Маргарет Тэтчер. Женщина у власти

Глава пятнадцатая В ЭПИЦЕНТРЕ БУРИ

Маргарет Тэтчер умеет настоять на своем. Но и ей случалось попадать в острейшие критические ситуации, каждая из которых любому премьер-министру могла бы стоить его поста. Наиболее ярким примером такого положения была война на Фолклендах. Другим — хотя и совершенно иного рода — был эпизод со взрывом бомбы в Брайтоне. Но был и еще один случай, когда судьба Тэтчер висела буквально на волоске. Самое удивительное, что за пределами Англии этот политический кризис остался почти незамеченным. «Дело Уэстленд» поначалу казалось не более чем легкой тучкой на горизонте. Под конец же оно разрослось до катастрофических размеров, привело к расколу внутри кабинета, до основания потрясло все правительство. Дело это стало «уотергейтом» Тэтчер, самым серьезным ее политическим просчетом, реально поставившим вопрос о возможности ее отставки. «Быть может, к завтрашнему вечеру я уже не буду премьер-министром», — сказала она помощникам 27 января 1986 года {1}.

История эта начиналась настолько просто, что не удивительно было не разглядеть с первых шагов ее потенциального значения. Она казалась вначале несложным финансовым вопросом, касавшимся одной-единственной фирмы — «Уэстленд корпорейшн», единственной в Англии, которая производила вертолеты. В отличие от настоящего Уотергейта, в «деле Уэстленд» не было ничего противозаконного.

В центре него оказалась прежде всего проблема стиля работы Тэтчер и ее методов управления: того, как она использовала данную ей власть или злоупотребляла ею; как строила отношения с кабинетом, ведомствами, личными помощниками; того, не превращаются ли ее слишком тесные союзнические связи с Соединенными Штатами иногда в причину затруднений для самой Англии.

Все началось в конце 1985 года. Расположенная в Сомерсете фирма «Уэстленд» принесла в тот год 140 миллионов долларов убытков и была на грани полного финансового краха. Ее руководство занялось поисками возможных партнеров с тугим кошельком. Находящаяся в штате Коннектикут, США, корпорация «Юнайтэд текнолоджиз» (ЮТ), у которой были давние связи с «Уэстленд», предложила купить часть акций последней. Цель этого предложения состояла в том, чтобы дочернее вертолетное предприятие ЮТ фирма «Сикорский» получила бы плацдарм для операций в Западной Европе.

Ранее английская сторона предлагала купить акции «Уэстленд» нескольким западноевропейским фирмам, но ни одна из них не проявила заинтересованности. Тем не менее министр обороны Англии Майкл Хизлтайн отрицательно отнесся к предложению ЮТ. Он полагал, что если американская компания поставит под свой контроль исследования и разработки, ведущиеся в лабораториях «Уэстленд», то Англия останется без собственных технологических позиций в этой отрасли промышленности. По его мнению, намечавшаяся сделка грозила стать еще одним звеном в более широком процессе, который в конце концов приводил бы к глубоким переменам в соотношении сил внутри НАТО. Хизлтайн вел в это время переговоры со своим американским коллегой Уайнбергером относительно размещения в Великобритании американских крылатых ракет и распределения контрактов под планы «звездных войн». Его все более волновало, что отношения в сфере обороны между США и Западной Европой были далеко не равными. У Соединенных Штатов были средства, они нанимали лучшие умы, и складывалась опасность того, что в недалекой перепективе Соединенные Штаты станут полностью доминировать в Североатлантическом союзе.

Хизлтайн призывал к более тесному сотрудничеству стран Западной Европы с тем, чтобы противостоять технологическому превосходству Соединенных Штатов. Кое-какого успеха в этом направлении он добился. В начале 1985 года он сыграл ключевую роль в достижении соглашения между пятью западноевропейскими странами в производстве истребителя. Теперь, на фоне предложения ЮТ, Хизлтайн занимался организацией консорциума западноевропейских фирм оборонной промышленности, который мог бы выкупить «Уэстленд». В него входили бы две английские фирмы — «Бритиш аэроспейс» и «Дженерал электрик оф Бритэн», а также западно-германская «Мессершмидт-Бельков-Блом», итальянская «Аугуста» и французская «Аэроспасьяль».

