Меч почета [Трилогия]

1

Небо над Лондоном было чудесного оранжево-багрового цвета, словно дюжина тропических солнц одновременно садилась по всему горизонту; сходились и расходились, шаря по небу, лучи прожекторов; то тут, то там возникали и расплывались черные облачка разрывов; время от времени от яркой вспышки на мгновение застывало ровное зарево пожаров. Всюду, как бенгальские огни, сверкали трассирующие снаряды.

– Настоящий Тернер! – восторженно воскликнул Гай Краучбек; ему впервые пришлось наблюдать такое зрелище.

– Скорее Джон Мартин, – заметил Йэн Килбэннок.

– Нет, – твердо возразил Гай. Не хватает еще, чтобы этот бывший журналист поправлял его в вопросах искусства. – Уж никак не Мартин. Линия горизонта слишком низкая. Да и цветовая гамма не такая богатая.

Они стояли в начале Сент-Джеймс-стрит. Невдалеке ярко пылал клуб «Черепаха». От Пиккадилли до дворца, искаженные в свете пожара, карикатурно вырисовывались фасады домов.

– Во всяком случае, здесь слишком шумно для обсуждения высоких материй.

В близлежащих парках гремели орудия. Где-то в направлении вокзала Виктория с грохотом разорвалась серия бомб.

На тротуаре против «Черепахи» группа начинающих писателей в форме пожарников направляла слабую струйку воды в комнату для утреннего отдыха.

В памяти Гая на мгновение возникла страстная суббота в Даунсайде: ранние утренние часы мартовских дней времен отрочества, широко раскрытые двери в незаконченной пристройке аббатства, половина школы кашляет, полощется на ветру белье, пылает жаровня, а священник с кропильницей, как ни странно, благословляет огонь водой.

– Это всегда был неважный клуб, – заметил Йэн. – Мой отец состоял в нем.

Он чиркнул спичкой и прикурил погасшую сигару; тут же, где-то на уровне их колен, раздался возглас: «Погасить огонь!»

– Нелепое требование, – буркнул Йэн.

Они взглянули через ограду и увидели в глубине палисадника каску с буквами «Г.П.О.» – гражданская противовоздушная оборона.

– В укрытие! – скомандовал голос.

Пронзительный свист, казалось, прямо над головой, глухой удар, разбросавший осколки брусчатки у самых ног, огромная белая вспышка к северу от Пиккадилли, сильная взрывная волна – и уцелевшие оконные стекла на верхних этажах разлетелись по улице смертоносными осколками.

– А ты знаешь, пожалуй, он прав, – сказал Йэн. – Давай-ка лучше предоставим это дело гражданским.

Оба офицера проворно взбежали по ступеням «Беллами». Когда они достигли двери, гул моторов стал постепенно замирать и стих; полуночное безмолвие нарушал только треск пламени в «Черепахе».

– Веселенькое зрелище, – сказал Гай.

– Да, тебе это в новинку. А когда такое повторяется каждую ночь, то надоедает. К тому же это довольно опасно, когда по всему городу гоняют пожарные и санитарные машины. Эх, уехать бы в отпуск в Африку! Но разве мой проклятый маршал авиации отпустит? Кажется, он ко мне здорово привязался.

– Ты тут ни при чем. Этого никак нельзя было ожидать.

– Да, никак.

В вестибюле их приветствовал с наигранной радостью ночной швейцар Джоуб. Он уже успел приложиться к бутылке. Его уединенный пост, окруженный зеркальными стеклами, был небезопасным местом. Никто в эти дни не ворчал на него за распущенность. Сегодня он играл, грубо переигрывая, роль театрального дворецкого.

– Добрый вечер, сэр. Позвольте приветствовать вас в Англии в целости и сохранности. Добрый вечер, милорд. Маршал авиации Бич в бильярдной.

– О господи!

– Я счел нужным информировать вас, милорд.

– Все совершенно правильно, Джоуб.

– На улице по канавам текут виски и бренди.

– Враки, Джоуб.

– Так мне сказал полковник Блэкхаус, сэр. Весь запас спиртного «Черепахи», джентльмены, зря течет по улицам.

– Мы что-то не заметили.

– В таком случае, милорд, можете быть уверены, что все вылакали пожарные.

Гай и Йэн прошли в холл.

– Значит, твой маршал авиации все-таки пролез в клуб.

– Да, это была потрясающая история. Выборы происходили во время «битвы за Англию», как ее называют газеты, когда военно-воздушные силы оказались на короткое время чуть ли не в почете.

– Что ж, для тебя это намного хуже, чем для меня.

– Э-э, милый мой, это кошмар для всех.

В комнате для игры в карты выбило стекла, и игроки в бридж, держа в руках свои записи, заполнили весь холл. Если не в уличных канавах, то здесь бренди и виски действительно лились рекой.

– Привет, Гай. Давно тебя не видел.

– Я только сегодня вернулся из Африки.

– Неудачно выбрал время, я бы не двинулся с места.

– Я вернулся с подмоченной репутацией.

– В прошлую войну провинившихся ребят, наоборот, отправляли в Африку. Что будешь пить?

Гай объяснил, при каких обстоятельствах его отозвали.

Вошли еще несколько членов клуба.

– На улице все тихо.

– Джоуб говорит, что там полно пьяных пожарников.

– Джоуб сам пьян.

– Да, каждый вечер и всю неделю. Но его нельзя винить.

– Два бокала вина, Парсонс.

– Кто-то из слуг иногда должен быть трезвым.

– В бильярдной под столом лежит какой-то тип.

– Кто-нибудь из слуг?

– Нет, какой-то, которого я никогда не видел здесь.

– Виски, пожалуйста, Парсонс.

– Послушайте, надеюсь, нам не придется принимать здесь этих, из «Черепахи».

– Они иногда заходят сюда, когда у них уборка. Тихие ребятишки. Хлопот не доставляют.

– Три виски с содовой, пожалуйста, Парсонс.

– Слышал, в какой переплет Гай попал в Дакаре? Расскажи ему, Гай. Занятная история.

Гай рассказал свою «занятную историю» и повторял ее в тот вечер много раз.

Через некоторое время из бильярдной вышел зять Гая Артур Бокс-Бендер, без пиджака, в сопровождении другого члена парламента, своего страшноватого на вид закадычного друга по фамилии Элдерберри.

– Знаете, что помешало мне забить последний шар?! – воскликнул Элдерберри. – Я на кого-то наступил.

– На кого же?

– Не знаю. Он лежал под столом, и я наступил ему на руку.

– Чудеса! Мертвый?

– Он сказал: «Черт тебя подери».

– Не верю. Парсонс, разве кто-то лежит под бильярдом?

– Да, сэр. Новый член клуба.

– Что он там делает?

– Говорит, что выполняет приказ, сэр.

Два или три игрока в бридж отправились посмотреть на чудака.

– Парсонс, что это все болтают, будто по улицам течет вино?

– Я не выходил на улицу, сэр. Об этом говорят многие члены клуба.

Разведывательная группа вернулась из бильярдной и доложила:

– Совершенно верно. Под столом действительно лежит какой-то тип.

– Помню, бедняга Бинки Кэвенаф, бывало, сиживал там.

– Так ведь Бинки был псих.

– Ну и что? Наверное, этот тип тоже псих.

– Привет, Гай! – воскликнул Бокс-Бендер. – А я думал, ты в Африке.

Гай рассказал ему свою историю.

– Какая неприятность, – посочувствовал Бокс-Бендер.

К ним присоединился Томми Блэкхаус.

– Томми, это ты рассказал Джоубу, будто по улицам течет вино?

– Это он рассказывал мне. Я только что выходил посмотреть. Не видно ни капли.

– А в бильярдной ты был?

– Нет.

– Пойдем посмотрим. Там есть на что поглядеть.

Гай пошел с Томми Блэкхаусом. Бильярдная была полна народу, но никто не играл. В тени под бильярдом виднелась человеческая фигура.

– Как вы себя там чувствуете? – любезно осведомился Томми. – Не хотите ли выпить или еще чего?

– Все в порядке, спасибо. Я просто соблюдаю правила. Во время воздушного налета каждый офицер и солдат, не находящийся при исполнении служебных обязанностей, где бы он ни был, должен пойти в ближайшее и самое безопасное укрытие. Как старший из присутствующих здесь офицеров, я полагал, что обязан подать пример.

– Но ведь всем нам под столом не хватит места, не правда ли?

– Вы могли бы укрыться под лестницей или в подвале.

Теперь обнаружилось, что под столом находится маршал авиации Бич. Томми был профессиональный военный, и его карьера была впереди, поэтому он инстинктивно старался угодить старшим офицерам всех родов войск.

– Полагаю, уже все прошло.

– Я не слышал сигнала «Отбой».

В это время заревела сирена, и коренастая серая фигура с трудом поднялась на ноги.

– Добрый вечер.

– Ба, да ведь это Краучбек? Мы встречались у леди Килбэннок.

Маршал авиации выпрямился и стал отряхивать пыль.

– Мне нужна машина. Позвоните в штаб военно-воздушных сил, Краучбек, и скажите, чтобы ее прислали сюда.

Гай позвонил в колокольчик.

– Парсонс, скажите Джоубу, что маршалу авиации Бичу нужна его машина.

– Слушаюсь, сэр.

В маленьких глазках маршала авиации на какой-то момент появилось подозрение. Он начал что-то говорить, потом передумал, сказал «Спасибо» и вышел.

– Ты никогда не был особенно учтивым, Гай, не правда ли?

– А что? Разве я обошелся с этим беднягой по-свински?

– Теперь он больше не будет считать тебя другом.

– Думаю, он никогда и не считал.

– Ну, он не такой уж плохой парень. Маршал сейчас выполняет очень много полезной работы.

– Не думаю, что он когда-нибудь окажется полезным мне.

– Война затянется надолго, Гай. Могут понадобиться все друзья, какими успеешь обзавестись, пока она не кончится. Сожалею о твоих неприятностях в Дакаре. Вчера мне довелось посмотреть твое дело. Не думаю, что последствия будут серьезными. Но в нем есть кое-какие чертовски глупые замечания. Тебе надо постараться, чтобы дело сразу попало в высшую инстанцию, пока к нему не приложили руку слишком много людей.

– Но как это сделать?

– Говори об этом.

– Я и так говорю.

– Продолжай говорить. Везде есть уши.

Помолчав, Гай спросил:

– У Вирджинии все в порядке?

– Насколько я знаю, да. Она выехала из «Клэриджа». Кто-то мне говорил, что Вирджиния вообще уехала куда-то из Лондона. Она не обращала внимания ни на какие бомбежки.

По тону Томми Гай понял, что у Вирджинии, пожалуй, не все благополучно.

– Ты пошел в гору, Томми.

– О, я просто болтаюсь в управлении особо опасных операций. Между прочим, назревает нечто довольно интересное, но я не могу об этом говорить. Через день-два узнаю точно. Возможно, смогу и тебя пристроить. Ты уже являлся в свой полк?

– Собираюсь завтра. Я только сегодня прилетел.

– Ладно, будь осторожен, а то попадешь в переплет за компанию с генералом. Я бы на твоем месте как можно больше околачивался здесь. В наше время именно здесь получают интересную работу. Разумеется, если ты ищешь такую.

– Конечно.

– Тогда не отрывайся.

Они вернулись в холл. После отбоя воздушной тревоги здесь стало свободнее. Маршал авиации Бич, сидя на каминной решетке, разговаривал с обоими членами парламента.

– …Вы, заднескамеечники, Элдерберри, можете немало сделать, если настроитесь на это. Подталкивайте министерства. Не переставайте нажимать…

Словно в сцене из какого-нибудь фарса, из уборной, где он прятался от своего начальника, осторожно высунулась голова Йэна Килбэннока. Он поспешно втянул голову обратно, но было уже поздно.

– Йэн! Вас-то мне и надо. Поезжайте в штаб, соберите сведения о сегодняшнем деле и позвоните мне домой.

– О воздушном налете, сэр? Я думаю, он кончился. Разбомбили «Черепаху».

– Да нет же. Вы должны знать, о чем я говорю. О том, что мы вчера обсуждали с маршалом авиации Даймом.

– Но я не присутствовал при вашем разговоре, сэр. Вы меня отослали.

– Вы должны постоянно быть в курсе…

Но выговор повис в воздухе. Маршалу не пришлось снять стружку с Йэна, как ему хотелось, потому что в этот момент из вестибюля появилась странно освещенная фигура Джоуба. Влекомый сугубо личными переживаниями какой-то драмы, он прихватил из кафетерия серебряный канделябр на шесть свечей и держал его в поднятой руке крепко, но криво, так что воск со всех шести свечей капал на его ливрею. В холле воцарилась тишина, все как зачарованные глазели на фантастическую фигуру, приближавшуюся к маршалу авиации. Не доходя одного шага, он отвесил глубокий поклон; при этом воск пролился перед ним на ковер.

Сэр, – торжественно произнес он, – ваша карета подана. – Потом повернулся и, двигаясь с уверенностью лунатика, скрылся за дверью, из которой пришел.

Еще с минуту длилось молчание. Потом раздался голос маршала авиации.

– В самом деле, – начал он, – этот человек…

Его заглушил взрыв смеха. Элдерберри был по натуре серьезным человеком, но, если при нем происходило что-нибудь действительно смешное, он приходил в бурный восторг. Он был зол на маршала авиации Бича с того момента, как упустил легкий шар, наступив ему на руку. Элдерберри фыркнул, задыхаясь от смеха:

– Ай да Джоуб! Ай да старина!

– Один из его лучших номеров.

– Слава богу, что я задержался, а то бы не увидел.

– Что стало бы с «Беллами» без него?

– По этому случаю надо выпить. Парсонс, налейте всем.

Маршал авиации переводил взгляд с одного веселого лица на другое. Даже Бокс-Бендер развеселился. Громче всех хохотал Йэн Килбэннок. Маршал авиации встал.

– Могу подбросить, кому по пути.

Но никому не было с ним по пути.

Когда двери, которые в течение двух столетий принимали вельмож и карточных шулеров, дуэлянтов и государственных деятелей, закрылись за маршалом авиации Бичем, он подумал – не в первый раз за свое короткое членство – что «Беллами», пожалуй, не так уж хорош, как его расхваливают.

Он опустился на мягкое сиденье автомобиля. Снова завыли сирены, оповещая о воздушной тревоге.

– Домой, – приказал он. – Пожалуй, успеем проскочить.

2

Когда Гай добрался до своего отеля, опять начали падать бомбы, но на этот раз далеко: где-то на востоке, в районе доков. Он спал неспокойно, и когда наконец его разбудил сигнал отбоя воздушной тревоги, восходящее солнце спорило в небе с угасающими отблесками пожаров.

Утром ему надлежало явиться в казарменный городок алебардистов, и он отправился туда в такой же неуверенности, как в первый день своего вступления в армию.

Поезда с вокзала Чэринг-Кросс отправлялись почти по расписанию. Свободных мест не было. Он поставил саквояж и чемодан поперек коридора, устроив себе и сиденье, и оборонительное сооружение.

В большинстве вагонов сидели военнослужащие с эмблемой алебардистов, направлявшиеся в казарменный городок. На станции солдаты забросили вещевые мешки и забрались в кузов ожидавшего их грузовика. Группа молодых офицеров втиснулась в два такси. Гай сел в третье один. Когда он проезжал мимо караульного помещения, у него возникло мимолетное неясное впечатление чего-то странного в облике часового. Он проехал к офицерскому собранию. Там никого не было видно. Передние такси исчезли в направлении нового здания. Гай оставил багаж в вестибюле и пошел по плацу к штабу. Навстречу маршировало отделение солдат с ведрами; их лица, словно по мановению руки Цирцеи, превратились из человеческих в чуть ли не звериные. Сдавленный голос скомандовал: «Равнение направо!»

Десять свиных рыл, похожих на создания Иеронима Босха, повернулись к нему. Растерянный, Гай автоматически крикнул: «Вольно, капрал!»

Он вошел в кабинет начальника штаба, встал по стойке «смирно» и отдал честь. Из-за стола в его сторону поднялись две безобразные морды из брезента, резины и талька. Словно из-под толстого слоя одеял, донесся голос:

– Где ваш противогаз?

– С остальными вещами, сэр, в офицерском собрании.

