Омшаник

Люк добрался до каната, свисавшего со слухового окна омшаника, обхватил его двумя руками и подтянулся. Его удивляло то, что ноги до сих пор носят его, несмотря на жуткую боль.

Переставляя руки, он взобрался по канату. Вместо того чтобы плакать, он принялся ругаться при каждом движении — это больше подходит мальчикам.

Наконец Люк протиснулся в окно и на всякий случай втянул канат. Считается, что волки не умеют лазить по канатам, но Люк не был в этом уверен. От Сероглазого вполне можно было ожидать, что он не подчиняется никаким правилам.

Преследователь мальчика снова взобрался на каретный сарай, опустился на задние лапы и поглядел на узкое окно.

Люк с облегчением вздохнул, считая, что он в безопасности.

— Можешь поискать себе другой ужин. И запомни: в следующий раз ты у меня раной на морде не отделаешься. Я Люк, сын оружейника Пьера из Ланцака. А это дом благородного графа Поуля Ланнеса де Ланцак. Ты что же думаешь, это подходящее место для волков, чтобы пожирать детей? Только войди, и я с тебя шкуру спущу. У Других здесь нет власти. Семейство Ланнес де Ланцак уже несколько поколений является рыцарями Церкви. Здесь святая земля. Она сожжет твои лапы!

Сероглазый выслушал эту тираду и ухом не повел. Он сидел на крыше и вылизывал свою окровавленную морду. Люк улыбнулся. Глупая тварь! Пусть там и сидит, пока не почернеет.

Мальчик с грустью оглядел покинутую деревню. На покрытых песком улицах росла трава. Вот уже несколько недель сюда никто не приходил. Не появлялись даже пилигримы, которые совершают паломничество к Мон-Белльсатт, чтобы посетить разрушенный замок в горах, где некогда родился святой Мишель Сарти.

В золотисто-красном свете сумеречных часов Ланцак выглядел просто великолепно. Простые крепкие дома, выстроенные из бутового камня, поверх покрашены желтой глиной. Они теснились в узких улочках, взбиравшихся вверх по холму, на вершине которого был расположен господский дом Ланнесов де Ланцак. Из слухового окна открывался роскошный вид на лоскутное покрывало из серых шиферных и медно-красных крыш до самой реки. На ее берегу виднелась побеленная башня храма, окна которой переливались в закатных лучах всеми цветами радуги.

На другом берегу реки простиралось высокогорное плато с бедной, пыльной почвой. Только вдоль русла реки раскинулись несколько полей. Дальше на плато можно было собрать урожай лишь из чертополоха и камней. Вдалеке виднелись слабые синеватые очертания Головы Язычника. Огромный холм расположился примерно в четырех милях от Ланцака, его ступенчатые склоны были покрыты поросшими сорняком руинами. Говорили, что там жили Другие. Мать всегда учила его, чтобы он держался от Головы Язычника подальше. Отец не был настолько строг, знал, что Люк частенько ходит туда со стадом, когда приходила его очередь пасти графских коз. Старые камни никогда не путали Люка. Голова Язычника находилась недалеко от дороги, которая вела на север, в золотой Анисканс.

Люк любил сидеть в руинах в потайном розарии у ног обнаженной белой женщины, где было хорошо мечтать. Иногда там можно было найти даже еду, потому что некоторые жители деревни по-прежнему приносили белой женщине подарки, хотя священники жестоко наказывали за подобные языческие суеверия. Говорили, что некогда она была целительницей.

Люк судорожно сглотнул. В ту ночь, когда его мать боролась со смертью, он украл в кладовой графа горшок с медом и тайно отнес его белой женщине. Не помогло. С тех пор он спрашивал себя, не от того ли умерла его мать, что в качестве подарка он принес ворованное. Он никому не рассказывал об этом, потому что ему было очень стыдно. Нужно было оставить там свой нож, свое самое дорогое сокровище! Или, может, ему нельзя было ходить к белой женщине? Возможно, этим он настолько разозлил Тьюреда, что Бог потушил искру жизни его матери.

