Майк Науменко. Бегство из зоопарка

Электричество: танцы на грани весны

После киевского инцидента пауза в выступлениях «Зоопарка» затянулась на целый год. Незадолго до этого Науменко отыграл небольшой концерт с басистом Славой Задерием и барабанщиком Мишей Нефедовым из «Алисы». Но этот альянс оказался одноразовым, и группа-мутант сразу исчезла с горизонта. Лишь осенью 1985 года на сцену ленинградского рок-клуба вышел кардинально модернизированный «Зоопарк». Теперь на бас-гитаре играл Сергей Тессюль, а за барабанами появился Валерий Кирилов, ранее игравший в «Джунглях», ансамблях «Ленконцерта» и записавший несколько треков с группой «Кино».

Новый состав был собран Майком в последний момент — весной 1986 года, за несколько дней до совместного выступления с «Аквариумом» и «Кино». Решение о новой ритм-секции принималось лидером «Зоопарка» вместе с гитаристом Сашей Храбуновым, на котором лежала ответственность за шлифовку материала.

«Майк решил взять Сергея Тессюля, на точке у которого я сидел тогда со своей командой под странным названием «Дукштас», — вспоминает Валера Кирилов. — Репетировали мы на Боровой — в пустой комнате, где шел ремонт. Барабанов там не было, и я отбивал темп линейкой по подоконнику, записывая в тетрадку формы песен, обозначая стоп-таймы и брейки. Вся программа была сделана нами за четыре с половиной часа, причем последние песни отрабатывались уже утром, прямо в день концерта».

Вечером, после выступления в рок-клубе, лидер «Зоопарка» вышел на улицу Рубинштейна абсолютно счастливым человеком. Несмотря на несыгранность, условные аранжировки и сырой звук, у Майка вновь появилась собственная рок-группа. Теперь он мог исполнять свои песни в электрических версиях, и это было крайне важно. Пребывая в приподнятом настроении, он даже похвастался Гоше Шапошникову: «Не помню, писал ли я тебе о том, что у нас новая ритм-секция, которая — ничего себе».

Для Науменко это было время иллюзий, безудержного оптимизма и надежд. После андроповско-черненковского прессинга он наконец-то увидел свет в конце тоннеля. Майку казалось, что сейчас он запишет несколько новых альбомов, и тут же начнутся регулярные концерты — по крайней мере, в Ленинграде и Москве.

Обстановка внутри его команды этому способствовала. Никаких правил и «табелей о рангах» у «Зоопарка» не существовало. Тогда это была скорее не рок-группа, а целая банда, в которую, кроме музыкантов, также входили Панкер, Саша Старцев, Боря Мазин, Иша Петровский и еще несколько приятелей Майка.

«Первый человек, который занимался нашими концертами, был Панкер, — рассказывал мне Сергей Тессюль. — О нем как о директоре у меня остались самые добрые воспоминания. Осенью 1985 года в Ленинград приехала из Америки Валерина кузина по имени Шелли, и мы отмечали Новый год дома у Кирилова. Это было что-то очень семейное и замечательное — музыканты «Зоопарка», Панкер и Шелли».

Весной 1986 года неожиданно активизировался Александр Донских, который ушел из «Землян» и возобновил сотрудничество с Майком. Наслушавшись альбомов Дилана, он предложил лидеру «Зоопарка» смелый эксперимент — ввести в состав группы профессиональных бэк-вокалисток.

«Нам надо было готовиться к IV рок-фестивалю, и я пригласил посотрудничать своих подружек, которые пели в гостинице «Прибалтийская» и в знаменитом кавказском ресторане на Невском, — сообщил мне Александр Донских. — К этому времени у «Зоопарка» уже была готова новая версия песни «Мария», где я делал наложение хоров. Поэтому мне очень хотелось на концертах исполнить «Да святится имя Твое» — тоже с хором, плюс — рок-н-ролльные подпевочки. Эта идея была одобрена Майком, и я стал заниматься с вокальной группой. Отдельно мы репетировали с инструменталистами и только потом провели пару «прогонов» на точке у Сергея Тессюля, на улице Марата. Все было очень зрелищно — девочки оказались яркими, ну и я тоже очень старался».

«Как главный бабник в группе, я просто сгорал от нетерпения, — признавался Валера Кирилов. — Когда на репетицию пришли Галя Скигина с Наташей Шишкиной и запели, я затащился так, что слова сказать не мог. После первой же сыгранной вещи мне так все понравилось, что оставалось только вздыхать и хлопать глазами. Профессионалы: все пели четко, слаженно, чуть подсвинговывая — и ни одной левой ноты. Я был просто в восторге».

Однако не все музыканты «Зоопарка» выглядели в тот момент счастливыми. Спустя много лет Саша Храбунов, воспитанный на «тяжелом роке», поведал мне в порыве откровенности:

«Мое отношение к этим переменам было крайне отрицательным... Такая стилистика, когда поют бэк-вокалистки, оказалась мне не очень близка. Ну и технологии, по которым все это делалось... Нам было сказано, что приходить на репетиции вокальная группа не будет, а все песни они выучат сами. И я был очень удивлен».

Выступление «Зоопарка» на IV ленинградском рок-фестивале состоялось в последний день весны 1986 года. Майк продемонстрировал не только новый состав, но и новую программу, исполненную с ярко выраженной «бродвейской» подачей: «Салоны», «Свет», «Новый пудель», «Ах, любовь», «Иллюзии», «Несоответствия» и «Я продолжаю забывать».

Из старого репертуара исполнялись «Женщина» и боевик «Буги-вуги каждый день», с которого «Зоопарк» и начал свое шоу. Очевидно, Майк решил пойти ва-банк, поскольку перед фанатами «Пригородного блюза» в тот вечер играла практически незнакомая группа. Но из них била такая энергия, что настороженный зал быстро «сломался», устроив шальные танцы прямо в креслах. А на сцене творился мюзик-холл, поскольку вокальное трио Александра Петровича Донских не только вдохновенно пело, но и синхронно танцевало. И такое искрометное зрелище на местных рок-фестивалях происходило впервые...

Несмотря на то, что Науменко иногда путал слова, по итогам мероприятия группа «Зоопарк» получила диплом лауреата, а песня «Иллюзии» вошла в фестивальный «Топ-3» — вместе с композициями «Аквариума» («Любовь — это все, что мы есть») и «Кино» («Перемен»).

«Выступление «Зоопарка» я считаю самым ярким событием ленинградского фестиваля, — писал рок-критик Александр Калужский в машинописном журнале «Свердловское рок-обозрение». — Все было хорошо: и звук, и взаимодействие музыкантов, и стилистическая выдержанность, и, наконец, эмоциональная манера исполнения Майка... Когда Науменко начал программу бодрым буги и ему ответили сочные аккорды бэк-вокала, я с какой-то мальчишеской радостью подумал: «Прекрасно, что существуют на свете такие вещи, как суббота, улыбки и солнечное утро». Как нам не хватает хорошей и умной развлекательной музыки! Слышал, что подобные песни называют коммерческими. Я уверен, что это не так».

Любопытно, что часть рок-клубовских музыкантов отнеслась к этому триумфу (запечатленному впоследствии «Отделением ВЫХОД» на альбоме «Дубль Вэ»), довольно настороженно. «Старая гвардия» предпочитала традиционный ритм-энд-блюзовый подход и подобные «вольности» были приняты ею в штыки. В частности, Слава Задерий из «Алисы» высказался так: «Майк странно выступил, нетипично для себя. Для него это достаточно смелый шаг... вбок». Бывший барабанщик «Зоопарка» Андрей Данилов позднее также заявил, что «прослушал этот концерт не без труда: плосковато там все было немножко...»

Мнения по новой программе «Зоопарка» разошлись, но равнодушных точно не было. И это — исторический факт.

«Майк делился со мной планами относительно вокального трио, — говорил позднее Иша Петровский. — Я не то, чтобы его отговаривал, но очень скептически отнесся к этой затее. На что Майк мне ответил: «Иша, мне кажется, что попробовать стоит. Я думаю, что это будет — экспириенс». И когда «Зоопарк» сыграл эту программу, я понял, что был дико неправ. Однако нашлись люди, которые Майку этого так и не простили».

16 июня в Доме Культуры «Невский» состоялся концерт лауреатов, на котором «Зоопарк» вместе с бэк-вокалистками сыграли «Отель под названием “Брак”», «Я знал» и «Марию». Спустя некоторое время группа съездила в Таллин — правда, в усеченном составе. Выступали с ностальгической программой старых хитов («Дрянь», «Пригородный блюз», «Гопники», Blues de Moscou), и, надо сказать, получилось жарко и эффектно. Вот что писал впоследствии один из свидетелей эстонской вакханалии: «Первый раз я попал на концерт «Зоопарка» в Таллине. На сцену вышли четыре чувака в кожаных куртках и темных очках и дали такой рок-н-ролл, что я смотрел, слушал и не верил своим глазам, ушам и мозгу, что такое может вообще быть в Советском Союзе. Это был чистый западный рок-н-ролл — только на русском. Это был пипец!»

Теперь, по рекомендации Михаила «Фана» Васильева, функции директора в группе начал исполнять его старинный приятель Сева Грач. До этого он работал экскурсоводом, но ярко проявил себя, реализуя в недрах рок-тусовки дефицитные контрамарки на концерты.

«Я уволился из Эрмитажа и уехал на полгода в археологическую экспедицию в Молдавию, — вспоминал Грач. — Вернулся в конце ноября 86-го года и с канистрой самодельного вина поехал на работу к Майку — общаться. Мы поговорили, и я приступил к организации концертов».

Итак, первое, что сделал отчаянный Сева Грач — это разом покончил со сторожевыми обязанностями Науменко и положил трудовые книжки всех музыкантов в один из концертных кооперативов. Фактически это означало, что теперь Майк может зарабатывать себе на жизнь любимым делом, выступая с концертами «в городах и весях». В неописуемом восторге он позвонил школьному приятелю Саше Самородницкому, радостно сообщив, что с мутным трудовым прошлым у него наконец-то покончено. Раз и навсегда. И, мол, теперь он — рок-музыкант.

«Для Науменко все это было мощно, ново, интересно и производило сильное впечатление, — рассказывал мне Самородницкий. — У него было ощущение прорыва. Я не помню точных дат, но тогда Майк выдал мне буквально следующее: «Александр, поздравь меня, я стал профессиональным музыкантом!» Ему это действительно было очень важно».

Далее, в феврале 1987 года, в здании Ленинградского дворца молодежи стартовала серия концертных программ «Диалог», где на одной сцене сошлись московская «Бригада С» и новая ленинградская сенсация — группа «Телевизор» Михаила Борзыкина, дерзко исполнившая незалитованный хит «Выйти из-под контроля». По степени смелости и социальной критики это было на порядок круче, чем «Гопники», но никто из аксакалов тогда не почувствовал «ветров перемен». А зря...

Так случилось, что через несколько дней в рамках «Диалога» у Майка состоялось выступление со «Звуками Му», причем «Зоопарк» был заявлен как хедлайнер мероприятия. Параллельно этот концерт внимательнейшим образом отсматривала так называемая «тарификационная комиссия», которая решала дальнейшую коммерческую судьбу группы. Возможно, именно поэтому выступление у Науменко получилось неудачным.

Команда Пети Мамонова выступала первой, и для support band это было слишком мощно.

«Город на Неве, где московский рок традиционно недолюбливали, реагировал на «Звуки Му» поначалу осторожно, — вспоминал позднее Сергей Гурьев. — Но ситуацию сломали беспроигрышно-беспросветный «Бойлер» и «текстовой» мамоновский хит «Цветы на огороде». Зал был обескуражен, но вышедший следом Майк выступил достаточно формально и вяло».

История неудавшегося противостояния «Зоопарка» и «Звуков Му» вскоре повторилась во время совместного концерта «Аквариума» и нескольких групп свердловского рок-клуба. Пылающий здоровой уральской энергией «Наутилус Помпилиус» буквально порвал зал ЛДМ — особенно на фоне вальяжного выступления команды Гребенщикова.

В итоге, с одной стороны, консервативный журнал «Рокси» забывает своих фаворитов и впервые пишет не про Майка, Гребенщикова и Цоя, а публикует крупные материалы о периферийном роке. С другой стороны, великий Андрей Тропилло, с 1984 года не находивший времени на запись «Зоопарка», также остается в стороне, всерьез увлекшись архангельским «Облачным краем» и вчерашними школьниками из группы «Ноль».

Такой вот в конце 1986 — начале 1987 года имел место в Питере пресловутый «дух времени». И, наверное, было бы неправильно сказать, что Майк ничего не понимал. Насколько ему позволяла внутренняя философия, он худо-бедно пытался использовать новые возможности. К примеру, на базе знаменитой дискотеки «Невские звезды» он с помощью Александра Петровича Донских снялся в нескольких видеоклипах «Зоопарка» (впоследствии утерянных), а также сыграл самого себя в дипломном фильме режиссера Рашида Нугманова «Йя-Хха».

Постепенно Науменко понял, что уже наигрался в «мюзик-холл», и его группа снова стала выступать в усеченном составе. Затем, довольно неожиданно, Сашу Донских сменил Андрей «Мурзик» Муратов, и эта ротация послужила началом больших перемен.

«У нас появился штатный клавишник, с которым мы вместе учились в консерваторской школе, — рассказывал Валера Кирилов. — Получилось все случайно: в Доме Радио на записи песни «Иллюзии» Петрович долго мучился с наложением клавиш. Потом психанул и со студии сбежал. А рядом ошивался Мурзик — он взял и наложил все как надо, причем — со второго дубля. И на рок-фестивале в Шушарах мы уже выступали вместе».

Это крупное и в меру пьяное мероприятие, организованное Андреем Тропилло, запомнилось заменой еще одного музыканта. Дело в том, что Майка внезапно начал раздражать его бас-гитарист, который, как ему казалось, выглядел на сцене статичным и при этом «слишком академично» играл. К тому же до лидера «Зоопарка» стали доходить слухи о скором освобождении из ссылки его старого друга — басиста «золотого состава» Ильи Куликова. И Науменко надо было принимать волевое решение, причем делать это по возможности оперативно.

«Майк был воспитанным человеком, но при этом достаточно жестким, — вспоминает Тессюль. — Перед одним из концертов он мне говорит: «А ты не хочешь хорошему человеку недорого продать свою бас-гитару?» Я совершенно не понял, о чем идет разговор... Сказать, что это было неожиданно — не сказать ничего... А там еще присутствовал Саша Старцев из «Рокси», который отвел меня в сторону и сказал, что Майк хочет пригласить в «Зоопарк» другого басиста. Я подошел к Науменко и спросил, так ли это. Майк ответил, что еще ничего не решил. Все это происходило словно в вакууме, а рядом в гримерке уже сидели Илья Куликов с женой Леной. Через две недели у нас был концерт в Дубне, а потом все прекратилось. Может, это было и к лучшему».

Рассказ о приключениях Ильи Куликова в местах не столь отдаленных тянет на отдельную повесть. Скажу только, что его освободили по УДО (условно-досрочное освобождение), о чем сильно похлопотал его тесть, в то время — полковник МВД.

«Когда Илья освободился, Майк взял его сразу, — рассказывал позднее Кирилов. — Правда, с одним условием: “Если я хоть раз заподозрю, что ты под кайфом, — выгоню!” Мне же, как профоргу, дал задание: “Боюсь, как бы он не сорвался, ты за ним присмотри”. Я ответил: “Ты что, он же сопьется!” И Майк сказал: “Ничего страшного, лишь бы не торчал”».

