Маска: история Меллисы де Бриз

Глава 1

Колокол маленькой часовни во дворе приюта Святой Анны гулко прозвонил один раз. Время обеда.

— Сестра Генриетта! Я прошу вас разобраться немедленно в безобразной выходке своих милых воспитанниц! — старшая воспитательница, суровая сестра Марго, отнюдь не шутила. — Вызовите этих бесстыдниц ко мне!

Ее новое повеление касалось другой воспитательницы мадам Доминик, которая немедленно вышла из кабинета начальницы и бесшумно закрыла за собой дверь.

Молоденькая сестра Генриетта, воспитательница младшей группы в приюте для девочек, осталась и приготовилась дальше выслушивать сердитую проповедь сестры Марго. Та не замедлила заговорить снова.

— Уму непостижимо! Воспитанницы такого заведения воруют яблоки в деревенских садах! Вы распустили своих девчонок, сестра Генриетта! Вы позволяете себе вместо чтения Библии рассказывать им на ночь сказки. Вот к чему приводит подобное легкомыслие! Если бы я, как мужчины в трактире, могла позволить себе побиться об заклад, то я поставила бы сто ливров на то, что подобная мерзкая выходка не обошлась без участия мадемуазели де Бриз!

— Я не приняла бы вашего вызова, госпожа, — с улыбкой ответила Генриетта. — Ибо я также уверена, что без этой плутовки не обошлось.

— Как можно произносить это с умилением!? — всплеснула руками сестра Марго. — Эту дрянь де Бриз надо хорошенько выдрать и… Вот и они. Ну, что я вам говорила!?

Мадам Доминик пропустила в кабинет трех маленьких девочек лет восьми-девяти и снова бесшумно прикрыла дверь. Сестра Марго с торжествующим видом обернулась к сестре Генриетте. Та смиренно не поднимала глаз, но всё еще улыбалась.

Три маленькие преступницы в одинаковых серых платьях в разной степени украшенных черными и зелеными пятнами от земли и травы, поклонились госпоже начальнице. Две девочки изучали узор на полу, не смея глянуть на суровую сестру Марго. Крайняя слева, третья, насмешливо прищурив светлые глаза, следила за передвижениями начальницы и воспитательницы.

— Итак, мадемуазели! — внушительно сказала сестра Марго. — Мне известно о вашем прискорбном поведении. Признаёте ли вы, что забрались в сад господина де Шольма, лазали там по деревьям и рвали яблоки? Я слушаю вас, мадемуазели!

Мадам Доминик что-то зашипела, уговаривая, вероятно, признаться, "а то хуже будет".

Девочки молчали. Средняя из них, низко опустив голову, перебирала край завернутого передника, надетого поверх платьица, и собиралась заплакать.

Еще более сурово, чем раньше, сестра Марго потребовала ответа.

— Если вы действительно совершили подобную дикую шалость, лучше признайтесь сами. Я хочу знать, так ли это?!

— А что признаваться? — раздался насмешливый голосок. — Вы, если хотите знать, тряхните их за уши. Яблоки так и посыплются! — кивнула на своих подруг третья девчонка. Действительно, их нагруженные крадеными яблоками переднички и оттопыренные карманы, яснее всех слов свидетельствовали о содеянном.

Сестра Марго могла и не требовать их признания вслух. Но дело воспитания не позволило ей молчать. Теперь же, весь гнев начальницы обратился к третьей девчонке.

— А вы, мадемуазель де Бриз? Где ваши трофеи?

— Я всё съела, — чистосердечно и насмешливо ответила та. — Я же не думала попадаться с поличным.

— Вы все будете наказаны, — торжественно объявила начальница. — Проводите их в комнату, мадам Доминик, обедать им сегодня ни к чему. После я решу, как поступить с ними.

— Лучшее, что можно было решить, вы уже решили, — сказала громко та же девчонка. — Я так объелась, что думать не могу о столовой!

— Мадемуазель де Бриз! — взвизгнула сестра Марго. — Задержитесь для особого разговора!

Она сделала отпускающий жест остальным. Мадам Доминик — весьма полная дама, умевшая передвигаться абсолютно бесшумно, точно по воздуху, увела двоих девочек, оставив заложницей третью. Сестра Генриетта наконец решилась заговорить.

— Меллиса, как вы себя ведете! — тихо, почти шепотом, с укором сказала она.

Мадемуазель де Бриз пожала плечами и улыбалась.

— Ну вот что, — изрекла сестра Марго, — я уже устала от ваших выходок. Я приказала бы жестоко высечь вас, мадемуазель, но я этого не сделаю. Я превосходно знаю, что вы уникальный ребенок, на которого подобные меры не действуют. Единственный на свете, наверно!

Меллиса продолжала вызывающе улыбаться.

— Откуда вы знаете, вы же не пробовали, госпожа, — сказала она.

— Я предоставлю подобные опыты кому-нибудь другому! — заявила сестра Марго. — Вас я могу наказать иначе.

— Как? — любопытно спросила маленькая разбойница.

— Я лишу вас прогулок на целую неделю. И к тому же, раз вы не желаете обедать, ужинать тоже не будете.

— Всё?

— Имейте терпение, мадемуазель! — старшая воспитательница выдержала небольшую суровую паузу перед приговором. — К тому же… вы займетесь сейчас вышиванием и пока не закончите узор, не смейте выходить из рабочей комнаты. Вам ясно?

— О, нет! — воскликнула девочка, хотя ей всё было ясно. Теперь она помрачнела и даже готова была заплакать от злости.

Сестра Генриетта вмешалась:

— Но если ты раскаешься, госпожа начальница, может быть, немного сократит срок твоего заключения.

— Возможно, — милостиво обещала сестра Марго, видя наконец, что ее угроза оказала ощутимое действие на строптивую ученицу. — Мадемуазель, если вы раскаетесь и обещаете больше не устраивать подобных бесчинств, не лазить по деревьям, не красть яблок, тогда…

Меллиса шмыгнула носом.

— Я раскаюсь, — хрипло сказала она. И подняла растерянные глаза на сестру Марго. — Если вы, госпожа, откроете мне, в чем состоит больший грех: в краже яблок или в лазании по деревьям?..

Сестра Марго закатила глаза и подняла руки к небу.

— Нет, невозможно! Вы отвратительны, мадемуазель де Бриз! Вы… вы… как мальчишка! Убирайтесь немедленно с глаз моих и не смейте появляться в своей комнате, пока не закончите узор на салфетке! Прочь!

Девочка снова крайне недовольно пожала плечами; развернулась и молча вышла из кабинета. Дверь сердито заскрипела, потом тяжело захлопнулась.

— Я провожу ее, госпожа начальница? — улыбаясь, спросила сестра Генриетта.

Госпожа сердито кивнула.

— Я не могу бороться с этой бесчувственной негодяйкой! — выдохнула сестра Марго. — Вы станете святой, сестра, если в состоянии ее выдержать! А мои нервы совершенно расстроены. Я сообщу директору!

— Вы уже сообщали, госпожа, — напомнила сестра Генриетта. — На прошлой неделе.

— Ах, да! Увы, мадемуазель де Бриз считается ценной воспитанницей, ее нельзя как следует наказать. Впрочем… я абсолютно уверена, это не помогло бы. Да и наши правила запрещают…

— Вы совершенно правы, госпожа начальница. Могу я идти?

— Да, сестра.

— Ты понимаешь, маленькое чудовище, что не заслуживаешь ни прощения, ни снисхождения? — спрашивала сестра Генриетта, догнав в коридоре свою воспитанницу.

— Угу, — мрачно кивнула та и сунула руку в карман. — Хотите яблочка, сестра Генриетта?

Молоденькая воспитательница взяла угощение и вздохнула:

— Сестра Марго права: ты как мальчишка… Подожди!

Она снова ускорила шаг, догоняя мадемуазель. Гладкие черные волосы девочки распущенные по плечам вспыхивали синей сталью, когда на них падал луч из узкой бойницы. (Такими высокими и маленькими были окошки в коридоре второго этажа). Густая черная грива колыхалась и ездила по острым лопаткам, торчащим под серым приютским платьицем. В такт упрямым шагам.

Сестра Генриетта положила свою ладонь на эту растрепанную дикую гриву.

— Меллиса…

Они пошли рядом. Чуть медленнее.

К сожалению, "маленькое чудовище" было любимицей сестры Генриетты и не могло этого не знать. Кроме того, мягкий характер молодой воспитательницы и ее ангельское терпение также были известны всем.

— Меллиса, ты снова становишься невозможной, — печально сказала сестра Генриетта. — Почему, начиная с Троициного дня* и до самого октября, в тебя словно бес вселяется? Я давно заметила.

— Лето, — коротко ответила мадемуазель.

Сестра Генриетта вздохнула еще более сокрушенно и бессильно.

— Но зачем же ты убегаешь с прогулок? Ведь вам постоянно разрешают играть на свежем воздухе.

— Мне с ними скучно.

— На тебя все жалуются.

— Они дуры!

— Нельзя так говорить о сестрах! Терпению всех людей есть предел, понимаешь? И даже долготерпение Господне не безгранично. Третьего дня ты увела своих подружек в лес и сорвала занятия чтением. Вас еле нашли с собаками!

— Мы хотели увидеть фей, — неохотно пояснила Меллиса.

— Вчера ты влезла на крышу вместе с Мари-Жанн и Люси Труве. Вы могли упасть вниз!

— Мы хотели посмотреть, отчего двигается флюгер.

— Посмотрели? А на прошлой неделе, это ведь страшно вспомнить! Вы с Катрин Бошан подбросили в постель мадам Доминик… дохлую крысу!

— И как только вы ухитряетесь всё запомнить, сестра Генриетта, — хмуро заметила девочка.

— А сегодня… — сестра была вынуждена перевести дыхание. Перечислить все "подвиги" мадемуазели де Бриз было непросто. Она снова положила руку на плечо девочки: — Твоим выходкам нет предела. Ты стала худшей воспитанницей нашего заведения. И мадам Доминик говорила…

— Мадам Доминик — толстая жаба!

— Меллиса!! Как ты можешь так говорить…

— Не знаю. Я всегда говорю правду, а вы все ругаетесь и всегда врёте! — отрезала девочка, отстраняясь от воспитательницы. Но сестра Генриетта снова притянула ее к себе.

— Однажды я не смогу защитить тебя от сурового наказания. Ты будешь жалеть, что была такой… неблагоразумной.

— Опять врёте! — усмехнулась Меллиса. — Думаете, я не знаю, что не ваши желания, а правила приюта запрещают грубо обращаться с детьми. Можете грозить остальным, но не мне.

— Нельзя так разговаривать, как ты. Такими словами. Так двигаться и дергать плечом тоже нельзя!

— Почему?

— Потому что ты девочка.

Меллиса вздохнула сквозь сжатые зубы, словно дракон, выдувающий пламя. Более глупой по ее мнению отговорки и быть не могло. Она ненавидела белокурую безмозглую куклу — Вивианн де Граншан — ябеду и подлизу. Вот кто был образцом "девочки"!

Капризная, надменная, высокородная Вивианн была ее злейшим врагом и соперницей. Она накручивала на палец белые локоны, капризно морщила носик и щурила прозрачные голубые глазки. Кроме того, поднимала дикий очень женственный визг по любому поводу. И ее поведение считалось ангельски безупречным. Но не всем же быть такими, как Вивианн!

Поэтому, по привычке резко вздернув остреньким плечиком, Меллисс промолчала. А сестра Генриетта продолжала уговаривать самую упрямую девчонку на свете снизойти до правил приюта. Уважать всех и немного укротить свой буйный характер.

— Когда-нибудь, Меллисс, ты вспомнишь нас с благодарностью, — перекрестившись, сказала сестра Генриетта, усадив девочку за стол в рабочей комнатке и положив перед ней начатую салфетку и коробку с нитками.

— Когда?

— Когда-нибудь в будущем…

Когда речь заходила о ее радужном будущем, мадемуазель де Бриз всегда проявляла большой интерес и готова была слушать сколько угодно. И рассказывать тоже могла без конца. Но сейчас у сестры воспитательницы больше не было времени говорить с ней. Она потребовала от девочки обещания никуда не выходить, пока за ней не придут вечером; закрыла дверь снаружи на ключ; снова перекрестилась и ушла.

Несмотря на замок в двери, обещание было не лишним, ведь для мадемуазели не существовало, к сожалению, разницы между дверью и окнами, а высота не служила препятствием, даже если это высота тридцати футов* каменных стен. И сестра Генриетта прекрасно об этом знала…

* День Святой Троицы — пятидесятый день после Пасхи.

* около 12 метров.

Глава 2

Приют Святой Анны, как и большинство подобных заведений, принадлежал монастырю. Но, в отличие от многих, располагался в монастырских стенах полностью автономно. У него было отдельное помещение, свой выход за крепостные стены и своя жизнь. Половина воспитательниц были сестрами монастыря Святой Анны, но немало учителей и учительниц читали светские предметы и даже не всегда жили при заведении. У многих были квартиры в Ларшане — ближайшем городке.

В округе Сены и Марны — двух рек близ Парижа — имелось несколько подобных приютов. Но самым уважаемым считался в то время именно приют Святой Анны при монастыре кармелиток*. Здесь воспитывалось около трехсот девочек. С младенчества до двенадцати лет или до совершеннолетия воспитывались они здесь в простоте, труде и строгих правилах, хотя приют был богат.

Дело в том, что в 1617 году, как и в прежние сто лет своего существования, приют Святой Анны не был домом для сирот, но не был и частным пансионом для богатых детей. Когда-то он строился как простой монастырский приют, но в дни его открытия многие знатные господа не бросали детей, а прятали их от семейных недругов в подобных закрытых школах. Более распространенным способом считалось отправить маленького наследника или наследницу в деревню к надежной кормилице, пока он не подрастет. Но враги так же знали об этом способе, и со времен Франциска I* кормилицы у самых высоких вельмож вышли из моды из-за многочисленных подкупов и похищений.

Монастыри зарекомендовали себя более надежными. Оттого возрос престиж и приюта Святой Анны. Здесь по-прежнему принимали брошенных детей, найденышей, и учили девочек труду и терпению, подходящему для их дальнейшей тяжелой жизни. Но больше половины детей были всё-таки "протеже".

В приюте каждый месяц проходил родительский день. Иногда гости приезжали и в другие дни. Но дети не знали, кто дама под вуалью или тот господин, который приходит к ним. Родители? Их слуги или доверенное лицо? Какой-нибудь страшный семейный враг? А, возможно, просто незнакомый человек, которому одиноко и он желает усыновить ребенка или дать приданое бедной сиротке.

