Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе

Искусные в книгах

К V в. словесность германских народов насчитывала несколько веков интенсивного развития. Уже римский историк I в. н. э. Тацит писал, что события прошлого запечатлеваются германцами в поэтической форме, и эти «древние песнопения» любимы всеми1. Существовали также сказания о богах, которых Тацит отождествляет с богами римского пантеона, но ни одного произведения континентальных германцев на мифологические темы мы не знаем. Героические же сказания дошли до нас, хотя и в более поздних обработках: это и фрагмент «Песни о Хильдебранте», и цикл песен о короле Равенны Теодорихе (471–520 гг.), и многочисленные варианты преданий о гибели Бургундского королевства. Традиционные предания о героях, живших во времена великого переселения народов — в IV–V вв. н. э., были принесены англосаксами с континента на Британские острова.

Героико-эпическая традиция, постепенно подавляемая на континенте христианской культурой, расцвела в благоприятных условиях островной изоляции, как бы относительна эта изоляция ни была. Немалую роль здесь сыграло сохранение языческих верований и представлений на протяжении столетий почти в нетронутом виде. О язычестве англосаксов известно мало: отдельные упоминания в «Церковной истории» Бэды, данные топонимики и свидетельства нескольких римских и средневековых авторов. Наряду с поклонением многочисленным богам общегерманского пантеона, среди них в первую очередь Водану — повелителю королей, дарителю удачи и славы, была широко распространена вера в существование злых духов и чудовищ, в магическую силу заклинаний и заговоров2. «Нет никого, кто был бы проникнут такою же верою в приметы и гадания с помощью жребия, как они, — писал о древних германцах Тацит. — Вынимают же они жребий безо всяких затей. Срубленную с плодового дерева ветку они нарезают плашками и, нанеся на них особые знаки, высыпают члтем, как придется, на белоснежную ткань. После лого… жрец племени… вознеся молитвы богам и устремив взор в небо, трижды вынимает по одной плашке и толкует предрекаемое в соответствии с иыскобленными на них заранее знаками»3.

Языческий мир англосаксов, как и других германских народов, — мир богов-воителей, дающих людям главное благо — удачу в бою и славу отважного воина. Этот мир населяли и герои — прославленные вожди, бесстрашные и непобедимые витязи прошедших времен, слава которых продолжала жить и служила примером для новых и новых поколений. В период завоевания малоизвестных земель, населенных враждебными племенами, древние сказания были особенно популярны: ведь в них знаменитые предки также сражались за власть и богатство, завоевывали земли и тем стяжали нетускнеющую славу среди потомков. Трагический конец многих из них лишь подтверждал их избранность: они мужественно встречали смерть, как подобает героям.

Однако подспудно зревшие исторические перемены— становление феодальных отношений — незаметно, но неотвратимо воздействовали на духовную культуру, вели к переосмыслению традиционной словесности. Среди этих многообразных процессов был один, непосредственное влияние которого на литературное творчество англосаксов трудно переоценить. Это было введение христианства.

С VII в. во всей стране возводились церкви, строились монастыри, росло число людей, получивших образование и в этих монастырях, и на континенте, преимущественно во Франции. Приобщившись к христианству, англосаксонское общество включилось в сферу культуры, которая уже сформировалась в христианском мире. Ее проповедниками были как посылаемые Римом крупные церковные деятели: настоятели монастырей, епископы, папские легаты, так и англосаксонские церковнослужители, совершавшие путешествия во Францию и Рим. Присланный папой в 668 г. в качестве архиепископа Кентерберийского Теодор из Тарса (668–690 гг.) привез с собой немало рукописей, содержащих церковные и светские произведения. Будучи сам человеком образованным, склонным к просветительской деятельности, Теодор насаждал грамотность и основал первые в Англии монастырские скриптории. Позднее, уже в VIII в., Алкуин, наставляя многочисленных писцов, указывал:

…Пусть берегутся они предерзко вносить добавленья,

Дерзкой небрежностью пусть не погрешает рука.

Верную рукопись пусть поищут себе поприлежней,

Где по неложной тропе шло неизменно перо.

Точкою иль запятой пусть смысл пояснят без ошибки,

Знак препинанья любой ставят на месте своем,

Чтобы чтецу не пришлось сбиваться или смолкнуть нежданно…

Древнейшие сохранившиеся англосаксонские, по преимуществу нортумбрийские, рукописи свидетельствуют не только о прилежности писцов, но и о высокой технике письма и оформления рукописей. Уже от VII в. дошли до нашего времени великолепные, украшенные миниатюрами, заставками, колонками манускрипты, созданные в монастырях Англии. Располагаемые в начале книг, миниатюры являлись своего рода торжественным прологом к священным текстам (все рукописи раннего времени включают произведения религиозного содержания: евангелия, литургические тексты, сочинения отцов церкви). Особенно распространены были изображения евангелистов (35), парадные, пышные. Используя позднеантичные образцы, англосаксонские миниатюристы рисовали евангелистов сидящими на троне в декоративно оформленных неглубоких нишах.

Восприятие буквы как магического знака, свойственное как германцам, так и кельтам, явилось причиной особого распространения инициалов: сложного орнаментального изображения начальной буквы в книге или главе. В рукописях VII–IX вв. изощренный узор инициала в некоторых книгах занимает всю страницу (36) и включает разнообразные мотивы: ирландскую плетенку, растительный и зооморфный орнамент, фигуры людей и животных. Живость и непосредственность рисунка, обращение к светской сюжетике сочетаются с необыкновенной изобретательностью в декоре (37), сочностью и яркостью красок, среди которых излюбленными были красно-желто-коричневые тона.

Стремление к максимальному украшению рукописей и развитие геометрических орнаментов привели к созданию так называемых ковровых страниц в кельтском и англо-кельтском рукописании. Причудливое переплетение лент, сочетающееся с завитками, спиралями, раструбами, заполняет все поле страницы (38), причем необходимо отметить удивительное чувство меры и симметрии у миниатюриста: ритмичное расположение основных элементов орнамента, выделение центрального поля и окаймляющей полосы уравновешивают динамику рисунка. Нортумбрийский стиль Дарроу — Линдисфарна, во многом обязанный кельтским и римским традициям, сложился как самобытное искусство, высоко ценимое и в самой Англии, и на континенте.