– Пойдите и наденьте.

Гай отдал честь, повернулся кругом и вышел. Он надел противогаз, поправил фуражку перед зеркалом, которое всего лишь год назад так часто отражало парадную фуражку, высокий синий воротник и лицо, полное надежды и целеустремленности. Посмотрев несколько секунд на тупое рыло, он вернулся к начальнику штаба. На плацу была построена рота: нормальные, розовые молодые лица. В кабинете сидели начальник штаба и старшина с открытыми лицами.

– Снимите эту штуку, – сказал начальник штаба. – Уже больше одиннадцати.

Гай снял противогаз и повесил его, как положено, на грудь для просушки.

– Разве вы не читали постоянно действующую инструкцию?

– Нет, сэр.

– Почему, черт возьми?

– Только сегодня прибыл из-за границы, сэр.

– Так вот, запомните на будущее: каждую среду с десяти до одиннадцати ноль-ноль весь личный состав принимает меры противохимической защиты. Это постоянно действующий приказ командования.

– Слушаюсь, сэр.

– Ну, а теперь – кто вы такой и что вам надо?

– Лейтенант Краучбек, сэр. Второй батальон королевской алебардийской бригады.

– Чепуха. Второй батальон за границей.

– Я прилетел вчера, сэр.

Потом после всего этого маскарада с противогазами медленно ожили старые воспоминания.

– Мы встречались раньше.

Это был тот самый безымянный майор, теперь пониженный в чине до капитана, который появился в Пенкирке и три дня спустя исчез в Бруквуде.

– Вы командовали ротой во время той большой суматохи.

– Да, да. Извините, ради бога, что я не узнал вас. С тех пор было столько еще суматох. Столько людей прошло через мои руки. А как вы сюда попали? Ведь вы должны быть во Фритауне.

– Вы меня не ожидали?

– Не получал о вас ни слова. Ваши документы, наверное, послали в центр формирования и подготовки. Или в Пенкирк, в пятый батальон. Или в Брук-Парк, в шестой. А может быть, в штаб особо опасных операций. За последние два месяца мы распухли, как черти. Не успеваем вести учет. Ну, я тут почти все закончил. Продолжайте, старшина. Если понадоблюсь, я в офицерском собрании. Пошли, Краучбек.

Они вошли в Буфетную. Это была совсем не та комната, какой ее помнил Гай и где он тогда на вечере ушиб колено. Там, где прежде над камином висела картина «Несломленное каре», теперь был только однотонный темный прямоугольник. Колокол с голландского фрегата, афридийское знамя, позолоченный идол из Бирмы, наполеоновские кирасы, ашантийский барабан, круговая чаша с Барбадоса, мушкет султана Типу – все исчезло.

Начальник штаба заметил блуждающий, печальный взгляд Гая.

– Грустно, правда? Когда начались налеты, все упрятали в подвалы. – Потом сообщил как самый мрачный факт всеобщего разорения: – Я тоже потерял звездочку.

– Да, не повезло.

– Я ожидал этого, – сказал начальник штаба. – Обычным порядком я получил бы очередной чин не раньше, чем через два года. Думал, что война может немного ускорить это дело. Для большинства так и получилось. Месяца два мне тоже везло. Но потом везение кончилось.

Камин не топился.

– Холодно здесь, – сказал Гай.

– Да. До вечера не топят. И выпить не дают.

– Наверное, везде так?

– Вовсе не везде, – сердито ответил начальник штаба. – Другим полкам еще удается жить вполне прилично. Но наш капитан-комендант не тот человек. Теперь у нас во всем строгая экономия. Он считает, что ее соблюдают во всех алебардийских частях. Спим но четыре человека в комнате, взносы в столовую сократили на половину. Мы практически живем на пайке, как дикие звери, – горестно, но неудачно уточнил он. На вашем месте я не задерживался бы здесь долго. Кстати, почему все-таки вы оказались здесь?

– Я прилетел с бригадиром. – В тот момент это было самым подходящим объяснением. – Вы знаете, что он вернулся?

– Впервые слышу.

– Знаете, что он ранен?

– Нет. Здесь до нас, кажется, ничего не доходит. Может быть, они вообще потеряли наш адрес. При прежних штатах все шло отлично. А после этого развертывания нее полетело к чертям собачьим. У меня отобрали денщика, прослужившего со мной восемь лет. Теперь приходится делить какого-то старого хрыча с полковым врачом. Вот до чего мы докатились. Отобрали даже оркестр.

– Холодище здесь, – повторил Гай.

– У меня в кабинете есть печка, но все время звонит телефон. Выбирайте.

– Что мне теперь делать?

– Для меня, дружище, вы все еще в Африке. Я отправил бы вас в отпуск, но вы не числитесь в наших списках. Не хотите ли обратиться к капитан-коменданту? Это можно устроить.

– К тому самому?

– Да. Ужасный человек.

– Не стоит его беспокоить.

– Пожалуй.

– Так как же быть?

Они беспомощно глядели друг на друга, стоя у холодного камина.

– У вас должно быть командировочное предписание.

– Ничего у меня нет. Меня просто отправили, как посылку. Бригадир оставил меня на аэродроме и сказал, что даст о себе знать.

Начальник штаба исчерпал свой скудный официальный репертуар.

– В мирное время такого не случилось бы.

– Совершенно верно.

Гай заметил, что этот безымянный офицер набирается духу для принятия отчаянного решения. Наконец он сказал:

– Ладно, рискну. По-моему, небольшой отпуск вам нисколько не помешает.

– Я обещал кое-что сделать для Эпторпа. Помните «его по Пенкирку?

– Помню. Очень хорошо. – Он обрадовался, что наконец обрел прочную душевную опору. – Эпторп… Офицер с временным чином, которого каким-то образом назначили заместителем командира батальона. Я считал его немного чокнутым.

– Он умер. Я обещал собрать его вещи и вручить наследнику. Мне хватило бы на это нескольких дней.

– Отлично. Из всякого положения есть два выхода. Можно назвать это отпуском по семейным обстоятельствам, а можно – отпуском после высадки, смотря по тому, как к этому подойти. Завтракать будете в столовой? Я бы не стал.

– И я не буду.

– Если вы здесь проболтаетесь, может, подвернется какой-нибудь транспорт до станции. Два месяца назад я мог бы выделить машину, но теперь все запрещается.

– Я возьму такси.

– Знаете, где найти телефон? Не забудьте опустить два пенса. А я, пожалуй, пойду в свой кабинет. Здесь и правда очень холодно.

Гай помедлил. Войдя в столовую, он прошел под хорами, с которых не так давно раздавались звуки «Старого доброго английского ростбифа». Теперь здесь не было ни портретов на стенах, ни серебра на сервировочных столах. Столовая алебардийского городка мало чем отличалась от столовой в школе Кут-эль-Амара. Из раздаточной, насвистывая, вышла официантка из вспомогательной территориальной службы; она увидела Гая, но продолжала насвистывать, расправляя скатерть на голых досках стола.

Из бильярдной доносился стук шаров. Гай заглянул и первым делом увидел широченный зад, обтянутый брюками цвета хаки. Игрок ударил, но промазал, и легкий карамболь не удался ему. Он выпрямился и обернулся.

– Подождите, я еще покажу вам настоящий удар, – сказал он суровым, но отеческим тоном, который заглаживал упрек за вторжение.

Он был без мундира, в полосатых подтяжках алебардийских цветов. Мундир с красными петлицами висел на стене. Гай узнал в этом человеке пожилого полковника, который год назад бесцельно слонялся по столовой. От него постоянно можно было слышать: «Сыграем до ста?» и «Сегодня в газетах ничего нового?».

– Прошу прощения, сэр, – сказал Гай.

– Все-таки какое-то развлечение, правда ведь? Сыграем до ста? – предложил полковник.

– К сожалению, я сейчас уезжаю.

– Все тут вечно уезжают, – проворчал полковник.

Он подошел к шару и начал прикидывать удар. Гаю позиция шара представлялась безнадежной.

Полковник с силой ударил кием. Все три шара быстро покатились, стукнулись, отскочили, снова стукнулись, и наконец красный шар покатился все тише и тише к лузе, казалось, остановился на самом краю, потом каким-то чудом вновь двинулся и скатился в лузу.

– Откровенно говоря, – сказал полковник, – это была чистая случайность.

Гай потихоньку вышел и осторожно прикрыл дверь. Взглянув назад через просвет в узорчатом матовом стекле двери, он проследил за следующим ударом. Полковник поставил красный шар на место, взглянул на неудачное расположение других шаров и, взяв пухлыми пальцами свой шар, переставил его на три дюйма влево. Гай предоставил ему жульничать в одиночестве. Как же его называли кадровые офицеры? Бык? Карапуз? Бегемот? Прозвище ускользнуло из памяти.

Вернувшись к суровой действительности, Гай подошел к телефону и вызвал такси.

Итак, Гай вступил в новый этап своих странствий, начавшихся у могилы сэра Роджера. Теперь, как и тогда, он должен был проявить pietas[27] – требовалось умиротворить дух покойного. Необходимо было отыскать и доставить по назначению имущества Эпторпа, прежде чем продолжить свою деятельность на королевской службе. В ближайшие несколько дней ему предстояло проделать обратный путь в Саутсанд и Корнуолл. В непроходимых дебрях Англии военного времени нужно было разыскать этого обезьяноподобного человека по имени Чатти Корнер.

Он задержался в буфетной комнате и стал перелистывать страницы журнала посетителей, пока не нашел запись того памятного декабрьского вечера. Сразу за Тони Бокс-Бендером он нашел Джеймса Пенденниса Корнера. Но графа, в которую был бы вписан его адрес или полк, осталась незаполненной.

3

Последний урок в приготовительной школе Богородицы Победительницы, временно находящейся в Мэтчете. В классе мистера Краучбека читают отрывки из Ливия. Светомаскировочные шторы опущены. Шипят газовые горелки. Привычный запах мела и чернил. Пятый класс, сонливый после футбола, ждет не дождется ужина. Еще двадцать минут – и начнется грамматический; разбор неподготовленных фраз.

– Сэр, правда, что блаженный Джервейс Краучбек был вашим предком?

– Не совсем, Грисуолд. Он был священником. Его брат, от которого я происхожу, к сожалению, вел себя не так мужественно.

– Он не признавал англиканскую церковь, сэр?

– Нет, но он вел себя очень сдержанно. И он, и его сын потом.

– Расскажите нам, пожалуйста, как схватили блаженного Джервейса, сэр.

– Ведь я вам уже рассказывал это.

– Многих в тот день не было в классе, сэр, а я не совсем понял, как это произошло. Ведь его выдал дворецкий, да?

– Ничего подобного. Чэллонер неправильно прочел копию Сентомерских записей, и ошибка переходила из книги в книгу. Все наши люди были верными. Его выдал шпион из Эксетера, который пришел в Брум просить убежища, притворившись католиком.

Пятый класс, довольный, бездельничал. Старый Крауч сел на своего конька. Никакого разбора фраз из Ливия уже но будет.

– Отец Джервейс жил в северной башне, расположенной на переднем дворе. Надо знать Брум, чтобы понять, как это произошло. Видите ли, дом отделен от большой дороги только передним двором. Всякий порядочный дом стоит или на дороге, или у реки, или на утесе. Всегда помните об этом. Только охотничьи домики находятся в парках. Лишь после Реформации новоиспеченные богачи стали прятаться от народа…

Заставить старого Крауча говорить не представляло труда. Особенно отличался в этом Грисуолд-старший, деда которого знал Краучбек. Прошло двадцать минут.

– …Когда совет допрашивал его во второй раз, он был так слаб, что ему позволили сесть на табуретку.

– Звонок, сэр.

– Бог мой, боюсь, я разболтался и отнял ваше время. Тебе надо было остановить меня, Грисуолд. Ну ладно. Завтра начнем с того места, где мы остановились. Ожидаю от вас подробного, тщательного грамматического разбора.

– Спасибо, сэр, до свидания. Вы так интересно рассказывали о блаженном Джервейсе.

– До свидания, сэр.

Мальчики разбежались. Мистер Краучбек застегнул пальто, надел через плечо противогаз и с фонариком в руке зашагал по склону к темному морю.

Отель «Морской берег», где мистер Краучбек жил уже девять лет, был забит, как в разгар летнего сезона. Стулья в гостиной занимали заранее. Когда жильцы рисковали выходить в туман, они оставляли книги или вязанье, чтобы закрепить свои скваттерские права.

Мистер Краучбек направился прямо в свои комнаты, но, встретив на повороте лестницы мисс Вейвесаур, остановился и прижался в угол, чтобы дать ей пройти.

– Добрый вечер, мисс Войвесаур.

– О, мистер Краучбек, я вас ждала. Можно вас на минуточку?

– Разумеется, мисс Вейвесаур.

– Я насчет того, что произошло сегодня. Она перешла на шепот. – Не хочу, чтобы меня подслушал мистер Катберт.

– Как таинственно! Но у меня нет никаких секретов от Катбертов.

– Зато у них есть секреты от вас. Существует заговор, мистер Краучбек, о котором вам надо знать.

Мисс Вейвесаур повернулась и направилась к гостиной мистера Краучбека. Он открыл дверь и сделал шаг назад, уступая ей дорогу. В гостиной стоял резкий запах собаки.

– Какой приятный мужской дух, – заметила мисс Вейвесаур.

Феликс, золотистого цвета охотничий нес, поднялся навстречу мистеру Краучбеку и, встав на задние лапы, уперся передними ему в грудь.

– Сидеть, Феликс, сидеть, мальчик! Надеюсь, его выводили?

– Сегодня днем миссис Тиккеридж и Дженифер долго с ним гуляли.

– Прекрасные люди. Посидите, пожалуйста, пока я избавлюсь от этого нелепого противогаза.

Мистер Краучбек прошел в спальню, повесил пальто и сумку для провизии, взглянул в зеркало на свое старое лицо и вернулся к мисс Вейвесаур.

– Так что же это за коварный заговор?

– Они хотят вас выдворить, сообщила мисс Вейвесаур.

Мистер Краучбек оглядел убогую комнатку, заставленную мебелью, заполненную книгами и фотографиями.

– Не может быть, – сказал он. – Катберты ни за что этого не сделают после стольких лет. Вы, наверно, не так их поняли. Нет, это невозможно.

– Возможно, мистер Краучбек. Все дело в одном из этих новых законов. Сегодня приходил какой-то офицер – во всяком случае, он был одет, как офицер. Ужасный тип. Он пересчитал все комнаты и проверил журнал регистрации. Говорил, что весь дом займут. Мистер Катберт объяснил, что одни из нас постоянные жильцы, а другие приехали из пострадавших от бомбежки мест – это жены фронтовиков. Тогда этот так называемый офицер спрашивает: «А кто тот человек, который занимает две комнаты?» И вы знаете, что ответил мистер Катберт? Он сказал: «Этот человек работает в городе. Он школьный учитель». Так сказать о вас, мистер Краучбек!

– Собственно, так оно и есть, по-моему.

– Я все время хотела вмешаться, чтобы сказать, кто вы на самом деле, но не осмелилась, поскольку, в сущности, не участвовала в разговоре. Они, собственно, даже не подозревали, что мне все слышно. Но я вся просто кипела. Потом этот офицер спросил: «Средней школы или начальной?» Мистер Катберт ответил: «Частной». Тогда офицер рассмеялся и сказал: «Никаких преимущественных прав». После этих слов я просто не смогла больше сдерживаться. Я встала, бросила в их сторону возмущенный взгляд и, не сказав ни слова, вышла из комнаты.

– Я уверен, что это было самое разумное.

– Но подумайте, какая наглость!

– Думаю, что ничего особенного не произойдет. Сейчас повсюду ходят всякие люди и наводят справки. Наверное, так нужно. Уверяю вас, это простая формальность. Нет, Катберты никогда не сделают ничего подобного. Никогда! После стольких лет!

– Вы слишком доверчивы, мистер Краучбек. Вы относитесь ко всем, как к джентльменам. Этот офицер определенно не джентльмен.

– Очень любезно с вашей стороны, что вы меня предупредили, мисс Вейвесаур.

– Я вся киплю от возмущения.

