Марьяна Пинеда

Ну, что она?

Потише говори.

Все молится.

Оставь ее молиться.

О, как бела она, о, как бела!

Ее сияет голова

в печальном сумраке покоя.

Ее сияет голова…

Я ничего не понимаю.

Я вижу, добрая она,

а между тем ее хотят казнить.

А ты что скажешь?

Заглянуть ей в сердце

хотела б я надолго, близко-близко

стать от него.

А храбрая какая!

Когда вчера пришли они прочесть

ей смертный приговор, она не скрыла

своей улыбки…

Позже, в церкви,

ее я видела в слезах.

Она рыдала так, как будто сердце

все поместилось в горле у нее.

Не знаешь ты, что сделала она?

Да знамя вышила.

А разве вышивать

такой уж грех?

И, говорят, она —

масонка…

Это что за люди?

Вот, видишь ли… да я сама не знаю.

Ну, так за что ее схватили?

Будто

она не любит короля…

Подумаешь, беда какая!

Ведь не она одна.

И королеву

она не любит.

Да и я обоих

их не люблю…

Ах, бедная Марьяна

Пинеда, уж раскрылись те цветы,

что с мертвою тобой сойдут в могилу!

Как, что я вижу, девочки? Куда

вы смотрите?

Сестра…

И вам не стыдно!

Немедля прочь! В трапезную ступайте.

Создатель мой! Кто мог вас научить

за ней подглядывать? Еще я с вами

поговорю.

Прости, сестра.

Прости.

Она невинна, в этом нет сомненья.

И все ж она молчит, с таким упорством!

Но отчего? Никак я не пойму.

Вот и она!

Сестра!

Что вам угодно?

Так, ничего.

Скажите мне, сеньора.

Я думала…

О чем?

Когда б могла

остаться здесь у вас я навсегда,

в обители…

А мы как были б рады!

Но не могу.

А почему?

Да я

уже мертва.

Донья Марьяна, что вы!

Избави бог!

А между тем, как прежде,

с улыбкой мир идет навстречу мне,

вот эти камни, и вода, и ветер.

Я понимаю – я была слепа.

Но вас помилуют…

Что ж, подождем.

Каким-то волшебством ложится

на душу мне безмолвье – шире, шире —

благоуханной кровлею фиалок.

А иногда мне кажется, что кудри

раскинуло безмолвье надо мной.

Как сладко было грезить мне!

Марьяна!

Какой я вам кажусь?

Вы? Очень доброй.

Здесь грешница великая пред вами.

Но я любила – бог меня простит,

как он простил Марию Магдалину.

И в этой жизни, и в загробном мире

прощает он.

Ах, если бы вы знали!

Сестра моя, изранена я вся

земными ранами.

И наш спаситель

весь полон ран любви неизреченной,

они не заживают никогда.

Лишь тот родится, кто умрет, страдая.

Теперь я знаю: я была слепа.

Так до свиданья! Вы придете нынче

к вечерне?

Как всегда, сестра. Прощайте.

Что, Алегрито?

Терпеливо

вы мой прослушайте рассказ.

Скорей, пока никто не видит,

скорей ответь, ты был у дон

Луиса? Что тебе сказали?

Они велели передать вам,

что невозможно им никак

спасти вас: всякая попытка

грозит им гибелью, и ждет

их смерть, но что они для вас

готовы сделать все, что смогут.

Конечно, сделают. Я знаю!

они отважные дворяне.

И я дворянка, Алегрито.

Взгляни! Ты видишь? Я спокойна.

Повсюду страх такой царит,

что сердцу делается тяжко.

Пустынны улицы. Лишь ветер

один и входит и выходит,

а люди заперлись в домах.

Я только девочку у старых

ворот Алькайсерии[8] встретил,

и больше никого, она

о чем-то плакала…

Да разве

они позволят умереть

той, чья вина всех меньше!

Право,

что думают они, не знаю.

И это все?

Ах нет, сеньора!

