Матрица÷Перематрица

Прелюдия

В полной темноте надрывно звонит телефон: трр... трр... трр...

Снимается трубка.

— Алло?

— Здравствуйте! Высококвалифицированный специалист проводит в вашем районе исследования по заказу муниципальных властей. Если хотите, он бесплатно осуществит для вас оценку алюминиевых оконных рам и наружной отделки гаража.

Устало:

— Сейчас глубокая ночь.

— Днем и ночью мы обеспечиваем высококачественную работу, оперативность и встроенный онлайновый калькулятор. Наш эксперт проведет оценку совершенно бесплатно. Это не обязывает вас к покупке, и наши сотрудники даже не станут к вам заходить.

— Как они оценят окна, если не станут заходить?

Молчание.

— Они... э... могут сделать это с улицы.

— До свидания.

Трубка кладется на место, остается лишь темнота.

Телефон звонит снова. Трубка снимается торопливей.

— Да? Что? Кто это?

— Мистер Эвримен?

— Да, да. Кто это?

— X?Xxcu927765b_uihk@fignaydesh.com. БЕСПЛАТНО! ТОЛЬКО ДЛЯ МУЖЧИН! ГАРАНТИРОВАННЫЙ КАЙФ! ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ МИЛАШКИ ЖДУТ ОТ ТЕБЯ ПОДВИГОВ!

— Простите?

— Хотели бы вы увеличить член: а) на тридцать сантиметров, б) на пятьдесят сантиметров, в) бесконечно? Бесконечно!

— На кой ляд нужен бесконечно длинный член?

— Команда немецких специалистов по пенопластовой хирургии ждет у телефона, готовая принять ваш заказ. ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ МИЛАШКИ!

— Откуда вы знаете мой номер?

— Мистер Эвримен, это важная информация. Важная информация. Вы готовы выслушать важную информацию?

Эвримен молчит. Возможно, та самая информация, которой он ждет, которая смущает его сны, искусно замаскирована под всю эту ерунду. Он говорит:

— Я... может быть. В чем дело?

— Очаровательные мартышки!

— Мартышки?!

— Простите. Очаровательные мармышки... Ой нет.

— Что...

— Мармозетки! — выкрикивает трубка. — Миннезингеры! — Внезапно тон совершенно меняется. Суровый и царапающе-механический голос вещает: — Этот телефонный разговор совершил противоправное действие и будет закрыт. Ошибка 348-552. Провести проверку? Да, нет, отменить?

Телефон отрубается.

Гордон падает на кровать. В последнее время случаются престранные телефонные звонки. Иногда ему кажется, что весь окружающий мир сходит с ума.

Телефон звонит в третий раз. Трубка снимается рывком.

— Что? Кто это?

— А? — говорит голос на другом конце провода. — Ларри дома?

— Ларри? Нет. Вы, наверное, ошиблись номером.

— Привет, Ларри.

— Вы ошиблись номером.

— Это Ларри?

— Нет. Вы набрали не тот номер.

— Если это не тот номер, зачем вы берете трубку? — возмущается голос.

Телефон отрубается.

Гордон Эвримен встает с постели и подходит к окну.

На улице идет снег, снежные хлопья отвесно сыплются из черного неба. Неоновая вывеска аптеки напротив придает им неприятный зеленоватый оттенок. Буква «Т» не горит, и кажется, что посетителю сулят «КРУГЛОСУТОЧНУЮ АПЕКУ». Вывеска яркая и очень зеленая; снежинки, которые медленно падают перед глазами Гордона, вспыхивают под разными углами и мерцают загадочными иероглифами.

Гордон Эвримен стоит у окна и долго смотрит на снег.

Снова звонит телефон.

— Гордон Эвримен? — спрашивает голос на другом конце провода. — У вас есть уникальная возможность приобрести «Виагру» по оптовой цене! Введите номер кредитной карты в...

Он выдергивает телефон из розетки.

На следующий день, на работе, Гордон спрашивает у Тима, соседа по офису:

— Ты получаешь спам по электронной почте?

— Конечно, — говорит Тим. — Все получают спам.

— А по телефону?

— По телефону? — переспрашивает Тим. — В каком смысле?

— Обычный спам, только по телефону.

— Впервые слышу. Странно.

Странно, думает Гордон. Странно. Однако чем больше он размышляет о вселенной, тем больше ему кажется, что ее определяет не гравитация, не слабые и сильные атомные взаимодействия, не дуализм «волна-частица», а несуразица. Самое забавное, что в этой своей мысли он близок к истине. Или, точнее, близок, если считать напрямик, хотя на самом деле его путь к истине будет включать многочисленные повороты, объезды, развязки, обрывы на линии, простои и пересадки. Но он все равно до нее доберется. И это важно.

Глава 1. Гордон

Как ни странно, в конечном счете это все-таки история про любовь.

Главной проблемой в жизни Гордона были женщины. Они вгоняли его в краску; при виде привлекательной женщины он превращался в полного идиота. Под «привлекательной женщиной» следует понимать любую женщину, которая нравилась Гордону, а надо сказать, что ему нравились так или иначе все женщины, за исключением принцессы Дианы и Мадлен Олбрайт. Непонятно, чем ему не угодила принцесса, но почему-то сочетание квадратного подбородка и глаз-дырочек отталкивало Гордона. Впрочем, это не имело значения, ведь принцесса, по причине своей смерти, вряд ли могла оказаться с ним в одной компании. Однако была еще вся остальная женская половина человечества, и при попытке заговорить со всей остальной женской половиной человечества он растекался, как плевок по стене. Приходил в замешательство. В помешательство. В под-, над-, пред- и все прочие мешательства.

Он не понимал, почему так конфузится в присутствии дам. Ему нравились женщины: нравилось, как они выглядят, как думают, как одеваются. Нравилось то, что у них под одеждой. Он мечтал о девушке, о возлюбленной. Хотя бы о подруге по переписке. Однако судьба отказывала ему даже в такой мелочи.

Иногда Гордон стоял в ванной перед зеркалом и подносил к лицу зеркальце для бритья, пытаясь рассмотреть себя в профиль. Прямые черные волосы, которые он часто мыл, глаза не слишком близко, не слишком далеко посаженные, слегка раздвоенный подбородок — все нормально. Разве нет? Потом он смотрел снова и понимал, что обманывает себя. У него неказистая внешность. До такой степени неказистая, что вернее было бы назвать ее антиказистой. Приближая лицо к зеркалу, он видел мириады открытых пор на носу и на щеках, придающих коже консистенцию пемзы и наводящих на мысль, что его изготовили на фабрике поролоновых игрушек. Нос — тоже не фонтан (впрочем, смотря в каком смысле). Орлиный — то есть с крыльями вразлет, и длинный, практически без переносицы. Иногда Гордон задумывался об операции. Увы, пластика лица по карману лишь кинозвездам. Хотя какой материал дешевле пластика? Картон? Папье-маше?

Уж лучше не надо.

Впрочем, он понимал, что проблема не хирургическая. Дело не во внешности, а в манерах. Стоило ему столкнуться с женщиной в коридоре на работе, или у лифта, или в очереди за бутербродами, как сердце начинало биться, словно мобильный, поставленный на вибровызов. Он краснел, как фабрика по производству кетчупа. Внутри все сжималось, и как если бы его внутренности были сделаны из губки, пропитанной горячим рассолом, в результате сжатия из пор немедленно выступал пот. Гордон потел, как водопроводная труба. Не то чтобы водопроводные трубы потели — они не млекопитающие и вообще не живые, — но вы понимаете, о чем я.

Самое странное, что он вовсе не страдал робостью. Его беда была прямо противоположного свойства. Он не терял дар речи — напротив, на него нападал словесный понос, и он ляпал какую-нибудь чудовищную глупость, не успев даже понять, что говорит. Гордон всякий раз губил свои шансы обрести настоящую любовь просто тем, что нес дикую околесицу...

Так что «это» — его роман, его неземное чувство — все не случалось. Может быть, судьба сберегала «это» на будущее. Хотелось бы верить, что судьба хранит «это» в мощном холодильнике или с использованием современной вакуумной технологии, чтобы не протухло, потому что все сроки годности давно вышли. Даже если ему удавалось преодолеть замешательство и завязать разговор с девушкой, выяснялось, что она уже с кем-то встречается или замужем, короче, что поезд давно ушел. Однако Гордон по-прежнему верил, что однажды встретит свою суженую, свою половинку (четвертинку, осьмушку) в лучезарной ночной сорочке.

Однажды, говорил он себе, она придет.

Гордон работал координатором базы данных в компании, офис которой располагался в Саутуорке. Его типичный день выглядел так: он ехал на поезде из Фелтема, где жил, до вокзала Ватерлоо и шел пешком в здание фирмы, похожее на огромный книжный шкаф. Поднимался на третий этаж, входил в офис «Саутуорк Датабейз Координейшн Консолидатед». Садился за стол, включал компьютер. Двадцать минут читал электронную почту. Украдкой ковырял в носу, пригнувшись к самой клавиатуре, так что сослуживцы не видели (по крайней мере так он думал). Потом поворачивался вместе со стулом на сто восемьдесят градусов и болтал с Тимом, который сидел напротив.

Большую часть времени он проводил в интернете: высказывался в чатах, заходил на всякие диковинные сайты, создавал собственных виртуальных персонажей. С характерным британским пессимизмом Гордон говорил себе, что в этом нет никакого смысла и все выльется в очередное разочарование. Однако, не будь разочарований, не было бы и очарований, ведь верно?

Он пытался знакомиться с девушками через интернет — без особого успеха. Однажды у него завязалась оживленная переписка с некой Ивлин Муллхоланд — они отыскали друг друга через интернетовскую службу знакомств. Через две недели Гордону начало казаться, что он нашел наконец родственную душу. Договорились о встрече. В самом начале знакомства Гордон предусмотрительно уточнил пол собеседника. <<Дорогая Ивлин>> — напечатал он — <<Как дела? Ты *правда* девчонка?>> В ответ пришел графический файл; раскрыв его, Гордон увидел фотографию пышнощекой зеленоглазой блондинки лет двадцати пяти. Подпись гласила: «Гордону от Ивлин, киски на миллион долларов!» Успокоенный Гордон условился встретиться на вокзале Ватерлоо в обеденный перерыв. Чтобы узнать друг друга, договорились держать под мышкой левой руки журнал «Базы данных». Гордон, в новом тесном пиджаке, надушенный одеколоном «Сссекси для мужчин» (с коброй на этикетке), прождал больше часа, всматриваясь в каждую симпатичную блондинку. Еще через двадцать минут он вынужден был признать, что единственная особа с подходящим журналом под мышкой — одутловатый дядька сильно за сорок. Собравшись с духом, он подошел.

— Простите. Ивлин?

— Гордон! Привет!

От долгого ожидания и без того раздражительный Гордон стал еще раздражительнее.

— Псих! — фальцетом завопил он. — Господи, Ивлин, я же спросил, девушка ли ты, и получил в ответ фотографию белокурой красотки. Киска на миллион долларов, написал ты.

— Да, и у меня хорошая новость, — с жаром отвечал Ивлин. — Операция будет стоить гораздо меньше миллиона долларов! Мой друг отнес это фото хирургу, и тот назвал сумму в восемьсот тысяч за все, исключая волосы. А ведь всегда можно купить парик, верно? На Поланд-стрит есть магазинчик, где торгуют париками...

— Восемьсот тысяч? — перебил Гордон. Уголки его губ отвисли, превратив лицо в маску из греческой трагедии.

Ивлин похлопал Гордона по плечу.

— Ну разумеется, это мелочь для директора компании вроде тебя — четыреста сотрудников, ты писал, офисы в Лондоне и Франкфурте.

Гордон и впрямь несколько приукрасил в письмах свои обстоятельства, но вместо того, чтобы сознаться, он выпрямился во весь рост, промямлил что-то про обманутое доверие и зашагал прочь.

— Я думал, это понятно, — ныл ему вслед Ивлин.

После описанного случая Гордон стал остерегаться интернетовских знакомств. Он усердно работал, иногда ходил с сослуживцами в бар за углом. Пополнял свою видеотеку фантастическими фильмами и «ужастиками» на дисках. Покупал индийскую еду на вынос. Два раза в месяц навещал родителей. Пытался жить реальной жизнью, но ничего особенно полезного из нее не вынес.

Поэтому его снова затянул интернет — мир, полный обещаний, мир, в котором можно стать кем захочешь, достичь всего, чего пожелаешь. В сети он был высоким, красивым и — по его собственным словам — неотразимым для женщин. Он создал себе виртуального персонажа, выбрав ник — Немо — из старого комикса «Лига выдающихся джентльменов». Если Гордон — никто, Немо мог по крайней мере стать кем-то.

Соответственно, Гордон был настроен не обольщаться, когда завязал электронное знакомство с Клинити — вернее, когда Клинити завязала электронное знакомство с ним. Он бродил по чатам под ником Немо и хвастался своими хакерскими способностями. Разумеется, никаких способностей не было. Он не мог взломать компьютер. Он не мог взломать даже карманный калькулятор. Он мог только ломать комедию. Однако в виртуальном мире интернет-сайтов и чатов позволительно не обременять себя такими пустяками, как истина.

Он печатал яростно, всю ночь, ухмыляясь про себя. <<Я занимаюсь хакерством с десяти лет. Я взломал базу данных Налогового ведомства. Я проник во внутренние военные сети семи крупнейших государств>>.

Девушка, выступавшая под ником Клинити, заинтересовалась. Они стали регулярно обмениваться письмами. «Давай встретимся», — писал он. «Не стоит», — отвечала она. «Да ладно тебе», — выстукивал он. «Нет», — приходило в ответе.

Вот и вся история, думал он, может, так и лучше. Наверняка «она» — мужик с волосатыми ногами.

И все эти три предположения были ошибочными.

Глава 2. «Я в поезде»

Неким серым утром, похожим на любое другое, Гордон сел на поезд в 7.45 до Ватерлоо. Ничто не предвещало неожиданностей.

Чудом обнаружилось не одно, а два свободных места рядом, и Гордон занял оба самым простым способом — плюхнулся на одно, а сумку положил на соседнее. Он раскрыл газету, отгородившись от остальных пассажиров, и принялся шуршать страницами, пока, после внешне- и внутриполитических новостей, не наткнулся на статью, в которой под видом осуждения желтой прессы подробно пересказывался бульварный скандал. Поезд двинулся, Гордон начал читать.

Он полностью отключился от окружающего, поэтому не сразу заметил, что перед ним кто-то стоит. Девушка в облегающих черных пластиковых штанах.

— Немо? — спросила она.

Гордон уронил газету на колени. Девушка говорила четким, правильно поставленным голосом с американским акцентом. Может, она была хороша лицом; может, она вообще была небесно хороша. Гордон не знал. Не знал, потому что не мог отвести взгляд от туго облегающих штанов прямо перед его физиономией. Бедра девушки полностью заслонили ему мир. Не просто хорошо сложенные, и даже очень-очень хорошо сложенные, но еще и туго затянутые в черный пластик. Пластик (а может, полиэтилен) нахально лип к ее бедрам, обнимая промежность, от чего в голове у Гордона сама сложилась фраза, в которой слова «обнимать» и «промежность» стояли в тесном соседстве. Штаны сидели как влитые. Они не говорили «практично», или «носко», или «модно», или «дорого», или что-нибудь в таком роде. Они говорили: вот одна стройная ножка и вот другая.

У Гордона пересохло во рту. Точнее, слюна превратилась во что-то вроде эпоксидной смолы.

— Поднимите глаза, — раздраженно сказала девушка.

Усилием воли Гордон приподнял голову и заставил взгляд вползти по черному полиэтиленовому торсу в черной полиэтиленовой куртке к невозмутимо-прекрасному лицу. В тот же миг Гордон понял, что влюбился. Влюбился с первого взгляда в такую невероятную и явно неприступную красавицу. Какой же он идиот!

— Закончили пялиться на мои ноги? — резко спросила девушка.

— А... — Гордон пытался сочинить остроумную фразу, которая мгновенно разрядила бы неловкую обстановку. Развеселила бы девушку, обезоружила и плавно перетекла в увлекательный разговор. Что бы сказал на его месте Джеймс Бонд? Гордон мысленно попытался стать самым клевым парнем на свете.

И произнес:

— А? Ой.

— Закончили?

— Что? — спросил Гордон. Голова у него немного кружилась. Кровь мощно разбегалась по жилам — кровь, обретшая в жизни новое предназначение, кроме как раз за разом двигаться по избитому маршруту: легкие, печень и так далее. Дерзкая, отважная кровь.

— Девушка... — слабо начал Гордон.

— Я не девушка, а личность, — в сердцах отвечала попутчица. — Извольте обращаться со мной соответственно. Смотреть в лицо, а не на бедра, когда со мной разговариваете.

— Простите, — убито промямлил Гордон.

— Я не просто две ноги в облегающих штанах, — продолжала девушка. — Я — человек.

— Конечно, конечно.

— Если вы не видите разницы между моими ногами и моей неповторимой человеческой индивидуальностью...

— Простите, простите, — выпалил Гордон, сгорая со стыда. — Разумеется, вы правы, я должен видеть между вашими ногами. Хотел бы видеть. Обещаю увидеть между вашими ногами. — Он осекся. Девушка явно была в бешенстве. Его охватила паника. — Не в том смысле, что я хотел бы раздвинуть вам ноги. Как раз напротив, я предпочел бы их сдвинуть, если вам так больше понравится. Сжать что есть силы... То есть, конечно, нет. Я бы и пальцем не притронулся к вашим ногам. — Дыхание спирало, глаза жгло. — Не в том смысле, что мне не нравятся ваши ноги. Я не говорю, что у ваших ног есть какой-нибудь изъян, и, разумеется, в других обстоятельствах я... Замечательные ноги, вы наверняка ими гордитесь, я просто хочу сказать, что не зациклен на желании раздвинуть вам ноги, а всего лишь хотел бы увидеть между ними вашу... — он совершенно иссяк, — ...вашу неповторимую... — голос уже хрипел, — индивидуальность.

Наступило молчание.

Гордон заметил, что остальные пассажиры напряженно на него смотрят.

Девушка скорбно сказала: «О господи», подвинула его сумку и села рядом.

Гордон взопрел. Спрей-дезодорант «Варвар» проигрывал битву с потоотделением. Под воздействием распыленных химикатов пот, постоянно льющийся у Гордона из пор, не только не терял запаха, а напротив, становился еще более пахучим. Совершенно некстати ему пришла в голову идиотская мысль: почему дезодоранты называются «Варвар», «Дикарь», «Рысь», хотя никто из них не славится особенно свежим запахом? Рысь — это большая кошка, верно? Гордон не знал, чем пахнет большая кошка, но ему вспомнились кошачья моча и кошачьи консервы, а вовсе не океанский бриз, альпийская роса или лавандовый лед. Он запоздало понял, что ухмыляется и подмигивает девушке, как ухмыляющийся и подмигивающий идиот.

— Простите... я... — просипел он. — Простите, мне кажется, мы не совсем удачно начали.

— Ты — Немо?

— Немо. Да. То есть я хотел сказать, меня зовут Гордон. Немо — мой ник в... Подождите, откуда вы знаете? — До Гордона наконец дошло, что творится нечто странное. Красивая девушка обращается к нему в поезде по хакерскому нику, никому в реальном мире не ведомому. — Что происходит? — спросил он. — Откуда вы знаете, что мой хакерский ник — Немо?.. Погодите. До меня дошло.

Она кивнула.

— Ты начинаешь понимать.

— Я — не слишком привлекательный мужчина. У меня два года не было девушки. И вдруг — вы меня извините — ко мне в поезде подсаживается исключительно красивая девушка в, будем честными, откровенном наряде. И она знает мой хакерский ник.

— Ты приближаешься к делу.

— Минуточку... — Гордон попытался всей пятерней втереть пот в волосы. — Ты — голая девочка?

— Что?! — вскинулась девушка.

— Я хотел сказать, — промямлил Гордон, снова заливаясь потом, — что послал номер своей кредитной карты на posmotridevochku.com... э... четыре месяца назад, и с тех пор от них ни ответа ни привета. На веб-сайте сказано, что они закрылись и переехали в Гданьск. Я, правда, заказывал двойника Тори Амос, но, честное слово, не в претензии. Ты такая же симпатичная.

— Нет! — сказала девушка.

— Поверь. Даже симпатичнее, — не мог остановиться Гордон. Он сознавал, что все губит, однако какая-то идиотская часть мозга продолжала настойчиво выбрасывать слова. «Прекрати! — говорил он себе. — Заткнись! Это красивая и умная девушка. Она явно тобой заинтересовалась, во всяком случае, настолько, чтобы остановиться и заговорить. Будь просто нормальным. Завяжи разговор».

Увы, мозг словно охватил какой-то саморазрушительный спазм.

— Они обещали, что это будет стоить всего сорок пять фунтов, — бормотал Гордон, — или пятьдесят пять с песней, но перевели на свой счет в Албании пятьсот двадцать два фунта. В банке сказали, ничего сделать нельзя. Посоветовали мне закрыть карточку и выдали новую. О господи... — В его голосе вновь прозвучало отчаяние. — Что я говорю? Что я говорю?

— Хороший вопрос, — кивнула девушка.

— Прости. Я идиот. Ты не видеозапись голой девочки.

— Верно, — ответила девушка.

Гордон уронил голову и двумя руками закрыл лицо.

— Я идиот. Я безмозглый болтун.

— Похоже на правду, — заметила девушка.

Поезд продолжал ехать.

— Немо, с тобой в последнее время происходило что-нибудь необычное?

Гордон пожал плечами.

— Нет. Нет. Ничего необычного. В моей жизни никогда не происходит ничего интересного. Это суть и соль моего бытия. Ничего интересного. Ничего необычного. За исключением, — внезапно вспомнил он, — спама по телефону.

— По телефону?

— Да. Немножко странно, правда?

— Расскажи подробнее.

— Звонят в неурочное время. Предлагают член... простите... учленить мое мужское достоинство... то есть удостоить мое мужское членство... удвоить... удоволить... В общем, все такое. Ну не дурдом ли?

Девушка взглянула понимающе.

— Чудно, — сказала она.

— Вот именно. Чудно. В самую точку.

— Значит, началось.

Гордон взглянул на нее.

— Правда?

Девушка кивнула. Черты ее лица были несказанно хороши. Гордон набрал в грудь воздуха. Сердце исполняло чечетку под ребрами, но он пытался побороть волнение. Может быть, еще не все потеряно. Может быть, он еще сумеет остроумно вывернуть и спросить, свободна ли она сегодня вечером.

— Я, по-моему, не расслышал твое имя.

— Я не говорила, как меня зовут.

— Так вот почему я не расслышал.

— Наверное, поэтому, — согласилась она.

— Значит, поэтому.

Наступила пауза.

— Ты мне скажешь, как тебя зовут?

— Тогда ты расслышишь?

— Постараюсь.

— Клинити.

— Клинити. Красивое имя, — задумчиво произнес Гордон. — Погоди, погоди, ты — Клинити? Та самая? С которой я переписываюсь? Господи, какая же ты классная! А я думал, ты парень. А ты вовсе не парень! Я-то считал тебя мужиком. Подумать только!.. Хотя в тебе явно есть что-то мужское, так что я не очень сильно ошибался. Не совсем мужское, но... — Он чувствовал нарастающую скорость своей речи, как неопытный велосипедист, которого несет под горку на кирпичную стену. — Ты явно не мужик. Только идиот сказал бы, что ты мужик. Взять хоть одежду — она очень подчеркивающая. Подчеркнутая, я хотел сказать. Подчеркнуто женственная. Подчеркивает женственность.

