Меч с камнем. Том 1

Глава 1

Пионерский лагерь с туристическим уклоном «Подгорный», в который я поехал отдыхать в июне 1991 года, находился в полутора сотнях километров южнее моего родного городка Кобинска. Он расположился неподалеку от подножия высокой, но достаточно пологой, поросшей лесом горы. Места здесь были настолько же живописные, насколько и безлюдные. К северу от лагеря на много километров раскинулась равнина, перемежаемая невысокими холмами. Ближе к городу начинались колхозные поля, пастбища и кошары, но даже крайние из них находились очень далеко, за огромным пространством дикой местности. К югу, за нашей отдельно стоящей горой, постепенно начинались отроги старой горной гряды. Гряда не просто старая, а, можно сказать, древняя, потому что ещё в незапамятные времена покрылась буйной растительностью и обветшала, осыпалась, не считая пары голых скал.

Капитальная часть лагеря состояла всего из двух кирпичных зданий. Первым был большой корпус, в котором жил начальник лагеря и технический персонал, и хранился инвентарь, а второй — столовая с просторным обеденным залом и кухней. Заезжающие в сезон пионерские смены жили в нескольких десятках брезентовых палаток армейского образца, каждая на десять мест и оборудована печкой, которые летом на моей памяти никогда не топили. Тем не менее, дров для них было в достатке, сложенных в аккуратные поленницы за столовой.

Если идти вдоль линейки, а потом по тропинке, в которую она переходит за границей лагеря, можно выйти к «вечной» речушке, — говорили, что она не замерзает и зимой. Вода в ней горьковатая на вкус и всегда тёплая, даже в прохладную погоду, мы ходили туда купаться, искали на дне соломенно-жёлтые кусочки серы, — речка, видимо, размывала пласт породы, и они иногда попадались. Пить из речки, конечно, было нельзя, для кухни и других нужд лагеря использовался вырытый давным-давно артезианский колодец, из которого через стальную трубу постоянно била не очень приятно пахнущая, но зато чистая вода. Через речку при постройке лагеря перекинули небольшой деревянный мостик, на котором мы обычно фотографировались, но на другую его сторону переходили только те, кто шли группами в поход, в лес или к горам. Хищного зверья здесь не водилось, поголовье равнинных волков истребили еще в шестидесятые годы, лишь изредка встречались лисы, да целые выводки зайцев и куропаток. Эти самые зайцы постоянно обгрызали деревья в саду, который растёт позади кирпичного корпуса и снабжает весь лагерь свежими яблоками и грушами, а в холодное время года — сухофруктами. Их проделки обычно вызывали ругань начальника и приезд охотников из города. А в общем, житьё здесь спокойное и наполнено романтикой — настоящие полевые условия, походы, постоянное пребывание на свежем воздухе и тому подобные прелести, непосвящённому или пресыщенному человеку малопонятные. Здесь ты, может быть, впервые в жизни почувствуешь плечо товарища, сидящего рядом возле вечернего костра, испытаешь зов в неведомое при «обследовании» незнакомой горы, когда лес словно смотрит на тебя и многозначительно молчит. И как-то забываешь о том, что всё это бесчисленные сотни раз исхожено твоими предшественниками, в каждом походе ты узнаёшь что-то новое, а когда поднимаешься на вершину, и вокруг открывается потрясающей красоты и глубины картина, впечатление остается на всю жизнь.

Но что интересно, все походы и маршруты были рассчитаны на дальнюю гряду, а ближайшая к нам гора оставалась нетронутой. Наши вожатые, Саша и Лена, сказали, что таких лёгких и коротких прогулок просто не предусмотрено. И тогда, сообразив, что мы будем первопроходцами, весь отряд дружно принялся их упрашивать. Успешно, только Лена идти отказалась.

На следующий день, рано утром, наскоро перекусив, мы выступили из лагеря. Вы, может быть, и сами помните об этой странной манере начинать подобные мероприятия именно утром, когда все нормальные люди ещё спят. Над землёй посвистывал холодный ветер, мигом согнавший с меня и моих товарищей последний остаток сонливости. Мы перешли через мостик, дружно затопали по тропинке, ведущей в сторону горы, и вскоре вступили в молчаливый, круто взбегающий по склонам лес, который здесь растёт сплошным зелёным покрывалом. Солнце по мере нашего продвижения поднялось из-за редких облаков и озарило всё вокруг ярким светом. Мы шли гуськом по едва заметной тропинке, взбираясь выше и выше по живописным зелёным склонам под сенью леса, который, хоть и был густым, но пропускал много солнечного света и поэтому казался приветливым и совсем не дремучим. Где-то в середине подъёма тропинка исчезла, и нам пришлось идти по траве, старым высохшим веткам и прочему бурелому. Последний этап потребовал довольно больших усилий, но мы всё же, помогая друг другу, достигли, в конце концов, вершины.

На вершине горы, словно плешь на громадной голове, большая серая поляна. Старый лес доходит до её края и словно в бессилии останавливается, нет ни одного отдельно стоящего дерева. Впрочем, когда-то они здесь были, хотя тоже росли не так часто, обугленные, рассохшиеся и развалившиеся пеньки — вот и всё, что от них осталось. Лагеря отсюда не видно, высокие деревья заслонили весь горизонт и вид, который мог бы открываться на окрестности. Стояла мёртвая тишина, даже птицы куда-то исчезли. Прямо в центре поляны на земле выжжено пятно, оно черно, как головешка, и как будто оплавлено. Чёрная стекловидная поверхность занимала площадь как пара наших палаток, вокруг неё разрослась трава, которая, однако, не могла скрыть следы давнего сильного пожара, обугленная земля виднелась сквозь неё до сих пор. Интересно… Что здесь могло гореть с такой силой? Кто-то из ребят попытался ковырнуть перочинным ножиком краешек поверхности, но бесполезно: нож беспомощно соскользнул и лишь содрал несколько прилипших к общей массе песчинок. Другой парень, подпрыгнув, приземлился пятками на самый край, потом ещё раз, но масса не поддавалась. Я огляделся в поисках Саши, вожатого, надо бы узнать, остановимся ли мы здесь на привал или нет. Его среди нас не было. Моё сердце ёкнуло. Что случилось? Куда он подевался? Поляна внезапно стала просто душить своей тишиной, только здравый смысл не позволил поддаться накатывающей панике.

— Глупости, — пробормотал я, и хотя тягучее предчувствие чего-то нехорошего меня ещё не покинуло, но от звука собственного голоса стало легче.

Где-то в лесу тренькнула пичужка, ей ответила другая, и снова всё стихло. Я уже собрался поделиться тревогой с товарищами, — странно, как никто кроме меня не заметил, что мы остались одни? — как вдруг Саша появился из-за развесистого куста боярышника на краю поляны, заметно прихрамывая.

— Вот уж действительно, глупости, — с заметным облегчением подумал я, усмехнувшись, припомнив всю ту ерунду, которая успела за эти несколько минут прийти мне в голову.

Вожатый увидел пятно, озадаченно хмыкнул, но ничего по этому поводу не сказал, только произнёс долгожданное слово «привал». Все разом засуетились, двое пошли за дровами и рогульками для котелка, девчонки расстелили скатерть прямо на пятне, — оно вполне могло сойти за ровненький столик, — начали возиться с консервами и прочей провизией, а я, как главный поджигатель, принялся разводить костёр. Саша тем временем сел на покрывало, заботливо расстеленное специально для него, задрал штанину и снял ботинок, обнажив начавшую опухать ступню. Мышцу потянул, видать. Аня Рогожкина, бойкая санинструкторша нашего отряда, туго перевязала ему шнурком лодыжку, и он с видом раненого красноармейца растянулся во весь рост на своём покрывале.

Мой костерок разгорелся и бодро затрещал сухими ветками, хоть и был хиловат из-за отсутствия ветра, когда Лёшка с Денисом принесли первую партию дров и рогатульки. Мы повесили над огнём два походных котелка, и скоро вода в них весело забурлила. Я передал хозяйство девчонкам и отошёл к скатерти, где уже сидело человек пять, предаваясь лени и болтовне — самое приятное, но неблагодарное занятие в походе, остальные на это здорово возмущаются. Поварихи тем временем сообразили завтрак, супчик из консервов, прихваченных загодя с лагерного продовольственного склада, получился на славу, как будто весь поход только для того и затевался. Солнце вскоре поднялось над поляной и начало припекать. Меньше всего это понравилось вожатому, он же не мог отойти в тенёк, не потревожив растянутую ногу.

— Ладно, — сказал он, — собирайтесь, да пойдем обратно. У нас ещё занятия на сегодня не проведены.

Девчонки, конечно, сразу принялись ныть, просить остаться ещё немножко, но Саша воспользовался проверенным приёмом вожатых, съязвив: «Вы что, убирать за собой не хотите?». Нытьё прекратилось, мы собрали и закопали мусор, свернули скатерть, погасили костёр, залили угли водой и раскидали их по поляне, как предписывало множество инструкций, и построились по двое. Вожатый, прихрамывая и тихонько чертыхаясь, зашагал впереди, мы, довольные тем, что так славно провели время вместо нудной утренней политинформации, направились за ним. Спуск с горы, естественно, был не таким интересным, как подъём, поэтому обратный путь показался длиннее. В лагере мы разошлись по своим палаткам, Саша направился к начальнику на занятия с вожатыми, и жизнь тихо пошла своим чередом. До отбоя.

После того, как протрубили отбой, и мы вроде бы уже угомонились (а надо сказать, это обычно происходит довольно поздно, и то, если никакому авантюристу не вздумается лезть к соседям, мазать их зубной пастой или ещё что похлеще), полог нашей палатки откинулся, и на пороге появилась чья-то тень. Я пока не уснул, похоже, единственный из всей палатки, и во мне вдруг появился нездоровый интерес к происходящему — ситуация складывалась, словно в фильме ужасов. Конечно, здравый смысл говорил, что бояться в пионерском лагере совершенно нечего, раз уж когда-то его здесь построили, и за это время ничего не случилось из ряда вон выходящего, но мысли человека имеют одну неприятную особенность: если уж они добрались до рассуждений, то не останавливаются на полпути. И я тут же принялся размышлять о том, что вокруг лагеря на двадцать километров ни одной живой души, что горы мало и плохо изучены, что если бы кто захотел, тёмные делишки здесь можно творить тихо и незаметно для всего цивилизованного Советского Союза…

Тихие шаги неизвестного, слегка заглушаемые чьим-то храпом, звучали в сонной палатке, постепенно приближаясь, и внезапно остановились… Кажется, у моей кровати. Я даже слышал сопение, которое издавал человек, хотя он старался дышать тихо. Когда меня коснулась его рука, я не закричал, вопреки логике, зато подскочил, как сумасшедший, встретившийся со своим кошмаром, и уставился дикими глазами на чёрную неясную фигуру… Вожатый смотрел на меня со смешанным чувством испуга и удивления. Это выражение было настолько ясно написано на его лице, что я тихонько засмеялся и повалился набок.

— Ты чего? — прошептал он и шлёпнул по щеке, вообразив, наверное, что у меня истерика.

— Конечно, крадёшься тут, как чёрт знает кто, — пробормотал я, немного успокоившись, — чего пришёл-то, Сань?

Он сразу посерьёзнел.

— Помнишь то пятно на поляне? — я кивнул, хотя уже успел про него забыть, днём было много других дел и разговоров, — Кажется, я знаю, откуда оно, — он сделал эффектную паузу, но я ничего не сказал, и он продолжил, — Пойдём со мной, покажу тебе кое-что.

Я опустил ноги на пол, надел шорты, накинул рубашку и вышел вслед за ним. Галстук брать не стал, не до него. Ночь была тихая и тёплая. Стрекотали кузнечики и сверчки на необъятной тёмной равнине, окружающей лагерь, изредка пролетала по своему хаотическому маршруту живущая под крышей корпуса летучая мышь. Светили фонари на деревянных столбах, по одному с каждого конца линейки. Лениво гавкала в пустоту дворняга, сидевшая на цепи возле пищеблока, пока задержавшаяся допоздна повариха не цыкнула на неё. Небо затянулось облаками, лишь кое-где сияла одинокая звёздочка, да ещё полная луна, продираясь через просветы, заливала мертвенно-белым светом тёмный силуэт корпуса, столовую и ряды палаток. Смотреть на неё было страшно. Мы подошли к корпусу, вожатый достал из кармана связку ключей, открыл дверь, вошёл, впустил меня, закрылся и только тогда включил свет. Две круглые лампы, висевшие под потолком, освещали длинный коридор и вылинявшую красную дорожку на полу. Мы прошли по коридору к последней двери налево.

В красном уголке (я уже бывал здесь ранее), стояли два ряда стульев вдоль стен, у единственного окна — стол с телевизором «Рекорд» и какой-то массивной штуковиной серого цвета, которую я раньше никогда не видел, и которая оказалась советским видеомагнитофоном ВМ-12. В воздухе ещё витал запах, который мне раньше доводилось чувствовать в кинотеатре по окончании сеанса, особенно если зал не очень большой и не очень хорошо вентилируемый. Вожатый пустился в разъяснения:

— Видак этой весной нашему начальнику дал какой-то родственник из Кобинска. Он предложил нам, вожатым, посмотреть, так сказать, познакомиться с техникой. Ну вот, посмотрели мы пару кассет, да разошлись спать, а я лежу, и заснуть не могу, мысли разные в голову лезут. Сейчас сам увидишь.

Он залез на стул, стоявший возле полочки, на которой аккуратным рядком расположились видеокассеты, — большие, по сравнению с обычными магнитофонными, коробочки, с какими-то непонятными значками и надписями по-английски, — достал одну и вставил её в видеомагнитофон. Экран телевизора засветился, и стало видно деревья, поверх них узкую полоску звёздного неба и знакомую поляну. Ту самую, на которой мы сегодня так славно отдохнули. Только пятна на ней не было, лунный свет освещал лишь маленькие кустики травы и одинокие деревца, росшие на поляне. Вожатый спросил: «Узнал?», — я только кивнул в ответ. Камера, снимавшая обстановку, стояла неподвижно и имела достаточно широкий захват, потому что изображение было как бы шире, объёмнее, чем в обычном кино. А ещё светлее — хотя действие происходило ночью, без дополнительного освещения, но видимость была отличная, чёткая.

Внезапно одна из звёзд стала увеличиваться, расти и как бы опускаться, и вскоре можно было увидеть ревущее пламя двигателя, а над ним — очертания космического корабля, да не лунохода какого-нибудь, а настоящего звездолёта. Он был похож формой на земную ракету, но намного толще. Перед приземлением в корпусе открылись два люка, откуда выглянули чёрные жерла орудий. Протянулись четыре мощные металлические лапы, и корабль с адским грохотом опустился на поляну. Столб голубовато-белого пламени бил точно в её центр, «расплескиваясь» к краям и уничтожив всю росшую траву и деревца. Камеру кто-то подкрутил, снизив яркость. Когда смолк рёв двигателя, сначала из нескольких мест ударили тугие струи какой-то пены, потушившие большую часть пожара, затем в нижней части звездолёта открылся ещё один люк, оттуда выполз серебристый трап, и по нему стали выходить люди в серебристо-серых скафандрах. Сначала вышли четверо, они из широких раструбов принялись поливать дымящуюся землю и остатки пламени какой-то белесой жидкостью. Затем появился основной состав, солдаты, несколько десятков. В руках они держали оружие — продолговатые предметы, похожие на ружья или карабины, не очень хорошо различимые в темноте. Неизвестный оператор снова что-то сделал, и видимость чуть улучшилась. Часть солдат вышла из поля зрения камеры, некоторые на противоположной стороне поляны двинулись к лесу, остальные образовали полукруг возле трапа.

Вдруг что-то произошло — сверкнула яркая вспышка, и прямо по людям ударил невесть откуда взявшийся ослепительно-белый луч. Мгновенно несколько инопланетян упали, а оставшиеся в живых бросились врассыпную, и, спрятавшись за опорами корабля, начали палить из своих стволов куда-то в лес. Послышалось несколько взрывов за пределами экрана, вспышки осветили поляну и происходящее на ней каким-то ржавым светом, судя по звукам, загорелось несколько деревьев. Смертоносный белый луч с глухим гудением полыхнул второй раз, удар пришёлся по торчащим орудиям, стволы их срезало начисто, и частично по корпусу и одной из опор, повредив её. Звездолёт накренился, но не рухнул, над люком замигала красная лампочка, и трап медленно пошёл обратно. С той стороны, куда стреляли инопланетяне, ударил залп, по меньшей мере, из двух десятков стволов. Короткие светящиеся лучевые импульсы со свистом и жужжанием обрушились на корабль, опоры и людей. На корпусе после их попаданий оставались неглубокие ямки. Инопланетяне бросились к задвигающемуся трапу. Я отчётливо увидел, как луч вошёл в спину одного из них, прошёл насквозь, и человек упал на землю. В спине его зияла огромная дыра с обугленными краями, материал скафандра кое-где горел. Мне слегка надавило изнутри, слишком уж реально смотрелось, хотя в реальность происходящего не верилось, никак не хотелось верить.

На трап успело вскочить всего двое или трое, да ещё один смог зацепиться руками за край, и его почти втащили внутрь, как вдруг несколько лучей одновременно ударили прямо в дверной проём, разорвав тревожно мигающую лампочку и изрешетив двух человек. Загоревшиеся трупы вывалились из люка и с глухим стуком упали на землю. Когда закрылся люк, оставшиеся в живых побросали оружие и опрометью бросились из-под корабля. Понятно, почему, — из жерла двигателя вылетел сноп огня, раздался уже знакомый грохот, и повреждённый, обожжённый звездолёт медленно начал набирать высоту. Когда грохот стих, фигуры в скафандрах частью подняли руки и развели их в стороны, частью пытались сопротивляться, из тех, кто не бросил оружие. Из леса со всех сторон появились другие люди, в чёрном, они быстро уничтожили сопротивлявшихся и согнали в кучку остальных.

На этом запись закончилась, и неожиданно и неуместно на экране возникло красочное изображение моря, пальм, песчаного пляжа, полного купальщиков, зазвучала музыка. Саня остановил видеомагнитофон и поставил кассету перематываться.

— Ну что, впечатляет? — поинтересовался он.

— Так что, на поляне фантастическое кино снимали? Откуда у начальника лагеря такая кассета?

— Отвечаю по порядку. Во-первых, это не кино. Плёнку, допустим, можно смонтировать, но ведь пятно на поляне-то настоящее, мы его своими глазами видели, и ничем такое случайно не сделаешь. Во-вторых, снимали только с одной камеры, а в кино никогда так не бывает. Операторы работают сразу с нескольких точек, постоянно меняют свое положение и вид, чтобы показать наиболее эффектные части того, что происходит. Здесь же камера постоянно смотрит в одно место, и если бы яркость не меняли, можно было бы подумать, что оператора совсем нет. Эту кассету мы смотрели без Евгения Васильевича, он уходил из красного уголка. Запись сделана поверх музыки, которая была раньше на плёнке, ты сам видел дальше.

— И, значит, действительно на нашу гору прилетал инопланетный звездолёт, на него кто-то напал и перебил толпу народа из лазеров? Да ну, бред, не верю, — перебил я, — Может, эта запись только с одной из камер, а с других нам не попалось. А лазеры на горе откуда?

— Это не лазеры, что-то другое… И про пятно не забывай! — неожиданно нервно произнёс вожатый. Разозлился, видать, — А кассета… Знаешь, я думаю, что начальнику не только известно, что произошло на самом деле, но он и сам здесь замешан.

У меня вырвался смешок.

— Что за…

— Погоди. Он живет здесь круглый год, в городе почти не появляется, ни с кем не общается, семьи нет, да и, в конце концов, откуда эта запись?

— Нет, Сань, это ты загнул. Мало ли людей живут в одиночестве вдалеке от городов? А кино здесь вполне могли снимать, места очень красивые. Правда, я никогда раньше не видел, чтобы кино выглядело так реально, те же «Звёздные войны», например, снято здорово, но всё равно неправдоподобно. В первый раз смотришь, глаза разбегаются, а во второй — видно, что и морды у чудиков резиновые, и всякая техника движется, как в кукольном мультфильме.

— Ну, хорошо, я загнул. Просто не могу объяснить. Я хотел сказать, что если Васильич с этим связан, он наверняка пресечёт любые наши попытки что-нибудь узнать об этом деле.

— Если связан, зачем допустил, что запись увидели?

— Не знаю. Может, случайно кассеты перепутал, например.

— И что ты хочешь предложить?

— Сходим на место ещё раз, вдвоём, завтра. Пошарим вокруг, по всей поляне и на опушке. Может, что-нибудь найдём, если те, в чёрном, не заметили.

— Скажешь тоже. Мы вон сколько там проторчали всем отрядом, и ничего подозрительного, кроме пятна, не нашли, а ты хочешь так вот сразу. Времени сколько прошло после пожара, месяц, год? Травой всё заросло, углей почти не видно, значит, много дней. Вряд ли получится. Да если и найдём какую-нибудь железяку, что дальше?

— Мы же не искали ничего специально. Всё, что лежало на виду, тела, оружие, могли убрать «чёрные». А если мы хорошо поищем и что-нибудь найдём, у нас тогда будет вещественное доказательство. Я отпрошусь в город, поеду на хлебовозке и там всё расскажу и покажу, кому следует. Ясно? Кассету бы ещё куда-нибудь спрятать.

Что ж, слова вожатого прозвучали убедительно. Тем более что самому захотелось подержать в руках инопланетное или какое другое оружие, — почему-то я надеялся, что нам удастся найти именно оружие. Только вот грызло душу нехорошее предчувствие. Если неизвестные люди быстро и бесцеремонно расправились с многочисленным вооружённым экипажем звёздного корабля, да так, что те едва ноги унесли, что будет с нами, двумя землянами-мальчишками, сунувшими нос, куда не следует? Правда, вчера весь отряд рисковал тем же, ничего же не случилось.

В общем, ранним утром, едва закончилась ночь, и постепенно стали исчезать звёзды, мы с вожатым проверенным маршрутом снова взобрались на гору. Выйдя на знакомую поляну, мы оба замерли от изумления и ужаса. Вся поляна была изрыта воронками, в них и возле них лежали десятки трупов в серых комбинезонах. Трава кое-где ещё дымилась, на краю леса несколько деревьев было повалено и тоже дымилось. Ближайшая к нам воронка наполовину обвалилась. В ней лежал труп человека в серой одежде, с огромной обгорелой дырой в груди, видимой до мельчайших подробностей, точь-в-точь такой же, как тогда на экране телевизора. Рядом с ним валялось серебристо-серое оружие, похожее на короткий автомат, с ещё не погасшими огоньками-индикаторами на стволе, беспомощно вывалившееся из мёртвой руки. На этот раз изнутри надавило сильнее, я отвёл взгляд в сторону и, чтобы успокоиться, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Хорошо ещё, воздух не двигался в нашу сторону, и запаха, который просто обязан быть, мы не чувствовали. Вожатый опомнился первым, толкнул меня в плечо. Я кивнул, мол, со мной всё в порядке, и уже хотел тихонько подойти и подобрать оружие, стараясь не смотреть на труп, как вдруг услышал сдавленный возглас вожатого. Проследив, куда он указал, я и сам замер, разинув рот и вытаращив глаза: с другой стороны поляны показалась фигура в квадратной броне, чёрном плаще и чёрном шлеме и с какой-то штуковиной в руке. За ним виднелись ещё двое…

— Сматываемся, — сказал Саша, и мы кинулись со всех ног в спасительный лес.

Пробежав метров двести, я споткнулся и плюхнулся прямо в колючий кустик. Вожатый отстал, — я и забыл о его растянутой ноге. Он, похоже, и сам про неё забыл. Я приподнялся на руках; лицо, ободранное при падении, горело. Из глубокой царапины на щеке сочилась кровь. Сзади, тяжело дыша и хромая всё сильнее, бежал Саша. Добравшись до меня, он тяжело упал на траву, и это спасло ему жизнь: сверкнула вспышка, и над головой пронёсся лучевой импульс, сиявший, как молния. Он вонзился в ствол дерева впереди, раздался громкий хлопок, верхнюю часть дерева оторвало от корней и подбросило метра на два, после чего оно рухнуло, ломая ветви и сучья. К нам вновь вернулись силы, и мы помчались вниз по склону, точно два напуганных зайца. Только когда лес кончился, и мы выбежали на равнину у подножия горы, откуда было уже видно наш лагерь, тогда и отважились передохнуть.

— Ничего себе погуляли, — сказал, задыхаясь, вожатый, — Вот что, Андрюха, никому ни гу-гу, понял? Может, ещё обойдётся, если никому не проболтаемся. А спросят, где ободрался — споткнулся, упал, ведь, собственно, так оно и было. Найти нас двоих среди тысячи пацанов невозможно.

Я только кивнул, лежа в изнеможении под приятными лучами солнышка и хватая ртом воздух.

— Нам здорово повезло. Там, похоже, был настоящий бой, и он уже закончился, но при этом победившие не успели оцепить поляну и убрать следы. Странно, во время подъёма я ничего не слышал, а ты?

— Я тоже. Мы ветками трещали, как слоны. Хорошо, что нас тоже никто не услышал.

— Чёрные, серые, инопланетяне какие-то. Тебе не кажется, что слишком много всякой чертовщины на этой горе?

Я снова кивнул. Более-менее отдышавшись, мы продолжили путь и вскоре вошли на территорию лагеря. В медпункте мне смазали царапины йодом, и я пошёл в свою такую надёжную и безопасную палатку, где упал на койку и моментально заснул.

Прошло несколько дней. События того беспокойного утра начали постепенно забываться, потеряли свою чёткость и яркость, и перестали сниться в ночных кошмарах. Единственное, что у меня всё время стояло перед глазами, — вспышка огня, пронёсшаяся над вожатым и тот неизвестный мёртвый солдат с обугленной дырой в груди. Никто не наведывался в лагерь, не обстреливал палатки, не отлавливал зазевавшихся пионеров, не было и массового пожара с паникой, перекрёстным огнем из лазеров, беготнёй и грудами трупов (представьте себе, снилось и такое!). Как видите, воображение у меня богатое, чёрт бы его побрал. Но и самообладания мне хватило, поскольку никто из товарищей ничего не заподозрил, по крайней мере, я так думал.

Как-то раз мы, — вожатые и наш отряд, — отправились на речку купаться. Дело, в общем-то, обычное, я бы и не вспомнил об этом, если бы не события, произошедшие во время купания. Сначала все проходило штатно — по команде залезли в воду, Лена, вторая вожатая, принялась заниматься с теми, кто плавать не умел, а Саша заплыл дальше всех и нырнул. Несколько человек тут же последовали его примеру, да с таким усердием, что Лена возмутилась: «Сашка, опять ты их завел на глубину!» Но что мы, маленькие, что ли? Кто понаглее, не обратил на неё никакого внимания, остальные вернулись, что её несколько успокоило. Я тоже окунулся с головой вроде бы на мелководье, а сам незаметно проплыл на середину и грёб, сколько мог, по течению. Когда в лёгких почти не осталось воздуха, я вынырнул и оказался за песчаной косой, отгораживающей это место от пляжа. Здесь был тоже неплохой пляжик, невидимый со стороны лагеря, его заслонял перелесок. Я решил позагорать здесь, довольный недолгим выходом из-под постоянной опеки, которая всегда ощущается в пионерлагере, а потом уж вернуться. Не знаю, долго ли я лежал, наверное, минут десять, и уже раздумывал, не стоит ли возвратиться, пока меня не хватились. Вдруг со стороны леса донеслись человеческие голоса. Один, явно мужской, что-то говорил и говорил непрерывно кому-то. Ни слов, ни интонации говорившего человека разобрать было нельзя, поэтому я решил приблизиться втихую и посмотреть, кто бы это мог быть. В голову пришла шальная мысль: а вдруг это Саша Лене в любви объясняется? Между прочим, что-то такое между ними было, мы это давно заметили, и девчонки сплетничали. Предположение развеселило, и я пополз по песку к деревьям, как заправский фронтовой разведчик, по-пластунски, причём по всем правилам, приподнимаясь над землей не больше, чем на пять сантиметров.

