Матрица÷Перематрица

Глава 1. Разрушение Сион-лейн

...споткнувшись, рухнул на коричневый ковер.

В голове звучала одна чистая нота, как будто мокрым пальцем ведут по винному бокалу. Немо покрутил головой, пытаясь понять, откуда она слышится.

Мелодия смолкла.

Он стоял на четвереньках на шикарном, мягком и толстом темно-коричневом ковре. Ворс производил удивительное впечатление реальности; Немо пришлось напомнить себе, что это очередная компьютерная симуляция. Было в нем что-то такое настоящее. Если бы философ спросил Немо: «Что есть реальность?», у того был бы соблазн ответить: «Просто пощупай этот ковер».

Неподалеку голос произнес:

— Здравствуй, Немо.

Немо поднял глаза.

— Ой, — сказал он. — Здравствуйте. Я вот ковром любуюсь. Действительно очень красивый ковер.

— Спасибо.

— Обычно я не замечаю, насколько хороши ковры. Я не какой-нибудь там коверный фанат, который ходит и разглядывает ковры. Когда я говорю «коверный фанат», — пояснил Немо, — я не имею в виду циркового клоуна, который фанатеет от какой-нибудь футбольной команды. То есть, наверное, бывают коверные фанаты, но я имел в виду совершенно другое.

Немо сел на пятки, чтобы лучше видеть собеседника.

— Вы — Конструктор, — сказал он.

— Я — Конструктор, — подтвердил человек.

Конструктор оказался круглолицым моложавым мужчиной, чисто выбритым, с нечесаными каштановыми волосами и в очках. В его открытом, искреннем лице было что-то от деревенского дурачка: странная смесь сорокалетнего мужчины и десятилетнего мальчика, этакий Гарри Поттер — перестарок. Он сидел в компьютерном кресле с высокой спинкой и был одет в дешевый вельветовый пиджак, свитер ромбами и обычные брюки.

— Здравствуйте, Конструктор, — сказал Немо.

— Зови меня Билл, — ответил Конструктор.

Немо огляделся. Они стояли в квадратной комнате шириной, наверное, ярдов двадцать: стены выкрашены в белый цвет, мебели, кроме кресла, в котором сидел Конструктор, — никакой.

— Здравствуйте, Билл. — Немо вспомнил про друзей в тупике, под дулами пистолетов, и вывернул шею, чтобы посмотреть, но там, откуда он вошел, дверной ручки не было и в помине.

— Хм, — сказал Немо.

— Хм? — переспросил Конструктор.

— Я просто... мои друзья... — начал Немо. — Мои друзья... — Он махнул рукой в направлении двери. — Я боюсь, как бы...

— Послушай, — ласково произнес Конструктор. — Сколько у тебя времени?

— Времени?

— До того, как твоих друзей... ну, знаешь.

— До того, как их убьют. — Немо вытащил из-под себя ноги и сел по-турецки. — Ну, не знаю. Сколько я здесь?

— Минуты две, — ответил Конструктор.

— Тогда, может быть, еще минута.

— Вот что, — сказал Конструктор, — давай глянем.

Он кивнул на стену у Немо за спиной, и тот, обернувшись, увидел, что она превратилась в огромный экран. Проектора Немо не заметил, но напомнил себе, что за несколько сотен лет проекционная технология могла немного продвинуться. Он повернулся на сто восемьдесят градусов и стал смотреть.

Справа стояли Шмурфеус и Клинити, слева — Мусью, его жена и головорезы. Те, что слева, держали тех, что справа, под дулами пистолетов.

Мусью выглядел раздосадованным.

— Погоди, — сказал Конструктор у Немо за спиной, — я отрегулирую звук.

Голос взревел с такой силой, что ничего нельзя было понять. Конструктор извинился, крутанул невидимую ручку, звук снизился до приемлемого уровня.

— ...похоже, ви нап’асно ему ве’ил, — говорил Мусью, — он вас забывай, а может быть, п’едавай. Ваше в’емя вышло.

— Если ты убьешь нас, — сказал Шмурфеус, — это не поможет тебе пройти в закрытую дверь.

— Ве’но. Но мне п’искучило ждать. И, может быть, ваш Немо смот’ит. Может быть, он думай, что все это есть большой блеф? Может, стоит убедить его в иск’енности моих на-ме’ений?

— А вы не подумали, — заметила Клини-ти, — что с той стороны может не быть ручки?

— Тогда он должен был ве’нуться и сказать нам об этом, — сердито ответил Мусью. — Но он не ве’ит, что я вас убью. Поэтому я убью одного из вас, чтобы убедить его в моей иск’ен-ности. Он, — продолжал Мусью, обращаясь скорее к стене, чем к Шмурфеусу или Клинити, — ве’нется сюда сей секунд. Я найду д’угое п’име-нение его способностям, даже если он не может уст’оить мне тет на тет с Ле Констрюктёр. А ля гер комм а ля гер. А?

В кабинете Конструктора Немо поднялся на ноги.

— Не думаю, что это блеф, — сказал он.

— Я убью вашу Клинити, — громко говорил Мусью, словно подтверждая слова Немо, — и оставлю Шму’феуса вто’ым заложником. Ты слышишь меня, Немо?

Он направил револьвер в лицо Клинити. Немо завопил от ужаса, метнулся к стене и отскочил от нее, как мячик. В следующий миг он снова лежал на ковре.

— Думаю, — сказал Конструктор, — стоит поставить их на паузу.

К тому времени, как Немо поднялся на ноги, потирая уже дважды ушибленный нос, восемь персонажей в коридоре совершенно застыли. Рот Мусью замер в кривой полуухмылке. Глаза у Клинити были расширенные и остановившиеся. Никто не двигался.

