Меч теней

Карин Рита Гастрейх

Меч теней

(Серебряная паутина — 2)

Перевод: Kuromiya Ren

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Кел’Бару

Акмаэль обнажил Кел'Бару, позволив длинному серебряному клинку отразить ярко-красное сияние восходящего солнца. Ветер наполнял скалы и расщелины темным шепотом тревожных снов. Далеко внизу река Тарба с ревом протекала через узкий каньон, вдоль которого был проложен перевал Эрунден, ухабистая дорога, опасно виляющая по крутым спускам, подходящая для мулов, но совершенно неудобная для его королевской процессии.

— Мой король, — сэр Дростан подошел и остановился на почтительном расстоянии. — Наши приготовления завершены. Мы отправляемся по вашему приказу.

Акмаэль кивнул. Несмотря на массивное телосложение, у Дростана уже был заметен возраст в морщинах вокруг глаз. Седина была в его рыжей бороде.

— Что ты знаешь об этом месте? — спросил Акмаэль. — Людях, которые его построили?

Они разбили лагерь среди фундамента старой крепости. Густые заросли ежевики задушили пересекающиеся каменные тропы. Единственная башня круто наклонялась к ущелью внизу, камень ее арочного дверного проема был ослаблен трещиной в сердце.

— Судя по мастерству, я бы сказал, что башня была построена первыми королями Вортингена, возможно, во время завоевания Моэна, — сказал Дростан. — Или даже раньше, в великих битвах с Народом Грома. Какова бы ни была ее история, она давно забыта.

Порывы ветра усилились, и Кел'Бару ответил необычным гулом, ярким тоном, наслоившимся на его типично скорбную интонацию.

Эолин, — бормотал он. — Эолин, Эолин, Эолин.

Дростан приподнял бровь.

— Кажется, меч знает свою судьбу.

Акмаэль нахмурился и покачал головой. В течение многих лет он безуспешно пытался разгадать песню Кел’Бару. Он никогда не сталкивался с таким оружием, с мечом, которого не мог понять.

— Даже маг не может заглянуть в будущее. Как тогда может оружие? Нет, я не верю, что Кел’Бару подозревает, куда мы направляемся. Он только повторяет имя Эолин, как и с того момента, как они были разлучены.

«Как эхо моего сердца».

— Мага Эолин не захочет этот меч, — тихо сказал Дростан.

— Это было оружие ее брата.

— Потому и не захочет.

— Это единственный меч, который когда-либо говорил с ней, — сказал Акмаэль. — Он принадлежит Эолин, хотя я давно пытался убедить его в обратном.

— Мага Эолин не заинтересована в орудиях смерти. Даже если бы была, это галийский меч, наполненный странным волшебством. Такому оружию нет места в наших традициях. Они непредсказуемы. Подозрительны. Если оставить его с магой, это может привести к неизвестным опасностям.

Акмаэль вложил оружие в ножны. Он долго обдумывал этот вопрос и не собирался переубеждать.

— Этот меч — ее наследство. Что с этим делать, будет ее решением.

Они спустились по склону к толпе леди в мантиях, рыцарей в доспехах и внимательных слуг. Знамена Вортингена развевались над головой, серебряные драконы танцевали на фоне пурпурной ночи. Среди них ждала королева Тэсара, бледная и стройная, как летняя лилия. Она приветствовала Акмаэля милостивой улыбкой и глубоким реверансом. Вместе они сели на лошадей и погнали процессию вперед, спускаясь с Хребта Фаэлона на высокие, продуваемые ветрами равнины Моэна.

Три дня они ехали по неровным ландшафтам. Деревни были просто скоплениями земляных домов, люди были скромны в одежде и внешности. Возделанные поля казались беспорядочно разбросанными по холмистой местности. Пшеница и чечевица росли среди разбросанных саженцев, словно в постоянной борьбе с постоянно наступающим лесом. Олени паслись среди овец. Свиньи и куры перебегали дорогу, крича и визжа. Собаки набрасывались на лошадей. Босоногие дети смотрели широко раскрытыми глазами на членов королевской семьи.

Тэсара сморщила нос.

— Это неухоженное место. Дикое и очень неприветливое.

Ее неудовольствие отвлекло Акмаэля от мыслей, которые снова обратились к Эолин.

— В этом есть определенная красота, — Акмаэль ответил скорее из вежливости, чем из реального желания вовлечь Тэсару в разговор. — Необузданный дух, напоминающий Восточный Селен.

— Все потрепанное, — ответила она. — И грязное.

Он посмотрел на свою юную королеву, ее маленький подбородок был высоко поднят, ее пшеничные волосы были убраны под тонкой вуалью и украшенной драгоценностями шапочкой.

Заметив его взгляд, Тэсара тонко улыбнулась Акмаэлю.

Он ничего не сказал и отвернулся.

Наконец, показался город Моэн, низко пригнувшийся над мрачными холмами. С крепостных валов зазвучали рога, и трубы Акмаэля ответили тем же.

У ворот собралась толпа, простолюдины свободно смешивались со знатью. Дети бросали полевые цветы. Крестьяне пели и водили хороводы. Прием был душевным, хотя и импровизированным. Когда Акмаэль и его свита приблизились к полуразрушенным башням, лорд Фелтон, дородный старик с седой бородой, отделился от толпы.

— Хвала богам! — закричал Фелтон, опираясь на прочную трость. — Наш король прибыл! Да здравствует король! Да здравствует король Акмаэль!

Люди повторили призыв Фелтона, и Акмаэль спешился, чтобы поприветствовать их. Фелтон сердечно обнял короля, не в силах сдержать волнение. Прошли поколения с тех пор, как король Мойсехена посещал скромную провинцию Моэна.

Глава подозвал свою семью и представил их Акмаэлю одну за другой. По мере того как список родственников Фелтона удлинялся за счет племянниц, племянников и внуков, Акмаэль отвлекся на движение в толпе, похожее на полоску света, проскальзывающую сквозь полог леса.

Эолин.

Его сердце подпрыгнуло, когда она появилась в поле зрения.

Мага мало изменилась за те годы, что они не виделись. Темно-рыжие кудри ниспадали ей на плечи, освежая демонстрацию чувственности среди стольких головных уборов и вуалей. Ее бордовое платье подчеркивало изящный изгиб ее груди; пояс, расшитый изумрудными листьями, украшал ее талию. Она держала посох из полированного дуба и хрусталя. Улыбка засияла в ее темных глазах, когда они встретились с его, открытое выражение радости и дружбы.

— Мой король, — королева Тэсара коснулась его локтя, ее голос слегка дрожал.

Акмаэль повернулся, словно очнувшись ото сна.

Несмотря на царственную осанку Тэсары, усталость от их путешествия отражалась в ее застывших плечах и осунувшемся лице. Она сделала знак своей фрейлине Соне, которая вынесла принцессу Элиасару. Королева взяла румяного младенца, и Акмаэль показал их лорду Фелтону и его семье.

Пока они шумели из-за красоты и здоровья Элиасары, Акмаэль еще раз украдкой взглянул на Эолин, но мага уже исчезла. К разочарованию Акмаэля, она не подошла к столу Фелтона на ужин. Он хотел спросить о ней, но решил, что лучше промолчать.

«Я ждал три долгих года, чтобы увидеть ее снова. Я могу подождать еще одну ночь».

* * *

— Они идут! — Гемена ворвалась в кухонную дверь с растрепанными пепельно-каштановыми волосами и возбужденными глазами.

Рената крепко схватила девушку за руку, на ее лице с крючковатым носом отразилась свирепая хмурость.

— Ребенок! Разве ты не можешь выглядеть прилично хотя бы один час в этот день?

Гемена поморщилась, когда Рената вытащила ее локоны из потрепанных косичек и начала расчесывать колтуны.

— Я видела их, — сказала девушка. — Двадцать пять всадников под королевским знаменем. Сэр Бортен заставил меня пересчитать их всех!

Деятельность вокруг очага прекратилась. Все с надеждой посмотрели на Эолин.

У маги перехватило дыхание. Подготовка к этому моменту была безжалостной, постоянный поток работы от рассвета до заката. Мышцы болели, мысли были напряжены. Тупая боль поселилась между ее бровями и внутри ее сердца.

«Если бы у меня было немного больше времени».

Она отбросила эту мысль и вытерла руки о фартук.

— Очень хорошо. На данный момент мы закончили.

Ученицы Эолин выскочили, хихикая и волнуясь. Мага Рената ушла за ними с резкими упреками и призывами к порядку. Адиана остановилась в дверях, наблюдая, как они уходят, заплетая свои льняные волосы в свободный узел.

— Ты готова к этому? — артистка из Селкинсен устремила на Эолин свои ясные голубые глаза.

Эолин выдавила из себя улыбку, освежая лицо прохладной водой.

— Настолько, насколько я могу быть.

Они поспешили присоединиться к Ренате и девушкам у молодой ели в центре Экелара. Рядом собрались сэр Бортен и стража. Как только они закончили собираться, Король-Маг въехал в открытые ворота, королевская гвардия выстроилась вокруг него. Эолин узнала сэра Дростана, его осанка все еще была внушительна, несмотря на его возраст. Их сопровождал лорд Фелтон, пухлое лицо над густой седой бородой раскраснелось.

Эолин успокоила пульс и шагнула вперед. Она прокручивала в голове слова приветствия, надеясь, что требования протокола скроют суматоху, которую она чувствовала внутри.

Акмаэль спешился и направился к ней, резко остановившись на расстоянии вытянутой руки.

Слабая дрожь сотрясла сердце Эолин, словно кристалл за миг до того, как разбиться. Все, что она запланировала, прием, представление, официальные приветствия для всех его людей, ускользнуло от его темного взгляда.

Она смущенно отвела взгляд.

— Мой король.

Акмаэль ничего не ответил.

Он мало изменился за последние несколько лет. Аккуратно подстриженная бородка подчеркивала квадратный подбородок. Ветер развевал его черные волосы, вызывая образы Южного леса: песню реки, шепот деревьев, жар солнца, восходящего над хребтом Рыси. Его аромат камня и вневременной магии наполнил Эолин ностальгией, и на кратчайшее мгновение она увидела в нем мальчика, которого когда-то знала, того, кто играл у реки во времена, когда невинность и магия были единственным, что имело значение.

Каменное выражение лица Акмаэля смягчилось.

Эолин подняла руку, чтобы коснуться его щеки.

— Где королева? — Гемена втиснулась между ними, разрушив момент. Она сунула Акмаэлю в лицо букет полевых цветов. — Я должна была отдать это ей. Где она?

— Гемена, тише! — Эолин отдернула ребенка, расстроенная не столько дерзостью Гемены, сколько тем, что сама не заметила отсутствия Тэсары. — Нельзя так обращаться к королю.

— Но где она?

— Нашей королеве нездоровится, леди Гемена, — Акмаэль встал на колено, чтобы поговорить с девочкой. — Но ты можешь доверить мне подарок, который для нее приготовила.

Гемена оценила его настороженным взглядом, на ее лице появилось хмурое выражение.

— Я не леди.

— Гемена! — возмутилась Эолин, но Акмаэль улыбался. Редко можно было видеть его улыбающимся, по крайней мере, так было в прошлые времена.

— Тогда как мне тебя звать? — спросил Король-Маг. — Мага Гемена?

— Да, все верно! — выражение лица Гемены просветлело. — Но я не мага. Еще нет. Но я буду когда-нибудь. И гораздо лучше быть магой, чем дамой. Так говорит госпожа Адиана. Она говорит, что маги великолепны, а дамы безвкусны. Госпожа Адиана говорит, что когда-то Мага Эолин могла быть леди, но она отказалась, потому что знала лучше!

Ошеломленная непрошеным намеком на свое прошлое, Эолин посмотрела на Ренату, которая бросила яростный взгляд на Адиану, которая только закатила глаза и пожала плечами.

Акмаэль потерял свою улыбку.

Много лет назад, когда Эолин отказалась выйти за него замуж, ярость Акмаэля была невыносимой. Она надеялась, что к настоящему времени его гнев угас, решив, что это так, учитывая всю его поддержку ее шабаша. Но она не могла быть уверена, и это был не тот момент, когда она хотела узнать.

— У госпожи Адианы уникальный взгляд на прошлое, — сказал он. — Ну же, Мага Гемена. Расскажите нам, что вы приготовили для нашей королевы.

Это был ароматный букет, тщательно составленный для долгой жизни и плодородия. Девушка указала на каждую траву и объяснила ее свойства. Гвоздика, имбирь и летний чабер сделают ночи Тэсары страстными, ромашка и манжетка для сохранения красоты; можжевельник и розмарин, чтобы защитить детей. А в центре длинный стебель пурпурной каророзы, чтобы она могла скоро родить сына.

— Но теперь это не сработает, — проворчала Гемена, — потому что я должна была дать ей это, да еще и заклинаниям научить.

— Я прослежу, чтобы она получила подарок, — заверил ее Акмаэль, — и знала, как им пользоваться.

Король-Маг встал.

Эолин ответила на его выжидательную позу приглашением осмотреть территорию.

Рената и Адиана проводили девочек на кухню, а сэр Бортен сопровождал Эолин и короля.

Они шли через пышные сады и мимо скромных зданий. Эолин указала на библиотеку, гербарий, конюшни и помещение для стражи, построенное на противоположном конце Экелара от того места, где спали женщины и девушки.

Подойдя к наполовину построенной стене, Акмаэль и Бортен завели продолжительный разговор о состоянии этого скромного укрепления. Стена была занозой в боку Эолин с того дня, как Акмаэль приказал ее построить. Действительно, она бесчисленное количество раз писала королю, убеждая его отказаться от своего приказа. Тем не менее, все ее возражения были проигнорированы, и теперь ее любимый ковен был заключен в камень.

«Дом маги должен быть открыт для ветра, иначе как она сможет почувствовать зов своих богов?»

Эолин подумала о том, чтобы еще раз привлечь Акмаэля к этому вопросу, попросить его лично. Но она хранила молчание, отступив на пару шагов, когда рыцарь и король погрузились в дискуссию, которую, как считали рыцари и короли, они должны были вести.

Невидимость успокаивала ее.

Она смотрела на холмы, искала утешения в высокой траве, отливавшей золотом и зеленью под ярким солнцем. На протяжении многих лет Эолин часто представляла Акмаэля, идущего с ней по этой местности. Не таким, каким он был сейчас, королем, привязанным к своей свите и своей короне, а таким, каким он мог бы быть, магом, свободным жить и практиковать магию, как ему заблагорассудится.