Куликов быстро нашел инструмент и разучил новые песни: «Я не верю в прогресс», «Алые паруса», «Видеожизнь», «Право на рок», «Она была» и «Выстрелы». Все эти композиции вошли в программу, которую «Зоопарк» исполнил летом 1987 года на V фестивале ленинградского рок-клуба. Кроме Храбунова, Кирилова и Куликова с Майком выступали Андрей Муратов и опытный джазовый саксофонист Михаил Чернов. На одну из песен Науменко пригласил красотку Наташу Шишкину, и ее звонкий голос отчетливо слышен на ироничной композиции «Трезвость — норма жизни».

По итогам фестиваля «Зоопарк» второй год подряд стал лауреатом, и Майк за кулисами говорил с нескрываемой гордостью: «Сбылась мечта идиота!» Тут надо честно признаться, что это была «хорошая мина при плохой игре». Поскольку отрепетировать новые песни группа не успела, и прозвучали они весьма сыро. Положение спас мощный финал, в котором «Зоопарк» сокрушительно выдал беспроигрышные хиты из своего «золотого фонда»: «Дрянь», «Гопники» и «Пригородный блюз».

Спустя несколько месяцев группа дважды выступила в Спортивно-концертном комплексе и начала настраиваться на важную поездку в подмосковный Подольск. Там в сентябре 1987 года планировался крупнейший всесоюзный рок-фестиваль, который готовился силами двух самиздатовских журналов — «Урлайта» и «Зомби». Тусовка намечалась серьезная, но в списках участников фестиваля группы «Зоопарк» не было. И произошло это не случайно.

«Майк в моем представлении был накачанным портвейном парнем, который неприятным голосом пел под гитару свои заунывные песни, — вспоминал мне на диктофон организатор этой акции Пит Колупаев. — И фишка с Подольским фестивалем состояла в том, что Науменко там никто особенно и не ждал. За несколько месяцев до мероприятия я конкретно договаривался с «Алисой»: «Вы будете хедлайнерами и должны всех зажечь и прокачать зал!» Но, как выяснилось, жена Кинчева была в положении, и он наотрез отказался выступать. Последняя надежда была на менеджера Свету Скрипниченко, которая находилась с питерцами в хороших отношениях. Но спустя некоторое время она сообщила, что с ними не договорилась... Правда, с ее слов, в этом был и плюс — вместо «Алисы» будет выступать «Зоопарк». Мол, они тоже в топе, и Майк сейчас находится в отличной форме. Поэтому в Подольск в итоге приехал Науменко, и я потом ни разу не пожалел об этом решении».

Любопытно, что в коллекциях у архивариусов сохранились обветшалые фестивальные афиши, на которых гордо красуется группа «Алиса» и нет никакого «Зоопарка». Другими словами, замена Кинчева на Науменко состоялась в самый последний момент. Это был тот редкий случай, когда «великому неудачнику» Майку невероятно повезло. Он понимал, что сыграть на настоящем крупном рок-фестивале перед несколькими тысячами зрителей — это реальная возможность заявить на всю страну о «Зоопарке» как о культовой рок-группе, в очередной раз восставшей из руин. И Майк этот шанс не упустил.

Красота в непосредственной близости

Впервые я увидел «Зоопарк» осенью 1987 года именно в Подольске. Прогуливаясь утром по Преображенке, я наткнулся на стенд объявлений, где под стеклом красовалась дефицитная в ту пору газета «Московский комсомолец». На предпоследней странице был напечатан анонс рок-фестиваля — с указанием места, где можно приобрести билеты. Это был знак, проигнорировать который я не имел морального права.

Воскресенье началось для меня с огромной людской очереди. Жирным червяком она выныривала из подземелья станции метро «Ленино» (ныне — «Царицыно») и вела к стоявшему неподалеку автобусу. Рядом возвышался самопальный щит с именами двадцати групп-участниц, который оперативно подогнали к импровизированной кассе подольские организаторы.

Нечеловеческий ажиотаж, обилие хиппи и джинсовых бездельников объяснялись просто: это была одна из первых крупномасштабных рок-акций, не запрещенная властями. Нельзя сказать, что мероприятие с участием «ДДТ», «Наутилуса Помпилиуса», «Телевизора», «Зоопарка» и «Калинова моста» было официально разрешено. Скорее всего, просто не было прямого запрета — по крайней мере, в сорока двух километрах от Москвы. И этим шансом нужно было воспользоваться.

Как выяснилось, билеты на фестиваль продавались через крохотное окошко в автобусе. За час очередь не продвинулась ни на сантиметр, и волей-неволей пришлось прибегнуть к хитрости. Невинное знакомство с миловидной девушкой, стоявшей невдалеке от волшебного места, ускорило процесс, и минут через сорок мы уже находились у приоткрытого окна. Никаких кассовых аппаратов в автобусе, естественно, не было, и все выглядело на удивление просто. Это была эпоха первых кооперативов: протяни мятые рубли — получи вожделенные билеты. Ни о какой сдаче никто даже не заикался — люди с билетами тут же растворялись в пространстве с абсолютно счастливым выражением на лицах.

До фестиваля оставалось несколько дней, и время текло невыносимо долго. Наконец-то вечером 12 сентября 1987 года заветная электричка тронулась в сторону Подольска. Рядом в вагоне пилили такие же безбашенные зрители, терявшиеся в догадках, какой именно рок-н-ролл сегодня нас ждет. Мы разговорились. Кто-то рассказывал о полчищах гопников, кто-то — об усиленных нарядах ментов. Но общее настроение было боевым: «ввяжемся в драку, а там видно будет». Типа — прорвемся!

Площадка, на которой проходил фестиваль, представляла собой что-то вроде строгого летнего кинотеатра — в лучших традициях советского конструктивизма. Место, как принято говорить, было намоленное. История гласит, что еще в 1983 году, под носом у местной милиции, именно здесь, в «Зеленом театре», отыграла сольный концерт «Машина времени». С тех пор прошло несколько лет, и многое в городе Подольске изменилось.

И вот настал долгожданный миг — в качестве хедлайнера субботнего вечера перед несколькими тысячами зрителей появился «Зоопарк». Тогда я даже не догадывался, что самые яркие события происходили не только на сцене, где вовсю рубились «Наутилус Помпилиус», Настя Полева и одесский «Бастион», но также и за кулисами.

«Во время фестиваля музыканты и их поклонники расслаблялись по полной, — рассказывал Пит Колупаев. — Круче всех отдыхал «Зоопарк», который в пух и прах разнес пансионат для ветеранов, опрометчиво предложенный подольским начальством для проживания гостей из города-героя Ленинграда. Науменко, долгое время не выступавший в Москве, был настолько тепло встречен старыми друзьями, что когда мы зашли за кулисы за пять минут до начала, то обнаружили Майка крепко спящим на полу. Чуть более трезвый Сева Грач уверял, что музыкант вот-вот проснется и пойдет выступать».

Вдобавок ко всему, чуть раньше в лапы ментов попал Илья Куликов. Когда его удалось выдернуть из объятий советской власти, музыканты с изумлением обнаружили на кистях его рук... шерстяные носки. Басист «Зоопарка» не сомневался в удачном исходе своего «плена» и спокойно грел пальцы, готовясь к предстоящему концерту. «Чтобы руки не замерзли», — добродушно объяснил он свой поступок лейтенанту, неохотно выпускавшему его на свободу.

Многочисленные байки о том, как всем миром будили и поднимали со скамейки сильно нетрезвого Майка, бродят по Москве до сих пор. Лично я слышал, как минимум, три версии, в каждой из которых был счастливый финал. Как бы там ни было, Севе Грачу, Питу Колупаеву и Сергею Гурьеву удалось невозможное — в назначенное время «Зоопарк» вышел на сцену. Тогда я впервые увидел группу с расстояния десяти метров, поэтому превратился в перископ и радиолокатор одновременно.

Концерт стартовал с «Мажорного рок-н-ролла». Примечательно, что за пару минут до этого находившийся в состоянии невесомости Майк попросил организаторов группу не анонсировать. Он блестяще сделал это сам, в духе журнала «Рокси» представив Храбунова как «лучшего гитариста Ленинграда», а барабанщика Кирилова — как «литовского сынка и маньяка».

Этот стебный настрой Науменко был мгновенно подхвачен зрителями, и стало казаться, что эпоха меняется прямо на глазах. Мог ли я мечтать, что увижу Майка не в подвальном клубе, а перед пятью тысячами фанатов? Естественно, мне было любопытно послушать, как будут звучать «живьем» «зоопарковские» хиты и станет ли группа исполнять в электричестве, к примеру, пятнадцатиминутный «Уездный город N»?

Для истории сохранилась отреставрированная лейблом «Геометрия» видеозапись этого концерта, проходившего «под вой сирен и лай собак». Там несложно увидеть, что обстановка в Подольске была действительно стремной: по бокам выстроились шеренги ментов с овчарками, а за забором кучковалась гопота из Набережных Челнов. У микшерного пульта, рядом со звукорежиссерами, нес службу сотрудник КГБ, который после первой песни неожиданно рявкнул в микрофон: «Все сели!»

Надо признаться, что Науменко на такие мелочи внимания не обращал. Как и на отсутствующий в мониторах звук. Майк собрался, более или менее попадал в ноты и почти не забывал слов. Можно предположить, что он чувствовал эпохальность момента, в отличие, скажем, от своих музыкантов. Любопытно, что в одной из наших бесед Саша Храбунов о концерте в «Зеленом театре» отзывался без особого энтузиазма. Мол, прожектора светили в глаза, зал был не виден, поэтому рассказывать нечего. Согласиться с этим сложно, поскольку в зале царила полная эйфория, фрагментарно переходившая в «революционную дискотеку».

Черт меня дернул притащить в Подольск с десяток старшеклассников, которым я преподавал математику в сельской школе, где заодно косил от армии. Деревенские подростки сперва разглядывали Майка в военные бинокли, но под «Буги-вуги каждый день» резво пустились в пляс вместе с беснующейся публикой.

«Наверное, погрузневший Майк никогда еще не видел такого огромного скопления людей, так любящих его и так жаждущих его хитов, — отмечал один из организаторов «Подольска-87» Сергей Гурьев. — Как давно «Зоопарк» не был в Москве, где его всегда любили больше и нежнее, чем в Питере, трудно подсчитать. И поэтому, хотя три четверти подольской программы Майк гонял в столице еще в 1981 году, хотя во рту у него еле ворочался опухший язык, а саунд постепенно превращался в ритмичное буханье, в «Зеленом театре» царил праздник. Тысячи человек стояли навытяжку на деревянных скамейках, рыдали от счастья и кричали: «Майк! Майк!» Майк же — в неизменных черных очках, с очень мощной шеей, одутловатый, стал походить на крайне опустившегося Градского. В самой команде всех очаровывал новый клавишник Андрей Муратов, который носился по сцене с собственной «Ямахой» наперевес, не переставая на ней зажигательно наяривать».

Поздно ночью тысячи зрителей возвращались с концерта «Зоопарка» совершенно другими людьми. Тот воздух свободы, которым дышал подольский фестиваль, заставил меня задуматься о кардинальной смене профессии. Но времени для рефлексии в ту осень не было совершенно.

Через пару месяцев я попал на «закрытый» киносеанс, состоявший из нескольких фильмов о рок-андеграунде. Атмосфера в забытом Богом и милицией кинотеатре «Патриот» была незабываемой. И если «Шесть писем о бите» все смотрели со сдержанным уважением, то на первых строчках песни «Я инженер на сотню рублей, и больше я не получу» (фильм «Иванов») зрители засвистели и захлопали, подняв такой шум, словно начался штурм Кремля. Но настоящий рев повис над залом во время просмотра фильма «Йя-Хха», когда Цой бросал уголь в кочегарке, а Майк разбивал собственное отражение в зеркале.

Время было сказочное. Вскоре в арбатской подворотне, рядом с магазином «Мелодия», я приобрел виниловый диск «Белая полоса». На дворе стоял март 1988 года — в массовую продажу альбом «Зоопарка» еще не поступил. Как, впрочем, не было на прилавках и двух миньонов с композициями из этой пластинки. Еще сильнее я удивился, не обнаружив на диске двух песен — «Бедность» и «Вперед, Бодхисаттва!» Их там, в отличие от магнитоальбома, попросту не было. А затем в журнале «Сельская молодежь» я увидел интервью с лидером «Зоопарка», который по поводу издания «Белой полосы» заявил:

«Мы с фирмой «Мелодия» знаем друг друга понаслышке. Пора соответствовать международным стандартам, которые не придуманы кем-то, а выработаны тысячами примеров. Новая программа должна быть сначала записана на пластинке, а в случае успеха группа может начинать гастрольные турне, не гонясь за числом концертов. Больше того, нужно перестроить и систему оплаты. Исполнитель, чья пластинка расходится огромными тиражами, должен получать с этого приличный авторский гонорар. Мы все равно придем к этому, сама логика жизни приведет».

Тем временем «Белая полоса» несколько неожиданно вышла на первое место всесоюзного хит-парада ТАСС. После многочисленных допечаток тираж диска приблизился к нескольким сотням тысяч копий. Парадоксально, что не самый яркий альбом «Зоопарка» продавался гораздо веселей пластинок «Машины времени», «Секрета» и «Аквариума», не говоря уже о разнообразных поп-исполнителях. Знакомые барыги утверждали, что особенно лихо диск улетал в регионах: Поволжье, Урал, Сибирь и Дальний Восток.

Несмотря на то, что Науменко получил символический гонорар и был вынужден покупать собственные пластинки в магазине на Невском, он выглядел счастливым человеком. Радостно обсуждал с Борей Мазиным и Сашей Старцевым феноменальный прорыв «Белой полосы», периодически вставляя в разговор крылатую фразу из песни Back In Black группы AC/DC: «Number one with a bullet». В тот момент Майк даже не догадывался, какую цену ему придется заплатить за этот успех.

Весной 1988 года нам казалось, что русский рок переживает второе рождение. По стране гремели беспрерывные фестивали, музыканты плотно обосновались в телевизоре, а глянцевые обложки светились ликами Гребенщикова, Кинчева и Макаревича.

На полях горбачевской перестройки рок-концерты наконец-то стали легальными. Так, в апреле в ДК МЭЛЗ состоялась премьера кинофильма «Асса», сопровождаемая выступлениями лучших рок-групп. В один из вечеров там играли «Зоопарк» и «Аквариум». На этот концерт мне попасть не удалось. Вокруг акции царил нездоровый ажиотаж, концерт снимала телепрограмма «Взгляд», а лишние билетики «стреляли» уже на выходе из метро.

К сожалению, я не смог тогда раздобыть контрамарку, а также отыскать впоследствии эту телесъемку, которая в эфир так и не вышла. Зато мне посчастливилось купить у коллекционеров магнитофонную запись выступления «Зоопарка». И это звучало очень мощно.

При поддержке скрипки Сергея Рыженко Майк стартовал с «Блюза простого человека». Затем на пульте вывели «вправо до предела» клавиши Мурзика, и на зал обрушилась измененная до неузнаваемости ритм-н-блюзовая версия «Белая ночь / Белое тепло». Анонсируя «Белую полосу», Науменко не смог отказать себе в удовольствии рассказать о появившейся в продаже пластинке, а заодно обстебал «нашу любимую фирму “Мелодия”».