"Воспитанники" были достаточно модным явлением. Часто верные слуги монархов во время войн не успевали обзавестись семьей или теряли своих родных детей по вине интриг и болезней. Они охотно присматривали себе ребенка в подобном почтенном заведении, а могло случиться, что усыновляли и удочеряли таким благовидным образом собственных незаконнорожденных наследников.

Дети не знали ничего и могли представлять себе любую семью. Начиная от принцев крови.

Дирекция знала то, что ей следовало знать: какого числа и года поступила воспитанница в приют, кто и каким образом доставил ее, и кто ей покровительствует.

И дети, и их покровители крайне редко назывались своей истинной фамилией. Главное, чтобы все они были крещены, росли здоровыми и получали образование. Но поскольку "воспитанником" мог стать каждый ребенок, даже безродный найденыш, светское образование на всякий случай давали всем. А поскольку действительно знатные родители хотели сохранить местопребывание своего чада в строжайшей тайне и предпочитали, чтобы их наследники воспитывались в здоровой спартанской обстановке, среди простых людей, а не в погибли во цвете лет от рук соперника, пусть и в роскошном дворце, то детям усердно внушали, что все они равно из простых семей и должны быть скромны и прилежны, без привилегий.

Всё это окончательно превратило строгие правила приюта Святой Анны в совершеннейшую путаницу.

Маленьких учениц учили готовить, шить, убирать комнаты и работать в саду. А кроме этого — читать, петь, танцевать. Они изучали латынь, музыку, историю Франции и этикет. Их учили вести светские беседы, играть на музыкальных инструментах и штопать свои чулки. Конечно, кулинарии уделялось куда больше внимания, чем латыни, а музыку сестра Марго мечтала вообще запретить, полагая, что церковного пения более чем достаточно для воспитанниц. Но, всё-таки, воспитанницы получали приличное образование, рисовали себе светское будущее и должны были носить жесткий корсет на китовом усе.

По правилам у воспитанниц не могло быть фамилий с приставкой "де". Девочки сами награждали себя дворянством. И никакие силы не могли заставить Меллису подписывать свои тетрадки и работы "Дебриз", как считалось "правильно". Протест был массовым, так всегда меняли свои имена те, кому хватало смелости спорить с учительницами. Остальным, в том числе и сестре Марго, оставалось смириться.

И только одно действительно сильное средство было в распоряжении сестер, и девочки его очень боялись.

Если воспитанница совершенно не соответствует нормам приюта, (а есть ли у нее влиятельные родственники или нет, об этом знала только дирекция) такую воспитанницу переводят в особую группу. Рабочую. Это означает, что занятия музыкой, латынью и этикетом более не проводятся, а только шитье, вязание и домашнее хозяйство. В двенадцать лет воспитанниц рабочей группы отдадут в семьи бездетных крестьян, которые пожелают их взять. Распределяется всё заранее, и на этом ставится точка в мечтах девочек о богатых и знатных родителях, настоящих или приемных.

* кармелиты — нищенствующий католический монашеский орден, (первоначально мужской), основанный в Палестине во второй половине XII века. Имя по названию горы Кармель (вблизи современной Хайфы, Израиль).

* Франциск I (Fransois I)(1494–1547) король Франции с 1515 г. (династия Валуа). Вёл войну с Италией, Испанией, покровительствовал искусствам и великим мастерам итальянского Возрождения: Бенвенуто Челлини, Леонардо да Винчи.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Если же девица действительно прилежна, но так же несомненно бедна, и никто не пожелает удочерить ее, по достижении совершеннолетия таким воспитанницам дорога в колонии за океан или замуж во Франции — монастырь жаловал воспитанницам небольшое приданое. Теперь их навыки пригодятся в семейной жизни с офицерами-колонистами или с образованными бедняками. Но, возможно, им повезет стать компаньонкой или гувернанткой в богатом доме. Если, конечно, девушка не пожелает уйти в монастырь или остаться в приюте воспитательницей.

Кармелитки монастыря Святой Анны полностью отвечали за устройство судеб своих воспитанниц. И хотя приют не был самым веселым местом на свете, всё же он был не тем заведением, каким пугают детей в бедных семьях. Каждый мог рассчитывать, что его привела в эти стены тайна, а не только нужда и злая воля людей. И только мысль о переводе в рабочую группу за какую-нибудь провинность дамокловым мечом висели над всеми юными головками, грозя разбить их радужные мечты.

Что касается мадемуазели де Бриз, она не считала, будто этот страх может коснуться ее хоть на какую-нибудь ничтожную долю секунды. Она давно нагадала себе семью и герб достоинством не ниже герцогского и не допускала ни малейших возражений по данному поводу. В самые черные свои минуты она могла лишь сомневаться в законности своего рождения. Больше ничто не могло поколебать ее сознание собственного высочества и светлости.

Столь же уверена в своих родовых замках и голубой крови была еще только одна девочка младшей группы — Вивианн де Граншан — злейший враг Меллисы, любимая ученица сестры Марго.

Между нами, у подлой Вивианн было куда больше оснований для подобной уверенности. К ней довольно часто приходила дама под вуалью. В темном платье, с очень белыми руками, и в остальном самого благородного вида. Чтобы избежать покушений и не сеять зависть между детьми, в приюте были запрещены любые подарки от приходящих людей. Ни игрушки, ни лакомства не принимались, а писем никто не писал. Иначе, мадемуазель Граншан давно бы "завалили" подарками. Так, по крайней мере, утверждала она сама.

К другим детям тоже иногда приходили. Не всегда одни и те же лица. Мадемуазель де Бриз не была исключением.

И она могла гордиться хотя бы тем, что видит лица своих гостей. Это всегда были мужчины. Несколько раз рядом с ними появлялась тень женщины, но Меллиса не обращала на это внимания. Ее интересовали только мужчины. Часто это были пожилые знатные вельможи времен Генриха IV. Так славно служившие своему королю, что не обзавелись вовремя семьями и такими дочерьми. Даже постарше. Теперь они могли наверстать упущенные родительские возможности и через несколько лет без хлопот обзавелись бы внуками.

"Воспитанники" считались главным доходом приюта. Поэтому безродным, зато красивым детям не стоило опасаться за свое будущее. Дирекция помнила об этом. И хотя желательно, чтобы дитя было еще и послушным, но, сколько бы ни кричала сестра Марго о бесстыдных выходках мадемуазели де Бриз, Меллиса была такой красавицей, что с ней приходилось считаться. Она не нравилась пожилым дамам или простым скромным бездетным парам, но старые солдаты, не выносившие лицемерных маленьких барышень, были от нее в восторге. Единственным препятствием стал ее нежный возраст. Всем хотелось иметь дочь постарше. Да и сам главный директор, барон дю Шали, прадед которого пожертвовал огромные средства на основание при монастыре Святой Анны приюта для девочек, барон также считал мадемуазель де Бриз ценной воспитанницей. Ведь он был мужчина. Его жена, активная участница жизни приюта, разделяла мнение мужа.

— Де Бриз такая дикарка, — говорила баронесса, — что рядом с ней все прочие девочки кажутся ангелами. Она нам нужна. К тому же, влиятельные персоны из Парижа могут ею заинтересоваться, — многозначительно добавляла директорша и поднимала палец к губам, давая понять, что большего сказать нельзя. Тайна.

Вероятно, она имела в виду тот случай прошлой зимой, когда несколько знатных кавалеров и дам приезжали в приют. Дамы, гораздо более веселые и нарядные чем обычно, закрывали лица не вуалями, а бархатными и атласными полумасками. Но они интересовались не только Меллисой. Они собрали всех девочек младшей, двух старших и даже рабочей групп. Задавали им вопросы, просили отвечать по истории и этикету. Но гораздо больше они спрашивали, "что ты сделаешь, если…"

Меллисе ужасно понравилась эта игра. А многие ее подруги даже боялись приезжих, вели себя робко и на вопросы отвечали испуганным шепотом, либо не отвечали вовсе.

Потом гости уехали. И даже увезли с собой двух девочек: одну из рабочей группы, по прозвищу Хитрая Лотта, (а ведь ее вот-вот должны были отдать в деревню!) и одну девочку из старшей группы, предназначенную для отправки в колонии Вест-Индии. Младших никого не взяли, но возможно они договорились о чем-то с дирекцией, ведь с тех пор госпожа директорша и стала таинственно прижимать палец к губам.

Сама Меллиса чувствовала где-то в глубине души, что ей в лучшем случае отведена роль "воспитанницы". Но это нисколько не мешало ей чувствовать себя герцогиней.

Она не унижала своих подруг, считая их плебейками, не пыталась рассказать, будто помнит золотую карету, в которой ее возили еще малышкой, свою добрую кормилицу, кукол с фарфоровыми розовыми щеками и в самых богатых платьях, и доброе лицо матери, склонявшееся над ее колыбелью.

Она ничего не помнила. И не рассказывала великих и страшных тайн о своем блистательном прошлом (как некоторые!). Но, однажды, когда их группу возили на прогулку в Немур — большой, по понятиям детей, город на реке Луан с красивым собором Иоанна Крестителя, мостами и ратушей, Меллиса мимоходом указала на замок герцога де Немура и объявила всем: "Я буду здесь жить".

Она не сказала, когда, но тон был не допускающий возражений. Вивианн просто позеленела оттого, что не она придумала это первой. А Меллисс, породнившись таким образом с герцогом де Немуром, реально существующим и живущим не так далеко, в нескольких лье от Ларшана, Мелисс, бывшая ранее просто оппозицией для Вивианн, стала равным противником. И забрала постепенно всю власть, которая раньше крепко держалась в руках белокурой мадемуазель.

Вивианн не смела спорить с тем, что ее соперница герцогиня. Зато, она утешала себя, обзывая Меллису незаконнорожденной.

"В благородных семьях такое просто так не рождается!" — морща носик, авторитетно заявляла Вивианн. — "Ее мать какая-нибудь кухарка. Или папаша — конюх".

"А ты родилась оттого, что твоему папаше наставили рога, пусть даже с королем или герцогом Орлеанским, — холодно отвечала Меллиса. — И твой законный папочка выгнал вас обеих из дому. И тебя, и твою мамашу. Потому что обе вы самые простые шлюхи, ничего больше".

Вот тогда Вивианн краснела, бледнела, потом снова краснела и начинала визжать. Пока она билась в истерике, сбегались все воспитательницы, а сестра Генриетта тогда говорила, что так ни в коем случае нельзя выражаться. Ни мысленно, ни вслух.

— Почему? Разве это неправда?

И ответ получался всегда в разной степени длинный, но сводился к одному: "Нельзя, потому что ты девочка".

Обо всём этом и подобном этому думала Меллиса де Бриз, сидя в маленькой комнате за вышиванием. Ели бы не салфетка, казавшаяся ей огромным квадратным гобеленом в своей неумолимой белизне, в то время как ей надлежит стать цветной, Меллиса даже рада была посидеть одна. Ни темноты, ни одиночества она не боялась. Впрочем, здесь нашлись свечи и масляная лампа.

Перерыв все ящики в поисках кремня и отыскав его в ящике с наперстками, Меллиса сперва зажгла свечу. Но потом подумала, что с лампой работать удобнее.

— Ладно, я вам покажу! — шипела она, то и дело вытаскивая из коробки нитки другого цвета. — Вы будете помнить это задание всю свою жизнь! Вам мой узор сниться будет!..

Когда после ужина сестра Генриетта открыла дверь в рабочую комнату девочек, она ожидала застать Меллису спящей, а полотно таким же первозданно белым, с маленьким чахлым цветочком в углу. В таком виде задание существовало уже больше месяца. Но сестра Генриетта была поражена: низко склонив голову над работой, мадемуазель прилежно вышивала.

— Меллиса!.. — окликнула ее сестра Генриетта.

Высунув набок язык от непомерных стараний, девочка продолжала водить рукой с иголкой и молчала.

— Меллисс!

— Ах, это вы, сестра Генриетта, — не поднимая головы, сказала труженица. — Что вы хотели?

— Забрать тебя отсюда. Пора спать, дитя мое.

— Я еще не совсем закончила.

Сестра Генриетта опустила ладонь на голову своей воспитанницы и погладила ее по волосам.

— Завтра закончишь.

— Но госпожа старшая воспитательница приказала, — возразила Меллиса, склоняясь еще ниже и грудью закрывая свою работу. — Я теперь умру над вышиванием, но не выйду отсюда, пока не будет завершен мой узор.

Она сказала эту тираду достаточно упрямо, выдохнула сквозь сжатые зубы, но сестра Генриетта готова была прослезиться. А Меллисс высунула язык и продолжала старательно накручивать узлы на изнанке салфетки.

— Можно, я посмотрю? — попросила воспитательница.

Меллисс откусила нитку и подала свой шедевр сестре Генриетте. Та только взяла и тут же вскрикнула от ужаса.

— Я забыла вытащить иголку? — участливо спросила Меллиса.

— Боже мой! — в ужасе твердила сестра. — Боже мой!

Нет, салфетка стала цветной, что правда, то правда. Она стала к тому же и твердой, как панцирь. Меллиса прошила ее крупными стежками множество раз. В центре "узора" красовалось нечто похожее на плоскую кляксу. Клякса своими очертаниями походила на каракатицу или жабу со множеством узлов и бугров по свей поверхности. Всё остальное поле напоминало разноцветную штопку во всех направлениях с обвисшей паутиной запутанных шелковых нитей.

— Вам нравится? — с любопытством спросила Меллиса. Она взяла салфетку из деревянных пальцев сестры Генриетты.

— Что ты собираешься делать? — испуганно спросила сестра, видя, что девчонка снова тянет к себе коробку с нитками и уже взяла уголку потолще.

— Я немножечко не закончила, — смиренно ответила Меллиса, облизав губы. — Смотрите, сколько еще лишних ниток осталось…

— Нет! — в ужасе воскликнула воспитательница. Сестра Генриетта отобрала у Меллисы коробку с нитками и злополучный узор. — Марш спать! Немедленно! Загубить столько шелка! Больше ты никогда к вышивке и близко не подойдешь!

— Я тоже так думаю, — спокойно согласилась Меллиса. — Можете передать сестре Марго, что я теперь лучше в свободное время буду прясть шерсть. Или ткать. Не говоря уж о том, как я обожаю вязание.

— Марш в постель!