Но это был не Саня и уж тем более не Лена. Я осторожно выглянул из-за куста и сразу увидел двоих в чёрном, недалеко, метрах в двадцати. Страх окатил меня ледяной волной, по спине словно прошило током, даже поджилки затряслись. Так близко от пляжа, когда там целая куча народу плещется и визжит, аж отсюда слышно! Не так уж они и скрываются, видно… А кого и чего им бояться? Детей, что ли? С их-то оружием…

Один «чёрный» что-то говорил на мелодичном незнакомом мне языке другому, тому самому типу в квадратной броне и чёрном плаще, так жутко испугавшего нас на поляне. Оба «чёрные» стояли ко мне спиной, и я не видел их лиц, но смог разглядеть фигуры. Тот, который молчал и слушал, помимо брони был в чёрном шлеме, из-под полы плаща виднелся меч в ножнах. Больше всего бросалась в глаза рукоять меча, которую он придерживал рукой. На самом конце её, удерживаемый похожими на когти полосками металла, сверкал и сиял неземным светом большой полупрозрачный синий камень…

У второго плаща не было, поэтому хорошо просматривался пояс с более коротким и «обычным» мечом с одной стороны и кобурой с торчащей из неё рукояткой с другой. Закончив говорить, второй «чёрный» дождался какого-то ответа, после чего они начали поворачиваться, а я вжался в песок. Когда они скрылись из виду дальше в лесу, я поднялся и, пригибаясь, побежал обратно к своим прямо через перелесок, не заходя в воду. Лена, оказывается, уже заподозрила неладное, но кричать не стала, погрозила мне кулаком и сказала, чтобы мы собирались обратно — готовилось какое-то спортивное мероприятие через двадцать минут. А Саша посмотрел с любопытством, но ничего не сказал.

Глава 2

Вот, наконец, и закончилась наша смена. Я отдохнул, загорел и соскучился по дому, словом, набрался всего, чего и нужно было набраться в пионерском лагере. Вчера мы с шумом и блеском отпраздновали это знаменательное событие, как положено — с банкетом, гуляньем, большим пионерским костром, и вот теперь стояли у дверей автобусов, которые должны были отвезти нас по домам. Я занял одно из лучших по пацанячьим меркам мест на заднем сиденье, закинул свой старый потасканный рюкзак на верхнюю полку, и вышел из автобуса попрощаться с начальником лагеря и вожатыми. Евгений Васильевич произнёс пламенную речь, какую в подобных случаях произносят все начальники, кого-то похвалил, кого-то пожурил, пригласил всех приезжать ещё. Мы дружно ему поаплодировали и нестройным хором прокричали, что непременно приедем, затем выслушали более короткие напутствия вожатых и забрались «по коням». Я сдвинул занавеску с окна в сторону и принялся глазеть вокруг. Знакомая уже за месяц жизни картина теперь навевала немного грусти, я ведь уже взрослый, и в пионерский лагерь больше не поеду, даже в этот, который из-за своих походных условий рассчитан на старшеклассников. В конце июля мне исполнялось шестнадцать лет, уже и паспорт пора получать, и думать пора о совсем другой жизни, учёбе после школы, работе, профессии… И девчонку какую-нибудь здорово было бы найти, познакомиться, а там, глядишь, и семья будет, дети. Последняя мысль вызвала улыбку и мурашки по всему телу, ну, трудно о таких вещах думать вчерашнему мальчишке.

Я мысленно прощался с лагерем, фруктовым садом позади корпуса, откуда мы однажды воровали зелёные абрикосы, а потом трое из нас не вылезали из туалета, палатками, в которых мы жили целый месяц, и в которых так здорово лежать, слушая шум ночного ветра и засыпая под него, спортивной площадкой, на которой наш отряд вчера проиграл в полуфинале чемпионата по пионерболу, воротами посреди поля, которые, как ни странно, запирались на навесной замок, и через которые мы скоро должны были выехать… Здесь вообще всегда было здорово, здесь побывали почти все мальчишки и девчонки из нашего города, который, конечно, невелик, но я всегда буду его любить, потому что это город моего детства и юности.

Мой взгляд блуждал без особой системы, больше повинуясь мыслям и впечатлениям, чем сознательному, и когда солнце заглянуло в окно, выйдя из-за крыши автобуса, я машинально отстранился от стекла и, прищурившись, посмотрел на небо. По ясному голубому куполу плыли редкие облачка, плыли быстро, видимо там, наверху, дул сильный ветер. А ещё очень высоко висела чёрная точка. Это, конечно, могла быть большая птица, или самолёт, или вообще пятно на стекле автобуса, но, в отличие от всех известных мне вариантов, она висела неподвижно в воздухе и не меняла своего положения при движении головой. В следующий миг большое облако закрыло её, а когда оно пролетело, там уже ничего не было. Может, показалось?

Пока я смотрел на небо, остальные ребята расселись по местам, автобус заурчал мотором и тронулся с места. Колонна выехала за ворота лагеря и, завывая моторами и поднимая густое облако степной пыли, затряслась по грунтовке на северо-запад, в сторону шоссе, ведущего к Кобинску и к моему дому. Минут через сорок колонна достигла шоссе, и, благо здесь уже не трясло, набрала скорость и понеслась вперёд.

А вот и окраина, первая остановка, как раз моя, да ещё небольшой группы ребят, которых я не знал, и которые направились не в ту сторону, в какую нужно было мне. Мы прокричали друг другу «До свиданья!», как старые знакомые, и, насвистывая какой-то мотивчик, закинув рюкзак за плечо, я бодро зашагал по знакомому переулку к своему родному кварталу. Во дворе встретилась мать, которая развешивала выстиранную одежду на протянутой между столбами верёвке. Увидев меня, она бросила в тазик простыню, которую только что взяла, и быстрым шагом направилась навстречу. Карие глаза её сияли радостью, на губах играла такая знакомая улыбка.

— Приехал, сынок? — полуутвердительно спросила она, нежно обняв меня, — насовсем?

— Да, мама. Смена уже закончилась, месяц ведь прошёл!

— А загорел как, поправился! Ну, ладно, беги домой, а я сейчас, бельё повешу да приду. Хорошо?

— Хорошо, мам, — сказал я, взяв у неё ключ.

Я бегом поднялся по ступенькам и остановился у нашей старой, обитой ещё моим отцом коричневой кожей двери. Да, ничего не изменилось за этот летний месяц. И ведь не такой уж большой срок, а кажется, что прошло масса времени. Поворот ключа, с характерным щелчком, знакомый скрип, и вот я дома. Сердце бешено заколотилось, захотелось сделать что-нибудь хорошее, радостное. Я включил телевизор, там, словно по заказу, шла музыкальная программа, распахнул шторы, открыл дверь и вышел на балкон, самое прекрасное место для поднятия настроения, с высоты всегда кажется, что летишь. Солнце уже зашло за крышу дома, и балкон очутился в широкой треугольной тени. Я вдохнул полной грудью чудесный свежий воздух (слегка подпорченный работающим двигателем автомобиля внизу) и случайно снова бросил взгляд на голубой купол неба. Маленькая чёрная точка так же неподвижно висела в воздухе, высоко над облаками… Моё хорошее настроение мгновенно улетучилось, и на замену ему появилось гнетущее неопределённое чувство. Если они следят за мной от самого лагеря, то наверняка уже знают, где я живу. Их оружие указывает на технологии, далеко обогнавшие земные, так почему бы им и не иметь какой-нибудь прибор, с помощью которого можно выследить одного человека, к тому же ничего не подозревающего и даже не путающего след? Плёвое дело.

Я поспешно отступил в квартиру, закрыв дверь и задёрнув занавески, что, впрочем, утешало слабо. В прихожей раздался стук открывшейся входной двери и звуки шагов, это вернулась со двора мама. Она поставила тазик в ванную, ушла на кухню и чем-то занялась там. Я хотел было помочь ей, но получил от ворот поворот: «Я сюрприз тебе готовлю».

Пришлось заняться приготовлениями к поеданию сюрприза в комнате — выдвинул столик на середину, расстелил скатерть и принёс два стула. Потом сел смотреть телевизор, прислушиваясь к звукам и принюхиваясь к аппетитным запахам, доносящимся из кухни. Вскоре появился запах свежей выпечки, да настолько сильный и соблазнительный, что даже слюнки потекли. Через некоторое время мама вышла из кухни, принесла тарелку с печеньем, свежезаваренный чай и «гвоздь программы» — украшенный кремовыми розочками, изумительно пахнущий торт, судя по всему, только что испечённый.

— Вот, взяла у соседки рецепт, решила попробовать торты печь. Миксер у меня уже есть, хороший, гэдээровский, а для розочек купила кондитерский шприц с насадками, на той неделе появились в магазине.

— Молодец, здорово получилось, — искренне похвалил я. Торт был действительно бесподобный, не то, что эти, насквозь пропитанные маслом, из магазина.

За чаем мать всё расспрашивала о лагере, о моих впечатлениях, и я рассказывал, не стал говорить только о наших с вожатым приключениях в лесу. Мы выпили уже по две чашки чаю, когда разговаривать стало не о чем, все новости были рассказаны.

— Ты, смотрю, молчаливый какой-то стал, совсем как твой папа, — тихо проговорила мама.

У меня в голове пронеслась дикая мысль, может, отец тоже столкнулся в своё время с этими «чёрными»?

— Мам, а как он пропал? Я же почти не помню его, только по твоим рассказам.

— Конечно, не помнишь, тебе тогда всего пять лет было. Да и появлялся он здесь редко в последнее время, работа какая-то научная у него была, но не геологическая, как у меня. Я не спрашивала, а он сам не любил говорить о работе, — она грустно усмехнулась, — даже обижалась тогда, мол, жене, и то не доверяешь… И вот, после очередной командировки, приходит младший сотрудник их организации и говорит, так мол и так, пропал без вести в горах ваш муж. Бури сильные были, он однажды пошёл с одним сотрудником во время затишья что-то измерять, долго их не было, а потом лавина сошла как раз туда, где они должны были быть. Искали, конечно, но не нашли ни живыми, ни мёртвыми. Только вот, знаешь, странно это как-то, такой сильный человек, столько раз в горах был, и один, и с командой, и вот — на тебе.

Мать со вздохом встала и принялась убирать посуду, я машинально помогал, укоряя себя за то, что разбередил её старую рану, а сам крепко задумался. Да, отец, наверное, повстречался с «чёрными». Или с «серыми», кто их разберёт. Ну, с инопланетянами вряд ли, для этого надо было в них из лазера стрелять, или как оно там называется. Даже такое поразительное совпадение — в горах пропал. Интересно, они по всем горам сидят?

— Кстати, Андрюша, — вдруг сказала мать, — у тебя день рождения скоро, я не смогу с тобой отпраздновать, у меня командировка с десятого июля по тридцатое сентября. Я тебе деньги оставлю, собери друзей, справь сам, хорошо?

Вот те раз. Действительно, жаль. Но ничего не поделаешь, работа у неё такая. И нового маминого увлечения — торта, — нам не попробовать, эх…

Эти две недели пролетели незаметно, и мама уехала, оставив триста рублей. «Чёрные» не появлялись, я расслабился, перестал бояться каждого куста, пригласил пятерых друзей и трёх одноклассниц на день рождения, который мы с шумом отпраздновали двадцать восьмого июля. Поскольку возраст уже был «взрослый», кто-то из пацанов принёс банку батиной наливки, и мы её пробовали, замирая от ощущения прикосновения к запретному и похохатывая друг над другом. Девчонки тоже, «самую капельку, а то мама заметит». Наливка пахла чем-то прокисшим, но при этом странно-соблазнительным. Я, стыдно сказать, здорово укушался с непривычки и проснулся на следующее утро с серьёзной головной болью. Рядом с диваном, на котором меня кто-то уложил и заботливо укрыл простынкой, стояло ведро, которое нами с мамой обычно использовалось для мытья полов. С громким скрипом, как дивана, так и суставов, я приподнялся и сел. В голове с каждым ударом сердца бил большой паровой молот и ему вторили штук десять маленьких молоточков. Так… Первым делом — в ванную, голову под кран и холодную воду посильнее. Бр-р-р! После этой экзекуции чуть полегчало, и я, попив водички из холодного чайника и открыв окно, принялся за уборку квартиры. Все-таки видно, что друзья — не абы кто, а вполне приличные люди, ничего не разбито, разгром вполне в пределах разумного, даже кто-то и обо мне позаботился. Тут зазвонил телефон — раз, второй, мучительно взбудоражив голову. Я поднял трубку, сказал «да», и в ней сразу раздались короткие гудки. Ругнув телефонных хулиганов, я хотел было уйти продолжить уборку, как аппарат затрещал снова.

— Андрей, ты как, в порядке? — озабоченный голос в трубке принадлежал Ольге, моей однокласснице из соседнего подъезда, одной из вчерашних приглашенных. «Нормально», — ответил я, — хочешь, я приду, помогу убраться? Мы вчера там намусорили здорово, хоть ты и не помнишь, отключился.

— Да ладно, не надо, спасибо. Я уже почти закончил, — ответилось машинально, о чём я тут же пожалел.

Ольга, как и следовало ожидать, попрощалась и повесила трубку. Тьфу ты, ну и кретин! «То-то и нет у тебя хороших знакомых девчонок, что вот такие антимонии разводишь», — в отчаянии пробормотал я. Ну ладно, ещё не всё потеряно, какие мои годы! Только пить, наверное, больше не буду. Никогда и ничего!.. Как запах вспомню… Ффух!.. Банку друг забрал с собой, это вещь в любом доме повышенной ценности и строгой отчётности, но флюиды местами ещё витали, видимо, пролилось наливки немало.

Для полного порядка оставалось только расставить по местам мебель. Я убирал на место раскладной столик, когда снова раздался звонок, на этот раз в дверь. Воображение сразу нарисовало образ некой дамы, спешащей помочь в уборке квартиры, а также не слишком скромные последующие сцены (не подумайте ничего плохого, ведь это было воображение простого советского мальчишки!), но затем я, открыв дверь, поднял взгляд на пришедшего и задохнулся…

На лестничной площадке стоял человек в чёрном комбинезоне и чёрном же блестящем плаще, доходящем до лодыжек. На пояснице — широкий кожаный пояс с массивной металлической бляхой и кобурой несколько необычной формы. Меча не было, наверное, для визита ко мне он его снял. Подробнее «чёрного» рассмотреть не удалось: содержимое кобуры, большой серебристый пистолет, было направлено дулом прямо на меня.

— Войти можно? — свистящим шёпотом поинтересовался «чёрный». И бровями так вверх раз, раз. Поинтересовался по-русски, чисто, совершенно без акцента, только со странным выговором, чётко произнося каждое слово.

Что мне оставалось делать, как не подчиниться? Особенно если знаешь, что и закрытая дверь с цепочкой его задержит не более чем на пару секунд, а за балконом — четыре этажа до земли… Он вошёл, аккуратно и тихо закрыл за собой дверь, махнул пистолетом в сторону комнаты: «Проходи». Я направился в зал, прямо-таки чувствуя лопатками холодный ствол, направленный в спину. Незнакомец проследовал за мной.

— Садись, — по-хозяйски пригласил «чёрный», а сам прошёлся по квартире, заглянув везде, где, по его мнению, мог бы кто-нибудь спрятаться.

— Да нет здесь никого, кроме нас с вами, — подпустив наглости в голос, произнёс я.

— Я вижу, — прервал незнакомец, садясь напротив меня и снова выставляя напоказ пистолет.

— Может, вы уберёте эту штуку, — предложил я, — а то ещё сработает. Раз в год на беду и палка стреляет.

«Чёрный» усмехнулся, но пистолет не убрал.

— Юморист, — сказал он, — только в отношении «этой штуки» ты не прав. Потому что это не пистолет какой-нибудь, а самый обыкновенный, банальный и к тому же абсолютно надёжный бластер.

Мне ответить было нечего, я только хмыкнул.

— Да, зачем я, собственно, пришёл. Сейчас мы с тобой выйдем из квартиры и тихонько поднимемся на крышу. Ясно?

Чего же тут неясного, как говорил товарищ Печкин. Наверняка у него на крыше летательный аппарат, на котором меня выследили. Я уже хотел встать, как он прервал моё движение:

— Ты что, торопишься куда-то, что ли? Давай посидим, поболтаем о том, о сём. Всё равно сейчас в подъезде какая-то подозрительная компания расположилась этажом ниже. Когда спускался, чуть не заметили.

— Ты… Вы хотите сказать, что несколько безоружных землян могут помешать? — спросил я, выразительно глядя на бластер.

— Хм… Дело немного сложнее, чем тебе кажется. Мы придерживаемся политики невмешательства до поры, и не так уж жаждем вступать в контакт. Но вот если будешь брыкаться, — пристукну и уйду. Вместе с твоим бездыханным телом. Намёк понял?

Мне стало интересно. Значит, они уже давно на Земле?

— И зачем же я вам понадобился?

— Это ты тогда, на верхушке Альтамиры, увидел окопы и трупы и попытался скрыться, когда заметил Роб-Роя и Стерка. Отпираться бессмысленно, у нас есть приборы разные, и мы тебя вычислили со стопроцентной вероятностью. Так вот, принцип невмешательства требует, чтобы тебя забрали отсюда и препроводили в наше расположение. Бутеш карашо вести себя, бутеш карашо жить, — с «немецкой» шепелявостью закончил он, подражая, видимо, манере фашистского офицера, поймавшего партизана. Что было ещё более странно, учитывая его внешность, оружие и происхождение. Или у инопланетян принято вживаться в роль земного человека, даже изучать историю, чтобы владеть жаргоном и популярными словами?

— А что, в этом что-то есть, — я сделал вид, что заинтригован, — может, мне охота своими руками пощупать все эти бластеры, космические корабли и взглянуть на чужие миры.

Он коротко рассмеялся и сказал:

— А у тебя богатое воображение, как я погляжу, юморист. Или ты с перепугу храбришься? Страшно ведь, признайся? Страшно?

Я промолчал, опустив взгляд.

— Роб-Рою ты понравишься, — заявил он, привстав и похлопав меня по плечу, — это наш… Типа командир.

«Чёрный» встал, подошёл к входной двери, приоткрыл её и прислушался.

— Порядок, — сообщил он, запихивая бластер в кобуру и запахивая полу плаща, — вроде притихли. Давай на выход, только аккуратно, без глупостей, и я сначала проверю лестницу.

Я вышел из квартиры, запер дверь, сунул ключ в наше обычное потайное место и остановился в нерешительности. «На чердак иди», — прошептал мой похититель, показав направление взмахом руки и сосредоточенно осматривая обстановку внизу. Я послушно поднялся на последний этаж и по короткой железной лестнице — на крышу. Небольшая деревянная некрашеная кабинка, заваленная непонятным мусором, голубиным пометом и парой дохлых голубей, имела дверцу, выводящую наружу. Дверца была открыта силой с той стороны, — петля щеколды выломана «с мясом», а замка за ненадобностью здесь никогда и не было. Кому, кроме ЖЭУ или связистов может понадобиться этот выход? Крыша дома — плоская, покрытая серым материалом и с высокими бортиками из кирпича — идеальное место для посадки подальше от посторонних глаз для небольшой машины. Как я и предполагал, летательный аппарат находился здесь, установленный так, чтобы невозможно было увидеть снизу и с крыши, пока не выйдешь из-за кабинки. Он был цвета морской волны, по форме напоминал иномарку-фургончик, только совсем без колёс, размером с «рафик» (микроавтобус латвийского производства), и имел четыре двойных сиденья внутри, обитых желтоватой кожей. Машина бесшумно парила в воздухе примерно в полуметре от поверхности крыши, ничем видимым не поддерживаемая. Она была реально красива и сразу притягивала взгляд, как плавными обводами корпуса, так и необычностью, непохожестью ни на что земное. С другой стороны, машина не походила на боевую единицу, ну совсем. Так сказать, обычное красивое гражданское авто, только без колёс и парящее. Дверь в правом борту была поднята вверх, внутри на водительском месте сидел ещё один «черный», тоже с бластером и тоже напоказ. Видимо, это у них такая форма обращения с похищаемыми землянами, прямо как в кино. Руля у «водителя», конечно, не было, всё-таки машина движется в трёх плоскостях, а не в двух. Был немного похожий на руль штурвал, уходящий основанием в пол, как в самолёте, и много разных огоньков и кнопок на панели. Мне знаком показали забраться на одно из задних сидений. Первый «чёрный» плюхнулся рядом со вторым, так, что машина покачнулась на весу, что-то сказал напарнику на том же мелодичном незнакомом языке, затем она низко загудела и начала подниматься. Пилот нажал какую-то кнопку на пульте, и окна снаружи затянуло белесой пеленой. Спустя секунду машина резко рванула вверх так, что меня вжало в спинку и сиденье кресла. Судя по ускорению и прошедшему времени, мы набрали порядочную высоту. Когда перегрузка прошла, пилот принялся что-то переключать на пульте, а мой похититель повернулся, сказал: «Для гарантии» и пшикнул какой-то гадостью прямо в нос. Я задохнулся, закашлялся, цепляясь за кресло и согнувшись пополам, и потерял сознание…

…Очнулся я в небольшой, насколько можно было судить, маскировочного цвета палатке. Всё, что произошло, — похищение и полёт в загадочной машине, — казалось каким-то диким кошмаром. Я даже вдруг вообразил, что по-прежнему нахожусь в пионерлагере, и уже хотел выскочить наружу, как внезапно остановился. Но этого же просто не может быть! Я ведь чётко помню, как уехал из лагеря, как праздновал свой день рождения, и что прошло столько времени, около месяца! А тогда — где я нахожусь? Впрочем, если откинуть полог палатки, проблема разрешится сама собой.

Палатка стояла в тихом, светлом лесу. Рядом с ней расположились еще около полусотни таких же, выстроившихся в три ряда и образующих окружность с тремя большими шатрами в центре. Неподалеку, среди деревьев, виднелся летательный аппарат, на котором меня привезли сюда, накрытый маскировочной сетью, такой же, как показывали в кино про войну. Всё это хозяйство, — палатки, несколько деревьев и аппарат, — находилось на округлой, гладко выкошенной и выровненной площадке, окружённой невысоким частоколом поверх земляного вала. У ворот стояли, оперевшись на столбы, двое часовых — оба в чёрных комбинезонах, с неизменными мечами за поясом, с другим оружием в руках — нечто, похожее на средних размеров арбалет с короткими металлическими дугами, я даже рассмотрел в ложе одного из них болт со странным массивным набалдашником. На этом мой обзор территории закончился, потому что из самого длинного шатра вышел высокого роста человек в чёрном плаще с серебристым подбоем, в комбинезоне и той самой квадратной броне. Броня отличалась от экипировки обычных солдат, передняя часть состояла из четырёх квадратов со скруглёнными углами, два из которых находились на уровне груди, два — на уровне живота, а задней, понятно, из-под плаща видно не было. На голове человек носил шлем, наглухо закрытый со всех сторон, синее стекло, прикрывающее глаза, как-то зловеще поблескивало. На одном боку висела кобура с бластером, на другом — меч в ножнах с синим камнем на рукояти. В этом типе я сразу узнал того, кто тогда стоял возле пляжа и кто напугал нас с Сашей на поляне. Из другой палатки вышли ещё двое, они заметили описываемого персонажа и торопливо подошли к нему, обращаясь почтительно. Видимо, это и был тот самый Роб-Рой, о котором говорил мой похититель. Троица завела разговор почти по-русски, не обращая на меня никакого внимания и предоставляя возможность слушать:

— Когда подойдёт kogorten Хотоба? — спрашивал человек в чёрном плаще, комбинезоне и без шлема, его русые волосы были коротко острижены.

— Они должны были появиться час назад, но, видно, задержались — дорога очень дальняя, — ответил Роб-Рой, поворачиваясь лицом к воротам и часовым. Те мигом отлепились от столбов и приняли подобие строевой стойки. При этом у них был настолько невозмутимый вид, что я тихонько прыснул. Да, похоже, с дисциплиной у «чёрных» неважно.

— Ну, как они придут, мы готовы разобрать этот лагерь и отойти в Аруим.

— Да, необходимо сконцентрировать силы и прикрыть единственный путь к отступлению. Нас здесь слишком мало, да ещё аборигены поблизости. В Аруиме более выгодная позиция. Нужно больше времени, чтобы успеть собрать части дружины. Но, если отступить вовремя не получится, попробуем разбить хотя бы передовые отряды.

— Монсоэро, но у них же не только передовые отряды. Нам будет намного лучше быстрее отойти в Пещеру, к позициям Семнадцатого легиона. Люди недовольны, чем мы занимаемся на Поверхности, ими весьма приветствуется эта идея.

— Семнадцатый легион выполняет свою задачу, к тому же это единственное крупное соединение, лояльное мне, и мы не можем им рисковать, когда противник висит на хвосте. Нам сначала необходимо найти вы знаете, что, это значительно повысит боевую мощь. Только тогда можно рассчитывать на победу. Ближайшая стратегическая задача — связать противника боем в Аруиме, внушить ему, что мы будем упорно сражаться при атаке любых сил, а затем без лишнего шума уйти через лощину в Пещеру. Мы выиграем время, заставим врага искать нас в этих горах, а затем массированный удар силами Семнадцатого легиона и дружины, вооруженной по-новому, в самое сердце мятежников повернёт ход истории в нужное русло.

— Задачи ясны, монсоэро, но не слишком ли мало у нас сил для этого?

— К сожалению, больше сил взять неоткуда, а долго содержать в Пещере столько солдат мы не сможем. Кстати, а это кто? — и он указал на меня.

— Мальчишка с Поверхности, которого вы приказали доставить Стейверу.

— Иди сюда, — позвал Роб-Рой, сделав неопределённый жест рукой.

Я подошёл к ним со смешанным чувством тревоги и интереса.

— Сколько тебе лет? — задал вопрос «типа командир».

— Шестнадцать, — ответил я.

— Совершеннолетний? Хорошо, — глаза Роб-Роя за синим стеклом уставились на меня, — на тебя можно положиться, юноша? Ты готов к борьбе с нашими общими врагами?

Так, у них ещё и враги есть? Интересно, кто, те пришельцы, которые еле ноги унесли на своём искорежённом звездолёте? Роб-Рой знаком приказал своим собеседникам отойти, а сам медленно пошёл вперёд, увлекая меня за собой. Его голос глухо звучал из-под шлема, создавая ощущение, что это — Дарт Вейдер, чёрный лорд из «Звёздных Войн».

— Это очень длинная и запутанная история, но я должен тебе её рассказать, — он сделал ударение на слове «должен», — ведь никому не хочется воевать, если не знаешь, за что воюешь. Я не хочу держать тебя в лагере как пленника, лучше, если человек остаётся добровольно — конечно, с ограничениями, о них расскажу дальше. Я был правителем подземной страны — великой державы, которая придерживается невмешательства по отношению к жителям Поверхности, и должна оберегать вас от агрессии из космоса и самоуничтожения. Мы очень много сделали для купирования ваших войн и ограничения военных технологий, поверь. Мы постоянно наблюдаем за вами, удерживаем от ядерной войны, но у нас тоже есть свои проблемы.

— Два миллиона лет назад, очень далеко отсюда в Космосе, существовала планета исследователей — Синар, которые создали практически все цивилизации в нашем квадранте Галактики, они создали и этот «двойной» мир на Земле, ради какого-то своего эксперимента. Позже, когда их планета погибла в космической катастрофе, с которой они не смогли справиться, некоторые цивилизации угасли, некоторые уничтожили сами себя, но Земля оказалась весьма жизнеспособной. Ваша цивилизация на поверхности планеты развивалась сама по себе, подземная — сама, но быстрее, ведь ей был сообщён больший потенциал, оставлены записи и технологии.

— Моё правление длилось четырнадцать лет, и вот однажды в стране вспыхнул мятеж — некоторые мои противники воспользовались строгостями, к которым я прибегал для улучшения жизненных условий — ужесточение борьбы с преступностью, например, — раздули их в пропаганду против «жестокого гнёта», как они называли моё правление, и подняли восстание.

— Люди поверили им, потому что они обещали золотые горы после свержения моей власти, и мятеж охватывал всё большую и большую территорию. В конце концов, мне пришлось уходить из страны, с горсткой преданных дружинников, которых ты видишь, — он широким жестом указал на других «чёрных», — и скрываться здесь. Но мятежники узнали, куда я скрылся, и выслали войска, чтобы уничтожить нас. И, самое главное, мой юный друг, на этом они не остановятся. У них сейчас достаточно сил и средств, чтобы захватить весь земной шар, и они наверняка, рано или поздно, попытаются это сделать, им нужна объединённая под их владычеством планета, их предводители просто бредят этой мыслью.