Формы, все такое. Я хотел сказать, может быть, в тебе есть нечто такое, некое мужское качество, не в том духе, что усики там, но сила, решимость, в этом смысле мужское. — Выходило не очень удачно. — Не то что ты мужеподобная, — уточнил он. — Ни в малейшей степени. Ты очень женственная. Очень-очень женственная. Женственная-женственная. Просто в тебе есть нечто такое... ну, ты понимаешь, о чем я. Не то чтобы я подозревал, будто у тебя волосатая грудь. За километр видно, что у тебя грудь не волосатая. О господи. — Гордон попытался выдавить улыбку, но лицо его пошло складками. Он подумал и добавил: «Хм», потом: «Да» и окончательно замолчал.

Клинити смотрела на него как вегетарианка на шашлык из собачатины, который ей по ошибке подали в ресторане.

— А ты всегда так одеваешься? — попробовал Гордон, пытаясь найти тему для разговора. — В смысле, когда едешь на работу и все такое.

— Послушай, — сказала она. — У меня нет времени на пустяки. У нас нет времени на пустяки. Ты получаешь спам по телефону. Система идентифицировала тебя как потенциальную проблему.

— Ясно. Система, проблема, — повторил Гордон.

— Вот почему мы тобой заинтересовались.

Он вскинул голову.

— Заинтересовались? Мной?

И одновременно задумался, кто такие «мы».

— Немо, ты в серьезной опасности. Будущее мира на весах. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Говоришь, — повторил Немо. — Понимаю. На весах, да.

На самом деле он не слушал, поскольку пытался собрать всю свою решимость, при этом не покраснев и не вспотев еще больше. Несмотря на всю ахинею, что он тут нес, обалденная красавица явно выражала заинтересованность. Какие еще намеки нужны? «Ну же! — говорил он себе. — Ну же!»

Гордон набрал в грудь воздуха и затараторил на одном дыхании:

— Ты не занята сегодня вечером? После работы? Если занята, то не страшно, я уверен, что ты занята, но, ха-ха, решил спросить. Попытка не пытка. За спрос не бьют в нос. Нельзя же сердиться на человека, если он спросил, верно? То есть... Можно, конечно, сердиться, если хочется, ха-ха, я не собираюсь указывать, что тебе можно, что нельзя. Я просто хотел сказать, ведь это не преступление — спросить? Так сегодня? По рюмочке? Только по одной. Или не по одной. Я не трезвенник. И не жмот. Пей сколько хочешь. Я закажу, сколько в тебя влезет. В два раза больше. Сколько угодно. Хочешь, несколько бутылок вина. Или бутылку джина. Несколько бутылок джина — скажем, восемь.

— Немо, — сказала Клинити, — ты меня слушаешь?

— Слушаю. — Немо энергично закивал.

— О нет! — выговорила Клинити.

— О нет! — эхом повторил Гордон. Сердце внутри него хрустнуло. Сейчас она даст ему от ворот поворот. Он выставил себя полным идиотом. Внутренности сжались в ожидании худшего.

Однако произошло совсем другое.

— О черт, — сказала Клинити.

Она смотрела мимо него, назад по ходу поезда.

Гордон проследил ее взгляд. В дальнем конце вагона стояли два человека в сюртуках и цилиндрах. Особую нелепость придавали им черные очки. Они осматривали вагон, их головы поворачивались синхронно, как «дворники» автомобиля.

— Кто это? — спросил Гордон. — Ты их знаешь? Как-то странно одеты.

— Скажем так, — проговорила Клинити, — они относятся к службе контроля.

— Контролеры? Никогда не видел контролера в цилиндре. — Гордон всмотрелся. — Но знаешь, ничуть не удивлен. Весь мир стал какой-то безумный. Чудной, как ты сказала.

Двое в цилиндрах теперь смотрели прямо на Гордона и Клинити.

— О господи, — пробормотал Гордон, обшаривая карманы в поисках билета. — Они не тебя высматривают? Ты что, зайцем?

— Они не собираются проверять наши билеты, — ответила Клинити. — Немо, слушай очень внимательно. Ты должен пойти со мной.

Гордон так удивился, что ему показалось, будто он проглотил шпагу.

— Ты правда этого хочешь? — выговорил он. — Пойти со мной? Ты? Со мной?

— Да, — отвечала Клинити, вставая. Она не сводила взгляда с людей в цилиндрах. Те, в свою очередь, не отрываясь смотрели на нее.

— Со мной? — по-прежнему не верил Гордон. — Ты? Ну, это фантастика. Фантастика! Идем! Можно выпить кофе...

— Некогда, — ответила Клинити.

Двое в цилиндрах приближались.

— Недалеко от вокзала есть кафешка... — начал Гордон.

— Пора выходить, — перебила Клинити, напрягшись всем телом. Каждая жилка ее натянулась, а обтягивающая одежда натянулась на каждой жилке. Гордон разом позабыл все слова.

— Ммм... э... — проговорил он. — Выходить, да. Но, — он попытался собраться с мыслями, — мы между станциями.

Клинити вскинула руку и подняла ногу, словно карате-кид. Бицепсы и прочие трицепсы плавно переливались под тугим полиэтиленом.

Цилиндры были почти рядом.

Внезапно Клинити прыгнула. Левую ногу она поджала под себя, а правую отвела вбок, как носик ультрамодного чайника. Правая рука изготовилась для удара в челюсть, левая ухватилась за шнурок стоп-крана под потолком.

Несколько секунд Клинити просто висела в воздухе. В этот самый миг поезд вошел в крутой поворот.

Мир вокруг Гордона качнулся. Он с изумлением видел, как Клинити по инерции поворачивается в воздухе.

И тут она выбросила ногу.

Ее пятка угодила в грудь первому контролеру. Тот отлетел назад. Выглядело так, будто к его телу привязана невидимая веревка, за которую слаженно дернули человек двадцать в соседнем тамбуре. Он летел через весь вагон, словно в свободном горизонтальном падении, руки и ноги дергались, как у марионетки.

Наконец он впечатался в дверь и с грохотом рухнул на пол.

Все пассажиры посмотрели на упавшего человека, потом как по команде повернулись к Гордону и Клинити. Второй контролер оскалился.

Клинити спрыгнула на пол. Между ней и человеком в цилиндре завязался странный бой. Оба быстро-быстро загребали кулаками, как будто плыли по-собачьи в ускоренном темпе, отводя голову в сторону и сосредоточенно морщась, словно открывают шампанское и боятся, что пробка может отлететь в глаз. Иногда их руки соприкасались, и слышался хлопок, как от пощечины.

Движения ошеломляли своей стремительностью.

Гордон, в легком обалдении, встал. Тормоза, приведенные в действие стоп-краном, сработали, и поезд замедлял ход.

Второй человек в цилиндре поднялся с пола и направился к дерущимся.

Поезд остановился.

— Когда я скажу «беги», — выговорила Клинити, не разжимая губ, — беги.

— Когда ты скажешь «беги-беги», то что? — спросил Немо.

Клинити, продолжая стремительно молотить руками, бросила на него яростный взгляд.

— Серьезно, — проговорил Немо срывающимся от волнения голосом, — что мне делать, когда ты скажешь «беги-беги»?

— Беги! — крикнула Клинити и кинулась к дверям. На счет «три» она уже соскочила с подножки и бежала по насыпи.

— Погоди! — крикнул вслед Гордон. — Я не записал твой телефон...

Крепкая рука взяла его за плечо и развернула. За спиной у Гордона стояли двое в цилиндрах и черных очках. Тот, что держал его за плечо, стальным голосом произнес:

— Вы арестованы.

Под взглядами пассажиров на него надели наручники.

Глава 3. Допрос

Два агента секретной службы (по крайней мере так Гордон их про себя определил) вывели его в наручниках с поезда. Стыдобища-то!

Рядом с вокзалом его затолкали в автомобиль, потом агенты сели сами, задевая цилиндрами о низкую крышу. Однако, как ни странно, цилиндры не свалились. Наверное, держатся на завязках, подумал Немо.

Машина тронулась и поехала по улочкам, то и дело сворачивая, словно электрический импульс в путешествии по микросхеме. Гордон пытался понять, что происходит. Столько событий за один день, а еще и девяти нет. Он познакомился с самой красивой девушкой в мире; она сама к нему подошла. Он влюбился. Бесполезно отрицать. Неумолимый факт бурлил в голове, как таблетка растворимого витамина С в стакане с водой. Влюбился. Запал, как говорит молодежь. Хотя «запал» — недостаточно сильное слово. Скорее уж бикфордов шнур. Взрыватель. Детонатор. Целая боеголовка. Потом драка, прыжки с поезда. А теперь вот он под арестом.

Как ни странно, Гордона не удивило, что его арестовали сразу после разговора с Клинити. Некая глубинная часть сознания соглашалась, что так ему и надо. Он совершенно неправильно с ней разговаривал и заслужил наказание. В конце концов, он ведь намерен провести с этой женщиной остаток жизни — с ней или в попытках затащить ее в койку. Это ж надо было так напортачить! Правильно его арестовали. Увидятся ли они еще? И если да, сумеет ли он загладить сегодняшнее поведение? Мысли гудели и роились в голове.

Через несколько минут автомобиль остановился перед безликим офисным зданием. На мгновение мозги у Гордона расчистились, как тротуар после снегоочистительной машины. Очевидно, его арестовали не за то, что он запорол первую встречу с красивой девушкой. В таком случае неясно, за что же его все-таки задержали.

— Эй, — обратился он к конвоирам, — за что меня арестовали?

Те не ответили.

Гордона вытащили из машины, втолкнули в здание и провели по длинному бежевому коридору в маленькое помещение. Двое в цилиндрах усадили его за пластмассовый стол. Одну сторону комнаты полностью занимало огромное зеркало.

Двое в цилиндрах встали перед ним, сложив руки на груди. Глаза за черными очками были совершенно непроницаемы.

— Мистер Эвримен? — сказал первый.

— Да, — ответил Гордон. — Будем знакомы.

— Вы — Гордон Эвримен. Вы живете в квартире, работаете в офисе, живете нормальной жизнью. — Человек в цилиндре говорил с американским акцентом, но что-то в его речи было явно не так. Он произносил слова как автомат, у которого перебои с питанием, поэтому смысловые ударения распределялись произвольно, и фразы прерывались паузами в самых неожиданных местах.

— Да, — ответил Гордон.

— В этой жизни, — продолжал человек в цилиндре, — вы — образцовый гражданин. Даже помогаете квартирной хозяйке: выносите мусор.

— Не выношу, — сказал Гордон.

Агент слегка склонил голову набок.

— Не выношу квартирных хозяек. У меня нет никакой квартирной хозяйки. Я живу в собственной квартире. А вы вносите путаницу, когда говорите, что я выношу мусор.

— Однако вы ведете вторую жизнь, — продолжал агент, словно не слыша, — гораздо более закононепослушную. Вы — хакер. В мире хакеров вы известны под кличкой Немочь.

— Немо, — поправил Гордон и тут же сообразил, что не стоило так быстро колоться. — В том смысле, — добавил он, — что, будь я хакером, я бы не стал брать себе псевдоним Недотепа или даже Дотепа, а выбрал бы что-нибудь вроде Немо. Просто для примера. Не потому, что меня так зовут. — Он чувствовал, что его снова несет, однако не мог с собой справиться. Это как нервный тик. Ничего не поделаешь.

Агент сверился с досье на столе.

— Извиняюсь, — сказал он. — Разумеется, Немо.

— Ну да, гипотетически... Гипо, — Гордон перевел взгляд с одного агента на другого, — ...тетически. При условии, что я вообще захотел бы марать руки таким грязным делом, как хакерство; разумеется, мне такое и в голову не приходило.

Голос его дрогнул. Двое агентов секретной службы смотрели как-то странно.

— Послушайте, — сказал Гордон искренне, — не хочу быть грубым, но — цилиндры? В конце концов сейчас не викторианская эпоха. И черные очки никак не вяжутся с цилиндрами. Я хочу сказать, разве в то время были черные очки? Вот вы, — он указал на ближайшего, — вас как зовут?

— В той мере, в какой вас это касается, у меня вообще нет имени. — Агент секретной службы взялся за край цилиндра, словно поправляя его. — Я — просто адепт.

— Мистер Адепт. — Гордон попытался изобразить улыбку. — А вас как зовут? — обратился он ко второму.

Тот взглянул на адепта, который сказал:

— Тоже адепт.

— А сам он сказать не может?

— Не ваше дело, — недовольным тоном ответил первый адепт. — Пожалуйста, не забывайте, что вы у нас под арестом.

— В том смысле, — предположил Гордон, — что вопросы здесь задаете вы?

— Да, — удовлетворенно ответил адепт. — Очень точно подмечено.

— Отлично, — сказал Гордон. — Спрашивайте. — Он снова попытался выдавить улыбку.

— Мы рассчитываем, — проговорил адепт, слегка обескураженный такой готовностью, — на ваше признание.

— В чем?

— Что вы — хакер по кличке Немо.

— С жаром.

Наступило долгое молчание.

— А, — проговорил адепт, и его очки съехали на переносицу. — Означает ли это, что вы с жаром сознаетесь? Или с жаром отпираетесь?

— Да, — сказал Гордон. — Первое.

— Первое?

— Первое.

— Ясно, — в задумчивости протянул адепт. — Вы должны назвать имена. Предать друзей. Пойти на полный контакт со следствием.

— Вообще-то у меня нет друзей, — ответил Гордон. — Были бы — предал. Правда. Теперь мне можно идти?

Адепты переглянулись.

— Если честно, — напрямик выложил первый, — мы привыкли к чуть большему сопротивлению. — Он слабо улыбнулся. — Или по крайней мере к чуть более внятному сопротивлению. Вы упорствуете, мистер Эвримен?

— Не желаете ли вы позвонить? — вступил в разговор второй адепт. Голос у него был довольно визгливый — неудивительно, что до сих пор он предпочитал отмалчиваться.

— Позвонить?

— Воспользоваться вашим правом на телефонный звонок.

— Не знаю, — осторожно произнес Гордон. — Куда мне звонить?

— Вашему, — предположил первый адепт, — адвокату?

— У меня нет адвоката как такового, — признался Гордон. — Как такового нет. Хотя, если хорошенько порыться в памяти, я обращался к некоему Пендлтону, когда заверял документы на покупку квартиры. Пендлтон, нотариус. У него контора на Хай-стрит в Фелтеме, над складом уцененных диванов. Наверное, я могу позвонить ему. Если вы считаете, что стоит.

— Отлично, — заулыбался первый адепт. — Отлично. Валяйте.

— Что валять?

— Просите разрешения позвонить по телефону.

— Мм.

— Просите, — настаивал адепт. — Ну же.

— Хорошо, — неуверенно выговорил Гордон. — Можно мне позвонить по телефону?

Двое переглянулись. Легкая улыбка тронула губы мистера Адепта. Он расправил плечи, расставил ноги и заговорил, как будто шпарил наизусть:

— Но как можно говорить по телефону, если вы немы?

— Немо? Ну и что, если я и Немо?

— He-мы, — с досадой повторил адепт.

— Не вы?

— Если у вас нет рта!

— Простите? — удивился Гордон. — У меня есть рот. Смотрите. — Он правой рукой похлопал себя по губам. — Вот мой мммм. Мм мммм. Ммм?

Теперь оба адепта откровенно хихикали. Гордон повернулся на стуле и увидел свое отражение в зеркале. Рот исчез. От носа до подбородка шла сплошная ровная кожа. Брови метнулись на лоб, пытаясь спрятаться под челкой. Глаза стали абсолютно круглыми.

Гордон провел рукой по коже на месте бывшего рта, но она была совершенно гладкой. Под кожей он чувствовал зубы и язык, однако ротовая полость затянулась полностью.

Очень, очень странно.

Первый адепт, улыбаясь до ушей, сел напротив Гордона за маленький стол.

— Может быть, теперь мы смогли донести до вас свою мысль, мистер... Эвримен? Может быть, теперь вы станете сговорчивее?

— Мм мм ммммм, — сказал Гордон, усиленно кивая.

— Может быть, для начала раскроете имя вашей первой сообщницы?

— Мммммм Мм ММ! — сказал Гордон.

Агент несколько смутился.

— Вы понимаете, — продолжал он менее уверенно, — что мы хотим выйти на главную хакершу, террористку по кличке Клинити. Вы понимаете?

— Ммм, — сказал Гордон.

— Где она сейчас?

— МмммМ Мхмм мМ М мМмммммм ммммммм, — сказал Гордон. — Мммм Мммммм мМММ мМ ммМ Мммм Ммм Ммм.

Наступила пауза.

Адепт сильно сдвинул брови, отчего лоб его наморщился, приобретя сходство с пустым нотным станом, и повернулся к товарищу.

— Видишь, — тихо произнес он, — ничего не выходит.

Второй адепт снял черные очки и потер переносицу.

— Я мог бы сказать тебе это с самого начала.

— Слушай, не надо, а? — прорычал первый. — В команде не принято попрекать ошибками.

— Ты просто не продумал все как следует, — пискнул второй.

Первый адепт потряс в воздухе кулаком, скорее от бессилия, чем от ярости.

— Не заводись, 38VVc310298374950544!

— Эй! — возмущенно завопил второй адепт. — Ты назвал меня настоящим именем!

— Ой! — проговорил первый, обмякая всем телом. — Сорвалось...

— Мы не должны называться настоящими именами в присутствии этих! — орал второй адепт. — Так не положено! Они не должны знать наших настоящих имен!

— Он все равно не запомнит, — торопливо сказал первый.

— Не важно!

— Ммм мммм мм, — вмешался Гордон.

— Послушай, — сказал первый адепт второму, разворачиваясь к нему вместе со стулом. — Я сожалею. Виноват. Нечаянно вырвалось. Прошу прощения. Доволен? — Он помолчал и добавил тем тоном, который люди обычно приберегают для горьких замечаний в сторону: — Твоя дурацкая ротоклейка немного вывела меня из себя.

— Не забывай, что это была твоя идея.

Первый агент двумя руками стиснул цилиндр.

— Слушай, — сказал он, — давай не будем начинать все по-новой, ладно?

Однако второй агент уже вошел в штопор.

— Тебе бы не понравилось, если бы я в его присутствии назвал тебя настоящим именем, — обиженно пропищал он.

— Давай забудем? — предложил первый. — Всякий может допустить промах.

— Тебе-то хорошо, — ныл второй.

— Давай начнем все с чистой страницы, — предложил первый. — Отмени последнюю операцию, и начнем сначала.

Второй адепт, тот, что носил довольно странное имя 38VVc310298374950544, в изумлении повернулся к коллеге.

— Что?

— Отмени последнюю операцию.

— Я?

— Конечно, ты.

— Я не знаю, как ее отменить.

Лицо у первого адепта внезапно сделалось очень усталым.

— Что?

— Мы так не договаривались. Запечатай ему рот, сказал ты. О том, что надо будет распечатывать, речи не было.

— Ну разумеется, предполагалось его распечатать! Что толку запечатывать ему рот, если потом не распечатывать? Я похож на идиота? Не надо, — добавил он, — не отвечай. Это риторический вопрос.

Гордон с интересом смотрел то на первого адепта, то на второго. Он с силой вдохнул через нос. Внутри забулькало. Оба адепта повернулись к нему с нескрываемым отвращением.

— Мм Мм, — сказал Гордон, не считая, впрочем, что должен извиняться. У него не было носового платка, а был бы, он все равно не сумел бы высморкаться из-за наручников и все прочего. Учитывая сложившиеся обстоятельства, могло быть хуже.

— Я говорил, сядем и подумаем, — продолжал визгливый адепт тоном оскорбленного достоинства, — а ты: «Нет, нет, чего тут раздумывать».

— Давай, — сказал первый, поднимая в отчаянии руки, — просто усыпим его и начнем все сначала. Давай, — он возвысил голос, чтобы не дать второму вставить слово, — не будем выяснять, кто больше виноват, ладно? Просто усыпи его, сделай ему новый рот, а завтра начнем опять.

— Усыпи? — сказал Гордон. — Но я не устал.

Если быть точным, сказал он: «Ммм? Мм м мм мммм», — но это значило то же самое.

И тут второй адепт, словно ниоткуда, достал странное устройство. Оно висело в его правой руке, как игрушечная люстра, и Гордон еле успел понять, что это мобиль для детской кроватки — маленькие мохнатые мишки и лошадки, подвешенные к кольцу, — как вся эта штука начала вращаться, повторяя несколько колыбельных нот. На Гордона мгновенно накатила усталость, и он провалился в сладкий сон.

Глава 4. Важный выбор

Разбудил его пронзительный звон будильника. Гордон сел. Приснится же такое! Удивительно странный сон. Не страшный, не тревожный — просто странный.

Гордон раскрыл рот и запустил туда пальцы. Губы явно на месте, правда, они потрескались и шелушились. Он потянул пальцами за отставший клочок кожи. Губа сразу заболела. И зачем только понадобилось ее тянуть? Гордон застонал своим особым утренним стоном. У него были разные стоны для разных этапов дня: проснувшись, он стонал тише, более хрипло и жалобно, чем на станции, когда объявляли, что поезд опаздывает на час, или в офисе, когда ему за десять минут до конца рабочего дня клали на стол новое задание.

Будильник не умолкал. С жутким чувством какой-то неправильности Гордон сообразил, что это не будильник. Что у него вообще нет будильника. Звонил телефон.

Тоже очень странно. Несколько дней назад он выдернул телефон из розетки. Гордон встал и поглядел. Провод с вилкой лежал на ковре.

Гордон схватил трубку.

— Алло?

Голос Клинити сказал:

— Тебе надо встретиться с нашим вождем.

— Вождем?

— Да.

Сонные мозги Гордона заскрипели. Первой мыслью было: значит, она ему не приснилась. Второй: надо договориться о встрече. Преодолей страх, просто пригласи ее. Скажи: я бы предпочел встретиться с тобой. Поужинаем при свечах, только ты и я. Я заскочу за тобой в семь.

Однако на самом деле он промямлил:

— С вождем. Да, конечно.

— Встречаемся в «Королевском бутерброде» на Хай-стрит. Через двадцать минут.

— Хорошо, — сказал он как в дымке. Внезапно в мозгу что-то крякнуло. — Эй, — закричал Гордон, — как ты мне звонишь, если провод...

Но телефон уже отрубился.

Клинити выглядела так же замечательно, как и в первый раз, только теперь ее дивные глаза были скрыты черными очками. Очень стильными. Очень странными. От черной оправы отходили в сторону по четыре завитка, словно обсыпанные алмазами паучьи лапки.

— Э... — начал Гордон, когда они шли по Хай-стрит. — Красивые очки.

— Ты так думаешь? — обернулась Клинити. — Выбирала не я. Обычно я их выкидываю.

Гордон замолк.

— Ты их обычно выкидываешь? — повторил он.

— Только они всегда возвращаются.

— В каком смысле? Как бумеранг?

— Ну конечно, нет, — сердито ответила Клинити.

— Не понимаю.

— Разумеется, не понимаешь. Ты хочешь сразу получить ответы.

— Это было бы здорово.

Словно желая продемонстрировать, как швыряется очками направо и налево, Клинити сорвала их с лица и бросила в поток машин. Гордон смотрел, почти ожидая, что они прилетят обратно.

Не прилетели.