— Но вязание, это просто моя мечта, — уходя, задумчиво продолжала Меллиса. — Ладно уж, раз вы так настаиваете, я пойду спать. Но завтра…

— Нет! Боже милостивый, спаси нас. Не вздумай приходить сюда одна! Никогда, слышишь?!

— Хорошо, я не буду одна. Я позову еще девочек…

Сестра Генриетта покачала головой:

— Меллиса…

— Доброй ночи, сестра.

Глава 3

В большой спальне стояло около двадцати двухэтажных кроваток, закрытых занавесками. На многих занавески сейчас были распахнуты и оттуда, как пчёлы из цветков, выглядывали девочки. Они готовились ко сну. Многие расчесывали свои волосы, сидя на краю кровати, многие еще переодевались или просто болтали друг с другом. В спальне стоял ровный тихий гул, усиливая сходство с ульем. Говорить громко и шуметь в спальне запрещалось в любое время суток. Ведь рядом за стенкой находится группа самых маленьких. От грудных младенцев, совсем крошек, до пятилетних малышей. А за другой стенкой — комната воспитательницы мадам Доминик. Все девочки знают, что она сердится, если воспитанницы шумят. Но еще больше мадам Доминик недовольна, если разговаривают тихо. Ведь все знают, что она подслушивает разговоры девочек, а потом доносит сестре Марго.

Но когда в спальню гордо вошла Меллиса де Бриз, девочки разом забыли обо всех предосторожностях.

— Мы уж думали, тебя сослали на каторгу! — радостно воскликнула Мари-Жанн де Лилль, та девочка, что лазила с Меллисой на крышу вчера и воровала с ней яблоки сегодня утром.

— Все думали, что ты уже никогда-никогда не вернешься, — испуганно сообщила самая маленькая девочка по прозвищу Мышка.

— Хм! — гордо сказала Меллиса и прошествовала к своей кровати, второй от окна. Она взобралась на верхний этаж, быстро стянула чулки и платье, переоделась в длинную белую сорочку. Раздвинув занавески с обеих сторон, Меллисс принялась расчесывать свою шикарную гриву, склонив голову набок и хитро глядя по сторонам. Она знала, что сейчас — героиня, и от нее ждут историй. Тем более, что Меллисс считалась одной из главных рассказчиц. Выдумывали истории почти все девочки. Не всех желали слушать.

— Может, кое-кто и надеялся, что я не вернусь, — медленно и спокойно сказала Меллиса, — только этот кое-кто ошибался.

— Я надеялась! — громко и весело сказала девочка с такого же верхнего этажа кровати, торцом расположенной напротив кровати Меллисы. — Мне хотелось, чтобы тебя посадили в тюрьму. Когда ты сбежала бы, нам бы нашлось что послушать о приключениях, — она засмеялась.

Эту девочку звали Аньес Деларю. Она была ближайшей подругой Вивианн, но характер Аньес слишком живой и веселый не позволял ей быть врагом Меллисы.

— Жаль, что в тюрьме тебя не приняли, — добавила Аньес и вздохнула с притворным сочувствием. — Но их можно понять! Своих забот вдоволь, где уж выдержать тебя!

— А ты не дура, Аньес, — заметила Меллиса с дружеским одобрением. — Пожалуй, я дам тебе кое-что. Держи!

Она перебросила Аньес какой-то маленький предмет. Это была шелковая подушечка для иголок, очень нарядная и блестящая. Аньес была тронута подарком.

— Где ты это взяла?

— Украла, — небрежно ответила Меллиса, продолжая расчесывать волосы.

Аньес любовалась подушечкой, а снизу, пытаясь заглянуть на ее этаж, высовывалась белокурая голова другой девочки.

"Дело сделано", — мысленно усмехнулась Меллиса, наблюдая за этой сценой.

Она знала, что не оставив такой милый предмет себе, поступила дальновидно и благородно. Теперь, Вивианн наверняка разозлится на свою подружку. Возможно, подстрекаемая демоном зависти, она завтра же донесет мадам Доминик, что де Бриз украла в рабочей комнате подушечку для иголок и подарила ее Деларю. Подарок отберут, и тогда Аньес тоже смертельно разозлится на Вивианн. Так или иначе подруги поссорятся. Тогда Аньес, и так живущая меж двух огней, окончательно примет сторону Меллисы и Вивианн будет лишена лучшей из своих подданных. Такой итог стоил того, чтобы пожертвовать подушечкой. Хотя она такая миленькая, просто чудо!

— Воровка! — презрительно высказалась Вивианн, свернув шею уже в другую сторону и глядя вверх на Меллису. Та улыбнулась, показав зубы.

— Это она говорила, что ты не вернешься, — блестя круглыми темными глазками, сообщила Меллисе Мышка.

— Неужели? — спросила Меллиса, разыгрывая удивление. Обращалась она к Вивианн.

— Я просто не думала, что ты явишься так скоро, — ядовито улыбаясь, ответила та. — Говорили, что тебя выдерут и посадят в глубокий подвал.

— Было дело, — с чувством превосходства отозвалась Меллиса. И все затихли. А она продолжала совершенно спокойно и без иронии. — Меня хотели посадить в подвал на три дня, а потом отправить на корабле в Америку. Потому что сестра Марго сказала: "Или я, или она!" — но потом она передумала, потому что…

Меллиса вздохнула и замолчала. Девочки наперебой просили ее рассказать, как всё произошло.

"Расскажи! Расскажи!" — приставали они. А Меллиса сидела в серьезной и грустной задумчивости с гребнем в руке.

— Ладно уж, — сдалась она. И стала рассказывать.

Как ее отвели в глубокий-глубокий подвал (такой был в приюте, но служил погребом, а не тюрьмой). Меллиса должна была сидеть там, пока не раскается или пока ее не съедят крысы.

— А крысы там во-от такие огромные! — показала Меллиса. — А темнота совершенно полная. И только маленькие красные точки светятся в темноте — это глаза крыс. И слышно, как их хвосты шуршат по камням…

— Ой, я бы умерла со страху! — пискнула Люси Труве, а Мышка съежилась между двух старших девочек и только поэтому не сделала то, что сказала Люси.

— И что же? — надменно спросила Вивианн. Она не верила словам соперницы, но всё равно ужасно боялась.

— Я сидела там, час, два, три… да, наверное, очень долго, — продолжала Меллиса. — Крысы пищали ужасно, ведь я разгоняла их, иначе меня бы съели. Но потом в подвал пришла сестра Генриетта. Она пришла спросить, раскаялась я уже или нет. Я сказала, что пока не успела, эти твари всё время отвлекали меня. Но сестра Генриетта была в ужасе. Она сказала, что мне можно выйти. Я не хотела, ведь я обещала сидеть, пока не раскаюсь. Но сестра Генриетта сказала, что это приказ начальницы. Сестра Марго признает, что была неправа и плохо поступила, решив отправить меня в Америку. Поэтому она сама уедет, а я останусь и буду делать всё что угодно. Но никто никогда больше не посадит меня в подвал. Вот и всё, дети.

— Ух и врёт! — восхищенно сказала Катрин Бошан, соседка Меллисы по кровати.

— Я? Вру? — надменно переспросила Меллисс, глядя в потолок и не соизволив даже наклонить голову и взглянуть на подругу. — Сейчас придет для вечерней молитвы сестра Генриетта, можете у нее спросить.

Девчонки возбужденно загалдели. Толстушка Катрин, прекрасно всё поняв, накрылась с головой одеялом, хихикала и ворочалась там, представляя последствия шутки Меллисы. За ужасную проделку с крысой их с Меллисс вместе ругали, и Катрин слышала через дверь кабинета кое-что, что сказала сестра Марго о поездке в Америку.

Когда сестра Генриетта вошла в спальню, ее засыпали вопросами со всех сторон. Все спрашивали, правда ли, что Меллиса сидела несколько часов в заточении?

И сестра отвечала: "да".

"Правда ли, что вы звали ее, а она не хотела выходить оттуда?"

И сестра отвечала: "да". Она подтвердила, что "это было ужасно", и что она страшно испугалась, увидав, что делала там Меллиса. И что больше никогда не повторится подобный опыт, сестра подтвердила.

Сестра Генриетта, ничего не понимая, уговаривала девочек замолчать и слушать молитву. Уже поздно, пора всем спать! Но воспитанницы не слушали.

Тонкий капризный голосок Вивианн прорезался в общем гаме:

— Правда ли, что сестра Марго оставит нас и уедет в Америку?

Упала полная тишина. Все затаили дыхание. И в этом напряженном молчании сестра Генриетта растерянно сказала:

— Право, не знаю… Госпожа начальница говорила, что давно мечтает заняться миссионерством в диких колониях. Она хотела бы поехать в Америку, но…

Остальное потонуло в общем нестройном вопле. Катрин давилась от смеха под одеялом. Вивианн колотила ногами и руками по кровати и яростно вопила. Аньес заливалась звонким хохотом. Девочки бурно обсуждали друг с другом такое событие. Отъезд сестры Марго к дикарям! Меллиса холодно взирала на всё это с высоты и машинально продолжала водить гребнем по волосам.

Примчалась мадам Доминик. Вдвоем с сестрой Генриеттой они восстановили порядок и стали читать молитву. Девочки повторяли хором. Потом сестра Генриетта пожелала всем доброй ночи, и вместе с мадам они перешли в другую комнату.

Катрин выбралась из-под одеяла и постучала в доски верхнего этажа. Меллиса свесила голову со своей полки.

Переглянувшись, подружки фыркнули. Потом Катрин снова стала смеяться. Всё громче и громче. Меллиса тоже не могла удержаться и хохотала, словно ее щекочут пятки. Почти немедленно их обеих поддержала Аньес и тоже залилась смехом. Заглушая звонкий смех, она закрывала рот ладонью, но всё равно было слышно. Кроме того, кровать Вивианн тряслась от смеха. Девочки одна за другой растерянно поднимали головы с подушек, понимая, что их разыграли, хотя и не могли сообразить каким способом, тоже начинали смеяться.

Одна Вивианн злилась и кусала ногти, мечтая отомстить за такую подлую шутку. Ведь она поверила, поверила, как и все! Хотя с самого начала знала, что Меллиса врёт и то, что она рассказывала, никогда не могло быть правдой! Вивианн бесилась, чувствуя себя униженной и обманутой. А девочки, насмеявшись вволю, сладко заснули. И если кому-нибудь в эту ночь снились страшные крысы, девочки считали такой поворот очень забавным и только улыбались во сне…

Глава 4

Мадемуазель де Бриз ни грамма не удивилась, когда после завтрака ее вызвали в кабинет старшей воспитательницы.

Меллиса предполагала, что мадам Доминик, слышала вчера всю историю и донесла на нее сестре Марго. Теперь от нее потребуют объяснений, но Меллисс рассчитывала легко выпутаться. Однако ей ничего не пришлось сочинять в свое оправдание.

Сестра Марго встала из-за стола и шагнула ей навстречу. Возвышаясь над Меллисой строгой черно-белой горой, сестра Марго сказала:

— "Или я, или она!" — вот значит как? — Потом вдруг она улыбнулась и, нагнувшись, слегка ущипнула Меллису за щеку: — Ну и плутовка же ты!

После старшая воспитательница выдвинула ящик стола и достала оттуда вчерашнюю салфетку с "узором".

— Я прошу позволения, мадемуазель, оставить этот шедевр у себя, — сказала сестра Марго. — Боюсь, мне будет не хватать вас, и я хотела бы заранее иметь подарок на память о ваших милых шалостях.

— А куда я денусь? — прежде чем ответить, насторожилась Меллиса.

Но у сестры Марго вдруг прорезалось чувство юмора.

— Поверила! — победно улыбнулась она и снова села за стол. — Я говорю о будущем, мадемуазель де Бриз. О том благословенном времени, когда какой-нибудь добрый человек возьмет вас к себе и избавит нас от стихийного бедствия! Можете поверить, я лично молюсь об этом каждый вечер на сон грядущий.

— А!.. — понимающе протянула Меллиса и после этого разрешила сестре Марго взять себе салфетку как сувенир. Старшая воспитательница внимательно вглядывалась в жуткие пятна и полосы импровизированного узора.

— Мне не жаль шелка, — задумчиво сказала она, — но я хотела бы знать, что ты думала, когда творила вот это?

Меллиса с полуулыбкой качнула головой к плечу.

— Не помню. Сперва я злилась, потом всё забыла и не думала ни о чем. Мне было интересно сделать всю салфетку цветной и поскорее.

— Если бы ты захотела, наверняка могла бы стать превосходной рукодельницей, — заявила сестра Марго. — Надо же было положить столько сил и терпения для осуществления своей мести!

— Мне это не показалось трудным, — скромно ответила Меллиса.

— А твои невозможные проделки, наверно, все кажутся тебе легкими, — сурово заметила сестра Марго. — Потому что ты увлечена их осуществлением. Неужели, Меллисс, у нас нет ничего, что могло бы тебя увлечь в… более мирном направлении?

— Может, и есть, — с готовностью согласилась Меллиса. — Только я еще не определила, что это, госпожа.

— Думаю, могу подсказать тебе, — объявила сестра Марго. — На воскресном выступлении в родительский день, ты могла бы спеть песню.

— Я?? Мне кажется, вы всегда назначаете Вивианн, — заметила Меллиса.

— А в этот раз, несмотря на твое плохое поведение, я решила назначить тебя. Вивианн как всегда будет петь в хоре и этого достаточно.

Да, Вивианн де Граншан была солисткой хора девочек, певших на родительских днях. У нее был тоненький голосок, способный брать чисто самые высокие ноты и выводить сладостные рулады. Вероятно, она развила свои легкие и горло бешеным визгом, который, по мнению Меллисы, звучал очень "женственно" и противно. Сама же Меллиса никогда не пела в хоре, хотя на занятиях музыкой и пением считалась одной из лучших учениц. Но в хоре она своим сильным, не слишком высоким голосом специально перебивала стройное пение девочек. И устраивала прочие шалости: то начинала петь басом, то смешно кривлялась на разные голоса, пока ее не выгоняли с репетиций. Просто ей не хотелось быть на вторых ролях там, где главная Вивианн. И вообще ее вредный характер протестовал против общих приютских дел. Она охотно участвовала только в пасхальных и рождественских постановках. На родительских днях Меллиса изредка танцевала что-нибудь светское, специально разученное для такого дня.

Все учителя считали Меллису способной, но такой ленивой и своенравной, что не пророчили девочке ничего хорошего от всех ее ярких талантов. И вот теперь старшая воспитательница назначает ее петь. А ведь сестра Марго столько раз прогоняла Меллису с репетиций, находя ее голос "чересчур светским". В нем, даже на высокой ноте звучащем несерьезно, с насмешкой, сестра не находила "духовного прилежания".

