Матёрый

Глава 28 ПО ОБЕ СТОРОНЫ БАРРИКАДЫ

Было утро пятницы, и Итальянец шагал по театральному офису АОЗТ «Самсон» так размашисто, что сопровождавшая свита едва поспевала за ним. Иногда он неожиданно менял курс, и тогда идущие следом проскакивали мимо поворота, а потом всей гурьбой догоняли босса, толкаясь и наступая на ноги соседям.

Давно Итальянец не обходил свои владения, очень давно. Поменялся интерьер и штат сотрудников.

Лично он не собирался знакомиться с каждым, но они должны были понять, с кем имеют дело.

– Ты! – Остановившись на пороге губерманской приёмной, он наставил указательный палец на привставшую секретаршу.

Между ними было метра три, но она почти физически ощутила прикосновение ложбинкой между своими аккуратными грудками, упакованными в кружевной лифчик.

– Я? А в чем, собственно говоря…

– Сегодня останешься после работы. Драть тебя буду.

В трусиках секретарши сделалось горячо. Она не знала Итальянца в лицо, но сообразила, что этот незнакомый высокий мужчина с надменным выражением лица волен тыкать в неё и пальцем, и всем иным, чем пожелает. Разрумянившаяся от своих фантазий девушка охнула и выронила из рук чашку с остатками кофе.

А Итальянец уже шёл дальше, изредка открывая на ходу дверь. Офисная публика заикалась при попытках ответить на самый простой вопрос. Тревожный шёпот провожал босса на всем пути его следования по коридорным лабиринтам.

В уютной берложке штатных охранников он грохнул о пол включённый видеомагнитофон. Торг, нарезанный сотрудницами бухгалтерии, надел вместе с коробкой на голову именинницы. Финансовый директор, ухваченный Итальянцем за шиворот, врезался своим высоким интеллигентным лбом в экран монитора, на котором космические корабли бороздили просторы компьютерной галактики.

Гнев Итальянца был напускным, напыщенным – в полном соответствии с антуражем театрального офиса. На самом деле ему было весело, он был до предела взвинчен, но счастлив, как человек, возвратившийся на родину из дальних странствий. Как здорово сбросить ненавистную личину и вновь стать самим собой, не притворяясь, никого из себя не изображая!

Тихушник Губерман, похерив доверенную ему операцию, разрушил тем самым все политические амбиции босса. Теперь ему, не оправдавшему надежды столицы, грозила не просто опала, а месть по полной программе. Но полномочный представитель президента мог добраться только до Александра Сергеевича Руднева, и.о. губернатора области. Пусть попробует достать Итальянца, если он. Итальянец, снова в авторитете!

В подземном гараже, куда Итальянец спустился уже без сопровождающих, было сухо и чисто. Под потолком еле слышно зудели лампы дневного света.

Машин здесь было собрано предостаточно, но посередине помещения имелось свободное пространство, на котором разместилось несколько человек.

Арам и его люди образовали круг, а в центре его, семеня ногами, приплясывали две голые человеческие фигуры. Иногда они сходились вплотную, сталкивались и снова разлетались в стороны. Их сведённые за спиной руки были вздёрнуты к потолку. Там, перекинутая через трубу горячего отопления, скрежетала стальная цепь, намертво сковавшая обоих. Как только один из пленников умудрялся коснуться ногами цементного пола, стремясь облегчить боль в вывихнутых суставах, второй, зависавший в воздухе, принимался отчаянно извиваться, желая во что бы то ни стало нарушить равновесие. Тот, что потолще, подвывал незнакомым Итальянцу голосом. Его визави тихонько плакал. Это был Боря Губерман, абсолютно непохожий на себя без иронично посверкивающих очков.

– Перетягивание каната проходит с переменным успехом, – доложил Арам не без юмора.

– Что рассказывают интересного? – спросил Итальянец, награждая помощника беглым поцелуем и принимая ответный.

– А что они могут рассказывать, когда их ни о чем не спрашивают? Вас дожидаются, как было ведено. – Арам понизил голос. – У Бори Губермана какой-то листок с расчётами нашли. Итоговая цифра – чуть больше пяти миллионов долларов.

– Особнячками, значит, втихую приторговываешь, – прошипел Итальянец, уставившись на бывшего фаворита.

