Машина времени Кольки Спиридонова

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой мальчишки остаются мальчишками, а Вилю запрещается выполнять домашнее задание.

Очнулись они на просторной площади удивительного полупрозрачного, похожего на призрак города. От площади в разные стороны расходились восемь широченных проспектов, застроенных высокими ромбовидными, кубическими, округлыми зданиями из алюминия, стекла, бетона, цветных полированных блоков. Дома были облицованы ярчайших раскрасок керамическими плитами, мозаичными картинами из цветных камней был украшен каждый глухой торец строения. Особенно поражали высокие башни, похожие на окаменевшие деревья – центр их представлял из себя стометровый ствол, а на расходящихся в стороны ветвях-этажах были подвешены… домики. Каменные, деревянные, пластмассовые, они напоминали дачный поселок, оторванный ветром от земли и в живописном беспорядке брошенный на крону гигантского сказочного дуба. Да и вообще город, в который попали Колька Спиридонов и его сестра Милочка, ничуть не напоминал родного и снова ставшего недосягаемым Прибайкальска. Ажурные переплетения этажей как бы вырастали из радужных клумб, из кустов и деревьев, зеленым кольцом охватывающих дома. Каждый проспект был застроен по-своему, и деревья на нем росли совсем не такие, как на соседнем. На север уходила улица сосен. Высокие, одна к одной, они подняли кроны к блеклому небу, а за ними стояли дома из розового, серого, белоснежного мрамора, отделанные орнаментом из темно-серого гранита, из синего, как августовское небо, лазурита, из благородной яшмы. Между соснами и домами лежали поляны, заросшие жарками и саранками, ромашкой и гвоздикой, кукушкиными сапожками и желтыми пахучими лилиями А на юг уходила прямая линия пальм, за колоннадой которых в тени виноградных лоз, душистого жасмина и миндаля поднимались, горя на солнце, постройки из светлого легкого туфа с огромными – во всю стену – окнами, с мозаичными картинами, напоминающими искусство древнего мира.

На запад лежал дубовый проспект, на восток – березовый. На остальных четырех росли вишни, белые акации, кипарисы, напоминающие готовые к взлету зеленые ракеты, ажурные медоносные липы.

Над площадью кружилась легковая машина, несколько похожая на «Москвич», на котором ездил директор дома отдыха «Елочки». Только над ее кабиной весело крутились два пропеллера и на красном борту были выведены ясно-голубой краской две буквы: НИ. Отовсюду на площадь слетались люди, они приземлялись прямо над скамейками и, почти на лету складывая крылья, садились на эти скамейки, тут же вступая в оживленный разговор с соседями.

Налево, над строениями, возвышалась устремленная ввысь эстакада из пластмассы и нержавеющей стали, на ней висел плакат:

Итак, если верить этому плакату, наши друзья перемахнули свой двадцатый век Да как перемахнули!

Но не зря говорится: «Пуганая ворона и куста боится». Наученные горьким опытом, Колька и Милочка не торопились покинуть Машину Времени. Прежде чем открыть дверь, они решили пообстоятельней осмотреться. И тогда увидели они, что перед самой Машиной дерутся мальчишки. Это было настолько поразительно, что Милочка как раскрыла рот от удивления, так минут пятнадцать не могла его закрыть Да, все на свете меняется, и все, как говорится, течет, а вот мальчишки всегда остаются мальчишками!

Тем временем к драчунам подошли взрослые, стали им что-то растолковывать. Это уже становилось любопытным, и наши путешественники вышли из кабины.

– Да, а чего он спорит, если не знает? Закончил третий класс, а космонавтики не усвоил… Ведь он доказывает, что это – ха-ха-ха – ракета с Венеры. – Мальчишка показал на Машину Времени. – Ведь любой первоклассник знает, что ракета должна иметь идеально обтекаемую форму. А это же просто-напросто летающий остров!

– Вот что, Виль, – прервал его высокий седовласый человек в легком комбинезоне из оранжевой пластмассы. – Сегодня ты наказан: за плохое поведение я тебе запрещаю выполнять домашнее задание. А завтра в школе поговорим.

У Кольки аж дух захватило. Вот это да! Вот это наказание! Расскажи кому-нибудь – не поверят, да что там – лгуном назовут. Вот какая история!

Между тем людей на площади становилось все больше.

Раздвинулись мозаичные картины на зданиях, вспыхнули экраны, спрятанные за ними. На экранах тоже были видны толпы людей, радостных, праздничных. По очертаниям зданий можно было узнать и Лондон, и Париж, и Вашингтон – города, города, города – столицы Объединенных Стран.

Вокруг Машины Времени выросло кольцо любопытных, оно становилось все плотнее, кое-кто из самых любознательных взлетел: над прозрачной крышей кабины кружилось человек пятнадцать.

Раздался мелодичный механический голос, он как бы пропел: «Паа-пра-шу!» – и толпа расступилась. К нашим путешественникам подошла белая машина с красным крестом на дверцах – моментальная помощь. Из крыши выдвинулись вверх несколько трубок, заканчивающихся широкими круглыми сетками, казалось, будто на гибких стеблях покачиваются над машиной блестящие никелированные подсолнухи. Стебли продолжали расти, подсолнечные головы повисли теперь над Колькой, над Милочкой, над Машиной Времени, летающие над кабиной горожане с явным неудовольствием вернулись на скамейки, а из подсолнухов прозрачными фонтанчиками ударила бесцветная, не имеющая запаха жидкость. Она обволокла ребят и Машину подвижным, струящимся облачком, и растаяла. И тот час же люди бросились к брату и сестре.

Теперь Колька понял, что произошло: это – дезинфекция. На них уничтожили всех микробов и всех вирусов, чтобы они и сюда не занесли случайно гриппа или, скажем, коклюша.

В тот же миг по радио раздался резкий прерывистый сигнал, и люди начали исчезать, словно сквозь землю проваливаться.

– Вот чудеса! – удивилась Милочка.

– Никаких чудес! – услышала она глуховатый красивый голос. – Никаких чудес! Немедленно в укрытие, если хотите видеть финиш.

К ним подошел тот самый пожилой мужчина в оранжевом комбинезоне, только что так странно наказавший драчунов.

Он увел с собой ребят. Они спустились по короткой лестнице в подземный зал, стали на ковер – он двинулся и понес их по светлому невысокому коридору туда, где слышался говор толпы.

Посадочная площадка космодрома, растянувшаяся на многие километры, словно футбольное поле стадиона была окружена трибунами. От космодрома трибуны были отгорожены толстенной стеклянной перегородкой, прозрачной настолько, что ее, казалось, и вовсе нет. Более того, каждое твое движение позволяло изменить зону обзора – ты, не сходя с места, только повернув голову, мог видеть начало посадочной площадки, ее середину, ее конец, стапели с новыми ракетами, готовыми к взлету. Колька даже умудрился увидеть только что покинутую ими опустевшую восьмигранную площадь и сиротливо стоящую на ней Машину Времени. За трибунами вспыхнули экраны, жители Объединенных Стран теперь как бы собрались все вместе – их видели те, кто имел счастье попасть на космодром, а они на своих экранах в Токио и Мехико, Мельбурне и Варшаве видели все, что происходило здесь.

– Откуда вы? – спросил у Кольки человек, сидящий за пультом.

– Из Прибайкальска.

– Из дома отдыха «Елочки», – поправила брата Милочка. Человек в оранжевом комбинезоне взял карточку из эластичной плотной бумаги и напечатал на ней: «ПРИБАЙКАЛЬСК. ДОМ ОТДЫХА «ЕЛОЧКИ».

Он опустил карточку в прорезь небольшой коробки, похожей на портативный радиоприемник. На ее серой ребристой поверхности светились две зеленые буквы «УС».

– Универсальный справочник, – объяснил Виль, оказавшийся рядом.

Через секунду металлический голос ровно, без интонаций произнес:

– Дом отдыха «Елочки». Еще двадцать восемь тысяч пятьдесят два года шесть месяцев три дня тому назад небольшой курорт, расположенный недалеко от Байкала.

– Так вы из двадцатого века! – закричал Виль. – Учитель, извините меня, – виноват перед мальчиками и неправ. Это не Летающий Остров, это – Машина Времени. Прошу вас дать мне направление в лабораторию антизазнайства.

«Хо-хо!» – мысленно произнес Спиридонов.

– Направление тебе ни к чему, – улыбнулся человек в оранжевом комбинезоне. – Ты и сам все понял. Честно говоря, я очень рад. А теперь, друзья, по местам!

– Внимание, – произнес он уже другим голосом в микрофон. – До финиша ракеты, которую мы, земляне, ждем с замиранием сердца, осталось несколько минут. Звездоплаватели час назад вошли в плотные слои атмосферы. Внешняя оболочка корабля раскалилась и сгорела, поворотом рукоятки на пульте управления космодрома она была сброшена, корабль вышел из нее благополучно. Это остроумное предложение профессора Спиридонова, осуществленное впервые в истории звездоплавания, позволило космическому кораблю значительно резче тормозить в атмосфере, легко сбрасывать скорость, сберегая кабину космонавтов от перегрева.