— В это воскресенье ты будешь петь, — решительно объявила сестра Марго.

— Но осталось только три дня, — робко напомнила Меллиса. — Я успею выучить всё?

— Когда ты решаешься на какую-то бесстыдную авантюру, то успеваешь подготовиться в считанные секунды! — сурово ответила сестра Марго, но она не злилась. Она гордилась собой. Ведь три оставшиеся дня недели будут посвящены полезному делу, и проделки мадемуазели де Бриз временно прекратятся. А там, если опыт удастся, с понедельника придется придумать еще что-нибудь.

— Но вы говорили, госпожа, что мой голос, как у уличной девки, и я пою, как в трактире, — подозрительно напомнила Меллиса.

— Разве? Значит, так и споешь. Предоставь мадам Демар решать, подходишь ты для такого задания или нет. Ступай, найди мадам, и обе ждите меня в музыкальном зале.

Меллиса молча сделала реверанс и вышла. Она выполнила всё так, как ее просили.

Мадам Демар, одевавшаяся всегда очень ярко и жившая долго в Париже, сперва подняла руки к вискам, будто у нее мигрень. Но, выслушав сестру Марго, мадам стала слушать Меллису. Их оставили вдвоем. До вечера с кратким перерывом на обед, мадемуазель де Бриз и мадам Демар отчаянно препирались, но после окончания урока явились сестра Генриетта и сестра Марго. Сестра Генриетта пришла увести девочку на ужин. Сестра Марго желала узнать о ее успехах. Мадам Демар сказала, что довольна своей ученицей.

"По сравнению с бесчувственной пищалкой Вивианн — это клад! Простите за прямоту, госпожа начальница".

Только после этих слов сестре Генриетте удалось оторвать Меллису от двери, где она подслушивала, и увести в столовую. Меллисс была крайне довольна. Кроме того сияния, которое излучала ее мордашка, ничем более мадемуазель де Бриз не нарушала порядок в оставшиеся дни недели. Подругам Меллисс ничего не говорила, несмотря на их расспросы. Девочки как-то сами узнали о ее предстоящем выступлении. Сторонницы Вивианн осыпали Меллисс насмешками, а она никого даже не ударила. Сама Вивианн скрипела зубами от злости.

Девочки, для которых предводительницей была Меллиса, уверяли ее в успехе и дразнили Вивианн. Та говорила: "Подождем до концерта", — и крепко надеялась на провал ненавистной соперницы.

Но Меллиса не принимала участия во всём этом. Она только бегала на уроки к мадам Демар. Они занимались на лужайке далеко за стеной приюта. Меллисс не ходила на прогулки, не устраивала шалости, даже не думала о Вивианн. Песню она преспокойно разучила за один день. С мадам Демар они не столько репетировали, сколько говорили о Париже. Словоохотливая мадам рассказала Меллисе почти всю свою жизнь (с подробностями), и они стали большими подругами. Ведь мадам, хотя и старше сестры Генриетты и выражалась она более "по-светски", то есть так, как говорят на улицах, но всё же мадам было около тридцати пяти лет, а Меллиса, в отличие от своих сверстниц да и более старших девочек, отнюдь не считала такой возраст глубокой старостью. Поэтому, говорили две женщины, большая и маленькая, о многом. В том числе о Любви. Ведь Меллисс должна была исполнить романс о нежном сердце, а не песенку про лужок и овечек, какую пыталась сначала поручить ей сестра Марго. Но вдвоем с мадам они отстояли светскую тему. Прослушав генеральную репетицию всего концерта в субботу, старшая воспитательница позволила оставить всё как есть и высказала сдержанное одобрение всем девочкам и их учительницам.

Но в воскресенье после концерта, сестра Марго очень сердилась. Она опять отругала сестру Генриетту и вызвала к себе Меллису для разговора.

Да, Меллиса прекрасно спела романс. Ее одобрили даже барон и баронесса дю Шалли — директора приюта. Но что она вытворяла потом!

Меллисе после выступления подарили пышный букет цветов. Вместо того, чтобы сделать реверанс в знак благодарности и уйти, девчонка прижала букет к груди и пару секунд стояла, уткнувшись в него лицом. Потом вскинула руки над головой и высыпала на себя дождь цветов. В зале стали аплодировать.

Став на колени, Меллиса собрала все цветы, потом подошла к сидящей за клавикордом мадам Демар и подарила ей несколько цветков. Учительница поцеловала девочку в щеку. Тогда Меллисс, неся оставшиеся цветы, сошла со сцены и, подходя к каждому в первом ряду, дарила ему цветок. Ее все целовали. Дамы и мужчины. Мужчин было больше, а подлая девчонка чуть не садилась к ним на колени и обворожительно улыбалась каждому. Да, она прекрасно сделала, что подарила цветы директрисе и ее мужу, барону, но ее поведение всё-таки крайне развязно и совершенно недопустимо.

Именно так и восклицала сестра Марго.

Но девочка явилась к ней прямо со сцены. Она была в нарядном розовом платье и казалась очень хорошенькой. Сердиться на нее сегодня было тяжело.

— Неужели ты не понимаешь, как плохо и нескромно ты поступила?

Меллисс вытащила из-за спины последнюю белую астру и подала ее с реверансом сестре Марго. Старшая воспитательница с минуту скорбно смотрела на Меллису, потом взяла ее за плечи и, притянув к себе, тоже поцеловала.

— Я не сделала ничего особенного, — сказала девочка, то ли оправдываясь, то ли вдруг застеснявшись.

— Ужасная, ужасная плутовка! — погрозила ей пальцем сестра Марго. Но голос старшей воспитательницы предательски дрогнул. — Смотри, Меллисс, если ты не исправишься, придется мне перевести тебя в рабочую группу!

Меллиса с улыбкой пожала плечами:

— Вряд ли.

И было не ясно, в чем она сомневается, в своем раскаянии или в возможностях сестры Марго.

Глава 5

Но однажды случилось то, что резко изменило положение Меллисы в приюте. Причем, вовсе не в ту сторону, какой она сама от себя ожидала.

По большим праздникам девочек из приюта Святой Анны водили в церковь в деревне возле Ларшана. Обычно воспитанницы довольствовались внутренней небольшой капеллой в приюте или главным монастырским храмом в честь святой Анны. Поход в деревню осуществлялся нечасто. И вот, в конце сентября, в один из праздничных дней сестры кармелитки повели своих воспитанниц в деревенскую церковь.

Девочки шли торжественно, парами. Они с любопытством смотрели по сторонам. Меллиса шла в одной из последних пар, держа за руку Аньес Деларю. В последнее время они крепко сдружились.

По дороге в церковь колона воспитанниц приюта на перекрестке разминулась с похоронной процессией. Сестры остановили свое шествие, давая дорогу скорби. Печальная процессия прошла мимо девочек, причем Аньес и Меллиса увидели ее первыми, ведь они стояли в хвосте колоны.

— Бедняжка! — вздохнула Аньес.

Они успели услышать, что умерла дочь садовника. Маленькая девочка, такая же, как они. Позже они видели всю процессию в церкви. Девочки совсем не было видно, ее закрывали огромные букеты цветов и одиночные цветы, осыпавшие ее мягким ковром.

Во все глаза глядя на этот цветущий холм, Меллиса думала не о смерти. Ее кольнула игла жалости, но не к маленькой умершей девочке, а к себе.

"Будь я хоть сто раз герцогиней, мне никогда не видать столько цветов! А вдруг я завтра тоже умру?.."

Меллиса думала над этой тайной всю ночь. Она не могла заснуть. К утру ею прочно завладела мысль стать дочерью садовника. Меллиса прекрасно знала, что она герцогиня, но готова была поступиться своим гербом ради высокой-высокой горы цветов на своей могиле. Почему-то ей казалось теперь это куда более важным, чем титулы, роскошная жизнь и всё прочее, чем бредила Вивианн.

И с утра Меллиса во-первых дождалась нового высказывания от мадемуазели Граншан о ее голубых кровях и величии, во-вторых, насмерть разругалась с Вивианн после этого, обозвав ее безмозглым ничтожеством. И, в-третьих, явилась к сестре Марго и попросила о переводе в рабочую группу. За все предыдущие сто лет существования приюта Святой Анны этот случай был единственным.

"Неслыханно!" — так и сказала сестра Марго и пошла к директору.

Если и раньше никто не знал, что делать с Меллисой, то теперь, своим решением мадемуазель де Бриз и вовсе поставила всех в тупик. Дирекция целый месяц решала, что ей делать и как поступить. Наконец просьба была удовлетворена, но в отличие от других воспитанниц, Меллисе разрешалось посещать родительские дни, и ее продолжали обучать музыке.

Дурной пример мадемуазели де Бриз никогда не оставался без отклика. Скучая без нее, девочки младшей группы стали тоже подумывать о переводе. Подружки Меллисы, Катрин Бошан и Аньес Деларю вскоре последовали за ней.

Вивианн ничего не понимала. Ее окончательно перестали уважать. В приюте произошла негласная революция.

А Меллиса тем временем чувствовала себя совершенно свободно среди "изгнанниц высшего света", как стала называть их группу Аньес.

Благочестивого настроения Меллисы хватило до самого Рождества. Потом она снова стала проказничать, но ни разу не пожалела о своем решении. Ее проделки приняли другой, более спокойный характер. Меллисс казалась переменившейся, задумчивой и часто сбегала с уроков или спускалась из окна лунной ночью, чтобы посидеть на высокой крепостной стене, окружавшей монастырь и приют, где она могла смотреть в даль на звёзды, а ветер развевал ее волосы на пятидесятифутовой высоте от земли. Хотя она могла бродить по ночам, пугая старших девочек и несчастную мадам Доминик, принимавших ее за привидение, но все, особенно сестра Марго, считали перемены произошедшие с Меллисой, переменами к лучшему. Лишь одна сестра Генриетта вздыхала, видя, как "чахнет" и всё больше замыкается в себе ее любимица.

Меллиса больше не выражалась вульгарно при воспитательницах, но она почти перестала разговаривать с ними. Она рассказывала подружкам истории, но стали они совсем иными: о дальних странах, путешественниках и рыцарских войнах. Она рассказывала о пещерах, полных сокровищ и страшных разбойниках, но голос ее звучал как-то грустно, и она никогда не пересказывала свои истории сестре Генриетте.

Когда весной мадам Демар, вдова, вышла вторично замуж и уехала в Париж, Меллиса перестала посещать занятия музыкой. И более никогда не пела на выступлениях в родительские дни.

Через два года, вместе с другими девочками рабочей группы, Меллиса де Бриз покинула приют Святой Анны, чтобы стать приемной дочерью в семье садовника из Ларшана. Его домик был недалеко от города, возле небольшого леска, и туда Меллиса переехала из приюта. Простой деревянный дом вовсе не походил на замок герцога де Немура, но у мадемуазели де Бриз были на этот счет свои планы.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​

Глава 6

Меллиса умела добиваться своего. Мэтр Карро и его семья пожелали взять ее себе в дочери, но они не знали, что по сути сама Меллиса выбрала их. Причем, ее совершенно не интересовало, сможет ли она любить этих людей, она просто хотела попасть в их семью и точка. С родителями Меллиса была довольно послушной и если не слишком ласковой, то, по крайней мере, внимательной. Но своими отцом и матерью она чету Карро не считала. Для нее садовник был только "хозяином", а его жена "хозяйкой". И всё.

Вместе с хозяином Меллисс ездила продавать цветы на рынок в Ларшан. В те дни, когда она была там, мэтр Карро продавал больше обычного, и он это заметил. Меллисс полола грядки и убирала в комнате вместе с хозяйкой. Она могла мыть посуду и поливать цветы.

Хозяевам нечего было жаловаться на свою новую работницу. Они звали Меллису "дочкой", но между собой говорили "она". А она не звала их никак.

С соседскими детьми Меллиса не подружилась. Часто гуляла одна, не боясь уходить далеко. Несколько раз подралась с мальчишками (они были вообще новым явлением для воспитанницы приюта и к тому же дразнили ее).

По-настоящему радовалась Меллиса, когда в Ларшане встречалась с Аньес. Мадемуазель Деларю стала теперь белошвейкой, попала в хорошую семью и сменила фамилию. Она не забыла подушечки для иголок и хранила ее, как самую большую реликвию. Встречаясь, девочки говорили о прошлом или просто болтали обо всём на свете. Один раз Меллиса даже побывала в гостях у Аньес и, наконец, оценила, что та очень счастлива. О своей жизни Меллиса не распространялась да и для себя не могла решить, осуществилась ее мечта или нет. Со времени ее прихода в семью Карро прошло четыре или пять месяцев. Лето было в самом разгаре, когда Меллисс наконец поняла, что ей делать дальше.

В один из базарных дней, когда мэтр Карро торговал на рынке цветами, а его жена с девочкой оставались дома, хозяйка послала Меллису в город. Ей не хотелось идти самой по жаре и она отправила приемную дочку. Меллиса охотно отправилась в Ларшан. Она взяла деньги и должна была купить молока, яиц, ветчины и других продуктов.

Задержавшись в Ларшане не более двадцати минут, Меллиса выполнила все поручения хозяйки и теперь возвращалась домой.

Надо было видеть, как шагала эта маленькая крестьяночка! Подруги из приюта никогда бы не признали в ней Меллису де Бриз. Она шла по дороге, засыпанной белой пылью, мимо прохладной тени каштанов и вязов. По той самой дороге, где она встретила когда-то траурную процессию, так изменившую ее жизнь.

Меллиса шла по самой середине, по солнцу. На ней была красная полосатая юбка, белая рубашка, коричневый корсажик, белый фартук и белый чепчик, аккуратно сидящий на ее гладко причесанных волосах, заплетенных в две косы. Деревянные башмачки стучали, выбивая пыль на дороге. В одной руке Меллисс несла бидон с молоком, в другой — корзинку с покупками.

Вдруг что-то резко ударило ее по ноге, на уровне щиколотки. Меллиса споткнулась и чуть не упала.

Молоко расплескалось, хотя бидон был закрыт крышкой.

