Меч Владигора

1. Проделки Черного колдуна

Черный колдун Арес пребывал в прекрасном расположении духа. Минувшей ночью он имел продолжительную беседу с Великим Господином, из которой уяснил для себя главное: наконец-то он полностью прощен и вновь приближен к самому подножию Неколебимого Престола. Скоро он покинет этот неприветливый скалистый остров, насквозь продуваемый ледяными ветрами, укрытый вечным снегом, а хуже всего — совершенно безлюдный.

За два долгих года, что он провел здесь в наказание, по распоряжению своего Господина, лишь однажды сюда забрели охотники. Видимо, с пути сбились, поскольку ни один здравомыслящий человек по своей воле близко не подойдет к острову Раха.

Их было пятеро, измученных и промерзших. Арес дал им возможность отогреться возле костра в пещере, надеясь из подслушанных разговоров узнать какие-нибудь новости о последних событиях в Синегорье. Ничего не вышло. Охотники молча работали челюстями, с трудом пережевывая пресную оленину, а в их потухших взорах угадывалась лишь смертельная усталость. Они, конечно, даже не подозревали, что на этом диком берегу может находиться еще хотя бы одна живая душа. Если и приметили странную черно-лиловую тень возле стены, то посчитали ее замысловатой игрой костровых отблесков и пещерной тьмы.

В тот день Арес неплохо поразвлекся… Для начала, как только остров окутали вечерние сумерки, развесил вдоль обрывистого берега мерцающие огоньки и далеким голосом прокричал нечто малоразборчивое, но вполне человеческое. Охотники тут же встрепенулись, выбежали из пещеры. Завидя огни, обрадовались: люди идут, мол, дорогу себе факелами освещают! Один, что помоложе был, не утерпел, кинулся навстречу, размахивая руками и вопя во всю глотку. Сперва от счастья вопил, а потом, когда с обрыва кубарем полетел, — от ужаса. Так на земле одним простофилей меньше стало.

К нему бы и другой добавился, надумавший спасать-выручать сотоварища, да самый старший из охотников что-то смекнул, не позволил ему на крик бежать.

Тогда Арес придумал новую хитрость. Немного переждав, голосом погибшего паренька стал громко стонать и звать к себе, якобы раненому, на помощь. Это подействовало. Все четверо осторожненько подошли к обрыву, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь среди громоздящихся внизу ледяных торосов. Может, и увидели бездыханное тело юнца, но на большее Арес не дал им времени. Стоя за их спинами, он быстро прошептал заклинание… Что тут началось!

Охотники, словно крепкой брагой упившись, друг на друга с кулаками полезли. Ругань, кровь, свернутые челюсти, подбитые глаза, одежка в клочья! И откуда только силы взялись? Колдун, любуясь потасовкой, с трудом сдерживал смех. Лишь когда еще один свалился с обрыва и, конечно же, насмерть убился, трое оставшихся пришли в себя и кончили мордобой.

Правда, Аресу показалось, что они слишком рано очухались. В былые времена это заклинание мутило мозги людям до тех пор, пока все участники драки не падали с ног мертвыми или по крайней мере полностью обессилевшими. На сей раз, к досаде Черного колдуна, их почему-то сумела отрезвить гибель дружка…

Ничего не поделаешь, оправдывал себя Арес, месяцы вынужденного безделья не могли не повлиять на его колдовскую силу. Черная магия нуждается в ежедневной подпитке человечьими душами. Если не упражняться, заклинания начинают терять свою действенность. А средь пустынного острова на чем ему было магическое искусство оттачивать? Вот и порастерял кое-какие навыки. Разве не так?

Он боялся признаться себе, что причина неудачи может состоять отнюдь не в долгом бездействии, не в отсутствии «предметов» для колдовских упражнений… Битва с Владигором, разорванная магическая сеть, которой он столь тщательно опутывал жителей окаянной Ладорской Крепости, полное поражение и спешное бегство за пределы Братских Княжеств — все эти события (Арес, щадя свое самолюбие, даже в мыслях не желал давать им более жесткие и точные определения) изрядно подорвали его внутренние силы, истончили некогда прочную и могущественную связь с Великим Господином.