«Свободным любить меня».

Эолин прогнала эту мысль. Она увидела Гемену, выбежавшую из кухни, чтобы объявить, что их еда готова, и почувствовала благодарность за своевременное отвлечение.

Готовясь к визиту Короля-Мага, Эолин раздобыла оленину у охотников лорда Фелтона и заказала вино в Селкинсен. Несмотря на эту роскошь, мага почувствовала укол смущения, когда увидела разложенную еду. Это казалось жалким зрелищем по сравнению с роскошными пирами, которые она помнила из Королевского города. Если скудность еды и беспокоила Акмаэля, он не показывал этого, но ел от души и выражал признательность за мясо и вино, за овощи с огорода, приправленные травами из Южного леса, и за темный и ароматный хлеб Ренаты.

После еды ученицы Эолин встали перед королем, чтобы рассказать истории из истории Мойсехена, показать свое волшебство и ответить на его вопросы, касающиеся практики их ремесла. Это был лучший момент для Эолин. У нее были хорошо обученные и талантливые девочки, от Мариэль и Сирены в возрасте четырнадцати лет до Гемены, которой было всего девять лет.

К тому времени, как они закончили, солнце уже садилось на западе. Акмаэль встал и велел своим людям приготовить лошадей для возвращения в город. Затем он повернулся к Эолин и попросил поговорить наедине.

Адиана и девочки перестали убирать со столов и посмотрели на Эолин и короля. Чувство ожидания поселилось в комнате.

Эолин хотела отказаться, но какой у нее был выбор? Все, что меньше молчаливого согласия, будет считаться оскорблением.

Поэтому она кивнула и повела Акмаэля в свой кабинет.

Когда они вошли, Акмаэль остановился у книжных полок вдоль восточной стены. Он взял с места том и пролистал его страницы. Эолин направилась к другому концу комнаты, встала возле полированного дубового стола, который служил ей письменным столом.

— Они, должно быть, принадлежали твоей наставнице, Дуайен Гемене, — сказал Акмаэль, кивая на книги.

— Да, мой Король, — Эолин судорожно вдохнула и заставила руки оставаться неподвижными. — Она спасла их из библиотеки в Берлингене. Мне удалось привезти почти все ее книги из Южного леса.

Он поставил том на место.

— Коллекция не большая, но довольно ценная. Когда мы вернемся в Город, я пришлю дополнительные книги из королевской библиотеки в дополнение к этим работам.

— Благодарю вас, мой Король. Это очень щедро.

Акмаэль пожал плечами.

— У Экелара должна быть приличная библиотека.

Последовала тишина.

Эолин не знала, что сказать и куда смотреть. Было трудно оставаться с ним наедине вот так.

Раздражение промелькнуло на лице Акмаэля. Он подошел и встал перед ней.

— Хорошо выглядишь, Эолин, — сказал он.

Живот Эолин сдавило. Румянец выступил на ее щеках.

— Благодарю вас, мой Король. Я рада видеть, что вы и королева Тэсара в добром здравии. И ваша дочь, принцесса Элиасара… Вы точно счастливы с ними.

— Счастье — не прерогатива королей, — ответил он. — По крайней мере, так говорил мой отец. Но да, Элиасара прекрасный и здоровый ребенок. Она будет доверена тебе, когда она подрастет.

Это заявление удивило Эолин.

— Мой Король?

— Я хочу, чтобы она научилась путям Эйтны и Карадока.

— Думаете…? — Эолин закусила губу. Никто не принимал учеников просто по воле родителей. Элиасаре придется доказать свои способности и характер. Даже если у нее были способности, решение взять ее было сложным. В Мойсехене все еще было много тех, кто не желал видеть, как Королевский Дом Вортинген владеет магией. — Королева ничего не знает о наших традициях, — сказала Эолин. — Она может не одобрить.

— Это не имеет значения. Моя воля состоит в том, чтобы Элиасара стала магой.

— Я понимаю, — Эолин нахмурилась. Как мнение Тэсары могло не иметь значения при принятии решений относительно их дочери?

В дверь постучали, зазвучал приглушенный баритон сэра Дростана. Акмаэль пригласил рыцаря войти.

Дростан пересек комнату и положил на стол длинный сверток, завернутый в хорошо промасленную кожу. Он сделал паузу и кашлянул, переводя взгляд с Эолин на Акмаэля, словно собираясь что-то сказать. Затем он просто поклонился и ушел.

Акмаэль снял кожаную обложку, обнажив меч. Рукоять была из слоновой кости, лезвие сияло серебристо-белым. У Эолин пересохло в горле, когда она узнала его.

— Кел’Бару, — выдохнула она. — Меч моего брата. Где вы его нашли?

— Он у меня со времен битвы при Эрундене.

— Все это время вы хранили его?

— Я надеялся назвать его своим. Это прекрасное оружие, а ты не любишь орудия войны. Но галийские волшебники наделили этот меч собственной волей. За последние три года он ничего не сделал, кроме как оплакивал тебя.

Эолин, — пела меч в тихом гуле металлов. — Эолин, Эолин, Эолин.

— Я хочу, чтобы ты научилась им пользоваться, — сказал Акмаэль.

Эолин решительно покачала головой.

— Нет.

— Я не буду с тобой об этом спорить.

— Прекрати! Перестань, Акмаэль. Почему ты это делаешь? — прошло мгновение, прежде чем Эолин осознала свой проступок. Она сдержала гнев и опустила взгляд. — Простите меня, мой король. Я не собиралась…

— Не извиняйся. Мне приятно слышать, как ты произносишь мое имя. Я бы хотел, чтобы ты говорила это чаще.

Эолин удалось улыбнуться, игнорируя намек, который она уловила за его словами.

— Я не хотела оскорбить, ставя под сомнение дар моего короля, но вы знаете мои чувства по этому поводу. Нам не нужны ни рыцари, ни стены, ни мечи. Это Экелар, а не военный аванпост.

— Это хрупкое сообщество магов, взращивающих семена великой силы. Вы не должны оставаться незащищенными.

— Мы пробовали это, давным-давно. Вы же знаете, у меня нет дара к оружию.

— Ты уже не та напуганная девушка, которой была тогда. У тебя есть сила, баланс и скорость. И у тебя есть меч, который тебя любит. Бортен может научить тебя, как им пользоваться.

— Я видела, как дерутся мужчины. Я не надеялась…

— А нужно научиться! — Акмаэль ударил кулаком по столу и сердито указал на стражей снаружи. — Один из этих мужчин — тренированных с детства — один из них может убить тебя в мгновение ока. Но с этим мечом им может потребоваться не один миг, а два или три, а то и пятнадцать. И этого может быть достаточно, чтобы кто-то пришел на помощь.

— Я не без защиты. Я могу призывать почти все виды пламени, известные нашему народу. Я даже наложила проклятие Ахмад-Купт, хотя надеюсь, что больше никогда его не применю.

— Магии не всегда достаточно.

— Достаточно для меня.

— Проклятье, Эолин, не отказывай мне в этом!

Эолин в испуге отступила на шаг.

Король нахмурился и отвел взгляд. Он судорожно вдохнул и смягчил тон.

— Эолин, пожалуйста. Много лет назад ты решила, что так будет лучше. Ты здесь, со своей магией и своим Экеларом, а я остался один править своим королевством. Я уважал этот выбор, каким бы трудным он ни был для меня. Я возвращаюсь сюда сегодня не как король, а как друг, которым ты просила меня быть. И, может, если мне повезет, как мужчина, чью любовь ты еще помнишь. Если я не могу присутствовать в твоей жизни, если ты не позволишь мне любить тебя и защищать тебя лично, то прими хотя бы защиту этого меча. Меч твоего брата. Он принадлежит тебе.

Эолин почувствовала болезненный сдвиг в душе, лавина упущенных возможностей, обнажающая суровый ландшафт забытой надежды.

— Прости, Акмаэль, — сказала она, — но я не могу владеть этим мечом.

— Ради богов, почему нет?

— Потому что это оружие предало моего брата.

Вот. Она сказала это. Память об Эрундене объединилась вокруг них, пробивая стены ее сердца. Крики и разорванные тела. Выжженный воздух и окровавленная земля. Пустота Подземного мира засасывала их в забвение.

«Мы никогда не говорили об этом. Мы должны поговорить об этом сейчас».

— В то утро, когда мы выехали навстречу вашей армии, — сказала она, — проклятие Ахмад-мелана было обращено на моего брата.

— Это была работа Церемонда, — ответ Акмаэля был решительным, оборонительным. — Волшебник действовал без моего ведома и разрешения.

— Я знаю. Я полагаю, что всегда знала об этом, хотя мне отрадно слышать, что вы это говорите. В своем безумии мой брат пытался убить меня. Я сняла проклятие, но Кел’Бару не понял, что произошло. Галийский меч обиделся на Эрнана и больше не хотел его защищать. Я знала это, Акмаэль, и все же я…

Она запнулась. Прошло так много времени, но все, что она сделала и не сделала, по-прежнему тяготило ее душу, как камень.

— Я пыталась предупредить Эрнана, но он не слушал, и тогда я… я просто отпустила его. Я позволила моему брату выступить против тебя с этим оружием, зная, что оно его подведет. Иногда мне кажется, что я хотела…

Комната дрогнула. Чего она хотела? Чтобы Акмаэль жил? Чтобы Эрнан умер? И если желание ее сердца вызвало гибель ее брата, разве это не подходящая судьба: остаться без того и другого в последующей жизни? Эрнан был украден смертью, Акмаэль — короной.

Эолин отвела взгляд, смаргивая слезы.

— Я должна была остановить его. Я должна была остановить всех, но я этого не сделала. Так их кровь слилась с полями Эрундена и с тех пор пачкает мои руки.

Акмаэль изучал ее, выражение его лица было мрачным и задумчивым. После продолжительного молчания он сказал:

— Все это время я думал, что ты винишь меня.

Эолин закрыла лицо. Твердый ком застрял у нее в горле.

— Да, Акмаэль. Я винила тебя больше, чем кого-либо. Я никогда не переставала злиться на тебя. На себя. На этих глупых воинов, которые не могли видеть сквозь собственную жажду крови…

«Чтобы найти другой путь».

Всхлип сорвался с ее губ. Эолин отошла, но Акмаэль протянул руку и обнял ее. В этот момент она осознала, что его отсутствие преследовало ее все эти годы, глубокая и постоянная боль, которую нельзя было вылечить, можно было только игнорировать.

— Ты не должна винить себя за то, что случилось, — сказал он, прижавшись губами к ее лбу. — Эрнан выбрал свою судьбу. Возможно, ты помнишь, что я предложил твоему брату перемирие, которое ты посоветовала ему принять. Он и тогда тебя не послушал. Это стоило ему жизни и жизней его людей. Не твое пренебрежение, не гнев Кел'Бару.

Слова Акмаэля принесли глубокое и необходимое утешение, но Эолин отошла, опасаясь слишком долго задерживаться в его объятиях.

Она вытерла слезы со щек и успокоила дыхание.

— Вы можете считать меня слабой от такой вспышки. Это просто мимолетная меланхолия, уверяю вас. Это были дни большого волнения. Боюсь, я стала жертвой многих воспоминаний.

Акмаэль коснулся подбородка Эолин и перевел ее взгляд на свои глаза.

— Надеюсь, приятных, не только тяжелых, — сказал он.

Слова вызвали новые слезы, но Эолин с теплой улыбкой заставила их сдержаться.

— Да, мой Король. Было много приятных воспоминаний.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Смерть Сан'иломана

Ришона села и прикрыла глаза от вечерних ламп. Тени преследовали ее после прерывистого сна, беспокойных снов Эрундена. Она видела своего брата Тамира, сожженного огнем, наблюдала, как оборотни роятся над опустошенным ландшафтом. Она слышала мучительный крик старого волшебника, пожираемого монстрами, огромными зверями с длинными светящимися конечностями и обсидиановыми когтями. Они прорыли туннель из-под земли, разрывали металл, кольчугу и плоть, прислушиваясь к каждой команде Ришоны, пока…

Она резко вдохнула и поднялась на ноги, пытаясь стереть это видение из своего сознания.

«Это ложный ропот, — уверяла она себя. — Не более чем мечты беспокойного сердца».

Тонкие шторы колыхались под теплым ветром, отделяя роскошные покои Ришоны от широкого балкона, с которого открывался вид на город внизу. Округлые крыши и высокие шпили покрывали сухие равнины, словно коралловое ложе, обнаженное отступающим морем. Это был Эк-Налам, дом детства Ришоны и жемчужина Империи Сырнте. Масляные лампы стояли вдоль крыш, переулков и порогов, мерцающее бдение, в котором отражались звезды наверху, народное почтение последним дням Джотури-Нура, Сан’иломана из Сырнте.

— Моя леди, — Мерина появилась у входа в комнату. Золотисто-каштановые волосы служанки были аккуратно заплетены в косу, ниспадающую на бронзовые плечи. Она опустила глаза и скрестила руки. — Генерал Мехнес и его брат Паолус-Нур просят вас о встрече.

— Конечно, — сказала Ришона. — Проведи их внутрь.

Мерина отступила босиком.

Ришона заметила, что ее ладони были влажными. Она вымыла руки и освежила лицо водой из чаши. Как только она закончила вытирать кожу ароматным полотенцем, Мехнес и Паолус-Нур прошли к ней.

Сыновья Джотури-Нура от его второй жены, принцы Сырнте, были похожими. На смуглых лицах блестели серо-голубые глаза. Мехнес, более крепкий из них двоих, завоевал половину империи для Джотури-Нура на поле боя. Мастерство Паолуса заключалось в более тонких, но не менее жестоких политических играх и интригах.

Ришона поклонилась, встречая их.

— Лорды и дяди.

Паолус-Нур взял ее руки в свои.

— Тамара-Ришона, дочь моего отца и невестка моих братьев, это я пришел поклониться тебе.

Ришона подавила желание напрячься. В этот день каждый из сыновей Джотури-Нура обращался к ней по имени ее покойной матери. Каждый раз, когда ее называли Тамарой, ей это нравилось все меньше.

«Они заявляют о своей любви, хотя и радуются перспективе моей смерти».

— Это вы почтили меня своим присутствием, — сказала она.

Мехнес шагнул вперед, когда его брат отошел в сторону.