— Но… — сказать, что слова Роб-Роя повергли меня в шок, значило ничего не сказать, — Можно же предупредить людей нашего мира, они поймут вас и вступятся за свою землю…

Роб-Рой горько усмехнулся:

— Ты видел наше оружие. Вы сможете противопоставить сокрушительной энергии разве что военную тактику. Только ваши атомные бомбы имеют хоть какой-то смысл, но у македониан есть надёжное средство защиты и от них — силовые поля. Мы также не можем пойти на контакт, потому что Закон запрещает это, чем немедленно воспользуются мятежники, назвав меня преступником и нарушителем Закона. Закон с давних времен правит нами, а не правители, они приходят и уходят, а Закон остаётся. Древнейшая культура нашей страны вся построена на уважении к Закону и Создателям, когда-то вложившим его в саркофаг.

Признаться, его речь тронула меня. А с другой стороны — что я могу сделать, как могу отказаться? В лагере, полном вооружённых опытных людей, которые сотрут меня в порошок при первой же попытке к бегству. Да и шансов на побег будет больше, если я буду таким же свободным, как другие солдаты, чем вечно запертым пленником.

— Хорошо, я согласен. Я буду с вами.

— Вот и отлично. Я распоряжусь, чтобы тебя снабдили оружием и амуницией. С сегодняшнего дня будешь моим новым дружинником.

Тут со стороны леса послышался шум и топот копыт, часовые открыли массивные ворота, и в лагерь начала заходить колонна «чёрных» всадников на самых обычных лошадях. Судя по звукам, доносящимся из-за частокола, их было довольно много, прибыло то самое пополнение, о котором говорили военачальники.

— Ну, наконец-то, — сказал Роб-Рой и направился к одному из первых всадников, наверное, командиру отряда.

Новоприбывшие рассеялись по лагерю, оставили кто где коней и принялись возводить новые палатки, — разворачивали свёрток, висевший на луке седла, расстилали его на земле, механическим насосом нагнетали воздух в надувную раму, затем забивали растяжки, и маленькое жилище было полностью готово к приёму постояльцев.

Я довольно долго наблюдал за ними, а потом решил посмотреть на лошадей — наверняка они тоже какие-нибудь особенные, хотя внешне повода так думать не появлялось. Честно говоря, странно всё это смотрелось — средневековый антураж в виде коней, мечей и арбалетов совершенно спокойно соседствовал с бластерами и непонятными приспособлениями, которых никогда в жизни не видел ни один человек с Поверхности. Например, один ходил с какой-то штукой, похожей на здоровенный пистолет, и направлял её на ноги всех лошадей вновь прибывших, поочерёдно все четыре. Другой стоял со снятым с руки толстым браслетом, тыкал в него пальцем и время от времени подносил к уху. Наверное, какой-нибудь коммуникатор. В этом была своя логика и скрытый смысл, но тогда для меня всё было непонятно, а значит, в диковинку.

Первый попавшийся на глаза конь стоял непривязанный около дерева, но не жевал траву и даже не опустил голову, просто стоял, словно к чему-то прислушиваясь. Изредка он, впрочем, поворачивал голову и слегка двигал хвостом, пышная мочалка которого при этом покачивалась. Я подошел к сильному на вид, красивому животному, ласково улыбнулся, заговорил с ним, как делал обычно в деревне у бабушки, погладил по спине. Результат оказался настолько неожиданным, что я отдёрнул руку и отстранился — под мягкой тёплой шерстью, совершенно не похожей на конский волос, оказалась холодная и твёрдая металлическая пластина. Искусственное животное оглядело меня ничего не выражающим взглядом, так и не издав ни звука.

— Эй, парень, отойди от него, — раздался позади чей-то возглас, — а то так лягнет, мало не покажется. Там же система защиты, опознавание, бортовой компьютер!

Я отошёл от коня, который всё ещё на меня смотрел, косясь лиловым глазом.

— Это же не твой, зачем лезешь? — в подошедшем солдате я узнал своего похитителя, как там его назвали? Стейвер? Это имя или фамилия? — впрочем, откуда тебе знать?

— Ты, вроде, не из-за коня подошёл, — сказал я.

— Да, верно. Тебя назначили в мой десяток, так что я теперь твой командир и наблюдатель. А ещё тебя зовёт Роб-Рой, он в самом большом шатре в центре лагеря.

Я кивнул, мол, понял, повернулся и направился искать проход: новоприбывшие совершенно «застроили» почти всё свободное пространство, оставив только небольшую площадку перед шатрами и для флаера (так назывался летательный аппарат, как сказал мне потом Стейвер). В шатре Роб-Роя стоял стол, сделанный из грубо отёсанных брёвен и чурбачки, заменявшие стулья, на них сидели военачальники — значки отличия поблескивали на их комбинезонах.

— А, мой юный друг, — протянул Роб-Рой, сидящий во главе стола, — экмонсоэро, дайте место нашему новому дружиннику.

Я уселся на пустующий чурбачок, недоумевая над тем, что меня назвали другом, сосед слева пододвинул тарелку с куском жареного мяса, ломоть хлеба и стакан с напитком противного жёлто-зелёного цвета, напоминающий хлор в пробирке, а на вкус — очень приятный и освежающий. Пиршество продолжилось, все ели и пили безо всякой умеренности, и я подумал — а что, если на лагерь произойдёт нападение тех загадочных македониан-мятежников? Они же пообъедались все, ничего сделать не смогут. Впрочем, наверное, они знают, что делают, это их удел — беспокоиться о своем состоянии. Сам я съел немного, только чтобы утолить голод.

— Второй месяц без «серви», — пробурчал кто-то, — опять пить эту дрянь, никак не расслабишься.

— Может, тебе ещё боевой подруги не хватает? — раздался другой голос и все дружно заржали, — война идёт, или ты не заметил?

Недовольный пробормотал что-то невразумительное в ответ. Полог палатки откинулся, вошёл солдат, который пробрался мимо военачальников и наклонился к Роб-Рою. Что-то сообщив предводителю, он выпрямился, и Роб-Рой резко поднялся со стула, причём шум пиршества моментально стих; головы присутствующих повернулись к «типа командиру».

— Разведка обнаружила в двадцать втором секторе отряд численностью около пятисот человек, вероятнее всего, передовое подразделение противника. Они направляются в сторону Аруима. Хотоб, приготовить коней, собрать три центурии, я тоже поеду. Стерк остаётся командующим здесь. Райнер, из твоих ребят немедленно гонца в Аруим, нужно предупредить Гентара. Коммуникаторами пользоваться до контакта запрещаю. С моим отрядом поедут эт Дрейвер и ты, юноша, — он кивнул мне, — снаряжение тебе выдадут. Да, и ещё, Стерк, если я не пришлю никого через полчаса, с оставшимися силами спустишься, дойдёшь до квадрата семнадцать, там знаешь, что делать. Всем всё ясно? Вопросы?

— О, великий дух Пещеры, началось! — произнёс кто-то.

— Будет исполнено, — раздались голоса командиров, которых непосредственно касались распоряжения предводителя.

Военачальники пришли в движение, кое-кто проглотил непонятного назначения маленькую капсулу, после чего большинство выскочили из палатки. Я тоже вышел, направляясь к своей палатке, где час назад очнулся, полагая, что обещанное снаряжение находится там. Но по пути встретился Стейвер, схватил за руку и потащил за собой.

— Что происходит? — спросил он, подводя меня к механической лошади и набирая что-то на маленьком пульте у неё в боку, — Стерк приказал срочно предоставить тебе коня и оружие.

— Македонианский (тьфу, еле выговорил это слово) отряд движется в сторону Аруима. Меня берут с подмогой.

— Да они что, с ума посходили? Ты и арбалета в руках не держал, и на коне никогда не ездил, суют в самое пекло.

— Я езд…

— Ладно, начальству виднее, что с тобой делать, — «похитителю» было плевать на возражения, — залезай сюда, в эту палатку, переодевайся, а потом я тебя ремнями к седлу привяжу, чтобы не свалился. Пригибайся пониже, когда поскачешь на коне, у него крейсерская скорость девяносто километров в час, а так и больше может.

Я открыл было рот:

— Ско..?

Но тут Стейвер подтолкнул сзади, и я, потеряв равновесие, влетел в палатку. Наскоро нацепив чёрную униформу и плащ, я выбежал и вскочил в седло.

— Не надо меня привязывать, есть опыт езды в деревне на лошади.

— То на живой, — возражал «чёрный», — а то боевая транспортная машина.

— Всё равно не надо.

— Хорошо, — как-то легко согласился он, пожав плечами, — тогда держи, — он протянул колчан с теми самыми болтами с набалдашниками, которые я видел у часового, — это «рентики». Обычный арбалетный болт, только вместо наконечника маломощная осколочная граната. Иногда полезно. Крепится вот здесь.

— Меч, стандартное оружие ближнего боя.

— Вот им махать я точно не умею.

— Положено, таскай. Может быть, потом тебя поучат, сколько смогут. Да хотя бы даже я.

— А это куда? — спросил я, взяв в руки арбалет со сложенными дугами. Он был здоровым, но при этом подозрительно лёгким.

— Вот этот ремень через голову надень. А арбалет на спину закинь. Да, вот так. Здесь, справа, есть предохранитель, не забудь его отключать. Взвод ручной, но несложный и не тугой, разберёшься. Со спины снял, дуги разложил, натянул, положил болт, всё, можно целиться. Лёжа неудобно, но стоя или сидя справишься.

— А если пули над головой… свистят?

Он усмехнулся.

— А если над головой… жужжит нечто очень горячее, то лежишь и — вот.

И отдал мне Его. Нашу с Саней мечту месяц назад. Кобуру из плотной и твёрдой коричневой кожи, из которой торчала чёрная обрезиненная рукоятка бластера. На поясе под это дело нашлась специальная пристёжка с правой стороны. Попробовал выхватить — ничего, удобно, если от бедра сразу стрелять, а не целиться с вытянутых рук. Тогда дольше получается.

— Предохранитель тоже справа, вот эта кнопка. Индикатор заряда, — он состоял из шести сегментов и все горели зелёным, если нажать предохранитель, — батарея рассчитана на шестьдесят выстрелов, но со временем и при использовании уровень энергии проседает. Как последний из индикаторов погас, извлекаешь батарею, вот так, — он щёлкнул отдельным рычажком, и из рукояти выпал небольшой кирпичик, — и сюда же вставляешь новую, одним движением, снизу, — кирпичик легко вошёл на своё место. Можно ещё разрядником щёлкнуть, — резкий пробой через воздух небольшой, но яркой дуги, я аж дёрнулся, — пока искра есть, заряды тоже есть. Ночью дурачков нет индикаторы включать.

— Искра же тоже яркая. И громкая.

— Постоянно щёлкать тоже дурачков нет. Иногда лучше звуком, иногда — светом. По обстоятельствам. Просто надо в голове держать, хотя бы примерно, до десятка, сколько осталось выстрелов. По оружию всё. Теперь смотри сюда.

Стейвер указал маленький рычажок управления «боевой транспортной машиной», спрятанный в густой мягкой гриве.

— Конь универсален, и создавался в том числе, чтобы не вызывать подозрений внешним видом у аборигенов Поверхности, вроде тебя, поэтому органы управления не на виду. Когда едешь, со стороны не особо заметно, что животное ненастоящее, посадка в седле похожа, держишься за поводья, немного ими подруливать тоже можно. Но скорость и аллюр переключаются вот здесь. Чем дальше от себя, тем быстрее. Конечно, на максимальной скорости перед местными проноситься не стоит. Во всех остальных случаях достоверность обеспечивает сама машина. Долго рассусоливать не буду, увидишь сам. Потренируйся пока, а мне пора.

Конь реагировал на движение рычажка по-своему, прибавляя или убавляя шаг, при этом возникало такое чувство, что он самостоятельно решает, каким шагом двигаться, и в каком направлении. Входили в комплект и поводья с уздечкой, но создалось впечатление, что они только для того, чтобы держаться. Конская голова ими не поворачивалась никак, несмотря на уверения, что подруливать таки можно.

Крейсерская скорость машины впечатлила, поэтому я уже сам нашёл крепления на боках своего комбинезона, к которым пристегивались полы плаща, чтобы его не сильно раздувало встречным потоком воздуха. Потренировавшись с управлением несколько минут на узеньком пятачке свободного места, я медленно подъехал к Роб-Рою, сидящему на своём вороном перед отрядом, он одобрительно кивнул, оглядев с ног до головы, и снова повернулся к площадке, на которой выстраивались солдаты, назначенные для похода.

Когда все собрались, к предводителю подъехал адъютант эт Дрейвер и хотел доложить, но тот взмахом руки остановил его и немного проехал вперёд, к солдатам. Он произнёс краткую, но выразительную речь на том же мелодичном языке, а когда закончил, весь отряд отсалютовал оружием в полной тишине. В этом был свой резон, ведь крик, вырвавшийся из трёхсот глоток, вполне можно было бы услышать даже в пионерлагере. Роб-Рой повернулся к воротам и медленно поехал вперёд, за ним двинулся эт Дрейвер, я и остальные солдаты. Миновав часовых, мы прибавили ходу, а когда спустились с горы в стороне, противоположной лагерю, в лесок на равнине, пустились в галоп.

Скакун подо мной понёсся с бешеной скоростью, я и на отцовской «Яве» так редко разгонялся, самостоятельно огибая стволы деревьев, снося мелкий кустарник, перепрыгивая упавшие стволы, и притом придерживаясь заданного направления. Внизу живота появилось довольно пакостное ощущение (попробуйте выжать сотню по густому лесу, виляя между деревьев, и вы поймёте меня), но оно было беспочвенным, мой конь словно весь свой век только и занимался бегом по лесам, успевал вовремя реагировать на любые возникающие впереди препятствия и избегал или перепрыгивал их. Мне только пришлось уворачиваться от веток, тонких, словно плетью хлещущих по лицу, и толстых, растущих слишком низко и норовящих вышибить из седла неосторожного всадника. Вот когда пригодился совет Стейвера пригибаться пониже, которому, куда ни глянь, следовали все. Примерно через десять минут лихой скачки под откос лес начал редеть, появились большие прогалины, где скакать стало намного легче, мы ещё прибавили скорость и понеслись просто с ужасающей быстротой. Таким аллюром отряд быстро миновал опушку, и перед нашими взорами открылась обширная предгорная долина.

Глава 3

Уже покрасневшее солнце коснулось горизонта, озарив напоследок плывущие по небу редкие облачка, которые осветили равнину каким-то странным розовато-золотистым отражённым светом. Наш отряд вихрем вылетел из леса, оставив позади изломанные и истоптанные кусты на опушке, и с гиком поскакал, обогнув цепочку холмов, в сторону видневшихся впереди белых горных вершин. Было что-то завораживающее в этой бешеной скачке, дробном топоте металлических копыт, летящей под механические ноги земле. Лошади бежали, несмотря на дикую скорость, очень мягко, не в пример своим живым сородичам, скорее всего, это просто работали какие-нибудь хитрые амортизаторы. Встречный ветер бил в лицо, заставляя зажмуриваться и моргать даже привычных к нему воинов, развевая непристёгнутые плащи и конские хвосты. Наконец, впереди показался очень длинный и притом весьма высокий холм, к которому мы, похоже, и стремились. Действительно, предводитель остановил отряд у его подножия. Роб-Рой спрыгнул с коня, к нему тотчас подбежал Гентар — рослый широкоплечий мужчина, начальник аруимского отряда. Сама «крепость» Аруим была видна справа по ходу движения, и состояла, как я успел мельком всмотреться, из скопища таких же палаток, окруженных частоколом. Впрочем, сейчас было не до неё, поскольку обстановка была накалена до предела, в воздухе словно витало что-то тревожное.

— Вы прибыли вовремя, монсоэро. Мои люди определили состав вражеского отряда — четыреста двадцать человек, минимум вооружения, но, судя по тому, как они передвигаются, из регулярных войск. Разведка или авангард. Будут здесь через десять минут.

Роб-Рой отдал несколько кратких указаний, махнул рукой своей охране, и они бегом помчались на верхушку холма. Поскольку я состоял в десятке Стейвера, а он остался на вершине горы Альтамиры вместе со своим командиром, то счёл лучшей позицией ту, которая ближе к предводителю. Тяжело дыша и проклиная меч, путающийся в ногах, я взобрался наверх и появился перед… носом Роб-Роя в тот самый момент, когда он оглядывал горизонт в бинокль. Один из охранников прижал меня одной рукой к земле, несмотря на безуспешные попытки сопротивляться.

— Мой юный друг, отройте себе окоп и приготовьтесь к бою, но постарайтесь не слишком приподниматься над землёй.

Эти слова ровным голосом уверенного в себе человека произнёс Роб-Рой, всё ещё держащий возле глаз бинокль.

— А вот и они, — предводитель указал на клубящееся облачко пыли, очень далеко.

Я отстегнул проклятый меч, отложил его в сторону и принялся спешно орудовать сапёрной лопаткой, отбрасывая землю вперёд, на бруствер, что, однако, не мешало слушать.

— Остановились, — продолжал он, — Похоже, присматриваются, нет ли засады. Будь я на их месте, я бы подумал: «Добрый старый Аруим стоит позади великолепного высокого холма, и противник не такой идиот, чтобы оставить эту господствующую высоту мне». Только им придется пораскинуть мозгами, где именно мы засели, ведь наш дружок обращён к ним довольно широкой стороной.

Роб-Рой включил коммуникатор на запястье и принялся что-то говорить в него, опять на незнакомом языке, из которого я разобрал лишь пару услышанных ранее имён и слово «контакт». Македонианский отряд тем временем быстро приближался, вздымая позади себя облако пыли. Вот уже можно различить золотистые гребни шлемов, алые плащи, развевающиеся от скачки и то, что делало их непохожими ни на одно земное племя — голубоватое мерцание перед каждым седоком, прикрывающее его и большую часть коня, до середины передних ног.

— Бронированная конница, — сказал Роб-Рой по-русски, — с защитными полями. Старайтесь вышибить их из седла.

Он отложил теперь уже ненужный бинокль и приготовил свою штуковину, заботливо собранную из частей переносившими её двумя охранниками. Личная охрана и несколько десятков солдат, рассыпавшихся по верхушке холма, тут же последовали его примеру — положили перед собой своё оружие — арбалеты, бластеры, кое-кто и ручные реактивные гранаты. Я тоже отстегнул арбалет с пристёжки, приложил приклад к плечу и попробовал прицелиться, хоть и не знал, как. Пара металлических планочек с делениями о себе ничего не сообщали. Вспомнилась фраза из какой-то старой книги про войну: «разбило панораму, наводи орудие через ствол!» Ствол у арбалета, конечно, отсутствовал, как и загадочная «панорама», потому я решил пока не стрелять. Вряд ли от меня ждут каких-то подвигов.

Македонианские всадники уже достигли подножия холма и начали взбираться наверх, лошади рыли копытами землю не хуже буксующих вездеходов, оставляя глубокие следы.

— Огонь! — внезапно крикнул Роб-Рой и выстрелил первым.

Его оружие озарилось светом, сгусток плазмы — шаровая молния — вырвался из ствола и со свистом рванулся вперёд и вниз. Он пробил слабое мерцание, прикрывающее переднего всадника, и ударил ему прямо в грудь. Ослепительная вспышка затмила на мгновение всё вокруг, а когда погасла, и мои глаза вновь приобрели способность видеть, на земле лежали лишь оплавленные и горящие останки металлического коня, человек практически исчез. Шквал бластерных лучей с нашей позиции летел в македониан, но почти все импульсы были поглощены мерцающим сиянием, только паре коней не повезло, им повредило ноги, и всадники стали медленно отступать, пятясь задом. Вражеский отряд мигом рассыпался, увеличивая фронт и заходя с флангов, пытаясь сжать нас и не дать вырваться. Они тоже начали стрелять, с убийственной меткостью, надо сказать. Я нажал на спусковой крючок арбалета, тетива тренькнула, и болт с гранаткой попал под ноги одному коню, разорвавшись там и, видимо, повредив какие-то жизненно важные механизмы. Конь споткнулся, и всадник вылетел из седла, покатившись по земле, что, к моему удивлению, не причинило ему никакого вреда. Одет он был, в отличие от остальных, в чёрный костюм «нинзя», с торчащим из-за спины коротким мечом и в чёрный же шлем. Человек высоко подпрыгнул, сделав в воздухе сальто и, увернувшись от трех лучей, приземлился за высокой каменной глыбой, лежавшей на поле боя, и спрятался за ней. В глыбу вонзились несколько лучей, раскалив места попаданий докрасна, прогремело несколько взрывов «рентиков», но «нинзя» они не задели. Человек в чёрном быстро высунулся из-за своего убежища и резко взмахнул рукой. В воздухе что-то свистнуло, и один из охранников Роб-Роя, вскрикнув, упал на бруствер своего окопа. Из его глазницы торчала короткая рукоять метательного ножа.

У меня моментально пропала охота высовываться из окопа. Как, впрочем, и воевать вообще. Желудок подпрыгнул к горлу, но ценой неимоверных усилий съеденное утром удалось удержать внутри. Помотав головой и глубоко вздохнув, я натянул тетиву, положил новый болт в ложе и принялся осторожно оглядываться по сторонам. Всадники тем временем, оставив человек пять, — всего! — на поле боя, обогнули холм и обрушились на Аруим, на наших лошадей, мирно стоявших там, где мы их оставили, сея смерть и разрушения. Но у самого частокола они попали под перекрёстный огонь пехотинцев и были вынуждены отступить, мешая друг другу и понеся некоторые потери. Наши солдаты, оборонявшиеся в стороне от нас на верхушке холма, благо их никто не атаковал, перебегали на край, обращенный к частоколу, и начинали стрелять оттуда, создав третий фронт, что очень не понравилось противнику. Македониане быстро, буквально за несколько секунд перегруппировались и нанесли ответный удар, стремительно бросившись всей своей массой прямо на холм, — его сторона, обращённая к Аруиму, была пологой, в отличие от противоположной. Под шквальным огнем сверху и сзади эта атака была бы бессмысленной, если бы не их защитные поля. Они пронеслись левее нашей группы, перевалили через холм и бросились наутёк, правда, успев подобрать всех своих, которые лишились лошадей во время первой лобовой атаки. Последствия их рейда были просто ужасны — из четырёх десятков солдат, сражавшихся в той части холма, уцелели лишь двое или трое. Роб-Рой с проклятием посылал им вслед молнию за молнией, но его плазмомёт был предназначен для ближних и средних дистанций, ни одна из них не достигла цели. Отъехав на порядочное расстояние, всадники остановились и, видимо, не удовлетворившись исходом схватки, принялись стрелять оттуда из какого-то оружия, заряды которого свистели и летели быстро, как пули, а разрывались не хуже гранат. Нам пришлось уходить с холма, так как взрывы загремели именно там, на поле битвы и вершине. Роб-Рой вызвал Гентара и приказал ему возглавить отряд, который должен был отогнать врага подальше от крепости. Я хотел было найти своего скакуна, но это было очень трудно, отыскать его среди двух десятков груд оплавленного металла, лежавших посреди выжженной травы. Предводитель, увидев эту немую сцену, что-то произнёс всё на том же языке, судя по интонации, крепкое ругательство. Затем он повернулся и величественно пошёл пешком в Аруим, сопровождаемый охраной.

Огонь со стороны бежавшего противника внезапно прекратился, похоже, отряд Гентара добился успеха. Над полем сражения повисла тягостная тишина, прерываемая криками и стонами. Несколько десятков солдат, вышедших из крепости, группами по три-четыре человека таскали на носилках и наскоро хоронили погибших, искали и перевязывали раненых, собирали оставшееся на поле боя оружие и уничтожали или прятали то, что унести не могли. В этот день я впервые задумался о том, что же представляет собой война. Что такое война в древности и средневековье? Звон холодного оружия, страшные раны, вопли раненых и умирающих. Что такое война в современном государстве? Грохот выстрелов, свист пуль и осколков, грязь, кровь и смерть. Что такое война в сверхтехнологичном государстве? Грохот взрывов, жужжание лучей, раны, от которых чаще всего не выживают, ожоги, в общем, тоже мало приятного. Средства убийства себе подобных меняются из века в век, но смысл остается тем же, страшный смысл войны, полностью осознать который может только человек, непосредственно побывавший в бою. И у многих от этого не выдерживают нервы, появляется так называемый «военный синдром». При первом же столкновении со страшной действительностью испаряются юношеские мечты о благородных воинах, рыцарях, о романтике военных походов. А хуже обычной войны может быть только гражданская.

Что до меня, война опротивела мгновенно и бесповоротно, но, поскольку деваться всё равно было некуда, приходилось воспринимать её как нечто среднее между тяжёлой работой и тюремным заключением. И раздумывать о побеге, поскольку сомнение брало, что смогу долго это выдерживать. Вспомнился наш уговор с вожатым — раздобыть вещественное доказательство, уничтожением которых занимались сейчас солдаты, да и оружие при побеге не помешало бы. Я решил для начала завладеть каким-нибудь трофеем и принялся рыскать среди опалённых склонов многострадального холма. Однако, кроме большого ножа с изящно изогнутым лезвием и, похоже, с переменным центром тяжести, так как, как его ни бросишь, он вонзался лезвием в цель, ничего более современного не нашёл. Я засунул тесак в один из карманов и направился к Аруиму. Крепости тоже досталось: частокол был во многих местах проломлен, опалён и обуглен, кое-где даже полыхал ярким пламенем. Солдаты тушили песком пожары и спешно заделывали дыры. Мимо промчался отряд Гентара. Несколько всадников сидели по двое на одной лошади, трое или четверо буквально висели в сёдлах, держась за ремни. Им широко распахнули ворота, и они проехали вовнутрь. Меня окликнул какой-то солдат, втроём они не могли оттащить тяжелораненого, мечущегося на носилках. Мне настолько живо представились его ощущения от сильно обожжённой руки и груди, что к горлу снова подкатила тошнота. Стараясь не смотреть на раненого, я взялся за ручку носилок, и мы медленно побрели в крепость. Солдаты по ходу дела переговаривались между собой, почему-то по-русски:

— Видел, Гентара, кажется, ранило?

— Не успел разглядеть, кто знает, он это был или нет. Пронеслись так, будто за ними гнались все чудовища Пещеры.

— Бр-р-р, не каркай! Все прекрасно знают, что нам светит после поражения. За поддержку проигравшей стороны никто никогда по головке не гладил, независимо от того, правы ли они были или нет. Проиграли, значит, неправы. Видал, как нас сделали? А ведь это была всего-навсего бронированная конница, только четыре сотни человек, разведка боем. Нет, думай что хочешь, а я считаю, что следующей битвы нам не выиграть. Что, если они снарядят пять, десять легионов? И ведь это будет малая толика сил Союза. Так что зря мы стараемся, вступать в большое сражение нам нельзя.

Раненый внезапно затих. Передний воин, шедший рядом со мной, повернулся и спросил:

— Что, всё?

— Да нет, сознание потерял, бедолага. Если бы скончался, я бы сразу почувствовал, сколько перетаскал их, и не знаю.

— Знаешь его?

— Нет, ни разу не видел. Похоже, из прибывших на подмогу.

Мы двинулись дальше, отнесли раненого в санитарную палатку и оставили его там на попечение полевого врача, вооружённого какими-то сложными приборами и инструментами. После этого мне пришлось вместе с ними перетащить двух убитых, на чём сегодняшняя «работа» завершилась.

— Спасибо, парень, — похлопал на прощание по плечу старший в этой группе.

Аруим представлял собой около сотни таких же стандартных палаток, как и в лесном лагере на Альтамире. В каждой палатке обычно жили четверо, но при надобности могли разместиться и более. Все постройки были огорожены частоколом, земляным валом и неглубоким рвом. Эти примитивные средневековые препятствия не могли, конечно, составить серьёзную помеху суперсовременной пехоте, но некоторое время вполне справлялись с поглощением тепловой энергии и хоть какой-то защитой людей. Повсюду стояли часовые, ходили патрули и дозоры. На окрестных холмах и где-то далеко в горах, не знаю, где именно, расположились разведчики в наблюдательных пунктах и секретах. Аруим и находящийся немного севернее и прикрывающий стратегическую лощину между горными хребтами Оберхот были главными укреплениями и опорой Роб-Роя. Как только их до сих пор не заметили мы, земляне, оставалось только удивляться и строить догадки. Впрочем, здешняя безлюдная местность здорово играла им на руку.