– Поздравляю вас, граждане мира. Они приближаются. Даю разрешение на финиш!

Он надел на руки светлые перчатки, соединенные проводами с пультом управления Тотчас две металлические руки гигантского манипулятора опустились на Машину Времени. Учитель повел своими руками, будто он поднимает какой-то тяжелый предмет, и, повинуясь малейшему его движению, механические руки подняли легко и бережно Машину Времени, унесли ее на свободную зеленую поляну к поросшему багульником, окаймленному соснами Северному проспекту.

– Послушай, Виль, – наконец решился спросить Колька у нового знакомца, – а почему тебе запретили выполнять домашнее задание?

– Как почему? Меня наказали за грубость.

– Но разве это наказание? Если бы Анатолий Петрович наказывал меня так – я бы ничего не имел против.

– И ты бы отказался от такого задания?

– От какого?

– Мне поручалось облететь вокруг Земли и снять учебный фильм о растительных зонах, а теперь мне просто придется пойти в фильмотеку и посмотреть то, что сняли другие.

– Хо-хо! Вот это задание! Да я бы от такого ни в жизнь не отказался!

– Что-что? Я не понял.

– Хорошее задание, говорю… Скажи, Виль, а этот человек в оранжевом комбинезоне, он что – учитель?

– Учитель.

– А здесь что он делает? И почему он за пультом? И почему он командует всеми здесь?

– Как что делает? Ах, прости, я и забыл, что ты из прошлого. У нас каждый человек имеет несколько профессий и выполняет несколько работ, которые ему нравятся. Вот учитель, например, в школе преподает географию – он в дни молодости чуть не всю землю пешком обошел. Ему рассказывать о разных странах, о разных землях очень нравится. На ракетодроме он работает главным инженером пульта. Без него ни один экспериментальный взлет, ни одна посадка нового звездолета не производится – такой он специалист. А иногда вечерами он еще играет на УЭМ.

– Игра такая?

– Да нет, музыка – универсальный электронный мелофон. Вечером послушаем.

– Внимание! – загремело в сотнях репродукторов. – Они уже видны!

И действительно: в небе все росла и росла ослепительно яркая точка.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой с Милочкой происходят странные превращения, а сливогрушебуз набивает Кольке шишку.

Они ехали по городу на атомоходе. Шофера в машине не было – она управлялась автоматически Виль просто-напросто достал из кармана малюсенькую, размером с железнодорожный билет, пластинку из эластичной и прочной пластмассы, на ней с предельной точностью были нанесены улицы, проспекты, дома. Пластинка напоминала фотографию, сделанную с высоты птичьего полета, но так четко, что – и это самое странное-были видны даже отдельные деревья, даже узенькие переулки, шириной в два шага. Правда, для того чтобы разглядеть план города, нужно было пользоваться лупой, вмонтированной в металлический футляр. Нажмешь на кнопкум – увеличительное стекло подпрыгнет на ножке-проволочке – и смотри, пожалуйста, сколько угодно. Колька заглянул в стеклышко и увидел, что на миниатюрной карте против каждого дома видны цифры, а против улицы или площади стоят буквы. Стоит только в читающее устройство автошофера – специального прибора, ведущего атомоход по городу, – вставить карту-путеводитель, а затем на черном щитке нажать клавиши с буквами и цифрами, указывающими адрес, и счетная машина, хитро запрятанная в передней панели, проследит все возможные варианты маршрута, выберет самый короткий, самый удобный, самый безопасный.

Виль нажал две цифры, потом буквы «Ш» и «С», и машина плавно и бесшумно покатилась по улице.

Перед глазами наших путешественников проплывал такой чистый город, будто в нем только что вымыли полы. Машин на улицах было немного, горожане предпочитали небольшие расстояния преодолевать по воздуху, поэтому только и видно было, как прямо из подъезда выпархивали солидные добропорядочные горожане и летели по своим делам, а другие, видимо, уже свободные от работы, присаживались в уютных кафе на крышах, или просто так висели, ведя неторопливую беседу о том, о сем над улицей.

Въехали в новый, еще только строящийся район, здесь машины-автоматы строили дома без присутствия человека. В их читающее устройство были вложены чертежи будущих зданий, и программа, регулирующая последовательность операций. Не было вокруг заборов, гор кирпича и глины, не было видно ям, загородок, бетонных плит. К дому подходил десяток толстых и тонких разноцветных труб, и всякая масса, выходящая из одной, смешивалась по мере надобности с содержимым других труб, вспыхивал огонек, похожий на вспышки сварки, и дом рос. Машина-мозг следила, чтобы все было как полагается. И если где-то происходило случайное нарушение строительного процесса, в городском управлении архитектуры раздавался тревожный сигнал, вспыхивала у диспетчера красная лампочка, точно указывая, где именно случилась неполадка, выезжала дежурная машина, инженер осматривал стройку, устранял помеху, и все опять шло как по маслу.

Наконец атомоход остановился перед прозрачным кубом из нежно-желтой пластмассы и хрустального стекла. На фронтоне было написано:

Школа стояла в саду.

Свешивались с веток мясистые странного вида плоды, неизвестные брату и сестре. Колька в восторге потряс одно дерево-просто так, шутки ради, и тотчас же оказался на земле: груша, огромная, как арбуз, и синяя, как слива, стукнула его по затылку так, что Спиридонов на ногах не устоял.

Поднимаясь с земли, Спиридонов заметил привязанную к дереву табличку: «СЛИВОГРУШЕБУЗ» – классная работа ученицы четвертого класса «Я» Людмилы Спиридоновой. Колька в недоумении потер зашибленный затылок:

– И здесь успела? Странно, мы же ни на минуту не расставались.

Он посмотрел на сестру, словно видел ее впервые, хотел что-то сказать, но промолчал.

– Мила! Мила! Вот ты где, оказывается! – раздались вдруг голоса. Из дверей школы выбежали девочки. Их было много, и все в одинакового покроя платьях, хотя и разных цветов – какой кому к лицу.

– Что же ты исчезла? – шумели они. – Мы тебя давно ждем!

– А почему ты не в форме?

– Девочки, девочки, смотрите, какое на ней платье! Красивое. Мы такого и не видели.

– Пойдем, Милочка, пойдем, нам пора лететь. Ты разве забыла?

Милочка и опомниться не успела, как девочки ее куда-то увели.

«Странно, – думал Колька, – и фрукты какие-то вывела, и подружиться со всеми успела. Когда же? Вот тебе задача…»

– А это наш опытный участок, – объяснял, между тем, гостю Виль. – Мы выводим новые сорта фруктов. Вот лимоноград, вот помидорины, вот свеклофель – специально для старинного блюда под названием «борщ». У нас его готовят по праздникам… Иногда, конечно, чепуха, получается: одна девочка скрестила перец с малиной – дала нам попробовать – ужас! Начинаешь есть-сладко, а потом так жечь начинает, словно тебе на язык уголь горячий положили. Но часто все же лучшие сорта у нас забирают на сельскохозяйственные плантации, и тогда их выращивают целые горы… Да вот Мила Спиридонова уже сколько интересных опытов поставила, она – самый талантливый растениевод в четвертом классе.

– Ничего себе фрукточки! До сих пор голова трещит!

Колька стал искать глазами сестру. И увидел ее: она стояла поодаль и разговаривала с учителем. Правда, успела она уже переодеться и даже прическу другую сделала. Ох эти девчонки! Только бы им платьице новое нацепить!

Пушистые волосы Милочки были схвачены легким золотистым обручем, платье, такое же, как у девочек, снующих по аллеям сада; из легкой, спокойного тона голубой ткани, удобного и красивого покроя.

– Что за чудеса! – только и мог сказать Колька. – Ты где это вырядилась?! – дернул он сестру за рукав.

– Мальчик, у нас не принято так обращаться с девочками.

– Что значит не принято? Ты что, того?… – Колька похлопал себя по лбу.

– А вот так. Не принято и все. В книгах пишут, что когда то жили на свете дикие люди по имени «хулиганы». Они дергали девочек за косы, обливали чернилами парты, ломали деревья. Но ведь с тех пор прошло много тысяч лет.

– Что с тобой, Милочка? Миленькая сестреночка, не заболела ли ты? – И Колька пощупал ее лоб.

– Что вы, что вы? Я совершенно здорова.

– А платье где взяла?

– Как где? В гардеробе школы. Ты что, разве не знаешь где переодеваются?

– Когда же ты успела, если ты только что была со мной на площади, потом ехала рядышком в атомоходе, потом смотрела этот самый сливогруше… эту, значит, петрушку?..

К ним подошел учитель. Он был уже не в оранжевом комбинезоне, а в удобном светло-зеленом костюме. Колька заметил, что в этом городе вообще любят светлые тона. Он тронул учителя за локоть и, показав на Милочку, сделал выразительный жест: дескать, не помешалась ли?

Милочка подошла к учителю с другой стороны и, что-то сказав шепотом, сделала точно такой жест, указывая на Спиридонова.

– Ничего не понимаю, – развел руками учитель. – Да, кстати, где твоя сестра?

– Да вот же она! – закричал Колька, чувствуя себя и в самом деле обалделым.

