ПОСЛЕДНИЙ ИЗ МАРСИАН

Он был очень стар, настолько стар, что даже не помнил своего имени. Тело его сохраняло бодрость, глаза и слух — остроту, и только память… память иногда подводила.

Прошла, кажется, целая вечность с тех пор, как он остался один. Очень странно чувствовать себя единственным разумным существом на целой планете. Он страдал от одиночества и вместе с тем ощущал непонятную, самого его пугавшую гордость оттого, что вся планета принадлежит только ему. К одиночеству он со временем привык и перестал замечать его, а гордость осталась, разрослась до невероятных размеров и вытеснила все остальные чувства. Он ничего не хотел, ничего не ждал и ни во что не верил, а только без конца обходил свои владения, и его глаза горели безумным светом.

Потом на Марс пришли люди. Сначала их было совсем немного — не больше десятка, и многие из них умерли от марсианских болезней или собственной неосторожности. Он не искал с ними встречи и лишь посмеивался про себя, потому что был уверен, что землянам здесь не выжить, со временем они сами поймут это и улетят к себе домой. Но люди остались, они построили в пустыне первый город, и вскоре на Марс хлынула лавина переселенцев.

До сих пор он был спокоен — люди не рисковали покидать окрестности города. И вдруг будто разом исчезли сдерживающие их опасности, и одна экспедиция за другой стали уходить на много километров в глубь планеты. Рождались новые поселки, появились первые дети. Но это не страшило его. Ужасным было другое люди словно не замечали многочисленных следов великой цивилизации. Прекрасные города, чудеса марсианского зодчества, были для них всего лишь дряхлыми скалами со сложной системой сырых и мрачных пещер, великолепные дороги зыбучими песками, остатки грандиозных каналов — древними тектоническими разломами. Наткнувшись на библиотеку, они удивлялись, откуда здесь такое количество сухих листьев — ведь на Марсе нет деревьев. И они жгли костры из книг, радуясь редкой возможности погреться у живого огня. Они сдирали в картинных галереях со стен то, что казалось им плесенью, и писали на стенах крупными белыми буквами свои имена. Земные дети играли огромными клубками серебряной паутины, которые родители привозили им из пещер, и только он слышал обрывки погибающих мелодий — детишки рвали на части музыку, и ветер уносил их в пустыню, чтобы навсегда похоронить в бесконечных песках.

«Почему я до сих пор не умер? — подумал он. — Тогда я бы не видел всего этого». Впервые за тысячелетия у него появилось желание — умереть, но он не мог вспомнить, как это делается.

Он уже не бродил из города в город. Он остановился в древней марсианской столице и беспомощно наблюдал, как люди взрывают дворцы и храмы, чтобы проложить дороги для своих громоздких и шумных машин.

Он поселился на окраине, в здании крупнейшего на планете театра. Но пришел день, когда люди подвели дорогу к самому его дому. Он обнаружил это утром, проснувшись, когда все было готово к взрыву, и отчаяние толкнуло его на безумный шаг — он побежал к людям и еще на лестнице закричал во всю силу своих легких: «Стойте! Остановитесь!»

Люди смотрели прямо на него, но не видели его и не слышали его отчаянных криков. Он не успел добежать до лестницы — человек в темно-синем комбинезоне нажал кнопку на пульте, и прогремел взрыв. А когда обломки скалы упали на землю и дым рассеялся, человек обернулся к своему соседу и сказал:

— Все в порядке, Мальцев! Можете идти дальше.

— Не будем загадывать вперед, — сказал Паркер. — Конечно, мы не одиноки. Но пока что человек знает лишь одно разумное существо — самого себя. Так зачем же лишать его удовольствия хотя бы временно, до встречи с себе подобными, считать себя совершенством? Я думаю, большой беды от этого не будет.

— А вот я не уверен в этом, — сказал Петровский. — Во-первых, как бы не пришлось человечеству впоследствии краснеть за свою кичливую самоуверенность, а во-вторых, пора бы привыкнуть к мысли, что мир может быть измерен не только человеческими мерками, иначе мы рискуем попросту не понять собратьев по разуму.

Загрузка...