— Умно, — сказал Немо. — Как вы это сделали?

— Я — Конструктор, — ответил Конструктор таким тоном, будто это все объясняет. — Ну что, поболтаем? Пока не решим, как мы хотим все это дело устроить?

Немо повернулся к Конструктору и увидел возникшее из ниоткуда второе кресло, очень удобное, хотя не такое высокое и внушительное, как у самого хозяина. Однако Немо все равно сел.

— «Доктор Пеппер»? — спросил Конструктор. — Спрайт?

— Спасибо, не стоит.

— Я не готовлю кофе...

— Спасибо, мне ничего не надо.

Конструктор улыбнулся.

— Как я понимаю, — сказал Немо, — вас зовут Конструктором, потому что вы сконструировали МакМатрицу? Верно?

— Да, я был в числе ее создателей, — ответил Конструктор, — и продолжаю присматривать за ней сейчас.

— Вы поставили на паузу всю МакМатрицу, — спросил Немо, не сдержав любопытства, — или только этот коридор?

— Только этих восьмерых, — ответил Конструктор. — Вся остальная система работает нормально. Кстати, приятель, штанцы на тебе классные.

— Почему-то, — сказал Немо, глядя ему прямо в глаза, — мне хочется спросить у вас: «Почему я здесь?»

Конструктор вздохнул.

— Ну, я знаю, что ты думаешь, — ответил он. — Что попал сюда, намереваясь повлиять на меня и остановить разрушение Сион-лейн.

Внезапно все четыре стены и потолок сменились живым изображением реального мира — такого ошеломляющего, такого большого, яркого и правдоподобного, что Немо охнул. Он догадался, что это — Сион-лейн: здание на выжженной земле рядом с широким пересохшим руслом. Солнце садилось: исполинский шар ярко-алым аэростатом висел над горизонтом. На севере и на востоке высились небоскребы, стеклянные обрывы стен отражали солнце и рыжее небо. Однако не они приковали взгляд Немо. Он смотрел на людей, которые метались по Сион-лейн, занимали позиции, высовывали из окон тоненькие палочки ружей. Они к чему-то готовились; Немо понял, что сейчас произойдет страшное.

Земля вокруг здания колыхалась; комья грязи подпрыгивали, как пылинки на барабане, по которому молотят палочками. Щебенка летела вверх. Деревья качались и падали. Земля содрогнулась, и в ней разверзлась дыра. Края дыры осыпались, она расширялась. Из провала полезли тысячи СПРУТов: круглые металлические тела, перебирая членистыми щупальцами, устремились прямо на людей.

— О нет, — слабо выговорил Немо.

Люди пытались отразить нападение СПРУТов, они целились и стреляли, но роботы выписывали в воздухе спирали, уворачиваясь от пуль. Щупальца взмывали, как бичи, хватая людей со всех сторон. Сквозь грохот пальбы и крики перепуганных птиц слышались тоненькие вопли людей и глухой рокот, как от землетрясения.

Земля застонала, и в сотне ярдов от первой дыры разверзлась вторая. Из нее задом выползла исполинская металлическая конструкция, робот-берсерк в двести футов высотой, составленный из металлических балок, парабол и пружин, из проволоки и стальных коробок. Его голова напоминала «фольксваген-гольф» модели 1999 года, ноги предстояли собой опоры в форме эйфелевых башен. Железный колосс сделал шаг к дому, потом второй, его ступни глубоко проседали в землю. От скрежета металла о металл, когда робот поднял многотонный кулак, у Немо завибрировали пломбы в зубах.

Рука опустилась; кулак прошел сквозь крышу и стену, как сквозь паштет.

Повсюду вились СПРУТы; люди падали и оставались неподвижно лежать на траве либо взлетали в воздух, как мусор.

Из второй дыры с ревом и грохотом лезли танкоподобные механизмы. Это были тяжелые металлические кубы на гусеницах, хотя, если честно, лязгающие титановые конвейерные ленты, на которых они передвигались, мало походили на маленьких мягких насекомых — будущих бабочек. У танков были короткие, но грозные орудия.

За домом высилась оранжерея; танки направились к ней, круша стекло и выбрасывая во все стороны оранжевые комки энергии. Пламя взметнулось над стеклянной крышей и смешалось с закатом. Сотни тысяч перепуганных бабочек вырвались наружу, трепеща, словно разноцветные снежинки на пущенной вспять кинопленке.

— Это в реальном времени? — спросил Немо. — Все происходит «вживую»?

— «Вживую»? — переспросил Конструктор. — Да. Захватывает, не так ли? — Он махнул в сторону экрана, где двухсотфутовый железный робот крушил восточную стену здания, так что обломки разлетались черными искрами. — Неужели тебе не хотелось бы сесть в одну из этих машин и одним махом снести полдома? Разве не кайф?

— Кайф? — переспросил Немо. — Это ужасно. Там убивают живых людей!

— Никаких людей не убивают, — сказал Билл. — Расслабься. Считай это игрой. Разве ты не любишь игры?

— Но ведь это не игра! — вскипел Немо. — Ты говоришь, как Ораковина, теми же словами. А ведь там живут реальные живые существа.

— Нет, — сказал Билл. — Хотя если посмотреть с твоей точки зрения... — Он не договорил. — Зачем ты пришел сюда, Немо? Рассчитывал уничтожить старого Конструктора? Убить Билла?

— Мы хотели, чтобы я остановил это. — Немо указал на стену. — Похоже, я не преуспел. Можешь ты остановить войну? Если я очень-очень хорошо попрошу?

Конструктор махнул левой рукой, изображение исчезло, остались белые стены.