В VIII–IX. вв. в результате датского нашествия нортумбрийские монастыри приходят в упадок, почти чатухает работа в скрипториях. Производство книг перемещается на юг, и основным центром, рукописания становится Кентербери (39). В кентерберийских рукописях миниатюристы чаще прибегают к сюжетным многофигурным композициям, тогда как роль орнаментальных мотивов сокращается.

Второй «золотой век» англосаксонское рукописание переживает во второй половине X в. Его центром становится юг Англии, и лучшие произведения создаются в Винчестере, занявшем в это время выдающееся место в возрождении искусства и литературы. Тесные связи с Францией обусловили значительное влияние каролингского искусства на формирование стиля «винчестерской школы». Наиболее ранним ее произведением является посвятительный лист Дарственной хартии короля Эдгара (966 г., 40). Исполненный на окрашенном пурпуром пергамене, он изображает короля Эдгара, стоящего между Марией и св. Петром и вручающего хартию Христу. Характерным элементом винчестерской орнаментики является рамка из листьев аканфа. Статичные человеческие фигуры нортумбрийского стиля сменяются динамикой и повышенной экспрессивностью: все находится в движении, которое отражается даже в складках одежд, как бы колеблемых ветром (41). Изменяется и вид инициалов, утонченных и меньших по размерам, но отличающихся изящным переплетением лент. Рукописи винчестерской школы завоевывают общеевропейское признание и распространяются по крупнейшим собраниям Европы: английские скриптории получают заказы из монастырей Франции, Италии, Германии.

Важнейшую роль играют монастыри и как центры образованности. Англосаксонские монахи и церковные деятели занимаются богословием и литературой, историей и естественными науками. Выдающиеся труды многих представителей англосаксонской церкви входят в золотой фонд европейской литературы, а монастыри в Кентербери, Йорке, Ярроу уже в VIII в. становятся ведущими центрами Европы не только в области богословия, но и в области латинской и греческой учености.

Так к VII в. формируется, два литературных и, шире, — культурных пласта. С одной стороны, это была принесенная вместе с христианством латинская культуpa, общеевропейская по своему характеру, с другой — народная поэтическая традиция, основанная на дохристианской культуре древних германцев. Их относительная самостоятельность вытекала как из истоков той и другой, так и из их функционирования в обществе. Первая имела ограниченное распространение и была связана по преимуществу с монастырской средой и — в меньшей степени — с феодализирующейся знатью. Вторая была достоянием всего общества — от широких масс свободных общинников до высшей знати. Первая опиралась на христианскую картину мира, разработанную в сочинениях отцов церкви; вторая воплощала сложившиеся еще в языческую эпоху представления свободного члена общины, рядового дружинника об окружающем его мире. Первая пользовалась по большей части латинским языком, непонятным массе населения (поэтому литература этого направления часто называется англо-латинской, термином достаточно условным, поскольку, как будет видно далее, древнеанглийский язык широко использовался и в монастырской среде), вторая же развивалась исключительно на основе народного, древнеанглийского языка.

Тем не менее при всей, казалось бы, противоположности этих двух течений не было и не могло быть их изоляции. В сознании христиан-неофитов христианские представления накладывались на языческие понятия, идеи и образы, переплетаясь, сосуществовали и взаимодополняли друг друга.

Ярким примером этого смешения являются изображения на панелях ларца Фрэнкса (VII в.). «Кузнец Веланд (которого, кстати, Альфред Великий упоминает в своем переводе Боэция. — Е. М.) помещен здесь бок о бок с «Поклонением волхвов» (25); на другой стороне — Ромул и Рем; на третьей — Тит у Иерусалима; на крышке ларца — оборона здания человеком, стреляющим из лука по нападающим; его имя написано над ним — JEgli — Эгиль, Стрелок из лука (42), как Вёлунд — Кузнец в скандинавской мифологии… Очевидно, что художник не подозревал… о том, что в его творениях что-либо неправильно или неестественно. Именно в таких условиях сохранялась эпическая поэзия…»— так характеризовал выдающийся исследователь средневековой литературы В. Кёр «состояние умов» в это время5.

Наиболее ранним в плеяде выдающихся писателей Англии был Альдхельм (640–709 гг.), брат уэссекского короля Инэ, аббат одного из первых англосаксонских монастырей (Мальмсберийского), впоследствии Шерборнский епископ7. Альдхельм прославился своими поэмами и сочинениями на латинском и древнеанглийском языках, хотя последние и не дошли до нас. Уильям Мальмсберийский (начало XII в.) рассказывает как о вполне достоверном факте, что св. Альдхельм — вскоре после смерти он был канонизирован — часто собирал немалое число слушателей, читая свои поэмы, написанные на древнеанглийском языке и прославляющие бога или повествующие о его деяниях8. Звучные стихи, традиционные по своей форме, привычные звуки арфы — все это облегчало слушателям восприятие нового содержания. Пользовались популярностью в церковной среде, и дидактические трактаты Альдхельма. В списке X в. его сочинению «О похвалах девственности» (De iaudibus virginitatis) предшествует небольшая поэма, свидетельствующая о высоком авторитете этого святого и поэта: «Святой и праведный автор, муж, искусный в книгах, благородный поэт Альдхельм, прославленный в земле англосаксов, — вот кто сочинил меня», — говорится в этом стихотворении как бы от лица самой книги9.

К сожалению, мы знаем лишь одну сторону творчества Альдхельма — его дидактические трактаты, наставляющие монахов и монахинь, священников и паству в христианских добродетелях и проникнутые идеей христианского смирения и аскетизма. Но одно сочинение Альдхельма, дошедшее до нас, поражает своей самобытностью в трактовке материала и соединением англосаксонской и континентальной поэтических традиций. Это сборник «Загадки» (Enigmatae), содержащий 100 стихотворений на латинском языке, чрезвычайно разнообразных по темам и предметам. Здесь мы встретим описания облаков, созвездий, реальных и мифических животных (льва, единорога), предметов вооружения (щита, лат), мельницы и многого другого. Сам жанр загадок (в духе христианской символики) был широко распространен в Западной Европе. Непосредственным образцом сочинения Альдхельма послужили загадки Симфозия (конец V в.). Сохраняя в значительной степени дух своего образца — атмосферу наивного мистицизма, где любое проявление природы, любая вещь обретают высший смысл, отражая волю и мудрость божественного провидения, Альдхельм широко использует традиционный арсенал поэтических средств народного певца. В таких загадках, как «Ворон», «Орел», христианский символизм органично сочетается с реалистическим описанием предмета или явления:

Цвет изменяя, бегу, покидаю и небо и землю,

Ни в небесах постоянного нет, ни на суше мне места.

