Мастер икебаны

13

По дороге домой я зашла в несколько антикварных магазинов, чтобы показать поляроидные снимки с тарелками госпожи Мориты. Равнодушные отказы укрепили мои опасения, но признавать свое поражение я не собиралась. Достаточно того, что раньше в моей жизни все было наперекосяк. Хоть однажды что-то должно ведь получиться.

Тетушкины занятия икебаной были в самом разгаре, когда я пришла наконец домой. Три незнакомые мне женщины возились с цветами за моим заваленным газетами чайным столиком, а подруга Норие — Ёрико — занималась тем же за кухонной стойкой.

Никогда не видела так много людей у себя дома. Дамы приветствовали меня поклонами, я же почувствовала странное и необъяснимое желание немедленно выйти вон. Норие представила меня своим студентам, но я была слишком усталой и расстроенной, чтобы запомнить их имена. По крайней мере, я была знакома с Ёрико, которая достала для меня подушку, чтобы я могла прилечь. Похоже, она одна здесь понимала, что я совершенно выдохлась.

— Ты вовремя, Рей. Мы оставили цветы и для тебя, — сказала беспощадная Норие.

Рассмотрев незнакомые сумки, из которых торчал упаковочный пузырчатый пластик, я пришла к выводу, что студенты принесли с собой из дома свои собственные сосуды для икебаны. Составленные в одном из них хризантемы и побеги папоротника показались мне подозрительно знакомыми.

— Откуда цветочки? — спросила я.

— Из цветочной лавки, что находится на твоей улице. В Янаке есть где купить цветы, поскольку на холме — кладбище, как тебе известно, — ответила Норие. — Они, конечно, не в лучшей кондиции, но мне нужно было организовать что-то по-быстрому.

Ага. Значит, эти вялые хризантемы предназначались для покойников. Меня передернуло. Похоже, тетя это поняла, потому что добавила:

— Мы должны готовиться к экзамену, который будет проходить в следующем месяце. Хризантемы входят в обязательную программу, поэтому сегодня у нас хороший шанс попрактиковаться.

— Что еще за экзамен? Я думала, что студенты автоматически получают сертификат после окончания учебного курса.

В моем пособии для иностранцев черным по белому было написано, что, пройдя двадцать уроков и заплатив десять тысяч иен, я спокойно получу диплом четвертой ступени.

— Это касается только иностранцев. Японцы должны сдать два экзамена, то есть собрать две композиции, — объяснила Норие. — Один экзамен — это работа по заданной теме, второй — произвольная программа. Мастер, обладающий высокой степенью, должен высказать свое мнение и поставить оценку.

— Это как же? Экзаменатор осматривает букеты, а потом вслух обсуждает их достоинства и недостатки? — спросила я, припоминая, каких нервов стоило ожидание окончательных вердиктов Сакуры и Масанобу Каямы.

— Нет. Сначала студенты самостоятельно работают в классе, потом оставляют номер возле своих цветов и выходят из класса. Таким образом, все происходит честно и беспристрастно: оценивают мастерство, а не конкретного человека, — поучительно сказала Норие. — Вообще-то, я надеялась, что и ты, Рей, будешь сдавать экзамен. Не в следующем месяце, конечно, но, может быть, уже в следующем году.

— Почему бы нет? Ваша композиция в универмаге «Мицутан» была восхитительной, — поддержала ее Ёрико.

— Правда? — Норие повернулась к подруге. — И что же говорил иемото?

— Особого восторга я не заметила, — сказала я. — Он вдруг вспомнил, как однажды Такео и Нацуми украсили ирисами бамбуковую изгородь. Думаю, тем самым он хотел сказать, что наша композиция — это детский лепет.

— О! — Лицо Норие вытянулось, и внезапно я поняла, что совершила бестактность, позволив себе подобное замечание в присутствии тетиных студентов. Было видно, что я ее сильно расстроила. Так недолго и лицо потерять, ученицы — народ капризный и требуют от учителя совершенства.

— Я думаю, мастеру понравилась ваша работа, поэтому он и предался ностальгическим воспоминаниям, — сказала Ёрико, пытаясь спасти ситуацию. — Рей просто не поняла всех нюансов его речи.