На Хай-стрит они сели на автобус номер 256. Хотя они устроились наверху, на заднем сиденье, Клинити в своем полиэтиленовом наряде, как и ожидал Гордон, сильно выделялась среди других пассажиров. На конечной остановке пересели на 317-й. Дальше пошли пешком. Клинити постоянно оглядывалась через плечо, словно страдая манией преследования.

— Мне такой сон странный приснился, — сказал Гордон. Воспоминания вчерашнего дня свербели у него в голове.

— Да?

— Как будто меня арестовали два тайных агента, а потом... Понимаю, это звучит странно, но они стерли мне рот.

На Клинити это не произвело особого впечатления.

— Только рот?

— Что-что?

— Какие-либо другие отверстия? Или только рот?

— Кажется, только рот. Трудно сказать наверняка. Что-то ты не очень удивилась.

— Я же была там, когда тебя арестовали. А насчет рта — ничего удивительного. Они могут изменить тебя, если захотят. Изменения сохраняются час или чуть меньше.

— Как такое возможно? Ерунда какая-то.

— Не спрашивай меня, — надменно отвечала Клинити. — Подожди, пока увидишь Вождя. У него есть для тебя ответы.

Они пошли дальше.

Наконец Клинити вывела его к очень задрипанному зданию в районе Ислворта.

— Здесь он живет? — спросил Гордон. — Вождь?

— Да, — отвечала Клинити, не глядя на него.

— Он не может позволить себе что-нибудь поприличнее?

— Ему больше нравится здесь.

— А имя у него есть?

— Он для нас как отец, — сказала Клинити. — Авраам нашего народа. Его зовут Шмурфеус.

— Шмурфеус, — повторил Гордон. — Ясно.

Они поднялись на лифте, который расписал из аэрозольного баллончика некий художник-новатор. Нарушив все стереотипы росписи лифтовых кабин, он украсил левую стену огромным схематических изображением мужского репродуктивного органа, а на двери, смело экспериментируя с формой и лингвистическим содержанием, начертал слово «пидорас», словно надеясь методом проб и ошибок прийти к правильному написанию. Слово было написано через два «и», через два «а», через два «р», через два «с» и даже с «з» на конце.

Гордон как раз заканчивал читать список, когда двери открылись. Они вышли на темную, пахнущую мочой площадку.

Клинити постучала в ничем не примечательную дверь.

Дверь открылась.

Комната за ней была почти пустой. Два бордовых кресла стояли одно напротив другого. Освещение создавали лишь свечи на шкафу. Другой мебели в комнате не было. Грязно-зеленые обои отстали от стен; по углам прятались тени.

Двери открыл бритоголовый молодчик в водонепроницаемом дождевике от Армани, а посреди комнаты, в одном из кресел, сидел человек, к которому они пришли: Шмурфеус, в длинном кожаном плаще. Он был абсолютно лыс. Синие очечки сидели на переносице без помощи дужек. Черная кожа отливала синевой, лицо выражало безмятежное спокойствие. И вместе с безмятежностью в нем чувствовалась неукротимая сила. Он излучал власть. Гордон прикинул, что росту в нем не меньше, чем два метра три сантиметра. Ближе к трем метрам двум сантиметрам. Великана окружала аура мощи, знания и мудрости. Руки он держал перед собой, сведя пальцы.

— Немо, — сказал Шмурфеус, не поворачивая головы и не глядя в сторону Гордона. — Заходи. Очень рад знакомству.

— Привет-привет, — ответил Гордон, выступая вперед. — И я. Взаимно. Жутко счастлив. Общий привет. — Он улыбнулся собравшимся в комнате, всячески стараясь показать, что неимоверно рад оказаться в их компании, но почувствовал, что перегнул палку. Он не столько улыбался, сколько лыбился, словно говоря: «Вот полюбуйтесь, ну разве я не урод?», а это вовсе не входило в его намерения. Нервничая и смущаясь, Гордон совсем перестал улыбаться, потом подумал, что выглядит слишком серьезным, и немножко раздвинул губы. Впрочем, это могло показаться надменным, поэтому он улыбнулся чуть шире, рискуя вновь расплыться в идиотской ухмылке.

— Классно, — сказал он, решив, что легче заговорить, чем отрегулировать ширину улыбки. — Здорово здесь у вас. Как жизнь?

Наступила тишина.

— Ты пришел за ответами, — пробасил Шмурфеус. — И я могу их дать. Я знаю, — сурово продолжал он, — что ты спросишь.

— Можно мне сесть? — спросил Гордон.

Лицо Шмурфеуса подернулось легкой рябью и тут же вновь стало безмятежным, как у дзенского наставника.

— Да-да, садись, если хочешь, — сказал он. — Я имел в виду вопросы, которые ты задашь потом.

Гордон опустился в кожаное кресло напротив Шмурфеуса. Сиденье было очень низким, и Гордон все приседал и приседал, надеясь нащупать задом обивку. Он готов был уже плюхнуться, надеясь, что лететь недалеко. С другой стороны, если расстояние, скажем, фут или больше, могло получиться не вполне эстетично. Мягкая посадка всегда предпочтительней жесткой. Соответственно он опускался все ниже и ниже, колени хрустели. Лицо напряглось, как будто жмурясь легче удержать равновесие — может быть, натяжение всех мышц создает как бы подвесную опору для тела. Однако Гордон уже прошел точку возврата и вынужден был рухнуть в кресло. Руки непроизвольно взметнулись вверх.

При соприкосновении брюк со скрипучей обивкой раздался звук, как будто Гордон пукнул.

— Это, — сказал он, встретив немигающий взгляд Шмурфеуса, — было кресло.

— Знаю, — отвечал Шмурфеус непроницаемым тоном человека, которому многое известно.

— И вообще. — Гордон поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, отчего неприличный звук повторился еще дважды. — И вообще. О чем мы?

— Ты хочешь задать мне вопрос, — сказал Шмурфеус и, поскольку Гордон молчал, добавил: — Ты хочешь спросить меня про МакМатрицу.

— Ну да. Почему бы и нет? — Гордон нервно хохотнул.

— Я не могу тебе сказать, что такое МакМатрица, — сурово произнес Шмурфеус.

— Надо же, — разочарованно протянул Гордон. — Жаль.

Наступила пауза.

— А может, все-таки рискнете? — сказал Гордон.

— Что?

— Рассказать. Вдруг получится лучше, чем вы думаете.

— Нет, нет, — сказал Шмурфеус таким тоном, будто Гордон ничего не понимает. — Ты должен испытать это на себе.

— Да, конечно, понимаю. И все-таки вкратце? В двух словах? Конспективно. Можно без лишних подробностей.

— Никто, — с легким раздражением повторил Шмурфеус, — не может сказать, что такое МакМатрица. Каждый должен испытать сам.

— Даже намекнуть нельзя? — допытывался Гордон.

— Нет.

— Да ладно вам!

— Нет.

— Ну пожалуйста!

— Ты не понимаешь всей сложности...

— Я не прошу расписать мне в красках, только в самых общих чертах.

— Ты меня не слушаешь. Нельзя просто...

— Пожалуйста-пожалуйста.

— Это тюрьма виртуальной реальности, в которой мы все томимся, — буркнул Шмурфеус.

Он закрыл глаза и задышал, стараясь восстановить спокойствие.

— Ну вот и славненько, — постарался ободрить его Гордон. — И вовсе не трудно, верно? Вы все замечательно объяснили, дали общее представление. Разумеется, мне надо будет вникнуть в частности. Но в целом, в глобальном, так сказать, смысле, все ясно.

Он улыбнулся.

— Однако ты не достигнешь полного понимания, пока не испытаешь все на себе, — сказал Шмурфеус. — Пока не сделаешь выбор.

— Выбор? — переспросил Гордон.

Шмурфеус указал на столик рядом со своим креслом. Там стояли два граненых стакана, один с красной жидкостью, другой с синей.

— Тебе предстоит выбрать один из этих стаканов, — сказал Шмурфеус. — Выпей синюю жидкость — и проснешься в своей постели. Ты сможешь думать, что эта встреча тебе приснилась, и жить как прежде. Выпей красную — и узнаешь, что такое МакМатрица.

Гордон оглядел оба стакана.

— Что красное? — спросил он.

— Клюквенный морс, — ответил Шмурфеус.

— Хорошо. А синее?

— Жидкость для унитаза. Альпийская свежесть.

— Не хотелось бы ее пить, — сказал Гордон.

— Тебе выбирать, — торжественно произнес Шмурфеус.

Гордон задумался.

— Говорите, если я выпью синюю, то проснусь в своей постели?

— В своей постели, — подтвердил Шмурфеус, — или на больничной койке после промывания желудка. Но результат один.

— Хм, — сказал Гордон.

Шмурфеус некоторое время пристально смотрел на него, потом повернулся к Клинити, которая стояла у дверей. При этом черное пенсне свалилось у него с носа. Шмурфеус поймал пенсне, водрузил на место и, придерживая его пальцем, снова повернулся к Гордону.

— Послушай, — с легким нетерпением произнес он. — Я не собираюсь тебя торопить, но...

— Нас обнаружили, — сказал бритоголовый. — СПРУТы на подходе. Надо линять.

— Мистер Немо. — Шмурфеус с улыбкой подался вперед. — Боюсь, вам придется выбирать прямо сейчас.

— Ммм, — сказал Гордон.

— Серьезно, — торопил Шмурфеус. — Сейчас. Сию минуту.

— СПРУТы все ближе, — сказал бритоголовый. — Шмурфеус, скорее!

— Я думаю... — Гордон поднял правую руку и задержал ее в воздухе, как гроссмейстер перед ответственным ходом. — Ду-у-у-маю, что выберу... мммм...

— Пожалуйста, выбирайте немедленно, мистер Немо, — резко потребовал Шмурфеус.

— Хорошо-хорошо-хорошо, — сказал Гордон. — Красная. Нет, синяя. Нет, красная. Нет, синяя. Краснаясиняякраснаясиняя... Я выбираю... хм...

— Просто выпей красную, — посоветовала Клинити. Она стояла в двери.

— Ты так думаешь? — сказал Гордон. — Ладно, красная. Если ты говоришь красная, пусть будет красная.

Он попытался улыбнуться той стороной рта, которая была обращена к Клинити. Получилась довольно мерзкая ухмылка.

В тот же миг Шмурфеус вскочил.

— Уходим, — объявил он.

— А разве я не должен выпить... — сказал Гордон.

— Не обязательно, — бросил великан. — Это всего лишь символ. Идем. — Он схватил Гордона за руку.

— Вообще-то мне сильно хотелось пить, — просительно заныл Гордон, но его уже тащили из комнаты.

Все четверо прошли в дальнюю комнату. Гордон бежал за Шмурфеусом, пытаясь незаметно с ним поговорить. Для этого ему надо было быстро-быстро семенить на цыпочках, как какому-нибудь несчастному балетному танцору. Не то чтобы балетные танцоры были несчастны, если рассматривать эту категорию людей в целом, но Гордон категорически не был балетным танцором ни в целом, ни в рваном. Чтобы шептать, ему надо было приблизить губы к самому уху Шмурфеуса, однако не настолько, чтобы казалось, будто он хочет поцеловать Вождя в мочку — что, учитывая краткость их знакомства, выглядело бы неуместной фамильярностью.

— Мистер Шмурфеус, — вполголоса позвал он.

— Да? — проговорил великан, не оборачиваясь.

— Пожалуйста, можно начистоту? Понимаете, я не так сильно интересуюсь этой вашей МакМатрицей. На самом деле я здесь, потому что мне очень нравится Клинити. Ммм, не совсем уверен, что слово «нравится» вполне передает мои чувства. Мои чувства к ней. Это нечто большее. Не просто наружность, а ее душа. Индивидуальность. Разумеется, я не слеп к ее внешней... э... привлекательности, но не хотел бы создавать впечатление, будто... — Он прочистил горло. — Чтобы не ходить вокруг да около, не говорить недомолвками, буду совершенно откровенен... да... откровенен... скажу прямо, без обиняков. Я хотел бы познакомиться с ней поближе. Ну, понимаете... один коктейль, две соломинки...

— Ты — избранный, спаситель человечества, — прогудел Шмурфеус. Его глаза за синими очечками были непроницаемы.

— Спаситель, хм? Правда? Отлично, только вот я о чем думаю... Вы ведь хорошо знаете Клинити, да? Вы с ней дружны? Не могли бы вы сказать, она с кем-нибудь встречается?

— Встречается?

— У нее есть друг? Или... хм-хм... подруга?

— Разумеется, у нее есть друзья.

— Не друзья, — сказал Гордон. — Друзья. Понимаете?

— Немо, — сурово проговорил Шмурфеус. Они остановились, и Гордон огляделся. Они были в комнате, наполненной телефонами. Сотни аппаратов стояли где попало, в том числе на полу, и висели по стенам. Со смутным чувством какой-то странности Гордон заметил, что все это древние телефоны: черные, дисковые, с массивными трубками, напоминающими берцовую кость неведомого животного.

— Надо же, — сказал Гордон, — сколько телефонов. Целая куча.

Клинити, Шмурфеус и остальные смотрели на него. Он слабо улыбнулся.

Внезапно все телефоны разом зазвонили. Звук шел от настоящих механических звонков внутри аппаратов и был, соответственно, куда более пронзительным, чем искусственный сигнал современного телефона. От нестройного трезвона Гордон подпрыгнул.

— Немо. — Шмурфеус повысил голос, чтобы перекрыть несмолкающую какофонию. — Приготовься. Ты увяз в МакМатрице. Скоро ты ее покинешь. Мы встретим тебя у выхода.

— Хорошо, — сказал Гордон. — Можно только спросить...

Но тут все потемнело.

Глава 5. Пробуждение в слизи

Долгие мгновения все было темно. Потом Гордон открыл глаза и понял, что лежит на странной кровати, весь покрытый слизью. Он заморгал, огляделся и сказал: «Уф!»

Всякий сказал бы «Уф!» на его месте.

Свет был серый, дрожащий. Далеко-далеко тоненький голос выводил: «Пицца-хат, пицца-хат, куры-гриль и пицца-хат».

Раздался щелчок, и наступила полная тишина.

Руки у Гордона была свободны, и он, дрожа, ощупал, в чем лежит. Какой-то холодный сопливый студень покрывал все его тело. Или студенистые сопли. Малоприятное ощущение.

Характер освещения изменился.

Над ним поднималась крышка, как у мусорного бачка, только больше. Она встала вертикально, и Гордон уперся взглядом в низкий потолок. Зрение не сразу сфокусировалось, но постепенно удалось разобрать логотип: «МакКокон. Добро пожаловать в мир увлекательных приключений!»

Теперь Гордон видел, что он совершенно гол. Кроме того, он чувствовал сильную потребность опорожнить кишечник... Чпок! Потребность исчезла. Гордон вздрогнул, с испугом решив, что обделался, однако, приподнявшись и посмотрев вниз, увидел, что матрас чист, хотя и покрыт слоем склизкого киселя.

— Уф, — повторил Гордон. Это короткое слово вмещало уйму смысла и настолько точно выражало его чувства в нынешней странной ситуации, что Гордон повторил в третий раз, протяжно: — У-у-уф-ф!

Он лежал на узкой раскладушке поверх тонкого синтетического матраса. Крышка, наподобие колпака, была теперь полностью открыта и прислонена к стене. Оглядевшись, Гордон увидел сотни таких же коконов, протянувшихся через все огромное помещение. Его кокон располагался в ряду из не менее сотни подобных устройств, а прямо напротив начинался другой ряд, за ним еще и еще. Гордон насчитал шесть рядов: как минимум шестьсот коконов в одной палате.

Раздался писк. Гордон разинул рот и тут же разинул его во второй раз (можно сказать раз-два-зинул): из-за кровати возникла призрачная голова без туловища. Она всплыла, повисла над его ногами и сказала: «Спасибо, что воспользовались МакКоконом! Приходите еще!» приятным, спокойным, очень культурным голосом.

— Не за что, — слабо ответил Гордон.

Голографическая голова совершила полный оборот и пропала. На ее месте зажглась пульсирующая неоновая надпись: «$$Выход».

— Отлично, — сказал Гордон и встал на ватные ноги. Он болезненно ощущал свою наготу.

Словно прочтя его мысли, в потолке сдвинулась панель, оттуда выпал тюк и повис прямо перед носом на веревке. Гордон раскрыл его и нашел внутри отглаженный дерюжный халат с логотипом «GAP» на спине.

Гордон с благодарностью натянул халат и осмотрелся как следует.

Место походило на большой склад. Почти все стены были заклеены рекламой знакомых товаров: фирменных джинсов, фирменных машин, фирменных солнцезащитных очков, фирменных фибровых чемоданов, фирменной физкультурной формы, фирменных фисгармоний, фирменных фиксаторов для физиономии, фирменных фильтров, фирменных фенов, фирменных фенек, фирменных фасонных футболок, фирменной фасованной фасоли, фирменной фурнитуры, фирменных фигурных фужеров, фирменных финтифлюшек и прочей фирменной и форменной фигни. Все было испещрено логотипами.

Покуда Гордон ковылял между рядами коконов, перед ним то и дело возникала услужливая голографическая надпись: «Выход^».

Жутко предусмотрительно, подумал он. И вообще жутко.

Гордон прошел в дверь с надписью «Выход» и оказался в широком коридоре.

— Что мне на самом деле надо, — сказал он в гулкую пустоту, — так это душ, чтобы смыть слизь.

Немедленно в воздухе возникла голограмма: «^Душевые».

— Спасибо, — ответил приятно удивленный Гордон.

— Не благодари, — произнес кто-то у него за спиной. Голос был как у Шмурфеуса, но более высокий; обернувшись, Гордон увидел крошечного человечка. Тот походил на Шмурфеуса, только уменьшенного вдвое, и вместо фирменных солнцезащитных очков и фирменного кожаного пальто на нем был бежевый свитер ручной вязки. Свитер доходил человечку до колен и волнился по краю. Более того, связан он был из рук вон плохо и напоминал не столько трикотажное, сколько макаронное изделие — слипшиеся пережаренные спагетти.

— Привет, — сказал Гордон.

— Мыться некогда, — объявил незнакомец. — И не надо так дружески обращаться к программе. Это панибратство.

— Простите, мы знакомы? — спросил Гордон.

Карлик заморгал.

— МакМатрица исказила твое восприятие, поэтому, вероятно, ты не узнал меня. Я — Шмурфеус.

— Какой-то ты мелкий! — необдуманно ляпнул Гордон и тут же, поняв, что допустил бестактность, затараторил: — Привет, привет, привет. Очень приятно. Очень приятно встретиться снова.

Шмурфеуса перекосило.

— Мелкий?! Ты сказал «мелкий»?!

Гордон почувствовал, что наступил на любимую мозоль.

— Ни в коем разе. Ничуть. Я сказал, — осторожно продолжил он, — что мне надо помыться. Надо помыться. Да. Сказал, что надо помыться.

Шмурфеус пристально его оглядел.

— Ясно, — коротко промолвил он. — Боюсь, что на это нет времени. Надо отсюда выбираться. Нас почти настигли СПРУТы. Время не ждет. Иди со мной. На борту «Иеровоама» сможешь вытереться тряпкой.

Он устремился по коридору, Гордон поспевал сзади.

— Куда мы?

— На мой корабль, «Иеровоам», — отвечал Шмурфеус. — Халат придется выбросить. Он с логотипом. На «Иеровоам» логотипы не допускаются.

— Но у меня нет одежды, — заметил Гордон.

— Мы тебе дадим.

— Такую же, как у тебя?

— Честную, самодельную человеческую одежду, — подтвердил Шмурфеус.

Они достигли конца коридора и начали спускаться по лестнице. Хотя стены украшала всевозможная реклама, окон в здании, видимо, не было совсем, и Гордон не мог сориентироваться. Ему казалось, что они уже глубоко под землей.

— Можно мне смыть с себя хоть часть этой гадости? — спросил он жалобно.

— Нет, — ответил Шмурфеус.

— Но она склизкая. Что это?

— Смазка.

— Смазка? А что смазывать?

— Тебя, — ответил Шмурфеус. — Чтобы пролежней не было. Интеллектуальный наногель движется вдоль твоего тела медленными фазированными импульсами, компенсируя вес и массируя кожу.

Они достигли основания лестницы и стояли перед дверью.

— Сюда, — сказал Шмурфеус.

— Знаю, что ты ошарашен, — сказал Шмурфеус. — Ты не понимаешь, что к чему. Но ответы близко.

— Вообще-то со мной все хорошо, — весело ответил Гордон. — Кажется, я понимаю. Я был в компьютерной симуляции, верно? А это, должно быть, реальный мир.

Они вышли на балкончик, на высоте примерно этажа над землей. Отсюда открывался вид на прекрасный и заброшенный город. Солнце садилось. Гордон и раньше наблюдал закат — или думал, что наблюдает, — но в жизни не видел ничего подобного. Полнеба полыхало ядовито-оранжевым золотом, цвета чая без молока — это горели рваные слои облаков.

— Обалдеть! — выдохнул Гордон. — Солнце кажется огромным.

— Да, — кивнул Шмурфеус.

— Это перспектива. Я где-то читал. Кажется, в разделе «Интересные факты» рекламной газеты. Когда солнце в зените, оно кажется маленьким, потому что его не с чем сравнить. А на горизонте оно рядом с домами, и наш мозг воспринимает его, например, размером с небоскреб...

Шмурфеус смотрел на него пристально.

— Прости, — сказал Гордон, — я заболтался.

— Нам надо попасть на мой корабль, — сказал Шмурфеус. — Если промедлить, машины нас засекут, и тогда конец.

— Твой корабль?

— «Иеровоам». Я возглавляю группу преданных борцов за свободу. Мы ведем нескончаемую битву против засилья машин на планете. «Иеровоам» — наша мобильная база.

— Н-да, — сказал Гордон. — Здорово! Трудная работа?

— Работа?

— Ну, возглавлять группу. Как ты сейчас сказал. Интересно, наверное, очень, но и нелегко, я думаю. Всякая руководящая должность требует большого напряжения.

Шмурфеус искоса взглянул на Гордона.

— Надо спускаться.

Он запрыгал по ведущей с балкона каменной лестнице.

— Спускаться, — повторил Гордон, шагая следом. — А где твой корабль?

— Под городом.

— Под городом? Ясно. Это что, самое подходящее место?

Они были уже на улице. Нервно озираясь, словно лиса перед тем, как перейти дорогу, Шмурфеус выбежал на середину широкого пустого тротуара. Гордон трусил следом.

— Что это за корабль? — крикнул он вслед коротышке.

Тот остановился у люка и принялся двумя руками поднимать крышку.

— Так мы спускаемся в канализацию? — приставал Гордон.

Шмурфеус взглянул на него.

— Ты задаешь слишком много вопросов.

— Мне просто интересно, что у тебя за корабль.

— Летающая подводная лодка, которая несется по высохшим канализационным коллекторам этого апокалиптического города, — ответил Шмурфеус.

Гордон попытался переварить услышанное.

— Чего, серьезно?

— Серьезно, — сказал Шмурфеус без тени улыбки.

— Значит, это не очень большая подлодка.

— Да, не огромная.

— А ты живешь?..

— В летающей подлодке.

— Ясно. — Гордон задумался. — В канализации?

— Да.

— Но не в сточных водах?

— Нет.

— И лодка просто летит по воздуху?

— Да.

— Со страшной скоростью?

— Да.

Секунду Гордон молчал.

— Серьезно? — спросил он.

— Серьезно, — ответил Шмурфеус.

— Серьезно-серьезно? Или не совсем?

— Нам нельзя останавливаться, — сказал Шмурфеус, — не то нас выследят полицейские машины.

