Мастерская пряток

ДИНАМИТНАЯ МАСТЕРСКАЯ

В доме, укрытом сиренью, размещалась динамитная мастерская. Хозяином являлся Карпов. Приехал в молодости в город судьей, да так и остался. Сына его, студента, схватили на месте преступления. Он участвовал в освобождении товарища, приговоренного к смертной казни. С группой боевиков напал на конвой. Акция эта происходила средь белого дня, когда смертника доставляли в тюрьму после суда. Завязалась перестрелка, убиты были и чины полиции, и боевики. Студента ранили в голову. Осужденного спасти не удалось — в ручных и ножных кандалах тот передвигался с трудом. Был долгий суд над боевиками. Студенту дали каторгу без срока. Столичные адвокаты с трудом спасли его от виселицы.

Карпов, уважаемый в городе человек, на суде горько плакал. Сын был единственным, и воспитал он его без матери. Отец не мог понять порядка в России, когда молодых людей, умных и образованных, заковывают в кандалы и обряжают в рубахи смертников. Они не воры и грабители, а их отправляют на виселицы и в глухую Сибирь… И вина одна — желание спасти народ от нищеты и бесправия.

И Карпов пришел в революцию. С должности его уволили в связи с неблагонадежностью. Сначала он прятал листовки, потом запрещенную литературу доставлял. Все деньги отдал революции. И стал хозяином динамитной мастерской. Вот к нему в мастерскую и везла Голубева Бориса Павловича. Карпов любил молодых людей и всячески им помогал.

Карпов жил бобылем. Все отношения с людьми своего круга порвал. Ни с кем не общался и в дом никого не приглашал. Взял в прислуги дальнюю родственницу, которая и вела скромное хозяйство. И на рынок ходила, и в мелочную лавку за провизией. Изредка приезжала ее проведать пожилая женщина, дальняя родственница. Тихая и скромная, земская учительница. В очках и поношенном пальто, отделанном черной тесьмой. Конечно, какие доходы у земской учительницы. Живет при школе, поди, дровишек и тех зимой христа-ради напросится.

При встрече у женщин одно удовольствие — посидеть в скверике около собора и поговорить о жизни. Тихо и скромно, как полагается бедным людям…

Поезд замедлял ход.

Борис Павлович увидел, что Мария Петровна пробирается к выходу. Растолкал народец да и вышел на станции, стараясь не потерять ее из виду.

Хорошо, что на станцию вывалилась и артель плотников. Борис Павлович поклонился всем в пояс и двинулся по тихим улочкам с сундучком и пилой, завернутой в холстину.

На станции — жизнь вольготная! По путям разгуливала наседка с цыплятами. Мария Петровна усмехнулась, вспомнив мальца, с которым ехала из Саратова, и молодку. Все успевала. Огонь-женщина.

Жандармов не видно. Городок тихий, и полицейского участка власти пока не открыли. Был исправник, тучный и неумный человек, который и держал кур и свинью с красным пятачком. Свинья, как и куры, любила разгуливать по станции.

Тихая жизнь в Опокино и надоумила Марию Петровну оборудовать здесь динамитную мастерскую. В городе, переполненном полицией и жандармами, это сделать было куда труднее.

Мария Петровна спустилась по деревянной лестнице с платформы и оказалась на площади. Первыми ее встретили собаки. Поджарые. В репьях. Всевозможных мастей. Собаки дружелюбно махали хвостами и тыкались теплыми носами в руку. Голодные и ждавшие ласки.

Мария Петровна шла по пыльным улицам. Чахлые кусты сирени и бузины. Домики в три окошка с покосившимися наличниками. На расстоянии двадцати шагов месил пыль Борис Павлович. Он насвистывал с независимым видом да посматривал по сторонам. Шел мастеровой человек и разыскивал, не нуждается ли кто в его столярном умении.

И вдруг полил дождь. Полил сразу, не дожидаясь, пока скроется солнце. От дождя улочки сделались скользкими, и ноги стали разъезжаться. Ветер засвистел в ушах, загромыхал ставнями. Обыватели отсиживались в домах от ненастья.