Нет никого, кто бы так терпел постоянно изгнанье,

Но зеленеет весь мир, орошенный дождем моих капель .

Глубоко поэтичное восприятие природы, трогательно-наивный взгляд на мир придают этой загадке Альдхельма («Облако»), как и многим другим, очарование истинной поэзии. Не случайно именно эти загадки были переведены или пересказаны на древнеанглийский язык и включены в «Эксетерскую книгу» (Exeter book), крупнейший сборник англосаксонской поэзии. Их связь с народной словесностью проявляется и в мироощущении, и в использовании поэтических приемов, типичных для традиционного эпоса и неизвестных латинской литературе: аллитераций, внутренних рифм, нанизывания синонимов. В поэтическом творчестве Альдхельма очевидно стремление сблизить церковную и народную культуры, облечь в формы народной словесности христианскую идеологию.

Выдающимся ученым и писателем своего времени был монах-бенедиктинец монастыря в Ярроу Бэда Достопочтенный (672 или 673–735 гг.)11. С его именем связана целая эпоха в развитии англосаксонской литературы. Богатство мысли, глубокая образованность и широта интересов Бэды проявились прежде всего в разнообразии тем его сочинений. Наряду с теологией и грамматикой, наиболее распространенными областями ученых занятий в то время, Бэда пишет трактаты по математике и медицине, истории и поэзии. Его сочинение «О природе вещей» (De natura rerum), основанное на трудах Плиния и Исидора Севильского, содержит рассказы о создании мира и его устройстве, описания различных явлений природы: звезд, солнца и их путей на небосклоне, комет, радуги, океана, многочисленных камней и растений. Хотя в этом труде во многом сказывается средневековый мистицизм, Бэда опирается на достижения естественнонаучной мысли своего времени и на собственные наблюдения природы. Так, например, бич средневековья — чуму — Бэда описывает с позиций медицинских знаний VIII в. Возникновение болезни он связывает с чрезмерной засухой или излишней влажностью; он считает, что чума проникает в воздух и попадает в человека с пищей или вдыхаемым им воздухом. В этом описании, как и во многих других, проявляется тенденция к рационалистическому объяснению явлений.

Еще нагляднее эта тенденция обнаруживается в крупнейшем сочинении Бэды — «Церковной истории англов» (Historia ecclesiastica gentis anglorurn), законченной в 731 г. Этот труд — первый из длинного ряда сочинений, посвященных происхождению англосаксов и истории Англии, — оказал огромное влияние на развитие раннесредневековой английской и европейской историографии. Во-первых, это было первое авторитетное произведение, где использовалось новое летосчисление— от рождества Христова, предложенное римским диаконом Дионисием Экзегетом (в 525 г.), — вместо традиционного счета времени от сотворения мира. Авторитет Бэды был настолько высок, что его примеру последовало большинство средневековых хронистов. Во-вторых, Бэда первым выдвинул и воплотил в своем сочинении идею единства английского народа - gens anglorum, объединяющего и англов, и саксов, и ютов.

Основная тема «Истории» — распространение и утверждение христианства в Англии. В соответствии с общеевропейской традицией Бэда начинает ее географическим описанием Британских островов. Историческое повествование открывается рассказом о завоевании Цезарем Британии и доведено до 730 г. Большой интерес проявляет Бэда к отдельным личностям, сыгравшим значительную роль в истории страны: королям и папским легатам, святым и простым монахам.

Прекрасно знающий западноевропейскую хронистику, как и богословские сочинения, Бэда широко использовал все возможности уточнить имеющиеся в его распоряжении сведения, расширить и пополнить их. Большое значение он придавал точности и достоверности приводимых им сообщений. Он не упускает случая сослаться на авторитеты, процитировать автора, пользующегося всеобщим доверием. Создавая «Историю англов», Бэда предпринял небывалую по тем временам работу: он сам и его ученики сверили многие копии документов с оригиналами, хранящимися в других монастырях, а священник Нотхельм, посетивший Рим, по просьбе Бэды переписал и сверил с оригиналами документы папской канцелярии, в частности послания Григория I в связи с миссией Августина.

Наряду с документальным материалом и более ранними хрониками (например, сочинением Гильдаса) Бэда привлекает многие легенды и сказания о событиях прошлого, сохранившиеся в народной памяти. Он прибегает к ним, когда они одни освещали какие-то моменты истории (как, например, упоминавшееся выше сказание о призвании Хентеста и Хорсы) или сохраняли более подробные сведения об известных по другим источникам событиях.

Велик вклад Бэды и в создание канонов агиографической литературы в Англии. Большой популярностью пользовались его небольшие жития, включенные в «Церковную историю»: житие св. Освальда из Нортумбрии и св. Чада из Мерсии. Позднее оба они были переведены на древнеанглийский язык и во многом определили канонические формы английской житийной литературы.

Сочинения Бэды получили широчайшее распространение в средневековье. Они высоко ценились во всех странах Западной Европы наряду с трудами Орозия, Исидора Севильского. Бэда стал непререкаемым авторитетом для многих поколений богословов, хронистов, ученых вплоть до эпохи Возрождения. И не случайно уже в конце XIII в. великий итальянский поэт Данте поместил Бэду среди других знаменитейших мудрецов и христианских мыслителей древности в рае.

Большое влияние, оказанное Бэдой на развитие средневековых естественнонаучных и исторических представлений, было связано не только с глубиной и новизной материала в его трактатах, но и с тем, что Бэда имел немало учеников, впоследствии ставших видными деятелями английской церкви. Один из них, Эгберт, глава монастыря в Йорке, превратил его во всемирно известный культурный центр, где спустя несколько десятилетий получил образование Алкуин, один из вдохновителей каролингского Возрождения.