Что ж, продолжай!

Я не хотел бы

вас огорчать…

Но кабальеро

дон Педро Сотомайор,

коль верить им, теперь далеко,

на днях он в Англию отплыл.

У дон Луиса верные известья.

Тот, кто сказал тебе об этом,

хотел, конечно, увеличить

мои страданья, Алегрито.

Ведь правда, ты ему не веришь?

Как вы прикажете, сеньора.

Дон Педро на коне своем

сюда примчится, как безумный,

узнав, что я томлюсь в тюрьме

за то, что знамя вышивала

я для него – его же знамя.

А захотят меня убить —

примчится он, чтоб умереть

со мною рядом: обещал он

мне это сделать как-то ночью,

целуя голову мою…

Примчится, как святой Георгий,

в алмазах весь и черных брызгах,

цветком червленого плаща

весенний ветер ослепляя.

Как скромен он и благороден!

И чтоб никто не мог увидеть,

сюда придет он на рассвете,

омытом свежею росою,

когда еще так темен воздух,

и еле видно в нем сиянье

лимонной рощи, и заря

на небе создает фрегаты

из тени и живого шелка.

Что можешь знать ты? Погляди,

я не боюсь. Тебе понятно?

Сеньора…

Кто тебе сказал

об этом?

Дон Луис.

Он знает

мой приговор?

Он с недоверьем

к нему относится.

Увы!

Нет большей правды.

Тяжело мне

вам приносить дурные вести.

Ты к ним вернешься?

Как угодно

вам будет.

И, вернувшись, скажешь,

что я ответом их довольна;

я знаю, все они придут

меня спасти, а их немало.

Бог наградит тебя.

Прощайте.

И вот осталась я одна.

А между тем сейчас в саду,

в цветущем сумраке акаций,

уж смерть меня подстерегает.

Но жизнь моя еще во мне,

и кровь моя еще трепещет,

подобно нежному кораллу

под теплой ласкою прилива.

Я знаю: из камней твой конь

четыре высекает светлых

луны и пламенем своим

тревожит ветерок зеленой

весны… Лети скорей, спеши,

спаси меня, я чую близко

над головой своею ласку

и пальцев костяных, и мха.

Не можешь ты войти! То Педро

ей путь внезапно преградил.

С гитарой белою в руках

она сидит у водоема.

Ах, никто из друзей не видел,

как у тихого водоема

умирала моя надежда.

Ах, никто из друзей не видел,

как у тихого водоема

умирала моя надежда!

Мне песня эта говорит,

о чем забыть бы я хотела.

О, сердце без надежд! Теперь

пускай земля тебя поглотит.

Сеньора, к вам пришел Педроса.

Кто здесь?

Сеньора!

Нас одних

вы оставляете?

Есть дело

у нас…

Мне сердце подсказало:

идет Педроса.

Да, вы правы.

И, как всегда, от вас он ждет

простого знака. Уж пора.

Не так ли?

Да, всегда пора

молчать и быть в душе веселой.

Вам приговор известен?

Да.

И что ж?

Я думаю, что ложен

ваш приговор. Для топора

едва ль моя годится шея.

Взгляните, как она прекрасна!

Кто на нее поднимет руку?

Марьяна…

Видно, позабыли вы,

что, если я умру, умрет со мною

Гранада вся, что знатные дворяне

сюда придут спасти меня от смерти.

Я – благородной крови: мой отец

был капитаном корабля, имел

он орден Калатравы. Вы должны

меня оставить наконец в покое!

В Гранаде не найдется никого,

кто б выглянул в окно свое, когда

вас поведут на казнь. Да, андалузцы

все храбры на словах, а как до дела…

Меня покинут? Пусть! Зато один

придет, чтоб умереть со мной. И в этом —

моя отрада… Знаю, знаю: он

спасет мне жизнь… прийти он должен скоро.

Я не хочу, чтоб умерла ты. Нет!

Ты не умрешь, о заговоре нам

ты все расскажешь. Я уверен в этом!