Между тем проходили дни, заполненные дежурствами в патрулях и короткими перерывами для сна, — по ночам тоже иногда приходилось ходить. Роб-Рой, понимая, что битвы с основными силами ему не выиграть и прекрасно зная о подавленном настроении своих людей, сделал ставку на многочисленных разведчиков, потихоньку сворачивая малые лагеря, вызывал войска из каких-то дальних краев, собрав таким образом две тысячи человек в двух крепостях. Притом он постоянно наблюдал за мной и регулярно беседовал о своей политике и планах мятежников, чем изрядно надоел. Единственное, что мне было непонятно — почему бы не поднять против грозного врага население поверхности Земли, ведь так можно было бы и справиться с ним. Конечно, бластеров и плазмомётов на все земные войска не хватит, но ведь у них есть и собственное оружие, пусть не такое убийственное, как подземное, но всё-таки эффективное, вон, сколько войн и смертей по всему земному шару. Потом мне пришло в голову, что наш предводитель просто опасался «пустить дикарей» в подземную страну, ко мне, например, так и относились все, кроме Стейвера, как к дикарю.

Кстати, Стейвер, десяток которого переселили сюда же, в Аруим, очень привязался к моей особе, мы с ним вроде даже подружились, он часто расспрашивал о нашей жизни, чем вызывал невыносимую тоску, а на мои аналогичные вопросы предпочитал отмалчиваться, ссылаясь на то, что я могу устроить побег и сдать их великую тайну. Мысль о побеге уже давно засела в голове, но испытывать судьбу не хотелось, тем более что всё оружие было сдано на постоянно охраняемый склад и выдавалось исключительно для патрулирования.

Ещё была надежда, что Саша, мой бывший вожатый, раздобудет самостоятельно вещественное доказательство и предупредит кого надо, он ведь остался на свободе. По идее, это не было столь уж невероятно, судя по тому, сколько солдат находилось на Поверхности, должен же был кто-нибудь из них оставить след. Но они всегда тщательно заметали за собой все следы, и если что-то когда-то оставили, то землянам ничего не досталось, как известно.

Во время одного из патрулирований среди солдат, работавших на частоколе, я увидел вроде бы знакомое лицо и вскоре убедился, что последняя надежда предупредить землян рухнула, лицо было действительно знакомое — Саня, собственной персоной. Потом я выяснил, какую роль играл Стейвер, — он караулил меня, проверял лояльность и регулярно докладывал «типа командиру», — когда стал расспрашивать о вожатом, то он прямо взвился, как ужаленный, принялся угрожать какими-то неизвестными карами, а потом признался во всех моих подозрениях. И всё-таки он кому-то настучал, потому что Саню я больше не видел до самой битвы. Вернее, до последнего вечера перед битвой, хотя тогда, в этот самый вечер, мы и не подозревали, что она начнется завтра.

Саша, похоже, караулил, пока Стейвер уйдет, потому что буквально через полминуты ввалился в палатку, подняв палец к губам и быстро пожав мне руку.

— Тебя что, тоже выследили? — поинтересовался я шёпотом.

— Да, схватили, когда вышел в лес за дровами для пионерского костра, — он усмехнулся, — хотел топором отмахиваться, поднял, а они выстрелили, и у меня в руке остался черешок длиной в ладошку. Пальцы обожгли, правда, в крепости вылечили быстро. И ведь работали втроём, да парни как раз ветки к костру потащили. Грязно сработали, конечно, меня искать теперь будут. Слушай, у тебя оружие есть какое-нибудь? — неожиданно-заговорщическим тоном спросил он.

Я бросил тоскливый взгляд на свой арбалет, заряженный простыми болтами, и произнёс:

— Всё отобрали сразу после боя, только вот этот средневековый хлам, да и то потому, что через полчаса в дозор идти.

— Да-а-а, негусто, — протянул он, — а мне вот кроме лопаты, топора да какой-то штуковины для снижения веса груза, ничего не дают, и после работы сразу отбирают. Я ещё в первый день бежать пытался, неудачно. Поймали, но не били, до сих пор удивляюсь. Ты им не доверяй слишком, — горячо зашептал он, — слишком уж этот квадратный (Роб-Рой, надо полагать) расписывает, какой он хороший и какие враги плохие. Так не бывает. Наверняка что-то скрывает или недоговаривает. Я вот что думаю, если он такой уж добрый и справедливый, почему за ним пошли только дружина и один легион? Причём здесь только дружина, а легион неизвестно где.

Среди народа ходят слухи, что против нас македониане выставят то ли два, то ли три легиона, десять-пятнадцать тысяч солдат, не считая боевой техники, которой у Роб-Роя нет, и которую мы с тобой ещё не видели. Наши кони это так, безоружное и беззащитное транспортное средство, с маскировкой для Поверхности, не более. Даже генераторов силовых полей нет, старая модель. Впрочем, говорят, с генератором тоже старая модель, их уже с вооружения снимать собираются там, внизу.

Я разинул рот:

— Пятнадцать тысяч против двух? Их же просто сомнут, как давеча прошлись по холму эти четыре сотни бронированных всадников. И что, Роб-Рой не понимает, что ему грозит?

— Прекрасно понимает, но сделать ничего не может. Просто не успевает, там какие-то проблемы с разведкой, маскировкой. Или след хочет запутать. Или найти что-то хочет. Ему бы лишние пару дней, тогда бы всё воинство снялось с места и тихо слиняло в Пещеру, где их дожидается Семнадцатый легион. Он напичкал горы разведчиками, чтобы предупредили в случае чего, а сам усиленно готовится к отступлению. Но, мне кажется, не успеет. К чему я это говорю — сматываться надо. Чем скорее, тем лучше. Ни ввязываться в заварушку, ни лазать по их родным распрекрасным пещерам, как крот какой-нибудь, желанием не горю. Ты как, завтра будешь караулить где-нибудь?

— Да, сегодня и завтра после восьми вечера иду в ночной патруль со Стейвером вместе. На посты не ставят, не доверяют.

— Ну, хорошо. Постараюсь раздобыть побольше болтов или этих «рентиков»-хрентиков, если повезёт, подойду послезавтра после полуночи, когда все угомонятся. Ладно, я пошёл, а то мой страж хватится, да и твой прийти может. Счастливо!

Я что-то пробормотал в ответ, вожатый пожал мне руку и ушёл, и вовремя, через пять минут появился Стейвер.

— Что не спишь? — спросил он, — сейчас уже поздно ложиться, скоро идти.

Чёрт бы побрал его и его правильность. Самый обыкновенный вояка, — устав и солдатская жизнь прежде всего. Их было здесь много таких, простых солдат, к которым я привязался и даже начал уважать, за их простоту и честность. После двухчасовой прогулки по окрестным постам я завалился спать, и до девяти утра не просыпался. Пробившие девять часы разбудили меня, а солнце, нагрев стенки палатки, выгнало наружу. Стейвер сидел на чурбачке возле выхода, осматривал бластер и, морщась, подставлял своё бледное лицо яркому дневному светилу.

«Бедняги, всю жизнь прожить под землёй, не видеть солнца, не загорать под ним и не чувствовать его животворного тепла, неудивительно, что их взгляды на жизнь так резко расходятся с нашими», — подумал я.

Всё было таким обыденным — и четверо часовых в полном вооружении возле ворот, и поблескивавшие шлемы аванпоста на большом холме, где я несколько дней назад вступил в свой первый бой, и ходившие туда-сюда люди, нежащиеся под солнечными лучами. У многих из них даже появился слабый загар за эти дни. Стейвер, похоже, удовлетворился состоянием своей «пушки», засунул её в кобуру на правом боку, вынул из ножен меч, льдисто сверкнувший лезвием, и вызвал на учебный бой воина из соседней палатки, своего приятеля, с которым мы часто ходили в патруль. Они начали тщательно отработанную и сбалансированную тренировку, постепенно повышая скорость. Клинки сходились со звоном, взлетали, подсекали и вновь обрушивались друг на друга. Звенела песнь мечей, та самая песнь, которая приводила в неистовство наших предков, которая заставляла их забыть про смерть, собирающую свой урожай и броситься врукопашную в самую гущу боя. Теперь уж негде её услышать, простые клинки сняты с вооружения и в подземном мире, уступив место своим энергетическим собратьям. Остались только «ритуальные» мечи, выдаваемые каждому мужчине, прошедшему Сборы Совершеннолетия. Эти клинки имеют почти прямую форму, чуть расширяясь к острию, и напоминают железные мечи греческих гоплитов, которые называются «ксифос». Кто прошёл сборы, мечом немного умеет махать в любом случае. А кто не прошёл без уважительной причины, полным гражданином стать не может.

Я с интересом наблюдал за тренировкой, подмечая приёмы, как вдруг почувствовал нечто необычное. Что-то неуловимое и тревожное, скользнув по крепости, изменило привычный ритм жизни. Я увидел Роб-Роя, он стоял возле своего шатра, прислушиваясь к коммуникатору и выкрикивая какие-то распоряжения. Откуда-то из-за холма послышался глухой взрыв, и внезапно стало ясно, что аванпоста там уже нет — несколько воинов только что пробежали через ворота, и их тут же снова закрыли часовые. Стейвер с соседом уже не дрались, они бросились к оружейному складу, где собралась небольшая очередь. Пришлось тоже топать туда. Стерк лично выдавал оружие, ему помогали двое пехотинцев. Мне дали, как обычно, арбалет, колчан с «рентиками», бластер и трофейный нож, который подобрал после первой схватки. Слава богу, хоть проклятый меч не стали подсовывать. Подошёл Саша, тоже получил арбалет и с немного грустной улыбкой отсалютовал им мне. Только вот улыбаться было совершенно нечему. Битва началась, а дождаться ночи и уйти мы не смогли. Весь воздух, казалось, звенел предвкушением схватки, горячности боя и всепоглощающего азарта. И эта битва не только разрушила все планы Роб-Роя, захватив его врасплох, не только уничтожила и наши планы относительно побега, но и навсегда поставила крест на моей, да и Саниной тоже, жизни в мире Поверхности. И принять участие в ней нам пришлось независимо от желания.

Саня только подошёл и хотел заговорить, как из-за холма вылетело около десятка странных штуковин, несколько смахивающих на нынешние гидроциклы, на которых верхами сидели люди. Знакомое слабое сияние прикрывало их спереди, яркими сине-зелёными пятнами горели двигатели на днищах, сдвоенные орудия по бортам машин открыли огонь. Очередь возле склада моментально рассыпалась кто куда, несколько лучей оставили следы на земле там, где только что стояли люди.

— Воздушная пехота, — сказал Саня, упавший рядом со мной, — вчера мой сторож разговаривал с кем-то о них. Очень быстрые, летают на высоте до тридцати метров, вооружены двумя спаренными лучевыми скорострельными пушками малого калибра, есть второе место на сиденье для пехотинца в легкой броне. Основная функция — разведка боем и преследование бегущего противника, высадка тактического десанта в тыл, слабое место — двигатели на днище машины, их невозможно прикрыть защитным полем. Бронированную конницу снимают с вооружения из-за них.

Воздушные пехотинцы развернулись и пошли на второй заход, так и поливая палатки из своих пушек. Не знаю, как слабости, а вот плотность огня у них отличная. Но Роб-Рой, равно как и его воины, уже оправился от неожиданной атаки (разведчики в горах погибли, не успев передать сведения о появлении и оснащённости вражеских войск), и начал стрелять из бластера по противнику, солдаты дружно последовали его примеру. Один из «летучих» вдруг подпрыгнул вверх над своей машиной, превратившейся в огненный шар, и со всей скоростью, с которой двигался до этого, полетел, кувыркаясь, к земле. Непонятно, почему, но он вдруг завис в воздухе над крепостью, похоже, едва успев воспользоваться каким-то спасательным устройством. Луч бластера полыхнул из его руки, но солдат, которому он адресовался, прыгнул в сторону и ответил тем же. Воздушному пехотинцу повезло меньше, и он упал на землю, уже не двигаясь. Было что-то неестественное в этой ненависти, желании даже после потери машины и падении на чужой территории уничтожить хотя бы ещё одного врага, а не сдаться в плен. Его товарищи скрылись за холмом, и пока что не возвращались. Роб-Рой подбежал к воротам, крикнул: «Шестая и седьмая центурии, за мной, рассредоточиться по холму, пока не поздно!» и первый побежал туда. За ним помчались солдаты, личная охрана, в том числе расчёт плазмомёта, Саня, а за Саней и я. Выбежав на гребень холма, я увидел знакомую по первой схватке панораму равнины, после чего с легким холодком в груди прижался к земле и принялся торопливо отрывать окоп…

Македониане наступали цепью, которая захватывала фронт километра два шириной, то есть, наш холм они обходили с флангов в любом случае. Впереди шли танки, первая тяжёлая техника, которую я увидел, штук двенадцать-пятнадцать, за ними двигалась пехота и бронированная конница шагом, а на заднем плане было нечто, повергшее меня в изумление, а затем в ужас, так как у нас не было абсолютно ничего, что можно было бы ему противопоставить. Это был танк, если только можно назвать танком махину высотой с девятиэтажный дом, с десятком орудийных башен и стрелковых бойниц, прикрытую голубоватым куполом мощного силового поля. Громадина уже сейчас начала постреливать из самого большого орудия, посылая широченные лучевые импульсы в основание холма. Жарко полыхнула трава, клубы дыма плотной пеленой заволокли весь обзор, и больше ничего не оставалось, как стрелять наугад через эту завесу. Мне это здорово не понравилось, глупо тратить попусту боеприпасы, и я счёл возможным осмотреться. Слева в окопчике лежал Саша, выставив вперед арбалет и ожидая, пока кто-нибудь подойдёт на прицельный выстрел, справа устроился Стейвер с бластером и серебристым автоматом-лучемётом, чуть далее были окопы Стерка и Роб-Роя, который я узнал по очертаниям плазмомёта на треножнике, расчёт его уже собрал и залёг рядом. У Сани был довольно решительный вид, хотя и какой-то обречённый. Надо бы договориться с ним, как улучить момент и дать дёру, пока не поубивали всех. Мечты, мечты…

— Пятый, танки по фронту, пятнадцать штук. Монстр-танк на подходе, монстр-танк справа, — голос какого-то офицера в коммуникаторе Роб-Роя звучал с истерическим надрывом.

— Держать позиции, — громко проговорил предводитель, — держаться, сколько сможем.

Пока я вслушивался, через дымовую завесу одновременно просунулись угловатые носы полутора десятков танков, и началась заварушка. Сгусток плазмы из оружия Роб-Роя ударил в один из них, слегка оплавив броню, но не более. За этим последовал эффектный ответ — счетверённые турельные установки на бортах танков развернулись и открыли огонь очередями, пронёсшимися над нашими головами, пропахавшими землю чуть далее и перерезавшими одну из опор треножника, отчего тот покосился, а затем упал. Танки, используя короткую паузу, упорно поползли вверх по склону, скрежеща гусеницами, по паре фланговых двинулись в обход холма, чтобы отрезать нам путь к отступлению и нанести удар по крепости. Мне на плечо легла чья-то рука, я обернулся и увидел Сашу, который жестом показал, надо, мол, сматываться. Мы ползком пробрались до заднего склона и со всех ног пустились в Аруим. Ворота были разбиты в щепки, пехотинцы, укрываясь за стенами и баррикадами из мешков с песком, половина из которых уже были раскиданы, палили из бластеров и лучемётов в прорвавшиеся танки, два из которых уже горели; мы вбежали за частокол, где были остановлены Гентаром. Наспех втолковав ему, что неприятеля слишком много и что сражение на холме почти закончено, мы присоединились к его группе.

Запылали оставшиеся вражеские танки, остальные же были заняты в бою на холме. Мощные лучевые импульсы с «монстра» с леденящим душу шипением проносились над гребнем холма, потрёпанным в бою с танками Аруимом, и мчались дальше. Гентар расспросил Сашу о вражеских войсках, которые мы видели сверху, что-то озабоченно пробормотал и послал человека на холм. Саша подошёл ко мне, благо рядом никого не было, прислонился к частоколу, хвастливо показал бластер, подобранный где-то.

— Не понимаю. Пехотинцы жгут эти танки, хоть и с трудом, для чего они вообще нужны? Один танк всяко дороже десятка солдат.

— В них нет людей. Что-то вроде телеуправления, — ответил вожатый, — в первую атаку отправить самое то. Сколько «чёрных» погибло, видишь? И это бой только начался, македониане в него не вступили пока.

Вскоре мы увидели, как с холма маленькими группами стали спускаться люди Роб-Роя. Похоже, сражение там было проиграно. Солдаты рассыпались по позициям в крепости, появился и предводитель со своими присными — Стерком и эт Дрейвером. Охранник из расчёта тащил стреляющую часть плазмомёта, а второго не было нигде видно. Повреждённый танковой турелью треножник, похоже, бросили там же.

На вершине освобождённого от нас холма появилась группа вражеских пехотинцев в лёгкой броне, которые тут же рассредоточились и принялись стрелять. Огонь всё усиливался, врагов становилось больше и больше.

— Монстр-танк подходит, он уже рядом! Сделайте хоть что-нибудь, иначе нам всем тут крышка! — кричал голос в чьём-то коммуникаторе.

Сзади загудело и стало подниматься над землей — это был тот самый синий флаер, на котором меня похитили и привезли сюда. Из приоткрытой дверцы торчал ствол лучемёта — там сидел Стейвер. Машина предприняла отчаянную самоубийственную атаку на гигантский танк, верхние башни которого уже показались над гребнем холма. Два грубо приделанных, можно сказать, проволокой примотанных к чисто гражданской машине излучателя выстрелили одновременно, Стейвер дал очередь из своего оружия, не целясь. Голубой купол силового поля монстр-танка принял удар, отозвавшись сполохами энергии.

Тут с позиций противника на вершине холма обрушился такой град лучей, что мы лишились возможности стрелять в ответ. Моментально стало жарко, как в бане, воздух буквально вскипел, прошиваемый огнём во всех направлениях, густой дым от горящей травы и испарения прожигаемой земли заволокли всё вокруг. Возле нас появился Роб-Рой, на его лице (шлем он то ли потерял, то ли бросил) было озабоченное выражение. Я в первый раз увидел его лицо — не такое бледное, как у других «чёрных», узкое, «аристократическое». Предводитель оказался довольно молодым, лет сорока, на висках присутствовала седина, взгляд — цепкий, внимательный. На резиновую «изуродованную» голову Дарта Вейдера, понятно, совсем не был похож. Он бегло осмотрел нас:

— Целы? Оружие не потеряли? Давайте за мной.

Тут моё внимание привлекла мелькнувшая справа впереди в белых клубах кучка вражеских солдат, за ними двигалось что-то очень большое и тёмное. Цепочка взрывов поднялась на левом фланге, бластерные лучи зажужжали во всех направлениях, теперь и справа и слева. Изредка в просвет в дыму была заметна оплавленная груда металла — всё, что осталось от синего флаера. «Бедняга Стейвер», — подумал я, — «Я прощаю тебе то, что ты похитил меня, ведь ты, как всегда, как и сейчас, просто исполнял свой долг». Слева замелькали алые плащи македонианских солдат, вступивших в рукопашную на мечах, оттуда послышался металлический лязг и крики сражающихся. Неподалеку от нас что-то громыхнуло, затем ещё и ещё…

Не замедлила ждать и атака на правом фланге — сверкнула белая вспышка, послышалось шипение, и ослепительно-белый довольно толстый луч прорезал дымовые облака. Эта картина живо напомнила мне видеокассету, которую мы с Сашей смотрели в лагере. С той лишь «небольшой» разницей, что сверкающая искусственная молния теперь могла бы испепелить нас обоих.

— Они запустили аннигилятор! — заорал вдруг над ухом Роб-Рой, сильно перепугав меня.

Мы помчались направо, пригибаясь и поминутно спотыкаясь и падая. Роб-Рой с погибшего второго члена расчёта забрал тело плазмомёта и запасной энергоблок, после чего повернулся к нам, протягивая оружие:

— Отсоедините пустой энергоблок, там кнопка есть. Вот так. Теперь подключайте этот, и тащите за мной.

Луч аннигилятора довольно быстро двигался по земле, сметая всё на своём пути, сопровождаясь бесшумными вспышками. В отличие от того, который мы видели на кассете, он «работал» непрерывно, не угасая ни на миг. Росшее неподалеку дерево за какую-то долю секунды было срезано, точно острейшим ножом. Луч исходил от верхней башни гигантского танка, казавшегося в дыму еще огромнее, борта которого буквально ощетинились стволами всевозможных турельных установок. И все эти стволы стреляли. Вокруг громадины царил огненный хаос, взрывной ад, смешение земли и человеческих тел, и над всем этим жутко спокойно реял белый аннигиляционный луч. Купол силового поля отсутствовал, видимо, его отключили за ненадобностью.

Роб-Рой указал нам яму, на краю которой предстояло разместить тело плазмомёта, а сам присел рядом.

— Аннигилятор расположен слишком высоко, поэтому не так эффективен против мелких целей, нужно прямое попадание, — говорил он, наблюдая за обстановкой, — и мы сейчас для него в мёртвой зоне. Нужно повредить либо ствол, либо башню, тогда появится возможность отступить. А иначе нас всех срежут, когда достаточно удалимся, ясно?

— Да, монсоэро, — ответил Саша, как принято у «чёрных», изготавливаясь к стрельбе.

Роб-Рой что-то переключил, после чего скомандовал: «Огонь!» Саша нажал на обе кнопки в задней части оружия, и оно выдало целую очередь из плазменных шаров.

— Низко взял, смести выше.

Вторая очередь пошла вверх, вроде бы куда надо, но было попадание или нет, мы не узнали. Кто-то пустил сверху реактивную гранату, и она разорвалась очень близко от нашей ямы, следом за ней вторая. Взрывной волной Роб-Роя отбросило прямо в меня, мы покатились и упали, хорошо, что не друг на друга, а то эту тяжесть было бы трудно с себя спихнуть. В ушах зазвенело, но боли я не почувствовал, беглый осмотр формы не выявил крови, значит, осколками не зацепило. А командира спасла броня — у него появился рваный порез на лбу и длинная, но неглубокая царапина через всю щёку. Он уже пытался подняться.

— Всё кончено. Пора уходить.

И тут я понял, что он совершенно прав и нам больше ничего не остаётся делать: дым над полем сражения рассеивался, а значит, мало кто уцелел и оказывал сопротивление. Пот тёк с меня ручьями, — после плотного огня противника всё ещё было очень жарко. Вдруг я вспомнил о Саше, его не было рядом с нами. Он лежал в стороне, и было сразу видно, что сильно пострадал — униформа вся залита кровью. Я бросился было к нему, но Роб-Рой вытащил бластер и ледяным тоном приказал: «Оставь его». Пришлось подчиниться, с болью в душе и уколом ненависти в сердце, как бы ни оправдывало поступок командира то, что в последующем стремительном бегстве тяжелораненый был бы серьёзной обузой.

По взмаху бластера я подобрал с земли плазмомёт и таскался с этой дурой, пока не нашли двух не разбитых лошадей. Мы поскакали по лагерю, стреляя из бластеров во вражеских пехотинцев, подобрали около двадцати человек, включая пару знакомых мне военачальников, — всё, что осталось от полутора тысяч дружинников. Порыв ветра унёс последние остатки дыма, и мы, убегая прочь, могли увидеть панораму сражения.

Весь Аруим был разрушен и сожжён дотла, только кое-где ещё полыхали, чадя, палатки и остатки частокола. Македонианские солдаты цепочкой прочёсывали местность, постреливая из лучемётов в нашу сторону, с вершины холма спускались пять оставшихся танков, монстр-танк больше не стрелял из ближнего оружия, но верхняя башня с огромным стволом подозрительно шевелилась.

Разглядывать их, конечно, времени уже не было, поэтому мы во весь опор скакали на север, к Оберхоту, преследуемые по пятам тут же налетевшими воздушными пехотинцами, которые избежали участия в общем сражении, но зато с лёгкостью пустились в погоню. Вскоре холмы закрыли от нас гигантское пожарище, а воздушная пехота, словно убедившись, что мы следуем в нужном направлении, отстала.

Мы приблизились к Оберхоту, где нас ждал отряд всадников с Райнером во главе. Роб-Рой о чём-то переговорил с ним, и гарнизон крепости в полном составе присоединился к нам. Мы понеслись к лощине, которую, собственно, и должен был прикрывать Оберхот (как я думал, надеясь затеряться в горах). Обогнув небольшой холм, мы вдруг на полном ходу нос к носу столкнулись с вражеским войском, занявшим ложбинку между двумя холмами, и были вынуждены остановиться. Построенные в несколько прямоугольников солдаты стоят наготове, на окрестных возвышенностях появились бронированные всадники, в воздухе пока неподвижно повисли три отряда воздушных пехотинцев. Наши тренированные, закалённые в боях воины, привыкшие ко всяким неожиданностям, в полном безмолвии перестроились в боевое положение, в руках появилось оружие, на лицах — выражение суровой решимости. Я же был настолько ошарашен, что просто сидел подле Роб-Роя в седле и глазел на трёхцветное знамя с гербом, — пронзённым насквозь мечом земным шаром, — развевавшимся над средним подразделением.

От войска отделился отряд человек в тридцать во главе со всадником в красном плаще с серебристым подбоем, в золотистом шлеме с гребнем, как у древних греков или римлян, вместо забрала — чёрная прозрачная пластинка, прикрывающая живые и умные серые глаза, на красивом белоснежном коне и в точно таких же доспехах, как и наш предводитель. Его спутники — все, как на подбор — рослые, мускулистые, в чёрных комбинезонах, с мечами за спиной и масках-капюшонах, делающих их похожими на «нинзя». Все кони и всадники прикрыты голубоватым мерцанием силовых полей. Он подъехал к нам метров на десять, окинул отряд презрительным взглядом и заговорил:

— А, так это ты, Роб-Рой.

Судя по манере начинать разговор, он занимал положение не хуже, чем Роб-Рой до войны.

— Да, это я, Рэм Бугенвиль, — ответил командир, принимая хамскую манеру разговора, — победитель протягивает руку великодушия разбитому и униженному противнику? Так знай же, что мои люди вернее пойдут на смерть, чем на унижения. И заберут с собой несколько сотен ваших приверженцев.

— Я знаю это. Те, кто подавлял выступления мирных граждан, залив кровью улицы Берегового, конечно, скорее выберут почётную смерть в бою, чтобы не получить того, что они заслужили на самом деле. Но я пришёл не для взаимных оскорблений, а хочу кое-что предложить.

— Ты однажды мне уже «предложил». И после этого я, истинный повелитель подземного мира, вынужден скитаться здесь, дышать этим грязным воздухом, с жалкими остатками своей дружины.

— Не истинный повелитель, как ты гордо себя называешь, а всего-навсего тиран-диктатор, взошедший на престол благодаря похищению наследника, ну, то есть, меня. А ещё ты убил моего отца.

— Это твой приятель-самозванец так говорит. Верь ему больше. Ты ведь был не так уж и мал, когда тебя похищали, среди этих людей разве был я или кто-нибудь из тех, кого ты видишь здесь?

Рэм слегка покраснел, и на этот выпад решил не реагировать.

— Извини, нет времени на долгие споры. Так вот, мы решили вернуть тебе звание графа и амнистировать часть твоих людей, но при одном условии. Вернее, двух условиях. Во-первых, ты должен будешь привести к согласию гетов. У тебя неплохой талант полководца, а для упрочения доверия и управления войсками мы подберём подходящий штаб. Во-вторых, ты продолжишь поиски «розового золота», на этот раз с нашими специалистами, конечно. В изученных областях Пещеры его нет, а по неизученным больше всего опыта накоплено у тебя.

Роб-Рой аж позеленел, как сыр в кладовке.