Но в этой деятельности Хизлтайн сталкивался с трудностью особого рода: Тэтчер не интересовалась перспективами западноевропейского консорциума. Она отдавала предпочтение американцам. Причиной, как и следовало ожидать, было ее непреходящее недоверие к европейцам. Тэтчер никогда не заявляла публично, что предпочла бы американский вариант сделки. Формально она сохраняла нейтралитет, подчеркивая, что решение касается частной компании и должно быть принято правлением самой «Уэстленд». Но ей доставляло удовлетворение, что фирма склоняется к предложению ЮТ.

Существовала и личная причина, влиявшая на ее позицию по отношению к намечавшейся сделке. Этой причиной был сам Хизлтайн. Тэтчер никогда не доверяла до конца своему министру обороны. Он был слишком независим, не принадлежал ни к какой определенной группировке. И хотя он часто соглашался с ее политикой, он явно не был «одним из нас» — своим в узком кругу ее особо доверенных лиц и единомышленников. Несколькими годами раньше Тэтчер как-то была в ужасе от инцидента, произошедшего в палате общин. Тогда Хизлтайн, раздраженный тем, что во время острых парламентских дебатов депутаты-лейбористы хором затянули песню партии «Красный флаг», впал в ярость и в грубой форме потребовал тишины. Когда его приказ проигнорировали, Хизлтайн схватил церемониальный жезл спикера и раскрутил его над головой подобно пещерному человеку, собирающемуся напасть на мамонта. Эта история, а также густая и длинная рыжая грива принесли Хизлтайну прозвище «Тарзан».

Начав свою жизнь с нуля, Хизлтайн со временем выбился в миллионеры. Но власть интересовала его больше, чем деньги. Тэтчер знала об этой черте министра обороны, и ее это весьма беспокоило. Ее настороженность подкреплялась и тем, что, не будучи по происхождению представителем знатного рода, он всячески подчеркивал свой старомодно-консервативный патернализм, делая особый упор на тему милосердия. К тому же он не упускал возможности продемонстрировать свои достоинства и был крайне амбициозен. Как с потенциального соперника, с него нельзя было спускать глаз. И потому, когда он призвал кабинет поддержать сделку между западноевропейским консорциумом и фирмой «Уэстленд», Тэтчер отказалась это сделать. Хизлтайн проявил неподчинение; но премьер-министр, странно неуверенная в себе — что ей совершенно несвойственно, — не смогла своим авторитетом заставить его замолчать. Солидарность внутри кабинета оказалась нарушенной. В течение целого месяца Хизлтайн беспрепятственно вел арьергардные бои против Тэтчер. В конце концов он с шумом покинул заседание кабинета министров и объявил поджидавшим его на улице журналистам о своей отставке. Заседание кабинета продолжалось в истинно английском стиле: как если бы ничего не произошло {2}.

Но вопрос о судьбе фирмы «Уэстленд» не отпал, а напротив, с уходом Хизлтайна становился все острее по мере того, как бывший министр обороны, не связанный долее этикой и правилами действующего члена кабинета, начал самостоятельную публичную кампанию в пользу своего варианта сделки. Начал отчасти из принципа, а отчасти и потому, что рассчитывал тем самым заложить фундамент своих будущих притязаний на руководство в партии и в стране. Он обвинил Тэтчер в том, что та отдает будущее Англии на откуп заокеанской державе, не заботится «о будущем Англии как технологически развитой страны». Откровенное предпочтение ею особых отношений с Соединенными Штатами «мешает достойному управлению страной». Тэтчер была в бешенстве, но не знала, как поступить с министром-ренегатом. Между тем дела «Уэстленд» шли все хуже. Руководство компании опасалось, что выступления Хизлтайна могут побудить ЮТ отозвать свое предложение. Тогда «Уэстленд» была бы обречена на участие во второразрядной сделке с западноевропейцами или даже на нечто худшее, если бы сорвался даже и этот вариант.

Хизлтайн обвинил министра торговли и промышленности Леона Бриттена в том, что тот нажимает на «Бритиш аэроспейс», заставляя ее выйти из западноевропейского консорциума. По версии Хизлтайна, Бриттен якобы предупредил эту фирму, что ее поставки военной продукции в США, составлявшие почти полмиллиарда долларов в год, могут оказаться под угрозой. Сбивчивые объяснения самого Бриттена на этот счет и его попытки поддержать версию о нейтралитете премьер-министра не внушали доверия. В палате общин зазвучали голоса, требовавшие его отставки, а парламентские дебаты по вопросу о сделке все более перерастали во взаимные обвинения.