— Ты обрела красоту своей матери, — сказал Мехнес, поднося пальцы Ришоны к своим губам. — Тамара, принцесса Сырнте, дочь моей матери. Цветок и гордость нашего рода. Ты не подведешь ее завтра. Уверен, она встретит тебя в загробной жизни с гордостью и радостью.

«Он говорит это, чтобы умилостивить шпионов Абартамора или насмехаться надо мной?»

Ришона почтительно опустила глаза.

— Для всех моих гостей в этот день есть вино и еда, — ее голос сорвался. Она ненавидела себя за это. Быстро вдохнув, она вскинула подбородок и встретилась взглядом с Мехнесом. — Пожалуйста, останься и вспомни вместе со мной жизнь, которой мы наслаждались как семья.

Братья переглянулись.

— Ты очень щедра, сестра-племянница, — сказал Паолус-Нур, — но я почтительно отказываюсь. Скоро начнется мое бдение с Джотури-Нуром. Я не стану разочаровывать своего отца.

— Я останусь, — сказал Мехнес. — Я провел время с Сан’иломаном и был бы очень рад провести последний вечер в компании моей племянницы.

Паолус ушел, и Мехнес приказал слугам уйти.

Как только они остались одни, Мехнес встал перед Ришоной, расставив ноги и положив руки на широкий пояс, на его лице читалось веселье, смешанное с оттенком презрения. Несмотря на преклонный возраст, Мехнес все еще был в расцвете сил, его красивое лицо не омрачали многочисленные шрамы. Ришона вспомнила, как он возвышался над ней в юности. Она уже не была такой маленькой, но его присутствие по-прежнему производило такое же внушительное впечатление.

Он подошел ближе и потрогал прядь ее волос.

— Ты готова к этому, племянница?

От него пахло кровью и пеплом. Жар в его глазах был очевиден. Ришона задавалась вопросом, осмелится ли он потребовать от нее этой ночи, когда плотские удовольствия были строго запрещены среди членов королевской семьи.

— Да, — сказала она. — Готова.

* * *

На следующее утро Мерина разбудила Ришону задолго до того, как солнце пролило свои золотые лучи на белый город. Охранники сопроводили принцессу Сырнте к фонтанам в восточном дворе. Там ее искупали в воде с ароматом лилий. Они натерли ее мышцы розовым маслом, ее кожа стала эластичной, гладкой. Затем они одели ее в простое платье из угольно-черного шелка и обули ее в рубиновые туфли. Яркие драгоценности вплели в ее волосы, сверкающая вуаль ниспадала на ее лицо и плечи.

«Как будто меня к свадьбе готовят», — не без горечи подумала она.

Ришона отказалась от еды и вина, которые ей предлагали. Пост ожидался и почитался перед жертвоприношением. Даже если бы это было не так, она не рисковала бы быть накачанной наркотиками или отравленной. Она предпочла встретить смерть в своем уме.

На закате двор Эк’Налама собрался в просторных покоях Сан’иломан. Занавеси из темного шелка свисали с мраморных колонн, а воздух пропитался тяжелым запахом ладана. Придворные, советники и дворяне из дальних провинций заняли свои места. Несколько человек вели тихую беседу.

Последними прибыли оставшиеся в живых сыновья Джотури-Нура, всего десять человек. Абартамор, старший из принцев, шел впереди них. Дородный мужчина с тяжелыми веками и подбородком, обвисшим вокруг полных губ, многие презирали его за лень и обжорство. За ним попарно вошли остальные братья и сестры. Принц Мехнес сопровождал Ришону, как он сделал бы это для своей сестры Тамары, если бы она дожила до этого дня.

На широкой кровати лежал Джотури-Нур, Сан'иломан из Сырнте. Худощавый старик с кожей цвета глины и серыми глазами, он лежал на объемных подушках, выкрашенных в насыщенные оттенки бордового и золотого. Его первая жена, Менара, сидела справа от него. Высокая и статная, она держала руки сложенными на коленях. Драгоценная вуаль покрывала ее тонкие белые волосы. Рядом с Менарой сидели Вторая и Третья жены, Ландра и Беулла. Рядом с Беуллой стояла на коленях девушка Наптари, чьи плечи дрожали под бледно-голубой вуалью. Двенадцатилетняя девственница была избрана присоединиться к Сан'иломан в этот день, чтобы Джотури-Нур мог насладиться ею в потустороннем мире.

Верховный жрец, человек в белом, с бритой головой и выступающими бровями, прошептал Джотури-Нуру на ухо. Джотури-Нур кивнул и поднял руку собранию. Все движения и ропот прекратились. Писарь, сидевший рядом, склонился над книгой и обмакнул перо в чернила.

— Я, Джотури-Нур, Сан'иломан из Сырнте, сын Махтарона-Феха и отец семнадцати детей королевской крови, настоящим объявляю конец моего правления в этот последний день восьмидесятого года моей жизни, — голос старика разнесся по всему залу. — Я служил своему народу с пылом и преданностью. Я отдаю свой дух богам, которые приготовили для меня место в чертоге моих отцов.

Рыдание вырвалось из горла девственницы Наптари, но никто не обратил на нее внимания.

Джотури посмотрел на каждого из своих сыновей, от старшего до младшего, пока его взгляд не остановился на внучке Ришоне.

— Тамара, дочь моя, — сказал он. — Иди ко мне.

Желудок Ришоны сжался.

До этого момента она цеплялась за слабую и несбыточную надежду, что Джотури-Нур не сможет ее призвать. Старший сын, Абартамор, был человеком пустых амбиций, губительных для такой империи. Если бы Джотури-Нур назвал его вместо, Абартамор умер бы, потому что он не мог защитить свое право против кого-либо из своих братьев, и, несомненно, Мехнес или Паолус-Нур выступили бы вперед, чтобы…

Мехнес кашлянул.

Ришона взглянула на дядю, заметив в его глазах безжалостный приказ.

«Даже бесполезный сын стоит больше, чем дочь».

Она шагнула вперед, чтобы встать на колени рядом с дедушкой.

Сан’иломан взял ее за руку.

— Тамара, моя любимая. Ты была рождена в благородной крови и наделена добрым сердцем. В детстве ты была отрадой моего двора, его самой драгоценной жемчужиной. Я плакал в тот день, когда ты ушла от нас, чтобы последовать за своим чужеземным принцем в далекую страну, но я отпустил тебя и дал тебе щедрые подарки в надежде, что ты обретешь счастье. На долгом пути в Мойсехен убийцы обесчестили нашу семью и убили тебя, разрушив сладкую мечту твоей короткой жизни. Когда тебя принесли мне…

Голос Джотури-Нура дрогнул. Слезы застилали ему глаза.

— Когда мне принесли твое тело, любимая Тамара, я сам тебя обмыл. Я подготовил тебя к встрече с нашими богами, потому что никто другой не был достоин прикоснуться к тебе. Я долго молился, чтобы ты вернулась ко мне в час моей смерти и преклонила колени рядом со мной в лице дочери, как ты делаешь сейчас. Спасибо за радость, которую ты мне подарила, за твой бескорыстный и любящий дух и за то, что сопровождаешь меня в этот последний день моей жизни.

Джотури потянулся за ятаганом, который лежал рядом с ним. Он вытащил его из инкрустированных драгоценными камнями ножен и высоко поднял, чтобы все видели. Затем он опустил его перед Ришоной.

— Возьми мой клинок, Тамара, — старик положил ее руку на рукоять своего меча. — Управляй моим народом вместо меня.

Пот стекал по спине Ришоны. Она не видела позади себя Абартамора, но представляла, как его пухлое лицо дергается от триумфа. Ему, как старшему, теперь выпало оспаривать ее притязания, а какой борьбы он мог ожидать от женщины? Какая принцесса прольет кровь своего брата?

— Со мной твой народ в безопасности, отец, — сказала Ришона. — Они ни в чем не будут нуждаться, пока я жива.

Джотури-Нур удовлетворенно вдохнул и откинулся на подушки. Он кивнул жрецу, который выступил вперед с чашей смерти. Сан'иломан сделал глубокий глоток и закрыл глаза, сделав долгий выдох, как будто все бремена жизни наконец-то пропали.

Затем чашу передали Менаре, которая подняла ее к умирающему мужу.

— Я была и всегда буду вашим самым верным слугой.

Менара выпила, и ее подвели к мужу, она легла и переплела свои пальцы с его. За ней последовали бабушка Ришоны, Ландра, и третья жена, Беулла. Женщины легли рядом, обняв друг друга за талию, пока нежный яд действовал.

Только юная Наптари сопротивлялась, с испуганным воплем отталкивая чашу и проливая эбонитовую жидкость на мраморный пол.

Стражи осторожно поймали ее, потому что последняя девственница Сан'иломана должна добраться до запредельного мира невредимой. Жрец достал из рукава пузырек и разбил его о ее губы. Тут же крики Наптари умолкли. Ее глаза закатились, и она обмякла. Они положили ее к ногам Джотури-Нура, свернув ее калачиком, как отдыхающего ребенка.

Несмотря на все это, Ришона оставалась рядом с дедом. Когда дыхание Джотури-Нура замедлилось, она сжала пальцами украшенную драгоценными камнями рукоять его широкого меча. Она поправила равновесие и наклонила лезвие, пытаясь увидеть огромную фигуру Абартамора за своей спиной.

Когда, наконец, Джотури-Нур замер, жрец кивнул принцам. Позади Ришоны раздались тяжелые шаги Абартамора, он медленно вытащил меч из ножен.

— Я, старший сын Джотури-Нура, оспариваю твои претензии, Тамара, — сказал он. — Повернись ко мне лицом, чтобы я мог отправить тебя за моим отцом в загробную жизнь.

Ришона развернулась, обхватив руками рукоять ятагана, и глубоко вонзила его в выступающий живот Абартамора. Принц вскрикнул, когда металл разорвал плоть. Кровь брызнула на мерцающее платье Ришоны. Абартамор выронил оружие и отшатнулся, широко распахнув глаза, губы возмущенно дрожали.

— Что ты наделала? — пробормотал он. — Моя племянница? Девушка? Это невозможно… не разрешено…

Он тяжело сел на пол и ошеломленно уставился на внутренности, вываливающиеся из его живота.

Ришона шагнула вперед и вонзила ятаган в его толстую шею. Несколькими яростными ударами она отрубила Абартамору голову. Сорвав вуаль, она направила меч на его братьев и спросила:

— Кто еще бросит мне вызов?

Несколько мгновений не было слышно ни звука, кроме бульканья крови Арбартамора, собирающейся вокруг атласных туфель Ришоны.

Паолус-Нур обнажил оружие, но Мехнес остановил его руку.

— Подожди, брат.

Паолус-Нур с удивлением уставился на Мехнеса, который не сводил проницательного взгляда с их племянницы.

Ришона поставила свою жизнь на этот момент. Если она ложно доверилась Мехнесу, теперь она заплатит за это. Убить такого слюнявого дурака, как Абартамор, было легко. Мехнес, с другой стороны, мог прикончить ее за считанные секунды.

— Это не беспрецедентный случай, — сказал генерал Сырнте.

Вздохи пронеслись по двору.

— Но мы не примем правление этой женщины! — Паолус возражал. — То, что она сделала, оскорбляет нас и традиции наших отцов.

Другие сыновья Джотури-Нура переминались, перебирая рукояти своих мечей. Они обменялись испуганными взглядами, но ничего не сказали.

— Мелани-Наоми защитила свое право около пятисот лет назад, — возразил Мехнес. — А до нее была Шанури-Пах, во Время Огня. Абартамор хорошо знал нашу племянницу. С его стороны было глупо не предвидеть, что она будет защищать свои претензии.

Он повернулся ко двору и широко раскинул руки.

— Наш отец назвал своего наследника, и одного из наших братьев принесли в жертву. Право защищено. Я кладу свой меч перед Тамарой-Ришоной, Сан'иломан из Сырнте. Да хранят ее боги мудрой и свирепой.

Затем принц Мехнес, самый страшный и ненавистный полководец, которого когда-либо знал Сырнте, преклонил колени в почтении перед своей племянницей Ришоной.

Братья подавили смятение и один за другим последовали примеру. К изумлению Ришоны, весь двор встал на колени.

Триумф вспыхнул в ее сердце. Она подняла свой окровавленный меч и воскликнула:

— Я Тамара, также называемая Ришоной, наследница Джотури-Нура и принцесса дома Ландра. Я скрепила свои права кровью моего брата Абартамора. С этого дня вы должны знать, чтить и повиноваться мне как Сан'иломан из Сырнте.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Последствия

Эолин рано ушла отдыхать, оставив Адиану и Ренату смеяться с чашками, празднуя успех визита короля. Ночной воздух был прохладным, трава под босыми ногами успокаивала, была влажной. Страж поприветствовал ее, когда она шла в свою комнату. Она осведомилась о сэре Бортене, но рыцарь уже искал уединения и отдыха.

В течение нескольких недель Бортен подстрекал строителей от рассвета до заката, доводя стену до полуготового состояния, готовясь к прибытию короля. Непрекращающийся грохот камней и инструментов вызывал у Эолин постоянную головную боль, делая тишину этой ночи особенно приятной.

«Было бы неплохо провести несколько дней в тишине и покое».

Она остановилась перед комнатами своих учениц, прислушиваясь к тихому храпу Мариэль, пению сверчков и случайному шороху полевой мыши. Никаких других звуков до нее не донеслось, даже хихиканье Катарины и Таши. Девочки давно предались снам.

Эолин ожидала, что тоже быстро заснет, но она долго лежала без сна в постели, устроившись между чистыми льняными простынями и рассеянно водя пальцами по мягкому шерстяному одеялу.

Гроза, нараставшая на восточном склоне Южного Леса, разносила низкий грохот по холмам. Но здесь была ясная ночь, освещенная убывающей луной. Из сада доносился аромат шалфея, мяты и розмарина.

Эолин вздохнула, измученная, но полностью проснувшаяся. Она сменила позу, но сон продолжал ускользать от нее.

Несмотря ни на что, визит прошел хорошо. Она была благодарна за это. Акмаэль — король — выглядел довольным, когда осматривал территорию и разговаривал с ее ученицами. Воспоминание о ее вспышке все еще смущало ее, она плакала перед ним, как ребенок. Однако он был добр, и теперь ее стыд казался небольшой ценой за ощущение его рук вокруг нее, за теплоту его объятий.

Если бы только он не уехал после этого.