Когда мисс Вейвесаур ушла, мистер Краучбек снял ботинки и носки, воротничок и сорочку и, стоя перед умывальником в брюках и жилетке, тщательно умылся холодной водой. Он надел чистую сорочку, воротничок и носки, стоптанные туфли и слегка поношенный костюм, сшитый из того же материала, что и костюм, который он носил весь день. Причесал волосы. И все это время думал совсем не о том, что сообщила ему мисс Вейвесаур. Она была по-рыцарски предана ему с тех пор, как поселилась в Мэтчете. Дочь мистера Краучбека Анджела не совсем деликатно подшучивала над этим. За шесть лет их знакомства мистер Краучбек мало прислушивался к словам мисс Вейвесаур. Теперь он отбросил мысль о заговоре Катберта и обдумывал две проблемы, которые принесла с собой утренняя почта. Он вел размеренную жизнь и придерживался установившихся взглядов. Сомнения были неведомы ему. В то утро, в час между мессой и началом занятий в школе, в его жизнь вторглись два обстоятельства из неведомого мира.

Более важным была посылка, объемистая и потрепанная от прикосновения бесчисленного количества неловких рук таможенных чиновников. На ней было множество американских марок, таможенных деклараций и справок цензуры.

Выражение «американская посылка» только начинало входить в лексикон англичан. Очевидно, это была одна из таких новинок. Его зять Бокс-Бендер в свое время отправил трех дочерей в безопасное убежище в Новую Англию. Посылка, без сомнения, была от них. «Как мило! Какая щедрость!» – подумал он и отнес ее домой, чтобы потом исследовать.

Теперь, разрезав бечевку ножницами для ногтей, он аккуратно разложил содержимое на столе.

Сначала он достал шесть банок супа Пулитцера. У них были разнообразные, вычурные названия, но суп был одним из немногих продуктов питания, в изобилии имевшихся в отеле «Морской берег». К тому же у мистера Краучбека с давних пор укоренилось убеждение, что все консервированные «продукты приготовлены из какой-то гадости. „Глупые девчонки, – подумал он. – Впрочем, наступит день, когда мы и этому будем рады“. Затем последовал прозрачный пакет с черносливом. Далее – очень тяжелая баночка с ярлыком: „Бриско. Необходимо в каждом доме“. Никаких указаний на назначение содержимого банки не было. Мыло? Концентрированное топливо? Крысиный яд? Крем для обуви? Надо будет спросить у миссис Тиккеридж. Потом он достал очень легкую банку большего размера под названием „Юмкранч“. Это, должно быть, что-то съедобное, потому что на ней была изображена толстая и дурно воспитанная девочка, размахивающая ложкой и с ревом требующая этой штуки. Последним и самым странным предметом оказалась бутылка, наполненная чем-то похожим на моченый искусственный жемчуг, с ярлыком „Луковый коктейль“. Возможно ли, что этот далекий и изобретательный народ, который так великодушно (и, как считал мистер Краучбек, совершенно напрасно) приютил его внучек, народ, главная забота которого, казалось, состоит в том, чтобы нарушать естественные, природные процессы, сумел придумать алкогольный лук?

Приподнятое настроение мистера Краучбека сникло. Он рассматривал подарок с некоторым раздражением. Где же среди этих экзотических деликатесов что-нибудь пригодное для Феликса? Видимо, следовало сделать выбор между «Бриско» и «Юмкранчем».

Он встряхнул «Юмкранч». В банке что-то загремело. Раскрошенное печенье? Феликс стоял, вопросительно подняв свою пушистую морду.

– «Юмкранч»? – соблазнительно повертев банку, спросил мистер Краучбек. Феликс застучал хвостом по ковру.

Но радость мистера Краучбека сразу же омрачило подозрение: а вдруг это один из тех новых патентованных продуктов, которые, как он слышал, обезвожены? Если его съесть без должной подготовки, он ужасно раздувается в желудке, что может привести к роковым последствиям.

– Нет, Феликс, – сказал он. – Никакого «Юмкранча», пока я не спрошу у миссис Тиккеридж. – Заодно он решил посоветоваться с этой дамой и по другому вопросу: о странной открытке Тони Бокс-Бендера и таком же странном письме Анджелы Бокс-Бендер.

Открытка была вложена в письмо. Он взял их с собой в школу и часто перечитывал в течение дня. Письмо гласило:

Открытка Тони гласила:

В почте мистера Краучбека было еще одно письмо, которое огорчило его, хотя и не представляло никакой проблемы. Его виноторговцы сообщали, что их погреба частично разрушены авиацией противника. Они надеются и впредь снабжать постоянных покупателей в сокращенном объеме, но не могут больше выполнять их индивидуальные заказы. Ежемесячные посылки будут состоять из имеющихся запасов. На железных дорогах участились мелкие кражи и бой. Покупателей просят немедленно сообщать о всех потерях.

«Посылки… – подумал мистер Краучбек. – Все в этот день, кажется, связано с посылками».

После обеда по установившемуся более чем за год обычаю мистер Краучбек присоединился к миссис Тиккеридж в общей гостиной отеля.

Разговор, как всегда, начался с послеобеденной прогулки Феликса. Потом мистер Краучбек сообщил:

– Гай в Англии. Надеюсь, вскоре увидим его здесь. Не знаю, какие у него планы. Кажется, что-то секретное. Он вернулся со своим бригадиром – человеком, которого называют Беном.

Миссис Тиккеридж в тот день получила письмо от мужа, в котором он довольно прозрачно намекал, что бригадир Ритчи-Хук попал в очередную переделку. Хорошо обученная служебному этикету, она поспешила переменить тему:

– А как ваш внук?

– Как раз об этом я хотел вас спросить. Моя дочь получила от него вот эту открытку. Можно показать вам ее и письмо дочери? Они меня просто озадачили.

Миссис Тиккеридж взяла письмо и открытку и внимательно прочитала их. Наконец она сказала:

– Думается, я никогда не читала «Eucris» Трампера.

– Нет, нет. Меня озадачивает не это. Это средство для ухода за волосами. Я сам пользуюсь им. Но не кажется ли вам странным, что в своей первой открытке он просит только всякие вещи для себя? Это совершенно на него не похоже.

– Наверное, он голодает, бедный мальчик.

– Да что вы?! Военнопленные получают полный армейский паек. На этот счет существует международное соглашение, я знаю. А вам не кажется, что это какой-то шифр? «Глюкоза Д»… Кто слышал о «глюкозе Д»? Я уверен, что Тони и в глаза не видел этой штуки. Кто-то его научил. Думаю, что мальчик, который первый раз пишет матери, зная, как она волнуется, мог бы сказать что-нибудь получше, чем «глюкоза Д».

– Может быть, он действительно голоден.

– Пусть даже так, но должен же он считаться с чувствами матери. Вы прочитали ее письмо?

– Да.

– Я убежден, что у нее совершенно неправильное представление. Мой зять в палате общин и, конечно, нахватался там довольно странных идей.

– Да нет же, об этом говорили по радио.

– Радио! – воскликнул мистер Краучбек полным горечи тоном. – Радио! Вот такие вещи оно и распространяет. По-моему, это совершенно ошибочная идея. Почему мы не можем послать, что хотим, тем, кого любим, – пусть даже «глюкозу Д»?

– Я думаю, в военное время вполне справедливо делить все поровну.

– С какой стати? В военное время делить все поровну надо меньше, чем когда бы то ни было. Вы же сами сказали, что мальчик действительно может быть голоден. Если он хочет «глюкозу Д», почему я не могу ее послать? Почему мой зять не может прибегнуть к помощи-иностранцев? В Швейцарии живет человек, который из года в год гостил у нас в Бруме. Я знаю, что он с радостью помог бы Тони. Почему же он не имеет права? Не понимаю.

Миссис Тиккеридж видела перед собой сбитого с толку доброго старичка, серьезно глядевшего на нее и добивавшегося ответа, которого она не могла дать. Он продолжал:

– В конце концов; всякий подарок означает, что вы хотите, чтобы кто-то имел что-то, чего не имеет другой. Пусть это будет хотя бы кувшинчик для сливок на свадьбу. Я нисколько не удивлюсь, если правительство сделает следующий шаг и запретит нам молиться за людей. – Мистер Краучбек с грустью подумал о такой возможности и добавил: – Я не хочу сказать, что кому-то действительно нужен кувшинчик для сливок, но Тони, очевидно, нуждается в том, что просит. Это несправедливо. Я не такой знаток, чтобы объяснить, в чем тут дело, но знаю, что все это несправедливо.

Миссис Тиккеридж молча штопала жакет Дженифер. Она и сама не могла бы объяснить, в чем тут дело. Вскоре мистер Краучбек снова заговорил, стараясь распутать клубок своих сомнений.

– А что такое «Бриско»?

– «Бриско»?

– А «Юмкранч»? В данный момент эти вещи находятся в моей комнате, и я не имею ни малейшего представления, что с ними делать. Они из Америки.

– Знаю, о чем вы говорите. Я как-то видела рекламу в одном журнале. «Юмкранч» – это то, что они едят на завтрак вместо каши.

– А для Феликса это годится? Он не взорвется?

– Ему понравится. А другое – это то, что они используют вместо лярда.

– Пожалуй, слишком жирно для собаки.

– Пожалуй. Думаю, что миссис Катберт будет очень благодарна, если вы отдадите это ей на кухню.

– Нет ничего, чего бы вы не знали.

– Кроме этого снадобья Трампера, как бишь его?

Вскоре мистер Краучбек попрощался, взял Феликса и выпустил его в темноту. Захватив банку «Бриско», он отнес ее хозяйке отеля в ее личную гостиную.

– Миссис Катберт, мне вот прислали это из Америки. Это лярд. Миссис Тиккеридж полагает, что он может пригодиться вам на кухне.

Она взяла банку и смущенно поблагодарила.

– Мистер Катберт хотел с вами поговорить о чем-то.

– Я к его услугам.

– Становится так трудно жить, – сказала миссис Катберт. – Сейчас я его позову.

Мистер Краучбек остался ждать в личной гостиной. Вскоре миссис Катберт вернулась одна.

– Он говорит, чтобы я сама поговорила с вами. Не знаю, с чего начать. Все эта война, и постановления, и офицер, который сегодня приходил. Он – начальник квартирьеров. Вы, конечно, понимаете, что это не относится лично к вам, мистер Краучбек. Мы всегда, как могли, старались вам угодить, делали для вас всякие исключения, не брали плату за питание собаки, не возражали, что вам присылают вино. Некоторые постояльцы не раз упрекали нас за то, что мы оказываем вам особое предпочтение.

– Я никогда не жаловался, – согласился мистер Краучбек. – Знаю, что вы делаете все, что можете, при данных обстоятельствах.

– Вот именно, при данных обстоятельствах.

– Я догадываюсь, что вы хотите мне сказать, миссис Катберт. Не надо слов. Если вы боитесь, что я покину вас теперь, когда вы переживаете трудное время, можете быть совершенно спокойны. Я знаю, что вы оба делаете все, что можете, и искренне вам благодарен.

– Спасибо, сэр. Дело не совсем в этом… Пусть лучше мистер Катберт сам поговорит с вами.

– Он может зайти ко мне в любое время. Только не теперь. Я сейчас буду укладывать Феликса спать. Спокойной ночи, надеюсь, эта банка пригодится вам.

– Спокойной ночи и спасибо вам, сэр.

На лестнице ему встретилась мисс Вейвесаур.

– О, мистер Краучбек. Я видела, как вы прошли в их личную гостиную. Все в порядке?

– Да, думаю, что так. Я отнес миссис Катберт банку лярда.

– И они ничего не говорили о том, что я вам рассказала?

– Катберты, кажется, озабочены ухудшением обслуживания. Думаю, мне удалось их успокоить. Трудное время для них, да и для всех нас. Спокойной ночи, мисс Вейвесаур.

4

Тем временем разговоры в «Беллами» неудержимо распространялись и дошли до верхов. В то самое утро некая важная персона, лежа в мягкой постели в глубоком убежище, проявляла кипучую деятельность, распределяя с помощью коротких записок задания на текущий день в сражающейся империи.

А через двадцать четыре часа, почти минута в минуту, когда класс мистера Краучбека начал разбор забытого отрывка из Ливия, из той же горы подушек вышел указ:

Грозную записку немедленно передали телефоны и телетайпы. Большие люди звонили менее значительным, а те передавали людям совсем незначительным. Где-то на низшей ступеньке служебной лестницы в текст было включено и имя Гая, ибо Ритчи-Хук, лежа в палате Миллбэнкского госпиталя, не забыл соучастника своего проступка. Бумаги с пометкой: «Для немедленного исполнения» – переходили сверху вниз, из корзин для входящих в корзины для исходящих, пока наконец не спустились до уровня моря – к начальнику штаба алебардийского казарменного городка.

– Старшина, у нас есть адрес местонахождения мистера Краучбека в отпуске?

– Мэтчет, отель «Морской берег», сэр.

– Тогда заготовьте ему предписание о явке в штаб особо опасных операций.

– А можно ли сообщить ему адрес, сэр?

– Нельзя. Это совершенно секретно.

– Так точно, сэр.

Через десять минут начальник штаба спохватился:

– Старшина, но, ведь если мы не дадим ему адреса, как он узнает, куда явиться?

– Так точно, сэр.

– Надо, видимо, запросить штаб особо опасных операций.

– Так точно, сэр.

– Но здесь сказано: «Для немедленного исполнения».

– Так точно, сэр.

Два совсем незначительных человека молча сидели в растерянности.

– «Я думаю, сэр, правильнее всего было бы послать предписание с офицером, – сказал наконец старшина.

– А есть ли у нас офицер, без которого можно обойтись?

– Есть один, сэр.

– Полковник Троттер?

– Так точно, сэр.

«Джамбо»[28] Троттер, как свидетельствовало его прозвище, был грузным мужчиной, пользовавшимся широкой известностью. Он вышел в отставку в чине полковника в 1936 году. Через час после объявления войны он вернулся в казарменный городок и с тех пор непрерывно пребывал там. Никто его не вызывал. Никто не задавался вопросом, зачем он здесь. По возрасту и чину к исполнению служебных обязанностей он был непригоден. Он дремал над газетами, топтался вокруг бильярдного стола, радовался шумным спорам младших офицеров на вечерах и регулярно посещал церковные церемонии. Время от времени он выражал желание «задать перцу фрицам». Но большей частью полковник спал. Именно его и потревожил Гай в бильярдной, когда был в казарменном городке последний раз.

Раз или два в неделю капитан-комендант в своей новой роли строгого начальника решался поговорить с Джамбо, по разговор так и не состоялся. Капитан-комендант когда-то служил под командованием Джамбо во Фландрии и проникся к нему глубоким уважением за его исключительное хладнокровие в самых опасных и тяжелых обстоятельствах. Он охотно дал согласие на прогулку старого вояки, предоставив ему все устроить самому.

До Мэтчета было сто пятьдесят миль. Все необходимые пожитки Джамбо могли уместиться в лакированной жестяной коробке стандартного образца и саквояже из свиной кожи. Но были еще постельные принадлежности. «Никогда не езди без постели и запаса еды – таково золотое правило», – говаривал Джамбо. В общем, этот багаж составил порядочный груз для его пожилого денщика, алебардиста Бернса; с таким хозяйством не сядешь в поезд, объяснил он начальнику транспортной части казарменного городка. К тому же долг каждого гражданина – не пользоваться поездами. Так разъясняли по радио. Поезда нужны для перевозки войск. Начальником транспортной части был еще не оперившийся, дисциплинированный кадровый младший офицер. Джамбо получил легковой автомобиль.

Рано утром следующего дня в эту эпоху непрерывно возраставших трудностей автомобиль стоял у подъезда офицерского собрания. Багаж был прикреплен ремнями позади. Шофер и денщик стояли рядом. Вскоре появился Джамбо, застегнутый на все пуговицы от утреннего холодка, со своей обычной после завтрака трубкой и с захваченным из буфетной комнаты единственным экземпляром «Таймс» под мышкой. Солдаты вытянулись и отдали честь. Джамбо снисходительно улыбнулся и поднес руку в подбитой мехом перчатке к козырьку своей красной фуражки. После короткого совещания с шофером над картой он распорядился сделать крюк, чтобы ко второму завтраку попасть в дружественную столовую, и устроился на заднем сиденье. Берне подоткнул плед и вскочил на свое место рядом с шофером. Прежде чем приказать трогаться, Джамбо просмотрел в «Таймсе» раздел извещений о смерти.

