Маньяк и тайна древнего русского клада

Пролог

Подходило к своему завершению одно из самых жестоких столетий, когда-либо известных со времен существования всего человечества. Уже заканчивался ноябрь 1998 года, готовый плавно перейти в декабрь и затем стремительно ворваться в последний год уходящего в прошлое второго тысячелетия. Чем же знаменателен этот период, приковавший к себе столь пристальное внимание?

Не стоит углубляться во все хитросплетения общественной жизни, происходившие тогда в Великой России, следует остановиться лишь на одном частном случае, вытекающим из всего того хаоса, образовавшегося в те далекие времена в некогда могучей стране, раздираемой теперь на части бессовестными политиками и бандитскими группировками.

Итак, шел третий вторник на удивление погожего ноября месяца. По одной пустынной Ивановской улочке, двигаясь осторожной походкой, пробирался молодой человек, одетый в черную кожаную куртку и обыкновенный спортивный костюм. На ногах у него были обуты потрепанные, видавшие виды, кроссовки. Своим угнетенным состоянием и угрюмой, но довольно красивой физиономией он совсем неподдельно выражал, что с ним приключились какие-то довольно серьезные неприятности. Озираясь по сторонам, словно бы боясь, что из темноты могут внезапно показаться его преследователи, мужчина бросал испуганные взгляды на окружавшую его со всех сторон пустынную местность. Стояла глубокая ночь, и на улице не было видно ни единого человека.

Несмотря на столь позднее время, беглец был не одинок – его сопровождала маленькая шестилетняя девочка. Она была напугана не меньше отца, – а молодой человек ей, конечно же, приходился отцом – поэтому периодически жалобно всхлипывала, увлажняя щеки непрекращающимися слезами, обильно сочившимися из ее ярко-зеленных, поистине изумрудных, глазок. Не стоит говорить, что девчушка была тем привлекательнее, чем ее маленькая головка была украшена пышными белокурыми волосами, а чуть продолговатое нежное личико было невероятно прекрасно и выглядело практически безупречно.

– Папа, – обратилась она к встревоженному мужчине, не в силах скрыть дрожь в своем совсем еще юном голосе, вопреки необычности ситуации продолжавшим сохранять звонкие интонации, – я очень боюсь. Когда наконец мы уже придем…

Куда именно они собирались, дочка не уточнила, потому что, если уж быть до конца откровенным, сама не знала, куда ее увлекает родитель. Хотя она была еще достаточно несмышленой, но все же, по тому перепуганному состоянию, в каком пребывал последние несколько часов ее всегда жизнерадостный и обычно спокойный отец, она каким-то невероятным детским чутьем отчетливо понимала, что случилось что-то очень серьезное и что их жизни подвергаются вполне реальной опасности. Поэтому-то она и была уверена, что увлекающий ее за собой молодой человек обязательно найдет какой-нибудь выход и сможет сделать так, чтобы они надежно спрятались, избежав сгустившихся над ними неведомых и наполненных ужасом неприятностей. Именно поэтому она и задала свой вопрос и теперь с надеждой поглядывала на не обретшего еще мужественных очертаний родителя, дожидаясь утвердительного ответа.

– Прости, Наташечка, – печальным голосом ответил ей спутник, опускаясь перед ней на колено, – но, по-видимому, идти нам сейчас некуда… Твой папа втянул тебя, детка, в такое нехорошее и опасное дело, что, как из него теперь выйти, он просто не знает. Меня, скорее всего, непременно убьют, – тут девочка стала реветь еще больше, – но я все-таки хочу поведать тебе одну очень страшную тайну, которой и сам стал лишь случайным свидетелем, но из-за которой с нами и случились все последние неприятности.

– Какую тайну? – сквозь слезы промолвила рыдающая Наташа.

– Недавно мой босс, – начал свою печальную повесть рассказчик, также увлажняя глаза струившейся влагой, – раздобыл одну секретную карту, где было указано, как можно найти спрятанное древними «русичами» сокровище. Я имел большую неосторожность и завладел этой ценной находкой, и именно из-за этого наши с тобой жизни и подвергаются сейчас совсем нешуточной и ужасной опасности. Так получилось, что оригинал этой карты был уничтожен, но я вовремя сумел нарисовать с него копию – ты же знаешь, как я отлично рисую? – девчушка утвердительно кивнула своей небольшой белокурой головкой, а мужчина между тем продолжал: – Я разделил ее на две равные части и спрятал их обе в двух маленьких медальонах. Один отдал твое маме, а другой оставил себе.

Тут молодой человек достал из кармана простенький небольшой предмет, имеющий овальную форму, и, нажав на миниатюрную кнопочку, открыл верхнюю крышку. Внутри оказалось изображение привлекательной девушки, очаровательной улыбкой «смотревшей» с имевшейся в основании корпуса фотографии.

