Маурицхейс Гаага

Рембрандт Харменс ван Рейн

Данный портрет неизвестного относится к числу многочисленных этюдов, в которых Рембрандт стремился передать необычный ракурс модели, интересное лицо, мимику и взгляд. Мужчина средних лет смотрит вдаль, уйдя в свои тревожные думы и в то же время словно обернувшись на чей-то зов. Одна половина его лица залита светом, другая находится в тени: художник любил, особенно в ранние годы, использовать в портретах прием контрастного освещения. Богатая игра светотени еще более наполняет жизнью красочную поверхность, образованную открытыми и словно вибрирующими мазками, что вместе с точно переданными индивидуальными особенностями модели создает впечатление естественности и реалистичности образа.

Данная картина явилась первой заказной работой, исполненной Рембрандтом после переезда из родного Лейдена в Амстердам. Художник изобразил членов городской гильдии хирургов и возглавлявшего ее знаменитого врача, дающего коллегам урок анатомии.

Клас Питерсзон, сменивший имя и фамилию на Николас Тульп, так как его отец занимался торговлей тюльпанами (по-голландски — «tulp»), был выдающейся личностью: он исполнял обязанности члена городского совета, избирался бургомистром, но прославился, прежде всего, благодаря своему основному занятию — врачебному делу. Раз в год во многих европейских городах устраивали публичную аутопсию (вскрытие) тела казненного преступника. В тот раз, когда Рембрандт запечатлел доктора Тульпа за демонстрацией физического строения человека, труп принадлежал Арису Киндту (настоящее имя — Адриан Адриансзон), повешенному за то, что избил и ограбил человека, а также тяжело ранил тюремного охранника. Обычно вскрытие начинали с брюшной полости, но Тульп почему-то сперва вскрыл руку. В отличие от исполненной художником почти четверть века спустя работы «Урок анатомии доктора Деймана» (1656, Амстердамский музей) на данном полотне основное эмоциональное напряжение создается не пугающими анатомическими подробностями, а контрастом между мертвым телом и живыми людьми.

Члены гильдии показаны не фризообразно, что было типичным для подобных портретов, где заказчики ради того, чтобы каждый был виден наилучшим образом, располагались в ряд: хирурги образуют живописную группу. Одни из них внимательно слушают объяснение доктора, другие устремили взгляд на связку мышц, которую он подхватил пинцетом, третьи взирают на зрителя: Рембрандт внес такой «диссонанс» в картину, чтобы установить контакт между смотрящими на нее и изображенными. Несмотря на сдержанную цветовую гамму, темные, приглушенные тона и присутствие трупа, работа оставляет ощущение живого и динамичного действа благодаря разнообразию поз, жестов и эмоций собравшихся в анатомическом театре врачей.

Сюжет этой картины восходит к ветхозаветной Книге пророка Даниила в греческом переводе, в которой рассказывается, как во время купания благочестивую замужнюю даму увидели двое иудейских старейшин и, грозясь обвинить в прелюбодеянии, тщетно старались добиться ее любви. Художники часто обращались к данному мотиву, чтобы передать очарование обнаженной женщины, но у Рембрандта был свой взгляд на физическую привлекательность. «Для Рембрандта тело священно, — отмечал бельгийский писатель Эмиль Верхарн. — Он никогда не приукрашивает его… тело — это материал, из которого создано человечество, печальное и прекрасное, жалкое и великолепное, нежное и сильное. Даже самые некрасивые тела он любит так же, как любит жизнь, и возвышает их всем, что во власти его искусства».

Изображенная живописцем Сусанна далека от канонов классической красоты, взгляд ее робок, к тому же она испугана шорохом листвы, в которой прячутся похотливые старейшины, еще не видимые героиней. Но, несмотря ни на что, сжавшаяся от страха молодая купальщица прекрасна, с такой любовью Рембрандт выписал ее цветущее тело, озарил его золотистым светом и окутал сиянием тончайших полутонов. Затаившаяся опасность отступает перед той обезоруживающей красотой, что сумел увидеть в обычной женщине великий мастер.

