Меч Севера

СОПРИКОСНУВШИЙСЯ С БОГОМ

— Аргх.

— О, бедняжка, она снова течет. Давай принесу для нее мазь.

Коул посмотрел вслед матери Деркина, которая, шаркая, вышла из комнаты, и с жалобным стоном опустил голову на узел старого тряпья, который служил ему подушкой. Он нерешительно положил руку на живот, опасаясь того, что может обнаружить. Так и есть, его пальцы нащупали что–то влажное и липкое, и он в ужасе убрал руку.

Он умирает — вот она, правда. Рана в его животе почему–то открылась, когда его сбросили в карьер с шаркунами. Будто ребер и треснувшего черепа было недостаточно. Словно то, что сделал с ним Корвак в ту ночь за таверной, сломало его — и телесно, и духовно.

Слушая шум дождя, который колотил по жестяной крыше маленькой лачуги, он думал обо всех злоключениях, которые постигли его за последний год. Весь его мир был уничтожен, все, во что он верил, оказалось ложью. Огонь, что некогда полыхал в нем так ярко, исчез навсегда. Мир был холодным и пустым.

Уродливая тень проползла по стене в свете единственной свечи, освещающей крохотную комнатенку, и в дверь, прихрамывая, вошел Деркин.

— Мама готовит свое лекарство, — сказал он. Его глаза навыкате узрели печальное состояние его гостя. — Я не позволю тебе уйти отсюда, пока ты не будешь чувствовать себя лучше.

— Я никогда не буду чувствовать себя лучше. Со мной покончено, Деркин.

— Ну, не говори так. Моя мама поставит тебя на ноги. Она лечила больных, когда… до того, как мы уехали из Телассы.

Чуть приподняв голову, Коул уставился на трупосека.

— Почему ты приехал сюда? Это же сущий ад!

Деркин отвел глаза.

— Мне не стоит об этом говорить.

Коул вздохнул, и его голова опустилась на самодельную подушку. Его друг часами болтал обо всем на свете, но определенные темы заставляли его мгновенно умолкать. Как, например, если речь заходила его прошлом в Городе Башен.

Коул снова опустил взгляд на рану. От едкого запаха желтоватого гноя, который просачивался из живота, его чуть не стошнило.

— Это вина Темного Сына, — проговорил он со злостью, которой в себе и не подозревал. — Все это — его вина. Этого коварного ублюдка.

Коул слышал, как мама Деркина копошится в соседней комнате, неспешно готовя мазь. В этой лачуге было всего три комнаты, и Деркин отдал свою Коулу. Добрый горбун делал для Даваруса все, что было в его силах, и Коул в ответ старался выказать ему свою признательность.

— Постарайся не думать о прошлом, — мягко сказал Деркин. — Я понимаю, что ты сейчас в подавленном настроении. Но, по крайней мере, твоя лихорадка, кажется, прекратилась.

С тех пор как Белые Плащи спасли его и вытащили из ямы, Коула мучили жуткие головные боли и странные кошмары. Нереальные видения черепоголовых божеств наводняли его сны ночь за ночью, заставляя просыпаться в поту, с дико колотящимся сердцем. Он возвращался в мыслях к говорящей вороне и шаркунам, которые почему–то подчинились его командам. Наверно, они тоже были частью его лихорадочных галлюцинаций. Как они вообще могли быть реальными?

Он опустил взгляд на свои руки. Они были бледнее, чем обычно, его плоть — белая, как у личинки, как у служительниц Белой Госпожи. Какой бы ни была истинная природа яда, наполнившего жилы Даваруса, он скоро убьет его.

— Деркин… — прошептал Коул. Время пришло.

Трупосек неуклюже шагнул к нему. Возможно, это было игрой его воображения, но наряду с барабанной дробью ливня снаружи Коул слышал, как бьется сердце горбуна. Это беспрестанное биение напомнило ему о часах Гарретта. Казалось, это было целую жизнь назад.

— Да? — спросил Деркин.

Коул закрыл глаза.

— Я хочу покончить с этим.