– Александр Сергеевич! – взмолился тот, раскручиваясь на цепи. – Это недоразумение! Я все объясню!

– Закрой хлебало! – Итальянец отвернулся.

Выставив вперёд ладонь, он терпеливо ждал, пока закончатся осторожные прикосновения лап поочерёдно приближавшихся боевиков. Причастившиеся отходили с глуповато-счастливым видом. Некоторые из них лицезрели Папу впервые, и для них церемония рукопожатий означала очень многое. Итальянец усмехнулся.

– Зубки господину Губерману зачем попортили? – спросил он, присмотревшись к своему генеральному директору. – Сопротивлялся, что ли?

– Не! – отозвался один из боевиков Арама, похожий на жизнерадостного дебила. – Мы с пацанами так думаем, что он, тварюга, цепь пытался перегрызть.

– А!.. Алек!.. Александр Сергеевич!..

Тут Губермана, потерявшего опору под ногами, поволокло в сторону и закрутило-завертело, как новогоднюю игрушку на ёлке. Его товарищ по несчастью временно умолк. Стоя на цыпочках, он лишь шумно переводил дыхание и весь напрягался, не давая вздёрнуть себя снова.

Хищные челюсти наручников вгрызлись в запястья обоих чуть ли не до кости. Вокруг никелированных браслетов лохматилась, содранная до кровавого мяса, кожа. Итальянец с удовольствием полюбовался вывихнутыми плечами Губермана, его сведёнными воедино лопатками и бугрящимися на спине позвонками. Задав ему пинком новую орбиту вращения, он полюбопытствовал:

– Давно эти члены так телепаются?

– Часа четыре, не больше, – ответил Арам. – Пока цепь до нужной длины подгоняли, пока то да се…

– А изобретение чьё? Мне нравится.

– Можно считать, что Губерман сам себе казнь выбрал.

Заслышав свою фамилию, генеральный директор оживился. Зацепившись пальцами ног за невидимые неровности пола, он переместил центр тяжести на себя и, искательно заглядывая Итальянцу в глаза, зачастил:

– Александр Сергеевич… Не надо больше… Я все исправлю, все верну-у-у!..

Тут перевес вновь оказался на стороне напарника, и, дико взвыв, Губерман взмыл вверх с закатившимися глазами. Заподозрив, что он собирается потерять сознание или вообще окочуриться, Итальянец требовательно крикнул:

– Хватит! Снимите эту дохлятину!

– Обоих? – уточнили бойцы.

– Обоих.

Когда пленников поставили перед ним на колени, Итальянец внимательно посмотрел на них. Измождённое лицо Губермана было залито слезами, но все ещё светилось робкой надеждой. Его товарищ по несчастью уже ни на что не надеялся – глаза мёртвые, пустые, губы мелко трясутся. Ухватив его за подбородок, Итальянец резко спросил:

– Как тебя зовут?

– Макс… Максим Мамотин…

– Ты понимаешь, Максим, что твой друг детства тебя подставил? Ты здесь по Бориной наводке.

Пленника, похоже, совсем не волновало, как и почему он очутился в подземном гараже. Он просто очень хотел выбраться отсюда, хотя шансов у него практически не было.

– Я сделаю все, как скажете, – произнёс он замогильным голосом. – Подпишу любые бумаги, сделаю перечисления… Отпустите только… Богом молю…

– Встань! – велел Итальянец.

Мамотин выпрямился, готовый в любой момент снова бухнуться на колени. Сосредоточив мрачное внимание на его съёжившемся хоботке, Итальянец протянул руку в сторону зрителей и потребовал:

– Нож! Острый!

Перехватив его взгляд, Мамотин по-детски прикрылся ладонями и тоненько крикнул:

– Я же сказал, что все подпишу!

– Ну и что теперь? – насмешливо спросил Итальянец, сжимая рукоять тяжёлого тесака, положенного на его ладонь. – Орденом тебя наградить?

– Посмертно! – хохотнул кто-то из бойцов.

Губерман всхлипнул. Наградив его многообещающим взглядом, Итальянец опять пошевелил пальцами в воздухе:

– Стул дайте.

– Может, кресло принести?

– Стул! Деревянный!

