют

Брата дорогого моего.

Ночь спустилась,

И в росе рассветной

Я стою, промокшая насквозь…

Вдвоем — и то

Нелегок этот путь!..

Осенние в багряных кленах горы

Как, милый мой,

Один ты будешь проходить?

Когда я любимую ждал

Под капелью лесною в горах,

Распростертых вокруг,

Я все время стоял и промок весь насквозь

Под капелью лесною в горах…

Когда ты меня ожидал,

Ты, кажется, вымок насквозь.

Как хотела бы стать, дорогой.

Той капелью в горах,

Распростертых вокруг…

Большие корабли заходят в гавань…

Я точно знал,

Что скажет обо всем

В гадании своем Цумори…

И все же ночи проводил с тобой…

Оонако, тебя

На краткий даже миг,

На миг, как расстоянье меж стеблями

В охапке камыша,

Могу ли я забыть?

Не та ли птица, что тоскует о былом,

На зелень вечную юдзуруха лишь взглянет

И над колодцем,

Где цветут цветы,

С печальным плачем мимо пролетает!

Та птица, что тоскует о былом, —

Ведь это бедная кукушка!

Боюсь, что это плакала она,

Совсем как я,

Что о былом тоскую…

О ветка, сорванная у сосны жемчужной

В прекрасном Ёсину,

Как дорога ты мне!

Приносишь ты с собою неизменно

Привет от друга дорогого моего!

Как на полях осенних колос риса

Склоняется всегда

К одной лишь стороне,

Так я хочу к тебе, мой друг, склониться,

Пусть даже не дает молва покоя мне!

Чем здесь остаться мне

И жить одной в тоске,

О, лучше я пойду вслед за тобой.

На каждом повороте на пути

Оставь мне знак свой, друг любимый мой!

Как густые заросли молва людская…

Оттого, что тяжело терпеть молву,

Через реку утром я плыву, —

В жизни никогда еще со мной

Случая такого не бывало.

Все печалюсь о том, вряд ли рыцарь отважный

Будет так же любить безнадежно, как я,

Об ответе и думать не смея,

И все же, печалясь, я — рыцарь негодный

Люблю все сильней и сильней.

Оттого-то, что любит меня

Этот рыцарь отважный

И горюет все время, что меня полюбить довелось, —

На моих волосах из лилового шелка повязка

Вся влажна и промокла насквозь…

Быстро мчится Ёсину- река,

Беспрестанно воды чистые струятся,

Ни на миг не остановятся они.

Пусть бы так же наши встречи продолжались,

Становилась бы сильней любовь…

Чем жить, тоскуя о тебе все время,

Любимая моя! О, лучше бы я стал

Цветком простым

Осенних хаги,

Что, отцветя, на землю упал!

Когда придет вечерняя пора,

Наверное, прилив на берега нахлынет,

О, так мечтаю срезать я

Те водоросли-жемчуга

В заливе Асака, в прекрасном Суминоэ…

Подобно кораблю большому,

Что в гавани стоит, качаясь на волнах,

Утратил я покой

И полон я тоскою

Из-за любви к чужой жене!

Их зачешешь вверх — рассыплются они,

Не зачешешь их — такие длинные

Волосы возлюбленной моей…

И теперь, когда я не любуюсь ими,

Верно, в беспорядке волосы лежат…

Говорят мне все,

Что ныне длинные они,

Говорят мне: “Вверх их подбери!”

Но ведь ими любовался ты,

Пусть же будут в беспорядке волосы мои!

Как та дорога, где проходят люди

Под тенью померанцевых цветов,

На множество дорог дробится,

Вот так в тоске мои дробятся думы

Без встреч с тобой, любимая моя…

Я слышала, что называли

Учтивым кавалером вас,

А вы приюта мне не дали,

Меня домой вы отослали.

Какой же вы учтивый кавалер?

Я был всегда

Учтивым кавалером.

И тем, что даме я в приюте отказал

И вас домой обратно отослал,

Я доказал, что я учтивый кавалер!

Оказались правильными слухи,

Что дошли о друге до меня:

Неокрепшие верхушки камыша слабы, гнутся.

Слабы ноги у тебя.

Надлежит тебе быть осторожным, милый!

Не старая ли это здесь старуха,

Иль, может, вовсе не старуха я?

Так погрузиться глубоко

Душою в чувство

Ведь может только дева юных лет!

Через реку Ниу

Не пройти —

Полон нерешительности я.

Мой, до боли мной любимый брат,

Я хочу, чтоб ты пришел сюда!

Там, в Ивами, где прибой

Бьет у берегов Цуну,

Люди, поглядев кругом,

Скажут, что залива нет,

Люди, поглядев кругом,

Скажут — отмели там нет.

Все равно прекрасно там,

Даже пусть залива нет,

Все равно прекрасно там,

Пусть и отмели там нет!

У скалистых берегов,

В Нигитадзу, на камнях,

Возле моря, где порой

Ловят чудище-кита,

Водоросли взморья там,

Жемчуг — водоросли там,

Зеленея, поднялись.

И лишь утро настает,

Словно легких крыльев взмах,

Набегает ветерок.

И лишь вечер настает,

Словно легких крыльев взмах,

Приливают волны вмиг.

Как жемчужная трава

Клонится у берегов

В эту сторону и ту,

Гнется и к земле прильнет

С набегающей волной,

Так спала, прильнув ко мне,

Милая моя жена.

Но ее покинул я.

И по утренней росе,

Идя горною тропой,

У извилин каждый раз

Все оглядывался я,

Много раз, несчетно раз

Оборачивался я.

И все дальше оставлял

За собой родимый дом.

И все выше предо мной

Были горы на пути.

Словно летняя трава

В жарких солнечных лучах,

От разлуки, от тоски

Вянет милая жена.

На ворота бы взглянуть,

Верно, там стоит она!

Наклонитесь же к земле

Горы, скрывшие ее!

Там, в Ивами,

Возле гор Такацуну,

Меж деревьями густыми вдалеке,

Видела ли милая моя,

Как махал я ей, прощаясь, рукавом?

По дороге, где иду

На склонах гор,

Тихо-тихо шелестит бамбук…

Но в разлуке с милою женой

Тяжело на сердце у меня…

Там, в Ивами,

Возле гор Такацуну,

Меж деревьями густыми вдалеке,

О, увидит ли любимая моя,

Как махать ей буду рукавом?

Обвита плюшем скала…

В море, в Ивами,

Там, где выступает мыс

Караносаки…

На камнях растут в воде

Фукамиру — водоросли,

На скалистом берегу —

Жемчуг — водоросли.

Как жемчужная трава

Гнется и к земле прильнет,

Так спала, прильнув ко мне,

Милая моя жена.

Глубоко растут в воде

Фукамиру — водоросли,

Глубоко любил ее,

Ненаглядную мою.

Но немного мне дано

Было радостных ночей,

Что в ее объятьях спал.

Листья алые плюща

Разошлись по сторонам —

Разлучились с нею мы.

И когда расстался я,

Словно печень у меня

Раскололась на куски,

Стало горестно болеть

Сердце бедное мое.

И в печали, уходя,

Все оглядывался я…

Но большой корабль

Плывет…

И на склонах Ватари

Клена алая листва,

Падая, затмила взор,

Я не смог из-за нее

Ясно видеть рукава

Дорогой моей жены…

Дом скрывает жен от глаз…

И хоть жалко нам луну,

Что плывет средь облаков,

Над горами Яками,

Но скрывается она —

Скрылась и моя жена…

Вскоре вечер наступил,

И, плывя по небесам,

Солнце на закате дня

Озарило все вокруг,

У меня же, что считал

Храбрым рыцарем себя,

Рукава, что я стелю

В изголовье,

Все насквозь

Вымокли от слез моих…

У вороного моего коня

Так бег ретив, что сразу миновали

Места, где милая моя живет.

Как в небе облака,

Они далеки стали.

Несущиеся вихрем листья клена среди осенних гор,

Хотя б на миг единый

Не опадайте, заслоняя все от глаз,

Чтоб мог увидеть я

Еще раз дом любимый!

Там, в Ивами, где прибой

Бьет у берегов Цуну,

Люди, поглядев кругом,

Скажут, что залива нет,

Люди, поглядев кругом,

Скажут: отмели там нет.

Все равно прекрасно там,

Даже пусть залива нет!

Все равно прекрасно там,

Пусть и отмели там нет!

У скалистых берегов,

В Нигитадзу, на камнях,

Возле моря, где порой

Ловят чудище-кита,

Водоросли взморья там,

Жемчуг — водоросли там,

Зеленея, поднялись.

И лишь утро настает,

Приливает вмиг волна,

И лишь вечер настает,

Набегает ветерок.

Как жемчужная трава

Клонится у берегов

В эту сторону и ту,

Гнется и к земле прильнет

С набегающей волной,

Так спала, прильнув ко мне,

Милая моя жена. Рукава ее,

Что стелила мне она

В изголовье Каждый раз,

Я оставил и ушел.

И по утренней росе,

Идя горною тропой,

У извилин всякий раз

Все оглядывался я,

Много раз, несчетно раз

Оборачивался я.

И все дальше оставлял

За собой родимый дом,

И все выше предо мной

Были горы на пути.

Ненаглядное дитя —

Милая моя жена,

Словно летняя трава

В жарких солнечных лучах,

От разлуки, от тоски,

Верно, вянет там она

И горюет обо мне.

На село взгляну Цуну,

Где осталася она,

Наклонитесь же к земле,

Горы, скрывшие ее!

Там, в Ивами,

Возле гор Такацуну,

Меж деревьями густыми вдалеке,

Видела ли, милая моя,

Как махал я ей, прощаясь, рукавом?

Не тоскуй, — ты говоришь.

Но я могу ль

О тебе не тосковать, скажи,

Разве знаем мы с тобою час,

Когда снова встретимся теперь?

Ветви пышные сосны прибрежной

Здесь, в Ивасиро, я завяжу узлом,

Если счастлив буду я в судьбе мятежной,

Снова к ней вернусь

И на нее взгляну!

Если был бы я дома,

Я еду положил бы на блюдо,

Но в пути нахожусь я,

Где трава изголовьем мне служит,

Потому и еду я кладу на дубовые листья.

Тому, кто здесь на берегу,

В Ивасиро, связал у сосен ветви,

Удастся ли опять

Прийти сюда

И вновь увидеть сосны эти?

С ветвями, связанными вместе,

Стоит в полях Ивасиро

Сосна…

Не развязать и мне узла на сердце,

Когда я вспоминаю старину…

Подобно птицам, что летают в небе,

Быть может, он являлся здесь потом

И видел все,

Не знают только люди,

А сосны, может, ведают про то!

Сосны зеленой ветки молодые,

Которые ты завязал узлом

В Ивасиро,

Сказав: “Потом увижу”!

Увидел ли ты снова их потом?

Когда взглянула вверх

И взором обвела

Широкую небесную равнину,

Я увидала: жизнь твоя длинна,

Все небеса она заполнила собою!

Оми стала опасной для жизни

Хотя глазам моим казаться будет,

Что ты витаешь в вышине

Над Кохата в зеленых флагах,

Но все равно наедине

Нам никогда не быть с тобою!

О, людям хорошо —

Печаль у них пройдет!

Пусть так, а я тебя не позабуду

И видеть образ твой все время буду

В сверканье жемчуга твоих венков!

Я мира бренного лишь человек простой,

И так как мне не быть с богами,

Легла преграда между нами.

И по утрам скорблю, любимый мой, —

В разлуке мы с тобой,

Мой государь любимый!

О, если б ты был яшмой драгоценной,

Я на руки надела бы тебя,

О, если б ты был шелковой одеждой,

Ее бы не снимала никогда!

О государь, любимый мною,

Вчерашней ночью, в снах

Я видела тебя!

Когда б могла заранее я знать,

Что ждет тебя беда,

Страшнее всех печалей,

Я завязала бы святой запрета знак,

Чтоб удержать на месте твой корабль!

Мирно правящий страной

Наш великий государь,

Славный твой корабль,

Верно, будет ждать с любовью и тоской

В стороне Сига мыс Карасаки!

Ловят чудище-кита…

В море Оми уходя,

Удаляйся от взморья,

Ты, плывущая ладья,

Приплывая к берегам,

Ты, плывущая ладья,

По морю вперед плывя,

Сильно веслами не бей!

К берегу назад идя,

Сильно веслами не бей!

Птицы, что любимы им,

Моим мужем, что мне мил,

Словно вешняя трава,

Государем дорогим,

Птицы улетят тогда…

В Садзанами

Страж могучих гор!

Для кого же ты

На горах запрета держишь знак святой? —

Государя больше нет теперь…

Мирно правящий страной

Наш великий государь!

В стороне Ямасина

Возле склонов Кагами

Возвели курган тебе,

Что внушает трепет нам.

Ночью темной —

Напролет,

Светлым днем —

Весь долгий день,

Громко в голос

Плачут там

Сто почтеннейших вельмож —

Слуги славные твои,

Покидая твой курган,

Расставаясь навсегда…

Там, среди гор священных Миморо,

Богов святые криптомерии повсюду…

Мечтал, что в снах увижу я ее,

Но много уж ночей

Заснуть не в силах…

Как короткие полоски ткани

Из священной конопли на склонах Мива,

Что несут богам с мольбой покорной,

Жизнь твоя, дитя, была короткой…

Я же думал: жить ты будешь долго…

Хотел пойти, чтоб зачерпнуть

Воды кристальной

В горах, где блещет красотой теперь

Цветок ямабуки, — но все это напрасно:

Ведь мне туда неведомы пути…

Мирно правящий страной

Наш великий государь!

Только вечер настает,

Ты, бывало, все глядишь

На пурпурную листву,

А когда придет рассвет,

Ты, бывало, уходил

На гору Камиока,

Где растет прекрасный клен!

Может, и сегодня ты

Вновь отправишься туда,

Может, завтра снова ты

Полюбуешься на клен?

Я на склоны этих гор,

Глаз не отводя, смотрю.

И лишь вечер настает,

Все сильней моя печаль,

А когда придет рассвет,

Снова я живу в тоске,

И одежды рукава

Из простого полотна

Мне от слез

Не осушить…

Не говорят ли, что зажженные огни

Берут бесстрашною рукою,

Не обжигаясь, прячут их в мешки,

Но нам не встретиться с тобою,

Таких чудес не знают на земле!

Средь голубых небес,

У северных вершин,

Где тянутся цепочкой облака, —

И звезды покидают небо,

И покидает небеса луна.

Мирно правящий страной

Наш великий государь!

Ты, что озаряешь высь,

Солнца лучезарный сын!

Ты, который управлял

Поднебесной много лет

В Асука- стране,

Во дворце, среди равнин Киёмихара!

Как задумал это ты?

Как решиться только мог?

В дальней стороне Исэ,

Что незыблемо хранят

Ветры грозные богов,

В той далекой стороне

Поднялся туманом ты

В час прилива над волной,

Что сгибает до земли

Водоросли-жемчуга…

Ты, что так прекрасен был,

Как на ткани дорогой

Дивно вытканный узор,

Ты, что озаряешь высь,

Солнца лучезарный сын..

Лучше было бы остаться мне

Даже в дальней стороне Исэ,

От врагов хранимой ветрами богов.

Для чего спешила я сюда?

Ведь тебя, любимый, больше нет…

Тебя, кого я так мечтала

Увидеть здесь, —

Ведь больше нет тебя!

О, для чего явилась я сюда?

Лишь только лошадей я загнала напрасно!

И разве я не бренный человек,

Лишь временно живущий в этом мире?

О, с завтрашнего дня

Гору Футаками

Считать горой сестры и брата буду!

Я сорвала бы цветы асиби,

Что растут

На каменистом берегу,

Но ведь больше не живет на свете

Тот, кому хотела б показать цветы…

В час, когда на свет явились

Небо и земля,

На равнинах вечных неба

Боги собрались.

Сотни, тысячи богов —

Бесконечное число —

И совет держали боги

И решили все дела:

Пусть богиня солнца ныне Аматэрасу

Будет править вечным небом,

В небесах царить.

А страна колосьев риса,

Где долины тростника,

До поры, когда сольются

Снова небо и земля,

Будет управляться богом —

Сыном божества.

Восемь ярусов раздвинув

Белоснежных облаков,

Бог сошел тогда на землю,

Чтоб страною управлять,

Тот, что озаряет высь,

Солнца лучезарный сын!

В дивной Асука- стране,

Во дворце Киёми ты,

Богом будучи, царил

Здесь во славе на земле.