Я ничего вам не скажу. Напрасны

усилья ваши. Ведь в печальном сердце

нет больше места для смертельных ран,

глухой останусь к этой речи льстивой.

Ваш взгляд меня страшил еще недавно,

теперь я смело вам гляжу в лицо.

Глаза я ваши победить сумею.

Пускай следят они неутомимо

за сердцем, что навек сокрыло тайну, —

я вам ее, поверьте, не открою.

Я стала храброй, да, Педроса, храброй!

Я вас хвалю.

А знаете ли вы,

что подписью своею я могу

навек стереть сиянье ваших глаз?

Концом пера, окунутым в чернила,

могу заставить вас заснуть навек.

О, только бы скорей случилось это!

Сегодня вечером придут за вами.

Ужели?…

Да, имеется приказ:

вас перед смертью отвести в часовню.

Не может быть! Вы лжете! Чьею властью

в Испании творят такую низость?

Какое преступленье я свершила?

За что убьют меня? Какое право

имеет суд? Да, в знамени Свободы

я вышила великую любовь

моей всей жизни. Долго ль мне еще

томиться в заключении? О, если б

на крыльях взвиться я могла хрустальных,

чтоб отыскать далекого – тебя!

Скорее говорите. Вас король

помилует, Марьяна. Назовите

нам заговорщиков. Я точно знают

вы в дружбе с ними. Каждая минута

вас к смерти приближает, и едва

померкнет день, как стража схватит вас

и отведет в часовню. Кто они?

Их имена? Скорей! Что ж вы молчите?

Не подобает так шутить с законом…

И скоро будет поздно.

Не открою

я ничего.

Ну, кто они?

Теперь

ты от меня ни слова не добьешься.

Пусти, Педроса, уходи… Мать Кармен!

Ты хочешь умереть?

Что здесь такое?

Вы звали нас, Марьяна?

Ничего.

Не подобает вам…

Спокойной ночи…

Я буду рад, когда сама сеньора

надумает поговорить со мной.

Ах, это ангел во плоти, сеньор мой!

Я вашим мненьем не интересуюсь.

На память мне сейчас пришли стихи,

что я читала средь олив Гранады:

«Фрегат, фрегат любимый,

о, где ж твоя отвага,

где бег твой быстрый?

Смотри, коварный бригантин

уж на тебя наводит пушки!»

Как охотно б я бродила

между звездами и морем,

опершись на бриз летучий,

как на прочные перила!

Педро, отыщи коня,

иль день тебе конем пусть служит!

Скорей, скорей! Они идут,

чтоб жизнь мою похитить!

Пришпорь коня, примчись, как вихрь!

«Фрегат, фрегат любимый,

о, где ж твоя отвага,

где бег твой быстрый?

Смотри, коварный бригантин

уж на тебя наводит пушки!»

Первая монахиня

Мужайся, бог тебе поможет!

Приляг, голубка Марьянита.

Кричат! Ты слышишь?

Да, в саду.

Иль этот крик вдали раздался?

Инес, мне страшно…

Марьянита,

ты – роза и жасмин Гранады!

Ей не дождаться жениха.

С дороги сбился он, быть может.

Когда б ты видела ее!

Она от окон не отходит.

Все говорит: не будь здесь Сьерры,

его б я издали узнала.

И твердо верит: он придет.

Напрасно ждет его, бедняжка.

Но что за странный свет кругом?

А сколько птиц! А сколько птиц!

Взгляни. В саду пустой нет ветви,

и больше места нет па кровлях.

Вот так они, зарю встречая,

поют, поют…

И будят тучи

и ветер, спящий крепким сном

в ветвях.

И пред зарей, взамен

тех звезд, что умирают в небе,

родятся крошечные флейты.

Когда в своей одежде белой

она идет по переходам,

мне кажется, что это саван

облек ее прекрасный стан.

Как мир несправедлив! Была

она обманута, наверно.

Какая шея у нее!