Если Бэда провел всю свою жизнь в монастыре Ярроу (7-летним мальчиком его отдали в Веармутский монастырь, а через два года он перешел в Ярроу), то Алкуин — одна из интереснейших личностей своего времени— это человек, немало постранствовавший на своем веку, видевший крупнейшие города средневековой Европы, близко знакомый с выдающимися церковными и светскими лицами и, наконец, активный участник многих важных событий. Его роль в истории западноевропейской культуры — это роль выдающегося организатора и просветителя, инициатора небывалых по своему размаху и замыслу начинаний, но не самобытного писателя, каким явил себя миру Бэда.

Родившийся в 735 г. в Нортумбрии, Алкуин учился в Йорке у ученика Бэды Эгберта и стал, как предполагают, епископом Кентерберийским. В 780 г. он был послан в Рим и на обратном пути встретился с Карлом Великим. Встреча изменила всю дальнейшую судьбу Алкуина. С этого времени Алкуин находился преимущественно при дворе Карла, возглавляя созданную им академию. Лишь один раз (в 790–792 гг.) побывал Алкуин в Англии, а в конце своей жизни — с 796 г. — стал аббатом в Туре, где умер в 804 г.13 Литературное наследие Алкуина представлено работами исключительно церковного содержания: это трактаты по богословию, на этические тедоы, комментарии к Библии. Не-. большие исторические сочинения не представляют сколько-нибудь серьезного самостоятельного интереса. И тем не менее значение Алкуина в развитии средневековой культуры чрезвычайно велико. «Всем тем, что изучил я у учителей… этим я весьма рад делиться с людьми нашей народности; и не только с ними, но со всеми, которые охотно ищут», — писал он епископу Гигбальду около 783 г. Эти слова можно было бы поставить эпиграфом ко всей его деятельности. Целью его сочинений было «не искание новых путей в науке, но передача старых знаний в возможной их чистоте» м.

После смерти Бэды и Алкуина в развитии церковной культуры в Англии наступил некоторый застой, вызванный в первую очередь острой борьбой англосаксонских государств, особенно Нортумбрии, с нараставшей экспансией скандинавских викингов. Набеги на побережье Северного моря, ограбление и разрушение монастырей и церквей привели к утрате ими прежнего значения. Многие монастыри опустели, средств на их восстановление и поддержание не было: все силы уходили на борьбу, по большей части безуспешную, с отрядами датчан и норвежцев. Не удивительно поэтому, что первая половина IX в. отмечена падением грамотности. Это позволило Альфреду Великому 50 лет спустя написать: «Мало было людей по эту сторону Хамбера, кто мог бы понять службу на английском языке или перевести написанное с латыни на английский. И я думаю, что и за Хамбером таких не слишком много. И так их было мало, что я не могу вспомнить ни одного человека к югу от Темзы, когда я начал править этим королевством»15., Конечно, Альфред сильно сгущает краски, но англо-латинская литература к началу IX в. уже пережила и завершила период своего расцвета. Это было связано с вполне определенными причинами.

Памятники латиноязычной англосаксонской литературы, как это очевидно даже из столь краткой их характеристики, были рассчитаны на образованного читателя, разбирающегося в тонкостях богословской, исторической и естественнонаучной мысли своего времени. Однако таких читателей в средневековой Англии, естественно, было меньшинство. Несравненно больше было людей, восприятию которых церковная культура была доступна лишь в адаптированном виде. Удовлетворение духовных потребностей этой — основной — части населения: низшего клира, рядовых членов христианских общин — потребовало качественно нового по сравнению с эпохой Бэды и Алкуина подхода к христианской литературной традиции. Необходимость углубления христианского вероучения в массах, распространения элементарных знаний определила два последующих подъема английской прозы: конца IX и второй половины X — первой половины XI в., но прозы уже не латино-, а англоязычной.

Первый из них связан с литературной деятельностью уэссекского короля Альфреда Великого (849–899 гг.)16. Продолжая гуманистические традиции Алкуина, Альфред предпринял беспрецедентный для своего времени труд: перевод крупнейших латиноязычных произведений европейского средневековья на древнеанглийский язык. Он и его приближенные — а Альфред собрал вокруг себя по примеру академии Карла наиболее выдающихся представителей богословия, философии и литературы — перевели всего пять произведений. Но их выбор обнаруживает глубину знаний и тонкость понимания культуры эпохи. Альфред хотел «передать на языке, который мы все понимаем, несколько книг, наиболее необходимых всем людям…»17. Эти сочинения— наиболее полная история своего народа («Церковная история англов» Бэды), подробнейшее изложение всемирной истории и географических знаний («Семь книг истории против язычников» Павла Орозия), произведение, наложившее отпечаток на развитие философской мысли всего средневековья («Об утешении философией» Боэция), литературный памятник, передающий в форме, доступной для широкого читателя, сущность патриотического миропонимания («Монологи» св. Августина), и кодекс христианской этики («Обязанности пастыря» папы Григория I).

Благодаря просветительской деятельности Альфреда — работа над переводами была начата в 887 г. и закончилась лишь с его смертью — круг читателей этих выдающихся произведений сильно расширился. Идеи, конкретные сведения о мире, образы и символика этих сочинений стали доступны многим, приобщившимся таким образом к вершинам христианской культуры. Более того, Альфред не ставил своей задачей точный перевод избранных им сочинений: пополнение имеющихся в оригинале сведений собственными, комментирование переводимого — таковы методы работы Альфреда. Именно ему современные исследователи обязаны ценнейшими сведениями о жизни народов северной и северо-западной Европы, включенными во всемирную историю Орозия.

В эпоху Альфреда и, вероятно, по его прямому указанию началось составление первой «Англосаксонской хроники», содержащей погодное изложение событий, происходивших как в Уэссексе, так и в других королевствах. Не претендующие на стилистическую изысканность или пышность, безыскусные повествования, составленные разными авторами, дают широкую, насколько это возможно в хронике, картину жизни англосаксонского общества X–XI вв.

