Мэбэт

Танец тени

Весь остаток зимы, весну, лето и наступившую осень искал Мэбэт седого медведя и сам превратился в зверя. По каждому опавшему листу, по каждой шерстинке, оставленной на древесном стволе, в перемещениях воздуха и переливах звуков искал он его след. Сутками пропадал он в тайге, охотился вполглаза и перед наступлением великих холодов — нашел.

К той поре медведи уже залегли, а кто не залег — ходил отощавший и ждал смерти. Великая стужа съест его лапы, и когти осыплются, как сухие сучья. Но случалось, судьба была милостива к тем, кто не залег вовремя, — посылала им разом добрую добычу и подходящее для логова место.

Из таких и оказался седой медведь. Мэбэт наткнулся на объеденные останки молодого сохатого — в смерзшихся лиловых сгустках на снегу увидел он клочки бурой шерсти с тусклой проседью и понял, что близок к цели. Пусть снегопады скрыли следы, но логово должно быть где-то рядом…

Мэбэт и раньше находил следы седого, но только теперь он мог сказать себе: поиск закончен. Ровно год назад погиб Хадко, и вдруг подумалось божьему любимцу: медведь будто нарочно путал его, чтобы дождаться именно этого времени.

Нашлась берлога. Войпель не мог не найти ее. Вся тайга умолкла для него и запахи исчезли, кроме одного — теплого, затхлого, белыми дымками выходящего из сугроба.

Издали увидел Мэбэт: не округлился еще сугроб над логовом, будто залег зверь только вчера и сон его не крепок.

На закате запалил божий любимец высокий огонь, готовил себе ночлег неподалеку от логова, будто дразнил, предупреждал седого о том, что станется с ним завтра.

С рассветом начал готовиться к поединку: срубил огромную рогатину из лиственницы, насадил на ее концы острые железные колпаки, проверил пальму и утоптал место для боя. Войпель, окаменевший от напряжения, ждал своего часа…

Эта охота стала самой странной, непохожей ни на одну охоту в жизни Мэбета. С первого же удара понял он, что попал в зверя, а когда рванул рогатину на себя, увидел, что она в крови и нет одного наконечника — он остался в медвежьей шкуре. Ударил Мэбэт второй раз и тут же отбросил рогатину, взял пальму и приготовился встретить врага.

Задвигалось, заворочалось логово, и далекий гулкий рев донесся до ушей любимца божьего. Охотник собрал всю волю, ожидая момента, когда взметнется снег. Зверь медлил. Рука Мэбэта снова потянулась к рогатине, но тут из сугроба показалась медвежья голова…

Медведь вышел из логова, как выходит поутру человек из своего чума — обыденно и даже нехотя. Он стоял на всех четырех лапах, опустив голову, смотрел куда-то мимо охотника, мимо пса, мимо своей смерти. Мэбэт ждал, когда зверь разъярится и поднимется, — бить в лоб нельзя, ни одно железо не выдержит медвежьего лба. Но медведь медленно сел по-собачьи на задние лапы.

Был он почти наполовину бел и огромен — лапы, каждая размером с шаманский бубен, венчали когти, похожие на кривые ножи; нижняя губа свисала, оголяя желтые зубы, и глаза все глубже уходили в необъятный череп — туда вдавливала их медвежья старость. И сам он казался больше сугроба, из которого вышел.

Зверь не нападал, не спасался, и это изводило Мэбэта — он ждал, когда враг сделает первое движение.

Медведь задрал голову в небо, шумно вдохнул морозный воздух и заревел тягостно и равнодушно. Этот рев был последним — любимец божий бросился, всадил пальму в верх груди, в слабое место возле глотки, изо всех сил рванул железо вниз — к утробе. Зверь, будто приглашая к танцу, взмахнул лапами над головой и рухнул на бок тихо и покорно. Освободив оружие, вторым ударом Мэбэт отрубил медведю голову и, попятившись, упал на спину.

Охота изумила Мэбэта — он не мог понять, что произошло с ним, все слова и мысли вылетели из его головы. Но оцепенение продолжалось недолго, ибо в душе уже освободилось пространство для торжества. Это не было торжество мщения за Хадко. Первое, что возникло в Мэбэте, было спокойное, блаженное осознание того, что дело сделано. Большое, важное дело. Седой медведь убит, и накренившийся мир любимца божьего возвращался на свои основания — возвращался, чтобы стоять прочнее, чем когда бы то ни было… Он, Мэбэт, вновь видит себя единственным из людей, живущим своей волей и ничьей больше. Если есть кто-то, кто правит жизни людей, то и он покорен его, Мэбэта, воле. Он выше того, что зовется у людей добром и жестокостью, ибо как бы ни поступал любимец божий, удача его не заходит, как летнее солнце. Он свободен от страха перед судьбой — он сам судьба.

Как и задумано, светлоглазый Сэвсэр — а не сын, хоть и дерзкий, но человеколюбивый и богобоязненный — станет его продолжением во временах.