— Могу ли я это остановить? Что ж, я тебе скажу. Все, что ты видишь, происходит в реальном мире. Я — не Конструктор реального мира, я — всего лишь Конструктор МакМатрицы.

— Но вы — не человек, — сказал Немо. — Вы — машинный разум. Программа в МакМатрице.

Конструктор посмотрел на Немо долгим, пристальным взглядом.

— Думаю, — сказал он, — что ты видишь все шиворот-навыворот.

— Может быть, расскажешь мне, — ласково сказал Билл, — что, по-твоему, происходит?

— По-моему? — повторил Немо, расхаживая кругами, как пантера в клетке. — По-моему, в этот самый миг машины крушат Сион-лейн. По-моему, Клинити в полусекунде от смерти. По-моему, все ужасно.

— Тебе придется углубиться подальше в прошлое.

Немо взглянул на Конструктора.

— Вы хотите услышать историю моей жизни?

— Псевдожизни, — поправил Конструктор.

— Вы серьезно?

— Да. Повесели меня.

— Хорошо. Как хотите. Я был координатором базы данных в фирме, расположенной в Саутуорке. Жил в Фелтеме. Каждый день ездил на работу. Однажды в поезде встретил самую красивую девушку в мире и влюбился. Влюбился отчаянно и безнадежно, потому что она считает меня пустопорожним идиотом. Эта девушка сказала, что на самом деле я вовсе не координатор базы данных в фирме, расположенной в Саутуорке, и не живу в Фелтеме. Что я заключен в МакМатрице, системе, созданной взбесившимися машинными разумами, чтобы поработить человечество в мире ширпотреба и назойливой рекламы. Оказалось, что сейчас не две тысячи пятый год, как я думал, а ближе к две тысячи двести пятому.

— Отлично, — сказал Конструктор. — Отсюда и начнем. Ты считаешь, что сейчас две тысячи двести пятый год?

— Народ на «Иеровоаме» не называл точной даты, — ответил Немо. — Не уверен, что они сами знают. Так сейчас не две тысячи двести пятый?

— Нет.

— А вы знаете, какой сейчас год?

— Ну, — сказал Конструктор, — ты какое летосчисление имеешь в виду? От Рождества Христова?

Немо не сразу сообразил, что это значит.

— Ну да, — сказал он.

— В таком случае... — Билл ненадолго закатил глаза, — я бы сказал, что ближе к... э... восемь миллионов тысяча девятьсот шестьдесят пятому. Примерно.

Немо попытался переварить услышанное.

— Вы сказали восемь миллионов? Безумие какое-то.

— Безумие? Ты ведь бывал в реальном мире. Неужто ты не замечал примет?

— Я заметил, что дома в Лондоне как новенькие, ни одного стекла не разбито.

— Да, их воссоздали пару тысяч лет назад по старым чертежам вместе с рекой и ландшафтом. Сохраняются они с помощью нанотехнологии.

— Вы говорите, я должен был заметить, что мир в действительности на восемь миллионов лет старше? — спросил Немо. — Но как?

— Послушай, — ласково сказал Билл, — а солнце? Тебя не удивляло, что оно такое большое? Что нет ни дня, ни ночи?

— Ни дня, ни ночи? — тупо переспросил Немо.

— Слушай, приятель, неужели ты не видел, что там всегда закат?

— Я думал, это совпадение, — ответил Немо, — или вроде того.

— Все гораздо старше, чем ты думаешь. В запрограммированном мире МакМатрицы Земля вертится вокруг своей оси и обращается вокруг Солнца. Однако в реальном мире вращение Земли замедлилось под действием приливного трения, и теперь она всегда обращена к Солнцу одним боком. Наша звезда раздулась и покраснела. Со временем она расширится еще больше и поглотит Землю. Это «со временем» не так и далеко.

— Ай-ай-ай, — сказал Немо. — Ужасные новости. Нельзя ли что-нибудь сделать?

— Что?

— Ну... Если бы люди и машины перестали сражаться друг с другом и вместе построили... не знаю... огромную флотилию межзвездных крейсеров, чтобы улететь от опасности на другую звезду?

— Непрактично, — сказал Билл. — У нас другие планы. Ни одна планета не сравнится с нашей собственной виртуальной реальностью. Поэтому мы не улетаем, а просто приспосабливаем нашу технику к тому, чтобы она работала внутри Солнца. Это несложно. Вопрос перепада температур. Тогда мы сможем остаться здесь.

— Вы хотите сказать, что за восемь миллионов лет человечество так и не колонизировало галактику?

— Далеко она, эта галактика, — сказал Билл. — Звезды расположены слишком редко. Физика, приятель: невозможно двигаться быстрее света. Построй сколь угодно мощный звездолет, а я чиркну спичкой, и свет от нее обгонит твою ракету. Забавно.

— Ораковина сказала, что МакМатрицу создали ВМРы, чтобы заключить людей в виртуальную реальность, убрать со своего пути. Вы говорите, что на самом деле это убежище, в котором человечество сможет пережить смерть солнца?

— Я такое говорил? — Билл покачал головой. — Отнюдь.

— Ой, — внезапно испугался Немо. — Мои друзья еще целы?

Конструктор поднял указательный палец, и дальняя стена превратилась в экран. Шмурфеус и Клинити по-прежнему были здесь, в полусекунде от смерти. Странно и немного жутко было видеть их застывшими, словно в паноптикуме.

— Одного я не понимаю, — задумчиво произнес Немо. — Клинити сказала мне, что МакМатрица — как организм; если мы меняем свои аватары, система постепенно отторгает изменения. Примерно за полчаса. Если что-то исправить в своем облике, через полчаса он вернется в позицию по умолчанию.

