Мастер икебаны

24

Ранним воскресным утром, загрузив фургончик товаром, я отправилась на рынок Того. Место, которое мне выделили устроители, было не слишком удачным — у самого выхода, — так что люди, подходившие ко мне, уже успели потратить свои деньги и успокоиться. Но были и такие, которые замешкались с покупками и спохватились у моего так называемого прилавка, а потому за пару часов я все-таки умудрилась заработать тысяч двадцать.

В девять утра, подсчитывая выручку, я подняла голову и углядела в стремившейся к выходу толпе пожилого человека с повязкой на глазу и небольшим пакетом в руках. Я окликнула его, и господин Исида, а это был, конечно, он, остановился.

— Я искал вас, но с одним глазом это оказалось нелегкой задачей, — посетовал он, облокотившись на бело-голубую хибачи, предназначенную мной для продажи. Со стороны мы, должно быть, выглядели как два сельских жителя, проводящих утро у печурки за неспешным разговором.

— Надеюсь, ваш глаз понемногу заживает? — спросила я.

— Перед глазами до сих пор все плывет, и голова болит, — пожаловался учитель. — Доктора говорят, что должно пройти время.

Он наклонился ко мне, переходя на шепот:

— Я одолжил вам «минивэн», чтобы оказать дружескую услугу, но, кажется, оказал медвежью. Больно смотреть, как дипломированный специалист по антиквариату сидит на брезентовой подстилке и торгуется со всякой деревенщиной. Вам следовало послать кого-нибудь вместо себя, например вашего приятеля Рэндалла.

— Ричарда? Это классический покупатель, он не продал бы и пуговицы! — Мне не хотелось вдаваться в новые подробности наших с Ричардом отношений. — Но почему бы вам не присесть на минутку? Я хотела бы кое-что показать. — Расстегнув свой пояс с деньгами, я вытащила фотографию матери Такео. — Представьте эту женщину двадцать лет спустя. Могла ли она оказаться той дамой с сюибанами, что заходила в вашу лавку?

Господин Исида долго вертел снимок в руках, поднося его к здоровому глазу и старательно щурясь.

— Не могу сказать точно. Кимоно то же самое, без сомнения... — протянул он задумчиво. — Эта женщина так свежа и прелестна. Неужели она могла превратиться в столь заурядную даму средних лет?

— Ясно. Тогда еще одно фото. — Я порылась в своем рюкзаке и выудила рекламный проспект школы Каяма, который мне вручили в первый день занятий. На первой странице красовалась Сакура с ножницами, обрезающая стебли цветов. Под снимком было написано: «Мастер икебаны делится своим опытом».

Господин Исида повертел брошюру тем же манером, что и фотографию, сохраняя на лице безразличное выражение. Затем он коротко кивнул и заявил, нахмурившись:

— Эта женщина вполне могла быть той женщиной. Но та ли это женщина, я утверждать не берусь. Мое зрение сильно ослабело. К тому же мне больно, когда я вынужден пристально вглядываться.

— Ради бога, простите! — вскричала я. — Я требую слишком многого.

— А знаете ли вы, во что я пристально вглядывался полчаса тому назад? — спросил он, явно смягчившись. — Там, за углом, где продаются вещи посерьезнее, я видел тарелку Имари! Точно такую, как те, что вы мне показывали. Правда, она уже продана.

— О нет! — Я расстроилась и не смогла этого скрыть. Но даже если бы тарелка оставалась у продавца, я все равно не смогла бы до нее добраться. Кто-то же должен оставаться в лавке, или как?

— Владелица запросила пять тысяч иен. Она понятия не имеет о ее настоящей цене. Впрочем, одинокая тарелка немногого стоит.

— Какая чудесная у кого-то будет сделка, — произнесла я угрюмо.

— Продав комплект из десяти тарелок, вы могли бы неплохо заработать, что да — то да. — Господин Исида продолжал сыпать соль на мои раны. — Такой сервиз может стоить сто пятьдесят тысяч иен, а то и больше.

— Что теперь говорить. Вы сказали, тарелка уже продана. — Я пожала плечами.

— Разумеется. Она продала ее мне. — Господин Исида поднял свой пакет повыше. — Желаете взглянуть?

Тарелка Имари была восхитительна, как все тарелки Имари. Белая с голубым глазурь, разноцветные птицы и бабочки, золотой бамбук. Все как положено: роспись идеальна, а донышко сияет мягким кремовым светом.

— Не уступите ли ее мне? — У меня пересохло в горле. — Я бы дала вам хорошую цену! Как посреднику вам полагается...

— Мне полагается четыре тысячи, — усмехнулся учитель. — Ровно столько, сколько я заплатил.