— Что?! — заорал он, — за вашу паршивую амнистию — «розовое золото»? Ты с ума сошёл? Разбить полумиллионное войско гетов, преодолеть лабиринты Пещеры, да еще взять розовое золото? Я могу подумать, — продолжил он чуть спокойнее, — если вы отдадите мне остров Последнего Правителя, как независимое государство, и половину добычи, чтобы можно было застраховаться от неожиданностей с вашей стороны.

На этот раз Рэм вспылил, но быстро овладел собой, покачал головой и сказал с кривой усмешкой:

— Интересно, ты сам-то веришь, что мы пойдем на позорный мир, отдав часть неделимой уже шесть тысяч лет страны? Веришь, что после всего на острове останется хотя бы сотня человек, которые согласятся быть твоими подданными? Дружинников на поля и заводы не хватит… Впрочем, наше дело — предложить. Не хочешь, и не надо, сами управимся. Этот разговор имел единственную цель — предотвратить ненужные жертвы и показать народу, что даже с тобой мы пытались договориться. Ты отказался — твоё право. Отпустить тебя я не могу, за моего отца ты ответишь.

Он развернул коня и во главе своей свиты поехал обратно.

— Тебе понарассказал Сэмюэл разные страшные истории. Твой отец погиб при покушении в автомобиле, это всем известно. Опомнись, пока не поздно.

— Ты все также лжёшь, Роб-Рой, — донеслись слова македонианина, — «Мой сапфир спасёт меня. Я в тебе больше не нуждаюсь». Или не эти самые слова ты говорил Аурею XVIII в Береговом? Есть свидетель, которого ты не успел убрать, и нам теперь известна вся эта гнусная история в подробностях.

— Значит, так, — обратился к нам предводитель, — пока он не доехал до своих, мы можем двинуть вон туда, за холм и уйти, если повезёт. Холм закроет от пехоты, с остальными справимся.

Наши четыре сотни, завопив, что есть мочи и, врубив максимальную скорость, ринулись за ближайший холм. Несколько лучей запоздало прошили воздух там, где мы только что были, воздушная пехота пустилась вдогонку, ожесточенно стреляя из своих пушек. Но хитрость удалась, нас преследовали только конница и «летучие», а вся огневая мощь пехоты оказалась бесполезной. Отстреливаясь, мы неслись между холмами, теряя людей и коней, умудрились оторваться от конницы и подбить двоих воздушных пехотинцев. Те взамен плотным огнём прошлись по отряду, положив кучу народа.

Горы всё приближались и приближались, а мы всё так же скакали и скакали врассыпную, чтобы орудия «летучих» теряли свою убийственную эффективность против плотных скоплений, поминутно кто-то падал, кто-то стрелял. Огненный шар пронёсся над отрядом и рухнул впереди так близко, что мой конь еле успел среагировать и перепрыгнуть через остатки летательной машины и труп пилота.

Внезапно в крутобоком и высоком холме, больше похожем на низкую гору, открылся зияющий чёрный провал. «Пещера», — промелькнуло у меня в голове.

— Пещера! — раздался дружный вздох уцелевших солдат.

Роб-Рой повернул коня, и первый влетел туда. Солдаты тут же последовали его примеру, и, проскакав немного, развернулись и приготовились дать отпор противнику. Но воздушные пехотинцы были отнюдь не глупцами, хотя машина на низкой скорости и могла бы влететь сюда, но только одна, а плотный огонь одного-двух десятков бластеров уничтожит её очень быстро. Они только вяло пытались стрелять, зависнув ненадолго у входа, но мы углубились достаточно, чтобы это не принесло результата.

— Вперёд, в Пещеру! — воскликнул Роб-Рой, — быстрее, пока не появилась вражеская конница!

— Какой-то неизвестный вход, — пробормотал он уже тише, — Ладно, неважно…

Отряд торопливо застучал копытами по каменистому полу. Солдаты восторженно переглядывались, обменивались репликами вроде: «Это Великая Пещера!» и «Может быть, скоро будем в Союзе!» Похоже, это была та самая Пещера, о которой упоминал Роб-Рой при разговоре с неприятельским предводителем и раньше, в разговорах.

Глава 4

Пещера была высокая, так что вполне можно было ехать верхом, довольно ровная от начала, словно искусственная, но несколько дальше в глубину начинались каменные сосульки и столбы — сталактиты и сталагмиты. Наш отряд всё дальше и дальше уходил в пещеру, и всё больше и больше угасала моя надежда когда-либо вернуться на Поверхность. Но, похоже, солдат это нисколько не беспокоило, они весело переговаривались, шутили, сбивались в плотные кучки, чтобы не отстать от основного отряда и не заблудиться по дороге. Путь освещали лёгкими металлическими «факелами», испускавшими довольно яркий свет из молочно-белого цилиндра, плотно насаженного на рукоятку длиной около полуметра. Такие «факелы» были приторочены к каждому седлу и, похоже, входили в комплектацию боевого скакуна. Меня ужасала мысль о том, что теперь надолго, если не насовсем придётся забыть о естественном свете и жить только при искусственном. Что же они едят там, под землёй, как выращивают растения, чем кормят животных? Или еда у них тоже искусственная? Какие-нибудь разносортные грибы? Как же они умудрились прожить так больше шести тысяч лет, да ещё опередив Поверхность в прогрессе? Вопросов явно было больше, чем ответов, и устранять этот дискомфорт никто не собирался. Оставалось только пожалеть, что в своё время я не успел дожать и расспросить об их родине Стейвера. А ещё почувствовать себя тем самым кротом, которым искренне не желал быть Саня.

Великая Пещера, вполне оправдывающая своё название с большой буквы, всё разветвлялась, разветвлялась и разветвлялась, вселяя в мою душу трепет при мысли о том, что, может быть, она тянется под всей Поверхностью. В некоторых местах этого гигантского подземного лабиринта с потолка капала вода, указывая на то, что мы проходили под озером или рекой, а может, просто пластом грунтовых вод. Солдаты говорили, что в подземной сети есть места скопления горючих и ядовитых газов — метана, сероводорода и аммиака, но, к счастью или благодаря навигационным приборам, нам удалось ни разу не попасть в них, хотя мерзкий запах тухлых яиц или навоза изредка тревожил обоняние. Мы двигались дальше, пол углублялся с каждым шагом, и с каждым шагом усиливалась надежда солдат попасть в их родную страну. Я находил довольно странным, что пещера и подземная страна привлекали их больше, нежели светлый, солнечный мир наверху. Неужели жизнь в вечной тьме, при искусственном освещении, так мила? Судя по бледной коже всех солдат, которая почти не загорела даже после длительного пребывания на Поверхности, никаких источников света, хотя бы отдалённо напоминающих Солнце, под землёй не существовало, несмотря на развитые технологии.

Мне представлялся подземный мир, как… скопление множества неких залов, соединённых переходами Пещеры, что-то похожее на метро. Наверное, в самых больших можно строить дома, или выдалбливать их внутри стен, а в сам зал вывести окна, которые будут светиться ночью… Свободное же пространство использовать для выращивания пищи, тех же грибов. Сколько ж этих залов надо, чтобы вместить и прокормить… Легион? Пусть даже урожай собирается чаще и больше, потому что нет никакой зимы. А два, пять, десять? И при всём этом «малая толика сил Союза»… И те, «залитые кровью улицы» некоего поселения? Города? Берегового. Подземный зал на берегу подземного озера или моря? Бред. Что-то здесь не так.

Дня через два (по часам) мы вышли к огромному куполообразному гроту, как бы заросшему сталагмитовой порослью в половину человеческого роста. Всадники вытянулись в три цепочки, проходя через каменный лес. Кто-то заметил неясное движение в стороне и крикнул на всю пещеру:

— Стой! Стрелять буду!

Отряд замер на месте, все повытаскивали оружие и стали осматриваться в тревоге.

— Что такое, Хотоб? — спросил Райнер, — что ты видел?

— Или человек, или животное размером с человека. Вон там, — он указал направление.

— Перекрыть выходы! Левая цепь, прочесать грот! Центральная цепь, оружие наизготовку, прикрыть левую!

Тот, кто прятался за сталагмитом, понял, что потихоньку скрыться всё равно не удастся, потому что встал во весь рост и поднял руки, показывая, что безоружен. Его маленькое тощее тело слегка прикрывали грязные лохмотья.

— Кто ты? — спросил Роб-Рой и его голос гулко разнёсся, отражаясь от стен.

— Я-то здесь живу уже почти год. А вот вы кто такие? — произнёс хриплый старческий голос.

Роб-Рой внимательно всмотрелся в старика и, похоже, узнал его:

— Ротхем, ты что, меня не узнаёшь? Я — император Роб-Рой Первый.

Старикашка глянул на него своими мутными глазами и, дико ухмыляясь, пробурчал:

— Докажи. А то много тут вас таких шляется. Кто уже и дошлялся.

Похоже, пещерного бродягу не смущало ни оружие, ни численность нашего отряда, ни отсутствие возможности побега. Предводитель (какой он там император без империи!) вытащил свой меч с сапфиром на рукояти, и показал его Ротхему. Тот улыбнулся, показав свои жёлтые зубы:

— О! — осмотрев сапфир в рукоятке, но не дотрагиваясь до него, он повторил ещё раз — О! Монсоэро, лучше доказательства трудно придумать! Тот самый меч, тот самый камень, надо же! Я его всегда узнаю. А вот вы здорово изменились. И эт Дрейвер с вами, какая встреча, лейтенант! А по слухам, вас убили в прошлом году.

Роб-Рой посадил старика на запасного коня; отряд переправился через грот, и мы двинулись дальше. Впереди ехали командир, Ротхем, Райнер, эт Дрейвер и в первых рядах солдат — я. Благодаря этой близости к военачальникам я мог слышать их разговоры, а только из разговоров можно было узнать о своей дальнейшей судьбе или, что более интересно, о подземной стране, куда мы так стремились. Старик оказался болтливым, своим дребезжащим голосом рассказывал о похождениях в пещере за последнее время.

— Жить здесь вполне можно, — говорил он, — в гротах растут грибы, иногда в мои силки попадаются всякие пещерные зверушки, вода в источниках чистая, прозрачная, рай подземный, ни тебе политики, ни тебе интриг. Людей тоже хватает, больше одиночек вроде меня, где-то сбиваются в банды, но не на этих территориях. Мои, хе-хе, соседи такого не приветствуют.

— Что, разочаровался в придворной жизни, старая лакейская душонка? — иронично проговорил эт Дрейвер, — ни за что не поверю.

— Представьте себе, да, монсоэро. Здесь ни забот, ни хлопот, только вот бродят всякие разные, которые сбежали от новых порядков, преступники, бывшие придворные, бывшие каратели, бывшие верно выполнявшие ваши приказы. После вашего ухода на Поверхность народу заметно прибавилось, хе-хе. Два раза в мою хибару забирались, позарились на сушёное мясо. Но я их не боюсь, у меня тут неподалеку в пещерке меч припрятан и два бластера, правда, один уже почти полностью разряжен, да и с соседями друг другу помогаем. Главная беда — это когда приходят восьмилапые, тогда или закладывай вход камнями и сиди неделю безвылазно, или беги, чем дальше, тем лучше.

— Что?! — изумлённо прервал его Райнер, — восьмилапые? Солониды?

— Верно, по-умному они так и называются. Проклятые твари!

— Но ведь… Это означает, что где-то неподалёку лежит «розовое золото»…

— А вот и нет, — яростно вскинулся Ротхем, — вы, македониане, вечно верите, как дети, в россказни своих злейших врагов. Я давно убедился, что это ложь. О, великий дух Пещеры, дай им разума! — он снова поник в седле, что-то вспоминая, затем, немного успокоившись, продолжил:

— Попался тут один странный «серый» в мои руки, трусливый такой оказался почему-то. Я как сказал, что из тевтонцев, он весь затрясся, орёт, всё расскажу, что знаю, только отпусти. Ну, и рассказал, и я его отпустил, — старикашка хрипло и зловеще хихикнул, — насовсем.

На этом эпизоде разговор почему-то оборвался, и некоторое время отряд двигался в полном молчании. Тоннель расширился, раздался в высоту, а сталактиты пропали. Ротхем приметил глыбу серого камня, мало чем отличавшуюся от других, слез с коня и, закашлявшись, попросил:

— Остановитесь здесь и помогите мне.

Два солдата и я спешились, предводители подъехали поближе. Ротхем знаком показал, что глыбу надо отодвинуть, мы вчетвером налегли и медленно пропахали ей каменный пол. Открылась дыра диаметром около полуметра, расширявшаяся к другому концу в форме усечённого конуса. Толщина камня, навскидку, два-два с половиной метра. Я заглянул в дыру и ахнул…

Далеко внизу шумело синее море, разлившееся по дну колоссального грота, стены которого не были видны ни с одной, ни с другой стороны. По морю раскинулись два громадных, один средний и один маленький остров, причем оба громадных острова не было видно полностью. В нескольких местах У-образного «континента», наиболее выделявшегося изо всех островов, чернели пятна гигантских мегаполисов, и, если приглядеться, можно было заметить другие, поменьше. Весь грот был неизвестно чем довольно ярко освещён, но не прожекторами, как я ожидал, не солнцем, и не чем-нибудь подобным солнцу. Лёгкая дымка немного искажала картину, наводя на мысль о страшной высоте, на которой мы находились. Кое-где над морем и островами ползли редкие барашки облаков. Тут из дыры пахнуло необыкновенно чистым воздухом и каким-то полузнакомым запахом, таким сильным, хоть и приятным, что я закашлялся и отпрянул, а солдаты с усмешкой оглядели меня, пробормотав что-то вроде «землянин из грязного мира».

— Я сюда чуть не свалился один раз, когда внизу была ночь, а камень ещё не лежал сверху. Интересно, кто проделал эту дырку в небе? Здесь тридцать с чем-то километров высоты, одна из наивысших точек, — снова заговорил старик, — мы находимся на твёрдом небесном своде великой державы. Каменные своды периодически разгораются раз в сутки на десять часов, и затем угасают на десять. Так продолжается уже два миллиона лет, со времён Создателей, и будет ещё долго, они так задумали, и они умели выполнять задуманное.

— Империальный Союз, — задумчиво произнёс Роб-Рой, ни к кому не обращаясь.

— Да, Империальный Союз, — откликнулся Ротхем, — с населением тридцать миллиардов, с императором Сэмюэлом Демитром Бугенвилем (простите, но это так, монсоэро!), со славной древней историей. Говорят, Реконструкция подходит к концу, и им удалось разрешить все мало-мальски важные проблемы.

У меня создалось впечатление, что этот диалог прозвучал специально для моих ушей. Надо сказать, что он достиг цели. Да ещё как! Невмешательство? Возможности? Они «боятся» войти в контакт? Ха-ха. Смешно. Только по численности населения их в пять раз больше, а средства, пожалуй, в сотню раз превосходят наши! Теперь до меня дошло, что вовлечение в войну народов Поверхности было бы для них самоубийством. Наш разобщённый, раздробленный на десятки стран, противоречивый мир в случае вторжения запросто был бы разбит и оккупирован безгранично могущественным, единым, огромным подземным государством. У них хватит людей даже чтобы тупо заменить собой всех живущих наверху.

И всё же… Это потрясающе! Настоящий светлый мир внутри планеты, глубоко под землёй. Совершенно невозможно, но вот он, перед глазами. Подземные залы с переходами и полями грибов? Ха-ха ещё раз. Впрочем, наш случайный попутчик живёт именно так. Бежав из… Я снова окинул взглядом невероятную панораму. «Родина моя» — мелькнула странная мысль. Такой воздух… Но нет, этого никак не может быть. Я родился и вырос в СССР.

— И проблему войны со мной они тоже почти решили, — продолжал между тем диалог Роб-Рой. — Большая часть дружины уничтожена. Так что ты там говорил насчёт гетов? Что тебе рассказал твой пленник?

— Ну, прежде всего, — Ротхем показал, что глыбу надо задвинуть обратно, что мы и сделали, — Великая Пещера — не единый гигантский лабиринт, а около двух десятков изолированных друг от друга лабиринтов поменьше. В Союз можно пробраться по двум или трём из них, также по двум-трём в Гетию, только по одному — к месторождениям «розового золота». Те, что граничат с Союзом, не примыкают к «розовому золоту», те, что граничат с Гетией, не примыкают к Союзу. Нужно исследовать проклятые лабиринты, прокладывать новые тоннели, составлять карты, чтобы добраться туда. Работы непочатый край, этим ведь никто и никогда всерьёз не занимался, своих проблем хватало. Так вот, геты специально пустили слух, что где восьмилапые уроды, там и «розовое золото», мол, твари — порождение чудовищной радиации. Я не знаю, радиация ли их породила или ещё что, но кристаллы на них действуют точно так же, как на любую другую жизнь. Проверяли. Геты много где бывали, пришлось, конечно, и подраться, не без этого, но сами уже давно поняли, что легендарные залежи находятся в совершенно другом месте. Своё открытие они, конечно, держат в тайне, хотя и не очень хорошо, как я убедился, чтобы македониане зря искали здесь, шли по ложному пути и теряли людей в боях с пещерной нечистью.

— Хм, занятно, — проговорил Роб-Рой, — выходит, все начинания по поискам этой проклятой штуки, что мои, что мятежников, так и не сдвинулись с мёртвой точки. Кто знает, может, мне посчастливится… — эти слова он произнёс шёпотом и тут же замолчал. Затем повернулся к солдатам, — ребята, привал на два часа.

В рядах солдат сразу возник оживлённый говор, они послезали с коней и принялись располагаться кто где. «Факелы» закрепляли в выступах стен или прямо в сёдлах, прямо на каменном полу расстилали походные надувные матрацы, в нескольких местах вспыхнули костерки из концентрированного горючего, запахло нехитрой снедью. Живое пламя ласкало глаз после яркого, но неестественного света «факелов».

Я подошёл к своему коню и принялся готовиться к отдыху, всё ещё находясь во власти последнего впечатления. Оказывается, подземный мир отнюдь не темен и скучен, как нам с Сашей представлялось в начале, он очень похож на верхний. В нём есть даже день и ночь. Единственное различие — отсутствие солнца и ультрафиолета, на что указывала бледная кожа его обитателей. Вот кого действительно следовало бы называть «бледнолицыми»! Только эти самые обитатели намного дальше продвинулись по пути прогресса, чем мы, земляне с Поверхности. Может, атомные бомбы и автоматическое оружие были у них, когда мы сами ещё только отражали набеги монголо-татар и открывали Америку. Наши «старшие братья»… У них масса своих проблем, но они успевают ещё и следить за нами, чтобы не дай бог не уничтожили сами себя, или чтобы нас не побил «соседский мальчишка», — как те инопланетяне, конечно же. Именно такое впечатление возникло в свете того, что я успел узнать. И кто знает, из-за чего началась эта война, в которой мне так неожиданно пришлось участвовать, кто в ней прав и кто виноват, не мне судить, тем более что смотрю на неё глазами человека Роб-Роя, не имея никакого понятия о мотивах другой стороны.

Мне вспомнился Саня и жёсткий, хотя и оправданный обстоятельствами поступок командира. Ведь он всё-таки должен понимать, что Саша — мой земляк, друг и товарищ по несчастью, и такой поступок, по крайней мере, должен возбудить в моей душе неприязнь. Вожатый же, скорее всего, если не погиб, находится в руках у македониан… У македониан… Кстати, Ротхем назвал Райнера тоже македонианином. Что-то не стыкуется. Райнер, этот храбрый и мужественный командир, предатель? Или это одна из граней гражданской войны, когда «сын на отца, брат на брата»? Кто вообще называется македонианином? А сам Ротхем кем назвался? «Тевтонец» какой-то… При этом слове мне приходил на ум только средневековый рыцарский орден, которому надавал по шеям на Чудском озере Александр Невский, других ассоциаций не было. Внешне Ротхем не сильно отличался от того же македонианина Райнера, разве только реально квадратной челюстью. Подумав об этом, я поразился, насколько же плохо разобрался в своём нынешнем положении, при малейшем новом событии добавлялось столько неизвестной раньше информации, что впору было заново разбираться в уже вроде бы устоявшемся мировоззрении.

— Мне совершенно нельзя судить, кто прав, кто виноват, я — посторонний наблюдатель, к тому же абсолютно незнакомый с делом и его предысторией, — прошептал я.

Что может быть хуже для государства, для общества, для народа, чем гражданская война, для любого государства, независимо от уровня его развития? И как смотреть на человека или людей, развязавших гражданскую войну, или доведших страну до неё? Вопросы так и остались без ответов. Тем более, мне было неизвестно, кто эту войну развязал. Может, даже та сторона, на которой я сейчас находился. А мятежники… просто мстители за «залитые кровью улицы Берегового».

Где-то в отдалении из тоннеля послышался неясный шум, похожий на топот десятков лап, словно там проходило большое стадо слонов или буйволов, обутых в очень большие тапочки. Звук был такой приглушённо-мягкий, но при этом тяжёлый, даже пол стал ощутимо подрагивать. Ротхем в тревоге вскочил с серого солдатского матраца, накрытого плащом, на котором только что успел удобно расположиться и бросился к сидевшему у костра предводителю:

— Это восьмилапые! Судя по топоту, они приближаются!

Роб-Рой поднялся, отдал несколько кратких приказаний, сам укрылся за большим выступом стены. К нему присоединились Ротхем и я, благо находился ближе остальных. Достал арбалет, натянул тетиву, вставил «рентик-хрентик» и приготовился к встрече с неведомым. Только какое-то шестое чувство подсказывало, что с ним лучше бы не встречаться. Топот стада восьмилапых приближался, и вскоре в полумраке дальнего конца нашего грота блеснули чьи-то громадные глаза, другие, третьи, пятые…

Восьмилапые кошмарные твари величиной с подросшего слонёнка, похожие на больших ящериц или динозавров, но без чешуи, с розоватой кожей, покрытой блестящей вонючей слизью, с двумя рогами-шипами на голове, с кончиков которых на землю капала чёрная жидкость, гротескные, неправдоподобные, но вполне реальные, остановились в замешательстве при виде непривычно-яркого света факелов. Из какого радиоактивного ущелья выползли эти порождения мрака, никогда не встречавшиеся людям Поверхности? А может, кто-то их и видел, но уже ни о чём не расскажет… Но вот одна громадина, подняв передние лапы с мощными, отсвечивающими так, что казались металлическими, когтями, угрожающе выставив их и разинув огромную пасть, усеянную четырьмя рядами зубов, двинулась вперёд, издавая тихое порыкивание.

Это зрелище чудовища, словно выскочившего из ночного кошмара, привело меня в трепет. Арбалет показался настолько жалким оружием против этого гиганта, что я растерялся и опустил руки, тупо глядя на приближающийся ужас. Думаю, большинство солдат было не в лучшем состоянии.

Внезапно на середину грота выскочил человек в чёрном плаще, шлеме и с арбалетом в руках. Это был Райнер. Он встал на одно колено, прицелился и спустил тетиву. Стрела влетела атакующей твари прямо в глотку и граната разорвалась внутри, продырявив осколками мерзкое тело чудовища. Восьмилапый остановился, словно наткнувшись на невидимую стену, медленно завалился набок, судорожно перебирая конечностями, и больше не шевелился. Поступок командира прямо-таки влил в солдат новые силы. Они дружно повыскакивали из своих убежищ и принялись обстреливать чудовищ «рентиками». Взрывы раздались в тоннеле просто оглушительно. Несколько зверей повалилось на пол бесформенными грудами, остальные взревели кошмарными голосами, но не побежали, даже наоборот, попытались контратаковать, пробиться сквозь смертельный барьер, созданный оружием дальнего действия, с которым не могли справиться рога, когти и зубы. Впрочем, как выяснилось, у них тоже имелось кое-что в резерве.

Чудовища, словно повинуясь неведомому сигналу, разом отступили, повели своими шипами в нашу сторону и вдруг с отвратительным уханьем ударили струями мутной чёрной вонючей жидкости.

— Кислота, — произнес Роб-Рой, принюхавшись и предусмотрительно укрывшись.

Солдаты, кто успел, бросились врассыпную и попрятались за выступами в стенах и сталагмитами. Кислота была очень сильная, лужи на полу пузырились, воздух моментально потяжелел. Я с самого начала новой битвы стоял как бы в оцепенении, доходившего до того, что хотел сдвинуться с места и не мог. Заряженный арбалет выпал из рук и с глухим стуком треснулся об пол, болт с гранатой остался в ложе, он там крепится довольно плотно. Но теперь, при виде всеобщей паники, при виде обожжённых кислотой солдат, с дикими криками корчащихся на полу между каменных столбов, я вдруг снова приобрел способность передвигаться. Подхватив оружие, я прыгнул за большую каменную глыбу, лежавшую неподалеку, не долетел и шлёпнулся перед (хорошо, что перед!) большой лужей, собравшейся в углублении в полу. Вторым прыжком я достиг своего нового укрытия и, как все уцелевшие, принялся с тревогой ждать чего-то. Неподалёку механический конь пытался поднять разъеденную ногу, висящую, словно кусок ветоши, потерял равновесие и рухнул наземь с каким-то утробным вздохом. Волна мутной жидкости накрыла его, зашипев на металле. Пошел густой то ли пар, то ли дым. Невольно мой взгляд обратился к моему собственному коню, тот мирно стоял за сталактитом, целёхонький и, видимо, никем из чудовищ не замеченный.

— Ребята, они слабеют! — внезапно прокричал Роб-Рой, — напор ослаб, кислота скоро кончится!

Его возглас внешне не произвёл никакого эффекта, тем более что ослабления я и не заметил, равно как и другие, но всё-таки прозвучал ободряюще, и приподнял совсем было упавший боевой дух. Едкая жидкость все также лилась повсюду, стекая в ямки на полу и уходя в землю. Но вот восьмилапые звери действительно истощили свои запасы, только время от времени кто-нибудь из них тяжело ухал, выплескивая оставшуюся порцию. В воздухе, и без того затхлом, теперь стояло жуткое зловоние от обожжённых трупов людей и зверей и разъеденного металла. Пылающие ненавистью и жаждой мести за погибших товарищей солдаты выхватили бластеры, лучемёты, реактивные гранаты и вообще всё, что у них имелось, и открыли беглый огонь. Десятки сине-зелёных лучей, гранат и «рентиков», прожужжав и просвистев в воздухе, адским фейерверком ударили в плотную толпу изготовившихся к новой атаке чудовищ. Вновь раздались взрывы, пронзительное шипение пробиваемой лучами мягкой плоти и предсмертные вопли солонидов. Почти половина стада попадала на землю, оставшиеся попытались было контратаковать, но люди концентрировали на смельчаках огонь из шести-семи точек и тех разносило на куски, обдавая всё вокруг вонючей слизью. Еще немного, и чудовища с оглушительным рёвом, как бы призывая на помощь, бросились бежать, ослеплённые вспышками и оглушённые взрывами.

Роб-Рой нетерпеливо взмахнул рукой, что-то крикнул, мы попрыгали на уцелевших коней и ринулись в погоню. Меня била сильная дрожь, но не от пережитого страха, а от охватившего буквально каждую клеточку тела азарта битвы. Перед скачущим бешеным аллюром отрядом неслась целая туча лучей, разнося на куски все препятствия и отстающих солонидов. По всему пути валялись громадные туши, покрытые слизью, с выжженными дырами, оторванными конечностями, еще содрогающиеся в последних муках уходящей из них жизни. Предводитель восторженно оглядывался по сторонам и что-то говорил насчёт чистой победы.

Рёв побеждённых тварей стал стихать и вскоре совсем пропал. Командир поднял руку, и мы остановились. Он приказал пересчитаться, после чего оказалось, что около тридцати человек погибли или пропали. Уничтожено также было несколько лошадей, но меньше, потому что остались «пустые».

— Нам повезло. Это было маленькое стадо, — произнёс Ротхем, подъехав к предводителю.

— Зато мы обратили их в бегство, — отозвался тот.

— Этих мы обратили в бегство, не спорю, но на шум обязательно заявятся другие, не только мы считаем их хозяевами пещер, они сами, похоже, думают так же, если только умеют думать своими куриными мозгами. Как-то раз один из пещерных жителей заманил одного в ловушку, так всё стадо потом пришло в эти пещеры и не ушло, пока не растерзало смельчака, а заодно и всех двуногих, кто попался по дороге. Не любят они таких шуток, ох как не любят!