Со смертью Альфреда закончился первый взлет англоязычной прозы, и в последующие 50 лет она не дала миру сколько-нибудь выдающихся произведений. Более того, даже статьи «Англосаксонской хроники» первой половины X в. обнаруживают упадок повествовательного мастерства. Второй подъем англосаксонской прозы, который иногда называют бенедиктинским Возрождением, приходится на вторую половину X — первую половину XI в. После церковной реформы первой половины X в. в монастырях, ослабленных нападениями язычников-скандинавов, возрождается духовная деятельность, принимает широкий размах переписка книг, составляются новые сборники церковных и светских произведений. Именно к этому времени относятся основные дошедшие до нас рукописи, содержащие эпические памятники (см. ниже). Но центральное место в этой деятельности занимает распространение и углубление богословия, христианской экзегезы и этики. Появляется огромное — несравнимое с предшествующим периодом — число проповедей, комментариев к Библии и сочинениям отцов церкви, житий и оригинальных сочинений на богословские темы.

Среди многочисленных авторов этого периода выделяются Эльфрик (995—1020/1025 гг.) и Вульфстан (?— 1023 г.)18. Они оба были крупными церковными деятелями, особенно Вульфстан, епископ Лондона с 996 г. и Йорка с 1002 г., который оказал значительное влияние на внешнюю и внутреннюю политику Англии. Значительная часть наследия обоих — проповеди, рассчитанные на чтение перед широкими кругами верующих и посвященные поэтому различным аспектам христианской этики, комментированному пересказу некоторых ветхо и новозаветных сюжетов, близких житиям святых.

Продолжая традиции Альфреда, Эльфрик осуществляет перевод значительной части Ветхого завета на древнеанглийский язык, снабжая его своими комментариями и дополняя жизнеописаниями трех уэссекских королей: Альфреда, Этельстана и Эдгара. Отбор библейских сюжетов был обусловлен двумя основными задачами. С одной стороны, в условиях нового подъема борьбы со скандинавами повествования о таких библейских героях, как Юдифь, Эсфирь, Самсон, а также добавленные Эльфриком жизнеописания приобретали отчетливое патриотическое звучание, поскольку рассказывали о победах, одержанных этими героями над врагами своего народа. Во-вторых, Эльфрик сознательно избегает сложных богословских вопросов и сюжетов, которые могли бы заронить сомнения или поколебать веру слушателей или читателей его произведения. Наконец, Эльфрик первым из англосаксонских писателей задумывается над целями и характером перевода, излагая свои соображения в предисловии к книге «Бытия»: «Тот, кто переводит, или учит (переводу. — Е.М.) с латыни на английский язык, всегда должен так располагать слова, чтобы его английский сохранял особые свойства того языка. Иначе будет введен в заблуждение тот читатель, кто не знаком с особыми свойствами латыни» 19.

Подъем англосаксонской прозы в конце X — первой половине XI в. проходил в рамках церковной литературы в отличие от светской по преимуществу литературной деятельности Альфреда. Это определило основные особенности творчества Эльфрика и Вульфстана: сугубый дидактизм, стилистическую усложненность наряду с упрощением содержания.

Эти черты оказали влияние и на получившие тогда же распространение «массовые» жанры светской литературы. Предназначенные для широкого и зачастую мало искушенного в книжной премудрости читателя, эти произведения отличались стереотипностью тематики и литературной, формы. Тем не менее и среди них встречалась сочинения большой, художественной ценности. Одним из них является англосаксонский поэтический «Бестиарий» («Физиолог»). В многочисленных «Физиологах», пользовавшихся большой популярностью у средневекового читателя, в духе христианской символики изображались различные реальные и фантастические животные: единорог, феникс, кит, свойства которых толковались с этико-дидактических позиций. Англосаксонский «Бестиарий» — одно из лучших произведений этого жанра — содержит описания всего трех животных: пантеры, кита и куропатки — существ, населяющих три стихии: землю, море и воздух20. Все три поэмы объединены общим вступлением и заключением, но каждая из них в сущности представляет самостоятельное и законченное произведение, лишь в общих чертах напоминающее свои континентальные прототипы. Пантера изображается прекрасным, с изумительной красоты шкурой существом, добрым и миролюбивым ко всем, кроме Дракона-дьявола, с которым она, символизируя Христа, ожесточенно сражается. Ее трехдневный сон после трапезы и последующее пробуждение должны олицетворять смерть и воскресение Христа. Символизирующий Сатану кит, распахнув пасть, заглатывает рыб, неосторожно заплывших в нее, или увлекает в пучину моря моряков, принявших его широкую спину за остров:

Так искусный лукавец завлекает многих в бездну, злобесный,

в обитель огненную, всех, кто усердно силе диавольской служил грехами и охотно при жизни внимал в этом мире злонамеренным его советам, а после за падшими пасть смыкается, челюсти чудовищные,

крепчайшие створы врат адских…

(Кит, 71–78)

Широкое использование образно-символической христианской сюжетики, как и осмысление ее в духе традиционных легенд (например, в стихотворении «Кит» легенды об острове, который на деле является спиной огромного кита), в «Бестиарий» и других поэмах («Феникс» и др.) было вполне естественно. Существуют три основных источника «массовой» литературы англосаксонского периода: классическая, библейская и национальная традиции21. Отголоски античной литературы, если таковые имеются22, доходили до Англии лишь как часть христианской традиции, переосмысленные и переработанные западноевропейскими писателями. Напротив, влияние христианских этических и эстетических представлений было чрезвычайно сильно. Библия и вместе с ней церковная повествовательная литература стали неиссякаемым источником тем и сюжетов. Вновь и вновь разрабатывались темы сотворения мира, отдельные эпизоды жизни Иисуса Христа, рассказы о жизни апостолов, христианских святых, причем они облекались в формы привычные, а потому доступные недавно обращенным членам христианских общин. В проповедях и повествовательных произведениях обнаруживается стремление познакомить аудиторию с основными сюжетами Ветхого и Нового заветов. Совершенно очевиден уклон к занимательности повествования, часто в ущерб рассуждениям богословского характера. В произведениях, ориентированных на широкого читателя, значительно меньше места уделяется христианской догматике. Произведения приспосабливаются к восприятию неискушенного и малосведущего читателя, а чаще, вероятно, слушателя.