Мария Петровна была довольна, что улицы опустели. И все же не показывала знакомства с Борисом Павловичем. Осторожность в таких делах никогда не бывает лишней.

Калитка у дома Карпова чуть приоткрыта. Косматого пса хозяин убрал в дом, да и зачем лаем привлекать внимание соседей? Значит, Карпов ждал.

Она вошла в палисадник с кустами смородины. Желтый лист звенел от ветра. В оконце дрогнула белая занавеска.

Дверь мягко подалась, и Карпов шагнул ей навстречу. Благообразный, широкоплечий. С приятным лицом и русыми волосами. За ним огромный, словно теленок, пес. С веселыми глазами и настороженно поднятыми ушами. «У хороших людей и собаки добрые», — подумала Мария Петровна и протянула руку хозяину.

— Как добрались, Мария Петровна? — спросил хозяин и уточнил: — Надеюсь, без происшествий?

— Совершенно спокойно. Правда, в Саратове на вокзале вертелся шпик, нахал отчаянный из столичных… Толчея при посадке, как всегда, страшная, и все же удалось оторваться. Так и остался на перроне, разглагольствуя с дежурным жандармом. На моего спутника и внимания не обратил…

— Славно, славно… Где же он? — На лице Карпова нетерпение.

— Идет на расстоянии двадцати шагов, как условились… Человек бывалый и дисциплинированный.

— Это хорошо. В таких делах нужны люди серьезные. — Карпов одобрительно кивал головой.

Насторожил уши пес, тревожно заглядывая хозяину в глаза. Карпов прильнул к окну. Мимо прошел человек с сундучком и пилой. Шел спокойно, не осматриваясь по сторонам, будто бывал в этих местах не один раз.

Незнакомец Карпову понравился, и он удовлетворенно хмыкнул.

— Ну и здоров ты, братец! — протянул он руку Зотову, ощупывая его. — Именно такого молодца нам и не хватает. Сработаемся… Только выходить во двор запрещается, дышать по ночам у форточки. А вот банька…

— В баньку ходить два раза в три месяца, — уныло протянул Борис Павлович, знакомый с порядками в подобных мастерских.

— Вот и ошибаешься, браток. — Карпов выдержал паузу, желая удивить гостя, и важно закончил: — Банька своя, и топим каждую субботу…

— Да за такую новость — плясать пойду! — Зотов сдернул картуз и от избытка чувств бросил его на пол.

И столько в этом жесте было широты и удали, что и Голубева и Карпов рассмеялись.

— Все готов стерпеть для дела — и недосыпать и недоедать. Но… Грешным делом — баньку люблю. Спасибочки, спасибочки. Пароль говорить, али так поверите? — Борис Павлович вопросительно уставился на Карпова и сокрушенно покачал головой. Опять сплоховал с конспирацией и пароль не сказал…

— Паролем является Мария Петровна, а на будущее о правилах не забывай. — Карпов сдвинул брови, и лицо сделалось строгим.

Главное место в доме занимала кухня. Большая и светлая. Обстановка незатейливая. Стол под клеенкой в ржавых пятнах. Растрескавшаяся печь, замазанная глиной. Полотенца, расшитые чьей-то искусной рукой петухами, с обожженными краями.

— Образа-то в красном углу нет! — с неудовольствием заметила Мария Петровна. — Икона должна висеть на своем месте. Не дело — конспирацию нарушаете. И любого человека, случайно зашедшего, наведет на разные мысли…

— Случайного человека в мастерской быть не может! — отрезал Карпов, и на лбу проступила резкая морщинка. — Коли зайдет, то не выйдет. — И лицо его словно окаменело.

«В мастерской люди не думают об опасности и провала не допустят. Как изменился Карпов… И сколько мрачной угрюмости… А Бориса Павловича принял с нежностью, словно родного сына», — подумала Мария Петровна, оглядываясь по сторонам.

В том, что в домике не думали об опасности, убеждало многое. На подоконниках лежали пироксилиновые шашки! Она поежилась — к шашкам и прикоснуться страшно… Рядом печь… На табурете фитили для бомб, словно змейки.

