Прошло восемь лет с момента выхода «кислородовского» издания романа и почти 15 лет с момента его завершения. Но интерес к книге, как это ни странно для нашего времени, не угас.
Дорогие читатели (к которым именно так я обращался в предисловии) по-прежнему мне пишут, спрашивают, где можно купить ставшую раритетом книгу. Отдельные читатели – можно и так сказать, ведь всё же это «не мешки писем и телеграмм». Многие из них как-то связаны с Тамбовом, немало пишут из двух наших столиц (где книжка покупалась даже в супермаркетах!), но доводилось получать отзывы и из самых укромных окраин – наших, а также из «европейской культурной периферии», Израиля, США… Но дело не в самих отзывах (за которые я, конечно, читателям очень признателен), главное – практически все они признаются, что роман не стал для них очередной проходной книжкой – «прочитал и забыл», что «эта книга из ряда вон» (если несколько перефразировать сленг некоторых отзывов), многие даже в длинных и дальних поездках возили красочный кислородовский фолиант с собой!..
Немало копий в своё время было сломано и на страницах журналов и сайтов. Но здесь картина совсем иная, в которой, вероятно, и отразился отрыв нашего профессионального сообщества «от народа», от читателя. На мой авторский взгляд, главное в книге, как с точки зрения эстетической, так и идейной (если уж их разделять), мало кто понял даже из тех, кто пытался хвалить, а уж штуки три ругательных рецензий были такие, что уши завянут – подстать самому произведению!
Отчасти в этом понимании виноват я сам. Как и для первого романа «Echo», снабжённого длинным рядом сомнительного происхождения эпиграфов (вроде надписей в общественных местах), мне взбрело в голову «для более массового понимания» уснастить несколькими эпиграфами и «Мaxximum Еxxtremum». Понятно (и даже некоторым критикам!), что и в том и в другом случае это был момент чисто игровой, провокативный. Показать, «из какого сора растут стихи» и т. д. Для «Echo» это оказалось более очевидным, явная ирония и нелепость лучше считывались. А вот анализаторы романа «МЕ» явно сочли, что его автор и впрямь не чужд послушать на досуге «Би-2» или помедитировать, «для более сериозного занятия», над жёлтыми страницами (то есть, простите, обложками) Р. Хэлла и тому подобного! Любят эти ребята везде и всегда Проводить Параллели, Искать Истоки и Первоисточники, да и вообще Превозносить (Переводить, Издавать, Обсуждать!) всю эту иностранную дрянь!
Чего я уж непримиримо чужд – так это вопиющей этой литературщины. Книжки мне попались под руку у одного знакомого в Москве, песню про «героиню на героине» где-то краем уха услышал. После рецензий всё же пришлось прочесть по одной книжонке Уэльша, Буковски, Миллера – и если выразиться мягко, я совсем не в восторге. Эпиграфы эти у меня – как новомодное удобрение для домашних цветочков: смолол блендером банановую кожуру и вывалил сверху… Вроде и «трэш» -кожуру не выбросил, и интернет-советам потрафил, но что за баклан в это серьёзно поверит?! Корни уходят в почву, в подпочву даже, а это для нас – русская классика и, как ни крути, православие.
Роман о любви, о жизни, «радикальный экстрим» – тут, вероятно, самый банальный читательский отзыв по сути своей верен. Но о КАКОЙ любви, о КАКОЙ жизни? «Я не готов сочувствовать интеллектуалу, живущему в таких условиях» – характерный отзыв профи, из него ВСЁ стопроцентно ясно. И это ещё человек понял, что герой в книге в тисках обстоятельств, пытается вырваться, что «грязная посуда» и «таз с уриной» для него – не безмозгло-молодёжный панковский принцип протеста, а просто попробовали бы вы сами пожить полгодика в сарайной берлаге без водопровода…
Сегодня мне и самому многое из описанного в «Еxxtremum’e» кажется диким, режет слух невероятное обилие инвективы и т. д., но мне как раз вспомнился один из первоначальных вариантов названия – «Exxplicit» и соответствующая ему писательская установка: описать или реконструировать всё полностью, с невероятной тотальностью, с невероятными же подробностью, правдивостью и откровенностью, несмотря на то, что обычно такие вещи остаются «за кадром», за границами литературного творчества. Из песни слова не выкинешь, и нынче менять текст так же бессмысленно, как предупреждать, что «Все имена и события вымышлены, и все их совпадения с реальными случайны».
Пару месяцев назад я поставил финальную точку в завершающей автобиографическую трилогию романе «Снюсть, Анютинка и алкосвятые» (2008—2019). Линия «Echo» и «МЕ» здесь продолжается, те же герои живут и действуют-безобразничают ничуть не менее радикально (хотя в реальности некоторых уже и нет в живых), но угол зрения совсем иной… Может быть, не напрасно текст этот писался так долго, подстать знаменитым «долгостроям» русской словесности – «Мастеру и Маргарите» и гончаровскому «Обломову». Эпоха ушла, герои и сюжеты остались – «историю надо завершить», – но в душе должны быть перемены, должно быть развитие. В душе писателя, и в душе читателя, я надеюсь, тоже.
В одном из неснятых фильмов
Федерико Феллини
Лежат снега Килиманджаро
Герой на героине
Героиня на героине
Рано думать о смерти
Я хочу найти письмо в пустом конверте.
Хуматонами… движут их желания и страх, что что-то
помешает исполнению этих желаний. Они руководствуются
внешними целями, которые сконцентрированы вокруг «я» и
сформировались под постоянным давлением механизма страха и
желаний (поиск любви, пищи, денег, славы и в первую очередь
социального признания). Хуматоны действуют механически,
маниакально, эмоциональное отчаяние доводит их до состояния
сдержанного, но постоянного бешенства. У воинов матрицы, наоборот,
нет желаний, о которых можно было бы говорить. Они видят матрицу
насквозь и понимают, что в ней нет абсолютно ничего, чего они могли
бы пожелать… Воины ведут себя так, словно в их поступках есть
смысл, словно поступки к чему-то ведут, но на самом деле, поскольку
они знают, что их выслеживает смерть и ничто в этом мире
не защитит их от неё, они не могут относиться к этому легкомысленно.
Они действуют исключительно ради самого действия…
Парадоксально, однако, то, что убеждённость в том, что через
мгновение всё это исчезнет, не мешает им с благодарностью
любоваться этим миром, ибо они знают, что вся эта прекрасная
иллюзия (до тех пор, пока они к ней безразличны) —
средство для достижения свободы.
В это трудно поверить,
но надо признаться…
Это была хорошая установка. Очень непросто написать сто девяносто страниц про медленное убийство своей лучшей подруги, которое ты совершил собственноручно, и так же трудно представить, откуда берётся желание написать подобную книгу, но Тереза знала, что такова была
воля ведьмы из шкафа. И такова была воля ведьмы из шкафа. Возможно, колдунья была заклинателем змей, окрыленным надеждой получить сыворотку из яда Терезы. Возможно, ведьма была учителем, пытавшимся исцелить Терезу от страха смерти. Кто знает? И всё же, вне всяких сомнений, это – великая книга.