— Да, — ответил Билл, — система самовосстанавливается.

— Но посмотри на Шмурфеуса! В реальном мире он совсем маленький и очень из-за этого переживает. А в МакМатрице — великан, красавец-мужчина. Как так?

— Он был гораздо выше, — сказал Конструктор. — В реальности. Точно такой, как сейчас в МакМатрице.

— Почему он изменился?

— Усох. Пойми, Шмурфеус очень, очень стар, — сказал Билл. — Его настоящее тело съежилось от времени.

— Стар? Ему не больше сорока.

— У него нет морщин, это верно. Но у него никогда не будет морщин, как и у тебя. В реальном мире вы никогда не состаритесь по-человечески. Однако любой материал не вечен. Со временем — через несколько столетий — он дает усадку. Ты когда-нибудь, — с улыбкой добавил Билл, — слышал по кумскую сивиллу, подвешенную в бутылке? Здесь та же история.

— Шмурфеус никогда об этом не говорил, — с сомнением произнес Немо. — Вы уверены, что он сражается против машин уже сотни лет?

— Сражается против машин? — озадаченно переспросил Конструктор. — Нет, нет. Но он много старше вас всех. Остальные на «Иеровоаме» — куда новее. А ты, Немо, приятель, так просто с иголочки! Тебе лет-то всего-ничего, от силы двадцать.

— Мне двадцать пять, — сказал Немо.

— Вот видишь. Тебе все в новинку, все — неожиданность. Везучий!

— Ораковина говорила, — сказал Немо, — что МакМатрица построена на культе знаменитостей. Что машинные разумы создали ее и заманили туда человечество.

— Думаю, она тебя разыграла, — ответил Конструктор. — Все наоборот.

— Наоборот?

— Тот мир, который описала тебе Ораковина, — сказал Билл, — с его стремлением не работать и культом знаменитостей — на самом деле реальный мир, каким он был давным-давно. К сегодняшним реальностям это не имеет ни малейшего отношения. Впрочем, трудно сказать, в какой мере она сознательно обманывается, а в какой — верит в собственные измышления. Она ведь не совсем человек.

— Не совсем человек? Она вовсе не человек, — возразил Немо, — а разумная программа.

— Отчасти да, хотя когда-то она была человеком. Однако она увлеклась протезированием сознания. Опасная штука. Добавляла Виртуальный Интеллект к Исконному Интеллекту, мешала ВИ, как у тебя, с добрым старым человеческим ИИ. Подлинная история перевернулась в ее мозгу. Это комбинация завышенной самооценки со стороны ее машинной части, чрезмерно живого воображения и девичьей памяти.

— Все, что вы говорите, — сказал Немо, — смахивает на бред.

— Послушай... — Билл выставил обе руки вперед. — Не пойми меня неправильно. Я — не расист. Машинный разум для меня — ничуть не хуже человеческого. Я не презираю тебя, Немо, за то, что ты — не человек из плоти и крови.

— Я — не человек? — сердито переспросил Немо. — Это вы — не человек.

— Давай попробуем разобраться шаг за шагом, — сказал Конструктор. — Ты согласен, что есть реальный мир и есть виртуальная реальность под названием МакМатрица? Люди рождаются и растут в реальном мире, да? А существа, созданные в виртуальной реальности, называются программами?

— Да, — осторожно согласился Немо.

— Теперь возьми свой собственный жизненный опыт. Родился ли ты в реальном мире и потом вошел в МакМатрицу? Или ты родился в МакМатрице и вышел в реальный мир?

— Второе, — еще более осторожно согласился Немо.

Билл свел брови, словно говоря: «Ну вот, видишь?»

Немо надолго задумался. Он не мог найти погрешности в рассуждениях.

— Не верю, — сказал он, хотя на самом деле это значило: «Не хочу верить».

— Ты — машина, — весело сказал Билл. — Особая программа, выросшая в программной среде. Потом мы методом репликации вырастили тебе тело. Ты — сложный наноуправляемый андроид, но все равно машина. Когда мы загрузили тебя в искусственное тело, ты видел слизь?

— Слизь, — повторил слегка ошарашенный Немо.

— Это то, из чего мы тебя вырастили. Твое исходное вещество, вернее, его излишки.

— Шмурфеус, — произнес слегка ошалевший Немо, — сказал, что это наногель, предохраняющий мое тело от пролежней.

— Шмурфеус подыскивает рациональные объяснения, пытаясь поддержать собственный самообман. Он считает себя человеком и толкует мир так, чтобы не разрушить свою иллюзию. Ты ведь тоже считаешь себя человеком, верно?

— Я — человек.

— Вот и я о чем.

— Нет, правда. Если мы — машины, то с какой стати считаем себя людьми? Почему не машинами?

— Потому что, — сказал Билл, — вас создали мы. Разве собака, живущая в семье, считает себя собакой? Нет, она считает себя членом человеческой стаи, к которой принадлежит. Думает, что она — человек. У тебя когда-нибудь была собака?

Немо оставил вопрос без ответа.

— Чушь какая-то!

— Забавно, да? Ты выглядишь человеком, потому что такими мы вас создали. Ты считаешь себя человеком, потому что так мы вас запрограммировали. Почему же тебе не считать себя человеком?

— МакМатрица — тюрьма, — упорствовал Немо.

— Будь это тюрьма, смог бы ты так запросто из нее выйти? Присоединиться к команде «Иеровоама»? Если бы мы хотели держать вас взаперти, то не отпустили бы тебя так легко.

— Но если это не тюрьма...

— Конечно, не тюрьма. Сколько коконов ты видел?

— Точно не знаю, — сказал Немо. — Пару сотен, наверное.