Мария Петровна водрузила чемоданчик на стол. И ахнула. На столе под полотенцем, которым прикрыли все хозяйство, чего только не было, но все в образцовом порядке, для того, чтобы удобнее было работать. А она — чемодан поставила. Могла ненароком и раздавить!

— Значит, чертеж ручной гранаты мы разобрали. Пришлось головы поломать… — Карпов достал из-за спинки дивана доску с прикрепленным чертежом. — Как всегда, вопросов много, да и динамита мало… И деталей нужных нет.

Думали-думали и надумали. Оболочки в мастерской делать нецелесообразно, хлопот много, а результаты с гулькин нос. Нужно их делать в Саратове, на заводе пароходной компании, потом доставлять в мастерскую. Тогда бы мы все усилия сосредоточили на изготовлении динамита…

— Оболочки для бомб я принесла. — Мария Петровна открыла докторский саквояж и стала их вынимать. Складывала кучками. Осторожно, боялась несчастья, хотя и понимала, что они пустые.

Карпов хорошо сказал, чтобы оболочки для бомб изготовляли в цехах завода. Там и станки, и сталь… Конечно, есть опасность рассекретить дело. Ну, так нужно повышать конспирацию. К тому же к конспирации у рабочих изменилось отношение. Раньше о конспирации почти не думали, многим она казалась игрой. «Все, мол, знают друг друга, все товарищи, так кого бояться? Самих себя? Право же, братцы, смешно! Так можно и собственной тени пугаться». Но когда стали возрастать аресты, когда начались судебные процессы, когда люди пошли в Сибирь, то отношение к конспирации изменилось. Осторожность и дисциплина — залог успеха. Наломать дров каждый может, штука не хитрая. Вспыхнул и угас, как уголек. Важно другое — нужно продержаться на свободе как можно дольше и выполнить дело, коли оно поручено партией.

Мария Петровна приоткрыла дверь в соседнюю комнату и застыла на пороге. На кроватях бомбы. И малые, и большие темнели в стальных стаканах. Простая доска отделяла их от гранат. На полу кругами притаился бикфордов шнур. На подоконниках различные инструменты и приспособления разбросаны и медные ступки. Стол, заваленный железками. И таблички: «Просят не садиться!»

«Да куда тут садиться! — рассердилась Мария Петровна, и щеки ее вспыхнули румянцем. — Главное — ничего не задеть и не взлететь на воздух! Шутники, право… Нет, так работать нельзя. Нужно приструнить Карпова, чтобы не лихачил и не забывал об опасности. И себя погубит, и людей, которых ему доверила партия».

На крошечном столике, придвинутом в угол, лежали книги. В матерчатом переплете, увесистые. «Интересно, что за книги они читают? — подумала Голубева и бочком стала пробираться к столику. — И названий нет… Мудрят товарищи… Нужно полистать хорошенько…»

— Осторожно, не прикасаться! Это бомбы!.. — простонал Карпов, возмущенный ее любопытством. — Бомбы… Такие бомбы делал Александр Ульянов, когда готовилось покушение на Александра Третьего… Студенты с книгами ходили в Петербурге около манежа и караулили царя. Александр Третий ежедневно приезжал в манеж гарцевать на лошадях. Великий был охотник до верховой езды. На беду, книги студентов привлекли внимание полиции. Последовал арест участников, и покушение было предотвращено. Александр Ульянов мог скрыться, но не захотел. И на суде сказал прекрасные слова: «Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь».

Карпов замолчал, в глазах его Мария Петровна прочитала восторг. Он гордился мужеством Александра Ульянова и не боялся за свою жизнь. В динамитной мастерской работал с завидным спокойствием.

— Почему делаете бомбы в форме книги? — понизила голос Мария Петровна. — Зачем? Коли секрет их известен полиции?

— После тех дней прошло без малого пятнадцать лет — наверняка полиция забыла, не вспоминает про секрет, а подпольщики помнят… — Карпов достал табличку и положил на книги. — И не забывайте, что вы в динамитной мастерской.

На этот раз табличка была лаконичная: «Бомба — не трогать!»