Начальник штаба, наблюдая за этими неторопливыми приготовлениями из окна кабинета, вдруг спохватился:

– Старшина, а разве нельзя было вызвать Краучбека сюда и дать ему адрес?

– Так точно, сэр.

– Теперь уже поздно что-нибудь менять. Новый приказ, отменяющий первый, – это же непорядок, а?

– Так точно, сэр.

Автомобиль двинулся по усыпанной гравием дорожке к караульному помещению. Со стороны можно было подумать, что в нем едет не иначе как пожилой магнат из Лондона на большой уик-энд в соседнее графство и что происходит это задолго до тотальной войны.

Миссис Тиккеридж была давно знакома с полковником Троттером. Вернувшись с Дженифер после прогулки с Феликсом, она обнаружила его дремлющим в холле отеля «Морской берег». Он открыл свои старческие глаза с большими мешками под ними и нисколько не удивился, увидев вошедших.

– Привет, Ви. Здравствуй, малышка. Рад вас видеть.

Он начал было вставать со стула.

– Сидите, сидите, Джамбо. Какими судьбами? Что вы тут делаете?

– Жду чая. Тут все какие-то полусонные. Говорят, чай кончился. Дикое выражение! Пришлось послать на кухню своего денщика Бернса вскипятить чай. Ему, видимо, пришлось повздорить с какой-то гражданской поварихой. Но я все утряс. С женщиной в конторе тоже была стычка из-за комнаты. Говорит, переполнено. Тоже утряс. Пришлось согласиться расположиться на ночлег в ванной комнате. Женщине, видно, и это не очень-то понравилось. Бедняга! Пришлось ей напомнить, что идет война.

– Ой, Джамбо, ведь у нас только две ванные на всех.

– Я долго здесь не пробуду. В наше время всем приходится терпеть неудобства. Берне и шофер ищут пристанище в городе. Надеюсь, старый алебардист сумеет устроиться. В ванной места для раскладушки Бернса не нашлось.

В этот момент появился Берне с полным подносом и поставил его перед полковником.

– Джамбо, какой прелестный чай. Нам не дают ничего подобного. И горячие тосты с маслом, сандвичи, яйца, вишневый пирог!

– Я немного проголодался. Приказал Бернсу раздобыть что-нибудь.

– Бедная миссис Катберт! Все мы бедные. Целую неделю никакого масла!

– Я ищу парня по фамилии Краучбек. Женщина в конторе сказала, что он вышел. Знаете его?

– Божественный старичок.

– Да нет. Молодой офицер-алебардист.

– Это его сын. Гай. Зачем он вам? Уж не собираетесь ли вы арестовать его?

– Упаси боже. – В глазах Джамбо мелькнула неуклюжая лукавинка. Он понятия не имел о содержании запечатанного конверта, хранившегося в застегнутом кармане под орденами. – Ничего подобного. Просто дружеский визит.

Феликс уселся, положив морду на колени Джамбо, и уставился на него преданными глазами. Джамбо отломил кусочек тоста, обмакнул в варенье и сунул его в раскрытую пасть кроткого пса.

– Уведи его, Дженифер, будь умницей, а то он не даст мне поесть.

Вскоре Джамбо задремал.

Проснулся он от звука голосов. Женщина из конторы, та, с которой пришлось поспорить, разговаривала с тучным, но старавшимся держаться прямо майором с эмблемой корпуса обслуживания королевской армии.

– Я намекала, – оправдывалась женщина, – а мистер Катберт сказал ему почти прямо. Но, кажется, он не понял.

– Поймет, когда увидит свою мебель на улице. Если не можете выселить его добром, я воспользуюсь своей властью.

– Но ведь это такой стыд.

– Скажите спасибо, миссис Катберт. Ведь если бы я захотел, я мог бы занять весь ваш отель. Я так бы и сделал, если бы мистер Катберт не вел себя честно. Вместо этого я занял пансион «Монте-Роуз». Постояльцам из него надо где-то спать, как вы думаете?

– Ну что же, это уж ваша обязанность. Но бедный старый джентльмен очень расстроится.

Джамбо внимательно посмотрел на офицера и вдруг громко воскликнул:

– Григшоу!

Реакция была мгновенной. Майор повернулся кругом, щелкнул каблуками, встал по стойке «смирно» и рявкнул в ответ:

– Так точно, сэр!

– Клянусь богом, это ты. Я не был уверен. Очень рад тебя видеть. Давай лапу.

– Вы прекрасно выглядите, сэр.

– Ты что-то быстро продвинулся, а?

– Временный чин, сэр.

– Мы жалели, когда ты подал рапорт в офицерскую школу. Знаешь, тебе не следовало бы уходить из алебардистов.

– Я и не ушел бы, если бы не хозяйка, да и время было мирное.

– А теперь чем занимаешься?

– Квартирмейстерские дела, сэр. Вот выискиваю здесь комнаты.

– Отлично. Ну-ну, давай. Продолжай.

– Я уже почти кончил, сэр. – Он вытянулся по стойке «смирно», кивнул миссис Катберт и вышел. Но для Джамбо в тот день не было покоя. Не успела миссис Катберт выйти из комнаты, как пожилая дама на соседнем кресле подняла голову и кашлянула. Джамбо бросил на нее унылый взгляд.

– Прошу прощения, – сказала дама, – я случайно подслушала ваш разговор. Вы знаете этого офицера?

– Кого, Григшоу? Один из лучших строевых сержантов в корпусе алебардистов. Удивительная система: брать первоклассных сержантов и делать из них второсортных офицеров.

– Это ужасно. У меня уже почти сложилось мнение, что он какой-то переодетый преступник – шантажист, или грабитель, или еще кто-нибудь в этом роде. Это была наша последняя надежда.

Джамбо мало интересовался чужими делами. Ему показалось странным, что эта приятной внешности дама так горячо желает, чтобы Григшоу оказался мошенником. В своей размеренно текущей жизни Джамбо время от времени сталкивался с изумлявшими его вещами и научился не обращать на них внимания. Теперь он просто буркнул: «Знаю его двадцать лет» – и хотел было уже выйти подышать свежим воздухом, но мисс Вейвесаур промолвила:

– Видите ли, он хочет занять гостиную мистера Краучбека.

Это имя заставило Джамбо остановиться. Прежде чем ему удалось отключиться от разговора, мисс Вейвесаур начала свой рассказ.

Она говорила страстно и вкрадчиво. В отеле «Морской берег» презрение к квартирмейстеру быстро сменилось страхом. Он появился неведомо откуда, облеченный неведомыми полномочиями, злобный, неумолимый; невозможно было предугадать, что у него на уме. Мисс Вейвесаур с наслаждением бросилась бы на любого немецкого парашютиста и быстро расправилась бы с ним с помощью кочерги и кухонного ножа. Григшоу был воплощением гестапо. Вот уже две недели, как постояльцы отеля живут в состоянии тревоги, шепотом передают всякие слухи. А мистер Краучбек придерживается своего распорядка и безмятежно отказывается разделять их беспокойство. Он символ их безопасности. Если он падет, на что им надеяться? А его падение теперь, кажется, предопределено.

Джамбо нетерпеливо слушал. Не для этого он ехал весь день с совершенно секретным пакетом. Он поехал ради удовольствия. За последнее время в газетах печаталось много анекдотов об эгоистичных старых дамах, которые живут в отелях, не подвергающихся бомбардировкам. Он часто посмеивался над ними. Полковник уже открыл рот, чтобы напомнить мисс Вейвесаур, что идет война, но в этот момент перед ними предстал сам мистер Краучбек, возвращавшийся из школы со стопкой непроверенных тетрадей. Неожиданно все переменилось – вечер снова вылился в сплошное удовольствие.

Мисс Вейвесаур познакомила их. Джамбо, обычно не отличавшийся проницательностью, сразу распознал в мистере Краучбеке славного старикана – не только отца алебардиста, но и человека, который достоин сам быть алебардистом.

Мистер Краучбек объяснил, что Гай находится в Саутсанде, за много миль отсюда, где собирает вещи своего друга – офицера, умершего в действующей армии. Это была неожиданно добрая весть. Джамбо увидел в перспективе дни, а может быть, и недели приятных приключений. Он не возражал бы продлить свою поездку по приморским курортам на неопределенное время.

– Нет, нет. Не надо звонить ему. Завтра я сам туда поеду.

Мистер Краучбек тут же проявил заботу об устройстве Джамбо. Нечего и думать спать в ванной. Гостиная мистера Краучбека в его распоряжении. Потом мистер Краучбек угостил Джамбо превосходным хересом, а за обедом – бургундским и портвейном. Он умолчал, что это последняя бутылка из его запасов, которые уже нет надежды пополнить.

Они слегка коснулись государственных дел, причем обнаружилось их полное единодушие. Джамбо упомянул, что за последние годы он собрал скромную коллекцию старинного серебра. Мистер Краучбек оказался большим знатоком по этой части. Они поговорили о рыбной ловле и об охоте на фазанов не как соперники, а в спокойном тоне.

Потом к ним присоединилась миссис Тиккеридж и поболтала об алебардистах. Общими силами они решили две трети кроссворда. Именно так Джамбо представлял себе приятный вечер. О Григшоу и невзгодах постояльцев ничего не говорилось, и в конце концов Джамбо поднял этот вопрос сам.

– С сожалением услышал, что вам предстоят неприятности с вашей гостиной.

– О, пустяки. Я даже не видел этого майора Григшоу, о котором все говорят. Он, должно быть, сбил с толку Катбертов, а знаете, как быстро распространяются и раздуваются слухи в таких маленьких местечках, как это. Бедная мисс Вейвесаур, кажется, думает, что нас всех выгонят на улицу. Лично я не верю ни одному слову в этих разговорах.

– Я знаю Григшоу двадцать лет. Надо сказать, он малость зазнался. Утром я с ним поговорю.

– Только не ради меня, пожалуйста. А вот для того, чтобы успокоить мисс Вейвесаур, это было бы весьма кстати.

– Очень простое дело, если решить его должным служебным порядком. Все, что ему надо сделать, это подать рапорт о том, что в данное время комнату занимает старший офицер. После этого неприятностей с Григшоу у вас больше не будет, обещаю вам.

– Уверяю вас, он ничуть меня не беспокоил. Он, пожалуй, обошелся грубовато с Катбертами, но, наверное, считал, что выполняет свой долг.

– Я вот покажу ему долг.

Мистер Краучбек уже ушел из отеля, когда на следующее утро Джамбо спустился вниз, помня о своем обещании. Перед неторопливым отъездом он сказал пару слов майору Григшоу.

Два дня спустя мистер и миссис Катберт сидели в своей личной гостиной. Только что ушел майор Григшоу, заверив, что их постояльцев не потревожат. Однако Катбертов это сообщение не обрадовало.

– Мы могли бы сдать комнату старого Краучбека за восемь гиней в неделю, – сказал мистер Катберт.

– Мы могли бы сдать все комнаты в доме вдвое дороже.

– Постоянные жильцы были выгодны до войны. Они давали нам возможность неплохо заработать в зимние месяцы.

– Но теперь война. Я думаю, можно снова повысить плату.

– Надо бы вымести всех под метелку и брать постояльцев только на неделю. Вот откуда потекли бы денежки. Надо сделать так, чтобы люди все время переезжали с места на место. Пусть ломают голову, куда им деваться. Те, у кого разбомбили дома, были бы благодарны за все. Да, сказать по правде, Григшоу подложил-таки нам свинью.

– Непонятно, почему он вдруг сдался как раз в тот момент, когда, казалось, все складывалось как нельзя лучше.

– На военных нельзя, полагаться, особенно в коммерческих делах.

– Это все дело рук старого Краучбека. Не знаю как, но сделал это именно он. Хитрющий старикашка, если хочешь знать. На вид такой тихоня и говорит так, словно и воды не замутит: «Понимаю, как вам трудно, миссис Катберт», «Так благодарен за все ваши хлопоты, миссис Катберт».

– Он видел и лучшие дни. Это все знают. В таких людях что-то есть. Так уж их воспитали, что они думают, будто все им должно доставаться легко. Так или иначе, но им и вправду все достается легко. Будь я проклят, если знаю, как это им удается.

В дверь постучали, и вошел мистер Краучбек. Его волосы растрепались от ветра, глаза слезились – он сидел на улице в темноте.

– Добрый вечер, добрый вечер. Пожалуйста, не вставайте, мистер Катберт. Я только хотел сообщить вам о своем решении. С неделю назад вы говорили, что кому-то здесь нужна комната. Вы, должно быть, забыли, но я помню. Знаете ли, я обдумал это дело, и мне кажется несколько эгоистичным занимать обе комнаты в такое время. Мой внук – в плену. Столько бездомных людей из городов, постояльцы, выгнанные из «Монте-Роуз», которым некуда деваться. Нехорошо такому старику, как я, занимать столько места. Я спрашивал в школе, и мне обещали взять на хранение кое-что из мебели. Поэтому я пришел предупредить за неделю, что в будущем, то есть в ближайшем будущем, гостиная мне не понадобится. После войны я с радостью сниму ее снова. Надеюсь, это не причинит вам неудобств. Разумеется, я останусь, пока вы не подыщете подходящего жильца.

– Это нетрудно. Очень вам обязаны, мистер Краучбек.

– Тогда решено. Спокойной ночи вам обоим.

– Легок на помине, – заметила миссис Катберт, когда мистер Краучбек вышел. – Ну и что ты об этом думаешь?

– Может, у него туго с деньгами?

– Как бы не так. Он гораздо богаче, чем тебе кажется. Раздает деньги направо и налево. Я-то знаю, потому что иногда убираю его комнаты. Всюду валяются благодарственные письма.

– Непонятный человек, уж это точно. Я никогда не мог понять его как следует. Видно, его голова работает как-то иначе, чем твоя и моя.

5

Сидя в кафетерии «Грэнд-отеля» в Саутсанде, Гай искал свое объявление в столбце о розыске людей и наконец нашел:

Стиль, с досадой отметил Гай, не на высоте, но призыв был недвусмысленным, как трубный глас в день страшного суда. В нем звучала нотка отчаяния, словно он исходил из Ронсесвальесского ущелья. Гай сделал все, что мог, в отношении имущества Эпторпа, и теперь оставалось только ждать.

Шел шестнадцатый день после его отъезда из казарменного городка алебардистов и одиннадцатый – в Саутсанде. Первые этапы поисков были легкими. Брук-парк, где Эпторп разместил остатки имущества, которое считал самым необходимым для жизни, еще находился в руках алебардистов. Имущество Эпторпа хранилось в неприкосновенности, и доступ к нему был открыт. Любезный квартирмейстер был готов расстаться с любой вещью, только бы получить документ в трех экземплярах. Гай выдал расписку. В чужой столовой его приняли с братской теплотой, да и с любопытством, потому что он был первым алебардистом, принесшим известия из Дакара. Его заставили прочитать батальону лекцию об опыте высадки при оказании противником противодействия. Он умолчал об обстоятельствах ранения Ритчи-Хука. Ему дали транспорт и с почетом отправили в путь.

В Саутсанде он нашел командора яхт-клуба, который жаждал избавиться от имущества, оставленного Эпторпом. В своей спаленке Эпторп оставил то, что в крайнем случае можно было счесть излишним. Чтобы вывезти все вещи, понадобилось сделать три ездки на такси. Командор собственноручно помогал сносить вещи вниз и грузить их на машину. Когда погрузка закончилась и привратник из отеля свез вещи в хранилище, командор спросил:

– Вы надолго?

Гаю пришлось ответить:

– Сам не знаю.

Он действительно еще не знал этого. Гай вдруг почувствовал себя одиноким. Питающий провод, связывавший его с армией, был перерезан. Он был таким же недвижимым, как имущество Эпторпа. Недавно были введены разные загадочные запреты на перевозку вещей. Гай обратился за помощью к офицеру по железнодорожным перевозкам, но получил категорический отказ.

– Ничем не могу помочь, старина. Читайте инструкции. Офицеры, следующие в отпуск или возвращающиеся из отпуска, могут иметь с собой только рюкзак и чемодан. Вам надо получить специальное разрешение на перевозку этого барахла.