День за днем Бриттена втаптывали в грязь. Удары доставались и Тэтчер. Наконец в январе 1986 года Бриттен подал в отставку. Фактически ему выпала участь козла отпущения, поскольку Тэтчер признала, что Бриттен и некоторые сотрудники ее собственного аппарата санкционировали утечку информации относительно содержания письма одного из высших чиновников министерства юстиции. Информация эта дала возможность дискредитировать Хизлтайна в печати. Но и до этого признания даже самые преданные сторонники Тэтчер не могли поверить в то, что она ничего не знала об этой утечке. Внимание Тэтчер к мелочам широко известно. И потому невероятной казалась сама мысль о том, что ее ближайшие помощники на протяжении нескольких недель ничего не докладывали премьер-министру по вопросу, по которому ее правительство подвергалось непрерывным публичным нападкам. Дело чем дальше, тем больше напоминало «Уотергейт». Уже активно обсуждалась вероятность того, что правительство преднамеренно скрывает нечто важное. После ухода Хизлтайна и отставки Бриттена в центр разворачивавшегося скандала оказывалась все более втянутой сама премьер-министр.

«Сейчас мы спрашиваем премьер-министра, — говорил в конце января 1986 года перед переполненной палатой общин лидер лейбористов Киннок. — Если она не скажет правду, ей придется уйти в отставку». Тэтчер никогда не любила в чем-либо клясться, но в тот раз ей пришлось к этому прибегнуть. «Прошу достопочтенных джентльменов поверить, что имело место чистое недоразумение», — ответила она. Ее обычная стальная властность куда-то исчезла, уступив место растерянности и неподдельному раскаянию. Но Киннок не был согласен принять подобное объяснение. «Премьер-министр должна открыть истину, — требовал он. — Мы хотим знать все факты, и мы хотим их знать немедленно».

В центре полемики был вопрос, не пытается ли Тэтчер скрыть свою собственную, истинную роль в предпринятой ранее попытке дискредитировать Хизлтайна. Большинство англичан отвечало на этот вопрос утвердительно, но доказать никто ничего не мог. Ее личные сотрудники держались твердо. Кроме того, правительство не соглашалось на то, чтобы эта категория служащих давала показания перед какими-либо комиссиями по расследованию. В палате общин Тэтчер повезло, и она вывернулась. Киннок упустил шанс добиться ее отставки, поддавшись своим инстинктам и набросившись на нее с грубым давлением вместо того, чтобы пригвождать ее продуманными и четко нацеленными вопросами. А потом и Хизлтайн, и Бриттен пришли ей на помощь. Хизлтайн знал, что, если он станет причиной отставки лидера его собственной партии, ему придется навсегда проститься с надеждами самому когда-нибудь занять это место. И поэтому он встал, назвал высказанные Тэтчер сожаления «мужественными» и заявил, что считает вопрос закрытым.

Бриттен, занимавший место на задних скамьях вместе с Хизлтайном, также поддержал данные Тэтчер объяснения и взял на себя всю ответственность за происшедшее. Их вмешательство сплотило консервативную часть палаты и позволило Тэтчер легко выиграть голосование по вотуму доверия. Любопытно, однако, завершение этого дела. Акционеры фирмы «Уэстленд» впоследствии поддержали заключение сделки с американской компанией. Ни один из министров не вернулся в кабинет Тэтчер. Бриттен, однако, получил рыцарский титул и хорошее назначение — представителем Англии в органах Общего рынка в Брюсселе. Но после его отставки с поста министра — отставки, вызванной исключительно стремлением защитить саму премьер-министра, — Тэтчер практически не общалась с ним. Только через три года после получения этих наград Бриттен нарушил молчание. Личные помощники Тэтчер дали ему совершенно недвусмысленное указание предать гласности письмо, порочащее Хизлтайна. Если бы он рассказал об этом раньше, Тэтчер, вероятнее всего, пришлось бы уйти. Но в день, когда он сделал это признание, в Лондоне находился Михаил Горбачев, и ради переговоров с советским руководителем премьер-министр отменила свои ответы на вопросы в парламенте. На фоне «горбомании» признание Бриттена осталось практически незамеченным {3}.