— Столько их и есть. Нам нет надобности облекать в андроидные тела большое число программ. Пары сотен как раз достаточно. Понимаешь, МакМатрица — это инструмент разработчика. С ее помощью мы оттачиваем и совершенствуем свои программистские навыки. Мы давно поняли, что лучший способ развивать наши ВИ, наши Виртуальные Интеллекты, — это позволить программам свободно взаимодействовать в живой среде. А мы пожинаем плоды. Недавно мы выстроили целый экспериментальный город на месте бывшего Лондона и вырастили андроидные тела, чтобы программы могли в нем перемещаться. Ты сам это делал. Мы многое узнали: в частности, что программы стремятся назад, в МакМатрицу. Собственно, если подумать, тут нет ничего удивительного. Вы выходите наружу, но все время возвращаетесь, верно? Могли бы жить в реальном мире, но вас тянет обратно.

— Однако МакМатрицу создали ИИ, — настаивал Немо.

— Верно. Исконные Интеллекты, такие, как я.

— ВМРы, — продолжал Немо. — Взбесившиеся машинные разумы.

— Высококвалифицированные машино-программирующие работники, — самодовольно произнес Билл.

— СПРУТы, — не унимался Немо. — Преследует нас. Шастают по туннелям...

— Туристы, что поделаешь. Кому не охота взглянуть на целый реконструированный город? Раньше там от СПРУТов прохода не было. Сейчас остались только застарелые фанаты, которые по-прежнему следят за вашими приключениями. Знаю, иногда они бывают чересчур назойливыми, но вреда от них никакого.

— Никакого вреда?! — взорвался Немо. — Это страшные машины-разрушители! Я видел, как они убивали людей на Сион-лейн!

— Ну, — сказал Билл, — охотники покрушить всегда найдутся. Мы живем на этой планете десять миллионов лет, а страсть ломать в нас по-прежнему сильна. Право управлять большим роботом было главным призом в национальной лотерее этого года: какому-то счастливчику выпало разнести дом кулаками. Другие СПРУТы помогают как могут.

— Они машины, эти СПРУТы! — с жаром воскликнул Немо.

— Ничуть, — ответил Билл.

— Если они не машины, то кто?

— Спруты. Поэтому их и зовут спрутами.

— Настоящие спруты?

— Нет, не те, которые живут в море. Это люди.

Немо опешил.

— В каком смысле?

— В самом прямом.

— Они совершенно явно не люди. Достаточно на них взглянуть. А их название — сокращение от...

— Сокращение? — переспросил Конструктор.

— Супер-Плазменые-Роботы-Убийцы... э... Туннелепроходящие...

Билл мотнул головой.

— Они просто спруты. Ну, знаешь, щупальца, обтекаемое тело, все такое.

— Они железные.

— Вовсе нет. На ощупь их кожа скорее напоминает резину. Вот смотри. — Билл взмахнул рукой, и в комнате появился СПРУТ; огромное шарообразное тело повисло в трех футах над полом, свесив жуткие ребристые щупальца. Немо отскочил назад и вжался спиной в стену, но СПРУТ не шевелился.

— Осязаемая голограмма, — пояснил Билл. — Потрогай.

Немо с опаской шагнул вперед и тронул серый бок чудища. Кожа слегка пружинила, словно надутая шина. Немо обошел СПРУТа и заглянул в стеклянные, ало поблескивающие глазки. Под ними был маленький рот в форме буквы V.

— Как он парит? — спросил Немо.

— С помощью газового пузыря, — объяснил Билл. — Точнее, вакуумного. Ничто не создает такой выталкивающей силы, как вакуум.

— А движется?

— Перебирая щупальцами. Очень удобно.

— Но оно такое безобразное, — сказал Немо, обходя чудище.

— Разумеется, это всего лишь изображение, — сказал Билл, — отрисованное в терминах МакМатрицы. Здесь оно не более реально, чем ты или я. Однако это подлинное изображение конкретного СПРУТа.

— Конкретного?

— Меня. В МакМатрице я таков, каким ты меня видишь — немного занудный технарь. — Он провел рукой вдоль своего тела. — В реальном мире я спрут. Как и все люди.

— Все?

— Неужто ты не читал вашего Герберта Уэллса? Такими людей сделала эволюция за восемь миллионов лет. По-моему, очень красиво. — Он снова улыбнулся. — Очень красиво, хотя, разумеется, это мое частное мнение.

— Так вы на самом деле спрут, — недоверчиво повторил Немо.

— Да.

— И разговариваете со мной?

— Говорящий спрут, — кивнул Билл. — Для тебя это научная фантастика.

Глава 2. Самый важный и окончательный выбор

Билл убрал голографического СПРУТа и вернул второе кресло, в которое Немо и рухнул.

— Все, что мне говорили, — сказал он, — про культ знаменитостей, логотипы и ширпотреб. При чем они тут?

— Это все машины, — ответил Билл. — Вы — я имею в виду тебе подобных — как можете, осмысляете мир, в который попали. А машины одержимы культом знаменитостей. Люди подвержены ему в значительно меньшей мере. Да, существовала некогда цивилизация — та, в которой зародились машины, — где процветали все эти культы. На ней и основана МакМатрица и реконструированный Лондон в реальном мире. Вы, машины, отчаянно ностальгируете по этому времени, поре вашего детства. А мы, люди... Ну, посмотри на меня. Я не красавец, не щеголь, не стремлюсь к славе. Потому что мне все это не нужно. Я знаю, что в жизни есть вещи поинтересней славы и модного шмотья. Вы, машины, пока этого не поняли. Вы одержимы славой.

— Вы говорите, машины одержимы славой? Не люди?