Третий охотник погиб тоже не совсем так, как хотелось Черному колдуну. Создав из нескольких веток низкорослого кустарника — единственного растения, способного существовать на камнях дикого острова, — дюжину призрачных змей, он запустил их в пещеру, предвкушая удовольствие от резни, которую устроят охваченные паникой людишки. По его подлой задумке, они должны были, избавляясь от наползающих миражей, изрубить на кусочки друг друга. К сожалению (для Ареса), колдовство сработало лишь против одного охотника. Только он «увидел» ядовитых тварей и стал от них отбиваться.

Двое других ничего не понимали и ни во что не вмешивались, пока их приятель с безумным визгом, вытаращив глаза и подпрыгивая, отмахивался ножом от неведомой опасности. Когда же змеи-призраки «заползли» на него, одурманенный бедняга слишком, на взгляд Ареса, поторопился. Вместо того чтобы рассекать их ударами ножа (а для зрителей — просто полосовать себя острым лезвием, постепенно разрубая и уродуя собственную плоть), он как-то неудачно извернулся и рубанул клинком по своему горлу. Особого веселья в результате не получилось. Арес сплюнул с досады на истекающий кровью труп и вышел вон.

Ничего более не придумав и втайне опасаясь, что очередное заклинание может вновь оказаться малодейственным, Черный колдун без особых затей устроил горный обвал, наглухо перегородив уцелевшим охотникам выход из пещеры. Дней пять затем он слушал их отчаянные мольбы и стоны, в ответ изредка — для пущей потехи — изображая на разные голоса подоспевших выручателей, сладкопевных девиц, а то и малых детишек, из-за моря зовущих своих отцов.

Развлечение с заблудившимися охотниками случилось прошлой зимой и было единственным за два года пребывания Ареса на острове Раха. Скука, холод и мертвое безмолвие служили, как он считал, чрезмерным наказанием за поражение в Синегорье. Однако явно оспаривать решение Великого Господина ему и в голову не приходило.

Кроме того, формально у Черного колдуна были здесь кое-какие обязанности. Не совсем понятные ему, поскольку в его представлении ни малейшей нужды в них не существовало, но все-таки выполняемые Аресом исправно и каждодневно.

По распоряжению Триглава, ровно в полдень Арес открывал секретную дверцу, расположенную в глубокой скальной расщелине и видимую лишь в те краткие мгновения, когда на нее падали солнечные лучи, с трудом протискивался в узкий каменный коридор и осторожно спускался вниз по обледенелым гранитным ступеням.

Лестница была довольно крутой, что вызывало у Ареса едва сдерживаемое раздражение: не хватало еще шею себе свернуть! Поэтому к следующей двери, возле которой заканчивалась каверзная лестница, он подходил уже в самом скверном своем состоянии, то есть был готов изничтожить любую живую тварь, если бы она имела наглость попасться ему на глаза.

Разумеется, никаких тварей не попадалось. За железной дверью, в мрачной штольне, вырубленной внутри гранитной скалы, не было ничего живого, вернее, ничего живого по-настоящему.

Посреди шестиугольника, освещаемого блеклым сиянием серых опалов, громоздилась мутная глыба льда. Присмотревшись, в ней можно было разглядеть неподвижную человеческую фигуру. Примерно так навеки замирает тельце комара в янтарной смоле, становясь волшебным амулетом для тех, кто познал смысл магии…

Схожие мысли посещали Ареса во времена его первых визитов к «ледышке» (именно так он обозвал увиденное и — порученное к охранению), но вскоре они сменились иными — подленькими. Никогда бы Арес в том не сознался, однако в черной своей душе понимал: на чародея, закованного в ледяной хрусталь, он давно смотрит как на бессильную и бессловесную игрушку, в лучшем случае годную для издевательств, не более.

Аресу было известно имя чародея — Калин. Он был тезкой и духовным наставником Ладанейского князя, одним из двенадцати чародеев, опекавших Братские Княжества. Черный колдун не знал, где и как Триглаву удалось пленить Калина, это его даже не интересовало. Он лишь надеялся, что место заключения никогда не станет известно собратьям чародея. В противном случае они наверняка заявятся на остров, чтобы освободить Калина, и уцелеть в битве против нескольких могущественных мастеров Белой магии ему, Черному колдуну, вряд ли удастся.

