Маша и Медведь (СИ)

Глава 7 Новый год

Миша боялся верить до самого кануна, что Крылова его не прокатит. Он звонил ей, постоянно писал в Контакт и Вайбер, чтобы напомнить о себе и ее обещании. Маша отвечала. Сдержанно, но вроде доброжелательно. Лишь раз она сбросила его звонок, объяснив потом, что была в налоговой. Миша поверил, но бдительность не терял. Две недели до Нового года он буквально держал ее на невидимом поводке обещания.

Даже когда Тульская компания отзвонилась, что выехали всей бандой, Миша все равно не верил своему счастью. Только, когда Маша вошла вместе со всеми в зал, он облегченно выдохнул. Стоял и смотрел на нее с глупой улыбкой. Едва не проморгал момент, когда Джедай потянулся к Маше, чтобы галантно помочь избавиться от пальто. Мишка, как Флеш, подлетел, толкнул плечом начальника, который, мягко говоря, удивился.

Мих, ты чего? ошалел Джедай.

Сам, только и бросил Симонов, стягивая с Машиных плеч пальто, придвинулся к ней ближе, проговорил на ухо, Привет.

Привет, улыбнулась она, поворачиваясь, С Наступающим.

И тебя.

Симонов не заметил, как выкатил глаза Андрей, а потом обменялся взглядами с Ви. Та улыбнулась, давай понять, что ведущий тренер потерян для общественного веселья и будет весь вечер обхаживать даму.

Машины румяные щеки с мороза, взгляд с поволокой и аромат шампанского вскружили Мишке голову. Даже немного пожалел, что не может пить, потому что хотелось расслабиться и ловить кайф, а он словно лом проглотил. Так ждал ее, места себе не находил, а приехала и все, что может сказать это привет. Но Маша взяла инициативу на себя. Она весело рассказывала, как кони пели песни на всю электричку, наливали попутчикам и всучили бутылку шампанского тетке-контролёру. Правда Гутов уверял, что она не настучала на них дежурному полицейскому, потому что он зажал ее в тамбуре и поцеловал в засос.

Мишка смеялся, но как-то деланно и наиграно. Не очень ему хотелось, чтобы Маша прониклась компанейским весельем и осталась ночевать со своими в Джедае. Она была единственной девчонкой среди парней, а в новогоднюю ночь разные чудеса случаются. Даже с ним разок было. В школе и по пьяни, но.

Миша задумался на миг, но тут же отогнал эти воспоминания. Не было в них ничего хорошего. А вот в настоящем было. Была Маша и перспектива провести с ней ночь. На своей территории. Не очень хотелось ради всего этого тащиться в центр, но Мишка обещал. Да и увезти Крылову от поддатых атлетов сам бог велел. Мало ли. Только Джедай в эту ночь не внушал Мишке опасений. Все внимание шефа было обращено на Ви.

Гулянье только началось, а Симонов уже начал поторапливать Машу на выход. Народ, конечно, загудел, не желая расставаться с ними, но насильно запирать в клубе не стали. Дважды машину остановили постовые, припарковались с трудом. Пришлось тащиться пешком. Маша изнылась, что холодно и голодно, требовала то еды, то воды, то выпивки, то тепла. Мишка не догадался взять ни того, ни другого. Чтобы согреть лишь прибавлял ходу, таща девушку за руку вдоль набережной.

Почти дошли, повторял он каждый две минуты.

Кремль и правда замаячил почти сразу, но пришлось сотню раз сворачивать, чтобы добраться до светофора или пешеходного перехода.

Надоело. Не хочу уже ничего, скулила Маша, но послушно семенила за своим провожатым.