Да, но…

Когда она рыдала,

казалось мне: вот-вот одежда

спадет с нее, как лепесток.

Идем на спевку: разучить

нам нужно «Сальве».

Как я рада!

А мне не хочется…

Увидишь,

красиво очень.

Да и трудно.

Марьяна (с грустной улыбкой)

Вы от меня бежите?

Нет…

Как можно, что вы!.. Просто я…

Уж поздно…

Разве я такая

плохая?

Нет, сеньора, нет!

Кто вам сказал?

Дитя мое,

что можешь знать ты!

Ничего.

Но мы вас любим все!

Вы сами прекрасно знаете.

Спасибо.

Идем же, ну!..

О Марьянита,

о роза и жасмин Гранады!

Напрасно милого ты ждешь,

наверно, сбился он с дороги.

И все ж я жду его…

здесь, с разрешения судьи,

пришел к вам кто-то на свиданье.

Пусть он войдет.

О, наконец-то!

Скорее: я ждала недаром!

Переменить бы надо платье!

Я в этом так бледна…

Не он!..

Марьяна, ты не хочешь, чтоб с тобою

я говорил? Скажи мне…

Педро, Педро!

Где Педро? Дайте, ради бога,

ему войти сюда. Я знаю:

у двери он, внизу остался.

Он там, я знаю, пусть войдет он.

Ты с ним пришел сюда, не правда ль?

Ты очень добр. Ах, он с дороги

устал, конечно, но сейчас придет он?

Марьяна, я пришел один. Что знать

могу о доне Педро я?

Должны

все знать о нем, и все ж никто не знает.

Когда ж придет он, чтоб спасти мне жизнь

иль, если смерть меня подстерегает,

здесь умереть со мной? Фернандо,

скажи, придет он? Что ж молчишь ты?

Пора!

Дон Педро не придет!

Знай, Марьянита, никогда

он не любил тебя. С другими

он либералами теперь

укрылся в Англии. Одну

тебя на произвол судьбы

твои оставили друзья,

и только сердце юное мое

в твоей беде тебя сопровождает.

Марьяна, видишь, как тебя люблю я?

Зачем ты мне сказал об этом? Знала

я все сама, но ни за что б на свете

свою надежду я не оскорбила.

Теперь мне все равно: моя надежда

узнала все и, Педро моему

безмолвно в очи глядя, умерла.

Я знамя вышивала для него,

я в заговор вступила, чтобы жить

его мечтой, любить ее. Я больше

его любила, чем детей своих,

чем самое себя… Тебе ж Свобода

милей, дороже бедной Марьяниты?

Что ж, хорошо. Отныне я – Свобода,

которую ты так боготворишь!

Я знаю, ты умрешь, Марьяна. Скоро

сюда придут. Спаси себя, открой

их имена. Тебя я заклинаю

детьми твоими и собой. Я жизнь

тебе свою, Марьяна, предлагаю.

Я не хочу, чтоб дети презирали

меня потом. Светло их будет имя,

как в этом небе полная луна.

На лицах их светиться будет отблеск

моей судьбы, и не сотрут его

ни годы, ни дыханье бурь холодных.

А если назову я имена —

во всей Гранаде с ужасом, с презреньем

мое произноситься будет имя.

Не может быть. Я не хочу, чтоб это

случилось, не хочу… Должна ты жить,

Марьяна, верь в мою любовь… Марьяна…

Любовь? Увы, я это слово

вдруг перестала понимать.

О Марьянита, знай; на этом свете

никто так не любил тебя!

И я —

должна бы я любить тебя всех больше,

но сердце – враг. Зачем, скажи мне. сердце,

ты нам свою навязываешь власть?

Увы, теперь оставлена ты всеми,

открой же все, люби меня, живи!

Мой мальчик, я уже мертва. Чуть слышно

слова твои доходят до меня —

сквозь шум реки огромной, что зовем

мы этим миром. Я звезде подобна,

встающей над глубокою водой.