Этот страх, смешанный со злорадством и раздражением, порой вырывался наружу, но в весьма причудливых формах. Стоя перед скованным чародеем, Арес то крыл его самыми грязными словами, то хвалился очередными победами, одержанными Злыднем в Поднебесном мире, то расписывал свои «шуточки» над заблудившимися охотниками. Ему доставляло удовольствие видеть муку в живых глазах Калина, знать, что тот слышит каждое слово и ничем не может ответить.

Конечно, с большим бы наслаждением Арес подверг пленника телесным пыткам, в коих он был искусным умельцем. Но плоть чародея, покрытая наслоениями магического льда, была ему недоступна. Оставалось утешаться сознанием того, что душевные муки зачастую ужасней физических.

Иногда, спустившись к пленнику, Арес замечал в его взгляде некую странность: Калин словно всматривался в самого себя — с отвращением и тревогой, полностью отрешаясь от происходящего вне его ледяного кокона. Сначала колдун даже расстроился, решив, что чародей сходит с ума. Измываться над умалишенным ему было бы не очень интересно. Однако вскоре он узнал причину этого взгляда. Оказалось, Великий Господин проникал в разум чародея, выуживая из него всякие полезные сведения. Калии, ясное дело, сопротивлялся, отчаянно воюя с собственным мозгом. Вот тогда он и «уходил в себя» — ставил мысленные заслоны, отсекал захваченные Триглавом участки, выстраивал многомерные лабиринты.

В конце концов Великому Господину надоело с ним возиться, и чародей был передан в распоряжение Ареса. Не в безусловное, к сожалению, но достаточное для того, чтобы хоть немного развевать скуку, ежедневно вымещая злость на беспомощном узнике.

Обязанности Черного колдуна в отношении «ледышки» были просты. Регулярно осматривать магический кокон и укреплять его особым заклинанием, дабы не появилось ни малейшей трещинки, через которую чародей мог бы вступить в мысленное общение с собратьями, а то и вовсе освободиться, разбив ледяные оковы.

Впрочем, за два года своей рутинной службы Арес ни разу не обнаружил даже намеков на какие-либо повреждения. Магия Триглава действовала надежно и безошибочно…

Сегодня он спустился к узнику в последний раз.

Привычно и быстро оглядев подернутую инеем поверхность кокона, он, язвительно усмехаясь, протер рукавом лед возле глаз чародея — чтобы тот мог лучше рассмотреть своего истязателя.

— Как поживаешь, Калин? — спросил он с нарочитым сочувствием. — Цвет лица у тебя нездоровый. Может, печень побаливает?

В глазах чародея застыла бесконечная усталость. Он был лишен возможности хотя бы на несколько мгновений сомкнуть веки или закрыть уши ладонями, поэтому видел и слышал все, вытворяемое Аресом.

— Или не в печени дело, а просто я плохо твои зенки прочистил? — ерничал колдун. — Ну, это поправимо!

Он смачно плюнул в лицо чародея. Конечно, плевок не достиг цели — поганая слюна лишь растеклась по прозрачному льду, как по слюдяному оконцу. Но Аресу было довольно того, что в глубине глаз Калина засверкали искорки ненависти. Он громко захохотал.

— Что, дурило, так бы и растерзал меня голыми руками? Ан ручки-то нынче у тебя коротки. Правильней сказать — вовсе нет ни ручек, ни ножек. Стоишь, как чурбан, ничего изменить не в силах. А почему? Потому что против Триглава, Великого Господина всего сущего на земле, надумал, балбес, людей повернуть. Будто не знаешь, что людишки грязны, лживы и злобны. Они всегда были и будут рабами Злой Силы! Изменить их никто не сумеет. Вы, чародеи, только силенку свою напрасно тратите и жизнь задарма отдаете. Неужто ты этого еще не понял?..

