Маша и Медведь (СИ)

Глава 10 Проще, чем кажется

Миша почти не удивился таким новостям. Он словно ждал, что она опять появится в его жизни. Вредная и блистательная. Скабрезная и успешная. Шикарная и неприступная. Именно в том месте и в то время, когда он целиком и полностью осознает, как ошибся тогда.

Рука сама потянулась за телефоном. Он не думал, что скажет, не прокручивал в голове фразы. Потребность позвонить, поговорить была в этот момент сильнее, чем страх выглядеть дураком.

Маша сняла почти сразу. Мишка вздрогнул услышав в трубке прозаическое: «алло». Как же давно они не виделись. Он уже начал забывать ее голос.

Привет, не помешал? начал Симонов разговор с вежливых вопросов, Есть минутка?

Привет. Найдется, так же сдержанно, чуть настороженно отвечала Маша.

Я узнал, что ты к Геллеру едешь на базу.

Да, мигом ощетинилась она, Это проблема для тебя? Не хочешь меня видеть?

Нет! Нет, конечно. Я буду рад тебя видеть.

Правда? проговорила, словно боялась в это поверить.

Правда, выдохнул Миша.

Они замолчали на минуту, растерявшись. Оба готовились к взрыву, хоть к маленькому конфликту. Оба не знали, что сказать, когда гроза так и не прогремела. Маша первая пришла в себя.

Значит, должны хорошо выступить. Антону очень важны эти соревнования. Нехорошо его подводить.

Да, я понимаю, покивал Миша и вспомнил важный вопрос, который хотел задать, Ты вместе с Тульским приедешь или с ребятами на базе поживешь?

С ребятами, откликнулась Маша эхом.

«Йес», мысленно выкрикнул Симонов, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься в пляс.

Здорово, значит в понедельник приедешь? попытался сделать голос спокойным, но все равно чуть дребезжал от возбуждения.

Они же увидятся совсем скоро.

Если честно, я уже приехала, Миш, призналась Маша.

Симонов заметался по комнате.

Уже? он не верил такой удаче, А работа?

Я в отпуске. Решила заодно маму навестить.

Представляешь, я тоже, засмеялся Мишка.

Что тоже?

Отпуск взял, приехал к родителям. Ты дома сейчас? Очень занята?

Н-нет, проговорила Маша, запнувшись, Не занята. А что?

Давай погуляем. Погода классная. Мои все на службе делать нечего. Можно я зайду за тобой.

М-можно, так же с запинкой и не очень уверенно.

Мишка слышал колебания в е голосе и чувствовал, что она опешила от его напора, но даже не думал отступать.

Напомни дом и квартиру, он пер вперед, напролом, не желая снова отпускать хвост своего счастья.

Маша сказала цифры, и Миша спешно попрощался, обещая скоро быть. Он быстро оделся и выскочил на улицу, по ходу отправляя матери смс, чтоб не ждали к ужину. Маша жила рядом. Меньше пяти минут для быстрых ног и неугомонной головы.

Поднимись, откликнулась она в домофон.

Миша дернул дверь и взлетел по лестнице на третий этаж. Он вошел в открытую дверь. Теплые тона обоев прихожей сразу согрели глаз. Маша стояла у зеркала, забирала волосы в хвост.

Ты так быстро, попеняла она, Я едва успела одеться.

Только не говори, что сейчас еще будешь мыть голову и укладываться, заныл Симонов, а сам впитывал, буквально пожирал ее глазами. Сто лет не видел, а она все такая же. Может чуть более настороженная, чем обычно. Менее дерзкая. Или показалось?

Маша провела по губам помадой, а Мишка облизал свои. Ему хотелось сказать, что зря она. Не будет скоро на ее губах ни капли краски. Он собирался целовать ее. Много. Долго. Даже не сомневался, что Машкин рот будет алым к концу их прогулки.

Не буду я ничего мыть. Пойдем.

Симонов картинно выдохнул, изображая облегчение.

Они вышли на улицу, побрели, куда глаза глядят. Родной город словно сделал их снова детьми, заставив забыть все, что было. Гуляли и болтали. Об общих знакомых, которых была тонна. О родителях. О школе. О любимых местах.

Впервые за долгое время Маше было легко. Она не искала повода прицепится к Мишке, огреть тяжелым словцом, послать куда подальше. Ей нравилось идти с ним рядом, говорить о всякой ерунде, смеяться его шуткам. И когда их пальцы случайно столкнулись, Миша взял ее за руку. Крепко. Ясно давай понять, что не отпустит. Маша и не думала вырываться. Слишком приятно было ощущать его горячую мозолистую ладонь своей.