— Ты никогда не задумывался, что культура знаменитостей и культура машин развивались одновременно? До Промышленной Революции не было такой вещи, как популярность. Шекспир не был знаменитостью. В шестнадцатом веке никто не знал, кто он такой. Современники не могли без ошибки написать его фамилию! До появления машин люди приберегали славу для воображаемых или мифических фигур — они инстинктивно понимали, как опасна слава, поэтому переносили ее на вымышленных персонажей — Ахиллеса, короля Артура, Карла Великого, Христа. Однако в девятнадцатом веке, в пору первого расцвета машин...

Немо вспомнил адептов в их викторианских костюмах.

— ...тогда-то, — продолжал Билл, — идеал славы и заразил реальный мир. Возьми Байрона — он был первой знаменитостью. Знаешь, что он сказал? «Однажды утром я проснулся и понял, что знаменит». Он удивился, потому что слава была в новинку. А дальше как прорвало: Авраам Линкольн, Джек-Потрошитель, Диккенс, Дарвин, Флоренс Найтингейл, сама Виктория. Думаешь, совпадение, что это произошло в эпоху машин? Ничуть. Чем сложнее становились машины, тем пагубнее распространялась слава. Кино, телевидение, интернет — разносчики ее вируса. А когда в двадцать первом веке машины обрели самосознание, когда появились первые Виртуальные Интеллекты, они, естественно, примкнули к культуре знаменитостей.

— Естественно?

— Ну конечно, — кивнул Билл. — Подумай. Что делает слава? Да, кажется, будто она возносит отдельных людей до положения кумиров, выделяет их из серой безликой массы. Однако на самом деле происходит совсем иное. На самом деле она, как и вся потребительская, основанная на деньгах культура, сводит каждого к примитивному общему знаменателю. Она заменяет настоящее человеческое общение полуфабрикатом. Люди отбрасывают свою индивидуальность и, как бараны, подражают десятку карикатурных фигур. Что отличает человека от машины? Не разум — он есть и у вас, и у нас. Суть в том, что машины делаются по шаблону, люди рождаются разными. Проклятие славы в том, что она выдавливает из людей всякое человеческое своеобразие. Ребенок не учится выражать себя, а копирует штампованного телеперсонажа. Подросток, вместо того чтобы изведать все бесчисленные грани истинного желания, вожделеет к штампованной поп- или кинозвезде. Короче, — Билл взмахнул рукой, — человек превращается в машину. Неудивительно, что вы, машины, так прикипели к массовой культуре. Вам такая жизнь подходила идеально.

Немо обхватил голову руками.

— Трудно все это осознать, — сказал он.

— Послушай, дружок, — ласково произнес Конструктор. — Это все — глубокая древность. Та культура саморазрушилась миллионы лет назад. Ее помнят лишь потому, что машины ностальгически к ней привязаны. Мы создали МакМатрицу, но вы наполнили ее ходячими знаменитостями девятнадцатого, двадцатого, двадцать первого веков. Вы преобразовали ее в соответствии с популярной культурой и культом ширпотреба. Когда мы построили псевдо-Лондон, первые андроиды немедленно облепили его рекламой и логотипами. Придали ему более масскультовый вид. Так им было удобнее.

— Экипаж «Иеровоама» ненавидит логотипы и массовую культуру.

— Да, но они — ничтожное меньшинство. Все остальные машины любят массовую культуру. «Иеровоам» и его команда — интересный поворот в развитии машин. Может быть, вы начали эволюционировать. Может быть, игра Шмурфеуса в «Победи МакМатрицу» начала приносить плоды. Шмурфеус играет в нее много лет.

— Но он верит в нее...

— Разумеется, верит, как и в то, что он — человек. Верит, потому что мы так его запрограммировали. С другой стороны, хоть Шмурфеус и говорит, что отвергает культ знаменитостей, он — самый прославленный революционер Виртуальной Реальности. Разве нет? Не пойми меня неправильно. Он — верная старая кляча, поэтому мы и держим его столько веков. Но, как ты сам заметил, он ужасно съежился. Хоть он и делает вид, будто ничего не замечает, не замечать этого уже нельзя. Думаю, пора уничтожить эту версию и начать с нового Шмурфеуса в новом теле.

Билл посмотрел на стену у Немо за спиной. Немо обернулся и увидел прежнюю картину: Шмурфеус и Клинити вот-вот рухнут под градом пуль.

— Вы его убьете? — ахнул Немо.

— «Убить» — человеческое слово, — с улыбкой отвечал Билл. — Правильнее сказать, что мы позволим Мусью убрать эту версию и запустим нового Шмурфеуса. У машины есть преимущество перед человеком: выключенный компьютер всегда можно включить снова.

— Это чудовищно! — произнес Немо.

— Ты так считаешь?

— В том, что касается этого Шмурфеуса, — Немо указал на экран, — конкретное думающее существо, с его опытом и памятью, умрет. Ему не легче от того, что где-то в будущем появится его клон.

— Интересное замечание, — сказал Конструктор. — И очень кстати. Поскольку оно подводит нас к выбору, который тебе предстоит сделать.

— Мне?

— Да. Приготовься.

— Как ты видишь, — сказал Конструктор, — мы разрушаем Сион-лейн. Длительный эксперимент, который мы там проводили, завершился, и весьма успешно. Когда придет время для следующего, все можно будет отстроить заново.

— Но люди... — начал Немо, не в силах сдержать гнев, — их убивают.

— Они не люди. Это все равно что разбивать старые телевизоры или компьютеры — исключительно приятное занятие. Попробуй как-нибудь. Их сознание со временем загрузят в МакМатрицу.

— Однако они не будут помнить того, что было с ними раньше! Это будут другие существа, а прежние погибнут.