– Вот же она стоит! – И он указал на Милочку.

– Я? – удивилась она. – А я до этой минуты и не знала, что у меня есть брат.

Учитель пристально посмотрел на девочку, улыбнулся и положил руку на плечо Спиридонову:

– Ты разве еще не понял, в чем дело?

– Нет, – сказал тот, потирая затылок. – Ума не приложу!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой появляются двойники, а учительница приходит в недоумение

Милочка летела на легких крылышках вместе с четвертым классом. Сперва она плохо владела крыльями, болтыхалась в небе, кувыркалась, а главное, просто боялась оторваться от земли.

– Ну, смелее же, смелее, – подбадривали ее новые подруги.

– Что с тобой сегодня? Ты какая-то не такая.

– И вовсе самая обыкновенная. Просто я никогда еще не летала…

– Ах, не летала!.. Может, тебя поучить?

– Очень прошу… А то у меня не получается.

– Ну и умеешь ты притворяться! Ладно уж, давай поучим! Ты не махай крыльями сильно, ты просто сосредоточенно подумай: «Хочу лететь вместе с девочками. Куда они – туда и я». Они опустились на лужайку.

– Девочки, вы помните задание? – спросила учительница, собрав их в кружок.

– Помним! – зашумели все и разбрелись по лесу.

Милочка осталась стоять на поляне.

– А ты что стоишь, Спиридонова? – подошла к ней учительница – невысокая полная темноволосая девушка со смуглым лицом и большими блестящими черными глазами.

– А я не знаю, какое задание…

– Разве ты вчера не была на уроке?

– Вчера?.. Вчера мы с Колей были у первобытных…

Учительница разволновалась:

– Что с тобой. Милочка? Ты больна?

– Нет, я здорова.

– Почему же ты говоришь неправду?

– Я говорю правду. Правду! Вчера я была у первобытных, лечила их от гриппа, и мы от них еле-еле убежали. Если бы не Огей – мы бы пропали.

И тут учительница обратила внимание, что платье у девочки совсем не такое, как носят теперь, и прическа не похожа на прически других девочек.

– Постой, постой… Я, кажется, начинаю понимать, в чем дело!..

В тот же миг раздался тонкий мелодичный звон. Учительница нажала кнопочку на ручных часах – открылся миниатюрный приемник.

– Я вас слушаю.

– Это Марина Светова? – послышался голос учителя.

– Да.

– Очень прошу тебя вместе с классом вернуться к школе. Случилось забавное происшествие.

Через несколько минут стайка девочек приземлилась у опытного чудо-сада.

– Так ты все еще не догадался, в чем дело? – спросил учитель у Спиридонова, захлопывая крышку часо-приемника. – Сейчас все поймешь… Раз, два, три!

От стайки четвероклассников отделилась девочка и бросилась к Спиридонову:

– Коля! Колечка! Как я сейчас лете… – и осеклась. Рядом с Колей стояла вторая Милочка, как две капли воды похожая на нее.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой Колька и Милочка узнают о своих предках и потомках.

Высокие гости из двадцатого века знакомились со школой. В четвертом классе шел урок космонавтики.

Марина Светова рассказывала о планетах и звездах солнечной системы, а экран, заменяющий в классе доску, оживал. Ребята видели первый виток, сделанный вокруг Земли человеком, чье имя первым вписано на памятнике покорителям космоса – Юрий Гагарин. Они видели, как приземлился в Москве самолет и по красной ковровой дорожке четко и спокойно прошел этот человек, первым заглянувший в глаза вечности. Вместе с Германом Титовым ребята пережили семнадцать космических зорь, полюбили красивую мужественную Чайку – Валентину Терешкову, первую женщину-космонавта Земли. Они видели полеты в дальний космос русских и американцев, и космонавтов других стран, колонии землян на Луне, на Венере…

– Все это – история, – сказала учительница Марина Светова. – А теперь вернемся в наши дни. – Она нажала кнопку на учительском столе, скорее напоминавшем пульт управления, чем привычное сооружение на четырех ножках, киноаппарат ушел в нишу, вместо него выехал миниатюрный телевизор, полоска света ударила в экран, и перед глазами школьников возник Марс. Круглое оранжевое пятнышко посреди экрана. Оно все приближалось, все вырастало и вот уже заняло весь экран, но не переставало увеличиваться. Космическое телевидение вело очередной урок о Вселенной. Заранее была известна программа, но каждый учитель в то же время мог использовать ее так, как ему было удобно и необходимо, мог вступать также в непосредственную связь с планетами и Летающими Городами. Именно поэтому обычный учительский стол был заменен в классе пультом со многими приборами, рычагами, рукоятками, кнопками настройки, пуска и выключения.

Голубовато-зеленые пятна расплылись, приблизились и стали голубыми низкорослыми кустами, прижатыми к желтой бугристой почве. Стало слышно, как беснуется над планетой ветер, на экране возникли столбы рыжей пыли, скрученной в смерчевые жгуты.

Среди кустов, листья которых варьировали все оттенки от синего до серовато-зеленого цветов, ютилась колония землян – ломики из сверхпрочного материала, недавно синтезированного из новых химических веществ, найденных космонавтами на дальних планетах. Сатурнель – так назвали новый металл – не пропускал космических лучей, губительными потоками рвущихся из космического пространства, он не был подвержен влиянию атмосферы другой планеты, он не ржавел и был равнодушен к действию самых сильных кислот и щелочей.

Домики походили на большие белые коконы с цветными точками иллюминаторов.

Из одного такого кокона вышли люди в скафандрах, ведь, как известно даже первокласснику, воздух на Марсе хоть и есть, но он очень разрежен, как у нас на высоте двадцати тысяч метров, и содержание кислорода в нем мизерное. Вот и, приходится запасать кислород в специальных баллонах из прозрачной, упругой, как резина, и крепкой, как сталь, пленки.

Ребята разговаривали с космонавтами и учеными, задавали им вопросы.

– Смотрите! Смотрите! Милочкин папа! – заволновались четвероклассники. На экране появился космонавт, и Колька чуть не закричал:

«Папа!», но вовремя спохватился, памятуя, какой конфуз уже был у него с двумя Милочками. А космонавт и впрямь был точной копией, двойником Петра Васильевича Спиридонова.

– А у нас теперь две Милочки! – закричали ему ребята. И верно, перед экраном встали две одинаковые девочки.

– Интересно! – изумился космонавт. – Откуда же вторая?

– Она из двадцатого века! – сказала Милочка-дочка.

– Да, мы с Колькой – это мой брат – из двадцатого века. Из Прибайкальска мы.

– Из Прибайкальска? Вот интересно! Там жили наши далекие предки. Профессор многих наук Николай Тимофеевич Спиридонов. Интереснейший человек был, гениальный, хотя и со странностями. У нас дома есть фотокопия его дневника. Когда в Прибайкальске во второй половине вашего века сносили старинные деревянные дома, дневник этот нашли в тайничке. Одно из бревен дома было выдолблено, в нем устроено дупло, сверху закрытое так ловко, что бревно казалось целым. Обязательно прочитайте. А потом там, в вашем Прибайкальске, жил кандидат технических наук Петр Васильевич Спиридонов. Он оставил замечательные расчеты по ракетостроению. Только рано умер.

– Почему умер? Он ведь несколько дней назад был живым! – заплакала Милочка.

– Не плачь, девочка. Он и сейчас жив в вашем двадцатом веке. Но ведь у нас сейчас 20 августа 30 970 года. Разве может человек прожить тридцать тысяч лет? Из какого года вы к нам прикатили?

– Из тысяча девятьсот семидесятого.

– Ну так что же ты волнуешься? Когда ты вернешься в свой двадцатый век, ты увидишь отца своего живым и здоровом. Вот и передай ему, что его чертежи и расчеты очень пригодились нам на Марсе.

– Ура! – закричали все.

– Ура! – ответили космонавты на Марсе.

…Перейдя в следующий класс, Колька и Милочка попали на урок танца. Грациозно кружились мальчики и девочки, одетые в легкие одежды. Это был особый спортивный танец, он был похож на вольные упражнения гимнастов.

– Когда вы танцуете его, – сказал учитель, – все мускулы вашего тела получают нагрузку, стало быть – развиваются. Но усталости вы не почувствуете, наоборот – тело станет как бы легче, голова – светлее, уйдет накопленная в первой половине дня усталость, ваши силы обновятся.

Потом все окружили учителя, который вместе с Вилем водил гостей по школе, и попросили его подойти к инструменту. Он сел перед продолговатым ящиком, узким и плоским. Его верхняя панель была покрыта мягкой упругой пластмассой, пересеченной белыми, красными, желтыми, зелеными, синими и оранжевыми линиями. Это и был универсальный электронный мелофон, сокращенно – УЭМ.

Пригладив седые волосы, учитель задумчиво прикоснулся к переплетениям линий, и чистый, удивительно певучий, как человеческий голос, звук наполнил зал.

И хотя никто не произнес ни слова, Милочке казалось, что кто-то рассказывает ей сказку…

…Это было давно-давно. Сотни раз с тех пор отцветали деревья. А, может быть, тысячи… И самый первый человек садился в ракету, чтобы улететь не на Луну, не на Марс, а еще дальше, выше… К звездам, к золотым точкам, мерцающим так далеко.