Выступление «Зоопарка» длилось почти час, завершившись несколькими бисами и кавером на Route 66. Затем последовал скандальный джем с «Аквариумом», который не попал на пленку. По рассказам очевидцев, после совместного исполнения «Пригородного блюза» Гребенщиков шепнул на ухо Майку: «Отойди, я сейчас им устрою!» И грифом гитары с размаху снес микрофонную стойку. Удар получился настолько мощным, что стойка улетела в дальний угол сцены, по пути едва не раскроив череп Науменко.

Удачная презентация завершилась грандиозной алкогольной сессией в гримерке, которая своей эпичностью произвела впечатление на московских приятелей «Зоопарка».

«Я застал Майка в темных очках, кожаных штанах и жилетке, пробитой металлическими клепками, — делился воспоминаниями Гоша Шапошников. — Науменко сидел ко мне спиной, склонившись над каким-то ведром. По-видимому, он был в процессе очищения организма от токсинов, употребленных с утра. Я спросил у Грача: «Это все время так происходит?» На что Сева мне честно ответил: «Ну, врать не будем — все время так!» — и протянул нам мандаринки. После чего мы с Майком обнялись».

Через пару месяцев за кулисами ДК Горбунова, перед очередным сольным концертом «Зоопарка», я встретил Майка с двумя большими белыми значками на куртке. На одном было написано: «На какие дела сейчас понт, бэйби?», а на другом: «Бэйби, сейчас понт на наши дела!» Смотрелось это весело, хотя и несколько преувеличенно.

Дело в том, что «перестроечная» судьба «Зоопарка» оказалась значительно скромнее достижений коллег. Группа сильно отставала от модных и актуальных тенденций — явно сказывалось отсутствие продюсера. Неудивительно, что Майк с треском пролетел мимо многочисленных вспышек новейшего отечественного кинематографа. Судите сами. Его приятель Цой за считанные месяцы стал суперзвездой, попав в самые громкие премьеры сезона — «Ассу» и «Иглу», а Костя Кинчев сыграл главную роль во «Взломщике». Лидер «ДДТ» Юрий Шевчук, Антон Адасинский из «АВИА» и Борис Гребенщиков снялись в фильме «Рок» будущего киноклассика Алексея Учителя. Сергей Курёхин сыграл в «Два капитана-2» и, чуть позднее, в «Лох — победитель воды», записывая при этом бесконечные саундтреки — от мистической драмы «Господин оформитель» до конъюнктурной «Трагедии в стиле рок».

Все мало-мальски значимые ленинградские группы прошли через эфиры «Музыкального ринга», но только не «Зоопарк». И пока, к примеру, Курёхин перед телекамерами «толкал телеги» о том, что он — «певец умирающей культуры», Майк давал крайне сдержанные интервью Саше Старцеву, которые читало от силы двадцать человек.

Еще одним крупным проколом Науменко стало принципиальное нежелание сотрудничать с приехавшей в Ленинград из Калифорнии певицей и промоутером Джоанной Стингрей. В итоге спродюсированная ею в США двойная пластинка Red Wave вышла без участия «Зоопарка». О диске с «Аквариумом», «Кино», «Алисой» и «Странными играми» много писали в прессе: Newsweek и USA Today, «Комсомольская правда» и журнал «Огонек». Кто-то хвалил, кто-то ругал, но главным было другое — появление Red Wave открывало для ленинградских музыкантов перспективы в Европе и Америке.

Казалось, что Майка вся эта история совершенно не волнует. Напротив, в этот период лидер «Зоопарка» неожиданно стал подозрительным, и особенно остро это ощущалось в его общении с иностранцами. Совершенно внезапно он занял в этом вопросе крайне агрессивную позицию. Друзья вспоминают: долгое время Науменко был уверен, что романтичная Джоанна Стингрей — агент КГБ или даже ЦРУ. С подобным умонастроением Майк никак не вписывался в историю с выпуском Red Wave — особенно после того, как демонстративно не явился на свадьбу Джоанны и гитариста «Кино» Юры Каспаряна.

«Многие годы в Советском Союзе любое общение с иностранцем считалось если не изменой родине, то явно чем-то нехорошим, — рассказывал Панкер. — Любой поход студентов в университетскую общагу, где живут американцы, пытались контролировать спецслужбы. Майк всего этого сторонился. У него была явная шпиономания, и порой он прямо обвинял кого-то из приятелей в том, что тот стучит. Он считал, например, что Коля Михайлов стучит, и журналиста Мишу Шишкова обвинял, и звукорежиссера Птеро Д’Актиля — тоже. У Майка тогда была такая легкая паранойя».

Позже Науменко осознал, как много сделала Стингрей для русского рока, и все-таки решился дать интервью американской журналистке. Сохранилась видеозапись 1987 года, где, отвечая на вопросы Джоанны, лидер «Зоопарка» рассуждает по-английски о своей роли в истории ленинградского рока. Увы, «пить боржоми» было уже слишком поздно. В итоге предложение записать альбом в США с музыкантами Eurythmics получил Гребенщиков, а Майк вместе с «Зоопарком» поехал в Усть-Абакан — давать концерт в колонии для малолетних преступников.

Штормовое предупреждение

Попытки ускориться и переключиться на новую жизнь давались Майку с невероятным трудом. Да по большому счету он и сам не очень-то пытался изменить что-либо в своих привычках. При этом удивлялся успехам других рок-групп, искренне не врубаясь в механизм их стремительного взлета.

«Я не понимаю, откуда же они берут деньги на все это? — в порыве откровения вопрошал Науменко в беседах с Борисом Мазиным. — Откуда у них новые гитары? Откуда у них деньги на студии и заграничные поездки?»

По всей стране бушевала перестройка, но Науменко не вписывался в этот непривычный ритм. «Все вокруг несутся в Америку, но только не Майк, — писал в своей книге “Рок на русских костях” Коля Васин. — Его никто не приглашает туда. Он никому не нужен. Он сидит на белой полосе и размышляет: “Где бы достать двадцатник, чтобы купить у приятеля Greatest Hits Чака Берри?”»

Это мнение не было единичным.

Сева Гаккель спустя много лет вспоминает: «Неожиданно для всех Майк оказался домоседом и совершенно не светским человеком. К примеру, мы в «Аквариуме» вели открытый образ жизни и были вместе везде — на премьерах, концертах, каких-то спектаклях. А Майк почему-то начал держатся особняком».

Позже даже Галина Флорентьевна признавалась, что, достигнув возраста Христа, ее сын стал напоминать Илью Обломова. Другими словами, начал лениться. Сутками лежал на диване, читал детективы и смотрел по телевизору фильмы про войну.

«Как-то мы с Мишей Кучеренко заехали домой к Майку, — вспоминал Пит Колупаев. — В коридоре, естественно, срач и бегают какие-то люди в маечках. Мы, москвичи, к такому не привыкли. А у Майка комнатка меньше, чем туалет, он на диванчике лежит, смотрит «Они сражались за Родину» и кайфует от этого. У нас с собой была бутылка портвейна, но Майк сказал: «Не, ребята, пить еще рано». У себя в берлоге он был очень скромный и застенчивый человек, с кучей комплексов. Перечитал много раз всего Тургенева, а Тургенева читают только стилисты. Он был поклонником метафор и аутентичного русского языка. При этом у него вся стена была завешана плакатами Марка Болана».

Прожигая жизнь дома, Науменко включил внутренний тормоз, игнорируя множество акций, проходивших в Ленинграде. При внешней суете вокруг Майк оказался чуть ли не единственным музыкантом в рок-клубе, который принципиально не принимал участие в безумно-веселых выступлениях импровизированного оркестра Сергея Курёхина.

«Как-то в разговоре со мной Майк обронил по поводу “Поп-механики”: “Не понимаю, чем там занимаются мои коллеги из рок-клуба?” — рассказывал в книге “Беспокойники города Питера” Павел Крусанов. — “Я понимаю, что Сережа Курёхин — большой музыкант... Но нам-то что делать с ним на одной сцене? Играть трень-брень на гитаре?”»

«Майк начал тяжелеть, — исповедовался мне Родион в интервью 2018 года. — И, мне кажется, что виноват в этом отчасти был я. Потому что подарил им с Наташей на свадьбу телевизор, в качестве шутки. И мне в голову не приходило, что они станут его смотреть. И еще, крайне неожиданно для меня, Науменко начал читать журнал «Корея». В какой-то момент он пошел по пути наименьшего сопротивления».

О таких переменах в жизни Майка никто из его иногородних поклонников даже не догадывался. Личную «эволюцию» лидера «Зоопарка» мне довелось наблюдать воочию и, безусловно, это были яркие впечатления. В ноябре 1988 года я столкнутся с Науменко в артистической гримерке Лужников. Это случилось во время эпохального концерта памяти Саши Башлачёва, который за полгода до этого выбросился из окна съемной ленинградской квартиры. Почтить его память собрались многие ведущие рок-группы страны: «ДДТ», «Алиса», «Кино», «Калинов мост», Андрей Макаревич, Юрий Наумов, «Чайф» и «Зоопарк» с Сергеем Рыженко.

Приехав с Шевчуком в Москву на «пьяном поезде» из Ленинграда, Науменко целый день маялся, вспоминая первый куплет «Старых ран», с которых «Зоопарк» планировал начать программу. Но, видимо, такая на улице стояла погода, что реанимировать текст собственной песни Майк так и не смог. Мне кажется, что эта неудача надломила что-то у него внутри.

В это время я брал интервью у Наумова, у которого была общая гримерка с «Зоопарком». За пару минут до выступления открылась дверь, и в артистическое помещение с шумом ввалился Майк. Хмуро посмотрев на «чужаков», он, обращаясь к притихшим музыкантам, со значением толкнул пространную речь, а затем пригласил в гримерку Сережу Рыженко и нетвердой походкой повел свою рок-группу по длинному коридору Лужников.

На сцене Науменко появился с опозданием, слегка покачиваясь. В итоге академичное выступление «Зоопарка» перед восемью тысячами зрителей — в контексте яростной «Алисы», романтичного Цоя, пронзительного «Калинова моста» и неустрашимого Шевчука — сенсацией не стало. На фоне старого грязного саунда выделялась лишь песня «Выстрелы»: «Каждый день — это меткий выстрел, это выстрел в спину, выстрел в упор / За все эти годы можно привыкнуть, но ты не привык до сих пор».

Примечательно, что незадолго до выступления «Зоопарка» произошла небольшая стычка между организаторами — на важную тему видеосъемки концерта. Изначально предполагалось, что мероприятие будет снимать команда Джоанны Стингрей, но тут в дело вмешался Шевчук. Он настойчиво предложил отдать все права его партнерам.

«Нехер всяким непонятным людям давать камеры, — категорично заявил вождь «ДДТ». — У нас есть клевые американские кореша, и они всё надежно снимут!»

В результате у съемочной бригады получился мутный фильм «Рок на красном коне», а исходники были благополучно утеряны. Одним из пострадавших артистов оказался Майк. Из получасового выступления «Зоопарка» в Лужниках сохранилась лишь видеозапись «Московского блюза» (Blues de Moscou 1), фрагменты которой затем неоднократно использовались в документальных фильмах о группе.

Так случилось, что незадолго до мемориала Башлачёва группу покинул ее наиболее артистичный музыкант — Андрей «Мурзик» Муратов. Причин было несколько, но главная из них состояла в том, что клавишник «Зоопарка» параллельно выступал в составе «ДДТ». На Майка такое «раздвоение личности» влияло крайне негативно. В итоге квинтет превратился в квартет и, как казалось, немного от этого потерял. Все в группе дружно забыли, сколько раз Мурзик спасал концерты, дублируя на клавишах басовые партии, когда нетрезвый Куликов не мог попасть штекером в усилитель.

Надо признаться, что времени на размышления было немного. К середине 1988 года «Зоопарк» стал считаться «самой гастролирующей группой» ленинградского рок-клуба. Песни Майка, известные в регионах еще с начала восьмидесятых, и сумасшедший тираж пластинки «Белая полоса» сделали Майка максимально востребованным исполнителем. «Сидевший» на домашнем телефоне Сева Грач едва успевал отмечать в блокноте даты новых концертов.

Особенно интенсивным выдалось лето 1988 года. Конец мая — фестиваль в Минске, в июне — несколько концертов в Воронеже, затем — выступление в Колпашево на 50-летии города, ознаменовавшее собой начало сибирско-дальневосточного тура.

По мнению музыкантов, одно из самых удачных выступлений случилось во Владивостоке, куда группа полетела вместе с Ишей Петровским. На страницах прекрасного дамского фанзина «Штучка» был опубликован искрометный репортаж из «Матросского клуба», где, судя по статье, царил «сплошной драйв и угар».

«Живой “Зоопарк” — что ожидали, то и увидели, — комментировала журналистка Лина Курятникова дальневосточный дебют Майка. — Песня “Дрянь” лично на меня со сцены произвела такое впечатление, которое никогда не производила в записи... Публика пришла исключительно врубающаяся и вела себя, как положено, вызывая недовольство комсомольских работников. Все время ломалась аппаратура, а народ постоянно скандировал: “Уездный город N!”»

Затем у «Зоопарка» был концерт в Хабаровске, но этот город оказался интересен совсем другими событиями. Во-первых, ребята из редакции журнала Underground взяли развернутое интервью у Майка, которое впоследствии очень пригодилось мне в работе над книгой. Во-вторых, во время саундчека к музыкантам подошел неприметного вида сержант Советской армии. То был Леонид Бурлаков — молодой поэт и, в недалеком будущем, продюсер группы «Мумий Тролль». К 1988 году Леня уже написал будущий хит «Новая луна апреля» и теперь проходил воинскую службу в Хабаровске.

«Я по-наглому попросил Майка о личной встрече, — вспоминал Бурлаков. — На следующий день по его приглашению приехал в гостиницу к десяти утра. Последовавшие два часа я запомнил на всю свою жизнь. Примерно так я себе и представлял типичного питерского интеллигента, терпеливого и прекрасно меня понимающего. Помню каждое слово, каждый его ответ. Например, мой первый вопрос был: «А как Борис Гребенщиков пишет свои песни?» Любопытно, что в самом конце беседы Майк набросал мне список музыки, обязательной к прослушиванию. Там были практически все альбомы Velvet Underground, концертные диски Леонарда Коэна и Марка Болана, а также одна из пластинок Патти Смит...»

После Сибири и Дальнего Востока у группы состоялись концерты в Киеве. «Аншлага не было», — сквозь зубы цедит продюсер Роман Альтер, который не очень любит вспоминать об этих выступлениях в политехническом институте. И в чем-то понять его можно.

Яркостью шоу «Зоопарк» никогда не отличался, а уход неутомимого Мурзика ослабил не только плотность звука, но и визуальную составляющую шоу. К тому же за несколько месяцев резко снизился внутренний темп концертов — у Майка появилась дурацкая привычка настраивать в разгар выступления свою гитару. Он мастерски создавал иллюзию, что знает о музыке значительно больше, чем зрители могли услышать из самопальных динамиков местных Домов культуры. И если в провинции такие трюки периодически прокатывали, то в Ленинграде натренированная публика кричала Майку из зала: «Кончай лабуду! Все равно на гитаре играть не умеешь!»