Новый год застал их на Васильевском спуске. Куранты пробили полночь и тут же небо разукрасили огненные цветы салюта. Маша как шла, так и застыла. Открыв рот и задрав голову, она глазела на небо, не в силах даже орать, как остальные, кто присутствовал в этот час в центре. Мишка улыбался. Он тоже впервые видел салют на Красной площади своими глазами, а не по телеку. Но больше его впечатляло не рассвеченное огнями чернильное небо, а девчонка, которая не скрывала восхищенного потрясения. Не зря он наобещал ей этих глупостей. Ох, не зря.

Едва залпы стихли, Миша притянул ее к себе, прошептал в губы:

С Новым Годом, Маш.

И поцеловал. Его не волновал мороз и ветер с реки. Он не обращал внимание на людей, которые свистели им и просто орали в честь праздника. Ничего не было важно сейчас. Только Маша, которая вдруг перестала дрожать и отвечала на его поцелуй пылко и нежно одновременно.

Торжественность момента зашкаливала. Мишка не хотел прекращать целовать ее, потому что боялся, что едва его рот освободится, он признается Маше в любви или попросит выйти за него. Или все сразу. Поэтому инициатором прекращения поцелуя стала Маша. Она аккуратно отстранилась, и Миша сжал губы, чтобы не ляпнуть лишнего.

С Новым Счастьем, Миш, проговорила она еле слышно, Спасибо тебе.

Маша обняла его крепко-крепко. Ее щеку царапала молния его куртки, но она этого не замечала. Было так приятно, так здорово просто обнимать, не помня прошлого, не просчитывая на будущее. Наверно она могла бы простоять так всю ночь, но ее ноги были против. Без движения мороз слишком быстро пробрался под куртку и сквозь толстую подошву ботинок.

Поехали? проговорила Маша аккуратно.

Серьезно? хохотнул Симонов, Уже все?

Примерзла немного, она поежилась для иллюстрации.

Тогда поехали.

Он снова тянул ее за руку, Маша не сопротивлялась, не возражала, хотя Миша почти бежал. Она не знала, куда он так торопился. Все же не настолько было холодно, чтобы так гнать. Оглядывая по дороге мелькающие огни новогодней Москвы, Крылова сначала захихикала, а потом захохотала в голос. Заразившись ее весельем Мишка тоже рассмеялся. Он не спрашивал, что послужило поводом. Ему просто было так же здорово и хорошо. Хотелось смеяться, бежать и целоваться. Что он и делал, останавливаясь на светофорах или просто посреди улицы. Мишка ласкал ее губы своими, обнимал так крепко, насколько позволяли пуховые куртки, и кружил, приподнимая над землей, смеясь в ответ, греясь от лучистого взгляда.

Сев в машину, они снова принялись целоваться, но холодный салон заморозил сильнее улицы с ветром, оба застучали зубами, синхронно заржали снова. Миша вывернул печку на полную, стал выруливать с парковки.

К черту все эти народные гулянья, ругался он, стараюсь быть серьезным, Дом, одеяло, салат, глинтвейн и телек вот как надо встречать новый год.

Старпер, не спустила ему Маша.

Ага. Всеми фибрами души. Конченый старикашка. Научу тебя сейчас. Спорим понравится?

Вряд ли сильнее того, что было на площади.

Ты про мои поцелуи?

Про салют, дурак, она легонько пихнула его кулаком в плечо.

Обманывай себя и дальше, девочка, хохотнул Мишка.

Всю дорогу подкалывали друг друга и смеялись. По закону подлости машину опять остановили. Симонов не мог перестать хихикать, даже разговаривая с суровым гайцом. Пришлось пройти тест на алкоголь. Разумеется, трубка показала отрицательный результат, но Маша почувствовала себя виноватой раньше, чем Мишка был оправдан прибором. Крылова выскочила из машины и затараторила:

Товарищ, полицейский, не пил он. Клянусь не пил. Я пила, а потом мы целовались. Много. Поэтому и запах. А так он не пил. Он вообще спортсмен. Ни капли в рот.

Ни сантиметра в жопу, не сдержался Симонов, продолжая присказку, которую очень любил Джедай и вворачивал по случаю и без.