Юноша стоял у стапелей, на бетонной площадке, и лицо его было просветленным. А девушка протянула ему цветок и сказала:

– Сбереги его там, в трудном пути. – Это – бессмертник. Он – частица меня. Он – частица твоей Земли, на которую ты вернешься. Обязательно вернешься…

И грянул стартовый гром, и молния вырвалась из дюз, и пронзила синеву безмятежного неба ракета… И ушла, навеки ушла. К звездам, к золотым точкам, мерцающим так далеко…

Когда приходило отчаяние от одиночества, от многолетних скитаний наедине с собой, юноша брал цветок бессмертника из прозрачного пенала, прикасался к жестковатым, упругим лепесткам его. И цветок словно бы стряхивал с себя оцепенение, становился прекрасной девушкой,ее улыбкой, ее голосом:

– Я – частица твоей любимой, я – частица твоей Земли, на которую ты вернешься. Обязательно вернешься…

Музыка вдруг оборвалась, а вместе с ней оборвалась сказка.

Лицо учителя было грустным.

– Вот и все… – сказал он.

– А юноша вернулся? – спросила Милочка.

– Какой юноша?

– Ну, тот, что улетел к звездам, к золотым точкам?..

– Да… да, – растерянно ответил учитель.

– А эта статуя, которую сделал Художник, оживет? – спросил Виль.

– Да… да… – задумчиво покачивая головой, сказал учитель. – Видите ли, дети… Каждый из вас видел свою сказку, они все разные, но, скажу вам по секрету, у них есть одно общее.

– А что общее-то? – спросил Колька, которому представился, пока учитель играл, деревянный дом в Прибайкальске, старый ученый, профессор многих наук Николай Тимофеевич Спиридонов прячущий в потаенное место свой дневник. А кругом стояли полицейские, готовые ворваться в дом, но их не пускала, завалив всяким хламом дверь, подперев ее старой деревянной кроватью, дочь хозяина дома, очень любившая профессора…

– Что общее? – переспросил учитель. – А самое главное у всех ваших сказок – счастливый конец… Да, кстати: а что умеют наши гости? Ты, Коля, не споешь ли нам песенку двадцатого века?

– Не… Мне медведь на ухо наступил. Как начну петь – пожарные машины приезжают, думают, что тревога, пожар… Лучше пусть сестренка споет. У нее получится.

– Милочка! Милочка! – закричали все. – Спой, пожалуйста! Мы очень рады будем услышать старинные песни!

Милочка не стала ломаться, она вышла вперед и сказала:

– Только я вам спою не старинную песенку, а самую новую, свою.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, в которой робот учится вести себя в обществе, а Колька некстати засыпает.

В соседнем корпусе, куда вошли Колька и его новый приятель Виль, шел урок труда.

Поперек зала стояли длинные, покрытые белоснежным пластиком столы. А на каждом из них – буквально чудеса творились. Рыжеволосый шестиклассник собирал электрическую собаку. Он допаял последний проводничок, вставил и закрепил в клеммах батарейку, и собака вдруг запрыгала, завертела хвостом и заливисто залаяла.

Большая группа ребят монтировала миниатюрные радиостанции, такие же, как у Марины Световой и учителя. Они стояли у конвейера, каждый выполнял только одну операцию – схема была сложна и дела хватало всем.

– А на следующем уроке они поменяются местами. И так, пока все не освоят весь процесс: сперва изготовления деталей, потом сборки, потом окончательной регулировки, – сказал Виль.

У конца конвейера, где шла наладка микрорадиостанций, ребята переговаривались с соседними школами, с теми, где сейчас тоже был урок труда.

– Они что, то же самое делают?

– Нет. У них другие схемы и другое назначение передатчиков и приемников.

На большом белом столе посреди зала шестиклассники собирали робота. Он был почти готов. Оставалось допаять несколько проводничков, проверить схему, придумать и вставить в читающее устройство программу.

Кольке, как почетному гостю из древних веков, было предложено дать первое задание роботу. Для этого на карточке из плотного эластичного картона требовалось на специальной машинке напечатать некоторые правила поведения, чтобы электропамять робота их запомнила.

Колька сел за машинку, стал перепечатывать правила с бумажки, на которой было записано несколько параграфов и стоял заголовок: «Как вести себя в обществе».

Карточку вставили в прорезь, и после секундного замешательства робот стал творить что-то невообразимое: он лег на пол, сложил руки по швам и покатился из одного конца зала в другой.

Все шестиклассники забыли об уроке,о своих делах и сбежались подивиться на шуточки электрического человека, а робот увидел низенькую тележку, служащую для того, чтобы к столам-верстакам подвозить материалы, вскочил на нее и поехал, отталкиваясь от пола руками.

Когда он начал привязывать к ноге конец шпагата из клубка, лежащего на столе, ребята успели нажать кнопку на спине робота, и он замер в комической неестественной позе.

– Что-то не так, – сказал Виль. – Нужно проверить схему.

– Да, не получилось, – подтвердили ребята.

Они вынули карточку, взглянули на нее, расхохотались и передали ее Вилю. В первой строке ее было написано:

«Как везти себя в обществе».

Спиридонов покраснел до самой макушки и вспомнил тот злополучный день, когда старый учитель Анатолий Петрович поставил ему незаслуженную тройку и сказал: «Ладно, товарищ Спиридонов, краса и гордость нашего класса, ставлю тебе, так и быть, тройку. За храбрость. Храбро плаваешь в незнакомой стихии». Да, «стихия» снова подвела Спиридонова

– Друзья, – попытался скрыть общее смущение Виль, – а что если смонтировать дополнительный контур и обойтись без письменных программ?

– Я сейчас сделаю расчеты, – предложил кто-то из шестиклассников. – Сначала он сможет воспринимать чьи-то мысли, а потом и сам научится действовать. Мы уже монтировали такого на Технической Станции из набора деталей «Электронноконструктор». И вот робот готов окончательно.

И снова Кольке, как гостю, было предоставлено право первому испробовать работу электрочеловека, Колька Спиридонов сел в кабину, надел на голову металлическое кольцо, попытался сосредоточиться… Видимо, усилия его были столь явственно видны, что юный конструктор крикнул Спиридонову:

– Зажмурь глаза, так легче думать.

И Колька закрыл глаза и стал думать. Робот сидел напротив. Он тоже закрыл глаза и лицо его стало грустным.

Признаться по совести, Колька смертельно устал. Ночью он спасался от вожака и его компании, летел сквозь века, встречал звездолетчиков 30 970 года, знакомился с городом, со школой… И едва он закрыл глаза, как выплыли из сумрака лесного огоньки дома отдыха «Елочки», какие-то люди спешили в тайгу, они волокли на плечах Кольку и Милочку, бросили их в подвал старого мраморного, разрушенного взрывом дома. И один, в серой непроницаемой маске, похожий на робота, написал на стене: «Фантомас!»

Потом Фантомас-робот гнался за Колькой по улицам Прибайкальска, стрелял из автомата по окнам, ехал верхом на паровозе, нырял с высокой скалы в Байкал, но Спиридонов был парень не промах. Он тоже прыгал, тоже стрелял – только почему-то из рогатки, кружил над Фантомасом на вертолете, который размахивал крылышками, и вообще, вел себя не как вертолет, а как птица с корпусом самолета, с винтами летающего вагона, с головой сыщика Жюва. Поэтому не было ничего удивительного, что, пролетая над Фантомасом, вертолет испуганным голосом вопил: «Ку-ку!»

Спиридонов спал.

– УУУУУУУ! – беспокойно рычал робот, ерзая на своем месте, – ууууу! – он явно рвался что-то делать, куда-то бежать.

– Все! Пять минут прошло! – закричал Виль. – Коля! Выходи!.. Э, ребята, да он уснул!

– Замаялся парнишка, устал. Шутка сказать – из каменного века да прямо к нам. Скажешь – и то голова кружится, – заговорили ребята.

Колька проснулся, вышел из кабины и тот час же… оказался на полу – сильным ударом робот сбил его с ног.

Затем электрический человек обыскал лежащего и даже не думающего подниматься испуганного Спиридонова, вытащил у него из кармана рогатку и произнес отчетливым, жутковатым механическим голосом:

– Ха-Ха-Ха!..

Никто и оглянуться не успел, как робот, ликуя, выскочил из помещения в коридор, распугал девочек и стал с методичностью машины вышибать из рогатки окна – стекло за стеклом. За ним, лая и визжа, выскочила следом электрособака, но робот отбросил ее пинком и ухмыльнулся:

– Ха-Ха-Ха!..

– Хулиган! – закричала Милочка.

– Ха-ха-ха! – ответил робот. – Берегись, крошка, Фантомас таких оскорблений не прощает.

Он вышел на улицу, сел в атомоход, на котором приехали в школу Колька и Милочка, достал из ящичка первую попавшуюся карточку, нажал, не глядя, цифры и буквы, машина тронулась и вскоре исчезла из виду.

– Ну и наделает же он бед! – вздохнув, сказала Милочка.