Но это было еще полбеды. Как чуткий художник, Науменко понимал, что уже несколько лет у группы нет нового альбома, и осознание этого факта вызывало у Майка бесконечную грусть. Одна из причин была технической — записываться «Зоопарку» было положительно негде. Студии Тропилло и Панкера перестали функционировать, а сотрудничество с государственными структурами, такими как «Мелодия» или Дом Радио, выглядело печальным.

«Приходит в студию группа «Зоопарк», старые, грязные, рок-н-ролльные мужики, — жаловался Майк в одном из интервью. — Нам дают девушку. Лет пятидесяти. Может быть, ей даже сорок пять — мы не спрашивали. Короче, она, возможно, хорошо запишет симфонический оркестр. Но, как записать барабаны, она не знает. Нам приходилось самим крутить ручки, которые она должна была крутить в студии, которую мы видели впервые».

Кроме типичной советской бесхозяйственности, налицо были явные энергетические нестыковки между патриархальными законами «Мелодии» и «стилем жизни» группы «Зоопарк».

«На «Мелодии» мы больше записываться не будем, — заявил после очередной звукозаписывающей сессии Сева Грач. — Обстановка там нерабочая: ни покурить, ни матом ругнуться».

В этот период Науменко, безусловно, чувствовал, что «Зоопарк» уверенно топчется на месте — без нового звука и свежих аранжировок. Порой музыканты предлагали своему лидеру какие-то робкие идеи, но Майк от них всегда отмахивался. То ли идеи не нравились, то ли настроение отсутствовало, то ли репетировать было лень. Непонятно...

«Мы творческие темы в группе не очень часто обсуждали», — говорил мне впоследствии Валера Кирилов. Вдумайтесь, люди, какая печаль стоит за этими словами...

«Репетиционного процесса в «Зоопарке» почти не было, — признавался Саша Храбунов. — У меня практически все соло и риффы были сочинены в студии».

«Я не раз говорил Майку, что делая ставку на Шуру Храбунова, он ставит только «на одну монету», — вспоминал Борис Мазин. — Далеко не все композиции получались у него хорошо. Эти разговоры мы вели все время. Последняя беседа состоялась по поводу песни «Женщина», которая в электрической версии превратилась в жесткий кабак... Я очень любил ее текст, но со сцены слов не было слышно вообще. По этому поводу нам стало крайне сложно общаться друг с другом. И один раз я здорово получил по шапке, когда Майк выслушал мои мысли, а потом спросил: «Ты хотя бы один хит в жизни написал, чтобы давать мне советы?» И всё».

Кроме появившейся обидчивости, во внутренней химии Майка начали происходить и другие метаморфозы. К примеру, в сценическом поведении куда-то исчезли легкость, ирония и артистизм. Науменко внимательно наблюдал, как ярко выступали на концертах гуттаперчевый Костя Кинчев, стильный Миша Борзыкин из «Телевизора» и отец «русских народных галлюцинаций» Петя Мамонов. Также он часто пересматривал международный рок-фестиваль Live Aid, записанный Панкером с финского телевидения. Казалось, как вести себя на сцене, Науменко прекрасно знал и понимал. Но в жизни все получалось по-другому.

В хаотично подобранном сценическом прикиде Майк порой напоминал кособокого филина. И если в начале выступления он еще пытался пританцовывать в стиле Чака Берри, то ближе к финалу уставал, обретая непринужденность провинциального лектора. Нечто похожее происходило и с командной игрой «Зоопарка». Иногда, правда, старая формула по-прежнему срабатывала, и тогда у группы случались прорывы. Один из них произошел на совместном концерте с группой «Ноль», лидер которой — Федя Чистяков — остроумно положил текст «Буги-вуги каждый день» на патриотическую мелодию «Варшавянки».

«В один из моментов я рискнул показать Майку свое «изуверство» над его песней, — вспоминал Чистяков. — К счастью, Науменко оказался человеком без ненужных комплексов, по крайней мере, по части собственной гениальности. Ему все понравилось, и мы сымпровизировали под «Варшавянку» на концерте в Ленинградском цирке. Это было ее первое исполнение».

Со временем это мероприятие приобрело статус легендарного — не в последнюю очередь из-за стычки Майка с тележурналистом Невзоровым.

Рассказывает Леша Рыбин: «Майк был первым и последним, кто послал нахуй Невзорова. Когда только появилась программа «600 секунд», тот начал снимать сюжет о том, как рок победил коммунизм, разложив при этом христианскую молодежь, — Невзоров любил такой подход. И вот Майк стоит на сцене, у него саундчек, а Невзоров начинает ставить свет и орать на всех командным голосом. На что Майк громко говорит в микрофон: «Слушай, иди отсюда нахуй!» Невзоров начинает вопить, что он тут работает, и не надо ему мешать. Тогда Майк повторяет: «Иди нахуй, это я здесь работаю, а ты мне мешаешь!» И Невзоров ретировался».

Выступление в цирке было одним из нечастых концертов «Зоопарка» в Ленинграде. Из-за бесконечных гастролей Майк почти перестал бывать в родном городе и общаться со старыми приятелями. Скорее всего, из-за нехватки времени. И энергии.

«Мы с Майком стали значительно меньше разговаривать, — рассказывал мне барабанщик «золотого состава» Андрей Данилов. — Миша все время был в какой-то суете... Так, чтобы вместе сесть и посидеть, уже не получалось».

В этот кочевой год Науменко оказался в искусственной изоляции — в окружении музыкантов «Зоопарка», директора Севы Грача и звукорежиссера Ильи Маркелова. Без коллаборации с Гребенщиковым, Фаном, Донских и несколькими старыми друзьями лидер «Зоопарка» словно застыл в собственном развитии.

«Майк всегда хотел иметь свою группу, — считает Родион. — И когда он ее получил, ему пришлось заплатить за это немалую цену. Уровень личностного развития у Науменко оказался несколько выше... Его музыканты — симпатичные ребята, но просто у людей был разный культурный уровень. Науменко больше читал, больше думал, он больше общался с культурными людьми. Английская школа в центре — не фунт изюму. Это все в итоге было по уровню намного выше его музыкантов».

Майк, естественно, чувствовал, как рутина и стагнация заедают его. Со стороны это напоминало творческий вакуум и не могло укрыться от внимания его близких.

«После выхода «Уездного города N» прошло всего несколько лет, и Майк внезапно посерьезнел, — замечал Коля Васин. — Он начал разъезжать по стране с бесконечными концертами, с программой из своих веселых песен. Но вскоре веселье постарело. Потому что песни были старыми, а новых песен Майк не писал. И это было грустно».

К 1989 году «Зоопарк» пошел на новый виток гастролей, и зрители с удивлением обнаружили, что репертуар группы практически не изменился. Программа концертов отличалась от романтического первого приезда на две-три композиции. Этот факт вызывал волны негатива — как у зрителей, так и у серьезных критиков. К примеру, во время научного семинара, проходившего в рамках III фестиваля свердловского рок-клуба, социолог и журналист Николай Мейнерт, активно продвигавший «Зоопарк» на эстонском радио, публично заявил:

«Многие музыканты, такие как Майк, сейчас не знают, что им делать... Какую теперь им найти интонацию, чтобы сохранить актуальность? Поэтому самой интересной его песней на прошлом фестивале была «Я забываю, я продолжаю забывать». Она соответствует реальному положению вещей, когда Майк элементарно забывал слова собственного текста с очередного перепоя».

Со стороны казалось, что это тупик, и дальше отступать некуда. Всем, но только не Майку. В тот момент он еще иллюзорно на что-то надеялся.

Инструкция по жизни с поражением

В частных беседах многие приятели Майка рассказывали мне, что к концу восьмидесятых лидер «Зоопарка» начал сильно меняться. И, в первую очередь, это касалось его творческого энтузиазма. Друзья и музыкальные критики стали замечать, что в эти смутные времена внутренний огонек Науменко стал потихоньку гаснуть.

«Если у Майка не писались песни, он не вымучивал их из себя, — рассказывал Сева Грач. — Я считаю, что последний сильный номер, который он написал, — это композиция «Выстрелы». Это был такой реквием по самому себе, уже в 1987 году. Я говорил ему: «Миша, нужна новая программа!», а он отвечал: «Все будет!» Но я видел, что новой программы не будет».

«У него просто не хватало времени и энергии на создание новых композиций, — утверждал впоследствии Борис Мазин. — Если раньше Науменко покупал с утра несколько бутылок «Жигулевского» и в спокойной обстановке занимался переводами или сочинительством, то теперь его будили наглыми звонками в дверь, и сутки напролет он тусовался с поклонниками и друзьями».

Примерно в 1988–1989 годах в коммунальной квартире на Боровой наконец-то установили телефон. Он стоял в коридоре и в течение целого дня трезвонил, не умолкая. Кроме того, во много раз выросло количество непрошеных гостей. В одном из архивных интервью Гребенщиков откровенно поведал об этой тенденции:

«Когда стало возможно концертировать, не нарушая закона, слава Майка немедленно зашкалила. И — на беду — заманчиво приземленный лад его песен располагал к простоте общения. Адрес его не был засекречен, и каждый слушатель «Зоопарка» знал — на улице Боровой в Ленинграде живет человек, который его понимает. Вот тут и начались проблемы. Чуть не каждое утро в дверь звонили похмельные незнакомцы, которые с порога заявляли: «Я приехал из Владивостока (Тамбова, Братска, Миасса) поклониться в ноги любимому автору. Не выгоните же вы меня на улицу?» А какое же общение без портвейна? И доставали бутылку. И Майк, вскоре реально взвывший волком от такой напасти (как он мне не раз говорил), из врожденной тактичности никому не мог отказать. Несколько лет такой жизни могут подорвать здоровье и рассудок самого крепкого человека. А «крепким» Михаил не был никогда: мечтателем — да, знатоком музыки — да, интеллигентным — да. Но — не крепким...»

Здесь необходимо заметить, что чем больше у группы становилось выступлений, тем меньше внимания Майк стал уделять «качеству продукта». Казалось, что теперь он гастролирует по инерции, через «не могу». Из band on the run «Зоопарк» медленно превращался в банду пьяных анархистов.

Науменко стремительно терял интерес к концертной деятельности и начал «динамить» целые туры, не желая покидать свою мрачную берлогу. В паузах между гастролями у него начинались сильнейшие скачки настроений, и периодически он впадал в локальную депрессию. В подобном контексте ему было совершенно не до креативных прорывов и поэтических озарений. Все чаще и чаще Майк переставал выезжать в города, нарушая все договоренности.

Обозревая в одном из журналов гастроли ленинградского рок-клуба, я в 1989 году писал, как в Твери после триумфальных выступлений «Ноля», «Нате!», «АВИА» и «Игр» практически все заборы были разукрашены афишами «Зоопарка». Но Майк в город не приехал. О причине отмены концерта организаторы говорили крайне неохотно, либо ругались самыми грязными словами.

К сожалению, лидер «Зоопарка» здорово подвел и Борю Мазина, не прилетев в Казань на совместные выступления с группой «Объект насмешек». Договор между приятелями носил устный характер, но уже в аэропорту выяснилось, что до столицы Татарии долетела только команда Рикошета. Они прибыли вместе с Панкером, который сообщил обалдевшему Мазину, что Майк, кажется, заболел. При этом звукорежиссер альбома «LV» краснел и смотрел куда-то в сторону.

Доверчивый казанский организатор попытался дозвониться в Питер, но сделать это ему не удалось. По-видимому, болезнь была настолько тяжелой, что долгие телефонные трели не слышали ни сам Науменко, ни его родственники, ни соседи.

Однако «повезло» или «не повезло» Мазину в тот злополучный день — вопрос риторический. В каком виде Науменко мог появиться в Казани, можно только догадываться. Больше концертов «Зоопарка» Борис не организовывал — негативных эмоций от такого «сотрудничества» он получил предостаточно. Как говорится: «Спасибо! Больше не надо!»

«Мне было искренне жаль Майка, — говорил Андрей «Вилли» Усов. — Казалось, что он не достоин такого местечкового рока. Он был выше этого. Не то, чтобы аккомпанемент, а окружение... Друзья, спаивающие «безумный бриллиант»... Ведь без бутылки не приходили! Да я и сам бухал... Все вокруг пили, все время!»

«У Майка уже не хватало душевных сил, — вспоминал Родион. — К тому времени многие из его старых друзей уже умерли, и психологический груз на нем лежал тяжелейший. И он, видимо, избрал саморазрушительную форму поведения, как способ внешней защиты».

Как-то раз, после очередного московского концерта «Зоопарка», в странной компании с «Форумом», Ириной Аллегровой и «Мифами» — Пит Колупаев неожиданно столкнулся с Майком за кулисами. Науменко жестко ругал своего директора, бесконечно повторяя: «Как это нам гонорар не полностью заплатили?! Мы же — профессионалы!»

«Он уже тогда выглядел, как Элвис Пресли перед смертью — осунувшийся и заметно постаревший», — заявил мне Колупаев во время интервью. От неожиданности я растерялся, забыл следующий вопрос, и беседа на этой невеселой ноте завершилась.

Незадолго до своей смерти в 2019 году Борис Мазин вспоминал, как накануне приезда «Зоопарка» в Казань Саша Старцев предупредил его, что больше бутылки сухого вина Майку перед концертом давать нельзя. Иначе — быть беде.

«В 1988 году группу привозил уже другой организатор, который выкатил музыкантам целый ящик бухла, — рассказывал Борис. — Зал — битком, а «Зоопарк» сидит за сценой и жрет водяру. Под ногами катаются пустые бутылки, вокруг бродят какие-то бабы... Майк сидит на табуретке, играет на гитаре Route 66 и говорит: «А на хрена мне на сцену идти? Мне здесь больше нравится». Их тогда чуть ли не под локти из гримерки вытаскивали».

Вскоре подобная картина стала повторяться почти в каждом городе. Вдобавок ко всему, Науменко начал путать тексты, и со стороны это зрелище напоминало передачу «Вокруг смеха». В беседах с журналистами музыкант пытался подгонять под этот процесс весьма сомнительную идеологию, при этом всячески избегая темы качества концертов.

«Мне часто говорят, что я должен ощущать ответственность за то, что я делаю, — раздраженно заявлял Майк. — Никакой ответственности! Я не должен и не буду сочинять по десять песен в месяц. Я просто развлекаю людей... И никакой ответственности за то, как они развлекаются дальше и что будут делать после концерта, я не несу».

По воспоминаниям Олега Ковриги, «на позднем этапе Науменко стал хронически забывать слова. Песня «Я забываю, я начинаю забывать» — как раз об этом. В тот момент, когда Майк не мог вспомнить нужную строчку, он делал вид, будто что-то случилось с аппаратом. Стоит, губами шевелит, руками разводит и показывает на звукооператора Илюху Маркелова, которого это дико раздражало. Он долго ждал момента, и однажды, когда Науменко снова начал клоунаду со «сломавшимся аппаратом», Илья врубил голосовой канал на полную мощность. И всем стало слышно, как Майк в микрофон шепелявит что-то непонятное. В общем, история больше не повторялась».

Затем музыканты «Зоопарка» заметили, что Науменко постепенно перестает радоваться жизни и интересоваться окружающим миром. Он начал замыкаться в себе и все больше времени проводить не с группой, а в одиночестве.

