Дом — то, откуда мы берем начало;
Взрослеем мы — и окружает нас
Мир чуждый, жизнь и смерть перемешавший
Узором странным. Ни вчера, ни завтра,
ни одиночества; а жизнь сгорает…
Тэннети пустила Пиратку рысью, поравнялась с Карлом и заставила лошадь идти шагом.
Морковка вздернула голову и заржала: Карл направил ее в высокую траву.
— Тише, Морковка! — Он похлопал кобылу по шее, потом глянул на Тэннети. — Не делай так больше: она любит быть впереди.
Она пожала плечами. Возможно, и было что-то, заботившее Тэннети меньше, чем желания Морковки, но представить себе нечто подобное было трудно.
— Долго еще?
Прекрасно. В этом походе я избавлен от Словотского с его вопросом: «Мы уже приехали?» Вместо этого Тэннети донимает меня вопросом: «Долго ли еще ехать?» Три раза утром, четыре — днем, два — у вечернего костра. По ней можно сверять часы. Будь у меня часы.
На то, чтобы добраться на новой «Мести Ганнеса» до маленькой рыбацкой деревушки в Хиндейле, ушло несколько недель. Потом — пара недель до Пустоши по тракту Пандатавэй — Метрейль, еще месяц — чтобы обогнуть Пустошь и добраться до предгорий Терранджи.
Разумеется, можно было бы добраться и побыстрей, не наскочи мы близ Венеста на тех работорговцев. Крюк, чтобы их нагнать, стоил нам недели. Самое меньшее. Хотя дело того стоило: они заполучили мешок монет, трех коней и еще одного бойца в отряд.
Пейлл оказался весьма неплохой «прибавкой» — Карл еще не встречал следопыта столь одаренного, как этот эльф.
Он обернулся взглянуть на отряд: эльф ехал позади пони Ахиры, Чак и Эйя держались по бокам гнома — Ахира давал очередной урок английского.
Может, эльфы и гномы и впрямь терпеть друг друга не могут — но не когда гном разрывает на эльфе цепи.
Сноровка Пейлла в обращении с луком может быть очень полезной, особенно если эльф обучит стрелять и других. Беда арбалетов в том, что у них мало выстрелов, хотя стрелы летят далеко и точно.
Но из засады несколько хороших лучников смогут перебить отряд работорговцев прежде, чем те сообразят, что на них напали.
Однако лучнику трудней прятаться: арбалетчик может стрелять лежа или из кроны дерева.
Ладно, обо всем этом надо думать. Возможно, стоит посоветоваться с Чаком.
Но этим можно заняться и позже. Мы уже почти дома — и заслужили отдых.
— Я спросила: «Долго еще?», — ворчливо повторила Тэннети. — Если ты оглох, в следующий поход я с тобой не пойду.
Еще?.. Миль двадцать по равнине, потом вверх — к черным, выжженным землям. За ними лежит долина.
— Думаю, завтра будем на месте.
Скоро все кончится. На время. Но — только на время.
Карл вздохнул. Мне никогда не перестать лить кровь. До самой смерти.
«Если не научишься держать глаза открытыми, когда принимаешься жалеть себя, об этом будут знать все».
«Эллегон! — Карл взглянул вверх. Ничего — только облачка да пара птиц. — Где ты?»
«Посмотри назад».
Карл оглянулся: позади них с синего неба падала знакомая тень.
«Я всегда возвращаюсь из дозора этой дорогой», — сказал дракон.
Пока дракон приземлялся, Морковка и Пиратка фыркали и плясали на месте; остальные кони галопом помчались кто куда, всадники тщетно старались совладать с их паникой.
Тэннети, ругаясь, натягивала повод Пиратки.
— Тише… да тише, черт! Этот дурацкий дракон хочет напугать тебя, а не есть.
«Я тоже рад тебя видеть, Тэннети».
— Следующий раз предупреждай, ладно?
— Прекратите, вы оба! — рявкнул Карл. — Эллегон, как Энди-Энди? А ребенок?
Столб пламени взлетел к небесам.
«Долго же ты собирался спросить».
«Не играй со мной, Эллегон».