Из придорожных кустов с воплем вылетела ватага мальчишек. Трое или четверо соседских ребят. Они неожиданно появились и кинулись на Меллису. Прежде чем она успела стукнуть хоть кого-нибудь по голове, один мальчишка вырвал у нее из руки корзинку. Другой дернул к себе бидон с молоком, а третий толкнул ее, так что девочка упала. Хохоча и вопя, они скрылись с захваченными трофеями, бросив Меллису одну посреди дороги. Встав и осмотрев место происшествия, Меллисс обнаружила веревку, проходившую поперек дороги. Она-то и преградила путь Меллисе минуту назад.

— Ну, это уж свинство, — вслух сказала Меллиса, раздумывая, что же ей делать теперь. Мальчишки украли у нее все покупки. В кармашке передника осталось только несколько мелких монет. Хозяйка наверняка рассердится, что Меллисс не принесла молока. Можно вернуться в город, найти на рынке мэтра Карро и все ему рассказать. Если у него хорошая выручка, он, возможно, даст денег Меллисе, она снова всё купит и придет домой. Но вероятнее всего мадам Карро всё равно будет ругать ее за задержку.

Размышляя, какой выход можно найти из создавшегося, вернее, созданного соседскими бандитами положения, Меллиса услышала песенку. Не представляя, зачем она делает это, Меллиса машинально юркнула за кусты и притаилась в той же канаве, где недавно сидели в засаде мальчишки. Она взялась за конец веревки, по-прежнему лежащей поперек дороги и невидимой в белой дорожной пыли. Другой конец веревки был крепко привязан к чему-то на другой стороне. К кустам или корню дерева.

На дороге появилась маленькая фигурка девочки. В точно таком белом чепчике, как Меллиса, малышка так же шла по дороге, но направлялась в город, а не оттуда. Она напевала что-то, время от времени доставала руку из кармашка и смотрела, сколько у нее денег.

Глаза Меллисы сузились, как зрачки кошки. Она сжала в кулаке веревку.

Когда девочка (Меллисс давно узнала ее, это была дочка сапожника, восьмилетняя Кристина) подошла к тому месту, где лежала на дороге веревка, она как раз снова вытащила деньги и, похоже, пересчитывала их на ходу. Меллиса резко дернула за веревку. Та натянулась невысоко над землей, тугая, словно струна.

Кристина споткнулась и шлепнулась на дорогу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как коршун Меллиса вылетела из укрытия. Кинулась к рассыпанным в пыли деньгам, схватила их, чуть не наступив на лежащую девочку, и метнулась обратно в кусты.

Бедняжка Кристина ничего не успела сообразить. Она села, отряхнула руки от пыли и сейчас же заметила пропажу. Убедившись, что не осталось ни одной монетки, девочка снова села на землю и горько заплакала.

Кристина рыдала так, что могла разжалобить камни, а Меллиса, осторожно раздвинув ветки, смотрела на нее во все глаза. Удивлению налетчицы не было предела.

"Почему она плачет? Неужели такое горе, что она потеряла несколько жалких ливров? У Кристины родные родители, они не обижают ее, чего же она боится?"

Меллиса пораженно смотрела и никак не могла понять. Ее саму недавно огорчила точно такая же потеря. К тому же, было ужасно обидно. Но не реветь же из-за этого так, будто во всём мире черная ночь и ничего хорошего на свете уже не будет!

Но Кристина продолжала горько плакать.

— Эй! Ты чего? — выйдя из-за кустов, растерянно спросила Меллиса.

Малышка отняла ручки от лица и глянула на нее.

— Ты их видела? — спросила со всхлипом Кристина.

— Кого?

— Бандитов, которые на меня напали! Это мальчишки, я знаю. Они всегда караулят на дороге в Ларшан. Мне так нужно было купить сегодня… — Кристина снова заплакала.

Меллиса отлично поняла, что девочка не видела ее. От страха Кристине привиделась целая банда. Меллиса стала успокаивать плачущую девочку. Кристина всхлипывала и продолжала объяснять, как ей нужно было купить муки и яиц, и как расстроится ее бедная мама…

— Сколько денег у тебя было? — спросила Меллиса.

— Три ливра!*

"О, мне бы всё равно бы не хватило", — подумала Меллиса и сунула руку в карман:

— Возьми…

Кристина захлопала мокрыми ресницами. Потом взяла деньги, не зная, что это ее собственные три ливра, и улыбнулась Меллисе.

— Какая ты добрая! Спасибо!

Та по привычке дернула плечом: "Не за что". И еще долго смотрела вслед Кристине, уходящей в город.

"Мда, когда мой хозяин говорит: "Всё возвращается на круги своя", — он, вероятно, имеет в виду что-то совсем не то, что я сейчас сделала. — Меллиса в раздумье крутила в пальцах свою косичку. — Но если мэтр Карро говорит как раз об этом, то, наверное, я могла бы его понять так…"

Меллиса отряхнула юбку, забросила косички за спину и решительно пошла по дороге к деревне.

Немного не доходя до ограды крайнего дома, принадлежащего пекарю, Меллиса свернула на лесную тропинку и пошла напрямик, зная, что выйдет около трактира.

* ливр (Livre) — старая французская монета, равная франку. В одном ливре — 100 сантимов или 20 су.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​

Глава 7

"Ну, держитесь, я вам устрою!" — думала Меллиса, пробираясь сквозь редкий лесок, даже рощицу, примыкавшую к деревне.

Она прекрасно знала, что мальчишки не стали сами пить молоко, отнятое у нее. Все продукты, скорее всего, отправились в трактир. Мальчишки получили за них несколько ливров и теперь гуляют, не помышляя о возможной мести со стороны своих жертв.

Первым делом Меллиса хотела убедиться, что все ее покупки пропали. В трактире она узнала, что Жан с компанией только что был здесь. Мальчишки принесли еду на продажу и получили за нее монеты. Теперь они пошли в сторону пруда. Так сказала Меллисе девочка-посудомойка.

Именно это Меллисс и хотела узнать.

"Если мальчишки пошли к пруду, они и сейчас там. В такую жару они не отойдут от воды, пробыв там какие-то десять минут. Ох, я им устрою!.."

Меллиса оказалась права. Еще издали она заметила четверку мальчишек: Жана, Мишу, Поля и еще какого-то толстого коротышку, которого Меллиса не знала по имени. Она осторожно пробиралась к ним кружным путем, под прикрытием той же рощицы, состоящей из рядов каштанов, лип и больших старых вязов.

Подкравшись к грабителям, Меллиса увидела, что ей повезло точно в сказке: разбойники сидели возле своей пещеры сокровищ и пожирали ветчину, любезно купленную для них Меллисой. Жан откатил в сторону камень, и в небольшой ямке, выложенной древесной корой и листьями липы, заблестела кучка монет.

— Скоро соберется достаточно, — с удовлетворением сказал Жан.

Они стали говорить о том, что куда-то уедут, как только наберут двадцать-тридцать пистолей*. Причем, понятно было, что речь идет о побеге из дому и морском путешествии.

— Сначала нужно добраться до Гавра, — объяснял приятелям Мишу.

Маленький Поль (он не был младше своих приятелей, но не отличался ни высоким ростом, как Жан, ни крупным телосложением, как Мишу, ни весом, как тот четвертый мальчишка) Поль выразил крайнее разочарование, узнав, что поездка отодвигается на месяц, а то и на два от сегодняшнего дня.

— Сколько же можно ждать, — вздыхал Поль. — Скоро и осень. По холоду далеко ли убежишь? Жанно, ты посчитай хорошенько, может быть, там всё-таки достаточно денег?

— Нет, — однозначно ответил предводитель компании, долговязый Жан. — Сто пятьдесят ливров это будет всего пятнадцать пистолей. Нам никак не хватит этой суммы на четверых.

— Жаль…

— А мне вполне хватит и этого! — услышали мальчишки резкий злой и насмешливый голос у себя над головой.

Меллиса напала на них сверху, спрыгнув с глинистого откоса. Двое мальчишек не успели опомниться, как уже барахтались в воде. Пока они выбирались на твердую землю, Меллиса схватила длинную ветку, лежащую на песке, и яростно разогнала ею еще двоих. Мишу получил к тому же удар ногой, обутой в деревянный башмачок, а Жана девочка больно стукнула веткой.

Меллиса в мгновение ока сгребла все деньги вместе с листьями, на которых лежало сокровище. Снова сильно ударив по руке Жана, пытавшегося помешать ей, она пробежала по берегу и очутилась на краю рощи. Там Меллиса, тяжело дыша, обернулась.

— Это во-первых! — стуча зубами как в лихорадке, громко сказала она. Она и сама не могла понять, отчего волновалась. Не от страха. Кого ей было бояться, все четверо мальчишек таращились на нее, открыв рты, и не двигались с места. Поскольку никто не осмелился спросить ее, что же "во-вторых", а сама Меллиса не знала, она спокойно развернулась и, так же держа одной рукой фартук с монетами, а второй сжимая палку, ушла и скрылась за деревьями.

* пистоль (франц. — pistol; испан. — pistolа) — французская монета, равная 10 ливрам. Испанская золотая монета 16–18 веков. В 17 веке находилась в обращении во Франции, Испании, Италии, Германии и других странах.

Как она собиралась с самого начала, Меллиса вернулась в город. В Ларшане в тот день проходила ярмарка, и в четыре часа дня она еще не закончилась. Меллиса сперва пошла к лавке, собираясь купить всё, что ей поручала хозяйка и наконец вернуться домой. Но потом она представила, как будет ругаться мадам Карро, как придется снова идти по той же злосчастной дороге в деревню. Мало ли что придумают за это время расстроенные мальчишки. Она, глазом не моргнув, украла все их сбережения! Впрочем, угрызения совести даже слабо не куснули Меллису. На чувства мальчишек-грабителей ей было решительно наплевать. Она сама чувствовала себя как-то странно.

Для собственного успокоения Меллиса купила себе сладкую булочку с марципаном внутри. Она могла пожертвовать на это три су* из своего богатства.

Меллиса слышала, сколько денег было у компании Жана. Но, подходя к Ларшану, она еще раз пересчитала свой капитал. Там было полтораста ливров и десять су — монетами разного достоинства. Для Меллисы, в жизни не имевшей собственных денег, это было целое состояние, тем более, что деньги ей и правда достались немалые.

Проглотив булочку, Меллисе захотелось пить. Она пошла и купила дорогой сочный персик. Съев и его, девочка серьезно задумалась. Она стала медленно ходить вдоль рядами поставленных лотков с самыми различными товарами. Меллиса всегда раньше рассматривала товары бродячих торговцев и галантерейщиков с интересом. Но сегодня это был другой интерес. У нее приятно щекотало в животе, когда она, глядя почти на любую вещь, мысленно говорила: "А это я могла бы купить!" Она не собиралась тратить деньги бездумно. Просто ей нравилось чувствовать их вес у себя в кармашке передника. Меллиса чувствовала себя очень богатой. Она была хозяйкой любого из этих лотков. Стоило ей указать пальцем и спросить: "Сколько?" — и она замирала от чувства собственной значимости и свободы. Стоило ей захотеть, и вещь могла стать ее. Навсегда. Меллиса смутно понимала, что такие чувства могут прорасти только сквозь бедность. Она была сейчас совершенно свободна, и свобода подаренная деньгами Меллисе понравилась. Она собиралась потратить свое богатство. Потратить шикарно, не оглядываясь, и не боясь остаться опять без гроша. Надо было решить, чего же ей хочется.

И Меллиса решила. Она пошла и купила бархатный красный кошелек с ремешками и золотым шитьем. Длинный, как боевой вымпел. Она долго выбирала его и купила не самый новый, слега потертый на швах. Так ей казалось более солидно. Пересыпав свое богатство в кошелек, Меллиса направилась дальше. Она купила себе гребень и зеленые бусы. Торговка сказала ей, что все девочки хотят носить красные бусы, но Меллиса хорошо помнила — хозяйка она. И ей не было никакого дела до других девочек. После, хорошенько подумав, и увидев еще связку бус на другом лотке у молодого мужчины, Меллиса купила и нитку красных бус, на всякий случай. К тому же, они стоили дешевле на два сантима*, чем те, что уже красовались на ее шее. Затем Меллиса купила вместительную новую корзинку из темно-красной блестящей лозы. Туда она первым делом бросила свой надоевший чепчик. Туда же последовал мятый фартук. Еще немного погодя в корзинку стали попадать всевозможные вкусные вещи, которые Меллисе всегда хотелось попробовать, но до сих пор не пришлось. Напоследок Меллиса купила прехорошенькое зеркальце на длинной ручке и голубой шелковый платок, который немедленно накинула себе на плечи. У нее оставалось еще много денег, но на сегодня разорение прилавков было приостановлено. Решив, что семья Карро подождет, Меллиса отправилась в гости к Аньес, своей старой подружке.

Там ее встретили с настоящей радостью. Меллиса осталась ночевать в новой семье Аньес. Она подарила подружке зеркальце и красные бусы. Как нормальная девочка Аньес была счастлива, а ее новая молоденькая мать и две тетушки были глубоко тронуты подарком. Тем более, что Меллиса еще и обеспечила им деликатесный обед. Все так были возбуждены и радостны, что не подумали спросить, откуда у Меллисы средства на подобную роскошь. Только ночью, болтая допоздна, девочки переговорили обо всём.

Аньес слега испугалась. Ей казалось, что теперь Меллиса не сможет вернуться в семью садовника. Или ей придется всё рассказать родителям.

— Ни за что, — ответила Меллиса. — Ты права, подружка, я теперь сама по себе.

— Ты и раньше была сама. Вспомни!

— Да. Но теперь всё иначе. Я не могу больше жить у Карро. Они мне чужие и потом…

— Что, Меллиса?

— Мне там скучно… Сегодня я вырвалась на свободу и не вернусь.

— Что же ты будешь делать? — забеспокоилась Аньес. — Хочешь, мы договоримся, чтобы ты жила с нами?

— Не хочу.

Меллиса помолчала немного, понимая, что это звучит резко. И надо как-то сказать Аньес, что она самая ее близкая подруга и пусть та не обижается. Но Аньес и сама поняла.

— Куда ты пойдешь?

— В Немур. Не потому что там герцогский замок, не думай! Мне просто нравится, когда город стоит на реке. Я буду там жить.

— В таком случае, проще поехать в Париж, — со смехом сказала Аньес. — Там большая река, и город большой.

— Не всё сразу, — обещающе пробормотала Меллиса, уже засыпая, — Не всё сразу, подружка…

* су — мелкая французская монета, 1/20 ливра (франка).