Чувство вины сдавило грудь. Мальчик поглядел вниз, на волка, по-прежнему сидевшего на крыше каретного сарая. Волк, охотящийся на крыше! О таком ему никогда слышать не доводилось.

В последний раз поглядел Люк на плато. Прямо над Головой Язычника носился пылевой смерч. Так ветер с землей праздновали свадьбу. Это они делали часто в такие жаркие летние дни, как этот.

Мальчик закрыл тяжелые деревянные ставни слухового окна.

— Сюда тебе не забраться, — упрямо проговорил он. — Даже если за ночь у тебя вырастут крылья.

Омшаник был окутан теплым сумеречным светом. За день под крышей скопилась жара. Где-то жужжала муха. В узких полосках света, падавших сквозь щели в ставнях, танцевали золотые пылинки.

Пахло медом из тяжелых, закрытых клеенкой кувшинов на чердачных полках. Запах сухого тимьяна был приятен Люку. Со старых балок свисали пучки розмарина и мяты. В углах стояли мешки с горохом и бобами. Одиноко несла стражу заржавевшая мышеловка. Под столом, который Люк подставил под окно, лежали скомканные одеяла и дорогие шелковые подушки — жертвы его вылазки в господский дом. Та же участь постигла и тяжелый кусок ветчины, и большую головку сыра, покрытую капельками воды после жаркого дня. Хлеба же больше не было во всей деревне.

Люк взял кувшин со светлым акациевым медом и медленно опустил указательный палец в липкое лакомство. Задумчиво поводил им по меду, поднял руку и поймал языком длинную нить, потекшую с пальца.

С тех пор как Жан, дворецкий графа, однажды послал его сюда, чтобы он наполнил миску бобами, омшаник занял второе место в списке мечтаний Люка после охотничьей комнаты со всем ее оружием. В охотничьей он бывал часто, когда вместе с отцом чистил оружие графа. А вот омшаник всегда был закрыт — сокровищница, полная тягучего золота.

Родители очень страдали из-за его набегов, они были не в состоянии понять, как это у них вырос сын-вор. А Люк никак не мог устоять против магического зова омшаника. Когда ему запретили входить в господский дом, он прокрадывался сюда ночью по крышам и даже самому себе не пытался объяснить, почему не может прекратить делать это, хотя и стыдится. Целыми днями он лежал на жестком полу храмовой башни под пронизанными солнечным светом ликами святых и молил об избавлении от зла.

Но не помогали ни святые, ни отцовская порка.

Теперь Тьюред исполнил его медовые мечты: никто не мешал ему приходить сюда. Даже вонючка, бывший некогда дворецким Жаном, не призвал его к ответу за бесстыдные кражи.

Оставшись совсем один, Люк устроил себе ложе под столом в омшанике. Иногда он проводил наверху целые дни. Для удовлетворения естественных потребностей он использовал пустые фаянсовые горшки или писал прямо в слуховое окно. Все сдерживавшие его границы исчезли. Он никогда не думал, что будет так несчастен, если Тьюред исполнит его желания. Почему Бог все это сделал? Он ведь грешник! Может быть, Тьюред призвал других, павших от тяжелой болезни, к себе, чтобы им не приходилось жить с таким жалким грешником?

Люк вытянул из кувшина еще одну нить. Может быть, Другие наложили на него заклятие? Или он слишком часто бывал на Голове Язычника? Или принес оттуда в деревню болезнь?

На глазах у него навернулись слезы. Сотни раз задавал он себе этот вопрос, но не находил ответа. Не удержавшись, мальчик заплакал.

Иногда он надеялся, что все случившееся окажется лишь кошмарным сном и он вот-вот проснется. Рядом с ним окажется мама, улыбнется ему и скажет, что на печке для него есть миска каши. Ведь его зовут Люк! Он родился в рубашке! Ему суждено счастливое будущее! Где же это счастье? Почему судьба так жестоко обманула его? Обманула весь Ланцак.