«Твои жена и сын здоровы».
Сын. Карл тряхнул головой. Если кто-нибудь когда-либо хотел дочь…
— Держись подальше от моего сына, Дейтон, — прошептал он. — Оставь его в покое.
На равнине Эйя и Чак заставили своих коней перейти на рысь; скакуны Ахиры и Пейлла по-прежнему мчались галопом.
— Вдобавок ко всему их еще и с конями обращаться надо учить. — Тэннети похлопала Пиратку и протянула руку к Карлу. — Дай мне свой повод.
— Чего?
Она ткнула пальцем в дракона.
— Думаю, ты смог бы уговорить Эллегона отвезти тебя домой — а я соберу остальных и завтра приведу их в долину.
Заманчиво, но… Карл отвечает за отряд — значит, должен и довести его до дому.
«Болван».
— Болван, — эхом откликнулась Тэннети, возводя очи горе. — Эллегон, объясни Карлу, что почувствует его жена, если он задержится на день дольше необходимого.
«Н-ну… Вряд ли Андреа обрадуется. Она, знаешь, и так волнуется: по ее расчетам, ты уже должен быть дома».
— Ты уверен, что здесь безопасно?
«Я как раз закончил облет, Карл. — Дракон потянулся. — А впрочем, возможно, ты прав. Я чую здесь неподалеку кроличий садок: твой отряд запросто могут сожрать, если ты их не защитишь. Но — чтобы тебя успокоить — я готов, когда доставлю тебя домой, вернуться и понянчить Ахиру и всех остальных».
— Поводья! — Тэннети щелкнула пальцами. — Отправляйся.
Карл засмеялся.
— Уговорили. — Соскочив с Морковки, он бросил поводья Тэннети. — Увидимся завтра. — Он влез на спину дракона.
Крылья дракона шевельнулись… все быстрей, быстрей… вот они уже стали невидимы, лишь ветер от них поднимал и кружил траву и пыль. Карл зажмурился.
Эллегон прянул в небо.
«У меня точные инструкции, куда тебя везти». — сообщил он, набирая высоту.
Внизу промелькнули Чак и Эйя. Карл помахал им.
«Эллегон?»
«Помолчи немного: я собираюсь прибавить скорость».
Крылья его заработали еще быстрей, ветер вышибал из глаз Карла слезы.
Карл опустил голову на жесткий драконий бок и вцепился покрепче.
«Почти долетели».
Взмахи крыльев замедлились.
Карл поднял голову. Они летели над выжженным подъемом, что вел к долине. Его покрывала зелень; скоро и памяти не останется о бушевавшем здесь пламени.
Внизу открылась долина. Когда Карл покидал ее, все поселение состояло из деревянного палисада, каменного очага и двух повозок.
С тех пор кое-что изменилось. Более тридцати бревенчатых хижин вытянулось вдоль берега озера, к нескольким были пристроены загоны для коней и скота.
Дети возились у деревянной пристани — на миг они перестали играть, чтобы помахать пролетающему над головой Эллегону.
Там, где прежде был только лес, теперь простирались поля, делянки бобов и море ржи, трепетавшей под ветром.
Крепость была достроена; стена окружала пять домов, один из которых был водяной мельницей. Эллегон, колотя крыльями, снижался к лишенному растительности двору.
Мельница?
«Ага. Рикетти неплохо потрудился, да?»
— Нет. Потрудились неплохо вы все.
Виртуозно избегнув паутины выдолбленных стволов-желобов, по которым вода текла в пять домов, дракон приземлился внутри стены. Карл спешился.
«Добро пожаловать домой».
Справа, из открытой хижины, откуда валил дым, выглянуло знакомое лицо. Уолтер Словотский, в кожаном фартуке, с кузнечным молотом в руке, отбрасывая на бегу молот, выбежал на двор.
— Карл?! — Словотский протянул ему руку, убрал, помотал головой. — А, к черту! — И облапил Карла.
— Ты же мне позвоночник сломаешь, черт этакий, — улыбнулся, высвобождаясь, Карл.
Словотский хмыкнул.