— Вы же сказали, она просила пять тысяч иен!

— Мало ли что она просила. Я поторговался, — сказал господин Исида поучительно и поднял указательный палец. — Вот почему мне не нравится ваше пребывание на этом рынке. Здесь все настроены покупать по дешевке.

Я осторожно обернула свое неожиданное приобретение старыми газетами и уложила на сиденье фургончика. Десять изумительной красоты тарелок отправятся в приличный антикварный бутик, тогда как девять еще долго прозябали бы на блошином рынке. Господин Исида присмотрел за моим товаром, пока я бегала к машине, я даже успела перехватить на ходу шоколадный блинчик и, обжигаясь, выпить кофе.

Поблагодарив учителя, отправившегося домой, я заняла свое место и приготовилась дальше скучать.

Усталая толпа текла мимо меня к выходу, за целый час ко мне подошла лишь одна покупательница, да и та взяла три недорогих блюдечка, утверждая, что дома у нее есть такие же, белые с голубым узором.

«Теперь у вас целый сервиз», — сказала я ей, мысленно облизываясь в предвкушении сделки с моим целым сервизом в золоченых бабочках и птицах. Попрощавшись с довольной домохозяйкой, я задумалась о том, что, если верить Ричарду Рэндаллу, сулил городу Токио сегодняшний день. И если это что-то на самом деле страшная угроза, то не стану ли я рвать на себе волосы, вспоминая, что могла все предотвратить, вовремя рассказав лейтенанту Хате. Мои раздумья были прерваны противным звуком чиркнувшего по брезенту ботинка. Точнее, детского ботиночка. Его обладатель — маленький светловолосый мальчик — поскользнулся и, коротко вскрикнув, оказался в самой гуще выставленного на подстилке товара. Мне повезло: там, где он шлепнулся, были разложены старинные плетеные корзины, приземлись он чуть левее, все мои фарфоровые чашки соба лежали бы теперь в осколках.

— Мама! — испугался он и тут же ударился в слезы.

— Ты не ушибся, малыш? — Я заглянула ему в лицо, призывая на помощь всю свою выдержку, чтобы не шлепнуть его за покушение на мою собственность. — Где твоя мама?

— Мама занята! А дядя Ричард меня потерял! — Слезы ручьем текли по испуганной мордашке.

Что-то знакомое мелькнуло в его водянисто-голубых глазах... И этот свитерок с надписью «Дораэмон» поперек груди... Господи, это же юный Брэйтуэйт! Тот самый, что пытался подстричь свою золотоволосую сестренку пластиковыми ножницами. А дядя Ричард — это мой бывший дружок, мистер Рэндалл, увлекшийся, по-видимому, мыслями о своем новом высоком предназначении. В роли экологического террориста.

— Тебя зовут Дональд, не так ли? — спросила я, поражаясь невероятному совпадению. Как вышло, что он поскользнулся именно на моей подстилке, когда вокруг сотня точно таких же кусков брезента?

Не зря Ричард меня поддразнивал — как он там меня назвал? — всехней мамочкой. Похоже, так оно и есть, раз чужие дети буквально валятся мне на голову.

— Меня зовут Дэвид! — оскорбился ребенок.

— Ну, Дэвид так Дэвид. Ты пришел сюда с дядей Ричардом, верно?

Он кивнул и вспомнил, что нужно еще поплакать. Мне, наверное, следовало прижать его к себе и утешить, но почему-то совсем не хотелось. То ли из-за его высокомерной матери, то ли из-за его сопливого носа. Скорее последнее. Я молча протянула ему остаток шоколадного блинчика. Это сработало, по крайней мере, он затих на мгновение.

И что мне, скажите на милость, делать с чужим, перемазанным шоколадом, зареванным детенышем?

Кажется, я была к Лиле несправедлива. Мне хватило десяти минут, чтобы устать от одного, а у нее таких целая троица — поневоле станешь удирать из дому при любой возможности. Необходимо срочно найти растяпу Ричарда и вручить ему дорогую потерю.

— Простите, вы не могли бы присмотреть немного за моим товаром? — обратилась я к своему соседу — мужчине, торговавшему эротическими гравюрами девятнадцатого века. Он с самого утра поглядывал на меня, пристроившись за своим стендом с шедеврами, и появление Дэвида его явно разочаровало.

— Боюсь, что нет, — торопливо ответил он. — Дети должны оставаться дома, им нечего делать на блошином рынке.

— Это не мой ребенок! — Неужели рыдающий белокурый Дэвид смахивал на моего сына?

— Если не ваш, то отведите его в полицию. — Мой сосед нахмурился и демонстративно отвернулся, уткнувшись в свои веселые картинки.