«Даже на гастролях Майк никуда особенно не выходил, — удивлялся Сева Грач. — Я, как бывший музейщик и экскурсовод, старался успеть что-то посмотреть, погулять — а Майкуша... Выезды на природу ему вообще были по барабану, он совершенно урбанистический человек. У нас были длинные гастроли — Дальний Восток, Сибирь. И я так выстроил график, чтобы нас отвезли на остров Попова, в океан. Но Майк с нами не поехал. «Ну чего там — остров, зачем мне эта рыбалка?» И они с Илюшей Маркеловым остались в гостинице, запаслись алкоголем... У них это называлось «автономное плавание». Они сидели каждый в своем номере: шампанское, водочка, всякая корейская еда. Ходить из номера в номер им уже было в лом, они только периодически созванивались по телефону».

Беда одна не ходит, и потихоньку все стало разваливаться. Группа постоянно бухала, капля за каплей теряя здоровье, внешность и уважительное отношение участников друг к другу. Следом за Сергеем Тессюлем, Александром Донских и Андреем Муратовым «Зоопарк» покинул директор группы Сева Грач.

Очевидно, что причины случившегося копились довольно долго.

Поначалу Майк терпимо относился к скотским условиям региональных гостиниц и невыполнению организаторами телефонных договоренностей. Иногда концертный аппарат приходилось арендовать в ближайших кабаках. В Бийске, например, у группы сорвался саундчек из-за того, что за час до выступления на сцене вообще не было аппаратуры. Остальные концерты на Алтае в последний момент были отменены. До дружественного Новосибирска музыканты добирались на рейсовых автобусах, сдавая по дороге пустые бутылки. В итоге незадачливых гастролеров отправил домой директор «Калинова моста», заплатив за билеты из собственного кармана.

Также группа неоднократно сталкивалась с ситуацией, когда организаторы отказывались оплачивать обратный проезд до Ленинграда. Все это было по-человечески неприятно, но единственное, чего Майк не собирался прощать своему директору, — это участившихся «пропаж» гонораров.

«Как-то раз группа должна была лететь на гастроли в Хакасию, — рассказывал Вилли Усов. — И тут внезапно исчезает Сева Грач, вместе с паспортами и деньгами на билеты. Как оказалось позже, он ушел в недельный запой, пропил все деньги и потерял документы. Когда его нашли, он лил пьяные слезы и бормотал: “Только не в морду! Только не в морду!”»

Майк многое прощал директору «Зоопарка». Отчасти — из-за отсутствия подходящей замены, отчасти — из-за креативности своего администратора. Грач впервые в истории ленинградского рок-клуба придумал формат «концерта в двух отделениях» и при этом талантливо представлял группу в роли конферансье. Но, с другой стороны, у него так и не получилось организовать ни одного зарубежного выступления, хотя по частным каналам таких предложений было немало: в Аргентину, Америку, Польшу, Италию и ГДР. Майк, говорят, даже выучил несколько фраз на немецком — но они ему, увы, не пригодились.

«На каком-то этапе Сева Грач резко расслабился и стал отвратительно выполнять свою работу, — говорил спустя тридцать лет Валерий Кирилов. — В результате мы потеряли несколько выгодных контрактов и много денег... Он начал прятаться и перестал отвечать на телефонные звонки. Нашли Грача где-то на Невском проспекте, поехали к нему домой и забрали все финансы и пластинки. И он написал расписку, что должен группе десять тысяч рублей. И после этого директором «Зоопарка» стала его помощница Люся Волкова».

Майк официально расстался с Грачом после концертов в Грозном, где «Зоопарк» выступал на одной площадке вместе с металлистами из московской группы «Э.С.Т.». Неурядицы внутри коллектива, похоже, стали для Науменко привычным делом, и вскоре он начал воспринимать их как неизбежный фон.

«Довольно долго Майк пытался уговорить меня стать их менеджером, — вспоминал в 1996 году в беседе со мной Михаил «Фан» Васильев. — Но «Аквариум» и «Зоопарк» мне, как директору, потянуть одновременно было сложно. И поэтому я подсунул в роли менеджера Грача, который уволился из Эрмитажа и удачно завалил все — по своему полному раздолбайству. Он умудрился даже потерять оригинал катушки с записями. Последнее его действие — он ехал в такси с «мастером» альбома в сумке. На него напали, отобрали сумку, и катушка исчезла навсегда. Все случилось точно так, как в английском фильме про Пола Маккартни, где он взял в менеджеры какого-то ненадежного человека».

В те времена Науменко несколько раз жаловался Александру Липницкому, что ему не везет с директорами и менеджментом. Но, по правде говоря, ему в тот период не сильно везло и по жизни в целом.

Во-первых, Майк снялся (в роли самого себя) в не очень удачном фильме под названием «Буги-вуги каждый день». Несмотря на теплые слова, сказанные Борисом Гребенщиковым на презентации, получасовая картина, снятая Ленинградской студией документальных фильмов, в широкий прокат не попала. Майк этого факта, как оказалось, даже не заметил. Позднее в одном из интервью лидер «Зоопарка» заявил: «Это фильм про нас, мы там и песни поем, но с сюрреалистическими отступлениями. Бельгия, Голландия, ФРГ его уже закупили на корню». Нужно ли говорить, что ни в одной из европейских стран фильм показан не был? Просто Майк, как неисправимый романтик, часто верил в то, во что ему хотелось верить.

Правда, в другом интервью Науменко деликатно назвал «Буги-вуги каждый день» «странным и несколько безумным», но барабанщик Валера Кирилов высказался куда менее политкорректно: «Сюжет этого фильма был понятен только нам четверым. Ну, еще, может быть, режиссеру. Больше в него не врубался никто: ни операторы, ни съемочная группа, ни зрители».

Другими словами, на фоне остальных громких фильмов о ленинградском рок-н-ролле это была явная неудача.

Во-вторых, весной 1989 года «Зоопарк» весьма спорно отыграл в Лужниках на 20-летии группы «Машина времени». Ни в фильм про «Машину», ни на концертную пластинку это выступление так и не попало.

«Ровно в тот момент, когда «Зоопарк» вышел на сцену, мистическим образом произошел разрыв кабеля, — вспоминал в интервью для этой книги Андрей Макаревич. — Его починка заняла ровно столько времени, сколько Майк с музыкантами находились на сцене. Это трудно объяснить, но дела обстояли именно так».

По правде говоря, существует и другая версия этих событий. Объявлявший «Зоопарк» Александр Градский очень удивился, обернувшись к артистам и обнаружив совершенно пустую сцену. По воспоминаниям очевидцев, музыканты, встретившие за кулисами Лужников многочисленных старых друзей, в тот момент спали в гримерке, как убитые. И демонстрировать на видео их последующее «космическое» выступление организаторы сочли нецелесообразным — исключительно из соображений гуманности и настоящего милосердия.

Науменко этой ситуации с юбилейным концертом не особенно удивился и в каком-то смысле воспринял произошедшее как должное.

«Майк все время ждал от жизни какого-то подвоха, — замечал впоследствии Александр Донских. — И, получая его, он как бы утверждался в собственной правоте».

Здесь уместным мне представляется воспоминание Бори Мазина об одном из ночных разговоров, происшедших у него с Мишей Науменко на питерской квартире Старцева.

«Майк признался, что очень устал от музыки и от своей группы, — говорил мне Мазин. — Красочная рок-н-ролльная жизнь, которую он рисовал себе раньше — «роллс-ройсы», шампанское — превратилась в дешевые автобусы, вермут и пьяные морды братающихся гопников. Он теперь очень редко исполнял свою тонкую акустику, а пел темповые и веселые песни. Я так понимаю, что, когда три года пропоешь одну и ту же композицию много раз, то сильно устаешь. А новые песни не идут, и самому себе сложно в этом признаться. С 1987-го года Майку постоянно задавали вопрос: «Когда будет новый альбом?» После этого он начинал рассказывать сказки, что они договорились с Тропилло, что его «кидают», что они договорились с другой студией... Потом записали «Марию», «Десять лет назад» и «Иллюзии», и этим фактом Науменко страшно гордился. Мол, вот он — фрагмент нового альбома! Но затем все вернулось на круги своя... И если те же Цой и Гребенщиков постоянно развивались и писали какие-то вещи, то у Майка по-прежнему не было ничего нового».

В одной из бесед с Пашей Крусановым мы коснулись темы человеческого выгорания «позднего» Науменко. Крусанов, долгие годы плотно общавшийся с лидером «Зоопарка», выдал на этот счет целую теорию:

«Разочарование, постигшее Майка, отчасти было связано с тем, что долгое время он действительно хотел «просиять». Науменко был не чужд рефлексии и с какого-то момента начал задумываться — а насколько он действительно «звезда»? Майк сам себя сравнивал с тем, что появилось и пришло. Все-таки он был нежным и мягким человеком, а вся эта сценическая маска была явлением временным... И теперь его настигли внутренние сомнения. С одной стороны, время идет, а его мечта остается нереализованной... А с другой, когда он увидел, как вокруг все рушится, у него возникли сомнения в собственной безупречности».

Но тогда Майк еще крепился, стараясь не терять чувства юмора. Под Новый год, после возвращения Гребенщикова из тура по США, две рок-звезды выпивали в квартире по улице Софьи Перовской. Идеолог «Аквариума» степенно рассказывал о встречах с Дэвидом Боуи, Джорджем Харрисоном, о творческом союзе с Дэйвом Стюартом и Энни Леннокс из Eurythmics. В самый разгар монолога Майк неожиданно спросил: «Боб! Тебе, наверное, это все уже надоело?» И тут же предложил: «Если будет совсем худо, я всегда возьму тебя ритм-гитаристом в свою группу!»

Вскоре после этого заманчивого предложения американский альбом Гребенщикова Radio Silence попал в топ-200 журнала Billboard. А «Зоопарк» отправился на гастроли в Казань, где его музыкантов только чудом не отметелили местные гопники.

Черная полоса

В январе 1990 года мои друзья из журнала «КонтрКультУр’а» решили провести в Череповце всесоюзный фестиваль рок-акустики. Цель акции была простой — «собрать на родине Башлачёва в акустическом варианте всех рокеров, у которых осталось, появилось или «было-и-есть» что-либо за душой».

В занесенный коричневым снегом депрессивный Череповец со всей страны потянулись рок-барды, музыкальные группы и журналисты. В шесть утра к перрону железнодорожного вокзала подкатили два увешанных сосульками поезда: один из Ленинграда, другой — из Москвы. В них находились практически все участники фестиваля: от Ника Рок-н-Ролла, Сережи Рыженко и Юрия Наумова до Янки Дягилевой, «Чайфа» и Майка Науменко.

На улице стоял холод собачий — «минус тридцать, если диктор не врет». Оглашая окрестности отборным сленгом, «гости города» ввалились в стоявший на привокзальной площади «Икарус», забив его, как селедки — консервную банку.

Последним в автобус втиснулся Майк. Судя по внешнему виду, в поезде он явно не спал, и никакие солнцезащитные очки не могли скрыть следов ночной активности. Стоя рядом с водителем, лидер «Зоопарка» с классовой ненавистью бойца рок-н-ролльного фронта громко проворчал: «Ух, сколько халявы понаехало!»

Фестиваль длился три дня и все это время Майк беспробудно пил. Однажды под вечер, когда сознание ненадолго вернулось к нему, из-за стены вдруг послышались звуки гитары и знакомые слова: «С кем и где ты провела эту ночь, моя сладкая N?» Науменко приоткрыл дверь соседнего номера, и, не здороваясь, «вставил» притихшим музыкантам: «Художника опошлить может каждый!» После чего подтянул на животе семейные трусы и отправился спать дальше.

По мнению Александра Липницкого, подобное поведение было, скажем так, не совсем случайным. В жизни Майка началась черная полоса, и, похоже, таким образом он убивал внутренние страхи.

«Однажды я подарил Майку пластинку «Звуков Му», которую мы записали в Англии вместе с Брайаном Ино, — рассказывал Липницкий. — Там была именная дарственная надпись, но Майк с похмелья в каком-то городке этот диск продал. Похожая история была и с новой гитарой, купленной Науменко под конец жизни. Выпив однажды со мной, он заявил: «А ты не знаешь, кому ее можно выгодно продать? Я ее купил так дешево...» Был тогда у Майка такой синдром нищего, он даже песню «Бедность» на эту тему написал, и там все сказано».

В Череповце Майк должен был выступать последним, как заслуженный хедлайнер мероприятия. Но ничего путного из этой затеи не вышло. Я видел, как полуживой от алкогольных возлияний певец вышел на сцену с бутылкой водки в руке. Он упорно пытался вспомнить тексты, но ему это удавалось с трудом. Дружеская помощь клавишника Вовы Сигачева из «ДДТ» и Юры Спиридонова из «Бахыт-Компота» кардинально изменить ситуацию не смогла.

После фестиваля многие журналисты, выросшие на песнях «Зоопарка», пытались подать эту грустную историю максимально деликатно.

«Майку сильно наподлили, — писал на страницах «КонтрКультУр’ы» Костя Уваров. — Во-первых, гитару дали только на мониторы, и он рубился, мягко говоря, без музыки. Во-вторых, с ним на сцену вышли музыканты, которые ему скорее мешали... И в-третьих, он выступал последним, когда все уже были пьяными».

Ну, пусть будет так. Тем более что на следующий день Науменко устроил роскошный акустический концерт в полупустой гостинице, исполнив в комнате у зеленоградского промоутера Леши Коблова целую россыпь песен, которых никто из присутствующих не слышал. Это выступление произошло стихийно, и на пленку, к сожалению, записано не было.

Еще хочу поклониться в пояс культуртрегеру Наташе Шарымовой, которая организовала Майку в Питере видеозапись его акустических хитов в формате квартирника и сумела сохранить ее для истории. В этот импровизированный концерт вошли, в частности, «классическая» версия «Уездного города N» и неожиданно спетая в финале песня Алёши Димитриевича «Я милого узнаю по походке».

Любопытно, что за несколько месяцев до череповецкого фестиваля друзьям Майка стало казаться, что внутренний кризис у артиста наконец-то миновал. Зимой 1989–90 годов Науменко со Старцевым совершили небольшой вояж «на юга» — в Ростов и Таганрог. Вот как вспоминал впоследствии эти «солнечные дни» редактор журнала «Рокси»:

«Так вышло, что мы вместе с Майком оказались в Ростове-на-Дону: я с лекциями, а он — с концертами. Это 1989 год, и гастрольный опыт у Майка был уже колоссальный. Когда за ним заехали за пятнадцать минут до начала концерта, притом что он не видел ни зала, ни аппарата, он просто отказался играть. И не играл. А на следующий день сыграл два концерта вместо одного и посадил голос. Но приехали за ним вовремя».

После выступления у Майка случилось несколько интервью — в частности, самиздатовскому журналу «Ура! Бум-Бум!». Спустя тридцать лет, по моей просьбе, редактор Галина Пилипенко откопала у себя в архивах старенькую кассету с этой беседой. Интересно, что при прослушивании, кроме опубликованных фрагментов, нашлось еще одно забавное откровение от Майка, не вошедшее в печатную версию.

Галя зацепила расслабленного Науменко простым вопросом: а почему в Ростове пластинки «Белая полоса» продаются в отделе «Уцененные товары»? Не ожидавший такого подвоха Майк смущенно пробормотал: «В фирме «Мелодия» работают сплошные дураки... Дурак на дураке и дураком погоняет».

Через несколько месяцев Науменко сделал важное дело, на собственном примере показав, как должна работать идеальная фирма грамзаписи. Даже если она состоит всего из одной группы и одного артиста.