Было сказано: страною

Будут впредь повелевать

Боги, что сошли на землю,

Внуки славные богов!

Но среди равнин небесных

Дверь пещеры отворив,

Поднялся наш бог на небо

И не возвратился вновь.

О великий государь,

Принц светлейший наш!

Если мог бы ты теперь

Поднебесной управлять,

То сверкал бы славы блеск,

Как весною блеск цветов!

И, как полная луна,

Все сияло бы вокруг.

Люди с четырех сторон

В Поднебесной, здесь,

Словно на большой корабль,

Уповали на тебя,

Как небесной влаги ждут,

Ввысь направив взор с мольбой,

Ожидали все тебя.

Как задумал это ты,

Как решиться только мог?

На холме здесь Маюми,

Что не знали мы досель,

Мы воздвигли навсегда

Вечный для тебя чертог,

И покои для тебя

Мы воздвигли до небес.

Утро каждое мы ждем,

Но не слышен твой приказ,

Много месяцев и дней

Минуло уже с тех пор.

И поэтому теперь

Свита славная твоя

Все не знает, как ей быть,

И куда теперь идти,

О, как жаль, что пустынно

В покоях светлейшего принца,

На которого все мы взирали с надеждой,

Как глядят лишь обычно

На извечное небо!

И хоть светит нам солнце,

Пустившее красные корни,

Но как жаль,

Что на небе скрывается месяц

Ночью черной, как черные ягоды тута!

У пруда Магари,

У дворца Сима,

Птицы ханатидори,

По людскому взгляду стосковавшись,

Не скрываются на дне пруда.

О дворец Сима,

Где он правил бы страной

Тысячи веков,

Он, что озаряет высь,

Солнца лучезарный сын!

Вы, живущие у светлого пруда,

У дворца прекрасного Сима,

Птицы ханатидори!

Далеко от нас не улетайте,

Хоть ушел навеки государь…

Если был бы жив светлейший принц,

Тот, что озаряет высь,

Солнца лучезарный сын,

То дворец этот

Сима Вряд ли в запустенье был!

Даже Маюми- холм, что в былое время

Был чужим и дальним для меня,

Раз там государь мой,

Охранять я буду,

Как дворец извечный моего царя!

Даже и во сне

Не снилось нам

То, что будем в горести такой

Службу мы дворцовую нести

Возле Сахинокума!

Ошиблось сердце то,

Что преданно служило

И думало всегда,

Что с небом и землей

Кончать он будет вместе путь земной!

Толпой собрались мы

Здесь, у холма Сада,

Что освещен лучами утреннего солнца,

И слезы, что мы льем,

Не будут знать конца…

Когда посмотрим на игрушку-сад,

Куда не раз он раньше приходил,

Потоком ливня

Льющиеся слезы

Не в силах мы остановить…

Ах, во дворце Сима,

В Татибана,

Излить свое не в силах горе,

Идут они к холму печальному Сада

Нести торжественно охрану.

О птицы, что всегда искали здесь приют.

Считая домом сад дворцовый,

Который он изволил посещать,

Не улетайте далеко от нас,

Пока не минут горестные годы!

Взглянешь ныне

На острова берег пустынный,

Где изволил гулять он всегда, —

И видишь, как все заросло и покрылось травою

Там, где раньше трава не росла!

Соколенок, ты, что здесь нашел приют,

Ты, что вырос здесь!

Когда гнездо покинешь,

Улетай к холму ты Маюми,

Где ныне лук его покоится прекрасный!

О, как же горько мне,

Который думал,

Что будет процветать он тысячи веков

И вечно жить,

Мой государь любимый!

К чертогам на восточной стороне,

Где мчатся в белой пене водопады,

Служить я прихожу,

Но ни вчера, ни нынче

Меня к себе он больше не зовет!

Дорогу в пышных

Горных цуцудзи

Средь скал у берега, где воды

Текут, сбегая по камням,

Придется ль мне увидеть снова?

Те огромные дворцовые ворота,

Обращенные к восточной стороне,

Где несчетно раз

Ты проходил, бывало,

Не суметь теперь тебе пройти!

С тех пор как ты сменил навеки

Дворец на дальний холм Сада,

В саду дворцовом,

У моста,

Кто будет останавливаться ныне?

В тумане утреннем

Сокрылось солнце ныне,

И потому, так горя мы полны,

Спускаясь к островкам прекрасным сада,

Где раньше ты изволил отдыхать!

В покоях пышных во дворце Сима,

Что озаряет солнце по утрам,

Пустынно стало,

И людей не слышно,

И потому печаль у нас в сердцах!

Как столб из дерева святого,

Несокрушимо было сердце у меня,

Но вот теперь

Смутилось это сердце,

И трудно обрести ему покой!

Я, верно, долго буду тосковать

О полевых просторах дальнего Уда,

Куда ты выезжал,

Когда была весна,

Охотничью одежду надевая…

У птиц, что пели

Над холмом Сада,

Что освещен лучами утреннего солнца,

Ночами песнь уже не та,

Как только этот год начался…

По той дороге,

Где, не зная дня и ночи,

Ходили без конца рабы,

Теперь идем по очереди мы

Нести близ усыпальницы охрану.

Птицы по небу летят…

И на Асука- реке,

У истоков, там, где мель,

Зеленея, поднялись

Водоросли-жемчуга.

И близ устья, там, где мель,

По воде они плывут

И касаются слегка

Стеблями стеблей.

Как жемчужная трава

Клонится у берегов

В эту сторону и ту,

Так склонялась, покорясь,

Божеству-супругу ты.

С ним теперь тебе не спать,

К нежной коже не прильнуть.

Ты не будешь рядом с ним,

Как при воине всегда

Бранный меч,—

И оттого

Ночью темной, что теперь

Ягод тутовых черней,

Ложе бедное твое

Опустевшее стоит.

И поэтому никак

Не утешиться тебе…

Как на нити жемчуга,

Нижешь думы в тишине.

“Может встретимся еще”,—

Верно, думаешь порой.

И идешь его искать

В Оти, средь больших полей…

В светлой утренней росе

Промочив насквозь подол

Яшмовых одежд,

И в тумане ввечеру,

Платье промочив насквозь,

Не заснуть тебе в пути,

Где подушкой на земле

Служит страннику трава,

Не заснуть из-за него,

С кем не встретиться тебе

В этой жизни никогда!

Ты, с кем стелила в изголовье

Из мягкой ткани рукава,

Упал, как с нити жемчуга,

Навек покинул поле в Оти,

И ей не встретиться с тобою никогда…

Птицы по небу летят…

А на Асука — реке,

У истоков, там, где мель,

Камни в ряд мостком лежат,

А близ устья, там, где мель,

Доски в ряд мостком лежат.

Даже жемчуг — водоросли,

Что склоняются к воде

Возле каменных мостков,

Лишь сорвешь — опять растут!

И речные водоросли,

Что сгибаются к воде

Возле дощатых мостков,

Лишь засохнут — вновь растут!

Что ж могло случиться с ней?

Ведь, бывало, лишь встает,

Словно жемчуг — водоросли!

А ложится — так гибка,

Как речные водоросли…

Лучше не было ее!

Позабыла, что ль, она

Утром посетить дворец?

Иль нарушила она

Ночью правила дворца?

В дни, когда она была

Гостьей этой стороны,

Ты весною вместе с ней

Собирал в полях цветы,

Украшал себя венком,

А осеннею порой

Украшался вместе с ней

Клена алою листвой.

И одежды рукава,

Что стелили в головах,

Вы соединяли с ней.

Словно в зеркало глядя,

Любоваться на себя

Не надоедало вам.

Словно полная луна,

Дивной красоты была

Та, что нежно ты любил,

Та, с которой иногда

Выходил из дома ты

И изволил здесь гулять.

И Киноэ — тот дворец,

Где приносят рисом дань,

Вечным стал ее дворцом —

Так судьбою решено.

Шумны стаи адзи птиц…

А она теперь молчит

И не видит ничего.

И поэтому тебе

Все печально на земле.

Птицей нуэдори ты

Громко стонешь целый день,

Обездоленный супруг!

И, как птицы поутру,

Кружишь около нее;

Словно летняя трава,

Сохнешь без нее в тоске;

Как вечерняя звезда,

То ты здесь, то снова там;

Как большой корабль

Средь волн,

Ты покоя не найдешь…

Глядя на тебя, скорбим,—

Не утешить сердца нам,

Горю этому нельзя

Утешения найти…

Лишь останется молва,

Только имя будет жить,

Вместе с небом и землей!

Долго, долго будут все

Помнить и любить ее!

Пусть же Асука — река,

С именем которой здесь

Имя связано ее,

Будет тысячи веков

Вечно воды свои лить,

И пускай эти места

Будут памятью о ней,

О принцессе дорогой,

Что была прекрасней всех!

Когда б на Асука- реке

Плотины сделать,

Чтоб перестала воды лить свои,

То, верно бы, могла свой бег остановить

Вода, которая так быстро мчалась.

Асука- река! Ведь “асу” значит “завтра”…

Оттого ль, что думается мне,

Что ее я вновь увижу завтра,

Имя дорогой моей принцессы

Я не забываю никогда!

И поведать вам о том

Я осмелиться боюсь,

И сказать об этом вам

Страх большой внушает мне…

Там, где Асука — страна,

Там, в долине Магами,

Он возвел себе чертог

На извечных небесах.

Божеством являясь, он

Скрылся навсегда средь скал

Мирно правящий страной

Наш великий государь!

Горы Фува перейдя,

Где стоит дремучий лес,

В дальней северной стране,

Управлял которой он,—

Меч корейский в кольцах был…

И в Вадзамигахара,

Он во временный дворец

К нам сошел тогда с небес

Поднебесной управлять.

И задумал он тогда

Укрепить свою страну,

Где правление вершил,

Ту, которой управлял.

Из восточной стороны,

Той, где много певчих птиц,

Он призвать изволил все

Свои лучшие войска.

И сказал: “Уймите вы

Мир нарушивших людей!”

И сказал: “Смирите вы

Страны, где не чтят меня!”

И когда доверил он

Принцу повести войска,

То немедля славный принц

Опоясался мечом,

В руки славные он взял

Боевой прекрасный лук,

И повел он за собой

Лучшие его войска.

Призывающий в поход

Барабана громкий бой

Был таков,

Как будто гром

Разразился на земле,

Зазвучали звуки флейт,

Так, как будто зарычал

Тигр, увидевший врага,

Так, что ужас обуял

Всех людей, кто слышал их.

Флаги, поднятые вверх,

Вниз склонились до земли.

Все скрывается зимой,

А когда придет весна,

В каждом поле жгут траву,

Поднеся к траве огонь,

Словно пламя по земле

Низко стелется в полях

От порывов ветра, — так

Флаги все склонились вниз,

Шум от луков, что в руках

Воины держали там,

Страшен был,

Казалось всем,

Будто в зимний лес, где снег

Падал хлопьями,

Проник

Страшный вихрь —

И сразу, вмиг,

Завертелось все кругом,

И летящих всюду стрел

Было множество.

Они,

Как огромный снегопад,

Падали,

Смешалось все,

Но смириться не желая,

Враг стоял против врага,

Коли инею-росе

Исчезать — пускай умру! —

И летящей стаей птиц

Бросились отряды в бой.

И в тот миг из Ватараи,

Где святой великий храм,

Вихрь священный — гнев богов —

Налетел и закружил

В небе облака,

И не виден больше стал

Людям яркий солнца глаз,

Тьма великая сошла

И покрыла все кругом…

И окрепшую в бою

Нашу славную страну, где колосья счастья есть,

Пребывая божеством,

Возвеличил, укрепил

Мирно правящий страной,

Наш великий государь!

Думалось: коль станешь ты

Поднебесной управлять,

Будет тысячи веков

Все здесь так,

Как сделал ты.

И когда сверкало все

Славой на твоей земле,

Словно белые цветы

На священных алтарях,

Наш великий государь,

Принц светлейший,

Твой чертог

Украшать нам довелось

И почтить, как храм богов.

Слуги при твоем дворе

В платья яркой белизны

Из простого полотна

Нарядились в этот день,

И в долине Ханиясу,

Где твой высится дворец,

С ярко рдеющей зарею

Долгий и печальный день,

Уподобясь жалким тварям,

Приникали мы к земле.

А когда настали ночи

Ягод тутовых черней,

Мы, взирая вверх, смотрели

На дворец великий твой.

И перепелам подобно,

Мы кружились близ него.

И хотя служить хотели,

Трудно нам служить теперь!

И подобно вешним птицам,

Громко лишь рыдаем мы.

И еще печаль разлуки

Не покинула сердца,

И еще тоска и горе

Не иссякли до конца,

А тебя уже несли мы

Из долины Кудара,

Где звучат чужие речи…

Божество мы хоронили —

Хоронили мы тебя.

…Полотняные одежды

Хороши в селенье Ки!..

И в Киноэ храм великий

Вечным храмом стал твоим.

В этом храме стал ты богом,

Там нашел себе покой…

И хотя ты нас покинул,

Но дворец Кагуяма,

Что воздвигнуть ты задумал,

Наш великий государь,

Чтобы он стоял веками,—

Будет вечно с нами он!

Как на небо, вечно будем

На него взирать мы ввысь!

И жемчужные повязки

Мы наденем в эти дни,

И в печали безутешной

Будем вспоминать тебя,

Преисполненные горем,

В трепете святом души…

Из-за тебя теперь, о государь,

Что управлять стал ныне

Небесами,

Не различая ни ночей, ни дней,

Полны тоскою бесконечной…

Словно на болоте, что травою скрыто,

В Ханиясу,

Возле насыпи пруда,

В горе выхода не находя,

В замешательстве растерянная свита…

В храме Накисава на алтарь

Ставили священное вино

И молились о тебе. Но напрасно:

Наш великий государь

Управлять стал солнцем в вышине!

О на землю падающий снег!

Ты не падай пеною такой,—

Ведь в Ёнабари,

Где холм стоит Игаи,

Ты заставой станешь на пути!

Мирно правящий страной

Наш великий государь!

Ты, что озаряешь высь,

Солнца лучезарный сын!

Во дворце своем теперь

На извечных небесах

Ты, что был здесь божеством,

Ныне богом там царишь!

И об этом обо всем

Даже страшно говорить…

День проходит,

День за днем,

Ночь идет,

За ночью — ночь,

Распростершись ниц, лежим

И горюем о тебе…

Но не выплакать печаль!

Великий государь,

Ты богом был меж нами,

И потому среди небесных облаков,

Под многочисленными их слоями

От наших взоров скрылся ты…

В Садзанами, в Сига, на поверхность вод

Рябь морская

Постоянно набегает…

И, наверно, постоянно думал ты,

Что все вечно в этом бренном мире…

Гуси по небу летят

На пути в Кару —

То возлюбленной село,

Край родной ее.

Как мечтал я,

Как желал

На нее взглянуть!

Только знал:

Идти нельзя,

Много глаз людских.

Часто приходить нельзя:

Люди будут знать!

Лучше встретиться потом,

В майский день.

В майский день

Зеленый плющ

Ложем будет нам! Думал я,

В надежде был,

Как большому кораблю,

Доверял я ей!

Ото всех таил любовь,

Будто в бездне

Среди скал

Жемчуг дорогой…

Но, как меркнет в небесах

Солнце на закате дня,

Как скрывается луна

Между облаков,

Будто водоросль морей,

Надломилась вдруг она,

Будто клена Алый лист,

Отцвела навек!

С веткой яшмовой гонец;

Мне принес об этом весть…

Словно ясеневый лук,

Прогудев, спустил стрелу…

Что я мог ему сказать?

Что я сделать мог?

Голосам людей внимать

Был не в силах я,

А любовь моя росла…

Чем утешиться я мог?

Я пошел тогда в Кару

На базар в ее село,

Где любимая моя

Мне встречалась

В ранний час…

Там стоял и слушал я,

Но и голоса ее,

Что звучал, как пенье птиц,

Возле кленов Унэби,

Той горы, что звал народ

Девой чудной красоты

В перевязях жемчугов,

Возле склонов Унэби,

Даже голоса ее

Не услышал я!

Был мой путь копьем из яшмы,

Это значит — путь прямой,

Что копье.

Таков был путь

Предо мной, где шел народ,

Но не мог я там найти,

Ни одной не мог я встретить

Хоть похожей на нее!..

И в отчаянье,

Любя,

Только имя призывал

Дорогой моей жены,

Лишь махал ей рукавом, —

Звал напрасно я!..

Средь гор осенних — клен такой прекрасный,

Густа листва ветвей — дороги не найти!..