Постовой не выдержал и расхохотался.

С Новым годом, гражданочка, он козырнул и вернул Мишке права, подмигнув, Доброй дороги.

Они отъезжали, а дпсник все еще посмеивался, качая головой, бормоча в шарф: «Молодежь, вашу мать. Одни трезвенники кругом с бухими бабами. Счастливчик».

Мишка именно счастливчиком себя и ощущал. Он вез чуть пьяненькую Машу домой, имея на нее весьма объёмные планы. Она хорошо захмелела в клубе, но пока они гуляли шампанское стало выветриваться, уступая место легкому тонусу веселья и раскрепощенной. Именно такой она и нужна была ему. Дома. Наедине. В постели. До утра.

Войдя в квартиру, он все же проявил гостеприимство. Снимая с Маши куртку, вежливо поинтересовался:

Хочешь чего-нибудь?

Тебя, ответила на кратко.

Маша развернулась, закинула руки ему на шею, притянула к себе. Не просила, буквально требовала поцелуя. Миша не был против. Он завладел обветренными губами, прижал девушку к себе крепче. Маша запустила ладони ему под куртку, заставляя ее упасть на пол. На полминуты они оторвались друг от друга, чтобы избавиться от обуви. В голос материли шнурки и зиму, которая заставляла утепляться. Мишка управился первый, помог Маше стащить ботинок, уволок в комнату.

Диван он не собирал, нагло надеясь на отличную новогоднюю ночь, просто набросил сверху покрывало, от которого легко сейчас избавился. Крылова снова потянулась к его губам, тихонько поскуливая от нетерпения. Она жалась к Мише, льнула, ластилась, как кошка, задрала его свитер, едва не оторвала вместе с ним Мишкину голову, а потом вцепилась в пуговицы рубашки, пытаясь то ли расстегнуть, то ли вырвать их с мясом.

Мишку словно пыльным мешком шарахнуло. Он замер на миг, даже не пытаясь помочь ей, потом накрыл дрожащие пальчики своей ладонью.

Ну-ка тихо, велел Миша.

Маша замерла, не смея ослушаться, подняла на него глаза. Казалось, сейчас расплачется. Она смотрела на него, моргая изредка, прикусила губу, подняла руку, погладила его по лицу. Мишка потерся щекой о ее ладонь, поймал за запястье, поцеловал нежную кожу.

Куда ты спешишь, девочка?

Хочу тебя, проскулила Маша.

Я твой.

Миша закинул ее руку себе на шею.

Давай не будем торопиться? Здесь только мы, он склонился, чтобы поцеловать ее в шею, Позволь мне.

Его пальцы нырнули под кофточку, нашли груди, прикрытые кружевом белья, задержались там поглаживая. Медленно, дразняще, аккуратно, ласково.

Что? выдохнула Маша, Что позволить?

Быть собой, ответил Симонов, Ты меня совсем не знаешь.

Мы уже не раз, Миш, напомнила она, постанывая от продолжающихся манипуляций под кофточкой.

Ты меня совсем не знаешь, повторил он и щелкнул застежкой лифчика.

Он изводил ее ласками, медленно раздевая, избавлялся от каждой вещи неспешно, словно она была ему невероятно дорога. Маша не сопротивлялась, хотя в ней кипел адреналин и страсть, требуя выхода, взрыва. Она вздрагивала от Мишиных прикосновений, стонала или вскрикивала. Он улыбался, ликуя от ее реакции.

Когда она осталась в одних трусиках, то уже не стояла, а буквально висела на Мишке. Симонов присел на кровать, попросил:

Раздень меня.

Маша почти рухнула рядом.

Не торопись, пожалуйста, попросил Миша, Мы все успеем.