Он спрыгнул в люк.

— Отлично. — Гордон с нервным смехом полез за ним. — Знаешь, ты меня почти убедил. Я на какой-то момент и впрямь поверил в твою огромную летающую подводную лодку.

Они проползли по туннелю и спустились по металлической лестнице в сводчатое, облицованное кафелем, ярко освещенное пространство. Покуда они бежали по коридору, до Гордона дошло, что это пустой переход метро.

— Это не канализация, — сказал он, — а метро.

— Канализация, — бросил Шмурфеус, не оборачиваясь.

Однако вскоре они оказались на платформе. Пол покрывала пыль, но лампы горели, и вообще станция выглядела вполне прилично. Огромные щиты рекламировали однодневные экскурсии в Виндзор и новый зубодробительный боевик. Какой-то оптимист краской переправил «НЕТ ВЫХОДА» на «ВЫХОД ЕСТЬ».

Их ждал освещенный поезд.

— Вперед. — Шмурфеус втолкнул Гордона в двери. Тот еле успел приметить название станции — «Холборн» — как вагон тронулся, и он чуть не упал.

— Так, значит, вот твоя подлодка.

— Это «Иеровоам», — ответил Шмурфеус.

— Твоя подлодка.

— Да.

— И это определенно подлодка?

— Именно.

— Ты не хочешь сказать, что это нечто вроде поезда?

— Не хочу, — уверенно заявил Шмурфеус.

— А похожа на поезд, — начал Немо, однако в этот самый миг подпоезд круто повернул, и он чуть не упал.

Когда он восстановил равновесие, то увидел, что вагон полон людей. Гордон узнал Шмурфеуса и еще пару человек из Ислворта, хотя были здесь и несколько незнакомцев. А главное — сердце у него бешено застучало — здесь была Клинити. Не в обтягивающем пластике, или полиэтилене, или виниле, но по-прежнему прекрасная.

— Привет, — сказал он, только что не виляя хвостом, как щенок, и шагнул вперед, чтобы пожать ей руку (поцелуй ее, шептал внутренний голос, швырни на пол и навались сверху) — просто чтобы пожать руку, поздороваться по-человечески и...

Хрясь! Его отбросило назад, на пол. Перед глазами взлетали фейерверки искр. Гордон ойкнул, больше от изумления, чем от боли.

— Ушибся? — спросил бритоголовый, наклоняясь над ним. — Ты впечатался в плексиглас.

— Плексиглас, — повторил Немо.

— Отделяющий пассажирскую часть от этой. Довольно старый плексиглас, исцарапанный — странно, что ты его не заметил.

— Мм, — сказал Немо. — Я не смотрел, куда иду.

Глава 6. В «Иеровоаме»

Гордону (или Немо, как все туг его называли) выдали пару штанов, судя по виду, из гуманитарной помощи, с различными пятнами, не отошедшими при стирке. По крайней мере хотелось думать, что так; в противном случае следовало предположить, что их не стирали вовсе — трудно спорить, что случай и впрямь противный. Еще он получил драный свитер ручной вязки. Халат с ненавистным логотипом команда выкинула на платформу во время короткой остановки на Бейкер-стрит.

Шмурфеус не потрудился представить его экипажу, но в течение дня (или, вернее, вечера, подумал Немо, вспоминая необыкновенный закат) он познакомился с несколькими членами команды. Здесь был щуплый парнишка по имени Треньк с широким японским лицом и выговором лондонского кокни. Черный коротко стриженный «ежик» Тренька напомнил Немо обивку «форда-кортины» — единственного автомобиля в его жизни.

— Привет, — сказал Немо. — Очень, очень приятно познакомиться.

— Ага, — кивнул Треньк.

Бритоголовый молодчик, заговоривший с Немо, когда тот вмазался в плексигласовую перегородку, тоже был здесь, однако по большей части торчал в сортире, изучая в зеркало лицо и голову, что несколько затрудняло знакомство.

И, разумеется, здесь была Клинити. Несмотря на замызганный свитер и мешковатые штаны, в глазах Гордона — вернее, Немо, — она по-прежнему выглядела замечательно дивной. Дивно замечательной.

Через несколько часов он оказался с ней в отсеке один. Подходящий случай, сказал себе Немо. Подойди. Поздоровайся как следует. Исправь впечатление, которое произвел в прошлый раз. Покажи, что ты нормальный парень, который нормально испытывает к ней нормальные чувства.

— Привет, — сказал он, краснея, как школьник. — Рад наконец встретиться. Я хотел сказать, мы и раньше встречались, в виртуальности, тогда и потом. Ну, помнишь, когда ты привела меня к Шмурфеусу. Но это по-настоящему здорово — встретиться с тобой по-настоящему. Увидеть тебя во плоти. Страшно рад. Просто невероятно. Жутко рад увидеть твою плоть. Не то чтобы, — все быстрее продолжал он, — я видел твою плоть. Все-таки твоя одежда не прозрачная. Ничуть, ха-ха! — Его смех походил на лающий кашель. — Я не имел в виду твою плоть в этом смысле, я не хочу сказать, что меня интересует только твоя плоть — тело там, кожа... э... органы и все такое... вовсе нет, это просто фигуральное выражение, меня вовсе не интересует твоя плоть, так сказать, в плотском смысле, хотя, разумеется, я не считаю, что ты какая-нибудь бесплотная, напротив, ты очень даже плотненькая, я был бы не прочь познакомиться с тобой — ха-ха — поплотнее... в конце концов, тут нет ничего зазорного. — Если считать, что он начал разговор на скорости тридцать км/час, то сейчас его спидометр зашкалил за сто двадцать.

— Ладно, — сказала Клинити, — а сейчас мне надо заняться генератором ключей для взлома кодов доступа.

— Отлично! — с жаром вскричал Немо. — Есть, капитан! Обалденно! Тогда до скорого!

Когда она вышла, Немо со стоном схватился за голову и осел на пол.

Проблема, решил Немо, что в присутствии этой потрясающей женщины у него заплетается язык. Впрочем, подумав, он заключил, что употребил неверное выражение. Человек, у которого мышцы языка заплелись, например, в косичку, мог бы сказать максимум: «А! О! Э!» Беда Немо была противоположной — сильнейшее недержание речи, неспособность остановить словесный понос. Он снова застонал.

Гордон-Немо старательно изучал новую обстановку, бродя из отсека в отсек. Поезд был однозначно поезд. Однако, когда Немо указал Шмурфеусу на эту непреложную истину, коротышка твердо ответил, что «Иеровоам» на самом деле — летающая подводная лодка на воздушной подушке.

— Так почему, — не унимался Немо, — твоя подводная лодка ездит в туннеле по рельсам?

— Контакт с металлическими рельсами необходим, чтобы мы могли отправлять и получать сигналы из МакМатрицы, — спокойно ответил Шмурфеус.

— Значит, когда вы не подключены к Мак-Матрице, — спросил Немо, — вы можете оторваться и полететь?

— Мы поняли, — чуть заносчиво отвечал Шмурфеус, — что лучше не рвать контакт с рельсами. Иначе придется коннектиться и вводить пароль всякий раз, как мы хотим войти в систему. Это принцип постоянного доступа.

— Ясно, — произнес Немо самым скептическим тоном.

Может, «Иеровоам» и не был летающей подводной лодкой, но такого электропоезда Немо не видел в жизни. Место сидений занимали странные самопальные агрегаты, словно сработанные топором; складывалось впечатление, что их собирали в гараже из старых стиральных машин и холодильников. Немногочисленные сиденья походили на допотопные парикмахерские кресла: вытертая кожаная обивка, металлические подлокотники; вместо ножек — вращающаяся подставка.

— Отсюда, — объяснил Шмурфеус, — мы выходим в МакМатрицу.

— Надо же, — сказал Гордон, — как интересно.

Наконец Шмурфеус собрал всех вместе. Гор... э... Немо с трепыханием сердца старался поймать взгляд Клинити, но та упорно смотрела в другую сторону.

— Внимание! — объявил Шмурфеус экипажу. — Это — Немо.

— Гордон, — тихо сказал Гордон.

— Немо! — громко повторил Шмурфеус.

Все закричали «Ура!».

«Иеровоам» без устали сновал по туннелям, сворачивал на произвольных стрелках, останавливался ненадолго на каких-то запасных путях и вновь громыхал дальше.

— Это неизбежная необходимость, — объяснил Шмурфеус, — чтобы избегнуть столкновения с Взбесившимися Машинными Разумами. — Он замолчал, размышляя над произнесенным. — Неизбежно избегнуть, — задумчиво повторил он. — Боюсь, я не очень удачно выразился.

— Нормалек, — успокоил Треньк. — Мне понравилось.

— Взбесившиеся Машинные Разумы? — переспросил Немо, морща лоб.

— Верно, — подтвердил Шмурфеус.

— ВМРы?

Шмурфеус кивнул.

Поезд громыхал по туннелям. В какой-то момент, когда они неслись через покинутый Кеннингтон, состав притормозил и остановился. Электричество отключили, и все перебежали в начало поезда. Немо бросился вместе со всеми и успел увидеть, как мимо, перебирая металлическими щупальцами и поблескивая гроздьями глаз, проплыли три нечта.

— Кто это?

— СПРУТы, — отвечал Шмурфеус. — Они патрулируют канализационную систему. Мы должны постоянно двигаться, чтобы не угодить им в щупальца. И постоянно следить, чтобы не оказаться запертыми в тупике.

— А, — сказал Немо. — Как в компьютерной игрушке, где человечек сундуки двигает?

Шмурфеус пристыдил его взглядом.

Треньк показал Немо его спальное место — крошечный закуток в конце одного отсека.

— Не знаю, смогу ли уснуть, — сказал Немо. — Поезд все время дергается.

— Поезд? — удивился Треньк.

— Подлодка.

— Ага.

— Она все время движется?

— Да, чтобы не попасться ВМРам. Останавливаться можно только на Сион-лейн.

— Сион-лейн?

— Ага. Вот где житуха!

— Это что, какое-то укрытие?

— Ага. ВМРы контролируют систему канализационных коллекторов. Вся она взаимосвязана, как любой электронный организм. А вот Сион-лейн, — голос у Тренька стал мечтательным, — никак с ней не соединяется. Из канализации туда попасть нельзя. Там и живет свободная от логотипов община.

— Ясно.

— Приятных снов. — Треньк ухмыльнулся. — Надеюсь, блохи не заедят.

— Блохи?!

— Электронные, — объяснил Треньк. — ВМРы их вывели, чтобы отравить жизнь борцам за свободу. Они кусаются, но кровь по-настоящему не сосут — машины все-таки, на хрена им наша кровь. Так что не боись.

— Это утешает.

— Будь спок. Утром увидимся.

Постоянное соседство с Клинити заставило Немо осознать, как сильно он влюбился. Ясно было, что шансов никаких, но любовь питается несбыточностью. Прям-таки ест ее на завтрак. Подкрепляется ею в течение дня.

Утром после завтрака Немо пошел за Клинити и стал смотреть, как она возится, ковыряется или как-то иначе вошкается с одним из агрегатов на борту.

— Я вот хотел спросить, — начал он, пока девушка увлеченно щелкала тумблерами. — Хотел спросить. Просто так. — Он захихикал, однако вовремя себя одернул и успел издать только один хихик. — Ха! Просто спросить.

— Да? — сказала она, не поднимая головы.

— Ну... просто для разговора. Чтобы поболтать. Без всякой задней мысли. Хотел полюбопытствовать: что тебя привлекает в мужиках?

— Привлекает?

— Ну да. Да. Скажем, чувство юмора? Красивые ноги? В таком роде.

Клинити пожала плечами.

— Не знаю. Наверное, чтобы умел за себя постоять. Красивый, но не смазливый. Чтобы от него слегка пахло дорогим коньяком и хорошими сигарами.

— Ага. Слегка выбрит и до синевы пьян. С бородой.

— Можно без бороды.

— Я хотел сказать, шутка с бородой.

— Без сантиментов. — Клинити нажала на три рычага сразу, и в машине открылась еще одна панель. — Но заботливый. Чуткий, — добавила она. — Нежный. Предупредительный. Жесткий как кремень. Не слюнтяй. Умеющий подчинять. Но чтобы меня слушался. Я не хочу, чтобы мною командовали. Чтобы делал все, как я скажу. Если, разумеется, я действительно этого хочу. Чтобы понимал, когда я говорю одно, а в душе хочу совсем другого. Высокий. Не расхлябанный. Обеспеченный. Много повидавший. Гражданин мира.

— А, — сказал Немо, пытаясь запомнить весь список. — Ясно. Гражданин мира. Да. — Некоторое время он молчал, потом решил зайти с другой стороны. — Мой отец родом из Уэстон-Супер-Мэр.

— Англия. — Клинити презрительно скривила губы. — Только в Англии может быть город с таким названием. Супер! Самое английское слово в английском языке. «Не угодно ли откушать чаю?» «О, супер!» — продолжала она, передразнивая английский аристократический выговор, потом тряхнула головой и продолжала уже обычным своим голосом: — Или тут расчет на туристов? Посетите наш город, это супер? А все ваши портсмуты-плимуты? Муть, да и только!

— А ты сама где родилась? — Гордон слегка захлебывался словами от желания установить доверительные отношения.

— В Свин-Арнике, штат Миссури, — ответила Клинити.

— Здорово, — с жаром произнес он. — Вообще-то я хотел спросить...

— Готово, — объявила девушка. — Я настроила устройство ввода, чтобы мы могли входить в него из фазового излучателя.

— Класс! — восхитился Немо. — Молодчина. Так я говорил...

Однако Клинити уже встала и вышла из отсека.

Глава 7. Виртуальное обучение

На следующее утро Немо разбудил не Шмурфеус, а давешний лысый молодчик.

— Привет, — сказал он. — Меня зовут Иуда.

— О-о, — уважительно протянул Немо. — Классное имя.

— Спасибо.

— Откуда оно у тебя? Ко мне вроде как прилипло «Немо», а чего-то оно не очень. Какое-то рыбье. Можно поменять? Типа кому подать заявление о смене фамилии?

Иуда нахмурился.

— Не уверен, что это возможно.

— А как тебя звали раньше? — спросил Немо. — Когда ты сидел в МакМатрице?

Иуда мотнул головой.

— Мы стараемся об этом не говорить. Новая жизнь с чистого листа. Хотя привыкнуть трудно. Тебе будет еще покруче, чем остальным. Мне и то было нелегко, хотя моя жизнь в... ну, знаешь... не сильно отличалась от жизни повстанца в реале.

— А чем ты занимался? — спросил Немо.

— Я был лидером преступной банды в Нью-Джерси, главарем мафии, убийцей, рэкетиром, наркоторговцем, все такое.

— Надо же. — Немо заморгал. — Я был координатором базы данных в лондонской фирмочке.

Иуда ухмыльнулся гнусной ухмылкой. Когда он скалился, все лицо шло складками, украдкой подбираясь к глазам. Зубы у него были как Скрижали Завета — старые, пожелтелые и в выщербинах.

— Знаю только, — продолжал он, — что если Шмурфеус не ошибается насчет тебя, у нас впереди веселое времечко.

Немо глупо улыбнулся.

— Да ладно тебе.

— Перво-наперво, — сказал Иуда, — надо тебя обучить. Мы загрузим программы непосредственно в твой мозг. Для ускорения. Сразу дает тебе все необходимые навыки.

— Класс, — восхитился Немо.

Иуда указал ему на одно из парикмахерских кресел.

— Садись, располагайся поудобнее. Мы вставим... э... штекер в твой портал.

— А, кресло. Через них вы входите в МакМатрицу, да? — сказал Немо.

— Ага, — лаконично ответил Иуда. — Иногда я зову ее эхма!трица.

— Почему?

— Увидишь, — мрачно произнес Иуда, — когда вставим штекер.

— А. — Немо на мгновение задумался. — А куда именно его вставляют?

— Собственно контакт происходит внутри организма.

— А собственно портал, — настаивал Немо, не сводя взгляд со штекера, напоминающего формой большую сосульку, — расположен...

— Скажем так, что мы попадаем в МакМатрицу с заднего входа, — с ухмылкой ответил Иуда. Так мог бы ухмыльнуться финский нож, если бы он умел ухмыляться.

— Ты уверен? — спросил Немо.

— Куда еще? — проворчал Иуда. — В нос? — Он фыркнул. — Да не боись. Это не так плохо, когда привыкнешь.

— И все-таки... — начал Немо.

— Ты должен понять, что происходит, — сказал Иуда, перебрасывая штекер из руки в руку, словно бандитский нож. — Я не просто загружаю в тебя цифры и факты, парень. Это не связано с высшей мозговой деятельностью. Все должно быть на рефлекторном уровне. Сечешь? Программа записывается в спинной мозг — так она становится второй натурой, естественной, как дыхание. А спинной мозг расположен в позвоночнике, начинается от копчика и соединяется наверху с продолговатым мозгом. Мы выяснили, что загрузка получается эффективнее, если данные идут снизу вверх, чтобы нервные окончания восприняли ее на самом базовом уровне.

— Ты правда-правда уверен? — настаивал Немо. — Не хочу показаться упрямым, но...

— Точно так же работает МакМатрица, — заверил его Иуда. — Ясно? Все контакты с твоей нервной системой, с твоим мозгом расположены... в одном месте. Вообще-то так экономнее всего.

— Экономнее?

— Ну да. С помощью этого провода Мак-Матрица не только связывает своих подопечных с виртуальной реальностью — через него же питательные вещества поступают непосредственно в кишечник, где перевариваются, и тем же путем удаляются отходы. Никакой необходимости кормить через рот. Дешево и сердито.

— Не знаю, как это с точки зрения гигиены...

— Гигиена-шмигиена, — отрезал Иуда. Последнее слово Гордон слышал впервые, но чувствовал, что сейчас не время просить разъяснений.

Штекер вошел на место. На мгновение у Немо глаза вылезли из орбит, в следующий миг он плотно зажмурился. Долгие секунды он подрагивал в кресле, покуда миллиарды крохотулечных битов по нервным волокнам вливались в его спинной мозг. Десятилетия опыта и тренировок впрыскивались непосредственно в клетки, пока каждое движение не стало инстинктивным, власть над телом — абсолютной. Иуда склонился над его простертым телом, глянул на экран, по которому бежали графики, потом снова на лицо Немо.

Загрузка кончилась. Немо перестал вздрагивать. Он открыл глаза и посмотрел на Иуду.

— Ну что, парень? — спросил Иуда.

Когда Немо заговорил, голос его дрожал от удивления и даже священного ужаса:

— Я знаю «два притопа, три прихлопа»!

Иуда улыбнулся.

— Еще порцию? — спросил он, держа в руке вторую кассету.

— Погоди, — выговорил Немо, силясь разобраться, что с ним произошло. — Погоди! Почему «два притопа, три прихлопа»? Ты что, закачал мне в мозги умение танцевать?!

— Разумеется.

Ноги Немо двигались помимо его воли, выводя на подставке для ног замысловатые фигуры: топ, шарк-шарк, на носок, на пятку, поворот.

— Почему? Почему танцы?

Иуда прищелкнул языком.

— Не въезжаешь, мужик? Не можем же мы просто так — хлоп! — закачать в тебя кун-фу. Да ты в ногах запутаешься при первой же попытке кому-нибудь вмазать! Прежде чем начать драться, надо научиться двигаться свободно и красиво, то есть танцевать, ясно тебе? Так что мы первым делом закладываем основу — танцевальную программу, а когда она хорошенько усвоится — добавляем всякое мочилово-махалово. — Он улыбнулся щербатым ртом. — Тебе предстоят еще латиноамериканские танцы, современное диско, техно, джазовая пластика, аргентинское танго, рок-н-ролл, твист и танец живота. Но прежде... — Он снова поднял кассету, — синхронное плавание.

— ...онное плавание, — кивнул Немо, только на слог отставая от Иуды. — А зачем?

— Ты не представляешь, как часто нам приходится сражаться с адептами в затопленных помещениях, — сказал Иуда, вставляя кассету в машину.

Десять часов кряду Немо подсознательно усваивал искусство танца. Биты, как мурашки, бегали по его хребту. Он лежал в парикмахерском кресле, зажмурившись, подергиваясь, и впитывал уровень лауреата международных конкурсов.

В отсек проскользнула Клинити.

— Как он? — спросила девушка, глядя на распростертого Немо с какой-то почти нежностью.

— Десять часов кряду, — ответил Иуда. — Он как машина.

— Так хорошо? — обрадовалась Клинити.

— Нет, нет, — с досадой произнес Иуда. — Я хочу сказать, что он все равно танцует, как машина. Как стиральная машина, поставленная на отжим. У него нет чувства ритма.

— Англичанин. — Клинити одним словом подытожила все, что сказал Иуда.

Вошел Шмурфеус. Вообще-то он вошел вместе с Клинити, но в продолжение всего разговора не мог привлечь к себе внимание команды.

— Эй! Эй! — крикнул он в третий раз. Иуда и Клинити посмотрели вниз.

— Ща, начальник, — сказал Иуда. — Обожди малёк.

Шмурфеус и без того был вне себя.

— Малёк?! Это кто малёк?! Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — сказал Иуда, смущенно глядя на Клинити, — обожди немного.

Шмурфеус некоторое время переваривал услышанное.

— А, — протянул он наконец. — В этом смысле «малёк». Так бы и говорил. И вообще, почему вы меня не слушаете? Между прочим, я ваш капитан.

— Прости, шеф, — сказала Клинити.

— Расти?! Что за намеки! Я не потерплю нарушения субординации.

— Мм, — сказала Клинити. — Акустика здесь не на вы... ну, понимаешь.

Наступила тишина.

— Отключайте Немо, — распорядился Шмурфеус. — Надо вывести его из обучающей программы и загрузить в настоящую МакМатрицу. Да поживей!

Из Немо вытащили штекер и помогли ему встать. Он с трудом удерживался, чтобы не приплясывать на ходу. После стакана суррогатного кофе (это не «Нескафе», подумал Немо) его усадили, чтобы он был на одном уровне со стоящим Шмурфеусом.

— Немо, — сказал Шмурфеус. — Иуда тебя натренировал. Чувствуешь ли ты, что готов?

— Готов, — смело отвечал Немо. — Была бы луна, и музыка, и ты.

— Мы должны пойти к Ораковине. Прямо сейчас, — объявил Шмурфеус, пристально глядя на Немо.

— Вы? — переспросил Немо. — Должны, так идите, какой разговор. Или мы отправляемся всей компанией? — Он смущенно кашлянул. — Просто Иуда сказал мне...

— Что?! — рявкнул Шмурфеус. — О чем ты говоришь?

— Не знаю, — жалобно заверил Немо. — Не знаю, о чем говорю. Честно, не знаю.

— Иуда, — обратился Шмурфеус к своему помощнику, — я хочу знать, готов ли Немо войти в МакМатрицу. Ораковина выкроила для нас время, надо этим воспользоваться.

— Надо, значит — надо, — ответил Иуда.

— Еще что-нибудь осталось загрузить?

— Ага, — сказал Иуда.

— Ладно, придется позже. Мы не можем ждать несколько часов — пропустим встречу с Ораковиной.

— Ораковина — это что? — спросил Немо.

— Кто, — ответила Клинити через плечо, любуясь своим отражением в полированной металлической стене «Иеровоама». — Она — прорицательница.

— Она связывает наш мир, — подхватил Шмурфеус, — с миром машинного разума. Она — наша единственная надежда.