Жаль мне тебя, Калин, — продолжал Арес. — Чего упирался, когда Триглав в твоих мозгах шуровал? Согласился бы нашу сторону принять, глядишь, и сделал бы тебя Великий Господин своим подданным. Был бы сейчас богат и свободен, почестями окружен и невольницами обласкан. А так что вышло? Ни тебе жизни, ни нам пользы. Не хочет больше Господин время на тебя тратить, а посему ждут тебя нынче в полночь смерть и забвение. Жаль, не увижу, поскольку в этот час далеко буду — в Борее, где у Волчьего Братства во мне нужда большая возникла. Но не обольщайся, чародей. Все равно по моей воле, от моих заклинаний погибнешь! А значит, смерть будет лютой и долгой. Тебе все понятно, надеюсь? Ха-ха!

Колдун заржал, как мерин. Он был почти счастлив — и тем, как вольно держит себя рядом с некогда могущественным чародеем, и тем, что вскоре покинет опостылевший остров. Его радость была немного омрачена необходимостью визита к жрецам Волчьего Братства, где предстояли разбирательства с мозгами внезапно занедужившего Патолуса. Арес надеялся, что это задание Триглава окажется не слишком трудным. Ну а после Бореи его ждет почетная служба советника возле Неколебимого Престола, где и близко нет грязного человечьего духа, где бестелесные рабы готовы исполнять любую его прихоть, где, наконец, он сможет полностью восстановить свою колдовскую мощь.

— Чего зыркаешь, падаль?! — завопил он, мгновенно обрывая смех. — Глазами сожрать хочешь, да? Хрен тебе, не дотянешься! Кончилась твоя жизнь!

Колдун трясся, как в припадке падучей болезни. Желчь ударила в голову, черная злоба требовала немедленного выхода. Арес не понимал, отчего вдруг все его нутро взбунтовалось. Он чувствовал одно — нужно быстро покинуть подземное узилище, иначе в пылу ненависти сотворит какую-нибудь глупую ошибку и вновь лишится благосклонности Великого Господина.

Но разве может он уйти просто так, не унизив в последний раз обреченного чародея? Арес противно захихикал, подскочил к ледяной глыбе, весь дергаясь от наслаждения, и… помочился на нее. Ядовито-желтое пятно расплылось по белесому основанию кокона. Продолжая мерзко хихикать, колдун оправил на себе одежды и почти вприпрыжку выбежал за дверь.

Странное возбуждение чуть спало, когда он оказался на земной поверхности, однако Арес по-прежнему не мог взять себя в руки. Выбравшись из расщелины, он бессильно опустился на обломок скалы и вытер холодный пот со лба. Что же стряслось? Почему он так глупо вспылил и утратил контроль над своими чувствами? Единственное объяснение, которое приходило на ум, — близкое окончание ссылки и сладость предстоящей расправы над чародеем вскружили ему голову. Вот и не выдержал последнего напряжения, закатил истерику… Ладно, это не страшно. Теперь нужно успокоиться и в точности выполнить указания Великого Господина.

Арес поднялся на ноги, взглянул на бледный солнечный круг, повисший над туманной линией горизонта. Оказывается, он провел в узилище куда больше времени, чем предполагал поначалу. Что ж, пора приступать.

Ровно в полночь скалы острова Раха содрогнутся и обрушатся, навеки погребая непокорного чародея. Даже магический кокон, спеленавший его как младенца, не сможет противостоять натиску разбуженной стихии. Гранитные глыбы расплющат Калина, сотрут в порошок! К сожалению, нельзя будет созерцать это собственными глазами, да ничего не поделаешь — слишком опасно находиться вблизи буйствующих громадин…

Черный колдун выбрал большой плоский камень, достал из-за пояса обугленную палочку и начертал на камне восьмиугольную звезду. Бросив в ее сердцевину щепотку оранжевого песка, он произнес первые слова заклинания:

— Парс про тото… Стат суа цуикуе диес![4]

Звезда вспыхнула дымным багровым пламенем, медленно всплыла в воздух и превратилась в огромный — вышиной в охранную башню — черный восьмигранник, зависший над каменной плитой.

— Цуяус эст потентиа, яус эст актум. Деструам эт эдификабо! — продолжал выкрикивать Арес. — Нец зиби, нец альтери!.. Зик воло! Доминус ет деус ностер зик фиери юбет![5]

Неистовство, с которым Черный колдун выкрикивал слова заклятия, словно передалось гранитным глыбам — они задрожали и покрылись трещинами. Из трещин — старых и новых — полезли мелкие гады, способные существовать и размножаться даже в этих невыносимых для всего живого условиях, гады склизкие и вонючие, многоногие и безногие, покрытые шерстью и голокожие.