Она покивала, положила ладони ему на грудь. Старалась аккуратно расстегивать пуговицы, но пальцы подводили, дрожали. Получалось медленнее, чем ей хотелось, но быстрее, чем желал Симонов. Он смотрел, как она колдует с рубашкой, кайфуя, как махровый извращенец от этой вынужденной заминки. Ему нравилась прелюдия. Он любил больше кульминации это томное предвкушение, которое впервые делил с Машей. Это было словно откровение. Не туалет, не у стены, не стоя в ванной, где вместо прелюдии надеешься не свернуть шею. Они были в кровати, на знакомой и любимой территории.

Когда Маша справилась с рубашкой и джинсами, он уложил ее на спину, нависая сверху. Она была уверена, что сейчас все и случится, но ошиблась. Это было только начало. Губы Миши гуляли по всему ее телу, обжигая поцелуями. Ладони скользили следом, даря ласки и легкий массаж. Очень скоро Маша превратилась в какую-то дрожащую субстанцию без воли и голоса. Кости словно размякли, кровь кипела, плоть требовала соединиться с Мишкой. И когда Маша подумала, что сейчас умрет, просто выключится от этого блаженного перенапряжения, Симонов дал ей желанную близость. Очень быстро томление сменилось бурным взрывом, который затих, чтобы уступить место новому желанию. Это повторялось снова и снова, пока оба они не уснули, обнявшись. Вымотанные, почти убитые собственной ненасытностью, но безумно счастливые.

Мой лучший новый год, пробормотал Миша, засыпая.

Согласна, Маша не спорила.

Хотя была в ее жизни потрясающая незабываемая новогодняя ночь. Ее она тоже провела с Мишей. А потом.

Маша вздохнула и прикрыла глаза.

Она понимала, что сейчас все иначе. Мозгов у нее побольше, шкура потолще. Утро не станет потрясением, даже если она опять проснется одна. Выводы сделаны уже давно. Миша совсем не тот, кем кажется, и совсем не тот, кто ей нужен. Пускай ее тело отзывается на его близость еще сильнее, чем прежде. Это не повод растекаться лужей и мечтать, что он ее полюбит. С этими невеселыми мыслями Маша уснула.

Проснулась она одна, как и ожидала, но возня на кухне сигналила, что в доме кто-то есть. Завернувшись в одеяло, (не от стыда, а тепла ради) Маша прошлепала на кухню. Симонов стоял напротив открытой двери холодильника, изучая его содержимое.

Ты так смотришь, словно это телевизор, не могла не поддеть Маша.

И толку от него столько же, усмехнулся Миша в ответ, сразу признался, Есть нечего.

Маша чуть подвинула его попой, оценила масштаб трагедии.

Можно сделать французские тосты. Для них все есть.

На один зуб, пожаловался Мишка, Перекусим, но потом придется все равно ехать куда-то обедать и в магазин.

Обедать? Маша вскинула бровь.

Первый час, пояснил он.

Ее брови поползли еще выше.

Я же должна была с ребятами поехать на электричке.

Звонили ребята на твой мобильный. Я отменил твой отъезд.

Наглец.

Есть немного.

Маша надула щеки, но Мишка улыбался так мило и шкодно, что она не смогла разозлиться. А еще он уже резал хлеб, приготовил яйца и молоко для тостов. Крылова только выдохнула раздраженно:

Отвезешь меня вечером на вокзал тогда, умник.

Она фыркнула, сдувая с глаз выбившуюся прядь волос. Мишка истово кивал, посмеиваясь, взбивая вилкой яйца.

Иди в душ, послал он ее, А то опять будешь ныть, что голова без укладки, а я проголодаюсь быстро.

У меня фена нет, пискнула Маша.

На гвозде в ванной висит. Полотенце белое чистое.

Оценив такое внимание, Маша не могла не поцеловать его.

Я прелесть, знаю, хохотнул Симонов.

Он дернул за одеяло, и оно упало на пол. Маша ахнула, но прикрываться и не думала. Миша плотоядно облизнулся, наблюдая, как она уходит в ванную, соблазнительно покачивая бедрами. Он хотел плюнуть на тосты и пойти следом, но передумал. У него был коварный план, который обязывал Машу чуть проголодаться. Не только по части еды.