— Придется нам работать вместе, — сказала я Дэвиду. — Ты любишь плетеные корзинки?

О да, он любил корзинки. По крайней мере, он перещупал их все, а в тех, что покрупнее, даже посидел.

Люди обращали внимание на светленького гайдзинского ребенка, копошащегося в старинном барахле, и, как ни смешно, моя торговля заметно оживилась. Одна облизанная и обсосанная корзина даже ушла за хорошие деньги, хотя Дэвид поднял ужасный крик, когда его из нее вынимали. Прошел еще час, досада моя испарилась, но я все же поглядывала в толпу, пытаясь высмотреть Лилю или Ричарда, спохватившихся наконец... Но нет, напрасный труд.

После полудня рынок начал пустеть, покупатели схлынули, торговцы исчезали один за другим, и я принялась паковать оставшиеся предметы старины. Так или иначе, присутствие Дэвида мне не слишком помешало, пару тысяч иен можно было смело записать на его счет. Привязав мальчика к себе шелковым цветастым поясом от кимоно, чтобы он не потерялся еще раз, я быстро совершала переходы от расстеленного брезента к фургону, стоявшему на паркинге. Кое-кому такой способ показался бы не слишком гуманным, но Дэвид был в восторге. Я сказала ему, что мы играем в маленькую куклу и ее шустрого кукловода.

После этого мы обошли рынок два раза в поисках отчаянно ищущих Дэвида родственников.

Я старательно опрашивала торговцев: не попадался ли им на глаза невысокий светловолосый мужчина с двумя детьми?

— Попадался, — ответила женщина, стоявшая у самого входа. — Хорошенький блондинчик в черной кожаной одежде? Он толкал впереди себя коляску с девочкой, а за собой тащил мальчика. Он нервно расспрашивал всех и каждого о ребенке, похожем на вашего. — Она кивнула на Дэвида.

— И куда они пошли?

— Обошли рынок, а потом вышли за ворота. Кажется, я видела их после. Они направлялись в полицейский участок.

— Прекрасно. — Поблагодарив ее, мы отправились туда же. Ричард Рэндалл побывал здесь недавно и оставил заявление о пропаже ребенка. Полицейский оглядывал Дэвида с ног до головы, пока я сбивчиво рассказывала, что знаю мальчика, то есть его маму, то есть дядю... В конце концов он вздохнул с облегчением и посоветовал мне отвести ребенка туда, где тот живет. Полагаю, что этот доверчивый жест был в немалой степени спровоцирован жалобными воплями юного Брэйтуэйта — инспектор с трудом представлял себе, чем его можно утихомирить. Я, между прочим, тоже. Когда Дэвид был наконец препровожден к машине и усажен на заднее сиденье, он продолжал в том же духе, только теперь он скулил и завывал, ни дать ни взять — голодный пес.

— Подозреваю, что ты будешь первой собакой, которой разрешат проживать в Роппонги-Хиллс, — заметила я, не особенно раздражаясь. «Еще немного потерпеть — и ужасный ребенок будет сдан с рук на руки, а если его мать еще не вернулась, то господин Ои всегда на рабочем месте», — думала я, пробиваясь в гуще машин.

— Собакой? Мама говорит, собаки грязные!

— Ну... Такой чудесный мальчик, как ты, непременно был бы чистеньким хорошеньким коккер-спаниелем.

— Нет! Доберманом! Дэвид хочет доберманом! — Слезы брызнули во все стороны.

Добравшись до забитого автомобилями паркинга Роппонги-Хиллс, я припарковала фургончик сикось-накось и, крепко взяв мальчика за руку, повела его домой.

— Миссис Брэйтуэйт дома, — запричитал консьерж, увидев нас с Дэвидом в вестибюле. — Ей, наверное, и в голову не приходит, что с детьми что-то не так. Мистер Брэйтуэйт в отъезде, а с малышами столько хлопот!

— Не сомневаюсь, — проворчала я. — Я видела всех троих в сборе.

— О да, она, вероятно, наслаждается свободной минуткой, — продолжал господин Ои. — Мы позвоним ей прямо сейчас и сообщим радостную новость. Дэвид-сан приехал домой!

Он нажал нужные кнопки на панели интеркома. «Радостная новость Дэвид» получил огромный леденец в форме вишневого бутона и покорно им захрустел.

— Никто не отвечает. — Консьерж взглянул на меня озадаченно. — Вероятно, мадам разговаривает по другому телефону. У нее две линии! Но она дома, без сомнения, я недавно пропустил к ней посетителя.

— Может, нам подняться и постучать? — спросила я, помня, как сама порой не подхожу к телефону, будучи занята чем-нибудь интересным.