Закатный ветерок, я затерялась

средь тополей, в их шуме заунывном.

Что делать, я не знаю! Ах, как больно!

Сейчас придут, чтоб взять тебя. О, если б

мог умереть я, чтобы ты жила!

Да, умереть: забыться долгим сном,

без смутных грез, без тайных сновидений.

Я, Педро, умереть хочу за то,

чему ты жизнь свою не отдаешь:

за идеал, что прежде так светился

в твоих глазах. Свобода! Чтобы вечно

не угасал твой гордый пламень,

тебе я отдаю себя.

Да, всю себя. Смелее, сердце!

Теперь ты, Педро, можешь видеть,

куда взошла я, повинуясь

твоей любви. Ты мертвую меня

полюбишь так, что жить не сможешь больше.

Теперь тебя я не люблю:

отныне я лишь тень, и только!

Ах, Марьяна…

Вас, кабальеро, попрошу уйти я.

Скорей!

Остаться я хочу!

Ступай, иди! Кто ты такой?

Я никого теперь не знаю.

Я скоро буду сладко спать.

Прощай, Марьяна!

Уходи.

Они сейчас придут за мною.

Песчинкою меж тонких пальцев

я ощущаю этот мир…

А вы, зачем вы здесь? Как странно!

Вы от меня теперь далеко.

Марьяна!

Что? О чем ты плачешь?

Они внизу, дитя мое!

Они по лестнице уж входят.

О сердце, ты меня не покидай!

Молчи. Куда с одним крылом летишь ты?

Ты тоже, сердце, отдохнуть должно.

Нас ждет с тобой великое безумье

светил небесных за вратами смерти.

О сердце, сердце! Не слабей в пути!

Забудь про мир, голубка Марьянита.

Ах, как далек теперь он от меня!

Они пришли уж за тобой.

Как хорошо теперь я понимаю,

что значит этот свет! Любовь,

любовь, любовь – и вечное безмолвье.

Судья.

Они ее уводят.

Сеньора, жду приказов ваших.

Стоит карета у порога.

Я вас благодарю бессчетно.

Мать Кармен, я спасаю многих:

они мою оплачут смерть, я знаю.

Детей моих заботой не оставьте.

Пусть защитит пречистая тебя.

Я сердце отдаю вам. Вы мне дайте

взамен цветы. Хочу в свой час предсмертный

себя убрать я ими. Скорбной лаской

утешиться заветного кольца.

А к волосам накидку кружевную

вновь приколю… Я знаю, что Свобода

тебе всего дороже в этом мире…

Но я – сама Свобода. Отдаю

я кровь свою, но знай: она – твоя,

в ней кровь всего живущего на свете.

Теперь я поняла, о чем поют

и соловей и дерево: свободным

не может стать плененный человек.

Но ты – иная, высшая Свобода —

зажги мне звезды дальние свои.

Прощайте! Осушите эти слезы.

Идем скорей!

Прощай, голубка наша!

Вы грустную историю мою

расскажете всем детям по дороге.

Любила ты, и бог тебе откроет

свои врата. Бедняжка Марьянита!

О роза, лучшая среди испанских роз!

Твои глаза уж не увидят больше,

как вечер золотые апельсины

рассыплет щедро по гранадским крышам.

И не повеет больше ветерок

тебе в лицо своим дыханьем сладким,

припав на зорьке к твоему стеклу.

Луна Андалузии, майский цвет,

гвоздика милая, тебя твой ждет жених.

Он оперся на горние перила.

Марьяна, Марьянита! Как прекрасно

и вместе как печально это имя!

Пусть смерть твою везде оплачут дети!

Да, я – Свобода: так любовь хотела.

Я – та Свобода, для которой бросил

меня ты, Педро. Ранена людьми я.

И все же я – Свобода. О любовь!

Любовь, любовь – и вечное безмолвье!

О, как грустен твой день, Гранада!

Даже камни твои в слезах.

Марьянита взошла на плаху,

ничего не сказала она.