mASIAfucker

Самарканд — Термез (Время в пути: 9 часов)

На пятый день моей жизни в гостинице туда для проверки пришли милиционеры, и из отеля я вылетел вон.

Милиционеры были довольно вежливы. Прежде чем попросить у меня взятку, они долго жали руку, расспросили о семье, угостили минеральной водой. Да и размер взятки был смешным. Просто именно к этому времени поменянные у спекулянтов узбекские деньги кончились, а оставшиеся доллары все были в крупных купюрах.

Я ужасно злился на азиатскую милицию. Если бы они просто подходили и объясняли: «Знаешь, парень, мы тебя здесь не ждали, ты нам не нравишься, узбеков в твоей стране бьют… так что по совокупности ты должен уплатить такую-то денежку…» — это бы вполне меня устраивало… но их бесконечные улыбки, рукопожатия, многозначительные паузы… это выматывало меня.

В Петербурге меня последний раз забирали в милицию довольно давно. В кожаных джинсах, черной куртке с капюшоном и в ботинках на толстой подошве я пытался шмыгнуть в метро. Дорогу преградил пузатый постовой. Он предложил пройти в пикет, а там спросил, нет ли у меня с собой оружия или наркотиков.

— Нет. Ни того, ни другого.

— Все из карманов на стол.

Я выложил все из карманов на стол. Помимо ключей, сигарет и мелочи в моем кармане лежал небольшой пакетик, свернутый из газетного листа. Небольшой аккуратный пакетик.

Постовой улыбнулся улыбкой счастливого человека:

— Ну вот! А ты говоришь — нету! Признаешь, что это твое?

— Признаю. Только не мните.

— Почему?

— Вам не понравится.

Постовой развернул пакетик. Он перестал улыбаться.

Объясню. Дело в том, что у меня дома живет мягкотелая аквариумная черепашка-трионикс. Кормить ее следует штукой, которая называется «мотыль», а по сути — живыми червяками.

Постовой первый раз видел человека, который носит в кармане завернутых в газету живых червяков. Он отпихнул пакет от себя и сказал, чтобы я убирался.

Упаковав рюкзак, я дошел до автовокзала и внимательно изучил расписание. Было понятно, что ни в одну гостиницу Самарканда меня больше не пустят. Поэтому теперь план состоял в том, чтобы купить билет до самого дальнего населенного пункта и переночевать в автобусе.

Следующим вечером можно купить билет назад и так, катаясь, проводить каждую ночь. Получалось даже дешевле, чем гостиница.

Весь день я копил усталость, как пенсионеры копят мятые рубли на собственные похороны. В автобусе мне просто необходимо было вырубиться. Я бродил по жарким улицам, валялся на подушках в чайханах, взбирался на каждый холм, который попадался по пути…

К девяти вечера я все-таки поменял немного денег и отправился на автовокзал. Спустя еще час мой автобус отправился в сторону афганской границы, в город Термез.

Никогда в жизни не поверил бы, что буду ехать по направлению к Афганистану добровольно… я ведь 1970 года рождения… мой призыв был последним из всех, что отправлялись в эти края на военных самолетах.

Автобусы дальнего следования в Узбекистане бывают двух типов: подороже и подешевле. Отличаются они только культурной программой.

В первых имеется видеомагнитофон, который можно всю ночь смотреть. Репертуар состоит из индийских мелодрам или любительских съемок со сценами расстрелов и пыток русских солдат в Чечне. Узбеки предпочитают индусов.

Во вторых видеомагнитофона нет. А чтобы пассажирам не было скучно, водитель нанимает музыканта с национальным инструментом… не знаю, как называется… такая гитара со здоровенным грифом… и он всю ночь поет свои песни.

Таких нюансов я не знал. Мой автобус оказался из дешевых. Чертов муэдзин сидел прямо у меня за спиной. Его вокал напоминал конкурс «А вот кто сумеет с помощью губ, языка и нескольких пальцев издать наиболее причудливый звук?».

Я готов был приплатить ему, чтобы музыкант заткнулся, но он на меня не реагировал. Вокруг, распахнув рты, спали узбеки. Чувствуя, что сейчас завою от ярости и отчаяния, я курил одну сигарету за другой и так и не заснул.

На остановках я вылезал наружу и переводил дух. Один раз ко мне подошла тощая нищенка. Лицо она прикрывала платком, а в другой руке женщина держала ржавый дуршлаг, внутри которого тлели ароматные травки. Окурив меня дымом, она молча протянула ладошку за деньгами.

Когда до Термеза оставался какой-то час езды, у автобуса взорвалось колесо. Скорость была не очень большая, водитель вырулил, мы не перевернулись.