* сантим — мелкая французская монета, сотая часть франка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​Глава 8

На другой день Меллиса с утра продолжила поход за покупками. Она купила себе новую одежду — мужскую куртку из синего сукна, штаны и кожаную жилетку. А еще две сорочки, но уже на себя, не на вырост, и фетровую шляпу с широкими полями. Меллиса недаром училась в рабочей группе и знала, как переделать всё для себя. А на вырост покупать было легче — никто не задавал девочке лишних вопросов. Потом Меллиса подыскала себе кожаные башмачки. Ее запас денег таял и последнее, что она купила, был большой кусок горячего пирога с мясом. После этого, в кошельке оставалось еще десять ливров, которые Меллиса решила приберечь на будущее. Все обновки, деньги и прочее Меллиса уложила в корзинку, которую спрятала в лесу. В яме под корнями старого вяза на полпути от деревушки до Ларшана. Свой клад она заложила ветками и запомнила место. Не надеясь хорошенько на память, Меллисс привязала к кусту над дорогой свой белый чепчик как раз напротив вяза, но не рядом с ним. С новой ниткой зеленых бус на шее и без гроша Меллиса всё-таки пошла в деревню. Она не собиралась возвращаться к садовникам. У нее были несколько иные намерения.

Меллисс не удивилась, когда на входе в деревню она столкнулась с мальчишками, которых ограбила вчера. Не испугавшись, она решительно пошла им навстречу. Поскольку денег у нее уже не было, а авторитет ее после вчерашнего был высок, Жан и его компания сразу согласились на ее вызов: "Надо поговорить"!

Это Меллиса сообщила им вместо "здравствуйте".

Мальчишки обступили ее кольцом, но Меллиса быстро развеяла их надежды. Она не боялась их и предлагала исключительно деловое сотрудничество.

— Вы собираетесь сбежать из дому? — спросила Меллиса.

Когда все ответили нечётко, но утвердительно, девочка перешла в контратаку.

— Можете злиться, что я оставила вас вчера нищими, но вы это заслужили. Имея столько кулаков и голов, я бы в два дня вернула себе ваш капитал, а за неделю собрала полсотни пистолей! — свысока заявила она.

Жан, понимавший, что такое деловой разговор, ведь его отец работал приказчиком в лавке, сразу понял, чего хочет от них эта странная девчонка. Но также Жан понял, что речь идет об одном атамане, и этим предводителем будет не он. Поэтому всю дальнейшую беседу Жан молча исподлобья наблюдал за своими вассалами. Мишу реагировал осторожно и скептически, а малыш Поль и толстяк Люка сразу перешли на сторону Меллисы.

Она заявила, что уходит жить в лес, и "если у мальчишек хватит храбрости", зовёт их с собой. Грабить детей — свинство! На свете столько ходячих туго набитых кошельков, что можно безбедно прожить за их счёт.

— А для этого надо делать так, как я поступила вчера, — подытожила свою речь Меллиса. — Надо брать деньги у тех, у кого они есть. И нападать неожиданно.

— На взрослых?! — ужаснулся ее дерзости Поль.

— На простаков! — отрезала Меллиса и, сузив глаза, обвела взглядом своих собеседников. — Кто со мной?

— Я, — первым откликнулся Жан. В его голосе слышалась грусть и капитуляция. Но чего не сделаешь, ради грядущих побед.

Бой был выигран. Меллиса назначила своим новым воинам место сбора на одной из лесных полян поздно вечером.

— Кто струсил, может оставаться дома за печкой. Но предупреждаю: не вздумайте болтать! Я сумею заставить вас пожалеть об этом.

После такого грозного предупреждения, ведь никто не сомневался в силах нового командира, на лесную поляну явились все четверо. Меллисс была даже удивлена.

Она перенесла свой клад на поляну, развела костёр и первым делом крепко-накрепко пришила к новой фетровой шляпе красивую пряжку, купленную отдельно еще вчера. Потом Меллиса переоделась. И, сидя у костра, поджидала своих вассалов, но в душе сомневалась, все ли придут.

Они пришли. Все, и будто бы с серьёзными намерениями. Свой побег компания Жана готовила довольно давно, так что всё необходимое из вещей и провизии они не забыли. Увидев своего атамана в новом наряде, мальчишки вздрогнули. А после решили, что так всё и должно быть. Меллисс представлялась им немножко ведьмой, поэтому ее приказы не обсуждались, и страх держал мальчишек в повиновении.

Переночевав в лесу, рано утром все пятеро отправились по дороге в Немур.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Через неделю они перебрались в леса поблизости Фонтенбло. Вся округа гудела и на ярмарках у крестьян только и разговоров было что о таинственных привидениях, которые водятся на лестных дорогах. Все боялись привидений, но после славной пирушки, подвыпившие смельчаки специально отправлялись в путь ночью, только бы увидеть лесную фею. Они хвалились поймать ее, но те, кому "посчастливилось" встретиться с ней, больше не хвастались и возвращались без гроша.

Рассказывали, случается так: едет ночью по дороге над лесом загулявший торговец или крестьянин. Возвращается с ярмарки. И видит — над дорогой впереди огонёк. Слышится ему прекрасная песня, и если не повернёт в ту же секунду он свою телегу — пропал! А поворачивали немногие. Любопытно же, да и голос нежный, женский, разбойники на больших дорогах так не поют.

Вот, подъезжает очередной простак ближе. Видит: сидит у костра юная красавица в венке из лесных цветов, играет чем-нибудь: зеркальцем или безделушкой какой-нибудь и поёт. И только подъедет он ближе, засмотрится, а фея — раз и бросит в огонь охапку травы. Миг — всё в дыму, огонь гаснет, тьма и страх кругом.

Говорят, трава эта сонная. Все утверждали, что чувствовали, будто их ударили по голове и всех денег и товаров — как не бывало. А очнутся когда, бывает, на дороге и утро уж наступает. И сколько не смотрели по сторонам, нигде никакого следа от костра.

Так рассказывали те, кому повезло познакомиться лично с работой Меллисы. А следов костра никто не мог заметить лишь потому, что их не было. Ведь никогда ограбленные "привидениями" простачки не "просыпались" после удара дубинкой на том же месте, где "засыпали". Кто-нибудь их мальчишек всегда отводил телегу подальше, не меньше чем за сотню шагов, от того места, где путника ждала засада. Когда Меллиса бросала большую охапку сырой травы или листьев в костёр — огонь моментально исчезал и валил густой белый дым. Тому, кто до этого смотрел на пламя, невозможно что-либо разглядеть в полной тьме. Это служило Жану и его друзьям сигналом к атаке.

Дольше недели Меллиса не желала оставаться на одном месте. Ее банда кружила по всем лесам и дорогам одного из городов, а когда все они приобретали "колдовскую" дурную славу, перебирались дальше.

В Фонтенбло Меллисс задержалась надолго. Места королевской охоты были щедры на лесные дороги и богатый урожай. А дворяне оказались даже более любопытны, чем крестьяне, и попавшимся на удочку "лесной феи" некогда было думать о шпаге. Хотя все они были вооружены и мальчишки рисковали встретить сопротивление, от такой добычи как королевский слуга они никогда не отказывались. А солдат, даже нищих, обходили двадцатой дорогой.

Однажды к Меллисе и ее банде попал в руки слишком уж тяжёлый кошелек. Хотя его хозяин, одетый в черное, совсем не выглядел богачом.

— Дело плохо, — сказал Мишу, — это сборщик налогов. Теперь сюда пришлют отряды солдат, прочёсывать лес.

— Предлагаешь оставить ему кошелек? — резко спросил Жан. Сам его тон отрицал такую возможность.

— Он был сильно пьян, — сказала Меллиса, — иначе бы никогда не сунулся на дорогу один. Завтра он только днём доберётся до властей. Только после обеда они вышлют солдат. У нас уйма времени! Уходим отсюда.

Она имела в виду район Фонтенбло.

На рассвете юные грабители были уже далеко от деревень и охотничьих замков, растущих среди зеленых полян дикого леса. Дорога вывела их в Барбизон, где тоже были вокруг густые леса и просёлочные дороги.

Прошёл не один месяц. Жан и его друзья давно могли взять необходимую сумму и уехать в Гавр и дальше, куда угодно. Золотой запас банды сильно вырос. Деревенским мальчишкам никогда и не снилось столько денег, сколько сейчас у них было. Меллиса вообще никогда не видела во сне деньги, поэтому воспринимала свой успех совершенно спокойно. Ее волновало лишь то, что будет зимой. Меллиса предвидела осложнения.

Меллиса была уверена, что только ступив на отчий порог, бывшие соратники выдадут ее с головой. Поэтому, после их ухода, Меллиса собрала своих новых вассалов (их было всего трое, с собакой) и двинулась на маленькую деревушку Версаль*.

Очень скоро, кроме Рика и Сомси — двоих мальчишек бродяг, у Меллисы было полдюжины новых "волков", как называл их Рик. Почти все они были старше Меллисы и не очень охотно подчинялись девчонке. Рику было почти пятнадцать, Бенжамену и Пьеру — по четырнадцать, остальные примерно ровесники своей атаманши — лет двенадцати.

Меллиса тщательно отбирала и вербовала их лично. Главное, чтобы от голода или из любопытства новобранец согласился участвовать в первом налёте. Увидев воочию стратегический гений Меллисы, никто больше не спорил. Кроме того, вокруг лежал снег, а у костра было тепло и сытно.

Всю зиму "стая" Меллисы прожила в окрестностях Версаля на одном месте. Изредка совершались нападения, но только на приезжих. Крестьян трогать запрещалось, ради собственной безопасности. Меллиса жила в пещере, вырытой в большом стогу сена. Это называлось Соломенным дворцом.

В Соломенном дворце жила только она и Баро, своих мальчишек Меллиса видела, лишь когда они приносили ей еду и новые сведения.

Раньше Меллиса очень тяготилась тем, что она рождена девчонкой. Только и слышалось вокруг: "Ты не должна так себя вести, так говорить, так думать, так делать. Ты — девочка!" Самым ужасным ругательством в устах сестры Марго был вечный упрёк: "Ты ведёшь себя, как мальчишка!"

Меллисе хотелось познакомиться с ними поближе. Но потом, познакомившись, Меллиса не считала больше, что похожа на них. Мальчишки часто оказывались трусливее ее, были беспечны, нетерпеливы, не могли сами добывать себе еду и жить в лесу. Они вечно ныли, жаловались на судьбу и при жуткой способности хвастать своими заслугами и храбростью, были подвержены суеверному страху, а временами, просто глупы. Меллиса не хотела быть на равных с мальчишками и считаться одной из них. Она стремилась управлять ими и совершенно не доверяла многим из своей банды. Нескольких ребят она считала неплохими товарищами, но побаивалась их. Ей нужен был пёс, чтобы чувствовать себя уверенной в собственной "стае".

Рик был прав, голодными они превращались в волков, но в мирное время становились щенками. А Меллиса хотела от них третьего — слишком многого — быть людьми. Но, не зная точно, способны ли мальчишки на это, Меллиса на всякий случай рассчитывала всегда на себя одну. И это противопоставление мешало ей видеть, что юные грабители преданы ей и душой и телом, а многие попросту влюблены в нее. Многие? Да нет, все! Но Меллиса не хотела замечать ничего подобного.

Ее мечтой были бродяги. Грубые молчаливые мужчины, которые иногда появлялись в морозные ночи у их костра. Меллиса мечтала, что один из таких бродяг, (а почти все они шли в Париж!) возьмёт ее с собой. Она с обожанием смотрела на мужчин, случайно оказавшихся возле ее костра. Обычно бродяги о лишнем не спрашивали, а рассказывали о себе еще меньше. На девчонку они не обращали внимания или не подавали виду, что заметили ее. Возможно, у некоторых из них были дурные намерения, но Меллиса была не одна. С ней рядом — полдюжины ребят и собака. Но всё-таки Меллисе хотелось иметь свой нож. Такой, какие она видела у бродяг. Если ни один из них не звал ее с собой, то мог бы сделать ей хотя бы подарок.

Горящими глазами смотрела на бродяг маленькая атаманша и слушала истории, которые они рассказывали, сидя у костра. В Меллисе снова просыпалась маленькая девочка из приюта, и эти краткие встречи напоминали ей родительское дни. К ней приходили когда-то почти такие же мужчины. Возможно, их репутация и костюмы были почище, но суть осталась такой же: они были одиноки на свете и много пережили. Меллиса любила и жалела их всех, не вдаваясь в подробности. Но взрослые мужчины уходили на другое утро, не оставив ей на память даже нескольких ласковых слов.

Впрочем, в конце зимы половина желаний Меллисы сбылась — она получила нож. Но за этот прекрасный изогнутый кинжал с красивой чеканной ручкой Меллисе пришлось продать свою собаку. Она отдала Баро какому-то бродяге, и была зла на них обоих. На пса, который радостно согласился идти куда-то с мужчиной, и на самого бродягу, который был настолько глуп, что не догадался взять с собой вместе с собакой его хозяйку. Но зато теперь у Меллисы был острейший прекрасный нож, внушавший уважение не меньшее, чем злой пёс.

Тем более, хотя Меллиса и любила Баро, она не могла прижать его к сердцу, расцеловать в черную морду, поиграть с ним, как с настоящей собственной собакой. Пёс ее слушался, и только. А того бродягу он, кажется, полюбил. Зато нож был такой вещью, которая не предаст. И прижимать его к сердцу можно было спокойно — толстые кожаные ножны превращали его в безопасную игрушку, а отливавшее синим стальное зеркальное лезвие делало его страшным оружием. Даже несмотря на то, что рукоятку сжимала маленькая детская ручка.

* в те годы король для охоты предпочитал Фонтенбло. Охотничий замок в Версале построят лишь в 1624 г. А знаменитым Версалем он станет в грядущее царствование Людовика XIV.

Первой жертвой этого подарка стала сама Меллиса. Вернее, ее черные косы. Весной, только потеплело, Меллиса безжалостно отрезала свои волосы "под мальчишку". Ей давно хотелось сделать это, только зима мешала Меллисе осуществить давнее желание. Всё-таки косы давали некоторые тепло в мороз, так ей казалось. А отрезала Меллиса их потому, что любила делать всё так, как ей удобней. Она гордилась своими волосами, но взгляды мальчишек, когда она, сидя у огня, долго расчесывала гребешком свою гриву, с некоторых пор перестали нравиться девочке. Меллисе исполнилось тринадцать, а многие сведения о "взрослой" жизни ей стали известны еще в приюте. Девочки в рабочей группе узнавали всё раньше других. Ведь они были исключительно деятельны, любопытны и к тому же не окружены такой глухой стеной молчания, как другие, ведь этих девиц готовили к раннему замужеству. Потому Меллиса решила, что лучше лишиться на время своего тяжёлого украшения — роскошных длинных волос, чем позволить пошатнуться своей абсолютной власти.