Если бы этот день никогда не заканчивался.

Откинув одеяло, Эолин встала и подошла к Кел’Бару, прислоненному к каменной стене рядом с ее кроватью. Оружие обладало способностью собирать в себя свет, даже когда оно было в ножнах, и оно светилось, как луна, спрятавшаяся за полупрозрачными облаками. Клинок издавал довольный гул, словно посреди какого-то приятного сна.

Эолин села на прохладный пол перед ним и притянула колени к груди, задаваясь вопросом, сможет ли она когда-нибудь приобрести навыки обращения с таким оружием. Она вспомнила кое-что из того, чему Акмаэль научил ее много лет назад, например, как держать рукоять. И было восемь углов, если она правильно помнила, под которыми можно было провести лезвием. Всякий раз, когда она замахивалась, ей приходилось думать о том, какая сторона осталась открытой, но у нее не было времени думать. Не в реальном бою.

Эолин разочарованно надула щеки и уперлась подбородком в скрещенные руки.

«Проклятье».

Почему Акмаэль настаивал на этой глупости? Он знал ее отвращение к оружию.

Но как могла она отказаться от его воли после всего, что он сделал для нее, после всего, что было прощено.

— Ты меня тоже прощаешь, Эрнан? — она заговорила вслух, будто у Кел’Бару мог быть ответ.

Ее брат уже должен был знать о ее любви к Королю-Магу. Душа все воспринимала через призму Загробной жизни. Эрнан увидит, что она обманывала его с самого начала, что она скрывала тайны своего детства и лгала о стремлениях своего сердца.

Но, наверняка, он также поймет, что лишил ее возможности довериться ему. Все, что раскрыло бы ее связь с Королем-Магом, и все окружающие ее неопределенности, осудили бы ее в глазах Эрнана.

Чем больше она думала о словах Акмаэля, тем больше понимала, что он сказал правду. Эрнан любил ее, ценил и защищал, но ни разу не выслушал и не попытался понять.

Почему ее инстинкт так мало значил для него?

Возможно, он считал ее слишком наивной и неопытной, что было правдой, но это не означало, что она всегда ошибалась. Его кампания могла бы закончиться по-другому, если бы он прислушался к ее совету. Он может быть сейчас жив, а она была бы в другом месте.

Но тогда Акмаэль погиб бы, потому что Эрнан был полон решимости убить Короля-Мага, и ничто не остановило бы его руку, если бы Боги дали ему такую ​​возможность.

Слезы горели в глазах Эолин. Опять. Она стиснула зубы и вытерла их, злясь на неспособность оставить позади эту душевную боль. Один день в присутствии Акмаэля, и все ее барьеры были безнадежно разрушены, ее сердце было открыто для него, чтобы он мог взять или уйти, если захочет.

Заметил ли он, что ее чувства не изменились? Она молилась, чтобы он этого не сделал. Она хотела, чтобы Король-Маг ушел, вернулся в Город, не оглядываясь ни на нее, ни на ее Экелар. Она хотела остаться наедине со своей магией, чтобы исцелиться и снова попытаться забыть.

Шорох крыльев на подоконнике прервал мысли Эолин. Она подняла глаза и увидела сову, гордый силуэт которой озарял лунный свет.

Эолин удивленно вскочила на ноги, остро ощущая его проницательный взгляд, хотя и не могла разглядеть в темноте его круглых глаз. Ветерок трепал его перья. Его аура была до невозможности знакомой: интенсивные оттенки золотого, бордового и лесного зеленого, пронизанные прожилками глубокого индиго.

Она задержала дыхание и выдохнула шепотом:

— Акмаэль?

Больше, чем вопрос, это была надежда, страх, призыв.

По сове пробежало мерцание, за которым последовала вспышка белого света. Внезапно Акмаэль оказался рядом с ней, тепло его руки на ее горле, сила его пальцев, переплетающихся с ее волосами, требование его губ на ее, теплых и полных страсти. Магия Южного Леса ворвалась в окно влажным порывом, кружась вокруг них, умоляя Эолин вспомнить, кто она такая и что когда-то значила для него.

Акмаэль целовал Эолин, пока у нее не перехватило дыхание. Затем он сделал паузу и прижал ее к себе, их лбы соприкоснулись, ее пальцы провели по знакомой выпуклости его скулы, линии челюсти, изгибу полных губ.

Все, что она могла слышать, это его желание в ритме его сердца. Она не осмеливалась говорить, потому что иначе могла бы наткнуться на слова предостережения, благоразумия или здравого смысла, а всему этому здесь не место. Не тогда, когда он был так близко, ближе, чем он был за такое мучительно долгое время, ближе, чем когда-либо снова мог быть.

«Это дар богов, — сказал однажды Акмаэль. — Отрицание этого оскорбит их».

— Эолин, я…

Она заткнула его поцелуем.

Когда он ответил, ее сердце наполнилось восторгом. Ее ночная рубашка соскользнула от его прикосновения, его туника исчезла по ее настоянию, подушки кровати прогнулись под их тяжестью. Ее руки исследовали знакомые очертания его торса, твердого, как живой ствол большого дерева. Его поцелуи лились на нее, как вода, вырвавшаяся из плотины, оставляя горящие реки на ее дрожащей коже.

— Акмаэль, — пробормотала она. — Моя любовь, пожалуйста.

Он переплел свои пальцы с ее, и она притянула его к себе, наслаждаясь бременем его веса. Затем он нашел ее и вошел в нее, и все, что когда-либо шло не так между ними, было исправлено. Эолин глубоко и непреклонно понимала, что нет большей правды, чем этот момент. Ни время, ни конфликт никогда не сотрут магию, сковывавшую их души.

Они занимались любовью до поздней ночи, время от времени останавливаясь, чтобы отдохнуть в объятиях друг друга, разговаривая на безмолвном языке нежных ласк и мягких поцелуев, пока Дух Леса снова не поманил их к экстазу.

Когда первые лучи рассвета пробились в окно, Акмаэль улетел в облике Великой Совы. Наполненная сладкой болью их желания, Эолин пододвинула подушку поближе, вдохнула его аромат земли и соли и позволила своему сытому телу погрузиться в мирный сон.

* * *

Адиана проснулась поздно, с затекшими конечностями и тошнотой в желудке, радуясь, что эта история с Королем-Магом закончилась еще на год или два, а если повезет, то и больше. По ее мнению, было слишком много суеты для мужчины на лошади.

За несколько недель до визита короля Эолин заставляла их вычищать каждое здание от пола до потолка, вытирать пыль с мебели, стирать постельное белье, пропалывать сады, десятки раз подметать конюшни, пока даже милая и трудолюбивая Таша не стала жаловаться.

Конечно, Адиана скрывала гримасы и старалась, потому что знала, что визит Короля-Мага значил для ее хорошей подруги Эолин. По крайней мере, этот случай вдохновил магу на покупку приличного вина, чем Адиана не наслаждалась с тех пор, как переехала в эту заброшенную провинцию. Когда, наконец, король ушел, оставалось еще полбочки, поэтому они с Ренатой прикончили все, что могли, чтобы отпраздновать успех и особенно конец визита короля.

Теперь у Адианы была королевская головная боль.

Она прикрывала глаза от утреннего солнца, когда шла через сады к гербарию. Внутри было прохладно, с хорошо подметенным земляным полом. Ароматные пучки растений свисали с потолка и стояли на простых деревянных полках, а также много всего из леса и сада: орехи, грибы, паутина и сухофрукты.

Эолин стояла за маленьким столиком со ступкой и пестиком в руке, на ее лице странно смешались сильное счастье и легкая озабоченность.

Адиана узнала травы на столе, закрыла за собой дверь и скрестила руки на груди.

— Держу пари, тебе есть что рассказать.

Эолин оторвалась от дела. Румянец выступил на ее щеках.

— Это не то, чем кажется.

— Нет? — Адиана подошла к столу и взяла каждое растение по очереди. — Дягиль, мать-и-мачеха, болиголов и кровяной зверобой. Я хорошо знаю этот рецепт, Эолин. Это первое, чему ты меня научила. Что ты сделала, взяла Бортена в любовники?

— Не будь грубой, Адиана.

— Почему? Это то, в чем я лучше всех.

Эолин выбрала короткий стебель болиголова и одним уверенным движением пальцев сорвала все листья, позволив им упасть в ступку. Горький запах ударил в нос Адианы, заставив ее чихнуть. Она выхватила ступку из рук Эолин, понюхала и снова чихнула.

— Боги! — воскликнула Адиана. — Сколько кровяного зверобоя ты положила туда? Ты будешь страдать месяц, если выпьешь его. Или хуже.

Мага моргнула и посмотрела на Адиану так, словно увидела ее впервые.

— Это именно то, чему меня научила Дуайен Гемена. Равные части дягиля, мать-и-мачехи и болиголова со щепоткой кровяного зверобоя заварить к полудню и выпить до восхода следующей луны.

Голос Эолин дрогнул. Она отошла и села на табурет, потирая лоб, словно пытаясь собраться с мыслями.

Адиана хмуро смотрела на подругу. Не в характере Эолин было отвлекаться.

— Я позабочусь об этом, — Адиана выбросила смесь в камин и промыла ступку и пестик.

Несколько минут прошло в тишине, пока она работала, отмеряя количество каждого растения и измельчая их вместе в тонкую массу. Она наполнила небольшую кастрюлю горячей водой, высыпала в нее ингредиенты и дала смеси настояться. Как только напиток был готов, она процедила его в чашку и подала Эолин. Затем она пододвинула табуретку и села рядом с подругой.

— Значит, это был король? — сказала Адиана.

Эолин кивнула, крутя чашку.

— Ну, продолжай. Расскажи мне об этом.

Мага нетерпеливо вздохнула.

— Адиана, пожалуйста. Я не вынесу, если ты отнесешься к этому как к очередной сплетне.

— Ты знаешь, что я храню секреты, если нужно. Тебе нужно с кем-то поговорить, и сегодня утром Боги привели меня сюда с раскалывающейся головной болью и тошнотой в желудке, которые таинственным образом исчезли. Я бы сказала, что это знак, что тебе следует поговорить со мной.

— На самом деле, особо нечего рассказывать. Это не передать словами. Это было…

— Божественно?

— Да. А теперь все кончено. Опять, — Эолин встала и поставила чашку на стол, не выпив ни капли.

— Он может вернуться, ты же знаешь. Я слышала, они пробудут в Моэне неделю или больше.

— Возможно, — Эолин прошлась по комнате, теребя драгоценность на шее, тонко сплетенную серебряную сетку, инкрустированную хрусталем и висевшую на длинной цепочке. Это был подарок, подаренный ей давным-давно Королём-Магом. — Но потом он вернется в Город со своей королевой, а я останусь здесь со своим ковеном и этой жизнью, которую полюбила. Пройдет год, два или больше, прежде чем мы снова встретимся, а потом, если вообще что-нибудь случится, это будет всего лишь еще один миг, одну ночь…

Она остановилась и посмотрела на подругу темными глазами, полными сожаления.

— Что я сделала, Адиана? Я отвергла любимого мужчину, и для чего? Я продолжаю говорить себе, что было так много причин. Все они тогда казались такими важными, но сейчас я не могу вспомнить ни одной из них. Ни одной.

— Ты отказала ему, потому что ты одна из немногих женщин в королевстве, обладающих мудростью и мужеством, чтобы сказать «нет» королю. Ты мага, Эолин. Тебе не суждено ходить в тени любого мужчины. Разве ты не видела Королеву, когда они прибыли в Моэн? Она достаточно хорошенькая, но скованная, с напряженными плечами, остроконечным лицом и замкнутыми глазами. Нет и двадцати, а она уже стареет. Это жизнь, которую ты хотела для себя? Следовать за ним, как хорошо одетая мышь, ценность которой измеряется сыновьями, которых ты родила?

— Акмаэль никогда бы…

— Неважно, что бы он сделал. Это природа знати. Даже он не может этого изменить, — Адиана кивнула на чай. — Тебе лучше выпить это, пока оно не остыло. Я не хочу тратить остаток утра, смешивая зелья.

Эолин посмотрела на чашку и покачала головой.

Предчувствие закралось в сердце Адианы.

— О, нет. Нет, нет, нет! Не смей даже думать об этом.

— Я не могу это пить, Адиана. Мысль об отказе от его семени вызывает у меня отвращение.

Адиана всплеснула руками.

— Почему? Ты использовала это зелье сто раз, когда был с королем после поражения твоего брата, а до этого со своим любовником Тамиром…

— Это не имеет значения. Это было правильно тогда. Сейчас это кажется неправильным, — Эолин покровительственно положила руку на живот, будто дитя Короля-Мага уже укоренилось там.

С громким стоном Адиана подтянула подругу к табурету и села перед ней.

— Эолин, позволь мне рассказать кое-что о знати, как дорогая подруга, которая наблюдала за этими змеями с тех пор, как она была очень молода. Они такие же, как купцы, только хуже. Убеждены, что боги дали им право делать все, что им захочется, с кем угодно. Если дитя короля вырастет в твоей утробе, все дворяне королевства обратят взоры на Моэн, чтобы посмотреть, что они могут взять из этой ситуации, какую выгоду они смогут высосать из его костей.

— Никто не должен знать, кто отец.

— Как они не узнают? Сам король потребует этого ребенка. Ты же не деревенская девка, которой он мимолетно приглянулся. Ты — Высшая мага, единственная оставшаяся в королевстве. Ты — его первая любовь, и все это знают, хотя никто об этом не говорит.

Эолин прикусила губу и отвела взгляд, сжимая пальцами серебряный кулон.

— У меня должна быть какая-то часть его, Адиана, что-то, что может остаться со мной, кто-то, кого я смогу любить и защищать. Я бы не стала ничего требовать от него. Ничего. Ты знаешь это.

Адиана высвободила пальцы Эолин из драгоценного камня и взяла руки маги в свои, нежно, но решительно.

— Но король потребует от тебя многого. Он может позволить дочери остаться здесь, расти среди нас и изучать обычаи маги, как любой другой ученице. Но если у тебя будет сын, Король-Маг потребует его, потому что этот ребенок родился из чрева маги, и это единственное, что не может ему дать его безвкусная принцесса Рёнфина. Твоему сыну не будет и пяти лет, его отведут в Город, где научат гнусным обычаям принцев и королей. И Королева, и все ее отпрыски, и все те, кто им верен, возненавидят твоего сына и пожелают ему смерти до того, как он станет достаточно взрослым, чтобы понять свою власть. Это то, о чем ты просишь, Эолин, когда отказываешься от этой чашки. Люби Короля-Мага, если хочешь, будь его магой и его любовницей, но не рожай ему детей, ибо это только погубит тебя горем.