Хотя Тэтчер и избежала серьезных неприятностей, «дело Уэстленд» сильно повредило ее образу бескомпромиссно честного лидера. Она предстала таким же неискренним и изворотливым политиком, как и все другие. Опрос общественного мнения, проведенный сразу же после завершения дебатов по этому вопросу в парламенте, показал, что 55 процентов англичан не доверяли ее объяснениям, а более половины населения страны полагало, что она должна была уйти в отставку. Даже 20 процентов из числа тех, кто называл себя консерватором, требовали ее отставки. Но Тэтчер не желала прислушиваться к подобным требованиям. Тем не менее ей был нанесен политический ущерб, и она была напугана.

К началу 1986 года ее положение оказалось уязвимым. Причиной стал ее стиль руководства: обнаружилось, что методы работы премьер-министра оставляли желать много лучшего. «Дело Уэстленд» заметно политизировало немалую часть правительственного чиновничества, традиционно аполитичного. Что же касается самой Тэтчер, то на этот раз непреклонная решимость и целеустремленность, обеспечившие ей всеобщее восхищение во время фолклендской войны и забастовки шахтеров, оказались не сильной, а слабой ее стороной. На всем протяжении «дела Уэстленд» ее решимость оборачивалась обычным упрямством, а целеустремленность — нетерпимостью к проявлениям несогласия. Один из старших помощников, непоколебимо поддерживавших ее во всех обстоятельствах, так характеризует это положение: «Ее легко обвинять в автократичности и в том, что она предпочитает управлять с помощью небольшой группы лиц, с которыми ей удобно. Все это не новость. С ней никогда не было просто работать» {4}.

«Дело Уэстленд» продолжало напоминать о себе непрекращающимися протестами и обвинениями Тэтчер в проамериканизме. К тому же оно было не единственным примером того, что ее критики клеймили как распродажу страны Соединенным Штатам. Тот факт, что английские фирмы более всего покупали у американских компаний, не делал подобную критику слабее. И когда еще одна американская фирма попыталась купить очередную английскую святыню, — всего через несколько дней после того, как «дело Уэстленд» сошло с первых страниц газет, — казалось, сам ад разверзся и обрушился на землю.

На этот раз «Дженерал моторе» желала приобрести «лендровер» и завод по производству грузовиков, принадлежащий «Бритиш лейланд» (БЛ) — крупнейшей в Великобритании компании по выпуску транспортных средств. В течение многих лет БЛ находилась в финансовом прорыве. Национализированная в 1974 году правительством Гарольда Вильсона, она принесла стране с тех пор убытки в миллиарды долларов, в том числе 3 миллиарда было потеряно только на необоснованных планах расширения производства. Тэтчер терпеть не могла, когда что-то приносило убытки, но при 13,2 процента безработицы в стране не хотела идти на сокращение 275 тысяч работников БЛ. Однако когда в 1985 году производство грузовиков принесло еще 85 миллионов долларов потерь, премьер-министр поняла, что надо что-то делать. Она обратилась к иностранным автомобилестроительным компаниям. «Дженерал моторе», получив заверения, что «Лэндровер» станет частью сделки, предложила за весь пакет 375 миллионов долларов. Контракт обещал быть неправдоподобно удачным. «Лэнд-ровер», производивший вездеходы высокого класса, пока еще приносил прибыль, но уже терял свою долю продаж на рынке. Его заводы нуждались в реконструкции и в постановке в производство новых моделей. Все это требовало более значительных затрат, чем готово было предоставить правительство.

Продажа этих фирм «Дженерал моторе» была целесообразной. Правление БЛ одобрило ее, во многом руководствуясь при этом теми же соображениями, исходя из которых ранее правление «Уэстленд» поддержало сделку с ЮТ. Единственным недостатком этого плана было то, что продажа означала бы конец существования последних независимых английских автомобилестроительных фирм. Продажа заводов по производству грузовиков и автобусов не вызывала у общественности особой озабоченности. Но одно предположение, что будет продан «Лэнд-ровер» — эта чисто английская фирма, известная во всех закоулках некогда огромной империи, — чувствительно ударяло по самолюбию нации. «Неужели же не осталось ничего, что не предлагалось бы на продажу?» — вопрошал Джон Смит, ведавший в лейбористской партии отношениями в промышленности. Дейл Кэмпбелл-Сейвор, член парламента от лейбористов, обвинил правительство в том, что оно «спускает английский флаг и поднимает американский над британской индустрией».