В салоне поднялась такая пыль, что я не видел даже спинку предыдущего кресла. Громко орали дети. Водитель аккуратно притормозил у обочины.

Национальный музыкант на полуслове заткнулся. Я надеялся, что, когда автобус тряхнуло, он проглотил свои золотые зубы. Все отправились смотреть, как водитель будет менять камеру, а я, наконец, заснул.

Проснулся с трудом. Это было правильно: заснул с трудом… проснулся тоже с трудом. В салоне было так жарко, что, пожалуй, стоило бы написать, будто в этой главе я умер, и закончить сей скорбный труд.

Я выбрался наружу и спросил узбеков, сколько времени мы будем еще стоять. Один сказал — час, а второй — три часа. Интересно, что ребята были уверены, будто говорят об одном и том же временном интервале.

Забрав из автобуса рюкзак, я отошел от автобуса на сотню метров и начал ловить машину. Она поймалась быстро. Доехать до Термеза договорились за восемь тысяч узбекских сум, что составляло приблизительно $0, 80.

В магнитофоне опять играла турецкая музыка… правда, прислушавшись, я узнал в ней песню Стинга «Desert Rose». Я впихнулся на заднее сиденье, между мужчиной в тюбетейке и женщиной, тоже в тюбетейке.

Несмотря на платье и шаровары, у женщины была знойная нога. Там, где ее нога соприкасалась с моей, иногда начинала виться струйка дыма.

Только на подъезде к городу я заметил, что дама беременна. При том, что выглядела она лет на сорок пять. То есть, по местным понятиям, ей следовало уже готовить внуков к свадьбе.

Разумеется, водитель поинтересовался, откуда я, подробно рассказал о своей семье и расспросил о моей. Иногда он обращал мое внимание на мелькающие за окном достопримечательности:

— Здесь у нас трасса. Во все культурные страны попасть можно.

— Это в какие?

— В Турцию. В Иран…

Один раз нас обогнал военный джип с американскими номерами. Чем южнее мы продвигались, тем чаще начинали попадаться блокпосты. За пятьдесят метров до поста нужно было остановить машину, заглушить двигатель, потом завести его снова и со скоростью пешехода двигаться вперед. Жандармы с автоматами выглядывали из-за мешков с песком и провожали машину злыми взглядами.

Еще водитель пытался поговорить со мной о политике. О том, что во время последней афганской войны Россия, конечно, упустила свой шанс. Они, узбеки, на пару с американцами уничтожили талибов и скоро вместо России станут великой державой… я молчал и мечтал поскорее приехать.

На последнем перед Термезом блокпосту офицер милиции жезлом показал, что машина должна припарковаться, и велел всем выйти. Мой паспорт он рассматривал долго.

— Русский?

— Ага.

— Зачем сюда едешь?

— Если сюда нельзя ехать, то я разворачиваюсь и еду обратно, идет?

— Ты наемник?

Он убрал мой паспорт в карман и ушел за мешки с песком. Стоять на солнце было жарко. Вернее, очень-очень жарко. Попутчики молча смотрели на меня, и я сказал водителю, что, ладно… это мои проблемы… разберусь сам, а он пусть едет.

— Нет. Ты — гость. Я помогу.

— Как ты поможешь?

— Я с ним поговорю.

— Не надо. Езжай. Разберусь как-нибудь.

— Я же говорю, ты гость. Мы с ним поговорим по-узбекски, и он отдаст паспорт.

Водитель отправился вслед за милиционером и действительно скоро вернулся с моим паспортом в руках.

— Поехали.

— Он отдал паспорт?

— Поехали, по пути поговорим.

Все опять забрались внутрь машины и поехали дальше.

— Сколько он с тебя взял?

— Недорого. Я же говорил: договорюсь.

— Сколько?

— Двадцать долларов.

— ДВАДЦАТЬ ДОЛЛАРОВ?!

— Да. Он хотел больше, но я договорился.

— Fuck! Как вы мне все надоели!

— Почему?

Что я мог ему сказать? Что я прекрасно знаю: взятка самому высокопоставленному местному офицеру милиции не может составлять больше пяти долларов? Что мне отлично известно: у водителя просто не могло быть с собой такой суммы, как $20, потому что в Узбекистане это средняя зарплата за три месяца? Что мне надоело, когда меня грабят все встречные узбеки?

Водитель делал обиженное лицо и повторял, что я гость, а он просто выполнил свой долг и я, если не хочу, могу не отдавать ему деньги, это ничего не изменит, он будет по-прежнему хорошо ко мне относиться.