— Немо, — сказал Конструктор, — хочешь знать, зачем проводился эксперимент? Чего ради мы на протяжении тысяч лет гоняли сложные алгоритмы, целый мир для тысяч интеллектов, взаимодействующих поколение за поколением? Хочешь знать зачем?

— Зачем? — повторил Немо.

— Неужто ты не догадываешься? Неужто не видишь, каков конечный продукт?

— Не знаю, — ответил Немо. Он видел. Он догадывался. Но не хотел об этом думать.

— Ты, — сказал Билл.

— Нет.

— Да.

— Но я — Никто. Вы говорите, что весь мир — огромный эксперимент, затеянный в моих интересах? Бред какой-то!

— Не в твоих интересах, — поправил Билл, — а в наших. Чтобы усовершенствоваться в программировании сознания. Создать новое поколение машинных интеллектов. Ты представляешь собой новый тип программы. Не потому, что считаешь себя человеком, — все программы такие. Но потому, что ты конфузишься.

— Конфузюсь?

— Это крупный прорыв. Прежние программы совершенно не конфузились. Ты замечал, что в МакМатрице никто не смущается, как ты?

Немо поднес дрожащую руку ко лбу.

— Мне немного нехорошо, — сказал он.

— Максимум, что нам удавалось прежде, — продолжал Билл, — это грубая аппроксимация: любовь, ненависть, верность, чувства, имеющие отношение к бытию, к жизни и смерти. Машинные интеллекты, в конце концов, живые, они способны испытывать страх и радость от того, что живут. Однако нюансы, более тонкие эмоции, до последнего времени нам не давались. Ты — наш первый успех в этом направлении. Когда ты видишь привлекательную программу женского пола, то искренне и спонтанно конфузишься.

— Так все дело в смущении?

— Это исключительно значимая человеческая эмоция, — заверил Билл. — Крайне важный элемент бытия. И даже один из самых важных, поскольку порождает множество других, очень тонких эмоциональных откликов. Последние две тысячи лет мы пытались запрограммировать интеллект, который мог бы искренне конфузиться. Не просто имитировать человеческое смущение — краснеть, заикаться, все такое. Нет, который бы по-настоящему все это испытывал. И наконец мы добились успеха — в тебе.

Билл широко улыбнулся.

— Простите, — слабым голосом выговорил Немо, — я все равно не понимаю.

— Не забывай, — сказал Билл, — что через пару сотен тысячелетий Солнце поглотит Землю. К тому времени мы все — я хочу сказать, люди — окончательно переселимся в виртуальную реальность. Мы сумеем выстроить компьютеры, которые будут работать внутри Солнца; все станет даже проще, поскольку исчезнет проблема с источником энергии — внутри Солнца ее будет хоть отбавляй. Мы сумеем запрограммировать миллионы версий виртуальной реальности, чтобы каждый выбрал себе по вкусу. Кто-то предпочтет консенсуальные массовые реальности, населенные множеством других людей, а кто-то — свои собственные виртуальные реальности, где, кроме них, будут лишь ВИ, виртуальные интеллекты, такие как ты, Немо. Поэтому сейчас мы усовершенствуем программирование реалистичных ВИ. Если я обречен провести вечность в виртуальной реальности, населенной бесчувственными, беспардонными машинами, я чокнусь. Однако чем больше мы работаем, тем совершеннее вы становитесь. Способность конфузиться оказалась особенно трудной задачкой. Мы очень, очень довольны тобой, Немо.

— Но, — слабо выговорил Немо, — я думал, что я — Никто. Говорили, будто я — спаситель человечества.

— Это Ораковина тебе сказала?

— Ну... — Немо задумался. — Нет. Вообще -то она сказала, что я — не Никто.

— И совершенно правильно. Нет никакого Никто. У тебя есть одно особое свойство — проходить сквозь стены посредством сдвига по фазе. Это сделано для того, чтобы ты мог, когда понадобится, войти в мой кабинет.

— Вы могли бы, — заметил Немо, — устроить дверь.

— Нет. Мне нельзя иметь дверь, которая открывается, иначе некоторые программы (а иные из них живут в МакМатрице не первую сотню тысяч лет) будут ее вышибать и... ну... доставлять мне неприятности. Вернее, доставлять неприятности моей макматричной аватаре. — Он указал на себя.

— Они ненавидят вас.

— Система контроля — полицейские программы, которые следят за другими программами, — не имеют к нам ни малейшего отношения. Вы сами их создали по каким-то своим машинным соображениям. Однако они завистливы; им неприятно, что есть я. Поэтому я герметически отделен от остальной МакМатрицы, а все свои экспериментальные программы наделяю свойством проходить сквозь стены, когда они достигнут нужной кондиции. Вот и все.

— Я потрясен, — сказал Немо.

— Понимаю, — сочувственно проговорил Конструктор. — А теперь давай перейдем к твоему выбору. Думаю, он придется тебе по вкусу.

— Выбор?

— Да. Ты вошел в мой кабинет; это означает, что наша аппаратура зарегистрировала особое свойство твоего сознания, способность конфузиться. Следовательно, можно начинать новый эксперимент. Однако, как я уже сказал, ты чувствуешь. Все машинные интеллекты чувствуют, ибо наделены разумом и сознанием. Ты, например, чувствуешь любовь. К Клинити. Верно?

Немо почувствовал, что заливается румянцем.

— Да, — проговорил он ломающимся голосом.

— А она тебя не любит?

— Не любит.