Деркин не ответил сразу. В неожиданно наступившей тишине Коулу показалось, что он различает стук сердца матери друга в другой комнате. «Опять галлюцинации», — с горечью подумал он. У него всегда был острый слух, но ни один человек не может расслышать стук сердца сквозь стену, даже почти столь же тонкую, как пергамент.

— Деркин? — повторил Коул по–прежнему с закрытыми глазами. — Ты меня слышишь? Я сказал, что хочу умереть. Я больше не хочу страдать.

От пощечины его челюсть завибрировала, а щеку обожгла острая боль. Глаза Коула распахнулись, и потрясенный юноша в негодовании уставился на Деркина.

— О! За что это?

— Слушай сюда! — сердито воскликнул тот, потирая свои изуродованные пальцы. Похоже, от этой пощечины ему стало так же больно, как и Коулу. — Я знаю, что ты ужасно страдал в последнее время. Я слышал, что с тобой сделал Корвак.

Коул уставился в потолок и не отвечал, отчаянно мигая и надеясь, что Деркин решит, что его неожиданные слезы вызваны пощечиной, которую тот ему отвесил.

На плечо юноши опустилась уродливая рука и пожала его, утешая.

— Не позволяй им сломать тебя, — прошептал его друг. Ты сильнее их.

— Я — не сильный, — ответил Коул охрипшим голосом. — Я — никто. Обычный незаконнорожденный.

Деркин покачал головой.

— Это теперь не имеет значения. Важно не то, кем ты родился, а то, кем становишься.

— Ты не понимаешь.

— Правда? — тихо сказал Деркин. — Посмотри на меня. Я родился уродцем. Мою маму и меня отправили жить со всеми остальными нежелательными элементами. Под Телассой — целый город, который никто не видит, кроме преступников и уродов. Госпожа не хочет, чтобы такие люди, как я, портили ее совершенный рай.

Коул припомнил уроки Темного Сына в развалинах под Телассой.

— Святилище? — прошептал он. — Ты имеешь в виду, что в тех развалинах живут люди?

Деркин печально кивнул.

— Люди и другие существа. Заброшенные. Они — как люди, но… они — не все, кто там есть.

— Так вот почему ты приехал в Новую Страду, не так ли? — медленно проговорил Коул. — Чтобы сбежать из развалин. Даже это место лучше, чем то, откуда ты пришел.

— Да. По крайней мере, здесь я чего–то стою. У меня есть средства к существованию, свой дом. Я могу позаботиться о маме.

Глядя на горбуна, Коул преисполнился сочувствия. Как же трудна, должно быть, жизнь Деркина с его искривленным позвоночником, изуродованными пальцами и глазами, которые, кажется, смотрят в противоположные стороны! Сам–то он наслаждался бездельничаньем, подрастая в Сонливии, осознал юноша. Если ему чего–то хотелось, то нужно было всего лишь попросить. Серый город — суровое место для большинства, но ведь правда–то в том, что у него было привилегированное положение. Может, ему следовало быть более благодарным за те блага, которыми он пользовался. Оглядываясь назад, он понимал, что временами был эгоистом и думал только о себе. Почти всегда, если по–честному.

Редкие для него размышления о собственной сути были прерваны внезапным странным ощущением: что–то неладно. Ему понадобилось всего лишь мгновение, чтобы понять, в чем дело. Невероятным образом он ощутил биение еще одного сердца — в соседней комнате: другого, помимо стука сердца матери Деркина.

— Деркин, — тут же прошептал Коул, испытывая нарастающий страх. — Ты бы проверил, как там твоя мама.

Горбун в замешательстве сморщил лоб, но тем не менее захромал к двери и высунул голову в соседнюю комнату.

— Привет, коротышка! Корвак шлет тебе привет.

У Коула кровь застыла в жилах. Это Тесак, Осужденный, который истыкал ножом Эда так, что тот борется теперь за свою жизнь.

Сквозь шум бури, которая бушевала снаружи, прорвался негодующий вопль Деркина. Затем послышался треск ломающейся мебели, и следом наступила тишина.