Итак, после «триумфа» в Череповце Майку удалось затащить в Ленинград своего приятеля и единомышленника, владивостокского рок-барда Сашу «Дёму» Дёмина. Они подружились еще во время первых гастролей «Зоопарка» на Дальнем Востоке. Тогда, в заброшенном военном бункере, они целую ночь исполняли песни из репертуара Боба Дилана. Вокруг сидели музыканты, журналисты, друзья и просто тусовщики, но никто не догадался нажать на диктофоне кнопку REC. Сложно даже представить, какой кайфовый бутлег мог бы тогда получиться. Но, как говорится, не сложилось...

Спустя полтора года Миша Науменко, проникшись песней Дёмина с красноречивым названием «Майк, подари мне свой блюз», проявил чудеса менеджмента. Он самостоятельно организовал Дёме поездку в Питер, и «пробил» свободное время в студии «ДДТ». Затем договорился с музыкантами «Зоопарка», чтобы те подыграли Саше на этой сессии.

«Действие происходило так, — описывал процесс Валера Кирилов. — Дёма, напевая текст, наигрывал на акустике один квадрат — мы тут же подхватывали и играли до конца. По ходу запоминая темп и гармонию; затем обсуждали форму, количество квадратов, вступление и коду. Иногда предполагаемую к записи вещь проигрывали один-два раза «насквозь», а потом с первого-второго дубля записывали и приступали к следующей».

Так фактически за одну ночь возник шикарный ритм-н-блюзовый альбом «Заткнись и танцуй», к сожалению, малоизвестный и недооцененный.

Жизнь тем временем шла своим чередом. К 1990 году на волне возникшего в Дании движения Next Stop Rock’n’Roll резко умножились международные контакты музыкантов. Группы из разных стран колесили с концертами по Европе, в том числе и по России. В результате новых знакомств Валера Кирилов неожиданно получил ангажемент от музыкантов из Копенгагена. Для барабанщика, всю жизнь исполнявшего рок-н-ролл за «железным занавесом», это был бесценный опыт. Поэтому он, не колеблясь, согласился и уехал играть в Данию.

Майк отнесся к ситуации с пониманием, сказав с усмешкой напоследок: «Смотри, не продавай Родину слишком дешево». Он старался в любой ситуации найти для себя позитив — например, без Кирилова ему больше не надо было корячиться и колесить с концертами по стране. Теперь Сева Грач не стоял у него над душой, и Науменко совершенно расслабился.

«Когда Грач был директором группы, они гастролировали довольно плотно, — замечает Олег Коврига. — Но нельзя сказать, что Майку это было по душе. Он совершенно не бился за свою биографию».

Все происходящее означало лишь одно: около полугода — с марта по август — такой группы, как «Зоопарк», в природе не существовало. Искать нового барабанщика Майку было лень, а ездить с концертами по далеким городам — тем более. Он незаметно сменил род деятельности и начал подрабатывать переводами, которые ему регулярно подбрасывала Таня Науменко. Словно искал запасной аэродром для отступления. С наименьшими моральными потерями, естественно.

«Помимо рок-музыки, существуют и другие вещи в моей жизни, — рассуждал тогда Майк в одном из интервью. — У меня есть жена, которую я люблю. Есть, о чем подумать, есть, чем заниматься, помимо группы «Зоопарк», которую я тоже нежно люблю. Но моя жизнь не кончается на этом. Остается много другого, помимо рок-н-ролла. Есть еще многие вещи, которыми можно заняться в жизни».

Одной из таких вещей был, разумеется, алкоголь.

С каждым днем все больше и больше времени лидер «Зоопарка» стал уделять спиртному. С утра Майк шел, как правило, в один из пивных ларьков на Литейном «смачивать горло». Если предыдущий вечер был бурным, Науменко подтягивался туда к восьми утра, но «живительной влаги» брал немного — у него были стилистические претензии к качеству продукта. Зато в девять часов открывались «правильные» точки, где можно было затариться холодным и свежим пивом — теперь уже в «промышленных масштабах».

«Майк очень любил ходить в мебельный магазин на улице Марата, где был кондитерский отдел, — вспоминает Сергей Рыженко. — После Москвы меня в нем особенно поражали демократичные цены. К примеру, пиво продавалось там на разлив — но по минимальным расценкам, из которых еще и вычитались 12 копеек — стоимость посуды. Видимо, эта точка общественного питания предназначалась в основном для страждущих пролетариев, у которых утром, по дороге на работу, непременно «горели трубы». Обязательным условием в этом святом месте являлось правило «покупки конфеток» — как говорится, вместо закуски. И оттуда мы выходили уже совершенно белыми людьми, свежими и окрыленными».

Ближе к вечеру у Майка наступало время напитков покрепче — от «чпока» (водки с пепси-колой) до самогона, который Науменко приобретал у знакомых музыкантов по месту их проживания. Проблема приема пищи при таком плотном графике уходила на второй план и принципиального значения не имела.

Показательным эпизодом того периода можно считать спонтанную поездку Майка вместе с Панкером и Наташей Науменко за город, к одному из дальних знакомых.

«Как-то летом мы взяли билеты и поехали в Великие Луки, — рассказывал мне Игорь «Панкер» Гудков. — Вот там я на Майка страшно разозлился, поскольку понял, что он уже не справляется со своими желаниями. Когда мы с Наташей отправились на рыбалку, он вытащил из моей сумки и выпил всю водку, которую мы привезли. Потом стал рассказывать, что пойдет к цыганам и купит новую. Стало понятно, что алкоголь у него встал в жизни на первое место. И я поехал к Фану советоваться — надо, мол, с Майком что-то делать. А Файнштейн жарит котлеты, поворачивается ко мне и говорит: «Панкер, ну вот вылечим мы его... А что дальше-то будет?» И тут я сник и понял, что это — пиздец».

Однако пиздец, вопреки всякой логике, случился совершенно в другом месте. Ранним утром 15 августа на трассе под Ригой «Москвич» с ленинградскими номерами на полной скорости вылетел на встречную полосу и врезался в рейсовый автобус. За рулем автомобиля сидел Виктор Цой. Смерть наступила мгновенно.

Здесь необходимо заметить, что отношения между Науменко и Цоем в конце восьмидесятых не отличались особой теплотой. Последние совместные концерты они сыграли еще в 1986 году, а затем их пути-дороги разошлись.

Музыканты «Кино» после выхода альбома «Группа крови» круто ушли в отрыв, выпуская пластинки в Америке и Франции. Как упоминалось выше, Цой стал настоящей кинозвездой, а новый директор «Кино» Юрий Айзеншпис быстро поднял группу на стадионный уровень. Не выдержав искушения славой, бывший купчинский резчик по дереву резко изменился. Он переехал жить в Москву, завел новых друзей, а к бывшим коллегам по ленинградскому рок-клубу стал относиться с плохо скрываемым сарказмом. Однажды Виктор Робертович выдал «гениальное» двустишие: «Травка зеленеет, солнышко блестит, около «Сайгона» пьяный Майк лежит».

Возможно, шутка была не совсем удачной, но она разлетелась по Ленинграду со скоростью звука. Поэтому неудивительно, что, узнав о гибели Цоя, Науменко с нескрываемой злостью заявил: «Доигрался хуй на скрипке!» Эту фразу позднее мне несколько раз повторил Борис Мазин, и у меня нет оснований ему не верить.

Вскоре после этих печальных событий лидеру «Зоопарка» позвонил музыкальный журналист Александр Житинский. Они приятельствовали много лет, и Науменко не смог отказать в просьбе маститому литератору — написать несколько слов о Цое.

В итоге Майк написал правду — все то, что он думал и чувствовал по данному поводу.

«Цой очень умело использовал людей. Он всегда знал, как заводить нужные знакомства, и был весьма холоден и расчетлив в отношениях. Мне не нравилось то, как он изменился в последние годы. Вероятно, это болезнь, которой переболели многие рок-музыканты. Деньги, девочки, стадионы — и ты начинаешь забывать старых приятелей, держишь нос вверх и мнишь себя суперкрутым. Что же, не он первый и не он последний».

Естественно, после таких слов Майк долго размышлял, стоит ли ему принимать участие в большом сборном концерте памяти Цоя. К этому времени из датской командировки вернулся Кирилов, и «Зоопарк» в очередной раз воскрес из пепла. Музыканты провели всего две репетиции в домашних условиях, но выступили в СКК им. Ленина очень сильно. В интернете сохранилась запись концерта, на котором Майк неожиданно исполнил две новые композиции: «120 минут» и «Час Быка».

«Час Быка» — одна из самых страшных песен Майка, наравне с такими шедеврами, как «Выстрелы» и «Седьмое небо». Не покидает ощущение, что поэт словно предчувствовал свою смерть. Новую песню он представил такими словами: «Если вы следите за японским гороскопом, то весь наш 24-часовой цикл времени укладывается во время разных животных, как и по годам. И вот есть такое очень неприятное время, где-то с четырех до шести утра. Эта песня — именно про это время».

Через несколько дней «Зоопарк» отправился на гастроли в Мурманск. В интернете есть видеозапись: полупустой зал, опять старые композиции и никаких «120 минут» и «Часа Быка». Как будто совсем недавно эти песни исполняли не они, а другая группа. Неудивительно, что особого энтузиазма ни на сцене, ни в зале не наблюдалось.

После концерта местное телевидение решило взять у гостей небольшое интервью. Майк тогда часто любил говорить о том, что «музыканты дохнут, как мухи». Возможно, поэтому Валера Кирилов, грустно глядя в камеру, произнес: «Башлачёв... Цой... Кто следующий?» Но даже в самом страшном сне барабанщику «Зоопарка» не могло привидеться, что жить Майку оставалось меньше года.

Слабый тигр

В конце 1990 года Илью Куликова снова арестовали, причем на этот раз он попался на краже мяса с комбината. Басист «Зоопарка» вписался в эту авантюру от полной безысходности: у него рос маленький сын Родион, а полки продуктовых магазинов в тот год были угрожающе пусты. В итоге неловкого воришку взяли «с поличным» прямо на месте преступления — при переброске сумки с мясом через заводской забор. По сей день никто так и не понял, что это было: классическая «подстава» или неудачное стечение обстоятельств.

Майк отреагировал на произошедшее с мрачной иронией — мол, «в моей группе никогда не будут играть расхитители социалистической собственности». В итоге «Зоопарк», едва успевший дать осенью несколько концертов, в очередной раз развалился.

«В последнее время популярность «Зоопарка» падает, — писал Саша Старцев в энциклопедии «Рок-музыка в СССР». — Вызвано это, в первую очередь, отсутствием новых записей (последний альбом — 1984), а также тем, что новый материал уступает песням начала восьмидесятых годов».

И были в этом наблюдении редактора «Рокси» некая сермяжная правда и мистическая закономерность. Целых десять лет Михаил Науменко склеивал из осколков разбитую чашку, искренне пытаясь выдать ее за новую. А в итоге основательно растратил здоровье, подхватил вирус лени и потерял интерес к занятиям музыкой. Возможно, в немалой степени на него подействовал пресловутый дух времени — начиная от атаки поп-музыки на Дворцы спорта («Мираж», «Ласковый май», Женя Белоусов) и заканчивая общей нестабильностью в стране.

«Когда мы работали полуподпольно, были полные стадионы, — заявил Майк в одном из интервью. — А теперь наступило некоторое пресыщение. Вроде все можно и дышать стало легче, но интерес несколько упал».

И эту пессимистическую тенденцию не заметить было невозможно. Про изменение настроения у Майка и ухудшение его самочувствия существуют различные мнения. Кто-то из друзей видел причину в том, что немногим ранее Науменко крайне неудачно упал с велосипеда. Не без последствий, разумеется. Гоша Шапошников вспоминает, как его приятель Вова Синий («Братья по разуму») сдуру угостил Майка папироской «с наполнителем». В тот момент Науменко безмятежно раскачивался, сидя в кресле, но после затяжки его «повело». Он упал на спину, сильно ударившись затылком об пол — по одной из версий, именно с этого случая и начались все проблемы со здоровьем.

Панкер трактует ход событий тех лет по-своему:

«Майк был немножко похуистом. Помню, как он со смехом рассказывал, что с утра пошел чистить зубы и вдруг раз — лежит на полу. Падая, ударился лицом о раковину и разбил себе губы. А потом у него начала отниматься рука. И я понимаю, что это был микроинсульт, что он тогда с бодуна встал и пошел зубы чистить...»

Как бы там ни было, правая рука у Науменко функционировала теперь весьма условно. Он еще мог не без усилий держать сигарету, но брать аккорды на гитаре ему уже было сложно. В беседах со мной Сергей Рыженко вспоминал, что на фестивале в Череповце он обратил внимание на странные пятна на руках у Майка, похожие на синяки. На встревоженный вопрос боевого друга Науменко внезапно огрызнулся: «Да так, фигня какая-то... Что-то там с сосудами». И тактичный Рыженко моментально прекратил задавать вопросы, сохранив внутри тяжелое «ощущение грядущей беды».

Вот что рассказывает об этом периоде Андрей «Вилли» Усов:

«Майк не особенно переживал по поводу своего здоровья. Он принимал все, как есть, и поэтому шел строго по наклонной. У меня есть его фотографии с перерывом в год: фестивальные снимки 87-го и 88-го годов. За это время он сильно располнел, и дальше процесс только развивался. Более или менее прилично он выглядел в 90-м, во время концерта памяти Цоя. Тогда Майк был при деле, даже в киносъемках участвовал. А в 91-м снова опух».

Вдобавок ко всему у Науменко стремительно начали портиться отношения в семье. Первым на это обратил внимание проницательный Андрей Тропилло:

«Дело было зимой 91-го на дне рождения у Севы Гаккеля. Он тогда подрабатывал сторожем и охранял большую квартиру-офис. По ночам она пустовала. Сева позвал много гостей, всюду на газетках лежали бутерброды с докторской колбасой, стояли портвейн и водка. Люди буйно веселились. Майк же быстро засобирался домой, но Наташка вдруг заупрямилась. Мне запомнилась такая сцена — на полу сидят гости, кто-то играет на гитаре... Майк говорит Наташе: «Пойдем!», а она ему кричит: «Я не хочу! Давай останемся, у меня в бокале еще...» Науменко ее подводит к двери, а она вцепилась в косяк пальцами и чуть не плачет. Он отрывал ее пальцы от косяка по одному, а она хваталась обратно, и Майк ее выволакивал. В этот момент мне стало понятно, что между ними что-то разладилось».

Несложно догадаться, что за десять лет Майк дал Наташе достаточно поводов, чтобы озвереть от такого «рок-н-ролльного» образа жизни. Долгое время она проявляла поистине ангельское терпение — и во времена безденежья и ментовского прессинга, и позже, в период «звездных» гастролей и затянувшегося алкогольного кризиса. От одних только бесчисленных гостей можно было сотню раз сойти с ума.

«Однажды друзья предложили Майку улучшить жилищные условия, — рассказывал Александр Липницкий. — Тогда бы он и семью сохранил... Потому что, как может женщина, мать его ребенка, уважать мужа, которому дают возможность вырваться из протухшей коммуналки, а он — отказывается? Люди предлагали деньги, предлагали рассчитаться, когда сможет, но Майк и слышать ничего не хотел. И Наташа поняла, что это все “без мазы”. Что она всю жизнь на коммуналку убьет, наблюдая за деградацией спивающегося и некогда любимого человека. Но сама при этом была как шелковая и замечательно к Майку относилась. Так же, как и к его друзьям — а мало кто из женщин мог вытерпеть всю эту “пьянь рок-н-ролльную”».