Где ты блуждаешь там?

Ищу тебя напрасно:

Мне неизвестны горные пути…

Опали листья алые у клена,

И с веткой яшмовой передо мной гонец,

Взглянул я на него —

И снова вспомнил

Те дни, когда я был еще с тобой!..

В дни, когда еще жила

Ты со мною на земле,

Ты была моей женой,

Той, кого я так любил,

Так же сильно,

Как весной

Эта пышная листва

Среди множества ветвей,

Что повсюду разрослись

На деревьях, на пуки,

В силу полную растет,

Здесь, близ дома,

У ворот,

Где с тобой — рука в руке —

Любовались на нее.

Ты была моей женой,

На которую всегда

Уповал всем сердцем я!

Но жесток закон земной,

Ничего не сделать с ним!

На заброшенных полях,

Где, сверкая и горя,

Поднималось пламя вверх,

В белой ткани облаков

Скрылась ты от нас вдали,

Будто птица,

Улетев рано поутру,

Будто солнце ввечеру,

Спряталась от нас.

И поэтому теперь,

Каждый раз, как молока,

Плача, просит у меня

Малое дитя,

Что оставила ты нам

В память о себе,—

Нечего ему мне дать.

Но, как бережно несет

Птица в клюве колосок,

Я малютку подниму,

Ласково обняв рукой…

И в опочивальне здесь,

Где стелила ты постель,

Где с тобой, моя жена,

Спали мы вдвоем,—

Дни я провожу в тоске,

Ночи напролет не сплю

И вздыхаю до зари.

Сколько ни горюй —

Сделать ничего нельзя.

Сколько ни тоскуй —

Встрече больше не бывать!

И когда сказали мне,

Что вдали в горах Хагай,

Там, где лишь орлы живут,

Может быть, найду тебя,

Стал по скалам я шагать,

Разбивал их и ломал,

Тяжкий путь прошел в горах,

Но любимой не нашел.

Счастья нету на земле,—

Как подумаю о том,

Что ее, мою жену,

Неразлучную со мной,

Даже и на краткий миг,

Миг, что яшмою блеснет,

Больше не увидеть мне!

Луна осенняя, что нас видала вместе,

Мир озаряет вновь, взойдя на небосвод…

А милая моя,

Что любовалась ею„

Все дальше от меня за годом год!..

Где горы Хикитэ,

Где путь лежит в Фусума,

Оставил навсегда я милую жену.

И вот, когда иду тропою горной,

Мне кажется, что сам я не живу!

В дни, когда еще жила

Ты со мною на земле,

Ты была моей женой,

Той, кого я так любил,

Так же сильно,

Как весной

Эта пышная листва

Среди множества ветвей,

Что повсюду разрослись

На деревьях, на пуки,

В силу полную растет,

Здесь, близ дома,

У ворот,

Где с тобой — рука в руке —

Любовались на нее.

Ты была моей женой,

На которую всегда

Уповал всем сердцем я!

Но жесток закон земной,

Ничего не сделать с ним!

На заброшенных полях,

Где, сверкая и горя,

Поднималось пламя вверх,

В белой ткани облаков

Скрылась ты от нас вдали,

Будто птица,

Улетев рано поутру,

Будто солнце ввечеру,

Спряталась от нас.

И поэтому теперь,

Каждый раз, как молока,

Плача, просит у меня

Малое дитя,

Что оставила ты нам

В память о себе,—

Нечего ему мне дать.

Но, как бережно несет

Птица в клюве колосок,

Я малютку подниму,

Ласково обняв рукой…

И в опочивальне здесь,

Где стелила ты постель,

Где с тобой, моя жена,

Спали мы вдвоем,—

Дни я провожу в тоске,

Ночи напролет не сплю

И вздыхаю до зари.

Сколько ни горюй —

Сделать ничего нельзя.

Сколько ни тоскуй —

Встрече больше не бывать!

И когда сказали мне,

Что вдали в горах Хагай,

Там, где лишь орлы живут,

Может быть, найду тебя,

Стал по скалам я шагать,

Разбивал их и ломал,

Тяжкий путь прошел в горах,

Но любимой не нашел.

Счастья нету на земле,

Раз она, моя жена,

Что была любимым мной человеком на земле,

Стала пеплом навсегда…

Луна осенняя, что нас видала вместе.

Плывет по небу вновь, взойдя на небосвод,

А милая моя,

Что любовалась ею,

Все дальше от меня за годом год!

Где горы Хикитэ,

Где путь лежит в Фусума,

Оставил навсегда я милую жену,

И думаю когда о той тропинке горной,

Мне кажется, что сам я не живу!

Когда, придя домой,

На спальню я взглянул,—

На ложе яшмовом

Жены моей подушка

В другую сторону повернута была…

Словно средь осенних гор

Алый клен,

Сверкала так

Красотой она!

Как бамбуковый побег,

Так стройна она была.

Кто бы и подумать мог,

Что случится это с ней?

Долгой будет жизнь ее,

Прочной будет, что канат,—

Всем казалось нам.

Говорят,

Что лишь роса

Утром рано упадет,

А под вечер — нет ее.

Говорят,

Что лишь туман

Встанет вечером в полях,

А под утро — нет его…

И когда услышал я

Роковую весть,

Словно ясеневый лук,

Прогудев, спустил стрелу.

Даже я, что мало знал,

Я, что мельком лишь видал

Красоту ее,—

Как скорбеть я стал о ней!

Ну, а как же он теперь —

Муж влюбленный, Молодой,

Как весенняя трава,

Что в ее объятьях спал,

Что всегда был рядом с ней,

Как при воине всегда

Бранный меч?

Как печали полон он,

Как ночами он скорбит

Одиноко в тишине,

Думая о ней!

Неутешен, верно, он,

Вечно в думах об одной,

Что безвременно ушла,

Что растаяла росой

Поутру,

Что исчезла, как туман,

В сумеречный час…

Когда увидел я теченье той реки,

Что унесла навек от нас тебя,

Прекрасное дитя,

Такой еще тоски

Не знала никогда моя душа!

В те дни, когда еще была ты с нами,

Дитя из Оцу, и встречались мы,

Я мимо проходил,

Почти не замечая,

И как теперь об этом я скорблю!

Замечательна страна,

Что зовется Сануки,

Где склоняются к воде

Водоросли-жемчуга,

Оттого ли, что страна

Блещет дивной красотой,—

Сколько ни любуйся ей,

Не устанет жадный взор.

Оттого ль, что боги ей

Дали жизнь на земле,—

Люди свято чтут ее.

Вместе с небом и землей,

Вместе с солнцем и луной

Будет процветать она,

Лик являя божества.

Там, из гавани Нака,

Что известна с давних пор,

Я отчалил в дальний путь,

И когда по морю плыл,

Я, качаясь на ладье,

Ветер,

Что в прилива час набегает,—

Налетел,

Нагоняя облака.

И когда взглянул я вдаль,—

Встала за волной волна

Бесконечной чередой…

Я на берег посмотрел —

С диким ревом волны там

В белой пене поднялись.

Море мне внушало страх,

И на весла я налег,

Ударяя по волнам,

С этой стороны и той

Много было островов,

Но известен среди них

Славный остров Саминэ!

На скалистых берегах

Я раскинул свой шалаш,

Оглянулся я вокруг

И увидел:

Ты лежишь,

Распластавшись на земле,

Сделав ложем камни скал,

Вместо мягких рукавов,

Изголовьем для себя

Выбрав эти берега,

Где так грозен шум волны…

Если б знал я,

Где твой дом,

Я пошел бы и сказал,

Если знала бы жена,

Верно бы, пришла она

И утешила тебя!

Но, не зная, где тот путь,

Что отмечен был давно

Яшмовым копьем,

Вся в печали и слезах,

Верно, ждет еще тебя

И тоскует о тебе

Милая твоя жена!

Если б с ним была его жена,

Может, набрала бы трав ему она,

И тогда не голодал бы он в пути,

Иль, быть может, среди гор Сами

Не собрать уже ухаги на полях?

О ты, что вместо изголовья,

Где шелк ложился рукавов,

Своей подушкой

Сделал берег дикий,

Куда морская катится волна!

Возможно ль, что меня, кому средь гор Камо

Подножье скал заменит изголовье,

Все время ждет с надеждой и любовью,

Не зная ни о чем,

Любимая моя?..

О, разве люди не сказали мне,

Что ты, кого я ожидала,

О ком я думала: вот-вот придет домой,—

На берегах далеких Исикава

С ракушками смешался навсегда…

И встреч наедине, и просто встреч

Уже не будет больше никогда!

Вставайте и плывите, облака,

Ко мне сюда из дальней Исикава,—

Глядя на вас, о нем я буду вспоминать!

Хочу, чтоб кто-нибудь мог передать тебе

О том, чтоб жемчуг драгоценный,

Что к берегам прибьет бушующей волной,

Ты клала в изголовье, зная,

Что это я, любимая, с тобой!

Среди полей, заброшенных в глуши

Далекой, словно вечный свод небес,

Оставила тебя —

И от тоски и дум

Нет больше сил на этом свете жить!

Об этой юной милой деве слава

В далекие века, наверное, пойдет

До той поры, пока не прорастет

Мох на верхушках сосен

В Химэдзима!

Не убегай, прилив в заливе Нанива!

О, слишком тяжко было видеть

Мне облик девы,

Что в волнах

Себя навеки погубила!

Там, где ясеневый лук

Держат рыцари в руке

И сжимают стрелы счастья,

Попадать стараясь в цель,

Там, на склонах Такамато,

Я спросил: “Что за огни

Вдалеке сверкают ярко,

Как зажженные костры,

Что в полях горят весною,

Чтобы выжигать траву?”

На пути, что был отмечен

Яшмовым копьем,

Проходя остановился

Человек передо мной,

И когда он плакал, слезы

Мелким падали дождем.

Белотканые одежды

Стали влажными от слез.

Обо всем он мне поведал,

Но поверить я не мог.

Лишь рассказ его услышал,

Горько в голос зарыдал.

Лишь сказал он —

Стало сразу больно сердцу моему:

“В путь далекий провожают

Сына славного богов,

Что вселенной управляют,

Это факелы сверкают

Блеском ярким на горах…”

Осенний хаги, что растешь в полях

У Такамато — гор, сверкая красотою,

Напрасно будешь ты

Цвести и опадать —

Ведь некому тобою любоваться!

У гор Микаса, что короною встают,

Идущая через поля дорога

Безлюдна,

Вся травою заросла…

А времени прошло совсем немного!

Осенний хаги, что расцвел в полях

У горных склонов Такамато,

Не опадай!

Любуясь на цветы,

Я буду вспоминать о друге дальнем!

У гор Микаса, что короною встают,

Идущая через поля дорога…

О, как безлюдна

И заброшена она!

А времени прошло совсем немного…

О государыня великая, недаром

Являешься ты богом на земле,

И потому приют нашла себе

На Икадзути, что слывет приютом грома,

Живущего в небесных облаках!

Хоть и “нет” скажу, бывало, я,—

Мучает меня всегда Сии,

Но когда ее навязчивый рассказ

Я теперь не слышу каждый раз,

Без него скучаю эти дни.

Хоть и “нет” скажу вам я,

Но всегда вы просите меня,

Оттого, что “расскажи, расскажи!” твердили вы,

Говорить пришлось Сии,

А услышала от вас про навязчивый рассказ!

И даже в глубине покоев

Огромного и пышного дворца

Далеких рыбаков нам слышны голоса,

Сзывающие на море подручных,

Чтобы тянули сети из воды.

Мирно правящий страной

Наш великий государь,

Ты, что озаряешь высь,

Солнца лучезарный сын!

Режут свежую траву

Здесь, в Каридзи, на полях,

И коней построив в ряд,

На охоту едешь ты.

А олени, чтя тебя,

Пред тобой простерлись ниц,

Даже птицы удзура

Ползают у ног твоих,

Словно те олени, мы,

Чтя тебя, простерлись ниц.

Словно птицы удзура,

Ползаем у ног твоих.

Трепеща перед тобой,

Служим преданно тебе.

Как глядят, поднявши взор,

На извечный свод небес,

Как взирают, глядя вверх

На святые зеркала,

Мы взираем на тебя.

Но ведь сколько ни гляди,

Как весенняя трава,

Все милее сердцу ты,

Наш великий государь!

На вечных небесах

Плывущую луну

Канатом с высоты спустивши долу,

Себя украсил наш великий государь

Прекрасным золотым убором!

Великий государь, недаром

Являешься ты богом на земле,

И потому средь гор пустынных,

Где возвышаются деревья хиноки,

Вдруг море удалось создать тебе!

Нет, не надеюсь я

Жить вечно на земле,

Подобно облакам, что пребывают вечно

Над водопадом

Среди пиков Мифунэ…

Великий государь, ты будешь жить

Здесь, на земле, бесчисленные лета,

Не будет никогда такого дня,

Когда б исчезли в небесах навеки

И облака средь пиков Мифунэ!

Нет, не надеюсь я

Жить вечно на земле,

Подобно облакам, что пребывают вечно

В прекрасном Ёсину,

Средь пиков Мифунэ…

Как слышал я давно,

И впрямь достоин истинного преклоненья

И дивен он

В своей божественной красе

Далекий этот остров Мидзусима!

Из бухты Нусака,

В стране Асикита,

Вдаль отплывают наши корабли,

Мы к Мидзусима будем нынче плыть,

О волны, не вставайте на пути!

И волны в море,

Волны возле берегов

Пускай встают и пенятся вокруг…

Но разве встанет в гавани волна,

Куда причалит друг на корабле своем?!

Еще одна песня, сложенная принцем Нагата

Сацума — пролив в стране Хаяхито,

Будто бы колодец облаков —

Был далек…

И все же наконец

Нынче я его увидеть смог!

У мыса Мицу на морском просторе

Внушает трепет вставшая волна.

Из тихой бухты,

Где скрывается ладья,

Отправишься ли ты теперь в Нусима?

Мы прошли Минумэ,

Где жемчужные травы срезают морские,

И корабль приближается

К мысу Нусима теперь,

Где поля покрывают зеленые летние травы…

От ветра свежего, что с берега подул,

Где мыс Нусима

В стороне Авадзи,

Шнур, что любимою завязан был,

Как будто к ней стремясь, по ветру заметался!

“То не рыбак ли удит рыбу

В заливе Фудзиэ,

Где ловят судаков?” —

Подумают, наверно, нынче люди,

Смотря, как я кружу у этих берегов…

Долина Инаби! Когда я подумал,

Как трудно оставить

Места дорогие,

Вдали острова показались Како,

Которые сердцу всегда были милы!

Огней зажженных свет

В Акаси у пролива…

О день, когда войдет туда моя ладья!

В том плаванье мне суждена разлука,

Я не увижу мест, где дом стоит родной!

Дорогой долгою из дальнего селенья,

Далекого, как эти небеса,

Когда я плыл в тоске

Через пролив Акаси,

Страна Ямато показалась вдалеке!

Тиха морская гладь

У берегов Кэи…

Как срезанные травы гомо,

Разбросанные плавают вдали

Челны рыбацкие на взморье!

К нам сошедшая с небес,

О небесная гора,

О гора Кагуяма!

Лишь придет туда весна,

Дымка вешняя встает.

От порыва ветерка

В соснах молодых

Поднимаются, шумят

Волны на пруду.

От вишневых лепестков

У деревьев тень густа.

И на взморье вдалеке

Селезень зовет жену,

А на отмели морской

Адзи стаями шумят.

И печально, что уж нет

Больше весел на ладьях,

На которых, веселясь,

Отплывали из дворца

Сто почтеннейших вельмож.

Грустно, что никто теперь

Не плывет на тех ладьях…

Как знак того,

Что больше не плывут здесь люди на ладьях,

И оси, и такабэ —

Ныряющие в море утки —

На тех ладьях покинутых живут.

За незаметный срок

Так постарело все,

Что даже мох покрыл повсюду корни суги,

Что возвышаются прямые, как копье,

Вблизи вершин Кагуяма, на горных склонах!

К нам сошедшая с небес —

Вот она гора богов,

О гора Кагуяма!

Лишь придет туда весна,

Стелется туман кругом,

От вишневых лепестков

У деревьев тень густа.

От порыва ветерка

В соснах молодых

Подымаются, встают

Волны на пруду.

А на отмели морской

Адзи стаями шумят,

А на взморье вдалеке

Селезень зовет жену.

И печально, что уж нет

Больше весел на ладьях,

На которых плыли здесь

Раньше люди из дворца —

Сто почтеннейших вельмож!