— Вполне могу. — Он обернулся. — Кира! Они… — Он осекся. — Все…
— Мы потеряли Фиалта, остальные все целы. — Не считая Раффа. Хотел бы я, чтоб он…
«Позже, Карл, позже. Возвращению домой полагается быть счастливым».
«Много ты знаешь о счастье».
«Я учусь. Уолтер, отведи его к ней».
Не переставая говорить, Словотский повел Карла к хижине в дальнем конце двора.
— Жаль, я не знал, что ты вернешься сегодня! Лу повел людей на другой край долины. Он нашел там пещеру с летучими мышами, и мы наконец-то собрались выкурить их.
— Мыши?.. — Карл положил руку на меч. — Доставляют вам неприятности?
— Нет, — засмеялся Уолтер. — Простые летучие мыши из тех, что едят фрукты. Могут, конечно, покусать, но Телларен — это наш клирик — живо все вылечит.
— Клирик?
— Из секты Паука. Приполз однажды, полумертвый от голода: попал в беду в Терранджи. Пользы от него много, хотя мы с Энди не раз ругались с ним насчет цен. Этот паразит требовал…
— Тогда зачем их выкуривать?
Словотский лукаво улыбнулся.
— Догадайся. Что можно получить с летучих мышей? Что они производят в избытке?
— Детенышей. Что еще… еще по… — Ну конечно. Карл приподнял ладонь. — Ясно. Я так понимаю, вы нашли еще и серу?
— Умница. Ив здесь нет. Но и дуб, кажется, тоже подходит. Взять кристаллы селитры из любой древней кучи дерьма, добавить серу и измельченный древесный уголь, и — пожалуйста! — порох. Конечно, все немного сложней — но не слишком.
Может, луки мне и не понадобятся — в конце концов.
— Это все Рикетти. Он вспомнил, как читал, что Кортес использовал мышиное гуано для получения пороха.
— Вот уж не думал, что Лу историк.
— Только когда дело касается техники. — Словотский кивнул. — Он уже сделал немного пороха — воняет при горении немилосердно, — а я сейчас работаю над кремневым ружьем.
Словотский остановился перед дверью хижины и умолк.
— Все потом. У нас будет куча времени. Она там, Карл. — Словотский уже трусил прочь. — Я пошел к Кире. Мы ждем приплод.
Карл открыл дверь и вошел.
Хижина была уютной и чистой — от обожженных досок пола до потолочных балок, на которых висели незажженные масляные лампы. Бисерная занавеска прикрывала дверной проем в стене против входа.
Справа у стены, под окном с мутным стеклом, стоял грубо сколоченный стол. Слева в каменном очаге весело булькал горшок.
Перед очагом, одно рядом с другим, стояли два больших, покрытых пледами деревянных кресла. Подлокотники одного были в царапинах и потеках; второе казалось совсем новым.
Карл расстегнул пояс меча и повесил его на спинку нового кресла.
— Кто там? — Она появилась из-за занавески; в руках у нее была плетеная корзинка с бельем. Глаза ее расширились. — Привет.
— Здравствуй.
Он хотел броситься к ней — но не смог. Между ними стояла почти ощутимая стена. Месяцы порознь изменили ее, изменили их обоих.
Усталые морщинки появились в уголках ее глаз. Волосы стали спутанными, тусклыми. Улыбка — натянутой. Она не казалась старше, она постарела — и не на несколько месяцев.
Он видел: она ищет изменений в его лице, и не был уверен, что ей нравится то, что она видит.
Было время, когда смотрел на мир легче, хотя и воспринимал его всерьез. Время, когда он мог, пусть на время, не отказывая ей в существовании, отторгнуть тьму, затвориться от нее. Было время, когда Карл был человеком мягким, принужденным порой поступать жестоко, но изначально, в глубине души не тронутым жестокостью.
То время ушло. Навсегда. Меж ними никогда не будет того, что раньше.
Мысль эта резанула его, как нож.
— Энди, я… — Он отчаянно искал слова. Те, единственно верные, которые все расставят по местам между ними.
Он не мог их найти. Возможно, они просто не существовали.
— Нет! — вскрикнула она. Отшвырнула корзинку и рванулась к нему.