Не сговариваясь, они пришли к парку. К тому самому, где познакомились, где Машка грубила Глебу и пачкалась о свежеокрашенную лавку. Вечерело. Детей уводили домой, оставались преимущественно парочки. Миша повел подругу к реке. Он всегда любил сидеть на лавочке и смотреть, как извивается меж полей и лугов голубая лента. Но, дойдя до вала Симонов так и встал. Маша тоже замерла. Парковая зона оказалась огорожена железным забором-решеткой.

Ну и дебилы, не сдержался Мишка.

Да уж, крякнула Маша, тоже неприятно удивленная таким новшестом.

Давно так?

Понятия не имею. Сто лет тут не была.

Вот и я. Жесть. Надо же так испохабить потрясающий вид. Как будто в тюрьме. Ужас.

Согласна, откликнулась Маша снова, Но придется наверно.

Она отступила чуть назад, намереваясь присесть на лавочку.

Даже не думай, огрызнулся Симонов.

Он дернул ее за руку, потащил куда-то вдоль забора. Маша почему-то нашла это очень смешным. Словно они мчались искать конец этой радуги строгого режима, чтобы выкорчевать ее ко всем чертям. Конец нашли. Вернее калитку. Мишка протолкнул Машу за территорию парка, и они потихоньку пошли назад вдоль того же забора по валу. Терь лавочки и и дорожка были за решеткой, а вид ничего не портило.

Выбрав лучший обзор на панораму, Мишка остановился, снял свою джинсовую куртку, бросил на траву.

Садись, велел он.

Ты замерзнешь, Маша уверенно замотала головой, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Она облизала губы, оценив, как эффектно Симонов выглядит в простой трикотажной майке с длинным рукавом. Тонкий хлопок потрясающ обтягивал широкие плечи и мощную грудь.

Ты меня погреешь, если что, ухмыльнулся он.

Сел сам и потянул ее за руку вниз, не принимая более возражений. Разве могла она отказаться? Присела рядом. Места было мало, поэтому они сразу прижались друг к другу.

Хорошо же, проговорил Миша тихо.

Идеально, откликнулась Маша, впитывая жар его тела, вдыхая едва уловимый аромат терпкого парфюма.

В этот момент она менее всего обращала внимание на живописный вид с холма. Намного важнее, приятнее было чувствовать, что Мишка рядом. Как он дышит ей в макушку и чуть меняет позу, чтобы оказаться к ней чуть ближе, прижаться теснее.

Маша за эти месяцы тоже измучилась, истосковалась по сильным рукам и низкому ласковому голосу, по бессонным ночам в его объятиях и предательскому желанию никогда и никуда не отпускать своего Медведя.

Услышав, что Симонов подписался на участие в соревнованиях за их команду, она сразу объявила Тульскому, что хочет в отпуск и за компанию пожить с ребятами на знаменитой базе Геллера, которая считалась колыбелью русского кроссфита. Когда Таня отказалась от участия, Маша заменила ее с радостью, зная что сможет быть еще ближе к Мишке.

Иногда она ненавидела себя за эти уловки, слабость, интриги. Время от времени казалось, что нужно все вернуть на круги своя. Маша вспоминала свою пламенную речь после инцидента с Алексеем, вспоминала детские обиды и все препятствия, что велели забыть о Симонове раз и навсегда. Но ее не хватало надолго. Накатывала такая тоска и безнадега, что выть хотелось. Маша ненавидела себя слабость, но быть гордой и одинокой сил в себе не находила.

Увидев Мишин вызов на дисплее телефона, она едва не завизжала от радости. С трудом себя одернула, собралась и даже не набросилась на него в прихожей. На улице было проще. Люди все таки. Неудобно. Но сейчас он сидел так близко, и его рука обнимала так крепко, что у Маши кружилась голова.

Они давно уже не разговаривали. Сначала оба делали вид, что любуются видом. Мише надоело первому. Он уткнулся Маше в шею, жадно вдыхая аромат ее кожи и волос. Водил носом по нежной коже, заставляя девушку дрожать и прижиматься теснее спиной к его груди. Маша склонила голову, чтобы предоставить ему лучший доступ. Симонов не мог игнорировать такую щедрость. Он изучил губами ее шею, целовал, чуть приоткрыв рот, касаясь иногда кончиком языка. Улыбался каждый раз, когда Маша вздрагивала от его легкой ласки.