— Ты меня укусил, маленькая скотина! донесся визгливый голос Тесака, полный отвращения. — Как ты смеешь кусать человека? Ты ведь мог меня заразить, наградить какой- нибудь ужасной болезнью! Что ж, можешь теперь лежать там и наблюдать — я заживо освежую твою маму. После этого я займусь твоим другом в той комнате.

Коул принялся неистово вертеть головой по сторонам в отчаянных поисках варианта для побега. На стене над его головой были ставни, которые Деркин и его мать время от времени открывали, чтобы проветрить комнату. Они были закрыты из–за кошмарной непогоды, налетевшей на Новую Страду, но если бы ему удалось подняться на ноги…

Мир вокруг поплыл, когда он попытался встать. Даварус зашатался, споткнулся о ведро с мочой, стоявшее рядом с кроватью, и почувствовал, как теплая жидкость промочила его штаны. На это ему было наплевать, он лишь ужасно боялся, как бы его не услышал Тесак.

Он открыл задвижку на ставнях и широко распахнул их. Порыв ветра тут же оросил его лицо каплями дождя. Ширины окна как раз хватало, чтобы выползти в него. Содрогаясь, он сделал вдох и приготовился выбираться.

Но всхлипывания Деркина заставили его отвлечься и прислушаться. Даварус переводил взгляд с дверного проема на окно и обратно. Прежний Коул, не колеблясь, ворвался бы в комнату и без всяких раздумий встал лицом к лицу с безумным маньяком, орудующим ножом.

Увы, он уже не тот, и, кроме того, у него нет оружия. Ему не с чем идти против Тесака. Ну разве что с ведром из–под мочи. Проклиная себя, он собрался лезть в окно.

Снаружи неожиданно донесся шум хлопающих крыльев, и на пол в комнате легла чья–то черная тень. Пораженный Коул отпрыгнул назад. Из окна на него смотрели глаза–бусинки, черные перья насквозь промокли из–за бури.

— Ты, — прошептал Коул.

Ворона села на край окна. В когтях она сжимала что–то яркое и острое, с большим рубином на эфесе…

— Проклятие Мага, — выдохнул Коул.

Ворона выпустила кинжал из когтей, и оружие со стуком упало на пол.

— Карр, — сказала ворона. Не крикнула, но сказала.

Коул протянул к кинжалу трясущуюся руку. В последний раз он видел свой магический кинжал в ту ночь, когда всадил хладный клинок в старое иссохшее тело Салазара. Когда его рука сжала украшенный драгоценным камнем эфес, вокруг клинка возникло мягкое голубое сияние.

— Пожалуйста, — попросил Деркин в соседней комнате. — Не делай ей больно. Это моя мама.

Ворона спрыгнула на пол и окинула Коула устрашающе умным взглядом. Коул посмотрел на птицу и затем выглянул из окна. Он мог бы добиваться убежища у Белых Плащей. Тесака арестуют, Корвака тоже, если Коул сможет доказать, что предводитель Бешеных Псов освободил этого убийцу, орудующего ножом. Он снова заколебался.

Даварус Коул — не герой. Но он и не трус. Он не бросит своих друзей.

Стиснув зубы, он повернулся и заковылял к дверному проходу.

Деркин свернулся в клубок на полу, на его голове была глубокая рана. Рядом валялся сломанный стул. Тесак наклонился над матерью Деркина, сжав в руке ее волосы. По ее щеке бежала струйка крови из маленького надреза, который преступник сделал на голове.

— Призрак, — протянул маньяк, увидев стоящего в дверном проеме Коула. — Я планировал оставить тебя напоследок. Кор- вак обещал простить меня за то, что я истыкал ножом того здоровенного тормоза, если я принесу ему твою голову.

— Отпусти ее, — сказал Коул, стараясь не показывать своей слабости.

Его руки дрожали, сердце бешено колотилось, ему казалось, что он вот–вот рухнет на пол.

Тесак развернул мать Деркина и, встав у нее за спиной, приставил лезвие ножа к ее шее.