Скудно позавтракав, парочка отправилась в центр. Миша специально выбрал заведение подальше от дома, чтобы потянуть время. По дороге он рассказывал Маше интересные факты о старой Москве. Знал не так уж много, но достаточно, чтобы удивить гостью столицы. Посетовал, что сейчас зима. Как настоящий Медведь, он не любил зиму и ее снежные забавы. Но вот летом умел развлекаться по полной. Заранее пригласил Машу потусоваться к себе на недельку, чтобы хорошо повеселиться в теплое время года. Она кивала всю дорогу. Миша не очень то верил ее набережным утверждениям. Потом она снова соглашалась, когда он заказывал еду. И опять не возражала по части напитков. Ей было все равно, когда Миша советовался по части продуктов в магазине.

Какая разница, Миш? Покупай, что хочешь. У меня поезд. И уже пора поторапливаться.

Она постучала пальцем по циферблату часов, и теперь уже Мишка небрежно кивнул. Он тянул время. Маша нервничала, потому что они слишком задержались в магазине. У Мишки в квартире осталась ее небольшая сумка с бельем и косметикой, поэтому рвануть прямо на поезд она не могла. К тому времени, когда они вернулись домой, Маша была вне себя от волнения. Она мысленно перебрала все варианты, чтобы добраться до поезда вовремя. Решила, что рванет на метро, потому что движение в центр было так себе. И куда народ поперся первого января?

Идеально было вы вызвать вертолет, но тогда уже можно было и лететь на нем до Тулы, а не до вокзала. Миша видел, как ее колбасит, делал вид, что не замечает. Лишь мысленно посмеивался, лелея коварный план.

Едва они вошли в квартиру, Миша схватил Машу за руку, не давая ей рвануть в комнату к сумке. Положив ладонь ей на шею сзади, притянул к себе, чтобы поцеловать.

Миш, я опоздаю, пробормотала Маша, пытаясь говорить и целовать его одновременно. Отказаться от его губ она не могла.

Ты уже опоздала, успокоил ее Симонов.

На метро попыталась возразить она.

Минут сорок трястись. До поезда меньше получаса.

Вертолёт, последняя надежда.

На нашей крыше нет сигнальных огней.

А если прямо до Тулы?

Тысяч в сорок встанет. Зачем тебе так тратиться?

Домой надо.

Дела?

Нет. Просто ее аргументы иссякли.

Мишка решил добить.

Останься, Маш. Еще на одну ночь. Выходные же. Побудь со мной.

Его руки уговаривали, избавляя от одежды. Губы соблазняли сладкими поцелуями. Крепкое горячее тело требовало ее ласк. Вкрадчивый низкий голос гипнотизировал.

Не было у нее причин отказываться. Не было повода мчаться домой в пустую квартиру. Не было желания сопротивляться соблазну.

Маша осталась, взяв с Миши обещание, что завтра он обязательно довезет до вокзала ко времени. Они действительно выехали заранее. Маша не волновалась, лишь немного злилась на себя за то, что не нашла сил или наглости напроситься на продление гостевой визы в апартаментах Симонова. Однако она нашла повод погордиться собой. И так позволила себе больше, чем отмерила изначально. Не следует привыкать.

Симонов тоже злился, что не нашел в себе смелости уговорить Машу остаться подольше. Его немного настораживала ее холодность и отчужденность. Она была горяча в постели. Отзывчивая, пылкая, внимательная. Но все это гасло, едва они вставали с кровати. Мишка не стал противиться, когда Маша напомнила о поезде.

Шальная идея посетила его по дороге. Вставив телефон в держатель, он включил навигатор, проверяя загруженность тульского направления. Дороги окрасились в зеленый свет, давая добро Мишкиному авантюрному решению. На следующей своротке Симонов вывернул руль, едва успев перестроиться.