Вес эти тенденции обнаруживает один из наиболее популярных жанров «массовой» средневековой литературы— жития святых23. Основы англосаксонской агиографии были заложены Бэдой в кратких, входящих в «Церковную историю» житиях и в одном из первых пространных житий местного англосаксонского святого— Кутберта. Каноническая форма жития, выработанная в Западной Европе, была усвоена Бэдой, а чере i него и другими англосаксонскими авторами. Однако и у Бэды, и особенно в последующих произведениях жанр претерпевает изменения под влиянием стремления приспособить текст к восприятию широкой аудитории. Большую роль в этом процессе играло раннее (по сравнению с другими странами Западной Европы) развитие церковной литературы на древнеанглийском языке. Собственно, латинский язык никогда и не был в Англии единственным официальным языком, как во Франкском государстве, Германии и других странах: даже первые судебники (например, «Законы Этельберта» — Кент, между 597 и 616 гг.) были записаны на древнеанглийском языке.

Уже в VIII в. были сделаны первые поэтические переложения библейских сказаний на древнеанглийском языке. Однако эти тексты надо было не просто перевести на понятный всем язык: их содержание должно было стать доступным населению своим мировосприятием, оценками, повествовательными формами, т. е. переводу подлежала не только словесная оболочка произведения, его «буква», но и — в первую очередь т— его «дух», содержание. Но мог ли такой «перевод» осуществляться на путях создания совершенно новой, оригинальной поэзии, радикально отличной от той, что уже существовала в обществе, что пользовалась люоовью как кэрлов, так и знати, что звучала на пирах и собраниях в королевских бургах, деревнях и даже монастырях? Разумеется, нет — она была бы столь же непонятна и далека большинству слушателей, как и латинская литература. Закономерно поэтому неосознанное, но неизбежное обрапдение к поэтике традиционного и наиболее распространенного вида словесности англосаксов — героического эпоса, взаимодействие которого с христианской литературой привело к самобытным результатам, не имеющим аналогий в других европейских литературах, — бурному развитию эпической поэзии в VIII–X вв.

Относительная терпимость англосаксонской церкви к народной культуре в эпоху распространения христианства привела к тому, что монастыри стали не только проводниками новой религии в обществе, но и центрами, где сосредоточилась запись памятников народной словесности, правда, с соответствующим ее отбором и обработкой. Именно этим объясняется довольно большое число дошедших до нашего времени памятников народной поэзии. Ведь из центральногерманской поэтической традиции сохранились лишь небольшие отрывки: фрагмент «Песни о Хкльдебранте» и два заклинания. О древнейшей поэзии франков мы не знаем практически ничего. Исчезла, оставив лишь незначительные следы в эпосе других народов, эпическая традиция готов. И только Скандинавия донесла до нас богатейшее поэтическое наследие «героической эпохи»: мифологические и героические песни «Эдды». Конечно, нам известна лишь незначительная часть произведений, исполнявшихся англосаксами24, большинство эпических поэм утрачено безвозвратно. Однако четыре сохранившиеся рукописи древнеанглийских поэтических текстов (все они написаны около 1000 г.)25 и несколько фрагментов обнаруживают редкое богатство и разнообразие тем, сюжетов, поэтических форм. Не случайно поэтому VIII–X века считаются эпохой расцвета англосаксонского эпоса.

В его основе лежал круг идей и представлений, составляющих то, что можно условно назвать художественным сознанием той части населения, в чьей среде возникали и передавались из поколения в поколение, пересоздаваясь в каждом новом исполнении, эпические произведения. Эстетические потребности сочетались в нем с этическими и юридическими взглядами. В эпосе отражались представления о всемирной (сколь бы ни был ограничен «весь мир») истории и месте в ней истории своего народа; в нем воплощались и передавались последующим поколениям сведения о прошлом; через эпические предания осуществлялись и введение каждого нового поколения в историю, и непрерывная связь времен от прошлого к будущему. Эпос заключал в себе космологическую модель и идеальную модель общества, воссоздавая макро- и микрокосм в поэтических формах. По своей природе эпическое творчество было синкретично и полифункционально и являлось основной формой выражения знаний, чувств, устремлений и идеалов своих создателей26.

Именно поэтому роль исполнителя и создателя эпических сказаний — скопа — в англосаксонском обществе была чрезвычайно велика27. Скоп — приближенный короля, сидящий у его ног на пиршестве, получающий щедрые дары и встречаемый почетом, когда он странствует по свету. Скоп— хранитель мудрости, передаваемой им людям, кладезь знаний. Поэтому в англосаксонских поэмах одно из первых достоинств мудрого человека — знание им многих песен: этим достоинством обладают и Моисей («Исход»), и Хродгар («Беовульф»), и Соломон, и многие другие. «Как драгоценные камни пристали королеве, оружие — воинам, так и хороший скоп — людям»28,— гласило одно из древнеанглийских гномических стихотворений. Без скопа невозможно было обойтись на пиру и в походе, он находился рядом с королем и в дни войны, и в часы мира, чтобы прославлять его подвиги. Только в песнях могла сохраниться и быть передана, потомкам слава героя, память о его доблести и щедрости:

… и приближенный,

любимец конунга, славословий знаток многопамятливый, сохранитель преданий старопрежних лет, он, по-своему сопрягая слова,

начал речь—

восхваленье Беоаульфа; сочетая созвучья в искусный лад, он вплетал в песнопение повесть новую, неизвестную людям поведывал быль…

(Беовульф, 867–874)

Скоп, как правило, дружинник, принимавший участие и в военных действиях. Но сохранилось немало упоминаний о том, что и знатные люди, и короли нередко выступали в качестве певцов: так рассказывают о св. Дунстане и Альдхельме, об Альфреде Великом и многих других. Исполнение песен не считалось чем-то постыдным, недостойным знатного или просто благочестивого человека. Напротив, умение в звучных стихах поведать о прошлом — свидетельство мудрости, знаний, богоизбранности. Не случайно так часты изображения скопа на миниатюрах древнеанглийских рукописей, и даже библейские персонажи, например Давид, представлены с арфой в руках (39).