Я чувствовал себя смертельно усталым. Я отдал ему деньги. Еще через полчаса мы въехали в город.

Термез интересен тем, что именно здесь была зафиксирована самая высокая температура на планете: что-то около 53 градусов Цельсия. Узбекские пограничники варят выдаваемые им яйца, просто положив их на солнцепек.

Во времена Чингисхана и Тамерлана это был вполне приличный городок. Ко времени моего приезда город представлял собой дыру, чересчур грязную и заброшенную даже для узбекских клошаров.

Единственным источником существования здесь были несколько американских военных баз и граница с Афганистаном, через которую Россия гнала на юг гуманитарную помощь.

На Афганистан можно было полюбоваться невооруженным глазом. Течет вонючая речка, один берег — узбекский, а на другом национальным спортом всего лишь пятнадцать лет назад являлась игра в футбол головами русских военных.

Я вышел на главную улицу Термеза, и у меня сложилось впечатление, что главная улица является также единственной. Я побродил по пыльным кварталам. Осматривать здесь было нечего.

Единственное, чем я собирался заняться, — дождаться наступления вечерней прохлады и на автобусе поехать еще куда-нибудь… пока не знаю куда.

Под жутким солнцем время расплавилось, растеклось и потеряло способность к движению. Выбрав самое заброшенное и вроде бы необитаемое здание, я спрятался в его тени, снял кеды, задрал ноги и решил, что посижу здесь хотя бы полчаса.

Спустя приблизительно минуту выяснилось, что здание — единственная в Термезе действующая мечеть. Изнутри вывалилась толпа прихожан. Встав полукругом вокруг меня, они громко и по-русски начали обсуждать исторический парадокс: раньше в их городе неверных просто резали, а теперь… вот ведь странность!., белым бороду разрешают носить, а им, правоверным, не разрешают… почему так?

Я встал, обулся, забрал рюкзак и ушел. Мусульмане молча смотрели на мою спину.

Наступление прохлады я встретил во вполне приличного вида кафе. Там был сонный вентилятор под потолком, на стенах висели календари с тетками в лифчиках, а официантки носили пиво на подносах. Иногда, правда, по инерции пытались не нести поднос в руках, а поставить на голову.

У девушек были причудливые прически. Они им шли. Я имею в виду, что если бы девушки были лысыми, то это шло бы им гораздо меньше.

А главное, в кафе были русские. Представляясь, парни произнесли не Аладдин или Алибаба, а… вообразите!… Толик и Юра! Пожав им руки, я подумал, не зарыдать ли мне.

Парни служили в российском Министерстве по чрезвычайным ситуациям. Они возили медикаменты и теплые одеяла в Афганистан, а сами были родом с Сахалина. Я не знал, где это, но знал, что Сахалин — это почти дом.

Парни пили пиво и тоже были рады меня встретить.

— Давно ты здесь?

— Уезжал — застегивал ремень на первую дырочку. А теперь на третью.

— Путешествуешь?

— Пытаюсь убраться из этой дыры.

— В смысле?

— Заехал случайно. На поезде. А билетов, чтобы уехать, нет.

— Лети на самолете.

— Нет билетов.

— Нет билетов даже на самолет?

— Нет. Вернее, есть, но только в Ташкенте. А в Ташкент я соваться не могу. Боюсь. Там милиция.

— Неужели здесь нет билетов на самолет? Не поверю. Дай им денег. За двадцать долларов эти парни отнесут тебя до Москвы на руках.

— Я тоже так думал. Хрен! Они хотят $500. У меня столько уже не осталось.

— Поезжай автостопом.

— Ты видел местные таможни?

К пиву парням хотелось чипсов. Однако в этих краях никто не знал, что означает слово «чипсы». Летчики ругались с официанткой:

— У вас есть чипсы?

— Нет.

— Во всем Узбекистане нет чипсов?

— Были, но кончились.

— Во всем Узбекистане кончились?

Потом официантка все-таки продала парням то, что, по ее мнению, могло прокатить за чипсы. Блюдо было похоже на кусочки черствого лаваша. На чипсы оно похоже не было.

У парней были шелушащиеся от солнца рожи и светлые рубашки летчиков русской авиации. Они еще поболтали со мной, еще раз рассказали про то, что глупые афганские производители героина шьют из одеял, которые парни им раздавали, плащи, а потом сказали, что сейчас придут.

К моему столику подошли две девочки лет пяти. Не удивлюсь, если на самом деле им было лет этак 9 — 12. Тоненькие ручки. Чем-то зеленым покрашенные ногти. Они попросили у меня денег на хлеб. У меня действительно не было денег… вернее… в общем, я ничего им не дал.