Эолин отошла от Адианы и прижала ладонь ко лбу. Кудри ниспадали на ее лицо огненным облаком. Ее плечи вздымались под грузом невысказанных мыслей.

После долгих размышлений она выпрямилась. Ее глаза были влажными, губы были сжаты в твердую линию. Она встала и взяла чашку со стола, затем подняла и стала разглядывать ее глубину.

— Оставь меня, Адиана, — сказала она. — Я должна сделать это одна.

Адиана колебалась, но решила больше не форсировать этот вопрос. Она обняла подругу и ушла, тихо закрыв за собой дверь.

Снаружи солнце разливалось розовым светом по по-летнему зеленым холмам. Но тень скрывала горизонт, а ветер нес навязчивый холод. Адиана вдохнула свежий воздух, но внезапно почувствовала резкий неприятный запах крови и пепла.

Она вздрогнула и плотнее закуталась в шаль.

«Рената сейчас будет на кухне».

Мысль о подруге, занятой приготовлением завтрака, улучшила Адиане настроение.

«Я помогу ей. Возможно, нам стоит выпить немного вина за завтраком».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Завоевание

Мехнес презирал церемонии. На протяжении всей своей жизни он изобретал всевозможные стратегии, чтобы избежать этого, за исключением короткого периода, когда он достиг совершеннолетия, и некоторые обряды удовольствия привлекли его внимание. Даже это становилось утомительным, бодрящий запах крови, благовоний и секса оказался недостаточной компенсацией за утомительные часы, проведенные в молитвах и песнях.

Какой смысл воспевать и приносить жертвы богам, когда Мехнес мог приказать заколоть ягненка и наслаждаться мясом на своем столе? И к чему вся эта суета вокруг взятия женщины, если Мехнес одним словом мог получить слугу или рабыню — и нескольких, когда ему захочется, — в его покоях?

Нет, принцу Сырнте не нужны были церемонии. Не тогда, когда нужно было сражаться и завоевывать города. Не тогда, когда так много желаний требовали удовлетворения, а ему была дарована лишь одна короткая жизнь, чтобы потворствовать им.

Поэтому, когда Джотури-Нур отдал свое изможденное тело миру мертвых, Мехнес думал просто сжечь старика за городскими воротами вместе с его безмозглым сыном Абартамором. Тем не менее, принц Сырнте хорошо знал свою семью и понимал, что он уникален своей нетерпимостью к церемониальным излишествам. Поэтому он прикусил язык и стиснул зубы, скрывая нетерпение за маской уважения.

Похоронная процессия длилась два бесконечных дня на выжженной солнцем дороге в Урк'Намахан, безмолвный город королевских мавзолеев на юго-восточном склоне Параменских гор. Во главе возвышался саркофаг отца Мехнеса, Джотури-Нура, инкрустированный драгоценными камнями, на плечах дюжины рабов, чьи мускулистые торсы блестели в сияющем зное. Другие несли трех мертвых жен Джотури, первую в саркофаге, инкрустированном золотом, вторую в серебре, третью в бронзе.

Мехнес мог собрать тысячу всадников в доспехах и выплатить им годовое жалованье, используя драгоценные камни и металлы, которые они собирались отправить в сырую дыру в земле.

Что касается девственницы Наптари, то она была величайшей трагедией из всех в ее ларце из черепахового дерева и лазурита. Привлекательная девушка с подающей надежды фигурой, убитая прежде, чем она смогла обнаружить силу своей привлекательности. Если бы последняя девственница Джотури-Нура не находилась под такой усиленной охраной, а последствия нарушения запрета не были бы столь ужасны, Мехнес взял бы на себя смелость раскрыть ее женственность перед ее безвременной смертью. Красивую женщину не следовало тратить на червей.

Мехнес взглянул на свою племянницу Ришону, которая сидела в сверкающей хауда на спине бронированного слона. Он и его братья сопровождали Сан’иломан верхом. Их семьи и домочадцы тянулись длинной извивающейся колонной к Эк’Наламу.

Новая королева была одета в пышные одежды красного и золотого цветов. Маска скрывала ее прекрасное лицо. На ее коленях лежал меч ее деда в украшенных ножнах. Мехнес чувствовал поток вновь обретенной силы Ришоны, словно река расплавленной породы, стекающая со спины слона, неукротимая и всепоглощающая. Он задавался вопросом, восприняли ли это его братья, возбудило ли это их так же, как и его.

Когда Мехнес впервые увидел Ришону, она была визжащим младенцем, спасенным из смертоносных диких земель Мойсехена. Сироты его убитой сестры Тамары, она и ее брат Тамир были переданы Джотури-Нуром гораздо более молодому Мехнесу, чтобы их воспитала новая жена принца, Саломея.

Через год после усыновления утроба Саломеи принесла свои плоды. Она сразу же бросила своих подопечных, дав Ришоне и Тамиру немного больше, чем еда, кров и время от времени рассеянное внимание.

Ришона стала непослушным ребенком, свободно бегала по дому Мехнеса и появлялась в местах, куда обычно не допускали девочек. Принц Сырнте не интересовался ситуацией. Задача Саломеи состояла в том, чтобы приручить девушку, а если она потерпит неудачу, то будущему мужу Ришоны придется дисциплинировать ее.

На шестом году Ришона стала появляться в восточном атриуме, где мужчины собирались, чтобы попрактиковаться с оружием. Она смотрела на них, не отрываясь. Ее волосы черными локонами падали на округлые щеки; ее нижняя губа выпятилась, пока она сосредоточенно хмурилась. После того, как они заканчивали, она следовала за Мехнесом к ваннам, бежала, чтобы не отставать от его длинных шагов. Она дергала его за плащ и умоляла научить ее пользоваться мечом.

Каждое утро он смеялся и отсылал ее.

На следующий день она возвращалась со своим прошением.

Эта игра продолжалась около месяца, Ришона умоляла, а Мехнес отказывался, пока однажды его веселье не вызвало у нее слезы. Без предупреждения Ришона прислонилась к бледной каменной стене, плача так, словно миру вот-вот придет конец.

Тронутый горем своей племянницы, Мехнес опустился рядом с ней на колени и доходчиво объяснил, почему ей не нужно оружие. В конце концов, она была девушкой и к тому же принцессой, и поэтому ей суждено было иметь в своем распоряжении много вооруженных мужчин, и не последним из которых будет ее муж. Они будут сражаться и умирать за нее.

Рыдания Ришоны только усилились.

— Но ты должен научить меня! — настаивала она. — Так мне сказали Говорящие! Это должен быть ты, иначе я никогда…

Она остановилась, широко раскрыв глаза, и зажала рот руками.

Холод поселился в сердце Мехнеса. Это была ересь, худшее из возможных преступлений, когда ребенок утверждал, что может слышать Говорящих. Сырнте не получали дара видения до тринадцати лет, когда избранные очищались от всех теней горячим дыханием Сефиры. Детей, которые лгали о таких вещах, удаляли из этой жизни и приносили в жертву голодной богине Микате, чтобы она могла научить их послушанию в потустороннем мире.

Ришона знала это и с ужасом смотрела на дядю.

— Я не это имела в виду, — прошептала она. — Это были вовсе не они.

Мехнес сжал маленькие ладошки племянницы, отметив, что они ледяные.

— Расскажи мне, что они сказали, Ришона. Я обещаю, что никому не раскрою твою тайну.

Она сглотнула, глядя настороженно, но нуждаясь в его соучастии и защите. Это был первый раз, вспомнил он теперь, когда нежный изгиб ее лица тронул его сердце.

— Они сказали, что я отомщу за мать и отца и стану королевой двух королевств. Но ничего из этого не произойдет, если ты не обучишь меня.

Ришона была непослушным ребенком, но она не была склонна ко лжи. Мехнес услышал убеждение в ее голосе и понял, что она говорит правду. В тот же день он отвел ее в атриум и вложил ей в руку деревянный меч.

Семь лет он учил ее, до утра ее тринадцатого года, после возвращения Мехнеса из похода на восток. Он заметил цветение фигуры Ришоны, пьянящий запах ее пота, то, как она краснела во время уроков, когда он стоял рядом.

Сделав паузу в их игре на мечах, Мехнес послал Ришону со своими служанками, чтобы они омылись и надушились. После этого они доставили ее в его покои, где он научил ее отношениям мужчины с женщиной.

Похоронная процессия Джотури-Нура остановилась, прервав некоторые из наиболее приятных воспоминаний Мехнеса, к его большому раздражению.

Священник и его помощники ждали в развевающихся белых одеждах на ступенях новой гробницы. По обеим сторонам входа с больших медных пластин, установленных на каменных пьедесталах, поднимался дым травы мара’луни.

Пробормотав длинное заклинание, лысеющий жрец призвал Джотури-Нура к месту его последнего упокоения. Саркофаг старика понесли вверх по крутым ступеням, за ним последовали его верные жены и несчастная девственница Наптари. Затем слуги, выбранные для их сопровождения, были приведены вперед. Все члены вечного дома Джотури-Нура исчезли в темной дыре склепа.

Время тянулось. Безжалостное солнце плыло над головой. Пот стекал по спине Мехнеса и увлажнял его шелковую одежду. Его мысли снова блуждали, на этот раз к Мойсехену.

Он представил себе карту королевства: Пустоши Фэрнворта на северо-западе, цитадель Королевского города, богатая провинция Селкинсен с недавно приобретенным портом Линфельн на юге. На восточной границе находились Селен и Моэн, а также горы и леса, которые придавали текстуру их ландшафту. На этом изображении чернилами на пергаменте были наслоены бесчисленные мельчайшие детали, которыми поделилась с ним Ришона, расположение небольших оврагов и второстепенных перевалов, мест, где открытые равнины были усеяны тихими лесами, деревушками и небольшими городками, которые писари не удосужились нарисовать.

Три года тому назад Мехнес взглянул на эту богатую землю из-за широких просторов реки Фурмы, прибыв на западную границу Мойсехена, чтобы доставить выкуп за Ришону. Его караван обогнул Параменские горы и пересек Антарию. Они наняли корабли, чтобы переправиться через Рабельнское море и проникнуть в первобытное царство Рёнфин. Даже сейчас вкус территории Короля-Мага задержался на языке Мехнеса: плодородные поля и густые леса, железные холмы и драгоценные камни, постоянные реки связанной с землей магии.

«Королевство, которое жаждет завоеваний».

Наконец, жрец вышел из гробницы и приказал запечатать дверь. Он издал долгий воющий крик, воздев обе руки к Ришоне. Рядом со слоном были расположены ступеньки, и племянница Мехнеса спустилась со своего насеста. Элегантными шагами она подошла к могиле деда, расправив плечи и высоко подняв голову.

Священник принял Ришону, снял с нее маску и представил ее народу. Когда она обеими руками подняла ятаган Сан’иломан, все собравшиеся подняли громкий рев, вызвав у Мехнеса улыбку удовлетворения. Джотури-Нур был мертв, но Сан'иломан жила среди них. Женщина. Принцесса-воин, созданная им самим.

Они остались на ночь в Урк-Намахане. Лагеря разных домов раскинулись мерцающим ковром огня за стенами мертвого города. В храме был устроен пир, на котором присутствовали сыновья Джотури-Нура и их ближайшие родственники. Ришона сидела на троне из слоновой кости во главе зала, с прямой спиной и царственным выражением лица, ее стол был накрыт лепешками, мясом с приправами и свежими фруктами. Еда и вино текли в изобилии. Музыканты, подобранные Мехнесом, наполнили зал песнями и мелодиями. Люди ели и пили, вели веселую беседу.

Когда прибыли танцовщицы, гибкие девушки, закутанные в полупрозрачные вуали, Мехнес взял в руку чашу и беспокойно зашагал по залу, зорким и трезвым взглядом наблюдая за пьяным разгулом.

Выжившие отпрыски Менары, всего трое, сидели ближе всего к Сан'иломан. Прожорливые мужчины, теперь они были толстыми и бесполезными с возрастом. Будучи старшими сыновьями Джотури-Нура, они все же могли вызвать волнения по поводу обстоятельств наследства Ришоны. Мехнес дал им месяц, прежде чем яд его племянницы проникнет в их дома.

Другие братья будут менее склонны противостоять ей, по крайней мере, на данный момент. Двое сыновей третьей жены Джотури не имели большого политического веса среди Сырнте. Родившиеся от Второй жены Ландры, в том числе Мехнес и Паолус-Нур, уважали Ришону, увидев ее страсть к оружию в те годы, когда она тренировалась с Мехнесом. Она заслужила их восхищение так, как не смогла бы ни одна другая женщина. Хотя Мехнес знал, что простого восхищения недостаточно, чтобы удержать ее на троне.

— Родной брат, — рядом с Мехнесом появился Паолус-Нур и положил руку ему на плечо. — Почему у тебя такое хмурое выражение лица?

Мехнес хмыкнул и кивнул в сторону светловолосого мужчины, игравшего на цимбалах.

— Этот новый музыкант небрежен. Его инструмент плохо настроен, и он отклоняется от ритма.

Паолус-Нур пожал плечами.

— Никто не заметит с вином, которое мы выпили.

— Я заметил.

— Тогда уволь его.

— И уволю. Самым бесцеремонным образом.

Паолус-Нур рассмеялся.

— Ты никогда не колеблешься, избавляясь от того, что считаешь бесполезным. Мне интересно, какое колдовство помешало тебе забрать голову нашей племянницы?

Мехнес не ответил на вопросительный взгляд Паолуса, но внимательно посмотрел на музыкантов.

— Кто спрашивает?

— Все твои братья.

— И ты?

— И я.

— Никакого колдовства. Джотури-Нур назвал ее, и она защитила свое требование. Обычай требует крови только одного родича, и не без оснований. Если бы ты зарезал ее, другой мог бы бросить тебе вызов, а затем другой бросил бы вызов ему. К концу все сыновья Джотури-Нура утонули бы в собственной крови, кроме меня, конечно.

Он бросил взгляд на брата, оценивая позу Паолуса-Нура, его сжатые челюсти, положение его руки на рукоятке ножа.

— В самом деле, теперь, когда я размышляю об этом, может, мне было бы лучше избавиться от всего выводка сразу.

