Маньяк из Бержерака

Глава 9 Похищение певички

Смущенный вид Ледюка забавлял Мегрэ, когда тот проворчал:

— Что ты называешь деликатным заданием, которое собираешься поручить мне?

— Если хочешь, это такое задание, которое можешь выполнить только ты! Ну ладно! Не строй такую кислую физиономию! Тебе не придется ни грабить прокурора, ни взламывать виллу Риво…

И Мегрэ пододвинул ему газету из Бордо, отметив ногтем небольшое объявление:

Ледюк не улыбался. Он мрачно смотрел на Мегрэ.

— Ты хочешь, чтобы я изображал нотариуса?

В его голосе было так мало энтузиазма, что мадам Мегрэ, находившаяся в глубине комнаты, не смогла сдержать улыбки.

— Да нет же! Это объявление появилось примерно в десяти газетах Бордо и парижской прессе…

— Почему Бордо?

— Не беспокойся… Сколько поездов приходит в Бержерак в день?

— Три или четыре!

— На улице не жарко, не холодно. Дождя нет. Есть ли на вокзале буфет? Есть. Так вот твое задание: ты будешь встречать на перроне каждый поезд, пока не увидишь мадам Босолей…

— Но я ее не знаю!

— Я тоже! Даже не знаю, толстая она или худая. Ей должно быть от сорока до шестидесяти лет. Думаю, она скорее толстая.

— Но раз в объявлении говорится, что надо прийти сюда, не понимаю, почему…

— Тут все очень просто! Видишь ли, лично я убежден, что на вокзале будет кто-то третий, чтобы помешать ей прийти сюда. Задание понятно? Даму все равно надо привести сюда. Действуй половчее!

Мегрэ никогда не видел вокзала в Бержераке, но перед ним была изображавшая его открытка. На ней видны перрон, ярко освещенный солнцем, контора начальника вокзала, склад… Интересно было представить беднягу Ледюка, гуляющего в своей соломенной шляпе в ожидании поезда, оглядывающего пассажиров, идущего за каждой пожилой дамой, спрашивая при случае, не зовут ли ее Босолей.

— Я могу на тебя рассчитывать?

— Раз надо!

И с несчастным видом Ледюк ушел. Видно было, как он пытался включить зажигание в машине, ему это не удалось, и он долго крутил ручку мотора.

Через какое-то время в комнату вошел ассистент, заменявший доктора Риво. Он многословно приветствовал сначала мадам Мегрэ, затем комиссара.

Это был рыжий молодой человек, худой и застенчивый, который натыкался на мебель и постоянно извинялся.

— Простите, мадам… Не могли бы вы сказать, где горячая вода? — И едва не опрокинув ночной столик: — Простите… Ах, простите…

Осматривая рану Мегрэ, он спрашивал:

— Я вам не делаю больно?.. Простите… Вы не могли бы держаться прямее?.. Простите…

Мегрэ улыбнулся, подумав о Ледюке, который ставит сейчас свой старый «форд» на стоянку у вокзала.

— У доктора Риво много работы?

— Да, он очень занят! Он всегда очень занят.

— Энергичный человек, верно?

— Очень энергичный! Я бы сказал, это замечательный человек! Простите… Представляете, он начинает работать в семь утра с бесплатных консультаций… Потом клиника… Затем больница… Заметьте, он не полагается на своих ассистентов, как многие другие, а все хочет посмотреть сам…

— Вам никогда не приходила мысль о том, что он, может быть, вовсе не врач?

Молодой человек чуть не задохнулся от возмущения, но решил лишь вежливо улыбнуться.

— Вы шутите! Доктор Риво — не врач! Это большой специалист. Если бы он стал жить в Париже, он бы сделал там блестящую карьеру.

Мнение его было искренним. В молодом человеке чувствовалась настоящая убежденность, без всяких задних мыслей.

— Вы знаете, в каком университете он учился?

— По-моему, в Монпелье. Да, это точно… Он рассказывал мне о своих преподавателях. Потом он был ассистентом доктора Мартеля в Париже.

— Вы в этом уверены?

— В его лаборатории я видел фотографию доктора Мартеля со всеми его учениками.

— Любопытно…

— Простите… А что, вы в самом деле подумали, что доктор Риво не врач?