— Да, у меня проблемы с японским, это все знают. — До меня наконец дошло, что нужно позаботиться о тетиной репутации. — Как бы то ни было экзамены ваших студентов важнее, чем все выставки вместе взятые. А кто будет принимать экзамен?

Норие держала паузу так долго, что одна из ее студенток не выдержала:

— Раньше это была мисс Сакура Сато!

— Она и кто-нибудь еще из старших мастеров школы, — поправила ее Норие.

— А вы когда-нибудь принимали экзамен? — спросила я у тети.

— Нет, потому что мы с твоей тетей еще не обладаем достаточной степенью мастерства, — ответила мне Ёрико. — Думаю, на этот раз экзамен будет принимать госпожа Кода или Нацуми Каяма как представительница семьи.

— Надеюсь, это будет госпожа Кода. У нее такой большой опыт! К тому же она снисходительна и добра. Уверена, что продвинутые иностранные студенты, такие как Лиля Брэйтуэйт, хотели бы сдавать экзамен именно ей, если бы представилась такая возможность, — сказала я.

— Гайдзинам не присваивают настоящую степень, — продолжала наставлять меня Ёрико. — Для них это всего лишь развлечение, просто им нужно чем-то заняться, пока они живут в Японии. Зато этим дамочкам будет что показать своим подружкам в женских цветочных клубах, когда они возвратятся к себе на Запад.

— Вы что же, бывали на Западе в этих самых цветочных клубах? — резко спросила я. Мне совсем не понравилось, в каком тоне она говорит о моих соотечественницах.

— Конечно нет, но я встречалась с подобного рода женщинами. — Ёрико высоко подняла свои подрисованные, похожие на полумесяцы брови.

— Мы не должны забывать, что именно иностранцы спасли школу Каяма. — Тетя удивила меня, заговорив на эту тему. — Сразу после войны у японцев не было денег даже на рис, что уж тут о цветах рассуждать! В то время только американцы посещали занятия по икебане. Сначала студенткой школы стала жена одного адмирала, потом присоединились ее знакомые, а позднее и другие иностранцы. Эти прекрасные женщины делали пожертвования, поддерживая школу до тех пор, пока посещать занятия и покупать цветы стало возможным и для нас, японок.

Сказав это, тетя сочла тему исчерпанной и переключилась на работу одной из студенток, сделав несколько замечаний. Мне понравилось, что студентка не склонила покорно голову, как это делалось в присутствии Сакуры или иемото, а улыбнулась и бережно поправила веточки.

Увидев, что тетя поглощена занятиями, Ёрико прошептала мне:

— Рей-сан, я вовсе не хотела задеть вас своим высказыванием об иностранных студентах. Я считаю вас равноправной ученицей, одной из нас. Извините, что заставила вас почувствовать себя неловко, тем более что вы еще не оправились от болезни.

— Благодаря тетиной и вашей заботе я быстро поправлюсь, — сказала я. Японский этикет требует, чтобы вы демонстрировали здоровье и успех во всех ситуациях, когда к вам обращаются. Вспомнив о том, что Норие говорила о финансовых трудностях в семье Ёрико, я добавила: — Огромное спасибо за изумительные белые розы. Это такая роскошь!

— Сначала я принесла вам розы в больницу, но вы были слишком слабы, чтобы обратить на них внимание. Но взгляните же на эту замечательную комнату! Сколько здесь цветов от ваших благожелателей... И даже от Такео Каямы. — Ёрико одарила меня лукавой улыбкой. Должно быть, тетя рассказала ей о визите Такео.

— Ничего такого нет на самом деле, — нервно сказала я.

— Ну, еще бы. Ваша тетя этого бы не перенесла. — Ёрико смотрела на меня добрым изучающим взглядом. — Если хотите, мы можем поговорить об этом позже. Я понимаю, что с японскими родственниками зачастую бывает очень трудно.

— Со мной все будет хорошо, не беспокойтесь. Право же, не о чем говорить. — Я отклонила ее предложение и опечалилась, сама не знаю почему.

Занятия закончились на час позже. После того как всю мебель расставили по местам, Норие расстелила мой футон, чтобы я наконец смогла улечься. Устроившись в мягких подушках, я проспала весь оставшийся день и проснулась, только когда в комнату начали заползать серые сумерки. Тетя Норие сидела совсем близко к андону[20] чтобы в его слабом, неверном свете продолжать работу над своим шитьем. Она очень старалась меня не беспокоить.

