Марксистская философия в XIX веке. Книга первая (От возникновения марксистской философии до ее развития в 50-х – 60 годах XIX века)

Историко-материалистическая задача экономического исследования

Значение великого научного подвига К. Маркса – создания «Капитала» – далеко не сводилось только к разработке экономической теории марксизма и раскрытию механизма экономического развития капиталистического общества. Полной степени зрелости и статуса всесторонне доказанной теории достигла в «Капитале» и в подготовительных к нему работах философская диалектико-материалистическая концепция истории.

Историко-материалистическая концепция Маркса предстает в «Капитале» не замкнутой и застывшей в своей окончательности доктриной, но живой и открытой системой проблем, получающих здесь же свое последовательное разрешение. В литературе встречается такой способ изложения марксистской философии, согласно которому диалектико-материалистическое понимание истории общества есть всего лишь результат распространения более общих принципов материалистической диалектики на эту особенную область действительности. Однако на деле материалистическое понимание истории в «Капитале» есть не нечто вторичное и прикладное, но результат теоретического мышления, в процессе которого одновременно и друг через друга развивались категории и материалистической диалектики вообще, и собственно исторического материализма в их теснейшей связи и взаимообусловленности.

Ведь согласно Марксову пониманию, философия не выключена из истории, не «возвышается» над нею, но участвует в ней, «изменяет мир», и ее предпосылки – суть общественно-исторически вырабатываемые положения. Познающий и теоретически мыслящий субъект в его отношении к объектам социальной среды и другим субъектам есть не их абстрактный родоначальник, но, напротив, «сторона» конкретного исторического и практически действующего субъекта. И субъект, и объект социальной деятельности всегда историчны, а сама категория предметной практической деятельности, столь существенная для общей теории диалектики, не только всецело исторична, но и неразделимо сращена с такими социально-историческими понятиями, как «производство» и «труд», «культура» и «духовная жизнь общества». В свете всех этих категорий единство и взаимопроникновение диалектического и исторического материализма таковы, что говорить о втором как о результате некоего «распространения» первого на область человеческой истории было бы неверно.

В то же время важно подчеркнуть, что материалистическое понимание истории имеет не какой-либо «прикладной», а именно общефилософский характер, ибо оно по сути своей есть концепция общемировоззренческая и общеметодологическая, и это особенно наглядно демонстрирует «Капитал» К. Маркса. Пониманию исторического процесса и категориям, выражающим его специфические особенности и закономерности, Маркс придал общефилософское значение, и в этом – одно из глубочайших достижений марксизма как учения. Извратители марксизма обнаружили полную свою неспособность раскрыть действительное философское содержание таких категорий, как «производство», «производительные силы» и «производственные отношения», «опредмечивание» и «освоение», «отчуждение» и «фетишизация». И это не случайно, ибо связано с тем, что они выхолащивают из этих категорий их революционно-критический дух, а значит и их наиболее глубокий диалектический смысл.

Домарксистские мыслители считали, что «производство» как категория есть нечто постороннее для философии, низменное и сводящееся к досадной необходимости «изготовительства» и «хозяйствования». Маркс же, исследуя процесс производства, дал решение проблем, над которыми издавна бились как над проблемами природы и культуры, субстанции и субъекта. В производстве люди не совершают нечто сугубо «частное», хотя и нужное, но не значимое для их сущности, но, согласно Марксу, выполняют здесь самое главное и существенное – «делают свою историю»: посредством производства люди поистине изменяют как мир, так и самих себя.

Соответственно производительные силы суть не только источник неких полезных вещественно-технических результатов, но они суть также и силы совокупного субъекта истории, определяющие направление и ход всего процесса развития жизни общества. Наконец, производственные отношения – это, по Марксу, отношения производства людьми в конечном счете всей своей общественной жизни. Тот главный итоговый продукт, который вырабатывается в процессе производства, есть не совокупность каких-либо вещей или частных предметных результатов, а само общество.

Развивая эти понятия в «Капитале», К. Маркс возвел материалистическое понимание диалектики истории в степень собственно философской концепции, наложившей свою глубокую печать на все другие категории и понятия марксизма. Тем самым был завершен процесс создания диалектического и исторического материализма как целостной философской теории и метода.

В своем наличном бытии производственные отношения предстают, разумеется, в виде отношений экономических, производство – в виде «собственно материального производства», т.е. экономического процесса созидания потребляемых предметов, а сами люди выступают в качестве экономических персонажей, играющих определенные роли внутри системы экономических отношений. Скрытая глубинная детерминация, присущая процессу производства людьми своего общественного бытия, представала перед теоретическим взором Маркса в виде системы законов экономического развития. Но это означало не конец, а лишь начало дальнейшего исследования. Разгадки тайн истории надлежало искать именно в политико-экономическом анализе, а не в каком-либо «идеологическом» осмыслении исторического процесса[30]. Однако исторический материализм как общая теория исторического процесса отнюдь не есть всего лишь некая экстраполяция экономических законов на жизнь общества в целом. Такое его неверное истолкование означало бы учение о фаталистическом господстве экономического Абсолюта над человечеством, что было бы своего рода материализированным и «экономизированным» гегельянством. Исторический материализм не сводится к «экономическому материализму». Устремления Маркса не имели ничего общего с метафизическим превращением экономических явлений в Абсолют.

Мелкобуржуазные идеологи, претендующие на радикализм, предлагали «покончить» с капитализмом посредством устранения какой-нибудь одной, особенно антипатичной им экономической или иной категории или какой-то отдельной стороны или следствия системы буржуазных отношений [см. 1, т. 26, ч. I, с. 195 – 196; ч. II, с. 457]. Они не видели закономерной внутренней связи между отвергаемыми «отрицательными» явлениями и теми «положительными», сохранение которых, как показал Маркс, вскрыв диалектику экономики, политики и духовной жизни при капитализме, неизбежно воспроизвело бы также и явления самые отрицательные и лишь мнимо преодоленные. Во всех подобных «теоретических» построениях, в принципе подвергнутых Марксом критике, извращение сути дела сопряжено с неумением или нежеланием выделить всеобщую диалектику исторического процесса, в основе которого находятся экономические связи и отношения, но который отнюдь не сводится к ним.

К. Маркс, отдав свои огромные творческие силы политико-экономическому анализу буржуазного общества в «Капитале», с самого начала видел в этом не самоцель. Он подчинял все ставившиеся им и разрешаемые специально-научные задачи этого анализа общей и высшей мировоззренческой гуманистической задаче: найти с помощью изучения законов, выражающих господство «внешней целесообразности», реальную возможность в конечном счете «снять» это господство, которое во все прошлые эпохи, в условиях классово-антагонистических отношений, приводило к эксплуатации, угнетению и отчуждению человека. А это значило найти пути, какими люди могут прийти к господству над своими собственными отношениями, чтобы в полной мере использовать объективные экономические связи для своего расцвета как подлинных личностей в свободном от эксплуатации, угнетения и отчуждения обществе. Задача для Маркса состояла в том, чтобы с помощью изучения законов, отрицающих развитие человеческих творчески-созидательных сущностных сил, найти в конечном счете исторические пути к «снятию» этих законов и утверждению в обществе законов, выражающих «развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы…» [1, т. 25, ч. II, с. 387] для всех трудящихся людей. Уже сама формулировка этой задачи выходила за сферу компетенции собственно экономического анализа и предполагала применение главных категорий исторического материализма в их всеобщем философском значении.

Первый этап работы К. Маркса над «Капиталом». Роль «Предисловия» к работе «К критике политической экономии» в развитии исторического материализма

В работе Маркса над «Капиталом» можно выделить по меньшей мере четыре этапа. С конца августа 1857 г. Маркс приступил к написанию «Критики политической экономии» как первоначального варианта будущего «Капитала», и этот вариант к маю 1858 г. был им в основном написан. Огромное значение этот вариант имеет, в частности, как обоснование методологии диалектического и исторического материализма. На основе этой возникшей с осени 1857 по июнь 1858 г. рукописи, полностью изданной Институтом Маркса – Энгельса – Ленина при ЦК ВКП(б) в 1939 – 1941 гг. на языке подлинника под названием «Основные черты критики политической экономии (черновой набросок)» [см. 9], Маркс опубликовал в июне 1859 г. в Берлине книгу, озаглавив ее «К критике политической экономии».

Всемирно-историческое значение имело знаменитое «Предисловие» Маркса к этому труду, идеи которого затем получили развитие в «Капитале», базирующемся на главных идеях «Предисловия» и развивающем их. В.И. Ленин писал, что К. Маркс в «Предисловии» дал «цельную формулировку основных положений материализма, распространенного на человеческое общество и его историю…» [2, т. 26, с. 56].

В «Предисловии» развитие общества рассматривается как объективный естественно-исторический процесс, независимый от воли и сознания людей. «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил» [1, т. 13, с. 6].

Важное место в «Предисловии» Маркс отводит характеристике производительных сил как главного и определяющего фактора социального прогресса. От уровня развития производительных сил в обществе зависит характер производственных отношений, в свою очередь обусловливающих характер политической и юридической надстройки и форм общественного сознания и в то же время обратно воздействующих на производительные силы. Производительные силы и производственные отношения в единстве составляют способ производства. Давая обобщенную и сжатую характеристику общества в его каузально-детерминированной структуре, Маркс пишет: «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще» [там же, с. 7].

В «Предисловии» рассматривается вопрос о соотношении общественного бытия и общественного сознания. Сам термин «общественное бытие» в его диалектико-материалистическом понимании впервые появился в «Манифесте Коммунистической партии» [см. 1, т. 4, с. 445]; в «Предисловии» к работе «К критике политической экономии» это понятие получает четкое категориальное определение в системе других важнейших понятий исторического материализма. Совокупность производственных отношений, пишет здесь Маркс, «составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания» [1, т. 13, с. 6 – 7]. И далее: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» [там же, с. 7][31].

В четкой и лаконичной форме раскрывает Маркс в «Предисловии» диалектику производительных сил и производственных отношений, показывая, что «на известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или – чтó является только юридическим выражением последних – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции» [там же]. Указанные в цитате отношения собственности как «только юридическое выражение» следует отличать от объективно-реальных отношений собственности, являющихся костяком структуры самих производственных отношений.

В «Предисловии» раскрываются диалектические закономерности взаимоотношений между базисом и надстройкой в эпоху социальных революций. Вместе с коренным изменением экономического базиса, т.е. производственных отношений, указывает Маркс, более или менее быстро происходит переворот и во всей надстройке [см. там же].

Разъясняя в «Предисловии» основные категории материалистического понимания истории в их взаимосвязи, Маркс тем самым впервые определяет и основную категорию исторического материализма – «общественно-экономическая формация». Он отмечает, что ни одна общественно-экономическая формация не погибает раньше, чем в ее недрах не созреют новые производительные силы, необходимые для утверждения новой общественной формации. Эти слова направлены против различного рода волюнтаристских идеек о возможности немедленного осуществления революции и создания коммунистического общества.

Рассматривая существо общественного прогресса, Маркс пишет: «В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации» [там же]. Характеризуя буржуазную общественно-экономическую формацию, Маркс отмечает, что она является последней классово-антагонистической формацией, которой завершается предыстория человечества.

Идеи «Предисловия» к труду «К критике политической экономии» получили детальную разработку и обоснование в «Капитале» Маркса. По словам Ленина, «со времени появления „Капитала“ – материалистическое понимание истории уже не гипотеза, а научно доказанное положение…» [2, т. 1, с. 139 – 140]. Здесь Ленин имел в виду не гипотезу-предположение, но гипотезу как еще не полностью доказанную истинную теорию. При этом Ленин подчеркивал, что для учения Маркса характерна «признаваемая даже противниками Маркса замечательная последовательность и цельность его взглядов, дающих в совокупности современный материализм и современный научный социализм…» [2, т. 26, с. 50].

Открытие К. Марксом законов развития капиталистической формации дало ему возможность углубить познание всеобщих социологических законов истории человечества, включающих закон последовательной смены общественно-экономических формаций. Разработанные в «Капитале» категории составляют основу структуры теоретической модели капитализма, но они имеют и общесоциологическое значение. К таким общесоциологическим категориям относятся: способ производства, общественно-экономическая формация, производительные силы и производственные отношения, базис и надстройка, классы и классовая борьба, социальная революция и др. В капиталистической общественной формации как наиболее высокой исторической ступени развития классово-антагонистических обществ всеобщие социологические законы действуют очень отчетливо, обнаруживая как свою специфичность в рамках данной формации, так и всеобщий характер. «Буржуазное общество есть наиболее развитая и наиболее многообразная историческая организация производства. Поэтому категории, выражающие его отношения, понимание его структуры, дают вместе с тем возможность заглянуть в структуру и производственные отношения всех тех погибших форм общества, из обломков и элементов которых оно было построено» [1, т. 46, ч. I, с. 42].

В.И. Ленин подчеркивал глубочайший историзм, пронизывающий Марксов анализ эволюции буржуазного общества, антагонизмы которого с неизбежностью ведут его к гибели и возникновению новой, коммунистической формации. «…Маркс дает возможность видеть, как развивается товарная организация общественного хозяйства, как превращается она в капиталистическую, создавая антагонистические (в пределах уже производственных отношений) классы буржуазии и пролетариата, как развивает она производительность общественного труда и тем самым вносит такой элемент, который становится в непримиримое противоречие с основами самой этой капиталистической организации» [2, т. 1, с. 138].

«Таков скелет „Капитала“», – пишет В.И. Ленин [там же], и далее отмечает, что Маркс этим «скелетом» не удовлетворился, т.е. не ограничился экономическим анализом производственных отношений. На основе этого анализа он всесторонне изучил сложную взаимосвязь всех общественных отношений как системы. Исторический материализм получил в экономических трудах Маркса 50 – 60-х годов развитие не только в плане категорий, наиболее близких к политической экономии, но всесторонне и целостно. Проследим логику и ход разработки Марксом основных идей исторического материализма на разных этапах его работы.

Философские аспекты экономических исследований К. Маркса на различных этапах создания «Капитала»

Как уже говорилось, Маркс писал свой главный труд в несколько этапов. Однако это было не просто четырехкратное обращение к одной и той же задаче, переделывание заново одной и той же работы. Каждый из этих этапов имел свои специфические задачи и особенности предмета исследования. Если ограничиваться только экономической стороной дела, то есть основания говорить о предварительных вариантах «Капитала» как о творческих черновиках, дающих нам представление о пути становления и вызревания идей, о лаборатории поисков. Но если учесть проблематику философскую, т.е. материалистического понимания диалектики истории, то оказывается, что названные четыре этапа и соответствующие им четыре варианта «Капитала» обладают каждый сам по себе также и непреходящей, невосполнимой другими вариантами, огромной теоретической ценностью.

Уже к началу первого этапа К. Маркс накопил огромный опыт политико-экономических и исторических исследований. Имел он также и большой опыт практически-исторической проверки некоторых своих теоретических предсказаний и ожиданий в событиях революций 1848 – 1849 гг., – как положительный, так и отрицательный. Все это, вместе взятое, послужило предпосылкой для беспрецедентного по своей творческой интенсивности и мощи процесса проникновения мысли Маркса в «логику» капиталистического способа производства в конце 50-х годов, что нашло свое выражение в тексте первого варианта «Капитала» – в «Критике политической экономии» (рукопись 1857 – 1858 гг.), а также в книге «К критике политической экономии» (1859) и в «Предисловии» к ней. Этот первый вариант «Капитала» в русском переводе содержится в двух частях тома 46 и в томе 13 Собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (2-е изд.).

В книге «К критике политической экономии» впервые излагается открытое и сформулированное К. Марксом учение о стоимости, основанное на фундаментальном различии конкретного и абстрактного труда. Однако это великое открытие не могло бы быть совершено без одновременного существенного углубления и обогащения теории новым, более полным и строгим содержанием философского концептуального аппарата, причем не только общедиалектического (метод восхождения от абстрактного к конкретному и т.д.), но и собственно историко-материалистического аппарата, т.е. категорий и понятий, непосредственно выражающих динамику исторического процесса.

Первый этап создания «Капитала» как раз и отличается особенным вниманием к тематике общеисторической и философско-методологической, а также к характеристикам предшествующих капитализму типов социальной организации и приходящей ему на смену коммунистической организации общества. При выработке таких характеристик в еще более острой форме встали философско-методологические проблемы. Историко-материалистическое понятие материального производства выступает здесь в его отличии от узкоэкономического понятия производства; соответственно труд как целостная социальная деятельность – в его отличии от труда непосредственного как создателя полезных предметов. В то же время происходит экономическая конкретизация философских категорий. Проблематика свободы и необходимости, например, находит свою конкретизацию в проблеме рабочего и свободного времени деятельности – и в раскрытии последнего как мерила подлинного богатства человеческого развития.

В первом варианте «Капитала» К. Марксом проводится четкое различие между опредмечиванием вообще и свойственным капитализму опредмечиванием отчуждающим, «овещнением». Подобно тому как различение конкретного и абстрактного труда послужило ключом к построению всей экономической теории товарного и товарно-капиталистического производства, точно так же различение опредмечивания (Vergegenständlichung) вообще всякой человеческой деятельности и, в частности, всякого труда в продукте-произведении, с одной стороны, и опредмечивания отчуждающего, т.е. «овещнения» (Verdinglichung, Versächlichung), субъектов, общественных отношений и их продуктов – с другой[32], служит ключом к истинному смыслу всех главных понятий философско-исторического исследования в «Капитале».

В ходе дальнейшего критического изучения истории политической экономии в 1861 – 1863 гг. возникли обширные рукописи Маркса, представлявшие собой вариант будущего капитального труда. Часть из них он намеревался впоследствии обработать и издать в качестве завершающего тома «Капитала». Эта часть рукописи соединяла в себе критический очерк эволюции буржуазных экономических учений с позитивным решением теоретических вопросов (о прибавочной стоимости, земельной ренте и др.) и дальнейшей разработкой научного метода в его противоположности метафизическим построениям классиков экономической науки XVIII – начала XIX в. и эклектике их эпигонов, софистике вульгарной политэкономии. Данную часть рукописи после смерти К. Маркса собирался подготовить к печати Ф. Энгельс, но болезнь и смерть помешали в этом и ему. Этот текст под названием «Теории прибавочной стоимости», именуемый также четвертым томом «Капитала», впервые весьма небрежно был издан К. Каутским в 1905 – 1910 гг. в сокращенном и подчас извращенном виде. Только в 1954 – 1961 гг. Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС было осуществлено полное и принципиально новое по содержанию издание на языке подлинника в Берлине (ГДР). Второй вариант «Капитала» включен в тома 26 (три части), 47 и 48 Собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (том 48 готовится к изданию).

Второй вариант «Капитала» – самый полный – отличается особенным вниманием к вопросам критики. Но так как Маркс всегда понимал критику как род исследования предмета, то он сохраняет позитивно-проблемный логический план построения своего сочинения, уделяя, однако, большое место проводимому им ради достижения положительных результатов разбору различных политэкономических концепций и взглядов (теории товара, денег, прибавочной стоимости и т.д.). Здесь поэтому особо существенное значение приобретает функция категорий исторического материализма как всеобщей философской логики критического анализа тех или иных концепций общественной жизни. В этой связи крайне интересным и плодотворным является анализ Марксом такой проблемы, как уточнение понятия «отчуждение». Последнее выражает процесс, порождающий, в частности, те формы или социальные феномены, которые служат непосредственной питательной почвой как для обыденного сознания, так и для ложных идеологических концепций и которые Маркс назвал иррационально-превращенными формами.

С философской точки зрения важен доклад К. Маркса «Заработная плата, цена и прибыль», представленный им в конце июня 1865 г. Генеральному Совету I Интернационала, в котором теоретические выводы основателя научной политической экономии нашли свое приложение к практике рабочего движения: здесь метод материалистической диалектики был применен для «перевода» положений теории в реальные социальные действия.

Третьим предварительным вариантом «Капитала» можно считать экономические рукописи 1863 – 1865 гг. Соответственно работа над этими рукописями может быть выделена как третий этап работы Маркса над его главным экономическим произведением. Рукописи этого периода опубликованы в томе 49 Собрания сочинений, в котором помещены также фрагменты из авторизованного французского издания первого тома «Капитала» (работы, входящие в этот том, были написаны Марксом в период с июля 1863 по ноябрь 1875 г.). Третий вариант сравнительно близок к окончательному, четвертому.

Великим научным и политическим событием явился выход в свет в сентябре 1867 г. первого тома «Капитала» Маркса, представлявшего собой четвертый, окончательный, вариант не раз переделывавшейся основной рукописи. Первая тысяча экземпляров книги, вышедшая в свет из дверей гамбургской типографии, положила начало распространению фундаментально разработанной пролетарской политической экономии, основные идеи которой уже начали усваиваться сознательными пролетариями из более ранних работ Маркса – «Нищета философии», «Наемный труд и капитал», «К критике политической экономии», «Заработная плата, цена и прибыль». 4 октября 1864 г. К. Маркс в письме к К. Клингсу предсказывал, что своим трудом он нанесет «буржуазии в области теории такой удар, от которого она никогда не оправится» [1, т. 31, с. 354][33]. Это предсказание теоретической и практической роли «Капитала» в истории человечества полностью оправдалось.

Автор «Капитала» не успел подготовить к печати второй и третий тома своего эпохального произведения. Эту труднейшую работу осуществил Ф. Энгельс, и они вышли в свет в Гамбурге соответственно в 1885 и 1894 гг. В.И. Ленин писал: «…Энгельс соорудил своему гениальному другу величественный памятник, на котором невольно неизгладимыми чертами вырезал свое собственное имя» [2, т. 2, с. 12]. Действительно, эти два тома «Капитала» – труд двоих: К. Маркса и Ф. Энгельса. При жизни Маркса и Энгельса «Капитал» был переведен и издан на девяти языках; первым среди них оказался перевод на русский язык (первый том вышел в свет в Петербурге в 1872 г.).

Четвертый, окончательный, вариант объемлет 23, 24 и 25 (в двух частях) тома Собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса на русском языке.

Четвертый вариант труда Маркса, представленный в известных всему человечеству трех томах «Капитала», отличается тем, что здесь Маркс максимально сосредоточил свое внимание на специальной экономической проблематике, подчиняя ей все спорадические высказывания касательно методологии и философского подтекста критикуемых концепций. Однако здесь общий концептуальный аппарат исторического материализма работает с наибольшей философской нагрузкой.

Все четыре этапа работы над «Капиталом» представляют зрелый период творчества К. Маркса и позволяют рассматривать их содержание как образующие единое живое целое. И как бы ни было велико значение резюмирующих сжатых рассуждений Маркса, например знаменитая страничка из «Предисловия» к «К критике политической экономии», где Маркс ретроспективно характеризует свои историко-материалистические взгляды, выработанные им в 40-х годах, еще важнее воплощение этих общих результатов во всей ткани великого теоретического исследования.

Основное теоретическое сочинение марксизма – «Капитал» – явилось не только величайшим политико-экономическим произведением. В этом труде была научно обоснована и развита теория исторического материализма и научного коммунизма, исследована совокупность форм и закономерностей познающего теоретического мышления. Метод «Капитала» составил новую эпоху в истории мысли человечества.

Производство как центральная категория исторического материализма

Свой предмет исследования в «Капитале» К. Маркс определяет через понятия производственного вида практики. Основа всей исторической действительности в ее прошлом, настоящем и будущем есть прежде всего процесс производства. Очевидно, что фактически многое в истории выступает все-таки не как производящая деятельность, но это и необходимо объяснить, исходя именно из производства. И вообще, прежде чем вести речь о каких-либо конкретных способах или исторических формах производства, о присущих ему силах, о производимом богатстве, или об отношениях, в которые именно в рамках производства вступают люди, в любом случае надо предварительно иметь понятие о производстве как таковом: «Производство вообще – это абстракция, но абстракция разумная…» [1, т. 46, ч. I, с. 21].

Философско-историческую категорию производства – так, как ее понимает Маркс, – нельзя получить и осмыслить, если строить ее по образу обыденного представления или на основе какого-либо прикладного словоупотребления, выросшего из практического опыта. Эту категорию нельзя «задать» никаким до нее введенным социальным критерием или разграничением, ибо все без исключения такие критерии и разграничения сами должны быть выведены из категории производства. Нельзя остановиться на том, чтобы ее «задать» ссылкой, скажем, на человеческие потребности, ради удовлетворения которых существует производство, ибо у человека нет таких потребностей, которые не были бы в свою очередь опосредствованы или вообще порождены историческим развитием, и это последнее как раз и подлежит объяснению исходя из развития производства. Система потребностей, как и способов их удовлетворения, вырастает из исторически определенного типа, или способа, производства: она сама есть нечто производимое.

Производство есть категория, дающая истинное понимание всей общественно-исторической действительности, исторического процесса в целом. Поэтому вопросы: «Что производится?» и «Кто производит?» должны быть превращены в единый вопрос: «Кто и посредством чего, посредством каких предметных, промежуточных результатов производит и воспроизводит в конечном счете самого себя в качестве общества, в качестве совокупного исторического субъекта?» Это четко выражено Марксом в следующем рассуждении: «Если рассматривать буржуазное общество (т.е. даже если рассматривать общество буржуазное! – Авт.) в его целом, то в качестве конечного результата общественного процесса производства всегда выступает само общество, т.е. сам человек в его общественных отношениях. Все, что имеет прочную форму, как, например, продукт и т.д., выступает в этом движении лишь как момент, как мимолетный момент. Сам непосредственный процесс производства (т.е. даже само собственно материальное производство как экономическая сфера! – Авт.) выступает здесь только как момент. Условия и предметные воплощения процесса производства сами в одинаковой мере являются его моментами, а в качестве его субъектов выступают только индивиды, но индивиды в их взаимоотношениях, которые они как воспроизводят, так и производят заново. Здесь перед нами – их собственный постоянный процесс движения, в котором они обновляют самих себя в такой же мере, в какой они обновляют создаваемый ими мир богатства» [1, т. 46, ч. II, с. 222].

Для верной расшифровки смысла философско-исторической категории производства следует не смешивать определяющую роль материального производства в историческом процессе как всеобщий закон, с одной стороны, и исторически преходящее господство над людьми собственно материального производства, т.е. сугубо экономической сферы производства потребляемых благ в классово-антагонистическом обществе – с другой. Существенно важно и при анализе последнего, т.е. при анализе подчинения людей как исторических субъектов господству экономической сферы, видеть нетождественный этому господству всеобщий закон производства, или всеобщую диалектику истории, осуществляющуюся в данной конкретной форме.

Производство как таковое есть непрестанное погружение всех накопленных предшествующей историей действительных результатов в живой процесс материально преобразующей деятельности, непрестанное воссоздание доставшихся от прошлого предпосылок в качестве внутренних достояний настоящего и столь же непрестанное материальное созидание предметного богатства будущего. Стало быть, само предметное богатство, которое по необходимости принимает различные формы в разные эпохи соответственно различным способам производства и различному характеру исторического субъекта, в его всеобщем виде есть не что иное, как богатство возможностей неограниченного развития человека-субъекта. В конечном счете в понятии богатства нет ничего, кроме предметно воплощенного «богатого развития социального индивида…» [1, т. 46, ч. II, с. 263]. Неограниченность этого развития состоит в том, что оно универсально; иначе говоря: какие бы исторически определенные пределы оно себе ни полагало, по глубочайшей своей сути оно призвано совершать «беспрестанное устранение предела для этого развития, предела, который и осознается как предел, а не как некая священная грань» [1, т. 46, ч. II, с. 35], следовательно, – как предел, полагание которого есть лишь предпосылка его снятия, его преодоления.

Отсюда видно, что теоретик не имеет права измерять весь исторический процесс в целом, понятый в его наиболее глубоком, человечески созидательном смысле, каким-либо исключительно одним неизменным мерилом, или «масштабом», некоей «конечной целью».

Историко-материалистическое понимание диалектики прогресса противоположно эсхатологизму. Более того, Маркс дает метод критики всякого эсхатологизма как подхода, чуждого подлинной историчности. По Марксу, универсальное развитие человека как субъекта есть развитие «всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу. Человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления» [1, т. 46, ч. I, с. 476]. И поэтому история не замкнута, не предопределена неким Абсолютом, а есть объективно обусловленный, но тем не менее действительный процесс творчества истории, ее производства. В свое время Гераклит видел только один мир – «не созданный никем из людей» мир природы. Марксово понятие производства позволяет нам постигнуть мир истории как именно людьми созданный и непрерывно вновь созидаемый и развиваемый, производимый ими мир.

Историческое и природное. Специфика социальных законов

Закономерности исторического процесса имманентны человеческой деятельности прежде всего в качестве законов производства. Другими словами, они не находятся где-либо вне человеческого жизненного процесса или где-то над ним даже тогда, когда на самом деле выступают как законы другого, наряду с явным «миром человека», существующего и над ним господствующего «нечеловеческого» отчужденного мира. Явно или неявно, прямо или косвенно эти законы действуют внутри самой человеческой деятельности, в самом ее процессе свершения.

Значит, история как специфически общественная действительность одновременно и подобна действительности природной, до- и внеисторической, и глубоко отлична от нее. Подобие состоит в том, что она тоже обладает закономерным характером, не оставляющим места для волюнтаристского произвола. Отличие же состоит в том, что историческая действительность не только нам не дана, но и не существует актуально вне и помимо человеческой деятельности. Если процесс деятельности замирает, то и история прекращается, оставляя после себя лишь умерщвленные предметы для будущих археологов.

Однако социально-историческая действительность не развивается где-то в стороне и изоляции от природы: она вся построена на все более расширяющемся и углубляющемся использовании и освоении природы с ее законами, на «втягивании» природы в сферу жизни общественно-человеческой, исторической. Культура не отменяет законов природы, но включает их в свой контекст, она растит внутри себя целое царство естественных необходимостей, хотя порожденные ею потребности не сводятся к естественным. «Как первобытный человек, чтобы удовлетворять свои потребности, чтобы сохранять и воспроизводить свою жизнь, должен бороться с природой, так должен бороться и цивилизованный человек, должен во всех общественных формах и при всех возможных способах производства. С развитием человека расширяется это царство естественной необходимости, потому что расширяются его потребности; но в то же время расширяются и производительные силы, которые служат для их удовлетворения» [1, т. 25, ч. II, с. 387].

Включенность целого «царства естественных необходимостей» во влияющий на него контекст культуры, т.е. исторического бытия человека, абсолютно неизбежна, но контекст этот и вызываемые им влияния могут быть очень различными. Для всех общественных формаций эпохи «предыстории человечества» характерна псевдонатуральная (мнимоприродная) форма действия многих закономерностей. При этом причины, породившие подобные мнимоприродные формы, лежат не в том, что человечество чрезмерно-де глубоко погрузилось в природу и чрезмерно сильно напитало ею свою культуру. Скорее имеет место обратная зависимость: недостаточно полное и недостаточно глубокое освоение природы человечеством – одна из причин того, что люди недостаточно выделяют специфичность своей собственной, исторической сущности и не могут еще построить социальные отношения сообразно высоким возможностям подлинно человеческих личностей. Так или иначе, преуспело ли человечество в освоении природы, или нет, – мнимоприродные формы самих исторических закономерностей возникли не из подлинной «внечеловеческой» природы и последняя не является их источником.

Широко известно высказывание К. Маркса в «Предисловии» к первому изданию «Капитала»: «Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественно-исторический процесс…» [1, т. 23, с. 10]. Легко устанавливаемый смысл этого высказывания сводят обычно к мысли, что развитие всякого способа производства есть процесс законосообразный и, следовательно, в этом допускающий относительное сравнение его с процессами собственно природными. Это, несомненно, имел в виду и сам Маркс, но не только это.

Ближайший контекст поясняет смысл анализируемого высказывания. Речь идет о закономерном при капитализме сведéнии людей к ролям экономических персонажей. В каждой такой роли человек существенно предопределен извне. Логика безличного и отчужденно-вещного содержания каждой такой роли извне предопределяет действия человека. Он лишен ответственности за ход истории, поскольку «вжился» в эту систему отчуждения. Детерминация, которой подчинены экономические персонажи, уподоблена природной детерминации, но это типичный случай мнимой природности, возникшей исторически и имеющей исторически преходящий характер.

И это далеко не единственный феномен буржуазного способа производства, заслуживающий у Маркса характеристики природноподобного феномена, – характеристики, посредством которой Маркс не только констатирует, но и критикует уподобление исторического природному. Одним из ярких примеров уподобления социальной зависимости природным законам является детерминация факторов и тенденций производства через рыночные связи: «…рынок должен постоянно расширяться, так что рыночные связи и определяющие их условия все более принимают характер независимого от производителей естественного закона, становятся все более неподдающимися контролю» [1, т. 25, ч. I, с. 268]. Есть и более общие примеры: «…среди самих капиталистов, которые противостоят друг другу лишь как товаровладельцы, господствует полнейшая анархия, в рамках которой общественная связь производства властно дает о себе знать индивидуальному произволу только как всесильный закон природы» [1, т. 25, ч. II, с. 454].

Постижение этой формы действия социальной детерминации, уподобившейся природным законам, стало для Маркса специальной задачей философско-методологического плана. Надлежало выяснить, из каких именно корней вырастает это уподобление природным зависимостям, с тем чтобы можно было в будущем справиться с проблемой снятия этих мнимоприродных феноменов.

Маркс констатирует, что хотя социальные условия порождены обществом, но индивиду в товарно-капиталистическом обществе они «представляются как бы природными условиями, т.е. недоступными контролю индивидов…» [1, т. 46, ч. I, с. 107]. И это – отнюдь не иллюзия, но определенная форма воспроизведения в представлении действительных социальных связей. Дело в том, что капитализм предельно развивает атомизирующее разделение труда, которому соответствует система «атомистических» отношений. Атомизация расщепляет и разъедает все содержание культуры: «частные интересы» выступают как безразличные друг другу, возводящие каждый себя в самоцель и преследующий свои замкнутые интересы. Общий же интерес как целостность никем не принят на себя, он – ничей интерес и «существует, так сказать, лишь за спиной рефлектированных в самих себя отдельных интересов» [1, т. 46, ч. II, с. 452]. Все атомизированные, замкнутые в себе части оплетены сетью взаимозависимостей, действующих через их собственные частные интересы: «…поскольку меня определяют и насилуют мои собственные потребности, насилие надо мной совершает не нечто чуждое, а лишь моя собственная природа, являющаяся совокупностью потребностей и влечений (иначе говоря, мой интерес, выступающий во всеобщей рефлектированной форме). Но ведь это как раз и есть та сторона, посредством которой я подвергаю принуждению другого, втягиваю его в систему обмена» [1, т. 46, ч. I, с. 192].

Общая картина получается такой: «Обмен… предполагает… всестороннюю зависимость производителей друг от друга, но вместе с тем он предполагает и полную изоляцию их частных интересов и такое разделение общественного труда, при котором единство различных видов труда и их взаимная дополняемость существуют вне индивидов и независимо от них, как если бы это единство и эта взаимная дополняемость были каким-то природным отношением». Короче говоря: «Индивиды подчинены общественному производству, существующему вне их наподобие некоего рока…» [1, т. 46, ч. I, с. 101]. Так предметные условия и воплощения деятельности выступают как «заместители» людей-субъектов и как посредники между всеми звеньями и частями этого целого. Они консолидируются в некий второй социальный мир, которому сами же люди вверили свою судьбу и к которому относятся как к подлинному воплощению их Общества как такового. Таково отчуждающее овеществление, или реификация, социальных отношений, неизбежно сопровождающее собой атомизирующее разделение труда и вырастающее из частной собственности.

Таков ответ, который дает К. Маркс на вопрос о причинах и корнях возникновения мнимоприродных феноменов в историческом процессе, – вопрос, естественно переходящий в вопрос об отчуждении. Выработка же верного понятия детерминации исторического процесса, необходимого для адекватной формулировки задачи коммунистического преобразования социального мира, непременно включает в себя ориентацию на снятие этой мнимой природности.

Однако практическое осуществление этого снятия есть не просто результат усвоения верной теории, но действительное историческое дело. Только в результате осознанного исторического деяния может быть и будет построено коммунистическое общество, где «царство естественных необходимостей» будет подчинено «царству свободы» и где никакие овеществленные образы больше уже не будут сковывать творческие силы личностей, совместно составляющих подлинного субъекта и суверена истории.

Способ производства

Социальное развитие в смысле независимости от произвольных устремлений индивидов всегда есть естественно-исторический, объективный процесс, и в этом плане в основном тексте «Капитала» К. Маркс исследует движущие силы общества. Самым тщательным образом Маркс анализирует то, что составляет первооснову развития человеческого общества, – способ производства. Проблема способа производства изучалась К. Марксом и Ф. Энгельсом уже в работах, предшествовавших появлению «Капитала». В «Немецкой идеологии», «Нищете философии», в работе «Наемный труд и капитал» и в «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс дали его обобщенную характеристику. В «Капитале» во всех деталях раскрыта категория способа производства как главной и определяющей силы развития общества. Понятие «способ производства» употреблялось Марксом в двух различных, но взаимосвязанных смыслах: во-первых, – в смысле способа функционирования производительных сил, т.е. в смысле непосредственной (материальной) производственной деятельности, которая в социальном аспекте конституирует производственные отношения. Во-вторых, – в смысле исторически определенного единства производительных сил и производственных отношений. Аналогичные разграничения значений на собственно материально-технический (вещественно-структурный) и социальный аспекты могут быть проведены и в отношении производительных сил, а также производственных отношений как таковых. Способ производства связывает все стороны общества в единый организм, придает целостность и специфическую конкретность всему данному социальному строю. Вместе с тем Маркс раскрывает наиболее общие закономерности развития и черты, присущие всем, а не только капиталистическому, способам производства: первобытнообщинному, рабовладельческому и феодальному, а также будущему коммунистическому способу производства. Особое внимание уделено Марксом закономерностям генезиса способа производства (особенно капиталистического) и основным этапам его становления.

В «Капитале» получает развитие и конкретизацию определение способа производства, которое было дано в работах «Наемный труд и капитал» и «К критике политической экономии». Вульгарное представление, будто материальное производство непосредственно определяет духовную жизнь общества, ложно. Способ производства через ряд опосредующих звеньев (прежде всего политику, в том числе политику экономическую, право и т.д.) в конечном счете обусловливает формы разнообразного общественного, а не только собственно экономического сознания. «Технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни и проистекающих из них духовных представлений» [1, т. 23, с. 383].

Маркс в «Капитале», впервые в развернутой форме очертив все характерные стороны и моменты способа производства, в том числе независимые от его отдельных исторических форм, выяснил диалектическую связь между ними. Каждый исторически определенный способ производства характеризуется определенным характером и уровнем развития производительных сил, которые составляют его материальное основание. Он характеризуется также специфическим типом связи субъективных и объективных элементов производительных сил. Наконец, движущие силы и законы развития данного способа производства невозможно понять, не постигнув динамику его развития в условиях конкретного диалектического единства и взаимодействия производительных сил и производственных отношений, не проанализировав движение противоречий между производительными силами и производственными отношениями, а также внутри самих производственных отношений. Поэтому Маркс уделил пристальное внимание исследованию структуры, динамики и роли производственных отношений в развитии способа производства, их взаимодействию с производительными силами.