Колька от стыда готов был провалиться сквозь землю, хотя и понимал, что он тут почти ни при чем. Ну заснул. Но человек же не может нести ответственность за то, что ему снится!

Взволнованные школьники бросились в учительскую.

– В чем дело, дети? – спросила их пожилая добродушная дама-директор школы-студии. – Чем вы так взволнованы?

– Робот… Фантомас… Он убежал…

– А если поспокойнее и пояснее?..

Виль рассказал подробно о том, что произошло на уроке труда, директор сказала «Ах-ах!» и улыбнулась:

– Неужто мы все вместе – вон сколько голов! – не придумаем чего-нибудь? Никогда не поверю. Нужно только проследить за ним и предупредить население… Да вы заходите.

Ребята вошли в просторный кабинет директора, расселись.

– Сейчас мы вызовем БКЗИЗ.

– Это Бюро контроля за исполнением законов, – пояснил Кольке Виль. О любом из ряда вон выходящем случае их ставят в известность.

Директриса переговорила с Бюро при помощи такого же миниатюрного приборчика, вмонтированного в часы, договорилась, что контрольная служба проследит за новоявленным Фантомасом и будет ставить ее обо всем в известность.

Через несколько минут прозвучал сигнал вызова, и ровный металлический голос контрольного прибора произнес:

Четырнадцать часов двадцать семь минут. Машина шифр 218-17 миновала Кольцевой проспект. Судя по тому, как она петляет, можно предположить, что ее владелец нажимает кнопки управления безо всякого смысла. На перекрестке Кольцевого проспекта с Северным машина 218-17 чуть не налетела на атомоход сферы очистки. Только антиаварийное устройство спасло водителя от гибели. На следующем углу он остановил машину, озираясь, погрузил в нее хрустальную мусоро-приемную урну, а на том месте, где стояла урна, написал «Фантомас». Сейчас атомоход 218-17 движется по Кольцевому проспекту в сторону Восточного проспекта.

Радиоголос замолчал, и директриса обратилась к мальчикам:

– Что будем делать?

– Нужно его догнать, задержать и отключить питание. А потом привезти сюда и размонтировать, – сказал Виль.

– Ура! Я придумал! – закричал Спиридонов. – Надо найти книгу о законах и пусть он их прочитает и запомнит.

– Это правильно, – сказала директриса. – Но в наших нынешних законах ничего не говорится о хулиганстве – у нас его просто-напросто нет!

– Тогда надо найти в библиотеке старинный, то есть… ну из нашего времени… как он называется… Да, уголовный кодекс.

Вновь включилась радиоинформация:

Четырнадцать часов тридцать две минуты. Машина 218-17 остановилась в трехстах метрах от Восточного проспекта. Ее водитель нажал на все кнопки управления одновременно, вывел автоматику из строя. «Затем он написал на кузове машины «Фантомас» и вошел в магазин для детей. Четырнадцать часов тридцать девять минут. Робот – «Фантомас» вышел из магазина. Он надел женское платье, туфли с меховой опушкой и маску поросенка. Идет по улице и все время произносит: ку-ку!

Между тем Виль с еще двумя мальчиками слетали в центральную библиотеку и вскоре вернулись с небольшой в желтом бумажном переплете книгой. Издана она была в древнем двадцатом веке и называлась «Уголовный кодекс». Директриса пролистала книгу, с большим удивлением останавливаясь на статьях закона, о которых в их дальнем-далеке уже никто и представления не имел, и отметила одну из них:

– Вот, – сказала она. – Страница восемьдесят четыре, статья двести шесть: «Хулиганство, то есть умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу…»

…А Фантомас шел по улице, размахивая дамской сумочкой, и, догнав какую-нибудь зазевавшуюся старушку или задумавшегося, озабоченного горожанина, наклонялся к самому уху бедняги и произносил раскатистым басом:

– Ха-ха-ха! Фантомас таких обид не прощает! Ку-ку!

Он и не заметил, как подъехала машина и из нее высыпали мальчишки. Только когда один из них схватил его за руку и закричал: «Стой!», робот вырвал резким движением руку и пустился наутек.

Мальчишки потеряли его из виду. Виль включил микрорадиостанцию и снова услышал сигнал контрольной службы:

Пятнадцать часов четыре минуты. Он вошел в дверь дома 1364 по Восточному проспекту.

Шестиклассники перелетели через крышу, валяющееся там платье служило подтверждением точности сведений службы наблюдения. Они остановились у входа в подъезд и стали ждать, пока по их сигналу подойдет остановленная на Кольцевом проспекте машина. Затем они вбежали в подъезд, оставив Виля и Кольку дежурить у выхода. Вскоре на лестнице раздался грохот: оказывается, ребята поднялись в лифте на самый верхний этаж и оттуда стали спускаться, робот, заметив погоню, громыхая по ступенькам тяжелыми подошвами, ринулся вниз. Колька успел подставить ему подножку, робот упал, Виль, воспользовавшись этим, вставил в прижимную рамку читающего устройства «Уголовный кодекс», открытый на странице 84.

Робот продолжал лежать, что-то внутри его бурчало: у-у-у! Наконец он сел. Ребята насторожились, но он успокоил своих стражников:

– Не бойтесь, я не убегу. Затем он вынул из читающего устройства кодекс, стал его перелистывать

– Боже мой! – воскликнул он, откладывая книгу. – Какой букет разнообразнейших преступлений! – потом вздохнул и добавил: – Зато какая ответственность! Все ясно: статья 206 – хулиганство, статья 211 – нарушение правил безопасности движения и эксплуатации автотранспорта, статья 89 – хищение государственного или общественного имущества. И это все – за тридцать минут жизни?! Ребята, честное слово я больше не буду! Ну, может быть, остановитесь на пятнадцати сутках, а? Я же никакой не Фантомас, я просто невинное дитя – ведь полчаса назад я только родился! А, ребята?..

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в которой снова появляется знаменитый Колькин шнурок.

Длинный день в конце концов закончился, Колька и Виль укладываются спать. Колька достал из кармана брюк шнурок, со вздохом намотал его на палец снял черное колечко, сунул в карман пижамы – точно такой же, как у Виля: сегодня ему выдали полную школьную форму.

– А зачем тебе шнурок? – удивляется Виль.

– Как зачем? Он же заветный!

– А что такое «заветный»?

– Значит, особенный. Он меня спас.

– Вот как?!

– Понимаешь, дело такое произошло…

Вы помните, как рассказывал Колька первобытным ребятишкам несколько дней назад историю с барсом? Тогда вы не удивитесь, что и этот его рассказ будет настолько же правдивым…

…Связанный по рукам и ногам Колька стоит перед вожаком племени, Тот делает грозный жест – понятно, что грозит он пленнику смертью, если тот не выполнит приказа.

Кольку развязывают, и он, грустно понурив голову, уходит в лес. Деревья сочувственно кивают ему, медведи, первобытные пещерные медведи, в задумчивости провожают его полными скорби глазами.

Спиридонов подходит к дереву, а на нем надпись:

А ниже нарисован череп и две скрещенные кости, как на трансформаторных будках. Даже надпись такая же:

Колька пытается вернуться, но из-за деревьев наставили на него копья телохранители главаря.

А, была не была! Колька входит во владения мамонта.

Далекий рев. Вот он все ближе, и от страшного крика осыпаются листья с деревьев. Мамонт вырывается из засады, бросается на храбреца. Колька отступает. Зверь вот-вот прижмет его к дереву. Мамонт готов к прыжку. Но Колька внезапно наступает себе на шнурок, падает, мамонт с разбегу проносится мимо. Так повторяется еще раз, и еще, и еще, пока Кольке не приходит идея: увертываясь от зверя, он связывает два своих длиннющих шнурка в один, один конец прикрепляет к ботинку, снятому с ноги, а другой – к дереву. И когда мамонт приближается, Спиридонов швыряет в него ботинком. Зверь глотает ботинок и оказывается привязанным к дереву.

Промаявшись до утра, усталый зверь обессилено падает на землю. Колька ведет его на шнурке через весь лес.

Деревья приветливо машут ему ветвями, наклоняются, чтобы разглядеть смельчака, пещерные медведи радостно скалят зубы. Потрясенные первобытные падают ниц.

Приближенные докладывают обо всем главарю. Тот в испуге хватает атрибуты своей власти – тигровую шкуру и толстенную палицу-кость – и скрывается в кустах.

А Колька едет на мамонте верхом. Он останавливается у дерева, где написано:

и ниже черепа и перекрещенных костей, ниже надписи этой чертит карандашом:

– Скажи, Коля, – спросил Виль, – а тебя в школе никогда не называли Мюнхгаузеном?

– Нет, а что?

– Да, видишь ли, мамонт-то животное травоядное…

– А все равно страшно…

– Конечно, такую махину увидишь – испугаешься. Просто ты все интересно придумываешь, хоть и неправда, а интересно.

– Хочешь, я подарю тебе шнурок? Заветный? На память?

А Милочка в ту ночь спала плохо. Она ворочалась и стонала во сне. Дежурный робот-автомат нажал кнопку тревоги, и в школьную спальню вошел обеспокоенный учитель. Он поставил на стол ящичек, похожий на плоский телевизор, поднес к голове девочки тонкую ниточку антенны.