— Да нет…

— Я вам еще раз говорю и можете мне поверить: это мастер своего дела! По-моему, у него лишь один недостаток: он слишком много работает — при такой нагрузке он быстро сгорит. Я несколько раз видел его таким нервным, что…

— В последнее время?

— И в последнее время тоже! И все же, вы видели, он позволил мне подменить его здесь, только когда все пошло на поправку. А ведь случай-то не слишком тяжелый! Другой бы вас с самого начала передал ассистенту…

— Те, кто с ним работают, его очень любят?

— Все им восхищаются.

— Я спрашиваю, любят ли?

— Ну да… вероятно… почему бы и нет…

Однако в тоне его была сдержанная нотка. Он явно делал различие между восторгом и любовью.

— Вы часто бываете у него?

— Никогда. Я вижу его каждый день в больнице.

— Так что вы не знакомы с его семьей?

Во время этой беседы осмотр раны и перевязка шли своим чередом, все привычные жесты, которые теперь Мегрэ уже мог предвидеть заранее, шли один за другим. Штора была опущена и защищала от солнца, но не гасила шум с площади.

— У него красивая свояченица.

Молодой человек не ответил, сделав вид, что не слышал.

— Он ведь часто ездит в Бордо, правда?

— Его вызывают туда иногда! Если бы он хотел, он бы делал операции в Париже, в Ницце — везде, даже за границей…

— Несмотря на свою молодость?!

— Для хирурга это плюс! Как правило, пожилых хирургов не любят.

Осмотр был закончен. Ассистент мыл руки, искал полотенце, бормотал принесшей его мадам Мегрэ: «О, простите…»

Новые черты к портрету доктора Риво. Коллеги считают его метром. Он работает, не жалея себя!

Тщеславен? Возможно! Однако он не перебирается в Париж, где ему самое место.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила мадам Мегрэ, когда они остались одни.

— Я?.. Подними, пожалуйста, штору! Это точно, что он врач. Иначе он не смог бы долго обманывать окружающих, тем более что работал он не при закрытых дверях приемного кабинета, а в больнице…

— И все же, в университетах…

— Погоди, всему свой черед… Сейчас я жду Ледюка, его явно будет смущать его спутница. Ты не слышала поезда? Если это из Бордо, то, может быть…

— На что ты надеешься?

— Увидишь! Дай мне спички…

Ему было лучше. Температура упала до тридцати семи и пять, и одеревенелость правой руки почти прошла. Еще лучший признак — то, что он больше не мог оставаться в постели без движения. Он все время ворочался, поправлял подушки, приподнимался, вытягивался…

— Ты должна позвонить в несколько мест.

— Кому?

— Я хочу знать, кто где находится из тех людей, которые меня интересуют. Сначала позвони прокурору. Когда услышишь его голос, положи трубку…

Так она и сделала. В это время Мегрэ смотрел на площадь, попыхивая трубкой.

— Он у себя!

— Теперь позвони в больницу. Спроси доктора…

Он тоже был на месте!

— Остается позвонить к нему на виллу. Если к телефону подойдет его жена, спроси Франсуазу. Если Франсуаза, спроси Риво…

Ответила мадам Риво. Сказала, что сестры нет дома и спросила, не может ли она что-нибудь ей передать.

— Клади трубку!

Эти люди, наверное, ломают голову, и все утро будут гадать, кто им звонил!

Через пять минут гостиничный автобус привез с вокзала трех пассажиров, и швейцар поднимал их чемоданы в номера. Затем почтальон привез на велосипеде почту в отделение.

Наконец раздался характерный звук клаксона старого «форда», затем шум самой машины, затормозившей у стоянки. Мегрэ увидел, что рядом с Ледюком кто-то сидел, и, кажется, третий человек сидел на заднем сиденье.

Он не ошибся. Бедный Ледюк вышел первым, в замешательстве огляделся, как человек, боящийся выглядеть смешным, помог выйти из машины толстой даме, которая чуть не упала ему в объятия.

В это время через заднюю дверь спрыгнула на землю девушка. Первым делом она бросила рассерженный взгляд на окно Мегрэ. Это была Франсуаза, одетая в кокетливое салатовое платье.