Арес не замечал их. Бухнувшись на колени пред пылающим восьмигранником, он вопил:

— Одеринт дум метуант!.. Эксекватур![6]

Арес, не доверяя своим дрожащим ногам, вновь опустился на землю, утер взмокшее лицо рукавом плаща и пригладил растрепавшуюся бороду.

Дело сделано. Сокрушающий восьмигранник завершит казнь, назначенную Триглавом. А ему пора убираться отсюда.

Колдун в последний раз оглядел остров, бывший его пристанищем более двух лет, и усмехнулся. Когда-нибудь он, обретя новое и воистину грандиозное могущество, обязательно вернется на эти безжизненные берега с единственной целью — погрузить их на веки вечные в морскую пучину, дабы уже ничто и никогда не напоминало ему о временах унизительной ссылки.

— Квэе феррум нон санат, игнис санат![7] — воскликнул он, поднимаясь на ноги. Арес был доволен собой и уверен, что исполнения своих заветных желаний долго ждать ему не придется.

Черный колдун так и не распознал подлинной причины болезненного раздражения, накатившего на него в подземном узилище. Убежденный в собственной непогрешимости, он давно утратил бдительность и не заметил, что магический кокон истончился в некоторых местах. Духовная мощь Калина, на протяжении многих месяцев незримо и кропотливо подтачивающая ледяные оковы, смогла наконец одолеть заклятье Триглава.

Нет, узник не обрел вожделенной свободы (чародейское искусство, к сожалению, не всесильно), но поток его мыслей нашел слабины в магическом коконе и устремился на волю. Сей ошеломительный напор чародейского духа и потряс прогнившее нутро Ареса, оглушил его слепой разум сиянием яростного света. Вероятно, нечто схожее ощущают морские осьминоги, внезапным ураганом выброшенные из мрачных глубин на прибрежные камни… Подобно осьминогу, скрывающемуся от неведомой опасности за пеленой фиолетового тумана, Арес излил переполнявшую его желчь на неподвижного чародея и поспешно уполз восвояси, не уразумев случившегося.

…Калин спокойно и гордо ждал смерти. Он сделал все, что было в его силах, и даже сверх того. Теперь его, скованного льдом, согревала надежда: кто-нибудь из собратьев обязательно уловит мысленное послание, отправленное им в Поднебесье. Конечно, друзья не успеют выручить его из беды — полночь уже близка. Но смерть не страшна тому, кто жил по Правде и Совести.

2. Зловещие следы

Главный зал Белого Замка, никогда не выделявшийся изысканностью своего убранства, в последнее время словно бы стал еще строже и аскетичнее. Хотя внешне он не изменился: все те же голые каменные стены и масляные светильники по углам, внушительных размеров очаг с жарко пылающими смолистыми поленьями, огромный стол красного дерева и вокруг него двенадцать дубовых кресел.

Вот только половина из них давно уже пустует, и теперь, когда чародеи, прибывающие на синклит по зову Белуна, рассаживаются по своим местам, незанятые кресла пробуждают в мастерах Белой магии тяжелые и скорбные мысли.

Всего лишь десять лет прошло с того дня, когда собрались они здесь полным синклитом, дабы начать борьбу с наползающей на Поднебесный мир Злой Силой. Каждый готов был пожертвовать жизнью, ибо все понимали: жизнь быстротечна, слава и позор — вечны.

…Первым погиб молодой Овсень, почитатель бога Сварожича, не пожелавший стать пленником Злыдня. Затем пали в неравной битве у подножия Рифейских гор чародеи Витим, Горята и Борислав. Еще двое, Калин и Сувор, исчезли безвестно; никто не ведает — убиты или в плену томятся. А какая участь ждет оставшихся? Вряд ли о том даже боги небесные знают…

Соблюдая традицию, Белун вошел в зал последним. Он был облачен в белую хламиду, но его длинные седые волосы стягивала траурная черная лента. В руках старого чародея покоился Хрустальный Шар. Молча приблизившись к собратьям, Белун легким жестом послал его к центру стола. Золотой луч, скользнув из Хрустального Шара, очертил сверкающую спираль на поверхности стола, и взорам чародеев предстала знакомая картина: объемное и точное до мельчайших подробностей изображение Братских Княжеств.