— Подойдешь ближе — я перережу ей горло. Это что… магия? Троица тебя на куски разорвет, когда они узнают, что ты украл это у них! — Убийца с ножом в руках, исполненный лицемерного негодования, покачал головой. Я мог забивать мужчин и женщин, как свиней, но я никогда ни у кого не крал. Ты не кто иной, как грязный вор. Знаешь что? От таких людей, как ты, меня тошнит.

Коул уставился на Тесака. На этого ублюдка, который угрожал отрезать ему яйца, который превратил грудь бедняги Эда в кровавое месиво. Который прямо сейчас угрожает перерезать горло беспомощной старой женщине.

Что–то щелкнуло.

— Тесак, — сказал он ровно, забыв все страхи.

— Что?

— А пошел ты.

В качестве мишени у него было всего лишь несколько дюймов: лоб Тесака, вернее, верхняя его часть — нижнюю закрывал пучок белых волос его заложницы. Крошечная цель, сложное задание даже для него прежнего, в зените славы, но при этом холодная уверенность, казалось, водила его рукой, когда он взмахнул Проклятием Мага и метнул его в безумного типа с ножом.

Вращающийся клинок подрезал волосы старой женщины и вонзился в череп Тесака. Он постоял безмолвно с торчащим из головы рубиновым эфесом, который почти комично вибрировал, а затем рухнул замертво.

Коул во все глаза смотрел на труп Тесака.

— Я убил его, — сказал он с недоверием.

Мама Деркина казалась скорее смущенной, чем напуганной.

— Я подумала: ужасно странно, что он оказался на улице в такую погоду. Это мне урок — не стоит открывать дверь незнакомцам.

Встряхнувшись, Коул избавился от оцепенения. Он бросился к старой женщине и осмотрел ее порез.

— У тебя кровотечение.

Она замахала на него морщинистой рукой.

— Да это ерунда, дорогуша. Со мной все будет прекрасно. Деточка! — воскликнула она неожиданно. — Ты ранен! Мою детку ранили!

— Ма, не называй меня так при моем друге, — в отчаянии проговорил Деркин с растущей тревогой в голосе, пытаясь встать на ноги. Его мать всполошилась и, забыв о свей ране, захлопотала возле него, помогая подняться.

Коул наклонился, чтобы извлечь Проклятие Мага. На лице Тесака застыло гневное выражение, глаза округлились от потрясения в миг смерти. Коул сжал рукоять кинжала, собираясь вытащить клинок. Как только его пальцы сомкнулись вокруг эфеса, на него внезапно накатила волна силы, и он ахнул. Даварус почувствовал себя живым — более полным жизни, чем когда–либо за многие недели.

Коул опустил взгляд на свои руки. Прямо на глазах его кожа стала обретать цвет, призрачная бледность плоти сменялась здоровой розоватостью. Он ощутил, что происходит нечто странное, и взглянул вниз. Его рана в животе каким–то невероятным образом срасталась.

— Призрак! — воскликнул Деркин, который наконец встал на ноги и заверил маму, что ему ни в коем случае не грозит опасность споткнуться о мертвеца. — Ты выглядишь на десять лет моложе!

Коул поднял руку и потрогал голову. Волосы, похоже, стали гуще и не такими ломкими. Глубокое изнеможение, которое пронизывало его до самых костей, почти исчезло.

— Что со мной? — спросил он в полном замешательстве.

— Ты только что подпитался чужой душой, — произнес размеренный голос, жесткий, как железо.

— А ну–ка, как ты сюда попал? — воскликнула мама Деркина.

Однако, взглянув на этого человека, Коул сразу все понял.

— Ты — ворона, — прошептал он. — Ты спас мне жизнь в яме с шаркунами. Ты говорил со мной. У меня в голове. Ты… ты — вроде чародея?

Незнакомец склонил набок голову, и это движение показалось Коулу определенно птичьим.

— Я наблюдал за тобой еще с Сонливии, Даварус Коул. С тех пор как обнаружил тебя прислонившимся к дому, когда жизнь уходила из тебя вместе с кровью. Я был на корабле, который привез тебя сюда. Я спас тебя от людей, которые пытались тебя ограбить.