— Мне остаться? — спросила мадам Мегрэ.

— Почему бы и нет?.. Открой дверь… Они идут…

На лестнице раздавался какой-то грохот. Было слышно тяжелое дыхание толстой дамы, которая вошла первой, вытирая рот платком.

— Здесь этот адвокат, который не адвокат?

Вульгарный голос. И не только голос! Ей, наверное, было не больше сорока пяти. Во всяком случае, она еще пыталась выглядеть красивой, была накрашена, как актриса в театре. Блондинка с пышным и дряблым телом, с вялыми губами.

При взгляде на нее казалось, что ты ее уже где-то видел. И вдруг понимаешь: это была редкая теперь типичная певичка кафе-шантана прошлых времен! Рот сердечком. Талия затянута корсетом. Наглый взгляд. И эти молочные, очень открытые плечи. Эта манера подпрыгивать при ходьбе, смотреть на собеседника, как смотрят на публику со сцены…

— Мадам Босолей? — очень вежливо спросил Мегрэ. — Прошу вас, садитесь… Вы тоже, мадемуазель…

Ледюк оставался у двери, такой жалкий, что можно было догадаться, как непросто ему было выполнить поручение.

— Успокойтесь, мадемуазель. И простите меня за то, что я хотел увидеть вашу мать…

— Кто вам сказал, что это моя мать?

Мадам Босолей ничего не понимала. Она смотрела по очереди то на Мегрэ, абсолютно спокойного, то на Франсуазу, застывшую от злости.

— По крайней мере, я так предполагаю, раз вы встречали ее на вокзале…

— Мадемуазель хотела помешать своей матери прийти сюда! — пробормотал Ледюк, упершись взглядом в ковер.

— И что ты тогда сделал?

На это ответила Франсуаза:

— Он угрожал нам… Говорил об ордере на арест, словно мы воровки какие-нибудь… Пусть он покажет ордер на арест, или я…

И она протянула руку к телефону. Ледюк явно превысил свои полномочия. И сам он не был от этого в восторге.

— Представляю, какой они устроили скандал в зале ожидания! Минуточку, мадемуазель, кому вы хотите звонить?

— Ну… Прокурору…

— Садитесь!.. Имейте в виду, что я не мешаю вам звонить ему… Напротив!.. Только в общих интересах вам лучше не спешить с этим…

— Мама, я тебе запрещаю отвечать на его вопросы!

— Я ничего не могу здесь понять! В конце концов вы нотариус или комиссар полиции?

— Комиссар!

И она сделала жест, который словно говорил: «Ну, в таком случае…».

Было видно, что эта женщина уже сталкивалась когда-то с полицией и с тех пор уважает или, по крайней мере, опасается этого заведения.

— И все же я не понимаю, почему…

— Мадам, не беспокойтесь… Сейчас я вам объясню… Мне просто нужно задать вам несколько вопросов…

— Что, никакого наследства нет?

— Еще не знаю…

— Это отвратительно! — крикнула Франсуаза. — Мама, не отвечай ему!

Она не могла сидеть спокойно. Рвала ногтями носовой платок. И время от времени бросала на Ледюка ненавидящий взгляд.

— Думаю, что по профессии вы артистка эстрады?

Мегрэ знал, что два эти слова затронут чувствительные струны в душе его собеседницы.

— Да, мосье… Я пела в «Олимпии» в то время, когда…

— В самом деле, я, кажется, помню ваше имя… Босолей… Ивонна, не так ли?..

— Жозефина Босолей!.. Но доктора советовали мне теплый климат, и я гастролировала в Италии, в Турции, в Сирии, в Египте…

Времена кафе-шантанов! Мегрэ очень хорошо ее представлял на маленьких подмостках этих модных в Париже заведений, которые посещали все городские хлыщи и чиновники… Затем она спускалась в зал, обходила столики с подносом в руке, под конец пила шампанское в той или иной компании…

— Вы осели в Алжире?

— Да! В Каире у меня родилась старшая дочь.

Франсуаза готова была закатить истерику. Либо броситься на Мегрэ!

— Отец неизвестен?

— Пардон! Я его очень хорошо знала… Английский офицер, он служил в…

— В Алжире вы родили вторую дочь, Франсуазу…

— Да… И это был конец моей театральной карьеры… В общем, я довольно долго болела… Когда поправилась, потеряла голос…

— А потом?