– Здесь, – тем временем продолжал не перестававший плакать родитель, однако все же стремившийся взять себя в руки, – между «фоткой» и корпусом и спрятан тот злосчастный клочочек. Я отдаю медальон тебе. Храни его как зеницу ока, делая это до поры до времени, пока не станешь достаточно взрослой. Тогда вы с мамой соедините свои половинки и добудете то сокровище, которое сможет обеспечить вам полностью безбедную жизнь – вплоть до самого скончания вашего века. Никому не говори про свою половину, даже своей матери, потому что никто не должен быть в курсе того, что тебе известна эта страшная тайна, а иначе – не останется тебе на спасение совсем никакой надежды. Я-то, уж точно, только по той простой причине, что познал этот страшный секрет, сразу стал обречённым на смерть, но тебя я попробую все-таки выручить и попытаюсь отвести от своей дочки неминуемую опасность. Я тебя сейчас спрячу, а когда мама выйдет из родильного дома, – где, как тебе известно, она вот-вот родит тебе братика – вы друг друга отыщите и дальше станете просто жить, уже полностью избавившись от тягостных и мучительных неприятностей. Меня к тому времени уже, «по-любому», не будет, а вы, соответственно, перестанете по моей непростительной глупости подвергаться какому бы то ни было риску.

После этих слов малышка разразилась безудержным ревом и, будучи не в силах больше промолвить ни единого слова, бросилась к ближайшему родственнику прямо на шею, крепко прижимаясь к нему своим маленьким, хрупким тельцем. Отец в это время прятал кулон в карман ее куртки, и сделал это как раз вовремя, так как именно в этот момент – словно бы из ниоткуда! – перед ними возникли три разгоряченные быстрым бегом фигуры, одетые в утепленные костюмы, больше пригодные для спортивного назначения.

– Ага, «мерзавец», – проговорил тот, что выглядел представительнее всех остальных, – наконец-то попался. Долго мы за тобой бегали, но, как говорится, «Бог не Никита-Харинский», и он видит, кому следует воздать по заслугам; настал и тебе, «братан», черед за все расплатиться.

– Хватит с ним лясы точить, – резким окриком оборвал говорившего маленький, плюгавенький человечек, хотя и не обладавший значительной физической силой, но среди остальных выделявшийся сильным духом и мужественной натурой и явно обладавший в этой группе безграничным авторитетом, – босс сказал, что его «валить» нужно сразу: он узнал страшную тайну, а жить с таким тяжким грузом на сердце ему дальше попросту не под силу.

Тут он достал из кармана револьвер еще дореволюционного времени, приставил дуло ко лбу мужчины – как известно стоявшего на правом колене – и произвел один, только единственный, выстрел, оборвавший существование этого, в принципе, в обычной жизни нетрусливого человека.

– Убей девчонку, – бросил он, мотнув головой, бандиту, заговорившему в этой ситуации первым, – нам велено сделать все аккуратно и не оставить за собой совсем никаких «следов».

Мужчина, к которому обращались эти слова, пораженный такой безграничной жестокостью, открыл было от удивления рот, однако возразить ничего не посмел, а только молча взял за плечо обливавшуюся слезами малышку и повел ее в затемненную часть переулка.

– Правильно, – с усмешкой прокричал главный, – а трупик сбросишь в канаву – так, чтобы подольше искали.

Он беззаботно рассмеялся своей, как ему показалось, удавшейся шутке, а его товарищ, удалившись на приличное расстояние, тем временем зажимал своей огромной ладонью рот беззащитной девчушке и опускался перед ней на колени.

– Послушай меня очень внимательно, – говорил он повелительным полушепотом, – от того, как ты себя поведешь в дальнейшем, будет зависеть то очень серьезное обстоятельство – останешься ли ты в живых или же нет.

Не в силах сдерживать беспрестанно струившихся слез, маленькая девчушечка какой-то своей не по-детски развитой интуицией осознала, что этот большой человек почему-то питает к ней исключительно добрые чувства, поэтому, сама не зная, как это у нее получилось, перестала хныкать и молча внимала тому, что ей сейчас говорилось; мужчина тем временем продолжал:

– Я сейчас выстрелю вот из этого пистолета, – здесь он показал оружие модели «Тульского Токарева», – но сделаю это так, чтобы ты в этом случае нисколько не пострадала. Ты должна при этом только молчать, ни в коем случае не реветь и не говорить ни единого слова, иначе сюда придет тот, другой, дядька, а уж он тебя, точно, не пожалеет.

Наташа утвердительно кивнула своей небольшой головкой, как бы таким движением подтверждая, что все понимает предельно ясно. Вместе с тем невероятно обильные слезы, лившиеся по ее вздрагивающим щекам, продолжали увлажнять ее нежную кожу, не забывая проникать и в приоткрытый, но тем не менее молчаливый ротик. Оказавшийся же таким сердобольным бандит в то же самое время подводил милосердное напутствие к своему окончанию:

– Я оставлю тебя здесь, в придорожной канаве, где ты непременно должна дождаться, пока мы все не уйдем. Только потом выбирайся наружу и отправляйся сразу домой, а здесь ни в коем случае не задерживайся, даже для того, чтобы поплакаться над телом родителя. Все ли тебе, деточка, ясно?