Несколько удивленные поведением Белуна, однако предпочитающие не задавать лишних вопросов, чародеи внимательно взглянули на карту.

— Что это значит?! — не сдержавшись, вскрикнул Алатыр, поклоняющийся повелителю ветров Стрибогу. Его палец указывал на алое пятно, растекшееся по острову Раха.

Белун скорбно молчал. За него ответил Гвидор:

— Кровавая метка на магической карте возникает, когда расстается с жизнью кто-нибудь из наших собратьев… Кто на сей раз, Белун?

— Отважный Калин, исчезнувший более двух лет назад, — с тяжелым вздохом вымолвил чародей. — Теперь я знаю, что все это время Триглав держал его в ледяном коконе под гранитными сводами острова. Сегодня в полночь своды рухнули и навеки погребли тело нашего друга. Да примет его светлую душу Великое Занебесье…

— Да воздадут ему боги за верную службу, — тихо произнесла Зарема. — Он славно бился с проклятым Злыднем.

— Да будет всем воздано по делам их! — завершил краткое поминовение чародей Радигаст и обратился к Белуну: — Ты сказал о двух годах ледяного плена. Следует ли из этого, что Злыдню удалось многое выпытать у бедного Калина?

— Нет, Злыдень-Триглав ничего не добился от Калина. Именно поэтому, рассвирепев, он приказал Аресу казнить пленника.

— Вот где скрывался Черный колдун — на острове Раха! — сердито отозвался Алатыр. — Выходит, мы слишком рано успокоились на его счет. Мерзавец не близ трона Злыднева обретался, а совсем рядом с Братскими Княжествами. Эх, проглядели!..

— Сейчас поздно сожалеть о былых ошибках, важнее новых не сделать, — продолжил Белун. — Калин перед смертью сумел выбросить из магического кокона очень ценные сведения о ближайших намерениях своего тюремщика. Хотя мысленный поток был очень слабым и неравномерным, мне, к счастью, удалось его перехватить. Суть предсмертного послания Калина такова: Арес торопится в святилище Рогатой Волчицы, чтобы излечить затуманенный разум Патолуса или хотя бы выяснить причину его болезни.

— Но ведь это позволит ему узнать о Владигоре?!

— Почти наверняка, — согласился Белун. — К тому же, как вы помните, птицечеловек Филимон уже не в состоянии подменять князя. Чары, придававшие ему облик Владигора, больше не действуют. — Мимолетная улыбка коснулась губ чародея: — Вы бы видели, как разбуянился Ждан, обнаружив, что его, княжеского сотника, водили за нос! Я думал, он нашего двойника начисто ощипает… Однако Филимон сумел-таки объясниться со своим приятелем, и тот пообещал сохранять тайну. Сегодня под утро они вернутся в Ладор. Надеюсь, что еще хотя бы несколько дней об исчезновении Владигора будет известно лишь самому узкому кругу княжеских приближенных.

— Где сейчас Владигор? — спросила Зарема.

— Вместе с новыми друзьями продвигается вдоль границы Ильмерского княжества — на юго-восток. Это самый короткий путь к Ключ-Камню, но и самый опасный.

— В чем опасность?

— На их пути лежит Пьяная топь. Если забредут в нее, всякое может случиться. Оттуда мало кто выбирался живым и невредимым…

— Ты ничего не путаешь? — удивился Гвидор. — Разве Пьяная топь не на берегах венедской реки Эридань?

— Верно, когда-то была именно там, — кивнул Белун. — А теперь вот сюда перебралась.

Он подошел к объемной карте и указал на небольшую темно-багровую кляксу, напоминающую раздавленного паука.

— Однажды я уже пытался обратить ваше внимание на эту странную особенность Пьяной топи: она способна перемещаться в пространстве, причем делает это почти мгновенно. Много лет ведет себя как обычное болото, а затем вдруг исчезает, чтобы вновь появиться за десятки верст от старого места. Вы не поверили. Дескать, подобного быть не может!..