Как рассказывается в поэме «Видсид» — «Многостранствовавший», скоп часто переходил от одного правителя к другому, разнося славу и хулу по всему свету:

Так скитаются,

как судьба начертала, песносказители по землям дальним, о невзгодах слагая слово,

о благих щедроподателях: и на севере, и на юге,

всюду найдется в песнях искушенный,

не скупящийся на подношенья державец, перед дружиной жаждущий упрочить дела свои славословьем, покуда благо жизни и свет он видит.

(Видсид, Ш—142).

Странствуя из королевства в королевство, исполняя песни при дворах правителей разных земель и народов, скоп вел рассказ о деяниях давно погибших властителей Эрманариха и Аттилы, о победах над чудовищами, великанами и драконами, грозившими гибелью их соплеменникам, отважных и могучих героев — Беовульфа, Сигмунда. Жажда битвы звучала в его сказаниях о распрях и кровопролитных сражениях между данами и ютами, гуннами и бургундами, геатами и свеями, и неважно было, что нет уже на свете многих из этих племен. Они населяли эпический мир англосаксонского скопа и его слушателей и в нем обретали новую полнокровную жизнь.

Были и новые песни у скопа — песни, рожденные христианством:

…там арфа пела и голос ясный песносказителя,

что преданье повел от начала,

от миротворенья; пел он о том,

как Создатель устроил сушу — равнину,

омытую морем,

о том, как Зиждитель упрочил солнце и месяц на небе,

дабы светили всем земнородным,

и как Он украсил зеленью земли,

и как наделил Он жизнью тварей,

что дышат и движутся.

(Беовульф, 89–98) 61.

Были и печальные песни — о герое, отторгнутом от мира, в котором он жил и которому остались лишь воспоминания о минувшем счастье в кругу друзей за пиршественным столом. Весь этот разнообразный по истокам, сюжетике и настроениям материал объединял в своей памяти дружинный певец.

Цельность эпического фонда англосаксов зиждилась, с одной стороны, на единстве всеобъемлющего образа мира, созданного художественным переосмыслением действительности в сознании многих поколений скопов, с другой — на общей системе стихосложения с традиционным комплексом поэтических средств и приемов29. Имелся выработанный веками набор метафор, сравнений, стереотипных описаний, которые могли использоваться в самых различных произведениях30. Память скопа услужливо подсказывала ему слова и выражения, которые следует употребить при рассказе о той или иной ситуации, при описании определенного события, независимо от того, происходит ли оно с христианским святым, Беовульфом, великаном Гренделем или языческим правителем.

Вот, например, скоп живописует сражение, ожесточенное и кровопролитное. Не прибегая к его подробному описанию, он говорит лишь о воронах и волках, насыщающихся на поле брани31. Этот условный «типовой» образ вбирает в себя все множество возможных значений и их нюансов и, лишенный конкретности, применим к характеристике битвы в любой стране и в любое время:

…рать побита гордая возле города, кого-то ворон унес через пучину высокую,

кого-то волчина серый растерзал по смерти…

(Скиталец, с. 79–83).

На поле павших лишь мрачноперый черный ворон клюет мертвечину клювом остреным,

трупы терзает угрюмокрылый орел белохвостый,

войностервятник,

со зверем серым,

с волчиной из чащи.

(Битва при Брунанбурге,

Птицы битвы кричали, падалью сытые — в росе оперение, — кружили над трупами жаждущие сражения. Волки в ярости, мрачные звери боя, во мраке пели песнь погребальную войску вослед…

60—65)

(Исход, 162–166, перевод автора).

Стереотипность средств выражения наряду с единой системой стилистических приемов (повторов, нанизывания синонимов и т. д.) создавала единство поэтической ткани различных по характеру и сюжетам памятников, скрепляла героический мир англосаксонского эпоса. Имеете с тем единство поэтики эпических произведений не может скрыть разнообразия их видов. Развитие художественного сознания как результат начавшейся дифференциации отдельных сторон общественного сознания в целом, с одной стороны, и влияние христианской словесности с ее осознанными и теоретически осмысленными литературными формами — с другой, вели к постепенному усложнению и расслоению эпической словесности, к появлению новых повествовательных видов. Этот процесс, вероятно, шел постепенно, медленно. Но мы ничего не знаем о нем. Известен лишь его итог — в VIII–X вв. на английской почве создано множество эпических памятников различной тематики, отражающих различные стороны жизни, в различной степени подвергшихся влиянию христианского мировоззрения и литературы.

Каковы же типы этих произведений, можно ли их считать самостоятельными жанрами эпической словесности, что позволяет вычленить их?

Наиболее очевидный признак, на основании которого обычно выделяются отдельные группы памятников, — сюжет и его ориентация на отражение определенного круга событий и явлений32. Так, в поэмах, причисляемых к героическому эпосу, центральное место занимают борьба с чудовищами, племенные распри и войны. Содержание небольших по объему стихотворений, обычно называемых героическими элегиями, — психологическое состояние человека, потерявшего своего господина и близких и остро ощущающего свое одиночество. Религиозный эпос представляет собой обработку сюжетов библейских легенд и житий святых. Исторические песни посвящены поэтическому рассказу о реально происходивших событиях. Разграничение тем и сюжетов влечет за собой ряд других существенных признаков, совокупность которых и позволяет рассматривать выделенные группы как самостоятельные жанры в системе англосаксонского эпоса. Наиболее важными моментами представляются: соотношение памятников различных жанров с общегерманской эпической традицией и с христианской литературой; их отношение к истории, т. е. уровень и характер их историзма; взаимодействие в них правды и вымысла и понимание того и другого; их композиционная структура; трактовка образа героя, а также основные элементы эпического мира памятников, в первую очередь их пространственные и временные характеристики. Некоторые отличия имеются и в социальном функционировании различных жанров, в их предназначенности для определенной аудитории, хотя это обстоятельство и не всегда очевидно в достаточной степени.

Вместе с тем нельзя преувеличивать самостоятельность, отчлененность жанров в англосаксонской эпической поэзии. «Они не противопоставлены достаточно четко друг другу как разные художественные формы»33, и потому границы между ними размыты и неопределенны. Не случайно нет согласия в вопросе о том, например, какие стихотворения относить к жанру героических элегий34, а в «Беовульфе» имеются эпизоды, которые — будь они записаны отдельно — были бы сочтены героическими элегиями, религиозно-эпическими и даже религиозно-дидактическими произведениями. Проницаемость и взаимопереплетение жанров свидетельствуют не только о начальном этапе их развития, но и о еще существующем единстве, цельности эпической поэзии англосаксов, жанровые различия внутри которой представляются по преимуществу вариантами, модификациями поэтической картины мира.