— Что же, тогда придется продолжать наш путь, пока им не пришла в голову мысль отомстить. И обойтись без положенного отдыха, — проговорил Роб-Рой, пуская своего коня вперед по тоннелю.

За ним двинулись остальные люди. Несмотря на мрачное предостережение старика, ни одно чудище больше не встретилось нам. Отряд медленно продвигался вперёд по бесконечным переходам и гулким закоулкам, освещая дорогу «факелами» и спускаясь ниже и ниже, — пол всё время шёл под уклон. Я уже подумывал, не проехали ли мы мимо Империального Союза, и усмехнулся при мысли о том, как вылезем где-нибудь в Америке.

По часам Роб-Роя прошло ещё полтора дня после битвы с солонидами. Остановились на очередной привал. Солдаты спешились, в который раз расстелили матрацы, принялись жевать концентраты — всё, что осталось из запасов пищи. Миновал час. Кто-то спал, завернувшись в плащ, несколько человек дежурили у концов коридора, кто-то играл в непонятную карточную игру. Я полежал немного, но спать пока не хотелось, пожевал солоноватый кубик концентрата, запил его глотком воды из фляжки и хотел было поразмышлять о чём-нибудь, — единственное развлечение в последнее время, — как вдруг раздался сигнал тревоги. Когда солдаты свернули лагерь и вскочили на коней, сзади, с той стороны, откуда мы пришли, уже явственно слышался знакомый мягкий топот. Мерзкие подземные твари всё-таки пустились в погоню! Но на этот раз ни у кого не было желания ввязываться в сражение. Мы просто дали ходу около тридцати километров в час. Дробный стук копыт, многократно отражаясь от стен, заглушил топот стада чудовищ, а мы все неслись и неслись вперед, огибая камни и сталагмиты или просто расстреливая их. Внезапно впереди, в конце тоннеля, как в известной поговорке, замерцал слабый свет. Из трёхсот девяноста глоток вырвался единый, дружный вздох облегчения при виде его. «Всё, уже Америка?»— мелькнула дурашливая мысль. В нос ударил тот же самый воздух и запах, который был тогда на «твёрдом небе». Повинуясь неведомому инстинкту, я вдохнул полной грудью и почувствовал себя так, словно после долгих скитаний по неведомым землям вернулся, наконец, на родину.

Мрачный тоннель закончился, отряд выскочил наружу и притормозил. Вокруг, под ярким светло-голубым куполом неба, насколько хватало глаз, простиралась бескрайняя равнина, поросшая кустиками диких злаков, полынью и редкими чахлыми деревцами. Вход в Пещеру позади нас выглядел как обычный невысокий холм с облицованным диким камнем чёрным провалом. Солнца не было, да и откуда оно могло здесь быть? Но ослепительно-голубое небо было таким чистым, ни единого облачка, что просто глазам больно смотреть. Да, это был он, «перенаселённый» подземный мир, прежде представлявшийся мне мрачным, освещённым прожекторами гротом, а теперь выглядевший чуть ли не родной, единственной и неповторимой планетой. Правда, чудовищная перенаселённость этого мира несколько не стыковалась с дикой и совершенно пустынной местностью вокруг. Первобытный ландшафт нарушал лишь средневековый серый замок, видневшийся далеко впереди. При виде его все охнули и невольно подались назад. Счастливое выражение в мгновение ока испарилось с лиц солдат, сменившись тревогой и озабоченностью.

— Это Гетия, — сказал Райнер, сплюнув и смачно выругавшись.

— Сзади напирают солониды, спереди сейчас появятся геты. Что будем делать, монсоэро? — произнес эт Дрейвер.

— Искать другой вход в Пещеру, как и задумали ранее. Если повезёт, проскользнём туда незамеченными.

Глава 5

Проскользнуть незамеченными нам не удалось. Хоть мы и двинулись в сторону, пригибаясь пониже в сёдлах и держась складок местности, хоть и старались уйти как можно быстрее, но геты засекли отряд, не успели мы преодолеть и километра равнины. Из-за унылых стен замка, один вид серых строений и башен которого навевал невыносимую тоску, на больших крылатых животных вылетели пятеро всадников и устремились к нам. Животные мерно взмахивали огромными чёрными крыльями, вызывая тупое чувство страха и отвращения.

— Рассредоточиться, — вполголоса скомандовал Роб-Рой.

Солдаты бросились кто куда, но так как укрытий не было, а низенькие деревца и глыбы камня при атаке с воздуха почти бесполезны, большая часть отряда просто рассыпалась по местности и принялась изображать броуновское движение, хаотично перемещаясь на довольно высокой скорости. Я сначала не понял, зачем.

Геты обрушили на нас длинные, потрескивающие и ветвящиеся лучи, несколько похожие на молнии, только не такие яркие и почему-то розоватого цвета. Каждый удар сопровождался глухим шипением и вспышкой пламени, если под него попадала растительность. Судя по размерам зоны поражения, мощность этого оружия превышала силу бластера раза в три. Однако часто стрелять враг почему-то не мог. Поэтому не повезло только паре солдат, которых накрыло прямым попаданием, остальные оставались невредимы. Но и самим на скорости стрелять вертикально вверх было затруднительно. Одного крылатого всадника сбили в самом начале, остальные набрали высоту, и там их кони довольно легко уворачивались от лучей. А минут через десять к гетам прибыло подкрепление.

Удары участились, отряд потерял ещё нескольких человек. Роб-Рой, поравнявшись со мной, знаками показал на притороченное к седлу тело плазмомёта. Энергоблок оружия был уже почти пуст, но командира это не смутило. Остановившись на несколько десятков секунд, он прицелился в самое плотное скопление противника и дал короткий залп, всего два выстрела. Такой подлянки крылатые совершенно не ожидали. Вниз посыпались горелые обрывки, часть гетов шарахнулась в стороны, другие что-то пытались предпринять, но остановившийся отряд не дал им этого сделать. Нас всё-таки было намного больше. И, хотя попасть по движущейся в небе цели сложно, если стрелять из нескольких точек, можно.

— Уходим, быстро! — прокричал предводитель после того, как остатки крылатой кавалерии врага ринулись в сторону замка.

И мы помчались, пока не явились наземные единицы. Вот впереди появилась бледно-синяя полоска воды, которая, приблизившись, превратилась в самый натуральный морской берег. Здесь дул свежий ветер, ранее не замеченный мной, так как мы скакали навстречу ему, он срывал верхушки водяных валов, которые с раскатистым шумом бились о песчаный пляж, разбрызгивая капельки воды и клочья пены. Пахло морем, самым настоящим морем и немного — рыбой, самой настоящей рыбой. Невыразимо чистый голубой купол неба величественно сиял над этой мирной картиной, как бы игнорируя отсутствие солнца. После продолжительного марша вдоль береговой полосы Роб-Рой отдал приказ отдыхать, мы расположились кто где, предварительно выставив часовых, так как вполне можно было ожидать новой атаки гетов. Морская вода на вкус была солоноватой, но вполне пригодной для питья, как выдохшаяся минералка. Я наполнил фляжку, последовав примеру других солдат.

Но отдохнуть как следует нам не дали. Часовые заметили приземистые серые силуэты в море и подняли тревогу. Это была эскадра боевых кораблей, и двигалась она с большой скоростью в сторону гетского замка. Вспышки, сопровождающие работу тяжёлых корабельных орудий, озарили всё вокруг, свет и грохот доносились даже на такое расстояние. В небе над горизонтом появились чёрные точки крылатых всадников, но их тут же начали сбивать, одного за другим.

— И почему мы вышли из тоннеля не часом позже? — с досадой проговорил кто-то из солдат.

— Четыре дня назад мне предлагали «принудить» гетов к согласию, — задумчиво проговорил командир, — но я… хм… отказался. Если войска находились в полной готовности и ждали только приказа, за четыре дня они всё равно не могли успеть уничтожить все замки и поселения в Пещере. Значит, что?

— Что? — переспросил Ротхем, на которого покосился Роб-Рой.

— Значит, это первая фаза операции. Замок будет уничтожен, эскадра высадит десант для поиска тоннелей, а для дальней разведки пустят патрули. Скорее всего, флаеры или воздушная пехота, хотя эти вряд ли, слишком велик риск потерять.

— Значит, надо уходить, — сказал Ротхем.

— Да, и причём как можно быстрее, пока бой продолжается, — после этих слов со стороны замка донёсся мощный взрыв, — Вопрос только в том, куда двигаться. Наш прежний тоннель недалеко от замка, он будет обнаружен сразу, да и восьмилапые могут слоняться поблизости.

— Они там будут обязательно, хотя наружу вряд ли выйдут.

— А другой вход мы можем искать до…

— Воздух! — крикнул кто-то.

Над головой со свистом пронеслась треугольная штуковина, не похожая ни на флаер, ни на машину воздушного пехотинца. Она заложила крутой вираж, но ждать второго захода мы не стали. Побросав имущество, отряд понесся на максимальной скорости прочь с береговой полосы. Для механического скакуна такая нагрузка была предельной, меня начало трясти, а пластины металла под шерстью, к которым прикасались руки, стали нагреваться. Но для летательного аппарата, конечно, не было особой разницы, железные у нас кони или обычные, скачут на стандартной скорости или максимальной. Залп лучевых орудий с небольшой высоты стал убийственным. Нескольких солдат позади меня разорвало, конь эт Дрейвера на полном ходу рухнул грудью на землю, а всадник вылетел из седла. Что с ним стало, я уже не видел. Отряд рассыпался, увеличивая дистанцию. Треугольник нас обогнал, а затем опять развернулся. На этот раз он дал залп спереди, но почти безрезультатно, повредив или убив только двоих. Впрочем, я засомневался, что падение с лошади на такой скорости оставляет шанс выжить. Поясов, как у того убитого наверху воздушного пехотинца, как-то замечать не приходилось.

Роб-Рой умудрился перезарядить свой плазмомёт на полном скаку, причём, судя по всему, использовал энергоблок от бластера. Орудие выдало три небольших сгустка в сторону заходящего для стрельбы треугольника, тот вильнул вверх и почти увернулся, но получил заряд в заднюю нижнюю часть корпуса, рядом с маршевыми двигателями. Это подействовало — скорость сразу упала, машина ушла на вираж и затем скрылась из виду, оставляя в прозрачном воздухе небольшую полоску дыма.

— Что это было? — спросил Ротхем, когда отряд снова собрался в плотную группу, — Я, конечно, отстал от жизни, но не настолько же.

— Штурмовик. Космический штурмовик. Насколько я помню, их собирались ставить на вооружение Ма… — Роб-Рой запнулся и замолчал.

Космический штурмовик?! Под землёй?! Моё мировоззрение перевернулось вверх тормашками в очередной раз. И, кстати, вспомнились слова командира, сказанные им в первый день: «У них сейчас достаточно сил и средств завоевать всю планету».

— Нужно срочно уходить как можно дальше, наверняка он вызвал подкрепление ещё во время первой атаки. Эт Дрейвер… Toddo, нам нельзя возвращаться!

— Монсоэро, я могу…

— Хорошо, солдат. Есть ещё добровольцы?

Вызвалось несколько человек, командир кивнул одному из них.

— Найдёте лейтенанта, если он жив и может передвигаться, ищите нас по следам. Запасной транспорт возьмите, где-то был. Проверьте других, могли остаться раненые, лёгких забирайте.

Солдаты отдали приветствие и, забрав трёх лошадей без всадников, поскакали назад.

Основной отряд сбавил скорость, так что перестало трясти, переменил направление движения и разделился на две группы. Я, конечно, остался вместе с командиром, как, и Ротхем. Вторую группу увёл Райнер, получив какие-то указания непосредственно от Роб-Роя.

Через пару десятков километров от места последней стычки воздух вдруг стал терять прозрачность, а на горизонте появилась какая-то непонятная дымка. Ещё я заметил, что горизонт под землёй не бесконечен и кажется ближе, чем на Поверхности. Скорее всего, колоссальный грот тоже имеет искривление, как и Поверхность, только за счёт разницы в расстоянии от ядра планеты оно сильнее.

Дымка густела с каждым пройденным километром, и в конце концов из неё вдруг вынырнула отвесная стена, уходящая на страшную высоту. Отряд воспрял духом, ведь здесь наверняка могли оказаться другие входы в мрачное пещерное царство. Я попытался рассмотреть, насколько высоко здесь находится «небо», и не увидел, верхняя часть природного (или рукотворного?) разлома терялась в дымке, а голубой купол, казалось, под прямым углом входил в неё и резко обрывался, как если бы мы смотрели от подножия горы на её вершину. Стена была неровной, вся в трещинах и уступах, на которых росли мелкие деревца и гнездилось множество птиц, их чёрные точки постоянно кружили над землёй, поминутно исчезая за камнями. Лёгкий ветерок, создаваемый восходящими потоками воздуха, шевелил листья и стебли скальных растений.

— Так всё-таки это не сама Гетия, а один из принадлежащих им пристенных островов, — с облегчением выдохнул Ротхем.

— Провал, вон там, — указал один из солдат.

В стене действительно зияла большая дыра на полметра выше уровня земли. Её как бы обрамляли две огромные каменные глыбы по сторонам и монолитный выступ сверху. Я засмотрелся на зрелище супер-разлома, не виденное ни одним человеком с Поверхности до сей поры, и не понял причину паники в отряде, направившегося было к провалу и неожиданно шарахнувшегося назад.

— Эй, парень, беги, если тебе жизнь дорога! — крикнул Ротхем.

Это меня несколько удивило, так как ничего угрожающего я не заметил. Может, солониды в пещере? Но об этом мы бы узнали, только проехав по тоннелю порядочное расстояние, твари не любят дневного света, да и света вообще. Присмотревшись, я увидел на уступе над аркой полупрозрачный кристалл. Он, словно реагируя на присутствие живых существ, начал наливаться изнутри розоватым светом. Испытывать судьбу после грозного предупреждения не хотелось, поэтому я повернул коня и помчался к остальным. Когда обернулся, от кристалла во все стороны распространилось пронзительно-малиновое сияние. Какой-то зверёк выскочил на странно пустынную землю возле арки и внезапно, издав отчаянный писк, повалился набок. Маленькая тушка задымилась, а затем рассыпалась в прах. Некоторое время все сидели в сёдлах в полном молчании. Зловещий розово-малиновый свет в камне внезапно, безо всякого перехода или затухания, оборвался.

— «Розовое золото», — проговорил Роб-Рой.

— Вернее, розовая смерть, — отозвался Ротхем, — любая органика распадается от его излучения за несколько секунд. Кристаллы по неизвестному нам, заложенному природой или Создателями механизму растут только в сильно радиоактивных гротах Пещеры, веками накапливают энергию, а затем периодически высвобождают её. Геты изредка умудряются находить и добывать эти дьявольские кристаллы, но не в промышленных масштабах и не основные их залежи.

— Но это ход в Пещеру, и нам нужно пройти в него. Как избавиться от камня?

— Его не берёт бластер, он поглощает энергию луча, как и любую другую энергию. И взорвать нельзя, иначе в тоннель мы не войдём.

Роб-Рой выстрелил из бластера в кристалл, луч коснулся его и просто исчез. Тогда командир попытался попасть в каменный выступ, на котором лежала «розовая смерть», но луч, к моему изумлению, изменил траекторию и также растворился в кристалле.

«Это же защита от бластера, причём абсолютная. Если он так притягивает к себе импульсы, не нужно никакое силовое поле. А более мощные орудия? Аннигилятор? Они… тоже? Так вот для чего командиру нужно „розовое золото“», — промелькнуло у меня в голове.

— Не надо, это не поможет, — сказал Ротхем, — «рентиком» тоже не надо, обвалим камни, не сможем войти.

Один из солдат вскинул арбалет и медленным шагом поехал к арке.

— Что ты делаешь? Погибнешь! — крикнул вслед предводитель.

— Монсоэро, он что-то задумал. Подождём, — Ротхем заметил, что смельчак напряжённо держится в седле, готовый дать дёру, видимо, действительно решив что-то сделать.

Не доехав до арки на выстрел из арбалета, солдат быстро зарядил своё оружие и спустил тетиву. Обычный металлический болт ударился о кристалл и… сбросил его дальше за выступ. Солдат зарядил арбалет второй раз, тщательно прицелился и снова выстрелил. Из-за камня вновь распространилось малиновое сияние, но теперь оно не доставало до входа, мощный слой породы хорошо экранировал. Путь был свободен! Только шипела трава, ранее находившаяся в «мёртвой зоне», а теперь попавшая под излучение и распадавшаяся на молекулы.

— Ну, сегодня твой день, храбрец! Представляю тебя к повышению, капрал! — произнес Роб-Рой, — как твоё имя?

— Алеф Стейнер.

— Центурион Алеф Стейнер, неплохо звучит!

— Благодарю, монсоэро!

— Повышение сразу на два пункта! Но гибкость ума того стоит, — заметил Ротхем, — Мы забываем о старом оружии, хотя иногда оно бывает как раз к месту.

Отряд направился к арке, проехал её и вновь углубился в Пещеру. Здесь мы остановились подождать солдат, отправленных на поиски адъютанта командира, но за три часа никого не дождались и двинулись дальше. В отличие от прежней пещеры этот тоннель извивался, как змея, и в некоторых местах был настолько узким, что приходилось ехать гуськом, а то и протискиваться между стенами. Но ходом всё-таки пользовались, местами стены носили ровные параллельные следы инструментов или машин, видимо, кто-то расширял проходы. Ответвлений от основного коридора было мало, на таких перекрёстках в стенах чернели стрелки, указатели направления. Ход куда-то вёл, но никто не знал, куда. Прошло пять часов после начала движения от входа, когда предводитель объявил новый привал. Я устал смертельно, то и дело клевал носом в седле и теперь только рад был долгожданному отдыху. В голове мелькнула тревожная мысль — нас осталось мало, что будет, если вдруг нападёт стадо солонидов? Но я так устал… Мысли путались. «Командир наверняка расставит посты, если что, предупредят…», — пробормотал я. И хорошо, что на пост меня не ставили. Минута ушла на надувание матраца и секунда — на засыпание. Снились солониды. Кошмарные чудища гонялись за мной с неимоверной скоростью, перебирая ногами, как сороконожки. Потом я спрятался в маленькой боковой пещерке, как советовал Ротхем, а они принялись искать меня, громко переговариваясь по-русски и на языке нашего предводителя.

— Эй, парень, хорош дрыхнуть, — произнёс один из них, подходя вплотную и толкая лапой, тут же превратившись в незнакомого солдата.

Я протёр глаза, сладко потянулся и заметил, что народу явно прибавилось. Теперь отряд состоял человек из трёхсот, не меньше. Подошла группа Райнера, но появились и новые, незнакомые лица. Эт Дрейвера не было видно, и солдат, которые отправились его искать, тоже, — наверное, погибли или попали в плен.

Похоже, у командира в пещере имелись дополнительные резервы. Как впоследствии оказалось, так оно и было. Дополнительные полсотни человек, присоединившиеся к нам, составляли дальний аванпост Семнадцатого легиона. Предводитель решил-таки выдвигаться к своей последней надежде, растеряв почти всю дружину, благо легион имел и припасы, и боевую технику. Встретив аванпост, он воспрял духом, до грота, где расположился и укрепился легион, было рукой подать, каких-то пять-шесть дней пути, если сильно не торопиться. Что он собирался делать дальше, я не знал. Может, хотел начать партизанскую войну в коммуникациях Пещеры, может, намеревался вести пропаганду и подрывную деятельность в Империальном Союзе и набирать силы для нового удара, этого мне не дано было узнать. Вскоре отряд снялся с лагеря и направился дальше.

Дробный топот копыт, отражающийся от стен до смерти осточертевшего тоннеля, действовал на нервы и утомлял, тем более что как следует выспаться мне не удалось. Проход расширился, так что можно было выпрямиться в седле и вздохнуть свободнее. Правда, отсутствие постоянного раздражителя привело к тому, что я постоянно клевал носом и пару раз точно заснул, так и не поняв, на какое время. И вот отряд выехал в широкий и высокий грот явно искусственного происхождения. Его стены были гладко выровнены, под отполированным потолком горела лампа, похожая на большую голову сыра. Она отбрасывала яркий, приятный для глаз бело-жёлтый свет на шероховатый каменный пол и полотно железной дороги с толстыми черными «шпалами» и единственным большим «рельсом» посередине. В стенах чернели штук семь провалов — выходов в другие тоннели. Около нашего входа в пол был вколочен щиток, сделанный из похожего на дерево пластика. На этом щитке знакомыми латинскими буквами было написано несколько строк на совершенно незнакомом языке, с надстрочными знаками, как французский, но без единого буквосочетания, которое можно было бы узнать, без артиклей немецкого и двойных гласных скандинавских языков, в общем, совершенно ни на что не похожего. Но, как оказалось, Роб-Рою этот язык хорошо известен. Он наклонился поближе и прочитал, на ходу переводя на русский, текст примерно такого содержания:

— Сто девяносто первый километр маршрута Центральная — Капуá. Проход скоростных поездов каждые два часа, — и добавил от себя, — здесь ходят поезда со скоростью двести километров в час. Если кто-нибудь окажется на пути, костей не соберёт, даже сообразить ничего не успеет.

— Поезд гонит перед собой массу воздуха, а сейчас всё тихо, — заметил Ротхем, — у нас достаточно времени, чтобы перебраться на ту сторону.

— Монсоэро, я не уверен… — произнес один из незнакомых солдат, — но мне кажется, по дороге к нашим позициям монорельса не было…

— Хотоб, что ты скажешь?

— Скорее всего, мы незначительно отклонились от курса, монорельс точно не пересекали. Но здесь так много двойных и тройных путей, что это неудивительно. Я думаю, вскоре выйдем на верную тропу, — ответил молодой центурион, командир аванпоста.

— Вот и хорошо. Двинулись, — приказал Роб-Рой.

Последние слова командиров были катастрофической ошибкой, стоившей жизни десятков человек и приведшей к далеко идущим последствиям. Предводитель не сказал, в какой именно тоннель въезжать, он считал, что особых помех на пути не будет…

Пересекая монорельс, я инстинктивно осмотрелся по сторонам, как при переходе улицы, и вдруг услышал негромкое постукивание колёс по стыкам. Из чёрного коридора приближалась платформа с лежащими на ней солдатами с оружием в руках. В темноте тускло отсвечивали стволы бластеров, лучемётов, лезвия мечей и купол силового поля.

— Тревога! — крикнул я что было мочи, едва увернувшись от прожужжавшего рядом бластерного луча.

Наши солдаты кинулись кто куда, заметались по пещере в поисках укрытия и не успели скрыться до того, как платформа выехала на открытое место. Македониане сразу открыли шквальный огонь изо всего, что у них имелось, уничтожив в первые секунды боя чуть ли не половину отряда. Я въехал в спасительный тоннель, развернулся в седле и окинул взглядом поле сражения. В одном месте наши солдаты залегли и открыли ответную пальбу, в другом грянул взрыв, обрушив каменные своды и завалив вход. Я не стал задерживаться здесь, передвинул рычажок скорости и поскакал дальше вглубь тоннеля, надеясь догнать ядро отряда с командиром во главе. Ехал довольно долго, пока не сообразил, что другие товарищи по оружию этим ходом не воспользовались, а пересечений с другими он, увы, не имел…

Я остался наедине с Пещерой, македонианами, солонидами и «розовой смертью», без спутников, почти без воды и с изрядно истощённым запасом концентратов. Передо мной замаячил зловещий призрак смерти от голода или жажды.

Кровь внезапно ударила в голову. Умирать вот так, бессмысленно, глубоко под землёй, вдали от солнечного или какого бы там ни было естественного света, а не этого проклятущего металлического цилиндра, что-то не хотелось. Да и кому охота умирать или даже только думать о смерти в шестнадцать лет? Я вскочил на коня, с которого уже слез было, включил самую медленную скорость и направился в ту сторону, откуда приехал. Битых три часа я проблуждал по бесконечным пещерным закоулкам и тёмным тупикам, пока не понял, что заблудился окончательно. Но что делать, надо двигаться, надо искать какую-нибудь еду и воду, — что там Ротхем говорил про подземные родники? — выход, в конце концов. И я ехал всё дальше и дальше, несколько отупев от монотонного движения. Чтобы хоть чем-то занять мозги, я принялся вспоминать недавнее прошлое, в очередной раз складывать мозаику своего мировоззрения. Вспомнил вожатого Сашу, лежащего на опалённом поле боя в залитой кровью форме. Роб-Рой на поверку оказался властным и жестоким человеком, в отряде Райнера был врач, и Саню можно было бы забрать с собой, но вправе ли я судить его по своим меркам? Может, по традициям своей страны он действовал оправданно, избавившись от тяжелой ноши. Вспомнился и тот разговор Роб-Роя с Рэмом, когда македонианин так и сыпал обвинениями в его адрес. Забавно, но все «за» и «против» командира «чёрных» уравновесились в моём мозгу, и снова появился вопрос, на который не было ответа, какая же из сторон в этой войне права? Или правых нет, виноваты все, и нужно только выяснить, насколько тяжело?

Потом я, похоже, заснул в седле, а когда очнулся, конь всё так же мерно ступал вперёд, аккуратно ставя металлические копыта между мелкими камнями, усеивавшими пол тоннеля. Сколько же мы двигались? Ощущение времени совершенно исчезло. Спать всё ещё хотелось, я снял походный матрац, надул его и расположился под копытами верного скакуна. Стараясь не обращать внимания на холод, погасил «факел» и попробовал уснуть. Неизвестно, сколько продолжался мой сон, но когда проснулся, холод пробрал уже до самых костей. Протянув руку за «факелом», я наткнулся на нечто мягкое и тёплое, что тотчас отскочило с писком и сбежало, смешно топоча и задевая по дороге мелкие камешки. Ругая себя за растерянность, — может, смог бы поесть сейчас, пусть даже сырое и, — фу, — ещё живое, — сложил вещи, снова залез в седло, достал концентрат и принялся его жевать. Солоноватый кубик утолил голод, зато захотелось пить. Во фляге оставалось немного морской «минералки», я сначала поднёс её ко рту, но затем решил приберечь на будущее, и пристегнул обратно к поясу. Фляжка дном случайно задела рычажок скорости, тихо звякнув, и конь медленно двинулся вперёд. Раздавшееся клацанье воронёных копыт скакуна показалось чуть ли не грохотом после мёртвой тишины, но принесло небольшое облегчение, всё-таки теперь не давило на уши.

Тем временем тоннель расширился и… закончился тупиком. Я уже хотел развернуть коня, как вдруг заметил в стене слева проход, слишком низкий, чтобы проехать верхом, но через него можно было пройти, спешившись и пригнувшись, а коня провести за собой. Сначала я направился туда один, разведать, вдруг дальше будет уже. Лаз тянулся метров десять и выходил в новый тоннель, оба конца которого терялись за поворотами. Конь самостоятельно протиснулся вслед за мной и встал рядом, шевеля упругими коричневыми губами. В который раз я поразился анатомической точности этого создания, которая теоретически была совершенно не нужна, если только для маскировки на Поверхности и введения землян в заблуждение.

Создание нетерпеливо фыркнуло, как бы приглашая продолжить путешествие, и я снова забрался в седло, теряясь в догадках, что могло означать это ранее не известное его умение издавать звуки. Конь медленно, шагом двинулся вперед, повернув направо безо всяких указаний.

Глава 6

Тоннель расширился, превратившись в небольшой грот, единственным выходом из которого был тот, по которому въехал я. Хмыкнув, я попытался развернуть коня, но тот, словно заворожённый, продолжал шагать вперёд. Что-то ёкнуло в груди — неужели сломался? Это было бы… неприятно. Внезапно скакун издал звук, напоминающий утробное ржание и резко прыгнул.