– Да, – дрожащим голосом проговорила малышка, совсем как взрослая собрав воедино всю свою детскую волю.

В этот момент раздался грубый голос того, кто в этой группе отдавал приказания:

– Ты чего, Буйвол, так долго? «Застрял» что ли в девчонке? – на этой фразе послышался злорадный смешок, возвещавший, что говоривший и его спутник сильно довольны от этой, как они полагали, совсем даже не плоской шутки, однако длилось это недолго, и маленький человек, просмеявшись, визжащим голосом крикнул: – Если решил позабавиться, то мы здесь сейчас не за этим; найдешь себе кого-нибудь после. Давай кончай маленькую «стервозку», да пора уже сваливать, а то и так мы здесь основательно задержались.

– Все, больше медлить нельзя, – пробурчал добродушный мужчина, направляя отливающее вороненной сталью оружие кверху, – зажмурься, и тогда я стреляю.

Наташа тут же исполнила это нехитрое указание, и в то же мгновение прозвучал оглушительный выстрел, возвещая остальным, что их «грязная» миссия закончена полностью. Как и обещал, человечный бандит спустил перетрусившую малышку в придорожный кювет, где она, обливаясь слезами, продолжила беззвучно плакать, сам же вернулся к оставленным неподалеку товарищам и неестественно грубым тоном отчитался о как бы совершенном им крайне отвратительном деле:

– Как всегда, мне достается самая «грязная» работенка: никто не хочет брать на себя ответственность – убивать совсем еще маленького ребенка. До чего же мы все докатились: с детьми начали воевать?! Тьфу!

Здесь он смачно сплюнул на землю и пошел прочь, увлекая за собой своих преступных подельников, не перестававших радоваться от удачно выполненного задания.

***

В то же самое время во втором родильном отделении города молодая и очень красивая девушка, обладавшая удивительными зелеными и большими глазами, а также бесподобными белокурыми волосами, готовилась к обещавшим быть сложными родам; ее уже положили на хирургический стол и склоняли делать необходимые в таких случаях потуги; вокруг столпился медперсонал, одетый в соответствующие случаю белые спецодежды. Облаченные в одинаковые халаты и оставаясь с закрытыми повязками лицами, они все имели определенную схожесть и, за исключением фигуры, не представляли собой никаких внешних отличий. Работники здравоохранительной сферы были озабочены явно чем-то серьезным и, переглядываясь между собой, обсуждали создавшуюся у их пациентки довольно серьезную ситуацию.

– У нее началось обильное кровотечение, – говорил тот, что казался среди остальных более старшим, – а в существующих условиях мы вряд ли ее сможем остановить; надо принимать какое-то ответственное решение.

– То есть? – переспросила молодая на вид медсестра, обычно помогавшая хирургу при проведении операций, – получается, что надо спасать малыша… а девушка?.. Пусть она в этом положении остается попросту обреченной – так, что ли?..

– Похоже на то, – согласился более опытный врач, беря в руки острозаточенный скальпель, – я делаю ей кесарево сечение, достаю младенца, а дальше уже будем пытаться спасти и саму мамашу, хотя… если быть до конца честным, лично я не вижу в этом никакого определенного смысла.

– Постойте, – взмолилась истекающая кровью молодая и прекрасная пациентка, наполняя изумрудные глазки слезами, – перед тем, как я умру, окажите мне одну маленькую услугу…

Здесь она замолчала, вероятно пытаясь принять какое-то важное для себя решение, и, после того как доктор ответил: «Говорите, мы же сделаем все, что находится в наших силах», – продолжила:

– Вы видите: у меня имеется простенький медальончик, – здесь она рукой показала на болтавшуюся на ее прекраснейшей шее дешевую, даже не серебренную, вещицу, – я бы очень хотела, чтобы он в любом случае оказался у моего родившегося ребенка, и пусть он и не дорогой, но это будет служить ему памятью о его безвременно ушедшей родительнице. Пожалуйста, сделайте так, как я вас прошу: для меня это очень и очень важно.

– Хорошо, – любезно согласился профессиональный врач, не видя в этой, вполне обыденной, просьбе ничего сверхъестественного и тем более невыполнимого, – мы поступим так, как Вы нас просите, и прикрепим этот предмет к сопроводительным документам. Сейчас же я советую Вам расслабиться: мы начинаем проводить операцию.

Девушка кивнула головой, обозначая таким образом свое полное согласие, и в этот момент острый скальпель, ведомый рукой опытного хирурга, стал медленно надрезать упругую кожу на ее неестественно большом животе; роженица тихонько вскрикнула и в тот же самый момент потеряла сознание. Больше оно к ней уже не вернулось, потому что с этой минуты и сама ее жизнь медленно, но вместе с тем и бесповоротно покидала это молодое и невероятно прекрасное тело, так еще полностью и не познавшее всех прелестей земного существования.