Гай телеграфировал начальнику штаба казарменного городка и через два дня получил в ответ лишь три слова: «Продлить отпуск разрешается».

Так он и оставался здесь, совсем пав духом, пока осень не перешла вдруг в зиму. От штормового ветра дрожали двойные стекла отеля, огромные волны бились о доты и проволочные заграждения на променаде.

Казалось, он обречен остаться здесь навечно, охраняя груду тропического хлама, как тот русский часовой-гвардеец, который, как ему рассказывали, каждый день, год за годом, вплоть до революции, стоял на посту, охраняя то место в Царскосельском парке, где Екатерина Великая как-то заметила полевой цветок и пожелала его сохранить.

Саутсанд, хотя его и не бомбили, считался опасным местом и не привлекал беженцев, которые заполнили другие курорты. Он оставался таким же, каким Гай знал его девять месяцев назад: просторным, безлюдным, ветреным и убогим. Заметна была только одна перемена: ресторан «Гарибальди» закрылся. Мистера Пелеччи, как он узнал, взяли в тот день, когда Италия объявила войну, отправили на пароходе в Канаду, и он утонул где-то посреди Атлантики – единственный шпион среди множества невинных. Гай посетил мистера Гудолла и нашел его в приподнятом настроении он верил, что во всей христианской Европе назревает великий подъем. Вскоре, наверстывая упущенное время, поляки, венгры, австрийцы, баварцы, итальянцы и немногие отважные швейцарцы из католических кантонов во главе со священниками и помещиками выйдут на улицы, неся священные хоругви и мощи святых. Мистер Гудолл допускал, что даже некоторые французы присоединятся к этому маршу во имя господне, однако не мог обещать Гаю возможности принять в нем участие.

Дни шли за днями. Вечно склонный к унынию. Гай был уверен, что его короткое приключение кончилось. У него был пистолет. Может быть, в конце концов он выстрелит в какого-нибудь десантника и умрет сам, неопознанный, но сладостной и достойной смертью. Но скорее всего он проторчит годы в этом яхт-клубе и услышит о победоносном окончании войны по радио. Вечно склонный причудливо усложнять свои неприятности, Гай представлял себе, как он поселится отшельником в палатке Эпторпа и кончит дни на холмах Саутсанда, мучительно осваивая искусство Чатти Корнера, из милости посещаемый раз в неделю мистером Гудоллом, – более легкий вариант судьбы бедного безумного Айво, умершего от голода в трущобах северо-западной части Лондона.

Так размышлял Гай даже в тот момент, когда пробил его час и Джамбо Троттер был в пути, чтобы вернуть его к активной жизни.

Был день поминовения усопших. Гай отправился в церковь помолиться за души братьев, особенно за Айво. Джервейс в тот год казался очень далеким, возможно находящимся в раю, в обществе других бравых солдат. Мистер Гудолл был в церкви. Он усердно сновал туда и сюда, вверх и вниз, toties quoties[29], освобождая из чистилища одну душу за другой.

– Уже двадцать восемь, – сообщил он. – Я всегда стараюсь довести до пятидесяти.

Вокруг мистера Гудолла хлопали крылья искупленных душ, однако, выйдя из церкви, Гай опять остался наедине с пронзительным ветром.

Джамбо прибыл после второго завтрака и нашел Гая в зимнем саду перечитывающим «Вайси-верса». Гай сразу узнал Джамбо и вскочил на ноги.

– Сидите, мой дорогой мальчик. Я только что подружился с вашим отцом. – Он расстегнул мундир и достал из нагрудного кармана письмо. – Что-то важное для вас, – сообщил он. – Не знаю, что вам предстоит, и не стану спрашивать. Я только курьер. Возьмите письмо в свою комнату и прочтите там. Потом сожгите. Разотрите пепел. Впрочем, по своей работе, какая она ни есть, вы, должно быть, лучше меня знаете, как поступать в таких случаях.

Гай так и сделал. На наружном конверте была пометка красным карандашом: «С нарочным офицером», а на внутреннем стоял гриф: «Совершенно секретно». Он вынул простой канцелярский бланк, на котором было напечатано:

За последним словом следовала неразборчивая чернильная закорючка. Даже в сокровенных глубинах военной тайны начальник штаба продолжал соблюдать инкогнито.

Пепел размельчать не понадобилось – он рассыпался от одного прикосновения пальцев.

Гай вернулся к Джамбо.

– Я получил распоряжение прибыть в Лондон.

– Можно завтра, я полагаю.

– Там сказано – «с получением сего».

– Мы не успеем добраться до наступления темноты. Все кончают работать, как только завоют сирены. Завтра утром я могу подбросить вас в Лондон.

– Очень любезно с вашей стороны, сэр.

– Для меня это одно удовольствие. Я люблю время от времени заглянуть в «Синьор», послушать, как идет война. Места для вас хватит. У вас много багажа?

– Около тонны, сэр.

– Вот это да! Давайте взглянем.

Они вместе отправились на склад и молча остановились перед грудой железных сундуков, кожаных чемоданов, окованных медью ящиков, бесформенных брезентовых мешков, сумок из буйволовой кожи. Джамбо взирал на них с явным благоговением. Он сам считал, что надо быть полностью обеспеченным на случай превратностей путешествия. Но то, что было здесь, превосходило все его честолюбивые мечты.

– Тут не одна тонна, а добрых две, – наконец промолвил он. – Да, вам, должно быть, действительно предстоит весьма сложное дело. Тут требуется организация. Где штаб округа?

– Не знаю, сэр.

Всякий другой младший офицер за такое признание получил бы от Джамбо взбучку, но Гай теперь был окутан покровом тайны и значительности.

– Одинокий волк, а? – заметил Джамбо. – Я, пожалуй, пойду и попытаюсь связаться по аппарату.

Под этим словом Джамбо, как и многие другие, подразумевал телефон. Он переговорил с кем-то и вскоре сообщил, что завтра утром в их распоряжение прибудет грузовик.

– Мир тесен, – усмехнулся он. – Парень из округа, с которым я разговаривал, оказался моим хорошим знакомым. Конечно, младше меня по чину. В штабе старины Хэмилтона-Брэнда в Гибралтаре. Сказал, что заеду к нему повидаться. Возможно, там и пообедаем. Увидимся утром. Трогаться слишком рано нет смысла. Я велел подать машину к десяти. Устраивает?

– Вполне, сэр.

– Повезло, что этот парень из округа оказался знакомым. Не пришлось ему рассказывать о вас и о ваших делах. Я просто сказал: «Об этом ни гугу!» – и он все понял.

На следующий день все шло как по маслу: они отправились в Лондон, грузовик следовал сзади, к часу подкатили к клубу «Герцог Йоркский».

– Нет смысла являться сейчас к вашему начальству. Его наверняка нет на месте, – сказал Джамбо. – Можем здесь позавтракать. Да и солдат надо покормить. Задача – найти место для вашего имущества.

В этот момент у подъезда появился генерал-майор, явно направлявшийся в клуб. Гай отдал честь, а Джамбо заключил генерала в объятия.

– Бино!

– Джамбо! Что ты тут делаешь, старина?

– Соображаю насчет завтрака.

– Тогда поторапливайся. К часу уже не останется ничего приличного. Эти молодые члены клуба – ужасные обжоры.

– Не можешь ли дать мне охрану, Бино?

– Это просто невозможно, старина. Что сейчас творится в военном министерстве! Не могу подыскать себе даже денщика.

– У меня тут до черта секретных грузов.

– Знаешь, что сделай, – после короткого раздумья предложил Бино. – Возле военного министерства есть стоянка только для начальника имперского генерального штаба. Сегодня он в отъезде. Я бы поставил туда твое хозяйство. Его никто не тронет. Скажи, что это личные вещи начальника генштаба. Я дам твоему шоферу записку. Тогда и он, и твой другой солдат смогут поесть в тамошней столовой.

– Молодчина, Бино!

– Чепуха, Джамбо.

Гай проследовал за обоими старшими офицерами в клуб и был увлечен волной морских и сухопутных членов клуба в столовую. В «Беллами» тоже была своя группка важных офицеров, но здесь каждый блистал красными петлицами, золотыми галунами, орденскими ленточками и томился нескрываемым голодом. Гай робко жался у центрального стола, вокруг которого, как на охотничьем празднике, шла борьба за еду.

– Вступайте в бой, – скомандовал Бино. – Каждый за себя.

Гай схватил последнюю куриную ножку, но какой-то контр-адмирал ловко смахнул ее у него с тарелки. Вскоре Гай вышел из-за стола, удовольствовавшись в соответствии со своим чином порцией мясных консервов со свеклой.

– Больше ничего не хотите? – гостеприимно осведомился Джамбо. – А мне что-то маловато. – Ему досталась половина пирога с мясом.

Во время завтрака Бино рассказывал, как на днях его чуть не разорвала бомба.

– Я бухнулся вниз лицом, старина, и меня всего засыпало штукатуркой. Можно сказать, был на волосок от смерти.

Наконец они вышли из-за стола.

– Пошел ишачить, – вздохнул Бино.

– Я подожду здесь, – сказал Джамбо. – Не оставлю вас, пока не увижу, что моя задача успешно выполнена.

Выйдя из клуба, Гай свернул в сторону от главного потока его членов, направлявшихся в Уайтхолл, и прошел четверть мили, отделявшей его от Марчмэйн-хауса, многоквартирного дома на Сент-Джеймс-стрит, куда ему надлежало явиться.

Штаб особо опасных операций, это странное порождение тотальной войны, впоследствии распространившийся на пять акров бесценной лондонской земли, включал наряду с обыкновенными старшими штабными офицерами всех видов вооруженных сил экспертов, шарлатанов, просто психов и безработных. На данном этапе своей истории штаб особо опасных операций занимал три квартиры в считавшемся роскошным современном доме.

Гай доложил о своем прибытии майору примерно его лет с орденом «За безупречную службу» и военным крестом. Майор слегка заикался. Беседа продолжалась не больше пяти минут.

– Краучбек, Краучбек, Краучбек, Краучбек, – бормотал майор, перебирая стопку бумаг на столе. – Сержант, что нам известно о мистере Краучбеке?

Сержант оказался женщиной почтенного возраста.

– Досье Ритчи-Хука, – ответила она. – Последний раз его брал генерал Уэйл.

– Подите принесите его. Не в службу, а в дружбу.

– Я боюсь.

– Ну ладно, неважно. Я теперь все вспомнил. Вас навязали нам вместе с вашим бывшим бригадиром для выполнения особого задания. Что это за особое задание?

– Не знаю, сэр.

– И никто не знает. Вы оказались здесь но распоряжению очень высокой инстанции. О командос вам все известно?

– Не так много.

– Вам и не надо ничего знать. Считается, что это секретная организация, хотя по докладам службы безопасности, которые мы получаем с Магга, она уже привлекла к себе внимание. Я получил письмо от одного типа – подпись не могу разобрать, – который жалуется в довольно-таки сильных выражениях, что эти ребята стреляют из автоматов по его оленям. Не понимаю, как им удается достаточно близко подойти. Замечательная охота, если это правда. Как бы там ни было, вы направляетесь именно туда временно прикомандированным для учебных целей к отряду командос «Икс» на острове Магг. Понятно?

– Так точно, сэр.

– Сержант Тренчард выпишет вам проездные документы. Денщик с вами?

– В данный момент, – сказал Гай, – со мной служебный автомобиль, трехтонный грузовик, шофер из службы тыла, денщик-алебардист и полковник.

– Так-так, – протянул майор, быстро усвоивший обычай штаба особо опасных операций ничему не удивляться. – Тогда все в порядке. На Магге явитесь к полковнику Блэкхаусу.

– К Томми Блэкхаусу?

– Ваш приятель?

– Да. Женился на моей жене.

– Вот как? В самом деле? А я думал, он холостяк.

– Теперь холостяк.

– Вот, я так и думал. Мы вместе учились в штабном колледже. Славный малый, в его отряде тоже славные ребята. Рад, что он ваш приятель.

Гай отдал честь, повернулся кругом и вышел, лишь чуточку смутившись. Это был классический пример армейской жизни, какой он ее познал: пустота, судорожная спешка, стремительное падение и при всем при том особенная, безличная, чисто человеческая сердечность.

Когда Гай вернулся в клуб, Джамбо спал в гостиной.

– По коням, по коням! – воскликнул он, когда окончательно проснулся и узнал, что предстоит долгий путь. – Надо выбраться из Лондона, пока не началась бомбежка. Лучше избегать всего, что нагоняет страх на Бино. К тому же надо еще подумать о вашем багаже.

Подойдя к грузовику, они заметили на нем признаки повышения в ранге. Расторопный часовой налепил на него ярлыки с литерами «Н.И.Г.Ш.», которые означали: начальник имперского генерального штаба.

– Снять их перед отъездом, сэр?

– Конечно, нет. Вреда от них никакого, а польза может быть большая.

– Не налепить ли ярлык и на легковую машину, сэр?

Джамбо задумался. Прогулка сделала его довольно легкомысленным; он снова вдохнул бодрящий воздух своей молодости, когда беззаботным младшим офицером участвовал во многих сумасбродных выходках.

– А почему бы нет? – сказал он.

Потом опять задумался. Здравый смысл взял верх. По своему богатому военному опыту он хорошо знал, как далеко можно зайти.

– Нет, – с сожалением сказал он. – Нельзя.

Они выехали из израненного города. У Сент-Олбанса включили затемненные подфарники, и почти тут же вокруг завыли сирены.

– Сегодня нет смысла забираться слишком далеко, – сказал Джамбо. – Я знаю одно местечко милях в тридцати к северу, где можно остановиться на ночь.

6

Остров Магг не прославился ни в песнях, ни в легендах. Возможно, потому, что всякий раз, когда к этому названию подыскивали рифму, получалась несуразица, и романтичные английские дамы ранневикторианской эпохи, которые так щедро обогащали баллады, фольклор и национальные одежды горной Шотландии, пренебрегали этим местом. На острове жил помещик, имелись рыболовный флот, отель, воздвигнутый перед самой первой мировой войной в несбывшейся надежде привлечь туристов, и больше ничего. Он расположен среди других торчащих из моря островов с односложными названиями. В этих водах редко бывает ясная погода, но иногда Магг виден с острова Рам в форме двух конусов. Фермеры острова Мак знают его как одинокий, неясный бугор на горизонте. С острова Эгг его не видно никогда.

Два раза в неделю сюда заходит обслуживающий пароход из Инвернесса. Дотошный пассажир, рискнувший постоять на палубе, может наблюдать, как остров постепенно принимает форму: сначала видны две крутые возвышенности; потом различается гранитный замок 1860 года, не поддающийся разрушению и не занятый никем, кроме шотландского помещика; причал, коттеджи, отвесные гранитные скалы и унылые кирпичные стены отеля.

Гай со своим антуражем прибыл в маленький порт за несколько часов до отправления парохода. Небо было хмурым, дул сильный ветер. Джамбо моментально принял решение.

– Я остаюсь здесь, – заявил он. – Нельзя подвергать опасности наше имущество. Вы отправляйтесь и познакомьтесь со своим начальством, а я приеду, когда прояснится погода.

Гай отправился один искать отряд командос «Икс».

Когда экзотическое название «командос» стало наконец достоянием прессы, его значение стремительно расширилось, включив священников на мотоциклах. В 1940 году отряд командос представлял собой воинскую часть специального назначения численностью до батальона, сформированную из добровольцев. Они сохраняли знаки отличия своих полков; тогда не было ни эмблем на головных уборах, ни зеленых беретов – ничего, чем можно было обнаружить себя в гостиницах. Это были секретные войска, единственной привилегией которых была необходимость самим заботиться о размещении и пропитании. Каждая часть воспринимала характер своего командира.

Томми Блэкхаус заявил:

– Предстоит долгая война. Великое дело – провести ее среди друзей.

Друзья населяли богатый мир Томми. Одни были кадровыми военными; другие прослужили в юности год-два в гвардейской бригаде по прихоти родителей и опекунов, прежде чем перейти к другой деятельности или бездеятельности. К ним он и обратился, когда наконец утвердили его терпеливо ожидаемое назначение. В этом деле ему помог клуб «Беллами». Томми разослал по полкам взводных для вербовки добровольцев. Отряд командос сформировался, по мнению некоторых, слишком быстро, и поэтому его отправили для прохождения подготовки на остров Магг. На этом этапе Гай и появился на острове. С причала его направили в отель.