В одной из своих ранних работ Рембрандт обратился к древнегреческому мифу об Андромеде — прекрасной девушке, дочери царя, прикованной к скале и предназначенной в жертву чудовищу, но спасенной Персеем. Как это часто бывало у Рембрандта, его героиня не отличается красотой, и тем убедительнее ее образ: художник не иллюстрировал миф, а словно создавал его заново. Несчастная тревожно вглядывается вдаль, туда, откуда вот-вот придет опасность, и ее внутреннему состоянию вторит предгрозовой пейзаж. На фоне сгущающейся тьмы выделяется белое, мраморное девичье тело с полупрозрачной кожей. Мастер, изобразив одну Андромеду, противопоставил человека стихии, дав понять, насколько для него привлекательнее слабое, но одухотворенное существо.

На представленной картине, созданной Рембрандтом, скорее всего, совместно с кем-то из его учеников, изображен момент из жизни первого израильского царя Саула. Ослушавшись Бога и став неугодным Ему, правитель начал впадать в уныние, тогда по совету слуг он повелел найти человека, который услаждал бы его игрой на гуслях. Так при дворе появился юный Давид, ставший царским оруженосцем. «И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него» (Первая книга Царств, 16:23).

Герой задумчиво и отрешенно перебирает искусными пальцами струны небольшой арфы (с ней обычно изображают Давида в западноевропейском искусстве). Пышным восточным одеждам царя, одним из тех, в которые любил облачать персонажей своих работ Рембрандт, имевший целую коллекцию экзотических нарядов, противопоставлено сдержанное одеяние молодого человека. Растроганный звуками музыки и утирающий слезы, Саул сидит на возвышении, в то время как Давид скромно примостился внизу. Согласно библейскому тексту, он по указанию Бога уже помазан пророком Самуилом на царство, причем втайне от Саула, и, еще никак не выдавая своей богоизбранности, имеет над Саулом власть при помощи своего искусства. Рембрандт был мастером передавать психологические состояния персонажей, погружая тех в атмосферу волшебства. Фигуры выступают из теплой, словно горящей изнутри полутьмы фона, и краски, которыми они написаны, сияют, подобно драгоценным камням. Картину можно рассматривать как аллегорию искусства, покоряющего души.

Испытывавший искренний интерес к жизни, Рембрандт был любопытен к различным ее проявлениям, в том числе и экзотическим. Он коллекционировал разные диковинные для европейцев вещи, например восточные одеяния, наряжал в них персонажей своих картин или собирал индийские миниатюры, делая с них копии.

До XVII века среди образов европейского искусства выходцы с африканского континента встречались редко, только если в сцене Поклонения волхвов, где таковым представляли одного из царей, пришедших к Младенцу Христу, или в картинах с изображением святого Маврикия. Да и в искусстве Нового времени, если возникают темнокожие персонажи, то в общих композициях, среди других фигур. Рембрандт же, явно написавший мавров с натуры, представил на полотне только их, отметив все характерные особенности лиц. Он наделил запечатленных людей разными характерами: один, стоя прямо и демонстрируя своим видом горделивость и решительность, смотрит вдаль и с горящим взглядом говорит о чем-то, второй, задумчиво положив голову на плечо товарищу, ушел в свои мысли. Картина, сохраняющая черты наброска, являет всю глубину психологизма, на которую был способен Рембрандт.

Рембрандт выполнил несколько работ по заказу сицилийского аристократа и коллекционера живописных произведений Антонио Руффо: в 1653 создал полотно «Аристотель перед бюстом Гомера», находящееся в музее Метрополитен в Нью-Йорке, а десятью годами позже — картины «Александр Македонский» (утрачена) и «Гомер». Бюст великого поэта древности хранился в доме художника и фигурировал в описи вещей, изъятых у него за долги. Но если в ранней работе мастера философ созерцает скульптурный портрет Гомера, то в этой он дал волю своему воображению и изобразил сказителя таким, каким его себе представлял.