— Отец Франсуазы помогал мне, пока его не отозвали во Францию… Он работал в таможенном управлении…

Все как и ожидал Мегрэ. Теперь он мог представить дальнейшую жизнь в Алжире матери и двух дочерей: у Жозефины Босолей, еще не потерявшей своей привлекательности, были солидные друзья. Девочки росли…

Разве не предстояло им пойти по стопам матери?

Старшей было шестнадцать лет…

— Я хотела сделать из них танцовщиц! Потому что танцевать все же лучше, чем петь! Особенно за границей! Жермен стала заниматься с одним моим старым товарищем, который жил в Алжире…

— Она заболела?

— Она вам говорила об этом?.. Да, у нее всегда было слабое здоровье… Может, оттого, что слишком много ездила еще ребенком. Я ведь не хотела давать ее кормилице. Я устраивала что-то вроде колыбели между полок в купе…

Славная, в общем-то, женщина! Теперь она чувствовала себя в своей тарелке! Наверное, она даже не понимала, почему злится ее дочь. Разве Мегрэ не разговаривал с ней вежливо, предупредительно? И говорил простым, понятным языком!

Она была певицей, ездила на гастроли. У нее были любовники, затем дети. Разве все это не было в порядке вещей?

— У нее были больные легкие?

— Нет, что-то с головой… Все время жаловалась, что она у нее болит… Потом, в один прекрасный день, подхватила менингит, и ее пришлось срочно положить в больницу…

Стоп! До сих пор все шло как по маслу. Однако теперь Жозефина Босолей дошла до какого-то предела. Она не знала, что ей говорить, и искала глазами Франсуазу.

— Мама, комиссар не имеет права тебя допрашивать! Не говори больше ничего!

Легко сказать! Она-то знала, как опасно сердить полицейских. Ей очень хотелось угодить всем сразу.

Ледюк, уже пришедший в себя, подмигивал Мегрэ, словно говоря: «Дело двигается!»

— Послушайте, мадам… Вы можете говорить или молчать… Ваше право… Но это не значит, что вас не заставят говорить в другом месте… Например, на суде…

— Но я ведь ничего не сделала!

— Вот именно! Поэтому-то мне кажется, лучше всего было бы не молчать. А что касается вас, мадемуазель Франсуаза…

Та не слышала. Сняла трубку. Говорила по телефону нервно, глядя украдкой на Ледюка, словно боясь, что тот вырвет у нее трубку из рук.

— Алло!.. Он в больнице?.. Неважно!.. Нужно вызвать его сейчас же!.. Или же передайте ему, чтобы он не терял ни минуты и приезжал в гостиницу «Англия»… Да… Он поймет. Это звонила Франсуаза!..

Она слушала еще некоторое время, положила трубку, холодно, с вызовом посмотрела на Мегрэ.

— Он сейчас приедет… Мама, ничего не говори…

Она вся дрожала. Капельки пота стекали по ее лбу, смачивая волосы на висках.

— Видите ли, господин комиссар…

— Мадемуазель Франсуаза… Заметьте, я не мешал вам звонить. Наоборот!.. Я больше не буду допрашивать вашу мать… А сейчас хотите совет?.. Позвоните и господину Дюурсо, он у себя.

Франсуаза хотела понять, что он задумал. Колебалась. Наконец резким движением взяла телефонную трубку.

— Алло?.. Сто шестьдесят семь, пожалуйста…

— Ледюк, иди сюда!

Мегрэ что-то шепнул ему на ухо. Ледюк, казалось, был удивлен, смущен.

— Ты думаешь, что?..

Наконец он ушел, и видно было, как он заводил ручкой свою машину.

— Это Франсуаза… Да… Я звоню из комнаты комиссара… Приехала моя мать… Да!.. Комиссар просит, чтобы вы пришли… Нет! Нет!.. Уверяю вас, нет…

Каскад этих «нет» прозвучал громко и отчаянно.

— Да говорю же вам, что нет!

Она продолжала стоять у стола, словно застыв. Закуривая трубку, Мегрэ смотрел на нее с улыбкой, а Жозефина Босолей в это время пудрилась.