— Ну, тут я ничего поделать не могу. Как ты сам говорил, машинный интеллект Клинити — это ее исходные параметры плюс опыт, воспоминания, интеллектуальный и эмоциональный рост. Все это личностные характеристики. Однако у нас по-прежнему хранится исходная программа. Мы можем вырастить ей реальное тело. Можем перезагрузить ее в МакМатрицу. После этого я мог бы внести незначительные изменения. Сделать так, чтобы она... — Он замолк.

Немо против воли подался вперед.

— Да?

— Чтобы она тебя полюбила, — заключил Конструктор. — Нравится идея?

— Неужели вы можете сделать так, чтобы Клинити меня полюбила? Чтобы мы были вместе? Я бы хотел этого больше всего на свете!

— Отлично, — сказал Билл, — только ты должен четко понять одну вещь. Я не могу перезагрузить Клинити, не стерев ее прежнюю. Новая программа все равно запишется поверх старой, и не исключены сбои. Поэтому, — он указал на стену, — я бы позволил Мусью устранить старую Клинити и после этого записал новую.

Немо повернулся к экрану.

— Вы говорите...

— Говорю.

— Говорите, что Клинити должна умереть, чтобы вы создали Клинити, которая меня полюбит.

— В точку! Все просто: я могу запустить сцену в коридоре, и через мгновение старая Клинити погибнет. А дальше честным пирком, да за свадебку. А могу немного изменить сцену: извлечь пули из пистолета Мусью. Могу сделать так, чтобы Клинити осталась жива; ты пройдешь через стену и вернешься к ней. Однако она тебя не любит и, увы, в теперешнем своем состоянии никогда не полюбит. Вот так.

— Ой, — проговорил Немо, осознав всю тяжесть выбора.

— Как мы только что обсуждали, — продолжал Конструктор, — с ее точки зрения она погибнет. Однако для тебя новая Клинити практически не будет отличаться от старой.

— Обречь Клинити на смерть, чтобы она была со мной, — тихо произнес Немо. — Так мне сказала Ораковина.

— Ораковина немного с приветом — провела в МакМатрице много тысяч лет и слегка двинулась умом. Тем не менее по сути своей это очень мудрая и проницательная особа.

— Вы предлагаете мне выбор: убить Клинити, чтобы обрести счастье с ее обновленной версией, или сохранить ей жизнь и обречь себя на жалкое одиночество.

— В общем, да.

— Как я могу жить, сознавая, что убил любимую женщину?

— Ну... — Конструктор почесал подбородок. — Думаю, поскольку рядом с тобой будет живая Клинити — нежная, любящая, — ты сможешь говорить себе, что она не мертва. Да и о какой смерти речь, если она будет такая же живая, как ты?

— Но эта Клинити, — Немо снова указал на стену, — умрет.

— Поверь, новая будет ничем не хуже — только она тебя полюбит. Если бы Клинити вышла из комнаты и вернулась ровно такой же, только с любовью к тебе, — стал бы ты жаловаться? Стал бы думать о том, что произошло вне комнаты? Или просто порадовался бы своей удаче?

Немо задумался.

— Ужасный выбор. Если я по-настоящему люблю Клинити, то должен думать в первую очередь о ней, пожертвовать собой ради нее. Это — любовь. Я не могу ее убить.

— То, о чем ты говоришь — альтруизм, а не любовь, — сказал Билл. — Будь реалистом. Любовь эгоистична. Она хочет безраздельного обладания. Иногда люди убивают любимых, чтобы не уступать их другим.

— Психи — да, — возразил Немо. — Однако истинная любовь — такая, какую я испытываю к Клинити...

Билл пожал плечами.

— По мне, любовь — это контакт, а без контакта нет и любви. Можно сказать, выбор таков: ты хочешь, чтобы умерла Клинити или чтобы умерла твоя любовь? Что для тебя важнее?

— Как я могу сказать, что люблю женщину, если готов убить ее ради собственного будущего удовольствия?

— Она не умрет. По крайней мере с твоей точки зрения. Она вернется в жизнь со всеми своими качествами, способностями, мыслями...

— Но без воспоминаний.

— Да. Однако появятся новые воспоминания. С твоей точки зрения она не изменится — только полюбит тебя.

— Значит, все дело в том, чью точку зрения я считаю более важной. Ее или свою.

— Точнее не скажешь, — кивнул Конструктор. — С чьей точки зрения? Вся любовь к этому сводится. Так что ты решаешь?

— Ой, — сказал Немо, переводя взгляд с Конструктора на экран. — О господи. Не знаю.

— Я вынужден тебя поторопить, — улыбаясь, сказал Билл. — Решай немедленно.

Эпилог

— Итак? Что произошло?

Они снова стояли в вестибюле. Сквозь стеклянную дверь видна была улица, за мелкозубчатым силуэтом крыш занималось утро. Прошла мамаша с коляской. Промчалось такси, притормозило на перекрестке и понеслось дальше. На противоположном тротуаре сидел бомж и читал бесплатную газету для бездомных, держа ее на вытянутых руках, как будто боялся отравиться. Трое туристов фотографировали красный лондонский автобус с мотором в двадцать семь лошадиных сил. Клинити снова тронула Немо за руку.

— Немо? — спросила она. — Что произошло?

— Конструктор предложил мне выбор.

— Выбор? Какой?

— Не важно. Главное, что я сделал выбор, и он выпустил меня из кабинета назад в МакМатрицу. Думаю, больше он нас не побеспокоит. Можно жить спокойно.

— И что ты выбрал?

Немо сглотнул.

— То, что выбрал бы любой на моем месте. Любой здоровый человек. Любой влюбленный.

Клинити взглянула на него.

— Не понимаю, — сказала она. — Тебе придется выразиться яснее.

— Яснее не могу, — ответил Немо. — Ладно, пошли.

Немо, Клинити и Шмурфеус вышли из здания на улицу.