А ведь я еще мечтал

На ладьях на этих плыть…

Мирно правящий страной

Наш великий государь,

Ты, что озаряешь высь,

Солнца лучезарный сын!

Словно падающий снег

С вечной высоты небес,

Покрывающий дворец,

Где страною правишь ты,

Буду вечно, вновь и вновь

Приходить к тебе сюда

До пределов дней моих,

До ухода в вечный мир!

О, как весело сегодня поутру!

И кататься и валяться на снегу,

Что покрыл все белой пеленой,

И не видно даже рощи молодой

На вершине дальней Яцури!

Не погоняй коня,

Не надо так спешить,—

Ведь мы в Сига не сможем задержаться,

Чтоб день за днем здесь наслаждаться

Природы дивной красотой!

Как та волна, что, набегая, исчезает

Вблизи шестов с ловушками для рыб

У брега Удзи, где, бывало, родам военным не было числа,—

Как та волна, мир этот покидая,

Уйду и я неведомо куда…

О, как неприятен

Хлынувший вдруг ливень

На распутье дальних и чужих дорог!

Возле мыса Мива, переправы Сану

Нету даже дома, где б укрыться мог!

В час, когда ты печальная плачешь

У моря далекого Оми

Над волною вечернею, птица тидори,

Сердце вместе с тобой замирает в отчаянье горьком,

И тоскою я полон тогда о минувшем!

Зверек мусасаби искать собирался

Средь высоких верхушек деревьев — добычу,

И с удачным стрелком

Сам он там повстречался —

В тех горах распростертых!..

В селенье Асука любимом,

Где старый дом стоит

У друга моего,

Тидори стали плакать ныне,

Не в силах больше ждать его…

Если б люди не смотрели,—

Рукавом своим

Прикрыла бы тебя,

Но, наверно, ты горишь все время,

Потому и нет одежды у тебя!

Когда тоскливо было мне в пути

Вблизи подножья гор,

Корабль красный показался, —

В открытом море

Плыл он вдалеке…

В Сакура на поля

Журавли надо мной пролетают крича…

Верно, в бухте Аютигата

С берегов теперь схлынул прилив:

Журавли надо мной пролетают крича…

Когда я миновал в Сихацу горы

И посмотрел кругом, — я увидал вдали

Челн небольшой, что был без перекладин,

И плыл, скрываясь с глаз,

За остров Касануи…

Когда я плыл по морю, огибая

Мыс каменистый, в эти дни

У множества причалов

В море, в Оми,

Кричали часто журавли…

Мой челн,

Пристанем

К гавани Хира!

Не удаляйся больше в море:

Уже спустилась ночь и всюду темнота!

О, где же я

Найду себе приют,

Когда зайдет за горизонтом солнце

В долине Катину,

В стране Такасима?

И я, и милая —

Мы не одно ли?

А раз одно, то там, где Два пути,

Где Три реки встречаются в дороге,

Нам с милой порознь нельзя идти.

Когда простимся там, где Две дороги,

Где Три реки,—

И милый мой, и я,

Как сможем мы покинуть те края,

Поодиночке путь свой продолжая?

Напрасно мне спешить:

Я листьев не увижу!

В стране Ямасиро, в селении Така,

Там, где деревьев цуки раскинулися кущи,

Уже осыпалась, наверное, листва…

В Сика рыбачки возле берегов

То водоросли нежные срезают, то выжигают соль,

Досуга нет у них,

И даже гребешков не вынимают,

Чтобы пригладить волосы свои.

Моей любимой

Я показывал Инану…

Когда же ей я показать смогу

И горы Насуги, и берега Цуну

С зеленою сосновой рощей?

Итак, друзья,

Скорей в страну Ямато!

Здесь, где растут сирасугэ,

В краях Ману — долина хаги…

Нарвем цветы и поскорее в путь!

Там, где растут сирасугэ,

В краях Ману — долина хаги…

То уходя, то возвращаясь вновь,

О, ты, мой друг, налюбоваться мог

В краях Ману — долиной хаги!

Цепкие лианы обвивают скалы…

Даже Иварэ еще не миновал.

О, когда в Хацусэ

Перейду я горы?

С каждым часом ночь становится темней!

Когда в Энацу, в Суминоэ,

Отправился я в путь

И посмотрел кругом,—

Увидел я, как лодочник отчалил

От дальней пристани Мико…

О милое дитя, которое я встретил,

Когда я путь держал в Якицубэ,

На дальних городских дорогах

В стране Суруга,

В городе Абэ!

Когда бы именем любимой,

Что любит надевать

Из таку белый шарф,

Назвали бы гору Любимый.

Что ты сказал бы мне тогда?

Как раз прекрасно,

Что гора Любимый

Здесь носит имя, милый мой, твое,

И я не стал бы звать ее

По имени твоей любимой!

Здесь нахожусь я.

Где теперь мой дом?

Придя сюда,

Прошел я через горы,

Где белые плывут грядою облака!

О жизнь моя!

Когда благополучно ты будешь течь,

Приду опять сюда

Полюбоваться белою волною,

Что в Оцу плещется у берегов Сига…

Взглянул кругом —

Там, где небес равнина,

Я вижу — тонкий светлый лук

Натянут и подвешен в небе —

Прекрасен будет мой полночный путь!

Не потому ль, что очень высоки

Вершины гор в селенье Курахаси,—

Неясен свет мерцающей луны,

Что из-за гор на небеса выходит

С приходом темноты.

Когда тоски не в силах превозмочь

Я проходил горой Сэнояма,

Там, на святых деревьях хиноки, поникла долу нежная листва,

И мне казалось, эти листья знали,

Какая грусть на сердце у меня!

Как обмелела

Гавань старая Такацу,

Где приставал могучий тот корабль

Небесной девы Ама-но Сагумэ,

С небес извечных снизошедшей к нам!

В заливе Мицу

В час отлива

Рыбачки юные, держа в руках мешки,

Наверно, водоросли-жемчуга срезают.

Идемте же взглянуть на них!

Так силен ветер…

Верно, в море

Высоко встала белая волна.

Рыбацкие челны на взморье

Все возвратились снова к берегам.

Сосновый бор

На побережье Суминоэ!..

То место, где бывать изволит

Далекий бог —

Великий государь!

От мыса Киёми

В Иохара

До бухты, до Михо я плыл, все время глядя

На гладь спокойную кругом.

И вот, тоски — как не бывало!

Ту бухту Таго, на которую и днем,

Ах, сколько ни глядят,

Не наглядятся очи,

Увы, я видел только ночью,

Спеша по воле государя моего!

Высокие вершины Мацути

Вечернею порою перейдя,

В долине Сумида,

В Иодзаки,

Один уснуть смогу ли без тебя?

В дальних горных ущельях

Камышовые листья сгибая,

Снег идет — и так жалко мне будет,

Если снег этот белый растает…

Дождь, смотри же, не лейся на землю!

Пройдя Сахо, у гор Тамукэ, в Нара,

Богам великим жертвы принесу

И буду их молить:

“Не разлучайте с милой,

О, дайте мне всегда быть с ней вдвоем!”

Не в силах перейти

Опасных этих гор,

Где громоздятся, нависая, скалы,

Рыдает горько милая жена,

Но людям это выскажет едва ли!

О, как далека, далека

Дорога до дома любимой моей,

О, сможет ли спорить она

С плывущей по небу луной

Ночью черной, как ягоды тута!

В прославленной стране,

В Инами,

На взморье поднялась огромная волна,

И встала в тысячу рядов она,

От взора спрятав острова Ямато!

Когда взгляну я

На пролив меж островами,

Где плыли наши корабли не раз

К владеньям отдаленным государя,

Я вспоминаю век богов!

Раз получилось так, смотреть не будем,—

Ведь было сказано тебе,

Столицу старую

В долинах Садзанами

Напрасно ты показываешь мне!

О волны взморья в белой пене

У берегов страны Исэ!

Когда б они цветами были,

Я, завернув,

Послал бы в дар — тебе!

Камыш, расцветший пышным флагом!..

О, сколько ни любуюсь я

Пещерою Михо, где жил когда-то

Кумэновакуго, —

Не наглядеться мне!

Как скалы, вечная

Пещера здесь и ныне

Осталась, как была в те старые года,

А люди, что в пещере этой жили,

Увы, не возвратятся никогда!

Сосна, стоящая у входа

В пещеру горную,

Взглянул я на тебя —

И показалось мне, что я увидел друга.

Которого давно когда-то знал!

То дерево, что посадили мы с тобою

В столице на восточной стороне,

Теперь к земле ветвями наклонилось,—

Так долго не встречались мы…

Не удивительно, что о тебе тоскую…

Ясеневый лук спустил стрелу…

В стране Тоёкуни

Гора есть Кагами,

И если б долго мне ее не видеть,

Как я, наверно, б тосковал!

Наверно, в давние года

Здесь местность Нанива

Деревней называлась,

А ныне — сделалась столицею она

И вот какой изысканною стала!

В белой пене волны водопада

В прекрасном Ёсину,

Неведомы вы мне,

Но до меня дошли о вас рассказы,

И я грущу о давней старине!

Морская рябь у каменистых берегов —

Пути к Коса,

И там река Нотосэгава,

И ясных звуков чистота

В потоке каждом, мчащемся сюда!

В славном Ёсину

Ёсину стоит дворец,

Среди этих гор —

Величав и славен он,

Среди этих рек —

Ясен и кристален он,

С небом и землей

Долговечно, навсегда,

Тысячу веков

Будет процветать всегда

Высочайший тот дворец!

Ныне вновь любовался

На малую речку

Киса, что я видел в далекие годы.

Насколько прозрачней

С тех пор она стала!

…Лишь только небо и земля

Разверзлись, — в тот же миг,

Как отраженье божества,

Величественна, велика,

В стране Суруга поднялась

Высокая вершина Фудзи!

И вот, когда я поднял взор

К далеким небесам,

Она, сверкая белизной,

Предстала в вышине.

И солнца полуденный луч

Вдруг потерял свой блеск,

И ночью яркий свет луны

Сиять нам перестал.

И только плыли облака

В великой тишине,

И, забывая счет времен,

Снег падал с вышины.

Из уст в уста пойдет рассказ

О красоте твоей,

Из уст в уста, из века в век,

Высокая вершина Фудзи!

Когда из бухты Таго на простор

Я выйду и взгляну перед собой,—

Сверкая белизной,

Предстанет в вышине

Вершина Фудзи в ослепительном снегу!

В стороне далекой Ки

Где приносят луки в дань,

И в Суруга — стороне,

Там, где плещется волна,

Между этою и той

На границе славных стран,

Возвышаясь, поднялась

Фудзи — дивная гора!

Даже облака небес

К ней боятся приплывать,

Даже птицам, что летят,

Не подняться до нее,

И огонь, что в ней горит,

Тушат белые снега,

Снег, что падает с небес,

Тает от огня…

Трудно даже и сказать,

И не знаешь, как назвать

Пребывающее в ней

Дивным чудом божество!

У подножия лежит

Озеро большое Сэ.

Это озеро от глаз

Скрыто склонами горы.

Переходит там народ

Реку Фудзи на пути —

То стремительный поток,

Что бежит с вершины вниз.

И в Ямато- стороне,

Где восходит солнце ввысь,

Мир несет всем божество,

Пребывающее в ней.

О гора, что вобрала

Все сокровища в себя.

Ах, в Суруга — стороне

Поднялась до облаков

Фудзи — славная гора!

Сколько ни любуйся ты,

Не устанешь никогда любоваться на нее!

Пятнадцатого дня

В безводный месяц

Растаял всюду белый снег,

Что покрывал вершину Фудзи,

И вот за эту ночь он все покрыл опять!

Так высока вершина Фудзи,

Что с трепетом глядят на эту высоту…

И облака небес

Над нею плыть боятся,

И в страхе стелятся внизу…

В разных сторонах земли,

Где правление вершат

Внуки славные богов,

К нам сошедшие с небес,

Много жарких бьет ключей.

Но в народе говорят,

Что в стране этой Иё

Дивной красоты полны —

Горы наших островов!

И когда с вершин тех гор

Взглянешь на деревьев ряд,

Над источником, где принц

На холме Исанива

У крутых вершин Иё

Думы думал

И слагал

Песни славные свои,—

Видит изумленный взор,

Что деревья оми там

Продолжают зеленеть.

Голоса поющих птиц

Там звучат без перемен.

И на долгие века

Отраженьем божества

Вечно будет процветать

Место странствия царей!

Сто мужей именитых

Императорской свиты,

Верно, здесь, в Нигитацу,

На ладьях отплывали…

Нам неведомы эти далекие годы…

Словно дерево цуга

Средь священных славных гор

Каминаби в Миморо,

Что растет из века в век,

Умножая сень ветвей,

Потерявших счет в веках,

Словно тот жемчужный плющ,

Что растет меж горных скал,

Простираясь без конца,

Вновь и вновь хочу сюда

Без конца я приходить,

Чтоб на Асука взглянуть,

На столицу прежних лет!

Там и горы высоки,

Там и реки хороши,

И в весенний яркий день

Все б смотрел на склоны гор!

И осенней ночью я

Слушал бы журчанье струй!

Утром в белых облаках

Пролетают журавли,

А в тумане ввечеру

Там кричит речной олень.

Каждый раз, когда приду

И любуюсь на нее,

В голос горько плачу я,

Вспоминая старину…

Там, где Асука воды,

Не покинет вдруг заводь

Туман, что покрыл все густой пеленою.

Не такой я любовью люблю,

Чтобы быстро прошла….

Как яркие огни,

Что, вспыхнув, засверкали

Передо мной в далекой бухте Акаси,

Любовь моя — к тебе!

Так, колосом созрев, наружу вышла

Пускай ее вы отнесете в море

К владыке вод,

Опустите на дно,

Но как же возвратиться может

Утраченная ею жизнь?

Прекрасная в лазури голубой

Столица Пара,

Как цветок расцветший,

Теперь настал

Ее сверкающий расцвет!

Все думаю с тоскою о столице,

Что в самом сердце залегла страны,

Где управляет ныне Поднебесной

Наш мирно правящий

Великий государь!

Волной струящиеся вниз

Цветы сиреневые фудзи

Теперь повсюду расцвели,

И о своей столице Нара,

Наверно, друг, тоскуешь ты?

О расцвет моих сил!

Вряд ли вновь он вернется!

Неужели и мельком

На столицу мне Нара

Никогда уже больше не придется взглянуть?!

Жизнь моя!

Как хочу, чтобы длилась ты вечно!

Чтобы мог любоваться я

Малою речкой Киса,

Той, что видел в далекие годы…

Поле с мелкою травкой…

Когда начинаю

Вспоминать день за днем свои прежние годы,

Как тоскую всегда

Я о старом селенье!

Траву “позабудь”

Я на шнур свой надену,

Чтоб о старом селенье

У горы Кагуяма

Позабыть навсегда!

Мое странствие ныне

Ведь не будет же вечно?

Пусть же Имэновада

Не становится мелью,

А будет пучиной, как в давние годы!

Яркие огни в полях Цукуси…

Из страны Цукуси ватой никогда

Тело я не грел —

Не приходилось,

Но такою теплой кажется она!

Окура теперь встает,

Вас оставит и уйдет,

Сын, наверно, слезы льет,

И его родная мать

Окура, наверно, ждет!

О пустых вещах

Бесполезно размышлять,

Лучше чарку взять

Хоть неважного вина

И без дум допить до дна!

В древние года,

Дав название вину

“Хидзири”, или “Мудрец”,

Семь великих мудрецов

Понимали прелесть слов!

В древние года

Семь великих мудрецов,

Даже и они,

Все мечтали об одном —

Услаждать себя вином!

Чем пытаться рассуждать

С важным видом мудреца,

Лучше в много раз,

Отхлебнув глоток вина,

Уронить слезу спьяна!

Если ты не будешь знать,

Что же делать, что сказать,

Из всего, что в мире есть,

Ценной будет вещь одна —

Чарка крепкого вина!

Чем никчемно так, как я,

Человеком в мире жить,

Чашей для вина

Я хотел бы лучше стать,

Чтоб вино в себя впитать!

До чего противны мне

Те, что корчат мудрецов

И вина совсем не пьют,

Хорошо на них взгляни —

Обезьянам, впрямь, сродни!

О, пускай мне говорят

О сокровищах святых, не имеющих цены,

С чаркою одной,

Где запенилось вино,

Не сравнится ни одно!