— Мученическую смерть принял Александр Ульянов. Их казнили в Шлиссельбурге. Ранним утром. Светило солнце, пели птицы, а молодых людей вели на казнь. Природа торжествовала богатством солнечных лучей, а на земле готовилось убийство. Стояли пять виселиц, отбрасывая тени. Ветер раскачивал веревки, и каждая кончалась петлей. На семерых осужденных было поставлено пять виселиц. Казнили в очередь… И не потому, что царское правительство бедно и не могло поставить семь виселиц. Нет!.. На виселицы у казны денег хватает! — На Карпова стало больно смотреть. В глазах ужас, лицо бледное до синевы. Голос вздрагивал и возвышался до горестного крика. — И Александр Ульянов, этот умница, талант, о котором так много говорили в университете, ждал своей очереди. Сначала умерли его товарищи, потом на эшафот взошел он… «Ненавижу царя! Ненавижу… Такой строй нужно уничтожить… — сказал Карпов. — И всегда с чистым сердцем кричу: „Долой царя! Кровопийцу и убийцу… Долой!“».

Карпов достал из кармана кисет и свернул козью ножку. Только кисет был пустым. В динамитной мастерской курить строжайше запрещалось. Этот порядок ввел сам Карпов, кисет достал по давней привычке.

Мария Петровна сняла с гвоздя полотенце с обожженными краями и уложила на дно саквояжа. И спросила:

— Готовые бомбы есть? Сколько дадите в распоряжение комитета? Да и для дружинников нужны бомбы, а то все шумихами тренируются в лесах.

— Больше трех не дам. Их в одном месте опасно перевозить! — отрезал Карпов, поймав недовольный взгляд Марии Петровны. — Шумихи — дело нужное. Шуму много, словно настоящая бомба взрывается, и ни жертв, ни разрушений.

Карпов нырнул куда-то за печь. Долго возился и достал бомбы, уложенные в ящике. И протянул Марии Петровне три штуки.

Борис Николаевич напряженно думал о своем. С палками да дубинками против полиции, вооруженной до зубов, не выстоять. Оружие, оружие и еще раз оружие необходимо рабочим дружинам. И ради этого святого дела он готов и голову сложить. Для революции, для победы рабочего класса можно и нужно жизнью рискнуть, на каторгу пойти.

Тишину разбудила кукушка. Выскочила на крылечко, покрутила хвостиком на пружинке, закивала головкой и прокуковала пять раз.

Мария Петровна вздрогнула от неожиданности:

— Напугала, противная! А времечко-то бежит… Пора и в путь. За бомбы спасибо. Порох доставят в среду с этим же поездом. И все остальное тоже привезут… Оболочек пока хватит, потом передадите через связного, сколько еще нужно. — Мария Петровна, стараясь скрыть волнение, бомбы уложила в саквояж. Подумала и закрыла полотенцем: — Клушей стала, укладываю бомбы, словно куриные яйца.

Зотов смотрел, как исчезали бомбы в саквояже, и дивился, как споро она их убрала. Рискует жизнью и знает об этом. А все делает неторопливо, даже с ленцой. Дома девочки, такие крохотные… А как рискует! Коли арестуют с таким грузом, то каторга, и притом пожизненная. В поезде можно и на шпиков налететь. Конечно, она о риске не думает. Есть одно слово — нужно…

Мария Петровна водрузила очки, старательно заправила дужки и начала прощаться. Взяла в руки саквояж и сказала:

— Провожать не нужно… Береженого бог бережет, как говорит моя Марфуша… Зотов, не посрами себя и помни о конспирации… Ты, братец, с ней в больших неладах.

Погода резко изменилась. Ветер разогнал тучи. Сияло солнце, заливая светом и теплом городок. Громко кричали птицы, устраиваясь на гнездовья. Разрезали воздух острыми крыльями стрижи. После дождя крыши домов казались особенно яркими. На ветках кустарника проступали едва приметные почки. И только рябина горела красными кистями. Ягоды, сорванные непогодой, устилали дорожки и пламенели, как сгустки крови.

Мария Петровна прибавила шаг, стараясь не встряхивать саквояж. И дорогу выбирала ровную, чтобы ненароком не споткнуться. В голубом воздухе послышался далекий гудок паровоза, и она заспешила, боясь опоздать на поезд.