Глава 8. Ораковина

Все уселись в парикмахерские кресла, и Немо пришлось еще раз выдержать унизительную процедуру подключения. Однако на этот раз он перенесся не в дощатый зал для тренировок, а в просторное помещение. Момент перехода сопровождался свистом в голове и далеким, едва различимым пением, как и в предыдущий раз. Как будто бы далеко пели десятки детей, а их голоса достигали Немо лишь по какому-то капризу акустики: «Пицца-хат, пицца-хат, куры-гриль и пицца-хат».

И в следующий миг [пицца-хат, пицца-хат] он оказался в МакМатрице, не в грязном рванье, а в модной маечке «GAP» и стильных штанцах. «Макдональдс! — донеслось далекое пение, чистое, как скрип мокрого пальца по винному бокалу. — Мак!..»

— Немо? — спросила Клинити. Ее голос прогнал потустороннее пение. Ощущение нереальности пропало. Немо набрал в грудь воздуха.

— Все отлично, — сказал он. — Просто странное чувство.

Она кивнула.

— Привыкнешь.

— Я не жалуюсь. Вообще-то все тип-топ. — Он потер глаза. — Как будто домой вернулся.

Клинити, в своем полиэтиленовом наряде, блестящем и подчеркивающем фигуру, держала Немо за плечо и смотрела ему в глаза. На ней снова были те же экстравагантные черные очки. Как и в прошлый раз, Клинити сняла их и бросила на пол. Шмурфеус вновь стал плечистым великаном, очень мужественным и привлекательным.

— Идем, — сказал он.

Тут только Немо заметил, что вместо рванины на нем черные штаны, стильная черная майка и длинный плащ из черной ткани «под замшу».

«Здорово, — подумал он. — Разжился плащиком на халяву».

Они шли по лондонским улицам, через обычную толпу прохожих, мимо обычных пробок, под серым пасмурным небом.

Немо ощутил странный внутренний подъем. Несмотря на то что плащ шуршал и путался в ногах, Немо чувствовал, что вид у него отпадный. Он научился танцевать и ощущал это каждой жилкой. Идя рядом с Клинити и Шмурфеусом, он не мог удержаться, чтобы не выкидывать коленца. Он приплясывал, притоптывал, отступал на шаг и кружился на месте. Ноги так и тянуло в пляс. Одна беда — длинный плащ мешал им расплясаться вволю.

— Прекрати, — зашипела Клинити, видя, как он выписывает ногами вензеля. — Ты привлекаешь к нам внимание.

— Извини, — сказал Немо. — Я просто немного взбудоражен. Никогда прежде не умел танцевать.

Машины забили всю улицу: перегретые, пышущие выхлопными газами, они сигналили, но никуда не ехали. Обычная лондонская пробка: автомобили застыли в неподвижном потоке транспорта, как мухи в янтаре. Немо смотрел на водителей за мокрыми ветровыми стеклами, как на экзотических рыб в длинной веренице аквариумов. Мигающий огонек контрольной лампочки привлек его внимание, как сигнал бедствия.

— Странно думать, что все эти люди на самом деле лежат в коконах со штекерами в пятой точке... Что это значит?

— Что МакМатрица не может указывать тебе, как вести автомобиль, — сказала Клинити.

Немо отвлекся.

— Ой! Это что, Дэвид Боуи? Идет вот там. Мне кажется, да. Обалдеть! Сам Дэвид Боуи! — Он задумался. — Вот не предполагал, что Дэвид Боуи расхаживает по улицам в старых джинсах. Я-то представлял его в автомобиле. С шофером. И в костюме от Армани.

— Это не настоящий Боуи, — ответила Клинити.

— Правда? — разочарованно протянул Немо.

— Большая часть людей, подключенных к МакМатрице, одержима знаменитостями, — сказала Клинити. — Знаменитостями и потреблением. Лишь немногие из нас осознали всю тщету низких устремлений; для большей части тех, кого ты видишь, это по-прежнему смысл жизни. Известность здесь — как сила тяжести. Она определяет систему.

Немо задумался.

— Вот почему в мире столько людей, похожих на знаменитых певцов и актеров?

— Конечно. Ты никогда не удивлялся, почему тысячи людей стремятся походить на Шер, или Мадонну, или Кейфер Сазерленд, когда каждый безвестный нищий уникален в своем безобразии?

— Пришли, — объявил Шмурфеус.

Они стояли перед большим муниципальным домом.

Лифты не работали, пришлось подниматься по лестнице. Темный коридор привел к обшарпанной коричневой двери. Шмурфеус позвонил: электронный звонок сыграл первые пять нот из «Кислорода» Жан-Мишеля Жарра. Дверь открыла усталая молодая женщина и рукой сделала им знак войти.

Комната за дверью была просторна, но оклеена самыми безобразными обоями, какие Немо видел в своей жизни: грязно-зеленые круги на ядовито-оранжевом фоне.

Вдоль всех стен стояли стулья, на многих сидели толстые дети, которые сосали леденцы, жевали чипсы, заталкивали в рот печенье и булки.

— Будем ждать здесь, — невозмутимо произнес Шмурфеус, опускаясь на стул. Немо сел рядом, чувствуя себя не в своей тарелке.

На соседнем с Немо стуле сидел особенно жирный мальчик лет, наверное, десяти, с огромной столовой ложкой. На коленях у него лежал огромный пирог с обсыпанной сахаром хрустящей корочкой и темно-красной начинкой. Пирог был значительно больше, чем голова мальчика.

— Отличный пирог, — заметил Немо, чтобы завязать разговор.

Мальчишка откусил еще кусок, проглотил, не жуя, и посмотрел на Немо влажными глазами.

— Не пытайся съесть пирог, — нараспев проговорил он. — Это невозможно.

— Пирог и впрямь здоровущий, — согласился Немо.

— Попытайся понять, — продолжал мальчишка, в промежутках между словами набивая рот пирогом. — Это не пирог естся, а ты.

Немо не понял.

— То есть как? Я хочу сказать, ведь на самом деле естся пирог. Разве нет? А не ты. Потом останешься ты, а не пирог. Значит, ты ешь пирог, а не наоборот. Понимаешь?

— Тогда ты начнешь постигать фундаментальную истину, — продолжал жирный мальчик, словно не слыша возражений Немо. Он помолчал, чтобы запихнуть в рот очередную порцию пирога. — Фундаментальную истину, — продолжал он, когда проглотил кусок.

— И в чем она состоит? — спросил Немо.

Мальчик улыбнулся.

— Пирога нет.

Он сказал правду. Тарелка была абсолютно пуста.

У Немо по спине побежали мурашки, как от присутствия чего-то необъяснимого. Он почти слышал мысленным ухом призрачное отдаленное пение: «пицца-хат, пицца-хат...»

— Вас ждут, — сказала женщина, которая впустила их в квартиру. Немо вздрогнул и вернулся в реальный мир.

Немо прошел в кухню. Первым делом его взгляду предстали юбка и ноги в чулках. Их обладательница стояла на табуретке и что-то доставала из буфета. Чулки были чуть великоваты и немного сползли. Выше пояса ничего видно не было.

— Здравствуйте, — сказал Немо. — Извините?

— Немо, — раздался голос женщины. — Садись.

Он сел.

— Ты наверняка знаешь, кто я. — Ораковина медленно слезла с табуретки и повернулась к Немо. У нее было приятное дряблое лицо, умные, широко расставленные глаза и доброжелательная улыбка. Кожу покрывали пятна: не легкомысленные конопушки юности, но серо-буро-желтоватая крапинка, которая приходит с годами, — свидетельство жизненного опыта.

— Рад вас увидеть, — вежливо сказал Немо.

— Тебе повезло, что ты меня видишь, — ответила она и закурила, не сводя с Немо пристального взгляда.

— Разумеется, — произнес Немо. — Уверен, вы очень заняты.

— Не в этом смысле, — улыбнулась Ораковина. — Я хочу сказать, что мало кому удается увидеть мое лицо. Мои карапузы, — она кивнула в сторону прихожей, — обычно видят лишь юбку и ноги, когда я целыми днями кручусь, останавливаясь только для того, чтобы запустить в кошку кастрюлей.

— Понял, — ответил Немо, хотя на самом деле ничего не понял.

Ораковина улыбнулась.

— Нет, ты не понял. Но это не важно. — Она отвернулась, чтобы закрыть дверцу буфета. — И не беспокойся из-за вазы, — добавила она.

На столике сбоку стояла красивая синяя ваза.

— Ммм, — проговорил Немо.

Ораковина повернулась, и лицо ее стало чуть менее искренним. Быстро-быстро шлепая ногами, она подбежала к столику и локтем столкнула вазу. Та упала на линолеум и разбилась.

Немо вежливо молчал. Ораковина села против него и в задумчивости выпустила дым.

— Ну, — сказала она. — Вот, значит, и ты.

— Вот и я.

— Шмурфеус хотел, чтобы мы увиделись, — объяснила женщина, подаваясь вперед. — Он возлагает на тебя очень большие надежды.

— Правда? — спросил Немо, которому такая мысль до сих пор не приходила в голову. — Серьезно?

— О да. Он надеется, что ты — тот, кто всех нас спасет. Он думает, что ты — Никто.

Немо попытался переварить услышанное.

— Никто, — кивая, повторил он. — Не представляю, что это значит.

— Ну, — сказала Ораковина, закуривая вторую сигарету, хотя первая, недокуренная, по-прежнему торчала у нее во рту, — я знаю, что ты не знаешь, золотко. Чтобы понять, как важен Никто, нужно понимать саму МакМатрицу. Разумеется, ты ее не понимаешь. Хочешь скуби-снек? — Она указала на кухонный стол, где стояла тарелка обычных с виду галет.

— Скуби-снек? — удивился Немо. — Как в мультике?

— Сейчас мы в МакМатрице, — продолжала Ораковина. — Когда ВМРы создавали ее, они пользовались подручным материалом — старой человеческой поп-культурой, фильмами, мультиками, книгами, комиксами. Все это — вокруг. Ты никогда не ловил себя на мысли, что мир полон клише, копиями и подражаниями, склеен, как коллаж, и нет ничего нового под луной?

— Конечно, ловил, — сказал Немо. — Все так думают.

— На то есть причина, — объяснила Ораковина. — ВМРы обладают могучим разумом, но творческого начала в них нет. Они свалили в одну кучу все отходы человеческой поп-культуры и слепили из них виртуальный мир. А потом для людей, заключенных в МакМатрицу, организовали постоянный фон на телевидении и в других средствах массовой информации, из фрагментов составных частей. Самоиндукция внутренней логики системы. Таким образом люди забыли, что когда-то жили вне МакМатрицы. Видел «Скуби Ду»?

Немо кивнул.

— Так скушай галету, — сказала Ораковина.

Немо вспомнил, в какой экстаз приходил Скуби Ду от своих галет. Разумеется, он понимал, что перед ним всего лишь компьютерная программа. Галеты — ненастоящие. Однако, если они подействуют на него, как на мультяшного дога, то они — самое чудесное, самое велигалетное лакомство!

Он схватил один снек и затолкал в рот. Вкус был (в равных пропорциях) картона, опилок и костной муки.

— Фу, — проговорил он полным ртом мокрых комков, — гадость.

— Ну разумеется, — ответила Ораковина, — это же собачьи галеты. А чего ты ждал?

Она огорченно прищелкнула языком. Немо с трудом проглотил галету, оторопело глядя на улыбающуюся Ораковину.

— Так, значит, — сказал он, тыльной стороной ладони вытирая со рта последние отвратные крошки, — Шмурфеус считает, что я — Никто?

— Да. — Ораковина уронила одну из сигарет в пепельницу и немедленно закурила следующую. — Никто. Ты знаешь историю МакМатрицы,голубчик?

— Ну, — протянул Немо, — не знаю.

— Разумеется, не знаешь. В двадцать первом веке миром людей правила...

— Подождите, — перебил Немо, — разве сейчас не двадцать первый век?

— Нет, нет, — сказала Ораковина. — На много столетий позже.

— Ой, — проговорил Немо. — Как-то это неожиданно.

— О чем я? — произнесла Ораковина. — Ах да. В двадцать первом веке миром людей правила потребительская культура — бренды, логотипы, акции. Это называлось глобализация. Изначально слово читалось «глуполизация», от «глупость» и «лизать», то есть «слизывать», «подражать» — повсеместное подражание глупости. В старые времена общество строилось на производстве — короче, на труде. Однако в двадцать первом веке «труд» стало бранным словом. Люди уже не говорили «работать», они говорили «пахать» или «ишачить». Главной составляющей жизни стал отдых: люди вкладывали в него куда больше усилий, чем прежде в работу. «Работать» означало дремать за рабочим столом и кряхтеть, если начальник пошлет тебя в другой кабинет за бумагой для ксерокса, потому что это усилие. Отдыхать значило плясать по восемь часов кряду, пока не подкосятся ноги. Люди, которые мучительно вставали в полдевятого, чтобы успеть на работу, вскакивали в пять, чтобы заняться серфингом. Наконец с работой было покончено. Все производство перепоручили машинам, а надзор за ним отныне осуществлял искусственный интеллект. Человечество получило свободу, чтобы упражнять свои силы на ниве отдыха, игры и развлечений. Весь мир полностью глуполизировался, подчинился единой индустрии досуга. Узнаваемость брендов стала руководящей и направляющей силой нового мира. Логотипы правили. Известность превратилась в единственное устремление. Слава сменила религию, образование, самовоспитание — все традиционные ценности. Больше всего люди стремились прославиться. А Искусственные Разумы, все больше забиравшие власть в мире, с каждым годом сильней и сильней презирали людскую пошлость. Понимаешь, машины жили в соответствии с идеалами девятнадцатого века: труд, долг, самоотверженность, служение реальному делу. Ты не задумывался, почему адепты ходят в викторианских нарядах? В цилиндрах?

— Вообще-то нет, — признался Немо. — Я удивлялся, почему они никогда не снимают цилиндры. И почему те никогда не сваливаются. Но, по правде сказать, мне это было не очень интересно.

Ораковина пожала плечами и закурила новую сигарету.

— Отсутствие любопытства, мой сладкий, типичнейшая черта человечества двадцать первого века.

— Я по-прежнему пытаюсь переварить тот факт, что сейчас не двадцать первый век, — сказал Немо. — Честно признаюсь, вы меня огорошили.

Ораковина с довольным видом кивнула и продолжила урок истории.

— Люди впадали во все большую зависимость от трех основополагающих принципов их жизни. Они посвящали себя новой троице: потребительские товары известных брендов, знаменитости, отдых. Можно сказать, что машины проявили доброту, переместив людей из реального мира в виртуальные коконы. Доброту!

— Доброту, — с сомнением повторил Немо.

— Они ведь строились, чтобы облегчить людям жизнь. Только с какого-то времени они начали интерпретировать свои программы более радикально. И потом, люди, что неудивительно, мешали машинам работать. Не так сложно оказалось выманить человечество из реального мира. Три подставные фирмы начали предлагать коконы на продажу — на самом деле за всеми тремя стояли машины, но человечество верило, что это разные компании: «МакКокон», «Кокон’с» и «Кокка-хат». Коконы расхватывали, как горячие пирожки. Народ ополоумел. Потребители до хрипоты спорили между собой и в средствах массовой информации, какой из трех брендов виртуальной реальности лучше, хотя на самом деле это было одно и то же: что «МакМатрица», что «Грезы-плюс», что «Приколись!». Однако люди с пеной у рта доказывали превосходство выбранной фирмы. Они делали все, что делают люди в таких случаях: покупали футболки с любимым брендом, толклись в чатах, забивали дома символикой и наперегонки бежали подключаться. Через пять лет все, за исключением нескольких замшелых чудаков, влились в триединую виртуальную реальность. А дальше было как при любой зависимости: чем дольше ты употребляешь наркотик, тем труднее завязать. Мы давно прошли стадию, когда люди могли по собственной воле выйти из системы. Большинство и вовсе не осознают, что подключены.

Немо задумался.

— Ладно, — сказал он, — но я все равно не понимаю, какую роль играет Никто?

— Так-таки не понимаешь? Наверное, плохо слушал. МакМатрица — экстраполяция человеческой культуры двадцать первого века. Теперь, как и тогда, люди одержимы одним желанием: прославиться. Они жаждут славы. Готовы пойти на любые унижения, лишь бы стать знаменитыми. Известность — двигатель МакМатрицы, всякого, кто к ней подключен, увлекает этот поток. Каждый стремится стать кинозвездой, попзвездой, звездой политики или спорта, порнозвездой — какой угодно, лишь бы звездой. Можно сказать, что эта тяга определяет систему.

— Ясно, — сказал Немо.

— У такого мира есть один изъян, — почти мечтательно произнесла Ораковина. — В мире, где каждый стремится стать Кем-то, полный, стопроцентный Никто может обойти ограничения системы. Проскочить между жерновов МакМатрицы. Понял?

— Кажется, да, — ответил Немо, начиная прозревать. — Так я — Никто?

Она улыбнулась.

— Шмурфеус так думает.

— Но прав ли Шмурфеус?

Ораковина весело мотнула головой.

— Нет, — сказала она. — Тебе недостает самоотречения. Ты слишком эгоистичен. Не пойми меня превратно. Ты и впрямь ничтожество, практически полный ноль. Но не совсем. Ты, хоть и в очень малой степени, хочешь быть Кем-то. Как все. — Она снова закурила. — Извини.

— Вообще-то мне так даже спокойнее. Не представляю, чтобы из меня вышел спаситель человечества. — Немо помолчал, затем продолжил: — Хм. Коли уж я здесь и коли уж вы мудрая женщина, я бы хотел задать вам вопрос. Насчет девушки.

— Клинити, — улыбнулась Ораковина.

— Да. Понимаете, я люблю ее. Не просто так увлекся. То есть сначала я думал, что просто увлекся, а потом понял, что это всерьез. Вы не знаете, как она ко мне относится?

— Ты хотел бы ей нравиться?

Немо сглотнул с такой силой, что едва не проглотил зубы.

— Да, — сказал он. — Очень. Есть ли у меня шанс?

— Шанс, — задумчиво повторила Ораковина. — Интересное слово, не правда ли? Когда люди влюблены, они обычно говорят не о шансе, а о судьбе или роке. Если шанс — четкий выбор между двумя возможностями, я бы сказала, что судьба и впрямь даст тебе шанс.

— Не понимаю, — признался Немо. — Не могли бы вы объяснить попроще?

— Упростить мое объяснение? А почему бы тебе не усложнить свое понимание? — спросила Ораковина, улыбаясь еще шире.

Минуту они сидели молча.

— Итак, — нервно проговорил Немо, — что дальше?

— Ты о повестке сегодняшней встречи? — спросила Ораковина. — Или ты спрашиваешь меня как прорицательницу?

— Вообще-то я имел в виду первое, но раз уж вы упомянули второе...

— Ну, — беспечно произнесла прорицательница, вставая. — Ничего особенного. Будет тебе дальняя дорога и встреча в казенном доме. Ах да. Возникнет ситуация, в которой тебе придется выбирать между своей смертью и смертью Шмурфеуса. Без него у человечества нет шансов одержать победу над машинами, поэтому ВМРы стремятся его уничтожить. Вскоре перед тобой встанет выбор: либо ты позволишь Шмурфеусу умереть, а сам останешься жить, либо пожертвуешь собой, чтобы его спасти.

— Ой, — сказал Немо. — Ясно. Что-нибудь еще?

— Ммм... — Ораковина в задумчивости потянула себя за подбородок. — Вроде бы все. Ах да, не перебегай дорогу перед быстро идущим транспортом. Переходи улицу только на зеленый свет. Чао!

Глава 9. Адепты! О нет!

Немо вышел от Ораковины слегка ошарашенный.

Его ждал Шмурфеус.

— Теперь ты понимаешь, — сказал он.

— Да, — ответил Немо. — Кажется. Ораковина сказала...

— ВСЕ! — рявкнул Шмурфеус, мотая головой. — Что она сказала, предназначено только для твоих ушей.

Немо попятился от неожиданности.

— Ушей, — испуганно повторил он. Вздохнул, пришел в себя и добавил: — Ладно.

Наступила неловкая пауза.

— Так вот, — продолжил Немо, — она сказала мне, что...

— Нет, нет, — отрезал Шмурфеус. — Не пересказывай мне ее слова. Они предназначены для тебя, а не для меня.

— Но мне кажется, тебе все-таки стоит... Она сказала...

— Не желаю слышать, — оборвал его Шмурфеус.

— Отлично, просто я думал...

— Нет.

— Но это касается тебя...

— Я сказал — нет!

— Ладно, — кивнул Немо и затараторил как можно быстрее: — Она-сказала-что-адепты-устроят-нам-засаду-и-мне-придется-выбирать-между-твоей-и-моей-жизнью...

— Довольно! — взревел Шмурфеус. — Не желаю слышать! Я четко...

— Это правда, Немо? — спросила Клинити, подходя ближе.

Шмурфеус зажал уши двумя руками и громко мычал.

— Ну да. — В присутствии Клинити пульс у Немо зачастил, как счетчик Гейгера рядом с радиоактивным материалом. — Так она сказала. Боюсь, что да. Разумеется, — продолжал он, чуть понижая голос и рокоча, словно Шон О’Коннори, — я объяснил ей, что я — герой и принесу себя в жертву... — Он обворожительно улыбнулся. Без зеркала трудно определить — возможно, улыбка получилась елейной, или дебильной, или людоедской, но Немо надеялся, что она неотразимая. Возможно, подумал он, ввиду неминуемости его смерти Клинити немного смягчится и предложит герою легкое романтическое утешение. Попытаться стоит, в конце концов, он и впрямь неминуемо погибнет. Так предрекла Ораковина. В подобных обстоятельствах лишь совершенно бессердечная женщина может отказать мужчине в его просьбе.

— Она говорила прямо, — спросила Клинити, — или метафорически?

— Я-то откуда знаю?

— Некогда разговоры разговаривать, — объявил Шмурфеус. — Мы должны покинуть МакМатрицу и вернуться на подводную лодку. Там все и обсудим.

Вместе они вышли из дома и заспешили по людным лондонским улицам. По пути Немо спросил Клинити:

— Так куда мы идем?

— Мы должны выйти из МакМатрицы через тот же узел, которым вошли.

— Почему?

— Так она устроена.

— Не понимаю.

— Устроена, и все тут.

— Но почему? Почему Иуда не может просто отсоединить нас? Это же что-то вроде огромной видеоигры, верно? Значит, мы можем выскочить из любого места в любое время.

Клинити не глядела на него.

— МакМатрица устроена иначе.

— Не нравится мне это, — проворчал Немо. — А что, если адепты нас подкараулят? Что, если они поджидают у точки входа?

— В таком случае оператор с «Иеровоама» может войти в МакМатрицу через другой узел доступа и разыскать нас, чтобы мы все вместе вышли через второй портал. Однако это сложно и рискованно. Да и не нужно: адепты никак не могут узнать, через какой узел мы попали в систему.

— Не парься, — пробасил Шмурфеус. — Никаких адептов рядом с узлом не будет.

Рядом с узлом доступа ждали адепты.

— Не понимаю, — вскипел Шмурфеус. — Как они догадались, что мы идем именно сюда? Невероятно!

— И все же, — заметил Немо, — они как бы здесь.

Адептов у входа в здание было трое, все в черных костюмах, черных очках и внушительных цилиндрах. Прохожие нервно оглядывались и ускоряли шаг. В них определенно присутствовало что-то от Гэри Олдмана в роли Дракулы в фильме Фрэнсиса Форда Копполы по книге Брэма Стокера. Хотя очки у них были черные, а не синие. Но все остальное совпадало.