В зиму после его рождения граф был сильно ранен в лесах Друсны. Говорили, что ему в бедро попал отравленный кинжал. Когда он вернулся в Ланцак, все думали, что он скоро умрет. Из Анисканса явился целый взвод военных лекарей, чтобы держать совет. Кусочек за кусочком отрезали они от графа, чтобы изгнать яд из его тела. Люк знал это только по рассказам, но об этом говорили все. Прошло больше года. Наконец граф выздоровел. Он стал толстым, а его голос потерял мужественность.

Когда Люк был еще маленьким, ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не улыбнуться, услышав голос графа. Звучал он очень смешно.

Граф Ланнес де Ланцак всегда относился к нему хорошо. Люк точно знал, что именно ему он обязан тем, что за кражи его не наказывали строже. Когда отец его наказывал, граф всегда был рядом и строго следил за тем, чтобы отец не слишком расходился. Он также запретил закрывать решеткой окно омшаника. Теперь, когда Люк начал об этом задумываться, ему показалось странным, что деревянные ставни почти никогда не были закрыты на засов. «Словно на приманку для мух поймал он меня на омшаник», — подумал Люк. Но зачем? Чего добивался граф?

Когда Люк немного подрос, он заметил, что граф смотрит на него как-то странно. Взгляд его был печален. Говорили, что раньше он был большим бабником. А после излечения женщины к нему в дом больше не ходили. Он много часов проводил в молитве в храмовой башне. На нем род Ланнесов де Ланцак должен был оборваться. Сознание этого наполнило его печалью и отчаянной набожностью, и с годами его подавленность душным ковром укрыла всю деревню.

Эта подавленность пробудила в Люке дерзкие мечты. Однажды ночью он подслушал разговор родителей и услышал, как мать сказала, что граф видит в Люке сына, в котором ему отказал Бог. Отец из-за этого сильно разозлился. Он кричал и обвинял маму… И запретил ей когда-либо говорить об этом.

На следующее утро Люк долго разглядывал свое лицо в миске с водой. Разве он похож на графа? Может быть, совсем чуть-чуть? Вдруг граф надумает взять его приемным сыном, чтобы был кто-нибудь, носящий имя Ланцак? Может, однажды он станет хозяином господского дома?

Его мечты исполнились. Теперь он был князь Ланцака, потому что не осталось больше никого, кто мог бы оспорить у него этот титул. Но какой ценой! Может быть, это наказание Тьюреда за слишком смелые мечты?

Когда он был помладше, ему всегда хотелось быть похожим на отца, которого он боготворил. Однако позднее Люк понял, что отец — всего лишь слуга. С тех пор мальчик решил стать рыцарем. Рыцари свободны. Они защищают народ от Других. Частенько он представлял себе, как выйдет один на один против тролля и победит его. А в самых смелых своих мечтах он становился, совсем как в сказках, рыцарем прекрасной принцессы, спасая ее от смертельной опасности.

Люк слизал остатки меда с пальца. Это все детские иллюзии! Теперь его мечты стали гораздо мрачнее. Иногда он подумывал над тем, чтобы подняться на храмовую башню и выброситься из самого высокого окна. Если он принесет себя в жертву Тьюреду, может, тогда все вонючки снова встанут? А отец и мать вернутся? Может быть, причиной этого несчастья стали его слишком дерзкие мечты? Или в ночь, когда он родился, его выкрали Другие и подменили на подкидыша, предназначенного для того, чтобы приносить несчастье всем, встречающимся на его пути? Может быть, настоящий Люк живет где-то по ту сторону волшебных врат в мир эльфов и троллей и даже не догадывается, что его жизнь у него украли?

Вдруг мальчик услышал какой-то звук: кто-то скребся в дверь. На улице совсем стемнело. Люк провел липкой рукой по носу и задержал дыхание. Звук раздался снова. Мальчик знал, кто прячется за дверью. Сероглазый! Сможет ли он проникнуть через толстые доски, если будет скрести их достаточно долго? Близость волка заставила Люка отбросить все мрачные мысли.