На экране поплыли смутные очертания пейзажей и предметов. Потом возник лес, дом отдыха «Елочки», встревоженные лица папы Спиридонова, мамы. Ночной побег. Огей, поющий свою песенку, он же мечущийся в бреду, охота на мамонта, погоня…

– Да, – сказал учитель. – Такие переживания и взрослый бы не всякий выдержал. Надо вернуть их в двадцатый век. Пусть это случится послезавтра, в День Детей.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, в которой приводятся страницы из дневника профессора многих наук.

Утром Милочка – вторая девочка из будущего, принесла круглую сиреневую коробочку. В ней, свернутая в рулон, лежала пленка.

– Это тебе, – протянула подарок девочка.

– А что там такое? – спросил Колька.

– Дневник профессора многих наук Николая Тимофеевича Спиридонова.

Можно представить волнение брата и сестры: сейчас они узнают о своем прадедушке то, чего даже не знает еще ни их отец Петр Васильевич Спиридонов, ни мама, вообще никто в Прибайкальске, а главное, – им откроется секрет Машины Времени, и, может быть, они узнают, наконец, как им вернуться домой.

Виль достал из шкафа микрослуховой аппарат, вставил в него пленку. Аппарат имел удивительную особенность: по почерку он мог восстанавливать голос человека. Если же на пленку была снята не рукопись, а книга, он читал ее приятным ровным тоном автомата.

Щелкнул выключатель. Послышался негромкий высокий голос. Человек говорил, нажимая на «О», что выдавало в нем волжанина.

«…Сегодня опять у меня был обыск. А все козни проклятого ресторатора. Забыть не может, как я выиграл у него сто рублей. Сам-то глупец: задумал похвастаться, время остановил, выкомаривал. А перед кем, извольте спросить?

…12 июня 1898 года.

Снова пришлось вернуться из тайги, с моего заветного местечка на Кынгырге. Какие здесь великолепные места! Не в Крым, не на Кавказ могло бы человечество возить свои немощи, да здесь пока пусто, безлюдно, разве бурят-охотник случайно забредет сюда, гоняясь за баргузинским соболем. Шумят сероводородные источники – аршаны, бьется река Кынгырга в мраморном ложе, и тайга, тайга… Машина Времени уже работает. Боже мой, как это великолепно – отравляться в плавание по океанам веков. Вчера побывал в Прибайкальске прошлого века. Еще целы были крепостные башни, сложенные из крепких лиственничных стволов. Грязь на улицах неимоверная.

Хоронили Григория Шелехова. Собрался весь город. Плакала безутешная вдова, молодая еще совсем женщина. Горожане разговаривали меж собой негромко, скорбно, рассказывали о его напористом характере, о небывалых подвигах, о предприимчивости. У него открытое широкое лицо и руки мужика. Неужели это тот самый человек, что покорил моря, изведал радости первооткрытий и горечь неудач?

Сибирь хоронила большого человека, столько сделавшего для славы России, открывшего и заселившего Аляску, построившего там форты, укрепленные крепости, города…

Только один я в небольшом этом городе, городе купцов и ремесленников, только один я во всей огромной России и необъятном мире знал, чем закончатся победы Григория Шелехова потом, через десятилетия после его смерти. Я знал, что многие его труды, все нелегкие тысячи километров, которые проплыл он на парусниках и прошел пешком, открытия, которые подарил он родной стране, будут зачеркнуты одним росчерком пера. За пустяковую сумму русские цари продадут Аляску Соединенным Штатам Америки.

Я шел в похоронной процессии, все с удивлением рассматривали мой современный костюм, почитая меня за иностранца, я шел и думал: как хорошо, что человек не может заглянуть вперед, не может пережить свою смерть, чтобы увидеть потом такой печальный итог трудов своих.

Машина моя, к сожалению, работает несовершенно – плохо, архиплохо. Пока я могу уходить в прошлое, да и то на один век, не больше. Вот и пришлось мне вернуться в Прибайкальск, дабы найти кое-что столь мне необходимое.

15 июля 1898 года, 2 часа пополудни и…

У меня все время такое ощущение, что за мной кто-то следит. Хозяин ресторана «Крит», толстая подлая свинья, донес, должно быть, на меня в полицейскую управу. Чего только он, видимо, не написал в доносе своем, как не размалевал меня. И вот теперь обыски тайные, слежка… Хорошо, если здесь, в городе, только. А если и там?

21 июня 1898 года.

Наконец я снова в своем затишье. Дела идут на лад. Машина моя начинает меня слушаться. Вчера, правда, сдал почему-то обратно-временный ход, и я едва вернулся из мезозойской эры: вероятно, многовато хватил – сорок миллионов лет! Это после одного века-то!

Да, чуть не стал я пищей всяких там «завров»! Зато теперь воспоминаний хватит на всю жизнь. …Я видел океан. Он плескался там, где стоит теперь деревянный Прибайкальск, покоящийся на семи холмах, как Москва… Берега древнего моря поросли папоротником в человечий рост. Кущи высоких деревьев с острыми тонкими листьями, похожими на расплюснутые елочные иголки, шумели под сильным ветром. И слышались глухие удары – это падали на землю гигантские, пахнущие смолой шишки. И тотчас же вслед за ударом по высокой мягкой траве проходила дрожь и выползало чудовище с плоской зубастой головой, набрасывалось на шишку – и только хруст стоял вокруг.

Над кустами, увешанными блестящими капельками росы, над верхушками деревьев носились первоптицы – ученые в наши дни называют их археоптерикс, по-гречески. Но вдруг все смолкло. Притаились хищные, метровой длины ящеры, злые, как тысяча полицейских. Птицы притаились между ветвей. Над лесом пронеслась гигантская тень, будто огромная летучая мышь закрыла солнце. Вот это был ужас – кем-то рассерженный птеродон, летающий ящер, бросился на землю поблизости от меня. Я едва успел отскочить в сторону, спрятаться за непробиваемое стекло своей Машины. Отсюда я смог подробнее рассмотреть чудовище. У него были клинообразные зеленовато-коричневые крылья, каждое метра три-четыре длиной. Плоская голова с усеянной крепкими зубами пастью была похожа на невероятных размеров раскрытый медицинский пинцет. Голова заканчивалась заостренным рогом. тоже плоским, словно расплющенным. Зло уставились на меня красные немигающие глаза. Две тонкие лапы с пальцами без перепонок были нелепо скрючены под животом.

Вот бы нашим провинциальным обитателям узрить такую картину! Подлетает такой птеродон к паршивому ресторанчику «Крит», поднимает его за крышу и швыряет прочь в тартарары… Однако же досадил мне сей субъект, хозяин ресторана, что я его даже сейчас припомнил.

Птеродону, видимо, очень хотелось докопаться до истины, что за зверь им еще непробованный прячется от него. Стал он клювом долбить стекло. Вижу-дело плохо. Силища-то у него какая! Нажал я на рычаги, а Машина-то моя мертва. Ну ни с места. Тут-то у меня засосало под ложечкой. Все, думаю, Николай свет Тимофеевич, тут тебе и смерть пришла. И с такой силой от отчаяния нажал я на рукоять, что потерял сознание… А когда пришел в себя – оказался в своем мраморном доме над рекой Кынгыргой.

Нет, надо еще и еще раз проверить Машину. А то, чего доброго, застрянешь где-нибудь среди прошлых веков, как и лифте между этажами.

28июня 1898года.

Опять за мной следят.

Ходил сегодня к хозяину ресторана «Крит». Спрашиваю:

– Чего вам от меня надо? Если жалко вам проигранных мне денег, так возьмите вдвое больше, только отвяжитесь.

Взял он, сволочь, деньги. А у меня их не так-то много и осталось. Ну да спокойная работа все искупит, все. Да, взял он деньги и говорит:

– Ежели бы дело только в ста рублях – бог с ними бы. А то ведь опозорил ты меня, клиенты меня уважать перестали, не ходят теперь в ресторан. Скоро по миру пойду.

Врет ведь, как самый паршивый пес! С того вечера, как он меня вопреки желанию своему бифштексом попотчевал, отбоя у него нет от клиентов И все поближе к ночи собираются, авось фокус-то повторится. Он и намекнул мне, дескать, повтори историю-то и отстану от тебя.

Сегодня снова рылись в моих бумагах на столе. Мне дочка хозяйская сказывала. Жалеет она меня. Пришлось уничтожить ключ к отправлению и ключ к возвращению, зашифровать. Видит бог, первый раз в жизни стихи пришлось написать. Зато теперь надежно.

Стихи:

Да, дела мои неважные. В городе распустили слухи, что связан я с сатаной. Другие ни в бога, ни в черта не верят, а туда же – болтают что ни попало. Уже возле мраморной моей лаборатории – пронюхали-таки – вертелся какой-то весьма подозрительный тип. Вырядился в охотничьи доспехи, но видно, что за птица. Ох, чует мое сердце: быть беде.