О, пускай мне говорят

О нефрите, что блестит, озаряя тьму ночей,

Но, когда мне от вина

Сердце радость озарит,

Не сравнится с ней нефрит!

Если в мире суеты

На дороге всех утех

Ты веселья не найдешь,

Радость ждет тебя одна:

Уронить слезу спьяна!

Лишь бы на земле

Было счастье суждено,

А в иных мирах

Птицей или мошкой стать,

Право, все равно!

Всем живущим на земле

Суждено покинуть мир.

Если ждет такой конец,

Миг, что длится жизнь моя,

Веселиться жажду я!

Суемудрых не терплю,

Пользы нет от них ничуть,

Лучше с пьяницей побудь,

Он, хотя бы во хмелю,

Может искренне всплакнуть!

Этот бренный мир!

С чем сравнить могу тебя?..

Рано на заре

Так от берега ладья

Отплывает без следа…

Средь тростников на берегу

Журавль печально в голос плачет…

Наверно, ветер холодом подул

В той дальней гавани,

О мыс Цуоносаки!

В прекрасном Ёсину,

Над склонами Такаки,

Собрались белою грядою облака.

Они боятся плыть к вершине горной,

И видно мне, как стелятся внизу.

Дым от костров, где выжигают соль,

Здесь, в дальней бухте Нава, каждый раз,

Как вечер настает,

Рассеяться не в силах

И стелется поэтому в горах.

Пещера Сидзу,

Где когда-то были боги —

Онамути, Сукунабикона…

О, сколько же веков

Вот так стоит она?

О, верно, так же все и ныне:

И струи Асука- реки,

Где каждым вечером

Лягушек слышны крики,

По-прежнему прозрачны и чисты…

Вот за бухтою Нава,

Там, далеко, где виден

Остров в море открытом,

Челн, плывущий по волнам,

Верно, вышел на ловлю!

Челн, вдали огибающий бухту Муке!

Остров Авадзима

Позади ты оставил,

Малый челн,

На который я с завистью ныне смотрю!

На острове Абэ,

У скал, где бакланы,

Бегут беспрестанно у берега волны…

И я эти дни беспрестанно тоскую,

Исполненный думой о далеком Ямато!

Когда схлынет прилив,

Собери ты жемчужные травы морские.

Если дома любимая спросит тебя

О подарке из дальней страны,

Что тогда ей покажешь?

На рассвете холодном

От осеннего ветра,

Когда ты переходишь

Взгорья дальние Сану,

О, согреть бы тебя мне своею одеждой!

Там, где птицы мисаго,

В изгибах прибрежных!

Зеленые травы “скажи свое имя”,

И ты их послушай, скажи свое имя.

Пусть даже родители знают об этом.

Там, где птицы мисаго,

На брегу каменистом

Зеленые травы “скажи свое имя”,

И ты их послушай, себя назови мне,

Пусть даже родители знают об этом.

Хочу, чтоб люди те, которые увидят

Стрелу, что рыцарь доблестный пошлет,

Подняв свой лук и воздух сотрясая,

Из века в век, из уст в уста передавали

О славе золотой минувших лет!

Когда дорогой горною в Сиоцу

Я проезжал спокойно на коне,

Мой конь

О камни вдруг споткнулся,—

Тоскуют, верно, дома обо мне!

От Цунуга- берегов

Я отплыл

В страну Коси.

На огромном корабле,

Много весел закрепив,

Вышли на простор морской.

И когда, спеша вперед,

По морю мы стали плыть,

В бухте дальней Таюи

Показался легкий дым…

То рыбачки над костром

Выжигали соль вдали.

Но в пути скитаюсь я,

Где подушкой на земле

Служит страннику трава,

И печально мне смотреть.

Одному на этот дым…

Перевязь из жемчугов,

Что сверкали на руках

У владыки вод морских,

На себя теперь надев,

Полон я тоски и дум

О далеких островах,

О Ямато- стороне!

Когда взглянул я,

Находясь в пути,

На бухту Таюи в Коси, на море,—

Чудесной красотой сверкало все вокруг

И сердцу дорога была страна Ямато!

К большому кораблю

Приладив много весел,

Приказу государя своего

Я с трепетом великим покорился,

И потому кружу у этих берегов…

Недаром говорят,

Что славные мужи,

Придворные из воинского рода,

У государя нашего служа,

Во всем ему покорствовать готовы,

Хотя насквозь я вымок ночью,—

Дождь то переставал, то снова лил,

И всюду был туман,—

Но я тебя любил

И ждал тебя нетерпеливо…

Тидори, что живешь на берегах реки,

Чьи воды мчатся в море Оу,

Когда ты плачешь над волною,

Всегда с тоскою вспоминаю

Я о реке моей Сахо!

О весенний яркий день!

В Касуга — долине гор,

Гор Микаса, что взнесли

Гордую корону ввысь,

Как над троном у царей!

По утрам среди вершин

Там клубятся облака,

Птицы каодори там

Распевают без конца.

И как эти облака,

Мечется моя душа,

И как птицы те, поет

Одинокая любовь.

В час дневной —

За днями дни,

В час ночной —

За ночью ночь,

Встану я или ложусь —

Все томит меня тоска

Из-за той, что никогда

Не встречается со мной!

Как корона над троном,

Эти горы Микаса,

И как птицы там плачут,

Смолкнут, вновь зарыдают,—

Так любовь моя ныне не знает покоя…

Гора, что называют Каса — “шляпа”,

Хочу тебя надеть,

Коль дождь пойдет.

Смотри, других людей не прикрывай собою,

Пусть даже вымокнут насквозь!

У заводи

Реки Нацуми,

Что в дивном Ёсину течет среди долин,

Теперь кричат печально утки

В тени горы…

Словно крыльями цветными стрекоза,

Рукавами машет милая моя,

Будто в дорогой ларец на дно,

Прячу к ней любовь свою давно,

Полюбуйся на нее, мой друг!

О, сколько ни любуюсь я всегда

И ранним утром, и при свете дня

На облака среди лазурных гор,

Они полны все новой красоты,

И так же, как они, — чудесен ты!

С далеких, далеких времен

Сохранилась престарая эта плотина.

Много лет ей минуло,

И берег пруда

Сплошь покрылся густою болотною тиной…

Боги,

Что сошли сюда

С вечной высоты небес

Из-за облачных долин,

Боги славные,

Для вас

Ветвь сакаки я сорву,

Что растет в ущельях гор.

Я к той ветке привяжу

Пряжу с белым волокном,

Помолясь, зарою здесь

Я сосуд с вином святым,

Словно яшму, нанижу

Густо

Молодой бамбук

И, как дикий вепрь в горах,

На коленях поползу,

В покрывало завернусь

Слабая жена,

И, творя святой обряд,

Буду всей душой молить…

Неужели и тогда

Мне не встретиться с тобой?

Пряжу наложив горой,

В руки я ее возьму

И, творя святой обряд,

Буду всей душой молить…

Неужели и тогда мне не встретиться с тобой?

О доме о родном тоскуя,

Ты сердцу не давай спешить,

И береги себя

От грозной бури:

Опасны людям дальние пути!

Там, где много певчих птиц,

В той восточной стороне

Много есть высоких гор,

Но средь них одна гора,

Всеми чтимая, стоит —

Это двух божеств гора.

Две вершины поднялись

У нее, красуясь, в ряд,

Ненаглядною горой

Называют все ее.

С незапамятных времен,

Со времен еще богов

Люди сказ ведут о ней,

И с Цукуба, с вышины

Все любуются страной.

Но в снегу она теперь,

Хоть не время быть зиме,

А уйти, не посмотрев,—

Тосковать еще сильней!

И поэтому с трудом

Горною тропой идя,

Где повсюду тает снег,

Тяжкий путь перенеся,

На вершины я взошел!

О пик Цукуба! Любоваться

Лишь издали тобою

Я не мог.

И, мучаясь в пути, где снег растаял,

Я все-таки поднялся на тебя!

Я у дома

Посеял, взрастил карааи,—

И увяли ее лепестки…

Но не будет мне это уроком сейчас,

Я посею опять карааи!

Град идет…

Касими- пик очень крут,

И трудно мне

Ухватиться за траву,

Я любимую мою за руку возьму!

Если б этим вечером сюда

Ветка дикой шелковицы

Приплыла,

Я б ловушку для нее не расставлял,

И волшебной ветки я б не взял!

Когда бы не жил

В древние года

Тот человек, что тут ловушку ставил,

Быть может, ветка дикой шелковицы

И ныне по воде плыла,

Владыка вод,

Какой кудесник он!

Авадзи- остров

Поместил он в середину,

Волнами белыми Страну Иё он окружил.

В проливе Акаси,

Там, где луна

Раз восемнадцатый

Сменяется рассветом,

Лишь вечер настает,

Его велением

Все заполняет

Набегающий прилив.

А только рассветет —

Он заставляет

Прилив отхлынуть

Вдаль от берегов…

И так как страшны волны в те часы

В прилива грохоте,

На острове Авадзи

Средь скал укрылся я от них

И ждал с тоской:

Когда же наконец

Нам ночь тревожную

Рассвет желанный сменит?

И оттого не мог забыться сном…

И вот тогда над водопадом,

В полях Асану молодой фазан

Поднялся в небо с громким криком,

Вещая нам, что наступил рассвет.

Итак, друзья!

Мы смело в плаванье идем,

Спокойна стала гладь морская!

Когда, плывя, я огибаю

Мыс Минумэ,

Цепь островов в пути,

Тоскуя о стране Ямато,

Там часто плачут журавли…

Ведь даже утки дикие, что кружат

В извилинах спокойных берегов

Пруда Кару, ведь даже и они

Среди прибрежных трав жемчужных

Не спят одни…

Поставив тобуса у гор Асигара,

Деревья рубят, чтобы строить корабли.

Пришли срубить зеленые деревья,

Чтоб строить корабли…

Как жаль деревья мне!

Сливу в ту ночь, что черна,

Словно ягоды тута,

Я совсем позабыл

И вернулся, ее не сорвав…

А ведь так я любил эту сливу когда-то!

Пускай и не видна,

Но кто ее не любит,

Луну, что из-за гребней гор

Стремится выйти на простор?

Хочу хоть издали ее увидеть!

Та сосенка на берегу морском,

В стране далекой Суминоэ,

Которую избрал своей сосною,

Повесив знак запрета на нее,—

Останется навек моей сосною!

Алыми корнями мурасаки,

Что покрывают в Цукума поля,

Сегодня платье выкрасила я.

Но не успела я надеть то платье,

Как люди все узнали обо мне!

Долина Ману с мелкою травою

В стране Митиноку

Хотя и далека,

Но предо мной всегда

Стоит твой образ милый!

Внизу у диких скал

В ущелье горном

Глубоки корни камыша.

Навеки связанное клятвою любовной

Не в силах сердце позабыть тебя!

На сливе, что цветет у дома твоего,

В тот час,

Когда бы это ни настало,

Как только белые цветы плодами станут,

Определим судьбу свою!

Ах, если бы цветы душистой сливы,

Цветы, что расцвели у дома твоего,

Плодами стали бы,

Уж так иль этак,

Судьбу свою решили б мы тогда!

Пусть люди говорят,

Что нежных слив цветы

Цветут и после опадают долу…

Но разве может с веткой это быть,

Где знак запрета был завязан мною?

Не знала я,

Что у горы есть стражи,

И потому на той горе

Я даже знак святой запрета водрузила,

И поняла теперь, какой это позор!

Пусть даже у горы

И были б стражи,

Но тот священный знак, что милая моя

Там завязать могла, любя,

О, разве развязать другая сможет?

И рано утром, и при свете дня

Хочу всегда я ею любоваться —

Той яшмой дорогой…

Что сделать должен я,

Чтоб с ней рукам моим не расставаться?

Если б только этот храм святой,

Где всегда царит могучий бог,

Не стоял бы на моем пути,

Может быть, мне в Касуга- полях

Просо бы посеять довелось!

Если б только в Касуга- полях

Просо бы посеять ты могла,

Я все время бы туда ходил,

Я все время бы оленя сторожил,

Хоть стоял бы на дороге храм святой!

Не мой тот храм,

И в нем я не молюсь,

Там бог, которому мой рыцарь посвящен,

И бога своего

Обязан славить он!

Трава канаги, что посажена была

В селенье Касуга,

Где встал туман весенний,

По слухам, маленьким ростком была,

А ныне, кажется, пустила ввысь побеги!

О, если бы имел я у себя

Цветок, который назывался бы гвоздикой,

То каждым утром

Я б в руках его держал,

И не было бы дня, чтоб им не любовался!

День целый

В тысячи рядов волна здесь приливает за волною,

И также думы непрерывны о тебе…

Но почему же трудно в руки взять

И завладеть жемчужиною дорогою?

У дома моего в саду

Я посадила померанцы,

И пусть потом я места не найду

И буду каяться,

Но, может быть, напрасно?

Цветы расцветших померанцев

В саду возлюбленной моей

Посажены так близко вами,

Поэтому я не оставлю их,

Пока не станут те цветы плодами!

Жемчужины, что украшают

Венец на голове,—

Им равных нет нигде!

О чем бы ты меня ни попросила,

Во всем покорен я тебе!

У рыбаков в Сума одежда,

В которой выжигают соль,

Из ткани фудзи,

Очень редкой,

И потому никак я не привыкну к ней!

Средь распростертых гор

Отроги скал отвесны,

Цветущий сугэ трудно мне сорвать,

И оттого святой запрета знак

Придется, уходя, мне завязать на память!

Когда бы дома находился он,

То, верно б, спал в объятьях милой…

Как жалок странник тот,

Что лег в пути,

Где изголовьем служат травы!

Обвиты лианами каменные скалы…

В Иварэ, в пруду,

Ужель в последний раз

Я сегодня утку плачущую вижу

И навек исчезну в облаках?

Душой с тобою мы

Сольемся ли, мой милый?

В стране Тоёкуни

Кагами- гору ты

Своим чертогом сделал ныне!

В стране Тоёкуни,

Там, где гора Кагами,

За дверью каменной в скале

Ты скрылся, кажется, навеки.

Все жду тебя, но не приходишь ты…

О, если б силу мне, чтоб расколоть

На мелкие куски

Пещеру эту!

Но женщина я слабая, увы,

И сделать это — силы нету!

Как бамбуковый побег,

Строен был прекрасный принц,

Был пригож и краснолиц

Мой великий государь!

И средь гор Хацусэ он

В скрытой от людей стране

Божеством священным стал —

Люди молятся ему.

С веткой яшмовой гонец

Рассказал об этом мне,

То не выдумку ль, не ложь

Услыхала нынче я?

Не ошибку ли, не ложь

Услыхала нынче я?

О, на небе и земле

Нет печали тяжелей,

В мире бренном и пустом

Нет печали тяжелей!

Там, где облако небес

Дальний свой кончает путь,

Там, где небо и земля

Знают свой предел,

В той далекой стороне

Он нашел себе покой.

С крепким посохом в руке

И без посоха в руке

Поспешила бы к нему.

И на перекрестках всех

Я гадала б ввечеру,

И на камешках в пути

Я гадала бы о нем,

И у дома своего

Я б часовню возвела,

У постели бы своей

Со святым вином сосуд

Я поставила б, молясь,

Словно яшму, густо я

Нанизала бы бамбук,

Чтоб свершить святой обряд,

Перевязь надела б я,

В поле дальнем, в небесах,

В поле Сасара

Травы нанафусугэ

В руки бы взяла

И отправилась бы я

К берегам реки святой

На извечных небесах.

Очищенье там приняв,

Я б молилась о тебе!..

Но среди высоких гор

Ты на каменной скале

Успокоился навек!

То не выдумка, не ложь,

Не ошибка иль обман?

Что среди высоких гор,

Там, на каменной скале,

Ты лежишь, любимый мой?

Сугэ, что растут на горных склонах Фуру,

Здесь, в Исоноками,

Могут отцвести…

Только не таким ты был, мой друг любимый,

Чтоб любовь моя к тебе могла пройти!

Обвита плющом скала

По дороге в Иварэ…

Утром рано

Каждый день

Проходил, наверно, ты,

Совершая этот путь,

Верно, думал каждый раз:

Лишь придет веселый май,

Запоет кукушка здесь,

Нежных ирисов цветы,

Померанцы мы сорвем,

Яшмой нанизав на нить,

Мы сплетем себе венки…

В долгий месяц сентября,

В моросящий мелкий дождь

Украшаться будем мы

Клена алою листвой.

И как долго без конца

Тянется ползучий плющ,

Долго будет длиться все,

Вечно, тысячи веков!