В «Капитале» вскрывается социальная природа способа производства, который выступает всегда в определенной социальной форме, с присущими только ему специфическими особенностями, представляющими собой «историческую преходящую необходимость» [1, т. 25, ч. II, с. 171]. Главной задачей для Маркса было научно обосновать, что капиталистический способ производства в силу объективных законов его изменения неизбежно придет к краху и будет заменен новым, коммунистическим способом производства. Каждый способ производства проходит длительный путь развития, завершающийся его гибелью и революционным возникновением более высокого способа производства, «который, с одной стороны, создает новые материальные производительные силы, с другой стороны, сам развивается лишь на их основе и тем самым на деле создает себе новые реальные условия» [1, т. 49, с. 118]. В рамках вновь возникающего способа производства происходит революция в средствах и методах труда, которая подготовляется как предпосылками, созданными прежним способом производства, так и особенно предпосылками, создавшимися в ходе начавшегося развития нового способа производства.

В развитии способа производства определяющим и доминирующим является прежде всего создание средств производства, увеличение доли овеществленного труда по сравнению с трудом живым. Эта закономерность, свойственная развитию всех предшествовавших капитализму способов производства, достигает в капиталистическом способе производства своего наиболее полного выражения. «…Относительно большее применение прошлого труда, по сравнению с живым, знаменует повышение производительности общественного труда и увеличение общественного богатства» [1, т. 25, ч. II, с. 245].

Всем антагонистическим способам производства, как показывает К. Маркс в «Капитале», присуще то общее, что они принуждают трудящихся к созданию прибавочного труда. Но в отличие от докапиталистических способов производства способ капиталистический создает более благоприятные условия для развития производительных сил. «Капиталистический способ производства разделяет это принуждение с предшествующим способом производства, но осуществляет, применяет его в такой форме, которая в большей степени благоприятствует производству» [1, т. 26, ч. I, с. 397].

Структура производительных сил

В «Капитале» и примыкающих к нему трудах К. Марксом начата глубоко научная разработка проблемы производительных сил. Она получила свое предварительное решение в предшествующих работах – в «Немецкой идеологии», письме к П.В. Анненкову от 28 декабря 1846, «Нищете философии», «Наемном труде и капитале», «Манифесте Коммунистической партии». В «Капитале» Маркс предпринял систематическое исследование всех составных элементов производительных сил, их взаимосвязи и закономерностей развития. При этом в центре внимания Маркса находятся как вещественные компоненты производительных сил, особенно орудия труда, так и люди, которые приводят в движение производительные силы в целом. В начале своего исследования он рассматривает общие закономерности развития производительных сил, отвлекаясь от их конкретной общественной формы. Однако общего определения производительных сил, отмечает Маркс, совершенно недостаточно для понимания капиталистического процесса производства. Необходимая конкретизация осуществляется Марксом в четырнадцатой главе первого тома «Капитала».

Подчеркивая, что под производительными силами следует понимать единство вещественных и личностных факторов, К. Маркс в «Капитале» рассматривает труд как «прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы» [1, т. 23, с. 188]. Динамическое существование производительных сил реализуется лишь в производительной деятельности человека – в его общественно-производственной практике, конкретизированной как труд. Труд есть фундаментальный способ связывания человека и природы в единую, но диалектически противоречивую целостность.

Маркс в «Капитале» выделяет три аспекта в характеристике производительных сил: субстанциальный, вещественно-структурный и функциональный. Субстанциальный аспект производительных сил состоит в том, что они являются основой и в этом смысле субстанцией способа производства, определяющей силой развития общества. Вещественно-структурный аспект производительных сил характеризуется соотношениями, структурой вещественно-материальных элементов, которые входят в состав производительных сил. Функциональный аспект производительных сил – это их функция в производстве и в развитии общества.

Анализируя производительные силы, К. Маркс выявляет в них объективную и субъективную стороны. К объективной стороне он относит их вещественные компоненты, прежде всего средства производства, к субъективной – человеческий элемент, т.е. людей, приводящих средства труда в действие, а также структуру трудовой деятельности людей (разделение труда, кооперация) и науку. Те же самые составные части капитала, которые в процессе труда различаются как объективные и субъективные факторы, экономически различаются как средства производства и рабочая сила, а с точки зрения процесса увеличения стоимости – как постоянный капитал и переменный капитал [см. 1, т. 23, с. 220]. Философский, историко-материалистический угол зрения позволяет выявить диалектику субъективного и объективного в экономических категориях и реальных процессах.

Объективные (вещественные) компоненты производительных сил

Объективные, собственно вещественные компоненты производительных сил, будучи вызваны к жизни субъективными (личностными) факторами производительных сил, сами оказывают на них глубочайшее преобразующее воздействие. К. Маркс в «Капитале» сначала анализирует вещественные элементы производительных сил, а уже затем – собственно человеческие факторы. Он указывает, что исходной точкой переворота в способе производства при переходе к крупной промышленности являются не рабочая сила, а средства труда: «Мюль-машины, паровые машины и т.д. появились раньше, чем появился рабочий, исключительное занятие которого состоит в производстве паровых машин, мюль-машин и т.д. …» [1, т. 23, с. 393]. Разумеется, эти новые машины появились не «сами по себе», а как продукт деятельности тех людей, которые их сконструировали, создали первые их экземпляры и т.д. Но творческая деятельность этих людей диктовалась в общем технико-производственной необходимостью. Изменение средств труда ведет затем к изменению всего комплекса производительных сил и вызывает переворот в способе производства. При помощи средств труда создается совершенно специфическая, а именно социальная, общественно-историческая среда как базис жизни и развития человека. Через эту общественную среду преломляется воздействие на людей природной среды, непосредственно являющейся базисом жизни только для животных.

Диалектика объективного и субъективного в истории такова, что средства труда, будучи объективной силой исторического процесса, в то же время сами суть продукт человеческого творчества. Человек не находит средств труда в готовом виде, они являются результатами его активной деятельности. «Что же касается собственно средств труда, то даже для самого поверхностного взгляда громадное большинство их обнаруживает следы прошлого труда» [там же, с. 192]. Именно поэтому средства труда являются показателем общественного прогресса и степени развития самого человека.

Средства труда в результате деятельности людей находятся в процессе постоянного развития, который приводит к коренным, качественным изменениям, революционным переворотам в них. Маркс показывает, что, например, переход от ремесленного инструмента мануфактуры к рабочей машине явился исходной точкой переворота в производительных силах и капиталистическом способе производства в целом. Происходит диалектическое преобразование: «В мануфактуре исходной точкой переворота в способе производства служит рабочая сила, в крупной промышленности – средство труда» [там же, с. 382].

Маркс выделяет особенности, присущие различным видам средств труда. Среди всех средств труда он выделяет «механические средства труда, совокупность которых можно назвать костной и мускульной системой производства…», они «составляют характерные отличительные признаки определенной эпохи общественного производства…» [там же, с. 191].

К вещественным элементам производительных сил Маркс относит и двигательную энергию. Двигательная сила человека, или человеческая энергия, крайне недостаточна для мощной рабочей машины. Увеличение рабочей машины и количества ее одновременно действующих орудий потребовало мощного двигателя. Таковым явилась паровая машина. Только с изобретением второй паровой машины Уатта «был найден первичный двигатель, который, потребляя уголь и воду, сам производит двигательную силу и мощность которого находится всецело под контролем человека…» [там же, с. 388].

Паровой двигатель сыграл революционную роль в развитии производительных сил в целом. Энергетический компонент производительных сил отныне уже обеспечивал дальнейшее развитие и усложнение средств труда. Маркс сравнивает по своему значению паровой двигатель с рабочей машиной: он говорит о двигательной машине, которая приобретает «самостоятельную форму». Современные исследователи-марксисты, опираясь на идеи Маркса о двигательной энергии как особом и важном элементе производительных сил, сформулировали понятие: «энергетические производительные силы».

Переворот в одной сфере промышленности влечет за собой переворот и в других сферах. Революция в средствах производства в промышленности и земледелии делает необходимой революцию в средствах связи и транспорта. Возникновение крупной промышленности необычайно ускоряет темпы общественного развития. «Современная промышленность никогда не рассматривает и не трактует существующую форму производственного процесса как окончательную. Поэтому ее технический базис революционен, между тем как у всех прежних способов производства базис был по существу консервативен… Тем самым она столь же постоянно революционизирует разделение труда внутри общества…» [там же, с. 497 – 498].

В вещественные производительные силы Маркс включал также «сосудистую систему производства» (трубопроводы, сосуды, емкости для хранения и т.д.), которая служит для сбережения предметов труда. Важно подчеркнуть, что элементы, ее составляющие, Маркс относит к средствам труда [см. там же, с. 191].

К вещественным факторам производительных сил относится и другая часть «инфраструктуры» – средства транспорта и связи, которые Маркс называет общими условиями общественного процесса производства [см. там же, с. 395]. Средства транспорта и связи также являются разновидностью средств труда, они входят в состав совокупности вещественных элементов производительных сил и существенно воздействуют на развитие материального производства.

К естественным факторам, или условиям, развития производительных сил Маркс в «Капитале» относит прежде всего землю. «…C первого дня своего появления на земном шаре человек должен потреблять ежедневно, потреблять, прежде чем он начнет производить…» [там же, с. 179]. На первых этапах человеческой истории эти потребности удовлетворяла прежде всего земля как первоначальная кладовая человека, которую Маркс определяет как «всеобщий предмет человеческого труда» [там же, с. 189]. Но земля является также всеобщим средством труда, ибо она дает рабочему место, на котором он находится, а его процессу труда – сферу действия, в силу чего к всеобщим средствам труда наряду с землей К. Маркс относит рабочие здания, акватории и т.п. Земля является исходным арсеналом средств труда.

После первичной обработки человеком земля превращается из природного фактора в социальный и становится уже собственно средством труда. При помощи земли как средства труда люди осуществляют расширенное производство материальных жизненных благ. «Сама земля есть средство труда, но функционирование ее как средства труда в земледелии, в свою очередь, предполагает целый ряд других средств труда и сравнительно высокое развитие рабочей силы» [там же, с. 190]. В экономическом отношении Маркс делит внешние природные условия «на два больших класса: естественное богатство средствами жизни, следовательно плодородие почвы, обилие рыбы в водах и т.п., и естественное богатство средствами труда, каковы: действующие водопады, судоходные реки, лес, металлы, уголь и т.д.» [там же, с. 521]. На разных этапах развития общества их роль различна, она диалектически изменчива. На начальных ступенях развития общества, когда уровень развития производительных сил еще невысок, решающее значение имеют естественные богатства как средства жизни, но на более высоких этапах развития общества, когда производительные силы достигают большего развития, огромное значение приобретает естественное богатство средствами труда как важными предпосылками для дальнейшего развития производства.

Но сами по себе естественные условия, наличие природных богатств не определяют сущности и характера общественного строя. Они могут влиять на развитие общества лишь через посредство производительных сил, ускоряя или замедляя их развитие, давая им то или иное частное направление. Богатые естественные условия, обилие жизненных средств могут, особенно на ранних ступенях развития общества, даже тормозить развитие производительных сил: слишком расточительная природа ведет человека, как ребенка на помочах, не делает его собственное развитие необходимостью. Поэтому не области тропического климата с их обильной растительностью, а умеренный пояс был родиной капитала [см. там же, с. 522], давшего могучий толчок развитию производительных сил.

Встает вопрос: включает ли Маркс предмет труда в состав производительных сил? По данному вопросу идут длительные дискуссии[34]. Но что же именно Маркс понимает под предметом труда?

Предмет труда трактуется Марксом в двух аспектах. Во-первых, Маркс выделяет предмет труда вообще, который дан природой и без которого материальное производство в принципе немыслимо. Во-вторых, – предмет труда, который уже прошел первичную обработку трудом и стал сырым материалом или полуфабрикатом. Все предметы, которые труду надлежит вырвать из их непосредственной связи с землей, суть данные природой предметы труда (например, рыба, которую ловят, отделяют от ее жизненной стихии – воды, руда, которую извлекают из недр земли). Напротив если сам предмет труда уже был, так сказать, профильтрован предшествующим трудом, то Маркс называет его сырым материалом (сырьем) [см. там же, с. 189 – 190]. Всякий сырой материал есть предмет труда, но не всякий предмет труда есть сырой материал. Видимо, только вещь или предмет, которые уже прошли предварительную обработку трудом, т.е. стали сырым материалом или полуфабрикатом, Маркс включает в состав производительных сил. Так, сельскохозяйственные животные и растения уже не являются ни продуктами природы, ни продуктами труда только данного года; в своих современных формах они представляют собой результат видоизменений, совершавшихся на протяжении многих поколений под воздействием и контролем человека, т.е. при посредстве человеческого труда.

Маркс различает понятия «материальные условия производства» и «производительные силы». Это не тождественные, хотя и однопорядковые феномены. В состав материальных условий производства входят как средства, так и предмет труда, природные запасы естественных богатств (уголь, нефть, руда и т.д.), сырые материалы; «…в более широком смысле к средствам процесса труда относятся все материальные условия, необходимые вообще для того, чтобы процесс мог совершаться» [там же, с. 191]. При таком понимании сам процесс труда выступает как материальное производство.

Производительные силы не включают в себя всей полноты материальных условий производства, ибо они, как мы отмечали, по-видимому, не включают всеобщего предмета труда, если он не прошел первичной обработки трудом. Если из процесса труда исключаются всеобщие материальные условия производства (всеобщий природный предмет труда, не «профильтрованный» предварительным трудом, залежи полезных ископаемых, вода и др.), то в нем остаются средства труда, люди, осуществляющие сам процесс труда как таковой, и сырые материалы, предварительно испытавшие на себе воздействие человеческого труда. Этот «остаток» составляет понятие производительных сил[35].

Для Маркса уровень развития производительных сил – это обобщенная характеристика степени господства людей над силами природы, показатель экономического и общесоциального развития общества. Наличие богатых естественных запасов (залежей) природных ресурсов (каменный уголь, руда, нефть и др.), если они еще не стали фактически предметом труда, не характеризуют уровня развития производительных сил и экономику страны. Маркс применяет функциональный подход к рассмотрению производительных сил: «…выступает ли известная потребительная стоимость в качестве сырого материала, средства труда или продукта, это всецело зависит от ее определенной функции в процессе труда, от того места, которое она занимает в нем, и с переменой этого места изменяются и ее определения» [там же, с. 193 – 194].

Граница между средствами труда и предметом труда относительна и диалектически подвижна, хотя она, несомненно, существует. При известных условиях предмет труда может стать средством труда. «Предмет, которым человек овладевает непосредственно… есть не предмет труда, а средство труда. Так данное самой природой становится органом его деятельности, органом, который он присоединяет к органам своего тела, удлиняя таким образом, вопреки библии, естественные размеры последнего» [там же, с. 190]. Один и тот же продукт, говорит Маркс, в рамках одного и того же процесса труда может служить и средством труда, и сырым материалом. Диалектическая метаморфоза продукта сказывается на последующих процессах производственной деятельности.

Личностные компоненты производительных сил и их диалектическое взаимодействие с вещественными

Личностные, или субъективные, компоненты производительных сил – рабочую силу – К. Маркс в «Капитале» исследует в тесной связи с компонентами вещественными. Только лишь в их диалектическом единстве могут функционировать производительные силы и становится возможным сам процесс производства, для которого нужно иметь «материальные факторы, или средства производства, и личный фактор, или рабочую силу» [1, т. 23, с. 195 – 196].

Главным элементом производительных сил Маркс считает личностный, или субъективный, фактор, ибо без человеческого труда невозможно никакое функционирование средств труда и других орудий и средств производства. Без одухотворяющего труда людей они превращаются в груду мертвых, безжизненных материалов. «Живой труд должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потребительные стоимости» [там же, с. 194]. Объективно-вещественные факторы производства как таковые, если их взять в отрыве от человека, – не более, чем реальные возможности развития производительных сил.

Живой человеческий труд сохраняет старую и создает новую стоимость, обеспечивая тем самым возрастание общественного богатства. Стоимость средств производства лишь переносится в новый продукт, но не создает его. «Иначе обстоит дело с субъективным фактором процесса труда, с проявляющейся в действии рабочей силой. В то время как труд благодаря его целесообразной форме переносит стоимость средств производства на продукты и тем самым сохраняет ее, каждый момент его движения создает добавочную стоимость, новую стоимость» [там же, с. 219]. Производительный труд, отмечает Маркс, превращает средства производства в элементы образования нового продукта. Действие рабочей силы – это диалектический переход: потребление ее как потребительной стоимости в процессе труда создает новые потребительные стоимости, которые отделяются от нее и начинают жить самостоятельной жизнью. Поэтому-то Маркс и называет производительный труд живым ферментом, который присоединяется к мертвым средствам и предметам труда и создает новые материальные ценности, необходимые для жизни людей: «Труд одним своим прикосновением воскрешает средства производства из мертвых; одушевляя эти средства производства, он превращает их в факторы процесса труда и соединяется с ними в продукты» [там же, с. 211]. Лишь благодаря субъективному фактору, т.е. проявляющейся в действии рабочей силе, становится возможным создание и развитие средств труда. В природе средства труда не находятся в готовом виде. Они обязаны своим возникновением человеческому труду, рабочей силе как субъективному фактору производительный сил.

Человек является главным элементом производительных сил потому, что он исполняет интеллектуальные функции, без которых производительные силы вообще не могут существовать. Интеллектуальные силы и возможности человека позволяют ему совершенствовать орудия труда, передавать от поколения к поколению приобретенные и созданные производительные силы, накопленные опыт и навыки. Все это и делает человека главным субъектом производительных сил. «Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т.е. идеально» [там же, с. 189]. И чем более усложняется труд, тем большей становится указанная дистанция между ним и трудоподобной деятельностью животных. Мыслительные способности человека позволяют ему, кроме того, выходить за пределы имеющихся производительных сил, заглядывать далеко вперед, как бы создавать в сознании возможные в будущем средства труда. Чем больше развиваются производительные силы и чем сложнее они становятся, тем больше они нуждаются в интеллектуальной функции.

Важная роль субъективного фактора в системе производительных сил обусловлена также необходимостью организационно-управленческой деятельности в процессе материального производства, в процессе постановки и решения производственных задач и их прогрессирующего усложнения.

Человек, соединяя в себе телесное и интеллектуальное (духовное), является в своей сущности продуктом общественных отношений. Это имеет и тот смысл, что он аккумулирует в себе все богатства производственного опыта и тем самым оказывает могучее воздействие на процесс материального производства. Все общественные отношения и обстоятельства влияют на человека так, что они накладывают свой отпечаток на все виды деятельности и функции в сфере материального производства. «Человек сам является основой своего материального, как и всякого иного осуществляемого им производства. Поэтому все те обстоятельства, которые воздействуют на человека, этого субъекта производства, модифицируют в большей или меньшей степени все его функции и виды деятельности, значит также и те его функции и виды деятельности, которые он выполняет как созидатель материального богатства, товаров. В этом смысле можно действительно доказать, что все человеческие отношения и функции, в какой бы форме и в чем бы они ни проявлялись, влияют на материальное производство и более или менее определяющим образом воздействуют на него» [1, т. 26, ч. I, с. 283].

Однако из того что человек является главным элементом производительных сил, без которого они мертвы, не следует, что он сам по себе, в отрыве от других элементов производительных сил, есть определяющий фактор развития производства. Маркс не случайно пользуется понятиями объективных и субъективных элементов производительных сил. В «Капитале» К. Маркс на первое место ставит собственно объективные элементы производительных сил, которые определяют собой личностные, т.е. субъективные, компоненты. В решении этого вопроса Маркс строго следует своим теоретико-методологическим философским положениям об определяющей роли материальных факторов по отношению к духовным, в конечном счете – о первичности материи и вторичности сознания. Но здесь имеет место диалектика взаимодействия материального и духовного, и прежде всего в том смысле, что определяющий материальный фактор производства выполняет свою роль только в том случае, если есть сознательная человеческая деятельность, которая на него обращена (стимулы развития самой этой сознательной деятельности коренятся в производстве, а отдаленные ее результаты оказываются заранее не осознаваемыми и могут даже предварительным замыслам противоречить).

Маркс показывает, что объективные вещественные элементы производительных сил обусловливают собой личностные компоненты производительных сил. Развитие этих компонентов, в том числе появление новых профессий и специальностей, обусловливается прежде всего средствами труда. Поэтому средства труда выступают как «мерило развития человеческой рабочей силы…» [1, т. 23, с. 191]. Рост производительности труда зависит от имеющихся средств производства, т.е. от количества овеществленного в них человеческого труда. Личностный элемент, живая человеческая рабочая сила играют активную роль в росте производительности труда, но именно на базе развития вещественного элемента производительных сил.

Развитием вещественных компонентов производительных сил обусловливается процесс разделения труда. Закон перемены труда также определяется средствами труда: новые средства труда влекут за собой отмирание старых и появление новых профессий и специальностей, требуют переквалификации рабочих. Крупная промышленность, пишет Маркс, «постоянно революционизирует разделение труда внутри общества и непрерывно бросает массы капитала и массы рабочих из одной отрасли производства в другую… обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего» [там же, с. 498].

Маркс рассматривает закон перемены труда как объективную необходимость: хотя его действие и проходит неизбежно через сознание агентов капиталистического способа производства, однако оно независимо от воли и сознания людей и порождено развитием материальных производительных сил; «сама крупная промышленность своими катастрофами делает вопросом жизни и смерти признание перемены труда, а потому и возможно большей многосторонности рабочих, всеобщим законом общественного производства, к нормальному осуществлению которого должны быть приспособлены отношения» [там же, с. 498 – 499].

Характер общественного строя непосредственно влияет на личностный элемент производительных сил. Капитализм уродует рабочего, делает его придатком машины, «частичным» рабочим, на всю жизнь прикованным к осуществлению частичной функции. В результате упорной борьбы рабочему классу в XIX в. удалось добиться того, что пролетарии и их дети получили возможность приобретать «некоторое знакомство с технологией и с практическим применением различных орудий производства» [там же, с. 499]. Требования научно-технической революции середины XX в. в условиях соревнования двух мировых общественно-экономических систем принудили эксплуататоров несколько изменить свою политику в этих вопросах. Однако только в условиях социализма и коммунизма общество заинтересовано в планомерной, сознательной и всесторонней подготовке рабочей силы – личностного элемента производительных сил. Здесь общество заранее планирует подготовку новых кадров рабочих и специалистов исходя из будущего развития техники и производства, выделяя для этого необходимые средства и создавая нужные условия. Маркс подчеркивает, что социализм и коммунизм будут развиваться на основе опережающего развития рабочей силы, человека по сравнению с орудиями труда.

При оценке соотношения вещественных и личностных, т.е. объективных и субъективных, элементов производительных сил К. Маркс акцентирует внимание на их диалектическом взаимодействии, их взаимозависимости и противоречивом взаимовлиянии, исследуя его применительно к различным способам производства. Личностный элемент есть активное ферментное начало вещественных элементов, хотя именно развитие последних есть материальная основа деятельности людей как личностного элемента производительных сил. Во всех классовых эксплуататорских формациях эта связь носит антагонистический характер: вещественные элементы производительных сил господствуют над личностными, средства труда порабощают и угнетают человека, который приводит их в действие.

При рабовладельческом способе производства личностный элемент производительных сил – рабы – принадлежали к числу средств производства и их отличали от орудий труда и животных только тем, что они обладают речью. Рабы отвечали на эксплуатацию тем, что ломали, портили средства труда. «Поэтому экономический принцип такого способа производства – применять только наиболее грубые, наиболее неуклюжие орудия труда, которые как раз вследствие своей грубости и неуклюжести труднее подвергаются порче» [там же, с. 208].

При феодализме трудящиеся более заинтересованы в результатах своего труда, поскольку орудия труда находятся в их непосредственном владении и продукт производства поступает первоначально в их распоряжение. Однако и здесь прогресс производства не приносит им ощутимой выгоды, так как прибавочный (а иногда и необходимый) продукт изымается феодалом-эксплуататором. Поэтому феодальный способ производства крайне консервативен и производительные силы в его условиях прогрессируют весьма медленно.

При капиталистическом способе производства рабочие «не принадлежат непосредственно к числу средств производства, как рабы, крепостные и т.д., но и средства производства не принадлежат им, как это имеет место у крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство…» [там же, с. 726]. Первое из этих обстоятельств, означавшее личную свободу труженика, создавало для развития производительных сил более благоприятные условия. Но и при капитализме, как и в условиях предшествующих ему эксплуататорских способов производства, налицо постоянное угнетение главной производительной силы – человека, и это в целом замедляет развитие производительных сил, хотя, создавая новые средства труда, капитал интенсивно подхлестывает эксплуатацию трудящихся и технический прогресс производства.

С появлением нового средства труда – рабочей машины, создающей адекватный технический базис капиталистического способа производства, устанавливается новая связь между личностными и вещественными элементами производительных сил. Она характеризуется полным подавлением рабочего: «Все средства для развития производства превращаются в средства подчинения и эксплуатации производителя, они уродуют рабочего, делая из него неполного человека [einen Teilmenschen], принижают его до роли придатка машины, превращая его труд в муки, лишают этот труд содержательности, отчуждают от рабочего духовные силы процесса труда в той мере, в какой наука входит в процесс труда как самостоятельная сила; делают отвратительными условия, при которых рабочий работает, подчиняют его во время процесса труда самому мелочному, отвратительному деспотизму, все время его жизни превращают в рабочее время, бросают его жену и детей под Джаггернаутову колесницу капитала» [там же, с. 660]. Таким образом, в «Капитале» К. Маркс рассматривает техническое отчуждение как следствие углубления эксплуатации пролетариев капиталистами.

Рабочая машина как средство труда подтачивает и подрывает личностный элемент производительных сил – рабочего, между средствами труда и человеком возникает антагонизм. «Машинный труд, до крайности захватывая нервную систему, подавляет многостороннюю игру мускулов и отнимает у человека всякую возможность свободной физической и духовной деятельности. Даже облегчение труда становится средством пытки, потому что машина освобождает не рабочего от труда, а его труд от всякого содержания» [там же, с. 434]. Отражаясь в сознании рабочих в превратной, иллюзорно-отчужденной форме, это положение вещей приводит к перемещению классового гнева эксплуатируемых на объект, который сам по себе источником эксплуатации не является. Отсюда движение луддитов, ломателей машин – самая архаичная и незрелая форма классового сопротивления.

Антагонистическая связь между вещественными (средства производства) и личностными (сам человек) элементами производительных сил является закономерностью развития производительных сил всех классово-антагонистических способов производства. На определенном этапе развития антагонистическая связь между объективными и субъективными элементами производительных сил превращается в прямые конфликты между ними, которые разрешаются появлением новых, более совершенных вещественных элементов производительных сил, но также и углубляющимся угнетением их личностного элемента – рабочей силы. Таков источник резко неравномерного, скачкообразного развития производительных сил, коренящийся в самих производительных силах. Поэтому Маркс говорит о «катастрофическом» развитии крупной промышленности в условиях капитализма.

Наука как производительная сила

К. Маркс в «Капитале» рассматривает науку в ее все более реализующейся тенденции превращения в непосредственную производительную силу. Это вносит новые моменты в понимание диалектически-противоречивой роли сознательного фактора в развитии производства. Данный процесс начался еще с конца мануфактурного этапа развития капиталистического производства, когда возникли машины, которые не могли быть приведены в движение одной лишь физической силой человека, и появилась необходимость в новых источниках энергии, открытие которых, как уже отмечалось, способствовало переходу к фабричному производству.

Появление рабочей машины положило начало процессу внедрения науки непосредственно в производство: «В качестве машины средство труда приобретает такую материальную форму существования, которая обусловливает замену человеческой силы силами природы и эмпирических рутинных приемов – сознательным применением естествознания» [1, т. 23, с. 397].

Превращение науки в непосредственную производительную силу обусловлено прежде всего развитием самого материального производства. Капиталистическое производство «в значительной степени впервые создает для естественных наук материальные средства исследования, наблюдения, экспериментирования» [1, т. 47, с. 556], оно же создает и условия и возможности для их применения. «Развитие основного капитала является показателем того, до какой степени всеобщее общественное знание [Wissen, knowledge] превратилось в непосредственную производительную силу…» [1, т. 46, ч. II, с. 215].

С другой стороны, материальное производство, достигнув определенного уровня развития, уже не может обходиться без сознательного применения науки. Принцип разрешения возникающих в производстве задач «посредством применения механики, химии и т.д., короче говоря, естественных наук, – повсюду становится определяющим» [1, т. 23, с. 472]. Процесс производства делается во все большей степени технологическим применением науки, тогда как непосредственный труд превращается в тенденции во второстепенный, хотя и всегда необходимый момент производства. Таким образом, превращение науки в производительную силу нельзя понимать упрощенно, буквально.

Рассматривая вопрос о роли науки в производстве, Маркс выделяет в ней гносеологический и материально-производственный аспекты. Наличие гносеологического аспекта науки указывает на относительную противоположность между наукой и материальным производством. Наука не существует как некий абсолютно самостоятельный фактор или как элемент производительных сил наряду с такими их элементами, как средства труда и человек, но выступает как производительная сила через человека, посредством его труда. «Природа не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электрического телеграфа, ни сельфакторов, и т.д. Все это – продукты человеческого труда, природный материал, превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе. Все это – созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания» [1, т. 46, ч. II, с. 215].

Гносеологический аспект науки как производительной силы не сводится только к мыслительной, абстрактно-теоретической деятельности, ибо он связан, с одной стороны, с научным экспериментированием внутри самого производства, а с другой – с научной практикой, с созданием опытно-конструкторских образцов, а затем с преобразованием на этой основе всей производственной техники. Естественные и технические науки все более расширяют и углубляют сферу своего воздействия: «Пестрые, внешне лишенные внутренней связи и окостеневшие виды общественного процесса производства разложились на сознательно планомерные, систематически расчлененные, в зависимости от желаемого полезного эффекта, области применения естествознания» [1, т. 23, с. 497].

Научная практика, связанная с теоретико-познавательным аспектом науки, привела, как и предвидел К. Маркс, к созданию в XX в. мощной экспериментальной базы самой науки. В настоящее время в научных целях используются целые заводы и фабрики, крупные опытно-промышленные установки. Но результаты их деятельности в конце концов становятся вещественными элементами новых производительных сил.

Это не означает будто бы происходящего в конце концов взаимоотождествления науки как духовного фактора и производства как фактора материального[36]: наука производит знания, а производство создает материальные блага. Различие и противоположность между идеальным (наука) и материальным (производство), имеющие место в процессе происхождения знаний, сохраняются и действуют и в ходе превращения науки в непосредственную производительную силу. Однако различие есть момент процесса диалектического перехода в противоположное. В подготовительных материалах к «Капиталу» 1863 г. К. Маркс прямо говорит о материализации научных знаний, о том, что наука воплощается в «машинах или в методах производства, в химических процессах и т.д.» [1, т. 47, с. 555]. Тем самым духовное переходит в свою противоположность, перестает быть духовным. Этот диалектический переход и дает Марксу основание назвать науку самостоятельным фактором производственного процесса, его функцией. В наши дни, в условиях современной научно-технической революции, эта мысль Маркса нашла свое всестороннее подтверждение, причем только в условиях социализма снимаются социальные препятствия на пути победоносного шествия науки как могучей производительной силы.

Материальность, объективность и типы производственных отношений

Согласно определению в «Капитале», производственные отношения – это «отношения, в которые вступают люди в своем общественном жизненном процессе, в производстве своей общественной жизни…» [1, т. 25, ч. II, с. 450; см. также 1, т. 13, с. 6]. Отношения между людьми как созидателями предметного богатства и на этой основе как творцами исторического процесса и есть отношения производственные. Совокупностью этих отношений «построено» общество в самом его основании.

Производственные отношения не могут быть некими предуготованными процессу человеческой деятельности неподвижными рамками, внутри которых этот процесс протекает, какими-то неизменными внешними предпосылками. Напротив, они непрестанно рождаются заново в процессе деятельности – они воспроизводятся [см. 1, т. 25, ч. II, с. 443]. При этом «рабочий сам постоянно производит объективное богатство как капитал, как чуждую ему, господствующую над ним и эксплуатирующую его силу, а капиталист столь же постоянно производит рабочую силу как субъективный источник богатства…» [1, т. 23, с. 583], но, с другой стороны, рабочий воспроизводит сам себя как наемного рабочего, а капиталист – как персонифицирующего капитал индивида.

Таким образом, производственные отношения есть также и отношения воспроизводства исторически определенных субъектных качеств, особенностей исполняемых индивидами социальных ролей и социальных «характерных масок», отвечающих этим ролям. По словам Маркса, общественный процесс производства есть «одновременно и процесс производства материальных условий существования человеческой жизни, и… процесс производства и воспроизводства самих производственных отношений, а тем самым, и носителей этого процесса…» [1, т. 25, ч. II, с. 385].

Итак, принципиальная философско-историческая идея понятия «производственные отношения» состоит у Маркса в ориентации на эти отношения как на образующие собой фундамент всяких вообще возможных отношений между людьми именно потому, что они суть материальные отношения созидания всего исторического мира: а) созидания предметных воплощений богатства; б) воспроизведения и обновления самих социальных отношений; в) созидания историческими субъектами самих себя в своей общественно-личностной определенности. В каком же смысле производственные отношения материальны?

Подобно тому, как категория материи отнюдь не сводится в диалектическом материализме к вещественности, так и в материализме историческом философский критерий материальности не сводится к частным критериям, таким как вещественность, потребляемость, полезность, овеществленность, а тем более отчужденность и т.п. Материальность в смысле объективности процессов общественного производства не сводится полностью только к вещественности материальных условий производственного труда. Материальность производства и соответственно производственных отношений заключается прежде всего в том, что эти отношения имеют место в действительном практическом бытии общественно-исторического процесса, а не во вторичных репродукциях этого бытия правового, политического, религиозного и прочего идеологического или духовного типа. Независимость общей структуры и развития материального производства и производственных отношений, а также последствий их функционирования от ближайших индивидуальных и коллективных целеполаганий и есть важнейший признак материальности социально-экономических отношений, выявленной классиками марксизма-ленинизма.

Правда, независимостью от единичных актов сознания и воли обладают в определенной мере также и законы духовного производства, т.е. те общественные законы идеального воспроизведения и проектирования (целеполагания) действительности, по которым человек мыслит логически-познавательно, нравственно и художественно. Законы существования и развития духовного производства и вообще общественного сознания обладают относительной самостоятельностью от законов индивидуальной психологии. Но только относительной: объективные законы общественного созидания тесно связаны с психической деятельностью индивидов. Если, что очевидно, общество сознательных людей не может существовать и развиваться независимо от существования сознательных существ [см. 2, т. 18, с. 345], то общественное сознание и духовное производство именно и реализуются в сознании людей. Однако главная зависимость общественного сознания и духовного производства, при всей их активности, – это зависимость от общественного бытия, а значит – в конечном счете от производства и производственных отношений. «Общественное сознание отражает общественное бытие – вот в чем состоит учение Маркса» [там же, с. 343]. Подлинно объективно только общественное бытие.

Идея производственных отношений как основы отношений не только между отдельными индивидами в обществе, но прежде всего отношений внутри общества в целом, между классами, нациями в различные эпохи несет в себе огромный потенциал строгой, но объективной критичности: эта идея как бы вызывает на суд но кодексу действительной «логики» исторического процесса все многосложные иерархии идеологических устремлений, оценок, норм, лозунгов, объяснений и доктрин. В отличие от всех этих социальных феноменов явления природные обладают независимостью не только от их духовного освоения, но и от материально-практического бытия человека, тогда как «вторая природа», социальные институты созданы самими людьми в ходе их исторической практики. Марксова категория производственных отношений позволяет четко отмежевать действительно материальное в истории в смысле производства от отчужденных, в том числе вещественно-отчужденных, форм господства их над человеком, отмежевать для того, чтобы затем исследовать и найти путь к освобождению людей от гнета этих форм. В этом находит одно из своих выражений великий гуманистически-революционный смысл категории производственных отношений. Однако на протяжении всей «предыстории человечества», т.е. совокупности всех классово-антагонистических формаций, материальное производство богатств, необходимых для человеческого развития и его выражающих, осуществляется в форме господствующего над человеком «царства» внешней целесообразности.

В своей основе производственные отношения – это реальные экономические отношения собственности, или распоряжения предметами и присвоения результатов труда над ними, причем всякий объект этих отношений выступает в роли носителя экономической полезности. «Непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям… вот в чем мы всегда раскрываем самую глубокую тайну, скрытую основу всего общественного строя…» [1, т. 25, ч. II, с. 354].

Но производственные отношения – не только и не просто отношения между людьми, классами и т.д., они непосредственно вплетены в процесс освоения людьми окружающего мира, они «тесно связаны с производительными силами» [1, т. 4, с. 133]. Эта сторона производственных отношений вскрывается как проблема тогда, когда мы переходим к анализу подлинной истории человечества, открываемой коммунистическим преобразованием. В этой грядущей перспективе человек перестает быть агентом и персонификатором тяготеющего над ним экономического процесса, хотя этот процесс, сам по себе будучи необходимым для человечества, навсегда, конечно, не исчезнет [см. 1, т. 46, ч. II, с. 213 и др.]. В коммунистическом обществе «непосредственный труд и его количество исчезают в качестве определяющего принципа производства…» [там же, с. 207], а поэтому «рабочее время перестает и должно перестать быть мерой богатства…» [там же, с. 214]. Здесь мера и масштаб, направление и предел собственно материального производства «будет определяться его отношением к целостному развитию индивида…» [там же, с. 123]. Производство уже свободно развертывается как «культивирование всех свойств общественного человека и производство его как человека с возможно более богатыми свойствами и связями, а потому и потребностями…» [1, т. 46, ч. I, с. 386], т.е. во всей универсальности и целостности. Здесь, следовательно, человек не подчинен более той сфере, где совершается «работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью…» [1, т. 25, ч. II, с. 386]; тем самым становится действительно осуществимым «истинное царство свободы», т.е. подлинно человеческого развития ради человека [см. там же, с. 387].

Производственные отношения в указанной К. Марксом коммунистической перспективе не перестанут, конечно, быть в своей основе экономическими, но суть дела заключается в том, что это – отношения, уже существенно иные, чем при господстве «внешней целесообразности» экономического «царства необходимости». Конечно, при любом способе производства, по Марксу, производственные отношения остаются отношениями материальными (в философском смысле!). Они останутся таковыми и в будущем коммунистическом обществе. При коммунизме люди будут вступать в эти отношения не только в собственно рабочее время, но и в то свободное время, которое они посвятят своему участию в производстве средств и возможностей человеческого развития, т.е. в таком производстве, которое осуществляется с наименьшей затратой физических сил и имеет целью развитие человека, а не получение средств его элементарного существования.

