Марксизм: не рекомендовано для обучения

ОТ АВТОРА

В начале 2000-х годов меня пригласили прочитать в Институте социологии курс «Классический и современный марксизм» для будущих магистров. Это были молодые люди, закончившие провинциальные университеты уже после того, как советские учебники были заменены новыми книгами, подготовленными на гранты фонда Сороса, а программы по «научному коммунизму» в одночасье превратились в курсы политологии.

Если в экономике и политических науках искоренение марксизма из университетских программ было почти полным, то социологи, как бы они ни относились к идеологическим воззрениям Маркса, не могли полностью избежать его влияния. Однако для того, чтобы что-то узнать и понять, этому надо учиться. А учиться оказалось негде.

Первая проблема, с которой сталкиваешься, когда начинаешь говорить в постсоветской России о «современном» или «классическом» марксизме, состоит в том, что студенты вообще не понимают, о чем идет речь. Можно сколько угодно рассуждать о тонкостях различий между взглядами Ленина, Грамши и Троцкого, но вопрос, который стал возникать, когда я начал читать свой курс, был совершенно другой: а что, собственно, студенты знают про классический марксизм?!

Я принадлежу к поколению, которое обучалось в Советском Союзе, для меня марксистская терминология была естественной и понятной с юности. Нам вбивали в голову некую готовую систему норм; то, что в Западной Европе называлось «советским марксизмом», а у нас, с легкой руки Зиновьева и Сталина, провозгласили марксизмом-ленинизмом. По крайней мере, у нас имелось более или менее четкое представление о том, что такое классический марксизм. Отсюда не следует, будто в СССР все правильно понимали и досконально знали Маркса. Но хоть что-то знали непременно. Это было частью общей культуры.

Дальше можно было пускаться в собственные исследования, с радостью обнаруживая: «ага, вот тут они переврали, здесь они о чем-то умолчали, это они перевернули, а вот это место предпочитают не цитировать». И так далее. В СССР были потрясающие методические пособия для студентов, где объяснялось, как надо изучать работы Ленина. В них говорилось, какие статьи и книги надо читать, но предлагалось их читать не целиком, а от такой-то страницы до такой-то, иногда даже по абзацам. Соответственно, все остальное читать не надо было. И не читали.

Однако даже знания, полученного от чтения «избранных страниц», оказывалось достаточно, чтобы что-то понять. Тем более что находилось немалое число людей, которым хватало любопытства заглянуть и на соседнюю страницу, не рекомендованную к чтению. Именно поэтому изрядная часть ранних диссидентских текстов в СССР представляет собой критику власти за то, что она неправильно интерпретирует марксистское учение. Или скрывает от народа какие-то его аспекты, какие-то тексты.

Так начинается марксистская критика советской системы и идеологии, критика, на которой и я сам формировался.

У критиков системы и ее официальных идеологов было некое общее знание, общий контекст, общий набор понятий и терминов. Этот контекст знали все, его вбивали нам в голову. Именно этот контекст был разрушен на протяжении 1990-х годов.

Марксизм систематически искоренялся из системы образования, из программ университетов, не говоря уже о школах. Эта кампания была организована, в сущности, так же, как и все предыдущие, да и осуществлялась теми же людьми. Бывшие партийные идеологи, в одночасье переквалифицировавшиеся в профессиональных антикоммунистов, не способны были на серьезные теоретические дискуссии, тем более - на новации. Потому любой вопрос решался просто. Исключить неугодные теории из учебных программ, сдать книги в макулатуру.

Легко догадаться, что борьба против марксизма закончилась таким же закономерным поражением, как некогда кампании против генетики и кибернетики.

Поскольку марксизм является неотъемлемой частью всей системы современных общественных наук, изъятие его из общественного обихода приводит к возникновению настоящего методологического хаоса. Это все равно что вынуть из здания половину кирпичей. Сооружение может устоять, но находиться в нем станет невозможно.

Парадоксальным образом почти все немногие молодые люди в России конца 1990-х годов, кто получил сносное марксистское образование, учились на Западе, особенно в Соединенных Штатах, где теорию Маркса по-прежнему продолжали преподавать в качестве одной из фундаментальных основ социологии.

В начале 2000-х годов происходит перелом. Речь идет не только о том, что наше общество, столкнувшись с реальными результатами капиталистической реставрации и пресытившись либеральной идеологией, начало вновь леветь. Общий рост радикальных настроений наблюдался по всему миру - что выразилось в возникновении антиглобалистского движения на Западе, подъеме левых партий в Латинской Америке и так далее. Появление у нас левых «новой волны», о которых дружно заговорила пресса, было лишь частным случаем общемирового процесса.

Возникает и новый спрос на марксизм. Но теории надо учиться. А советские учебники безнадежно устарели. И дело не только в том, что они игнорировали все достижения западноевропейской левой мысли, что в них абсолютно не были отражены теоретические поиски латиноамериканских интеллектуалов. Дело даже не в том, что проблемы, связанные с информационными технологиями, по вполне понятным причинам не могут затрагиваться в книгах, написанных за два десятилетия до того, как эти технологии стали массово применяться. Даже ведя речь о классическом марксизме, о работах Маркса, Ленина или Плеханова, эти учебники в лучшем случае сообщают лишь половину нужной информации. Наследие молодого Маркса и поиски его последних лет отодвинуты в тень. Оппоненты Ленина лишены голоса, а сам Ленин превращается в какую-то картонную куклу, изрекающую политические банальности. К величайшему счастью, исторический Ленин был совершенно не таков.