Так, наверно, думал ты,

По дороге проходя…

И возможно ль, что тебя

Будем завтра мы считать

Нам чужим уже навек?

Не скажешь разве ты,

Что жемчуг дорогой,

Надетый на руки прекрасной девы,

В стране Хацусэ, запертой средь гор,

Теперь рассыпался навеки?..

В стране Хацусэ, над рекой, где ветер

Исполнен холода,

Горюя без конца,

О, если б человека мог я встретить,

Который походил бы на тебя!

Чей это муж

Приют нашел в пути,

Где травы служат изголовьем?

Он родину свою совсем забыл,

А дома, верно, ждут с заботой и любовью?

Не дошли до ста восемь десятков…

Есть множество изгибов у дорог…

И если б только я повсюду с мольбою жертвы приносил богам,

С тобою, что ушел навеки,

Быть может, довелось увидеться бы нам!

В стране Хацусэ,

Скрытой среди гор,

Клубится облако, плывя между горами,

Быть может, это облик дорогой

От нас ушедшей юной девы?..

О дева юная из Идзумо- страны,

Страны, что облаком меж гор спустилась,

Не стала ли туманом ты,

Что в Ёсину плывет

Средь пиков горных?

И пряди черные волос прекрасной девы

Из Идзумо- страны, где поднялись

Восьмью рядами облака однажды ввысь,

Вдали от берегов, по Ёсину- реке

Плывут, в волнах качаясь, вдалеке…

Говорят, что в старину

Жил на свете человек.

Чтобы деву в жены взять,

Он построил ей шалаш,

Обменяться думал он

Из цветистой ткани с ней

Поясами навсегда!

И хоть слышал я, что здесь

Место, где лежит она,

Успокоившись навек,

Чудо-дева Тэкона

Из страны Кацусика,—

Потому ли, что листва

На деревьях хиноки

Стала так густа,

Потому ль, что у сосны

Корни далеко ушли,—

Не узнать мне этих мест…

Но достаточно и слов,

Только имени ее,

Чтоб об этом позабыть

Был уже не в силах я!

Видел это я сам

И другим собираюсь поведать

О Кацусика славной стране, где в уезде Мама,

Знаменитой красавицы девы младой Тэкона

Место вечного упокоенья…

Вот в Кацусика, в дальней стране,

В тихой бухте Мама,

Верно, здесь, наклонившись,

Срезала жемчужные травы морские

Тэкона. — Все о ней нынче думаю я…

Хоть и любуюсь я цветами

Прекрасных цуцудзи на берегах Михо в Кадзахая,

Но грустно мне —

И думаю невольно

О человеке том, что гибель здесь нашел…

Те травы, что росли

На диком берегу,

К которым, верно, прикасался

Сам доблестный Кумэновакуго,

Как жаль, что все они давно увяли.

Все эти дни

Шумит молва людская!

О, если б яшмой драгоценной ты была,

Я на руки б свои надел тебя

И, верно б, так не тосковал, как ныне!

И ты, и я — мы оба сердцем чисты,

Как у реки Киёми светлая струя.

И не такое мое чувство,

Чтоб ты потом раскаяться могла,

Чтоб берега реки разрушила б вода!

Изголовье из рук, что лежали на шелковой ткани

И всегда обнимали любимую прежде…

Ах, навряд ли

Еще человека я встречу,

Для кого они будут служить изголовьем!

Вот и время пришло

Мне домой возвращаться,

Но в далекой столице

Чей мне будет рукав

Изголовьем душистым?

В покинутом доме,

В далекой столице,

Когда в одиночестве спать мне придется,

О, тяжко мне будет, намного труднее,

Чем было в моем одиноком скитанье!

Чтя волю государя своего,

Приказу ты повиновался.

И потому, хоть срок не вышел для тебя

Быть в усыпальнице священной,

В далеких облаках ты скрылся навсегда!

Недаром говорят,

Что бренный этот мир —

Непрочная такая вещь, пустая!

Вот и луна, сияющая здесь,—

То малая она, то вновь она большая!

В дальней, чуждой стороне

Там, где облака небес стелятся внизу,

Храбрым воином

Он слыл,

И родителям своим,

Детям и жене своей

Говорил он, уходя:

“При дворе богов земли,

Что правление вершат,

Стоя стражем

У дворца,

Службу во дворце неся,

Как жемчужный длинный плющ

Простирается меж скал,

Так же долго буду я

Славу предков продолжать

И хранить ее всегда!”

И со дня, когда ушел

От родных он в дальний путь,

Мать, вскормившая его,

Ставит пред собой всегда

Со святым вином сосуд,

И в одной руке она

Держит волокна пучки,

И в другой руке она

Ткани на алтарь несет.

“Пусть спокойно будет все,

И счастливым будет он!” —

С жаркою мольбой она

Обращается к богам

Неба и земли.

О, когда наступит год,

Месяц, тот желанный день,

И любимый ею сын,

Сын, сверкающий красой

Цуцудзи цветов,

Птицей ниодори вдруг

Из воды всплывет? —

— Думу думает она…

А ее любимый сын,

Тот, которого она,

И вставая, и ложась,

Тщетно ждет к себе домой,

Государя волю чтя

И приказу покорясь,

В дальней Нанива- стране,

Что сверкает блеском волн,

Годы целые провел

Новояшмовые он.

Белотканых рукавов

Он от слез не просушил,

Поутру и ввечеру

Занят службою он был.

Как же все случилось так,

Как задумал это он?

Бренный мир, что человек

Так жалеет оставлять,

Он оставил и исчез,

Словно иней иль роса,

Не дождавшись до конца срока своего…

О, ведь вчерашний день

Ты был еще здесь с нами!

И вот внезапно облаком плывешь

Над той прибрежною сосной

В небесной дали…

О милый друг, что нас навек покинул,

И ветки яшмовой

С приветом не прислав

Своей возлюбленной — жене любимой,

Что все ждала, когда-то ты придешь?

Это дерево муро, любовалась которым

Моя милая

В бухте прославленной Томо,

Будет вечно цвести.

Только милой той нету…

Каждый раз, как взгляну я

На дерево муро

На брегу каменистом над бухтою Томо,—

Ах, смогу ли забыть о жене я любимой,

С которой когда-то любовались им вместе?

Ах, если б спросил, где она, что когда-то

Любовалась тобою,

О дерево муро!

Ты, пустившее корни на брегу каменистом,

Мне смогло бы ответить, где любимая ныне?..

Когда я увидел,

Домой возвращаясь,

Дивный мыс Минумэ,

Где мы были с любимой,

Сразу хлынули слезы горячим потоком!

Когда проплывал я один мимо мыса,

Которым вдвоем любовался с любимой,

Что вместе со мною

Была здесь когда-то,—

Тяжко стало на сердце!

Мой дом опустевший, где нету любимой!

Как ныне мне тяжко,

Куда тяжелее,

Чем в пути,

Где трава мне была изголовьем!

В том саду, что вдвоем

Мы сажали когда-то

С любимою вместе,

Поднялись так высоко,

Разветвились деревья!

Каждый раз, как смотрю я на дерево сливы,

Что посажено было

Моею любимой,

Сердце горестью полно,

Льются слезы потоком!

О, если б ты, сверкавший славой,

Любимый мной,

На этом свете жил —

И ныне, и вчера, наверно,

Меня бы звал к себе, — теперь не позовешь…

Увы, лишь так

На свете и бывает…

О ты, что спрашивал меня в последний час:

“Не расцвели ль цветы

Осенних хаги?”

Тоскую о тебе —

Нет тяжелей печали!

И, как журавль средь тростников,

Лишь плачу в голос я

И днями, и ночами…

Ах, больше нет тебя,

Кому всегда мечтал

Я на земле служить

Бесчисленные годы,

И оттого покоя нет в душе…

Как малое дитя,

Я ползаю вокруг

И ввечеру, и поутру,

Я в голос плачу,

Оставшись без тебя, мой господин!

Агатамоинукай Хитоками

Ты, на которого я сколько ни смотрел,

Не мог налюбоваться вволю,

Как клена алый лист,

Ты навсегда отцвел…

И как скорблю теперь об этом!

Из волокон таку вьют

Яркой белизны канат…

В дальней, чуждой стороне,

В стороне Сираги ты

Услыхала от людей,

Что чудесна, хороша

Наша славная страна!

Прибыла ты к нам сюда,

Где родных и близких нет,

Кто б о думах мог спросить

И печали отогнать…

И хотя у нас в стране,

Где великий государь

Правит всем,

В столице здесь,

Что указывает нам

День работ,—

Полно людей,

И хотя домов и сел

И не счесть у нас в стране,—

Что на ум тебе пришло,

Что туда, к горам Сахо,

Где и друга даже нет,

Словно малое дитя

Плачущее,

Загрустив,

Потянулась ты душой…

Поселилась в доме там,

Где стелила на постель

Ночью мягкие шелка…

Новояшмовых годов

Длинная тянулась нить.

И жила ты в доме том,

Коротала дни свои…

Но живущим на земле

Суждено покинуть мир,—

Говорят об этом все.

Этой участи нельзя

Избежать здесь никому…

И когда твои друзья,

Те, кому ты в эти дни

Доверялась всей душой,

Были далеко в пути,—

Где подушкой на земле

Служит страннику трава,—

Утром рано переплыв

Быструю реку Сахо

И оставив позади

Дивной Касуга поля,

Устремясь туда, к горам,

Распростертым вдалеке,

Погрузившись в темноту,

Скрылась ты

Навек от нас…

Что сказать, что делать мне?

Как мне быть, не знаю я.

И брожу

Теперь одна…

Белотканый мой рукав

Вечно влажен с той поры…

То не слезы ли мои,

Что, печалясь, в горе лью

Там, у Арима- горы,

Где сгустились облака,

Наземь хлынули дождем?

Каэси-ута

Ах, оттого что жизнь земную

Не удержать, любимая моя

Ушла из дома, где стелились

На ложе мягкие шелка,

И в облаках навеки скрылась…

Отныне —

Осенний ветер будет дуть

Такой холодный…

Как смогу я

Ночами долгими один уснуть?

Когда ты говоришь:

“Как я смогу уснуть ночами долгими один?” —

Я вспоминаю

Всегда с тоской о той,

Которой не вернуть!

Вот расцвела в саду моем гвоздика,

Что посадила милая моя,

Мне говоря:

“Когда настанет осень,

Любуясь на нее, ты вспоминай меня!”

Хоть знаю я, что этот мир невечен,

Где смертные живут,

И все же оттого,

Что дышит холодом теперь осенний ветер,

С такой тоской я вспоминал ее!

Возле дома моего

Пышно расцвели цветы,

И любуюсь я на них,

Но без радости в душе.

Если бы жива была

Милая моя жена,

Неразлучны были б с ней,

Словно утки, что всегда

Плавают вдвоем.

Как хотел бы я теперь

Для нее сорвать цветы,

Дать полюбоваться ей!

Но в непрочном мире здесь

Бренен жалкий человек,

Словно иней иль роса,

Быстро исчезает он,

Быстро скроется из глаз,

Словно солнце, что лучом

Озарив на склоне дня

Путь средь распростертых гор,

Исчезает навсегда…

Оттого-то каждый раз,

Как подумаю о ней,

В сердце чувствую я боль…

И не в силах я сказать,

И не знаю, как назвать

Этот жалкий, бренный мир,

Что исчезнет без следа.—

Ведь помочь нельзя ничем

Всегда мог наступить — я это знал —

Для меня разлуки вечной срок,

Но так больно было сердцу, что ушла

Милая, любимая жена,

Мне оставив малое дитя…

Если б знал я, где лежит тот путь,

По которому уйдешь ты от меня,—

Я заранее

Заставы бы воздвиг,

Чтобы только удержать тебя!

Срок прошел — и отцвели цветы,

Которыми у дома любовалась

Моя любимая жена,

А слезы, проливаемые мною,

Еще никак не высохнут в тоске…

О, только так на свете и бывает,

Такие уж обычаи земли!

А я и ты

Надеялись и ждали,

Как будто впереди у нас века!

Покинувшую дом родимый

Любимую мою

Не мог я удержать.

В горах от всех она навеки скрылась,

И нет покоя сердцу моему!..

Хоть знаю я давно,

Что в этом бренном мире

Нас ждет всегда жестокая судьба,

Но все же сердце, преисполненное боли,

Тебя не в силах позабыть!

О, каждый раз, когда там вдалеке

Встает туман над склонами Сахо,

Ведь каждый раз

Я вспоминаю о тебе,

И нету дня, чтобы не плакал я…

Пусть в годы давние на горный склон Сахо

Смотрел всегда я равнодушно,

А вот теперь, когда подумал я,

Что это — место твоего упокоенья,—

Гора Сахо мне стала дорога!

И поведать это вам

Я смущаюсь и боюсь,

И сказать об этом вам

Для меня великий страх…

Ах, столица есть Куни

В нашей славной стороне,

Что Ямато названа,

Там, где тысячи веков

Должен был бы

Править принц,

Наш великий государь,

И в столице той всегда,

Лишь придет из-за морей

В дымке розовой весна,

Как повсюду на горах

Распускаются цветы,

И в прозрачных струях рек

Мчится резвая форель…

И как раз, когда в стране

С каждым днем сильнее был

Пышной славы его блеск,

То не ложь или обман,

То не вымысел иль бред,—

В платьях яркой белизны

Слуги верные его,

Встал на Вадзука- горе

Погребальный паланкин!

Ах, отныне править будет

Принц наш в вечных небесах,—

И упал я в страшном горе,

И катался по земле…

Я рыдал, и были влажны

Рукава мои от слез,

Но напрасно горевал я,—

Ведь помочь ничем нельзя…

Не думал я,

Что наш великий государь

Решил отныне править небесами,

И Вадзука- гора

Казалась мне чужой!

Как пышные цветы,

Что блеском озаряли

И горы, распростертые вокруг,

А после неожиданно увяли,

Вот так и ты, великий государь!

И поведать это вам

Я смущаюсь и боюсь…

Наш великий государь,

Принц светлейший

Как-то раз

Вдруг, призвав к себе, собрал

Множество людей

Славных воинских родов

И повел их за собой.

На охоте поутру

Диких он ловил зверей;

На охоте ввечеру

Он ловил пугливых птиц.

И прекрасного коня

За узду остановив,

Он, любуясь на цветы,

Сердце веселил.

О расцветшие цветы,

В темных зарослях лесных

Горных склонов Икудзи,

Вы увяли навсегда!

В мире бренном и пустом

Все бывает только так!

Словно мухи в майский день

Слуги верные шумят!

Слуги верные его,

Принца нашего, что был

Сердцем доблестный герой,

Что, бывало, славный меч

Крепко привязав к бедру,

Славный ясеневый лук

И колчан нес за спиной.

Уповая на него,

Мы мечтали,

Чтобы он

Вместе с небом и землей

В мире долго, долго жил,

Чтобы тысячи веков

Оставалось все, как есть!

Словно мухи в майский день,

Слуги верные шумят,

Платья яркой белизны

Нынче на себя надев…

И когда мой видит взор,

Как меняется вокруг

С каждым днем

Веселый вид

Слуг его,

Что здесь всегда

Улыбались, веселясь,—

О, как полон скорби я!

Дорога, что идет между горами

По склонам Икудзи, куда ходил всегда

И любовался ею

Принц, любимый нами,

Навеки опустела без него…

Надев колчан,

Что знаменит в роду Отомо,

Не знаю я, кому теперь отдать

Мне сердце, что служить было готово

Бесчисленное множество веков!

Думал, будем вместе мы

Коротать недолгий век

До пределов наших дней,

До тех пор, пока совсем

Не покроет седина

Пряди черные волос

У меня, что спал склонясь,

Перепутав рукава

Белотканые с тобой…

Но не выполнен обет,

Данный мною и тобой,

Что не будет никогда

Рваться яшмовая нить!

То, о чем мечтали мы,

Не свершилося у нас!

С белотканым рукавом

Ты рассталася моим

И покинула наш дом,

Где привыкла быть со мной…

Ты оставила дитя

Малолетнее свое

Плакать горько о тебе!

Словно утренний туман,

Ты растаяла вдали,

Где гора Сагарака,

В стороне Ямасиро

Скрылась ты в ущельях гор…

И поэтому теперь,

Что сказать, что делать мне,

Как мне быть, не знаю я…

В спальне, где я спал с тобой —

С милою женой моей,

Поутру

Я, уходя, вспоминаю обо всем,

Ввечеру

Вхожу туда

И горюю о тебе!