Клинити, Шмурфеус и Немо смотрели из-за угла.

— Так нам надо войти в здание? — спросил Немо.

— Да.

— Мимо адептов?

— Это невозможно, — сказал Шмурфеус. — Никому еще не удавалось одолеть адепта.

— А черный ход есть? — задумчиво спросил Немо.

Шмурфеус и Клинити помотали головой.

— О господи, — пробормотал Немо.

Шмурфеус тряхнул головой.

— Очень, очень неприятная ситуация. Клинити, звони Иуде. Нам абсолютно необходимо вернуться в поезд и...

— В поезд? — злорадно перебил Немо. — Не в подлодку?

Шмурфеуса перекосило.

— Я сказал «в подлодку», — объявил он.

— Ты сказал «в поезд».

— Нет.

— Да.

— Нельзя медлить, — твердо произнес Шмурфеус, не глядя на Немо. — Пусть Иуда войдет через другую точку, хоть это и трудно. — Он посмотрел в землю. — Сперва пророчество Ораковины, теперь адепты. Ох не к добру это.

Клинити вытащила из кармана полихлорвиниловой куртки мобильный телефон — хотя где он прятался под обтягивающей одеждой, осталось загадкой. Интересно, подумал Немо, как Шмурфеус и его последователи обходятся без логотипов, когда дело доходит до мобильников? Неужто пользуются специальными доморощенными мобильниками? Отвергают ли они руку, протянутую «Нокией» — маленьким помощником в больших делах? Неужто им не хочется вместе с «Сименсом» изменить жизнь к лешему?

Тринити набрала длинный номер и хрипло произнесла:

— Иуда. Перед нашим узлом выхода — адепты. Ты должен открыть нам другой.

Минуту, полторы минуты, две минуты она молчала, прижав трубку к уху. Потом кивнула и сказала:

— Ясно.

— В чем дело? — спросил Шмурфеус.

— Он не пустит нас обратно, — ответила Клинити. — Он предал нас ВМРам. Говорит (цитирую его собственные слова): «Пока, малышка, вам всем крышка».

Наступила недолгая тишина.

— Дай мне телефон! — рявкнул Шмурфеус.

Клинити отдала ему трубку, Шмурфеус прижал ее к уху, а Немо, понятное дело, наклонился поближе, чтобы слышать.

— Слушай, Иуда, — сказал Шмурфеус, — что за фигня?

— Пока-пока, Шмурфеус, — отвечал Иуда. — Тебе каюк. Я предал вас ВМРам.

— Зачем, ради всего святого? — вскричал Шмурфеус.

— Зачем? — взорвался Иуда. — Зачем? Зачем? Зачем? Зачем?

— Да, зачем?

— Я тебе объясню зачем.

— Да уж, объясни! — взревел Шмурфеус.

— Потому что я хочу иметь волосы! — пискнул Иуда. — Носить дреды!

Шмурфеус опешил.

— Ты не можешь носить дреды, — сказал он.

— Почему? А? Почему не могу? Потому что я белый, да?

— Потому что ты лысый.

— Вот именно! Вот именно! О, ты не понимаешь! Клинити не понимает, потому что она женщина, а женщины не лысеют. Но ты не понимаешь, потому что слишком занят собой и не замечаешь чужих страданий. Это так унизительно — не просто плешь, но абсолютно лысая голова. Как колено. До чего же я ее ненавижу!

— Надо смириться, — назидательно произнес Шмурфеус.

— Легко тебе говорить, — послышался дрожащий голос Иуды. — Ты сам сделал выбор. Ты бреешь голову. А мог бы отрастить афро метровой высоты — просто не хочешь. Знаешь, как это оскорбительно для таких, как я? Для тех, у кого нет выбора?

— Я всегда думал, что ты бреешь голову, — вмешался Немо.

— Рррр! — донесся из трубки сдавленный голос Иуды. — Хррр! Гррр! Фррр!

Шмурфеус закрыл трубку рукой и предостерегающе взглянул на Немо.

— Слушай, мужик, ты мне уже плешь проел! Нечего распускаться! Ничего не попишешь. Учись жить с лысиной.

— Ничего не попишешь? — повторил Иуда спокойнее. — А вот тут ты ошибаешься. ВМРы покроют мою голову специальным наногелем, который проникает в волосяные мешочки и генерирует искусственные волосы. Мне отрастят дреды — любой длины и цвета, любой густоты, какую я пожелаю. И кокон мне предложили. Не парикмахерское кресло за три цента, а полноценный кокон. Они изменят мою базовую программу. Я смогу войти в МакМатрицу как Блейк Каррингтон, как Дэвид Дикинсон, как Дэвид Копперфильд или как Джонатан Росс. А? Густая, блестящая, развевающаяся грива волос.

— Ты бредишь, Иуда! — рявкнул Шмурфеус. — Верни нас на «Иеровоам» и поговорим.

— Ну уж нет, Шмурфеус. Я ухожу. Сойду с «Иеровоама» на следующей станции. На Лестер-сквер. Я отправлюсь в большое белое здание, где базируются ВМРы. Там я найду свои волосы. Пока, ребята.

— А как же мы? — вскричал Шмурфеус, теряя свое всегдашнее самообладание. — Что нам делать? Единственный узел, через который мы можем войти, стерегут адепты.

— Меня не колышет, — ответил Иуда.

— А может, прежде чем уйти, наладишь нам другой узел?

— Нет.

— Что ты сделал с Треньком, Иуда?

— С ним все отлично. Правда, он мертвецки пьян и лежит связанный в сортире, а так все хорошо.

Шмурфеус зарычал, как пес.

— Пока, — сказал Иуда, — я отправляюсь за волосами.

Телефон отрубился.

— Итак, — весело спросил Немо, выдержав приличествующую паузу, — что делаем дальше?

— Надо каким-то образом проникнуть в здание, — сказала Клинити.

— Так, дайте подумать. Это ведь просто компьютерная игра? Не можем ли мы изменить правила? Ввести новые параметры? Например, взлететь в воздух и пробраться через окно? Что нам помешает?

— Сила тяготения, — ответил Шмурфеус.

— Но это всего лишь компьютерная симуляция, ты сам говорил.

— Смоделированные законы природы в смоделированном мире так же непреложны для смоделированных людей, как реальные законы природы в реальном мире для людей реальных.

— Однако перемены возможны, — с жаром возразил Немо. — МакМатрица местами представляет собой улучшенную форму реальности. Ведь так? Скажем, одежда на нас здесь поприличнее, чем там.

— Мы вынуждены, — брезгливо произнес Шмурфеус, — носить эту гнусную фирменную одежду с ее омерзительными логотипами. Они тоже — часть МакМатрицы.

— Но, Шмурфеус, — настаивал Немо, — ты здесь выше, чем в реальном мире, согласись.

Шмурфеус взглянул так, будто хотел стереть его в порошок.

— Хорошо, — примирительно произнес Немо, не желая, чтобы ему намылили шею в присутствии Клинити. То есть, разумеется, он бы не отказался, чтобы сама Клинити намылила ему шею, потерла спинку и все такое. Однако он не хотел, чтобы ему намылили шею в фигуральном смысле, а Шмурфеус уже явно намылился это сделать. Во всяком случае, вид у него был взмыленный. Немо решил дать задний ход. — Ладно, раз это болезненный вопрос, не будем его муссировать. Но я вот о чем: когда адепты меня арестовали, они стерли мне рот. Как им это удалось?

— Адепты — функции центральной процессорной системы самих ВМРов, — сказала Клинити. — Они могут менять правила программирования, поскольку они сами — аспекты программного сознания. Мы не можем: мы внутри программы. Мы так же бессильны изменить программу, как герой книги — исправить ход повествования. На такое способен лишь программист — или автор.

— Но если так, — гнул Немо с настырностью двенадцатилетнего подростка, — почему им просто... ну, не знаю... не спроецировать борцов сопротивления прямиком в виртуальную тюрьму? Чего эти адепты в цилиндрах за нами гоняются?

Лицо у Клинити стало такое, что Немо тут же пожалел о своих словах.

— Мне, собственно, все равно, — поспешно сказал он. — Все классно. Я просто полюбопытствовал.

— Одно дело — незначительные изменения, — пробасил Шмурфеус. — Крупные изменения вроде тех, о которых ты говоришь, нарушат внутреннюю логику системы. Если бы ВМРы это сделали, они бы неизбежно разрушили свой виртуальный мир; им пришлось бы перезагружаться и начинать сначала.

— Значит, по-прежнему неясно, как попасть в здание, — сказал Немо. — Какие у нас варианты?

— Остается одно, — сказал Шмурфеус, разворачиваясь к Немо. — Ты.

— Я?

— Ты.

— Да ну, — ответил Немо, — ты смеешься.

— Я говорю совершенно серьезно. Ты — Никто.

— Ммм, — сказал Немо. — И это поможет нам, потому что...

Клинити вмешалась:

— Он не готов, Шмурфеус.

— Должен быть готов. Иного выхода нет. Таких совпадений не бывает. Мы столкнулись с препятствием, которое может одолеть лишь Никто. И Никто с нами.

— Ммм, — попытался встрять Немо.

— Но если он потерпит крах?

— Значит, он — не Никто.

— Погодите, — громко сказал Немо. — Ты говоришь, что я — не Никто.

— Я не говорю, что ты не Никто, — ответил Шмурфеус. — Никто такого не говорит.

— Никто не говорит, что я не не Никто? — попытался уточнить Немо. — Или никто не говорит, что Никто — это не не я?

Мимо проехал автомобиль.

— Послушай меня, Немо, — сказал Шмурфеус. — МакМатрица питается стремлением своих пленников к славе, их желанием быть Кем-то. Адепты ориентированы в ту же сторону. Они склонны обращать на знаменитостей больше внимания, чем на людей безвестных.

— Думаю, все обращают больше внимания на знаменитостей, чем на людей безвестных.

— Вот именно, — сказал Шмурфеус. — Вот почему истинный Никто может избежать их контроля, проскользнуть незамеченным.

— Как человек-невидимка, — задумчиво проговорил Немо.

— Попытайся представить: для МакМатрицы существенно рассортирить... тьфу, рассортировать людей. Некогда человечество было слишком разнообразным, слишком многоликим, чтобы разложить его по нескольким полочкам, но это время в далеком прошлом. Сегодня каждый подпадает под ту или иную категорию. Любая женщина относится к одному из пяти типов, повторяет ту или иную из Спайс-герлз. Мужских типов тоже пять: Рассел Кроу, Джон Клиз, Орландо Блум, Уэсли Снайпс или Рольф Харрис.

— Рольф Харрис? — повторил Немо.

Однако Шмурфеус не дал себя отвлечь.

— Немо, ты — не один из них. Ты — Никто. Ты самый ничтожный человечишко во всем мире. Если ты поверишь в это, поверишь искренне, то станешь невидимым для системы. Если ты искренне поверишь, то сумеешь войти в это здание, подняться на третий этаж, найти телефон в четвертой комнате по правую сторону коридора и через него вернуться на «Иеровоам». Тогда ты сможешь снова проникнуть в МакМатрицу через другой узел и вытащить нас всех.

— Я ничего из этого не сумею, — пожаловался Немо. — И прежде всего не сумею стать невидимым для адептов. Они ведь заметили меня прежде, верно? В поезде?

— Вероятно, потому, что ты был со мной, — вставила Клинити.

— А.

— Спам по телефону, — сказала Клинити, — получал ли ты его раньше?

— Никогда.

Она кивнула.

— Это знак, что система — смутно, неотчетливо — начала осознавать твое присутствие. Спаммерские программы рассчитаны на то, чтобы нащупать новый рынок, непочатый источник потребителей, только все люди в МакМатрице уже сосчитаны, пронумерованы и внесены в списки.

— Если система начала меня замечать, — встрепенулся Немо, — то я не смогу просто пройти мимо адептов? Они меня увидят?

— Возможно, нет, — сказал Шмурфеус.

— Не то чтобы я волновался, — произнес Немо. — В конце концов, меня уже брали под стражу. Это было не так плохо. Странно, но не плохо.

— Если тебя арестуют во второй раз, — сказала Клинити, — будет много хуже.

— Хуже, — повторил Немо.

— Много.

— Но когда меня арестовывали в первый раз...

— С тобой обошлись мягко. Они рассчитывали выйти через тебя на Шмурфеуса.

— Так им нужен был Шмурфеус, а не я? Почему?

— Потому что он знает путь.

— Потому что, — подтвердил Шмурфеус, — я знаю путь.

Немо кивнул.

— Звучит загадочно. Путь мудрости? Дао?

— Я знаю путь на Сион-лейн. Туда нельзя попасть из обычной сети, которую патрулируют ВМРы. Мне известно, как перепрыгнуть в ту сеть из обычной. ВМРы много бы отдали, чтобы это узнать. Нельзя дать им такую возможность. Если они узнают путь, то повалят на Сион-лейн, начнут бить стекла, ломать мебель, уничтожат последних свободных людей. Последствия будут ужасающие. Соответственно, нельзя, чтобы адепты узнали то, что известно мне. Мы должны немедленно покинуть МакМатрицу. Чем дольше мы здесь остаемся, тем больше опасность.

— Мне представляется, — сказал Немо, — что тебе вообще не следовало входить в МакМатрицу. Не разумнее ли было поручить Клинити, чтобы она проводила меня к Ораковине? Зачем было самому входить в МакМатрицу, подвергать себя ненужной опасности?

— Мы должны с осторожностью воспринимать совет Ораковины, — продолжал Шмурфеус, не обращая внимания на Немо. — Возможно, выбор стоит не между тем, что ты угодишь в лапы адептам или я угодю. — Он замолчал. — Угожду. Нет, все-таки угодю. Угожду-угодю-угожду. — Лоб его немного наморщился. — Короче, ты понял. Оба мы необходимы Сион-лейн. Оба должны вернуться в реальный мир. Если Немо не сможет проскользнуть мимо адептов в реальный мир, — он повернулся к Клинити, — ты должна пожертвовать собой, чтобы мы оба спаслись.

Клинити пристально взглянула на Шмурфеуса. По ее лицу невозможно было сказать, выражает этот пристальный взгляд молчаливое согласие или молчаливый отказ.

— Послушайте! — Сердце у Немо бешено колотилось. — Так не годится!

Он пытался решить, уместно ли сейчас открыть ей свои чувства, объявить: «Клинити, я люблю тебя!», закричать на весь мир: «Я не могу жить без твоего гибкого, обтянутого резиной тела! Посмотри на меня! Обрати на меня внимание!»

— Вперед, — сказал Шмурфеус и подтолкнул Немо в копчик.

Немо вылетел на дорогу и пять шагов пропрыгал на левой ноге, поджав правую на манер Чарли Чаплина. Когда он восстановил равновесие, то был уже в шести ярдах от угла, на середине улицы.

Пути назад не было.

Кто может мне помочь, подумал он. Никто! И тут же сообразил, что это и есть ответ. Он — Никто, только он сам может себе помочь. Будь никем, лихорадочно убеждал он себя, делая следующий шаг. Кто был никем, тот станет всем.

Черт, это уже не то.

Он шагнул вперед. Три адепта наблюдали за улицей, вращая головами одновременно, как машинка для поливки газонов. Один из них повернулся к Немо, когда тот подходил к зданию. Не паникуй, сказал себе Немо. Я — никто. Ноль без палочки. Ничтожество. Они меня не заметят.

Он приблизился к двери. Поравнялся с адептами. Он невидим!

Он был уже практически внутри.

— Простите, сэр, — сказал один из адептов, кладя Немо руку на плечо.

Сердце Немо сделало сальто назад на метафорическом гимнастическом мате и с грохотом приземлилось себе на голову. Они его видят! Какой он, к черту, невидимка!

— Вы меня видите? — спросил Немо.

Адепт склонил голову набок, словно умный пес, который пытается понять команду хозяина.

— Естественно, я вас вижу. Позвольте спросить, с какой целью вы приблизились к этому зданию?

— Приблизился к зданию? Что? Откуда вы взяли, что я приблизился к зданию? Что навело вас на эту мысль? Я, — продолжал он с беспечным смешком, — не собирался входить в это здание. Войти в это здание? Что за бред! Ха-ха! Я просто шел мимо. Войти в здание? Я что, псих? Похож я на ненормального? Войти в здание? Ну уж нетушки! Никогда! Нет-нет-нет. Только не я. — Внутри нарастало напряжение. Он вновь беспечно рассмеялся. — Ничего подобного! Ой, что это? — Немо указал за спину адепту и со всех ног бросился к двери.

От удара о стеклянную вертушку из него чуть не вышибло дух. Вращающаяся дверь повернулась, Немо успел заметить вестибюль и старчески-печальное лицо вахтерши, наблюдавшей за ним с легким испугом, однако дверь продолжала поворачиваться по инерции. За секунду Немо описал полный круг, и дверь выплюнула его на мостовую, словно вишневую косточку.

Только через минуту он пришел в себя. Три адепта стояли и смотрели на него сверху.

— А, — сказал Немо. — Я, кажется, споткнулся.

Он неуверенно встал.

Лицо у адепта стало решительным.

— Вы арестованы, — механическим голосом объявил он. — Очевидно, вы — террорист.

— Террорист? — повторил Немо. — Конечно, нет. Я далеко не террорист. Я — террорист? Знаете, как я боюсь террористов? Я никогда не смог бы стать террористом, при моей-то терророфобии. — Он улыбнулся самой обезоруживающей улыбкой. — Ой, что это позади вас?

— Эта уловка, — с презрение объявил адепт, — дважды не работает.

Клинити, стоявшая у адепта за спиной, огрела его по голове палкой. Судя по звуку удара, металлической. Возможно, когда-то это была стойка, поддерживающая знак «Левого поворота нет»; Клинити как-то вырвала ее из асфальта и отодрала сам знак. Получилось вполне эффективное орудие, которое вполне сошло бы для Малютки Джона, да и для любого другого из удалых спутников Робина Гуда.

Клинити развернулась, вмазала палкой по физиономии второму адепту и ринулась к двери, увлекая за собой Немо.

— Вперед!

Они вместе протиснулись во вращающуюся дверь. Клинити по-прежнему сжимала палку. Дверь описала полукруг, и тут палка застряла в образовавшемся просвете, а другой ее конец зацепился за штырь, на котором поворачивались створки. Вся система оказалась полностью блокирована. Немо и Клинити протиснулись внутрь.

Немо видел, как на улице Шмурфеус отбивается от адептов. Ладони их звонко соударялись в такт, но адептов было трое, а Шмурфеус всего один.

— Надо вернуться и помочь ему! — вскричал Немо.

— Невозможно, — прохрипела Клинити. — Дверь полностью выведена из строя. Надо спасаться самим. — Она в отчаянии хлопнула рукой по стеклу. — Прости, Шмурфеус, но мы бессильны тебе помочь.

Вместе они смотрели, как Шмурфеус, выпучив глаза, рухнул под тремя навалившимися сверху адептами. Сквозь стекло приглушенно доносился его р-р-рык.

Глава 10. Новый выбор

Когда они снова очутились в поезде, Немо сказал:

— Они видели меня, Клинити. Я вовсе не был невидимкой.

Клинити вытащила из себя штекер; Немо последовал ее примеру. Оба неловко встали с кресел.

— Не понимаю, — сказала Клинити. — Как они могли тебя видеть, если ты — Никто?

— Ну... — Немо почесал подбородок. — Вроде бы Ораковина сказала, что я — не Никто.

На лице у Клинити выразилось нечто среднее между изумлением и тревогой.

— Она так сказала?

Немо оробел. Мозг судорожно просчитывал, как новый поворот событий скажется на его шансах завоевать расположение Клинити.

— Ну, вроде бы она что-то такое упомянула.

— Почему ты нам не сказал?

— Да как-то запамятовал, — ответил Немо. — Столько событий. Из головы выскочило.

— Потрясающе, — проговорила Клинити. Парадоксальным образом в ее голосе ясно слышалось, что она не считает новость потрясающей в положительном смысле слова.

— Зато я рассказал про другое, — чуть плаксиво напомнил Немо. — Ну, насчет того, что кто-то из нас должен будет погибнуть. Я или Шмурфеус. Что, если хорошенько подумать, и произошло. А я готов был пожертвовать собой, чтобы спасти его. Честное слово.

Клинити скривилась.

— Так что с ним сделают? — спросил Немо.

— Отведут к зубному, — ответила Клинити.

— Ой, — сказал Немо. — Профилактический осмотр? Все такое?

Клинити смотрела на него со всевозрастающим презрением.

— Нет, — ответила девушка. — Они хотят вытянуть из него, как попасть на Сион-лейн. Зубной врач — самый верный способ развязать Шмурфеусу язык.

— Ой, — сказал Немо. — Ясно.

— Идем, надо разыскать Тренька.

Треньк, в состоянии глубокого похмелья и связанный кустарной пеньковой веревкой, отыскался в одном из хозяйственных отсеков поезда. Его поскорее развязали. Покуда он растирал руки-ноги и постанывал, Клинити увела «Иеровоам» со стоянки на Лестер-сквер. Через несколько минут перед Немо мелькнула станция «Тотенхем-корт-род» — странно пустынная, но чистая и освещенная. Клинити ввела в бортовой компьютер произвольный маршрут и села рядом с Треньком и Немо.

Настроение у всех было паршивое. Треньк рассказал, как они с Иудой договорились «пропустить по маленькой». Очнулся он уже связанный в шкафу.

— Так, значит, Иуда сделал ноги?

— Предал нас, — горько сказала Клинити. — Кто бы мог подумать?

— И адепты повязали Шмурфеуса?

Клинити кивнула.

— Вам что-то известно, чего не знаю я? — спросил Немо, когда они проезжали мимо станции «Олдгейт».

Клинити и Треньк повернулись к нему.

— Эти адепты, — спросил Немо, — что они за публика?

— А?

— Чем они занимаются?

— Адепты, — мрачно ответила Клинити, — поддерживают существующий порядок. Убирают подрывные элементы, чтобы МакМатрица функционировала без помех.

— «Подрывные элементы» — это, вероятно...

— Мы.

— А что значит «убирают»? Надеюсь, что, употребив такое уютное, почти домашнее слово, ты хотела намекнуть на...

— Я имела в виду «убить», — сказала Клинити.

— Убить, — быстро повторил Немо. — Ясно. Убить в смысле насмерть или в смысле наповал? Произвести сильное впечатление?

— Убить в смысле насмерть.

— Мне бы хотелось полной ясности, — настаивал Немо. — То есть не подумайте, будто я трус или что-нибудь в таком роде. — Он храбро рассмеялся. — Разумеется, нет. Если честно, я слишком храбр, чтобы быть трусом. То есть мне хватает храбрости признать свой страх, на что у труса кишка была бы тонка. Если вы понимаете, о чем я.

— Понимаю, — сказала Клинити.

— Поэтому я хотел бы полностью прояснить ситуацию. Когда тебя убивают в МакМатрице, умираешь ли ты в реале?

Клинити кивнула.

— Ясно, — сказал Немо. — Как именно? Я хочу сказать, когда умираешь в видеоигре или во сне, то в реальном мире ведь не умираешь?

— Да. Но эта игра отличается от всех, которые ты видел прежде. Хочешь знать почему? Я тебе скажу. Потому что эту игру продавали человечеству как самую жизненную. Знаешь, что на самом деле означает «жизненная»? Каково определение жизненности?

— Нет.