Он заполз под стол и полез вдоль мешков с бобами к ляде. Он производил шума не больше, чем мышонок, но тем не менее царапанье прекратилось. Люк затаил дыхание. Как Сероглазый сюда забрался? Шелудивый голодранец, скотина… Он знал, что Люк прячется за этой дверью, и хотел сожрать его.

Мальчику от страха стало совсем плохо. Он начал представлять себе, каково это, когда тебя едят… Как клыки Сероглазого вгрызаются в его тело. Как он с рычанием рвет мясо, пока не оторвет его от кости. И чем яснее Люк представлял это себе, тем меньше сил оставалось у него, чтобы хоть что-нибудь предпринять. Страх обладал парализующей силой. Мальчику хотелось убежать или по крайней мере найти себе какое-нибудь оружие! Если бы только отец был здесь! Тот никогда никого не боялся.

Царапанье за дверью раздалось снова, и Люку стало стыдно. Дрожит, как девчонка! Хорошо, что отец не видит его таким. Как часто Люк мечтал о том, что он будет героем в войне против Других. Одним из гордых графских конников… А теперь сидит здесь и от страха чуть в штаны не наложил. Нет, такого быть не должно! Если Сероглазый поймает его, то уж не в мокрых штанах! Он будет драться с волком до последнего, и зверь еще пожалеет, что с ним связался.

Люк на цыпочках прошел к ляде, находившейся в центре комнаты, и осторожно открыл ее. Железные петли тихонько заскрипели. Он не станет ждать, пока Сероглазый пролезет в двери. Он возьмет инициативу в битве в свои руки!

Мальчик прокрался по узкой лестнице, которая вела в кладовую без окон, где висели колбасы и ветчина. В темноте пахло холодным дымом и солью, которой натирали свиную кожу. Люк осторожно пробрался к двери, ведущей в маленькую кухню. Здесь готовили только тогда, когда граф принимал гостей в салоне из розового дерева.

Люк взял в руки кочергу, лежавшую рядом с камином. Он не собирался пользоваться ею. На этот раз он подойдет к волку с подходящим оружием. Длинный железный прут он взял только на всякий случай, если Сероглазый подкрадется неожиданно.

В салоне из розового дерева он пытался, насколько это было возможно, идти по ковру. Толстая шерсть была его союзницей, поглощая звук шагов. На стене, под двумя скрещенными саблями, находилась дверь в охотничью комнату, заполненную трофеями. Множество дней они с отцом провели здесь, ухаживая за оружием и доспехами графа. Его целью был застекленный шкаф. Там хранились…

Через окно салона из розового дерева проникал пляшущий луч света. Люк поглядел через стекло толщиной с донышко бутылки. По двору перед опустошенным кустарником двигались какие-то фигуры с факелами. Мальчик почувствовал, как сильно забилось сердце. Кто-то пришел, чтобы забрать его! Наконец-то!

Он заколотил ладонями по стеклу.

— Сюда! Я здесь, наверху!

Тяжелые деревянные рамы с годами настолько перекосились, что открыть их было невозможно. Заметили ли они его? Через толстое стекло было плохо видно, что происходит там, во дворе.

— Сюда! Я…

Крик замер у него на губах. Он услышал мягкую поступь лап по деревянной лестнице, ведущей наверх, в коридор, где находился омшаник. Сероглазый!

Люк бросился в охотничью комнату. Большой шкаф с оружием находился у противоположной от двери стены. Времени искать ключ в серебряной табакерке на камине уже не оставалось.

На бегу Люк поднял кочергу и с размаху опустил ее на дверцу шкафа. Звон разбитого стекла заставил его содрогнуться. Он знал, что сердце отца остановилось бы, если бы тот сейчас увидел его.

Мальчик протянул руку через отверстие в дверце. Руки его касались рукоятей пистолетов — любимого оружия графа. Звук волчьих лап стих. Должно быть, Сероглазый добрался до ковра в салоне из розового дерева.

Пальцы Люка сомкнулись на рукояти с инкрустацией из слоновой кости. Оружие украшали нежные цветки роз. Таких пистолетов было два. И вопреки совету отца Люка граф Ланнес де Ланцак настоял, чтобы оба пистолета всегда лежали в шкафу заряженными. Хорошо бы в порох не попала влага!