Девочки стояли и смотрели на меня. Ножки у них были еще тоньше, чем ручки, и девочек слегка пошатывало. Одна была одета в белое пушистое платье… маленькая невеста. Раз я не дал им на еду, то девочки попросили попить минералки из моей бутылки, сморщили рожицы от газа и тихо-тихо исчезли.

Вернувшись, русские задали вопрос в лоб: я упомянул, что пятисот долларов у меня не осталось, но сколько же в этом случае у меня осталось?

— С какой целью интересуешься?

— Давай мы впишем тебя на наш самолет.

— Куда вы летите? На Сахалин? Что я буду делать на вашем Сахалине?

— Ты дурак? Купишь билет и через семь часов обнимешь жену.

— На Сахалине есть билеты до Петербурга?

— Там, брат, родина. Там все есть.

— А если нет?

— Ну, сиди здесь.

Семь часов… и обнять жену… мазефака, это казалось не более реальным, чем через семь часов голой рукой потрогать марсианский грунт.

За услугу парни попросили по $150 на каждого. У них были сосредоточенные лица серьезных бизнесменов. Мне были смешны их ужимки. Я жил в этой дыре почти неделю, я общался исключительно с узбеками, я почти что сам стал узбек… чтобы сбить цену больше чем в три раза, мне понадобилось меньше чем две минуты.

— Хорошо. Уговорил. Согласны.

— Но я заплачу только по прилете.

— Имей совесть. Мы не собираемся тебя обманывать. Заплати сейчас.

— А вы точно не собираетесь меня обманывать?

Я отдал парням зеленые купюры. Парни пересчитали их и заулыбались. Я сказал, что пусть они не забудут: они обещали, что купить билет до Петербурга с Сахалина не проблема, и если это все-таки проблема, то они, как авиаторы, должны будут меня оттуда вытащить.

Парни сказали о'кей.

Ночь я провел в зале ожидания. Я выкурил полторы пачки сигарет и пытался что-то читать, но слова не складывались в строчки, и я понятия не имел, о чем идет речь.

Аэропорт города Термеза был построен от силы лет тридцать назад. Теперь он разрушался. В холле и рядом со зданием лежали груды щебня. Руководство аэропорта пыталось сделать хорошую мину и замаскировать все происходящее под ремонт. На стенах висели объявления «Просим извинить за временные неудобства».

Объявления пожелтели от времени. Неудобства здесь были вечными.

Когда начало светать, я вышел из здания аэропорта. Нищие в чалмах поднимали глаза и долго смотрели мне вслед. На велосипедах катались дети. Им было не лень восемь раз подряд проехать мимо меня и тщательно рассмотреть мое непривычно белое лицо.

За порядком в районе следили уже не алчные милиционеры, а военные с бэджами «Служба безопасности».

В восемь появился краснорожий Толик. От него отлично пахло. Наверное, успел выпить уже с утра.

— Выспался?

— А что, похоже?

— Пройдешь все контроли с общим потоком. Сперва таможню, потом паспортный. Там билет не спрашивают, только документы.

— А если с паспортом будут проблемы?

— Прости, брат. Тут помочь тебе нечем. Ждем тебя час. Не придешь, мы взлетаем.

Встретиться договорились внутри, возле «Duty Free», сразу за линией антитеррористического досмотра.

Таможню я прошел быстро. Меня обыскал пограничник, обнюхали собаки, облучили аркой-металлоискателем и разрешили идти дальше. Оставался только паспортный контроль. Я предполагал, что с ним у меня возникнут проблемы.

Узбеков, шедших передо мной, пограничник спрашивал:

— Фамилия?!

Те в ответ выдавали фразу, состоящую не меньше чем из семнадцати слогов.

— Я сказал: фамилия?! Ах, это фамилия? Ладно, проходи.

Я засунул в щель под пуленепробиваемым стеклом свой паспорт.

— Получали ли вы регистрацию в Республике Узбекистан?

— Получал. Там есть отметка.

— Какого числа вы въехали в республику?

— Там написано. В прошлый вторник.

— Ваша регистрация давно истекла.

— Что же делать?

— Ничего. Разворачивайтесь.

— Куда?

— Вам придется вернуться в Ташкент и получить штамп о регистрации в центральном ОВИРе.

Через сорок минут «Антей» Министерства по чрезвычайным ситуациям Российской Федерации взлетал и отправлялся домой. За полет на этом самолете я уже отдал свои деньги.