День стоял чудесный. Солнце блистало в снегах, и ветер не мешал свету, не мутил, не смазывал четкие, темно-синие тени деревьев, человека, собаки, поверженного зверя… Свет разливался — так и радость разливалась по сердцу Мэбэта. И пришла ему мысль — очень занятная мысль — устроить здесь же медвежий праздник. Для одного себя. Не надо искать соперников в борьбе, стрельбе, оленьих гонках, прыжках через нарты и в прочих глупых забавах — их, соперников, не было и раньше. Пусть нет старых и почтенных, с которыми охотники, добывшие зверя, торжественно и на виду у всех вкушают медвежью голову, — Мэбэт сам и охотник и старец.

Пусть будут только три гостя, три свидетеля — солнце, тайга и тени. Им покажет божий любимец пляску торжества победы, а после отведает медвежьей головы. Он сам — праздник.

Поднял Мэбэт руки к небу, сделал первое движение, и тело само пошло в танец.

Вместе с Мэбэтом двигалась его тень, все неистовей становилась ее пляска, тень походила на беснующееся многорукое божество…

Еще рвала, подбрасывала радость тело любимца божьего — как ЭТО случилось…

Тень прекратила пляску, опустила руки и отошла от Мэбэта.

Мэбэт остановился, вскинул руки — тень отдалилась еще на несколько шагов и, понурив голову, села в снег.

Мэбэт взмок, скинул капюшон малицы — тень надела капюшон и сжалась, словно стало ей зябко.

Мэбэт шагнул навстречу тени — тень встала, пошла от Мэбэта, остановилась и легла на широкий березовый ствол…

Из ниоткуда раздался голос.

— Мэбэт, ты узнаешь свою смерть?

Это была не сама смерть — только ее вестник, который является к человеку незадолго до того дня, когда ему предстоит покинуть средний мир. Каждый человек тайги знал: тень не обманывает никогда.

— Ты узнаешь свою смерть, Мэбэт?

Он обернулся — это говорила голова седого медведя.

— Кто ты?

— Странный человек — ведь ты убил меня сегодня.

Голова замолчала и молчала долго. Потом спросила:

— Ты боишься?

— Нет, — ответил божий любимец и вдруг закричал.

Он кричал как ребенок, внезапно провалившийся из теплой утробы в чужой человеческий мир.

Только сейчас дошло до Мэбэта: всю его жизнь бесплотные следили за ним и наконец отомстили — причинили то же, что и обычному человеку. Даже хуже — послали вестника в час торжества, в день, когда нельзя умирать.

— Все-таки ты боишься, — сказал медведь.

— Сколько мне осталось жить?

— Не знаю, — ответила голова. — Это знает только Мать. Посылать людей в мир и забирать их обратно — ее воля. Но, так или иначе, от жизни твоей осталось совсем немного. Не бывало еще такого, чтобы тот, от кого отошла тень, смог пережить ближайшее новолуние.

Божий любимец вспомнил ночь перед охотой и огромную, сияющую луну, только входившую в свою полноту: значит, не больше пяти-семи лун оставалось ему.

Боль пронзила его: Мэбэт вспомнил о внуке, светлоглазом сокровище своем. Сэвсэр мал, настолько мал, что собака для него больше оленя, он нетверд на ногах, и силы его хватает на выстрел из игрушечного лука не дальше собственного плевка… Он останется один, с двумя беззащитными женщинами, одна из которых немолода и почти ничего не стоит.

Узнав о смерти любимца божьего, возликуют все, кто завидовал ему, таил на него обиду и зло, кого мучили сомнения в справедливости бесплотных, — и тогда станет Сэвсэр добычей мести.

Даже если Хадне — она еще молода и красива — будет принята из милости в прежнюю семью или возьмут ее в жены вместе с тем, что нажил Мэбэт, все равно им не избежать участи людей, не своим очагом живущих. Ранние годы Сэвсэра будут отравлены участью приемыша.

С родичами — людьми рода Вэла — Мэбэт не знался уже много лет: они ничем не отличались от других и, наверное, первыми набросятся на то, что останется после его жизни.

— Мне нельзя умирать сейчас, — сказал божий любимец.

Медведь не ответил, и Мэбэт повторил сказанное.

— Мне нельзя сейчас…

— Иди за своей тенью, — сказала голова. — Она приведет тебя в святилище, в котором живет Старик. Он добрый. Попроси у него жизни, сколько тебе надо для того, чтобы закончить дела и покинуть мир успокоенным. Старик замолвит за тебя перед Матерью — он не отказывает тем, чья просьба правдива и стоит того, чтобы отсрочить смерть. Иди прямо сейчас. Торопись, новолуние скоро…

— Почему ты помогаешь мне? Ведь я убил тебя…

— Торопись…

Седые веки скатились на выцветшие глаза — голова вздохнула и не говорила больше.