Солнце начало клониться к закату, рисуя пожаром на кронах деревьев леса вдали и расписывая крыши частного сектора. Время словно остановилось, а потом понеслось галопом назад, возвращая двух взрослых людей в детство. Словно подростки они сидели на вершине холма, дерзко игнорируя забор и другие правила приличия. Двое растворялись друг в друге, словно яркие чернила вечерней зари в реке.

Чувства, ощущения, все усилилось в миллион раз. Тридцатилетним этого не понять. Такая острота и сладость на грани с болью возможны лишь в пятнадцать, шестнадцать, семнадцать лет. Нет речи о сексе или даже откровенных ласках. Одна жажда поцелуя сводит с ума. Близость губ пьянит лучше крепленого вина.

Мишка чувствовал, как кружится голова и пересохло в горле. Он сам себя не помнил, ничего вокруг не видел, не слышал. Только она.

Чуть развернув Машины ноги, он закинул их на свои, чтобы они стали еще ближе, буквально вжались друг в друга.

Я люблю тебя, проговорил он, прежде, чем коснулся ее губ.

Миш, Маша вся сразу напряглась, вытянулась в струнку.

Он помотал головой и накрыл ее рот поцелуем, не давая говорить. Тут же отстранился, чтобы взглянуть на нее. Глаза прикрыты, губы дрожат.

Не надо ничего говорить, прошептал Миша, Просто я люблю тебя. И все.

Она покивала, так и не взглянув на него, наоборот сильнее зажмурилась. Он усмехнулся и снова завладел теплыми губами.

Кажется, целовались сто лет. То глубоко и страстно, срываясь на стоны, то легко, едва касаясь губ друг друга. Чтобы перевести дух, Мишка целовал ее лицо или просто утыкался носом в волосы Маши. Но потом снова приподнимал ее голову за подбородок и снова ласкал ее рот своим. Пока губы не заболели. Пока солнце не скрылось за горизонтом. Пока Маша не начала дрожать и ежиться от холода.

Встаем, мягко скомандовал Миша.

Май месяц, конечно, но и его зад слегка примерз из-за сидения на почти голой еще не прогревшейся земле.

Он чуть подтолкнут Машу вверх, встал сам, поднял куртку, которую тут же накинул ей на плечи.

А ты? она попыталась отказаться от его услуги, Замерзнешь ведь.

Меня любовь греет, подмигнул Симонов, обнял ее крепко и повел обратно к решетке, на территорию парка.

Пока они медленно брели по узкой дорожке, Маша начала паниковать. Любовь, поцелуи, закат все это здорово и весело в шестнадцать, но ведь это не шутки, когда тебе под тридцать. Она не хотела принимать Мишину нежность, Мишину близость, Мишино признание. Все это давило ей на плечи, как его тяжелая рука, что по-хозяйски обнимала. Маша буквально начала чесаться от его куртки. Словно он пытался запихнуть ее в чужую шкуру, сделать из нее нечто удобное, покладистое.

Симонов же превратился в радар и прекрасно улавливал Машины панические настроения. Он был готов, что она остановится посреди аллеи, посмотрит на него и задаст сакраментальный вопрос:

Миш, что мы делаем?

Он улыбнулся, с легкой издевкой ответил:

Гуляем.

Нет-нет-нет, Маша замотала головой, словно пыталась что-то вытрясти из нее, Не надо сейчас твоих шуточек. Ты же понимаешь, что это тупик. Мы все равно упремся. У нас нет перспектив.

Все-то ты знаешь наперед, пробурчал Мишка, Ясновидящая что ли?

Прекрати паясничать.

Не могу. Роль серьезного человека с кучей логических причин уже занята тобой. А я просто хочу наслаждаться потрясающим вечером рядом с любимой девушкой.

Миииишаааа, взмолилась она, Хоть на минутку стань серьезней.

Не хочу, вспылил он, повышая голос, Не буду я серьезным, Маш. Хочу пацаном быть, шестнадцатилетним. Вот встретил девчонку в парке. Вредную, но симпатичную. Гулять с ней хочу, целоваться, за руку держать. Не смог я в шестнадцать себе этого позволить сейчас буду наверстывать. Посмотри.

Миша повернул ее лицом к скамейке, которая опять блестела свежей краской на чугунных ножках.