Когда приказ был выполнен, Итальянец перевернул стул вверх ножками и с неожиданной яростью прыгнул на него, без труда отломив спинку. Сухой треск дерева прозвучал как выстрел, заставив присутствующих вздрогнуть. Рыхлые щеки Мамотина мелко затряслись. Покосившись на него, Итальянец присел возле сиденья с растопыренными ножками и принялся строгать одну из них, с усилием откалывая длинные неровные щепы.

Услышав смешки бойцов и дробный перестук капель там, где стоял Мамотин, Итальянец не оторвался от своего занятия.

Закончив работу, он выпрямился и полюбовался делом своих рук. Заострённая ножка поломанного стула выглядела очень убедительно.

– Ну что, Макс, играет очочко? – весело поинтересовался он.

Дар речи вернулся пленнику лишь с третьей попытки.

– Я подпишу, – пролепетал он. – Печать при мне.

– Твои деньги мне на хрен не упали! – отрезал Итальянец. – Подойди сюда.

С явным усилием волоча босые подошвы по цементному полу, Мамотин подчинился.

– Ближе, – подбадривал его Итальянец. – Ещё ближе… Этот стул всегда будет находиться здесь, в гараже. Посмотри на него внимательно. Вспоминай, когда будешь сидеть в директорском кресле. И если когда-нибудь твоя задница вздумает вилять, то вот что её ожидает…

Превращённая в кол ножка стула выжидательно уставилась вверх.

– Стул?.. Директорское кресло?.. – Мамотин выглядел совершенно потерянным.

– Я беру тебя вместо Губермана. – заявил Итальянец безапелляционным тоном. – Человек, который способен заработать два с половиной миллиона для себя, не оставит в обиде и своих новых товарищей… Верно я говорю?

Бойцы сдержанно загоготали, но уже не злобно, а дружелюбно.

– Я согласен. – Глаза Мамотина увлажнились.

– Куда же ты денешься, – усмехнулся Итальянец. – Сейчас ты наденешь штаны и обстоятельно побеседуешь со своим другом детства. Он должен подробно рассказать, сколько денег успел у меня натырить, где их хранит и как до них добраться. Коллеги тебе подсобят, если вдруг господин Губерман вздумает запираться, но, думаю, до этого дело не дойдёт… Да, Боря?

Губерман подался вперёд, вытянув шею, как примерный ученик на уроке любимого преподавателя.

– Я все расскажу, Александр Сергеевич!

Итальянец не удостоил его взглядом.

– Арам, проводи меня, – распорядился он, направляясь к выходу. Дождавшись, когда фигура во френче пристроится по правую руку от него, он сказал:

– Мамотин этот на нас полгодика поработает, а потом мы его заменим. Нельзя барыгам волю давать.

Она их портит. За каждым глаз да глаз нужен… Ну ничего, я скоро порядок в этом крысятнике наведу!

Они начали подниматься по лестнице, когда Итальянец достал из кармана телефонную трубку и немного подержал её перед собой, как бы взвешивая на ладони. Наконец трубка перешла к Араму с напутствием:

– Возьми. Того, кто позвонит, обложишь по полной программе и посоветуешь забыть этот номер, если ему жизнь дорога.

– Кого именно? – деловито спросил Арам, шагая в ногу с боссом по ковровому покрытию коридора.

– На эту трубу только один человек позвонить может, не ошибёшься. – Представив себе лицо полпреда, полагающего, что он достиг таких высот, что обматерить его может один лишь президент, Итальянец улыбнулся. Потом, покосившись на сосредоточенно шагавшего рядом Арама, добавил:

– Трубку после разговора уничтожь. Она мне больше не понадобится.

– Понял. – Они уже стояли на крыльце бывшего театра и одновременно щурились от яркого солнца, ударившего по глазам. – Далеко собираетесь, шеф? – полюбопытствовал Арам, заприметив, что вокруг хозяйского «Мерседеса» собралось несколько машин сопровождения.

– Прокачусь в посёлок злоедучий, – проворчал Итальянец. – Раз уж напряг турок, то отступать нельзя – мы с ними на наркоте скоро плотно повяжемся.

Да и задумку с особняками хоронить рановато. – Он хохотнул.