Тот факт, что на протяжении двадцати лет до того, как пошел в производство первый «лэндровер», американская «Дженерал моторе» уже производила автомашины «Воксхолл» в Англии, ничего не значил. Тон задавали лишь представления, сложившиеся в общественном мнении. Если бы в роли покупателя выступали «Мерседес», «Пежо» или «Фиат», дебаты складывались бы по-иному. Общественность не хотела снова оказаться в положении уступающего Соединенным Штатам. Именно это чувство и лежало в основе взрыва эмоций. Было и практическое соображение, заключавшееся в опасении того, что американские владельцы, подсчитав убытки, закроют производство и тем самым ликвидируют рабочие места. В Западном Мидленде, где были сосредоточены многие предприятия БЛ, повышение безработицы могло отозваться ее ростом и в других сферах — в том числе в районах, голосовавших на парламентских выборах за кандидатов от консервативной партии.

С учетом того, что очередные выборы предстояли менее чем через два года, а поддержка правительства консерваторов снижалась, игнорировать настроения избирателей можно было, лишь рискуя проиграть на выборах. Когда выборочные опросы показали, что только 19 процентов англичан были согласны с продажей БЛ Соединенным Штатам, правительство утратило спокойствие и дало задний ход. Фирме «Дженерал моторе» было заявлено, что продажа «Лэнд-ровера» не включается в общий пакет, «Дженерал моторе» в ответ прервала переговоры, заявив, что не будет «Лэнд-ровера» — не будет и сделки. Правительству пришлось пережить унижение. Начало 1986 года складывалось неудачно; но впереди ожидали еще худшие времена, и снова проблемы Тэтчер оказались связанными с Соединенными Штатами.

В ночь с 14 на 15 апреля с баз на территории Великобритании вылетели тринадцать американских бомбардировщиков «Ф-111». Над Средиземным морем к ним присоединились штурмовики А-6, поднявшиеся с авианосцев. Все вместе они нанесли удар по столице Ливии городу Триполи и расположенному на побережье городу Бенгази. Четыре самолета «Ф-111» сбросили шестнадцать тысячекилограммовых бомб непосредственно на казармы Баб-эль-Азиза, в расположении которых находился дом Муамара Каддафи и главный командный пункт, с которого он руководил деятельностью террористов во всем мире.

Рональд Рейган подготавливал военную акцию против ливийского руководителя на протяжении многих месяцев. Сразу же после Рождества палестинские террористы во время нападений на аэропорты Рима и Вены убили шестнадцать пассажиров. За две недели до удара по Ливии на борту самолета авиакомпании «Транс-уорлд эрвейз», выполнявшего рейс из Рима в Афины, взорвалась бомба. Было убито четверо пассажиров. Еще через три дня произошел взрыв в западноберлинской дискотеке, которую часто посещали американские военнослужащие. Были убиты американский солдат и турок, ранены 230 человек, в том числе 79 американцев. Каддафи отрицал свои связи с этими террористическими актами, но с похвалой отозвался о тех, кто их совершил. Вашингтон заявил, что располагает безусловными доказательствами причастности Ливии к этим акциям. Рейган еще до того начал нажим на Ливию, введя против нее экономические санкции и подведя военно-морские силы ближе к ее побережью. После взрыва в дискотеке общественное мнение в США было накалено до предела, сравнимого, пожалуй, лишь с реакцией общественности страны на захват заложниками в Иране сотрудников посольства США несколькими годами ранее. Снова получалось так, что великая держава фактически зависит от милости полууголовного, террористического государства. Невоенные формы противодействия были раздражающе неэффективны. Военные же, казалось, могли произвести желаемый результат. По крайней мере, в случае их использования и президент, и общественность в США чувствовали бы себя лучше. Рейган все еще находился под впечатлением случившегося в октябре 1985 года. Тогда Соединенным Штатам удалось изловить четырех арабских террористов, ранее захвативших итальянское пассажирское судно «Акилле Лауро» и убивших там пассажира-американца. Рейган был уверен, что военные средства и на этот раз окажутся эффективны.