Итак, нужен новый курс. Своего рода введение в марксистскую теорию. Спрос рождает предложение. Как сказали бы в советские времена, «по многочисленным просьбам трудящихся» я взялся писать эту книгу.

Разумеется, если кто-то надеется найти в данной книге «весь» марксизм, он будет жестоко разочарован. Я далек от мысли, будто публикация одним автором одной работы - тем более серии очерков - удовлетворит теоретический голод, испытываемый целым обществом. Тем более что мои возможности ограниченны. В конце концов, я не философ и даже не экономист. Каждый должен писать о том, в чем разбирается. Потому основное внимание уделено именно социальной и политической теории и гораздо меньше - экономическим и философским дискуссиям в марксизме. С другой стороны, политэкономия капитализма, изложенная в советских учебниках, достаточно точно и добросовестно воспроизводит по крайней мере взгляды самого Карла Маркса. То же можно сказать и про многие советские работы по теории диалектического материализма. И это неудивительно. Чем дальше находился тот или иной сегмент теории от политической и социальной практики, тем меньшему искажению и бюрократическому давлению он подвергался. Общие вопросы диалектики природы можно было изучать, не вступая в особые противоречия с представителями партийной номенклатуры, которым по большому счету было наплевать и на диалектику, и на природу. Основные проблемы, связанные с теорией прибавочной стоимости в капиталистическом обществе, были для начальства не слишком понятны и не особенно интересны. Авторы книг и учебных пособий получали в таких случаях изрядную долю свободы, которой они умело пользовались.

Совсем иначе обстояло дело, когда нашим обществоведам приходилось затрагивать вопросы политической, социальной и культурной организации общества, особенно - своего собственного, советского. Тут дискуссии заканчивались, а неправильно сформулированный тезис и даже неуместно приведенная цитата могли обернуться серьезными неприятностями. Остается лишь восхититься той небольшой частью советских обществоведов, которые в подобных условиях сохраняли ясность марксистского сознания и трезвость теоретической мысли. Благодаря им даже в унылые 1970-е годы, когда преследовалось каждое проявление оригинального мышления в любой сфере общественной жизни, не приходится говорить ни о полной смерти марксистской традиции, ни о тотальном торжестве единомыслия в нашей стране.

Поразительным образом мы оказались куда ближе к подобному результату в начале 1990-х годов, на фоне всеобщего торжества либеральных идей. Восславленное бессмертным Козьмой Прутковым единомыслие было окончательно введено на Руси не чиновниками и не коммунистическими цензорами, а либеральными реформаторами. И не потому даже, что во имя либерализма выкорчевывались остатки всех остальных теоретических школ, чудом выжившие в эпоху Сталина и в годы Брежнева, а просто потому, что под влиянием новой господствующей идеологии многие люди вообще перестали мыслить. Отказ от критического мышления был лишь переходным этапом на пути к окончательному прекращению всякой мыслительной деятельности. И в самом деле, зачем нужна наука, а тем более наука общественная, в стране, которая собирается процветать за счет разворовывания собственных природных ресурсов?

К величайшему счастью, полностью искоренить способность людей к критическому мышлению не удалось не только с помощью репрессивного аппарата, но и с помощью куда более эффективных рыночных методов. Общество понемногу приходит в себя. Наше коллективное сознание похоже на сознание человека, приходящего в себя после сильного удара по голове или, наоборот, после безудержной гулянки (впрочем, было и то и другое: одних били по голове, чтобы другие могли вволю погулять за их счет).

По мере того как наступает осознание того, в какой новой реальности мы очутились, возрастает и потребность в критическом анализе социального, политического и экономического порядка. А это значит, что марксизм сегодня необходим нам как никогда. Возвращается теория, а вместе с ней вновь становятся интересными и споры теоретиков. В настоящей книге я старался быть по возможности объективен. Читатель, конечно, сам сделает выводы относительно того, кто был прав в той или иной дискуссии. Другое дело, что моя претензия на объективность относительна. Я все-таки не сторонний наблюдатель. Как и всякий, кто вовлечен в обсуждение общественных вопросов, я имею собственное мнение и вряд ли смогу его скрывать, даже если хотел бы этого. Потому меньше всего автор данного текста претендует на то, чтобы выступить в качестве единственного и всеобщего источника. Чем больше книг будет прочитано, чем больше читателей пожелает самостоятельно разобраться в сущности теории, тем лучше.

Томас Гоббс говорил, что, если бы геометрические аксиомы затрагивали политические интересы людей, они бы ожесточенно оспаривались. Эта фраза, которую позднее повторял Ленин, великолепно выявляет важнейшую «проблему» марксизма: теория «виновата» в том, что затрагивает людские интересы. Но именно в этом ее сила и ее значение.