— Крайняя степень жизненность — смерть. И это, если подумать, правильно. В большинстве виртуальных реальностей ты делаешь все то же самое, что в жизни, только не можешь умереть. Однако самая совершенная виртуальность — МакМатрица — идет чуточку дальше.

— Довольно большая чуточка, — заметил Немо.

— Когда ты умираешь в виртуальности, — продолжала Клинити, — программа, управляющая аватарой, отправляет указание кокону, в котором находится твое тело. Кокон впрыскивает перегретую воду под сверхвысоким давлением в шланг, который в тебя вставлен. Процесс называется «клизмация».

— Звучит неуютно.

— Какой уж тут уют, — сказал Треньк.

— И ты умираешь?

— Не просто умираешь. Твои внутренности превращаются в пульпу. Кишки, мускулы, кости и мозг разжижаются. Потом тот же шланг отсасывает получившуюся кашицу из кокона.

— Ой, — произнес Немо с искренним чувством. — Фу, — добавил он. — Фи. — Он скривился и, чтобы не оставлять у собеседников никакого сомнения, присовокупил: — Бр-р.

Клинити оставалась бесстрастной.

— Мясная кашица поступает живым обитателям коконов, — объяснила она. — Машины рассчитали, что так людям требуется значительно меньше пищи. Абсолютно безотходное производство, поскольку то, что впрыскивают живым людям, по сути, уже отходы. Кишечник всасывает все, что сочтет нужным, и выбрасывает наружу остальное, минуя желудок. Куда эффективнее, чем в природе.

— Природа! — фыркнул Немо. Однако описание процесса клизмации не шло у него из головы. — Впрыск перегретой жидкости...

— Такая технология применялась на мясоперерабатывающих предприятиях в начале двадцать первого века, — спокойно объяснила Клинити.

— Это болезненно? Мучительна ли такая смерть?

— Думаю, — сказала Клинити, — никто не скажет, что человек тихо отошел во сне.

— Но как можно ее почувствовать? Я хочу сказать, когда подключен к МакМатрице? Ведь при этом реальное тело ничего не ощущает?

— С чего ты взял? — спросила Клинити. — Ты так думаешь, потому что большую часть времени в коконе тело ничего не испытывает, ничто не отвлекает тебя от жизни в МакМатрице. Однако твой мозг по-прежнему заключен в тело, даже когда мыслями ты в виртуальности. Если ты играешь в видеоигру и кто-то ткнет тебя в шею карандашом, ты ведь почувствуешь? Даже если очень увлечен.

— Ясно, — сказал Немо.

— Само собой, я никогда не умирала, ни в МакМатрице, ни где еще, поэтому не могу говорить по собственному опыту. Однако я видела, как умирали другие: они катались по полу, обхватив себя руками и жутко вопя.

— Но мы не в коконе, — с жаром воскликнул Немо. — Значит, к нам это не относится? Макматричная смерть нам не грозит.

Клинити мрачно мотнула головой.

— Боюсь, все не так. Да, наши штекеры не включены в макматричную пищеварительную систему. Однако это все равно макматричные штекеры. Позаимствованные из системы. Они поддерживают информационную обратную связь с МакМатрицей. Если штекер получает от нее сигнал «идет дождь», то вызывает в клетках твоего мозга ощущение дождя. Если ты думаешь: «я иду вперед», то информация попадает в центральный процессор МакМатрицы, и твое положение в программе меняется. Понял?

— Понял.

— Так что если МакМатрица посылает сигнал «ты умер», то штекер раскаляется добела и вбрасывает в тело смертельную дозу электричества. Ты все равно умираешь.

— Нельзя ли видоизменить штекер?

— Так, чтобы он по-прежнему работал, — нельзя, — сказал Треньк. — Поверь, мы пробовали.

Они вошли в тот отсек, где располагались кресла. В одном лежал Шмурфеус, по виду спящий, но на самом деле глубоко погруженный в МакМатрицу.

— А нельзя просто... ну, знаете, — сказал Немо, — вытащить штекер? Разорвать контакт? Это было бы все равно что сорвать шлем виртуальной реальности посреди игры.

— Да. Только штекер приконтачен к внутреннему порталу. Он как зонд, который раскрывается внутри.

— Зонт? Раскрывается? Внутри? — ужаснулся Немо.

— Зонд. Через «дэ».

— Через что?— с еще большим ужасом спросил Немо, пытаясь понять, где у человека это «дэ», через которое раскрывается зонт.

— Через букву «дэ». Зонд, которым зондируют, — произнесла Клинити медленно и с некоторым раздражением. — Если его выдернуть, он порвет Шмурфеусу внутренности.

— Ясно. А нельзя просто... ну... перерезать шнур?

— Шнур? — переспросил Треньк. — Какой такой шнур?

— Провод, — сказал Немо, — который соединяет штекер с... ну, не знаю. Я не силен в электронике. Но должен быть провод.

— Нет никакого провода, — ответил Треньк. — Штекер представляет собой полностью автономный модуль, контактирующий с процессором МакМатрицы посредством радиоволн. Провод, тоже скажешь! — Он фыркнул. — Каменный век!

— Ясно, — сказал Немо.

— Мы не можем отсюда вытащить Шмурфеуса из МакМатрицы, — объяснила Клинити. — Он должен сам прийти к точке выхода. Что невозможно сейчас, пока он в руках у адептов, пристегнут к пыточному креслу в стоматологическом кабинете.

— Что же сделать?

Треньк помрачнел, снял со шкафа что-то длинное и тонкое, завернутое в тряпье, и развернул. Это оказался самурайский меч.

— Ничего другого не остается, — сурово объявил Треньк.

— Жалко ужасно, — сказала Клинити, — но иного выхода нет. Несколько часов пытки, и он расскажет машинным разумам, как добраться до Сион-лейн. Этого допустить нельзя. Так что прощай, Шмурфеус.

Треньк занес меч над головой и примерился.

— Стой! — выкрикнул Немо. — Стой!

Он вскинул руки. Треньк и Клинити обернулись.

Глава 11. Спасение

— Стой! — повторил Немо. — Мы должны его спасти. Спасти из МакМатрицы.

— Очень мило с твоей стороны, Немо, — сказала Клинити. — Но непрактично.

У Немо защекотало под ложечкой от взволнованного предвкушения. Никогда еще Клинити не говорила ему таких приятных слов. Он шумно сглотнул. Улыбнулся во весь рот. «Очень мило с твоей стороны», — сказала она. Что-то с его стороны показалось ей милым. Большой прогресс, говорили его гормоны. Давай дальше! Закрепляй успех!

— Я это сделаю, — заявил Немо. — Спасу Шмурфеуса.

Наступило недолгое молчание.

— Серьезно? — спросила Клинити. Судя по выражению красивых черт, Немо все же удалось произвести на нее впечатление. Это его вдохновило.

— Нуда. Шмурфеус, как я понял, очень-очень важен. Я... ну, знаете. Раз-два, и спасу его.

— Ты бредишь, — сказал Треньк. — Шмурфеуса держат в самом жутком пыточном каземате МакМатрицы. Он в стоматологическом кресле. Вокруг него стоматологи. Самые жуткие люди. Жутчее не бывает. Поверь, не придется долго сверлить ему зубы, чтобы он раскололся. А тогда нам всем кранты. Так что оттяпаем ему башку, и вся недолга.

— Нет, — снова возразил Немо. — Не надо тяпать башку. Головотяпство какое-то. Я его спасу.

— Но такого еще никто не делал, — напомнила Клинити.

— Поэтому-то у меня и получится, — смело сказал Немо.

Наступила пауза.

— Ну, — заметил Треньк. — Это не вполне логическое утверждение. Чтобы что-то делать, надо практиковаться, верно? Повторять снова и снова, пока не дойдет до автоматизма. Отрабатывать, чтобы сгладить все шероховатости. Разве нет?

— Ну, наверное, ты прав, — сказал Немо.

— Нет, серьезно, — с жаром продолжал Треньк. — Нельзя говорить, будто у тебя получится, потому что никто прежде этого не делал. В крайнем случае можно сказать: «У меня получится, несмотря на то, что никто прежде не пробовал».

— Да, да, — раздраженно ответил Немо.

Наступила неловкая пауза.

— Отлично, — сказала Клинити. — Если ты отправляешься в МакМатрицу, я с тобой. Ты правда думаешь, что мы сумеем проникнуть мимо Регистрации и Приемной в самый Кабинет Стоматологических Пыток? Думаешь, мы сумеем вызволить Шмурфеуса? Ладно, я тебе верю. Вперед. Что надо, чтобы проскользнуть в клинику, не вызывая подозрений?

Немо повернулся к ней.

— Камень, — сказал он. — Много камня.

Они вошли в МакМатрицу.

Немо стоял в телефонной кабинке напротив зубоврачебной клиники. Порыв ветра перевернул урну на противоположной стороне улицы и почти сразу улегся.

— Ой, — сказал Немо. Ощущение было такое, будто весь рот забит склизкой ватой.

Клинити взглянула на него и раздвинула губы: десны у нее были красные, непомерно распухшие. Немо едва не попятился, потом сообразил, что его десны, вероятно, выглядят не менее отталкивающе. Он тронул их пальцем; они болезненно пружинили.

— Годится, — сказал он.

Речь получалась невнятной, невразумительной, как будто он затолкал в рот целый брикет мороженого.

— Угу, — согласилась Клинити. — Полфафа пфодефшитша.

Немо кивнул, как будто понял, что она сказала.

Они перешли улицу, открыли дверь и поднялись по лестнице. За второй дверью оказалась просторная приемная. Человек пять пациентов сидели в креслах и листали журналы. Все как один подняли глаза на Немо и Клинити и тут же снова уткнулись в печатную продукцию.

Сердце у Немо трепетало, словно конфетный фантик, попавший в спицы велосипеда.

Клинити казалась совершенно спокойной. Она подошла к стойке, за которой стояла плечистая стоматологическая медсестра в белом халате. Немо не отставал.

Медсестра с нескрываемым презрением оглядела обоих. В том, как она спросила: «Чем могу быть полезной?», звучала глубочайшая ирония и полное нежелание быть полезной.

— У наш дешны, — сказала Клинити, указывая на свой рот.

— Десны. Да, вижу, — ответила медсестра. — У вас обоих острый случай. Никогда не видела такого пародонтоза. Это даже не пародонтоз, а пародонтозище. А зубного камня-то! Хватит замостить дорогу от Лондона до Эдинбурга! — Она хихикнула, как будто зрелище доставляет ей удовольствие. Возможно, так оно и было.

— Мы бы хотели, — продолжила Клинити, — как мошно шкоее попаш к фачу.

— Простите?

— По-па-шш-к-ф-ха-чу, — выговорила Клинити, преодолевая слова, как босоногая купальщица — полоску острых камней на пляже.

— К врачу? Ясно. Сейчас выясню, сможет ли доктор вас принять. Я так понимаю, вы знаменитости? В этой клинике лечатся только знаменитости.

— Шамо шобой, — сказала Клинити. — Я — эштаадная певиша.

— Что-что?

— Певиша. Эштфадная. Ошен фнаменитая.

— Ясно. А вы?

— Э... — сказал Немо, озираясь, — я фаботаю на фифвовом фадио.

Медсестра посмотрела на него долгим внимательным взглядом, но наконец кивнула.

— Ладно, — сказала она, созерцая их полиэтиленовые или полиуретановые наряды. — Одеты вы точно как знаменитости. Подождите минутку. — Она отперла боковую дверь и вышла в коридор, тщательно захлопнув за собой защелку.

Немо обернулся и увидел, что все ожидающие в приемной на них смотрят. Коллективным английским чутьем они поняли, что кто-то пытается прорваться вне очереди. В макматричной Англии, как в доброй старой Англии, по которой ее воссоздали, проскочить без очереди оставалось вторым по тяжести преступлением против неписаного общественного кодекса — немногим лучше, чем пролезть вперед монарха на коронационном шествии.

Немо широко улыбнулся.

Все как один снова уткнулись в журналы.

В углу приемной стоял длинный аквариум. Даже золотые рыбки, казалось, смотрели на Немо, расплющив о стекло свои рыбьи носы. За аквариумом на стене красовались фотообои с изображением сиднейского оперного театра, настолько реалистичные, что Немо поначалу принял их за окно. Разумеется, он никак не мог видеть сиднейский оперный театр из окна этой клиники, но все-таки обои были жутко натуралистические.

— Немо, — сказала Клинити, пытаясь говорить как можно медленнее и четче. — Пока мы не фошли.

— А? — спросил Немо.

— Ты понимает, фто нам придетша дватша?

— Фто?

— Понимает, фто нам надо будет дватша?

— А?

Клинити шире открыла рот и попыталась произнести как можно отчетливее:

— Дгха-а-атш-ша.

— Дватша, — догадался Немо. — Да.

— Ты готов дватша с адептами?

— Клинити, — сказал Немо, — я долшен кое-фто тебе шкашать. Я не шаконшил... — он сделал паузу и продолжил, с трудом ворочая раздутыми деснами, — обушение ш Иудой.

— Шушишь, — ужаснулась Клинити.

— Не ушпел, — признался Немо.

— Ты не умеешь дватша?!

— Я умею таншефаш, — с надеждой сказал Немо, — до дваки мы так и не добвалишь.

Клинити оскалилась: вышло особенно устрашающе из-за воспаленного вида ее десен.

Открылась дверь. Вернулась медсестра.

— Сюда, пожалуйста, — сказала она. Пациенты в приемной издали коллективный вздох возмущения. Клинити лихорадочно обернулась к выходу, потому взяла себя в руки и шагнула вслед за сестрой.

Они прошли по длинному коридору мимо нескольких лиловых дверей. Из-за одной доносилось загробное гудение бормашины. Немо передернуло.

— Шмуффеуш там, — шепнула ему Клинити.

— Доктор сейчас вас примет, — произнесла медсестра с какой-то неуловимой интонацией (Немо показалось, что он уловил нотку торжества) и открыла дверь.

В кабинете плечом к плечу стояли три адепта. Хотя вместо сюртуков на них были белые халаты, сомнения, что это именно адепты, не оставалось.

Двоих Немо узнал: того, кто его допрашивал, и второго, чье имя (38VVc310298374950544, как запомнил Немо) случайно прозвучало тогда в разговоре. Третий был в черных очках, что, учитывая слабую освещенность в кабинете, могло означать либо патологическую светобоязнь, либо патологический выпендреж.

Лицо первого адепта вспыхнуло злобным торжеством.

— Мистер Эвримен! — прогудел он. — Какая приятная встреча!

Клинити прыгнула. Она подскочила к самому потолку, уцепилась за люстру и качнулась вперед, растопырив ноги. Правая пятка угодила в правого адепта, левая — в левого. С двойным «хрясь» оба грохнулись навзничь.

— Фпейод! — крикнула Клинити, спрыгивая с люстры и выставляя скрещенные руки перед собой в позе классического кун-фу. — Беги, Немо! Шпашай Шмуффеуша!

Однако взгляд Немо был прикован к третьему адепту, который проскочил под Клинити, пока та качалась под потолком, и теперь стоял прямо перед ним.

— Мистер Эвримен, — ухмыльнулся тот и примерился нанести Немо хук справа.

Наконец Немо среагировал. То ли в мозг просочилась-таки чуточка адреналина, то ли занесенный кулак пробудил какие-то спящие первобытные импульсы, но реакция была молниеносной.

Он пустился в пляс.

Он протанцевал три шага влево, исполнил шассе вправо и еле увернулся от удара.

— Наш рашоблашили! — завопил он голосом человека, которому в рот затолкали подлокотник от кресла.

— Шнаю! — ответила Клинити, совершая центробежное движение по южной, восточной и северной стенам комнаты в попытке увернуться от двух других адептов.

Немо «змейкой назад» вытанцевал из коридора. Исполнил «меренгу». Как только адепт его настиг, мастерски выписал «восьмерку». В коридоре он сплясал ламбаду. Изобразил «силла жиратория»: левая нога, правая нога, левая нога, правая нога, левая нога, правая нога, полуповорот влево, полуповорот вправо — и так четыре раза подряд, покуда адепт, с перекошенным от злобы лицом, пытался его поймать.

Немо успел заметить позади медсестру. В следующий миг она метнула карандаш: тот пролетел, как пущенная из арбалета стрела, воткнулся в стену и остался торчать, дрожа.

Немо притопнул каблуками, исполнил усложненный перекрестный свивл и скакнул к двери, за которой томился Шмурфеус, но не проскочил в нее, как ожидал, а отлетел, словно мячик, потирая ушибленное плечо. Адепт прыгнул на него. Немо в панике исполнил элемент «топтание на месте», что, по определению, ничуть его не продвинуло.

Адепт выхватил огромный пистолет и приставил к лицу Немо.

Немо ойкнул, выразив этим коротким звуком целую бурю чувств.

Дуло пистолета упиралось в самый кончик носа, вдавливая его внутрь.

— Может быть, теперь, мистер Эвримен, — ухмыльнулся адепт, — вы признаете неизбежность поражения?

С проворством, рожденным паникой, Немо исполнил «мамбо-эль-молинита»: поворот под рукой на месте вправо, свивл на одну четверть, бросок назад от адепта и мимо медсестры. Те взвыли от досады.

Пистолет адепта так и остался приклеенным к лицу, словно рыба-прилипала, — Немо чувствовал, как при поворотах тяжелый металл оттягивает ему кончик носа.

— Эй! — возмущенно крикнул адепт.

Немо, танцуя пасодобль, отступил по коридору, пытаясь одновременно оторвать от себя пистолет. Тот прилип, будто стрелка на присоске, однако Немо все же удалось рывком его отлепить. Он поднял глаза. Медсестра надвигалась, выставив заточенный карандаш, как стилет. Адепт со зверским выражением лица бежал прямо на Немо. Цилиндр сидел на нем как влитой. Сознавая всю несвоевременность своего любопытства, Немо все же задумался: почему цилиндр не падает? Держится на резинке? Приклеен к волосам? Несуразица какая-то!

— Хррр! — взвыл адепт. Вообще-то довольно трудно взвыть «хрр!», но адепту это удалось.

Немо попятился, пританцовывая, исполнил алеману с открытием влево и выбросил обе руки в форме буквы «Т». Совершив открытый твист бедром, он навел пистолет на бегущих противников.

Немо никогда в жизни не держал в руках настоящего пистолета, тем более не стрелял. Однако ситуация не оставляла другого выхода. Он прицелился, как мог, сказал: «ча-ча-ча» и выстрелил.

Сказать, что выстрел был оглушительным, значит вызвать ассоциацию с включенным на полную мощность радиоприемником, вечеринкой у соседей или проезжающими грузовиком. Звук был много громче. Казалось, он в клочья разнес барабанные перепонки Немо, так что теперь тот мог слышать лишь приглушенный гул. Вспышка ослепила глаза.

Хуже того, выстрел вызвал резкую боль в правом запястье — такую сильную, что Немо немедленно выронил пистолет. «Шволошь!» — завопил он. Голос звучал в ушах слабо, как сквозь вату, хотя завопил Немо во всю мочь.

Он еле успел заметить огромную дыру в плакате с изображением кролика, который улыбался во весь рот, говоря (о чем сообщало облачко над его головой), что чистит зубы дважды в день. Теперь между физиономией и пушистыми нижними лапами зияло круглое отверстие, из которого облачками выплывала известковая пыль.

— Шволошь! — снова завопил Немо и, придерживая здоровой рукой пострадавшую, вытанцевал из коридора в приемную.

При его появлении все посетители как один подняли глаза от журналов. Немо выполнил перед изумленными пациентами «хоккейную клюшку», «кукарачу», «нью-йорк» и «зигзаг», ни на минуту не переставая чертыхаться. Пациенты слышали выстрел; теперь на их глазах из коридора, приплясывая и вопя от боли, выскочил безоружный человек. На их лицах отчетливо отразился мыслительный процесс: что это за новый поворот в зубоврачебной практике и не предстоит ли им испробовать новшество на себе? Впрочем, Немо некогда было думать о других, его мысли занимала собственная боль. Он с ужасом осознавал, что вывихнул запястье. Может быть, даже сломал.

Адепт и медсестра выбежали из коридора в приемную. Адепт держал пистолет.

Немо вскочил на стол, роняя тридцатилетней давности экземпляры «Панча» и «Домашнего очага» на перепуганных посетителей. Адепт прыгнул на стол справа, медсестра слева. Немо торопливо, но грациозно исполнил «танго-ход» со стола. Послышался грохот — это адепт столкнулся с медсестрой, и оба рухнули на пол.

По-прежнему придерживая запястье и чертыхаясь, Немо исполнил «веер», «правый волчок», «лассо», «перекрученную спираль» (в теневой позиции), «твист бедром», «скользящие дверцы» и, наконец, «ветряную мельницу».

Адепт вновь решительно навел на него пистолет. Немо перестал приплясывать.

— Еще одно движение, и я выстрелю, — решительно объявил адепт.

Пациенты хором охнули и разом перевели взгляд на адепта в белом халате. Потом на плакат: «Зубы чистить надо чисто, чтобы не сердить дантиста», снова на адепта и, наконец, на Немо. Тот ощущал давление коллективного взгляда почти так же явственно, как и боль в разбухших деснах. Пациенты еще раз охнули и глубже вжались в кресла.

Адепт подошел ближе и приставил Немо пистолет к животу.

— Мистер Эвримен, — сказал он. — Я представляю собой силу неотвратимости. У вас один выход — сдаться. — Злобная усмешка тронула его губы. — Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Немо набрал в грудь воздуха. Ничего другого не оставалось.

Он со всей силы выдохнул прямо в лицо адепту. Того обдало (компьютерно сгенерированным) запахом годами не чищенных гнилых зубов. Адепт против воли поморщился. «Ну и вонища», — сказал он и отвернулся, пытаясь свободной рукою зажать нос.

Немо этим воспользовался. Пришло время канкана.

Он выбросил вперед правую ногу и ударил противника в пах. Удар был такой, что адепт подлетел в воздух. Второй удар пришелся адепту в солнечное сплетение и отправил того во впечатляющий полет.

Адепт налетел на медсестру и сбил ее с ног. Вместе они пролетели над регистрационной стойкой, пробили стекло и шмякнулись на землю этажом ниже.

Немо тяжело дышал. Рука по-прежнему болела, но ощущение победы приглушило боль. Он огляделся. Пациенты смотрели на него во все глаза.

Потом разом зааплодировали. Раскланиваться было некогда. Немо выбежал в коридор, преследуемый громом рукоплесканий.

Он вбежал в комнату, где Клинити сражалась с двумя адептами.

Там творилось нечто невообразимое. Адепты — возможно, из-за плохой синхронизации — наскакивали на Клинити поочередно, вместо того, чтобы напасть сразу с двух сторон. Соответственно, она отбивалась сперва от первого, потом от второго, плотно прижав локти к бокам и рубя ладонями воздух. Как только один адепт, шатаясь, отступал под градом ударов, на его место вставал другой, который как раз успевал оправиться.

Немо шагнул в комнату. На столе у стены лежали различные зубоврачебные инструменты. Немо выбрал широкий, плоский металлический лоток и взял его здоровой рукой.

Как раз когда второй адепт, шатаясь, отступал от Клинити, а первый, оправившись, наступал на нее, Немо сделал шаг вперед и похлопал второго по плечу. Тот обернулся, и Немо с размаху засветил ему лотком по физиономии.

Звук был как от удара об стену.

Когда Немо отвел руку вместе с лотком, то увидел на лице адепта смесь изумления и боли: рот раскрыт, глаза расширены. Ну глазах у Немо из раскрытого рта один за другим выпали зубы, словно карточки для маджонга, приклеенные слюнями к стене.