В конце концов, Наташа не выдержала и поставила мужа перед свершившимся фактом. Она все решила. Точка. Она вместе с Женькой уезжает в Москву. Там ее ждет другая жизнь. Точка.

«Конечно, Майк — не ангел, и наша семейная жизнь — не красивая идиллия, — признавалась Наташа впоследствии. — Но плохого в ней было гораздо меньше, и забывается оно, к счастью, быстрее».

Майк не сразу и не до конца осознал, что в его семье произошло. Представить свою, в меру безалаберную жизнь, без такого надежного тыла, как Наташа, он, естественно, не мог. Даже в самых безумных мыслях.

В начале 1991 года Михаил и Наталья решили пойти в гости к Галине Флорентьевне. Придя в квартиру на Варшавской, Майк сразу отправился в душ. А Наташа осталась со свекровью «один на один» и все ей откровенно рассказала. В это время 36-летний сын эпизодически орал из ванной в открытую форточку: «Мама, ты не думай, она хорошая! У нас все по-честному!»

Галина Флорентьевна все больше молчала. В глазах у нее застыли слезы. Домой бывшие супруги возвращались молча.

«Честно скажу, что я абсолютно не готов оценивать их поведение, — сказал Гребенщиков в интервью для книги. — Ну, конечно, Наташе с Майком было очень тяжело. Ему и в голову не приходило, что она требует какой-то там заботы и внимания».

В середине марта 1991 года в городе торжественно отмечали десятилетие ленинградского рок-клуба. Юбилейное действо продолжалось без малого неделю. В рамках праздника выступили практически все группы Ленинграда. Кроме «Зоопарка».

«По фестивальному сценарию “Зоопарк” должен был подвести черту под серией концертов в Доме самодеятельного творчества на улице Рубинштейна, — писал критик Владимир Александров в газете Rock FUZZ. — Увы, элементарное рок-н-ролльное раздолбайство помешало этому... В “Юбилейном” я подошел к Майку и посетовал, что “Зоопарк” так и не выступил на фестивале. “Мы были готовы играть 14 марта, то есть сегодня, — ответил мне Науменко. — Но на нас наехали, мол, вы играете 13 марта, и наехали прямо утром, так что я не смог собрать свою группу, у каждого были свои дела...” — “Что-то я не видел этого”, — попытался возмутиться кто-то из “зоопарковцев”, стоявших рядом с нами. И тут Майка взорвало: “А ты вообще помалкивай! Дурак ты и ничего умного не скажешь!”»

«Что касается отмены выступления «Зоопарка» на фестивале, то его не то, чтобы запретили, — поясняет Липницкий. — Просто группу списали со счетов из-за деградации и пьянства. Их забыли. И когда кто-то из музыкантов «Аквариума» заметил Майка на этом фестивале, все тут же опомнились: «А как же без Майка?» Сразу же договорились исполнить «Пригородный блюз» вместе».

«Не волнуйся, все получится», — постарался приободрить Майка Гребенщиков за несколько секунд до выхода на сцену «Юбилейного». И оказался прав.

Никто не догадывался, что это было последнее выступление Майка перед зрителями родного города. Он предельно сконцентрировался, позабыл про инсульт, и даже не ронял гитару. Им двигали отчаяние и скрытая безысходность. Объявляя «Пригородный блюз», Науменко непривычно серьезным голосом посвятил эту песню «потерянному поколению восьмидесятых годов». «Потерянному? Как же...», — передразнил его БГ и начал играть.

«Бесспорно, время триумфа для Майка было уже позади, — писала впоследствии местная пресса про это историческое действо. — И, тем не менее, в нем чувствовалась былая сила, он все еще был способен поднять в одном порыве многотысячный зал. Что он, собственно, и сделал своим яростно сыгранным «Пригородным блюзом». Это была настоящая кульминация фестиваля».

Совместное выступление Майка и Бориса сохранилось на видео, которое, скажем так, обязательно к просмотру. Исполнение «Пригородного блюза» произошло 14 марта 1991 года, через полтора десятка лет после первых концертов «Вокально-инструментальной группировки имени Чака Берри». Время завершило полный цикл и, похоже, остановилось.

Прошел месяц, и 18 апреля старые друзья собрались в квартире на Боровой, чтобы отметить тридцать шестой день рождения Науменко. Гости обратили внимание, что в волосах у Майка появилась седина, правая рука так и не отошла от паралича, и вообще «состояние его здоровья было проблематичным».

Позднее в одной из наших бесед Панкер заметил, что для Майка «уход Наташи был серьезнейшим ударом, это его и подорвало».

Спустя много лет я обсуждал это мероприятие с Гребенщиковым. В тот день Борис Борисович принес Майку душевный подарок — уютные домашние тапочки, чтобы ноги у рок-звезды были в тепле и комфорте. В ответ лидер «Зоопарка» увел приятеля на кухню и стал читать ему новые стихи.

«Это было очень тяжело, — с горечью вспоминал лидер «Аквариума». — Майк был совсем больной, с трудом говорил и двигался. И у него были явные проблемы с восприятием мира. Когда он начал читать стихи, они оказались ну совсем никакими. Неуклюже романтические, после чтения которых он очень по-детски ждал похвалы».

«Я был на дне рождения Майка, — рассказывал Владимир Рекшан. — Мы по квартире шатаемся, заходим на кухню — а там Гребенщиков с Науменко беседуют, и Миша плачет. То ли жена бросила, то ли жизнь не удалась. Потом Майк говорит: «Ребята, давайте вам стихи почитаю, я сочинил!», а ребята кричат: «Нет, Чака Берри давай!» Вот это я и запомнил».

Через несколько дней Науменко неожиданно появился на рок-фестивале в городе Челябинске. Предполагалось, что он исполнит несколько песен в акустике, а в остальных композициях ему подыграет новая группа «Турецкий чай» — во главе с Ляпиным, Гаккелем и Титовым. Но ничего путного из этой затеи не вышло.

«Майк в те дни находился в сильнейшей депрессии, — вспоминал лидер челябинской группы “Резиновый дедушка” Юрий Богатенков. — Он недавно расстался с женой и постоянно был под градусом. Все время говорил, что кушать не хочет, а хочет “просто умереть”».

В качестве гонорара лидер «Зоопарка» убедил организаторов привезти ему из Владивостока Сашу Дёмина. Вместе с Сашей в Челябинск прилетел рок-поэт Кот Соломенный из группы «Третья стража», автор хита «Город туман (я пьян... от любви к тебе)». В их гостиничном номере Науменко провел трое суток, о которых впоследствии не смог вспомнить ровным счетом ничего.

Значительно позднее Кот не без гордости рассказывал, что по ночам Майк часто пел «Оду ванной комнате», а в последний день фестиваля уборщицы вынесли из их номера шестьдесят пустых бутылок. До белой горячки у вагантов дело тогда не дошло, но инопланетяне в окно пару-тройку раз заглядывали.

«В Челябинске Майк был главной приглашенной звездой, — поведал мне Кот Соломенный во время беседы в одном из клубов Владивостока. — И Науменко настоял на том, чтобы мы c Дёмой прилетели туда в качестве «специальных гостей». Майк, приехав, поднялся к нам в номер, поставил на пол сумки с чекушками и больше оттуда не выходил. Правда, на третий день он уже почти не бухал. Лишь наливал в стакан на мизинец водки и доверху разбавлял водой. А челябинская вода из-под крана — это вообще отдельная история... Дёма с Майком ухохатывались — после местной ванной я был весь в красных пятнах. И пиво было таким же, когда его разбавляли этой ужасной водой».

По свидетельству очевидцев, в день своего выступления Науменко лежал в гримерке совершенно без сознания. В какой-то момент вбежал запыхавшийся организатор и заорал: «Быстро выходите на сцену, кто еще стоять может!» Общими усилиями Майк был поднят с пола, после чего проглотил стакан «Агдама», блеванул и пошел играть на неподключенной к усилителю электрогитаре. Сил у него хватило на какой-то англоязычный рок-стандарт и на композицию «Майк, подари мне свой блюз», исполненную в дуэте с Дёминым.

К этому времени интенсивность алкогольного угара в жизни лидера «Зоопарка» достигла совершенно печального уровня. Он крайне неуютно чувствовал себя «сухим» и всеми силами пытался свести количество «трезвых» часов к минимуму.

«В юности Майк перепробовал все наркотические средства, не требующие шприца и не обещающие слишком радикальных эффектов (этих он суеверно боялся): «банку», «колеса», «дурь», — рассказывала в интервью для книги Таня Апраксина. — Позволял себе мечтать, вполне абстрактно, об амфетаминах. Но главным для него всегда был алкоголь. Он отдавал предпочтение рому, как он его называл — «твердому топливу», но первое время у него было мало возможностей себя им обеспечивать. А уж когда все вокруг стали в этом помогать, тормозов просто не осталось. Казалось, что каждый раз он спешил как можно скорей уйти из сознания. Удалиться».

Через несколько дней Науменко не без приключений вернулся в Ленинград и встретился с издателями виниловой пластинки «LV». Потом ненадолго зашел домой — спрятать гонорар в размере пяти тысяч рублей в одну из книг на полке. Говорят, что большая часть денег так и осталась лежать между страницами, и лишь спустя много лет была случайно обнаружена родственниками.

«Миша был удивительно непрактичным и легкомысленным человеком, — с болью говорила Галина Флорентьевна. — Он не умел и не хотел экономить деньги... Он жил сегодняшним днем и совершенно не заботился о будущем».

В один из вечеров в коммунальном коридоре на Боровой раздался телефонный звонок. На другом конце провода был Гоша Шапошников, приехавший в Питер погостить к родне. Услыхав непривычно хриплый голос Майка, он растерялся и обеспокоенно спросил: «Миша, ты в порядке? Как дела, как настроение?» Михаил Васильевич выдержал длинную паузу и каким-то чужим голосом произнес: «Да неважно, нормально все... Я сам во всем виноват».

И медленно повесил трубку.

Смутные времена

После отъезда жены с сыном в Москву Майк безуспешно пытался наладить быт в опустевшей комнате на Боровой. Друзья настойчиво убеждали его обратиться к врачам и пройти стационарное обследование, но все было тщетно — в тот период Науменко категорически отказывался от любых конструктивных инициатив. Затем Галине Флорентьевне удалось сделать невозможное, и она привезла сына в клинику имени Мечникова. Доктора осмотрели Майка, изучили результаты анализов и неожиданно заявили: «В данном случае мы бессильны. Мы этого не лечим». Что именно они имели в виду, можно было только догадываться.

«Летом 1991 года я долго уговаривала Майка переехать к нам жить, — вспоминала позднее Люда Петровская. — Но при этом было ясно: у человека есть свобода выбора. Я возила на Боровую готовую еду и его любимые болгарские баночки с фасолью. Вообще, в принципе, Майк был не гурман. Наверное, самый яркий не гурман в моей жизни. Поэтому домашние котлетки я отвозила обратно или раздавала соседям. А баночки с фасолью он ел с удовольствием. В это время я убирала ему квартиру, потому что он ждал Наташку. И хотел показать ей, что у него все хорошо».

Из последних стихотворений Майка становится понятно, что особенно трудно ему было пережить ночные часы, время тяжких мыслей и свинцовой бессонницы. Днем он бодрился и даже пытался «делать дела». Как-то раз Саша Старцев напомнил ему, что осенью 1981 года состоялся первый официальный концерт «Зоопарка», и уже сейчас можно начинать подготовку к десятилетнему юбилею группы.

В тот период в Ленинграде стали появляться первые независимые радиостанции. На одной из них сооснователь «Аквариума» Джордж Гуницкий вел авторскую передачу и пригласил Майка на интервью для «Рокси-Аудио». Лидер «Зоопарка» был полон энтузиазма и бойко делился творческими планами.

«Мы хотели бы сделать один, два, четыре больших концерта и пригласить туда наши любимые группы, — не без чувства гордости сообщал Науменко. — От «Машины времени» до «ДДТ» — и все, что посередине. Я пока не знаю, кто сможет участвовать... Мы играли в подобных концертах у других команд. И я считаю, что, может быть, им было бы уместно поучаствовать и в нашем концерте, если это случится».

Подводя итоги десятилетия, Старцев взял у Науменко обстоятельное интервью для очередного номера «Рокси», который впоследствии не распространялся. Предполагаю, что это было одно из последних интервью Майка:

«Мой вклад в рок 80-х? Себя хвалить неловко, но... может быть, я одним из первых стал писать очень конкретные песни тем языком, которым мы общаемся друг с другом... В песнях люди надеялись на узнавание и сопереживание. А может, находили там то, что они знали, но не удосуживались выразить словами. Если говорить высоким стилем, то, вероятно, в этих песнях было отражено настроение времени».

Примерно в эти же дни после долгой паузы Майку позвонил Сева Грач. Странно, но Науменко обрадовался звонку и пригласил бывшего директора «Зоопарка» в гости.

«Мы поссорились перед этим, но я позвонил и затем заехал к нему, — рассказывал Грач. — А Майк тогда получил приличные деньги за альбом «LV», который был издан на виниле, и бухал. Говорит: «От меня Наташка ушла». Я отвечаю: «Ну, который раз уже». А он говорит: «Нет, тут все серьезно. И с рукой вот беда». А я ему: «Так надо не бухать, а идти в больницу». А он был такой человек — ненавидел что-нибудь просить».

Без Грача концертов у Майка стало совсем немного. В начале лета 1991 года у «Зоопарка» состоялся выезд в Белоруссию, в небольшой городок под названием Светлогорск. Организацией мероприятия занимались случайные люди, поэтому неудивительно, что выступление получилось за гранью добра и зла. Да и группы на тот момент толком не было.

В итоге вместо Куликова Майк пригласил сыграть на басу старинного приятеля Наиля Кадырова из группы «Почта». И даже не поленился написать ему от руки ноты, которые музыкант так и не успел посмотреть. Понадеялся сыграть все партии импровизационным методом, поскольку многие песни знал еще со времен квартирников Майка с Цоем.

«Творчество Майка я долго не воспринимал, — утверждал Наиль спустя несколько лет. — Один раз меня сводили на концерт «Зоопарка» — там был ужасный звук, никто не умел играть, в общем, бардак. А вскоре Майк начал приглашать меня играть в «Зоопарк». Я несколько лет отказывался, но потом все-таки согласился».

Как выяснилось спустя несколько месяцев, выступление в Светлогорске оказалось последним концертом в истории «Зоопарка». Я планировал услышать рассказ об этом вояже от директора группы Люси Волковой, но разыскать ее не удалось. Зато нашел многочисленные упоминания об этом волшебном мероприятии в интернете.

«Я никогда не мог представить, что в наш маленький городок приедет Майк, — писал один из зрителей. — Концерт проходил на летней танцплощадке в парке. Народу было немного, человек сто — сто пятьдесят. Майк исполнил несколько забойных хитов, после чего начал играть классические рок-н-роллы. На все уговоры спеть «Уездный город N» не поддался. В целом выглядел он неважно, уставший и измученный».

И вот еще одно свидетельство: «Помню их концерт в Светлогорске. Жаль, не сохранилась запись. Наверное, это был их единственный англоязычный концерт».