— Вы что там вышиваете? Это что? Сасико[21]? — Я приподнялась на локте, чтобы лучше разглядеть.

— Нет. Я зашиваю твой лифчик. Одна бретелька совсем оторвалась.

Она поднялась, зажгла верхний свет и торжественно продемонстрировала мне результат.

— Вообще-то я намеревалась его выбросить, — сказала я.

— Он был на тебе во время выставки в универмаге «Мицутан». Я его разглядела, когда сестрички в больнице тебя раздевали.

Я хотела уже выразить свое недовольство, но меня прервал телефонный звонок. Норие подняла трубку:

— О, Ричард-сан! Как мило, что вы позвонили.

Она замолчала, выслушивая его ответ. Ричард очень хорошо говорил по-японски. Спустя какое-то время она улыбнулась и сказала:

— Со дес, нэ!

Эти двое о чем-то договорились, не иначе.

— Твоя тетя — просто душка! Не возьму в толк, отчего ты так ее боишься? — спросил Ричард, когда тетя передала трубку мне.

— Никого я не боюсь. Просто иногда я чувствую себя под стеклянным колпаком, — заговорила я по-английски в надежде, что тетя не поймет, о чем идет речь.

— Я сказал ей, что собираюсь пригласить тебя на чашку чая, гомеопатического, разумеется. Тебе известно, что она верит в гомеопатию?

— Мне многое известно, — ответила я загадочно. Я все еще дулась на него за вчерашний отказ.

— Мне осталось записать еще парочку английских предложений для моего студента, и я свободен. К тому времени, когда ты напялишь свои тряпочки, уже буду стоять у твоей двери. — Похоже, Ричард почуял мое сомнение, потому что тут же добавил: — Конечно, если ты все еще хочешь меня видеть.

— Ладно, — сказала я, — мне было бы неплохо немного проветриться.

Я постаралась одеться как можно быстрее, чтобы избежать обсуждений деталей моего гардероба. Выбрав легинсы, которые не слишком раздражали бы мою исколотую задницу, я надела свитер шестого размера (по японским стандартам, шестой женский размер считается большим) с надписью «Сказка станет былью». У дверей я натянула свои любимые кроссовки, с грустью думая о том, сколько миль я пробежала в них в прошлом году. Сейчас я едва была в состоянии дохромать до чайной лавки.

Ричард ворвался в квартиру, как маленькая летучая мышь. На его поношенном кожаном пиджаке блестели капли дождя, а маленькое колечко в нижней губе слегка подрагивало, когда он заговорил с тетей на своем гипервежливом японском.

— Симура-сан, прошу извинить меня за беспокойство. О! Я вижу, вы вышиваете! — Ричард развернулся так, чтобы лучше видеть, чем занимается тетя. — Какая дивная работа! Как бы я хотел научиться шить! Будь у меня под рукой игла и ножницы, все мои проблемы с гардеробом были бы решены.

Норие быстренько упрятала мой лифчик в свою корзинку для вышивания. Если уж мой расстеленный футон не должен попадаться на глаза посторонним, то что уж там говорить о кружевном белье! Выпроваживая меня, она сказала:

— Возвращайся побыстрее. Обед будет скоро готов.

— А меня вот на обед не пригласила, — пожаловался Ричард, когда мы вышли на улицу.

— Ты же знаешь, японцы никого никогда на обед не приглашают. И вовсе не потому, что они такие скупердяи, а потому что им кажется, что их квартиры слишком маленькие, а выбор блюд слишком скуден, — объяснила я, когда мы проходили мимо якитори[22], над которым развевались традиционные цветные флажки. Соблазнительный запах жареного цыпленка заставил меня на секунду пожалеть о своем вегетарианстве.

— М-м-м... Якитори. Не удивлюсь, если ты решишь изменить свой план. А что? Может, по бокалу пива и?..

— Боюсь, тетя унюхает все эти вкусности. Кроме того, я сомневаюсь, что у тебя есть время на что-то большее, чем чашка чаю. Разве обычно в эти часы ты не встречаешься со своим новым дружком?