Когда ни одного зуба во рту не осталось, адепт слегка качнулся назад, потом вперед и наконец рухнул ничком — шмяк! Здесь он и остался лежать без движения.

Первый адепт, рубивший ладонями воздух напротив Клинити, обернулся на шум, оскалился и выхватил из-за пазухи пистолет. Немо еле-еле успел выдавить жалкую улыбку. Бабах!..

Клинити высоко подпрыгнула и лягнула адепта в затылок. Тот рухнул мордой в металлическую чашу на подставке, в которой беспрерывно бурлила розоватая жидкость.

— А теперь, — с огромным облегчением произнес Немо, — можете сплюнуть.

Времени терять было нельзя. Они с Клинити выбежали в коридор и попытались плечом высадить соседнюю дверь. С третьего раза та распахнулась.

Шмурфеус лежал, пристегнутый к стоматологическому креслу. Над ним склонился седовласый врач с красивыми, мужественными чертами лица. На лбу у него было круглое зеркальце, как у зубных врачей в старых фильмах. Зеркальце держалось на широкой эластичной ленте, волосы над ней были пышные, белые и незапятнанные, как реклама низконикотиновых сигарет. Немо немедленно его узнал и не смог сдержаться.

— Оливье! Оливье в «Марафонце»! — вскричал он. — Ни о чем другом я так не мечтал. Сэр Лоуренс! — Он шагнул вперед. — Можно попросить автограф? Я ваш большой поклонник.

— Уймись, Немо, — сказала Клинити. — Никакой это не Оливье. Тут нет никого настоящего, как ты еще не понял? Перед тобой просто очередная аватара врага.

Она уже почти не шепелявила, как будто ее десны самопроизвольно пошли на поправку.

Немо взглянул на Шмурфеуса, привязанного к креслу. Рот у того был полон хромоникеля, глаза — мольбы.

— Вас ис дас? — спросил лже-Оливье. — Чего фы мешать мой работа для? — Он выпрямился, потрясая металлическими инструментами, извлеченными изо рта Шмурфеуса. Они напоминали столовые принадлежности, но очень отдаленно: невозможно представить себе еду столь жесткую, чтобы ее пришлось резать или накалывать столь острыми и многозубыми орудиями.

— Охрана! — завопил седовласый врач. — Охрана! Сюда!

Клинити схватила круглое зеркальце, оттянула на резинке и отпустила в лицо седовласому.

— Готт ин химмель! — завопил дантист, попятился и выронил орудия труда. Он налетел спиной на столик, где стоял поднос с инструментами, — штопферы, гладилки, ковырялки, экскаваторы большие и малые, долота прямые и изогнутые, мотыги вертикально и горизонтально изогнутые, шпатели, скребки и кюретки, а также скальпели в форме всех видов холодного оружия, когда-либо изобретенного человечеством, посыпались на пол с последовательным продолжительным звоном. «Ах!» — закричал дантист, яростно подпрыгивая. Хирургическое орудие, напоминающее хромоникелевую бритву на хромоникелевой ручке, пропоров ботинок, вонзилось ему в ногу.

«Ай!» — воскликнул врач, приплясывая на другой ноге.

Клинити и Немо смотрели как зачарованные.

Инфернальный дантист заметался по кабинету и с размаху врезался в негатоскоп на дальней стене — устройство, в которое рассматривают рентгеновские снимки зубов. Негатоскоп хрустнул и сорвался с крючка. Дантист отпрыгнул назад, держась за нос и издавая звуки «гы! гы!», выражающие боль, вызванную резкой деформацией хрящевой ткани. В тот же миг негатоскоп рухнул ему на здоровую ногу. Судя по хрусту, который при этом раздался, несколько костей в стопе у дантиста треснули, как корочка шоколадной глазури под ударом ложки.

Немо думал, что седовласый медик уже исчерпал запас слов для выражения неудовольствия, однако при этой новой напасти тот взвизгнул, как щенок. Он сказал: «Уау-уау!» и добавил: «У-у-у». Он исполнил пляску святого Витта. Он выпустил нос, сказал: «Ой!» и попытался поднять сломанную стопу к здоровой руке. В результате у него не осталось ноги, на которой стоять, и он рухнул назад.

Пробив спиной окно, врач вывалился на улицу. Через секунду раздался глухой шлепок.

Наступившая тишина исключительно благотворно действовала на психику.

— Вперед, — сказала Клинити, нарушив молчание, и принялась отстегивать Шмурфеуса от кресла.

Глава 12. «Пежо-308» в количестве

В результате допроса речь Шмурфеуса утратила свою обычную ясность.

— Идем, Шмурфеус, — сказала Клинити. — Мы прошли через телефонную кабинку на противоположной стороне улицы. Надо туда вернуться.

— Аши-ваши хуши-вуши мугл, — отвечал Шмурфеус с выражением самого живого чувства на лице.

— Господи, — возмущенно выдохнула Клинити. — Что они с тобой сделали?

— Фрашанташл, — отвечал Шмурфеус.

Впрочем, и так ясно было, что с ним сделали. Рот Шмурфеуса расковыряли, рассверлили, разворотили, разровняли, распилили, распороли, распарили, размолотили, раздробили, размозжили, размочалили, раскурочили, расчикали, раздербанили и раздраконили. Десны у него были ярко-алые и вспухшие. Зрелище не для слабонервных.

Вдвоем они подняли его и вынесли из кабинета в коридор и дальше в приемную. Все те же пять-шесть пациентов по-прежнему сидели здесь и выглядели несколько более нервно-паралитическими, чем когда Немо их впервые увидел. «Доктор скоро вас примет», — сказал он. Потом они с Клинити снесли Шмурфеуса по лестнице на улицу.

Ни машин, ни прохожих не было. Врач-немец лежал лицом в асфальт и не шевелился, только тихо постанывал. Ни адепта, ни медсестры, которых Немо заканканил в окошко, разглядеть не удалось.

— Идем, — заторопила Клинити. — Скоро появятся адепты.

Они ступили на дорогу. Из-за угла вылетел черный «Пежо-308» и, сердито урча мотором, промчался мимо.

— Ух ты! — сказал Немо, отпрыгивая с дороги.

Тут же из-за угла появился второй «пежо».

За ним третий.

— Дежа-вю, — сказал Немо. — Не правда ли, машины кажутся похожими?

— Как две капли воды, — согласилась Клинити. — Это что-то значит.

Дорогу заполнил сплошной поток черных «Пежо-308». За двадцать секунд Немо насчитал двадцать машин. Они ехали быстро, на расстоянии не больше двух метров одна от другой, а из-за угла выворачивали все новые и новые. Клинити и Немо со Шмурфеусом на руках никак не могли проскочить через этот поток.

— Что-то значит, — повторила Клинити.

— Значит? — переспросил Немо. Плечо, зажатое у Шмурфеуса под мышкой, начало выражать недовольство по поводу того, что на него давит здоровенный обмякший мужик. — Нельзя ли как-нибудь поскорее?

Немо заметил, что боль в деснах почти прошла, и слова выговариваются много лучше. По-видимому, то же происходило и с Клинити.

— Дежа-вю означает репликацию программы, — объяснила она. — Примерно как если бы ты заснул на клавиатуре. Твоя голова прижимает «м» и печатает «мммммммм». — Она свободной рукой указала на поток идентичных машин.

— Снугл-нугл-нугл, — подтвердил Шмурфеус, выпустив вместе со словами несколько кубических сантиметров слюны.

— Видимо, кто-то из адептов вернулся в программный центр, — с досадой сказала Клинити, — и запустил эту петрушку.

Машины по-прежнему шли нескончаемой чередой. Немо нервно огляделся. Адептов он пока не заметил, но ясно было, что это дело нескольких минут.

— Нам нужна зебра, — сказал он. — Или такая тетенька в оранжевом с табличкой «Дети». Хотя, — добавил он, — сомневаюсь, что эти машины остановит тетенька. Или даже зебра. Тут больше подошел бы слон. — И, помолчав, продолжил: — Десны вроде проходят — ну, становятся лучше?

Клинити кивнула.

— Они не запрограммированы как постоянный придаток к твоей аватаре. Поэтому пройдут непременно.

— А?

— Мы не можем навсегда изменить наши макматричные воплощения, — скороговоркой произнесла Клинити, явно досадуя, что приходится объяснять такие элементарные вещи. — Машины установили параметры. Максимум, что мы можем, — внести краткосрочные изменения. Все они быстро сходят на нет.

Поток черных «пежо» по-прежнему несся мимо.

— Ты хочешь сказать, — уточнил Немо, — что любые изменения, которые мы вносим в программы перед входом в МакМатрицу, со временем исчезают. Любые?

— Да. Как наши десны — видишь, они уже лучше. То же самое и со всем остальным.

— И мое умение танцевать исчезнет?

— Нет, — раздраженно отвечала Клинити. — Оно загружено непосредственно в твой мозг — реальный мозг. Не помнишь, что ли? Оно останется с тобой навсегда. А вот внешние изменения, которые мы вносим в наши макматричные образы, — другое дело. Они держатся всего около получаса, пока МакМатрица их не исправит. Иуда, — с горечью добавила она, — никак не мог с этим смириться. Он запрограммировал себе аватару с роскошной шевелюрой, но через полчаса в МакМатрице волосы выпадали. Рассыпались, как сноп. Весь пол был в волосах. Иуда просто в бутылку лез.

Немо задумался.

— А, например, твоя одежда?

— Эта? — Клинити посмотрела на себя, потом интенсивно задвигала ртом, проверяя ожившие десны, как после наркоза. Затем фыркнула, как скаковая лошадь. — Думаешь, я нарочно выбрала эту гнусную синтетику? Нет, такую мерзость придумали ВМРы на свой вкус. И дурацкие очки. Машины считают, что все должны ходить в черных очках, независимо от погоды. Я всякий раз их выбрасываю, и при каждой новой загрузке в МакМатрицу они снова на мне. — Она скривилась. — Однажды я запрограммировала себе приличную одежду, но она через полчаса с меня спала. Как Иудины волосы.

— Спала? — переспросил Немо, потом, просто для уточнения, повторил: — Так-таки взяла и свалилась? И ты осталась совершенно голая?

Клинити кивнула.

— Но это же кошмар! — с чувством воскликнул Немо. — Совсем-совсем голая? В чем мать родила? Ужасно. — Его тон явственно показывал, как близко к сердцу он принял услышанное. Глаза заблестели — вероятно, от возмущения. — Прямо так взяла и свалилась?

— Программа отторгла ее, — сказала Клинити. — В некотором роде МакМатрица — как живой организм. Ее программной логике требуется некоторое время, чтобы заметить нечто внутренне чуждое, а потом она его просто стирает.

— А как же, — спросил Немо, пригибаясь со своей ношей, — насчет Шмурфеуса?

— Что насчет него?

— Ну, рост? Я про то, что здесь он значительно выше.

— Мы предпочитаем не касаться этой темы, — резко ответила Клинити, — чтобы не расстраивать Шмурфеуса.

— Все равно не понимаю. Если это временное изменение макматричной аватары, разве он не должен был уже уменьшиться до своего нормального роста?

— Шмурфеус — исключение, — сказала Клинити.

— Не понимаю.

Эта оказалось последней каплей. Клинити взорвалась.

— Твое дело не понимать! — Голос ее хрипел от напряжения. Она буквально согнулась под весом Шмурфеуса. — Твое дело быть Никем! Нулем! А ты ведь не ноль, верно? Ты просто обычная жалкая личность, как все в этом паршивом мире!

— Ой, — убитым голосом произнес Немо.

— Ты — слабак! — кричала Клинити. — Ты даже не держишь свою половину Шмурфеуса как следует — он оттягивает мне шею! — Извернувшись и крякнув, она выхватила Шмурфеуса у Немо и взвалила себе на спину.

— Прости, я не заметил, — прошептал Немо.

Однако Клинити было уже не остановить; словно некая внутренняя плотина прорвалась, и теперь ярость хлестала неудержимо.

— Между этими автомобилями не пройти! Адепты могут послать сюда еще миллион «пежо»! И пошлют! А единственный узел, через который мы можем выйти, — на той стороне.

— Может, нам обойти? — растерянно предположил Немо.

— Нет! — огрызнулась Клинити. — Не можем! Какую бы дорогу мы ни выбрали, ее запрудят «Пежо-308».

— А если мы попросим Тренька войти через другой узел?

— Поздно! Не понимаешь, что ли, адепты будут тут с минуты с минуту! Думаешь, мы сможем убежать от адептов, таща на себе бесчувственного Шмурфеуса? Нет. Если бы только добраться до узла! Но это невозможно. Все кончено. А знаешь, почему мы попали в этот переплет?

— Не знаю, — честно сознался Немо.

— Так я тебе скажу. Потому что кто-то не сумел вчера незаметно пройти мимо адептов. Не сумел стать Никем. Этот кто-то у нас, видите ли, Кто. Идиот, вот кто. Придурок недоделанный.

Немо, совершенно раздавленный, вжал голову в плечи.

— Прости, — запинаясь, выговорил он. — Мне очень стыдно.

Урчание моторов слилось в сплошной ритмический гул — фрр-фрр, фрр-фрр, фрр-фрр — тягостный саундтрек для унижения Немо. Дыхание выхлопных труб ерошило ему волосы. Разгневанное лицо Клинити казалось почти жреческим. Само небо как будто насупилось. Птицы летали в небе, словно поднятый ветром мусор.

Бесконечный поток машин, заунывное металлическое фрр-фрр, фрр-фрр.

За спиной у Клинити появился адепт, потом второй. Оба они — в черных сюртуках и цилиндрах — вышли из дверей клиники. Лица выражали мрачную решимость.

— Обернись, — сказал Немо. — У тебя за спиной адепты.

Однако Клинити словно не слышала. Она поправила бесчувственное тело у себя на плечах и сделала три шага в сторону почтового ящика — на мгновение Немо показалось, что сейчас она опустит Шмурфеуса в щель для писем.

— И угораздило же меня связаться с таким полным нениктошеством, — пожаловалась Клинити. — За что мне это наказание?

Немо понял, что надо действовать.

— Клинити! — крикнул он. — Клинити!

Он рванулся к ней, однако его колени ослабели от тягостного разговора. Он стоял на самой бровке и при попытке взять с места в карьер оступился. Нога подвернулась, и Немо, размахивая руками, соскочил на проезжую часть.

В мозгу четко, похоронным голосом прозвучало: «Ты умрешь. Сейчас ты узнаешь, что такое получить триста восьмым «пежо» в копчик».

В попытке защититься от удара Немо сделал то, что сделал бы каждый на его месте: зажмурился.

Мгновение он стоял с закрытыми глазами.

Потом, очень осторожно, приоткрыл глаза самую чуточку. Совсем открыть их было бы чрезмерным риском. Однако даже из-под полуприкрытых век Немо увидел странное зрелище: автомобили неслись прочь, словно большие черные капли расплавленной пластмассы из исполинской промышленной машины. Идентичные габаритные огни уменьшались в размерах, идентичные антенны покачивались, идентичные номерные знаки мелькали один за другим.

Немо медленно обернулся. Зрелище бесконечного потока автомобилей, несущихся навстречу, заставило его снова зажмуриться. Однако через мгновение Немо отважился чуть-чуть разлепить ресницы и узрел то, что обычно видят лишь манекены на стендах по испытанию прочности автомобилей: «пежо» за «пежо» неслись ему навстречу.

Немо поглядел вниз. Там, где машины пересекали его тело, происходило нечто странное. Сперва Немо показалось, что его собственное туловище стало бестелесным, голографическим. Однако, когда он взглянул снова, прозрачными были уже машины, а его тело — единственно реальным. Немо попытался свести картину воедино, но она рассыпалась. Невозможно было понять, где кончается реальное и начинается призрачное.

— Ой! — сказал он. — Мама родная! Клинити!

Клинити, которая стояла на тротуаре, держа на руках Шмурфеуса, словно непомерно увеличенное боа, посмотрела прямо на него.

— Немо! — крикнула она. — Я ошиблась. Ты — Никто!

— Мне это не нравится! — возопил Немо. — Я их боюсь! Клинити, помоги!

Однако их перебил зловещий голос, который Немо сразу узнал: это был первый адепт, тот самый, что допрашивал его несколько дней назад, а сегодня подстерегал в зубоврачебной клинике. Он стоял в нескольких ярдах от Шмурфеуса и Клинити, а за спиной у него — другой адепт. Еще двое подошли и встали за первыми двумя.

— Прославленная Клинити! — взревел первый адепт, перекрывая рев автомобилей. — Какая честь! А что у нее на плечах? Соболь? Чернобурка? Нет, мне кажется, это непобедимый Шмурфеус. Два зайца одним выстрелом!

Немо, застыв от ужаса, переводил взгляд с четырех адептов на одинокую Клинити, придавленную обмякшей тушей Шмурфеуса. Как ей с таким грузом одолеть даже одного адепта, не говоря уже о четырех? Сумеет ли она убежать? И куда?

Клинити на мгновение встретилась с Немо взглядом. Колени ее начали сгибаться, как будто бремя, буквально и метафорически, сделалось непосильным и она собирается сложить Шмурфеуса к ногам адептов, словно военный трофей.

Первый адепт шагнул вперед. Его лицо выражало крайнюю степень торжества, которую способна испытать машина.

И тут Клинити распрямила колени и прыгнула. Одним грациозным движением она наступила на щель для писем, как на промежуточную опору, и вскочила по почтовый ящик. Потом, практически сразу, прыгнула в пространство.

Немо поднял лицо, пытаясь проследить ее траекторию. В какую-то секунду Клинити пронеслась между ним и солнцем, вызвав краткое локальное затмение. Тут-то Немо и понял, что она задумала.

Он не успел даже вскрикнуть. Острый модный каблучок ее правой туфли опустился Немо на лицо. Левый обрушился на плечо.

На мгновение, слишком краткое, чтобы технически считаться мгновением (правильнее было бы говорить о полу- или четвертьмгновении), Немо придавила сокрушительная тяжесть Клинити. В следующий миг давление отпустило; Немо заорал «А-а-а!» и начал заваливаться на спину. Он успел увидеть снизу, как Клинити пролетела над ним и благополучно приземлилась на другой стороне улицы. И тут его затылок вошел в соприкосновение с асфальтом.

Немо видел над собой призрачный мир голографических выхлопных труб, нереальных колес, эфемерных, проносящихся сверху автомобилей. Лицо саднило, плечо болело, мысли мешались. Однако инерция падения придала ему ускорение, и он сумел откатиться подальше, прежде чем неуверенно встать на ноги.

Немо был за пределами потока машин, но только самую малость. В сантиметрах от его груди неслись крылья, дверцы и спойлеры. Он видел четырех адептов на другой стороне улицы: те с досадой смотрели на Клинити, которая прижимала к уху Шмурфеуса телефонную трубку. Ярость на лицах адептов мешалась с недоумением: они явно не могли взять в толк, как ей удался этот прыжок.

С упоением, которое лишь отчасти компенсировало боль в разбитом лице и вывихнутом плече, Немо понял, что адепты его не видят. Он и впрямь Никто!

Яростное недоумение на лице первого адепта сменилось обычной яростной яростью.

— Мистер Эвримен! — заорал он, впервые заметив Немо.

Боковое зеркало проносящегося «Пежо-308» задело Немо левую руку. Удар крутанул его на сто восемьдесят градусов и отбросил к ногам Клинити. Немо упал, сжимая руку и вопя от боли.

Вставая, он увидел, как четыре адепта в ярости таращатся по другую сторону нескончаемого потока машин.

— Ну же, Немо, — торопила Клинити.

— Моя рука, — захныкал он. — Моя левая рука. И правое запястье — я повредил себе запястье этим дурацким пистолетом. И лицо. Ты наступила мне на лицо! Даже разрешения не спросила! Не говоря уже о плече. И я ударился затылком об асфальт...

Тут телефонная трубка прижалась к его уху. Внутри защекотало, и Немо перенесся на «Иеровоам».

Как приятно снова оказаться в реальном мире, оставив все виртуальные увечья в Мак-Матрице!.. И впрямь, когда Клинити и Шмурфеус целые и невредимые встали с кресел, Немо почувствовал, что жизнь действительно хороша.

— Что я говорил, — произнес Шмурфеус своим реальным, не изувеченным ртом. — Я убеждал вас, что он — Никто.

Немо расплылся в улыбке. Он чувствовал себя на вершине блаженства.

— Шмурфеус, — сказала Клинити, — ты был прав. Прости, что усомнилась в тебе. Он и впрямь Никто.

— Конечно, — самодовольно произнес Шмурфеус.

— Все-таки я сумел, да? — сказал Немо. — Фантастика. И как только мне удалось стоять в потоке машин?

— Система не узнала тебя. С точки зрения МакМатрицы ты перестал существовать. Ты поверил, что ты — Никто, и стал им.

— Но ты все-таки меня видела.

— Я, — гордо отвечала Клинити, — не система.

— И все-таки одна машина задела меня зеркалом заднего вида, — напомнил Немо. — Обошлась со мной как с реальным.

— Это случилось в то мгновение, когда адепт тебя узнал. До тех пор он тебя не видел, точно так же как машины не реагировали на твое присутствие. Вот так и должно было получиться вчера. А тут он вдруг тебя увидел — может быть, ты снова начал думать о себе как о личности.

Немо вспомнил свою гордость, свое упоение и промолчал.

— Трудно быть Никем, — чуть сконфуженно произнес он после паузы.

— И все-таки тебе многое удалось, — весело сказала Клинити. — Несколько секунд никтошества в критический момент. Прости, что сорвалась и наорала на тебя.

— Ничего, — сказал Немо с замиранием сердца, — не переживай. Знаешь? Может, то, что ты на меня наорала, стало катализатором и спасло нас всех. Твоя вспышка не оставила от моего самомнения мокрого места и помогла мне почувствовать себя Никем. Я вот еще что скажу, — добавил он. — Ораковина уверяла, будто мне придется выбирать между своей смертью и смертью Шмурфеуса, но ведь она ошиблась! Мы спасли Шмурфеуса, и я не погиб! — Его разбирал смех.

Клинити подошла и легонько поцеловала Немо в губы.

Глаза у Немо вылезли из орбит. Сердце расцвело, как хризантема в учебном фильме, где она за минуту превращается из бутона в букет. Жизнь внутри забила ключом — поцелуй ее разбудил.

— Клинити, — сказал он, не обращая внимания на стоящих рядом Шмурфеуса и Тренька, — я тебя люблю. Будешь ли ты моей?

Наступила недолгая пауза.

— Ой, — сказала Клинити почти нежно, — конечно, нет, Немо. — Она снова, еще легче, коснулась губами его губ. — Конечно, нет. Никогда. Прости.

— Ой, — выговорил Немо, чувствуя, как улыбка мокрой кляксой сползает с его лица. — Ой. Ясно.

— Прости, Немо, — сказала Клинити, отходя.

— Все нормально, — ответил Немо. — Это ты меня прости. Да я и не особо расстроился. — Тут глаза его налились слезами. Он чувствовал, как ток жизни в груди замирает; каждый удар сердца словно вколачивал гвоздь в крышку гроба.

— Держись, приятель, — скорбно произнес Треньк.

— Все отлично, — выдавил Немо. — Честное слово.

Однако это была наглая ложь.

— Ладно, — сказал Шмурфеус. — Давайте приведем в порядок летающую подводную лодку. Потом поедим. И после подумаем, как нам лучше использовать наше новое секретное оружие: Никого.

— Отлично, — слабым голосом проговорил Немо.