Решил спрятать сей дневник, карту также, но в другое место: ежели найдут одно – не найдут другого. На днях привезу все расчеты свои и тоже припрячу…»

Голос смолк. И долго еще не решались заговорить ребята. Перед глазами Кольки стояли развороченные взрывом мраморные стены, засыпанные землей залы, березка, растущая на камне.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, в которой Колька обретает крылья и побивает рекорд высоты.

Только внешне крылья казались простыми. Гладкая, туго натянутая на тонкий каркас пленка. Ремни для крепления к плечам. Золотистый обруч, который надевается на голову, соединен с крыльями почти невидимыми сверхпрочными проводничками. Вот и все. Но если вскрыть яркую пленку и заглянуть внутрь – увидишь устройство необыкновенной сложности: преобразователь, получающий приказ и преобразующий его в движение – основной узел конструкции. Достаточно только подумать, и мысль будет воспринята аппаратом, превратится в нем в электрический ток, который в свою очередь оживит двигательную систему. Тогда крылья взмахнут, и ты легко поднимешься в воздух. И станешь парить, как птица. Но сперва нужно научиться сосредоточивать волю свою на чем-нибудь одном. Очень трудная задача. Особенно для Кольки Спиридонова. Конфуз, произошедший на уроке труда, он помнил крепко.

Но так хочется летать!

Спиридонов отправился в спортивный магазин, если это можно назвать магазином: бери, что хочешь, денег платить не нужно, каждый берет только то, что ему действительно нужно. Людей, ничего не производящих, в стране нет. Колька выбрал себе крылья побольше – надежнее как-то.

– Только ты смотри: пока не привыкнешь парить, руководить крыльями – не смей думать ни о чем, кроме полета. Нужно тебе вверх – думай: «Хочу вверх», нужно тебе вниз – думай: «Хочу вниз!» Понял?

Виль еще раз проверил крепления, поправил у Кольки на голове золотистый обруч.

– Что это ты себе, между прочим, крылья выбрал великоватые?

– Ничего! Из больших не выпадешь!

– Ну что? Летим?

– Летим, летим! – закричал Спиридонов. И подумал: «Хочу вверх!» Крылья взмахнули, и мгновенно Колька очутился где-то под облаками. И так как он не отдал команды «прямо», «влево», «остановка», «парение», то крылья поднимали его все выше и выше. На высоте двухсот метров покачивалась привязанная к цветным шарам табличка: «Подниматься выше запрещено. Опасно!!!» Однако остановиться Колька уже не мог. Он пролетел запретную линию, пулей проскочил мимо контрольного небодорожного поста. От страха все в нем остановилось, и мысли словно навсегда покинули голову.

– Что ты делаешь! – кричал ему Виль. – Опускайся! Слышишь? Опускайся.

Но Колька пробил головой облака и совершенно мокрый вынырнул к солнцу. Облака остались где-то внизу. Казалось, белоснежная равнина, устланная легчайшим пухом, тянется до горизонта. Иногда она разрывалась голубыми провалами воздушных озер с такой прозрачной водой, что на невероятно далеком дне видна была щетинка леса. А какие переменчивые горы вырастали из облаков – то они были похожи на замерзших диких зверей, на гигантского роста ящеров, на полярных медведей. То прозрачные башни небывалых замков выплывали ему навстречу. То клубились ослепительные вершины вулканов, извергающих белый пар и белую лаву. Но все это сказочное великолепие оставалось внизу, а Колька летел бог весть куда, пробивая головой облака – слой за слоем.

Кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы не Виль.

Он вскочил в небомобиль – своеобразный скоростной такси-вертолет, – захватил с поста дежурного регулировщика, уже не раз спасавшего зарвавшихся летальщиков, и они, набрав приличную скорость, догнали Спиридонова в тот самый момент, когда он проходил очередной слой облаков. Там был порядочный мороз, и промокший насквозь Колька был похож на летящую сосульку. Он видел, как мельчайшие капельки воды в облаках превращаются в снежинки, как начинают они тихо кружиться в воздухе и падают вниз, чтобы растаять и долететь до земли дождем.

– Что ты делаешь? – закричал ему Виль. – Садись быстрее, а то замерзнешь и упадешь!

«Упаду!» – с ужасом подумал Колька, попытался влезть в небомобиль, но вдруг стремглав полетел вниз: крылья выполнили приказание.

Через секунду-так показалось Кольке-облака были уже высоко-высоко, навстречу Спиридонову летела земля, но он вконец растерялся. Крылья были великоваты – ведь он выбрал их не по размеру, – поэтому снижался наш герой не плавно, а выделывая такие сальто-мортале, кувыркаясь и переворачиваясь через голову, точно готовился выступать в цирке. Вот уже лес из щетинок превратился в высоченные деревья, как пики, устремленные вверх. И каждая из этих пик была направлена на Кольку Спиридонова, так бесславно заканчивающего свою жизнь.

И тут, стукнувшись о что-то мягкое, невидимое, Колька подпрыгнул вверх, опять свалился, опять легонько стукнулся и снова взлетел, но уже пониже. Так подпрыгивая, он вдруг понял, что путь к земле ему преградила тончайшая, эластичная, почти невидимая сетка.

Сверху раздался голос Виля:

– Не бойся! Сейчас подтянем тебя к небомобилю и вернемся домой!

– Это я-то боюсь?! – закричал Колька, краснея от стыда. – Может, я устанавливал рекорд высоты на крыльях этого типа и еще по затяжному падению!

И он легко взмыл на крыльях, сделал несколько фигур высшего пилотажа. Даже Виль с дежурным небодорожником удивились: вот это умелец!

А Кольке и в самом деле было теперь не страшно. И даже не потому, что под ним сетка. Ее убрали, а крылья уже слушались Спиридонова. Он летел с Вилем и даже мог позволить себе шутить и рассказывать, как он сейчас был на седьмом небе. Удивительно: крылья были послушны! Ура! Ура!

Виль восхищался мужеством и выдержкой друга. И думал: «Он впрямь, наверное, ставил рекорд. Ведь хватило же у него смелости из двадцатого века махнуть в каменный, а из каменного – к нам!» Все было бы хорошо, и на земле Кольку наверняка ждали бы и лавры чемпиона и неудовольствие органов небодорожной инспекции, если бы не одна история.

Возвращаясь домой, мальчики пролетали над всем городом. Он сверху мало походил на города, которые видывал Колька в своем двадцатом веке из иллюминаторов самолета ТУ-104. Скорее это было восемь городов, разделенных между собой широкими лесными полосами. Они были расположены, как стороны восьмиугольника, центром которого была административная часть города, где размещались театры, различные учреждения, институты, школы-студии, большие магазины – туда направлялись заказы по радиотелефону и автоматические продавцы развозили все необходимое по домам.

Посредине административной части города лежала просторная восьмиугольная площадь, уже знакомая Кольке. От нее отходило восемь широких проспектов: Северный – сосновый, Южный – пальмовый, и все остальные, как вы уже знаете, были засажены деревьями какой-либо одной породы – дубами березами, вишнями, акациями Каждый такой зеленый проспект связывал центр города с одним из районов.

– Неподалеку от Главной площади ступеньками уходила вниз чаша стадиона. Там носились по полю маленькие фигурки, а мяч был похож на прыгающую точку.

Надо сказать, что в древнем Прибайкальске – для 30970 года он и в самом деле был древним! – не было более заядлого болельщика, чем Колька Спиридонов Поэтому пропустить матч было свыше его сил. Они приземлились на трибуне, отыскали два свободных местечка рядом и уселись Матч был интересный: Чехословакия – Япония. Команды не уступали друг другу в пластичности и быстроте, меткости ударов и отменной вежливости Виль болел за Японию, Колька – за Чехословакию. Поэтому между ними, как это бывает частенько на матчах, как бы выросла невидимая стенка – они стали спортивными противниками. Виль отстегнул крылья, предложил то же самое сделать Кольке, но на поле была острая ситуация и Спиридонов только досадливо отмахнулся. Команда Японии, пробив защиту, вышла на прямую у ворог Чехословакии. Но в воротах стоял классный вратарь. Он легко подпрыгнул и взял мяч в самом правом уголке, куда хитро направил его японец.

Через пять минут увлеченный динамичной игрой Спиридонов и вовсе забыл о крыльях. Но они сами напомнили о себе.

– Гони! Гони! На тот край поля! – закричал Спиридонов. увидев, что игрок с восьмеркой на спине медлит, когда спра ва у японцев наметилась слабинка. И тут же, сам того не заметив, Спиридонов оказался на правой трибуне.

– Вперед вперед! – кричал он, и крылья несли его вперед.

Зрители на трибунах смотрели теперь не на поле, а на странного болельщика, носящегося вслед за мячом: мяч налево – болельщик налево, мяч направо – болельщик направо.

– Эй вы, лапти-кричал он. – Мазилы! Разве так бьют!

– Мальчик с крыльями, – ровным голосом объявил по радио судья. – Вы мешаете игре!

– Бей! Бей в ворота! – закричал в этот момент Колька, но вместо мяча сам оказался в воротах японцев. Пролетев над вратарем, Колька запутался в сетке и повис на крыльях у самой верхней перекладины в левом углу.

Стадион хохотал.