Анализ Марксом производственных отношений капитализма является ключом к раскрытию существа производственных отношений и в других общественно-экономических формациях. Таким образом, К. Маркс дает в «Капитале» также и общую теорию развития социальных формаций. В.И. Ленин говорил, что Маркс в «Капитале» при изучении капиталистической формации исследует ее «строение» и развитие именно через призму производственных отношений [см. 2, т. 26, с. 60]. Различные понятия и категории, изучаемые здесь Марксом, суть частные выражения и «разрезы» производственных отношений буржуазного общества, являющихся стороной капиталистического способа производства.

К. Маркс всесторонне обосновал и раскрыл объективный характер производственных отношений. Объективность производственных отношений заключается, во-первых, в том, что они порождаются определенным, исторически достигнутым уровнем развития производительных сил и по своему общему характеру соответствуют им. Во-вторых, экономические связи и отношения, в которые люди вступают между собой в процессе материального производства своей жизни, зависят не от их воли, а обусловливаются прежде всего уже сложившимся характером средств производства и структурой их распределения между членами общества, т.е. реальными отношениями собственности; последние носят объективный характер, и люди не могут по своему произволу установить тот, а не иной тип собственности. В-третьих, они не зависят от тех целей, которые люди преследуют в своей хозяйственной деятельности, тех замыслов, которые складываются в их головах, и тех их сознательных действий, посредством которых они эти замыслы осуществляют.

Выявление Марксом объективности производственных отношений стало важнейшей посылкой превращения материалистической гипотезы об обществе в стройную и целостную научную теорию. В.И. Ленин отмечал, что анализ Марксом в «Капитале» производственных отношений впервые возвел «социологию на степень науки» [2, т. 1, с. 137].

Рассмотрение материальных производственных отношений в качестве основных и первоначальных позволило установить повторяемость в социальных отношениях вообще, ибо различные формы первых, обладая определенной устойчивостью, повторяются, хотя и в разное время, у всех народов. А установить повторяемость – значит открыть закон.

Этот же подход позволил Марксу найти объективный критерий для разграничения важных и второстепенных явлений в обществе. Производственные отношения придают обществу специфическую историческую форму. Прежде всего они дают качественную характеристику данной общественно-экономической формации как социальной реальности, а также определяют и характерные для нее социальные типы личности. В «Капитале» развито, развернуто и конкретизировано то положение, что личность по своей сущности есть совокупность общественных отношений, ибо она есть прежде всего продукт производственных отношений. Поскольку главные агенты капиталистического способа производства – сам капиталист и наемный рабочий – являются как бы персонификациями капитала и наемного труда, постольку они выступают как «определенные общественные характеры, которые накладывает на индивидуумов общественный процесс производства…» [1, т. 25, ч. II, с. 452].

Пренебрежение фактом определяющего воздействия исторически изменчивого характера производственных отношений на всю структуру общества неизбежно приводит к сползанию на позиции узкотехнологического детерминизма, а вместе с тем – к абсолютизации общих моментов материального производства, свойственных различным формациям.

Положение Маркса о том, что именно производственные отношения придают обществу определенное социальное качество, имеет огромное значение в борьбе с современными нам буржуазными концепциями «конвергенции» и «единого индустриального общества», в которых отвергается роль производственных отношений как критерия для различения общественных систем и абсолютизируется роль техники, средств труда. Между тем Маркс в «Капитале» вслед за «Нищетой философии» специально употребляет термин «социальные производственные отношения», чем подчеркивает их критериальную значимость для определения и различения типов общества.

Главное, что характеризует производственные отношения и отличает один тип производственных отношений от другого, – это характер соединения средств производства и рабочей силы. «Каковы бы ни были общественные формы производства, рабочие и средства производства всегда остаются его факторами. Но находясь в состоянии отделения друг от друга, и те и другие являются его факторами лишь в возможности. Для того чтобы вообще производить, они должны соединиться. Тот особый характер и способ, каким осуществляется это соединение, отличает различные экономические эпохи общественного строя» [1, т. 24, с. 43 – 44].

К. Маркс различает связь между орудиями производства и рабочими в системе производственных отношений, с одной стороны, и связь между средствами производства и рабочей силой в системе производительных сил – с другой. В первом случае речь идет о социальной характеристике производства и общественного строя в целом, а во втором – о производственно-технической характеристике самого процесса производства. Но вместе с тем Маркс не отделяет эти две системы связей непроходимой стеной, поскольку производственно-технические отношения, характеризующиеся связью работника со средствами труда, будучи детерминированы в первую очередь характером последних, входят составным элементом в производственные отношения и испытывают на себе их воздействие.

Маркс в «Капитале» анализирует различные типы производственных отношений в процессе исторического развития общества [см., например, 1, т. 25, ч. II, с. 353 – 354]. Капиталистические производственные отношения начались с отделения средств и орудий производства, т.е. объективных условий труда, от непосредственных производителей – рабочих, и это их характерная черта. «И как только капиталистическое производство становится на собственные ноги, оно не только поддерживает это разделение, но и воспроизводит его в постоянно возрастающем масштабе» [1, т. 23, с. 726; ср. там же, с. 583].

Вместе с тем Маркс в «Капитале» отмечает то общее, что свойственно всем антагонистическим производственным отношениям: это, во-первых, совершающееся в разных формах понуждение к прибавочному труду, которое имеет в конечном счете всегда экономические причины [см., например, 1, т. 23, с. 246 – 247 и др.]; во-вторых, угнетение меньшинством эксплуататоров большинства трудящихся. Во всех классово-антагонистических общественных формациях труд по существу носит рабский характер, оказывается для труженика тяжким бременем, а не источником радости и наслаждения. При капитализме «к варварским ужасам рабства, крепостничества и т.д. присоединяется цивилизованный ужас чрезмерного труда» [1, т. 23, с. 247]. И с полным основанием поэтому можно сказать: «Римский раб был прикован цепями, наемный рабочий привязан невидимыми нитями к своему собственнику» [там же, с. 586].

Диалектика экономических отношений

К. Маркс рассматривает производственные отношения как единую целостную систему взаимосвязанных элементов. Каждый элемент этой системы существует, лишь функционируя во взаимодействии со всеми другими элементами, и вне этого взаимодействия не может быть ухвачен и понят. Еще в «Нищете философии» Маркс писал: «В каждом обществе производственные отношения образуют некоторое единое целое» [1, т. 4, с. 133]. В «Капитале» Маркс раскрывает состав этого целого, устанавливая составляющие это целое элементы и взаимосвязи между ними. Характеристике элементов производственных отношений и их взаимосвязей Маркс в значительной мере посвятил свои «Экономические рукописи 1857 – 1859 годов», т.е. первый вариант «Капитала». Рассмотрению этих элементов предшествует анализ функциональной структуры производства в широком смысле как экономической деятельности вообще.

Составными элементами производства в широком смысле слова, т.е. как определенной целостной и единой функционирующей системы, являются: производство в собственном (узком) смысле слова, распределение, обмен и потребление. Реальные отношения собственности, процессы овладения объектами и постепенное формирование активной установки субъектов проявляются прежде всего в процессе производства. В каждой такой единой и целостной системе имеется главный, определяющий элемент, который является основой взаимодействия всех ее частей. В системе производства в широком смысле таковым и является процесс непосредственного материального производства в узком смысле слова. «Определенное производство обусловливает, таким образом, определенное потребление, определенное распределение, определенный обмен и определенные отношения этих различных моментов друг к другу. Конечно, и производство в его односторонней форме, со своей стороны, определяется другими моментами… Между различными моментами имеет место взаимодействие. Это свойственно всякому органическому целому» [1, т. 46, ч. I, с. 36].

В этой связи Маркс подверг критике метафизические и идеалистические концепции, которые превращали взаимосвязанные моменты экономической деятельности – собственно производство, потребление, обмен, распределение – в независимые и взаимообособленные друг от друга сущности. Для авторов этих концепций, например, производство якобы определяется всеобщими законами природы, распределение подчиняется законам социальным, обмен обусловливается индивидуальными потребностями, а потребление будто бы вообще лежит вне сферы политической экономии [см. там же, с. 25].

Первенство собственно производства по отношению к потреблению состоит в том, что оно доставляет потреблению материал, предмет. Производство, следовательно, делает возможным и в этом смысле «порождает» реальный процесс потребления, и оно же детерминирует определенный его способ и характер. Наконец, производство не только создает материал для удовлетворения потребности, но и вырабатывает у людей саму потребность в новых материалах. «Производство создает поэтому не только предмет для субъекта, но также и субъект для предмета» [там же, с. 28]. «Итак, производство создает потребление: 1) производя для него материал, 2) определяя способ потребления, 3) возбуждая в потребителе потребность, предметом которой является создаваемый им продукт. Оно производит поэтому предмет потребления, способ потребления и влечение к потреблению» [там же, с. 29].

Между производством и потреблением существует диалектическое единство: одно без другого невозможно. Было бы неверно обособлять потребление от производства, считая, что потребление развивается самостоятельно и от него независимо, определяясь, например, непрерывным ростом народонаселения, повышением культурного уровня людей и т.д. Производство и потребление соотносятся друг с другом как форма и содержание, как сущность и формы ее проявления. В определенных отношениях производство само есть потребление, а потребление является производством. Производство есть потребление средств производства и рабочей силы. В свою очередь потребление постольку есть производство, поскольку в его процессе воссоздается и в этом смысле производится субъект, который без потребления существовать не может. Лишь в потреблении продукт становится продуктом. Маркс пишет, что платье становится действительно платьем, когда его носят; дом, в котором не живут, не является по существу домом. Без потребления не существует производства, последнее без него теряет смысл. Исследуя диалектику взаимосвязи между производством и потреблением, Маркс пишет: «Каждое из них выступает как средство для другого, одно опосредствуется другим, что находит свое выражение в их взаимной зависимости друг от друга… Каждое из них есть не только непосредственно другое и не только опосредствует другое, но каждое из них, совершаясь, создает другое, создает себя как другое» [там же].

Однако, разъясняет Маркс, единство и взаимообусловленность производства и потребления не есть их тождество. Буржуазные социологи и экономисты склонны максимально сближать производство и потребление, чтобы обосновать на деле несуществующую гармонию между потреблением и производством, спросом и предложением и закрепить ложную мысль, будто бы производство в буржуазном обществе служит потреблению. Между тем на самом деле целью и мотивом капиталистического производства является не удовлетворение потребностей общества и его членов, а получение максимальных прибылей. Как замечает Маркс, «для гегельянца нет ничего проще, как отождествить производство и потребление» [там же, с. 30]. Здесь Маркс имеет в виду, в частности, идеолога «истинного социализма» К. Грюна. Буржуазные экономисты, так же как и Грюн, писали К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии», «ссылаются на неразрывную связь потребления и производства и на абсолютное тождество спроса и предложения, и именно когда они хотят доказать, что никогда не бывает перепроизводства…» [1, т. 3, с. 521]. Пренебрегающему принципом историзма Грюну не приходит даже в голову, что между производством на разных ступенях его развития и потреблением существуют различные противоречия, а «разрешить эти противоречия можно только посредством практического изменения данного способа производства и данного строя» [там же]. Концепция тождества Грюна ведет к апологии буржуазных экономических отношений.

Как важную сторону производственных отношений рассматривает К. Маркс связь между собственно производством и распределением. Распределение, как и потребление, является функцией производства. «Определенное отношение распределения есть… лишь выражение исторически определенного отношения производства» [1, т. 25, ч. II, с. 454]. Распределение в конечном итоге есть распределение средств производства. Распределение последних в зависимости от отношений собственности определяет все прочие функции распределения, причем в конечном счете распределяться могут только результаты производства. Итак, вся совокупность отношений распределения в своей основе обусловлена отношениями производства, которые определяют также структуру и форму распределения, ибо последние зависят от положения людей в исторически определенной системе общественного производства и способа их участия в нем.

Диалектико-материалистическое понимание связи и взаимодействия производства и распределения, исходящее из примата производства по отношению к распределению, означало принципиальный шаг вперед по сравнению с методологической позицией английской классической политэкономии. Так, Рикардо «объявляет не производство, а распределение подлинным предметом современной политической экономии» [1, т. 46, ч. I, с. 33]. «Однако, – критикует Маркс эту точку зрения, – прежде чем распределение есть распределение продуктов, оно есть: 1) распределение орудий производства и 2) – что представляет собой дальнейшее определение того же отношения – распределение членов общества по различным родам производства (подчинение индивидов определенным производственным отношениям). Распределение продуктов есть, очевидно, лишь результат этого распределения, которое заключено в самом процессе производства и которое определяет структуру производства» [там же].

Отношения распределения начинают изменяться вместе с изменениями в отношениях производства, после этих изменений и как их следствие. В третьем томе «Капитала» К. Маркс резюмирует: «…отношения распределения соответствуют исторически определенным, специфически общественным формам процесса производства и тем отношениям, в которые вступают между собой люди в процессе воспроизводства своей человеческой жизни, и возникают из этих форм и отношений». Поэтому «каждая форма распределения исчезает вместе с определенной формой производства, которой она соответствует и из которой проистекает» [1, т. 25, ч. II, с. 456].

Маркс критикует буржуазных экономистов за то, что они, метафизически разрывая отношения производства и отношения распределения, пытаются изобразить дело так, что производство носит неизменный характер, а распределение изменяется в зависимости от исторических условий. «Отсюда опять-таки явствует крайняя ограниченность тех экономистов, которые изображают производство в качестве вечной истины, тогда как историю они ссылают в сферу распределения» [1, т. 46, ч. I, с. 33], превращая тем самым идею историзма в карикатуру.

Маркс опровергает также идеалистическую концепцию, согласно которой распределение будто бы «предшествует производству и определяет его в качестве как бы доэкономического факта» [там же, с. 32]. Несостоятельны, как показывает Маркс, имевшие широкое распространение представления о том, что будто бы народы-завоеватели, насильственно перераспределяя в прошлом земли, а значит и модифицируя отношения собственности, тем самым определяли также и характер производства. «Во всех этих случаях – а все они являются историческими – кажется, что не распределение организуется и определяется производством, а, наоборот, производство организуется и определяется распределением» [там же].

Все подобные «распределительные» концепции исторического процесса упускают из виду определяющее воздействие производства на распределение. Иначе говоря, они по существу игнорируют роль материального производства в истории. Как же обстояло дело в действительности? Рассматривая эту методологически очень важную проблему, Маркс отмечает, что при всех завоеваниях возможен троякий исход. Во-первых, народ-завоеватель мог навязывать побежденным собственный способ производства (так это произошло при завоевании англичанами Ирландии и отчасти Индии); во-вторых, он сохраняет старый способ производства и довольствуется данью (как это делали римляне и турки); или же, в-третьих, происходит взаимодействие, из которого возникает нечто новое как диалектический синтез (так это имело место отчасти при завоеваниях древними германцами римских областей). «Во всех случаях, – пишет Маркс, – именно способ производства, будь то победителей, будь то побежденных, будь то возникший из соединения обоих, определяет то новое распределение, которое устанавливается» [там же, с. 34]. Превращение покоренных народов в рабов возможно было только в том случае, если сами завоеватели применяли рабский способ производства. В лице раба «похищается непосредственно орудие производства. Однако в этом случае производство той страны, для которой он похищается, должно быть организовано так, чтобы оно допускало применение рабского труда…» [там же, с. 34 – 35].

Маркс критикует также «традиционное представление», будто в какие-то периоды истории люди жили исключительно грабежом. Для того чтобы можно было постоянно грабить, замечает Маркс, должен быть налицо перманентный объект для грабежа, он может быть создан лишь производством, к тому же и сам способ грабежа определяется способом производства [см. там же, с. 34]. С этими идеями Маркса перекликается более поздняя критика Энгельсом теории насилия в «Анти-Дюринге».

Маркс выступает вообще против понимания отношений в процессе производства как «волевых», т.е. установленных волей законодателей. Законы не создают отношений собственности, они только фиксируют и закрепляют сложившиеся или складывающиеся реальные отношения.

Большое внимание в «Капитале» Маркс уделяет обмену как важной стороне процесса производства в широком смысле. Обмен выступает как момент производства, выражая собой его дифференциацию и специализацию, вообще общественное разделение труда. Содержание обмена зависит от того, чтó для обмена произведено. Интенсивность обмена, его распространение, так же как и его форма, определяются развитием и организацией производства. «Обмен, таким образом, во всех своих моментах или непосредственно заключен в производстве, или определяется производством» [там же, с. 36].

На всем протяжении своего исследования в «Капитале» К. Маркс исходит из определяющей роли собственно производства по отношению к распределению, обмену и потреблению. «Результат, к которому мы пришли, – пишет Маркс, – заключается не в том, что производство, распределение, обмен и потребление идентичны, а в том, что все они образуют собой части единого целого, различия внутри единства. Производство господствует как над самим собой, если его брать в противопоставлении к другим моментам, так и над этими другими моментами» [там же].

В исследовании процесса производства в широком смысле слова Маркс выделяет его первичный и основной компоненты. Под первичным компонентом процессов производства Маркс понимает процесс непосредственного производства, определяющий распределение, обмен и потребление. Под основным компонентом имеется в виду момент, составляющий ядро производственных отношений, а именно форма собственности на орудия и средства производства. Производственные отношения суть целостное единство, ибо все их элементы пронизываются и соединяются воедино определенной формой собственности. Характер собственности определяет специфический способ связи непосредственных производителей и средств производства, обусловливает собой вид распределения, определяя размер общественного продукта, достающегося общественным классам, а внутри них – отдельным лицам. Обмен и потребление находятся поэтому в прямой зависимости от формы собственности. Маркс в «Капитале» определяет отношения собственности как скрытую основу всего общественного строя.

Что касается того, что в «Экономических рукописях 1857 – 1859 годов», намечая план исследования производственных отношений, Маркс отметил «вторичные и третичные, вообще производные, перенесенные, непервичные производственные отношения» [там же, с. 46], то здесь он, видимо, предполагал изучить случаи синтеза многих производственных отношений, возникающего в результате завоеваний, колонизации или торговой экспансии, а также вообще международные производственные отношения. Но и в этих случаях именно отношения собственности позволяют понять характер всех этих переплетений, накладывая на них свою печать.

Учение о диалектическом взаимодействии производительных сил и производственных отношений – материалистическое обоснование научной теории классовой борьбы и социальной революции

В «Капитале» К. Маркс дал развернутое изложение диалектики развития производительных сил и производственных отношений, четко сформулированной в историческом «Предисловии» к труду «К критике политической экономии». Развивая идеи «Предисловия», Маркс в «Капитале» всесторонне и на огромном конкретном материале детально исследовал взаимодействие базиса и надстройки в капиталистическом обществе. Обосновывая общую закономерность диалектики развития производительных сил и производственных отношений, Маркс формулирует в третьем томе «Капитала» знаменитое резюме: «…каждая определенная историческая форма этого процесса (производства. – Авт.) развивает далее материальные основания и общественные формы его. Достигнув известной ступени зрелости, данная историческая форма сбрасывается и освобождает место для более высокой формы. Наступление такого кризиса проявляется в расширении и углублении противоречий и противоположностей между отношениями распределения, – а следовательно, и определенной исторической формой соответствующих им отношений производства – с одной стороны, и производительными силами, производительной способностью и развитием ее факторов – с другой стороны. Тогда разражается конфликт между материальным развитием производства и его общественной формой» [1, т. 25, ч. II, с. 456].

Диалектика производительных сил и производственных отношений в капиталистической формации специфически отражается и выражается прежде всего в диалектической структуре товара. Через призму товара и товарной формы (соотношения двух товаров) как единства конкретного и абстрактного труда, потребительной стоимости и стоимости в их противостоянии и дальнейшем движении Маркс рассматривает противоречивую взаимосвязь производительных сил и производственных отношений. Этот круг вопросов, намеченный в книге «К критике политической экономии», нашел свое дальнейшее развитие в «Капитале».

Стоимость всякого товара, в которой в специфическом виде концентрируются буржуазные производственные отношения, находится в постоянном противоречии с потребительной стоимостью, за которой в конечном счете скрываются производительные силы общества. Уже в единичной (простой) форме стоимости обнаруживается начало диалектического «раскола» товара на стоимость и потребительную стоимость. Анализируя в «Капитале» различные формы стоимости (простую, полную, всеобщую, денежную), Маркс показывает поэтапное нарастание противоречия между стоимостью и потребительной стоимостью вплоть до того момента, когда это противоречие перерастает, наконец, в прямой резкий конфликт между буржуазными производственными отношениями и производительными силами общества. «Исторический процесс расширения и углубления обмена развивает дремлющую в товарной природе противоположность между потребительной стоимостью и стоимостью. Потребность дать для оборота внешнее выражение этой противоположности ведет к возникновению самостоятельной формы товарной стоимости и не унимается до тех пор, пока задача эта не решена окончательно путем раздвоения товара на товар и деньги» [1, т. 23, с. 97][37].

Денежная форма стоимости – это наиболее яркое олицетворение буржуазных производственных отношений, которые теперь приобретают внешне как бы самостоятельное движение по отношению к производству, производительным силам и человеку. Производственные отношения становятся человеку чуждыми, в них конденсируется капиталистическое отчуждение. Они выходят из-под контроля людей, и уже не удовлетворение их потребностей, а извлечение максимальной прибыли через безграничное увеличение прибавочной стоимости и значит через безудержную эксплуатацию становится целью буржуазных производственных отношений. В этом проявляется разрушительное их воздействие, их антигуманистическая функция: они калечат человека-труженика – главную производительную силу общества.

До этого анализ в «Капитале» был устремлен на сферу бытия товара. Теперь Маркс приступает к анализу сущности капитала, которая заключается в производстве прибавочной стоимости. При исследовании механизма ее производства Маркс постоянно исходит из факта подвижного взаимодействия производительных сил и производственных отношений.

В философском отношении важно, что на этапе производства относительной прибавочной стоимости буржуазные производственные отношения становятся еще более отчужденными от трудящихся и оказывают на них еще более угнетающее воздействие, соединенное с формами иллюзорного осмысления ими этого положения. Если при производстве абсолютной прибавочной стоимости капитал наталкивался на количественный предел своего движения, то при производстве относительной прибавочной стоимости самовозрастание капитала встречает качественный предел своего движения, что заставляет его и присущие ему противоречия перейти в новые формы своего существования и развития. Капиталистическое применение машин, пишет Маркс, уменьшает число рабочих, т.е. ведет к образованию резервной армии безработных. «Оно превращает в машины, т.е. в постоянный капитал, не производящий никакой прибавочной стоимости, некоторую часть капитала, который раньше был переменным, т.е. превращался в живую рабочую силу» [1, т. 23, с. 418]. Однако «источником прибавочной стоимости является только переменная часть капитала» [там же]. Маркс показывает, что это одно из глубочайших имманентных противоречий капитализма [см. там же]. Получается, что чем больше развиваются производительные силы, тем меньше становится относительная доля того фактора, который создает прибавочную стоимость. Неустойчивость капитализма в силу действия его имманентных законов все более увеличивается.

Противоречие между развитыми производительными силами и буржуазными производственными отношениями находит свое выражение в противоречии между общественным характером труда и частной формой присвоения. На фабрично-машинном этапе капитализма это противоречие сильно обостряется в связи с периодическими кризисами перепроизводства. «Жизнь промышленности превращается в последовательный ряд периодов среднего оживления, процветания, перепроизводства, кризиса и застоя» [там же, с. 464].

Конфликт между новыми производительными силами и отжившими производственными отношениями, являясь экономической основой социальной революции, находит в социально-политической области свое выражение в непримиримой борьбе антагонистических классов – буржуазии и пролетариата, поддерживаемого всеми эксплуатируемыми. Маркс в «Капитале» дал научно-экономическое обоснование развития классовой борьбы пролетариата, которая с необходимостью вытекает из всей сущности капиталистического способа производства, «из самих производственных отношений…» [1, т. 23, с. 310], из главной цели капиталистического производства – извлечения прибавочной стоимости.

Сравнивая «пролетариат» Древнего Рима и капиталистического общества, Маркс писал, что римский «пролетариат» существовал за счет общества, в то время как современное общество существует за счет пролетариата. В рукописи «Глава шестая. Результаты непосредственного процесса производства» Маркс отмечает: «Капиталист постоянно продает рабочему за его труд часть его продукта – необходимые жизненные средства – для сохранения и умножения рабочей силы, самого покупателя, и постоянно предоставляет ему в долг другую часть его продукта, объективные условия труда, как средства самовозрастания капитала, как капитал… Рабочий должен постоянно покупать обратно часть своего собственного продукта за свой живой труд. Таким образом исчезает иллюзия простого отношения товаровладельцев» [1, т. 49, с. 117]. Так Маркс окончательно разоблачил утверждения буржуазных экономистов, что будто бы капиталисты, предоставляя рабочим работу, выступают в роли благодетелей и филантропов. Созданная Марксом теория прибавочной стоимости обнажила непримиримый антагонизм между пролетариатом и буржуазией, разоблачила лживый миф о гармонии капитала и труда.

В «Капитале» Маркс обосновал закон прогрессирующего ухудшения положения рабочего класса, вытекающего из самой сущности капиталистического накопления. Чем больше создают рабочие общественных богатств, тем больше растет контраст между долей жизненных средств, которую получают рабочие, и колоссальной по своим размерам прибавочной стоимостью, достающейся капиталистам. В совокупном общественном продукте доля материальных благ трудящихся неуклонно снижается, а доля эксплуататорских классов постоянно возрастает. Происходящее иногда (как правило, благодаря борьбе рабочих) некоторое увеличение их заработной платы сопровождается еще большим возрастанием прибылей буржуазии, баснословным ростом богатства на другом социальном полюсе. «Но как лучшая одежда, пища, лучшее обращение и более или менее значительный peculium не уничтожают для раба отношения зависимости и эксплуатации, точно так же это не уничтожает отношения зависимости и эксплуатации и для наемного рабочего» [1, т. 23, с. 631 – 632].

В процессе развития классовой борьбы происходит консолидация рабочего класса, осознание им своей противоположности капиталу. Рабочий как индивид не в состоянии противостоять буржуазии. Лишь в тесном союзе друг с другом рабочие обретают свою силу. Своей упорной совместной борьбой рабочие добиваются законодательного установления продолжительности рабочего дня и других социальных завоеваний. Все, что рабочие имеют при капитализме, – это результат их сопротивления эксплуататорам, а отнюдь не результат «демократических свойств» буржуазного общества.

К. Маркс подчеркивает, что прогрессивные реформы, осуществляемые под напором рабочего класса, в рамках капитализма могут быть доведены лишь до определенного предела, пока они не затрагивают основ буржуазного общества, т.е. частной собственности на средства производства. Последовательное осуществление прогрессивных социальных преобразований неизбежно ставит вопрос о самом существовании капиталистического строя, т.е. выходит за его пределы, ставит на повестку дня социальную революцию. «…Капиталистический способ производства по самому своему существу за известной границей исключает всякое рациональное улучшение» [там же, с. 493]. Иллюзии о будто бы «всесилии» реформ в условиях сохранения частной собственности беспочвенны и вредны. И если реформы рассматриваются как высшая, конечная цель деятельности рабочих организаций, а не как ступень на пути к более высоким формам борьбы, не как шаг к социальной революции, они превращаются в свою противоположность – в средство для буржуазии разложить волю пролетариата к борьбе, а затем и отобрать у него прежние его завоевания.

На примере фабричного законодательства Маркс вскрывает противоречивый характер реформ, которые за видимостью «смягчения» противоречий буржуазного общества обнажают их, ускоряют их созревание и способствуют организации рабочего класса. Всемирно-историческая миссия рабочего класса в условиях капитализма состоит в том, что он своей героической борьбой за прогрессивные реформы спасает общество от физической деградации и вырождения, угрожающих ему со стороны эксплуататоров, и обеспечивает поступательное движение общества, открывая себе дорогу к дальнейшей борьбе за освобождение.

Конфликт между общественным характером производства и частной формой присвоения может найти свое действительное разрешение только в социалистической революции, которая ликвидирует частную собственность на орудия и средства производства и устанавливает общественную форму собственности. «Монополия капитала, – писал К. Маркс, – становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней» [там же, с. 772 – 773]. Централизация средств производства и обобществление труда взрывают уже тесную для них капиталистическую оболочку, упраздняя частную собственность.

Капитализм создает и увеличивает в лице пролетариата ту социальную силу, которая «обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства» [там же, с. 772] и которая способна и призвана осуществить социалистическую революцию, ликвидировать капитализм и построить коммунизм. Капитализм создает нетерпимые условия для жизни рабочего класса, над ним постоянно висит угроза безработицы, голода и нищеты, так что сами жизненные условия пролетариата направляют его на борьбу с капитализмом.

Важнейшей задачей социалистической революции является завоевание рабочим классом политической власти, установление диктатуры пролетариата, и в этом состоит высшее проявление основного закона всякой революции – завоевание новым, восходящим классом политической власти. Эта всемирно-историческая задача поставлена в «Капитале»: Маркс научно обосновывает «неизбежное завоевание политической власти рабочим классом…» [там же, с. 499].

Научная теория социалистической революции Маркса и Энгельса опиралась на гениальные идеи «Капитала», в котором были разработаны экономическая теория марксизма и материалистическое понимание истории. Говоря об экономической теории, разработанной Марксом, Энгельс писал: «Таким образом, при дальнейшем развитии нашего материалистического тезиса и при его применении к современности нам сразу открывается перспектива великой, величайшей революции всех времен» [1, т. 13, с. 491].

Деятельность как опредмечивание и распредмечивание. Производительные силы как силы человека

Способ бытия производственного отношения – это его непрерывное воспроизводство в процессе совокупной человеческой деятельности как предметно-преобразующей и предметно-созидательной. Теоретически отразить действительное, живое производственное отношение значит развернуть его в его практическом процессе. Процесс деятельности есть непрестанное практическое и теоретическое освоение историческими субъектами мира природы и культуры через их, субъектов, предметно-содержательную активность, через созидание предметных воплощений. Поэтому «всякое производство есть некоторое опредмечивание индивида» [1, т. 46, ч. I, с. 171], «самоосуществление, предметное воплощение субъекта…» [1, т. 46, ч. II, с. 109 – 110]. И наоборот, всякое опредмечивание осуществляется в процессе практической производственной деятельности человека. Опосредствованный общественным производством предмет, т.е. продукт, есть застывшая деятельность (хотя как конкретный объект он содержит в себе всегда еще и нечто, не освоенное человечеством) [см. 1, т. 47, с. 59; 1, т. 23, с. 192, 200], ее непокой (Unruhe), принявший на время форму покоя.

Субъект этого процесса продлевает свое бытие тем, что возрождает себя из своих и из иных, унаследованных им воплощений: осваивая созданный им самим и другими предметный мир [см. 1, т. 26, ч. III, с. 274], он «вбирает» его в себя, в свою живую способность, распредмечивает. Поэтому дело обстоит не так, будто отдельно есть активность и вне ее отдельно – вещи; есть две формы единого процесса деятельности – опредмечивание и освоение (распредмечивание), которые осуществляются одновременно и переплетаясь друг с другом. Уже отсюда видно, что производственное опредмечивание вовсе не обязательно является отчужденным. Всякий предмет богатства и культуры, кажущийся окончательно застывшим в своей внедеятельностной форме, на деле есть – в отличие от природных объектов – «всего лишь исчезающее, всё снова и снова создаваемое проявление деятельности общественно производящих людей» [там же, с. 276; ср. также с. 446]. Предметные воплощения человека, изолированные от его деятельного процесса и взятые «сами по себе», всегда суть нечто социально мертвое. Никакая техника в отрыве от приводящих ее в действие людей не представляет сама по себе актуальной производительной силы, а если последняя выступает только в этом облике, то этим замаскирован процесс овещнения (реификации).

Во всякий момент исторического времени субъект, который обладает определенным богатством развития – опредмеченным и распредмеченным в диалектическом единстве и взаимопроникновении, уже вследствие этого располагает некоторой совокупностью различных возможностей по отношению ко всему остальному миру как своей активно-производительной способностью. Реализоваться эта способность может трояко: во-первых, будучи направлена на присвоение потенциально полезных объектов и их преобразование в процессе труда; во-вторых, включая совокупность осваиваемых предметов как несводимых ни к какой полезности в определенные системы социальных связей; в-третьих, усваивая плоды развития предшествующих культур и передавая свои результаты культурам последующим и тем самым включая их в беспредельный процесс культурного наследования (при этом должно быть учтено многообразие способов наследования, ибо они бывают в различной степени избирательными и классово ограниченными). Такова в самом общем виде направленность человеческой активности, осуществляющейся как производительная сила общества.

Надо учитывать, что К. Маркс ведет речь о совокупных производительных силах в одних случаях целого общества, в других – определенных классов в их взаимодействии, а в третьих – индивида. Но в любом случае производительные силы не являются «ничьими», оторванными от своих субъектов, как бы это представление ни навязывалось в условиях классово-эксплуататорского общества отчужденной формой их существования. Перспективу же развития производительных сил в условиях коммунистической формации Маркс прямо характеризует как перспективу «целостного, универсального развития производительных сил индивида» [1, т. 46, ч. I, с. 508]. Снятие в условиях коммунизма господства собственно вещественно-материального производства над человеком Маркс диалектически связывает именно с широким освоением человеком «его собственной всеобщей производительной силы…» [1, т. 46, ч. II, с. 213]. Недаром и Энгельс, излагая взгляды Маркса, писал о задаче «поднять производительную силу каждого отдельного человека…» [1, т. 31, с. 394].

Наследование производительных сил составляет, по Марксу, внутреннюю закономерную связь исторического процесса. В каждый период времени люди, как отмечалось в другой связи, обладают не каким-то желанным или предпочитаемым уровнем и характером своего развития, а тем именно, который к этому времени действительно исторически выработан и который есть уровень их производительных сил, так что люди вступают только в те отношения друг с другом, какие они могут реально установить соответственно уровню своих наличных производительных сил. Всякий способ производства «предполагает данную ступень общественных производительных сил и форм их развития, как свое историческое условие, – условие, которое само есть исторический результат и продукт предшествующего процесса…» [1, т. 25, ч. II, с. 450]. Однако указанное соответствие осуществляется, как уже было указано, не иначе, как посредством противоречия в способе производства и его разрешения.

В конечном счете противоречие буржуазных производственных отношений развитию производительных сил заключается не только в том, что эти отношения ставят предел техническому прогрессу в его вещественно-энергетических изменениях, но и в том, что они угнетают собственно человеческие, субъективные способности и возможности их дальнейшего развития именно как человеческих сил. Наивысшая точка развития исторически определенной формы производственных отношений, или некоторого базиса, измеряется как раз совместимостью «с наивысшим развитием производительных сил, а потому также – с наиболее богатым развитием индивидов [в условиях данного базиса]. Как только этот пункт достигнут, дальнейшее развитие выступает как упадок…» [1, т. 46, ч. II, с. 34]. Другими словами, в единицах, измеряющих энергию, вещество или информацию, некоторый прогресс далее еще возможен, но он перестает быть человеческим прогрессом: «…созидание производительных сил, всеобщего богатства и т.д., знания и т.д. происходит таким образом, что трудящийся индивид отчуждает себя самого…» [там же]. Об этом и говорит Марксов закон обнищания рабочего класса [см. 1, т. 23, с. 660]. Равным образом, и обобщающий тезис Маркса, согласно которому производственные отношения из форм развития производительных сил «превращаются в их оковы» [1, т. 13, с. 7], имеет в виду прежде всего то, что эти отношения стали оковами для развития самого человека как субъекта производительных сил, как личности.

Как и всякий способ производства, коммунистическая организация общества невозможна без достижения определенного уровня развития производительных сил. Но уровень этот должен быть очень высоким. Его количественные и качественные измерения таковы, что происходит глубокий качественный скачок: становится возможным преодоление господства собственно вещественно-утилитарного производства и «внешней целесообразности», т.е. скачок в «истинное царство свободы» на основе существенного сокращения рабочего времени для каждого члена общества. Безграничное развитие всех человеческих сущностных сил обращается в утопию, если стремление к нему не подкрепляется мерами, ориентированными в конечном итоге на сокращение рабочего дня как его «основное условие» [1, т. 25, ч. II, с. 387]. А это условие выполнимо только тогда, когда его реализация не только не нанесет ущерба производству, но, наоборот, будет стимулировать его развитие через посредство науки, ставшей непосредственной производительной силой.

Деятельность и труд. Труд как собственно «работа» и труд универсальный

До тех пор пока выработка средств существования еще господствует над дальнейшим развитием самого человека, – до тех пор в практической деятельности, которая есть единство противоположностей опредмечивания и распредмечивания, на первом плане сохраняется опредмечивание, тогда как противоположный процесс в той или иной мере отодвинут на задний план. Деятельность осуществляется как собственно вынужденный труд (труд как собственно «работа» в узком смысле слова).

Вещественно-энергетический конечный результат производства в экономической сфере есть нечто, предназначенное для потребления, в том числе производительного. Поэтому и деятельность в этой сфере по необходимости подчинена внешней целесообразности: ей присущ исторически изменчивый, но все же ограниченный состав конечных целей, ограниченный «масштаб» вопреки потенциально безграничной широте возможностей подлинно человеческой деятельности [см. 1, т. 46, ч. I, с. 476].

Конечно, «труд-работа» также предполагает, что ее совершает индивид, развивающий свои способности в процессе производства, но здесь он эти способности скорее «расходует, потребляет» [там же, с. 26], чем направляет на процесс творческого распредмечивания. Здесь «веществу природы он сам противостоит как сила природы» [1, т. 23, с. 188]. Отсюда и вырастает возможность абстракции, в которой «труд-работа» представляется как вечное и естественное, тяжкое условие человеческой жизни.

Тем не менее даже и в процессе «труда-работы», не носящего еще свободного и подлинно творческого характера, человек, воздействуя на предмет труда, «в то же время изменяет свою собственную природу» [1, т. 23, с. 188]. Раскрывая это, мы уже покидаем почву безразличной к историческому процессу абстракции труда и восходим к исторически конкретному содержанию понятия практической деятельности, которая даже и в свойственной классово-антагонистическим обществам форме «труда-работы» также производит не только потребляемые блага, но и социальные отношения и посредством которой субъекты воспроизводят и производят по-новому все свои социальные качества и самих себя как именно субъектов. Мы раскрываем тем самым процесс выработки человеком самого себя. «В самом акте воспроизводства изменяются не только объективные условия… но изменяются и сами производители, вырабатывая в себе новые качества, развивая и преобразовывая самих себя благодаря производству, создавая новые силы и новые представления, новые способы общения, новые потребности и новый язык» [1, т. 46, ч. I, с. 483 – 484]. Таким образом, в собственно экономическом процессе как производстве материальных благ Маркс выявляет формирование социальных отношений [см. 1, т. 46, ч. II, с. 222].