В три часа он не застал в отеле никого, кроме капитана «синих», который полулежал на софе; на его голове был тюрбан из бинтов, а на ногах – узкие бархатные шлепанцы с вышитой золотом монограммой. Он ласкал белого китайского мопса; рядом стоял бокал белого ликера.

Софа была покрыта турецким ковром. Восьмиугольный столик, на котором стояли бокал и бутылка, был инкрустирован перламутром. Капитан походил на восседающего в великом диване молодого восточного принца начала двадцатого века.

Он даже не поднял глаза на вошедшего Гая.

Гай узнал в нем Айвора Клэра, известного молодого наездника, владельца умной и красивой лошади по кличке Тимбл. Гай видел их в Риме на конкур-иппике: Клэр, слегка наклонившийся вперед в седле, с напряженным лицом пианиста; лошадь, точно ставящая ноги на манеже, прыгающая легко, без задержки и колебания, быстро и безошибочно обходящая весь круг в мертвой тишине, взрывающейся под конец громом аплодисментов. Гай знал его так же как члена «Беллами». Он должен был знать Гая: они часто сиживали друг против друга или стояли в одной и той же группе у стойки в баре в беспечные дни прошлого года.

– Добрый день, – сказал Гай.

Клэр взглянул на него, ответил: «Добрый день» – и вытер морду собачки шелковым носовым платком.

– Снег очень вреден глазам Фриды. Вам, наверное, нужен полковник Томми. Он лазит по скалам. – Помолчав, Клэр вежливо добавил: – Видели газету за прошлую неделю? – и протянул Гаю номер «Рам-Мак-Магг-энд-Эгг-таймс».

Гай огляделся вокруг: головы оленей, лестница мореного дуба, широкий ковер, сотканный из местной шотландской шерсти.

– Кажется, я видел вас в «Беллами».

– Как я о нем тоскую!

– Моя фамилия Краучбек.

– А-а… – У Клэра был такой вид, словно он глубокомыслен но изучает это сообщение или сделал ход в шахматы, который должен привести к мату. – На вашем месте я выпил бы «кюммеля». Мы откопали тайник Вольфшмидта. Запишите на свой счет вон на той бумажке.

На столе посреди комнаты стояли бокалы и бутылки и лежал список фамилий с отметками о количестве выпитого.

– Я прибыл сюда для подготовки, – снова начал Гай.

– Гиблое место.

– Вы не можете подсказать мне, где я смогу разместиться?

– Здесь живут полковник Томми и большинство из нас. Но теперь отель переполнен. Недавно прибывшие, кажется, живут на посту береговой охраны. Я как-то заглянул туда. Ужасно воняет рыбой. Послушайте, вы не очень обидитесь, если мы не будем разговаривать? Вчера утром я упал на лед с высоты пятидесяти футов.

Гай штудировал «Рам-Мак-Магг-энд-Эгг-таймс» за прошлую неделю. Клэр пощипывал брови Фриды.

Вскоре, как в старинной, построенной по всем правилам комедии, на сцену стали выходить другие действующие лица. Первым из них появился военный врач.

– Пароход пришел? – обратился он к обоим.

Клэр закрыл глаза, поэтому ответил Гай:

– Я прибыл на нем несколько минут назад.

– Надо позвонить начальнику порта, чтобы его задержали. Энстрадер-Керр свалился. Его уже несут сюда.

Клэр открыл глаза:

– Бедный Энгус. Умер?

– Да нет. Но я должен немедленно доставить его на материк.

– Не упустите возможности, – сказал Клэр Гаю. – Энгус занимал здесь комнату.

Врач пошел к телефону, а Гай – в контору отеля.

Хозяйка вздохнула:

– Бедный сэр Энгус, а ведь еще шотландец. Нечего было карабкаться по скалам в его-то возрасте.

Когда Гай вернулся, в холл ввалился, как в традиционной комедии, огромный капитан-гренадер. На нем были промокшие рабочие брюки, он тяжело дышал.

– Слава богу, – произнес он. – Еле успел. Когда Энгус свалился, все бросились бежать. Я добрался до половины скалы, когда мы узнали эту новость, и быстро соскользнул вниз.

Вернулся врач:

– Пароход задержан только на пятнадцать минут. Говорят, в темноте будет трудно входить в порт.

– Ладно, – сказал запыхавшийся капитан. – Побегу займу его комнату.

– Опоздал, Берти, – отозвался Клэр. – Она уже занята.

– Не может быть. – Заметив Гая, он выругался: – А, черт!

Санитары принесли носилки с бесчувственным телом, покрытым шинелями, осторожно опустили на пол и отправились наверх укладывать вещи пострадавшего.

Вбежал еще один запыхавшийся офицер.

– О боже, Берти! – воскликнул он, увидев гренадера. – Ты занял его комнату?

– Нет, Эдди, а тебе следует быть со своим взводом.

– Я просто подумал, что надо прийти и помочь собрать Энгуса.

– Не шумите, – вмешался врач. – Вы что, не видите, что тут больной?

– Два больных, – добавил Клэр.

– Он разве не умер?

– Говорят, жив.

– А мне сказали, что умер.

– С вашего разрешения, мне это известно лучше, чем вам, – возразил врач.

Словно стремясь разрешить спор, с носилок раздался сдавленный голос:

– Чешется, Эдди. Все тело чертовски чешется.

– Ощущение ползания мурашек, пояснил врач. – Морфий часто дает такой эффект.

– Очень забавно, – сказал Клэр, впервые проявив настоящий интерес. – У меня есть тетка, которая принимает огромные дозы морфия. Интересно, чешется ли у нее?

– Ну если ты не занял комнату, Берти, – сказал Эдди, – я побегу и закреплю ее за собой.

– Поздно. Уже занято.

Эдди недоверчиво оглядел холл, впервые увидел Гая и выругался, как Берти:

– А, черт!

Гай подумал, что лучше все-таки закрепить свою заявку. Он отнес свой-саквояж и чемодан наверх и, прежде чем с туалетного столика Энстрадер-Керра убрали его щетки для волос, положил туда свои. Он распаковал все вещи, подождал, пока закончат свои дела санитары, и вышел вслед за ними, заперев за собой дверь.

Внизу собралось еще больше промокших и запорошенных снегом офицеров, среди них и Томми Блэкхаус. Никто не обратил на Гая внимания, кроме Томми, который воскликнул:

– Привет, Гай! Каким ветром тебя сюда занесло?

Чувствовалась еле уловимая разница между тем Томми, которого Гай знал двенадцать лет, и Томми – командиром части, и это побудило Гая официально доложить:

– Приказано явиться в ваше распоряжение, полковник.

– Впервые об этом слышу. Я искал тебя, когда мы формировались, но этот болван Джоуб сказал, что ты уехал в Корнуолл или еще куда-то. Во всяком случае, мы так быстро теряем ребят, что найдется место для всех. Берти, мы получили какие-нибудь бумаги на этого «яблочника» – Гая Краучбека?

– Может быть, в последней почте, полковник. Я ее еще не вскрывал.

– Вскройте, ради бога. – Он снова обратился к Гаю: – Ты сам-то имеешь представление, для чего тебя сюда прислал-и?

– Прикомандирован для подготовки.

– Ты будешь учить нас, или мы будем учить тебя?

– Конечно, вы будете учить меня.

– Спасибо и на этом. Последнее маленькое пополнение из штаба особо опасных операций прибыло учить нас. Кстати, Берти, я вспомнил: надо отправить Конга.

– Слушаюсь, полковник.

– Можно посадить его на пароход с Энгусом?

– Уже поздно.

– На этом проклятом острове всегда все кажется слишком поздним. Во всяком случае, не допускайте его к солдатам, пока не найдем, куда его сплавить. Увидимся позже. Гай, и я определю тебе место. Очень рад, что ты здесь. Пошли, Берти. Надо вскрыть почту и посмотреть, что нам пишут.

Оттаивающие люди в рабочей одежде стали наполнять бокалы.

Гай обратился к Эдди:

– Я понял, что Берти – начальник штаба?

– Что-то в этом роде.

– А кто такой Конг?

– Трудно сказать. Он выглядит, как горилла. Его выкопали где-то в штабе особо опасных операций и прислали сюда учить нас лазить по скалам. Мы зовем его Кинг-Конг.

Вскоре вернулся врач.

Все, кроме Гая, который считал, что он еще недостаточно познакомился, чтобы проявлять озабоченность, стали расспрашивать об Энгусе.

– Самочувствие довольно приличное.

– Не чешется? – спросил Клэр.

– Насколько это возможно, его устроили удобно. Я позаботился, чтобы его приняли на том берегу.

– В таком случае, док, не посмотрите ли моего парня Крэмпа, который сегодня получил сотрясение?

– А я хотел, чтобы вы посмотрели капрала Блейка – того парня, которому вы поставили заплаты вчера.

– Я посмотрю их завтра на приеме.

– Блейк, похоже, не может ходить. Нет, док, посмотрите его сегодня, а я поднесу вам выпить. Мне не нравится его вид.

– И парашютиста Эйра, – попросил еще один офицер. – Он то ли пьян, то ли бредит; Вчера приземлился на голову.

– Наверное, пьян, – заметил Клэр.

Врач поглядел на него с ненавистью:

– Хорошо. Покажите, где они размещаются.

Вскоре Гай и Клэр опять остались одни.

– Я рад, что вы отбили у Берти и других эту комнату, – сказал Клэр. – Конечно, этим вы вряд ли завоюете любовь. Но, возможно, вы не пробудете здесь очень долго. – Он закрыл глаза, и на несколько минут воцарилась тишина.

В последнем явлении на сцену вышел человек в килте[30] и в форме шотландского горного полка, с длинным пастушеским посохом в руках. Человек заговорил голосом, каким говорят скорее на Грейт-Вест-роуд, чем на перевале Гленкоу.

– С сожалением узнал об Энгусе.

Клэр смерил его взглядом.

– О каком Энгусе? – спросил он с неприязнью, граничащей со злобой.

– О Керре, конечно.

– Вы имеете в виду капитана сэра Энгуса Энстрадер-Керра?

– А кого же еще?

– А я и не догадался.

– Ладно, как он?

– Говорят, ничего. Если так, то это, должно быть, первый случай за несколько недель.

Во время этого разговора Гай с растущим изумлением вглядывался в новоприбывшего. Наконец он воскликнул:

– Триммер!

Фигура – шотландская шапочка, спорран[31], посох и все прочее – резко повернулась к нему:

– Ба! Да ведь это мой старый «дядюшка»!

– Этот офицер действительно ваш родственник? – спросил Клэр Гая.

– Нет.

– До сих пор, когда он появлялся здесь, мы знали его как Мактейвиша.

– Триммер – это вроде прозвища, – пояснил Триммер.

– Любопытно. Помнится, вы недавно просили меня называть вас Али.

– Это другое прозвище – сокращенное от Алистер.

– Я так и думал. Не буду спрашивать, от какого слова сокращение «Триммер». Вряд ли от «Тримблстаун». Что ж, оставляю вас, двух старых друзей, одних. До свидания, Триммер.

– Пока, Айвор, – ответил Триммер, ничуть не смутившись.

Когда они остались одни, Триммер сказал:

– Не обращайте внимания на старину Айвора. Мы с ним большие друзья и немножко подтруниваем друг над другом. Вы заметили у него военный крест? Знаете, как он его получил? В Дюнкерке. За то, что пристрелил троих солдат-территориальщиков, которые пытались потопить его лодку. Старина Айвор – славный малый. Не поднесете ли мне выпить, «дядюшка»? Это была цель учения.

– Почему тебя зовут Мактейвиш?

– Это довольно длинная история. Фамилия моей матери Мактейвиш. Иногда, понимаете, ребята записываются добровольцами под вымышленными фамилиями. Когда я ушел из алебардистов, мне не хотелось околачиваться в ожидании, пока меня призовут. Мою фирму разбомбили, и я остался без дела. Поэтому я отправился в Глазго и записался добровольцем. Никто не задавал мне вопросов. Фамилия Мактейвиш показалась мне подходящей. Я успешно проскочил курсы подготовки кандидатов в офицеры. Там нет такой помпы и церемоний, как у алебардистов. Мне становится смешно, когда я вспоминаю эти званые вечера, высокомерное фырканье и всякую такую дребедень. И вот я здесь, в шотландских войсках. – Он сам налил себе виски. – Налить вам? Запишу и вашу, и свою порцию на имя Энгуса. Здесь хорошая система. Я частенько сюда заглядываю и, если никого нет, записываю на имя какого-нибудь оболтуса. Меня угощают только знакомые ребята, вроде Энгуса, он ведь тоже шотландец.

– Можешь записать на меня, – сказал Гай, – я тоже здешний.

– Вы молодец, «дядюшка». За ваше здоровье! Я сам подумываю, не вступить ли в командос, но сейчас я неплохо устроился. Мой батальон отправили в Исландию. У нас был довольно бурный прощальный вечер, и я растянул связки на запястье, поэтому меня оставили с другими лишними, а потом послали вот сюда для несения охраны.

– Не повезло тебе.

– Не думаю, что я много потерял, не поехав в Исландию. Кстати, о бурных вечерах: помните, как вы растянули коленку на том последнем вечере в алебардийском городке?

– Помню.

– Парень, которого зовут Кинг-Конг, тоже был там.

– Чатти Корнер?

– Никогда не слышал такого имени. Тот тип, который напился до потери сознания.

– Его-то я и ищу.

– О вкусах не спорят. Он прославился в этих местах как убийца. Живет на косе около нашего орудия. Убогое жилище. Я никогда туда не заходил. Если хотите, провожу.

На улице был страшный холод. Смеркалось. За причалами под скалой шла каменистая тропинка, теперь вся обледенелая. Гай позавидовал пастушескому посоху Триммера. Они медленно пробирались по направлению к косе.

По пути Триммер показывал примечательные места.

– Вот здесь свалился Энгус.

Они постояли, потом медленно двинулись дальше, а когда обогнули мыс, им в лицо ударил колючий ветер.

– Вот моя пушка, – показал Триммер.

Сквозь слезы, застилавшие глаза, Гай увидел нечто, покрытое чехлами и направленное в море.

– Трофей. Сняли с вооруженного траулера, затонувшего недалеко от берега. Взяли вместе с ней еще и двадцать снарядов.

– Посмотрю в другой раз.

– В данный момент один из двадцати снарядов застрял в казенной части. Перепробовали все – ни туда, ни сюда. Мои солдаты не очень-то соображают в артиллерии. Да откуда им и знать-то?

Вскоре они подошли к кучке хибарок с тускло светящимися окнами.

– Здесь живут туземцы. Никак не заставишь их соблюдать светомаскировку. Привлек Магга, чтобы разъяснить им. Не помогло.

– Магга?

– Так он себя называет. Надутый старый козел, но в этих местах он царь и бог. Живет в замке.

Наконец они добрались до высокого одинокого здания. Немногие оконца были тщательно замаскированы; не светилась ни одна щель.

– Это здание называют старым замком. Здесь живет управляющий, и Конг с ним. Я оставлю вас здесь, если не возражаете. Мы с Конгом не в ладах, а управляющий вечно отпускает грязные шуточки по поводу моего шотландского происхождения.

Они дружески расстались, и прощальные слова застыли на ветру, как и их дыхание. Гай приблизился к недружелюбному зданию один. «Как Роланд[32] к мрачной башне», – подумал он.

Гай постучал в дверь и позвонил. Вскоре блеснул свет, послышались шаги, повернулся ключ в замке, и дверь приоткрылась на цепочке на три дюйма. Его окликнул женский голос, столь же ясный по смыслу и непонятный по словам, как лай собаки. Гай твердо ответил:

– Капитана Джеймса Пенденниса Корнера.

– Капитана?

– Корнера, – повторил Гай.

Дверь закрылась.

Гай съежился. Ветер задул еще сильнее, оглушая его так, что он не услышал, как щелкнул замок и звякнула цепочка. Когда дверь внезапно открылась, он споткнулся и чуть не упал в неосвещенную прихожую. Он стоял на месте, пока не открылась дверь наверху, осветив золотистым светом прихожую и каменную винтовую лестницу, выросшую из темноты прямо перед ним. В дверях черным пятном вырисовывалась женская фигура. Здание, без сомнения, было средневековым, по обстановка напоминала декорацию из пьесы Метерлинка в постановке Гордона Крейга.