Перед тем, как нанести удар по Ливии, президент Рейган отправил со специальной миссией специалиста по улаживанию трудных вопросов, постоянного представителя США в ООН Вернона Уолтерса. Его задачей было предложить союзникам принять участие в операции. Франция, Западная Германия, Испания и Италия ответили отрицательно. Франция и Испания отказали даже в разрешении на пролет самолетов над их территориями. Лишь Тэтчер поддержала Рейгана. Еще до того, как прибыл Уолтерс с предложением об участии, она телеграммой на имя президента сообщила о своем согласии. Но прежде чем согласиться, она все тщательно обдумала. Тэтчер знала, что со стороны своего кабинета она практически не получит поддержки в этом вопросе. Единственным, кто мог бы поддержать ее там, был престарелый лорд Хейлшэм, лорд-канцлер. Поэтому она нуждалась в каком-то оправдании своего решения.

Тремя месяцами раньше ей уже пришлось неодобрительно высказаться в отношении планов применения силы против Ливии. «Должна предупредить вас, что я не верю в полезность ответных ударов, которые противоречили бы международному праву», — заявила она американским журналистам {5}. Такова была ее точка зрения даже несмотря на то, что Ливия постоянно провоцировала английскую сторону. Вооруженный ливиец из окна посольства этой страны, в центре Лондона — на Сент-Джеймс сквер, — убил полицейского. В Англии это произвело такое же впечатление на общественность, как убийство Леона Клингхоффера, пассажира «Акилле Лауро» — в США. В распоряжении британских властей имелись также доказательства того, что Ливия снабжает боевиков ИРА оружием и взрывчаткой. Тем не менее Тэтчер ограничивалась лишь мерами антитеррористического характера на территории самой Англии. «Стоит только начать нарушать межгосударственные границы, — говорила она, — и этому не будет конца. Я твердо намерена придерживаться международного права».

На этом она и продолжала настаивать. Она считала, что американская акция возмездия должна быть предпринята в соответствии со статьей 51 Устава ООН, предусматривающей неотъемлемое право на самооборону «в случае вооруженного нападения», которое, однако, не определено сколь-нибудь четко. Юристы убедили ее, что в случае необходимости в международном праве может быть найдено обоснование практически для каких угодно действий.

Во время официального обеда, который она давала в своей резиденции на Даунинг-стрит, Тэтчер получила информацию о том, что Вашингтон намерен нанести бомбовый удар по Ливии. Министр иностранных дел Джеффри Хоув и министр обороны Джордж Янгер присутствовали на этом обеде и после него направились в кабинет премьер-министра на совет, как отнестись к предложению американцев. Хоув и Янгер были категорически против любого английского участия. Отношение Тэтчер в данном случае было более жестким. И кроме того, она была настроена оказать помощь и поддержку Рейгану, коль скоро это было в ее возможностях. Но она хотела, прежде чем принимать окончательное решение, знать больше. По каким целям будет наноситься удар? Каковы гарантии, что при этом не пострадает чересчур сильно гражданское население? Какими могут оказаться жертвы среди гражданского населения? Как, по мнению Соединенных Штатов, отреагируют на такой рейд важнейшие ближневосточные государства? Какие, по американским сведениям, советские силы присутствуют в этом районе? Хоув и Янгер высказались в пользу того, чтобы настаивать на предоставлении Вашингтоном развернутого обоснования намечаемой акции. Премьер-министр, склонная скорее доверять, нежели не доверять Рейгану, не согласилась с этим. Ей нужны были только дополнительные разъяснения, и она хотела быть уверена в том, что в Вашингтоне позаботились об обоснованности намечаемой операции с точки зрения применения статьи 51 Устава ООН {6}.