Теперь, с новой причёской, Меллисс стала похожа на удивительно симпатичного мальчишку с хитрыми лисьими глазами.

Шла весна, а с ней наступала пора солнечных дней, ярмарок и ясных ночей.

Покинув Соломенный дворец, Меллиса и ее "стая" снова двинулись в путь по лесам Иль-де-Франс*. Ночные налёты, костры, дороги давно перестали быть средством к существованию. Они стали жизнью. Кошелек Меллисы был с золотым шитьём снаружи и "золотым" изнутри. В нём набралось уже достаточно денег для того, чтобы начать жизнь достойную герцогини, но Меллиса не торопилась. И о размерах ее запаса никто ничего толком не знал. Зато о чутком сне атаманши и прекрасном длинном кинжале были осведомлены все члены банды, которая к весне выросла до десяти человек.

Мальчишки были совершенно уверены, что Меллиса слабее их, и это они зарабатывают на хлеб, и ей, и себе. Никто толком не мог понять, почему они подчиняются маленькой слабой девчонке. Многие верили в свои чисто рыцарские чувства, до одного не самого прекрасного, холодного и дождливого дня.

Прошло еще полгода, и приближалась новая зима. Все говорили, что грядут страшные морозы и лучше бы перебраться в какой-нибудь большой город. "Какой-нибудь" произносилось исключительно из кокетства. Все давно мечтали о Париже. Тем более, что до мечты было рукой подать — не более четырёх лье* отделяло нынешнее жильё банды от великой столицы.

Зимняя квартира была избрана, и Париж ждал. А пока, худым жёлтым львом с огненной гривой свирепствовала в округе осень. Она трясла сады, перекрашивала деревья, с глухим рёвом будила холодные ветры и ставила печать своей мощной лапы на всё, что ей казалось еще достаточно летним. В эту осень Меллисс пришлось второй раз отстоять свое право вожака в стае.

В последние две недели часто шли дожди и настроение "волков" находилось в упадке. За последнее время самым значительным приобретением банды стали две верховые лошади и полдюжины бутылок с анжуйским и коньяком. Такая добыча была хороша, но недостаточна. Тем более, что Меллиса разрешала пить только после сильного холода и совсем понемногу. Рика, к примеру, это совсем не устраивало. Еще больше его обидело, что, отправившись в своей деревенской одежде за покупками, Меллиса оставила старшим Сомси, а не его.

Меллиса знала, что не привлечёт ненужного внимания, если придет в деревенскую лавку. Она только маленькая девочка для всех окружающих. Потому, за покупками атаманша обычно ходила одна. Но Меллиса старалась не задерживаться долго. Она не любила оставлять своих подданных без присмотра хоть на минуту. Однако, как она ни спешила, в этот раз Меллисс опоздала.

Вернувшись на поляну к своему костру, девочка увидела, что запасы коньяка и вина растаяли не по погоде. Правда, было сыро и утром шёл дождь, но он не служил оправданием тому, чтобы так напиться, как сделали это мальчишки! Несколько пустых бутылок и окончательно пьяных тел валялись вокруг костра.

— Прекрасно, — сказала Меллиса и поставила на камень корзинку с покупками. — Можете закусить ветчиной, хлебом и сыром. Это будет ваш прощальный пир.

Ее слова прозвучали зловеще, но отупевшие от вина мальчишки не сразу заметили это.

— Что ты так сердита, красотка? — развязно спросил Рик. — Лучше иди, посиди с нами.

Меллиса оттолкнула его. Пьяный Рик начал к ней приставать, остальным это показалось забавным. Меллиса была одета как обычная крестьянская девочка. Ее редко видели в таком наряде, и слабые головы после выпитого слегка закружились.

Рик окончательно забылся и уже не помнил, кто здесь атаман. Он был намного сильнее Меллисы, но она и не пыталась мериться силами с почти взрослым парнем. Рик почувствовал неприятное прикосновение чего-то холодного к горлу. Скосив глаза, он увидел отливавшее голубым зеркальное лезвие.

* Иль-де-Франс — французская историческая провинция с центром в Париже.

* лье — 5,5 км.

И так же холодно светились глаза Меллисы.

Рик убрал руки.

Меллиса отошла.

Все смотрели на нее. Мальчишки готовы были или схватить ее, или пасть на колени и просить прощения. Пока они растерялись. Потом стали медленно наступать. Девочка подхватила за горлышко пустую бутылку и разбила ее о камни. Держав в правой руке нож, а в левой — острый осколок, Меллиса прислонилась спиной к дереву, заняв оборону.

— Подходите, кто хочет! — звонко сказала она. И после минуты бездействия и молчания с презрением бросила бутылку. — Волки! — усмехнулась Меллиса и отошла от дерева. — Я не поведу вас в Париж! Оставайтесь и живите, как знаете.

Меллиса подошла к одной из верховых лошадей, спокойно взобралась ей на спину и тронула повод. Лошадка, которая до этого мирно паслась, оглянулась и, как бы кивнув хозяйке, величественно, не торопясь, перешла поляну и, миновав растерянных мальчишек, прошествовала по тропинке.

Меллиса выехала из лесу на дорогу и, пришпорив лошадь, поскакала вперёд. Она злилась; чтобы успокоиться, ей нужна была скорость. Очень скоро топот копыт стал двоиться, и ее нагнал Рик.

Круто осадив коня поперёк дороги, так что лошадка, на которой ехала Меллиса, встала на дыбы, Рик соскочил на землю. Вероятно, скачка и холодный ветер протрезвили его. Рик схватил лошадь Меллисы за повод.

— Чего тебе? — тоном королевы спросила девчонка.

— Вернись. Вернись сейчас же! Пожалуйста.

— Вы прекрасно можете обойтись без меня, — холодно возразила Меллиса.

Рик молчал и не отпускал повод. Меллиса снова презрительно усмехнулась. С такой надменностью, как в былые годы делала Вивианн де Граншан.

Меллиса как бы видела всю сцену со стороны. Не оглядываясь, она точно знала: где-то позади бегут, выбиваясь из сил, остальные мальчишки.

"Вы прекрасно можете обойтись без меня!"

Она знала, что нет, не могут. Превосходно знала. И Меллиса, в свое время достигшая совершенства в укрощении диких сил, вроде сестры Марго, могла не сомневаться, что всё рассчитала верно. Пока она сражалась на поляне, расчета в ее действиях не было. Но потом, мчась по дороге, девочка уже сообразила, что будет дальше. И она, не останавливаясь, мчалась вперёд, дожидаясь, кто и когда догонит ее, умоляя вернуться.

Оставшиеся на поляне мальчишки тупо проводили ее взглядом, когда Меллиса уехала. Но потом слова "я не поведу вас в Париж", дошли до их пьяных голов. И страх, жгучий страх остаться без вожака, заставил их быстро соображать.

До сих пор они всегда знали, что делать. На кого нападать, где и когда. Они все привыкли считать себя взрослыми, но сейчас поняли, что они просто дети. Брошенные дети в лесу. Снова вернуться к той жизни, которую они вели раньше? Зябнуть где-нибудь под кустом и самим заботиться о своём пропитании случайном и бедном? Они поняли, что разбредутся через неделю и продолжат свое жалкое существование нищих и беспризорников. А то и попадут в тюрьму, если выйдут на большую дорогу без атамана. Меллиса была не только хозяйкой, матерью, полководцем и приманкой, на которую ловились прохожие. Она была еще и их талисманом. И когда мальчишки испугались, что с ее уходом сама удача оставит их, они побежали вдогонку. А по пути еще раз задумались над тем, чего они стоят без этой девчонки.

Рик понял первым. Ведь будь он способен принять ответственность военачальника на свои плечи, он давно бы стал им. Но Рик не захотел взять власть сейчас, когда ему предоставили такую возможность. Он хотел, чтобы вернулась Меллиса.

— Нет, — сказала она. — Зачем мне продолжать путь с такими ничтожествами? Я найду себе лучших.

— Лисс! Меллиса! Послушай, не надо сердиться. Ты очень красивая, когда сердишься, но не надо, — сбивчиво попросил Рик. — Я знаю, я идиот. Можешь прогнать меня, но вернись в стаю.

— За-чем? — настаивала на прямом ответе Меллиса.

— Куда мы без тебя денемся, — наконец пробормотал мальчишка, опустив глаза.

Это был максимум на что хватило красноречия Рика. За это время примчались еще несколько ребят. Они запыхались и ничего не могли сказать, только смотрели на Меллису так, словно от нее зависит их жизнь и смерть.

Поскольку от нее как раз всё и зависело, Меллиса согласилась вернуться на свою поляну в сопровождении своих верных слуг. Вечером, на сон грядущий, она сказала мальчишкам краткую речь, сводившуюся к тому, что "если они желают", то Меллиса готова предложить им завтра план одной вылазки. После которой можно подумать и о переселении в "какой-нибудь" большой город.

Все в один голос заявили, что от всей души "желают" и ничего так не хотят, как услышать ее гениальный план.

Через неделю Меллиса привела свою стаю в Париж.‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9

С приходом в Париж жизнь Меллисы переменилась.

В большом городе стая впервые воочию увидела, что у нее есть конкуренты. Здесь нельзя было отобрать у прохожего кошелек там, где тебе посчастливилось его встретить. Удержать добычу, захваченную на чужой территории, было так же непросто, как прохожему не отдать грабителям свой кошелек.

В Париже царили свои строгие коммерческие законы и соглашения. У большинства прохожих совершенно некстати оказывалось оружие, хотя простолюдинам будто бы запрещалось его носить? Но если справедливые королевские законы не могли обеспечить помощь парижским налётчикам, приходилось преступникам создавать собственный свод законов.

Согласно закону, сразу же по прибытии в Париж банда Меллисы вступила в содружество прочих преступных групп квартала Исси*. Места на набережной им не досталось, но Меллиса не горевала об этом. Она предпочитала тёмные переулки открытым пространствам.

Меллиса быстро освоилась с большим городом. Париж казался ей темным лабиринтом переулков и дворов. Но, выходя за пределы бедных кварталов, моментально попадаешь в другое царство. С каретами, соборами и мостами. А Рынок*! А новая Королевская площадь*! И повсюду дворцы, дворцы…

Впрочем, ночью весь Париж становился одинаково бандитским царством.

Меллисе всегда нравились неожиданные повороты. Еще больше ей нравилась реакция людей на устроенные ею неожиданности. Поэтому, несмотря на то, что характер ее засад изменился, и эффектных сцен, наводящих очарование и ужас стало значительно меньше, прозаичное ремесло грабителей по-прежнему процветало.

Теперь Меллисс достаточно подросла, чтобы, слегка состарив себя с помощью косметики, привлекать мужчин с толстыми кошельками. Ее приятели ждали, пока, мило беседуя и полуобнявшись, парочка приходила в засаду. Рик и более рослые Пьер и Бенжамен, вылетали со шпагами. Меллиса поднимала испуганный крик, выхватывала у клиента кошелек и сама отдавала грабителям. После такой кутерьмы клиент (обычно зажиточный горожанин, дворян Меллиса побаивалась) уже и не помнил, как он уцелел, чего хотел до встречи с бандитами, и тем более не интересовался, куда делась девка, которую он обнимал полминуты назад. А Меллисс каждый раз жаловалась, что у нее от этого визга а-ля Вивианн голос пропал и такая работа очень вредна и вообще, кошелек не стоил усилий, потраченных на него.

Однако, как бы ни было, дела шли неплохо. Полезных знакомств в парижской среде Меллиса завела множество. Много раз ее банде предлагали покровительство более могущественные коллеги. Ее звали в более престижные кварталы. Говорили, что такому юному дарованию не место на задворках.

— Юному дарованию не место в полиции, — возражала Меллиса. — Я уступаю дорогу мэтрам. Здесь, в Исси, мне спокойнее.

Втихомолку Меллису называли "Провинциалкой", кто с завистью, кто свысока. Но ее стаю приняли как своих. Многие, даже пожилые мэтры преступного мира удивлялись ее благоразумию. Они ставили Меллису в пример своим юным, чересчур горячим и самонадеянным ученикам.

Меллиса, войдя в Париж, не поскупилась отдать весь свой золотой запас из бархатного кошелька на установление полезных знакомств. Она щедро оплатила безопасность и независимость стаи и свою собственную. Меллиса умела считать. И справедливо считала, что двести экю*, которые она постепенно раздала — огромные деньги. Но если не отдать их сейчас, к этому запасу не прибавится ни сантима. А впереди зима и орда голодных конкурентов в любой подворотне. Меллиса знала, что слишком многие на свете сильнее нее, тринадцатилетней девочки без покровителей и родных. Но она не могла допустить, чтобы все они были еще и умнее. Неудивительно, что старые пройдохи, видя холодный расчёт и деловую хватку острых жемчужных зубок у столь юной особы, ставили ее в пример своим питомцам. И предрекали ей грандиозное будущее.

Очень скоро ее акции повысились настолько, что сперва женщины из зависти, а потом и солидные господа стали называть Меллису "Герцогиня Волчица". Это произносилось злым шёпотом за спиной. А в глаза ее звали только "Маленькой герцогиней". Но Меллиса слышала оба прозвища, и не могла решить, что льстит ее самолюбию больше.

"Если бы в приюте я считалась настолько примерной ученицей, как здесь, — думала временами Меллиса, — сестра Генриетта могла бы гордиться мной!"

Всё менялось, шло время, но чисто отцовская благосклонность королей преступного мира к Меллисе оказалась непреходящей.

Маленькая герцогиня регулярно платила дань и была строгих правил. Полиция тщетно охотилась лично за ней уже несколько месяцев, но ни одного наводчика, согласного помочь выследить ее, не нашлось. Да это было теперь тяжело сделать. Меллиса работала всё больше одна. Никто точно не знал, где ее можно найти. Но стоило сказать, буквально в пространство, что есть настоящее дело — она появлялась скорее, чем ее ожидали увидеть.

Большинство ее ребят перешли в парижские банды. Меллиса их не удерживала. У Сомси, одного из самых старых ее дружков, оказался талант карманника, и Сомси отделился, перейдя на тихую ювелирную работу.

* квартал и набережная д`Исси на юго-западной окраине Парижа.

* на месте Старого Рынка — "Чрево Парижа" сейчас находится Форум и центр Искусств им. Жоржа Помпиду. В прошлом Рынок был колоритной достопримечательностью города.