Пол громко заскрипел, и я даже не успел испугаться, как под нами открылись каменные врата, а когда мы с конём пролетели, закрылись. Сразу появилось противное ощущение падения, но, что странно, страха я не чувствовал, хотя знал умом, что бояться есть чего, тридцать или около того километров высоты — не шутка и на такой глубине, при уменьшении ускорения свободного падения. Тридцать километров высоты… Да, это был тот самый огромный, освещённый небом без солнца грот, на который мы тогда смотрели с каменного неба, и в котором от нашего старого отряда уцелело лишь несколько десятков человек. Внизу расстилалось шумящее синее море и громадный, стремительно приближающийся У-образный остров, скорее даже небольшой континент, берега которого с двух сторон терялись за горизонтом и в дымке. Падение происходило сильно в стороне от того места, где я заглядывал в дыру в первый раз, потому что никаких других островов не было видно. Конь летел вниз, слава богу или каким-то механизмам, не переворачиваясь и не вращаясь, внутри него тихо вибрировало, скорость падения всё возрастала, остров приближался, и город, ранее походивший на чёрное пятно, увеличивался в размерах, лёжа прямо подо мной. Город этот находился южнее и сильно восточнее разветвления в букве «У», если её «рожки» принять за север. Поскольку моё лицо и морда коня были обращены строго туда, к «рожкам», понятно, что ориентирование произошло автоматически. Как оказалось впоследствии, падали мы с «транспортом» и вправду лицом по направлению к местному северу. За точность до градуса отвечать не возьмусь.

Я понял, что разобьюсь вдребезги и уже, так сказать, прощался с жизнью (всё так же совершенно не испытывая страха), как вдруг в брюхе коня что-то коротко проурчало, затем зашипел выталкиваемый воздух, и падение резко замедлилось.

Оказалось, что в животе лошади находится двигатель, такой же, как и на машинах воздушных пехотинцев, только маленький и значительно менее мощный, предназначенный, судя по всему, для того, чтобы при прыжке с большой высоты спасти коня и всадника. У меня сразу поднялось настроение. Вот это здорово!

В город я всё-таки не упал, свежий ветерок протащил нас мимо гигантских зданий, горделиво взметнувшихся ввысь, мимо серой полосы дороги, проходившей строго по городской черте, в загородную зону. Метрах в трёхстах от окраины, после резко очерченной зелёной зоны начинались загородные дома — роскошные виллы, утопающие в садах. Тут до меня дошло, что я приземлюсь прямо в один из дворов, и попытался что-нибудь сделать, но тщетно. Дохлый двигатель явно не годился для манёвров в воздухе, он вообще почти ни на что не годился, если не считать замедление падения, а могучие стальные ноги, выжимающие сотню километров в час по земле, здесь ничем помочь не могли. Конь приземлился чуть ли не математически точно посреди чьего-то двора. Похоже, у него было ещё и чувство юмора. Удар о твёрдую поверхность был резок и довольно силён, но амортизатор под седлом с задачей справился на пятёрку, я даже ничего себе не отбил, только челюсть весомо клацнула. Двигатель убрался на своё постоянное место, его закрыли подбрюшные пластины металла, и «транспорт» застыл на месте, предоставляя мне самому выпутываться из ситуации. Я беспомощно огляделся и хотел было развернуться к небрежно прикрытым воротам, чтобы потихоньку смыться из создавшегося щекотливого положения, как двери в сером доме отворились, и на крыльцо вышел человек. На нём была бледно-зелёная рубашка с короткими широкими рукавами и серые в полоску штаны с широким коричневым поясом и кобурой на нём, из которой торчала знакомая чёрная рукоятка бластера. Человек вопросительно взглянул на меня, поднял одну бровь и произнёс по-русски:

— Ты кто?

— Меня сюда случайно занесло, — промямлил я.

Мог бы и не спрашивать, чёрная униформа и оружие прекрасно заменяли транспарант с метровыми буквами «Я — человек из дружины Роб-Роя». Чего он дурака из себя корчит?

До него, видимо, дошло (может, транспарант разглядел), потому что он вытащил бластер из кобуры и повелительным тоном приказал:

— Слезай.

— Послушайте, — заговорил я, положив руку на свою кобуру, — у меня оружия впятеро больше, чем у вас, а также защитное поле (ну, приврал немножко), так что уберите пушку и поговорим по-хорошему.

— У меня вооружённые люди в доме, — неуверенно произнёс он, — а у Роб-Роя не было бронированных всадников…

Я продолжил нажим:

— Да что вы знаете о силах Роб-Роя? Я вот только отбился, заплутал в этой проклятой каменной дыре.

— Слушай, не пудри мне мозги, — неожиданно вскипел он, — сдавайся, или тебя убьют, не я, так кто-нибудь ещё, до ближайшего входа в Пещеру пятьсот километров, а мои люди успеют поставить в известность военную полицию.

— Ну, вот это другой разговор, — покровительственным тоном произнёс я, — я имею в виду, насчёт добровольной сдачи в плен. Надеюсь, со мной будут обращаться согласно международной подземной конвенции о правах военнопленных?

Он пробурчал что-то неразборчивое, убрал бластер и повернулся к двери. Я спешился и направился следом, не вынимая оружия, — не в заложники же его брать. Нет, ну, конечно, это была бы дополнительная страховка, но мне хотелось продемонстрировать македонианам исключительно добрую волю. Человек открыл дверь и первым вошёл внутрь. «Что-то не так», — мелькнула мысль. В прихожей было темно, и когда я отошёл от двери, слепой, как крот, что-то тяжёлое и твёрдое обрушилось на мой затылок, и я провалился в небытие. Додемонстрировался, ага.

Очнулся в сидячем положении, в большом деревянном кресле, руки скручены за спиной, ноги привязаны к ножкам. Конечности уже успели основательно затечь.

— Нашатырь, — произнёс знакомый повелительный голос.

Резкий запах аммиака ударил в нос, пробрало аж до самого лба, прочистив мозги. Я закашлялся и откинулся на спинку. Передо мной стояли двое — тот тип, который выходил во двор и рядом с ним человек, которому принадлежал знакомый повелительный голос. Я уже видел его один раз, но тогда он был в боевых доспехах и шлеме с тёмной пластинкой, прикрывающей живые и умные серые, чуть раскосые глаза. Предводитель македонианского войска. Рэм Бугенвиль собственной персоной. Сзади моего кресла пыхтел ещё кто-то.

— Пришли в себя? — участливо осведомился Рэм, — Вы уж извините моих соседей за столь резкие методы, но вы представляли собой большую опасность, ну просто ходячий арсенал. Поэтому пришлось сначала вас обезвредить и разоружить, а потом разговаривать, нарушив некоторые «права военнопленных», о которых вы упоминали. Что вы там начали говорить о сдаче в плен?

Пока он разглагольствовал, я рассматривал его. Он был красив, очень красив, сложен не атлетически, но довольно мускулист, разве что чуть бледноват, мягко говоря, как и все македониане. Благородные черты лица чем-то напоминали моего отца, каким он был на старых фотографиях, я сразу уловил это сходство, хотя не придал ему тогда большого значения. Будь он на Поверхности каким-нибудь артистом или певцом, от поклонниц бы проходу не было.

— Какая разница, что я говорил, если и так пленник? — снова начал я «психическую атаку».

Рэм только усмехнулся.

— Послушай, поговорим о реальных вещах, не будем друг другу лапшу на уши вешать. Мне и императору нужен «язык», тот, кто знает местоположение войск Роб-Роя и хоть приблизительно его планы на будущее. Поскольку ты заявил, что желаешь добровольно сдаться, я подумал, что с информацией проблем не будет. Всё равно выбора нет. Я тебя, кстати, узнал, видел рядом с Роб-Роем, когда подъехал предложить ему перемирие там, на Поверхности. Решительный на вид был тогда, — он снова усмехнулся.

— У меня есть выбор, а у вас его нет, — проговорил я, — Я абсолютно без понятия, где находится отряд, от которого оторвался и остальное войско. Планы, пожалуй, вы и сами знаете, присоединиться к Семнадцатому легиону и найти «розовое золото». Больше мне ничего не известно.

Рэм коротко рассмеялся.

— Ну-у-у, обиделся, поглядите на него. Дорогой, здесь-то ладно, а во дворце мы вытянем всё, что есть у тебя в голове, не преступая ни своих принципов, ни Этического кодекса. Зачем это тебе? Зачем лишние траты нервов и здоровья? Что тебе этот Роб-Рой? Он далеко, и его когда-то длинные руки обрезаны по самые плечи, а мы, настоящие, законные правители Империального Союза, здесь, рядом, и можем дать амнистию и нормальную жизнь в нашем обществе. Подумай о себе, не о нём, кто он такой? Свергнутый тиран, у которого в подчинении всего пять тысяч человек, против неисчерпаемых ресурсов и сотни кадровых легионов целого государства, в котором не осталось даже его шпионов.

Ну, может, если бы я был воином, закалённым в боях, с кое-какими грешками на совести, меня бы такой пассаж только рассмешил. Но я вспомнил о Саше, о словах, брошенных в лицо Роб-Рою человеком, стоящим передо мной, и о самом Роб-Рое, когда он сказал «оставь его», и задумался. Рэм почувствовал, что я колеблюсь:

— Может, у тебя с ним какие-то личные счёты? Я-то уж знаю, дружинник нипочём не сдастся просто так. Вся дружина повязана кровью. Большой кровью. Да и молод ты слишком.

Я решился. Глядя Рэму прямо в глаза, я сказал:

— Да, вы правы, господин, товарищ, босс, или как вас там… Мне он — никто. Но и вам от меня проку мало. Видите ли, я не македонианин и не дружинник, я — русский.

Такого поворота он явно не ожидал. Ну, не то чтобы стоял с разинутым ртом, но всё же… Человек, пыхтевший сзади, по его знаку развязал мне руки и ноги, и я пересел на кожаный диванчик, с наслаждением потирая запястья. Третьим членом компании оказался здоровяк с повреждённым носом, выше Рэма ростом и толще… вернее, шире его чуть ли не вдвое. Наверное, это он меня «обезвредил». Впрочем, поскольку помощи больше не требовалось, они вскоре попрощались и ушли. Соседи явно не горели желанием быть свидетелями в таких делах, а в доме имелись собственные охранники.

— Так ты, похоже, знакомый русского, взятого в плен после того боя, когда уцелевшая дружина бросилась отступать прямо в нашу ловушку? Он говорил, что вас, похищенных, было двое. Это из-за того, что Роб-Рой решил его бросить на поле битвы, ты засомневался?

— Что с ним? Он жив? — встрепенулся я.

— Жив, конечно. Крови много потерял, осколков получил с десяток, но для нашей медицины это не большая проблема. Преторианцы его эвакуировали, полевой медик оказал первую помощь, а потом отправил в военный госпиталь, где мы с Сэмюэлом его навестили. И тебя отвезём, если будешь сотрудничать.

— Хорошо. Чем смогу, помогу, хоть и немного знаю.

— Ну, ладно, сейчас уже поздно, да и ты какой-то измотанный, переночуешь здесь, а завтра я отвезу тебя во дворец, поговоришь с императором. Так как же вы с тем парнем влетели в эту историю?

— Просто оказались не в том месте не в то время, а потом нас выследили и похитили, меня из дома, а Сашу — из лагеря, где он вожатым работал.

Рэм скорчил огорчённую мину, при этом чуть заметно кивнув — имя бывшего вожатого в разговоре ещё не звучало.

— Старый добрый Внешний Кодекс… Столько историй произошло из-за него, и сколько ещё должно произойти… Очень жаль. Странно, что Роб-Рой вообще его стал придерживаться, впрочем, в дружине отказ от Кодекса был бы воспринят… неоднозначно. Это, конечно, лучше, чем вообще ноль. Так значит, ты ни в чём не виноват, — задумчиво произнёс он, — тебя уволокли силой, рассказали пару занимательных историй, и ты пошёл за ним, даже не зная его подлинной сущности. Да и откуда тебе о ней знать? Наверняка он наплёл тебе, что борется с несколькими легионами мятежников, которые скоро будут сломлены. Что он — настоящий правитель Империального Союза. Так?

Я кивнул, — примерно так.

— Уж извини Алефа за такой удар по голове, но если бы на твоём месте был настоящий дружинник? Знаешь, что это за человек и что за люди за ним стояли?

Он убил моего отца, законного императора Аурея XVIII и взошёл на македонианский престол благодаря своим сторонникам, предателям из дворцовой знати. Тогда императорская власть была достаточно велика и соблазнительна, чтобы какой-нибудь авантюрист мог попытаться захватить её. Он отменил Реконструкцию, провозглашённую моим отцом и проведённую им в жизнь, но «не достигшей цели», как говорила пропаганда, и стал диктатором на пятнадцать лет. Конечно, Реконструкция не достигла цели, ведь её итогом должно было стать уничтожение абсолютной монархии! Используя императорские полномочия и своих сторонников, Роб-Рой стал физически уничтожать всех, кто выступал за Реконструкцию. Зачем? Абсолютная власть, завоевание всей планеты, а затем — месть.

— Он то же самое говорил о вас.

— Мы точно знаем, для чего существует Империальный Союз, кто и примерно когда его создал, что нам завещали Создатели. Да, мы можем завоевать планету силой оружия, и могли раньше, задолго до Роб-Роя. Но не хотим, безо всяких оговорок. Есть планы, ты о них узнаешь… Позже. Может быть. Пока просто поверь, что с завоеванием и истреблением населения Поверхности они никак не связаны. А вот Роб-Рой полагался именно на силу оружия. Он хотел нанести одновременный обезоруживающий удар по всем ведущим странам, от нас у вас нет секретов, мы знаем точное расположение всех военных объектов. Штабы, ракетные шахты и базы, любые воинские части, могущие оказать серьёзное сопротивление. Затем его армия заняла бы участок Поверхности, любой, какой удобнее, возле существующего входа в Пещеру, или проложив новый — техника для этого тоже есть. Население области принудительно переселялось. Попытки отбить территорию со стороны законного владельца привели бы к уничтожению страны — удар по правительству, инфраструктуре, военным объектам, остальное доделают оставшиеся без руководства граждане. А наши соотечественники строили бы в это время заводы и верфи.

Роб-Рой ведь тоже не македонианин, он даже не землянин, изгнанник с далёкой планеты где-то в нашем созвездии Кассиопеи, они называют свою родину и ближайшие подчинённые планеты Империя Син, а родную планету — Синар. К нам их попало двое — граф Роб-Рой эт Форман и его адъютант, лейтенант Гредж эт Дрейвер. Увидев, насколько мы превосходим не только страны Поверхности, но и их родину, воспользовавшись придворными интригами, они решили, что месть может быть реальной. Хотели создать на базе Земли мощный космический флот и повести его против своей родины. Сам можешь поразмыслить, в какую нищету бы загнали и ваш, и наш народ для того, чтобы сделать это в короткий срок.

Конечно, были недовольные, и не только из сторонников Реконструкции. Сначала народ держали в покорности и страхе тюрьмами, казнями, высылками, но мы свободные люди, хотя и давно всерьёз не воевавшие, мы начали поднимать голову и года через три вспыхнул бы стихийный и наверняка кровопролитный бунт, но один человек, пришедший с Поверхности, как и ты, ускорил события. Зовут его Сэмюэл Демитр Бугенвиль, это наш нынешний император. Он — первый сын Наталиэн Бугенвиль, которая стала женой императора уже после его рождения, но, женившись на моей родной сестре, принцессе Селене, обретёт все права на престол. Да, — Рэм улыбнулся, — с наследованием и чистотой крови у нас пока всё сложно.

Хотя роль императора после немного изменённой нами, начатой и законченной Реконструкции и не очень велика, но она требует любви к своим подданным и выражения интересов народа и государства, что всегда было отличительной чертой моего рода. После примера альтернативной власти Роб-Роя вряд ли кто-то захочет посадить на трон не-Аурея… Поэтому я состою при дворе регентом, пока они не поженились. Что-то сестра тянет… Ну вот, наша Семья, — Сэм, я и Селена, — подняла восстание против диктатуры. Мы начинали с Берегового, нашли там союзников среди оппозиционных партий. Они помогли привлечь на нашу сторону часть армии после того, как Сэм озвучил свои претензии, привёл доказательства и объявил о намерениях на будущее. Наши войска сошлись в легендарной битве при Береговом, там и была разбита большая часть лояльных войск и дружины Роб-Роя. А потом он скрылся с двумя тысячами дружины, которую мы искали по всей Пещере и на Поверхности, да ещё один легион, уклонившийся от сражения, тоже ушёл в Пещеру. Его мы и ищем сейчас. Там у них тяжёлое вооружение, военная техника, это крепкий орешек. После битвы прошло уже пять лет.

Произнеся эту историческую речь, регент замолчал и задумался о чем-то своём. Затем ему и мне охранник с кухни принёс ужин, который мы быстро съели, а потом он сказал:

— Ложись спать вот здесь, а назавтра полетим во дворец к Сэму. Посмотрим, что ты ещё знаешь.

— У меня есть вопрос, — сказал я, — Роб-Рой, значит, не с нашей планеты?

— Нет. Земные ученые сортируют звёзды по созвездиям, но реально они вообще не связаны между собой и могут располагаться на расстоянии сотен и тысяч световых лет друг от друга, внутри созвездия зрительно может находиться целая галактика, которая на самом деле даже к нашей Галактике не относится. Мы обычно пользуемся терминологией ваших ученых, так как своего звёздного неба не имеем и астрономических открытий не делаем. Как я уже сказал, одна из звёзд в созвездии Кассиопеи, мы пока не знаем, какая именно, но находящаяся не так уж близко к Солнцу, имеет планеты, и с одной из этих планет родом Роб-Рой. Поэтому иногда мы их называем кассиопейцами. Ближайшая из звёзд в этом созвездии лежит от Солнца всего в двадцати световых годах, но она двойная, а значит, быть интересующей нас не может. Насколько я знаю, свою родную звезду и планеты возле неё они называют Синар, Синар-Эс и Синар-Сигма. А что, у тебя есть какая-то информация по этому поводу?

— В пионерском лагере мы с Сашей, вожатым, смотрели видеокассету, на ней была запись о нападении на инопланетный корабль здесь, на Земле. Он тоже оттуда?

— Альтамирский инцидент, год назад. Мы не знаем, кто это был, они попали в засаду группы претории с легким станковым аннигилятором. Группа там была в разведывательных целях, Роб-Рой бегал от нас по Пещере после битвы при Береговом и вполне мог появиться в тех местах согласно карте. И появился, правда, намного позже. А в пионерском лагере наш форпост, — он улыбнулся.

— Начальник лагеря?

— Да, откуда ты…

— Мы подозревали именно его. Видеомагнитофон был у него, и кассеты приносил для просмотра тоже он.

— Похоже, он здорово прокололся с этой кассетой. Кто-то ещё видел её, кроме вас?

— Саша говорил, что все вожатые смотрели, — Рэм нахмурился, — но место узнал только он, потому что только наш отряд поднимался на вершину Альтамиры. Обычно туда никто не ходит, слишком близко, маршрут короткий. После корабля оставалось оплавленное пятно, отряд его видел, весь отряд, но, судя по разговорам после, не придали ему значения.

— Что ж, это сильно упрощает… Но на Альтамиру придется дополнительно выслать группу зачистки.

— А второй раз там же мы попались на глаза Роб-Рою, после чего он и решил устроить похищение. На этом месте был ещё один бой, много трупов в серых комбинезонах.

— В серых это геты, больше некому. Интересно, что они забыли на Поверхности? Впрочем, Гетия как государство больше не существует. Шесть дней. Мы нанесли удар одновременно по всем их оплотам, и в самой Гетии, и на пристенных островах, сейчас пять легионов завершают зачистки пещерных поселений. Наверняка кто-то сможет уйти, но о таком народе можно будет забыть.

— Это не слишком жестоко?

— Жестоко, да. Наверху такое называется «геноцид», и «вся прогрессивная общественность» уже заходилась бы в истерике. Однако, с нашей точки зрения, не слишком жестоко. Поживёшь здесь, узнаешь, кто такие геты. Роб-Рой, кстати, тоже с ними воевал, как обычно, в начале своего правления, и тоже, в принципе, успешно. У нас с ними очень давний конфликт, есть с чем сравнивать. Но лучше книгу прочитать, чем рассказывать вкратце.

Я прилёг на диванчике, накрывшись пледом, который принёс другой охранник. Кроме охраны, на вилле был управляющий, который что-то делал сам, а для всего остального время от времени нанимал людей. Сам Рэм, надо полагать, содержанием своей резиденции не очень заботился, раз держал для этого постороннего человека. Каких-нибудь слуг или обслуги я здесь не видел.

Затем мои мысли переключились на щедрую порцию новой информации. Легкий станковый аннигилятор, значит… Я вспомнил результаты его применения и ужаснулся. Поврежденная опора звёздного корабля, до потери устойчивости, плюс уничтожение защитной артиллерии — это серьёзно. А что такое, по местным меркам, тяжёлое вооружение? Один образец я видел, «монстр-танк». Надо полагать, имеется что-то ещё. Потом я подумал, что «монстр» имеет недостаток — он слишком огромен, не надо даже особенно целиться, чтобы попасть, потом вспомнил о силовом куполе и понял, что при таких технологиях техника вполне может не соответствовать земным понятиям. Зато у него подавляющая огневая мощь, превышающая, пожалуй, целый артиллерийский дивизион.

Затем я вспомнил о дьявольском кристалле, преграждавшем проход в Пещеру. Вот тоже потрясающая мощь. Правда, непонятно, как он будет действовать, например, на танк. Да и излучение идет не постоянно, а периодически. Это слово заставило задуматься. Создалось впечатление, что я нащупал нечто очень важное, но сформулировать в полусонном состоянии было невозможно.

Десятичасовая ночь пролетела незаметно, а когда я утром проснулся и вышел во двор, Рэм уже возился около бетонного сарая-ангара. Он вывел оттуда свой свежевымытый автоматикой, блестящий серо-зелёный флаер и открыл двери в борту. Эта машина была несколько меньше, чем та, на которой меня похитили люди Роб-Роя и намного симпатичнее, как-то стремительнее и изящнее. Впрочем, излучателей на её носу тоже не было. Я забрался в просторный салон с шестью креслами, пилотское уже занял Рэм, уселся рядом с ним и откинулся на спинку. Регент щёлкнул несколькими тумблерами, что-то набрал на пульте, машина приподнялась с земли, взлетела, низко загудев внизу и, набрав высоту, с небольшим ускорением пошла вперёд. Внизу проплыл тот огромный город, в который я чуть не упал вчера на коне.

— Это Тулуза, — сказал Рэм, — обычный большой город. Самым крупным считается столица, Капуá, ударение на последнюю гласную, а самым красивым — Береговой. Он тоже столица, но формальная, республики Македония. А всё её население принято называть македонианами.

— А тевтонцы кто такие?

— Другая республика, Тевтония. Кого-то встретил?

— Ротхем.

— О! — совсем, как данный персонаж не так давно, сказал Рэм, — известный человек. Был раньше. Так сказать, специалист по слухам. Причём, хороший. Очень здорово умел по разным слухам делать аналитику о настроениях в обществе. Давно, ещё при моём отце и потом, при правлении Роб-Роя. Тогда это было востребовано. Вообще, у нас здесь четыре республики. Македония, Романия, Византия, Тевтония. Каждая расположена на отдельном большом острове, плюс мелкие незначительные территории и островки, и каждая когда-то была самостоятельным государством. Очень давно, в древности. С тех пор все нации перемешались и почти не имеют характерных особенностей. Пятой, и не нашей, и не республикой была Гетия, она занимала половину острова Ветров, вторую занимает Византия. Она же всегда страдала в первую очередь от нападений гетов.

— А почему они нападали?

— Не поверишь. Потому что могли. До последних дней всё мирное население по соседству в напряжении держали. Наше терпение лопнуло, в общем.

Следующие десять минут прошли в молчании, он всё сидел и пялился на экран монитора, изредка что-то переключая на пульте. Можно было, конечно, поговорить о чём-нибудь ещё, но чтобы спрашивать, нужно сначала знать, что именно спрашивать. Не всё же подряд.

Меня стала одолевать скука, и я прилепился носом к стеклу кабины, глядя вниз на фермы и плантации. Однако скоро они куда-то пропали, и потянулась бесконечная, пустынная и грязно-коричневая равнина.

— Ну вот, теперь и смотреть-то не на что, — произнёс я вслух.

— Ты о чём? — оторвался, наконец, от экрана Рэм.

— Скучно вот так лететь и слушать гул мотора. То хоть вниз глядел, а теперь там какая-то пустыня.

— Понятно. В этом районе пять лет назад полыхали сильные пожары, войска Роб-Роя, наступая на Береговой, уничтожали всё на своём пути, был отдан приказ снова утопить мятеж в крови. Тулуза лежит юго-восточнее Капуа, поэтому часть нашего маршрута проходит здесь, мы зайдём на столицу с востока. Береговой находится северо-восточнее, на берегу (внезапно) Большого Македонианского залива. Это — последний след последней гражданской войны. Видишь, вон грузовик висит?

В воздухе ниже нас и правда неподвижно застыла какая-то солидных размеров машина.

— Распыляют бактериальные культуры и удобрения, я не специалист, чтобы точно сказать. Через несколько месяцев горелая почва придёт в норму, остатки арматуры и пластиков распадутся, и здесь снова можно будет строить жильё и высаживать плантации. Пострадавший район велик, тут за века вдоль дорог, соединяющих города, почти сплошная застройка возникла, поэтому работают до сих пор. Можно быстрее, но мы не стали делать аврал. Бежавшее население за пять лет прижилось в других местах, но прежнее место тоже постепенно заселяется.

— Рэм, — решил я задать вопрос, который интересовал не меньше, чем ближайшее будущее, — у меня в голове не укладывается, как у вас может быть столько незанятой земли и тридцать миллиардов населения? Я когда-то читал, что вся Поверхность может прокормить не больше двенадцати…

— С нашим способом ведения хозяйства можно и больше, — горделиво улыбнулся он, — а у вас — ещё больше. Мы строим огромные мегаполисы, где каждое здание — как бы микрорайон, но стоящий не вдоль поверхности, а поперёк, то есть растёт снизу вверх. На Поверхности есть подобные здания, но два-три от силы, и не в СССР. Города собирают основную массу населения, освобождая много места под частное строительство, продовольственные плантации и просто под уголки природы. Скученность в них, конечно, большая, но мы уже давно привыкли. Так строить придумали предки, пару тысяч лет назад. Впрочем, вот здесь, под нами, низкая застройка раньше тянулась почти всё расстояние от Капуа до Берегового. Но мы стараемся не занимать всё пространство, лучше ещё чуть-чуть расширить большие города. Если хочешь знать, всё население Поверхности можно разместить на одном не очень большом острове. Правда, стоя, и есть им будет нечего.

— А свет? Почему небо сияет, а никакого солнца нет? Да ещё и гаснет на ночь?

— Небо создали Создатели, извини за тавтологию. Два миллиона лет назад они провели эксперимент с нашей планетой, дав начало сразу двум цивилизациям, одной на Поверхности, для другой разыскав полость глубоко под землей, расширив её и снабдив всем необходимым — светом, водой, флорой и фауной, даже круговоротом воды и других веществ. Вода в море испаряется, поэтому вдоль стен грота всегда сильный туман — нижние ветры дуют в их сторону. Там формируются облака и движутся благодаря верхним ветрам в строго определённых направлениях, к горным вершинам, где выпадают осадки, и откуда берут начало две реки. Во всех остальных областях дождей никогда не бывает, поэтому изначально мы селились вдоль рек, путей облаков и моря, и только сравнительно недавно, после создания системы транспортировки воды, освоили нынешнюю территорию. Теоретически, мы можем заселить всю землю, что у нас есть. Практически, нам пока это не нужно. Жилой площади хватает и хватит ещё надолго, плантации обычные и гидропонные тоже занимают не так много места, промышленность резких рывков давно не требует.

— Мы нашли саркофаг Создателей около шести тысяч лет назад, что дало начало новому летоисчислению и привело к объединению наших четырёх государств в Империальный Союз, кроме гетов, они «пожелали» остаться «самобытными», — эти слова Рэм произнёс с какой-то… издёвкой, что ли. — Раньше на каждом крупном острове было отдельное государство. Создатели оставили записи, технологии, конечно, адаптировав до степени, понятной примитивной цивилизации вроде нас тогдашних. Вам они тоже оставили подобный саркофаг, но вы его не обнаружили до сих пор.

— Значит, наш мир создан… богами? А саркофаг может быть, уже найден, но просто чьё-то правительство его скрывает?