— Тебя точит червячок ревности, — поддразнил меня Ричард. — Ты должна радоваться, что вчера вечером в «Сальса-сальса» я виделся с Энрике.

— С чего бы это мне радоваться?

Рядом с лавкой, где торговали тофу, тротуар был мокрый, я поскользнулась, и Ричард заботливо подхватил меня под руку.

— С новостями я подожду, пока мы окончательно не усядемся.

— И насколько существенны твои новости? — спросила я, намеренно замедляя шаг, когда мы вошли в аллею, ведущую к Чайному дому Янаки.

Наряду с магазином господина Ваки эта лавка была моим излюбленным местечком. Маленький деревянный домик, построенный в начале века, до сих пор сохранил свой первозданный вид, включая резную панель над входом, изображающую самурая и даму, наслаждающихся беседой. Внутри на ярко-красных стенах висели деревянные таблички с рекламой разнообразных чаев, начиная с тех, которые пьют при запоре, и заканчивая чаем, способным излечить разбитое сердце. По одной стене небольшой комнаты тянулись полки, где стояли коробки с чаем, предназначенным для продажи; напротив располагалось несколько столиков для тех, кто хотел выпить чая прямо здесь.

— Самый популярный напиток месяца — эликсир из змеиной крови. Непревзойденное средство от похмелья, как говорят знатоки. Но цена непомерная. — Ричард замолчал, вчитываясь в меню. Его знание кандзи и в сравнение не шло с моим. — Как насчет сакура-ю? Это чай, приготовленный из соленых бутонов вишни. Значит, будет солененьким, не так ли?

Я кивнула, хотя вишня во всех видах меня, мягко говоря, изрядно утомила. К счастью, официант предложил мне попробовать женьшеневого чая, который «дает энергию и укрепляет влюбленное сердце». Поскольку Ричард не был озабочен романтикой, он выбрал комбу-ча — питье из водоросли ламинарии, которое, если верить описанию в меню, продлевает жизнь.

Чай здесь подавался в небольших керамических чашках, покрытых изнутри гладкой глазурью. Снаружи они казались грубыми и шершавыми, совсем как та посуда, которую Мэри Кумамори приносила на выставку.

После нескольких глотков я решила, что женьшеневый чай не слишком отличается от зеленого, и стала оглядываться по сторонам. В чайной было полно стильных молодых людей, с томным видом подносивших чашки ко рту. Это что же? Пить чай снова становится модным?

— Итак, расскажи мне о вчерашнем вечере. Горячий чай согрел мое воспаленное горло, и я почувствовала себя лучше.

— Ну, Энрике все еще присматривал за баром, поэтому я заказал себе выпивку и стал бродить по залу туда-сюда. Но как только я услышал, что кто-то в разговоре упоминает школу Каяма, мои ушки насторожились.

— Трудно поверить, что такое заведение посещают флористы!

— Флористов и в помине не было. Сплетничали обыкновенные парни-работяги. Причем оба говорили на испанском. На одном была джинсовая куртка с вышитыми английскими и испанскими словами. Это заставило меня задуматься: не могла бы твоя тетя сделать аппликации в виде вишневых цветочков на моих любимых джинсах «Ливайз». Они бы чудненько закрыли дырки, которые ты называешь неприличными.

— Че. Это слово было вышито на куртке?

— Точно. Разве это имя?

— Кажется, это прозвище, которое обозначает «приятель» или «друг». Такое неформальное обращение. Ты разве никогда не слышал о Че Геваре, аргентинском революционере, который причастен к свержению нескольких режимов в Латинской Америке?

— Кто бы мог подумать, что мне понадобится испанский в Японии, — хмыкнул Ричард. — Вообще-то, это было странно. Я почти ничего не понял, кроме нескольких слов.

Лицо Ричарда скривилось, когда он глотнул своего чая, из чего я сделала вывод, что ламинария не пришлась ему по вкусу.

— Почему же ты не попросил Энрике перевести? — спросила я.

— Я же говорил тебе: он был занят за стойкой бара, а потом я вообще не был уверен, что разговор стоит того, чтобы его переводить. И все же я подумал о тебе и записал на салфетке те несколько слов, которые понял.