Когда же Маркс переходит от анализа «предыстории человечества» к теоретической картине коммунистического будущего, тогда это социально-созидательное содержание практической деятельности выходит на первый план. Поле применимости «труда-работы» резко сокращается, и как раз он составляет содержание сферы общественно необходимого, а именно экономически необходимого рабочего времени, но в существенно преобразованном виде. Что же касается многообразной деятельности людей в свободное время, то она будет качественно иного рода. Там человек «производит себя во всей своей целостности…» [1, т. 46, ч. I, с. 476], т.е. в качестве не только субъекта потребностей, экономического производителя и потребителя, но и самостоятельной суверенной творческой личности, поскольку его деятельность превращается «в непосредственно всеобщую или общественную…» [1, т. 46, ч. II, с. 347].

Так в своих размышлениях о свободной деятельности, развертывающейся «по ту сторону сферы собственно материального производства» [1, т. 25, ч. II, с. 387], Маркс приходит к выводу, что труд в смысле собственно работы как экономически целесообразная деятельность не может не сохранять в качестве мерила экономического богатства время, необходимое для воспроизводства условий существования, т.е. обязательное рабочее время. Напротив, свободная творческая деятельность выступает в качестве «не определяемой, подобно труду, под давлением той внешней цели, которая должна быть осуществлена и осуществление которой является естественной необходимостью или социальной обязанностью…» [1, т. 26, ч. III, с. 265 – 266]. Активная свободная деятельность субъекта «выступает поэтому уже не как труд, а как полное развитие самой деятельности, где обусловленная природой необходимость исчезает в своей непосредственной форме…» [1, т. 46, ч. I, с. 281].

Однако суть дела, по Марксу, состоит отнюдь не во внешнем противопоставлении свободной творческой деятельности «труду-работе». Их подлинное соотношение при коммунизме выражено важной формулировкой, касающейся непосредственно соотношения рабочего и свободного времени: «Снятие противоположности между свободным и рабочим временем» [9, с. 963][38]. Это «снятие» выражается в превращении «труда-работы» в подчиненный род деятельности, а главное – в преобразовании его под определяющим влиянием со стороны деятельности в свободное время в подчиненную составную часть универсального труда-творчества свободного человека.

Маркс применяет термин «труд» также и к освобожденной деятельности субъекта в условиях коммунистического общества. Но этот труд характеризуется Марксом уже как всеобщий (универсальный) в отличие от «труда-работы» как «труда непосредственного». Когда последний перестанет быть определяющим принципом производства, доля его станет все менее значительной, а «качественно он превращается в некоторый, хотя и необходимый, но второстепенный момент по отношению к всеобщему научному труду…» [1, т. 46, ч. II, с. 207 – 208; ср. там же, с. 110], к труду, проникнутому глубокой осмысленностью, пониманием отдаленных его последствий.

В полемике с А. Смитом, с одной стороны, и Ш. Фурье – с другой, К. Маркс настаивал на том, что невозможно совершенно разделить и изолировать друг от друга процесс труда, полный борьбы с препятствиями и трудностями, и процесс свободной, притягательной для личности деятельности. Трудности не делают труд лишь жертвой, как полагал А. Смит, однако как практические проблемы-противоречия они питают борение, из которого возникает «действительная свобода, деятельным проявлением которой как раз и является труд…» [там же, с. 110]. Но и притягательно-свободный труд никогда не станет легким развлекательным времяпрепровождением. «Действительно свободный труд, например труд композитора… представляет собой дьявольски серьезное дело, интенсивнейшее напряжение» [там же].

Труд всеобщий (универсальный) и труд совместный

Для идеи целостной деятельности существенно Марксово различение труда «всеобщего» (allgemein) и труда «совместного» (gemeinschaftlich). «Тот и другой играют в процессе производства свою роль, – говорит Маркс, – каждый из них переходит в другой, но между ними существует также и различие. Всеобщим трудом является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение. Он обусловливается частью кооперацией современников, частью использованием труда предшественников. Совместный труд предполагает непосредственную кооперацию индивидуумов» [1, т. 25, ч. I, с. 116].

Всеобщий, или универсальный, труд, по Марксу, отличается тем, что берет на себя общую задачу как целостность со всеми теми компонентами, без «сосредоточения» которых в деятельности личности невозможно никакое настоящее творчество. Напротив, труд совместный есть, так сказать, результат рассредоточения смысла общей задачи, так что только совокупность кооперированных участников процесса как система справляется с нею. Здесь, «чтобы трудиться производительно… достаточно быть органом совокупного рабочего, выполнять одну из его подфункций» [1, т. 23, с. 517]. Общие задачи как бы выносятся «за скобки» совместного труда. И только труд всеобщий, или универсальный, «вбирает» их в себя и способен решать явно и сознательно.

Наиболее сильно развился совместный труд при капитализме, причем с течением времени совместный труд все более обнаруживал свою зависимость от универсального труда, будучи по преимуществу сферой репродуктивного применения его результатов. Но последний ни в одном из классово-антагонистических типов социальности не находил адекватного себе климата именно потому, что эксплуататоры рассматривали его не с точки зрения производства средств и возможностей развития, а узкоутилитарно. Господствующие классы извлекали лишь для себя «наибольшую выгоду из развития всеобщего труда человеческого духа и его общественного применения» [10, т. III, с. 126; перевод уточнен. – Авт.].

Однако уже в рамках капиталистического способа производства происходит постепенная подготовка перехода к качественно иному соотношению между трудом совместным и трудом всеобщим: последний, несмотря на утилитарное к нему отношение, завоевывает все больше признания, демонстрируя свое все более решающее значение для развития производительных сил.

Проблема труда совместного и комбинированного смыкается с проблемой «труда-работы» вообще, или труда непосредственного, так что историческая перспектива их оттеснения трудом универсальным предстает в виде общей перспективы для того и другого. «…Непосредственный труд как таковой перестает быть базисом производства, потому что, с одной стороны, он превращается главным образом в деятельность по наблюдению и регулированию, а затем также и потому, что продукт перестает быть продуктом единичного непосредственного труда и в качестве производителя выступает, скорее, комбинация общественной деятельности» [1, т. 46, ч. II, с. 218]. Иначе говоря, каждый отдельный вид непосредственного, единичного совместного труда оттесняется на второй план и теряет свое значение, но совокупный рабочий, или общественно-комбинированные системы труда, увеличивает свою роль. Однако стратегически – в перспективе истории – эта тенденция, по мысли Маркса, ведет к созданию предпосылок освобождения человека от многих нуждающихся в непосредственном комбинировании функций и ролей внутри производственного процесса. Человек в дальнейшем перестает быть агентом этого процесса, шаг за шагом передавая вещам – автоматическим системам – все эти функции и роли: «…прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека» [1, т. 46, ч. I, с. 280]. Тем самым открываются широкие горизонты для труда универсального.

Один из важнейших аспектов категории универсального, или всеобщего, труда обнаруживается в том, что именно с ее помощью раскрывается существо проблемы превращения человеческой деятельности из средства в первейшую потребность всей жизни. Сама деятельность преобразуется радикальным образом и обретает характер всеобщности, универсальной содержательности, и при этом, по Марксу, именно «прибавочный труд, труд за пределами абсолютно необходимого для жизни, станет всеобщей потребностью…» [там же]. А это значит, что посвященная развитию деятельность обретает цель в самом этом труде, а не вне его. Поэтому смысл коммунистического тезиса о труде как первой потребности жизни адекватен, по Марксу, идее превращения универсальной деятельности в процесс, направленный на развитие всех человеческих сущностных сил.

Разделение труда как разделение предметов деятельности и как расщепление самой деятельности

Каковы же исторические пути к этой универсальной деятельности – пути, пролегающие сквозь эпоху классово-антагонистических обществ и затем вырывающиеся из нее? Ответ на этот вопрос равносилен решению проблемы разделения труда как разделения предметной деятельности. К. Маркс всесторонне исследовал проблему, обратив при этом внимание на то, что за этой категорией стоят разноплановые феномены, «совершенно различные вещи, определяемые совершенно различными законами развития…» [1, т. 46, ч. II, с. 450], например, разделение и распределение труда внутри сферы собственно материального производства, разделение общественного производства на отрасли и взаимоотношения между ними и разделение функций в производстве одного определенного продукта (внутри предприятия), разделение между трудом материальным и духовной деятельностью и т.д. В тексте «Капитала» разделение труда рассматривается преимущественно как процесс, дающий капиталу новую производительную силу. Но Марксов анализ выходит и за рамки собственно экономического содержания, поднимая философско-исторические проблемы разделения человеческой деятельности вообще.

На первый взгляд, позиция Маркса в вопросе об общей судьбе разделения труда может показаться противоречивой, что отчасти и вызывает различия в трактовке этой проблемы в марксистской литературе. С одной стороны, Маркс подтверждает свой тезис сочинений 40-х годов об устранении, или уничтожении, разделения труда в будущем коммунистическом обществе, где будет «неразделенный», многосторонне развивающийся человек. В этих случаях речь идет об уничтожении классово-антагонистического, в том числе капиталистического, и вообще так или иначе расщепляющего самого человека разделения его предметной деятельности на «частичные функции» [см. 1, т. 23, с. 499]. «Характерную черту капиталистического способа производства составляет как раз то, что он отрывает друг от друга различные виды труда, а стало быть разъединяет также умственный и физический труд…» [1, т. 26, ч. I, с. 422; ср. 1, т. 26, ч. III, с. 278 – 279]. Упомянутая характерная черта капиталистического производства подлежит историческому отрицанию.

С другой стороны, Маркс утверждает почти в том же контексте, что разделение труда было бы «в такой же степени возможно» и за пределами капитализма и товарного производства вообще [см. 1, т. 26, ч. III, с. 282 – 283] в качестве «сосуществующего труда» [см. там же, с. 278 и др.]. «…Разделение труда в целом обществе – независимо от того, опосредствовано оно товарообменом или нет – свойственно самым различным общественно-экономическим формациям…» [1, т. 23, с. 372]. Или еще резче: с преодолением товарного мира «отпало бы не разделение труда [вообще], а разделение труда, основанное на обмене» [1, т. 46, ч. II, с. 134]. Иначе говоря, разделение труда не может подлежать абсолютному отрицанию, ибо, будучи очищено от товарно-капиталистических форм и антагонизмов, оно неотъемлемо присуще труду как совокупной экономической деятельности вообще. Как неустранимо собственно материальное производство с его собственно экономической целесообразностью, так неустранима и разделенность труда в его пределах, ибо в его пределах деятельность не становится целостной.

Анализ показывает, что по существу категория «разделение труда» была расчленена Марксом на разнопорядковые понятия. Таково, во-первых, разделение предметов деятельности. Во-вторых, «разделение труда» означает расщепление самой деятельности как процесса жизненной практики человека-субъекта – расщепление ее на «частичные» виды. Эта связь в отличие от общения в косвенной кооперации делает необходимой прямую и непосредственную кооперацию, или совместный труд.

Расщепление самого процесса деятельности на частичные функции-деятельности неизбежно означает расщепление деятельностной сущности человека, следовательно, означает, что «и сам индивидуум разделяется…» [1, т. 23, с. 373] и превращается в «человека частичного» (Teilmensch) [10, т. I, с. 680; перевод уточнен. – Авт.], в самом трагическом смысле этого Марксова выражения. Это пагубное для человеческой личности расщепление деятельности устраняется с построением коммунистического общества.

Непреходящий момент «разделения труда» – это разделение предметов деятельности; ее преходящее и подлежащее в будущем «снятию» содержание – это разделение самой деятельности на частичные функции. Речь идет, согласно Марксу, именно о «снятии», ибо в пределах собственно предметно-материального производства частичные функции неизбежны. Однако в условиях коммунистической формации человек в своей деятельности выходит за пределы этих частичных функций и включает их в контекст своей универсальной, целостно развитой деятельности, не ограниченной рамками собственно вещественно-необходимого производства.

Свободная от расщепления, целостная деятельность расцветет в коммунистическом обществе только как социальное достояние всех, имеющее своим условием то, что оно становится достоянием каждого. Не может быть целостной свободной деятельности у одних при сохранении внутри того же самого общества преимущественно расщепляющей, частичной деятельности у других. Что касается предметной специализации, то именно «царство» целостных деятельностей создает простор для многообразия занятий, творческих устремлений и инициатив. Равномерно распределенные между всеми членами общества обязательные функции в экономической сфере, несмотря на их ограниченность и частичность, при условии подчиненности этой сферы задачам свободного развития каждого человека не образуют уже почвы для отчуждения и, в частности, овещнения социальных отношений, которое происходит в классово-антагонистическом обществе.

Овещнение (реификация) и персонификация. Фетишизм и уровни его действия

Всю «предысторию человечества», т.е. историю классово-антагонистических обществ, К. Маркс подразделил на две следующие одна за другой крупные ступени. Первая из них характеризуется различного рода отношениями личной, прямой зависимости человека от носителей социальной несвободы в условиях сложной иерархии господства и подчинения. Вторая же ступень отличается тем, что здесь утверждается «личная независимость, основанная на вещной зависимости…» [1, т. 46, ч. I, с. 101]. Этим и определяется историческое место вещных отношений и соответственно процессов овещнения (реификации), порождающих такие отношения. Овещненно-отчужденная зависимость имела место и в докапиталистических эксплуататорских формациях, но только в условиях товарно-капиталистических отношений реифицированные связи вытесняют и разлагают исторически предшествовавшие им связи прямой зависимости и вместе с тем приводят в связь сферы общественной жизни и регионы, которые прежде оставались более или менее обособленными друг от друга [ср. там же, с. 105].

Вещный характер отношений как особенный способ социальной связи отличен от всеобщего отношения деятельности к предмету как таковому. Если деятельность имеет дело с таким содержанием, которое еще не вовлечено в человеческую культуру, то это – природное содержание, оно внешне человеку и человечеству. Если предметное содержание уже имеет социально-исторический характер, неся на себе печать человеческого труда вообще, то оно есть временно застывшее воплощение человеческой созидательной жизни, ее имманентное достояние.

Совершенно обратную картину дает сопряженное с отчуждением овещнение. Феномены или связи, обретшие реифицированную форму, выступают как внешние человеку, их подлинный источник маскируется, и они образуют в своей совокупности иной мир – мир наряду с «миром человека», хотя это отнюдь не природа. «Эта связь – продукт индивидов. Она – исторический продукт» [там же]. Это такое порождение человеческого труда в условиях капиталистической частной собственности, которое выступает как самостоятельное бытие, чуждое человеческому, как второй социальный мир. Реифицированные феномены оттесняют человека, противостоят ему, замещая его, угнетают, подавляют и разрушают. Они функционируют как бы от своего собственного имени, как безличная социальная сила, притязающая на то, чтобы формировать человека и управлять его действиями и мыслями.

Реифицированные феномены – будь то явно вещественные (такие, как товар, деньги, предметная юридическо-политическая или религиозная символика) или отвлеченные (институты) – есть плод превращения общественного отношения из связи между людьми-субъектами в связь между самими вещами, в «нечто совершенно внешнее» [1, т. 46, ч. II, с. 415]. «Общественная связь, возникающая в результате столкновения независимых индивидов, выступает по отношению к ним одновременно и как вещная необходимость, и как чисто внешняя связь… как… независимая, внешняя, случайная вещность» [1, т. 46, ч. II, с. 449]. Соответственно «общественное наличное бытие богатства проявляется как нечто потустороннее, как вещь [Ding, Sache – в противоположность предмету, Gegenstand. – Авт.], как товар, как нечто, существующее наряду с действительными началами общественного богатства и помимо них» [10, т. III, с. 621; ср. 1, т. 25, ч. II, с. 121; перевод уточнен. – Авт.]. Другими словами, «общественная форма богатства как вещь существует вне его» [1, т. 25, ч. II, с. 121].

Реификация заключается в двух взаимосвязанных процессах. Во-первых, происходит процесс деперсонификации людей, т.е. более или менее далеко заходящая утрата людьми тех атрибутов их субъективности, без которых они, казалось бы, и не могут быть людьми и которые принадлежат им неотъемлемо в противоположность объектам. Во-вторых, происходит наделение субъектностью предметных форм или структур (телесных вещей или институтов). Таково «субъективирование [Versubjektivierung] вещей, овещнение [Versächlichung] субъектов» [11, т. II, с. 491; ср. 1, т. 26, ч. III, с. 519]. Маркс считал эту проблему настолько важной, что в своей обобщенной характеристике капиталистического способа производства в конце третьего тома «Капитала» в качестве одной из самых фундаментальных особенностей его выделил именно то, что «уже в товаре и еще в большей степени в товаре как продукте капитала заключены овещнение [Verdinglichung] общественных определений производства и субъективирование [Versubjektivierung] материальных основ производства…» [10, т. III, с. 937; ср. 1, т. 25, ч. II, с. 453; см. также 1, т. 26, ч. III, с. 534]. Такое перенесение атрибутов субъектности с человека на социальную вещь существенно извращает действительное отношение субъекта к своему предметному миру: живой человек находит теперь вне себя свою собственную способность быть общественным существом, «зато противостоящая ему вещь превратилась теперь в подлинное общественное существо…» [1, т. 46, ч. I, с. 486].

Реификация знаменует собою своего рода замещение вещными качествами той субъектности, которую люди, утрачивая, переносят на вещи вне себя и к которой они стали относиться не как к своему собственному, а как к вещному достоянию. Опустошая себя как личностей, утрачивая свои субъектные атрибуты, люди заполняют образовавшуюся пустоту вещными атрибутами, которые они принимают на себя. Они входят в такие социальные роли, в которых они оказываются одушевленными представителями неодушевленных вещей и исполнителями их власти. Это и означает, что они суть персонификаторы вещных факторов, в особенности персонификаторы экономических категорий, в том числе специфично классовых [см.: 1, т. 23, с. 124; 1, т. 26, ч. I, с. 397; 1, т. 25, ч. II, с. 392]. Так личность подменяется квазисубъектными образованиями. В субъектном своем бытии трудящийся человек является продуктом определенных наследуемых им отношений и условий постольку, поскольку он есть сам производитель и воспроизводитель социальной действительности. В своем же отчужденном бытии персонификатора экономических категорий этот индивид, наоборот, лишь постольку может быть инициативным автором своих поступков и идей, поскольку он уже стал продуктом – представителем персонифицируемых им отношений и условий [см. 1, т. 26, ч. III, с. 541]. С другой стороны, «вся деятельность капиталиста есть лишь функция капитала, одаренного в его лице волей и сознанием…» [ 1, т. 23, с. 606] в своем безудержном стремлении к самовозрастанию, тогда как пролетарий, поскольку он остается экономическим персонажем буржуазного способа производства, есть лишь персонификатор рабочей силы.

Реификация отношений и их участников в единстве с ее внутренней противоположностью – персонификацией вещей и отношений – действует и проявляется на трех уровнях.

Во-первых, социальные качества предметов, которые на деле суть опредмеченные качества их производителей-субъектов, выступают как порвавшие связь с последними, как лишь самим себе обязанные, самодовлеющие, как якобы природные качества вещей самих по себе. Возникает фетишистский характер предметных форм (прежде всего товара, денег и капитала, затем – правовых и идеологических ритуальных предметов-знаков, религиозной символики и т.п.), который служит непосредственной почвой идеологически-фетишистского сознания. Согласно Марксу, присущий этому сознанию фетишизм не есть собственное изобретение индивидов вопреки действительности, но представляет собой выражение реальной формы процесса овещнения, т.е. некритический результат восприятия прозаически реальной мистификации. Такова эта «религия повседневной жизни» [см. 1, т. 25, ч. II, с. 398], воспроизведенная как в движении луддитов, так и в обычном товарном фетишизме и в вульгарной буржуазной политэкономии [см.: 1, т. 23, с. 80 – 93; 1, т. 25, ч. II, с. 380 – 385, и др.].

Во-вторых, реификация придает общественным отношениям такую форму реализации, что они предстают не как принадлежащие людям их собственные взаимные отношения, но как взаимоотношения между социальными предметами – не только грубо телесными, но и институциальными [см. 1, т. 26, ч. III, с. 498, 507]. Они кажутся «не непосредственно общественными отношениями самих лиц в их труде, а, напротив, вещными отношениями лиц и общественными отношениями вещей» [1, т. 23, с. 83], выступая «как отношение некоей вещи… к самой себе» [1, т. 25, ч. I, с. 431]. Отсюда проистекают фетишистски-идеологические истолкования многих надстроечных явлений.

В-третьих, реификация деформирует и извращает отношение человека к своей собственной индивидуальности. Чем больше все общественные мерила человеческого поведения выступают как внешние, вещные эталоны, тем в большей степени человек и к самому себе относится как к своего рода вещи, находящейся в мире вещей. Возникает то опустошение духовного содержания личности, о котором молодой Маркс писал еще в «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Получается, что «даже человек, рассматриваемый в качестве просто наличного бытия рабочей силы, есть природный предмет, некая вещь, хотя и живая, сознающая себя вещь, и самый труд есть вещное (dingliche) выражение этой силы» [10, т. I, с. 211 ][39]. Человеческий индивид, подвергшийся такому сведению к вещи, в представлении технократов-идеологов овещнения есть всего лишь «элемент», или «компонент», в системе техники.

Превращением самого человека пусть в наделенную сознанием, но всего лишь вещь и натурализацией его культурно-исторической сущности завершается и доводится до крайнего предела фетишизм, вырастающий на почве отчужденного овеществления. Здесь в наибольшей степени обнаруживаются антигуманная направленность и нигилизм в отношении культуры фетишистских представлений, резко критикуемых Марксом: «Грубый материализм экономистов, рассматривающих общественные производственные отношения людей и определения, приобретаемые вещами, когда они подчинены этим отношениям, как природные свойства вещей, равнозначен столь же грубому идеализму…» [1, т. 46, ч. II, с. 198]. Критическое раскрытие того общего пункта, в котором сходятся друг с другом грубые варианты материализма и идеализма, а именно выдвижение ими в качестве объяснительного принципа некоего оторванного от человека, а значит нечеловеческого, начала, дает ключ к анализу и преодолению многих концепций. Здесь проявляется глубокое философское значение Марксова понятия реификации (овещнения).

Концепция отчуждения в «Капитале»

В понятие реификации и соподчиненное с ним понятие фетишизма в 50 – 60-х годах перешла существенная часть того теоретического содержания, которое раньше, в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», обнимало собой тогдашнее Марксово понятие отчуждения (Entfremdung). Но это означало теперь отнюдь не оттеснение этого понятия на задний план и тем более не отказ от него, но углубленное его переосмысление, сужение и более строгое определение его смысла благодаря введению ряда соподчиненных и «дочерних» по отношению к нему понятий, а также благодаря подчинению его самого ряду других понятий исторического материализма. В таком более строгом виде понятие отчуждения обретает четко очерченные связи со всеми основными категориями исторического материализма, так что верное понимание последних невозможно и недостижимо без полного раскрытия первого, как и наоборот.

Не может быть сомнения в том, что сопряженное с отчуждением овещнение, по Марксу, отнюдь не есть какая-то вечная судьба человека, ибо почва, питающая феномены реификации, ограничена товарными вообще и в особенности товарно-капиталистическими отношениями в условиях классово-антагонистических обществ; не может быть сомнения и в исторически преходящем характере развитых феноменов отчуждения в целом. Они суть специфическая принадлежность всех вполне развитых типов эксплуататорского общества, а в строгом и узком смысле отчуждение как наиболее развитая всеобщая система отношений имеет своими границами капитализм. Проблема отчуждения есть проблема социальной несвободы как классового господства эксплуататоров.

Исследуя присущий капитализму способ социальной связи посредством овещнения и внеположности «атомизированного человека», будто бы независимого по отношению к другим «атомам»-людям, Маркс показывает, что «этот вид индивидуальной свободы есть вместе с тем полнейшее упразднение всякой индивидуальной свободы и полное порабощение индивидуальности такими общественными условиями, которые принимают форму вещных сил и даже сверхмощных вещей…» [1, т. 46, ч. II, с. 156]. Так Маркс выявляет процесс создания особой формы господства и порабощения, присущей развитому капитализму. Трудящиеся индивиды «подвергли отчуждению от себя свое собственное общественное отношение…» [1, т. 46, ч. I, с. 103], т.е. себя самих как трудящихся. Господство капитала и соответствующих ему институтов над обществом, эта исторически последняя форма классово-антагонистического господства и эксплуатации, отличается тем, что мощь этого господства все отчетливее во всех своих сторонах предстает как производимая и воспроизводимая всеобщим отчуждением. Маркс категорично формулирует вывод: «Отчуждение условий труда от труда… лежит в основе капиталистического способа производства…» [1, т. 46, ч. II, с. 512]. Такова «сущность капиталистического производства или, если угодно, сущность наемного труда, отчужденного от самого себя труда, которому созданное им богатство противостоит как чужое богатство, его собственная производительная сила – как производительная сила его продукта, его обогащение – как самообеднение, его общественная сила – как сила общества, властвующая над ним» [1, т. 26, ч. III, с. 268].

Власть отчужденных форм распространяется на всех агентов процесса производства, на все экономические персонажи, на все классы, хотя положение под этой властью у разных классов крайне неодинаковое и противоположное. Отчуждение «принуждает капиталиста, на одной стороне, выступать в рабских условиях капиталистического отношения совершенно так же, как рабочего, хотя и, с другой стороны, – на противоположном полюсе» [1, т. 49, с. 47]. Противоположность же между этими противостоящими фигурами процесса отчуждения заключается в том, что именно рабочий есть создатель капитала как отчужденного труда, т.е. его собственного накопленного прошлого труда, и этот отчужденный в виде капитала труд господствует и над самим рабочим, и над всем обществом и его развитием. Более того, лишь продолжающееся воспроизведение капитала как отчужденного труда самим рабочим сохраняет, расширяет и усугубляет всю ситуацию отчуждения со всеми ее многообразными последствиями, и оно обрушивается прежде всего и более всего на голову рабочего. Капиталист распоряжается рабочим, включая его в средства труда, и получается так, что те «вещи, которые применяют рабочего, которые поэтому в лице капиталиста обладают самостью, собственным сознанием и собственной волей, суть капитал» [там же, с. 64].

Таким образом, отчуждение превращает объективные условия труда в антагонистическую противоположность живому труду, «железный человек выступает против человека из плоти и крови» [1, т. 47, с. 551]. «Как в религии над человеком господствует продукт его собственной головы, так при капиталистическом производстве над ним господствует продукт его собственных рук» [1, т. 23, с. 635].

Рабочий и капиталист всегда стоят на полярных позициях этой противоположности.

Капиталист как персонаж сам всецело выращен на почве продуктов отчуждения и производен от них, он «уходит корнями в этот процесс отчуждения и находит в нем свое абсолютное удовлетворение, между тем как рабочий в качестве его жертвы с самого начала восстает против него и воспринимает его как процесс порабощения» [1, т. 49, с. 47]. Капиталист, как правило, весь поселяется в своей экономической роли и ее следствиях, срастается с нею, чувствует себя хорошо подогнанным к ней и потому весь мир склонен воспринимать сквозь нее. Отчуждение «принуждает капиталиста… быть в рабстве (unter der Knechtschaft) у капиталистического отношения совершенно так же, как и рабочего, хотя и… на противоположном полюсе» [3, с. 34; перевод уточнен. – Авт.].

Рабочий, напротив, будучи создателем всего отчужденного богатства, одновременно жестоко страдает от эксплуатации и отчуждения: он – и творец, и жертва. Внутри своей экономической роли, т.е. как персонификатор рабочей силы, рабочий постоянно наталкивается на отрицание самого себя, на неразрешимые в пределах капитализма противоречия своего социального бытия, на то, что его бытие оборачивается для него как его небытие. Ибо его «труд полагает себя объективно, но эту свою объективность он полагает как свое собственное небытие или как бытие своего небытия – капитала» [1, т. 46, ч. I, с. 442]. Следовательно, в своем труде рабочий утверждает себя как созидателя лишь посредством отрицания себя, т.е. утверждения «отчужденной от труда реальности»; свою собственную действительность он полагает «как всего лишь инобытие, или как бытие иного против самого себя» [там же].

Ситуация отчуждения раскрыта Марксом как коварно-обманчивая по своей собственной внутренней природе. Благодаря критической силе своей исторической диалектики Маркс выработал четкую методологическую ориентацию на рабочий класс – на того единственного классового субъекта, который способен вырваться из пут отчуждения и, ниспровергая капиталистическую эксплуатацию, упраздняет и их тлетворное воздействие.

В экономических трудах 50 – 60-х годов К. Маркс завершил выяснение как связи, так и различий между опредмечиванием и отчуждением, с одной стороны, опредмечиванием и овещнением (реификацией) – с другой. В буржуазной действительности «ударение делается не на опредмеченности, а на отчужденности, на экстраецированности, на превращенности в нечто чужое, на принадлежности не рабочему, но персонифицированным условиям производства, т.е. капиталу, той огромной предметной мощи, которую общественный труд сам себе противопоставил в качестве одного из своих моментов» [9, с. 716; перевод уточнен. – Авт.; ср. 1, т. 46, ч. II, с. 347]. Эта акцентировка усиливается вместе с развитием капитализма, потому что капитал присваивает все особенные производительные силы развитой деятельности, а равно присваивает и универсальные потенции деятельности – науку и т.п.

Философское существо проблемы отчуждения заключается в том, что отчуждение есть прежде всего и главным образом происходящее в самом процессе предметно-практической деятельности как бы перевертывание отношения между субъектом и объектом. Это отношение «выворачивается наизнанку» [1, т. 47, с. 122]. «Это совершенно то же самое отношение в материальном производстве, в действительном процессе общественной жизни – ибо как раз этим является процесс производства, – какое в идеологической области представляется в религии, превращение субъекта в объект…» [1, т. 49, с. 47]. Однако такого рода «выворачивание», или «превращение» (буквально у Маркса употреблено слово «Verkehrung» – «извращение»; см. 3, с. 34 – 35), никогда не может быть полным, абсолютным. Ибо вместе с вызванным им полным самоотрицанием субъекта разрушились бы, лишившись источника поддерживающей их энергии, и сами отчужденные формы и структуры. На деле это всегда лишь исторически определенное превращение, относительная мера которого конкретно детерминируется многими обстоятельствами, из которых, согласно Марксу, самым первичным является мера расщепленности человеческой деятельности на «частичные функции» и утраты ими социально-творческого содержания.

Чрезвычайно плодотворной и имеющей широчайшее философское значение является Марксова идея о формировании определенных идеалистических воззрений на почве отчуждения. Поскольку общественные отношения получают самостоятельность и господство над своими созидателями, т.е. «над индивидами теперь господствуют абстракции, тогда как раньше они зависели друг от друга» [1, т. 46, ч. I, с. 108], постольку в собственном сознании этих созидателей такое господство выступает как господство идей над ними в качестве некого Начала вообще или надчеловеческого Субъекта. Из общественно-человеческой субъектности, отчужденной вовне, ведут свое происхождение в конечном счете все идеологически-философские «абсолюты», будь то Субстанция, Трансцендентальный Субъект, Мировая Воля и т.п. При этом поучительно то, что равно и грубый материализм, поскольку он изменяет диалектике исторического процесса, впадает в аналогичное гипостазирование абстракций и оказывается в плену идеологических предпосылок реификации и отчуждения.

Оценивая историческое место и роль отчуждения, а значит пораженных отчуждением форм социальной жизни, характерных для классов антагонистического буржуазного общества, Маркс пришел к выводу, что вопреки отчуждению в условиях капитализма складываются определенные объективные условия для последующего перехода к будущей коммунистической организации общества. «Приобретая эту крайнюю форму противоположности и противоречия, производство, хотя и в отчужденной форме, превращается в общественное производство» [1, т. 26, ч. III, с. 327]. Товарный мир впервые разрушает все локально-традиционные рамки и выводит общество на простор многосторонних и быстро меняющихся отношений [см.: 1, т. 46, ч. I, с. 105; 1, т. 26, ч. III, с. 463]. Отчуждение, доводя до крайних пределов буржуазную «атомизацию» индивидов, расшатывает их прикованность к традиционно заданной системе норм образа жизни, способов общения и форм деятельности, а тем самым как бы вопреки своей сущности способствует отрешению от заранее установленных масштабов и мерил. Без такой подвижности индивида, проявляющейся большей частью в весьма болезненных и извращенных формах, невозможно дальнейшее индустриальное развитие в условиях капитализма. Поэтому «крайняя форма отчуждения… представляет собой необходимую промежуточную стадию», которая «в превратной, поставленной на голову форме, уже содержит в себе разложение всех ограниченных предпосылок производства» и, более того, создает и готовит материальные условия «для целостного, универсального развития производительных сил индивида» [1, т. 46, ч. I, с. 508]. Не менее важно и то, что осознание подлинных источников деформирующей человека силы отчуждения способствует развитию и вызреванию в рабочем классе глубоко антикапиталистических устремлений, тогда как сама по себе эта сила разлагает классовое сознание и порождает тлетворные иллюзии в сознании трудящихся.

К. Маркс не только создал общую концепцию отчуждения, но и выработал специальный аппарат понятий, позволяющий преодолевать трудности на пути к проникновению в сущностные связи и закономерности исторического процесса. Эти связи и закономерности завуалированы целой иерархией сложнейших форм и структур, образующих «заколдованный, извращенный и на голову поставленный мир…» [1, т. 25, ч. II, с. 398; см. также с. 394]. Таков мир иррационально-превратных форм, каждая из которых не только своеобразно преломляет скрываемую ею сущность, но и предстает в облике псевдосущности. Этим миром видимости захвачены действительные агенты производства, и идеолог – создатель более или менее вульгарных концепций – «лишь вносит известный рациональный порядок в эти представления…» [1, т. 25, ч. II, с. 398], но не преодолевает иррациональности форм данного мира.

В этих формах, кроме «цены труда», «порождающего проценты капитала», «цены земли» и т.п., вырастающих на почве отчуждения и овещнения [см. 1, т. 25, ч. II, с. 391], заключена объективная «иррациональность самого предмета…» [1, т. 26, ч. III, с. 547]. Своим бытием эти формы обязаны процессу производства, где осуществляется акт отчуждения труда и совершается эксплуатация рабочего, но в них уже нет следов этого процесса, и они кажутся самостоятельными и легко фетишизируемыми факторами [см. там же, с. 510]. «…Отчужденный характер капитала, его противоположность труду переносится по ту сторону действительного процесса эксплуатации…» [1, т. 25, ч. I, с. 421; см. также 1, т. 26, ч. III, с. 519 – 520]. Для обозначения такого феномена Маркс ввел понятие «наделение внешним бытием», или «овнешнение» (Veräußerlichung) [см. 10, т. III, с. 426; 11, т. III, с. 483; 1, т. 25, ч. I, с. 430; 1, т. 26, ч. III, с. 510].

Отсюда вытекает принципиально важное методологическое следствие: имея дело с историческим эмпирическим материалом, нельзя строить понятия теории путем его некритического обобщения. Необходима теоретическая критика самого эмпирического материала, ориентированная на проникновение под отчужденную превратную форму. Классики буржуазной политэкономии в отличие от вульгарных экономистов фактически попытались совлечь эту форму отчуждения с сущности вещей [см. 1, т. 26, ч. III, с. 528]. Но только Маркс сознательно и успешно осуществил это. Критика иррационально-превратных форм перерастает у Маркса в критику обыденно-практического сознания участников исторического процесса и выражения этого сознания в идеологии. Без такой очистительной критики не могло быть и речи о научном и философском постижении смысла исторического процесса.

Уже было подчеркнуто, что К. Маркс в своей концепции исторического процесса решительно отвергал навязывание истории неких извне ей приписываемых «целей». Он всегда был решительным противником провиденциализма и вообще всякой телеологии не только в ее гегелевской панлогистической интерпретации. Надуманные историософские конструкции суть один из продуктов отчужденного идеологизирования, и материалистическое понимание истории с ними несовместимо. «Вообще понятие прогресса не следует брать в его обычной абстрактности» [1, т. 46, ч. I, с. 46], в том числе в виде упрощенной однолинейной схемы. Представления о «конечной цели» истории всегда питаются абстрактно-апологетической точкой зрения, согласно которой «последняя по времени форма рассматривает предыдущие формы как ступени к самой себе и всегда понимает их односторонне…» [там же, с. 43].

К. Маркс рассматривает историю как единый процесс, расчленяемый на взаимосвязанные ступени социально-исторического развития – общественно-экономические формации, представляющие собой сменяющие друг друга типы и этапы социальности. Создание полной картины социального прогресса – дело исторической науки на всем протяжении ее развития. Разработав философско-методологический подход к такому исследованию, Маркс выяснил основные закономерности формационного развития и детально изучил в «Капитале» последнюю классово антагонистическую формацию. В известном фрагменте «Формы, предшествующие капиталистическому производству», составляющем часть рукописи «Критики политической экономии» (1857 – 1858), Маркс исследует особенности докапиталистических формаций.

В общем членении истории на пять социально-экономических формаций Маркс отграничивает средние три (рабовладельческую, феодальную и капиталистическую) как эксплуататорские, а кроме того, проводит относительную границу между капитализмом и всеми предшествовавшими ему формациями как такими типами и стадиями социальной организации, в которых личная зависимость одних людей от других еще не приняла столь глубокореифицированной формы, как это произошло в условиях товарно-капиталистического хозяйства [см. там же, с. 100 – 101]. Но эта граница, которая условно может выть названа границей между «Gemeinschaft» и «Gesellschaft», никоим образом не абсолютизируется Марксом, и гораздо более существенно отграничение им обществ, в которых нет классовой эксплуатации, от обществ эксплуататорского типа. К тому же коммунистический тип социальности образует качественно иной тип общественных связей, «снимающий» былое различие между «со-обществом» и «обществом»: капиталистическое объединение производства объективно подготавливает будущее его социалистическое обобществление [см., например, 1, т. 25, ч. I, с. 290].

Категория общественно-экономической формации в «Капитале»

В «Капитале» получило значительное углубление понимание К. Марксом общественно-экономической формации. Он фактически рассматривает ее как целостный социальный организм с некоторым ведущим в нем способом производства, присущим ему базисом и соответствующей последнему надстройкой и образом жизни образующих его классов, причем все эти составляющие части находятся между собой в диалектическом взаимодействии. Вместе с тем, Маркс пользуется сжатым определением общественно-экономической формации только как совокупности определенных производственных отношений, составляющих экономическую структуру данного общества. В «Предисловии» к «К критике политической экономии» Марксом были уже перечислены все основные структурные компоненты формации в более широком ее понимании – производительные силы, производственные отношения, надстроечные формы. Общественно-экономическая формация – это конкретно-историческая форма бытия общества на соответствующем этапе его развития, предполагающая определенный характер и уровень развития производительных сил и определенный характер производственных отношений, причем Маркс подчеркивает исторически преходящий характер всякой классово-антагонистической формации. Впоследствии В.И. Ленин привел в соответствие определение общественно-экономической формации с фактическим употреблением этого понятия в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса, подчеркнув единство способа производства и соответствующих ему политической надстройки и форм общественного сознания, присущих данной формации.