Паолус запрокинул голову в смехе. Он был на три года старше Мехнеса, но выглядел моложе, если сравнивать его худощавую фигуру с коренастым телосложением и измученным в боях лицом Мехнеса.

— Ты не ответил на мой вопрос, брат. Ты мог бы сам бросить ей вызов, и никто бы не выступил против тебя. Почему ты не пролил ее кровь?

Мехнес кивнул Ришоне, переведя взгляд брата на новую Сан’иломан. Она сбросила траурные одежды и теперь носила провокационное платье из золота, алого, лазурного и цвета слоновой кости. Шелковистые складки цеплялись за ее бедра и намекали на длину ее ног. Браслеты украшали обнаженные руки и стройные лодыжки. Ее черные волосы пышными волнами ниспадали на талию. Простая диадема сидела на ее лбу, подчеркивая магнетическое притяжение подведенных краской глаз.

— Мне приятно видеть ее живой, — сказал он. — Как это должно нравиться всем нам. Кроме того, она не правит нами. Ришона может нести меч Сан'иломан, но я всегда буду владеть его силой.

— Значит, ты, а не она, желаешь, чтобы мы вторглись в Мойсехен?

— Это мое и ее желание. Мойсехен — достойное завоевание, и это царство Ришоны по праву рождения. Кроме того, здоровая кампания пойдет ей на пользу на заре правления.

— Жители Мойсехена ничего не знают о Ришоне и ее наследии.

Мехнес пожал плечами.

— Даже если бы они знали, Король-Маг не отошел бы просто так и не вручил бы ей корону.

— Это опасное предприятие, Мехнес. Доступ не так прост, и у них новый союз с Рёнфином.

— Рёнфин — отсталое королевство. Несущественное во всех делах, политических или военных.

— Даже если это так, Король-Маг не падет так просто.

— Он молод и неопытен в войне.

— Восстание, которое поддерживала Ришона, было подавлено его неопытной рукой.

— Оборванная банда наемников, — раздраженный Мехнес прищурился. — К чему такие сомнения, Паолус? Я никогда не видел, чтобы ты так не хотел вести войну.

— Меня никогда не просили вести ее через три королевства и бурное море.

— Ты останешься в Эк’Наламе. Мне нужен здесь кто-то, кому я могу доверять.

— Я не настаиваю на этом вопросе из-за беспокойства за себя. Одно только путешествие разорвало бы армию в клочья. Как ты собираешься обеспечить безопасный проход через Антарию, Галию и Рёнфин?

— Мы откроем проход Ферен-вей и нападем на Мойсехен с востока.

Паолус-Нур тихо присвистнул.

— Фехрен-вей. Этот древний путь? Но он непроходимый.

— Работы по восстановлению дороги начались несколько недель назад.

Старший принц покачал головой, ошеломленная улыбка тронула его губы.

— Опять твоя схема пускает корни, прежде чем кто-либо успевает возразить. А если ты откроешь этот перевал и войдешь в нагорья Моэна, что тогда, брат? Как ты будешь завоевывать земли за его пределами? Как ты победишь магию их народа?

Мехнес обдумывал его слова, неуверенный в том, благоразумно ли было делиться с Паолусом-Нуром в полной мере их планами, темными силами, которые Ришона обещала в обмен на свою жизнь.

Он поймал взгляд племянницы сквозь бешеный вихрь танцовщиц в чадрах. Она встретила его пристальный взгляд, чуть приподняв подбородок с тонкой улыбкой на полных губах. Ее темные глаза сверкнули триумфом.

«Боги, она прекрасна. Сегодня она созреет для удовольствия».

Принц Сырнте поднял чашу в ее сторону и выпил.

— У нас есть союзники среди врагов Мойсехена, — сказал он. — Союзники, которыми может командовать только сырнтская ведьма.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Прощание

Акмаэль в негодовании опустил кубок. Это был третий раз с момента их прибытия, когда Тэсара отвергла гостеприимство лорда Фелтона за завтраком.

— Что с ней? — спросил он, хотя вполне мог угадать ответ: отсутствие комфорта, теснота и обычная еда. Глава Моэна предоставил им лучшее из всего, что у него было, но щедрость Фелтона была ничтожно мала по сравнению с роскошью, к которой привыкла Тэсара.

— Не знаю, мой Король, — фрейлина Тэсары, Соня, стояла в узком дверном проеме, скрестив руки и расправив плечи. Ее неприветливые губы были сжаты в тонкую линию, а в карих глазах читалась горечь. — Моя Королева слабеет с каждым днем. Она бледна, устает и не может удержать в себе еду и питье.

Осознание ударило Акмаэля, как холодная вода в лицо. Его раздражение сменилось странной смесью удивления, надежды и тревоги.

— Возможно, нам следует послать за Магой Эолин, — предложил лорд Фелтон.

— Ведьма Моэна? — смех Сони был надменный. — Сомневаюсь, что наша Королева примет ее.

— Она не ведьма, — сказал сэр Дростан. — Леди Эолин — высшая мага, воспитанная в благородных традициях Эйтны и Карадока.

— Она — девка, балующаяся зельями и ядами.

— Достаточно! — сказал Акмаэль. — Возможно, вы не понимаете наших традиций, леди Соня, но теперь вы — подданная Мойсехена и будете их уважать. Лорд Фелтон, это достойное предложение. Пусть один из моих посыльных приведет магу Эолин.

Фелтон кивнул своему управляющему, который поспешил проследить за исполнением воли короля.

Леди Соня поджала губы и коротко поклонилась.

— Простите меня, мой король. У меня не было намерения оскорбить.

— В будущем следите за своим языком, — Акмаэль отпустил ее взмахом руки. — И не пугайте нашу королеву своими глупыми разговорами о снадобьях и ядах.

Дростан хмыкнул, когда она ушла.

— Мы должны отправить леди Соню в Рёнфин. Она погрязла в предрассудках своего народа и имеет слишком большое влияние на королеву.

— Тэсара имеет право назначать своих слуг, — ответил Акмаэль. — Леди Соня была ее постоянной спутницей. Она единственная женщина Рёнфина, которая осталась рядом с ней. Я не отниму этого. К тому же это только разговоры, и притом женские разговоры.

— Серебряное лезвие женской лжи режет глубже любого ножа, — сказал старый рыцарь.

Лорд Фелтон от души рассмеялся и хлопнул сэра Дростана по плечу.

— О, хорошо сказано, дорогой рыцарь. Серебряный клинок режет глубже женской лжи, да? Нет. Как ты сказал?

Дростан нахмурился, покачал головой и молча вернулся к еде.

— Ты прав, конечно, — Фелтон наклонился ближе и захохотал. — Лучше мне не вспоминать, иначе я повторю вашу шутку в присутствии доброй леди Гвен. Держу пари, у нее было бы несколько отборных слов в ответ.

Их обмен мнениями вызвал у Акмаэля улыбку, но эта легкость была недолгой. Принижение Соней Эолин подстрекало его, и его реакция была импульсивной, возможно, опрометчивой. Как он мог просить свою любовницу сопровождать его королеву?

«Моя любовница».

Слова оставили горький привкус во рту. Это была не та судьба, которую он хотел для Эолин. И все же именно такой он сделал ее в последние ночи жгучей нужды. В каждом поцелуе, которым они делились, был вкус судьбы; каждая ласка казалась выражением абсолютной истины. Эолин — а не Тэсара — должна была стать его королевой, ее магии должны были завидовать все жители Мойсехена, уважать ее, а она пряталась в этой отдаленной провинции, где ее не понимали и высмеивали женщины его двора.

Еда потеряла свой вкус, а вино — терпкость.

Отодвинув еду, Акмаэль объявил, что хочет осмотреть городскую стену. Лорд Фелтон и сэр Дростан сразу же встали, оставив еду, чтобы сопровождать его.

День был пасмурный и сырой. С крепостных валов Акмаэль мог видеть узкие улочки маленького городка. Фермеры торговали овощами, зерном, скотом и шерстью. Босоногие дети бегали по переулкам, беззаботные и озорные, время от времени воровали яблоко или булочку, а затем убегали под крики и упреки возмущенных продавцов.

Стражей, патрулировавших стену, было мало, и они проводили больше времени, наблюдая за несущественными драмами на улицах внизу, чем осматривая местность вокруг их дома. Дростан ничего не сказал о том, что они отвлеклись, но Акмаэль уловил смятение рыцаря из-за отсутствия порядка и дисциплины.

Как сэр Бортен стал таким грозным солдатом среди этих бездельников, было для них обоих загадкой.

— Я думал, вы немедленно приступите к ремонту стены, лорд Фелтон, — Акмаэль не стал скрывать своего раздражения. Многие участки были слабыми или разрушались. Целые участки нужно было снести и восстановить, если город надеялся иметь эффективную оборону. Акмаэль неоднократно возвращался к этой теме с момента своего прибытия более недели назад, и продолжающееся промедление Фелтона было неприемлемым.

— Мои извинения, мой Король, но у нас в Моэне ограниченное количество каменщиков, и, похоже, сэр Бортен нанял их всех, чтобы закончить стену нового Экелара.

Теперь возникла прекрасная дилемма: какую стену закончить первой. По правде говоря, Акмаэль предпочел бы бросить все стены Моэна и вернуть Эолин в Город, где он мог бы выделить свою крепость и армию для ее безопасности.

— Понятно, — сказал он. — Я поговорю об этом с сэром Бортеном и пришлю дополнительных каменщиков из Селкинсен или Мойсехена, чтобы помочь в обоих местах.

— Это очень великодушно с вашей стороны, мой Король, хотя… — слова Фелтона повисли в неловкой тишине. Он окинул стену быстрым нервным взглядом и потер ладони мясистых рук. Каменщики из Селкинсен…

Акмаэль мысленно вздохнул от разочарования.

«Конечно».

Мастера Селкинсен брали в три раза больше, чем их коллеги из Моэна. У Фелтона и его семьи не было бы ресурсов, чтобы покрыть такие расходы.

— Корона оплатит дополнительные расходы, лорд Фелтон. Эта стена в приоритете. Она должна быть завершена со всей поспешностью.

— Как пожелаете, мой Король, — Фелтон дружелюбно кивнул. — Хотя, по правде говоря, это слишком великодушно с твоей стороны. Моэн веками избегал войн. Все наши дворянские дома живут в мире. Ремонт этой стены непомерен и не нужен. Я должен еще раз посоветовать вам передумать. Наверняка у королевства есть более насущные нужды.

Ничто не было более неотложным, чем защита Эолин.

— Я ценю вашу откровенность, лорд Фелтон, но я обязан определить приоритеты Мойсехена. На Моэн долгое время не обращали внимания, но ваш народ кормит королевство, и теперь вы дали новый дом магам. У вас скромная, но благородная провинция. Я больше не позволю этому пренебрегать.

Фелтон, похоже, был доволен этими словами. Он сделал вдох, словно собираясь что-то сказать, но мальчик, несущийся к ним вдоль крепостной стены, отвлек его. Ребенок остановился в нескольких шагах от него, широко раскрыв глаза и неуверенно глядя на короля. Акмаэль узнал в нем члена семьи Фелтона, возможно, внука или племянника, хотя он выглядел как уличный бродяга в своей простой одежде, с грязными щеками и взлохмаченной копной каштановых волос.

— Ну, ну, Маркл. Не стесняйся, — Фелтон поманил мальчика. Маркл подошел и встал рядом с главой, который твердо положил руку ему на плечо. — Какие новости ты принес?

— Леди Гвен велела передать вам, что прибыла Мага Эолин, — сказал Маркл.

— А, тогда, — Фелтон взъерошил волосы Маркла, так что они встали дыбом, — мы должны идти со всей поспешностью, чтобы убедиться, что наша королева выздоровела. Почему бы тебе не остаться на стене, Маркл, и не сопровождать сэра Дростана? У тебя острый глаз и хорошая память. Ты сможешь составить мне список того, что нужно отремонтировать.

Маркл окинул взглядом укрепления и пожал плечами.

— Все нуждается в ремонте. Я могу перелезть через стену в дюжине мест и пройти сквозь нее еще в полудюжине.

Дростан кашлянул. Акмаэль уловил искру веселья в глазах старого рыцаря.

— Похоже, вы нашли достойного помощника, сэр Дростан, — сказал он.

— Похоже на то, мой Король. Очень хорошо, Маркл. Почему бы нам не начать с самого легкого подъема?

— Если вам угодно, сэр Дростан, — ответил мальчик, — думаю, будет лучше начать с самой большой дыры.

Акмаэль и Фелтон вернулись в дом лорда, усадьбу, построенную наполовину из дерева, беспорядочно возвышавшуюся над центральной площадью Моэна тремя этажами. Самое большое здание в городе, да и во всей губернии, окна его были украшены расписными ставнями. Пышные цветы росли в ящиках, подвешенных под подоконниками. На тяжелых дубовых дверях были вырезаны изображения пшеницы, ячменя, фруктов и крупного рогатого скота. Акмаэль часто думал, что все сооружение сгорит через час, если кто-нибудь взберется на обшарпанную городскую стену и бросит горящие факелы в окна.

Когда они подошли к парадным дверям, Акмаэль перевел дыхание, чтобы успокоить пульс. Смятение охватило его сердце. Его желание увидеть Эолин сдерживалось боязнью просить ее подтвердить то, что он больше всего хотел услышать, и с чем меньше всего хотел бороться: что Тэсара беременна, что его королева, возможно, наконец, родит сына, который когда-нибудь наденет Корону Вортингена.

В маленьком приемном зале Эолин тихо беседовала с Магой Ренатой и леди Гвен. На ней были бордовые одежды Высшей Магии, а ее помощница Рената была одета в сапфирово-синие цвета Среднего Мага.

При появлении короля все трое подняли взгляды. Мага Рената и леди Гвен сразу поклонились, но Эолин шагнула вперед, радость и желание вспыхнули в ее ауре. Затем она резко остановилась, ее счастливое выражение сменилось легкой хмуростью. Словно опомнившись, она опустила взгляд и сделала глубокий реверанс.

— Леди Гвен, Мага Эолин, — Акмаэль поманил их подняться, возмущенный требуемыми от него формальностями. — Мага Рената.

— Мой король, — ответили они в унисон.

Эолин продолжила:

— Мы пришли так быстро, как только могли. Ваш посланник сказал, что королева заболела.