Смотри, Маш, здесь ты испачкалась, здесь мы болтали. Ты мне понравилась, едва рот открыла, но я как дебил думал, что это плохо. Смелости не хватило быть с тобой. Обидеть тебя смог, а полюбить нет. Давай ты не будешь сейчас топтать мои грабли. Не думай. Брось ты этого друга брата Я лучше.

От его пламенной речи Маша готова была разреветься, но концовка о друге брата заставила прыснуть со смеху.

Я с другом брата больше не виделась, честно выпалила она.

Мишка поднял глаза к небу, благодаря высшие сил.

Так это же прекрасно, рассмеялся он, Хотя мне было бы приятно, если бы ты его бросила ради меня.

Замолчи.

Ну а что? Я вот сам предложил Вере расстаться еще на первом курсе универа. Разве не приятно тебе об этом узнать?

Не так приятно, как наткнуться на ее фотки. Она теперь под центнер весит. Надо же так разожраться.

Симонов хохотал долго и громко. Женщины. Он ей о возмездии и высоком, а она кайфует, что былая соперница толстой стала.

Я знаю, плохо злорадствовать, но мне все равно. У нее был ты, а у меня Нет, она мне лично ничего плохого не сделала, но В общем, мне плевать. Но она жирная. Вот.

Пойдем, Миша снова обнял ее, уводя из парка, признал, отсмеявшись, Личный тренер Вере не помешал бы. Теперь у тебя он есть, а у нее нету.

Симонов подмигнул, а Машка вздернула нос, гордо вякнула:

Да.

На улице становилось все прохладнее, а еще хотелось есть. Маша была бы не против заглянуть в кафе или ресторанчик перекусить, но у Миши были другие планы. Он вел ее к дому. Сначала она думала, что к своему. Ну не мог Симонов, который регулярно летал на своей потрепанной тачке из Москвы в Тулу, чтобы заняться сексом, остановиться на подростковых поцелуйчиках во время заката.

Ошиблась. Миша действительно проводил ее до дома. Можно сказать, вернул туда, где взял.

До двери провожу, ладно? проговорил он, протискиваясь за чуть растерянной и разочарованной Машей в подъезд, Поздно уже. Мало ли.

Ага, откликнулась она, взглянула на время, Еще и десяти нет.

Значит, мама ругать не будет.

Машка прыснула.

У нас есть еще несколько минут, проговорил Миша, привлекая ее к себе.

Все те же почтовые ящики и его поцелуи. У Маши кружилась голова. Даже джинсовка под пальцами вызывала эффект дежавю. Она была готова, что сейчас хлопнет дверь подъезда, сосед хохотнет и скажет: «Привет». А Мишка придет в себя и умчится, сверкая пятками. Но не сбылось.

Симонов долго и как-то слишком нежно целовал ее, потом прижал к груди. Обнимал тоже долго. Молча. Но все-таки решился сказать.

Я так виноват перед тобой, Маш. Прости меня.

Хорошо, она покивала, неожиданно осознав, что не злится больше.

Родной город, теплый вечер и Мишкины поцелуи излечили ее душу от ядовитой обиды, которая столько лет никак не желала рассосаться.

Мы увидимся завтра? Свободна вечером?

Да кажется, да.

Зайду за тобой, наверно, как сегодня.

Она засмеялась тихонько:

Это действительно по-детски. Будем опять гулять?

Ну да. Возможно послезавтра я наберусь смелости и заманю тебя к себе в гости, пока мама с папой на работе, а сестра в универе, Мишка подмигнул, Может быть даже буду приставать и склонять к интиму.

Ох, какой ты коварный.

А то.

Маша одновременно и расстроилась, и воодушевилась его мальчишечьими планами. Захотелось усугубить игру в ребячество. Она быстро чмокнула Мишу в губы, вывернулась из его рук и бегом побежала вверх по лестнице.

До завтра тогда. Уже десять. Мне надо домой, бросила через плечо.

Симонов засмеялся, направляя к выходу. Он приготовился забросать Машку сообщениями в соцсети, чтобы ее пыл не угас. За свой он не волновался. Запала там хватило бы на роту солдат.

А Маша, зайдя в квартиру, прижалась спиной к двери и стояла, вспоминая все, что подарил ей этот вечер. Она зажмурилась, чтобы сохранить, запомнить навсегда, обняла себя руками, еле слышно прошептала:

Я тебя тоже люблю.