Он вытащил из кармана бледно-голубой кусочек бумаги с нацарапанными фломастером словами. Я прочитала: «Школа Каяма. „Мицутан". Больница Святого Луки. Рей Симура. Янака».

— Они знают, что меня пытались отравить. Посмотри, между словами, очевидно, существует связь! — Во мне боролись гнев, страх и ликование. Наконец-то появилась реальная ниточка, осталось только размотать клубок.

— Успокойся, Рей. Куча народу знала, что ты заболела.

— Откуда? — спросила я. — В газетах об этом не писали. Может быть, ты кому-нибудь рассказывал?

— Я рассказал Энрике, детка. Он хотел знать, почему тебя не было на субботнем вечере.

Мог ли Энрике случайно проговориться об этом Че? А может, проговорился Такео Каяма, который умудрился пролистать мою записную книжку и знал, где я живу?

— Человек, которого ты подслушал, говорил о том самом месте, где мы сейчас сидим. Я живу рядом. Ты слышал какие-то цифры? Они упоминали мой домашний адрес?

— Трудно сказать. Они же говорили по-испански. Рядом было несколько японских парней, которые, кажется, тоже понимали, о чем идет речь. А может быть, это были латинос японского происхождения. Кто ж их разберет...

— Эх, если бы мне удалось убедить лейтенанта Хату установить наблюдение за «Сальса-сальса» и использовать при этом испанского переводчика, — подумала я вслух.

— Только, прошу тебя, не впутывай Энрике. — Глаза Ричарда тревожно блеснули. — Он — мое сокровище.

— Было бы невредно вытащить твое сокровище за пределы бразильского клуба. Сдается мне, что ваше внезапно вспыхнувшее чувство рискует захлебнуться в бушующем море кайпиринъи.

— Подумаешь. У меня хоть кто-то есть. Хотя вас, мисс Обстоятельность, разумеется, не могут устроить такие любовные обстоятельства.

— Энрике знаком с Че? — Я пропустила его выпад мимо ушей.

— Вот оно! — оживился Ричард. — Лучшие новости я оставил на сладкое. Выяснилось, что они действительно знакомы, и я попросил Энрике представить меня Че. Кстати, очень приятный мальчик. Он даже предложил нам временную работу, но мы с Энрике сказали решительное «нет».

— Что еще за работу?

— Он сказал, что это связано с садоводством. Энрике сделал вывод, что здесь что-то нечисто, что пахнет черной бухгалтерией, ну ты понимаешь, нелегальщина. Сейчас у него нормальная работа в «Сальса-сальса», хорошая виза, и совершенно очевидно, что он не хочет попусту рисковать.

Сердце у меня внезапно забилось. То ли на меня так подействовал женьшеневый чай, то ли у меня созрел гениальный план.

— Как ты думаешь, удобно было бы попросить Энрике разузнать об этой загадочной работе?

Ричард мотнул головой так, что его забавная сережка с распятием заплясала в ухе, оловянно поблескивая.

— Энрике тверд как алмаз, недаром он — сокровище. Если он решил проводить все свое время со мной, то так тому и быть.

— В таком случае почему бы тебе самому не попробовать?

Ричард задумчиво провел пальцем по влажной кромке своей чашки:

— Ты знаешь, я бы не отказался снять рубашку и позагорать. Рядом с Энрике я выгляжу совсем бледным, как спагетти.

Я придвинула чашку Ричарда поближе к себе.

— Кстати, ты в курсе, что я умею гадать по чайной гуще? — спросила я. Посмотрев на темные кусочки водорослей на дне его чашки, я сказала:

— Этот узор говорит мне, что тебе было бы крайне полезно поработать на свежем воздухе. Ради меня.

Ричард обреченно вздохнул:

— Ты говоришь совсем как Лиля, когда ей надо, чтобы я отвел ее детей в токийский Диснейленд.

— То, что я тебе предлагаю, будет гораздо интереснее, чем дурацкая страна с дурацкими играми, — пообещала я. — Я просто прошу тебя немного покопаться в грязи. Сверхурочно. За мной не заржавеет.

— Для тебя, детка, я эту грязь лопатой грести готов, — сказал Ричард и чокнулся со мной своей чашкой.

Он был в деле.