И когда он обхватил ее и зарылся лицом в ее волосы, он понял, что был и прав, и не прав. Да, все изменилось. Нет, ничего никогда не будет прежним.
Но может быть другим. Лучше.
Чуть погодя он взял свободный рукав ее платья и вытер сперва свои глаза, потом — ее.
Она взглянула снизу вверх непросохшими, покрасневшими глазами.
— Карл?
— Да? — Он пробежал пальцами по ее волосам.
— Если, — проговорила она, пряча лицо у него на груди, — если когда-нибудь еще ты посмотришь на меня так — клянусь, я ударю тебя. Неужто ты…
— Ш-ш-ш.
«Глупые люди». — Массивная голова Эллегона просунулась в дверь. Он фыркнул, и по комнате закружилась зола.
Карл поднял голову.
«Чего тебе?»
«Как же ты любишь все усложнять!»
«Это ты к чему?»
«Скажи, что любишь ее, болван».
Она отодвинулась от него и улыбнулась.
— Вот именно. Скажи, что любишь меня, болван. — Она взяла его за руку. — Скажешь потом. Я хочу познакомить тебя с одним человеком.
Она провела его за бисерную занавеску — в спальню. Под затемненным окном стояла колыбель. Простой деревянный короб на деревянных качалках. Карл заглянул внутрь.
— Не разбуди его, — прошептала она. — Потом не уложишь.
Завернутый в серые полотняные пеленки младенец мирно посапывал на мягкой подстилке. Карл протянул руку и легонько коснулся нежной ребячьей щечки. Не просыпаясь, дитя повернуло головку и ткнулось в Карловы пальцы.
Карл отдернул руку.
— Он такой… маленький.
— Это ты так думаешь. — Она фыркнула. — Мне, когда я его рожала, он маленьким не казался. Но он растет.
— Сколько ему?
— Скоро два месяца. — Энди-Энди обняла Карла за пояс. — Я назвала его Джейсон — в честь Джейсона Паркера. Мы не обсуждали имя, но мне подумалось, так будет правильно…
— Отличное имя.
— А как мое произведение?
— Энди… он прекрасен.
Он пошел в мать. К счастью.
Истинно храбр лишь тот, кто ясно видит все, ожидающее его — славу и опасности равно, — и тем не менее не дрогнув выходит им навстречу.
Уолтер Словотский обошел костер и постучал по плечу Карла.
— Прогуляйся со мной, — невнятно проговорил он. У одного из пирующих он отобрал бутылку и принялся шутовски раскланиваться.
— Опять набрался, — шепнула Карлу на ухо Энди-Энди.
— Я заметил. И часто это бывает?
— Частенько. С тех пор, как выяснилось насчет Киры. Но вряд ли это из-за будущего отцовства. Сходи с ним, правда — может, выяснишь, в чем дело. Мне он не говорит. И Кире тоже. — Она глянула через поляну. — Пойду-ка я проведаю малыша.
Карл хмыкнул.
— Там Эллегон и Эйя. Что с ним сделается — с такими-то няньками?
Эллегон говорил ему, что в горах водятся медведи и пумы. Возможно, звери, как и раньше, не будут соваться в селение.
Ну а нет — Эллегон с удовольствием закусит медведем или пумой. Для разнообразия…
— И все-таки…
— Ладно. Увидимся позже.
— Не слишком поздно, надеюсь. Кира сегодня берет Эйю и Джейсона. Так что никаких препятствий. — Ее глаза обещающе улыбались.
Карл поднялся и вслед за Уолтером пошел в темноту. Пирушка по поводу их возвращения длилась уже двенадцать, не то тринадцать часов, но заканчиваться явно не собиралась. Кое-кто из пирующих устроил музицирование на флейтах и барабанах, остальные сидели кругом костра и уминали жареную оленину, срезая ее с медленно вращающегося вертела.
Тэннети, Чак, Пейлл и Ахира, приехавшие этим утром, выглядели донельзя усталыми. Однако вся четверка героически держалась: устроившись в дюжине метров от костра, они, сменяя друг друга, рассказывали собравшимся вокруг них повесть о Карле Куллинане и «Бородавочнике».