Из способа производства каждой данной формации вытекает, как обосновывает Маркс в третьем томе «Капитала», процесс воспроизводства производственных отношений [см. 1, т. 25, ч. II, с. 385]. В четвертом томе «Капитала» («Теории прибавочной стоимости») Маркс обращает внимание на то, что из определенной формы материального производства вытекает не только определенная структура общества, но и «определенное отношение людей к природе» [1, т. 26, ч. I, с. 279], хотя, разумеется, производственные отношения суть самая характерная черта общественно-экономической формации. Это положение было дальнейшим развитием идей, сформулированных Марксом в работе «Наемный труд и капитал»: «Производственные отношения в своей совокупности образуют то, что называют общественными отношениями, обществом, и притом образуют общество, находящееся на определенной ступени исторического развития, общество с своеобразным отличительным характером» [1, т. 6, с. 442].

Итак, понятие общественно-экономической формации было уточнено как более широкое по сравнению с понятием способа производства. Способ производства – это материальная основа формации, что и видно из определений формации и способа производства. Неверно, будто бы для Маркса способ производства и общественно-экономическая формация оставались синонимами. Поэтому нельзя согласиться с утверждением, что «в широком смысле Маркс понимал под „способом производства“ общественную формацию, в узком же смысле – общественно-технический способ труда» [6, с. 41][40]. Отождествление общественно-экономической формации со способом производства означает рассмотрение ее как лишь узкоэкономической категории, и это обедняет ее содержание.

К. Маркс и Ф. Энгельс рассматривали общественно-экономическую формацию как философско-социологическую категорию. Это значит, что понятие общественно-экономической формации отражает не одну отдельную сторону общественного организма, а все стороны жизни общества – не только собственно экономическую, но и социальную, политическую, духовную – в их органическом единстве. Ленин в дальнейшем подчеркивал, что, хотя остовом, «скелетом» общественно-экономической формации и являются производственные отношения, «все дело, однако, в том, что Маркс этим скелетом не удовлетворился, что он одной „экономической теорией“ в обычном смысле не ограничился, что – объясняя строение и развитие данной общественной формации исключительно производственными отношениями – он тем не менее везде и постоянно прослеживал соответствующие этим производственным отношениям надстройки, облекал скелет плотью и кровью. Поэтому-то „Капитал“ и имел такой гигантский успех, что эта книга „немецкого экономиста“ показала читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую…» [2, т. 1, с. 138 – 139], во всем многообразии ее компонентов.

Категория общественно-экономической формации играет в учении Маркса огромную методологическую роль. Она служит основой обобщенного рассмотрения социальных порядков различных стран и эпох как определенных общественных организмов со сходными чертами и едиными закономерностями и тем самым позволяет выявить единство исторического развития человеческого общества. Недаром в рукописи «Формы, предшествующие капиталистическому производству» Маркс уделяет столь большое внимание как специфике, так и общим чертам действия экономических закономерностей в различных докапиталистических формациях, где эти закономерности затушевывались связями традиций, военным и политическим насилием и т.д., но тем не менее вновь и вновь демонстрировали свою единую сущность. Понятие общественно-экономической формации позволяет установить научную периодизацию этапов истории общества и понять исторический процесс как законосообразную последовательность сменяющих друг друга этапов, устанавливая каузально-генетическую преемственность между ними и выявляя взаимодействия между странами и народами, находящимися на различных уровнях развития. Смена одних формаций другими происходит диалектически-скачкообразно, но, с другой стороны – так, что «эпохи истории общества, подобно эпохам истории земли, не отделяются друг от друга абстрактно строгими границами» [1, т. 23, с. 382].

Применение Марксом понятия общественно-экономической формации к анализу общественно-исторического процесса позволило выделить, во-первых, признаки общие, которые свойственны всем ступеням развития общества, во-вторых – свойственные всем однотипным обществам, а в-третьих, – то особенное, специфическое, что присуще развитию данной общественно-экономической формации в данной стране. «…Все эпохи производства, – подчеркивает Маркс, – имеют некоторые общие признаки, общие определения. Производство вообще – это абстракция, но абстракция разумная, поскольку она действительно выделяет общее, фиксирует его и потому избавляет нас от повторений. Однако это всеобщее или выделенное путем сравнения общее само есть нечто многообразно расчлененное, выражающееся в различных определениях. Кое-что из этого относится ко всем эпохам, другое является общим лишь некоторым эпохам» [1, т. 46, ч. I, с. 21].

В «Капитале» К. Маркс подчеркивает объективность существования и развития общественно-экономических формаций. Еще раз напомним знаменитое высказывание Маркса: «Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественно-исторический процесс…» [1, т. 23, с. 10]. Люди не могут по своему произволу создать такой общественный строй, для возникновения которого нет соответствующих объективных условий и не назрела объективная необходимость. Получая от предшествующих поколений определенный уровень производительных сил, люди приспосабливаются к нему, соответственно чему и складываются отношения между ними. Общество «не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами» [там же].

Вместе с тем Маркс отмечает, что развитие одной и той же общественно-экономической формации в разных странах зависит от массы разнообразных внутренних и внешних факторов, которые накладывают специфические черты на развитие формации, могут сокращать или, наоборот, увеличивать время ее существования. В этой связи Маркс говорит, что «всякая нация может и должна учиться у других» и общество «может сократить и смягчить муки родов» нового общества [там же], если познает законы его развития. Более того, процесс развития и смены общественно-экономических формаций следует рассматривать не применительно к одной, изолированно взятой стране, а как единый всемирно-исторический процесс. В этом процессе социальные организмы, отдельные страны, находящиеся на различных этапах формационного развития, диалектически взаимодействуют между собой, способствуя ускорению или замедлению исторического развития в различных регионах, а иногда позволяя тем или иным странам либо группам стран миновать отдельные этапы в их формационной последовательности[41].

Объективный, естественно-исторический процесс развития общественно-экономических формаций означает не только объективность их происхождения как необходимых этапов в развитии человеческого общества, но также и неизбежность скачкообразного превращения отдельных формаций в новые, более высокие и прогрессивные. Развитие общества есть поступательное движение от одной формации к другой, более высокой. Каждая новая формация является более прогрессивной по сравнению с предшествующей и по уровню развития производительных сил, и по сложности социальной структуры, и по развитию науки и духовной культуры.

Проблема первоначальной формации и так называемый азиатский способ производства

К. Маркс в «Капитале» развил дальше, насытил конкретным содержанием формационное деление человеческой истории, данное им в «Предисловии» к «К критике политической экономии». Эти теоретические исследования связаны с анализом Марксом особенностей докапиталистических формаций. В «Капитале», рассматривая совместную трудовую деятельность людей, или кооперацию в процессе труда, Маркс сначала говорит о социальном устройстве, где господствует общественная собственность, затем об общественном строе в античном мире, далее о средних веках и, наконец, о капиталистическом обществе. «Та форма кооперации в процессе труда, которую мы находим на начальных ступенях человеческой культуры, например у охотничьих народов или в земледельческих общинах Индии, покоится, с одной стороны, на общей собственности на условия производства, с другой стороны – на том, что отдельный индивидуум еще столь же крепко привязан пуповиной к роду или общине, как отдельная пчела к пчелиному улью. То и другое отличает эту кооперацию от кооперации капиталистической. Спорадическое применение кооперации в крупном масштабе в античном мире, в средние века и в современных колониях покоится на отношениях непосредственного господства и подчинения, чаще всего на рабстве. Напротив, капиталистическая форма кооперации с самого начала предполагает свободного наемного рабочего, продающего свою рабочую силу капиталу» [1, т. 23, с. 346]. Первоначальной формацией, открывающей историю человечества, К. Маркс называет здесь общество с собственно общественной собственностью на средства производства, причем выделяет этапы его развития, на которых господствовали общинно-родовые отношения.

Эту последовательность в смене общественно-экономических формаций можно отметить по существу во всех работах Маркса, как предшествующих «Капиталу», так и написанных после него. В «Немецкой идеологии» членение всемирной истории также начиналось с первобытной общины. В этой работе еще не было термина «общественно-экономическая формация», но ее понятие уже имелось, будучи представлено, как мы уже знаем, термином «формы собственности».

В своих работах «К критике политической экономии» и «Капитал» Маркс дает развернутую характеристику ранней общины, которая лежит в основе первобытнообщинного строя. Такого типа община, пишет Маркс, «являющаяся предпосылкой производства, не позволяет труду отдельного лица быть частным трудом и продукту его быть частным продуктом; напротив, она обусловливает то, что труд отдельного лица выступает непосредственно как функция члена общественного организма» [1, т. 13, с. 20]. В примечании ко второму изданию первого тома «Капитала» (1872) Маркс, подчеркивая, что община существовала у многих народов и вовсе не была исключительно славянским явлением, отмечает: «Более тщательное изучение азиатских, особенно индийских, форм общинной собственности показало бы, как из различных форм первобытной общинной собственности вытекают различные формы ее разложения» [1, т. 23, с. 88]. В первом томе «Капитала» Маркс дает глубокий анализ первобытной общины «наиболее простого типа» в Индии.

Как известно, в работе «К критике политической экономии» Маркс, рассматривая возникновение и смену формаций, начинает их последовательность с «азиатского способа производства». Какой смысл придан этому понятию? По этому вопросу уже давно ведутся дискуссии.

По нашему мнению, для Маркса «первобытнообщинная» и «азиатская» формации – это понятия не тождественные, а однопорядковые, имеющие между собой много общих существенных признаков. Под азиатской общественно-экономической формацией Маркс понимал, во-первых, первобытнообщинный строй в ряде стран Востока на последних ступенях его развития. Поэтому для Маркса понятия первобытнообщинной формации и азиатского способа производства в ряде его высказываний совпадают. Во-вторых, это также специфическая форма перехода от первобытнообщинного строя к классовому рабовладельческому или феодальному обществу, занявшая многие тысячелетия. Азиатский способ производства – это постепенный и очень длительный процесс трансформации первобытного бесклассового строя в классовый. В-третьих, под азиатским способом производства К. Маркс и Ф. Энгельс, а затем В.И. Ленин в ряде случаев понимали определенный экономический уклад в недрах феодализма (или разновидность последнего), которому присущи некоторые специфические черты, отчасти аналогичные чертам «азиатского способа производства» в первых двух значениях последнего.

В тех случаях, когда Маркс под «азиатской» формацией имеет в виду разновидность первобытнообщинного строя, он употребляет иногда термин «первобытный коммунизм». «Первоначальное единство между работником и условиями труда имеет {мы не говорим об отношениях рабства, когда сам работник принадлежит к объективным условиям труда} две основные формы: азиатская община (первобытный коммунизм) и мелкое семейное земледелие (с которым связана домашняя промышленность) того или иного типа. Обе эти формы являются детскими формами…» [1, т. 26, ч. III, с. 438 – 439].

Об азиатском способе производства как разновидности становления рабовладельческой формации, по всей видимости, идет у Маркса речь там, где он пишет об образовании экономической основы общества мелким крестьянским хозяйством и ремеслом в условиях, когда «первоначальная восточная общая собственность уже разложилась, а рабство еще не успело овладеть производством в сколько-нибудь значительной степени» [1, т. 23, с. 346].

К случаю, когда под азиатским способом производства понимается определенный уклад в недрах феодализма, относятся, например, высказывания В.И. Ленина в полемике с Г.В. Плехановым (1906) по поводу характеристики социально-экономических отношений в Московской Руси [см. 2, т. 13, с. 14].

Общим для всех этих социальных явлений, с которыми классики марксизма связывали термин «азиатский способ производства», является наличие общинного хозяйства и рано сложившейся деспотической центральной государственной власти. Важно, однако, что во всех этих случаях община существовала в условиях уже возникшей или значительно развитой частной собственности.

Проблема природы человека

Важное место в «Капитале» занимает проблема человека. Марксу равно чужды и анонимно-фаталистические схемы трактовки истории в духе гегелевского панлогизма, и любые варианты вульгарно-экономического фатализма. Маркс исследует вопрос о природе человека как родового существа («человеческой природе») и о сущности общественного человека, отнюдь не отождествляя эти понятия.

Маркс исследует вопрос, чтó собой представляет человеческая природа, каковы ее свойства. С тех пор как человек стал производить орудия труда и вышел из природно-животного состояния, он приобрел специфические биологические, социальные, психические черты, которые в своей совокупности составляют природу человека, или его родовую сущность. Важной отличительной чертой человека является то, что «человек по самой своей природе есть животное, если и не политическое, как думал Аристотель, то во всяком случае общественное» [1, т. 23, с. 338][42]. Другой столь же важной чертой человеческой природы является способность человека к труду и производство им средств труда. Но человеческая природа сама является продуктом общественно-исторического развития, результатом труда. Сложилась она в результате взаимодействия природы и общества. «…Бытие людей есть результат того предшествующего процесса, через который прошла органическая жизнь. Только на известной стадии этого процесса человек становится человеком» [1, т. 26, ч. III, с. 516]. Но относительно постоянные черты человеческой природы делают ее слишком широким и абстрактным понятием. Поэтому необходимо объяснить общественно-историческое развитие человечества во всей специфичности различных его этапов. Человеческая природа в силу изменения общественных условий меняется, дифференцируется, насыщается иным, чем прежде, содержанием.

В центре внимания Маркса находится проблема конкретной сущности уже сложившегося социального человека как совокупности (l’ensemble) общественных отношений. В этой связи большое значение имеют замечания К. Маркса на книгу А. Вагнера «Учебник политической экономии» (1879 – 1880). Здесь Маркс, подвергая критике искажение Вагнером основных идей «Капитала» и еще раз сжато формулируя и конкретизируя свое экономическое учение, дает диалектико-материалистическое понимание сущности человека. «„Человек“? Если здесь понимается категория „человек вообще“, то он вообще не имеет „никаких“ потребностей; если имеется в виду человек, обособленно противостоящий природе, то его следует рассматривать как любое нестадное животное; если же это человек, живущий в какой бы то ни было форме общества… то в качестве исходного пункта следует принять определенный характер общественного человека, т.е. определенный характер общества, в котором он живет…» [1, т. 19, с. 376 – 377].

Конкретную сущность человека и саму человеческую природу можно раскрыть только исходя из характера общественного строя, из всей совокупности общественных отношений определенной исторической эпохи. Следует идти к исследованию человека от исследования общества, но не наоборот. Характеризуя свой метод исследования, Маркс пишет, что его исходным пунктом «является не человек, а данный общественно-экономический период…» [там же, с. 386].

К. Маркс подверг сокрушительной критике буржуазных философов и социологов, которые по аналогии с капиталистическим производством рассматривали сущность человека, понятую ими как буржуазную сущность, в виде вечной и неизменной. Бентам считал, что в основе такой неизменной природы человека лежит «принцип полезности». Критикуя этого «гения буржуазной глупости», Маркс писал, что человеческая природа «модифицируется в каждую исторически данную эпоху» [1, т. 23, с. 623], изменяясь в зависимости от изменения характера общественной жизни. Изменение сущности человека не есть пассивное отражение изменения всех общественных отношений, но активный, осуществляемый человеком процесс преобразования самих этих отношений.

В Марксовой концепции человека, обоснованной и развитой в «Капитале», большое внимание уделяется деятельной сущности человека, его активности. Без активной революционной деятельности рабочего класса невозможно положить конец капитализму и успешно построить коммунизм. Без активности классов и их представителей невозможен исторический процесс вообще. При этом Маркс подчеркивает, что эта активность материально обусловлена и подчинена объективной закономерности. Между собой и природой люди «ставят» материальное производство, создавая тем самым новую социальную среду, более динамичную и изменчивую, чем среда природная.

Активность человека, определяясь объективной необходимостью, имеет также и свою внутреннюю логику развития, которая лишь в конечном счете определяется закономерностями общественного производства в целом. Для активной деятельности человека характерны сознательность постановки и осуществления своих целей и намерений, подчинение внешней среды своим, собственно человеческим интересам. «Человек, – пишет Маркс, – не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю» [там же, с. 189].

Большое внимание в «Капитале» Маркс уделяет проблеме всестороннего развития человеческой личности. Противоречивый характер развития личности при капитализме создает «частичного рабочего», пожизненно прикованного к выполнению какой-либо определенной функции, а значит – «частичного человека», активность которого деформирована и скована. Для того чтобы человек мог развиваться всесторонне, необходима предпосылка – перемена труда, которая сможет в конце концов привести к замене «частичного человека» человеком всесторонним, универсально активным и развитым. Необходимым материальным фактором этой «замены» является значительное развитие крупной промышленности. Но рост крупной промышленности не ведет автоматически к замене «частичного человека» всесторонне развитой личностью. Маркс связывает всестороннее развитие личности и благотворность действия закона перемены труда с необходимостью завоевания рабочим классом политической власти и утверждения общественной социалистической собственности.

Всестороннее развитие личности – это один из важнейших аспектов большого философского вопроса о путях и пределах развития человека как личности и – шире – как исторического субъекта.

Без понятия о человеке история лишается смысла. Так и получается, когда вместо социального понятия человека принимают представление о нем как о «непосредственной индивидуальности». И вся история кажется тогда всего лишь неким автоматически самосовершающимся процессом или фатальным потоком, где суверенно действуют лишь такие квазисубъекты, как monsieur de Capital, madame la Terre, Экономические Корпорации, Идеологические Институты и прочие реифицированные «социальные характеры» [1, т. 25, ч. II, с. 398], где царят нечеловеческие Силы и безлюдные Отношения, но где забыт сам их творец – человек.

Весь дух Марксовой диалектики истории устремлен как раз к утверждению человеческого смысла истории. Но при этом Маркс далек от сентиментально-«гуманистического» приукрашивания прошлого и современности; его точка зрения, в противоположность всем бессильным благим пожеланиям и упованиям, есть точка зрения гуманистически-революционной критики, вскрывающей скрытую логику истории как логику ее собственной самокритики, т.е. развития через противоречия. Гуманистически-революционный дух Марксова подхода концентрированно выражен в самом его понятии человека, включающем в себя все социальные силы и отношения – всю социально-культурную предметность исторической действительности. История общества есть в ее конечном итоге не что иное, как история человеческого развития [см. 1, т. 27, с. 402 – 403].

Но «развитие богатства человеческой природы как самоцель…» [1, т. 26, ч. II, с. 123] прокладывает себе дорогу лишь в конечном счете. В условиях отчужденного и вообще антагонистического прогресса «более высокое развитие индивидуальности покупается только ценой такого исторического процесса, в ходе которого индивиды приносятся в жертву» [там же; ср. также 1, т. 47, с. 186]. Капитализм «в большей мере, чем какой-либо другой способ производства, является расточительным по отношению к человеку, к живому труду…» [1, т. 47, с. 186], он основан на господстве таких производственных отношений, которые, как мы знаем, в наибольшей мере превращают человека в отчужденное существо. Лишь вместе с преодолением классово-антагонистического способа прогресса, характерного для всей «предыстории человечества», «развитие способностей рода „человек“, хотя оно вначале совершается за счет большинства человеческих индивидов и даже целых человеческих классов, в конце концов разрушит этот антагонизм и совпадет с развитием каждого отдельного индивида…» [1, т. 26, ч. II, с. 123].

Но Маркс все время имеет в виду, что рабочий становится подлинно революционным не как персонификатор товара «рабочая сила» (будучи которым, он разделяет основные превратные представления идеологов капитализма [см. 1, т. 49, с. 63], но в качестве субъекта, осознающего глубокое противоречие между капиталистической системой как целым и эксплуатируемыми ею возможностями человеческого развития. Он обретает свой характер созидателя нового типа социальных отношений не путем примирения с эксплуатацией и вещно-отчужденным существованием, диктуемым ему экономическими отношениями капитализма, но только путем революционного отрицания социально-классовой системы буржуазного общества, в том числе и своего статуса наемного рабочего.

Марксова критика антигуманной природы капитализма дана им в контексте общей картины исторических судеб человека как индивида и личности. «Чем дальше назад уходим мы в глубь истории, тем в большей степени индивид, а следовательно и производящий индивид, выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому…» [1, т. 46, ч. I, с. 18].

Созидательная способность человека – человеческая производительная сила – первоначально носила общинный характер, «в качестве первой великой производительной силы выступает сама община…» [там же, с. 485], и индивиды здесь были, так сказать, впаяны в ее структуру, сливались с ней. Первобытная и архаическая община «выступает в качестве субстанции, индивиды же как всего лишь акциденции ее или ее составные части, образовавшиеся чисто естественным путем» [там же, с. 465; см. также с. 472]. «Человек обособляется как индивид лишь в результате исторического процесса» [там же, с. 486].

В последующей истории происходит нарастание самостоятельной субъективности у человека-индивида, отрывающегося от пуповины естественно-родовых связей [см.: 1, т. 23, с. 89; 1, т. 49, с. 181], но сохраняющего в своем опыте традиции прошлых состояний.

Историческое наследование и историческое творчество взаимопроникают друг друга. Как наследник всего, до него выработанного содержания развития человек есть плод исторического процесса; как творец-созидатель он есть его отправной пункт: «…раз человек уже существует, он, как постоянная предпосылка человеческой истории, есть также ее постоянный продукт и результат, и предпосылкой человек является только как свой собственный продукт и результат» [1, т. 26, ч. III, с. 516; ср. 1, т. 46, ч. II, с. 222].

Однако насколько каждый данный эмпирический индивид той или иной социальной группы, класса, общества, эпохи реализовал сущностные возможности развития, зависит от множества причин. Все формы расщепления деятельности, классовые деления, виды эксплуатации, угнетения и отчуждения низводят эмпирического индивида до положения лишь «частичного индивидуума», и так было на протяжении всей «предыстории человечества».

В историческом развитии человечества возникла всемирно-историческая задача, которая составляет высший смысл коммунистического преобразования общества, – совершить переход от индивида частичного к индивиду целостному, универсальному, соединяющему в себе полноту атрибутов сущности человека как подлинного субъекта исторического процесса и реализующему «полное развитие индивидуальности» [1, т. 25, ч. II, с. 448], «полное и свободное развитие каждого индивидуума» [1, т. 23, с. 605]. В условиях подлинно коллективной социальности, которая установится в коммунистическом обществе, человек «не воспроизводит себя в какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления» [1, т. 46, ч. I, с. 476].

Принцип коммунизма, согласно которому условием свободного развития каждого индивида является освобождение общества от эксплуатации, а условием свободного развития всех является развитие каждого, получает в «Капитале» конкретное выражение: условием свободного развития коммунистического сообщества становится свободное развитие всех созидательных сил каждого члена этого сообщества, но, с другой стороны, беспрепятственное развитие каждой личности возможно только при условии всестороннего развития коммунистического общества в целом.

К. Маркс о коммунистической формации

«Капитал» Маркса явился научно-теоретическим обоснованием объективной неизбежности падения капитализма и наступления эры коммунистической формации. При этом Маркс в своем великом труде продолжил критику утопических учений о социализме и коммунизме, развеял ложные буржуазные и мелкобуржуазные представления о будущем обществе.

В «Капитале» Маркс уделяет большое внимание проблеме характера социальных законов в условиях социализма и коммунизма, подчеркивая прежде всего их объективный характер. Но в отличие от капиталистической формации, где законы общественного развития действуют стихийно, при социализме и коммунизме общественные законы познаются и сознательно используются обществом в интересах развития общества в целом и каждого его члена.

С вопросом о характере действия законов при социализме и капитализме Маркс в «Капитале» связывает решение проблемы о соотношении объективных условий и субъективного фактора в созидании коммунистической формации. Исследуя диалектику объективного и субъективного в развитии новой формации, Маркс на первое место выдвигает объективные условия, учет которых имеет решающее значение для успешного коммунистического строительства. Вместе с тем чем глубже и точнее субъекты исторического процесса познают объективные законы и создают необходимые условия для их действия, тем успешнее идет дело коммунистического строительства.

Рассматривая строительство социализма и коммунизма как естественно-исторический процесс, развивающийся по объективным и независимым от произвола людей законам, К. Маркс одновременно подчеркивает, что законы сами по себе автоматически не создают историю. Новое коммунистическое общество создают люди, используя объективные законы для реализации интересов общества и в этом смысле – для достижения поставленных ими целей при социализме и коммунизме. На это обстоятельство Маркс обращает особое внимание в рукописях 1857 – 1858 гг.

Между объективным и субъективным факторами в коммунистической формации устанавливается определенное соответствие. Это означает, что объективные условия требуют и порождают необходимый для себя субъективный фактор, а последний оказывается способным адекватно осуществлять требования исторической необходимости. Это, разумеется, не означает полного совпадения объективного и субъективного: хотя граница между ними подвижна и относительна, но она существует и не исчезает. Объективное продолжает определять, обусловливать собой субъективное, волю, сознание, практические решения и действия людей.

Созидание коммунистической формации, как подчеркивает Маркс в «Капитале», – это дело самих народных масс, возглавляемых рабочим классом и его передовым авангардом. Рабочий класс – главная сила строительства социализма и коммунизма. Историческая миссия рабочего класса состоит в том, чтобы «совершить переворот в капиталистическом способе производства и окончательно уничтожить классы» [1, т. 23, с. 18].

Большое внимание в «Капитале» уделено проблеме свободы человека, которую Маркс рассматривает в материально-производственном, социально-политическом и духовном аспектах. Свобода для Маркса – это активное коммунистическое преобразование мира на основе познанной исторической необходимости. Само по себе познание исторической необходимости еще не решает вопроса о действительной свободе личности: человек может теоретически осознать историческую необходимость, познав объективные законы общественно-исторического процесса, но если он не выходит из чисто теоретической сферы в область практики, то он остается в путах созерцательной неволи. Действительная свобода достигается лишь в революционно-практической деятельности людей, в ходе которой они изменяют общественные отношения, действуя сознательно, активно и творчески.

В сфере материального производства свобода начинается тогда, когда становится подлинно свободным труд людей, когда люди работают уже на себя, а не на эксплуататоров, чем создаются условия для насыщения их труда творческим интеллектуальным содержанием.

С прогрессом человеческого общества, с ростом его производительных сил объективная необходимость не отменяется, а еще больше расширяется, по мере того как человек вторгается во все новые области природы, которые он ставит на службу своим интересам.

Владея средствами производства и познав законы общественной жизни, люди в совместном коллективном труде могут глубже познавать и осуществлять эту необходимость в своих интересах. «Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей. Но тем не менее это все же остается царством необходимости» [1, т. 25, ч. II, с. 387].

Раскрывая диалектику превращения необходимости в свободу, К. Маркс выделяет еще один аспект свободы – духовный, связанный с «самоцельным» развитием интеллектуальных сил человека, о котором уже была речь выше. Творческое саморазвитие сущностных сил человека требует относительной самостоятельности от царства необходимости, хотя последняя присутствует и здесь. «По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе» [там же].

В «Капитале» раскрываются общие закономерности становления социализма и коммунизма. Возникновение коммунистической формации начинается с победы социалистической революции, с завоевания рабочим классом политической власти. Экономическое обоснование коммунизма, данное Марксом в «Капитале», исторически и логически дополняется характеристикой основных черт будущей политической и идеологической надстройки социализма и коммунизма. Маркс здесь обосновывает исторически неизбежное и необходимое завоевание политической власти рабочим классом. Коммунистическая общественно-экономическая формация основывается на господстве общественной собственности на орудия и средства производства, на коллективном труде, на планомерном и пропорциональном развитии общественного производства в интересах всех производителей.

Социализм и коммунизм создают качественно новый тип развития, характерными чертами которого являются планомерность, гармоничность и сбалансированность всех сторон общественного организма, в результате чего чрезвычайно ускоряется социальный прогресс. В рукописи «Критика политической экономии» впервые проводится мысль о различении двух фаз коммунистического общества. В своих зрелых экономических трудах Маркс постоянно противопоставляет анархическому, бесплановому капиталистическому способу производства социалистический способ производства с его плановой экономикой и гармоничностью всей социальной жизни. Маркс характеризует социализм как такой общественный строй, при котором «капиталистическая форма общества уничтожена и общество организовано как сознательная и планомерная ассоциация…» [1, т. 25, ч. II, с. 213]. В социалистическом обществе «производители регулируют свое производство согласно заранее начертанному плану…» [1, т. 25, ч. I, с. 287].

Большое внимание в «Капитале» К. Маркс уделяет диалектике развития производительных сил и производственных отношений при социализме и коммунизме. Характеризуя коммунистическую формацию, Маркс пишет: «…общество наперед должно рассчитать, сколько труда, средств производства и жизненных средств оно может без всякого ущерба тратить на такие отрасли производства, которые, как, например, постройка железных дорог, сравнительно длительное время, год или более, не доставляют ни средств производства, ни жизненных средств и вообще в течение этого времени не дают какого-либо полезного эффекта, но, конечно, отнимают от всего годового производства и труд, и средства производства, и жизненные средства» [1, т. 24, с. 354].

В «Капитале» Маркс исследует также вопрос о взаимоотношении природы и общества в связи с теми перспективами, которые открывает коммунизм. Капитализм хищнически разрушает природную среду, обедняя тем самым условия развития человеческой личности. Лишь социализм создает «правильный обмен веществ» между природой и обществом. Маркс в этой связи отмечает, что общество должно создавать условия для этого «правильного обмена веществ», «восстанавливать его систематически в качестве закона, регулирующего общественное производство, и в форме, соответствующей полному развитию человека» [1, т. 23, с. 514]. Только при социализме общество должно, и оно в состоянии, правильно использовать природные ресурсы. Маркс говорит «о коллективном, решительном и дальновидном контроле над производством сырья», который «совершенно несовместим с законами капиталистического производства…» [1, т. 25, ч. I, с. 133].

Маркс в «Капитале» исследует характер труда в условиях будущей коммунистической формации и вводит понятие необходимого труда при социализме и коммунизме. Ликвидация капиталистического способа производства приведет к сокращению рабочего дня, который будет ограничен необходимым трудом. «Устранение капиталистической формы производства позволит ограничить рабочий день необходимым трудом. Однако необходимый труд, при прочих равных условиях, должен все же расширить свои рамки. С одной стороны потому, что условия жизни рабочего должны стать богаче, его жизненные потребности должны возрасти. С другой стороны, пришлось бы причислить к необходимому труду часть теперешнего прибавочного труда, именно тот труд, который требуется для образования общественного фонда резервов и общественного фонда накопления» [1, т. 23, с. 539]. Практика социалистического и коммунистического строительства полностью подтвердила этот прогноз Маркса.

В «Капитале» сформулирован закон о зависимости между ростом производительности труда, продолжительностью рабочего дня и интенсивностью труда. «Чем сильнее растет производительная сила труда, тем больше может быть сокращен рабочий день, а чем больше сокращается рабочий день, тем сильнее может расти интенсивность труда» [там же]. Этот закон указывает перспективу развития социалистического общества и его постепенного перерастания в коммунизм. Вот почему КПСС уделяет такое большое внимание росту производительности труда, видя в нем верный путь к сокращению рабочего дня, облегчению условий труда и в то же время к росту эффективности и интенсивности производства, подъему материального благосостояния трудящихся.

При социализме и коммунизме сохраняется обязательный характер труда для всех членов общества. Социализм и коммунизм – общество сознательных тружеников, оно по своей сущности не терпит тунеядцев и бездельников. Сокращение рабочего дня, увеличение свободного времени и всестороннее «самоцельное» развитие личности Маркс диалектически связывает с всеобщим обязательным трудом для всех трудоспособных людей. «…Время, остающееся для свободной умственной и общественной деятельности индивидуума, тем больше, чем равномернее распределен труд между всеми работоспособными членами общества, чем меньше возможность для одного общественного слоя сбросить с себя и возложить на другой общественный слой естественную необходимость труда» [1, т. 23, с. 539].

К. Маркс в «Капитале» выступил против абстрактного мелкобуржуазного принципа «полного возмещения труда». Социалистическое общество не может существовать без определенного фонда накопления, создания необходимых запасов и выделения средств на расширенное воспроизводство. Но все эти расходы направлены не на обогащение частных собственников, а на дальнейшее прогрессивное развитие общества. Исходя из этого, Маркс пишет: «Прибавочный труд вообще, как труд сверх меры данных потребностей, всегда должен существовать» [1, т. 25, ч. II, с. 385 – 386].

Особое внимание Маркс уделяет необходимости экономии труда, сбережения рабочего времени при социализме и коммунизме. Он решительно выступает за «устранение всякого бесполезного труда» [1, т. 23, с. 539], отмечая вопиющую расточительность общественного труда при капитализме [см. там же]. В подготовительных материалах к «Капиталу» Маркс отмечает, что сбережение рабочего времени равносильно увеличению свободного времени. Считая личностное развитие индивида величайшей производительной силой, ускоряющей развитие общественного производства, Маркс поэтому рассматривает сбережение рабочего времени как производство основного капитала. Ведь «основным капиталом», по мысли Маркса, является сам человек.

Итак, в «Капитале» К. Маркс раскрыл законы развития человеческого общества в направлении к коммунизму, научно обосновав объективно-экономические закономерности революционного перехода от последней классово-антагонистической формации – капитализма – к будущей коммунистической формации. В результате было завершено целостное теоретическое учение марксизма как научной системы, уже созданной ко времени написания «Манифеста Коммунистической партии».

Маркс в «Капитале» всесторонне обосновал и раскрыл законы диалектики развития производительных сил и производственных отношений, базиса и надстройки, объективного и субъективного в историческом процессе, революции и классовой борьбы, роли народных масс и личности в истории.

Своим трудом «Капитал» Маркс, как мощным прожектором, осветил будущее человечества, указав магистральный путь его движения к подлинной свободе и счастью. Поистине, с появлением «Капитала» в духовной сфере окончилась предыстория человечества и началась его подлинная история: борьба за освобождение трудящихся стала на реальную почву научного руководства революционной практикой. Маркс в «Капитале» обосновал всемирно-историческую миссию рабочего класса как творца нового, коммунистического общества, научил его познанию и самопознанию, вооружил его знанием законов развития общества и революционного преобразования мира.

Предмет, функции и структура метода Маркса. Диалектические связи

В послесловии ко второму изданию первого тома «Капитала» (1873) К. Маркс писал: «Мой диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» [1, т. 23, с. 21].

В этих словах Маркса с предельной ясностью выражен материалистический характер его диалектики, основу которой составляет диалектика объективная. Само разъяснение Марксом отношения к методу Гегеля было вызвано тем, что в первом томе «Капитала» иногда используется гегелевская терминология, однако материалистически переосмысленная. Во втором и третьем томах она почти уже не применяется Марксом.

Метод Маркса – это метод не только познания, но и преобразования действительности, указывающий пути и средства воздействия на нее. Эту активную функцию он в состоянии осуществлять только потому, что обеспечивает верное отражение объективной диалектики исследуемых объектов. Закономерности развития последних выводятся Марксом не из спекулятивных идей типа гегелевского «Бытия», не из фиктивных конструктов или «несовершенного логического понятия»[43], но из реальных свойств и отношений объективного мира.

В «Капитале» единая материалистическая диалектика выступает в двух различных, но взаимосвязанных формах – объективной диалектики, т.е. диалектики развития самого объекта и отраженных ее аналогов в сознании познающего субъекта, и диалектики субъективной, т.е. специфических диалектических законов процесса познания, не совпадающих полностью с законами развития предметов познания. В первой из них функционируют общие диалектические категории, как-то: «объективное противоречие», «количество» и «качество», «взаимосвязь» и «развитие», «возможность» и «действительность», «случайность» и «необходимость» и т.д. Во второй – категории специфические, гносеологические, как-то: «противоречие познания», «логическое», «абстрактное», «анализ» и др.

Необходимо видеть как различие между категориями «двух» диалектик, так и их взаимосвязь, на которую указывает Маркс: «Противоречия А. Смита важны в том смысле, что они заключают в себе проблемы, которых он, правда, не разрешает, но которые он ставит уже тем, что сам себе противоречит» [1, т. 26, ч. I, с. 132]. Противоречия в положениях А. Смита, равно как и противоречие между методом Гегеля и методом Маркса, – это противоречия познания, т.е. именно те противоречия, которые относятся к области субъективной диалектики, но отражают опосредованно объективную диалектику действительности.

Объективная диалектика – это диалектика связей, развития, перехода количественных изменений в качественные, взаимодействия объективных противоположностей. Эти и другие ее категории и законы в «Капитале» не являются предметом собственно философского анализа Маркса, но они с большим мастерством им применены и развиты в ходе экономического исследования и изложения его результатов [см. 4].

Внутренние связи капиталистической экономики в подлинной их существенности не были раскрыты до К. Маркса никем из буржуазных экономистов, так как они обычно, как, например, меркантилисты, лишь фиксировали поверхностные сцепления явлений. Смит и Рикардо затронули внутренние связи капиталистического способа производства, но нередко смешивали их со связями внешними, несущественными или даже отождествляли с ними. Хотя Рикардо в определенной мере преодолел понимание законов экономической жизни как фиксации эмпирически наблюдающихся регулярных связей, он не вышел за пределы Локковой их трактовки как всего лишь соединения повторяющихся явлений и в этом смысле как традиционных генерализаций.

Под законами экономической жизни и объективными законами наук вообще Маркс понимает выражения существенной, внутренней и необходимой связи между явлениями [см. 1, т. 25, ч. I, с. 246]. Законы объективны, потому что отражают причинно-следственные связи, действующие «как слепой закон природы» [1, т. 25, ч. II, с. 452; см. также с. 474], независимо от того, осознаны они как законы людьми или не осознаны (хотя, помимо сознательной деятельности людей, законы общественной жизни вообще действовать не могут, и в этом их специфика). При капитализме эти законы реализуются лишь в форме борьбы между противоположными тенденциями, когда «противодействующие друг другу факторы действуют одновременно один против другого» [1, т. 25. ч. I, с. 273]. Все законы политической экономии капитализма пробивают себе путь вовне как среднестатистическая закономерность, т.е. «лишь как господствующая тенденция…» [там же, с. 176]. Такой характер присущ, например, закону тенденции средней нормы прибыли к понижению, которому противодействуют процессы усиления эксплуатации труда, понижения заработной платы ниже стоимости рабочей силы; таково же положение с увеличением оборота капитала и удешевлением элементов постоянного капитала.

В условиях социализма, как предвидел К. Маркс, экономические и вообще общественные законы продолжают сохранять объективный, т.е. независимый от произвола людей, характер, но столь же объективно увеличивается в них роль субъективного фактора, поскольку люди должны в этих условиях контролировать свои отношения, коль скоро они заинтересованы в том, чтобы избежать их деформации: объективные законы при социализме уже не похожи на слепые законы природы и действуют в гораздо более ясной форме.

Диалектика развития внутренних связей капиталистического способа производства такова, что по мере углубления противоречий между ними взаимозависимость его противостоящих друг другу агентов не ослабевает, а, наоборот, усиливается. Сами эти связи при капитализме возможны лишь при условии постоянного их нарушения, что особенно рельефно обнаруживается в обстановке экономических кризисов. Противоречия между связями усложнены множеством их взаимопереплетений и частными модификациями законов, которые вступают в противоречия с последними, хотя являются результатами их же действия. Модификации объективных законов оказываются продуктом опосредованного характера связей причины со следствиями и взаимодействия законов друг с другом. Само их взаимодействие представляет собой необходимое условие существования законов. Так, закон тенденции средней нормы прибыли к понижению реализуется на основе закона возрастания органического строения капитала. Однако законы обладают разной степенью относительной самостоятельности своего действия.