Ты чего? Маша схватилась за ручку над головой, перепугавшись от его маневра.

Сдался тебе этот поезд, Маш, развязно проговорил Симонов, Дороги пустые. Довезу я тебя быстрее и комфортнее.

Она открыла рот, но опять не нашла, чем крыть его аргументы.

И сосиску мне на заправке купишь? зачем-то брякнула она, как и Антону перед первой поездкой в Москву, Без сосиски я не согласна.

Даже кофе куплю, подмигну Миша, улыбаясь широко-широко.

Он сдержал обещание. Накормил заправочной сосиской, доставил до дома. Когда Миша потянулся за поцелуем прощания и благодарности, Мария не смогла не сказать:

Зайди что ли? Отдохни от педалей, чайку попей.

Миша, конечно, был рад ее приглашению. В конце концов, она уговорила его остаться на ночь. Ну куда бы выгнала в дорогу по темноте. Не гуманно. В итоге Мишка остался у нее еще на два дня. Может и неделю бы провел в Туле, но Джедай слезно ныл в трубку, что народ устал квасить и хочет тренить. Миша согласился выйти работать раньше на один день. Да и Машу так же истово уговаривал Тульский появиться на работе.

Миша уехал, твердо уверенный, что через неделю обязательно вырвется к ней.

Маша махала рукой отъезжающей машине, надеясь, что он больше ее не побеспокоит.

Он поцеловал меня, и все преграды рухнули. Ничего больше не имело значения. Только его губы на моих губах. Кровь помчалась по телу, закипая и будоража, прогоняя сонливость. Я не могла сопротивляться. Наверно в его слюне было что-то ядовитое или волшебное. Эта чудесная отрава лишила меня воли, разбудив желание.

Я прижалась к нему крепче, желая чувствовать всем телом, каждой клеточкой. Даже легкая пижама мешала мне. Хотелось избавиться от нее. Или хотя бы от Мишиной майки. Компромисса ради я засунула руки под хлопок, чтобы погладить его грудь. Симонов застонал, разрывая поцелуй. Я испугалась и одернула ладони, ругая себя за глупую смелость. Но он прижал мои пальцы к себе, не давая вынуть.

Нет-нет, пожалуйста, забормотал он шепотом, Так приятно. Продолжай.

Теперь настала моя очередь застонать от его слов. Я осторожно касалась его, потом стала поглаживать. Миша продолжил меня целовать, но теперь отрывался, чтобы откликнуться на каждое мое действие.

Погладь еще, Маш. Девочка, ты такая ласковая, горячая. С ума меня сводишь.

Его губы переместились на мою шею, а руки заскользили по телу, задирая майку пижамы сзади, чтобы оголить спину. Он не делал ничего особенного, просто водил, едва касаясь пальцами, вдоль позвоночника. Но меня словно жгло током. Я вздрагивала и выгибалась навстречу. Уже сама искала его губы, бормоча бессвязно.

Миш я Миш, что ты..?

Нравится? уточнял он, прежде, чем поймать мои губы, Тебе приятно, солнце?

Да-да, выдыхала я, корчась от удовольствия.

Миша улыбался, целуя меня. Очевидно, ему нравилось это не меньше.

Но когда его рука пробралась под шортики, а коленом он стал аккуратно раздвигать мои ноги, я сжалась и напряглась. Прежде, чем он спросил, в чем дело, я выпалила:

Нет.

Он тут же замер, сдвинул брови, открыл рот, но я снова перебила.

Я девственница.

Сказала, как отрезала. И очень сурово. Наверно по лбу у меня пронеслась светящаяся бегущая строчка: «Я тебе не дам, Симонов». Миша улыбнулся кривовато, проговорил:

Понятно.

Я собралась повернуться к нему спиной. Ясно, что на этом все закончится, раз секс не светит. Но Симонов опередил меня, снова поцеловав.