Шестеро из слушателей привлекли внимание Карла. Компания покрытых шрамами воинов, они слушали жадно, время от времени перебивая Чака или Тэннети, интересовались подробностями. Их, конечно, знакомили с Карлом, но он позабыл имена. Однако запомнил, что они — бывшие наемники, решившие заняться избиением работорговцев.
А значит, мир лежит теперь не только на моих плечах…
А еще это значит, что я становлюсь легендой. Карл улыбнулся. Возможно, в следующий раз волонтеров будет даже больше, чем нужно. Что ж, в этом, возможно, есть некие плюсы — но, совершенно точно, есть и несомненные минусы.
Уолтер на ходу передал ему глиняную бутыль, и Карл еще раз глотнул настойки на дубовой коре, от которой у него уже и так кружилась голова.
Костер и шум остались далеко; Карл уселся на выступающий корень старого дуба и похлопал по нему, приглашая Уолтера сесть рядом.
— Что тебя тревожит?
— Меня?.. — Уолтер фыркнул. Он отобрал назад бутылку и сделал хороший глоток. — Ничего меня не тревожит, Карл. Ни какие… чертовы… заботы. — Словотский помолчал. — Когда ты собираешься уходить?
— Не терпится меня спровадить?
— Может, ответишь все-таки?
— Знаешь, мне бы не хотелось уходить слишком скоро. Месяцев через шесть, не раньше. Подозреваю, раньше новую команду охотников Пандатавэю не собрать — если, конечно, они вообще не решат отказаться от охоты на меня как от гиблого дела.
Карл заложил руки за голову и откинулся на ствол.
— И потом, думаю, Гильдия Работорговцев сейчас будет немножко слишком занята, чтобы меня разыскивать. — Он прикрыл глаза. — Сколько у нас здесь людей?
— По последним подсчетам — что-то порядка двух сотен. И с каждым днем все больше. Только нам от этого не легче: работорговцы увеличили охрану караванов. Они перетрусили, Карл. Это плохо. Лучше бы оставались толстыми и самодовольными.
Карл пожал плечами.
— Значит, увеличим число грабителей.
Если идея Рикетти сделать ружья сработает, увеличивать отряды не понадобится. Производства патронов здесь, слава богу, не будет, но даже несколько кремневых ружей и бомбард дали бы огромный перевес.
— Подумай получше, Карл. Подумай получше.
Карл открыл глаза: Словотский озабоченно качал головой. Карл схватил его за руку.
— Что тебя грызет?
— В силосные ямы заглядывал?
— Нет, но какая тут связь с…
— Связь есть. У нас чертовски хороший урожай на акр. Лучше, чем местные когда-либо видели. И это — в первый год. Подожди до следующего.
— Так будет всегда?
— Угу. Свободные общества… — Оборвав себя, Уолтер вытянул из бутылки последний глоток, покрутил ее в руках, взял за горлышко и аккуратно поставил на землю. — В свободных обществах… производство. Ты бы видел, как заработали эти бедолаги, когда сообразили, что все, что они вырастят и сделают, принадлежит им.
— А Рикетти объяснил про налоги?
— Разумеется. — Словотский пожал плечами. — Два процента со всего, что сделано или продано, вносится в городскую казну — казначей, к твоему сведению, я. Мы используем это, чтобы строить общественные здания — мельницу, например, платить Рикетти и твоей жене — она учит детей, помогать вновь прибывшим. Кстати, я собираюсь сунуть нос в то, что вы привезли. Как там с золотом и платиной, а?
— Есть немного. Чистый доход, так? — Он лениво прикинул, сколько мог бы стоить меч Арта Мирддина. И каким был бы налог на него.
— Чистый. Никаких налогов на то, что ты создаешь или тратишь снаружи. Только на то, что ты принес сюда или сделал здесь. Так проще… Слушай, давай оставим это все до завтра, а?
— Давай. Но, может, все же наберешься духу и скажешь мне, чего ты боишься?