Каждый раз, как плачет там

Малое твое дитя,

Прижимаяся ко мне,

Я, что мужем храбрым был,

На спину беру его, обнимаю нежно я,

И, как птица поутру,

В голос громко плачу я

И тоскую о тебе…

Но напрасна скорбь моя!

И хотя безгласна твердь,

Но гора, куда ушла

Навсёгда жена моя,

Будет сердцу дорогой,

Вечной памятью о ней…

Все это

Мира бренного дела.

И потому гора простая,

Что раньше мне чужой была,

Теперь навеки близкой стала!

Как птица поутру,

Я в голос плакать буду,

С женой возлюбленной моей

Отныне мне не повстречаться снова,

Надежды нет на встречу с ней!

О, день один

Хоть кто сумеет ждать,

Но много долгих дней,

Как я здесь ожидала,

Ни у кого в душе не хватит сил!

Со времен богов,

Друг за другом в мир придя,

Множество людей

Наполняет всю страну,

Словно стаи резвых птиц —

Адзи —

Взад, вперед снуют,

Но тебя, что мной любим,

Нынче нет тебя со мной.

И весь день, пока с небес

Солнце не уйдет,

И всю ночь, пока рассвет

Не разгонит тьму,

Я тоскую о тебе,

И заснуть не в силах я,

Наконец она прошла,

Долгая глухая ночь!

Как шумят, летая между гребней гор,

Птицы адзи, собираясь стаей,

Проходя, шумит народ вокруг,

Но печально нынче у меня на сердце,

Оттого, что нет тебя со мной…

На дороге в Оми,

Где гора есть Токо,

Есть Река сомнений —

Исаягава…

Полон я сомнении: эти дни в разлуке

Тосковала ль обо мне она?

Когда я друга моего ждала,

Полна любви,

В минуты эти

У входа в дом мой дрогнула слегка бамбуковая штора —

Дует ветер…

Пусть это был не он, а только ветер,

Но это знак, что любит он тебя,

Я зависти полна.

Когда бы я ждала и вдруг подул бы ветер,

О чем тогда я стала б горевать?

Там, где бухта Ману,

Там, где заводь стоит,

Перекинут мосток за мостком…

Оттого ль, что все время о ней я грущу,

Мне любимая грезится в снах…

Берега у реки покрывают цветы ицумо —

Это значит “всегда”.

О, всегда, о, всегда

Приходи, милый мой,

Ты желанным мне будешь всегда!

Уцепившуюся

За рукав одежды,

Плачущую горше, чем дитя,

Если ты меня оставишь, милый,

Что я буду делать без тебя?

О, когда уйду, тебя оставив,

Будешь тосковать, наверно, без меня,

Пряди черные волос раскинув

На подушек мягкие шелка,

Тёмной ночью бесконечно долгой!

О человеке том, который дал узнать,

Что есть на свете ты, любимая моя,

О нем теперь,

Когда растет тоска,

Я не могу без гнева вспоминать!

Тебя, друг милый, на кого не наглядеться,

Как на сияющую в небесах луну,

В горах, что в утренних лучах сверкали,

Тебя оставила я одного,

Простясь, на горном перевале…

Как сотнями рядов гнездятся листья

Цветов хамаю, что растут на берегах

У бухты дивной красоты — Куману,

Так велика тоска на сердце о тебе,

И все ж с тобой наедине нам не встречаться!

И люди те,

Что жили в старину,

Ужели так же, как и я, страдали

И, о возлюбленной своей грустя,

Ночами долгими не спали?

Все это не дела

Лишь нынешних времен,

И люди в старину, бывало,

Куда сильней любили, чем теперь,

И даже в голос плакали немало!

Не оттого ль, что думаю, бывало:

“Пусть сотни, сотни раз он посетит меня!” —

Хотя гонец приходит от тебя,

Но сколько ни придет,

Всегда мне мало!

Там, в далекой Исэ, охраняемой ветром богов,

Там, у берега моря, нарвав себе оги- траву,

Может, лег ты уснуть,

Сном забывшись в пути

На пустынном чужом берегу…

О, с давних пор на склонах Фуруяма,

Где машут девы белотканым рукавом

Своим возлюбленным,

Стоит священная ограда…

С таких же давних пор я полюбил тебя!

На миг один короткий, как рога

Оленей молодых, что бродят в поле летом,

На самый краткий миг —

Могу ли позабыть

О чувствах нежных милой девы?

Яшмовых одежд затихнул шорох,

О, какой тоскою полон я,

Не сказав любимой,

Что осталась дома,

Ласкового слова, уходя…

К дому твоему дорогу, милый мой,

И дорогу в Сумисака,

Где живу,

Не забуду, верно, никогда

До тех пор, пока на свете я живу…

Теперь

О чем еще задумываться мне? —

Ведь это сердце,

Полное тобою,

Все целиком тебе принадлежит!

Любимый мой,

Не думай ни о чем,—

Пусть даже на пути нам встретятся невзгоды,

Не брошу никогда тебя в беде,

Я за гобой пойду в огонь и в воду!

Ах, из-за горьких слез,

Что просочились

Сквозь изголовья мягкие шелка,

Как будто на волне, качаясь, я спала:

Так сильно я тебя любила…

С этой ночи, как расстанутся навеки

Рукава одежды нашей белотканой,

Ты и я —

Как тосковать мы будем…

Оттого, что нет надежды нам на встречу…

Как на чистый блеск зеркал,

Что в ларцах своих хранят

Жены нежные у нас,

На чудесных берегах

Мицу любовались все,

Глядя на морскую гладь.

На чудесных берегах

Свой заветный красный шнур

Не развязываю я,

Все тоскую о жене,

О возлюбленной своей,

И поэтому в тоске,

Словно плачущий журавль,

Что бывает поутру

Скрыт туманом на заре,

Только в голос плачу я…

И мечтая в тишине,

О, хотя бы часть одну

Среди тысячи частей

Той тоски, что полон я,

В сердце заглушить своем,

Я решил пойти взглянуть

На места, где дом родной.

Но когда я посмотрел:

Там, средь Кацураги гор,

Вставших флагом голубым,—

В дальних белых облаках,

Протянувшихся грядой,

Спрятан был от глаз мой дом…

В дальнюю, как свод небес,

В глушь далёкую страны

Отправляюсь я теперь,

Остров Авадзисима,

Что лежал передо мной,

Я оставил позади —

И гляжу все время я

В сторону, где на пути

Остров Авасима есть.

Там, в затишье,

Поутру

Лодочников голоса

Раздаются над водой,

Там, в затишье,

Ввечеру

Звуки весел слышны мне,

И по волнам я плыву,

Рассекая их в пути,

И кружусь, плывя меж скал…

Проплываю бухту я

Инабидзума.

Будто птица на воде,

Я качаюсь на волнах…

Вот и Наносима —

Остров, что зовется “Дом”.

На скалистых берегах

Пышным цветом расцвела,

Наклонясь к земле, трава,

Что зовут “не — говори”.

О, зачем я, уходя,

Словно слушая траву,

Ничего жене своей

На прощанье не сказал?

О, верно, уходя, все буду я считать

И месяцы, и дни,

Когда вернусь под нашу кровлю,

И вновь друг другу мы постелим в изголовье

Одежды белотканной рукава…

О милый мой, куда, в какие дали

Направился ты, скрывшись с глаз моих,

Как водоросль на дне?

Не горы ли Набари

В пути далеком переходишь ты сейчас?

На полях осеннею порой

Льнет один к другому колос, когда жнут,—

Так же крепко обнимались мы с тобой.

Ах, не оттого ли средь людей

Обо мне и ходит слух такой?

Как много хвороста сухого

Здесь, на полях в Оохара,

Так много раз с тоскою думал я:

“Когда же, наконец, когда?” —

И нынче ночью встретился с тобою!

Ни одного стежка иглой не пропускала

В одежде, что надета в путь тобой.

Мне кажется, что все, любимый мой,

В одежду эту вложено душою,—

И даже сердце тоже — там, с тобой!..

Я знаю, что плохой считается приметой.

Шнур — порванный,

Когда ты спишь один…

Но не могу помочь беде своей нежданной

И только громко в голос плачу я!

Скрепить бы мне твой шнур

Покрепче нитью,

Что у меня была,

Свив нитку в три ряда,

Но я не сделала — и нынче каюсь в этом!

И к деревьям, что священными зовутся,

Прикасаются порой руками,

Ты же мне твердишь,

Что ты — жена чужая,

И тебя запрещено касаться!

Тебя, любимый, что всегда являлся

В долину Касуга,

Без страха проходя дорогой горной,—

Я не вижу ныне,—

Все эти дни живу я без тебя…

Ты, что всегда на дождь ссылаясь,

Сидишь, закрывши плотно дверь,

Вчера ты не был ли наказан

С небес извечных

Хлынувшим дождем?

О, пусть бы хлынул дождь

С небес извечных!

Скрываясь от дождя, ты б дома заперся,

И я тогда б с тобой, любимый, вместе

Дождливый этот день до ночи провела!

Простую женщину из Адзума- страны,

Что для тебя в саду своем растила,

Срезала коноплю, сушила,

Стелила для тебя и так тебя любила,

Заботясь о тебе, — не забывай ее!

Как гребень яшмовый

В шкатулке драгоценной,

Что девушки хранят, — любимая моя…

Наверное, состарилась она:

Мы долго не встречались с нею!

Ведь, говорят,

Тот, кто терпеть умеет,

Тому и годы нипочем.

Но сколько ж времени у нас прошло,

Что я такой тоскою полон?

Хоть и лежал

Под мягкой теплой фусума,

Но оттого, что милой

Не было со мною,

Я напролет всю ночь от холода дрожал!

О ночь, когда твой черный конь,

Чернее черных ягод тута,

Шагая по камням, минуя брод реки Сахо,

Сюда ко мне приходит…

Пускай бы эта ночь продлилась целый год!

Как непрерывно набегает вновь и вновь

Речная рябь на отмели песчаной

В Сахо, где слышен крик тидори постоянно,—

Любовь моя

Не утихает ни на миг…

Скажешь мне: “Приду”,—

А, бывало, не придешь,

Скажешь: “Не приду”,—

Что придешь, уже не жду,

Ведь сказал ты: “Не приду”.

У переправы на реке Сахо,

Где слышен постоянно крик тидори,

Там, где речная отмель широка,

Дощатый мостик перекину для тебя,—

Все думаю, что ты придешь, любимый!

У реки Сахо, прошу,

Высоко на берегу

Не косите вы засохшую траву!

Пусть останется нетронутой она,

Чтобы в ней я спрятаться могла,

Лишь пора весенняя придет!

У переправы на реке Сахо,

Где слышен постоянно крик тидори,

Там, где речная отмель широка,

Дощатый мостик перекину для тебя, —

Всё думаю, что ты придёшь, любимый!

У реки Сахо, прошу,

Высоко на берегу

Не косите вы засохшую траву!

Пусть останется нетронутой она,

Чтобы в ней я спрятаться могла,

Лишь пора весенняя придёт!

Как для коня гнедого делают ограду,

Чтобы ее не смог он перейти,

Так мной оставлен на твоем пути

Запрета знак. И в чувствах девы милой

Не сомневаюсь я теперь!

Как звук далекий тетивы,

Натянутой на ясеневом луке,

Привет издалека

Донесся до меня —

И рада я была тому привету!

Милое дитя, что во дворец идет,

Где указывают людям день работ,

Дорого для сердца моего…

Удержать ее — опять страдать,

Отпустить ее — погибель для меня!

Как на следы прилива, что отхлынул

От берегов в заливе Нанива,

Так на тебя

Все любоваться будут,

И зависти душа моя полна!

Оттого, что не со мной

Ты — любимая жена,

И далек теперь мой путь,

Что отмечен был давно

Яшмовым копьем,

Небо горьких дум моих —

Неспокойно у меня,

Небо горестей моих —

Неспокойно у меня.

Если б облаком мне стать,

Что плывет на небесах,

Если б птицею мне стать,

Что летает в вышине,

Завтра полетел бы я

И любимой все сказал!

И тогда из-за меня

Не было б у ней беды,

И тогда из-за нее

Не знавал бы бед и я.

О, когда бы нам теперь,

Как и прежде,

Вместе быть!

Не сплю давно в объятьях рук твоих,

На изголовий из мягкой ткани…

Когда подумаю —

В разлуке минул год

Без встреч, любимая, с тобою!

Как бухта в Оу,

Где прилив отхлынул,

Печальна одинокая любовь…

Тоскуя о тебе, пойду я вновь

Далекой, прежнею дорогой…

Так равнодушно и жестоко

Не говори со мной, прошу тебя,—

Ведь даже день один,

Когда тебя здесь нету,

Мучителен, как рана, для меня!

Не дает покоя мне молва людская:

Все шумит и мучает меня…

Не встречались мы,—

Не думай, мой любимый,

Будто сердцем изменила я!

О, если б ты, любимый мой,

Сказал бы мне, что сдержишь обещанье.

Тогда б к тебе —

Пусть велика молва —

Я все равно пришла бы на свиданье!

Оттого ли, что думалось мне,

Навряд ли опять

Повстречаюсь я с милым,

Утром сегодня разлука с тобой

Лишила меня и надежды, и силы.

В непрочном бренном этом мире

Молва людская велика.

Что ж, в будущих мирах

Мы встретимся, мой милый,

Пусть нынче счастье нам не суждено!

Нет твоего гонца,

Что постоянно

Спешил привет мне принести домой…

Как видно, ты колеблешься, любимый,

И нынче мы не встретимся опять.

О прекрасный мой супруг,

Ты, что следуешь в пути,

Где изволит проходить

Наш великий государь

Вместе с свитою его,

Вместе с теми, кто стоит

Во главе несметных войск,

Славных воинских родов!

Гуси по небу летят…

Там, в Кару,

Минуя путь,

И любуясь Унэби —

Той горой, что все зовут

Девой чудной красоты

В перевязях жемчугов,

И в страну направясь Ки,

Там, где платья хороши

Из простого полотна,

Ты, наверное, идешь

Возле склонов Мацути…

О любимый! Там идя

И любуясь, как летит,

С веток осыпаясь вниз,

Клена алая листва,

Не тоскуешь, верно, ты

С нежной думой обо мне,

А о странствии своем,

Где подушкою в пути

Служит страннику трава,

На ночлег остановясь,

Думаешь с восторгом ты!

И хотя могу понять

Думы тайные твои,

Но не в силах больше я

Молча оставаться здесь.

Много, много тысяч раз

Думала пойти я в путь

За тобою, милый мой,

Но ведь тело у меня

Слабой женщины, увы!

Потому бессильна я…

Спросят стражи на пути,

Будут мне чинить допрос,

Я не знаю, что сказать

И какой держать ответ.

Оттого, собравшись в путь,

Медлю я идти к тебе…

Чем проводив тебя,

Здесь мучиться в тоске,

Я лучше б нынче стать хотела

С тобою вместе в Ки горами Имосэ,

Где милый неразлучен с милой!

О, если бы пошла я за тобою,

Ища следы твои,

Любимый мой,

В стране далекой Ки страж у заставы,

Наверно, все равно не дал бы мне пройти!

В Миканохара,

Где стояли мы в пути,

Что отмечен был давно

Яшмовым копьем,

Повстречался я с тобой,

Милая моя.

Как на облака небес,

Только издали взирал

На тебя тогда.

Не пришлось ни разу мне

Говорить с тобой.

И когда томился я

В сердца тайной глубине,—

Боги неба и земли

Подарили мне тёбя.

И из шелка рукавами

Обменялись мы с тобой,

И, доверясь мне душою,

Стала ты моей женой,

О, пускай была бы долгой

Эта ночь, как сто ночей,

Долгих осени ночей!

С тех пор, как я ее увидел

Вдали перед собой, как облака небес,—

И телом, и душой

Я покорился

Возлюбленной моей!

Коль быстро эта ночь

Сменяется рассветом,

Нам ничего уже не сделать с ней…

Как я молил богов, чтоб ночь продлилась долго,

Так долго, как осенних сто ночей!

О боги неба и земли!

Нам помогите

До той поры, пока мой милый друг,

Что в дальний путь идет, где травы — изголовье,

Не возвратится вновь к себе домой!

Если ты, кому я доверяла,

Как вверяются большому кораблю,

От меня уйдешь,—

Как тосковать я буду

До свиданья нового с тобой!

Как тем волнам, что приливают в бухту

Далеких островов, где множатся пути

В страну Ямато,

Нет покоя,

Так и тоске моей покоя не найти!