Именно это делает невозможной историческую классификацию эпических жанров^, тем бэлее что все памятники были созданы в дошедших до нас редакциях в промежутке между серединой VIII и концом X в., т. е. практически одновременно. За исключением нескольких произведений — наиболее раннего («Гимн» Кэдмона — около 680 г.) и наиболее поздних (исторические песни) — нет оснований и для их датировки, хотя попытки такого рода предпринимались неоднократно36. Поэтому единственно возможным представляется выяснение типологии эпических жанров.

Наиболее ранними с типологической точки зрения являются памятники собственно героического эпоса — «Беовульф» (что не исключает возможности более позднего происхождения сохранившейся до наших дней его редакции), «Вальдере», «Битва при Финнсбурге». Это сказания на традиционные сюжеты, восходящие по преимуществу к общегерманскому эпосу и имеющие в нем параллели. Влияние христианской идеологии обнаруживается в них в той мере, в какой она проникает в художественное сознание как один из составляющих (но не определяющих) его элементов. Однако надо отметить, что к этой группе относятся произведения типологически неоднородные. Поэма «Беовульф», повествующая о победах героя над чудовищами, восходит, очевидно, к архаическим формам эпоса древних германцев, от которого сохранились лишь отдельные следы в скандинавских повествовательных мифологических песнях. Тем удивительнее кажется соединение в рамках одного, цельного произведения мотивов, сюжетов, представлений многих эпох. В нем мы находим элементы различных эпических жанров: элегий (например, жалобы воина), других героических сказаний (песнь о Сигмунде, песнь об Ингельде и др.), религиозного эпоса (песнь о создании мира или обращение Хродгара к Беовульфу). В нем сочетаются представления родового общества с феодальной этикой, героический идеал воина-богатыря — с образом «справедливого правителя».

Иной характер имеют другие героико-эпические произведения, которых, правда, сохранилось очень мало— и по преимуществу во фрагментах. Их герои, как правило, легендарно-исторические личности, сюжетом служат межплеменные (или межгосударственные) распри, они посвящены какому-либо одному событию или цепи событий, составляющих единый сюжет, идеальный эпический мир наделен некоторыми чертами реальности.

Типологически более поздними жанрами представляются религиозный эпос и героические элегии. И тот и другой жанр возникают под сильным воздействием англосаксонской христианской литературной традиции, но разных ее аспектов.

В памятниках религиозного эпоса наиболее ярко проявляется взаимодействие двух пластов англосаксонской культуры и их переплетение в сознании англосаксов. Библейские и житийные сюжеты перерабатываются в формах традиционного германского героического эпоса. Эту переработку, однако, нельзя рассматривать как «вливание молодого вина в ветхие мехи», т. е. как механическое сочетание христианского содержания с традиционной эпической формой. Использование древнегерманской эпической поэтики неизбежно влекло за собой воссоздание (в более или менее полном объеме) картины мира, свойственной германскому дохристианскому обществу. Оно трансформировало понятия христианской этики в привычные и доступные всем героико-эпические представления и тем самым включало христианские сюжеты в привычный мир героических сказаний. Не случайно большая часть памятников основывается на сюжетах, имеющих в себе героические черты, выбираются те библейские персонажи и святые, поступки которых согласуются с представлениями о героическом. Это Юдифь, убившая Олоферна и тем самым спасшая родной город от полчищ ассирийцев. Это св. Андрей, сокрушающий каннибалов-мирмидонян, чтобы освободить попавшего к ним в плен св. Матфея. Это Моисей, мудрый, знающий много песен вождь и правитель, ведущий свое племя из плена и организующий достойный отпор настигающему их войску египтян (поэма «Исход»). Библейский сюжет развертывается и разрастается в соответствии с требованиями героико-эпической поэтики, хотя временные и пространственные рамки строго ограничены оригиналом. Вводится множество эпизодов, по преимуществу героического содержания, цепь которых и создает постепенное развитие действия.

В героических элегиях получил развитие совершенно иной аспект христианской литературы. Это древнейшие в западноевропейской литературе произведения на народном языке, где в центре внимания рассказчика— психологический мир героя. Разумеется, он стереотипен, как стереотипна и сама ситуация во всех произведениях этого жанра. Более того, внимание сосредоточено лишь на одной стороне этого мира — на чувствах печали, одиночества, острого ощущения изменчивости мира, преходящего характера его радостей и скорбей. Противопоставление счастливого прошлого и трагического настоящего создает контраст, который и лежит в основе композиции элегий. Но все переживания героя развертываются на фоне идеального героического мира. Он присутствует в воспоминаниях героя о счастливом прошлом. Им определяется трагизм ситуации — оторванность героя от этого мира, невозможность для него проявить свою героическую сущность. Герой безлик, у него (за исключением певца Деора) даже нет имени.

Исторические песни представляют более поздний этап развития эпоса. Их связь с общегерманской традицией проявляется лишь в системе стилистических приемов и образов; они ориентированы на изображение конкретного, реального, исторически достоверного события, хотя принципы его отражения содержат много традиционных черт, подчас фантастических. Как рассказ об одном событии, они композиционно строятся на последовательном развертывании действия во времени; место и время действия, как правило, строго ограниченны, одноплановы, приурочены к реальному месту и времени, где и когда происходило событие, лежащее в основе сюжета произведения. Таковы наиболее известные песни «Битва при Мэлдоне» и «Битва ПРИ Ьрунанбурге», таковы и менее значительные_ «Песнь о смерти короля Эдуарда» и др. Но и в исторических бш™ й В ЭЛ6ГИЯХ' И В Религи°зном эпосе мь^находим общую для всех них систему ценностей, единое все объемлющее поэтическое видение мира, наконец' эпический мир и эпическое общество, созданные многими поколениями певцов и наиболее полно воплотившиеся в памятниках героического эпоса.