— Боюсь? А пожалуй, что и боюсь. — Уолтер фыркнул. — Ты все еще ничего не понял, да? Свободное общество производит больше, чем рабовладельческое. Так было, так будет. Верно?
— Верно. И что?..
— А то, что мы и дальше будем расти и процветать. То, что раньше или позже, но на нас обратят внимание. То, что тогда какой-нибудь не в меру умный барон, принц или лорд неминуемо сообразит, что мы можем вырваться из долины и бросить вызов его власти. — Он покачал голо вой. — И еще… как думаешь, долго ли рабовладельческое общество будет терпеть наше существование в своих недрах? Год — наверняка. Пять лет — возможно. Десять — как сказать. Двадцать — не уверен. Но в любом случае — не вечно, Карл. Не вечно.
Черт возьми, а ведь он прав. Единственная причина, почему их до сих пор не тронули — то, что их колония маленькая и спряталась в никому не известном месте.
— Значит, — продолжал Уолтер, — нам надо спешить. Мы должны стать достаточно большими, сильными, богатыми — и стать быстро, не то…
— Не то что?
— Не то и твой, и мой ребенок вырастут сиротами. Если им повезет. Наши жены должны постоянно беременеть, нам надо освобождать и вооружать столько рабов, сколько сможем, и работать не покладая рук — иначе нам этой гонки не выиграть. И другого пути нет. — Уолтер улыбнулся во тьме. — Позволь, я повторю вопрос: когда ты собираешься уходить?
Карл вздохнул.
— Дай мне десять дней. — Черт побери все. — Должен же я хоть немного побыть с Энди.
Уолтер вздохнул в ответ.
— Даю двадцать. Мне нужно подобрать нового казначея, да и в кузне кое-какие дела закончить — прежде чем мы уйдем.
— Мы?
— Мы. Закон Словотского номер сорок три: «Дают деньги — подставляй кошель». — Он поднялся и протянул руку. — Я с тобой.
Карл принял руку, и Уолтер рывком поднял его на ноги.
— Так что будем делать, Карл?
Карл пожал плечами:
— Пока — ничего. Я собираюсь позволить своей жене затащить меня в спальню. А тебе стоить прекратить пить, потому что завтра ты начнешь упражняться. — Он обнял Словотского за плечи. — А потом… — Он умолк: не мог найти слов.
«Эллегон! Ты меня слышишь?»
«Нет, только не это. Не тот…»
«Помоги мне. Подскажи слова».
«Нет, Карл. Для этого я тебе не нужен. Ты и так знаешь, что сказать». «Но я…»
«Попробуй».
— Мы… выживем, Уолтер. Мы…
Нежные пальцы коснулись его разума.
— …мы защитим себя, наши семьи, наших друзей — и вообще все наше. — Так сказал Фиалт, и Фиалт был прав. — Мы не дадим погаснуть огню свободы, потому что именно из-за него мы здесь.
— Программа хороша.
«Я же говорил, что ты и так знаешь, что сказать».
«А ты всегда прав, да?»
«Разумеется».
Я весь в крови. Так далеко зашел.
Что — даже шагу я не сделай больше —
Мне возвратиться так же невозможно,
Как двигаться вперед…
Он жил как шакал, днем спал в вырытой под пальмой норе, ночью в поисках пропитания рылся в кучах сваленного за деревней мусора — и при малейшем шуме забивался в укрытие.
Он даже не пытался убивать: всего, что могло выдать его присутствие, следовало избегать. Их было слишком много.
Его ожоги и раны давно исцелились, но остались шрамы. Бутыль целительного бальзама, которую ему удалось выпить, когда вокруг его истекающего кровью тела бушевало пламя, сохранила ему жизнь, но не исцелила полностью: на нем остались отметины, и останутся уже до конца.
Он выжидал, собирал и копил силы для нелегкого перехода через горы. Это единственный возможный путь. Море закрыто для него: даже появись тут еще один невольничий корабль, вряд ли команда признает в нем своего.
Но его кошель остался при нем.
И когда бы Армин ни разворачивал стеклянную сферу, плавающий в желтоватом масле палец всегда указывал одно направление — на северо-восток.
Армин смотрел на палец и улыбался.