Объективные законы экономической жизни выражают сущность исторической тенденции, приводящей к коренному преобразованию самого закона вплоть до прекращения его действия. Но в этом отношении, как и во многих других, они довольно различны: законы отдельных социально-экономических формаций «живут» столько времени, сколько эта формация существует, и наиболее существенные из них определяют ее возникновение, развитие и гибель, а законы, действующие в ряде формаций (например, закон стоимости), а тем более общесоциологические законы обладают значительной устойчивостью. Ведь «все эпохи производства имеют некоторые общие признаки, общие определения» [1, т. 46, ч. I, с. 21].

Принцип историзма

Правильно понять присущие капитализму объективные связи и вскрыть их движение возможно только при учете их исторического развития. Присущий буржуазной политэкономии антиисторизм, доходивший у Рикардо, например, до того, что даже лук и стрелы первобытного охотника он называл «капиталом», во многом вытекал из осознанного или неосознанного стремления ее представителей доказать «вечность» и «незыблемость» капиталистического способа производства. «…Капитал можно понять, – подчеркивает Маркс, – лишь как движение, а не как вещь, пребывающую в покое» [1, т. 24, с. 121]. Капитал непрерывно претерпевает различные метаморфозы, «как целое одновременно находится в своих различных фазах…» [там же, с. 120; ср. также с. 117], капитализм изменяется во времени, он является преходящим, как и предшествовавшие ему способы производства.

Подходить к капитализму с позиций диалектико-материалистического историзма – это значит глубоко исторически подходить, как это и делал Маркс, ко всем категориям капитализма без исключения, начиная с тех, которые модифицируют свое действие при переходе от простого товарного хозяйства к хозяйству товарно-капиталистическому. Стоимость есть «самодвижущаяся субстанция» [1, т. 23, с. 165] (термин «субстанция» употреблен здесь не в общефилософском смысле), и ее закон по-разному проявляется в различных формациях, в течение многих веков не порождая капиталистических отношений. Но в пределах одной и той же формации ее законы претерпевают качественные изменения: в разных фазах капитализма меняется, например, соотношение конкуренции и монополии.

Особенности развития объектов тесно связаны с историческими условиями действия свойственных им законов. Так, только в определенных условиях накопленный труд делается капиталом, ибо в труде заложен не капитализм в некоем свернутом виде, а только возможность появления его тогда, когда данные условия станут реальностью. Качественно изменяются в различных общественных условиях роль и функции товарного хозяйства. Эти факты связаны с действием общедиалектического закона перехода количественных изменений в качественные и, обратно, качественных – в количественные.

Количество и качество

Реально, указывает К. Маркс, «производства вообще» нет, но существуют качественно различные типы производства определенных исторических эпох. Капиталистическое производство рассматривается при этом как особенный, качественно изменяющийся процесс. Уже при анализе товара как исходной экономической категории Маркс ищет качественную основу количественного приравнивания товаров друг другу и обнаруживает ее в противоположности – бескачественном абстрактном труде [см. 1, т. 23, с. 54; ср. 1, т. 26, ч. III, с. 163]. Все последующие категории, отличаясь определенным своеобразием, действуют и преобразуются, подчиняясь закону взаимодействия количества и качества. Об этом Маркс пишет неоднократно.

В письме к Ф. Энгельсу от 22 июня 1867 г., например, К. Маркс обращает его внимание на главу девятую (главу третью в первом издании) первого тома «Капитала»: «Я там в тексте привожу открытый Гегелем закон превращения чисто количественного изменения в качественное, как закон, имеющий силу в истории и в естествознании» [1, т. 31, с. 260]. В этой главе речь идет, между прочим, о том, что деньги становятся капиталом только тогда, когда сумма их в руках отдельного владельца достигает определенного минимума [см. 1, т. 23, с. 317][44], хотя любая, пусть и самая малая, сумма, приобщенная к уже существующему капиталу, делается ему причастной. Впрочем, примеров этого рода из «Капитала» можно привести сколько угодно, и все они не менее ярки и убедительны [см. 4].

Продукт труда превращается в товар только при определенном количественном уровне разделения труда, достаточном для завершения процесса отграничения меновой стоимости от потребительной. Рассматриваемому закону полностью подчиняется процесс развития и смены форм стоимости вплоть до денежной ее формы. Товар докапиталистического производства качественно отличается от товара при капитализме (этой качественной разницы и вызывающих ее количественных причин Смит и Рикардо не увидели) и превращается в последний только на определенном количественно-качественном уровне развития производства и товарного обращения, когда на рынок в достаточном количестве начинает поступать качественно новый товар, подпадающий под отношение эксплуатации, – рабочая сила, который находит теперь устойчивый спрос. Только меняя свои качественно различные и притом взаимодействующие формы может вообще существовать капитал: без самовозрастания стоимости он утрачивает стимулы к существованию, а когда экономические кризисы и вообще конфликт между производственными отношениями и производительными силами нарушают это самовозрастание, заявляет о себе исторически преходящий характер всего капиталистического способа производства в целом.

Качественные и количественные связи сложным образом переплетаются. В «Размышлениях» (1851) К. Маркс отмечал, что «в акте торговли между потребителями и деловыми людьми (имеются в виду dealers, что в терминологии А. Смита обозначало и предпринимателей всех рангов, и ремесленников, и торговцев. – Авт.) качественное классовое различие исчезает в количественном различии, в большем или меньшем количестве денег, которым распоряжается покупатель, а внутри того же самого класса количественное различие образует различие качественное. Так [различаются] крупные буржуа, средние буржуа, мелкие буржуа» [1, т. 44, с. 149][45]. Но еще более важно то, что взаимодействие качественных и количественных свойств объектов включает в себя обратное воздействие качеств на количества. Так, из качественного различия между ролями рабочей силы и капитала, заработной платы и прибавочной стоимости в капиталистическом производстве «происходит количественное деление произведенной стоимости» [1, т. 25, ч. I, с. 399], которое в свою очередь ведет к качественным последствиям [см. там же, с. 410].

Если прямое воздействие количественных изменений на качественные способствует до поры до времени сохранению меры существования данного объекта (товара, капитала, капиталистического производства), а затем ее расшатывает, то обратное воздействие ростков нового качества направлено на упразднение прежней меры и утверждение новой. Когда количественное развитие капиталистической мануфактуры определяет переход к фабричному производству, происходит целый промышленный переворот, который воздействует обратным образом на технику и организацию производства, на характер эксплуатации рабочих и на сознание всех занятых в производстве людей, ускоряя процесс сбрасывания капиталом незрелых форм своего бытия. В рамках машинно-фабричного производства происходит количественное накопление явлений, вступающих уже в резкий конфликт с качественной определенностью самого капитализма вообще: стремление капитала к безмерному расширению сталкивается с узостью меры тех средств, с помощью которых это расширение осуществляется; усиление эксплуатации рабочего класса вызывает растущее ее сопротивление, которое облекается в качественно все более зрелые формы; нарастание обобществления производства и концентрации капитала расшатывает основу частного предпринимательства, хотя все эти явления первоначально появились на его же почве. Таким образом, еще в период относительного расцвета капитализма в его недрах накапливаются уже количественные изменения, которые приближают его к тому всемирно-историческому качественному скачку, которым является пролетарская социалистическая революция, кладущая конец капитализму.

Недаром буржуазные реформисты и ревизионисты, называвшие себя марксистами, еще в XIX в. столь упорно защищали плоскую эволюцию и настойчиво отрицали существование качественных скачков, всеобщность действия закона взаимодействия количественных и качественных изменений. В «Капитале» Маркса этот закон не только находит всеобщее применение, но и обнаруживает свое глубоко революционное содержание.

Движение диалектических противоречий. Противоречия товара

Глубинную сущность диалектики в целом, ее ядро составляет закон развития объектов через единство и борьбу внутренне присущих им противоположностей, т.е. через динамику свойственных им противоречий. «Капитал» – классический образец конкретного исследования развития борьбы противоположностей в реальном объекте, в капиталистической общественно-экономической формации. Единство и борьба противоположностей – центральный закон объективной диалектики вообще и диалектики «Капитала» Маркса в частности, поскольку он раскрывает характер движущих сил развития.

К. Маркс характеризует капитал как «процессирующее противоречие». Действительно, капиталистическое общество, будучи динамично развивающимся социальным объектом, насквозь пронизано противоречиями: производство здесь противопоставлено и обращению, и потреблению, производительные силы далеки от какой-либо гармонии с производственными отношениями, классы противостоят друг другу в рамках все более нарастающего между ними конфликта. Именно на материале капитализма Маркс дает знаменитую формулировку общей диалектической закономерности: «…развитие противоречий известной исторической формы производства есть единственный исторический путь ее разложения и образования новой» [1, т. 23, с. 499]. Эта формулировка указывает и на главную тенденцию диалектического развития, и на его причины, состоящие во взаимодействии сторон объективного противоречия.

В этой связи возникает проблема характера каузальности внутри экономических систем. Маркс решал эту проблему следующим образом. Во-первых, он учитывал существование различных линейных каузальных связей более или менее подчиненного характера. Во-вторых, Маркс указывал, как мы сказали бы ныне, на наличие разного типа обратных связей, в том числе замыкающихся в кольцо[46], когда следствия превращаются в причину умножения своих собственных причин, переводя процесс в колею расширенного воспроизводства: «…результат этого процесса производства столь же неизменно принимает вид его предпосылок, как его предпосылки – вид его результата» [1, т. 25, ч. II, с. 443]. В-третьих, существуют и такие обратные причинно-следственные связи, которые носят разрушительный характер, так как «явление может в конце концов уничтожить свою собственную причину…» [1, т. 25, ч. I, с. 464] согласно схеме отчуждения. Но, в-четвертых, основной механизм причинности развертывается по структуре прогрессивного взаимодействия сторон противоречий и противоречий друг с другом внутри единой их системы. Именно движение, развитие существенных объективных противоречий, частично разрешающихся на пути их углубления, и должны, согласно Марксу, стать главным предметом исследования.

Эту задачу познания угадал уже Гегель, но истолковал ее спекулятивно-идеалистическим образом. Рикардо, когда ему приходилось обнаруживать противоречия, усматривал в них прежде всего чисто субъективную и притом внешнюю ошибку, заводящую исследователя в тупик (например, когда он увидел, что при найме рабочих заработная плата не эквивалентна стоимости продуктов их труда, а равные капиталы дают примерно одинаковую прибыль и при неодинаковом числе занятых на предприятиях рабочих). Вульгарные же экономисты затушевывали противоречия капитализма самым беззастенчивым образом.

В наблюдаемых исследователем противоречиях К. Маркс видит не манифестацию некоего «абсолютного духа», склоняющую либо к фетишизации противоречий, либо к примирению образующих их противоположностей, и не случайную ошибку или тупик исследований, – но ступень на пути к вскрытию реальных процессов и тенденций развития. Еще в письме к П.В. Анненкову от 28 декабря 1846 г. Маркс писал: «Желая примирить противоречия, г-н Прудон совершенно обходит вопрос: а не надо ли ниспровергнуть самую основу этих противоречий? Он во всем походит на политического доктринера, который желает сохранить и короля, и палату депутатов, и палату пэров в качестве составных частей общественной жизни, как вечные категории. Он лишь ищет новую формулу для того, чтобы уравновесить эти силы…» [1, т. 27, с. 410]. Задача же заключается в том, чтобы выявить в противоречиях взаимообусловленных сил и моментов основу их последующего разрешения, приводящего, однако, на новом уровне к новому противоречию, в свою очередь требующему разрешения.

Маркс выявляет наиболее характерное, фундаментальное и всеобщее для капитализма противоречие, прослеживая его развитие через переходы в новые противоречия вплоть до кульминации в системе взаимодействий его с побочными и вновь оживающими ранними противоречиями. Самоотрицание и замена одних объективных противоречий другими идет рука об руку с их саморепродукцией. В качестве исходного звена в цепи саморепродуцирующихся противоречий Маркс берет товарное отношение.

Товарная форма продуктов общественного производства, как в фокусе, отражает отношения между людьми, участвующими в процессе этого производства. В товаре, как в зародыше, скрыты возможности всех тех противоречий капитализма, которые при определенных условиях и на определенном этапе развития превращаются в действительность. Маркс показывает, что товар есть не тождество, а единство противоположностей – противоречивое единство стоимости и потребительной стоимости[47].

Их единство и взаимозависимость видны уже из того, что стоимость возникает и существует только при наличии потребительной стоимости, а потребительная стоимость товара может проявиться лишь постольку, поскольку данный предмет производится именно как товар, т.е. обладает стоимостью. Их взаимопротиворечие обнаруживается уже в том, что в процессе обмена конкретные потребительные стоимости приравниваются через свою противоположность – абстрактную стоимость, хотя последняя через потребительные стоимости как таковые не выразима.

В то время как буржуазные экономисты не видели и не желали видеть противоречивого характера труда[48], либо отождествляя присущие ему противоположности, либо разрывая между ними всякую связь, Маркс тщательно его исследовал и обнаружил лежащее в его основе глубинное противоречие между конкретно-особенным трудом, создающим потребительную стоимость, и трудом абстрактно-всеобщим, порождающим стоимость [см. 1, т. 13, с. 21 – 22]. В письме к Энгельсу от 24 августа 1867 г. Маркс писал: «Самое лучшее в моей книге: 1) подчеркнутый уже в первой главе двойственный характер труда, смотря по тому, выражается ли он в потребительной или в меновой стоимости (на этом основывается все понимание фактов); 2) исследование прибавочной стоимости независимо от ее особых форм…» [1, т. 31, с. 277]. В противоречивом единстве двух сторон труда аккумулируется противоречивость отношений между людьми как участниками общественного производства. В этом противоречивом единстве уже содержится в возможности основное противоречие капиталистического способа ведения хозяйства – между его общественным характером и частным характером свойственных ему отношений собственности.

«Развитие товара не снимает этих (т.е. обмена. – Авт.) противоречий, но создает форму для их движения» [1, т. 23, с. 113]. Противоречия, присущие труду, а значит и товару, разрешаются через противоположность, т.е. через свое дальнейшее углубление. Данный процесс прослеживается Марксом прежде всего через историю развития форм стоимости как этапов заострения, поляризации противоречий товарного движения. Углубление внутреннего противоречия в товаре выражается через внешний «раскол» товара на две различные категории. «Процесс обмена порождает раздвоение товара на товар и деньги, внешнюю противоположность, в которой товары выражают имманентную им противоположность между потребительной стоимостью и стоимостью» [там же, с. 114].

Буржуазные экономисты предпочитали сводить появление денег к проблеме преодоления чисто технического затруднения при оживленном товарном обмене, но в действительности эта экономическая категория выражает нарастание противоречий в процессе производства товаров, т.е. в труде как основной общественной деятельности, когда внутреннее единство этих процессов «осуществляется в движении внешних противоположностей» [там же, с. 124].

Поскольку деньги, как правило, превращаются в товар не сразу, единый процесс обмена раскалывается, на основе чего деньги вступают в относительно самостоятельное движение с присущими ему новыми противоречиями и обрисовывается возможность экономических кризисов. Эта возможность превращается в действительность только в условиях капитализма, но именно деньги, будучи наиболее развитым продуктом противоречий простого товарного производства, становятся исторически первой формой существования капитала. Они открывают будущим капиталистам путь к овладению такой потребительной стоимостью, которая способна сама порождать новые стоимости [см. 1, т. 26, ч. I, с. 62], и это означает резкий скачок в развитии экономических противоречий.

Противоречия капитализма и их революционное разрешение

Марксов анализ следует реальному процессу экономической жизни, указывает на появление нового противоречия – между владельцами денег и нанимаемыми ими рабочими. Углубление противоречий происходит здесь через новый переход явлений в свою противоположность: «…мы наблюдаем поразительный результат: на стороне капиталиста право собственности диалектически превращается в право на чужой продукт или в право собственности на чужой труд, в право присвоения чужого труда без эквивалента, а на стороне рабочей силы – в обязанность относиться к собственному труду или к своему собственному продукту как к чужой собственности» [1, т. 46, ч. I, с. 446].

С этого пункта начинается новый этап в истории развития диалектики экономической жизни, так как двойственный характер товара превращается теперь в расширенно воспроизводящееся противоречие между различными сторонами капиталистического производства. Полюсами этого противоречия становятся общественные классы – эксплуатируемых пролетариев и эксплуатирующих их капиталистов, противоречия труда и товара трансформируются в социально-классовые противоречия, и их дальнейшее обострение определяется фактом противоположности классовых интересов обеих сторон в вопросе о прибавочной стоимости.

Интересы двух основных классов буржуазного общества диаметрально противоположны уже в борьбе за продолжительность рабочего дня, которая представляет собой одну из ранних (экономических) форм классовой борьбы. Но диалектика этой борьбы такова, что, когда рабочие заставляют капиталистов перейти от абсолютной формы извлечения прибавочной стоимости к относительной, последние прибегают к новым средствам усиления эксплуатации пролетариев, что в свою очередь усиливает классовую борьбу. Каждое из этих новых средств снова вызывает двойственные, противоречивые последствия: так, введение машин приносит с собой интенсификацию труда, что повышает норму прибавочной стоимости, но оно же, вытесняя других рабочих из производства, ведет к уменьшению этой нормы. Первый процесс толкает на классовую борьбу рабочих, занятых на производстве, а второй, выбрасывая рабочих на улицу и создавая резервную армию безработных, углубляет пропасть между богатыми и неимущими и ведет к результату, формулируемому Марксом в виде всеобщего закона капиталистического накопления.

Этот закон выражает степень напряженности основного противоречия капиталистического способа производства при условии ослабленного сопротивления со стороны рабочего класса и звучит так: «Чем больше общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания, а следовательно, чем больше абсолютная величина пролетариата и производительная сила его труда, тем больше промышленная резервная армия. Свободная рабочая сила развивается вследствие тех же причин, как и сила расширения капитала. Следовательно, относительная величина промышленной резервной армии возрастает вместе с возрастанием сил богатства. Но чем больше эта резервная армия по сравнению с активной рабочей армией, тем обширнее постоянное перенаселение, нищета которого прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии. Наконец, чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм. Это – абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления. Подобно всем другим законам, в своем осуществлении он модифицируется многочисленными обстоятельствами…» [1, т. 23, с. 659]. И самая важная причина модификации – усиление классового сопротивления пролетариев, ибо «вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства» [там же, с. 772].

Таким образом, закон всеобщего капиталистического накопления указывает на то, что основное классовое противоречие буржуазного общества обладает имманентной тенденцией развития к крайней степени обострения, хотя конкретно-исторический результат не всегда с этой тенденцией совпадает, ибо он определяется реальной диалектикой борьбы классов, реальным соотношением их силы. Имманентные же последствия этой тенденции таковы, что капиталисты, производя не ради интересов общества, а ради прибыли, подрывают основу своего собственного существования, ибо сужают способность рынка поглощать произведенные ими товары. Экономические кризисы из возможности превращаются теперь в действительность.

Болезненно потрясая всю экономику капитализма, кризисы обнаруживают его преходящий характер. Разрушительным образом преодолевая препятствия, которые капиталистическое производство само же создало на своем пути, кризисы открывают дорогу процессам, ведущим к возрождению в умноженном виде тех же и еще более грозных препятствий. Получая отражение в общественном сознании, экономические кризисы способствуют осознанию обществом (в лице его передовых мыслителей) противоречий капитализма в целом и созреванию в общественном сознании вывода, что «настоящий предел капиталистического производства – это сам капитал…» [1, т. 25, ч. I, с. 274]. Экономические кризисы капитализма демонстрируют глубокодиалектическую ситуацию: в кризисах становится явной как противоположность интересов двух взаимно антагонистических классов, так и их взаимозависимость, вытекающая из их положения в системе капиталистического производства: «Кризис обнаруживает, стало быть, единство ставших самостоятельными по отношению друг к другу моментов» [1, т. 26, ч. II, с. 556].

Эта взаимозависимость далеко не сразу приходит к пределу возможностей своего существования. Продолжают действовать объективные законы капиталистической экономики: рост производительной силы труда ведет к повышению органического состава капитала, и если в силу абсолютного возрастания капитала общая масса прибыли возрастает далее, то в результате уменьшения доли переменного капитала по сравнению с постоянным норма прибыли проявляет, наоборот, тенденцию к понижению. Возникает еще одно глубокое противоречие: для компенсации падения нормы прибыли капиталисты стремятся к расширению производства, но это условие сохранения капитализма опять превращается в свою противоположность, в причину дальнейшего подрыва его устоев. Капиталистические производственные отношения все более действуют не как стимулы, а как «оковы» существования и развития производительных сил.

Все более обнаруживается и угнетающее воздействие капиталистических производственных отношений на сознание людей, поскольку они ведут к расширенному воспроизводству вторичных, т.е. духовных, феноменов отчуждения. Углубление противоречий капитализма приводит к разрушительным процессам не только в объективной (экономические кризисы), но и в субъективной (формы отчуждения в сознании) сферах. Отчуждение как особый вид социального диалектического противоречия, хотя и занимает собственно в «Капитале» несколько меньшее место, чем в «Экономических рукописях 1857 – 1859 годов», т.е. в первом варианте «Капитала», но именно в окончательном варианте «Капитала» это понятие получает, наконец, последовательное и строго научное обоснование. Именно здесь К. Марксом доказано, что отчуждение – это серьезная социальная проблема, порождаемая институтом частной собственности на средства производства (хотя в период первоначального капиталистического накопления сам этот институт был вызван к жизни процессами отчуждения в широком смысле слова). В основе всех видов отчуждения, как показано в предшествующей главе, лежит, по Марксу, отчуждение труда, а производные от него виды играют по отношению к этой своей основе крайне противоречивую роль: они способствуют и ее закреплению, и нарастанию возмущения против нее. По мере того как основной конфликт в капиталистическом способе производства достигает степени драматизма, происходит революционизирование пролетариата. С новой силой в действие объективных противоречий капитализма вплетается здесь субъективный фактор.

В конечном итоге научный анализ объективных и субъективных факторов развития капиталистического способа производства позволяет Марксу обосновать выводы, которые являются базой марксистской теории пролетарской социалистической революции: «Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют» [1, т. 23, с. 773]. Диалектико-материалистический анализ идеи социалистической революции осуществляется Марксом через многочисленную группу тесно взаимосвязанных категорий[49]. Это прежде всего категории противоречия и его абсолютного (т.е. радикального) разрешения, скачка в новое качественное состояние общества, отрицания отрицания. «…Капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание. Это – отрицание отрицания» [там же]. Спиральная форма движения [см. там же, с. 642] завершает свой всемирно-исторический виток.

Таков в самых общих чертах путь исторического движения объективных противоречий капиталистического общества, раскрытый в «Капитале» К. Маркса. Существенные различия в трудовой деятельности человека превратились в классовый антагонизм, в конце концов разрешаемый социальной революцией. Этот антагонизм, если иметь в виду его диалектическую структуру, чрезвычайно сложен, ибо обрастает множеством вторичных, побочных и даже внешних противоречий и зависит от многих условий, а главное – развертывается не фатальным образом, а через взаимодействие объективных и субъективных факторов, его формы и темпы зависят от характера и интенсивности борьбы классов. Противоречия функционирования капитализма конституируют законы его грядущей гибели. Ревизионисты наших дней и структуралисты пытаются развести в разные стороны, оторвать друг от друга законы функционирования и законы падения капиталистического способа производства. Диалектическое строение «Капитала» коренным образом противоположно такой концепции.

Через все сложные и подчас крайне запутанные взаимодействия главный внутренний конфликт пробивает себе путь к его революционному разрешению. Еще в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс предвещал, что все противоречия, присущие капитализму по его сущности, противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, свободой и необходимостью, ценностью человеческой жизни и ее отчуждением – все эти противоречия будут разрешены коммунизмом. «Капитал» подводит под это положение прочную теоретическую базу.

Общая характеристика метода и построения научной теории

В «Капитале» К. Маркс, как мы видели, глубоко научным образом исследовал объективную диалектику истории возникновения, развития и падения последней классово-антагонистической формации. Но главный труд основоположника научного коммунизма раскрыл также существенные закономерности и методологические приемы субъективной диалектики как логики и теории познания марксизма в ее единстве с объективной диалектикой, на основе ее, но не в тождестве с ней.

Опираясь на лучшие традиции классической немецкой диалектики и всей мировой философской логической мысли, К. Маркс в процессе работы над «Капиталом» заложил основы качественно новой методологии и теории познания. Методологические открытия Маркса сразу же вошли в непримиримый конфликт с позитивистскими и идеалистическими построениями буржуазных гносеологов, которые первоначально «Капитал» замалчивали, затем стали твердить, что он не имеет никакого отношения к теоретическим вопросам методологии и логики, а потом объявили его пассивным слепком с построений Гегеля. В действительности «Капитал» представляет собой неисчерпаемую сокровищницу оригинальных и замечательных идей по методологии, теории и логике познания, актуальная ценность которых несомненна и в наши дни, а глубина их все больше раскрывается в ходе последующего развития марксистской мысли.

Методом материалистической диалектики Маркс к 50 – 60-м годам владел уже в совершенстве. Но применение его к решению сложных научных проблем политической экономии явилось сильным стимулом к дальнейшему развитию метода и способом этого развития. Задача теоретического обобщения новых идей этим не только не снималась, но, наоборот, выдвигалась на первый план. Еще в январе 1858 г. К. Маркс писал Ф. Энгельсу: «Если бы когда-нибудь снова нашлось время для таких работ, я с большим удовольствием изложил бы на двух или трех печатных листах в доступной здравому человеческому рассудку форме то рациональное, что есть в методе, который Гегель открыл, но в то же время и мистифицировал» [1, т. 29, с. 212]. Спустя десять лет в письме И. Дицгену от 9 мая 1868 г. Маркс высказывается об этом еще более конкретно: «когда я сброшу с себя экономическое бремя, я напишу „Диалектику“. Истинные законы диалектики имеются уже у Гегеля – правда, в мистической форме. Необходимо освободить их от этой формы…» [1, т. 32, с. 456]. Маркс находился на пороге важнейших методологических обобщений, но оформить их в виде отдельного труда не успел. Знаменитое «Введение» из первого варианта «Капитала» (1857) явилось первым наброском этих обобщений, но в свете методологического богатства всех четырех томов «Капитала» несомненен предварительный характер этого очерка.

Какое огромное значение придавал реализации этого замысла Ф. Энгельс, видно из его письма П.Л. Лаврову от 2 апреля 1883 г. [см. 1, т. 36, с. 3]. Но и то, что оставил Маркс в «Капитале», создало эпоху в развитии методологии и теории познания. «Выработку метода, который лежит в основе марксовой критики политической экономии, – отмечал Энгельс, – мы считаем результатом, который по своему значению едва ли уступает основному материалистическому воззрению» [1, т. 13, с. 497]. В.И. Ленин впоследствии писал: «Если Marx не оставил „Логики“ (с большой буквы), то он оставил логику „Капитала“, и это следовало бы сугубо использовать по данному вопросу. В „Капитале“ применена к одной науке логика, диалектика и теория познания… материализма, взявшего все ценное у Гегеля и двинувшего сие ценное вперед» [2, т. 29, с. 301].

Что такое метод «Капитала» Маркса? Это не только собственно диалектика в ее методологическом и гносеологическом виде, но и «материалистическое понимание истории как непосредственная философская основа диалектики, примененной Марксом к области политической экономии» [3, с. 170]. Здесь перед нами классический пример преобразования теории в метод исследования, которое неоднократно происходило и в других трудах Маркса и Энгельса. Это преобразование осуществляется в экономических трудах Маркса в рамках тесного единства логического и исторического аспектов исследования в направлениях от определяющего к определяемому (от изучения способа производства к изучению надстроек над экономическим базисом) и от настоящего, с учетом прошлого, к будущему (от анализа капитализма и его предыстории к выяснению основных закономерностей перехода к коммунистической формации и главнейших черт последней). Оно осуществляется в рамках диалектики сущности и явления, содержания и формы, внутреннего и внешнего и других категорий. Но вместе с указанным преобразованием происходил и процесс создания специального метода исследования экономических явлений и процессов как частного вида диалектического метода вообще, причем внутри этого специального метода получили развитие особые Марксовы «личные приемы» [см. 1, т. 23, с. 21] его применения, а также черты свойственного Марксу метода изложения уже добытых им в ходе исследования результатов (последний метод выходит все более на первый план во втором и третьем томах «Капитала»). Одновременно шла выработка приемов конкретизации уже созданной теории в смысле применения ее к практическим вопросам классовой борьбы пролетариата, что нашло свое предвосхищение в работе Маркса «Наемный труд и капитал» (1847), а затем получило развитие в произведениях «Заработная плата, цена и прибыль» (1865), «Критика Готской программы» (1875) и в др.

Итак, диалектико-материалистический метод познания нашел в «Капитале» Маркса свою классическую реализацию применительно к специфическому объекту исследований – капиталистической общественно-экономической формации, которая могла быть научно исследована только материалистически и диалектически одновременно. Но наряду с этим шел и обратный процесс: в ходе специальной детализации приемов и средств метода Маркса в нем получили развитие моменты, обладающие всеобщим значением для построения метода и теории познания. Недаром уже в конце 1857 – начале 1858 г. у Маркса возник отмеченный выше, к сожалению так и не реализованный, замысел написать специальную сжатую, но обобщающую работу о диалектике.

Указанное двоякое соотношение между общим и особенным в развитии метода Маркса связано с тем, что в принципе он применим универсально и его развитие в специальном направлении не только не сужало возможностей всеобщего его использования, но, наоборот, диалектически их расширяло. Сама специализация метода происходила в «Капитале» диалектическим образом: «сужение» области его действия повлекло за собой выработку точных условий, обеспечивающих его применение в самых широких предметных рамках вне данной области. Эти условия и формы его применения не всегда были сформулированы Марксом явно, и приходится различать, с одной стороны, специально высказанные им методологические положения, а с другой – выдвинутые и использованные им приемы, не получившие вполне отчетливо выраженной квалификации, но это различие очень относительно.

Метод Маркса развивался в ходе критического преодоления гносеологических схем классиков буржуазной политической экономии – от Петти до Рикардо, и здесь теоретические результаты осуществленной Марксом критики в свою очередь преобразовались в конкретные моменты его метода, выполняя эвристическую функцию. «Потолок» результатов, которые могли быть получены на основе домарксовского метафизического метода, был достигнут в трудах Смита и Рикардо, и положительные возможности этого метода оказались исчерпанными. С другой стороны, Маркс подчеркивает противоположность своего метода методу Гегеля [см. 1, т. 23, с. 21], хотя он и использует в преобразованном виде все основные «рациональные зерна» последнего (Маркс заново просмотрел «Науку логики» Гегеля в октябре 1857 г.). Столь же противоположен диалектический метод Маркса метафизическому методу Прудона, а также позитивистскому методу современных ему, Марксу, позднейших буржуазных вульгарных экономистов. Метод Маркса – материалистический, он чужд как предвзятым спекуляциям, так и поверхностным обобщениям обыденного опыта, плоским описаниям чувственно данного. Метод Маркса обеспечивает верное отражение противоречиво развивающейся объективной реальности.

В период работы над «Капиталом» метод Маркса развивался не только на своей непосредственной, ранее сложившейся основе и на материалах исследования экономической действительности, но и на базе преобразования достижений творческой мысли прошлого. Маркс учел сильные стороны использованных Смитом и Рикардо приемов абстрагирования и рациональные моменты гегелевского метода. В особенности выпукло обрисовывается материалистическая интерпретация метода Гегеля в первом томе «Капитала», тогда как во втором и третьем томах наиболее ярко обнаруживается в деталях специфика развиваемой Марксом категориальной диалектики движения творческого познания от ранее «ухваченной» сущности к явлениям.

Явление и сущность

Задача научного метода познания – прежде всего обеспечить теоретическое проникновение через явления в сущность объекта.

Рассматривая диалектику категорий «сущность» и «явление», Гегель различал явление как обнаруживающее сущность и как видимость, кажимость, иллюзорно ее затемняющую, но в конечном счете, если выяснить механизм порождения иллюзий, также способную указать на сущностное содержание и превратиться из помехи в средство его познания. С другой стороны, вследствие своего идеализма Гегель не проводил важного различия между явлением в самой объективной действительности и явлением познавательным, без чего подлинная диалектика взаимодействия сущности и явления оставалась далеко не раскрытой. Гегель верно подчеркнул, что истинное познание еще не достигается, пока мы знаем только «одинокую» сущность, как бы выглядывающую из-за завесы явлений. Истинное познание достигается тогда, когда сущность познается в единстве с ее явлениями, ибо она «не остается позади, или по ту сторону явления», но именно через посредство их обретает полноту своего бытия. Однако гегелевский идеализм задушил эту верную идею. Классики буржуазной политической экономии Смит и Рикардо понимали соотношение сущности и явления метафизически-огрубленно, а вульгарные экономисты середины XIX в. приходили к позитивистскому их смешиванию, а то и к отождествлению, против чего Маркс резко выступил, например, в письме к Л. Кугельману от 11 июля 1868 г. [см. 1, т. 32, с. 461].

В противоположность всем этим ложным трактовкам К. Маркс в «Капитале» дал диалектико-материалистическое разрешение данной проблемы. Сущность объекта – это его основное внутреннее противоречие (или система противоречий), представляющее собой движущую силу развития этого объекта, но это противоречие спрятано в сложных системах опосредствований, далеко не является единственным и обнаруживается через столь же сложную сетку явлений.

Явления, как правило, не совпадают с сущностью. Это верно уже для таких объективных явлений, как меновая стоимость, цена, прибыль, рента, процент. Тем более это так у явлений в познании: «…вещи в своем проявлении часто представляются в извращенном виде…» [1, т. 23, с. 547; ср. также 1, т. 23, с. 560; 1, т. 25, ч. II, с. 441]; «научные истины всегда парадоксальны, если судить на основании повседневного опыта, который улавливает лишь обманчивую видимость вещей» [1, т. 16, с. 131]. Так, сущность капиталистического производства неизбежно затемняется наблюдаемыми в повседневном опыте явлениями обращения и конкуренции. Кажется, например, что труд имеет стоимость и пролетариат продает капиталисту его, а не свою рабочую силу, что прибыль реализуется путем надбавки к цене товаров, проистекает из всего капитала и не зависит от его строения, что все акционеры участвуют в управлении капиталом, к которому они приобщились, и т.д.; чтобы познать все эти явления в их сущности, необходимо преодолеть этот «заколдованный, извращенный и на голову поставленный мир…» [1, т. 25, ч. II, с. 398], устранить эту извращенность, кажимость.

Но для этого надо учесть, что явления в форме видимости особенно тогда отрываются от порождающей их сущностной основы, когда видимость вызвана идеологическими, а тем более апологетическими причинами, как, например, в случае с пресловутой триединой формулой вульгарных экономистов [см. там же, с. 398 – 399]. Объективная основа подобных идеологических аберраций коренится в реальных процессах отчуждения, вызванных движением капитала и трансформирующихся в фетишистские иллюзии при переходе от объективных явлений (скажем, изменений денежных цен на товары) к явлениям субъективным, отраженным (мнения людей о законах изменения цен).

При взаимодействии явлений с их сущностью обнаруживается, что в одном отношении они беднее, поскольку в тенденциях развития последней скрыто многообразие не только теперешних, но и будущих, ныне еще не возникших, явлений, а в другом отношении – богаче ее, поскольку сущность проявляется в них многообразно и многопланово. Вследствие этого в ходе познания приходится прослеживать движение от сущности к явлениям в двух различных «измерениях» – от данной сущности к ее теперешним и будущим явлениям, а затем к явлениям более поздних состояний данной сущности, а с другой стороны – от данной сущности вглубь, к сущностям второго, третьего и т.д. порядков и к их частным обнаружениям.

Выяснив в принципе значение этих категориальных взаимосвязей, Маркс трактует задачу познания объекта как двуединую. Необходимо, во-первых, свести явления к сущности, т.е. двигаться к ней от явлений, дабы раскрыть ее содержание: «…задача науки заключается в том, чтобы видимое, лишь выступающее в явлении движение свести к действительному внутреннему движению…» [1, т. 25, ч. I, с. 343]. Во-вторых, надо вывести явления из сущности, т.е., идя обратным путем, объяснить, почему и как именно эта сущность проявляется через данные явления, «проследить их развитие, со всеми их кажущимися противоречиями, из этой основы…» [1, т. 26, ч. II, с. 160] и в результате восстановить прежде исчезнувшее единство между обыденным опытом и теоретическим знанием, – восстановить на несравненно более фундаментальной основе. Вторая задача, в свою очередь, расщепляется на два указанных выше «измерения». В свете этого методологического подхода, учитывающего двуединый характер задачи, Маркс действовал, исследуя источники и структуру движения прибавочной стоимости, тесно связанного с взаимодействием постоянной и переменной частей капитала. Это взаимодействие было у Смита и Рикардо замаскировано делением на основной и оборотный капитал, делением, казалось бы, «естественным» и «очевидным», но на деле дезориентирующим, хотя далеко не случайным, а потому требующим объяснения. Указанный подход помог Марксу раскрыть обманчивый феномен «цены труда» и «заработной платы» при капитализме, выяснить сложный механизм расщепления прибавочной стоимости на ренту, процент и прибыль и модификации ее в различные особые формы.

Выявляя то, что было скрыто процессами, происходящими на поверхности экономической жизни, невозможно ограничиться каким-то одноразовым «спуском» от явлений к сущности, а затем обратным «подъемом» от сущности к явлениям, но необходимо предпринять целую серию «челночных» гносеологических движений, опосредствующих связь между явлениями и сущностью через многие промежуточные звенья, без которых эта связь остается только абстрактным постулатом или предварительной догадкой. Так поступает Маркс, например, при исследовании причин усреднения прибыли.

Рикардо, как замечал Маркс, совершил ряд существенных промахов, не сумев, например, рассмотреть прибавочную стоимость и особые формы ее проявления в отдельности и понять механизм воздействия внешней торговли на норму прибыли, потому что свои предпосылки «он стремится провести при помощи насильственных абстракций. Вульгарные экономисты сделали отсюда тот вывод, что теоретические истины представляют собой абстракции, противоречащие действительному положению вещей. Они не видят того, что Рикардо, наоборот, недостаточно далеко идет по пути правильной абстракции и что это и приводит его к абстракции ошибочной» [там же, с. 484; ср. также с. 206], а именно очень поверхностной, остающейся вблизи внешних явлений.