Степенно огладив седую бороду, Арам задал последний вопрос:

– Как с Губерманом поступить, когда он все выложит?

– На стул, – бросил Итальянец, уже спустившийся на несколько ступеней вниз. По его спине было заметно, что оборачиваться он не собирался.

– На стул так на стул, – пробормотал Арам.

Прежде чем вернуться в офис, он снял с шеи цепочку с крестом и бережно спрятал её в карман.

Чем ближе к полудню, тем более дремотным и разомлевшим становился посёлок Западный. Жизнь протекала где-то рядом, но все равно мимо, словно расплавленная лента шоссе, огибавшая эти места.

Все оставалось с виду таким же, как недели, месяцы, годы назад. Вот только невесть откуда взявшийся бензовоз торчал посреди грунтовки, вынуждая редкие автомобили объезжать его по бездорожью.

Загорелый светлоглазый водитель оставил капот открытым, давая понять: заглох. Но вместо того, чтобы ковыряться в моторе, он бесцельно расхаживал возле бензовоза да поглядывал на далёкое шоссе. У его ног крутился громадный чёрный пёс, которого мужчина то и дело пытался прогнать прочь. Пёс проявлял завидное упрямство: отбегал на несколько метров и возвращался обратно.

Когда солнце приблизилось к зениту, мужчина зачем-то подогнал вплотную к бензовозу ещё один автомобиль. Шикарный джип выглядел на пыльной дороге совершенно неуместно и окончательно преградил проезд в посёлок. Правда, в такую жару сюда никто не стремился. Они были совсем одни – пёс и человек.

– Полковнику никто не пишет, – пробормотал он. – Полковника никто не ждёт. Так, Рокки?

Пёс приподнял одно ухо и фыркнул.

– Тут ты абсолютно прав, – произнёс человек с таким видом, как будто понимал, что имеет в виду Рокки. – Я до полковника не дослужился, в майорах хожу. Но и мне тоже никто не пишет, как ни странно… А было бы здорово получить письмо. – Он запрокинул голову к небу и мечтательно продекламировал:

– «Громову, лично… Ввиду важности предстоящего задания высылаем вам ящик холодного пива и блок сигарет американского производства. Связную узнаете по стройным ногам, длина которых…»

Почему-то вспомнилась Ксюха, и Громову абсолютно расхотелось зубоскалить.

Он провёл рукой по синей рубахе – там, где ткань сохранила розовый оттенок. После ночного купания и возни с бензовозом она смотрелась не лучшим образом, но Громов и сам не тянул на лондонского денди. Бахромистая дыра на колене джинсов, как у какого-то панкующего юнца; колючая щетина до самых глаз. Послушав, как она шуршит под пальцами, Громов осведомился у Рокки:

– Вылитый разбойник с большой дороги, м-м?

Ротвейлер отрицательно завилял задом, компенсируя таким образом отсутствие полноценного хвоста.

– Хороший ты пёс, а все-таки лучше бы шёл своей дорогой, – предложил Громов уже в который раз за сегодня. – Ничему хорошему ты у меня не научишься Рокки отвернулся и независимо уставился вдаль, словно сказанное его никоим образом не касалось.

Он, когда хотел, совершенно переставал понимать человеческую речь, а других собеседников поблизости не было.

Ванька со своим топориком терпеливо хоронился на пшеничном поле, полагая, что выполняет важную боевую задачу. Ему было строго-настрого ведено не высовываться, пока не будет подан особый сигнал в виде синей ракеты. Поскольку никакой ракетницы у Громова не было, то Ваньке при любом исходе операции предстояло сегодня вернуться домой целым и невредимым. Ничем другим отблагодарить преданного мужика Громов не мог.

Взобравшись на раскалённую цистерну бензовоза, он развернулся лицом к далёкому шоссе. Никаких признаков приближающегося кортежа Итальянца там не наблюдалось, но он остался наверху, не обращая внимания на шквал солнечного света и едкие бензиновые пары, струящиеся вокруг. Горючего в ёмкости было не много – треть от силы. Оптимальный вариант. Ведь если бы цистерна оказалась полной, то даже трехтонный внедорожник вряд ли смог выволочь её на берег.

Курить, сидя на бензовозе, Громов воздерживался.