— Они не боги. Просто очень далеко шагнувшая в технологическом плане раса. Например, секрет нашего неба мы до сих пор постичь не в состоянии. Периодическое свечение с небольшим повышением уровня радиации на близком расстоянии пока выше нашего понимания, так работать с атомом могли только Создатели. Небо не сплошное, так кажется только с земли, в нём есть трещины, дыры, пока незначительные, и, по расчётам, незначительными они будут не меньше пятисот тысяч лет. Солидный срок, надеюсь, к тому моменту мы что-нибудь придумаем. А насчёт саркофага — нет, его не нашли. У нас есть наблюдатели и форпосты во всех странах и правительствах всего земного шара, есть доступ к «жутким тайнам», «секретным материалам», тщательно охраняемыми от широких масс населения, и я точно могу сказать — саркофаг пока никем не был найден. Мы сами можем только предполагать, где именно он находится, на территории прародины Внешнего Человечества, в СССР, на Украине.

— Но ведь прародиной считается Африка, или Месопотамия?..

— Считается, потому что пока именно там найдены древнейшие следы людей. На самом деле ваше человечество создавалось в землях восточной Украины, на тот момент самых благоприятных в климатическом плане. Там Создатели построили свои лаборатории и какие-то… ну типа фабрики. Следы строений они, конечно, убрали, мы им в этом подражаем, — Рэм усмехнулся, — Как точно всё было, я рассказать не могу, о древнейших народах у нас только смутные сведения, ведь регулярное наблюдение мы начали вести шесть… то есть, три тысячи ваших лет назад. Спустя несколько десятилетий после открытия саркофага.

— Не понял? Почему такая разница?

— Три и шесть тысяч? Наш суточный цикл не меняется два миллиона лет, он жёстко задан технологиями Создателей, а ваш изменился, стал длиннее, потому что зависит от вращения планеты вокруг своей оси и Солнца. Поэтому, ну и по нескольким другим причинам, у нас свой календарь, и два наших года примерно равны одному солнечному. Конечно, два миллиона лет не очень большой срок для такого астрономического события, как замедление вращения планеты на пару часов, но это не было естественным процессом. Произошла какая-то катастрофа планетарного масштаба, вернее, даже цепь катастроф, в результате чего облик Земли изменился, погибли некоторые древние народы, изменились очертания материков и так далее. Нам тоже досталось, но слегка. Наша литосферная плита большая и прочная, плюс, наверняка Создатели что-то предусмотрели на подобный случай. Ещё нужно учитывать, что наш час длиннее вашего, он составляет ровно одну двадцатую часть суточного цикла.

Я только зевнул в ответ (рассуждения о всякой глобальной всячине уже поднадоели), и мой взгляд случайно упал на панель управления перед Рэмом. Там стояла фотокарточка — регент в обнимку с некой особой, очень недурной на вид.

— А это кто? — спросил я, указывая на портрет.

Рэм смутился и покраснел:

— Моя невеста, Ева Лестервиль. Дочь тулузского вице-императора.

— А чего ты краснеешь? Между прочим, очень симпатичная, как мне кажется.

Регент перевел дух и коротко рассмеялся.

— Да, она красивая. Как и все остальные.

— Другие девушки тоже красивые? Все? Так не бывает!

— Бывает. Мы отличаемся от вас, хотя и не сильно. Учёные головы до сих пор спорят, являемся ли мы отдельной расой или вообще отдельным видом, родственным Homo Sapiens. Для расы у нас слишком много отличий, а для вида — слишком мало. Например, у нас очень красивые на лицо женщины. Все. И умные притом, но тут уже, конечно, есть разнообразие. Красота, как её понимают в славянской части земного шара, а не в, скажем, турецкой. Кожа плохо загорает даже в случае длительного пребывания на солнце, это ты сам мог видеть, когда находился среди дружинников Роб-Роя. Мы не болеем раком, хотя знаем, как его лечить, и лечим у тех, кто попадает к нам с Поверхности. Это всё достоинства, а недостатки такие — плохая восприимчивость к алкоголю, ну, то есть, похмелья утром не бывает, зато до самого острого отравления мы почти не пьянеем. Поэтому крепкие напитки у нас не в чести, а вот «серви» чрезвычайно популярен. Он нечто среднее между вином или пивом с подмешанным слабым наркотиком, который вызывает лёгкую эйфорию. Американские фантасты, бывало, употребляли в своих произведениях слово и понятие «эйфориак», вот оно довольно точно характеризует «серви». Мы весьма ленивы, хотя это компенсируется фантастической работоспособностью, если снизошло вдохновение. Вдохновение может снисходить крайне редко, у каждого индивидуума по-разному, — он улыбнулся.

— Интересно. А чем вы занимаетесь в свободное время, как отдыхаете?

— По-разному, у каждого свои увлечения. Высший свет обычно проводит балы и приёмы, обычный народ предпочитает отдых на природе, молодёжь любого происхождения — дискотеки, клубы и тусовки. Сам увидишь. Бал — почти то же самое, что дискотека, только музыка классическая, правила приличия чуть чопорнее, да официоза поболее. У нас здесь нет такого расслоения, как в разных странах наверху, все равны, с небольшим разбросом. Название «высший свет» скорее дань традиции, чем обозначение элитарности.

— А ты туда ходишь? На приёмы в высшем свете?

— Нет, мы с Евой не любим там бывать. Не знаю, почему, просто не хочется, ни мне, ни ей. Если бы она попросила, тогда, конечно, пошли бы.

Надо сказать, регент меня заинтриговал. Только вот в высший свет мне путь заказан — я никто, даже меньше, чем никто. И всё же…

— А где собирается ваш высший свет? Во дворце?

— Нет, что бы им делать во дворце? Это чисто управленческое здание, построенное Роб-Роем для своих грандиозных планов. Есть немало роскошных заведений на Логноре, на Улице Развлечений, в Феллере. Это районы столицы, респектабельные и очень дорогие. К тому же до дворца на обычной машине не доберёшься, только на флаере, потому что он расположен в четырёх километрах юго-восточнее Капуа, и к нему даже дороги нормальной нет. Кстати, вот и он.

На этом наш разговор прервался, потому что флаер завис над крышей гигантского здания посреди пустынной равнины, тянущегося в длину и ширину не меньше километра и окруженного стеной, вернее, встроенного в стену изнутри. Рэм о чём-то поговорил с охраной по коммуникатору, и мы начали снижаться. На крыше нас уже ждали несколько человек в чёрном, с мечами за спиной, во главе с таким же чёрным, но со значком на груди — три серебристых квадратика, расположенных в виде буквы V на синем фоне. Рэм достал из бардачка свой значок — в полтора раза шире, с четырьмя отливающими золотом квадратиками, расположенными в ряд на нижней половине, — и прицепил его к куртке. Как только он вышел из флаера, «чёрные» как один замерли в строевой стойке, но регент махнул рукой и прошёл к лифту, а я последовал за ним. С нами остался только человек со значком. Мы спустились на лифте в выложенный мрамором и освещённый зелёным светом зал, и направились куда-то по таким же зелёным извилистым прохладным коридорам. Свет лился прямо с потолка, не было заметно ни ламп, ни чего-либо подобного. Через каждые три-четыре метра попадались двери в стенах коридора. Просто поражало бесконечное их количество, и в то же время мы не встретили ни одного человека, за исключением двух патрульных «чёрных», отошедших в сторону и поприветствовавших Рэма.

— Тут что, столько народу живёт? — осведомился я, — Где же они все?

— Нет, почти все комнаты пустуют. Здесь живут только преторианцы-охранники в казармах, Сэм, принцесса и половина сенаторов, связанных с оперативными задачами. Дворец был построен при Роб-Рое, тогда содержался огромный двор, а теперь мы сняли этот хомут с шеи государства. Зато когда раз в два года устраивается собрание Палаты Представителей, не нужно арендовать дополнительные помещения, все прекрасно умещаются здесь. И залы для собраний имеются.

Тем временем наше долгое путешествие подошло к концу, и мы вышли в небольшой, тоже зелёный зал, где стоял кожаный диван, на котором я тут же развалился, три чёрных кресла на колёсиках, и висела большая люстра под потолком, не дававшая света и находившаяся здесь, видимо, из антикварных соображений. Рэм отпустил сопровождавшего нас лейтенанта-преторианца и скрылся за маленькой железной дверью.

Я решил пока отдохнуть, ноги уже начали ныть от долгой ходьбы, а на голове, где меня чем-то треснули вчера, вскочила солидная шишка. Хорошо хоть, что только ей и отделался, а то ведь могли бить сильнее, как дружинника Роб-Роя. Здесь этих парней, похоже, очень не любят. Хотя, находясь среди них, я не замечал какой-то особой жестокости, тяги к насилию.

Минут через десять, когда меня снова начала донимать скука, дверь открылась, и из-за неё вышел Рэм, а следом — невысокий человек в солдатском плаще и чёрной металлической трубочкой вместо обычного бластера на поясе.

Император был молод, очень молод, лет двадцати пяти — тридцати, с чёткими, красивыми чертами лица, живыми и весёлыми карими глазами, в просторной золотистой рубашке с широкими рукавами и простого покроя чёрных брюках, поддерживаемых поясом с бляхой в форме змеи, кусающей свой хвост. На левой стороне груди висел значок различия — большой серебристый квадрат с маленькой белой каймой. Сэмюэл Демитр Бугенвиль подошёл к креслу возле противоположной стены и уселся в него. Я тоже сел нормально на диване из положения «развалившись», а Рэм опустился рядом со мной.

— Итак, где ты оторвался от отряда Роб-Роя? — сказал Сэм, начав таким образом «допрос».

— В гроте, где на нас напали солдаты с дрезины. Отряд бежал в один тоннель, я — в другой и заплутал.

— А, так это же во время последней стычки.

— Может, он знает что-нибудь о планах Роб-Роя, — вмешался Рэм, — много народа уцелело тогда?

— Я только видел, что в первые секунды полегло почти половина. А что дальше — не знаю. Роб-Рой говорил, что суток через пять рассчитывает добраться до своего резервного легиона.

— И трое из них уже прошло. Я и мои помощники работали вчера с информаторием, исследовали карты Пещеры в том районе. Ни один из ходов из того грота не имеет выхода в общую сеть, за исключением врат Тарсиса, построенных около двухсот лет назад твоим прадедом, Рэм, и спасших жизнь нашему собеседнику. Врата внесены в навигационные компьютеры всей техники, потому твой конь смог вывести тебя в верную сторону. Заметил за ним самостоятельность поведения?

Я кивнул.

— Прямо перед прыжком он вообще перестал слушаться команд, а до того начал фыркать и вообще издавать звуки.

— Отсутствие рядом сигналов другого «транспорта», неуверенное движение, сигнал маяка, — такие вещи компьютер способен просчитать и принять меры. Но ты этого, конечно, не знаешь. Кроме рычажка движения ведь не было возможности узнать технику лучше? — Сэм усмехнулся.

— Конечно, нет. Только показали, как ездить.

— Так вот. Проплутав в лабиринте, Роб-Рой должен был догадаться, что ходит по кругу и вернуться. Врата, даже если он их обнаружит, вряд ли его заинтересуют сейчас, только потом, как способ высадить десант в район Тулузы. Хозяева домовладений уже предупреждены, большинство покинуло их, а Претория отправила туда в засады пять рот. Плюс оба тулузских легиона подняты по тревоге и разворачивают оцепление по всему радиусу рассеивания, приданная авиация начала вести постоянное патрулирование района. Мы тоже возьмём два Внешних легиона, разобьём их по манипулам и десантируем во все возможные ходы поблизости. Если повезёт, прихлопнем врага, как муху. Людей, судя по словам «языка», у него немного, манипул вполне сможет держать их до подхода подкрепления. Жаль, мы не можем использовать серьёзную технику, сберегли бы больше людей. Дальние проходы уже блокированы крупными силами, я об этом позаботился, осталось только завершить начатое. И положиться на везение.

— Ну, с везением проблем не будет, — сказал регент, — Роб-Роя со дня поражения при Береговом судьба бьёт неумолимо.

— Судьба ли, Рэм? — Сэмюэл снова усмехнулся.

— Ну да. Мы. Он уже почти полностью растерял свою дружину, с поиском «розового золота» тоже просчитался.

— Почему? — спросил я.

— Наши доблестные разведчики уже нашли его. «Розовую смерть» сейчас возят вагонами на Центральную станцию в Пещере, а оттуда — на военные склады.

— Вагонами, это ты погорячился. Кристаллы сложно добывать и сложно транспортировать. На бронированный и экранированный от всех видов излучения вагон — один не очень большой ящик.

— Постойте… «Розовое золото»…

— Ну да, прозрачный кристалл, набирает энергию, потом периодически её излучает, — нетерпеливо перебил Сэмюэл, — слышал? Знаешь?

— Периодически! Так вот что я хотел сказать, — хлопнул я себя по лбу.

— Ну да, а что? Это известно всем, теперь вот и тебе тоже.

— Ваше небо ведь тоже разгорается периодически. Само! Здесь наверняка есть какая-то связь!

— Toddo, — произнёс Сэм знакомое словечко, на секунду задумавшись, — а ведь ты прав! Конечно, излучения разного вида и несопоставимой убойности, но периодичность, пусть даже разная по времени, делает их явлениями одного порядка. Я не знаю других таких «каменных механизмов». Работа Создателей, не иначе. Это зацепка, и она поможет нам в исследованиях. Молодец!

— Может, залежи не стоит вырабатывать до конца? — вдруг заговорил Рэм, — а не энергию ли «розового золота» каким-то образом использует наше небо? Недаром ведь оно хорошо спрятано, всего один проход в Пещере, всего одна залежь… Создатели, если это их рук дело, зря бы так не сделали.

— Ты тоже прав, Рэм, — Сэмюэл нахмурился, — надо озадачить графа Лесского и провести дополнительные исследования на этом направлении. Причём немедленно. Если твоя… ваша! догадка подтвердится, услуга Империальному Союзу простого русского паренька станет неоценимой. Хорошо, я отдам приказ приостановить выработку, а пока займёмся текущими делами.

— Я позову нашего полководца?

Император кивнул и откинулся в кресле, принявшись тыкать пальцем в странный массивный браслет на левом запястье. Регент поднялся и ушёл по коридору. Снова потянулось ожидание и тягостное молчание. Сэму, похоже, абсолютно до лампочки, что здесь, рядом, сидит такой же человек из верхнего мира, как он сам, тоскующий по солнцу и родным краям, с кем хоть словом можно перекинуться на знакомую тему. Променял, променял простую жизнь на императорскую власть. Вряд ли он относился к «золотой молодёжи» у нас на родине — приходилось видеть такого типа, у которого всемогущий внутри города папа, наглости и самодовольства хватит на пятерых. Впрочем, есть у императора одно оправдание, здесь он нашёл свою любовь. Хм, как будто поехал «познакомиться с родителями невесты».

Эта мысль меня развеселила, и я усмехнулся. Сэм только бросил быстрый взгляд и снова уставился в свой браслет.

— Сэмюэл, — сказал я и замялся, неизвестно, как здесь принято разговаривать с императором?

— Да? — его глаза поднялись на меня, но не на линию взгляда, а ниже, куда-то в район подбородка.

— Неужели вы не скучаете по родине? Неужели, видя земляка, не испытываете ничего?

Вот теперь он взглянул мне в глаза, и меня словно пригвоздило к дивану:

— Я вижу, ты смущён, не знаешь, как говорить со мной. Так вот, если хочешь на «ты», так и говори «ты», этикетом это допускается, а если на «вы», универсальное обращение к мужчине — monsoero, к женщине — monsoeno. А что насчёт меня… Да и тебя тоже… Родины у нас с тобой больше нет.

— К…как? — мне на плечи словно рухнул потолок. Война? Ядерная? Или это он так образно выразился, что обратно вернуться нельзя? Последнее предположение тяжесть облегчило, но появилась хорошая такая злость. Нельзя шутить такими вещами.

— Сегодня двадцать седьмое августа, год тот же. Шесть дней назад в Москве закончилось выступление членов советского правительства, пытавшихся спасти страну. Вяло пытались. Ввели войска в столицу, но ни одного выстрела не сделали. Трое сторонников «президента» России были раздавлены бронетехникой, но, во-первых, они были пьяны, а во-вторых, бросались на броню сами, то есть, это жертвы не по вине военных. Новая власть во главе с «президентом» РСФСР выступивших назвала путчистами и хунтой. Часть «путчистов», тоже три человека, после поражения покончили с собой. Теперь «президент» РСФСР совместно с «президентом» СССР внаглую, не прячась, готовят страну к развалу. Завтра, например, готовится отставка премьер-министра и правительства. Разведка докладывает, что соглашение подпишут уже в этом году. Раздел пройдёт минимум по границам республик, максимум — РСФСР будет тоже разделена на несколько частей.

Это заявление было похлеще самого неожиданного поворота в каком-нибудь детективе. И я вдруг с ужасающей ясностью понял, что сидящий передо мной человек владеет информацией, как никто на этой планете. И каждое его слово — не просто правда, но истина. В самой последней инстанции.

— Новости смотрел редко? Я тоже, когда жил там, не интересовался, — он усмехнулся как-то горько, — страна тлеет уже давно, почти с начала Перестройки. Карабах, Приднестровье, Фергана. Очень старательно поджигают, да. Недавно вот ещё Литва, этой зимой. Ты вообще в курсе, что она вышла из состава СССР?

— Э…

— Юридически, уже год как. Зимой было обострение, и независимость у них теперь полная. Зря, конечно. Их пустят в Европу, остановят все предприятия, и останется только туристам улочки показывать, да гавкать на Россию из-под тёплого европейского крылышка. Я считаю, энтузиазма хватит максимум лет на десять, а потом население потихоньку начнёт сбегать в Европу. Ведущие инженеры бывших советских заводов и их дети будут чистить унитазы в какой-нибудь единой Германии.

— А…

— Загнил СССР за последние двадцать лет, увы. Целиком. Следом за партией, которая говорит одно, а делает другое, народ тоже втянулся. «Достать» надо что-нибудь крутецкое. «Устроиться» надо в «хорошую контору». И «много получать».

Эти отлично знакомые по Поверхности слова были сказаны с таким презрением и ненавистью, что я даже удивился. Злость давно прошла, потому что не имела, как оказалось, почвы, а теперь мне вдруг стало стыдно, аж покраснели уши. Странно, Родину уничтожал кто-то другой, а стыдно было мне. Может, потому что посмеивался над «высокими идеалами» вместе со всеми?

— Но ведь можно вмешаться, что-нибудь поправить…

— Нельзя поправить целую страну, если она вдруг самостоятельно решила под откос. Вам надо «пожить для себя», «отдохнуть от строительства коммунизма». Тогда вы, может быть, вспомните, что это вообще такое, и почему его строили ваши предки семьдесят лет.

— А ты?

— А что я? У меня тут, между прочим, своё государство. Реконструкция только на первый взгляд кажется синонимом «Перестройки». Мы её модернизировали с предыдущего варианта, провели и закончили. Успешно. Извечную проблему с гетами решили. Успешно. Проблему с Роб-Роем решаем. Пока всё идёт по плану. Поверхность… Скажем так, пока не до неё. Смотрим, наблюдаем, помечаем, записываем. Вмешаемся, если наступит момент. Обрати внимание, не «когда», а «если».

В зал вошли регент и полководец, пожилой худощавый мускулистый мужчина в генеральской униформе и с соответствующим значком.

— Hell, Магон! — поприветствовал его император, и тот слегка поклонился, — завтра, к шести утра, собери два Внешних легиона у южной окраины Капуа, на территории расположения Двенадцатого Молниеносного. Начнём последний поход против Роб-Роя. Подробный план — в информатории, приказ номер четыреста сорок. Режим секретности — два. Всё ясно?

Полководец сказал «да, монсоэро», отсалютовал и ушёл. Император и регент скрылись за железной дверью, оставив меня в полном одиночестве. Впрочем, Рэм скоро прислал преторианца, который дал на редкость запутанную карту переходов дворца и указал, где находятся выделенные мне апартаменты. Комнаты были прекрасно обставлены в ультрамодерновом стиле, с мягкой мебелью, ковром во всю стену, телевизором и холодильником, впрочем, отключенным и пустым. На письменном столе — строгого дизайна персональный компьютер «Сильвания» с тонким и абсолютно плоским, но большим экраном, висящим на стенке, на стене, противоположной ковру — видоимитатор, с пультом от которого я тут же принялся экспериментировать и сделал вид морского берега, с шумом волн и лёгким ветерком. Движение воздуха создавал как будто сам экран, впечатление было такое, словно стоишь возле открытого настежь окна. Сила ветерка и уровень шума с «улицы» тоже регулировались пультом. Настоящее чудо техники. С компьютером я обращаться не умел, поэтому включать его не стал, а в телевизоре обнаружилось около двух десятков действующих каналов, выбрал один, музыкальный, и решил расслабиться, валяясь на кровати. Полученная от императора информация требовала усвоения. Когда двадцатичасовые часы пробили десять дня (вечера), что соответствовало полуночи, я лёг спать.

На следующее утро, когда видоимитатор был ещё темен, только белела на морском горизонте полоска каменного небесного свода (изменение времени суток тоже можно было задать пультом), в комнату вошёл Сэм в военном комбинезоне, доспехах, как у Роб-Роя, с бластером на одном боку и той же металлической трубочкой — на другом. Я обозвал его полуночником, со скрипом встал и принялся одеваться. Императору, видно, не понравилось моё состояние, потому что он достал из кармана узкую пилюлю и заставил её проглотить. Пилюля бодрила, как ушат холодной воды в постель, всё тело прошибла сильная дрожь, но продолжалось это недолго, с полминуты. После чего появилась ясность ума и лёгкость в теле.

На крыше дворца нас ждал военный, но невооружённый флаер, видимо, посыльный или что-то в этом роде, в котором сидел регент и кто-то незнакомый. Генерала Магона не было, он собрал за ночь легионы и теперь вместе с ними ожидал прибытия правителей.

По дороге Сэм разговаривал с Рэмом по-македониански, и я ничего не понимал. Незнакомый мне человек вёл флаер. Минут через пять-десять наша машина опустилась на окраине Капуа.

Два легиона, десять тысяч лёгких пехотинцев в боевых доспехах, с оружием в руках, выстроились в ровные блестящие прямоугольники рядом с двумя сотнями транспортных машин. Это зрелище заставило меня судорожно сглотнуть. Только два легиона из ста, малая толика безудержной мощи сил Союза, безо всяких кавычек… Да, сейчас со всей очевидностью мне представилась жалкость всех усилий Роб-Роя противостоять огромному государству. Император вышел из флаера, поприветствовал их, на что ответили громким криком «Hell!», универсальное приветствие, одинаково означающее как официальное «здравствуйте, господа», так и простенькое детское «привет». Он произнёс короткую речь, после чего направился к нам, а войско принялось занимать свои места в машинах. Раздался рёв запускаемых двигателей, машины друг за другом взлетали и неслись в одном направлении, но куда, я не знал. Армада разделилась на несколько частей, некоторые звенья меняли курс и летели в стороны. Наше звено влетело в широченную дыру над морем, в потолке гигантского грота, чуть в стороне от У-образного «континента». Это было одно из многих искусственных сооружений, созданных специально для оперативной высадки десанта в одну из ключевых точек Пещеры. Наверняка эти прилегающие к небу области скрупулёзно изучены, картографированы и в случае войны будут использоваться на всю катушку. Даже самой огромной армии, если ей повезёт добраться до таких мест через Пещеру, не поздоровится.

Распахнулись двери машин, из них деловито и быстро повыскакивали солдаты. Посыпались резкие команды офицеров, солдаты строились по отрядам в сто человек, центуриям, или в две-три центурии, манипулам, и уходили в тоннели. Всё стихло. Сэм взобрался на механического коня, Рэм тихо сидел во флаере над коммуникатором, я — на глыбе камня, человек двадцать преторианцев охраны — возле входов в тоннели. «Транспорт» был предусмотрен для всей нашей группы, в том числе регента и меня, но пока им никто не пользовался. Ещё присутствовал десяток дежурной смены самого «объекта», но мы с ними совсем не контактировали. Прошло около часа, пока что-то изменилось. Рэм вдруг надел наушники, выслушал какое-то сообщение, затем передал его императору по-македониански, после чего тот дал знак мне и охране следовать за собой, и мы поскакали к одной из групп. Вот уже впереди стали слышны звуки перестрелки: характерное жужжание бластерных лучей, глухие взрывы, победные крики и предсмертные вопли. Мы остановили коней и спешились. Сэм взял трубку в правую руку, бластер — в левую, и медленно двинулся по коридору. За ним направилась охрана и я, вытаскивая своё оружие, выданное Рэмом во флаере — короткий лучемёт армейского образца, внешне похожий на израильский автомат «УЗИ», который любят террористы в американских фильмах.

Тоннель повернул, император остановился и нажал на кнопку на трубочке, из неё вытянулось метровое мерцающее силовое лезвие. В руке Сэма оказался световой меч, похожий на тот, что я видел в фильме «Звёздные войны». Правда, он отличался, и не только цветом. Лезвие постоянно гудело в низких тонах, при малейшем движении рассыпая искры и оставляя недолгое свечение в воздухе. Зайдя за поворот, мы увидели сверкание сражения. Грот, в котором столкнулись македониане и остаток дружины Роб-Роя, был достаточно велик. Каменные столбы по всей его площади предоставляли массу хороших укрытий, чем обе стороны активно пользовались. Стрельба шла в основном из бластеров, поэтому воздух уже стал достаточно жарким.

Сэм одним прыжком преодолел оставшееся расстояние и засел у входа в грот. Отсюда были видны наши и не наши солдаты, палящие друг в друга. Я нашёл себе удобную позицию между двумя здоровенными сталагмитами, стараясь казаться как можно незаметнее, тем более что и император предпочитал роль наблюдателя, а его охрана бездельничала в тоннеле. Но всё-таки меня засекли, и кто-то открыл огонь по моему убежищу. Я проломил складным прикладом лучемёта дырку и принялся стрелять в ответ, высовывая только ствол, не целясь и больше для шума. Внезапно в дальнем конце грота засверкали лезвия нескольких световых мечей — кому-то из македониан удалось ползком добраться до противника. «Чёрные» попытались было сопротивляться, но против этого, совсем недавно принятого на вооружение средства оказались бессильны. Я отчетливо увидел, как светящийся клинок разрубил простой металлический меч солдата, поднятый в рефлекторной попытке защититься, и легко прошёл дальше, оставив ужасную рану через всю грудь насквозь, вместе с доспехами. Через какую-то долю секунды это же силовое лезвие защитило хозяина от луча бластера, поглотив его и засверкав, рассыпая искры.

Вдруг огонь со стороны противника уменьшился чуть ли не вдвое, и я догадался, что по другим тоннелям прибыла подмога. Македониане воспользовались этим, применив тяжёлое вооружение, которое в ограниченном пространстве под плотным огнём до сих пор использовать не удавалось. Несколько сгустков плазмы из станковых плазмомётов, таких же, как у Роб-Роя, обрушилось на позиции противника, окончательно его доконав. Солдаты повыскакивали из-за укрытий, стреляя на ходу и размахивая световыми мечами. Произошла короткая яростная стычка, затем они вошли в тоннели, и повели бой там. Сэмюэл вышел из-за своего укрытия, погасил так и не пригодившийся клинок, и направился к вражеским позициям. Охрана мгновенно рассыпалась, взяв первое лицо под защиту от любой неожиданности. Однако, принять участие в бою нам не пришлось, четыре манипула Первого Внешнего легиона сжали жалкие остатки отряда Роб-Роя в клещи и всех перебили и без нас…

Мы с императором ходили по тоннелям, где только что бушевало сражение, и что-то искали, что именно, Сэмюэл не говорил. Солдаты из легиона с носилками таскали раненых «чёрных» и своих, тела погибших, пепел, носили трофейное и потерянное оружие к машинам и подчищали следы сражения. В одном из гротов Сэм остановился перед несколькими кучками пепла, лежащими рядом, — здесь ударил плазмомёт, — между ними лежала невообразимая мешанина из горелого тряпья и обугленных останков. На этой куче, слегка присыпанный пеплом, льдисто поблёскивал меч — длинное узкое лезвие, узоры на металле возле рукояти, а на самом конце её, удерживаемый похожими на когти полосками металла, сверкал и сиял неземным светом яркий полупрозрачный сапфир…