Углубиться от явлений в сущность возможно только через посредствующие звенья [см. там же, с. 187 – 188], которые при познании исторически развивающегося объекта должны быть реальными фазами его развития. Не замечать этих фаз, «перескочить» в процессе анализа через них и забыть о необходимых «опосредствованиях» – значило попасть в положение Смита, который сначала «берет вещи в их внутренней связи, а затем – в той превратной форме, в которой они проявляются в конкуренции. Оба эти способа рассмотрения у него наивным образом перекрещиваются, причем он не замечает противоречия между ними. Рикардо, наоборот, сознательно абстрагируется от формы конкуренции, от видимости, создаваемой конкуренцией, чтобы рассмотреть законы как таковые. Его следует упрекнуть, с одной стороны, в том, что он проводит абстракцию недостаточно далеко, недостаточно полно, так что, когда он, например, рассматривает стоимость товара, он уже с самого начала поддается определяющему влиянию также и всякого рода конкретных отношений; с другой стороны – в том, что он форму проявления понимает как непосредственное, прямое подтверждение или выражение всеобщих законов; он никак не раскрывает развития этой формы. В отношении первого из этих моментов его абстракция является весьма неполной, в отношении второго она – абстракция формальная, ложная сама по себе» [там же, с. 111].

В высказываниях Маркса из «Теорий прибавочной стоимости» охарактеризованы методологические изъяны классиков буржуазной политической экономии, связанные с вопросом об опосредствованиях между сущностью и явлениями. Но это вовсе не означает, что Маркс был противником всякой «неполной» абстракции. Из положений Маркса о необходимости прослеживания промежуточных, опосредующих фаз как раз и вытекает необходимость оперирования до некоторой степени неполными, односторонними абстракциями. Будучи неполными в разных отношениях, они в ходе своего соединения и объединения способствуют достижению полноты познания. Зигзагообразное, иногда попятное и отвлекающееся на время от существенных связей, в общем виде спиралевидное движение по ступеням абстракций между явлениями и сущностью обеспечивает объективность и полноту исследования сущности. Мы встречаем в «Капитале» различные формы абстракций, которые служат цели идеального выражения сущности явлений.

Среди категориальных форм выражения связей между сущностью и явлениями в процессе их познания важную роль играет пара категорий – «содержание» и «форма». Маркс различал вещественное содержание экономических процессов (например, потребительную стоимость) и их социальную форму (в данном случае стоимость), причем единство этих двух сторон характерно по-своему для всякой экономической категории. Между тем буржуазные экономисты зачастую видели только вещественную сторону этих категорий, так что социальная диалектика вообще выпадала из их поля зрения. Объективная диалектика вещественного содержания производства и его общественных форм отражается в процессе познавательного движения в «Капитале» в целой цепочке различных парных понятий.

Теория объекта и его история

Познавательное движение от явлений к сущности рассматривается Марксом как логическое преобразование исторического аспекта исследований. Соотношение логического и исторического есть не только собственно методологический, а тем более не узкологический вопрос, но и проблема самого содержания исторического материализма в его конкретном воплощении. Буржуазным политэкономам из-за их метафизических и апологетических установок свойствен неисторический подход к изучению буржуазного способа производства, отчего логическое у них часто обособляется от исторического и даже противостоит ему. У Маркса проблема связи логического и исторического опирается на общий принцип диалектико-материалистического историзма, предполагающий прослеживание противоречивых связей прошлого, настоящего и будущего и учет специфики каждого из этапов развития (в истории общества – внутренних особенностей каждой из сменявших друг друга общественно-экономических формаций).

Эта проблема расчленяется К. Марксом на три основные составные проблемы: 1) соотношение логической последовательности в построении теории изучаемого развивающегося объекта и этапов его истории; 2) соотношение логического построения теории объекта и исторических приемов его исследования; 3) соотношение логического метода построения теории объекта с историей учений об этом объекте и имевших в прошлом место попыток создания такой подлинно научной теории. Эти три проблемы как составные части общей проблемы соотношения логического и исторического Маркс специально рассматривает в разделе «Метод политической экономии» во «Введении» из «Экономических рукописей 1857 – 1859 годов», но так или иначе они затрагиваются во всех 4-х томах «Капитала». Специально касался их и Ф. Энгельс, например, в рецензии на книгу Маркса «К критике политической экономии», которую он поместил в газете «Das Volk» в августе 1859 г.

Сначала – о первой из этих проблем. Если под логической последовательностью в построении теории объекта иметь в виду логический порядок звеньев структуры теории как субординации категориальных звеньев мыслительно-теоретической деятельности познания данного объекта, то в общем логическая последовательность элементов теории предмета оказывается отражением, а потому аналогом исторического его развития и по содержанию более или менее полно совпадает с последним. «…Ход абстрактного мышления, восходящего от простейшего к сложному, соответствует действительному историческому процессу» [1, т. 46, ч. I, с. 39]. Объективным условием данного соотношения является то, что сам зрелый объект в концентрированном виде как бы «содержит в себе» свою историю, а в подчиненном виде – даже и предысторию, что и отражается на структуре знания об объекте.

Маркс и Энгельс указывают на ошибочность представлений, будто история как дисциплина, которая фиксирует развитие того или иного объекта во времени во всей его фактической конкретности, способна дать глубокое его знание. Описательная «история капитализма» не в состоянии заменить научной «теории капитализма». А если речь идет о теоретически обработанной истории, то степень проникновения ее в сущность данного предмета исследования зависит опять-таки от степени ее приближения к теории. Но теория, с другой стороны, не только не может «оторваться» от истории отражаемого ею объекта, но, наоборот, хиреет и утрачивает свою истинность, если она не в состоянии «усвоить», осмыслить и теоретически воспроизвести этапы и тенденции истории последнего (тем более, что, например, в случае буржуазного общества каждый акт производства капитала частично воспроизводит заново историю его исторического развития, и это должно быть отражено теорией).

Именно поэтому в «Капитале» ход теоретического исследования функции денег «соответствует исторической последовательности» [1, т. 24, с. 129], анализ форм извлечения прибавочной стоимости идет от абсолютной формы к относительной в соответствии с порядком развития и смены этих форм в рамках движения от кооперации к мануфактуре и далее – к крупнофабричной промышленности, а изучение цены производства опирается на изучение стоимости, а не наоборот, ибо исторически обмен по стоимости предшествовал обмену по ценам производства. Итак, логическая последовательность звеньев теории капитализма соответствует в общем последовательности исторических этапов его развития.

Но только в общем! В рецензии на книгу Маркса «К критике политической экономии» Энгельс пишет, что логический способ исследования для Маркса был «не чем иным, как тем же историческим методом, только освобожденным от исторической формы и от мешающих случайностей» [1, т. 13, с. 497]. В отличие от исторического рассмотрения логическое выражает только основную линию развития предмета, прослеживает, как в предмете «более развитое выступает как более позднее» [1, т. 46, ч. I, с. 194], и раскрывает внутреннюю структуру этого предмета в его зрелом виде.

Но неверно полагать, будто теоретическое исследование объектов освобождает от изучения истории их возникновения и, например, овладение теорией капитализма делает излишними усилия по созданию его научной истории. «Случайное» для теории, которое проистекает из исторического, – это то, что не является необходимым для изучения сторон объекта, позволяющих установить его основные, главные закономерности и тенденции их проявления, хотя это «случайное» может быть очень важным для познания многих иных конкретных особенностей этого объекта, которые нельзя отнести к числу основных и главных.

Энгельс характеризует логическое как то же историческое, «но исправленное соответственно законам, которые дает сам действительный исторический процесс…» [1, т. 13, с. 497]. Иными словами, логическое есть продукт взаимодействия исторического с вычлененной из него сущностной основой. В свое время Гегель ошибочно отождествлял историческое с логическим, исходя из того, что логическое – это и есть сам объект в его логико-историческом, т.е. мыслительном, развитии. Он подменил реальную историю логической квазиисторией самодвижения понятия, так что для него «исправление логического» имело смысл подчинения исторического предвзятым категориальным схемам. Рикардо анализировал капитализм внеисторически, рассматривая его как совокупность неких «естественных» экономических связей, и потому он фактически брал логическое вне экономической истории, подчас им игнорируемой. Принципиально иначе поступают К. Маркс и Ф. Энгельс: для них «исправление исторического» означает более глубокое познание самого этого исторического. Каким же образом?

Принцип ретроспекции и перестройка звеньев исследования

Ответ на этот вопрос дает известная формула К. Маркса, с которой полностью солидаризировался и Ф. Энгельс: «Анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны». Она означает не тот тривиальный факт, что начать исследование объекта непосредственно с прошлых его состояний невозможно, ибо объект уже их миновал (хотя некоторые из его прошлых состояний могут воспроизводиться и теперь). Данная формула означает, во-первых, что подлинная научная теория объекта создается на основе изучения его развития уже в достаточно зрелом виде; эту мысль К. Маркс выразил, например, в письме к Н.Ф. Даниельсону от 10 апреля 1879 г. [см. 1, т. 34, с. 288]; во-вторых, что знание о теперешнем зрелом состоянии объекта есть средство к познанию определенных сторон его прошлого бытия в историческом движении последнего к настоящему. «Намеки же на более высокое у низших видов животных могут быть поняты только в том случае, если само это более высокое уже известно. Буржуазная экономика дает нам, таким образом, ключ к античной и т.д.» [1, т. 46, ч. I, с. 42].

Это имеет не тот смысл, будто античная социально-экономическая функция, например, будет уже только вследствие применения этого приема понята во всей ее полноте или хотя бы в ее сущности; и даже не тот прокламируемый буржуазными апологетами, что для всех категорий капитализма, как якобы вечных и неизменных, будто бы имеются их полные аналоги или непосредственные прообразы уже в докапиталистических формациях [см. там же, с. 43 – 44]. Смысл знаменитой формулы Маркса в данной связи тот, что анализ с точки зрения познанных отношений зрелого капитализма позволяет понять и объяснить в динамике прошлых формаций те явления, которые были зародышем формирования буржуазного общества и первичным материалом для его развития. И вообще изучение развитого сложного объекта помогает понять, каковы его предпосылки и на какой ранней фазе его неразвитого состояния они появились.

Рассматриваемый принцип познавательной ретроспекции (принцип возвратного анализа) обеспечивает более верное и глубокое изучение прошлых состояний объекта, в особенности тогда, когда свойственные этим состояниям явления налицо и в зрелой фазе этого объекта и находят здесь свое объяснение как подчиненные его продукты. Так, торговля (товарное хозяйство) исторически и логически была предпосылкой для возникновения капитала, но купеческий капитал детально исследуется только на основе капитала промышленного, что и позволяет глубже изучить феномены торгового обращения [см. 1, т. 25, ч. I, с. 315]. Также и земельная рента раскрывает свою природу исследователю на базисе изучения процессов промышленного капитализма, где она входит в рамки свойственной ему субординации процессов, т.е. в соответствии с обратной исторической последовательностью.

Принцип ретроспективного познания понимался Марксом не в абсолютном смысле. Строго говоря, речь идет не о ретроспективном направлении познания, а о «скачке» к предыстории и ранним этапам истории познаваемого объекта, затем вновь исследуемым в обычном (проспективном) направлении. Всеобщий характер присущ принципу проспективного исследования, согласно которому теперешнее (развитое) состояние объекта невозможно хорошо изучить и понять без изучения его исторического становления. Но первый из этих принципов оказывается также всеобщим, если ему придать тот широкий смысл, что исследование фактов прошлых времен во всех случаях необходимо осуществлять с позиции наиболее зрелого, а значит современного нам марксистского метода. Но и здесь нужно избегать метафизической абсолютизации ретроспекции, при которой ошибочным образом «последняя по времени форма рассматривает предыдущие формы как ступени к самой себе и всегда понимает их односторонне…» [1, т. 46, ч. I, с. 43]. Противоположной, но столь же метафизической ошибкой является абсолютизация границы между последней по времени и предыдущими формами и пренебрежение связями между ними.

Маркс понимает принцип ретроспекции как особый аспект соотношения теории и истории объекта и применяет его в диалектическом единстве с принципом историзма, что обеспечивает устранение односторонностей всякого рода. Единство проспективного и ретроспективного подходов блестяще реализовано Марксом, например, при выявлении того, каким путем земельная собственность отбирает у капитала часть произведенной им прибавочной стоимости [см. 1, т. 25, ч. II, с. 348 и др.]. Как оказывается, это удается ей благодаря тому, что капитализм несет на себе родимые пятна своего происхождения из разложения феодальной формации, вследствие чего она действует в нем в противоречии с его, капитализма, природой.

При поверхностном понимании принцип ретроспекции кажется полной противоположностью принципу проспективного отражения исторической последовательности в логических связях. На деле именно он помогает более точному познанию действительности и выявлению глубинных процессов, которые представляются лишенными строгой линейной упорядоченности, конгломератом сосуществований, а на деле составляют вполне строгую последовательность и субординацию, простирающуюся из прошлого через настоящее в будущее. Принцип ретроспекции действует не только в политической экономии. Недаром он был сформулирован Марксом на примере из сравнительной анатомии.

Но какими соображениями регулируется переход от «прямого» хода исследования к «обратному»? Они вытекают из той последовательности в анализе сторон объекта на высшей стадии его существования, которая в свою очередь диктуется объективными отношениями и связями этих сторон. Данная последовательность не совпадает с исторической и организуется под воздействием исходных для высшей стадии объекта процессов, т.е. иначе, чем историческая. Такими процессами будут те, которые постоянно и расширенно воспроизводят условия своего существования, а вместе с ними, пронизывая всю «ткань» объекта как наиболее общее и в то же время относительно простое для него состояние, вызывают к жизни и все другие, свойственные этому объекту и существенные для него процессы и явления. Исходные доминирующие процессы, возникая на основе предшествующих им и более низших форм, подчиняют затем их себе, превращают эти формы в свои органы и определяют новое их содержание. Отсюда – перестройка связей в объекте и замена при его познании исторического порядка категорий теоретическо-структурным.

Вот как это резюмирует Маркс: «Таким образом, было бы неосуществимым и ошибочным трактовать экономические категории в той последовательности, в которой они исторически играли решающую роль. Наоборот, их последовательность определяется тем отношением, в котором они находятся друг к другу в современном буржуазном обществе, причем это отношение прямо противоположно тому, которое представляется естественным или соответствует последовательности исторического развития» [1, т. 46, ч. I, с. 44; ср.: 1, т. 24, с. 65; 1, т. 26, ч. III, с. 490]. С помощью собственно философских категорий это формулируется так: «Эти предпосылки, которые первоначально выступали в качестве условий становления капитала и поэтому еще не могли вытекать из его деятельности как капитала, теперь являются результатами его собственного осуществления, полагаемой им действительности, являются не условиями возникновения капитала, а результатами его бытия» [1, т. 46, ч. I, с. 448].

Но вызываемая сказанным перестройка в субординации изучаемых явлений не абсолютна, она не затрагивает связей внутри относительно самостоятельных фрагментов общего исследования и отнюдь не перечеркивает исторически возникших связей и последовательностей. Если бы она перечеркивала их, то невозможно было бы предвидение будущего статуса объекта, главных тенденций его развития и каждый следующий этап развития был бы отделен от предшествующего «китайской стеной». Степень научности теоретического отражения настоящего есть степень выявления в настоящем реальных возможностей будущего развития. Именно возможностей, потому что движение внутренних противоречий объекта то и дело подвергается изменениям вследствие вторжения в него внешних условий и имеются внутренние степени свободы подсистем. Поэтому Маркс был решительным противником фаталистического истолкования раскрытых им в «Капитале» объективных закономерностей капиталистической экономики.

Гносеологический принцип ретроспекции применим к познанию только тех объектов, которые переживают действительную историю развития. Другое дело, что социально-классовые или гносеологические причины могут помешать, как и бывало, его применению и там, где он совершенно необходим.

Проблема соотношения логического и исторического отходит в тень, когда на определенных этапах исследования исторически развивающегося объекта главное внимание обращается на выявление синхронических связей, как это происходит в ряде глав второго и третьего томов «Капитала». В отношении неизменных объектов, получаемых посредством сильных идеализирующих абстракций (геометрическое пространство и т.д.), эта проблема вообще не имеет места. Поэтому в «Математических рукописях», над которыми Маркс работал одно время в перерывах между своими экономическими исследованиями, при выяснении природы дифференциала эта проблема роли не играла, хотя уроки истории споров вокруг этого понятия Маркс, естественно, учел.

Исходная «клеточка» исследования

Особым является вопрос о соотношении начального звена в построении теории зрелого объекта с начальным звеном его общего исторического развития. Это уже вопрос не об исторической ретроспекции, а об относительном отходе логического от исторического с целью более глубокого познания специфики более поздних, более зрелых этапов истории объекта, и он связан с четким различением этих этапов. Маркс указывал, что, во-первых, необходимо ясно отличать предысторию капитализма от его собственной истории, а, во-вторых, внутри последней отличать современную историю капитала от истории его образования [см. 1, т. 46, ч. I, с. 448].

Логический анализ К. Маркса установил, что начальным звеном функционирования капитализма является наем капиталистом рабочей силы, лишенной собственности на средства производства, и с образования такой рабочей силы, ищущей приложения своих рук, начинается и сама реальная история капитализма. Но уже в этом примере вырисовывается трудность: ведь в конкретной истории отправным пунктом развития капиталистических отношений послужила разлагающаяся феодальная формация, но начинать с нее теоретический анализ капитализма значило бы утратить специфическое начальное звено этого анализа.

Выходом из положения в данном случае явился выбор Марксом такого звена как обмена товаров (с конденсированным в нем противоречием абстрактного и конкретного труда) как самовоспроизводящейся «клеточки». Связь этой «клеточки» с предметом в его целостности не представляет собой ни отношения «часть – целое», ни отношения «элемент – структура» (т.е. структура, состоящая из отдельных элементов): «клеточка» является как бы организующим стержнем, основой объекта в его полноте. В.И. Ленин в 1915 г. («К вопросу о диалектике») писал: «У Маркса в „Капитале“ сначала анализируется самое простое, обычное, основное, самое массовидное, самое обыденное, миллиарды раз встречающееся, отношение буржуазного (товарного) общества: обмен товаров. Анализ вскрывает в этом простейшем явлении (в этой „клеточке“ буржуазного общества) все противоречия (respective зародыши всех противоречий) современного общества. Дальнейшее изложение показывает нам развитие (и рост и движение) этих противоречий и этого общества, в Σ его отдельных частей, от его начала до его конца» [2, т. 29, с. 318; ср. 1, т. 23, с. 6]. Выбор такой «клеточки» был определен тем, какие именно процессы оказываются исходными с точки зрения вполне развитого объекта, а следовательно, диктуется актуальными задачами познания не столько прошлого, сколько настоящего и будущего.

Огромное познавательное значение исходной «клеточки» исследования Маркс определил исходя из специфики объекта познания, с которым он имел дело, т.е. капитализма. Но отсюда вытекает решение вопроса об общей приложимости методологического приема самовоспроизводящейся «клеточки» как носителя основного движущего противоречия познаваемого объекта. Товарно-капиталистическое хозяйство имеет вполне определенную «нижнюю границу» своего развития, связанную с появлением качественно нового товара – рабочей силы. Если же мы имеем дело с объектом познания, лишенным «нижней границы» своей внутренней истории (например, область микрообъектов), то искать в таком объекте изначальную «клеточку» значило бы гнаться за метафизической мечтой. Расширенное воспроизводство «клеточки» через модификацию ее внутренних противоречий невозможно, если ее выделяют внутри объекта, полученного путем сильных идеализирующих абстракций, отвлеченных от материальных движений (например, точка как «элемент» геометрического пространства): это значит, что в таких случаях «клеточка» функционировать не может, подобно тому как здесь не может иметь в целом смысла соотношение логического и исторического (см. выше). Науки, в которых отсутствует исходная диалектическая «клеточка», строятся либо по схеме формально-логической дедукции (геометрия), либо индуктивно (товароведение).

Иногда не удается вычленить и применить гносеологическую «клеточку» просто потому, что данная наука еще не созрела до той стадии, на которой «клеточка» могла бы быть с уверенностью обнаружена (это может произойти и вследствие того, что пока недостаточно развит сам объект данной науки). В общей биологии, например, и до сих пор структура органических первооснов жизненных процессов известна еще не в такой мере, чтобы в ней было твердо указано изначальное ведущее противоречие (или элементарная система их). Еще одна трудность состоит в том, что иногда размеры внешних неконтролируемых воздействий на область объектов, изучаемых данной наукой, столь обширны и велики, что «клеточка», если даже она и будет указана, в малой степени определяет будущие судьбы этих объектов. Как бы то ни было, задача науки в дальнейшем состоит в том, чтобы эти внешние воздействия изучить и, по возможности, проконтролировать их взаимодействие с данной системой противоречий объекта.

Кроме того, понятие «клеточки» весьма относительно: если для политической экономии капитализма товар есть исходное звено, то для товароведения – главный, но совсем не элементарный объект изучения, взятый притом только как та или иная конкретная потребительная стоимость; тем более для любой другой науки конкретно взятый товар, скажем сапоги или книги, оказывается чрезвычайно сложной системой качеств и свойств, но никак не исходной «клеточкой».

Тот этап развития объекта, на котором исходная «клеточка» становится стержнем его развития, резко отграничивает историю объекта от ее предыстории, в которой этого объекта еще не было и сами условия для его возникновения лишь подготавливались. Начиная с «клеточки» реализуется магистральная линия прослеживания исторического развития объекта. Тем самым «историческое» рельефно членится на указанные выше два этапа – предысторическое и собственно историческое. На первом из них исходная «клеточка» еще находится в зачаточном состоянии или же только складывается, а ее воспроизводство неустойчиво и не стало пока расширенным. Тем более в это время она ухватывается познанием только очень поверхностно. Глубокое познание путей формирования «клеточки», а тем более всей предысторической стадии объекта в целом обычно происходит в науке позднее и основывается на принципе ретроспекции, как было показано выше. Эти выводы вытекают из того, как Маркс пришел к теоретической характеристике сущности первоначального капиталистического накопления: он достиг этого, уже изучив в главных чертах анатомию зрелого капитализма и опираясь на результаты этого изучения.

Уже образовавшийся, «ставший» объект, переживая дальнейшую свою историю, не прекращает изменяться и после того, как достигнет зрелости. Есть важные различия между функционированием зрелого объекта и его эволюцией по пути упадка, в частности между историей и теорией домонополистического капитализма XIX в., с одной стороны, и историей и теорией капитализма монополистического XX в. – с другой. На появление новых черт и особенностей перезревающего капитализма обратил внимание уже Ф. Энгельс в дополнении «Биржа» (1895) к третьему тому «Капитала» [1, т. 25, ч. II, с. 484 – 486]. Эти черты и особенности выявил и исследовал спустя двадцать лет В.И. Ленин в своей книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» (1916).

«Логический» и «исторический» методы исследования

В «Капитале», в особенности в четвертом его томе, нашла свое отражение важная гносеологическая проблема отношения между логическим построением теории объекта и историческими приемами его исследования – вторая из вышеназванных составных частей общей проблемы соотношения логического и исторического. Эту проблему часто формулируют как проблему соотношения «логического» (диалектико-теоретического) и «исторического» методов исследования.

Если под историческим методом исследования понимать способы фактуально-хронологического описания конкретно-исторического пути становления предмета, то такое описание не есть еще исследование, оно – подготовительная его ступень. Работа К. Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» (1852) далеко выходит за пределы подобного исторического «описания» и является глубоко теоретическим произведением, оставаясь в то же время конкретно-историческим трудом. Выявление функций определенных общественных классов, слоев и групп в исторически неповторимых жизненных обстоятельствах, а также роли отдельных личностей, конкретных истинных или же, наоборот, ложных лозунгов и идей – именно это было достигнуто Марксом в данном произведении. Аналогичное единство исторического описания и теоретического исследования имеет место в труде В.И. Ленина «Развитие капитализма в России» (1899).

Вполне реальным и важным является вопрос о «двух» методах в смысле двух разных уровней в применении единого диалектико-логического метода: а) ведущий к широким, глобальным категориальным обобщениям во всей их системно-структурной сложности и б) ориентированный на выяснение исторически-конкретных пружин и механизмов действия законов развития в их модификациях. В этом втором смысле исторический метод исследования есть частное приложение (или совокупность приемов приложения) логического, т.е. общетеоретического, метода к конкретно-историческому материалу, – приложение, осуществляющее познавательное движение от конкретного к конкретному.

«Капитал» К. Маркса – теоретическое произведение, но мы находим в нем не только большое количество исторических экскурсов, посредством которых Маркс переходит от современности к прошлому и обратно, но и целые главы (например, главу XXIV первого тома), написанные преимущественно в историческом плане и уже не представляющие собой только лишь собрание примеров, ибо они посвящены как подтверждению ранее полученных результатов, так и решению таких задач, которые до этого решены быть не могли, а также построению отправных пунктов для дальнейших изысканий. Каузальные связи здесь переплетаются с отношениями исторического следования. Если при проспективном логическом исследовании рабочая сила рассматривалась просто как данное, то в рамках данной ретроспекции специально изучаются уже конкретные исторические условия ее появления. Или еще: дифференциальная рента на землю может быть совместима и с уменьшением, и с возрастанием производительности труда, а что имеет место фактически – это уже «представляет собой исторический вопрос» [1, т. 26, ч. II, с. 296]. С точки зрения исторического метода земельную ренту вообще надо изучать не после промышленного капитала и на основе его, как вытекало бы из требований логического метода, а вначале, отправляясь от нее (не только от нее) при анализе происхождения всякого, а значит и промышленного капитала.

Приведенные примеры достаточно рельефно намечают различие между собственно «логическим» и «историческим» методами. Хотя сам логический (системный, как его можно назвать в наши дни) метод по-своему историчен, поскольку он прослеживает развитие (а значит историю!) зрелых связей и отношений в объекте, а исторический метод, как уже подчеркнуто, логичен, несовпадение их стремится как будто к взаиморасхождению. Однако те же факты будет вернее истолковать иначе: перед нами в конечном счете – один и тот же метод, но примененный к решению двух различных задач – теоретико-генетической и генетико-теоретической, а потому несколько модифицированный в частных приемах своего приложения.

В «Критике политической экономии» К. Маркс отмечает, что для реализации задач, стоящих перед теоретическим анализом, нельзя обойтись без подытоживания уроков истории, причем результаты этого анализа в свою очередь играют роль предпосылок для более глубокого понимания истории предмета, а затем для теоретического исследования будущих фаз эволюции объекта. Указанное подытоживание во многом осталось за пределами «Капитала» как книги, но оно было проделано Марксом в течение 50-х – первой половины 60-х годов, и он опирался на него в ходе одновременной и последующей теоретической работы мысли. Маркс говорил: «…наш метод показывает те пункты, где должно быть включено историческое рассмотрение предмета, т.е. те пункты, где буржуазная экономика, являющаяся всего лишь исторической формой процесса производства, содержит выходящие за ее пределы указания на более ранние исторические способы производства. Поэтому, для того чтобы раскрыть законы буржуазной экономики, нет необходимости писать действительную историю производственных отношений. Однако правильное рассмотрение и выведение этих производственных отношений как исторически сложившихся отношений всегда приводят к таким первым уравнениям, которые – подобно эмпирическим числам, например, в естествознании – указывают на прошлое, существовавшее до этой системы… С другой стороны, это правильное рассмотрение приводит к пунктам, где намечается уничтожение современной формы производственных отношений и в результате этого вырисовываются первые шаги преобразующего движения по направлению к будущему. Если, с одной стороны, добуржуазные фазы являются только лишь историческими, т.е. уже устраненными предпосылками, то современные условия производства выступают как устраняющие самих себя, а потому – как такие условия производства, которые полагают исторические предпосылки для нового общественного строя» [1, т. 46, ч. I, с. 440].

Итак, по Марксу, история и теория – это две различные формы теоретического познания этого развития, из них первая – более конкретная, а вторая – «абстрактная», но их нетождественность не означает раздельного существования двух методов познания – общетеоретического («логического», или диалектически-системного) и «исторического». Второй из них представляет собой функционально-генетическую сторону «логического» метода, ибо объективно системы имеют историю, а история системна[50]. Научная история капитализма, в том числе в ее наиболее конкретных видах как история капиталистических отношений в данной стране, может быть в соответствии со сказанным создана только как сторона, момент теоретического изучения капитализма – момент, без которого само это теоретическое изучение, а значит и историческое предвидение будущих судеб и крушения капиталистической формации не может считаться завершенным. Этим преодолевается узость буржуазного историзма, обращенного только на прошлое, и таков один из важных методологических выводов из «Капитала» Маркса.

Теория объекта и история его познания

Следующая проблема в ситуации логического и исторического – это проблема соотношения метода построения научной теории объекта и истории объекта, с одной стороны, и истории учений, в которых ранее предпринимались попытки создания такой теории, – с другой. Иными словами, речь идет о соотношении истории развития изучаемого объекта, отраженной в его теории, и истории развития науки об этом объекте, сосредоточенной в истории изменения точек зрения и концепций ученых.

Общий ответ К. Маркса и Ф. Энгельса на возникающие здесь вопросы таков: логика теоретического познания объекта и история его познания совпадают в том смысле, что логическая структура знания приблизительно отражает историю мысли. Ведь познанные законы диалектики развития объекта превращаются в законы как теоретического, так и исторического развития познания данного объекта[51].

Но указанное отражение истории мысли в теории именно приблизительно. Нет точного совпадения ни истории познания предмета с собственной историей последнего, ни логического порядка построения теории зрелого объекта с историей становления науки о нем. Здесь опять появляется соотношение «исторического» с «предысторическим», но уже в плане истории познания. В «Теориях прибавочной стоимости» Маркс показывает, что на «предысторической» фазе познания объекта начинают с того, что легче всего поддается изучению, т.е. с области явлений, хотя в действительности становление сущности этого объекта началось уже тогда. Так, товар выступал перед исследователями сперва только как носитель потребительной стоимости, хотя единство ее с собственно стоимостной стороной было заложено в товаре с самого начала его истории. Когда же перешли к познанию этой стоимостной стороны, то долго не видели того, что она, эта сторона, не может быть верно понята вне диалектического единства абстрактного и конкретного труда в товаре.

Таким образом, если разделить историю наук на «предысторический» и собственно «исторический» периоды (по-разному для разных наук) соответственно слоям в построении теории объекта и этапам в истории самого объекта, то каждому из этих периодов соответствуют свои особые задачи познания, хотя первый из них служит лишь преддверием второго, высшего. «Предысторический» период наук начинается с иных категорий, чем «исторический» слой теории и этап истории объекта. Ранний период в истории наук может быть охарактеризован как период движения от видимости к явлениям и далее к сущности, а более поздний – как период движения от познания противоречивого содержания сущности к ее будущим состояниям в связи со всеми соответствующими этим состояниям явлениями.

Так, история домарксистских экономических учений, начиная с меркантилистов и кончая трудами Смита и Рикардо, шла по восходящей линии, но от нее качественно отличается история развития научной политической экономии, созданной Марксом. И вообще нет тождества между историей познания объекта и логикой развития уже зрелой в принципе теории этого объекта. Структура истории учений о товаре в труде «К критике политической экономии» не тождественна структуре Марксова анализа товара, а структура «Теорий прибавочной стоимости» отличается от структуры первых трех томов «Капитала», представляя собой, как выразился Маркс в письме Энгельсу от 31 июля 1865 г., «историко-литературную» часть труда [1, т. 31, с. 111]. В «Теориях…» Маркс раскрыл недостаточность, а подчас и ущербность абстракций «предысторического» этапа построения теории капитализма. Собственно исторический этап начался только с «Капитала».

Маркс раскрыл не только гносеологические, но и другие причины несовпадения истории науки с историей и теорией развития предмета этой науки. Они состоят в требованиях практики своего времени и в социально-классовой мотивации.

При обращении к фактам истории экономических учений обнаруживается, что теоретические вопросы иногда ставились для разрешения в сложной, интегральной форме, ввиду того что этого требовали практические потребности их времени, и это происходило подчас задолго до того, как эти вопросы можно было разрешить в их более элементарной, простой форме. Те же меркантилисты, например, пытались дать научный анализ обращения в то время, когда еще не были раскрыты элементарные связи и закономерности производства. Здесь существенную роль сыграл и социально-классовый момент: будучи идеологами раннего капитализма, меркантилисты отразили в своих теориях огромную в то время роль купеческого и ростовщического капитала, ошибочно ее абсолютизируя.

В этой связи очень поучительно напомнить о том, что подход Маркса к оценке классиков политэкономии, труды которых, хотя с ограниченно-классовых позиций, но отражали движущие противоречия процесса познания, качественно отличался от его подхода к оценке деятельности вульгарных экономистов, вроде Бастиа, Кэри, Мальтуса, Сэя. Пришли иные времена, и в целом «развитие политической экономии и порожденной ею самою антитезы идет нога в ногу с реальным развитием присущих капиталистическому производству общественных противоречий и классовых битв» [1, т. 26, ч. III, с. 526]. Поэтому вульгарные экономисты теперь не желают видеть реальных противоречий капитализма [см. 1, т. 46, ч. I, с. 195]. Дело не ограничилось тем, что новая буржуазная политическая экономия «инстинктивно сохраняла смитовское смешение категорий „постоянный капитал“ и „переменный капитал“ с категориями „основной капитал“ и „оборотный капитал“…» [1, т. 24, с. 247]. Представители вульгарной политэкономии вообще погрязли в плену видимости, но «не наивно и объективно, а апологетически» [1, т. 26, ч. III, с. 471]. В этапах эволюции вульгарной политэкономии уже нельзя обнаружить соответствующие этапы развития познающей теоретической мысли – налицо ее регресс; «методу» ее представителей свойственны схоластика и крайний релятивизм, догматизм и эклектика. В этих формах проявляется дальнейшее углубление метафизической порочности буржуазной политической экономии.

Итак, «логическое» (общетеоретическое, системное) совпадает с историческим в разных значениях последнего лишь в общих своих результатах, но отличается от него тем, что освобождено от исторической формы, очищено от случайностей и обобщено. Моделью для теоретического является не вся совокупность движения явлений со всеми их вариациями и зигзагами, но только основная тенденция развития сущности изучаемого объекта в главных ее диалектических взаимодействиях с ее явлениями. Кроме того, отличие общетеоретического от исторического состоит в том, что принцип ретроспективного познания обеспечивает исправление наших знаний о прошлых этапах развития объекта. При написании же научной теории самой науки принцип ретроспекции – единственно верный. Только с позиции Марксовой научной политэкономии было возможно преодолеть и разрешить все противоречия, накопившиеся в прежних экономических теориях, и создать подлинно научную историю политической экономии, раскрыть закономерности этой истории.

Как показал К. Маркс, историческое и логическое в разных своих значениях переплетаются сложным, глубоко диалектическим образом. Дополнительные оттенки в эти переплетения вносит выделение четвертой проблемы их соотношения – проблемы соотношения способа исследования и способа изложения материала. Как писал К. Маркс З. Шотту 3 ноября 1877 г., второй иногда оказывается обратным первому, но это не абсолютное различие [см. 1, т. 34, с. 238], тем более, что серьезное изложение теоретических выводов всегда имеет в себе элементы научного исследования.

После выяснения вопроса о соотношении логического и исторического в теоретическом исследовании встает важнейший методологический вопрос: каким образом логически должно быть организовано научное исследование, которое движется в рамках диалектического соотношения логического и исторического? Ответом на этот вопрос послужило выработанное Марксом учение о восхождении от абстрактного к конкретному и о звеньях этого восхождения. Принцип теоретического «восхождения» явственно выступает еще в ранних черновых вариантах «Капитала», и уже в них он мыслится как реализация единства логического и исторического. Но что понимает Маркс под «абстрактным» и «конкретным» и в особенности – в рамках названного «восхождения»?

В домарксовской политэкономии теоретическая сила абстракции по сути дела недооценивалась. Классики английской политэкономии понимали ее преимущественно в духе всеиндуктивизма, зачастую они не проникали в исследуемые ими объекты дальше области явлений и внешних отношений. Так, Рикардо нередко подменял стоимость меновой стоимостью, отождествляя их. Аналогичное отождествление имело у него место и при рассмотрении понятий труда и рабочей силы.

Ошибки Д. Рикардо были не случайны в методологическом плане. Он пользовался только теми приемами абстрагирования, которые были теоретически обоснованы Дж. Локком. Они состоят в суммировании отвлеченных от предметов внешних признаков, являющихся одинаковыми для данного ряда предметов. Абстракции оказываются при этом лишь сокращениями чувственных данных, их сжатым выражением и не могут достаточно далеко проникать в их глубину, а чем более высокий уровень абстрагирования достигается, тем менее в них удерживается обобщаемого содержания. Рикардо ограничился только такими абстракциями, когда поднялся от форм труда к отвлеченному понятию «труд вообще», которое было взято им безотносительно к своим социально-экономическом последствиям и утратило качественное содержание, присущее «абстрактному труду» как созидателю стоимости товаров и как стороне ведущего диалектического противоречия, другой стороной которого является «конкретный труд».

Локковы приемы обобщающего абстрагирования в научной практике необходимы. Их неоднократно применяет и Маркс в «Капитале» (например, при образовании понятия «деньги вообще»). Они необходимы, но ограничиваться ими нельзя, и Маркс ими не ограничивается. Так, он определяет «стоимость товара» посредством уравнения товаров. «…Товары обладают стоимостью [Wertgegenständlichkeit] лишь постольку, поскольку они суть выражения одного и того же общественного единства – человеческого труда…» [1, т. 23, с. 56]. Стоимость есть «нечто относительное, отношение вещей к общественному труду…» [1, т. 26, ч. III, с. 131], «вещное выражение отношения между людьми, общественного отношения, – отношение людей к их взаимной производственной деятельности» [там же, с. 150].

К этим формулировкам К. Маркс пришел, используя формально-логический прием определения через исключающую абстракцию. Много раз он применяет простые изолирующие абстракции, временно отвлекаясь от явлений, рассмотрение которых завело бы далеко в сторону от главного пути исследования. Но несравненно более важны моделирующие абстракции, позволяющие прилагать затем к ним приемы дедукции. Так, Маркс рассматривает товарный обмен сначала «абстрактно, т.е. оставляя в стороне обстоятельства, которые не вытекают из имманентных законов простого товарного обращения…» [1, т. 23, с. 168]. В этой связи огромное методологическое значение приобретают моменты диалектической трактовки Марксом понятий «абстрактное» и «конкретное».

Гегель понимал под «абстрактным» чувственное как поверхностное знание и признавал предикат конкретности только у понятия, идеи. Он угадал, что в своей важнейшей части процесс познания есть восхождение от абстрактного к конкретному, но распространил эту характеристику на все познание в целом, объективно-идеалистически трактуя его как процесс развития духовного бытия, мысли. Фейербах ограничился тем, что, наоборот, отождествил конкретное с чувственно наглядным, с восприятием, а абстрактное – с отвлеченно-словесным мышлением, так что истины в абстрактном, по его мнению, мало. Маркс преодолел обе эти односторонние и ошибочные позиции.