От места, где я стоял, Ташкент находился на расстоянии семисот километров песков, духоты, нищеты и блокпостов, каждый из которых стоил мне $20.

С пограничником я разговаривал через бронированное стекло. В нем не было ни малейшей дырочки, в которую можно было бы запихнуть взятку.

Я вздохнул.

— У меня еще остались какие-то узбекские деньги.

— И что?

— Можно, я оплачу штраф здесь, на месте? Не в Ташкенте.

— Не положено.

Пограничник был русским парнем. Первым русским парнем, которого я видел в этих чертовых песках. Он был настолько русским, что даже ресницы у парня были белыми.

До вылета оставалось тридцать семь с половиной минут.

— Послушайте, вы же русский!

— И что?

— И я русский. Позвольте мне оплатить штраф здесь, на месте.

Парень молчал. Потом он сказал:

— Национальность здесь ни при чем.

Он щелкнул штампом «УБЫТИЕ» в моем паспорте и сказал, что я могу идти. Денег он так и не взял.

Над проходом, ведущим на летное поле, висел плакат: «Мы обязательно увидимся с Вами снова!»

Вот уж черта с два! Разве что вы припретесь ко мне домой. Но и в этом случае я встречу вас лишь разрывными пулями в живот.

Чуть ниже висел еще один плакат, сообщавший, что аэропорт награжден орденом имени Тамерлана. Рядом с ним начиналось огромное окно, а за окном на взлетной полосе стоял огромный, крашенный в серое, грузовой самолет американских ВВС.

Несколько дней назад я сидел непосредственно на гробе того, чье имя носил орден, и курил свои сигареты. В усыпальнице Тимуридов стояла большая прозрачная копилка для денежных пожертвований, и я (единственный живой человек во всем квартале) прикидывал, что украсть немного денег у молодца, ограбившего вселенную, — не будет ли это справедливо, а?

Сгнивший скелет Тамерлана лежит в мавзолее Гур-Эмир. Вернее, не весь скелет, а то, что осталось от него после эксгумации, проведенной русскими археологами в 1941 году.

Гробы других эмиров сделаны из белого мрамора, но Тамерланов гроб — из черного камня. На высоком шесте над гробом привешена грива его любимого коня. За последние полтысячи лет грива немного ссохлась и посерела.

Тамерлан так и не дошел до Москвы. Зато дивизии русского самодержца Александра Второго дошли до Тамерлановой столицы Самарканда.

Сгнивший скелет самодержца лежит в Петропавловской крепости. Вернее, не весь скелет, а то, что осталось от него после взрыва народовольческой бомбы на набережной Екатерининского канала.

Места, где были убиты другие самодержцы, ничем особенно не выделяются, а на месте, где разорвало Александра Второго, сегодня стоит похожий на мечеть православный Спас-на-Крови. Вокруг бродят японские туристы.

То, что присоединил к России Александр, сумели удержать те, кто расстрелял Александрова внука. Всадники комдива Фрунзе вырезали самаркандских басмачей, вывесили на бухарских минаретах красные флаги и подумывали, не сходить ли им походом на британскую Индию.

Сгнивший скелет комдива лежит у Кремлевской стены, которую собирался штурмом взять самаркандский эмир. Вернее, не весь скелет, а то, что осталось от него, после того, как сам комдив был зарезан сталинскими хирургами.

Так все и происходит. Все жили вовсе не долго и не очень счастливо, а потом умерли.

Где лежат скелеты, тех, кого вели в бой эмиры, самодержцы и наркомы, сказать трудно. Надгробий не сохранилось. Где будет лежать мой личный скелет — об этом я пока не думал… а где будет лежать ваш?., сыщется ли и для него свободное место?., скелеты усеяли землю, чуть копни — тут же заденешь чей-нибудь череп… в самом причудливом месте — самый причудливый череп.

Черепа выпускников Оксфорда лежат в индийских джунглях… черепа воронежских крестьян — в предгорьях Тянь-Шаня… черепа солдат микадо — на пляжах Полинезии… те самые черепа, которые с таким трудом разверзали ложесна матерей… внутри которых рождались миры… теперь это просто черепа… словно кто-то удачно щелкнул кием, и бильярдные шары раскатились по свету… Спроси их: ребята, что ж вас сюда занесло?… Промолчат, не дадут ответа.

Империи рушатся, как зубы в хорошей драке. В тех краях, откуда я столь позорно бежал, их успело возникнуть и развалиться не меньше дюжины.

Падение последней я видел своими глазами. Теми самыми глазами, которые закрыл в момент, когда транспортный борт российского МЧС оторвался от битком набитой черепами земли Средней Азии.