— Она не вставала к завтраку в последние дни, — он запнулся, не желая продолжать. — Если бы ты проверила ее, Мага Эолин, я был бы очень признателен.

— Конечно, мой Король, — теперь она внимательно его разглядывала, на ее лице было озадаченное выражение. — Мы здесь, к вашим услугам.

Они поднялись по двум крутым и узким лестницам в маленькие покои, которые стали покоями королевы. Полированный дубовый пол местами стал кривым и скрипел под ногами. Дверь в комнату Тэсары скрипела на петлях, требующих масла.

Королева лежала в постели, ее льняные волосы были расчесаны и заплетены в косы, ее цвет лица был таким же белым, как льняные простыни. Темные круги осели под усталыми голубыми глазами. Увидев Акмаэля, она улыбнулась и попросила леди Соню помочь ей с подушками, чтобы она могла сесть, чтобы принять его.

— Мой Король, — обратилась она к Акмаэлю. — Хорошо, что вы пришли.

Акмаэль подошел и взял нежную руку Тэсары в свою. Ее прикосновения всегда были хрупкими, а сегодня ее пальцы были холодными. Тень вины тяжело легла на его плечи. В течение недели, прошедшей после их прибытия, он посвятил все мысли Эолин, в то время как королева Мойсехена томилась в этом жалком состоянии, забытая и заброшенная.

— Мы привели к тебе целителей, Тэсара, — сказал он. — Высшая Мага Эолин и Мага Рената.

Тэсара бросила нервный взгляд на обеих.

— Вы привели этих ведьм в мои покои?

— Моя Королева, — щеки Фелтона покраснели. — Простите мою смелость за столь прямолинейные высказывания, но Мага Эолин — лучшая целительница в нашей провинции, а Мага Рената уступает в мастерстве только ей.

Тэсара возмущенно вздернула подбородок.

— Тогда неудивительно, что Моэн остается провинцией, наполненной болезнями.

— Тэсара, — тон Акмаэля был резким.

Королева ответила выражением, которое он возненавидел, с выражением ребенка, не понимающего, что она сделала не так. Через мгновение она опустила взгляд и потянулась к леди Соне, крепко сжала ее руку.

— Как пожелаете, мой Король.

Акмаэль и Фелтон оставили женщин с их заданием и ждали возле комнаты королевы. Пока Фелтон ходил по вестибюлю, король встал у узкого окна и невидящим взглядом уставился на двор внизу.

Он обдумывал возможные варианты будущего, которые могут развернуться в зависимости от того, какая правда откроется в следующие несколько мгновений. Если Тэсара была беременна, это будет славная и ужасная новость, узы долга, которые обеспечили бы будущее его королевства, но положили бы конец его пребыванию в Моэне и разлучили бы его с Эолин раз и навсегда.

Но если Тэсара не была беременна…

Эта мысль вызвала резкий вдох.

Если она не была беременна, все еще могла быть возможность исправить то, что он допустил: расторгнуть контракт с Рёнфином, привести Эолин в Город и исполнить судьбу, предусмотренную его отцом.

«Убеди магу родить тебе сыновей, — призывал Кедехен на последнем издыхании. — Только тогда твоя власть будет полной».

Акмаэль с сомнением покачал головой.

«Эолин никогда не переубедить».

Раз за разом она отвергала его. Сначала из страха и гнева, потом из собственного чувства долга. За все годы, что они знали друг друга, как часто она действительно принадлежала ему? Был один короткий поцелуй в Южном лесу; еще один несколько лет спустя, в лесах Восточной Селен. После поражения ее брата Эрнана Боги даровали им несколько коротких месяцев близости, утешая Акмаэля верой в то, что Эолин останется на его стороне. И все же она снова бросила его, чтобы основать новый шабаш в Моэне.

«Дракон призвал меня к другой судьбе, — настаивала она. — Женщина не может быть одновременно Королевой и Высшей Магой».

Итак, Акмаэль отпустил Эолин и согласился на политический брак с Тэсарой из Рёнфина. Принцесса была достаточно красива, и Мойсехен приобрел ценные территории благодаря новому союзу. Но Тэсара была скучна и деликатна, лишена страсти и боялась магии. При всей своей грации и красоте, эта дочь Рёнфина не могла внушить желание, зажженное одним взглядом его возлюбленной Эолин.

Скрип ржавых петель прервал мысли Акмаэля.

Появились Эолин и Рената, закрыли дверь в комнату Королевы. Доверив свой посох Ренате, Эолин подошла к Акмаэлю.

— Я дала нашей Королеве настой ромашки и мяты, чтобы успокоить ее желудок и восстановить аппетит, — Эолин судорожно вдохнула, но не сводила с него своих темных глаз. — Похоже, сырой климат ей не подходит, и она… Мой король, похоже, королева…

Эолин прикусила губу и отвернулась.

— Королева беременна, — резкий тон Ренаты прекрасно подходил к ее воинственному лицу. — Уже около двух месяцев, мой Король. Это основная причина ее недомогания.

— Слава богам! — Фелтон радостно захлопал в ладоши.

Акмаэль наблюдал за Эолин. Она не ответила на его взгляд, а вместо этого изучала свои руки, которыми беспокойно теребила ткань. Память о недавних ночах шевелилась внутри, как ветер в высоких ветвях древней ели, красивая и пронзительная. Эфемерная во времени, прочная в воображении.

— Мы бы посоветовали Королеве вернуться в Королевский город как можно скорее, — продолжила Рената, напрягая плечи и выпрямляя спину, как стрела. — Желательно на носилках. Она не должна снова садиться на лошадь, пока ребенок не родится. Верно, Мага Эолин?

Эолин моргнула при звуке своего имени и кивнула.

— Конечно. Наша Королева нуждается в более теплом климате и домашнем комфорте.

Акмаэль повернулся к Фелтону.

— Приготовьте к утру носилки и немедленно отправьте гонца в Город, чтобы сообщить королевскому лекарю, верховному магу Резлину. Он должен встретить нас в Римсавене. Оттуда мы отправим ее на королевской барже в Мойсехен.

— Как пожелаете, мой Король.

— Леди Гвен должна помочь леди Соне подготовить королеву и ее слуг, — продолжил Акмаэль. — Посоветуйте сэру Дростану сообщить остальным. Мы отправимся на рассвете.

Фелтон поклонился и пошел по коридору, бормоча список задач и загибая пухлые пальцы.

— И лорд Фелтон, — позвал его Акмаэль.

Фелтон посмотрел на короля так, словно его застали врасплох посреди важной мысли.

— Надеюсь, вы понимаете, что мое решение прервать визит не является отражением гостеприимства, проявленного вами и леди Гвен, — сказал Акмаэль, — которое было великодушным и высоко ценимым с нашего первого дня здесь. Мы снова посетим Моэн, как только позволят обстоятельства.

— Да, мой Король, — Фелтон усмехнулся и низко поклонился. — Для нас было величайшей честью принять вас и первыми услышать эту славную новость. Дай Бог вам сына, прекрасного и здорового мальчика!

Акмаэль снова повернулся к Эолин и Ренате. Верховная Мага отступила к своим мыслям, в то время как пожилая женщина наблюдала за ним, приподняв брови и невозмутимо глядя на него.

— Кажется, королева избавилась от трав, которые мы присылали на днях, — сказала Рената. — Неудачное решение, так как сейчас они могли бы ей очень помочь.

— Мы соберем дополнительные лекарства днем, а к вечеру пришлем свежую связку, — Эолин говорила, словно пытаясь смягчить обвинительный тон Ренаты. — Королева должна ими воспользоваться, иначе путь отсюда до Римсавена будет трудным.

— Я прослежу, чтобы это было сделано, — ответил Акмаэль.

Эолин кивнула. Ее рука скользнула к горлу и нашла у основания серебряную паутину, магическое украшение, которое он дал ей давным-давно.

— Тогда, полагаю, мы закончили здесь. Если вам угодно, мой король, мы с Ренатой попрощаемся.

— Мага Рената может идти, — ответил Акмаэль, — но я хотел бы поговорить с тобой наедине, Мага Эолин, прежде чем ты уйдешь.

Рената сжала губы в твердую линию и вопросительно посмотрела на свою спутницу.

Плечи Эолин опустились, но она положила руку на ладонь старой маги и сказала:

— Найди сэра Бортена, пусть он приготовит лошадей, ладно, Рената? Ты можешь подождать меня во дворе. Я быстро.

Рената напряженно поклонилась и удалилась.

Акмаэль приблизился к Эолин. Она не отступила и не пошевелилась, чтобы прикоснуться к нему. В своих пальцах она баюкала драгоценность, сотканную его матерью, серебряную паутину, которая свела их вместе, когда они были детьми в Южном лесу. Казалось, что это было жизнь назад, тот мир был навсегда потерян.

Тихий стон сорвался с ее губ.

— Я была такой дурой.

— Это я перешел границы. Прости меня, Эолин. Я не собирался…

— Я говорю не об этих недавних ночах, — ее рука нашла его, их пальцы переплелись. — Я ушла от тебя, любовь моя. Я отвернулась от этого дара, данного нам богами, потому что я была напугана — очень напугана — и чего я боялась? Тебя? Все, что ты когда-либо делал, это любил меня.

— Я не был так совершенен в своих чувствах.

— Ты был моим единственным Карадоком. Я вижу это сейчас, и уже слишком поздно.

Всего несколько лет назад ее слова наполнили бы его радостью. Теперь они только питали растущую пустоту его души. Он коснулся ее щеки и заключил ее в свои объятия, вдыхая медово-древесный аромат ее волос.

Вспомнился стих из его детства, одна из песен его матери. Он продекламировал слова сейчас, прижимая к себе Эолин:

— Карадок ждал свою единственную настоящую любовь, выдерживая приливы бури и солнца. Карадок бросил вызов жестоким угрозам времени и получил свою Эйтну, когда ее путешествие завершилось.

Эолин рассмеялась ему в грудь, и этот яркий звук вызвал образы залитого солнцем леса. Она отстранилась и посмотрела на него с озорной ухмылкой.

— У этого мага не было короны на его светлой голове. Королю нужен наследник, прежде чем он умрет.

Ее ответ позабавил Акмаэля, но даже когда он позволил себе улыбнуться, веселье исчезло с лица Эолин.

Ее взгляд скользнул в сторону комнаты Тэсары, и она пробормотала:

— Я бы родила твоих детей с любовью. Так же, как она сделает, я могла бы сделать. Это и многое другое.

Акмаэль почувствовал, как внутри что-то разрывается, старая рана, которая никогда не заживет.

— Я должна уйти, — сказала она, но вместо этого ее губы встретились с его губами.

Их поцелуй был страстным, но коротким. Внезапно Эолин отпрянула, сделав шаг вне его досягаемости. Она перевела дыхание и расправила плечи.

— Да даруют вам боги сына, мой король, — ее тон был формальным, но Акмаэль уловил скрытый подтекст глубоких и сложных эмоций. — Пусть они благополучно вернут вас в Город и подарят вам, Королеве, и всем вашим детям долгую и счастливую жизнь.

Он шагнул к ней.

— Эолин, пожалуйста…

— Не надо, — она подняла руку, чтобы остановить его. Затем, шурша бордовыми юбками, она исчезла, и легкие шаги эхом звучали по лестнице, обшитой дубовыми панелями. Только ее сущность осталась позади, обвивая туманными щупальцами воспоминания, которые нельзя было забыть, и мечты, которым никогда не суждено было сбыться.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Призывы

Ствол поддался с громким треском. Мужчины закричали и вылезли из-под гигантской ели с топорами в руках. Дерево сдвинулось и зависло под углом, бирюзовые ветви качались на фоне серого неба, словно застигнутые врасплох. Через миг его равновесие было потеряно. Ветер зашипел в хвое, тихий порыв слился в громоподобный рев, пока ель не упала на землю с оглушительным грохотом, взметнув брызги грязи и ароматное облако мокрых иголок. Ветви взлетели, а затем осели, как последний выдох какого-то большого зверя.

Наступила тишина, ее нарушили торжествующими криками, когда люди бросились на свою добычу и начали расчленять ее, часть за другой.

Мехнес одобрительно кивнул и повернулся к Ришоне, которая сидела рядом с ним на своей черной лошади. Сан’иломан закрыла глаза, словно в молитве. Угольные ресницы лежали на бледных щеках. Ее голову покрывал богато вышитый темно-синий плащ. Она резко вдохнула и открыла глаза.

— Это должно быть последнее. Больше быть не может.

— Конечно, Сан’иломан, — сказал Мехнес. — Ваши указания были очень четкими. С этой поляны больше не будут убирать деревья.

— Нет. Я имею в виду, что это должно быть последнее дерево, упавшее во всем лесу вдоль этой дороги, — Ришона украсила это заявление широким взмахом руки.

Мехнес надул щеки на медленном выдохе, глядя на восток и запад вдоль извилистой тропы. Местами заброшенный маршрут все еще оставался нетронутым, и они часами спокойно ехали по плоским камням, уложенным рабами какой-то давно забытой цивилизации. Но по большей части древний перевал превратился в грязную траншею, заросшую деревьями и ежевикой. Пока они продвигались вперед, он оставлял бригады на маршруте, чтобы они закончили открывать черный ход в Мойсехен.

— У нас есть пять тысяч человек, чтобы подняться по этой дороге, — сказал он. — Мы не можем вести их гуськом по колено в грязи.

— Нам не нужно пять тысяч, чтобы взять Моэна, — возразила Ришона. — Нам не нужно даже пятисот.

— Нам понадобится пять тысяч или больше, чтобы защитить Моэн и завершить наше завоевание, если этот Король-Маг таков, как вы говорите.

Гнев вспыхнул на щеках Ришоны.

— Мы закончили здесь, — сказала она надсмотрщику, высокому мужчине жилистого телосложения. — Приготовь все, как я и просила, к закату.

— Как пожелаете, Сан’иломан, — он низко поклонился.

Ришона повернула свою лошадь к лагерю.

Мехнес ехал рядом с ней. Их личная охрана следовала за ними. Он ощущал соленый жар ярости Ришоны, ее шипучий аромат — приятная перемена в мягком климате этого горного перевала.

Размокшая земля всасывала копыта лошадей. Мехнес выругался, когда его животное споткнулось. Эта местность напомнила ему душные джунгли Джироко, где он потерял много людей в трудной, но победоносной кампании. По крайней мере, эти леса не были изведены такой же удушающей жарой. Не ожидал он и от незадачливых крестьян Моэна ничего сравнимого с ожесточенным сопротивлением вурдуренов.