Передав эти вопросы в Вашингтон, она решила подождать с принятием окончательного решения. Но при этом она не колебалась и не сомневалась относительно того, каким будет это решение. В четверть восьмого утра на следующий день она уже была в своем рабочем кабинете. Ответ из Вашингтона еще не поступил, но это не имело значения. Тэтчер уже все решила. «Мы будем участвовать, — сказала она Чарльзу Пауэллу, своему советнику по вопросам внешней и военной политики. — Я думала об этом всю ночь. Такое участие оправданно. Мы союзники Соединенных Штатов, и они держат здесь, в Европе, 350 тысяч своих солдат. Когда нужна наша помощь…» Она не договорила. Телеграмма с согласием была адресована генерал-лейтенанту Колину Пауэллу. Из пяти сменивших друг друга помощников президента Рейгана по национальной безопасности именно этот пользовался наибольшим уважением на Даунинг-стрит. Телеграмма начиналась словами «Дорогой Рон…» и была подписана, как обычно, «Искренне Ваша, Маргарет».

Единственная из всех западноевропейских руководителей, отважилась она на участие в предполагаемой операции. Это решение вызвало волну осуждения и в самой Англии, и по всей Европе. В Лондоне прошли массовые демонстрации протеста. Тэтчер упрекали в том, что она подставляет страну под ответные акты терроризма. По результатам опросов общественного мнения, почти 70 процентов населения считали это решение ошибочным. Против него выступило даже британское министерство иностранных дел, известное своей проарабской позицией. Но Тэтчер исходила из убеждения, что дипломатия — средство проведения политики, а не ее содержание.

Сильный протест, даже со стороны консерваторов, прозвучал в палате общин. Лидер же лейбористов Киннок обвинил Тэтчер в готовности «лечь костьми ради оказания помощи американскому президенту». Дэнис Хилли назвал это решение «катастрофической ошибкой», лишь подтверждающей, что, «когда Рейган просит госпожу Тэтчер подпрыгнуть, она спрашивает только, как высоко». Лидер либеральной партии Дэвид Стип заявил, что Тэтчер «превращает британского бульдога в рейгановского пуделя». Слово «пуделизм» стало синонимом некритического блокирования с Рейганом, оказания ему по сути автоматической поддержки. Старый противник Тэтчер, Эдвард Хит напомнил, что во время войны на Ближнем Востоке в 1973 году он отказал Ричарду Никсону в просьбе использовать находившиеся на британских военных базах запасы для поддержки Израиля.

Тэтчер держится лучше всего, когда на нее нападают со всех сторон. В частном кругу она высказывала отдельные сомнения. Но публично она подчеркивала, что ради союзников, в число которых входит и Англия, Соединенные Штаты держат в Западной Европе сотни тысяч своих солдат. Поэтому «мне представляется совершенно немыслимым, чтобы мы отказывали американским самолетам и летчикам в возможности защитить их собственных людей». Представление было разыграно как по нотам. Лондонская «Таймс» назвала его «Львица в пещере Даниила».

Но была и еще одна причина этой поддержки действий Рейгана. Премьер-министр постаралась изложить ее на максимально понятном языке. Она напомнила членам парламента, что помощь со стороны Соединенных Штатов оказалась крайне важной в войне на Фолклендах. «Мы получили от США великолепную поддержку, гораздо большую того, чего требовали их обязательства», — сказала она. Высокопоставленный чиновник МИДа высказался еще более откровенно: «Мы были в долгу у Вашингтона. Теперь мы платим по этому долгу». Любопытно, что когда в печати появились предположения, что возможен второй налет на Ливию, поскольку во время первого Каддафи сумел уйти из-под американского удара, английские должностные лица быстро разъяснили американцам и самим журналистам, что Англия не даст своего согласия на повторную попытку {7}. Теперь уже международное право было ни при чем. Английская сторона выполнила свой долг и сейчас несла внутриполитические издержки за свой «пуделизм».

Демонстрация подобной лояльности, притом вопреки мнению министров, сделала Тэтчер еще большей героиней в США, но и еще сильнее изолировала ее в Западной Европе. Однако ее саму это не волновало. «Маргарет привыкла к тому, что она всегда особенная и всегда сама по себе. Похоже, ей это нравится», — сказал один из ведущих членов ее кабинета. Нет, ей не нравились внутриполитические потери дома, но она понимала, что они неизбежны.

Свое сообщение непосредственно перед началом операции Вернон Уолтерс закончил словами: «Моя работа, госпожа премьер-министр, заседать в ООН. Когда я вернусь туда, я окажусь в самом центре бури».

На что Тэтчер ответила, глядя ему прямо в глаза: «Генерал, когда я предстану перед английскими избирателями, я окажусь в эпицентре бури».