Анализ экономических трудов К. Маркса показывает, что он употреблял термины «конкретное» и «абстрактное» в нескольких гносеологических значениях. Конкретное, во-первых, – это исходный объект познания, бесконечно богатый в смысле своего неповторимого содержания. С контакта с этим конкретным в процессе практики начинается наше познание, но в чувственно-эмпирической фазе познания оно охватывается еще слабо. Во-вторых, конкретное – это воссозданное в теоретическом мышлении содержание познаваемого объекта, и о нем Маркс пишет: «Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез многих определений, следовательно единство многообразного» [1, т. 46, ч. I, с. 37]. Для Маркса «конкретное» есть синоним истинного и отнюдь не тождественно понятию «единичное», хотя это отождествление было свойственно воззрениям подавляющего большинства материалистов прошлых времен. Различая «конкретное» и «единичное», Маркс учитывал, что конкретность познания недостижима помимо использования эмпирических сведений о единичностях. Исследуя огромное количество данных об эмпирически единичном, он опирался не только на собственно эмпирические факты, но и на факты теоретические, в том числе заимствованные из научной литературы и переосмысленные им.

Что касается абстрактного, то, во-первых, это форма всякого научного познания, совершающегося посредством мышления, и, во-вторых, внутри такового это относительно одностороннее, пока еще неполное его понятийное содержание. Итак, имеются два не вполне тождественных значения термина «абстрактное». Согласно второму значению, всякое данное научное понятие абстрактно по сравнению с более содержательными понятиями и оно же конкретно по сравнению с понятиями предшествующими. В объективной действительности существует не абстрактное как таковое, но его прообразы в виде простого и всеобщего. В этом смысле Маркс указывает, например, на «реальность» категорий абстрактного труда и капитала вообще, в отличие от особых, эмпирически реальных капиталов [см. там же, с. 41, 437].

Движение от абстрактных понятий к более конкретным, содержательным внутри данной науки – это и есть восхождение от абстрактного к конкретному. Данное движение осложняется тем, что в самой действительности, «хотя более простая категория исторически могла существовать раньше более конкретной, она в своем полном интенсивном и экстенсивном развитии может быть присуща как раз более сложной форме общества…» [там же, с. 40][52]. Но в этой более сложной и развитой форме она может оказаться уже не господствующей, а подчиненной. В результате связи между закономерностями этапов познания на абстрактном и конкретном уровнях не соответствуют последовательности этапов истории объекта, расходятся с нею согласно сложной сетке диалектических отношений между логическим и историческим.

В широком смысле, если использовать первое значение термина «абстрактное», весь процесс понятийного познания, теоретически «воспроизводящего» действительность, есть движение от абстрактного к конкретному [см. там же, с. 37 – 38]. В более широком смысле все познание в целом есть переход от абстрактного (здесь – в смысле неглубокого) к конкретному (глубокому и всестороннему) знанию. Таким образом, соотношения между абстрактным и конкретным в познании очень многообразны.

Чаще всего Маркс имел в виду «восхождение» от абстрактного к конкретному в наиболее узком и специфическом смысле – как движение вперед от особого начального пункта. Начальным пунктом «восхождения» в этом смысле слова является та исходная «клеточка», о которой сказано выше. Ее гносеологические свойства соответствуют чертам тех абстракций, с которых начинается восхождение. Каковы эти черты?

Движение от конкретного к абстрактному. Особенности исходных абстракций теории

Данные абстракции, во-первых, обладают реальными прообразами, т.е. они отражают вполне реальные отношения и процессы. Маркс отмечает, что в условиях капитализма «абстракция труда вообще есть не только мысленный результат некоторой конкретной совокупности видов труда… Труд здесь, не только в категории, но и в реальной действительности, стал средством для создания богатства вообще и утратил ту сращенность, которая раньше существовала между определенными индивидами и определенными видами труда» [1, т. 46, ч. I, с. 41]. Иначе говоря, начальные научные абстракции в своей определенности «представляют собой в такой же мере и продукт исторических условий и обладают полной значимостью только для этих условий и в их пределах» [там же, с. 42]. Исходные для теоретического восхождения абстракции возникают не как индуктивные обобщения, а как «простые» конструкты-модели.

Во-вторых, начальные научные абстракции не «безудержны», но фиксируются на той грани отвлечения и творчества, выход за которую означал бы утрату специфики данного круга изучаемых явлений. Граница абстрагирования полагается интересами фиксации исходного движущего противоречия и выражающих это противоречие идеализаций. Сами эти начальные научные абстракции суть идеализации, т.е. продукты допущений предельно максимальной степени существования некоторых его сторон при отвлечении от других сторон[53].

В-третьих, эти абстракции в качество своих прообразов имеют свойства, которые проявляются во внешних количественных отношениях вещей, но коренятся во внутренних качественно-количественных взаимодействиях. В «Капитале» абстракции этого рода образованы от господствующих в исследуемой экономической системе товарных отношений. Данные отношения сублимируются в «субстантивированные» свойства, в основе которых лежат социальные взаимодействия. Отношения между товарами сконденсированы в стоимостях, т.е. в овеществленном труде, но сами стоимости суть продукты процессов, в которых участвуют люди как агенты капиталистического способа производства. Вследствие реляционного характера исходных абстракций в «Капитале» они были получены Марксом соответствующим логическим способом – абстрагированием через отождествление.

В-четвертых, будучи выражением типических для исследуемых явлений отношений, начальные научные абстракции несут на себе значительную познавательную «нагрузку». В «Капитале», с одной стороны, основной ход исследования начинается с таких абстракций, которые имеют не только политико-экономическое, но и общесоциологическое значение (целенаправленная деятельность, социальное отношение, труд, равенство в эквивалентном обмене и др.), а с другой – эти же абстракции участвуют в построении «клеточки», характерной только для совершенно определенной общественно-экономической формации.

В-пятых, начальные научные абстракции обладают «самодвижением» в том смысле, что они отражают те противоречия в объекте, которые определяют его бытие и будущие судьбы. Поэтому эти абстракции способны к «раздвоению»: «…простая форма стоимости, отдельный акт обмена одного, данного, товара на другой, уже включает в себе в неразвернутой форме все главные противоречия капитализма…» [2, т. 29, с. 160 – 161]. Отсюда же вытекает то, что начальные абстракции обладают такими действительными прообразами, которые в ходе противоречивого развития последних постоянно воспроизводятся, хотя при этом также модифицируются. Глубинное противоречие абстрактного и конкретного в труде, которое составляет исходную «клеточку» экономического развития, аккумулированную в товаре, в условиях капитализма воспроизводится именно таким и притом расширенным образом.

Движению тех начальных абстракций знания, которые уже обладают перечисленными выше свойствами, предшествует познавательное восхождение (во многом не зафиксированное на страницах «Капитала», но отчасти воспроизводимое по подготовительным работам к нему) от конкретного (в смысле исходного объекта познания) к абстрактному (в смысле указанных выше «начальных абстракций»). Это движение представляет собой углубление от явлений к сущности. На этом пути происходит первоначальное освоение материала, выделение предварительных, еще не способных к диалектическому «самодвижению» абстракций, ведутся поиски абстракций «начальных» в смысле исходной «клеточки». На пути движения мысли от конкретного к абстрактному полное представление об объекте «испаряется», как писал Маркс, до степени абстрактного определения.

Но как только изначальные научные абстракции обнаружены и очевидны, начинается вторая, основная стадия познавательного движения, т.е. восхождение от абстрактного к конкретному в смысле воссоздания в теории содержания объекта, развития, раскрытия ухваченной его сущности в движении ее к будущим, все более сложным состояниям, ко всей полноте теперешних и будущих явлений. Эту вторую стадию Маркс называл иногда реализацией «аналитического» способа исследования, понимая здесь под анализом теоретическое познание. «Аналитический» способ у А. Смита и Д. Рикардо имел место только в упрощенно-метафизической форме.

Но и на второй стадии познания К. Маркс использовал движение от конкретного к абстрактному. Это происходило во всех тех случаях, когда восхождение от абстрактного к конкретному требовало «дополнения» со стороны нового эмпирически-конкретного материала, ибо полное введение последнего в «сыром» виде в «тело» знания заранее невозможно. Основная структура движения от абстрактного к конкретному этими «дополнениями» не только не нарушается, но, наоборот, укрепляется. Ф. Энгельс позднее отмечал: «Общий закон изменения формы движения гораздо конкретнее, чем каждый отдельный „конкретный“ пример этого» [1, т. 20, с. 537].

Конкретизация идеализаций

Таким образом, в процессе восхождения от абстрактного к конкретному происходит познавательная конкретизация ранее проведенных исследований. Этапы конкретизации реализуют общее восхождение от абстрактного к конкретному, причем логическая структура тех или иных операций конкретизации зависит от характера идеализаций, которые им, конкретизациям, предшествуют.

Идеализации бывают разными. В одних случаях у Маркса это просто отвлечение от частностей, имеющее цель рассмотреть процесс «в его основной форме, в которой устранены все затемняющие дело побочные обстоятельства…» [1, т. 24, с. 519]. В других – происходит элиминация малосущественных деталей, сильно усложняющих без особой нужды анализ. Иногда речь идет о том, чтобы упорядочить последовательность этапов исследования и не возвращаться к уже изученному (см., например, краткое изложение содержания «Капитала» в письме Маркса к Энгельсу от 2 апреля 1858 г. – 1, т. 29, с. 254 – 260). Иногда идеализации применялись Марксом для проведения умственных экспериментов [см. 1, т. 25, ч. I, с. 191]. Очень важны те идеализации, которые проводятся на некотором отрезке исследования через отвлечение от таких сторон изучаемого объекта, к которым необходимо будет вернуться в дальнейшем посредством конкретизации, без чего познание данного объекта останется односторонним. В.И. Ленин пишет об этом так: «Теория капитала предполагает, что рабочий получает полную стоимость своей рабочей силы. Это – идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория ренты предполагает, что все земледельческое население вполне раскололось на землевладельцев, капиталистов и наемных рабочих. Это – идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория реализации предполагает пропорциональное распределение производства. Это – идеал капитализма, но отнюдь не его действительность» [2, т. 4, с. 80].

Наиболее важный случай идеализации – это операции при моделировании исходных «клеточек» исследования. Именно к операциям такого рода относится идеализирующее допущение Маркса в первом томе «Капитала», что «капиталист уплачивает действительную стоимость рабочей силы, – чего он большей частью не делает…» [1, т. 24, с. 580], а также его рассуждения, исходящие из предположения о всеобщем и исключительном господстве капиталистического производства, когда «за исключением класса капиталистов вообще не существует никаких других классов, кроме класса рабочих» [там же, с. 391; ср. 1, т. 26, ч. II, с. 548]. В первом, а отчасти и в последующих томах «Капитала» насчитывается немалое количество идеализаций аналогичного моделирующего типа, на основании которых формулируются соответствующие экономические законы. Среди них: абстрагирование от докапиталистических производственных отношений, встречающихся в разных странах при капитализме, а также от внекапиталистической среды в процессе функционирования развитого капитала и от внешней торговли; идеализирующее временное отвлечение от капиталистических отношений в сфере нематериального производства, от различий в стоимости рабочей силы в разных отраслях материального производства. К этим примерам можно добавить допущение одинаковости органического состава капитала в промышленности и земледелии, отвлечение от явлений монополии, предположение, что кругооборот индивидуальных капиталов дает ключ к выяснению движения общественного капитала в целом, временно принятая предпосылка, что нет никаких препятствий перемещению рабочей силы из одних производств в другие и нет никаких индивидуальных ограничений в стремлениях капиталистов к максимальной прибыли, и т.д. и т.п.

Конкретизации, направленные на устранение идеализаций моделирующего типа, представляют собой существенные шаги на пути к познанию объекта (капитализма) в его полном целостном виде. Они в наибольшей степени сближают логическое с сущностью исторического по мере нарастающей конкретизации сущности. Так, в «Капитале» абстрактный труд конкретизуется в стоимости, а та – в прибавочной стоимости, закон стоимости конкретизуется в законе цен производства и во всеобщем законе капиталистического накопления. Но не все идеализации, ранее им сознательно допущенные, Маркс сам успел в «Капитале» конкретизировать. Так, например, Маркс не успел конкретизировать закон абсолютного обнищания трудящихся, хотя уже указал, что при его формулировке приходится отвлекаться от борьбы пролетариев за повышение заработной платы и улучшение условий труда.

Процесс познавательной конкретизации в широком смысле этого термина происходит все время в форме теоретических абстракций и не нарушает формально-логического принципа обратного отношения между объемом и содержанием понятий. Данный принцип сохраняется в условиях диалектического «восхождения» и им не отменяется, ибо различные звенья «восхождения» могут иметь один и тот же объем понятий, и возрастание их конкретности достигается не ценой расширения объема, как и не ценой его сужения.

Применяемые Марксом операции конкретизации имеют еще ту особенность, что они как бы «наращивают» явления на абстрактную модель, которая сконструирована через идеализации в «закономерном, соответствующем их (т.е. явлений. – И.Н.) понятию виде…» [1, т. 25, ч. I, с. 208; ср.: там же, с. 155; 1, т. 25, ч. II, с. 399] и которая в отношении этих явлений играет роль сущности. Происходит то оборачивание понятий, которое Маркс вскрывает в «Математических рукописях»: абстракции-конструкты начинают для дальнейшего познания играть роль исходных прообразов. Там, где представители вульгарной политэкономии искали лишь «обобщения», Маркс использует мощный методологический прием конструирования родовых идеальных объектов: эти объекты подчиняются точным законам, которые здесь оказываются осуществленными в чистом виде[54], а явления, выводимые путем конкретизации этих законов и приближаемые к эмпирической действительности, подчиняются закономерностям, тенденциям.

С одной стороны, Маркс пишет, что имеет целью «представить внутреннюю организацию капиталистического способа производства лишь в его, так сказать, идеально среднем типе» [1, т. 25, ч. II, с. 399; ср. 1, т. 25, ч. I, с. 155]. Впоследствии В.И. Ленин подчеркнул значение этой методологической идеи К. Маркса [см. 2, т. 37, с. 246 – 247]. Ту же мысль об идеально среднем типе, но применительно уже к феодализму проводит Ф. Энгельс в письме к К. Шмидту от 12 марта 1895 г. [см. 1, т. 39, с. 356], отмечая в этой связи, что «единство понятия и явления выступает как процесс по существу бесконечный…» [там же]. С другой стороны, К. Маркс подчеркивает: «Вообще при капиталистическом производстве общие законы осуществляются весьма запутанным и приблизительным образом, лишь как господствующая тенденция, как некоторая никогда твердо не устанавливающаяся средняя постоянных колебаний» [1, т. 25, ч. I, с. 176; ср. также с. 254].

Идеализирующие модели обеспечивают интенсивное рассмотрение процессов в наиболее существенном, неискаженном виде, что позволяет теоретически изучить законы, которым эти процессы подчиняются, и навести «мостик» к исследованию структуры и динамики тех закономерностей-тенденций, в которых эти законы эмпирически реализуются. Методологически неверно противопоставлять законы-модели закономерностям-тенденциям. Поэтому теоретически некорректно выдвижение двух альтернатив – трактовки «Капитала» либо как лишь синхронической модели-конструкта капитализма вообще (Л. Альтюссер), либо как диахронического описания мира английской экономической эмпирии XIX в. Идеализирующие модели при условии диалектико-материалистического их применения служат цели познания сущности и явлений в их единстве и целостности.

Из структуры «Капитала» вытекает, что «восхождение» как познавательный принцип материалистической диалектики действует не только тогда, когда в качестве его звеньев выступают ступени развития объекта, но и тогда, когда в роли таковых полагаются одновременно сосуществующие стороны последнего. Иными словами, тогда, когда «логическое» предельно далеко отходит от «исторического». На самом деле, в первом томе «Капитала» Маркс анализирует процесс производства, абстрагируясь от процессов обращения и создавая относительно законченное целое (уже здесь конкретно доказана необходимость пролетарской революции). Второй том возвращает исследователя и читателя несколько «назад», так как ряд шагов уже достигнутой ранее конкретизации временно утрачивается, и в этом томе происходит иное познавательное движение по объекту: здесь анализируется процесс обращения при обратной абстракции от процесса производства. Лишь в третьем томе «Капитала» производство и обращение познаются в их конкретном единстве, а значит вполне всесторонне. Если прежде «оставлялись в стороне все вторичные воздействия», то теперь видоизменения капитала «шаг за шагом приближаются… к той форме, в которой они выступают на поверхности общества…» [там же, с. 29]. При этом познающее движение происходит по весьма сложной траектории – с некоторыми возвращениями назад, а затем с подъемами к ранее достигнутой и теперь превосходимой точке исследования, с дополнением и уточнением ее результатов.

Бесполезно рассчитывать на выведение конкретных определений из элементарно абстрактных непосредственно, в «едином скачке», минуя посредствующие звенья и ступени устранения идеализаций, а значит минуя причинно-следственные связи и взаимодействия. Буржуазные экономисты, пытавшиеся «упростить» себе таким образом труд познания, впадали либо в узкий эмпиризм, либо в необоснованные и ложные спекуляции. Эти теоретики желали найти истину, пишет Маркс, «путем прямого подведения конкретного под абстрактное и путем непосредственного приспособления конкретного к абстрактному. И этого хотят достигнуть с помощью словесной фикции…» [1, т. 26, ч. III, с. 85; ср. 1, т. 26, ч. I, с. 64]. Избежать подобных ошибок мнимой конкретизации, которые нередко допускал, например, Рикардо, помогает Марксов прием диалектико-материалистической дедукции.

Диалектическая дедукция. Дедукция и индукция

Диалектическая дедукция есть общий способ упорядоченного применения приемов конкретизации на пути восхождения от абстрактного к конкретному, в ходе которого происходит движение ко все новым положениям и законам-идеализациям, являющимся конкретизациями предшествующих положений и все более приближающимся к возможно более полному воспроизведению объективной действительности[55].

До создания логической системы Гегеля наука имела дело только с формально-логической дедукцией, которая представляет собой способ получения необходимых следствий из посылок посредством правил логического вывода; исторически она была связана с рационализмом, тогда как индукция как способ обобщения единичных и частных факторов была связана с эмпиризмом и номинализмом. Классики буржуазной политической экономии использовали и дедукцию и индукцию, но несовершенно: у них возникали неравномерные «перепрыгивания» через посредствующие звенья дедукции (когда, например, Рикардо, как отмечает Маркс, неудачно попытался непосредственно из закона стоимости дедуцировать цену производства), а их индуктивные обобщения были либо чрезмерными, либо недостаточными. Гегель противопоставил формально-логической дедукции дедукцию диалектическую, но придал ей идеалистический характер, истолковав как процесс имманентного саморазличения внутри вселенской Абсолютной Идеи. К индукции он относился с большим пренебрежением.

Маркс в «Капитале» говорит иногда о «дедукции» в смысле научно обоснованного «анализа» (исследования) вообще, но преимущественно имел в виду специфическую диалектико-материалистическую дедукцию. В своем главном труде он применяет и диалектическую, и формально-логическую дедукцию[56], но первая из них главенствует, а познавательный смысл ее коренным образом отличается от смысла, придававшегося ей Гегелем: она означает содержательное выведение нового состояния объекта через исследование тенденций развития противоречий, присущих прежнему его состоянию [ср. 1, т. 20, с. 542].

Такое исследование, как это видно, скажем, из структуры первого тома «Капитала», состоит из ряда этапов: а) вычленение ведущего объективного противоречия в изучаемом объекте; б) собственно дедуктивное прослеживание внутреннего развития этого противоречия до пределов, где действенность прослеживаемого анализа уже иссякает; в) формулировка возникшей у этих пределов познавательной задачи в антиномически-противоречивой или какой-либо иной форме; г) предварительное разрешение этой задачи, намечающее направление дальнейшего исследования; д) «спуск» на эмпирическо-фактуальный уровень исследования с целью уточнения тех дополнительных положений, которые потребуются для полного решения задачи[57]; е) уточнение искомых положений посредством индуктивных обобщений; ж) конкретное разрешение данной познавательной задачи с помощью «поднятых» на теоретический уровень дополнительных положений; з) вычленение следующей стадии существования ведущего объективного противоречия.

В качестве классического примера данной дедукции могут быть приведены те разделы первого тома «Капитала», в которых разрешается вопрос о механизме возникновения прибавочной стоимости. Но в целом в «Капитале» имеет место не однолинейная последовательность диалектических дедукций, а разветвленная их «связка», члены которой находятся в очень сложных отношениях координации и субординации. Под антиномически-противоречивой формой постановки познавательных задач в рамках диалектико-материалистической дедукции Маркс имел в виду те осознанные случаи, когда противоречия, формулируемые в теории, «свидетельствуют о богатстве того жизненного фундамента, из которого, выкручиваясь, вырастает теория» [1, т. 26, ч. III, с. 82], и сигнализируют об объективных противоречиях самой познаваемой действительности. Ведь в «Теориях прибавочной стоимости» Маркс часто критикует буржуазных экономистов за смешивание и спутывание в ходе познания внутренних и внешних, реальных и кажущихся противоречий [см.: 1, т. 26, ч. II, с. 177 – 178; 1, т. 26, ч. III, с. 82 и 183]. Такое смешивание и спутывание совершенно недопустимо, ибо они неизбежно приводят к нарастанию все более серьезных ошибок в познавательном процессе.

Из сказанного вытекает, что в рамках диалектико-материалистической дедукции находит свое подчиненное место также и формально-логическая индукция, и в этом смысле они взаимодействуют друг с другом. Индукция, как правило, неполная, как видно из изложенной выше схемы диалектической дедукции (с. 470), и играет прежде всего не доказательную, а эвристическую роль. В тех же рамках и столь же подчиненным образом действует и формально-логическая дедукция, так что в итоге возникает то взаимодействие дедукции и индукции, о котором Энгельс позднее писал как о непреложном факте познания, не понятом метафизически мыслящими «всеиндуктивистами» [см. 1, т. 20, с. 540 – 544]. Абсолютизация же дедукции, хотя бы и диалектической, может легко привести к рецидивам идеалистической спекулятивности в науке: «…диалектическая форма изложения, – предупреждает Маркс, – верна только в том случае, если она знает свои границы» [1, т. 46, ч. II, с. 491].

При помощи формально-логической дедукции Маркс выводил, например, частные следствия из закона всеобщего капиталистического накопления и закон цен производства из закона стоимости, а также факт распадения прибавочной стоимости на доли, которые поглощаются промышленным, торговым и другими видами капитала, хотя конкретный механизм этого распадения исследовался уже посредством сочетания ряда логических приемов, среди которых большую роль играла индукция. Можно даже сказать, что если бы последняя не была здесь применена, то между указанием на факт расчленения прибавочной стоимости на части и дальнейшим движением капитала в совокупной сфере производства и обращения зиял бы «провал»; коль скоро диалектическая дедукция носит строго материалистический характер, а потому не прибегает ни к каким произвольным допущениям и спекуляциям, этот «провал» непреодолим без помощи индукции.

Одним из частных случаев использования в «Капитале» формально-логической дедукции является математическое выведение. Маркс применяет этот прием, например, при исследовании отношения нормы прибыли к норме прибавочной стоимости, которое, как писал Маркс, «движется сначала в чисто математической области» [1, т. 25, ч. I, с. 57][58]. Это оправдано тем фактом, что в рамках объективного диалектического развития экономических связей и отношений движутся подсистемы с ограниченным числом исходных состояний и посылок, которые поддаются математическому выражению. Это выражение форм движения ничуть не деформирует содержания данных форм, но, наоборот, способствует его познанию – таково было глубокое убеждение Маркса. Отношение Маркса к познавательным функциям математики, выраженное, например, в письме к Энгельсу от 31 мая 1873 г. [1, т. 33, с. 71 – 72], было диаметрально противоположным довольно противоречивому отношению к ней со стороны Гегеля, который эти ее функции в общем недооценивал.

Восхождение от абстрактного к конкретному не могло быть достигнуто в «Капитале» без применения индукции внутри диалектической дедукции. Прежде всего индукция необходима для диалектического движения мысли на предварительном этапе истории наук, когда она служит источником получения ранних абстракций, еще не обретших того качества, которое позволило бы им стать исходной ступенью для восхождения от абстрактного к конкретному в узком смысле термина «восхождение». Ведь без этих ранних абстракций – «торговля», «богатство», «деньги», «доходы», «прибыль» и т.д. – не могло быть позднее и абстракций зрелых, диалектических, причем индукция необходима также и для того обобщения фактов, которое служит затем предпосылкой для формирования зрелых абстракций. На базе полученных индукцией результатов конструируется теоретическая модель исследуемого объекта, из которой путем изучения ее структуры выводятся прогнозы насчет будущего этого объекта. Подобное конструирование Маркс осуществил уже в первом томе «Капитала», и эта операция есть другая сторона формирования применяемых им исходных идеализаций.

Кроме того, индукция необходима как средство проверки результатов, полученных посредством диалектико-материалистической дедукции. Необходимость такой проверки – это один из побудительных мотивов, заставляющих прибегнуть к методологическому приему ретроспекции. Например, индуктивное обобщение фактов английской истории XVI – XVII вв. позволило Марксу проверить и тем самым закрепить полученный им дедуктивный вывод о сущности процесса первоначального капиталистического накопления. Вообще в «Капитале» «абстрактная и кажущаяся иногда чисто дедуктивной форма изложения на самом деле воспроизводит гигантский фактический материал по истории развития обмена и товарного производства» [2, т. 26, с. 62].

Диалектико-материалистическая дедукция является очень широкой, сложной и многообразной формой движения мысли, причем ее составными и подчиненными элементами являются формально-логические (а значит в принципе и формализуемые) связи. Если «удельный вес» этих элементов иногда увеличивается, это не только не означает «вытеснения» диалектической дедукции из процесса научного познания, но, наоборот, усиливает ее роль, ибо она является глубоко современным и могучим орудием научного исследования.

Анализ и синтез в диалектике познания

Диалектико-материалистическая дедукция располагает мощными средствами конкретизации результатов познания. Важную роль среди них играют приемы диалектического анализа и синтеза. Собственно говоря, они и составляют в совокупности основное «тело» диалектико-дедуктивного движения.

На самом деле, диалектический анализ заключается в том, что в объекте выявляются стороны основного противоречия, взаимодействие которых друг с другом есть движущая сила дальнейшего развития этого объекта, а познание найденного взаимодействия позволит затем проследить его будущие судьбы. В этом смысле метод Маркса в целом можно назвать «аналитическим» [см.: 1, т. 19, с. 386; 1, т. 23, с. 19], имея в виду, что диалектический анализ ориентирован на познание внутренних взаимодействий вещей, на раскрытие их самодвижения как происходящего в силу внутренних причин.

Диалектический синтез понимается здесь в смысле операций установления того, как именно в объекте разрешается его основное противоречие, т.е. как обе его стороны «снимаются» их высшим единством, а также в смысле характеристики содержания этого высшего единства, чреватого, однако, в свою очередь, новым противоречием. Познавательное движение к высшему по отношению к предшествующему противоречию единству есть восхождение от абстрактного к конкретному. В этом смысле прослеживание восхождения посредством диалектической дедукции есть синтезирующее движение мысли.

Итак, диалектико-материалистическая дедукция Маркса и аналитична, и синтетична. Но анализ и синтез – не одно и то же, и дедукция состоит из попеременно «снимающих» друг друга звеньев диалектического анализа и синтеза. А поскольку в основную линию диалектической дедукции то и дело включаются новые фактические данные, которые используются как стимул и строительный материал для дальнейшего ее движения, то в широком смысле слова вся диалектическая дедукция в целом обладает синтезирующим характером.

Диалектический анализ – это не механическое «раскалывание» объекта по «трещине» основного в нем противоречия, но итог сложных и разнообразных операций мышления, неодинаковых в различных случаях. Применительно к разным объектам и на разных этапах их развития анализ происходит каждый раз по-новому, а в виде подчиненных форм включает в себя разные виды формально-логического анализа.

Диалектический синтез – это не механическое суммирование мышлением сторон познаваемого противоречия. В каждом конкретном случае диалектический синтез происходит по-разному [см. 1, т. 20, с. 146], что видно при сравнении глав первого тома «Капитала».

Как и в случае других форм познания, диалектические анализ и синтез конкретизируются через свои подчиненные формы, приемы и операции, играющие роль их служебных «органов». Таковы, между прочим, формально-логические анализ и синтез, к помощи которых Маркс неоднократно прибегает на протяжении своего главного теоретического труда. Именно анализ этого рода вычленяет прибавочную стоимость из состава прибыли. Во втором томе «Капитала» анализ сначала вообще преобладает, все более уступая затем место синтезирующим операциям.

Объективной основой применения формально-логического анализа в «Капитале» является то, что в экономической жизни, кроме каузальности, основанной на диалектическом взаимодействии сторон противоречий, в подчиненном виде действуют и более простые причинно-следственные связи. Системный характер объективной реальности приводит к тому, что ведущее внутреннее противоречие объекта взаимодействует с второстепенными и побочными противоречиями, а также со многими иными связями и отношениями и вся их динамика не может быть понята, если не использовать формально-логический анализ как подчиненный момент анализа диалектического. Наиболее выпукло выступает это во втором и третьем томах «Капитала».

Маркс отверг как точку зрения Гегеля, который относился к формально-логическому анализу довольно пренебрежительно, так и позицию Смита и Рикардо, которые ограничивались только формально-логическим анализом, что и привело их к метафизическим результатам, к тому, что нередко они подменяли существенные расчленения в объектах несущественными, внешними.

В рамках диалектико-материалистического метода познания диалектический синтез в единстве с предшествующим ему анализом образуют у Маркса структуру каждого элементарного звена восхождения от абстрактного к конкретному. Формально-логический анализ как выявление всех исследуемых элементов сначала в изучаемом объекте вообще (на стадии движения от конкретного к абстрактному), а затем в основном диалектическом противоречии объекта (на последующей стадии движения от абстрактного к конкретному) составляет подчиненную, но необходимую сторону двуединства диалектических анализа и синтеза.

Противоречия-проблемы

Открывать и познавать объективные противоречия в их движении – главная задача диалектико-материалистического метода. Эффективное применение диалектического анализа в рамках этого метода нуждается в тщательном различении видов противоречий. Закон единства и борьбы противоположностей проявляется в процессе познания прежде всего как закон взаимодействия разного рода познавательных противоречий, через которые происходит отражение противоречий самого объекта. В типологии противоречий Маркс выделяет прежде всего объективные противоречия, которые необходимо познать в их наличном виде, в тенденции их движения и развития, а затем в их будущих результатах. В процессе реализации этой триединой задачи и возникают различные противоречия, свойственные самому процессу познания, частичным его (промежуточным) итогам и, наконец, проблемным ситуациям, возникающим на пути познания.

Из этих трех случаев возникновения субъективных (познавательных) противоречий особую важность представляет последний, третий. Буржуазные экономисты, как, например, Джемс Милль, метафизически затушевывали противоречия капитализма, соответственно упуская их из виду и в методологическом плане. В «Теориях прибавочной стоимости» Маркс неоднократно указывает на то, что эти теоретики то и дело спутывали объективные и познавательные противоречия, а собственно субъективные противоречия познания приводили их в тупик.

К числу проблемных противоречий в познании относятся прежде всего такие диалектические противоречия, которые, в конечном счете указывая на реальные противоречия действительности и «заостряясь» (т.е. получая наиболее резко выраженную форму, как это и должно быть в четко осознанной проблемной ситуации), приобретают вид формально-логических противоречий. Здесь в особенности ясно видно, что разрешение диалектических противоречий познания требует преодоления противоречий формально-логических, хотя к решению этой частной задачи дело, конечно, не сводится, и отождествлять диалектические и формально-логические противоречия в принципе было бы огромной ошибкой[59].

Маркс оперирует этими особыми познавательными противоречиями в «Капитале», где они применяются как средство конкретизации анализа соотношения между изучаемыми объективными противоречиями. Классическим примером является антиномия: «капитал возникает и не возникает в процессе обращения» [см. 1, т. 23, с. 176], разрешение которой достигается Марксом посредством использования своеобразных логических свойств самой этой антиномии[60].

Гегельянски мыслящие теоретики рассматривают подобные гносеологические антиномии не как проблемы, а как уже готовые решения: по их мнению, они столь же истинны по содержанию, как и разрешающие их положения. Получается, что мы уже у цели и двигаться по пути дальнейшего познания незачем. Нет ничего более далекого от подлинных взглядов Маркса на данный вопрос, чем такого рода утверждения. Там, где другие экономисты «видели решение, он видел только проблему» [1, т. 24, с. 20], – подчеркивает Энгельс. Маркс критикует Смита, между прочим, за то, что его «не смущает» следующее антиномическое противоречие: «…цена, достаточная для того, чтобы продукт поступал на рынок, недостаточна для того, чтобы он поступал туда…» [1, т. 26, ч. II, с. 387].

Конечно, не всякая проблема непременно формулируется антиномическим образом и не всякая трудность составляет подлинно диалектическую проблему. Бывает, что «возникает видимость существования какой-то особой проблемы» [1, т. 24, с. 374]. Но в случае антиномии возникновения капитала перед Марксом была проблема, глубоко диалектическая по своему характеру. Объективное диалектическое противоречие развивающегося взаимодействия противоположностей конкретного и абстрактного труда в процессе производства прибавочной стоимости и капитала отразилось – на одной из незавершенных стадий познания – именно в виде указанной антиномии: «капитал возникает и не возникает в процессе обращения» (другие, более ранние и частные, ее выражения: «товары продаются и не продаются по стоимости», «обмен товаров происходит не как обмен, т.е. неэквивалентно»). С логической точки зрения данная проблема антиномична в формально-логическом смысле: ее структура тождественна формально-логическому противоречию. Но эта ее структура – не более как ее внешняя оболочка, способ фиксации. Такая трактовка рассматриваемого тезиса ориентирует на конкретный анализ объективных отношений между производством и обращением, и прежде всего – внутри производства, что позволяет раскрыть диалектику отношений между капиталистом-предпринимателем и пролетарием.

Рассматривая тезис об источнике возникновения капитала не как уже достигнутую истину, а как «условия проблемы» [1, т. 23, с. 177], Маркс подверг эти условия содержательному анализу и в конечном счете разрешил проблему: капитал (а соответственно прибавочная стоимость) возникает в сфере производства, но это возникновение происходит при посредстве обращения, подготавливается и все время обусловливается куплей рабочей силы по ее стоимости и дальнейшим ее использованием по ее потребительной стоимости, т.е. для производства новых стоимостей.

Если бы было верно исходящее из тождества бытия и мышления гегелевское утверждение, что истина должна быть противоречива в том же самом смысле, в каком противоречиво объективное состояние, к которому эта истина относится, то осуществленный Марксом классический анализ был бы излишен, к нему «не за чем» было бы и приступать. Но Маркс исходил из материалистического положения о том, что истина не тождественна объективной действительности, а есть ее отражение и путь к достижению истины пролегает через специфические познавательные противоречия, которые надо преодолевать, а не увековечивать. Конкретное отражение объективных противоречий не должно привносить в содержание истины противоречий самого познания, а если такие по той или иной причине привнесены, то следует от них освободиться, т.е. их разрешить.

В тех случаях, когда теоретик подменяет разрешение проблемы лишь перефразировкой условий проблемы, возникает уже отмеченная выше ложная ситуация, в которой оказался Джемс Милль. Он «подчеркивает момент единства противоположностей и отрицает противоположности. Единство противоположностей он превращает в непосредственное тождество этих противоположностей» [1, т. 26, ч. III, с. 86], а в конце концов в их примирение, нейтрализацию и увековечение. Если бы при трактовке противоречий капитализма он был прав, то тогда пришлось бы стать на позиции апологии капитализма как якобы непреходящего состояния общества. Но в действительности ликвидация капитализма и утверждение новых, социалистических общественных отношений неизбежны. Реальное разрешение объективных социальных противоречий не может быть подменено познавательным их разрешением: последнее необходимо для выяснения путей реальной борьбы против капитала.

Стороны диалектических гносеологических противоречий типа «капитал возникает и не возникает в процессе обращения» можно трактовать как «тезис» и «антитезис», а их разрешение – как «синтез», конкретизирующий взаимодействие сторон исходного противоречия. В итоге возникает особый вариант диалектической триады, который отображает бесконечный ряд аналогичных гносеологических ситуаций, отнюдь не являясь каким-то шаблоном для трафаретного разрешения будущих ситуаций познания подобного рода. У каждой из таких ситуаций свои особенности ее разрешения, что и сказывается на характере «синтеза». Так, в «синтезе» антиномии «капитал возникает и не возникает в процессе обращения» содержатся моменты обеих сторон исходного противоречия (хотя и в разной степени), а когда Маркс в «Математических рукописях» разрешает гегелевскую антиномию «дифференциал есть и не есть нуль», то по сути дела отбрасывает (преодолевает) обе ее стороны, так как дифференциал совсем не есть величина. Шаблонный ответ на вопрос, каков будет диалектический синтез, дать нельзя: говоря словами Энгельса, такой ответ «зависит от особой природы» каждого отдельного случая в объективном мире и его познании.

Итак, на материале построения теории, раскрывающей объективные закономерности возникновения и развития капитализма, а также на основе фактов исследования истории политической экономии как науки Маркс сделал огромный вклад в теорию и метод материалистической диалектики, сформулировав и проверив в ходе научной практики ряд важнейших положений, связывающих воедино проблематику диалектики, теории познания и логики. Сам ход его исследований капиталистической общественно-экономической формации и достигнутые им результаты служат богатейшим источником для последующих исследований философами-марксистами метода Маркса во всей его неисчерпаемой полноте и актуальности для наших дней.

Развитая Марксом материалистическая диалектика как целостное и системное теоретико-методологическое единство включает «в позитивное понимание существующего» также «понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую осуществленную форму она рассматривает в движении, следовательно также и с ее преходящей стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна» [1, т. 23, с. 22]. «Капитал» органически сочетает в себе коммунистическую революционную партийность и строгую научность, страстность обличения звериной природы капитализма, этого, по выражению Маркса, вампира, высасывающего живой труд пролетариев, и тщательность критического анализа писаний его апологетов.

«Капитал» Маркса – это великое политико-экономическое и философское произведение, теоретическое обоснование решительной борьбы за уничтожение капиталистического строя и создание строя социалистического, могучий призыв к этой борьбе.

«Капитал» Маркса сохраняет свою полную теоретическую силу и практическое значение для нашей современности. Основываясь на гениальных идеях «Капитала» Маркса, на марксистско-ленинской теории, международный рабочий класс под руководством коммунистических партий одержал всемирно-исторические победы в своей борьбе с капитализмом. Победа Великой Октябрьской социалистической революции, построение развитого социалистического общества и успешное строительство коммунизма в СССР, возникновение и развитие мировой социалистической системы – все это является реализацией великого революционного учения научного коммунизма, воплощенного в «Капитале». В.И. Ленин в 1913 г. произнес вещие слова: «После появления марксизма каждая из трех великих эпох всемирной истории приносила ему новые подтверждения и новые триумфы. Но еще больший триумф принесет марксизму, как учению пролетариата, грядущая историческая эпоха» [2, т. 23, с. 4].