— Так это ты убил их, — сказал Коул, мысленно сложив вместе фрагменты происшедшего. — Ты убил их и взял Проклятие Мага.

— Да. Чтобы сберечь его. Оружие, которое ты держишь в руке, — необыкновенное. Оно выковано из сплава абиссума, демонической стали, которая поглощает магию, и тем не менее каким–то образом само наделено великой силой. Весьма могущественное орудие.

— Салазар сделал его для моего отца, который передал его мне. Я не хочу его. Это порочное оружие.

— Нет порочного оружия, — ответил чародей. — Только порочные люди, которые им орудуют. Я знал Салазара много столетий назад. Он был одним из немногих, кого я считал равными себе до падения богов. Мои воспоминания — песчинки, развеянные ветрами, но это я помню.

— Ты — лорд–маг? — воскликнул пораженный Коул.

— Лорд–маг? — Человек рассмеялся, и его резкий смех был напрочь лишен веселья. — Я не принимал участия в Войне с Богами. Бессмертие для меня — это ненужное бремя.

— Боги погибли столетия назад! Если ты — не лорд–маг… как ты до сих пор остаешься в живых?

— В течение пятисот лет моя душа выживала, будучи помещенной в неумирающее тело моего ангела–хранителя, — объяснил чародей. — Каждая минута, когда я хожу по земле в своем истинном виде, приближает меня к смерти. Я не бессмертный. Я просто выбираю, когда использовать оставшееся мне время.

— Что ты здесь делаешь? Что… чего ты хочешь?

Чародей в изодранном плаще пожал плечами.

— Того, чего хочет каждый человек. Правды. Я хочу знать, кто я.

— Ты имеешь в виду, что ты этого не знаешь?

— Если бы знал, то не просил бы твоей помощи! Давным- давно Белая Госпожа украла мои воспоминания. Выскребла мой разум подчистую, оставив лишь мое имя: Танатес. Я мало что помню, но это я знаю.

— Почему она сделала это с тобой?

— Я не помню. Но намереваюсь выяснить.

Коул посмотрел на Деркина и его мать, осознав, что они уже некоторое время ничего не говорят. Они выглядели как–то странно, их взгляды были обращены к высокой фигуре с повязкой на глазах, но, казалось, они ничего не видят.

— Ты их околдовал, — с осуждением заметил Коул.

— Да, — согласился чародей, который назвал себя Танате- сом. — Они не запомнят, что я был здесь. А теперь послушай–ка меня. Времени на вопросы нет. Возьми свой кинжал.

Наклонившись, Коул извлек Проклятие Мага из черепа Тесака. Изогнутый клинок вышел с мягким хлопком и брызгами крови. Несмотря на предупреждение чародея не задавать вопросов, Коул не смог сдержаться.

— Ты сказал, что я подпитался душой Тесака. Я умирал, но теперь я чувствую себя сильнее, чем когда–либо. Что со мной происходит?

— Дело в украденной божественности, которой обладал Салазар. Кажется, твой кинжал может поглощать не только магию.

— Я не понимаю.

— Вы с ним были связаны через Проклятие Мага. Когда он умер, кинжал передал тебе часть его души. Как и Салазар, ты теперь — соприкоснувшийся с богом — хранитель божественной сущности Похитителя. В тебе живет сама Смерть. Корми ее, и станешь сильнее. Сопротивляйся… и она будет питаться тобой.

— Соприкоснувшийся с богом, — прошептал Коул. Он уставился на свои руки.

— Не привлекай внимания к своим силам! И держись подальше от светосфер, которые освещают город. Магия, добытая из трупа Черного Властелина, заражена. Заброшенный край и сам распространяет безумие, но светосферы усиливают его воздействие.

Это вызвало у Коула дюжину новых вопросов, но не успел он заговорить, как Танатес поднял руку в перчатке, и его слова заставили юношу оставить вопросы при себе.

— Белая Госпожа вскоре сровняет этот город с землей, а всех, кто здесь находится, уничтожит. У нас всего лишь одна возможность это предотвратить. Слушай внимательно, и я расскажу тебе, что нужно сделать…