Двести тысяч болельщиков никогда еще не видели такого зрелища. Смеялись болельщики в Чехословакии и Японии – они видели все на экранах телевизоров, над Колькой Спиридоновым, «красой и гордостью» шестого класса 117 Прибайкальской школы, смеялась вся Земля.

А когда все успокоились, Колька единогласно был удостоен высочайшего звания «Лучший болельщик сезона».

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, в которой Колька Спиридонов произносит прощальную речь.

УТРЕННЕЕ РАДИО:

Передаем важное сообщение.

Еще одна загадка науки.

Экспедицией Всемирного археологического объединения в районе Байкала найдена новая стоянка первобытного человека.

От других поселений человека каменного века, описанных в специальной литературе, эта существенно отличается: одежды женщин, сделанные из шкур, фасонами своими напоминают более поздние эпохи. Самой большой неожиданностью оказалось захоронение человека немолодых лет, в котором обнаружен камень с надписью на русском языке «МИЛА+ОГЕЙ=ЛЮБОВЬ». В этом же захоронении найдены окаменевшие растения, отдаленно напоминающие чеснок и своеобразное, тонкой работы ожерелье из клыков диких зверей, одной из «бусин» которого является… перочинный нож с пластмассовой ручкой, изготовленный артелью «Металлист» города Прибайкальска в 1969 году. На одной из зеленых пластинок отделки слабо видна надпись: «К Спир…»

Детальнейшие исследования показывают, что стоянка прежде НИКОГДА и НИКЕМ не раскапывалась, тем более странным и необъяснимым кажется появление в ней камня с надписью, ножа, сделанного в двадцатом веке. Тайна ждет своего разрешения. Что скажет наука?

– Огей, – воскликнула Милочка. – Это Огей! И она заплакала.

– Ладно уж, – насупился Колька, стараясь скрыть, что и сам готов разреветься, – не могут же люди жить несколько десятков тысяч лет.

УТРЕННИЕ ГАЗЕТЫ :

Кибернетическая машина разгадывает тайну древнего ученого!

Ключ к шифру найден!

Стихи оказываются математической задачей!

Милочка-вторая:

– Значит, все? Значит, они могут уехать?

– Да, пожалуй, теперь смогут. Хотя не ясно: какое решение подсказывают стихи? А вдруг это очень конкретные возможности, век, два века. Ты же слышала рассказ профессора многих наук. А вдруг такой полет в будущее– случайность?

– Нет, они уедут, и это очень грустно.

ДНЕВНОЕ РАДИО:

Новые находки на Байкальской стоянке На Байкальской стоянке первобытного человека продолжаются раскопки. Каждый метр исследованной поверхности (ученые осматривают пещеры и площадку перед ними сантиметр за сантиметром) открывает все новые и новые загадки. На стоянке обнаружена полуистлевшая жильная сеть своеобразного плетения.

Едва мы успели передать только что слышанное вами сообщение, как на стол диктора легла телеграмма. Внимание. Читаю:

«Немыслимая сенсация: среди черепков глиняной посуды на стоянке первобытного человека обнаружен электрический фонарик, сделанный, судя по марке, прибайкальской артелью «Точная механика».

– Вещи двадцатого века в реликвиях палеолита? – этого не может быть, потому что не может этого быть! – заявил в интервью, данном нашему обозревателю Вездепоспелову академик Умапалатинский. – Срочно лечу на раскопки, – добавил он, бросая в чемодан по рассеянности пеленки своего правнука.

ДНЕВНЫЕ ГАЗЕТЫ:

Три цифры нашла машина. Найти четвертую это может сделать только человек.

Решая загадку старого прибайкальского профессора, электронная машина нашла, что если взять первые буквы первого четверостишия – К, Т, И, С и заменить их цифрами, соответствующими порядковому номеру буквы, мы получим, сложив числа, 55. Сосчитав количество букв четвертой, выделенной особенным шрифтом строки, получим 24. Теперь от 55, отняв 24, получаем ряд 55-24-31. Такую же операцию машина проделала со вторым четверостишием и получила еще один ряд: 50-29-21. Код сверен со счетным устройством Машины Времени ОН СОВПАДАЕТ! Но.

Судя по всему должно быть в первом и во втором ряду еще по одному – четвертому числу УКМ – Универсальная кибернетическая машина дать ответ на этот вопрос не может. Судьба Милы и Николая Спиридоновых, наших гостей из XX века, сейчас в ваших руках, ученые-математики и математики-любители. Ждем ваших гипотез!

– Учитель, – сказал Колька. – Это мой нож и фонарик.

– Твои?

– Я сейчас все объясню.

И день стал похожим на калейдоскоп. События, события, события…

…Пресс-конференция в Академии наук.

Колька рассказывает всю историю с Машиной Времени: как он испугался кошки, как бежали они с Милочкой лесом, как попали к первобытным. А Милочка сидела в президиуме и удивлялась: Колька рассказывал все точнехонько, на удивление. Не фантазируя, не привирая, и даже не хвастаясь – все без утайки.

– И тогда он похитил у меня фонарик, – говорит Колька.

– Да, это так и было, – подтверждает Милочка.

Портреты Кольки и Милочки рядом с портретами космонавтов, вернувшихся из далекой галактики.

И в каждой газете сообщение:

ЗАВТРА ПУТЕШЕСТВЕННИКИ ВО ВРЕМЕНИ ОТПРАВЯТСЯ В СВОЙ ДВАДЦАТЫЙ ВЕК!

– А сегодня, – сказал учитель, – так и быть, отменяю наказание, данное Вилю, и предлагаю вам, Милочка и Коля, в последний раз взглянуть на Землю трехсотого столетия.

…Они видели города, сверкающие на солнце пластмассой, стеклом, искусственным камнем Они увидели ракетодромы, из которых уходили в небо маршрутные звездопланы. Пролетали над Беринговым проливом, перегороженным плотиной, над Заполярьем, где собирали урожай винограда, над океаном, на котором покачивались плавучие города. И Колька с гордостью подумал, что многое из этого было задумано и начало исполняться еще в его древнем двадцатом веке.

– Смотрите, смотрите! – закричал он вдруг, увидев внизу материк с мучительно знакомыми очертаниями. – Африка!

– Да? – с удивлением посмотрел на него Виль. – В ваши дни это называлось Африкой?

– По-моему, это Австралия, – тихо сказала Милочка и покраснела. «Сейчас Колька начнет оправдываться, что-нибудь придумает. Я же его знаю!»

– Виль, – тихо сказал Спиридонов, – Виль, я не должен был попадать в будущее, это произошло случайно. Сюда бы надо отправить отличника. И вообще, я не такой уж хороший… А, да что там! – Я просто плохой ученик там, в нашем двадцатом веке… Это, конечно, Австралия, я ошибся… У меня ведь в табеле двойка по географии и еще переэкзаменовка…

– А что такое «переэкзаменовка»? – спросил Виль.

– Надо возвращаться, – сказала Милочка, чтобы скрыть смущение брата. – Скоро мы будем дома!

ВЕЧЕРНЕЕ РАДИО: ЧЕТВЕРТОЕ ЧИСЛО НАЙДЕНО! Юный математик школы-студии 20035 доказал, что дополнительным, четвертым числом должны быть написанные рядом порядковый номер года, куда отправляются путешественники, номер месяца, дня, а также часы и минуты.

…И грянул марш.

И заполнили улицы города праздничные толпы людей.

И снова стены зданий превратились в гигантские видеофоны. Париж и Мельбурн, Лондон и Токио, юг и север, запад и восток устремили взоры сюда, к этой широкой восьмиугольной площади.

Посредине ее стояла украшенная цветами Машина Времени.

– Скажите мне точно дату, когда вы ушли в лес.

– Двадцатого августа, учитель, – ответил Колька.

– А время?

– Точно три ночи.

– Нет, было уже десять минут четвертого, – поправила Милочка, и Колька не стал с ней спорить.

Теперь вы, должно быть, понимаете, почему папа, проснувшийся в пять минут четвертого, не увидел детей, а мама, которую Петр Васильевич разбудил через пять минут, увидела их.

– Значит, в три часа десять минут, – уточнил учитель.

– Да! – в один голос ответили брат и сестра.

Потом их проводили на трибуну. Они глядели в нарядную толпу, а люди все слетались. Тут Виль дернул Спиридонова за рукав:

– Тебе надо сказать несколько слов.

– Мне?

– Ведь это ты уезжаешь, – засмеялся учитель.

Колька обвел глазами наполненную народом, весело шумящую площадь и видеофоны, на экранах которых виднелись дальние города.

– Друзья! – сказал он. – Нам очень понравилось у вас, в будущем. И мы бы никогда не покинули его. Но если бы все люди на земле захотели бы вот так сразу переселиться в будущее – ничего бы не получилось. Не получилось бы, потому что будущее ведь нужно же кому-то строить. Там, в нашем веке, в двадцатом, веке трудном, но удивительном, начинается вся эта красота. И там, в нашем двадцатом веке, – он для вас далекое прошлое, – нас ждет еще школа, а потом тысячи строек, там ждут нас наши друзья и наши учителя…

– …И мама с папой, – добавила Милочка.

1971