В дверях, ведущих в розовый салон, показался силуэт. В неясном свете блеснули белые клыки. Раздалось рычание, от которого у мальчика по спине побежали мурашки. Волк!

Люк отчаянно потянул пистолет. Он был длиннее его предплечья и застрял в проеме, проделанном кочергой.

— Помоги мне, Тьюред! Позволь мне дойти до храмовой башни. Я хочу покаяться. Не дай волку сделать это, милосердный Боже! Я спрыгну, и все опять будет хорошо. Пожалуйста…

Оружие резко вырвалось из свинцовой оправы. Люк почувствовал, как из пальца закапала теплая кровь. Острые шипы пробитого стекла порезали ему руки. Он едва мог держать тяжелый пистолет с поворотным затвором. Дрожащими пальцами мальчик вынул ключ, подаренный отцом, из кармана брюк и взвел курок.

Где же Сероглазый? Люк вглядывался в темноту. Где… Удар свалил мальчика с ног. Волк был над ним! В лицо ударило горячее вонючее дыхание. На лицо капала слюна. Он инстинктивно поднял руку, чтобы закрыть лицо.

Волк укусил. Резкая боль заставила мальчика вскрикнуть. Он почувствовал, как побежала кровь. Люк едва не потерял сознание, но ярость удержала его. Ему конец. Но и волку тоже!

— Подохни!

Люк прижал дуло пистолета к боку волка. Рукояткой оружия он уперся в гладкий деревянный пол и нажал курок. В комнате громыхнуло. Едкий пороховой дым заполнил нос и рот. Сероглазого отбросило прочь. Отдача вырвала пистолет из руки Люка, и тяжелое оружие покатилось по полу.

Закашлявшись, мальчик поднялся и потрогал левую руку. Должно быть, в последний миг волк открыл рот, чтобы укусить еще раз. Иначе мясо висело бы теперь клочьями. Тьюред услышал его.

Оглушенный болью, мальчик вглядывался в клубы дыма, плывущие в комнате. Волк лежал возле кресла для курения, стоявшего у камина. Люк подошел к нему и осторожно пнул труп ногой. Из глотки хищника послышался булькающий хрип. Хвост животного подрагивал.

— Ты слышишь меня, волк? Я съем твое мясо. Прямо здесь. Я разожгу камин и поджарю его. Этого ты не ожидал, не так ли? Я помочусь на твой череп, волк. А завтра я перестреляю твою стаю. Я больше не боюсь волков. Вы…

Звук, донесшийся из салона из розового дерева, заставил его замолчать. Кто хоть раз слышал этот звук, не спутает его ни с чем: металлический звон клинка, вынимаемого из ножен. Внезапно в дверях показался огромный силуэт. В левой руке у него был факел, а в правой — рапира.

Это не спаситель! И даже не человек! Там, где должно быть лицо, из-под капюшона торчал длинный клюв. С его кончика сочился сине-серый дым, смешиваясь с дымом от пороха, по-прежнему стоявшим в комнате. С плеч существа свисал черный, украшенный черными вороньими перьями плащ.

Потеряв от ужаса дар речи, Люк отшатнулся от трупа волка. Мать была права: нельзя называть зло по имени! Всегда может быть еще хуже! Своими легкомысленными проклятиями он призвал сюда Других! Повелителей волков, губителей мира!

Пальцы Люка потянулись в шкаф через разбитое стекло и нащупали инкрустированные цветки розы.

Из дымящегося клюва раздавались глухие звуки. Кончик рапиры был направлен прямо в грудь Люка.

На этот раз Тьюред сжалился над ним — тяжелый пистолет прошел через отверстие в разбитом стекле, ни за что не зацепившись. Люк взял оружие обеими руками. Пальцы его нажали на курок. Из ствола вылетела яркая искра и рассеяла царивший в комнате полумрак. Отдачей Люка отбросило прямо на шкаф, и мир погрузился во тьму и пороховой дым.

Загрузка...