Слепой поэт диктует рождающиеся у него стихи, на его сосредоточенном и вдохновенном лице — отблеск внутреннего творческого огня, создающего впечатление, что именно от него возникают те вспышки света, которые ложатся на чело и плащ Гомера. Зрелая живописная манера Рембрандта проявилась здесь в открытых и точных мазках, моделирующих форму. В освещенных местах красочный слой утолщается, а кисть оставляет прихотливые по форме следы, вплоть до небольших сияющих вихрей. Даже тень выглядит у художника живой и дышащей, в ней множество тональных переходов. Мастер создал этот фантазийный портрет, используя сдержанную цветовую палитру, о чем забываешь, глядя на него, настолько динамична фактура и разнообразна живопись картины.

Умение понимать человеческую суть Рембрандт проявлял еще в молодые годы, со временем эта способность привела его к высочайшему реализму в искусстве, что можно видеть на примере данного портрета. Тучный, одышливый мужчина тяжело сидит в кресле, устало опершись на подлокотники, погрузившись в свои думы и смотря перед собой невидящим взглядом. Он почти безучастен не только к происходящему вокруг, но и к собственному внешнему виду: вероятно, портретируемому жарко, поэтому его шляпа съехала набок, жакет расстегнут, болтаются развязанные шнурки воротника. Полные дряблые щеки изображенного покрыты сероватой щетиной, глаза слезятся, левой рукой он вцепился в подлокотник кресла, словно держится за него из последних сил. Может быть, кто-то из родственников попросил запечатлеть своего близкого, и тот, не слишком радуясь возможности позировать, все-таки терпеливо выносит сеанс, а Рембрандт в это время схватывает и обескураживающе точно переносит на холст состояние человека в конкретный и неповторимый момент жизни. Художник более тщательно работал над лицом, а руки едва прописал, но его мастерство в поздний период творчества было столь фантастическим, что он добился в их изображении не меньшей живости и даже натуралистичности.

Данная картина — последний из более чем восьмидесяти автопортретов Рембрандта, созданных им на протяжении нескольких десятков лет, от первых, изображающих юношу с пытливым взором, до написанных в старости, представляющих мудрого и красивого пожилого человека, напоминающего библейских старцев. Несмотря на то что художнику пришлось пережить немало жизненных испытаний — потерял любимую жену Саскию, умершую молодой, а в 1656 был объявлен банкротом, — он не только не сломался, но по-прежнему плодотворно работал, его живописное мастерство и способность проникать в тайны человеческой души все более углублялись. В поздние годы Рембрандт исполнил множество заказных портретов, однако писал и собственные.

Шестидесятитрехлетний художник на этом полотне не выглядит усталым: он полон творческих сил, взгляд выражает интерес к миру, проницательность и теплоту все понимающего и принимающего человека. Мягкое лицо окутано бархатными тенями, а пушистые седые волосы и берет из переливающейся ткани разнообразят игру световоздушной среды. В данной работе во всей полноте проявилась характеризующаяся широким, открытым и свободным мазком зрелая манера мастера. Он лепил краской, в наиболее освещенных местах накладывая ее в несколько слоев.

Многочисленные и хорошо продававшиеся автопортреты Рембрандта, созданные с абсолютным осознанием собственного места в искусстве, приоткрывают внутренний мир большого художника.

Небольшой этюд женской головы приписывается одному из последователей Рембрандта, коих у художника было немало. Сам мастер еще в ранний период своего творчества обнаружил особый интерес к изображению пожилых людей, создав впоследствии целую галерею подобных образов, среди которых многочисленные портреты матери. Ее напоминает и запечатленная неизвестным творцом женщина на данной картине. Деликатная, сдержанная цветовая гамма позволяет сосредоточить внимание на лице. Спокойное и мудрое, оно озарено небесным светом, а весь облик несет в себе красоту, которую Рембрандт видел в таком возрасте, как старость. Мягкая манера живописи, напоенная солнцем красочная поверхность показывают, насколько хорошо последователь художника усвоил его уроки.