– Кого там черт принес? – раздался глухой голос изнутри.

Гай поднялся по лестнице так же осторожно, как шел по обледенелой тропинке. Гранитные ступени были более скользкими и твердыми, чем лед снаружи. Когда он приблизился, женщина скрылась во мраке.

– Входите, кто там есть! – крикнул голос изнутри.

Гай вошел.

Так он добрался до берлоги Чатти Корнера.

День был беспокойный; и к концу его Гай так запутался между действительностью и фантазией, что, входя в комнату, приготовился увидеть уголок этнографического музея – косматого гипотетического предка с выступающей челюстью, затачивающего кремневый наконечник для копья среди груды обглоданных костей у стены, испещренной подражаниями Пикассо. Вместо этого он увидел мужчину хотя грузного и косматого, но созданного по его образу и подобию и явно нездорового. Он сидел, закутанный в армейские одеяла, на обыкновенном прямом стуле перед камином, топившимся торфом, опустив ноги в ведро с горячей водой и горчицей. Под рукой у него стояла бутылка виски, а на каминной полке – котелок с водой.

– Чатти! – воскликнул Гай; его глаза наполнились слезами от волнения (правда, слезные железы еще раньше привел в действие холодный ветер). – Чатти, да вы ли это?

Чатти взглянул на него исподлобья, чихнул и отхлебнул горячего виски. Очевидно, его воспоминания о вечере у алебардистов были не такими яркими, как у Гая.

– Так меня называли в Африке, – наконец произнес он. – Здесь меня зовут Конг. Не знаю почему.

Он посмотрел перед собой, потягивая виски и чихая.

– Почему в Африке меня называли Чатти, я тоже не знаю. Меня зовут Джеймс Пенденнис.

– Знаю. Я давал объявление для вас в «Таймс».

– В «Рам-Мак-Магг-энд-Эгг-таймс»?

– Да нет, в лондонскую «Таймс».

– В этом, наверное, было мало толку. Правда, – признался он, – «Рам-Мак-Магг-энд-Эгг-таймс» я тоже читаю не часто. Вообще я не большой охотник до чтения.

Гай решил, что пора перейти к делу.

– Эпторп… – начал он.

– Да, – сказал Чатти, – этот любит читать газеты. Он рассказывал мне такие вещи, что никогда не поверишь. Вы его знаете?

– Он умер.

– Нет, нет. Я обедал с ним меньше года назад в их столовой. Кажется, я основательно наклюкался в тот вечер. Эпторп, знаете ли, тоже был не прочь раздавить бутылочку.

– Знаю. Теперь он умер.

– Какая жалость! – Чатти чихнул, выпил и погрузился в раздумье. – Человек, который знал решительно все. Да и не старый. Намного моложе меня. От чего он умер?

– Кажется, это называется «бечуанский живот»…

– Паршивая болезнь. Никогда не слышал, чтобы от нее умирали. Он был очень состоятельный человек.

– Ну уж не очень.

– Личные средства. Всякий, у кого есть хоть какие-нибудь личные средства, уже состоятельный человек. Мне всегда их не хватало. Я сын приходского священника. Никаких личных средств.

Это напоминало игру, в которую, бывало, Гай играл в юности, когда жил на даче: два собеседника старались естественным образом ввести в разговор определенную фразу. Теперь наступила очередь Гая.

– Все свои деньги он оставил тетке.

– Он много рассказывал о своих тетках. Одна жила…

– Но, – неумолимо продолжал Гай, – все тропическое имущество он оставил вам. Я привез его сюда, вернее, на большой остров, чтобы вручить вам.

Чатти снова наполнил стакан.

– Очень мило с его стороны, – сказал он. – И с вашей тоже.

– Там чертова уйма всяких вещей.

– Да. Он всегда старался собрать как можно больше барахла. Всякий раз, когда я заходил, показывал мне. Радушный человек был этот Эпторп. Всегда давал мне приют, когда я возвращался из леса. Мы, бывало, напивались в клубе, а потом он показывал мне свои последние покупки. Уж такой был заведен порядок.

– А разве он сам не бродил по лесам?

– Эпторп? Нет, ему хватало работы в городе. Иногда я брал его на день-другой поохотиться – в ответ на гостеприимство, понимаете ли. Но он был совершенно никудышный стрелок и только путался под ногами, бедняга. К тому же у него никогда не было достаточно длинного отпуска, чтобы поехать куда-нибудь подальше. Их здорово заставляли работать в этой табачной компании.

Чатти чихнул.

– На кой черт сюда загнали такого человека, как я? – продолжал он. – Когда началась война, я предложил свои услуги в качестве специалиста по тропикам. Меня назначили начальником школы по обучению боевым действиям в джунглях. Потом, после Дюнкерка, ее ликвидировали, и почему-то мое имя попало в список инструкторов по действиям в горах. Никогда в жизни я не вылезал из леса. Я и понятия не имею о скалах, а тем более – о льдах. Не удивительно, что у нас жертвы.

– Так как насчет вашего имущества? – твердо спросил Гай.

– О, об этом не беспокойтесь. Думаю, здесь мне ничего не понадобится. Как-нибудь посмотрю, что там. Тут рядом живет один отвратительный тип по фамилии Мактейвиш. Он то и дело ездит на большой остров. Как-нибудь на днях съезжу с ним.

– Чатти, вы, видимо, не поняли меня. У меня правовые обязательства. Я должен вручить вам наследство.

– Дорогой друг, я не стану предъявлять вам иск.

– Чатти, – настойчиво предложил Гай, – прошу вас подписать расписку за имущество.

– Не глядя?

– Не глядя и в трех экземплярах.

– Я не очень-то разбираюсь в законах.

Гай заложил копирку в свою полевую книжку и написал: «Имущество Эпторпа получил. 7 ноября 1940 года».

– Подпишите здесь, – показал он.

Чатти взял книжку и стал разглядывать ее, склоняя голову то на один, то на другой бок. До последнего момента Гай боялся, что он откажется. Наконец Чатти расписался большими корявыми буквами: «Дж.П.Корнер».

Ветер вдруг стих. Вот он, торжественный момент. В наступившей тишине Гай встал и официально принял книжку. Дух Эпторпа был умиротворен.

Гай спустился вниз и вышел на улицу. Было холодно, но ветер растерял всю свою ярость. Небо очистилось. Даже показалась луна. Он спокойно вернулся в отель, где было полно командос.

Его встретил Томми.

– Гай, у меня плохие новости. Тебе придется сегодня пообедать в замке. Старый черт предъявил уйму жалоб, и я послал было Энгуса заключить мир. Ему не удалось повидать помещика, но оказалось, что он ему какой-то родственник, и на следующий день я получил официальное приглашение отобедать в замке вместе с Энгусом. Отказаться уже невозможно. Больше никто не хочет идти. Остаешься только ты. Иди и быстро переодевайся. Отправляемся через пять минут.

Придя в свою комнату, Гай суеверно запрятал все экземпляры расписки Чатти в разные места.

7

Резиденцию полковника Гектора Кэмпбелла Маггского местные жители называли новым замком в отличие от старинного и более живописного здания, которое занимали управляющий и Чатти Корнер. Кэмпбеллы Маггские никогда не были богаты, но в какой-то момент в середине девятнадцатого века, благодаря то ли женитьбе, то ли продаже земельного участка на большом острове – вересковой пустоши, подлежащей застройке, то ли наследству от родственника, эмигрировавшего в Канаду или Австралию, – одним словом, благодаря приращению богатства одним из способов, распространенных среди помещиков, тогдашний Магг заполучил денежки и приступил к строительству. Богатство растаяло, но зато появился новый замок. Снаружи он был выдержан в германском стиле, скорее к бисмарковском, чем в вагнеровском. Невелик по размеру, он был способен выдержать осаду любым оружием, кроме самого новейшего. Внутри замок был отделан желтой сосной, а своими украшениями был обязан больше набивщику чучел, чем скульптору или художнику.

Не успели Гай и Томми выйти из машины, как двустворчатые двери нового замка распахнулись. Высокий молодой дворецкий в килте и с густой бородой, похоже, произнес несколько приветственных слов, но они потерялись во взрыве музыки. Рядом с ним стоял одетый еще ярче волынщик, старше по возрасту и ниже ростом, – квадратный человек с рыжей бородой. Если бы между ними возник спор, то деньги, несомненно, достались бы волынщику. Дело в том, что он был отцом дворецкого. Все четверо прошли в дом и проследовали наверх в большой зал.

Со стропил свисала люстра, состоящая из концентрических, постепенно уменьшающихся колец из потускневшей меди. Горел лишь с десяток из бесчисленных гроздьев электрических лампочек, с трудом вырывая из мрака большой круглый обеденный стол. Пышную строгость камина с закопченными геральдическими украшениями и остальной обстановки смягчала группа стульев, обитых выцветшим испачканным ситцем. Повсюду были гранит, желтая сосна, шотландская ткань и украшения из оленьих рогов. Шесть собак разной величины – от пары шотландских борзых до почти безволосых шпицев – подавали голос в обратной своим размерам пропорции. Покрывая шум, из глубин дымного облака раздался зычный голос:

– Тихо вы, чертовы твари! Лежать, Геркулес! Назад, Джейсон! Тихо, сэр!

Заметались тени, послышались звуки ударов, пинков, рычание и жалобный вой. Потом опять заиграл волынщик. В зале было страшно холодно, и от торфяного дыма у Гая потекли слезы. Вскоре волынщик замолчал, и в мертвой тишине из дыма выступили пожилая дама и джентльмен. Полковник Кэмпбелл был увешан украшениями из рога и дымчатого кварца. Кроме шотландской юбочки на нем был бархатный камзол, высокий жесткий воротничок и черный галстук бабочка. На миссис Кэмпбелл не было ничего примечательного.

Рядом таким же медленным шагом шли собаки, молчаливые, но грозные. Гаю отчетливо представилась его вероятная судьба: ослепнуть от дыма среди кресел, замерзнуть насмерть в глубине широкого зала или быть растерзанным собаками на месте, где он стоял. Томми, истый солдат, быстро оценил обстановку и приступил к действию. Он подошел к ближайшей борзой, взял ее за морду и стал вертеть ей голову, что, по-видимому, подействовало на собаку успокаивающе. Длинный хвост ее завилял в дыму. Угомонившиеся собаки спрятали клыки и, приблизившись, обнюхали сначала его брюки, потом брюки Гая.

– Очень сожалею, что мы не могли поставить вас в известность вовремя, – сказал между тем Томми. – Сегодня с Энгусом Энстрадер-Керром произошел несчастный случай на скалах. Я не хотел, чтобы у вас за столом недоставало мужчины, и вместо него привел мистера Краучбека.

Гай уже успел заметить, что между немногими стульями у стола зияли пустоты, и счел такое объяснение своего присутствия далеко не достаточным для образа жизни помещика. Миссис Кэмпбелл мягко пожала ему руку.

– Магг будет разочарован. Мы, знаете, больше ценим родню, чем вы там, на юге. Кстати, он немного глуховат.

Однако Магг крепко пожал ему руку.

– Я никогда не встречался с вашим отцом, – начал он, – но знал его дядю Керра из поместья Геллиок еще до того, как его отец женился на Джин Энстрадер из Гленалди. Вы не похожи ни на того, ни на другого. Гленалди был замечательный человек, хотя, когда я его знал, он был уже стариком и все жалел, что у него нет сына, кому можно передать поместье.

– Это мистер Краучбек, друг мой.

– Возможно, возможно, не помню. Где же обед?

– Кейти еще не пришла.

– Она сегодня обедает внизу?

– Ты же знаешь, что да, друг мой. Мы уже говорили об этом. Кейти – внучатая племянница Магга из Эдинбурга, она у нас гостит…

– Гостит? Она живет здесь уже три года.

– Она слишком усердно готовилась к экзаменам, – пояснила миссис Кэмпбелл.

– Ждать ее не будем, – распорядился Магг.

Когда уселись за круглый стол, пустое место, предназначенное для Кейти, оказалось между Гаем и хозяином. Томми сразу завел оживленный разговор с миссис Кэмпбелл о местных приливах и берегах. Помещик взглянул на Гая, решил, что дистанция между ними непреодолима, и, удовлетворившись, принялся за суп.

Вскоре он опять поднял голову и спросил:

– Пироксилин есть?

– Боюсь, что нет.

– Алебардист?

– Да.

Он кивнул в сторону Томми:

– Колдстримец?

– Да.

– Из одной части?

– Да.

– Поразительно.

– Видите ли, у нас смешанная часть.

– Я сам, разумеется, из Аргайлского. Там никакого смешивания. В конце прошлой войны нас пытались назначать в другие части. Ничего не вышло.

Подали рыбу. Полковник Кэмпбелл ел молча, поперхнулся косточками; закрыв лицо салфеткой, он вынул зубы и наконец привел себя в порядок.

– Маггу теперь очень трудно справляться с рыбой, – заметила миссис Кэмпбелл во время этой процедуры.

Между тем хозяин с явной хитрецой взглянул на Томми и сказал:

– А я позавчера видел каких-то саперов.

– Должно быть, это наши.

– У них есть пироксилин?

– Да, наверное. У них много имущества с отметкой: «Опасно».

Помещик перевел суровый взгляд на Гая.

– Вы не думаете, что было бы честнее сразу признаться?

Томми и миссис Кэмпбелл прервали разговор о местах высадки и прислушались.

– Не полагаете ли вы, что, когда я спросил, есть ли у вас пироксилин, я имел в виду, что вы носите его с собой? Я спрашивал: привезли ли вы пироксилин на мой остров?

Вмешался Томми.

– Надеюсь, сэр, у вас нет жалоб на его неправильное использование?

– Или динамит? – продолжал помещик, не обращая на него внимания. – Пойдет любая взрывчатка.

Разговор прервал волынщик. За ним следовал дворецкий, неся огромный кусок оленьей туши; он положил его перед хозяином. Волынка не умолкала. Полковник Кэмпбелл отрезал кусок от задней ноги. Дворецкий продолжал обход, неся поднос с джемом из красной смородины и картошкой в мундире. Только когда стихла волынка, Гай, сидя перед полной тарелкой, заметил, что на соседний стул скромно проскользнула молодая женщина. Он, как мог, поклонился через запутанное переплетение оленьих рогов, украшавшее его стул. Она непринужденно ответила на его приветственную улыбку.

Он решил, что она лет на десять – двенадцать моложе его. То ли она была веснушчатая, что казалось маловероятным в этих местах и в это время года, то ли ее лицо было забрызгано торфяной водой, что было еще менее вероятно, если учесть, с каким вниманием она отнеслась к остальной части своего туалета. «Возможно, родимые пятна, – подумал Гай, – неожиданно появившиеся на Магге как свидетельство давних приключений ее предков – мореплавателей у Молуккских островов». Она была густо нарумянена поверх бурых пятнышек. Короткие черные кудряшки были перехвачены клетчатой лентой, заколотой брошкой из тех, что, как считал Гай, делаются специально для туристов. На ней было легкое платье, подвергавшее ее в этом зале опасности замерзнуть. У нее были правильные, словно высеченные из мрамора черты лица, а глаза – большие, блестящие и озорные.

– Вы не очень-то хорошо управляетесь, не правда ли? – вдруг заметила она с торжествующей ноткой.

– Это мистер Краучбек, моя милая, – сказала миссис Кэмпбелл, злобно нахмурившись на внучатую племянницу мужа. – Мисс Кармайкл. Из Эдинбурга.

– И настоящая шотландка, – добавила мисс Кармайкл.

– Да, конечно, Кейт. Мы все это знаем.

– Ее бабушка была Кэмпбелл, – тоном глубочайшей печали произнес помещик. – Сестра моей матери.

– Моя мать была Мейклджон, а ее мать – Дандас.

– Никто не сомневается, что ты настоящая шотландка, Кейти, – сказала двоюродная бабушка. – Кушай.