Показательно, что старая гвардия «Зоопарка» ворошить подробности этой поездки не любит и от «английского репертуара» со страшной силой открещивается. Но с тем, что тур в Белоруссию представлял собой «полный треш», боевые приятели Майка охотно соглашаются.

В документальном фильме «Майк Науменко: все остальное — иллюзии» музыканты признаются, что концертная площадка напоминала загон для скота — покосившийся странный забор, пыль и так далее.

«Как-то грустно все было, — будто извиняясь, вспоминал это «белорусское приключение» Валера Кирилов. — Усталость была, стали сдавать мы сильно. Играть осточертело, надоело играть... Весь вечер после концерта Майк оставался в гостинице один, с водкой и двумя банками американской тушенки. Все проглотил в одиночестве и быстро вырубился».

Говорят, что музыканты возвращались из этого круиза в гробовой тишине. Вместе с ними в плацкартном вагоне находилась не именитая рок-звезда, а, как пел когда-то Гребенщиков, «еще один упавший вниз». Сейчас это звучит жестоко, но положение дел было именно таким.

Спустя много лет я пытался выведать впечатления у Наиля Кадырова, с которым был неплохо знаком по его работе в «Трилистнике», Vermicelli Orchestra, «Дочь Монро и Кеннеди». Доверительные и многолетние отношения предполагали откровенное интервью, но Наиль Ахметович отказался говорить на диктофон. Судя по всему, веские основания для этого у него были. В конце концов, он сжалился и выдал «под запись» емкое признание: «Я до конца тебе правды не скажу... Но то, что большого оптимизма не ощущалось, это точно».

Тревожные ощущения тех дней подтвердил мне в телефонной беседе и гитарист Саша Храбунов:

«Нам уже тяжело было, что-то такое фиговое в воздухе витало... В Белоруссии была открытая площадка, но народу там собралось крайне мало. Короче, кое-как мы отыграли».

Вернувшись из Светлогорска в Питер, Майк начал метаться, испытывая потребность в элементарной человеческой поддержке. И нашел ее в несколько неожиданном месте. Не у старых друзей, не у соседа Саши Храбунова с его очаровательной женой Тасей, а дома у Валеры Кирилова. К которому вскоре и переехал жить — вместе с архивами и двумя гитарами.

Именно в этой трехкомнатной квартире на 9-й Советской улице — с антикварным диваном, старинным письменным столом и огромным камином — Майка обнаружил в июле 91-го года его казанский приятель Борис Мазин. Он специально приехал в Ленинград и никак не мог разыскать своего любимого музыканта. Наташа уже жила в Москве, а знакомые отвечали уклончиво или просто пожимали плечами. И только от Старцева Борис получил «секретную» информацию, что у Науменко «начались новые времена, и он залег на дно».

Не без труда дозвонившись до Кирилова, Мазин договорился с Майком о «тайной вечере». Затарившись несколькими «сабонисами», он нагрянул в конспиративную квартиру, находившуюся неподалеку от Московского вокзала. Дверь долго не открывали, хотя за стеной явно слышалось непонятное шуршание. Наконец «ворота в рай» отворились. Музыканты «Зоопарка» стояли перед Борисом навытяжку, с пионерскими салютами над головой и радостно улыбались. Смотрелись при этом они весьма потешно — рослый Кирилов и невысокий Майк...

Причина праздника стала ясна буквально через минуту. Оказывается, от Кирилова тоже ушла жена — по сути, в те же дни, что и от Науменко.

«Надо сказать, что Майк держался бодро, — отмечал Мазин. — Мы весь вечер пили водку и болтали обо всем на свете. Помню, как Науменко лениво поругивал пластинку The Doors, которая играла ненавязчивым фоном. Заодно поинтересовался, нет ли у меня кандидата на покупку альбома Моррисона. За разговорами ночь пролетела незаметно, а утром мы направились в ближайший гастроном, сдавать пустые бутылки».

Проводив Мазина в Казань, Майк немного воспрянул духом. Пытался заниматься переводом фантастического романа «Ближайший родственник» Эрика Рассела, который Тане Науменко заказало книжное издательство «Северо-Запад». Валера Кирилов вспоминал, как по ночам Майк писал стихи, а под утро сжигал их. Но кое-что удалось сохранить. Где-то завалялись черновики, а какие-то бумаги поэт забыл сжечь по рассеянности.

Параллельно у Науменко появилась мысль наконец-то выпустить сольный альбом. Это была «идея фикс», о реализации которой лидер «Зоопарка» настойчиво мечтал уже несколько лет. Вот, к примеру, фрагмент его раритетного интервью, датированного 1989 годом:

«Мы собираемся записывать новую пластику, возможно, даже двойную. Это будет прямо ударный материал. Я бы сказал, жесткий ударный материал. Уже есть договоренность с музыкантами с мировым именем, но по известным причинам мы эти вещи пока не играем».

Со временем фантазии Майка на эту тему приобрели совсем уж космические масштабы. К примеру, за кулисами «Юбилейного» на вопрос журналиста про новые песни лидер «Зоопарка» задиристо ответил: «Дайте мне студию, и я запишу три альбома!» И искренне в это верил.

До конца не понятно, какие именно композиции Майк планировал включить в новый диск, но, по воспоминаниям музыкантов, Науменко собирался записывать «Час Быка» и «120 минут», а также неотрепетированную песню «Меня никто не любит», которая исполнялась, в частности, на концертах в Светлогорске и Челябинске:

Каждый день у Майка начинался с разговоров о новом альбоме. Как-то раз он позвонил по телефону и торжественно пригласил поучаствовать в сессии Сашу Титова, с которым записывал «Белую полосу» и множество раз выступал на одной сцене. Но у басиста «Аквариума» случилось несчастье в семье, и он был вынужден отказаться. Зато верный Кирилов с радостью согласился продюсировать процесс — по настойчивой просьбе Майка. Правда, в беседе со мной Валера рассказывал, что даже не знал, кто на этом альбоме будет играть на барабанах. И это оказался весьма показательный момент.

«Майк был настоящий кремлевский музыкальный мечтатель, — утверждал впоследствии Храбунов. — Мол, хорошо бы что-нибудь сделать, но непонятно как. Он был уже «очень не очень», но мысли про альбом у него действительно существовали. Но лично я считаю, что они не имели под собой никакого основания. Дело в том, что Майк совершенно не представлял, как подобные вещи делать. Поэтому все это были только разговоры, создание видимости активной деятельности».

В действительности вокруг предстоящей сессии царили хаос и полная неопределенность. Однажды в гости к Кирилову заглянул Наиль Кадыров, и Майк сыграл ему новый рок-н-ролл под названием «Лимузин». Там были, в частности, такие слова: «И я положу бомбу под твой свадебный лимузин». Когда свежеиспеченный басист «Зоопарка» поинтересовался, кому именно посвящается песня, Науменко замялся и ответил, что это всего лишь шутка.

И грустно посмотрел в окно.

Часть мира, которого нет

В конце июля в Ленинград по личным делам приехал гжельский приятель Майка Юрий Гаранин. Общение с лидером «Зоопарка» произвело на него крайне тягостное впечатление.

«Я пришел к нему домой на Боровую, открываю дверь, а там незнакомая женщина, — вспоминал Гаранин. — Натальи уже не было, а Майк стоял в очереди за разливным пивом, недалеко от дома, в ларьке. Я туда пошел, мы взяли пиво. Руки у него дрожали. Сели на детской площадке, пили из банки. Я смотрю — у него правая рука не работает, сказал, что где-то простудился. Но я-то знаю эти вещи и намекнул, что у него в организме что-то не так. Почки, наверное. И если дальше так пойдут дела, то он умрет. А Майк вспылил, типа не мое дело. Говорит: «Да, умру, я знаю. Ну и хер с ним». Он очень спокойно к этому относился. Вероятно, какой-то свой Рубикон человек перешел, и не было уже у него больше стимула жить».

«Для меня загадка, почему Майку расхотелось жить, — размышляла впоследствии Наташа Науменко. — Ему все стало скучно, он с трудом заставлял себя ездить на гастроли и играть. Вместо песен начали появляться какие-то странные стихи... Не думаю, что это был резкий перелом. Жизнь протекала плавно, ничего особенного не случалось... Знаете, проще написать психологический роман, чем коротко ответить».

Про музыку в августе 1991 года Майк вспоминал все реже и реже. Мысли о сольном альбоме постепенно растаяли в воздухе. «Зоопарк» целиком и полностью прекратил свое существование. Произошло это как-то незаметно. Куликов уже полгода сидел в тюрьме, Кирилов подрабатывал экскурсоводом, Храбунов занимался установкой чугунных котлов, а Наиль Кадыров гнал по ночам самогон.

«Всем уже было очевидно, что наступили другие времена, — рассказывал мне Кирилов в 1996 году. — Они не то, чтобы пугали, они просто были другими. Сам воздух в стране поменялся, и было неизвестно, чем все закончится. Мне это очень не нравилось, я по натуре консерватор, и Майк тоже был консерватор. Мы чувствовали, что это не те перемены, которых мы хотели и ждали».

Теперь Науменко целыми днями сидел на кухне, безучастно глядя в окно. Ни о каких юбилейных концертах «Зоопарка» речь уже не шла — настроение у маэстро было гробовым.

«Майка погубило то, что он жил, как живется, — полагал Коля Васин. — Это было его проповедью, его музыкой, его философией. И он пил, как пьется, ел, как естся и ничего не делал для того, чтобы спасти жизнь и поверить в Бога... Он не искал Бога, и это его погубило, на мой взгляд».

Говорят, что последний раз Майк взял в руки гитару 15 августа — в годовщину смерти Виктора Цоя. На кладбище не поехал, поскольку не любил подобных церемоний. Помянуть лидера группы «Кино» было решено в квартире на Боровой, куда прямо с Богословского кладбища прибыли Саша Старцев, Леша Рыбин и Александр Липницкий.

Вначале пили водку и слушали запись эфира на новом «Радио SNC». Там звучала архивная передача, где совсем еще юные Цой и Рыбин пели на квартире у Липницкого «Пригородный блюз». Майку эта версия очень понравилась. Затем по просьбе друзей Михаил Васильевич исполнил под гитару несколько песен, в том числе и «Сладкую N».

«Я тогда попросил Майка спеть «Прощай, детка», — вспоминал Храбунов. — Он хлебнул шампанского, слегка оживился и продолжил свое грустное выступление».

Фотографии с этого импровизированного концерта сохранились в архиве у Саши Липницкого, а вот аудиозапись — нет. Чувствуя, что из жизни уходит что-то важное, басист «Звуков Му» собирался снять эти поминки на видео, но не смог. Вернее — не посмел.

Примечательно, что на могилу Цоя не явился не только Майк, но и Гребенщиков. Надо прямо сказать, что в эти месяцы их отношения с Науменко стали до крайности сдержанными. Отчасти потому, что в последних интервью Майк начал уходить от прямых ответов на вопросы про «Аквариум». Однажды он не утерпел и зло пошутил на тему «всего лишь восьми тысяч» проданных пластинок Radio Silence. В сравнении с космическими тиражами «Белой полосы» эта цифра, видимо, казалась Майку очень смешной.

В свою очередь, Борис Борисович чувствовал себя в явном тупике, совершенно не представляя, чем можно помочь старому другу.

«Как-то раз ко мне пришли ребята, наверное, Шура Храбунов, еще кто-то, — рассказывал лидер «Аквариума». — Сказали, что у них большие проблемы с Майком и попросили совета, что им делать дальше. В данном случае ответить мне было нечего. Поскольку единственный вариант, который здесь действует — это сдать человека в больницу. А значит — разорвать с ним связи на всю жизнь».

В середине августа Майк неожиданно вспомнил о существовании прелестной Оли Липовской, которую не видел более десяти лет. Своим звонком он застал бывшую супругу звукорежиссера Марата Айрапетяна врасплох. В тот момент Оля собиралась на конференцию по гендерным вопросам и опаздывала на самолет до Копенгагена.

Разговор получился скомканным и достаточно странным. «В нашей стране желательно погибнуть, чтобы стать окончательно популярным, — сопел в телефонную трубку Майк. — А пока ты жив, тебя почему-то не особенно ценят...»

На отчаянье в голосе Науменко Ольга не обратила внимания — наспех решили созвониться после возвращения в Питер. А когда через две недели Липовская вернулась домой, сын встретил ее в дверях с вопросом: «Мама, а ты в курсе, что Майк умер?»

И чемоданы выпали у нее из рук...

Пока Липовская тусила в Дании, в России грянул путч. На фоне всеобщего уныния и танков в телевизоре, «Аквариум», колесивший тогда по сибирской глубинке, устроил в городе Усть-Илимске настоящую «антигэкачепистскую» манифестацию.

«Мы предполагали снова уйти в подполье и искать другие формы жизни, — уверял Гребенщиков. — Собирались вести партизанскую войну всеми доступными нам методами».

Что делал в эти дни Майк Науменко, доподлинно неизвестно. На поверхность он вынырнул чуть позже, появившись на дне рождения у Коли Васина с пластинкой «LV» в руках.

«Утром 25 августа мы с ребятами, которые остались у меня ночевать, пошли в бар «Жигули», — рассказывал впоследствии Васин. — И Майк пришел туда же. Выглядел он совсем неважно... Был отечен, руки тряслись. Попил пива умеренно и говорит: «Я выйду покурить». И не вернулся. Мой дружок, который с ним выходил, сказал мне: «Майк просил передать, что ему худо, и он пойдет домой». Больше я его и не видел».

У Леши Рыбина существует своя версия событий:

«В ночь перед смертью у Васина сильно пили. Майк был очень плох, с черным лицом... В таком состоянии упасть затылком на асфальт — легче легкого. Насколько я помню, у Науменко диагностировали перелом основания черепа — типичная алкогольная смерть, когда человек в глубоком опьянении падает на спину. Вряд ли его кто-то «повстречал» во дворе. В последний год жизни он покупал выпивку у местных дилеров, его все знали и любили, он был свой человек. Майк сумел подняться, дошел до дома, грохнулся еще раз в коридоре и умер».

«После того, как Майк и Наташа расстались, я предложила Мише переехать к нам, — вспоминала Галина Флорентьевна. — Он собирался это сделать, как только я вернусь из отпуска. Поэтому я и позвонила на Боровую 27 августа. К телефону подошел кто-то из соседей. “Майк спит”, — сообщили из телефонной трубки. А через какое-то время мне перезвонили со словами: “Вы знаете, Миша все еще спит и как-то странно храпит. Может быть, вам лучше приехать?”»

Когда мама вместе с Таней Науменко появились в квартире на Боровой, Майк уже не дышал. Потом откуда-то возникли санитары, долго искали простыню, и тело, завернутое в несвежее постельное белье, наконец увезли. После чего Храбунов с Кириловым прочно засели на кухне и начали методично уничтожать ящик вина, привезенный Тасей из Молдавии. Они выпивали бутылку за бутылкой, но вино их не брало. Под утро разошлись трезвыми и охуевшими.

А в последний день лета в опустевшую комнату заглянула сестра Майка. Долго искала какие-то документы и случайно обнаружила на подоконнике несколько страниц машинописного текста из «Ближайшего родственника». Перевернув все вверх дном, она поняла, что вопреки клятвам и обещаниям, книгу Рассела ее брат так и не перевел до конца. В суете Татьяна не сразу заметила, что постер Марка Болана разорвался пополам и бесшумно упал со стены на пол.