Не оттого ль, что думаешь,

Мой милый,

Ты обо мне: “Пускай бы умерла!” —

Подряд две ночи никогда ты не приходишь,—

То ночь с тобой, то снова я одна!

Как дальние края

Небесных облаков,

Ты от меня далек, возлюбленный, и все же,

Пусть только сердцем мы достигнем тех краев,—

Любить и вдалеке возможно!

Из-за того сакэ

Из Киби,

Которым старый мой приятель угостил,

Я, опьянев, лишилась сил,

Прошу, подайте мне рогожку!

Вино, что готовил,

Тебя ожидая,

На отдыхе в Ясунону,—

Неужель в одиночестве выпью я ныне,

Без старого друга, один?

Корабль в Цукуси

Не пришел еще,

И все же, несмотря на это,

Уже заранее ко мне пришла печаль,

Что ты уже далеко где-то…

Я тороплю корабль скорее плыть,

На рифы натыкаюсь под водою.

Перевернешься?

Что ж, перевернись,—

Я с радостью погибну ради милой!

Дары, что я принес в священный храм

На алтари богов, что землю сокрушают,

Возьму назад,

Напрасны те дары,

Я все равно с тобою не встречаюсь!

Спокойно жил

И не знавал беды…

И вот на старости невольно

С такою сильною любовью

Пришлось мне встретиться теперь!

Когда я от любви к тебе умру,

К чему мне радости земные?

Ведь только ради дней,

Пока живу на свете,

Любимую увидеть я хочу!

О, если б ты сказала мне, что любишь,

На самом деле не любя меня,

То знай, что боги

Рощ святых Микаса среди полей Ону

Твою узнают ложь!

Ты напрасно только заставляешь

Брови у людей

Чесаться без конца,—

Все равно ты не встречаешься со мною,

О любимая моя!

До этих дней,

Когда настала старость

И пряди черные смешались с сединой,

С такой безудержной тоской

Еще ни разу в жизни не встречалась!

Ты, с кем молва меня связала

Понапрасну,—

На горном сугэ не было плодов,—

Любимый мой, с кем ночи ты проводишь,

С кем спишь вдвоем?

О том, что виделись в Отомо, в Мицу,

Я людям не скажу,

Хоть ночью при луне,

Сиявшей ярко-алым блеском,

Была тогда с тобой наедине!

К тебе, идущему в далекий путь,

Где травы служат изголовьем,

Исполнен я горячею любовью

И оттого я провожал тебя

По побережью дальнему Сика!

В тот день,

Когда минуешь горы

В Суо, в стране Ивакуни,

Богам, как должно, жертвы принеси —

Опасны людям дальние дороги!

Как непрерывно сотнями рядов

Бегут на каменистый берег волны,

У мыса, у священного, шумя,

Так, милый друг, встаю, ложусь ли я,—

К тебе всегда любовью я исполнен!

Песня старшего секретаря Асада Ясу

Как будто бы травою мурасаки,

Которой, говорят, свои одежды

Окрашивают люди из Китая,

О, так же я свое окрасил сердце,

И о тебе все время полон думой!

Когда приблизится печальный день

И ты отправишься, мой друг,

В страну Ямато,—

Олени, что резвятся на полях,

И те подымут крик и будут громко плакать!

Ночь лунная сегодня хороша,

Вода прозрачная с журчанием струится,

Все, кто уходит в путь,

Кто не уходит в путь,

Давайте будем здесь гулять и веселиться!

С тех пор, как тебя проводил,

На кого неустанно глядел,

Словно в ясное зеркало я,—

В час вечерний и в утренний час —

Я в глубокой печали теперь…

Хоть белыми черные волосы стали,

Что черными были, как ягоды тута,

А время пришло

Повстречаться с тоскою,

Что болью тяжелою ранит мне сердце…

Здесь живя, не пойму,

Далеко ли Цукуси?

Верно, в той стороне,

Где далекие горы,

Над которыми тянутся белые тучи…

Как журавль в тростниках

В бухте той Кусакаэ

Бродит в поисках пищи,

Так и я… Как мне трудно!

Как мне трудно без друга!

О, с этих пор

В горах Кинояма

Унылой мне покажется дорога,

А я мечтал, что буду много, много,

Еще несчетно раз ходить по ней к тебе!

Мою одежду

Не давай носить другим,

Хотя ее касались руки

Простого рыбака из Нанива,

Что из воды вытаскивали сети…

О милый сад у дома моего,

Где жил и думал я беспечно,

Что в том саду

Жить буду вечно,

Как вечны небо и земля!

С тех пор, как виделись с тобою,

И часа даже не прошло,

А кажется:

Прошли и месяцы, и годы…

Так сильно мною ты любим!

О милый мой,

Кого хочу увидеть,

Кого люблю всем сердцем глубоко,

Как глубоко сокрыты корни сугэ

В земле средь распростертых гор!

Если только будем жить на свете,

Может быть, и встретимся с тобою…

Почему же ты

Явился мне во сне

И говорил: “Умрем, любимая, в разлуке”?..

Пусть даже мужественный рыцарь

И любит сильно, всей душой,

Но все же

С чувством слабых женщин

Его любовь нельзя сравнить.

Ужель любовь так быстро увядает,

Как лунная трава- цукигуса?

От друга моего,

О ком тоски полна,

И слова до меня не долетает!

Подобно облакам, что поутру встают

Над Касуга- горой

И с ней не расстаются,

О, если б так же ты все время был со мной,

Ты, на кого хочу все время любоваться!

Бывает так,

Что оставляют и уходят,

Но, сердцем всем

Жену свою любя,

Уйти в далекие края возможно ль, милый?

Коль не встречаются,

То, может быть, не любят,

Но, глядя на любимую мою,

Ее без памяти люблю

И потому, что делать мне, не знаю!

На мой подарок, что дала на память,

Гляди всегда и вспоминай меня!

Нить новояшмовых годов длинна —

И долго — сколько годы будут длиться —

Я тоже буду помнить о тебе!

Как сосны мацу на горе Тоба,

Где птицы белые летают,

Все время жду тебя,—

Ведь “мацу” значит “ждать”.

О, эти месяцы, что жду тебя, тоскуя…

Ах, ничего не зная обо мне,

Скучающей в селе далеком Таму,

Где по старинке в танце машут рукавом,

Ты так и не пришел в мой дом,

Как я тебя ни ожидала!

Ты можешь думать:

“Новояшмовые годы уже прошли,

Теперь уж все равно”,—

Но думать так нельзя, прошу тебя, мой милый,

Об имени моем по-прежнему молчи!

Ах, о моей любви

Ты не сказал ли людям?

Я видела во сне,

Что ларчик дорогой

Открыли и оставили открытым!..

Как плачущий журавль во мраке черной ночи,—

Лишь слышен крик его издалека,—

Ужели так же буду плакать я,

Лишь вести о тебе из стран далеких слыша

И больше никогда не видя здесь тебя?

Любя тебя,

Страдая безысходно,

У Нарских гор

Под маленькой сосной

Стою, исполненная горя и тоски!

Как тает белая роса

У дома моего

На травах, озаренных лучом вечерним,

Таю нынче я,

Любя тебя любовью безрассудной!

Пока не умерла,

Пока еще живу,

Как я могу о милом позабыть?

Пусть даже с каждым днем во много, много раз

Еще умножится моя тоска!

И даже мелкий тот песок на побережье,

Где много-много будешь дней идти,

С моей тоскою

Может ли сравниться?

Ответ мне дай, страж островов морских!

В непрочном и неверном мире

Так много глаз людских везде,

И потому тоскую о тебе,

Хотя живем с тобою близко,

Как близки камни, что мостком лежат в воде.

Да, от любви ведь тоже умирают люди!

Река, вода которой не видна,

Течет глубоко под землею, — так и я,

Невидимо для всех людей на свете

Я таю с каждым месяцем и днем…

Из-за тебя,

Кого я видела так мало,

Вдали, как утренний туман,

Я жизнь отдать и умереть готова,

Любя тебя, тоскуя о тебе!

В море, в Исэ, страх внушают могучие волны,

Что с шумом несутся

К скалистым своим берегам…

Человека, который внушает мне трепет,

Продолжаю любить до сих пор!

И в сердце даже

Я не думала, любимый,

Что будет так мучительна тоска,

Хотя ни горы, ни река

Не разлучают нас с тобою…

Лишь только наступает вечер,

Растет и множится в душе моей тоска,

И кажется, что ты, с кем раньше я встречалась,

Мне шепчешь нежные слова

И все стоишь передо мною!..

Когда б случалось так,

Чтоб умирали люди

Из-за тоски, что принесла любовь,

О, тысячу бы раз тогда, наверно,

Я умирала б вновь и вновь!

Во сне я нынче увидала,

Что бранный меч

Держу я при себе,

О, что же та примета означала? —

С тобой увидимся, мой друг!

Когда бы у богов и неба и земли

Вдруг справедливости не стало,—

О, только бы тогда

Мне умереть пристало,

Не встретившись, любимый друг, с тобой!

И я люблю, и ты не забывай!

Как ветер, дующий все время в бухте этой,—

Нет ни минуты, чтобы дуть он перестал,—

Вот так и ты, чтоб ни одной минуты

Ты обо мне не забывал!

Хоть и звучит здесь колокол вечерний,

Что говорит всем людям:

“Спать пора!” —

Но о тебе тоскою я полна,

И потому забыться сном не в силах!..

Любить того,

Кто вас не любит,—

И пользы нет, и нету смысла,

Как кланяться чертям голодным,

В буддийский храм придя молиться!

И в сердце даже

Думы не имела

О том, что вновь вернешься ты туда,

В селенье старое,

Где раньше я жила!

О, если б только ты здесь находился рядом,—

Пусть даже я не видела б тебя,—

Но слишком далеко

Теперь ты от меня,

И потому я оставаться здесь не в силах…

Не оттого ль, что думаю всегда

О том, что вряд ли вновь мы встретимся с тобою,

Вся грудь моя

Так сильно в эти дни

Наполнена тоскою безысходной!

И дальше мы с тобой

Должны молчать,

Зачем же вновь

Мы начали встречаться?

Ведь все равно ничем не кончится любовь…

Говорят, когда о чем-нибудь тоскуешь,

Вряд ли не заметят это люди.

Только с этим я нисколько не считаюсь,

Постоянно о тебе тоскую,

Жить на этом свете — я не в силах!

О тебе, что мне в ответ

Любовь не дарит,

Понапрасну буду только в голос плакать,

Так что из-за слез насквозь промокнут

Рукава одежды белотканой…

Милый мой,

Пускай в ответ любовь не даришь,

Но покрытое шелками изголовье,

Что тебе принадлежит, любимый,

Пусть всегда мне снится в сновиденьях!

Пусть бранного меча клинок вонзили,—

Об имени моем

Не сожалею я,—

Ведь годы долгие до этого жила

Без встреч, любимый мой, с тобою!

Оттого ль, что все сильней любовь,

Как прилив, что набегает с новой силой,

Заливая берег,

Где растет камыш,—

Не могу тебя забыть я, милый!

Средь ночи

Призывающие друга

Тидори! В час, когда грущу одна,

Обиды и тоски полна,

И вы кричите, — крепнет мое горе!

Словно корни камыша,

Что уходят глубоко

В землю в бухте Нанива,

Озаренной блеском волн,

Глубока твоя любовь,—

Говорил ты мне тогда.

Оттого, что клялся мне

Верным быть в своей любви

Ты на долгие года,—

Сердце чистое свое,

Словно чистый блеск зеркал,

Отдала тебе навек.

И был гранью этот день

Для моей любви к тебе…

Как жемчужная трава

Клонится у берегов

С набегающей волной,

В эту сторону и ту,—

В эту сторону и ту

Сердцем не металась я,—

Как большому кораблю,

Я доверилась тебе…

Сокрушающие мир

Боги ль разделили нас?

Или смертный человек

Нас с тобою разлучил?

Но тебя, что навещал

Каждой ночью,—

Нет теперь…

И гонца, что приходил

С веткой яшмовой,—

Все нет…

И от этого в душе

Нестерпима нынче боль!

Ягод тутовых черней —

Черной ночью напролет,

С ярко рдеющей зарей —

До конца весь долгий день —

Все горюю о тебе,

Но напрасна скорбь моя!

Все тоскую о тебе,

Но не знаю, как мне быть?

И недаром говорят

Все,

Что женщина слаба,

Словно малое дитя,

Только в голос плачу я

И брожу, блуждая, здесь.

Не дождаться, верно, мне

Твоего гонца…

Когда б ты с самого начала

Не уверял,

Что это — навсегда,

То разве тосковала б я

Так безутешно, как тоскую ныне?!

Не оттого ль, что обо мне

Все время думаешь с любовью,

Ты, что скитаешься в пути,

Где травы служат изголовьем,

Мне нынче грезишься во сне!

В пути, где травы служат изголовьем.

Так много долгих дней скитаюсь я!

И только о тебе

Я полон нежной думы,

Ты не тоскуй, любимая моя!

Закатилася луна

За иглы сосен,

Листья алых кленов отцвели…

Так же, как они, ушел и ты, любимый.

И проходят ночи без тебя…

О милая моя, о ком все говорят,

Что стоит встретить на дороге,—

И улыбнешься вмиг.

А я тоскую так,

Что, словно снег упавший, таю…

По берегу я шел,

Переплывал моря,

Прими же от меня в подарок карасей,

Что плавают среди морской травы,

Что выловил я только для тебя!

Из-за тебя

О нас шумит молва,

И потому святое очищенье

Я в водах Асука иду принять

В заброшенное старое селенье!

Верно, рукава моей одежды

Думаешь своим ты сделать изголовьем,

Рыцарь доблестный,

В слезах я утонула,

Волосы покрылись сединою…

То, что волосы покрылись сединою,—

Я не думаю,—

А вот про слезы,

Как бы ни было, уж так иль этак,

Допытаюсь о причине слез!

Почему, скажи мне,

Твой гонец пришел?

Я тебя ведь ждал, а не его,

В нетерпенье места я не находил,

Ожидая друга своего!

Ведь первые цветы

Осыпаться должны! —

Меня покинет дева молодая…

Но оттого, что велика молва людская,

Решиться не могу я к ней прийти!

В тебе сочувствия,

Я вижу, не найти,

Когда подумаю о том, как ты велела

Обратно мне домой идти,

Куда ведет такая дальняя дорога!..

Глазами вижу, но руками

Дотронуться не смею никогда,

Как лавр зеленый,

На луне растущий,—

Любимая моя, — что делать с ней?

Не оттого ли, что тоскуешь сильно,

Пригрезился ты мне во сне

На изголовье,

Крытом мягкой тканью,

К одной прижавшись стороне?..

И дома, находясь с тобою,

Я сколько ни гляжу, не нагляжусь,

А здесь, в пути,

Где изголовье — травы,

Мне радостно с супругом вместе быть!

Хотя и взял с собою я жену

В далекий путь, где травы — изголовье,

Но все равно я здесь ее храню,

Как жемчуг дорогой в ларце,

Своей любовью!

Мою одежду

Я в знак памяти дарю!

И ты, не покидая изголовья, что крыто шелком,

Обними ее с любовью,

И вместе с ней ложись и спи!

С одеждою, что ты, любимый мой,

Мне подарил, когда мы были вместе,

Как знак супружества,

Не разлучусь вовек,

Пускай она и бессловесна!

С тех пор, как я с тобой расстался,

Всего лишь ночь одна прошла,

И все ж

Покоя не найдет душа,

Как будто месяцы прошли в разлуке…

Песня, посланная девицей в ответ

Не оттого ли, что, друг мой любимый,

Ты полон все время глубокой тоски,

В снах этих черных, как ягоды тута,

Ты грезишься мне И заснуть не даешь…

О твоем селе,

И близком, и любимом,

Словно о колодце дальнем облаков,

Неизменно думаю с тоскою,

А еще и месяц не прошел…

Ты считаешь, что сказать: “Я порываю”,—

Это значит — поразить бедой,

А каленый меч

Приставить и не ранить,

Разве это лучше, милый мой?

Я милую люблю

И вот — обеспокоен:

Напрасно думал я — лишь стоит полюбить

И сразу, как на прялку нить,

Легко к себе привлечь ее сумею!

Если б в этом мире,

Суетном и бренном,

Я была бы женщина простая,

Воды Анасэ, что перейти хотела,

Разве я тогда не перешла бы, милый?

Как я теперь

Печалюсь и горюю,

Когда подумаю, что отпустить могла

Тебя, которого без памяти любила

И берегла, как жизни этой нить…