Во время этого обмена генеалогическими сведениями Гай размышлял о странной вступительной фразе мисс Кармайкл. Он прекрасно понимал, что пока не отличился в разговоре, хотя надо было быть большим мастером, подумал он, чтобы не ошибиться. Но как все-таки эта чертова девка узнала? Прятала ли она свои веснушки в дыму или, скорее, была одним из тех феноменов, довольно распространенных, как он считал, в этих местах, – седьмым ребенком седьмого ребенка? У него был трудный день. Он окоченел, задыхался от дыма и был голоден. Ему представлялась бесконечная процессия кармайклов, кэмпбеллов, мейклджонов, дандасов в колоннах по семь – одни в юбочках и беретах, другие в скромных прочных одеяниях эдинбургских обывателей, и все мертвые.

Он подкрепился вином, которое в отличие от супа и рыбы было превосходным. «Хорошо управляетесь» – было, конечно, выражение из детского лексикона. Оно означало: «Плотно поесть». До сих пор инстинкт и опыт удерживали Гая от оленины. Теперь, после такого откровенного упрека, он сунул в рот жилистый кусок несвежего мяса и принялся отчаянно жевать. Мисс Кармайкл снова обратилась к нему.

– Шесть судов за прошлую неделю, – сказала она: – Мы не можем слушать Берлин, поэтому приходится довольствоваться вашим радио. Я думаю, на самом деле гораздо больше: десять, двадцать, тридцать, сорок…

Помещик прервал ее домыслы, обратившись к Томми:

– Так вот для чего здесь саперы – подрывать, не правда ли?

– Они строили англиканский собор в Гибралтаре, – невнятно отвечал Гай, упорно стараясь «управляться» лучше, хотя оленина была совершенно неудобоваримой.

– Нет, – возразил помещик. – Я ездил туда на свадьбу. Его не взорвали. Во всяком случае, во время той свадьбы. А теперь взрывают скалы. – Он лукаво поглядел на Томми. – Они могут взрывать скалы так же легко, как мы с вами, я бы сказал, взорвали бы осиное гнездо.

– Я постарался бы держаться как можно дальше, если бы они попытались.

– А я всегда учил своих солдат, что, чем ближе находишься к месту взрыва, тем безопаснее.

– Боюсь, что теперь так не учат.

Мисс Кармайкл перестала считать и сказала:

– Мы, знаете ли, переросли времена веселого принца Чарли. Теперь Эдинбург – сердце Шотландии.

– Великолепный город, – согласился Гай.

– Он бурлит.

– Правда?

– Бурлит в полном смысле слова. Пора мне туда возвращаться. Но об этом мне, конечно, не разрешают даже заикаться.

Она достала из сумочки золотой карандаш и написала на скатерти, загородив свое сообщение рукой.

– Смотрите.

Гай прочел: «ПОЛЛИТИЧЕСКИЙ ЗАКЛЮЧОНЫЙ» – и спросил с искренним любопытством:

– Вы сдали экзамены в Эдинбурге, мисс Кармайкл?

– И не подумала. Я была занята гораздо более важными делами.

Она начала энергично хлебными крошками стирать со скатерти написанное и вдруг, смутившись, приняла светский тон:

– Мне так не хватает музыки. Знаете, в Эдинбург приезжают все великие музыканты.

Пока она писала. Гай ухитрился вынуть изо рта непрожеванный кусок оленины и положить его на тарелку. Он выпил глоток бордо и заговорил более отчетливо:

– Вы случайно не знали в университете одного моего друга? Его зовут Питер Эллис. Он преподает египтологию или что-то в этом роде. Когда я его знал, он был ужасный буян.

– У нас он не буянил.

Помещик справился со своей тарелкой и был готов возобновить разговор о взрывчатке.

– Им нужна практика! – заорал он, перебивая жену и Томми, которые обсуждали вопрос о подводных лодках.

– Думаю, она нужна всем нам, – сказал Томми.

– Я покажу им подходящее место. Отель, разумеется, принадлежит мне, – добавил он без видимой связи.

– Вы находите, что он портит вид? Я склонен с вами согласиться.

– У этого отеля только один недостаток. Знаете какой?

– Отопление?

– Он себя не окупает. И знаете почему? Нет пляжа для купания. Пришлите ко мне своих саперов, и я покажу им точное место для взрыва. Сдвиньте несколько тонн камня. Что вы найдете? Песок. Во времена моего отца там был песок. На топографических картах и на карте адмиралтейства это место обозначено как песчаное. Но часть скалы обвалилась; все, что требуется, – это опять ее поднять.

Помещик загреб руками воздух, словно строя воображаемый замок на песке.

Когда принесли пудинг, наступило время девятичасовых последних известий. В центре стола поставили радиоприемник, и дворецкий попытался его настроить.

– Враки! – воскликнула мисс Кармайкл. – Все враки.

Последовала короткая сценка между помещиком и дворецким, из тех, что шотландцы часто разыгрывают для английских гостей. Тут была и феодальная верность, и независимость, и несдержанное раздражение, и полное невежество в обращении с современной техникой.

Из приемника исходили какие-то звуки, которые Гай никак не мог признать за человеческую речь.

– Враки, – повторила мисс Кармайкл. – Все враки.

Вскоре приемник убрали и на его место поставили яблоки.

– Кажется, что-то насчет Хартума, не правда ли? – сказал Томми.

– Его отобьют, – объявила мисс Кармайкл.

– Но его никогда не сдавали, – возразил Гай.

– Сдавали Китченеру и картечницам Гэтлинга, – сказала мисс Кармайкл.

– Магг служил под командой Китченера, – вмешалась миссис Кэмпбелл.

– В нем было что-то такое, что мне никогда не нравилось. Что-то не внушавшее доверия, если вы меня понимаете, – сказал Томми.

– Это ужасно, – перебила его мисс Кармайкл, – видеть, как наши лучшие парни из поколения в поколение уходят воевать за англичан. Но скоро этому придет конец. Когда немцы высадятся в Шотландии, горные долины заполнят люди, идущие их приветствовать, а власть в городах захватят профессора университетов. Запомните мои слова: не попадайтесь на шотландской земле в этот день.

– Кейти, иди спать, – приказал полковник Кэмпбелл.

– Я опять слишком далеко зашла?

– Да.

– Можно мне взять с собой несколько яблок?

– Два.

Она взяла яблоки и встала со стула.

– Спокойной ночи всем, – небрежно бросила она.

– Все эти экзамены, – сказала миссис Кэмпбелл. – Слишком трудны они для девочки. Оставляю вас с вашим портвейном. – Она последовала за мисс Кармайкл, то ли пожурить ее, то ли успокоить.

Полковник Кэмпбелл не имел обыкновения пить портвейн. Рюмки были очень маленькие, и не надо было быть седьмым ребенком седьмого ребенка, чтобы установить, что вино уже давно перелито из бутылки в графин. В нем плавали две осы. Помещик, наполняя первой свою рюмку, аккуратно выловил одну из ос. Он поднес ее к глазам и с гордостью исследовал.

– Она плавала здесь, когда началась война, – торжественно произнес он. – И я надеялся, что она останется здесь до того момента, когда мы выпьем за нашу победу. Портвейн в наших местах – это, понимаете ли, скорее церемония, чем наслаждение. Джентльмены, за короля!

Они проглотили ядовитое вино.

Магг тут же приказал:

– Кэмпбелл, графин!

Перед мужчинами поставили тяжелые хрустальные бокалы, дешевый фарфоровый кувшинчик с водой и превосходный графин с почти бесцветной, слегка замутившейся жидкостью.

– Виски, – с удовольствием объявил Магг. – Позвольте мне поднять тост за колдстримцев, алебардистов и саперов!

Они просидели больше часа. Поговорили о военных делах с таким единодушием, какое только возможно между ветераном Спайон-Копа[33] и молокососами 1940 года. Каждые несколько минут разговор возвращался к вопросу о взрывчатке. Потом вернулась миссис Кэмпбелл. Все встали. Она сказала:

– Боже мой, как быстро пролетел вечер. Я почти и не видела вас. Но, наверное, вам приходится так рано вставать.

Магг заткнул пробкой графин с виски.

Прежде чем Томми и Гай успели заговорить, вновь появился волынщик. Они попрощались и последовали за ним к парадной двери. Садясь в автомобиль, они увидели, как в окне верхнего этажа кто-то неистово машет фонарем. Томми сделал приветственный жест, волынщик повернулся кругом и удалился вдоль по коридору. Массивные двери закрылись. Фонарь продолжал раскачиваться, и в тишине раздался громкий прощальный возглас: «Хайль Гитлер!»

По пути домой Томми и Гай не обменялись ни единым словом. Они только смеялись, сначала тихо, потом все громче и громче. Шофер позже рассказывал, что никогда не видел полковника в таком состоянии, а новый «медный каблук» был «еще хлеще». Он добавил, что его самого тоже «здорово» угостили внизу.

Томми и Гай действительно опьянели не только и не столько от выпитого. Их обоих подхватил и сбил с толку священный ветер, который некогда свободно разгуливал над молодым миром. В их ушах звучали цимбалы и флейты. Мрачный остров Магг овевался ароматным легким ветром, мгновенно поднимающимся, уносящимся вдаль и затихающим под звездами Эгейского моря.

Люди, пережившие вместе опасности и лишения, часто расстаются и забывают друг друга, когда кончаются их испытания. Мужчины, любившие одну и ту же женщину, остаются побратимами даже во вражде; если они смеются вместе, как безудержно смеялись в тот вечер Томми и Гай, они скрепляют свою дружбу, ставя ее несравненно выше обычных человеческих отношений.

Когда они подъехали к отелю, Томми сказал:

– Слава богу, Гай, что ты был со мной.

Они спустились с высот фантазии и очутились в необычной, но в общем прозаической обстановке.

Холл превратился в игорный дом. На другой день после прибытия отряда Айвор Клэр заказал местному столяру, угрюмому кальвинисту, не терпевшему карт, подковообразный стол для игры в баккара под предлогом, что это военная принадлежность. Теперь он восседал за центральным столом, аккуратно расчерченным мелом, и метал банк. На других столах играли в покер, а две пары – в триктрак. Томми и Гай направились к столу с напитками.

– В банке двадцать фунтов!

Не оборачиваясь, Томми крикнул: «Банко!» – и, наполнив бокал присоединился к большому столу.

Из-за стола для покера Берти предложил Гаю:

– Сыграем? Ставка полкроны и увеличение пять шиллингов.

Но в ушах Гая еще слабо звучали цимбалы и флейты. Он покачал головой и, полусонный, побрел наверх, чтобы уснуть без снов.

– Надрался, – сказал Берти. – Пьян как сапожник.

– Его счастье!

На следующее утро за завтраком Гаю рассказали:

– Айвор вчера выиграл больше ста пятидесяти фунтов.

– При мне они играли некрупно.

Когда играет полковник Томми, ставки всегда растут.

В час завтрака на улице еще было темно. Центральное отопление все еще не работало; из только что растопленного торфом камина в столовую тянулась струйка дыма. Было ужасно холодно.

Их обслуживали гражданские официантки. Одна из них подошла к Гаю.

– Лейтенант Краучбек?

– Да.

– Вас спрашивает какой-то солдат.

Гай вышел за дверь и увидел вчерашнего шофера. В приветствии солдата было что-то развязное.

– Я нашел это в машине, сэр. Не знаю, это ваше или полковника.

Он подал Гаю пачку отпечатанных листков. Гай взглянул на верхний листок и прочел написанное заглавными буквами:

Он понял, что это работа Кейти.

– Вы раньше видели что-нибудь подобное?

– Да, сэр. Их полно во всех помещениях.

– Спасибо, – сказал Гай. – Я приму меры.

Шофер отдал честь. Гай повернулся кругом, но поскользнулся на обледенелых ступенях. Он выронил бумаги – при этом порвалась связывающая их тонкая шерстяная нитка – и удержался на ногах, только ухватившись за уходящего шофера. Пока они стояли обнявшись, сильный порыв ветра подхватил предательские листки, унес их ввысь и рассеял в темноте.

– Спасибо, – повторил Гай и, осторожно ступая, вошел в дом.

Полковая канцелярия разместилась наверху в двух смежных спальнях. Наступил серый рассвет, когда Гай отправился официально доложить своему командиру.

В передней комнате находился Берти, высоченный гренадер, которого Эдди назвал «кем-то вроде начальника штаба».

– Привет. Хотите видеть полковника Томми? Заходите.

Гай отдал честь в дверях, как его учили в алебардийском казарменном городке, подошел строевым шагом к столу Томми и встал по стойке «смирно». Томми сказал:

– Доброе утро, Гай. Удивительно забавный вечер был вчера. – И обратился к Берти: – Вы узнали что-нибудь относительно этого офицера, Берти?

– Так точно, полковник.

Томми взял у начальника штаба какую-то бумагу.

– Где она была?

– На моем столе, полковник.

Томми внимательно прочел документ.

– Видите индекс CP/RX? Если не ошибаюсь, такой же индекс стоял на предписании Конга. Похоже, что штаб особо опасных операций запутался со своей системой делопроизводства. Мы, по крайней мере, держим свои бумаги под рукой на столе. – И он небрежно бросил бумагу в проволочную корзинку. – Так вот, Гай, боюсь, что ты не останешься у нас. Ты – личная собственность полковника Ритчи-Хука – корпус королевских алебардистов, – присланная сюда в ожидании, пока он поправится. Мне очень жаль. Я мог бы временно назначить тебя на взвод Йэна. Но нехорошо для солдат то и дело менять офицеров. Придется подыскать подходящую замену для Йэна. Теперь вопрос, что делать с тобой.

За тринадцать лет знакомства с Томми Гай провел в его обществе лишь несколько часов, однако у них сложились своеобразные отношения. Вначале Гай знал его как симпатичного приятеля своей жены; потом, когда она вскоре сделала его своим любовником, – как нечто стихийное, превратившее весь мир Гая в круговорот осколков; в дальнейшем он лишь случайно вспоминал о нем как о человеке, которого надо избегать, чтобы не попасть в неловкое положение. Томми в этом приключении потерял столько же, сколько и Гай. Потом началась война, собравшая, как казалось, воедино разбросанные частички головоломки прошлого и поставившая каждую частичку на надлежащее место. В «Беллами» Гай и Томми были дружелюбными знакомыми, как много лет назад. Вчера вечером они были близкими друзьями. Сегодня они встретились как полковник с младшим офицером.

– Неужели нет возможности, чтобы командование алебардистов откомандировало меня к вам?

– Судя по этому письму – никакой. Кроме того, ты становишься староват для той работы, которая нам предстоит. Разве ты сумеешь лазить по этим скалам?

– Могу попробовать.

– Каждый отпетый дурак может попробовать. Потому у меня и не хватает пяти офицеров. Как ты думаешь, не справишься ли ты с канцелярской писаниной лучше, чем Берти?

– Я уверен, что справится, полковник, – обрадовался Берти.

Томми печально поглядел на обоих:

– Кто мне нужен, так это помощник по административно-хозяйственной части – пожилой офицер, который знает все ходы и выходы и может управлять людьми. Берти не годится. Боюсь, что и ты не годишься.

Вдруг Гай вспомнил о Джамбо.

– Кажется, у меня есть как раз то, что вам нужно, полковник, – сказал он и подробно охарактеризовал Джамбо.

Когда он закончил, Томми сказал:

– Берти, отправляйтесь и доставьте его сюда. Такие люди сотнями вступают в войска местной обороны. Хватайте его, пока не схватили другие. Его, конечно, придется понизить в чине. Если он в самом деле такой, как ты говоришь, то он знает, как это делается. Он может перевестись в военно-морские силы или еще куда-нибудь и явиться к нам как лейтенант добровольческого резерва военно-морских сил. Какого черта ты тут стоишь, Берти?

– Я не знаю, как его доставить, полковник.

– Ладно, отправляйся в третью роту и принимай взвод Йэна. Гай, ты – помощник начальника штаба. Ступай и приведи этого человека. Не стой тут, как Берти. Поди к начальнику порта, возьми спасательную шлюпку и отправляйся.

– У меня есть еще трехтонный грузовик. Его тоже доставить?

– Да, конечно. Погоди…

Гай заметил, что лицо Томми омрачило сомнение профессионального военного, какое он замечал у Джамбо. Дух осторожности – спутник успеха – шептал: «Не зарывайся. С грузовиком тебе не выкрутиться».

– Нет, – сказал он. – Грузовик оставь и приведи кандидата в моряки.