Оставалось лишь глазеть по сторонам, чтобы не скиснуть от жары и скуки. Самыми интересными объектами для наблюдения оказались две мальчишеские фигурки, пылящие по грунтовой дороге.

«Будете плавать наперегонки, нырять, ловить раков, – обратился к ним Громов мысленно. – Счастливые вы, пацаны, хотя сами не подозреваете об этом. Я в вашем возрасте тоже был счастливчиком, но не радовался этому, полагая, что так будет всегда.

Поздно спохватился. Поздно сообразил, что в детстве каждый день – праздник. Сколько всего можно было переделать за один-единственный день, с утра до ночи! Подраться и помириться с лучшим другом…

Тайно влюбиться в незнакомую девчонку… Затеять любую из тысяч известных игр… Обменять коллекцию марок на коллекцию значков, а значки снова обменять, например, на отряд солдатиков, а потом отливать их фигурки из расплавленного свинца, добытого из куска кабеля… И ещё остаётся время на футбол… На страшные байки у костра… На «Двух капитанов» или «Трех мушкетёров»… И…»

Глаза Громова сузились, Мальчишки, увлечённые беседой, находились уже совсем близко от бензовоза. Старшему было лет десять, его спутнику и того меньше.

– Артамонова, сучка, тридцатник мне торчит с июля, – бубнил он. – Я ей: «Отдавать когда думаешь?» А она: «Потом, потом». И лыбится.

– Нет башлей – пусть натурой расплачивается, – авторитетно заявил тот, что постарше. – Ты её на остров замани, там мы её живо на хор поставим.

– Мне-то какая с того маза? – Маленький пренебрежительно сплюнул. – Мне деньги нужны.

– Если Артамонову подгонишь, мы тебе с пацанами по червонцу скинемся, внакладе не будешь… Погодь! – Старший пацанёнок остановился возле бензовоза и требовательно уставился на Громова. – Дай закурить!

Он молча покачал головой, меряя взглядом подростка с абсолютно недетским выражением лица.

Вызывающая поза, уверенная посадка остриженной почти наголо головы. Уменьшенная копия молодого бандита, рыскающего в поисках наживы.

– Не понял, – повысил голос пацанёнок. – Нету или жаба давит?

Стремительно наклонившись, Громов поймал его за дёрнувшееся предплечье и, легко оторвав от земли, приблизил к себе.

– А тебе не все равно? – спросил он.

– Больно, гад! – взвизгнул пацанёнок, отчаянно извиваясь всем своим жилистым телом.

Второй застыл с открытым ртом. На его глазах рушился авторитет отчаянного дружка, который, как выяснилось, рановато возомнил себя взрослые – Больно, говорят тебе! Отпусти!

Громов разжал пальцы и, дождавшись, когда пацанёнок лягушонком приземлится возле бензовоза, предупредил:

– В следующий раз схвачу тебя за ухо. Вот тогда будет действительно больно, по-настоящему.

Удалившись на несколько шагов, пацанёнок обернулся с лютой ненавистью во взгляде, но ничего не сказал. Открыть рот он отважился, когда оказался с приятелем на приличном расстоянии:

– Тебе хана, мужик! Пиши завещание!

– Мы тебя достанем! – подхватил голос с писклявинкой. Громов выпрямился и, глядя вслед перешедшим на рысь мстителям, подумал: «Через десять лет они станут совсем взрослыми. Не хотел бы я дожить до старости в такой компании. Нынешние бандиты покажутся в сравнении с этим поколением жалкой шпаной. Теперешние политики – безобидными врунишками».

– Знаешь, Рокки, – пробормотал Громов, – если ты – лучший друг человека, то на свой собачий рай можешь не рассчитывать. Такой грех тебе ни за что не спишется.

На поднявшего голову пса он при этом не смотрел.

Его светлые глаза были устремлены туда, где в жарком мареве возникла вереница разноцветных автомобилей, беззвучно ползущих в сторону посёлка. Струящийся над раскалённым шоссе воздух был зыбок, и призрачные очертания машин постоянно менялись, но это был не мираж.

Автомобили постепенно увеличивались в размерах – первый, второй… четвёртый… шестой… А распрямившаяся на бензовозе мужская фигура в линялых джинсах и развевающейся рубахе была одна-одинёшенька.