Я не сделаю, больно, Маш. Обещаю. Ничего не будет, заворковал он мне в ухо, Позволь Немного Чуть-чуть. Тебе ведь хорошо, и снова добавил для убедительности, Ничего не будет.

Вместо ответа я опять прижалась к нему. Он был таким сильным и горячим, надежным и красивым. Все это время даже мечтать не смела, что мы окажемся рядом. Даже почти пожалела, что заявила этот девственный меморандум. Про себя решила, что если он еще раз попробует, то не буду сопротивляться.

Но Миша не пробовал. Он целовал и гладил меня. Осторожнее и ласковее, чем раньше. Словно моя невинность была хрустальной и могла разбиться от любого неосторожного движения. Но постепенно его руки стали смелее, а губы настойчивее. И касания уже не были невинными. Он гладил мои бедра и живот, медленно поднимаясь к груди. А сверху вниз, от шеи по плечам и ключицам двигались его губы. Я выгнулась, подставляя себя его ласкам, отчаянно желая слиться, соединиться. Он осыпал меня поцелуями, отодвигая мешающую пижаму. Его рука снова вернулась на бедро, скользнула под шортики.

Я тихо пискнула, а он видимо принял это за страх.

Я поглажу. Немножко, проговорил Миша, отрываясь от моей груди, Можно?

Я только смогла покивать.

Потом все слилось в поток удовольствия и возбуждения. Его руки, губы, шепот. Он спрашивал, хорошо ли мне, а я кусала костяшки пальцев, не рискуя открывать рот, дабы не закричать. Миша принимал этот ответ за утвердительный, продолжая дарить мне блаженное напряжение, которое через некоторое время, взорвалось внизу живота, раскатившись по телу горячим цунами. Я тяжело дышала, уткнувшись ему в грудь, нечаянно задела его пах. Только на миг, но этого хватило, чтобы ощутить твердость. Мишка тихо заскулил, начал выбираться с нашей лежанки.

На минутку, Маш, бросил он и скрылся в туалете.

Он вернулся действительно через минуту. Расслабленный и улыбающийся. Лег с краю, приставив еще стулья, чтобы не свалиться. Миша прижал меня к себе, поцеловал.

Спи, Маш.

Сработало, как приказ. Я мгновенно погрузилась в сон.

Проснулась одна. Снова разбудили голоса. Те же самые, но уже из прихожей.

Башка трещит, жаловался Миша, И чего так напоролись.

Новый год же, отозвался Геллер, Хотя наверно и правда зря. Опять с Кристинкой вот я дал. Но хоть секс был. А у тебя?

Чего? буркнул Симонов.

Ты же к Машке пошел.

И что? Спать негде было.

Не дала?

Глеб, хорош. У меня Вера.

Сам говорил, не дает она тебе толком. Хотя любовь у вас Глеб хохотнул, Любовь она зла. Даже не потискал Машку что ли?

Нет Не помню. Разве что немного.

Глеб вздохнул, ставя на друге жирный крест. Наверно он продолжил что-то доказывать Мише о пользе случайных связей на новый год, но дверь хлопнула. Больше я их не слышала. Ушли.

Я изо всех сил старалась не плакать, но слезы так и текли ручьями по ее щекам. Взглянув на часы, поняла, что время раннее, разрешила себе хорошенько прореветься, кусая кулак и глуша рыдания. Через час встала, умылась, оделась, оставила записку Кристине и ушла домой. Долго бродила по пустым утренним улицам, пока не замерзла. Дома решила, что вырасту, станет успешной, блестящей, потрясающей. Чтобы он увидел меня через много лет и потерял голову.

Годы прошли. Я выросла, закончила институт, встречалась с парнем, рассталась. Брат позвал переехать, подыскал хорошую работу, грех было не воспользоваться его предложением. Знала бы я, что это решение приведет к Мише. И он действительно потеряет голову. А я я не будет знать, что с этим делать.