— Да, пожалуйста. Если она вдруг не откроет, спускайтесь вниз. Я найду, чем развлечь малыша. У меня тут есть маленький телевизор.

— Дэвид хочет «Дораэмона»! — напомнил нам малыш, хлюпая недоеденным леденцом.

Поднимаясь наверх, я взглянула в зеркало на стене кабины, выпрямилась и поправила Дэвиду волосы. В прошлый раз, глядя в это самое зеркало, я предавалась воспоминаниям о Хью. Сегодня они меня не потревожили. То ли чувства к господину Глендиннингу окончательно сгинули, то ли зеркало было недостаточно чистым. А если верно первое, то когда это случилось?

В тот вечер, когда Такео вышел вслед за мной из бразильского клуба? Или когда мы стояли с ним у окна в офисе Каяма? Как бы то ни было, я влипла — сомнений никаких. Меня угораздило влюбиться в парня, на которого я нагоняю тоску. В парня, тайную мечту которого я почти загубила, предположив, что посуду со школьного склада унесла Сакура, а не Рейко Каяма, а ему так хотелось в это верить.

Седьмой этаж. Двери лифта открылись, и Дэвид со всех ног помчался к своей квартире. Догнав его у дверей, я нажала кнопку звонка. Нет ответа. Я попробовала еще раз. Тихо.

Тревожное предчувствие заскреблось у меня под ложечкой. Консьерж утверждал, что пропустил к Лиле гостя. Он был уверен, что она не выходила. Может быть, ей плохо? Или?.. «Или она убита», — подумала я. Жертва номер два, леди и джентльмены.

— Дэвид хочет пи-пи! — заверещал мальчик, выразительно прижимая руку к молнии на штанишках.

— Погоди. — Мысли мои пугались. Лиля, вероятно, мертва, а Дэвид вот-вот напрудит на роскошный кремовый ковер. За сегодняшний день мы успели так близко познакомиться, что отсутствие на нем памперсов уже не было для меня секретом.

Я настойчиво постучала и громко произнесла Лилино имя. Дэвид обиженно всхлипывал и приплясывал на месте. В этот момент я вспомнила о ключе. На брелоке у меня до сих пор болтался ключ от квартиры Хью, который меня любезно не попросили вернуть. Шанс, что он подойдет к этой двери, был невелик, но попробовать стоило. Я вынула связку из рюкзака и ткнула ключом в замок. Он легко вошел в скважину, но не повернулся. Зато, повинуясь мягкому нажатию, повернулась дверная ручка, и дверь распахнулась. Не заперто.

Дэвид вихрем ворвался в квартиру и исчез в ванной комнате. Я прошла в гостиную, где царил такой же узнаваемый детский беспорядок, что и в прошлый раз. Разбросанные игрушки, посуда... А это что-то новенькое: на кофейном столике появился элегантный букет из длинных вишневых веток, искусно задрапированных дымчатым газом. «Сделано в Каяма». И клейма искать не надо. Я прошла на кухню, надеясь обнаружить там Лилю или то, что от нее осталось. На кухонном столе стояли бутылка шампанского и два бокала. Лиля готовится к приезду мужа, как это мило. Я заглянула в детские спальни, затем в хозяйскую, где постель была не застелена, — никого.

Дэвид вышел из ванной и довольно огляделся.

— Ты и я можем играть целый день!

— Нет, сначала мы должны найти твою мамочку. И убедиться, что с ней все в порядке. А пока мне придется отвести тебя к господину Ои. Он ведь тебе нравится?

— Леденцовый дядя? — Дэвид задумался.

— Он самый. А чтобы ты не заскучал, мы прихватим твою самую любимую игрушку, — уговаривала я. — Где живет твоя любимая игрушка?

— Дораэмон? Он живет вот здесь! — Дэвид потянул меня за руку в мамину спальню и ткнул пальцем в белую дверь маленькой гардеробной.

— Прекрасно. Давай пригласим его в гости к дядюшке Ои! — Я толкнула дверь и вошла внутрь, озираясь в поисках Дэвидова любимца.

Не знаю, кто закричал первым, но через секунду в квартире стоял непереносимый ор. Вместо мультяшного персонажа, набитого поролоновой стружкой, я обнаружила двух героев мыльной оперы. Неглиже. Впрочем, не совсем неглиже: на Лиле был черный кружевной пояс для чулок, а Масанобу Каяма придерживал полотенце на бедрах.

— Мамочка не умеет играть с Дораэмоном! — заявил Дэвид удовлетворенно, вытаскивая огромного голубого кота прямо из-под голых ног иемото. — Дораэмон — мой дружок!