Они подошли к лагерю неподалеку. Ришона спешилась среди красно-золотых шатров. Ее поведение было авторитетным, а улыбка приятной, когда она велела Мехнесу следовать за ней, а остальным оставаться снаружи.

Павильон Сан’иломан, возвышавшийся на деревянной платформе, был большим и богато обставленным. В его центре стоял длинный стол, накрытый картами. В задней части палатки стояла ее кровать, скрытая дымчатой ​​шелковой занавеской и украшенная разноцветными подушками. Голубое пламя мерцало на больших медных пластинах, обеспечивая столь необходимое тепло.

Слуги Ришоны ждали с едой, питьем и сухой одеждой, но по ее приказу разбежались. Как только они остались одни, Ришона повернулась к дяде.

— Вы не должны подвергать сомнению мою мудрость или мою волю публично, — сказала она. — Ни за что.

Мехнес не мог не улыбнуться, увидев, как его племянница делала вид, что отдавала ему приказы.

— При всем уважении, Сан’иломан, я ваш военный советник. Мой долг высказать свое мнение, когда вес моего опыта противоречит вашим наивным инстинктам.

Она хотела ударить его, но он схватил ее за руку и с силой сжал, пока она не охнула.

— Еще рано начинать эти игры, моя королева, — сказал Мехнес. — Но если вы хотите, чтобы искра конфликта скрасила это утомительное утро, я более чем готов угодить вам.

Глаза Ришоны стали твердыми как камень.

— Все, о чем я прошу, это немного осторожности. Я не позволю, чтобы наши разногласия были услышаны теми, кто распространяет против меня злонамеренные слухи. И я не допущу, чтобы наши люди, которые долго и упорно боролись на этом жалком перевале, пали жертвой любого подозрения, что наше единство цели пошатнулось.

Он прижал ее тело к себе, позволив своему дыханию коснуться ее шелковистой кожи.

— Моя цель не изменилась.

По ее плечам прошла дрожь. Ришона выгнулась и подставила к нему лицо, приглашая Мехнеса насладиться сладким вкусом ее губ.

— Мы больше не можем валить деревья, — пробормотала она, когда он закончил.

Мехнес отпустил ее.

— Мы должны открыть эту дорогу, если мы надеемся провести по ней настоящую армию.

— Мы рискуем подорвать силу этого леса. Нам нужна его магия для всего, что грядет.

— Это очень большой лес, — Мехнес вытащил одну из карт и провел рукой по покрытому мхом зеленому полумесяцу, который тянулся на север, к Восточной Селен, и на юг, вдоль предгорий Параменских гор. — И очень маленький проход.

Ришона глядела на карту, ее губы выпятились в очаровательной хмурой гримасе. Она потерла руки, чтобы отогнать влажный холод. Заметив ее дискомфорт, Мехнес достал сухой плащ и накинул ей на плечи.

— Надеюсь, ты прав, — сказала Ришона. — Каждый раз, когда мы валим дерево, я чувствую силу, вырывающуюся из земли. Будто рушится барьер. Боюсь, мы зашли слишком далеко, очистив долину, где погибли мои родители.

— Ты — принцесса Сырнте, Ришона. Твоя магия исходит из воздуха.

— Да, но существа, которых мы надеемся призвать, не были изгнаны магией Сырнте. Они были заключены в тюрьму магами Мойсехена и должны быть призваны теми же силами. Мне понадобится воздух, чтобы закрепить мой дух, но без земли я не могу их контролировать.

Мехнес сузил глаза.

— Если у тебя есть сомнения относительно вашей способности управлять этими зверями, нужно было упомянуть их раньше.

— У меня нет сомнений, — ее ответ был резким и быстрым. — Я знаю, как удовлетворить Демонов Наэтер и привлечь их к нам на службу. Но здесь задействовано много элементов, и их следует тщательно включить. Никто не пытался сделать это раньше, Мехнес. А если и пробовали, то с треском провалились, и мы ничего не знаем об их судьбе.

— Я вложил огромные ресурсы в это завоевание, — прорычал Мехнес. — Я не буду удовлетворен, если ты меня подведешь.

Ришона встретила его взгляд.

— Я не подведу. К сегодняшнему вечеру я полностью готова. А к тому, что грядет, у меня есть время подготовиться.

* * *

На закате Ришона вышла из своего шатра, одетая в мантию цвета слоновой кости, подбитую горностаем. Несмотря на тяжелый плащ, по ее венам пробежал вечерний холодок. Она надеялась, что Мехнес не заметил дрожи в ее пальцах, когда помогал ей сесть на лошадь.

Их сопровождала Донатья, жрица Микаты, привезенная из Эк'налама. Золотые обручи украшали белые волосы старухи и морщинистое горло. Рубины свисали с ее вялых мочек ушей. Жрица поклонилась Ришоне и указала на небольшой паланкин.

— Все готово, — сказала она. — Как вы и приказали.

Ришона кивнула, но не позволила взгляду задержаться на полупрозрачных занавесках, закрывавших паланкин. Она знала, что лежало внутри: обсидиановый нож, завернутый в шелк, белая сова в маленькой деревянной клетке, фляги с вином фахин и арменским маслом, шкатулки с мара’луни, зимним шалфеем, белым альбанеттом и пасленовыми грибами.

Все это было вместе с любимой служанкой Мериной в наркотическом ступоре.

Когда они выехали из лагеря, Мехнес выставил по дороге охрану с приказом никого не пропускать. К тому времени, когда небольшая процессия прибыла в скромную долину, теперь очищенную от деревьев, их сопровождали только самые доверенные люди Мехнеса.

Ришона спешилась и вдохнула лесной воздух. Именно здесь, на этом пустынном горном перевале, поколение назад в засаде погибли ее мать Тамара и принц Фероден из Мойсехена. Если бы не их смерть, Ришона теперь была бы принцессой Мойсехена, ее отец распоряжался его плодородными землями. Но отец Ришоны умер, и трон занял принц-маг Кедехен. Мойсехен погрузился в гражданскую войну, и после тех трагических лет маг почти истребили.

«Сколько крови должно быть пролито, чтобы исправить эти ошибки?».

Ришона сняла туфли и подошла к месту, где умерла ее мать, где Ришона впервые почувствовала запах сырой и неумолимой земли. Она заставила себя выбраться из умирающей утробы Тамары, отказавшись следовать за матерью в загробную жизнь. Она вспомнила тот день, крики и ярость, звук рвущего плоть металла. Пустота потерь, в которую была втянута ее жизнь.

Над ними возвышались деревья, их огромные тени двигались в сгущающихся сумерках. Ветер шептал сквозь густые ветви. Прошлое окутало чувства Ришоны.

Она слышала плач матери, чувствовала ужас и агонию Тамары. За шумом мужчин, сражавшихся в битве, Ришона услышала отчаянный рев новорожденного ребенка. Соленый привкус свежей крови и горького последа коснулся ее языка. Она опустилась на колени, собрала в руках землю и прижала мягкий суглинок к лицу. Потом она долго и горько оплакивала предательство и убийство своих родителей.

Когда, наконец, ее рыдания стихли, Ришона вернула залитую слезами землю на место. Она встала и приказала жрице Донатье принести орудия жертвоприношения.

Используя традиционные травы Мойсехена, они отметили четыре стороны света в двенадцати шагах от того места, где погибла Тамара и родилась Ришона. К ним были добавлены ветки сушеных мара’луни, в результате чего получился восьмиконечный круг. Пока Ришона и Донатья разливали по краю вино и масло, Мехнес расставил свою стражу по периметру.

«Много толку от них будет, если это не пройдет хорошо».

Ришона закрыла глаза, чувствуя, как бьется ее сердце в тишине ночи. Она уже однажды звала этих тварей, но никогда так. Не на поверхность. Хватит ли у нее сил сдержать их? Действительно ли она понимала, что они собирались развязать? Это не было важно. Теперь пути назад не было.

Она заняла место в центре круга и начала петь, призывая всех богов Сырнте, древних и молодых, забытых и известных. Протянув свои руки к земле, она позволила нитям своего духа достичь пустоты внизу. В то же время она подняла лицо к небесам, чтобы привлечь огромные силы ночного неба.

«Сделайте меня единым целым с богинями древности. Отдайте их силу мне».

На краю круга Донатья отдернула полог паланкина и помогла Мерине выбраться. Служанка баюкала у себя на груди белую сову. Ее глаза были расфокусированы, и она напевала рассеянную мелодию. Она шла нетвердыми ногами, ее поддерживала за локоть нежно Донатья, и служанка опустилась на колени перед Ришоной.

Донатья советовала не накачивать Мерину наркотиками, утверждая, что ужас был величайшим источником жертвенной магии. Но Мерина долго и верно служила Ришоне, и Сан’иломан не могла отказать ей в этой единственной милости.

Ришона взяла сову у Мерины. Она успокоила ее трепещущие крылья, погладила мягкие перышки и поцеловала миниатюрную головку. Прижав ее дрожащее тело к сердцу, Ришона приняла обсидиановый клинок от Донатьи.

Сан’иломан закрыла глаза. Земля под ее босыми ногами дрожала. Мучительный вой коснулся ее души, отчаянный голод тварей, осужденных навеки.

— Тогда идемте, — прошептала она. — Вернитесь к свету.

Одним движением Ришона выпустила сову и взмахнула ножом. Мерина подняла глаза, когда птица улетела. Сначала она не заметила раны, оставленной лезвием ее госпожи. Затем с ее губ сорвался хриплый вздох. Руки Мерины метнулись к горлу и наткнулись на пульсирующую реку крови.

Сердце Ришоны сжалось, но только на мгновение. Она схватила служанку и прижала ее к себе.

— Милая Мерина, — пробормотала она. — Это нужно было сделать. Сегодня боги впишут твое имя в книги бессмертных, ибо ты принесла великую жертву во славу Сырнте и народа Мойсехена.

Кровь Мерины залила темным цветом платье Ришоны цвета слоновой кости. Она беспомощно боролась с твердой хваткой Сан'иломан, извиваясь, как кролик, пойманный в капкан, отчаянно и быстро водя рукой по горлу, пока ее колени скользили по влажной земле.

Донатья отошла на край круга, раскинула руки к небу и запела свою песню.

Ахме талам ню. Бехнем ахрат неме. Салам машина ду.

Обод загорелся высоким голубым пламенем. Из-под горы раздался приглушенный крик. По земле снова пробежала дрожь.

Пульс Ришоны ускорился.

Мехнес отдал резкий приказ стражникам, которые приготовили оружие.

Механе

Механе ахнам

Талам ну ахрам

Мерина сжала платье цвета слоновой кости своей госпожи в беззвучной, отчаянной мольбе о пощаде.

Ришона взглянула на обезумевшую служанку. Между ними упала темная пелена. Печаль и жалость растаяли под напором чего-то более глубокого и насыщенного, вкуса крови на ее языке, волны силы в ее животе.

Она низко наклонилась, погладила волосы Мерины и зашептала ей на ухо. Борьба служанки уменьшилась, затем прекратилась. Ришона вытерла окровавленные щеки Мерины подолом юбки. Ее губы встретились с губами служанки в нежном поцелуе. Затем она положила Мерину на мокрую землю, где женщина дергалась в последних конвульсиях смерти.

Талам ну ахрам

Мерина

Чернильная тень расцвела под ними. Деревья вздрогнули. Земля стонала. Ришона отступила через край круга, стена пламени не оставила на ней следов. Она повернулась, чтобы посмотреть на умирающую служанку.

Тело Мерины содрогнулось. Ее дикие глаза закрылись, а конечности обмякли.

Мехнес двинулся к Ришоне с обнаженным мечом. Его взгляд метался между его людьми, которые наблюдали за кругом с поднятыми щитами и напряженными телами.

Ришона чувствовала их беспокойство, но не разделяла его. В ее дух вошло глубокое спокойствие, ощущение связи с небесами наверху и всей тьмой внизу. Душа Мерины начала просачиваться из ее тела, направляясь в Подземный мир, образуя хрупкий мост между землей живых и мертвых.

«Сейчас. Это должно быть сейчас».

Глухой крик разорвал тишину.

Внутри круга земля извивалась и превращалась в вихрь из почвы и камней. Обмякшее тело Мерины потянуло к сердцу горы. Она исчезла среди неземных завываний и звуков рвущейся плоти.

Затем земля взорвалась вверх, омывая Мехнеса и его людей дождем из грязи и гравия. Внутри огненного кольца появилось существо, раскачивающееся на длинных светящихся конечностях. Его хищные глаза терялись в зияющих впадинах; его рот был открытой ямой, из которой капала почерневшая слюна. Одна конечность с черными когтями схватила труп Мерины за лодыжку, он был как ребенок, волочащий куклу. Грудная клетка рабыни была разорвана, а сердце вырвано.

— Меролим, — пробормотала Ришона. — Матуэ.

Она подняла ладони в умоляющем жесте, плавно произнося материнскую любовь и утешение.

Хем алоуим натуэ

Существо взревело и бросилось на нее, с мучительным воплем врезалось в стену огня. Мехнес бросился к Ришоне, но остановился, когда она предостерегающе подняла руку.

Демон Наэтер отпрянул и раскачивался на огромных конечностях. Мрачные ямы его глаз неотрывно смотрели на Сан'иломан. Он заключил труп Мерины в сияющие объятия. Его голова дернулась, казалось, сосредоточившись на каждом из людей Мехнеса, прежде чем повернуться к небу, лесу и земле у его ног.

«Ты начинаешь понимать».

Демон Наэтер провел длинными когтями по перевернутой земле, собрал глину и раскрошил гниющие листья своей пульсирующей хваткой.

«Милое создание тьмы».

Он вернул свой пустой взгляд на Ришону.

Она вошла в кольцо огня.

Меролим, Матуэ. Хем алоуим натуэ

Труп Мерины выскользнул из рук демона Наэтер. Шаркая, зверь подошел и прижался плоской мордой к ладони Ришоны. Его прикосновение было холодным, как лед.

Грудь Ришоны поднялась от внезапного вдоха.

Натуэ, — пробормотала она. — Алуим натуэ.

Демон Наэтер уткнулся носом в те места, где кровь Мерины пропитала платье Ришоны из слоновой кости. Его пронзила глубокая дрожь, переходящая в постоянное эхо мурлыканья. Он опустился на длинные конечности и опустил вес своего тела на землю.