* ныне — площадь Вогезов.

* экю (`ecu — франц.) — французская монета. С XIII в. До 1653 г — чеканились золотые экю (1экю=3 ливра), позже серебряные (1 экю=3 франка). Упразднена в 1834 г. (В XIX в. "экю" назывались пятифранковые монеты).

Рик держался с Меллисс дольше всех. И когда им пришлось расстаться, это случилось не по его вине. А по случаю облавы, какие всегда проводятся пред праздниками. В этот раз Рику не повезло накануне именин короля.

Меллисс не особенно горевала, хотя последние два года Рик всегда находился рядом, был ее адъютантом и верным поклонником. Теперь Меллиса осталась одна. Впрочем, одиночество мало страшило Герцогиню Волчицу. В работе ей теперь никто не был нужен. Она могла попросить помощи у любого, а многим могла бы и приказать. Но Меллисс тоже сошла с "общей" дороги, предав девиз "Кошелек или жизнь!" в пользу относительно "тихой" профессии. Зачем ей нужен был кто-то? Теперь она и сама могла приставить нож к горлу без криков и шума. Особенно ей нравилась реакция дам.

Многие знатные красавицы полюбили в последнее время гулять вечером по городу, нацепив полумаску. Если уж им хотелось действительно острых ощущений, Меллиса могла обеспечить их, как никто другой. А улов нескольких перстней и бриллиантового колье позволял ей надолго чувствовать себя состоятельной. Ведь воровские притоны, комнаты, сдающиеся тёмным личностям, кабаки и подвалы существуют не только для того, чтобы встречаться там по работе. В них жили. И можно вести пристойную благоустроенную жизнь с полным пансионом, если хватает денег.

И только полиция, не довольствуясь данью, которую ей платили, время от времени врывалась в спокойный налаженный быт, добавляя лишние проценты "вредности" старинному ремеслу разбоя. Полиция постоянно нарушала договоры и от нее никогда не знали, чего ожидать. Хуже того, личная гвардия нового кардинала считала своим долгом и вмешиваться в дела полиции, и заменять ее.

— Братья! — ораторствовал неподалёку от Рынка Кабанья Башка — первый головорез и бретёр квартала Монмартр*. — В городе слишком много военных, это добром не кончится! Когда издаётся указ, запрещающий дуэли, мужчины в форме становятся просто сумасшедшими. Я не ручаюсь за будущее каждого из вас, братья мои, если мы не примем ответных мер!

Толпа собравшихся на совет представителей парижского "дна" волновалась, как кипящий котел.

— Король знает, что делает! — откликнулся Франт, вор из Латинского квартала*. — Лишившись возможности драться между собой, все, кто носит шпагу, кинутся на нас. Таким образом, министры думают покончить с преступностью.

Франт всегда гордился своими познаниями в политике. На почве драгоценных камней и золота он был знаком со многими куртизанками, которые не только всё знали о мыслях государственных мужей, но даже иногда прокладывали путь этим мыслям.

— Горячка лечится кровопусканием, — сказал очень пожилой мошенник Ромбен. И прибавил что-то по-латыни.

В прошлом мэтр Ромбен был доктором и если бы не его страсть к костям (не скелетным, а игральным), возможно, доктором бы и остался.

— Кабанья Башка сто раз прав, — произнёс доктор Ромбен, — в городе чересчур много военных. Им нужен враг, и если его нет снаружи, его ищут внутри, прямо в ночном Париже. Франция живёт слишком мирно, раз у полиции хватает времени и сил на нас, грешных.

— Братья! — воскликнул Кабанья Башка. — Я услышал мудрую мысль! Пусть кто-нибудь посмеет не согласиться с мэтром Ромбеном! Завтра же мы напишем донос об очередном заговоре против его высокопреосвященства и…

— Я не согласна! — подала голос Меллиса. Она стояла рядом, едва доставая бандиту до локтя.

— Что-что? — скривился Кабанья Башка, словно его раздражал писк надоедливого комара, и посмотрел вниз: — Не расслышал?

Меллиса скорчила гримасу, яснее слов объяснявшую его отношение к подобным спектаклям.

Кабанья Башка слез с пустой перевёрнутой бочки, на которой сидел, подхватил девчонку за талию и поставил на дно бочки как на трибуну. Они с Меллисой были друзьями. Девочка часто помогала ему даже бесплатно.

— Говори, Маленькая герцогиня.

— Ты, Кабанья Башка, слишком спешишь, — глядя вниз, заявила Меллиса. — Если бы ты мог связать на бумаге два слова так же ловко и без ошибок, как вертишь клинком, я бы не волновалась. К тому же, — она подняла голову, — кардинала нельзя считать дураком! За это сажают! И даже вешают. Если нам поможет заговор, значит, его найти, а не выдумывать. Одна улика даст им работы на месяц, а наш донос они раскусят за три часа или, максимум, за ночь. Вот, что я говорю. А в остальном, господа правы — да здравствует заговор!

Всё собрание завопило "да здравствует!"

Франт обещал раскопать подлинные имена заговорщиков. Мэтр Ромбен, вспомнив о своих связях, отправился к знакомым алхимикам и аптекарям, выяснять, как нынче обстоят дела с ядом: кто и для кого приобретал зелья в высшем свете.

Такая забота о благе государства позволила грабителям и мошенникам спокойно дожить до новой зимы.

* Монмартр (Montmartre) — "Гора мучеников" (франц) — место казни ранних христиан. Холм на севере Парижа и одноимённый квартал. Позже, название района.

* Латинский квартал — "студенческий городок" Парижа на левом берегу Сены, где с XIII в. располагался Парижский университет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Под Рождество полиция снова проснулась. Кабанья Башка погиб в схватке на Новом Мосту. Он дрался как лев против стаи гиен, но их было намного больше. Франта арестовали. Говорят, одна из его любовниц решила поздравить себя на Рождество рубиновым перстнем, полученным без его процентов, даром. Меллиса вторую неделю не могла работать в Исси. Мушкетёры и гвардия появлялись повсюду, не давая ей шагу ступить. Наконец какие-то служители власти погнались за ней.

Шёл снег. Частый и мелкий снег, сухой, падавший словно блёстки на голову и плечи Меллисы. Оседающий на камнях мостовой… Девочка решила уже, что избавилась от преследования, и медленно шла, кутаясь в большой шерстяной платок. Серый, как камни, по которым она шла.

— Вот ты где! — Прямо на нее из-за угла выскочили гвардейцы.

Меллиса перебежала улицу и юркнула в подворотню. На другой улице она заметила экипаж и, догнав его, вскочила на подножку. Таким способом она часто "уезжала" от преследования. Теперь главное соскочить в подходящем месте. Какой-нибудь переулок спрячет девочку в своём лабиринте так, что ни одна ищейка ее не найдёт.

Кучер не заметил добавочного пассажира, лошадь — лишнего веса. Тёмные занавески на окне экипажа были задёрнуты, по крайней мере, со стороны Меллисы. Пока она вертела головой, высматривая погоню и удачное место, где можно спрятаться, экипаж повернул за угол.

А где же преследователи? Отстали!

Нет, они очень скоро появились на улице и так же осматривались по сторонам в поисках добычи. Меллиса плотнее прижалась к дверце экипажа. Но вдруг под ее руками дверца качнулась. Она приоткрылась!

Дверца открывается наружу, и Меллиса неминуемо упала бы, вернее, спрыгнула и убежала, если бы успела. Из щели высунулась рука, и кто-то втянул девочку внутрь экипажа.

Этого Меллиса как раз совсем не хотела. Она испугалась. С ней однажды произошёл подобный случай. Она так же вскочила на подножку кареты, а люди, ехавшие внутри, схватили ее за руки и втащили через окно. В полумраке кареты она оказалась в компании нескольких молодых дворян, настроенных очень весело. Близко, напротив себя Меллиса увидела усмехающуюся рожу с завитыми усиками.

— Какая миленькая! — заговорили вокруг.

Меллиса их тут же разочаровала, энергично доказав, что она вовсе не "миленькая". Некоторых страх парализует, другим, напротив, придаёт силы. Тем более, Меллиса по опыту знала, что лично ее мужчинам непросто удержать в руках, как змею. Поэтому она поступила так, как привыкла защищаться, тем самым страшно удивив молодых людей, пивших вино и весело ехавших куда-то в карете.

Меллиса, в секунду оценив обстановку, сильно ударила ближайшего к ней повесу кулаком в лицо. Выхватив у него бутылку, она разбила ее о голову того, кто ее держал и, рванув дверцу, выскочила наружу, скрывшись в ближайшей подворотне.

Улов для подвыпивших молодцев явно был неудачным в тот день. Но Меллиса с тех пор стала бояться попутных экипажей. Сегодня крайняя опасность заставила ее забыть о другой. Но, в конце концов, и она помнила это всегда: у Меллисы был нож. Неизвестно, успеет ли она им воспользоваться, но сама мысль добавляла ей хладнокровия.

Только очутившись внутри экипажа, девочка сразу поняла, что на этот раз ее положение лучше: пассажир был один.

— Добро пожаловать! — сказал он, швырнув попутчицу на сидение, а сам сел напротив.

— Спасибо, — ответила она, деревянно кивнув и не сводя глаз с хозяина экипажа.

Сперва Меллиса приняла его за молоденького аббата, потому что пассажир был в черном и читал толстую книжку. Но второй взгляд убедил ее, что это человек светский. Студент какой-то. И, наверное, всё-таки дворянин. Уж очень у него высокомерный вид.

Молодой человек (очень молодой, такой же, как Рик или чуть старше, так показалось Меллисе) не обращал на нее ни малейшего внимания. Опустив глаза, он смотрел в книгу.

"Платон. А-по-ло-ги-я Сократа"* — прочитала на обложке Меллиса. — Должно быть, жутко интересный роман!"

Она принялась разглядывать своего спасителя, поскольку ничего другого ей не оставалось. Строгий тёмный костюм, черная широкополая шляпа без плюмажа, всё говорило о бедности и дальней дороге. Но на пальце юноши светилось кольцо, сходу оцененное Меллисой в две тысячи ливров.

"Чудной какой-то, видно, иностранец. Англичанин или фламандец. Впрочем, нет. Фламандцев и германцев слышно по акценту с одного слова. А он сказал два".

В туманном северном происхождении уверял Меллису пуританский кружевной воротник, тёмный костюм и бледное с тонкими чертами лицо юноши. У него были очень красивые руки, благородной формы, с длинными тонкими пальцами, железный капкан которых Меллисс до сих пор ощущала на своём правом плече. Волосы у молодого человека тоже были светлыми, длинными, как у дворян, но без локонов. У него не было усов, что в первую очередь делало его похожим на священника или иностранца. Впрочем, он был достаточно молод, чтобы иметь право не носить усы в любом случае.

* "Апология Сократа" (в диалогах) — сочинение Платона (428–348 г. до. Р.Х.) — древнегреческий философ-идеалист.

Меллиса тихо презрительно фыркнула, окончательно убедившись, что он, во-первых — мальчишка, а во-вторых — всё остальное.

Молодой человек перевернул страницу и поднял глаза на Меллису. Глаза тоже оказались светлыми, голубыми или серыми не поймёшь. В зимнем холодном свете падающем из окна всё кажется одинаково белёсо-серым.

— Где вас высадить, мадемуазель? — спросил он.

— Всё равно. Лучше на перекрёстке.

— Но на каком именно? Я могу отвезти вас домой.

— Спасибо, не надо. Я люблю прогуливаться пешком, — степенно отвечала Меллиса.

— Оно и видно, — он усмехнулся и снова обратился к книге. — В любом случае, мой экипаж в вашем распоряжении.

"Наглец!" — решила Меллиса и стала смотреть в окно. Но это же решение утвердило девчонку в том, что молодой человек несомненно ее соотечественник. Краем глаза пассажирка наблюдала за ним. И видела, что он, изобразив сильную заинтересованность книгой, украдкой смотрит в ее сторону. Тоже разглядывает.

Так они ехали довольно долго. По всей улице Вожирар до самого пересечения ее с Шерш-Миди.

— Здесь я выйду, — сказала Меллиса.

Ее никто не удерживал. Экипаж остановился на углу Шерш-Миди.

Открыв дверь, Меллиса оглянулась в нерешительности.

— Всего хорошего, — пожелал, не поднимая глаз от книги, ее спаситель. — Путь свободен, фараонов нет.

— Благодарю вас, — сухо сказала Меллиса. — Прощайте.

— Всего хорошего, мадемуазель.

Не оглядываясь, Меллиса поспешила по улице. Ночевала она в трактире, где раньше часто бывала со своими мальчишками. Показал ей этот трактир когда-то Кабанья Башка. Там собирались бретёры, и туда не забредала полиция.

К несчастью, в ту ночь в трактире произошла хорошенькая потасовка по вине мушкетёров королевского полка. Поэтому выспаться Меллисе не удалось. До самого утра в трактире стоял страшный гвалт, но потом всё затихло. В обрывках снов Меллисс всё еще ехала в экипаже и убегала от полицейских.

В другой раз бегство от ищеек привело Маленькую герцогиню на окраину Парижа в предместье Сент-Антуан. Дело происходило ночью, в более тёплое время года — весной. В середине апреля. Меллиса попала в кольцо предпасхальной облавы.

Удирая, она долго кружила по переулкам. На площади Монтрейльских ворот стояли какие-то фургоны без окон. Внутри слышался слабый шорох и хруст. Подумав, Меллиса решила, что внутри находятся лошади для какой-нибудь богатой конюшни. Фонари гвардейцев мелькали близко, раздумывать было некогда.

Меллисс распорола ножом брезентовую стену фургона. Внутри был каркас из досок. Протиснувшись в щель, Меллиса забралась внутрь. Там повсюду были загородки, решётки и темнота. Дожидаясь, пока уйдут полицейские ищейки и солдаты гвардии кардинала, Меллиса устроилась на сухой соломе между ящиками и задремала.

Спала она около часа. За это время повозки выстроились в караван и тронулись в путь. Люди легко засыпают под мерное покачивание, но Меллиса, наоборот, проснулась. Высунувшись наружу, она увидела, что впереди движется колеблющаяся цепочка огней. Восемь фургонов, из которых ее — последний. Они проехали ворота Монтрейль. Вокруг тянулись поля; ночной сельский пейзаж. Меллиса глубоко вдохнула свежий воздух весенней ночи. Улыбнулась. И, спрятавшись в фургон, свернулась клубочком и заснула опять…