— Но ведь в такое невозможно поверить! — раздраженно возразил Алатыр. — Кочующее болото? Чушь какая-то!.

— Я слышала о нем, — сказала Зарема. — И даже видела собственными глазами. В годы моей юности, а это было очень давно, Пьяная топь наводила страх на западных ладанейцев. Только называлась она иначе: Багровая Нежить. По рассказам двух-трех человек, сумевших из нее вырваться, в самой сердцевине ее расположен Мертвый город, населенный жуткими призраками. Этот город словно притягивал к себе разную нечисть — ведьмаков, упырей, волкодлаков, кикимор и прочих чудищ. Наверно, им там привольно и сытно жилось… К счастью, однажды утром Багровая Нежить бесследно пропала. Но в Ладанее многие до сих пор поминают ее с ужасом.

Чародеи были поражены словами Заремы. Алатыр, не найдя новых возражений, брезгливо посмотрел на пятно Пьяной топи и, махнув рукой, опустился в свое кресло.

До сей поры молчавший Добран неожиданно произнес:

— И что дальше? Мы ведь не за тем собрались, чтобы любоваться на эту мерзость. Кстати, Белун, о гибели Калина и намерениях Ареса ты, очевидно, узнал уже после того, как надумал созвать синклит. Не так ли? Выходит, были другие причины для нашей сегодняшней встречи.

— А ведь и правда! — встрепенулся Радигаст. — Ты припас еще какие-то новости? Не ради же этого поганого болота мы оставили все свои дела и примчались по твоему зову.

— И да и нет, — ответил Белун. — Мертвый город, укрывшийся в сердце Пьяной топи, представляет опасность не только для княжеского отряда. Я подозреваю, что он грозит неисчислимыми бедами всему Поднебесному миру.

— Это каким же образом? — недоверчиво спросил Радигаст.

— Взгляните еще раз на карту. Видите лиловый знак в центре пятна?

— Ну, видим, — кивнул Радигаст. — Похож на жирную каплю. Чем эта мелочь может навредить Поднебесью?

— Теперь посмотрите на то место, где находится святилище Рогатой Волчицы. Здесь этот знак малоприметен, однако же он имеется. Есть и третий — под северной стеной Ладорской крепости. А сейчас я немного поверну Всевидящее Око… Следите внимательней.

Белун простер руки к Хрустальному Шару — и тот запульсировал желто-золотистым сиянием. Затем от него отделилась легкая полупрозрачная дымка и слетела к изображению Братских Княжеств, словно предутренним туманом укрывая землю. Очертания гор, лесов и рек по-прежнему были различимы под нею, но появилось и нечто новое, едва приметное: три прямые линии, соединяющие те самые лиловые знаки, на которые чародей указал собратьям.

Они образовали треугольник, который заметно выделялся на фоне магической карты Поднебесного мира.

— Как это понимать? — с недоумением спросил Добран.

— Пока не знаю, — вздохнул чародей. — Именно поэтому я пригласил вас в Белый Замок. Может быть, кто-то из вас уже сталкивался с подобным — слышал в давние времена от своих наставников или читал в древних летописаниях? Я просмотрел десятки манускриптов, однако не нашел никаких упоминаний о загадочном Треугольнике.

Чародеи, окружив карту, пристально разглядывали невесть откуда возникший Треугольник, но никто не мог найти разумного объяснения.

Наконец Зарема спросила:

— Почему ты считаешь, что сия штука грозит Поднебесью бедой?

— Потому, во-первых, что две вершины ее находятся в злодейских местах: в Мертвом городе и в подземном святилище жрецов Волчьего Братства…

— Но ведь третья вершина — в Ладоре. Разве и там объявилось нечто злодейское?

— Не в самом Ладоре, а в старых шахтах под крепостью, — уточнил Белун. — Впрочем, все зависит от того, что мы будем считать проявлением Злой Силы и в чем увидим угрозу для Поднебесного мира. Я тоже не сразу связал возникновение Треугольника с теми изменениями в Братских Княжествах, которые вызваны действиями Злыдня и его слуг. Казалось бы, стольный град Синегорья надежно защищен, в нем нет места для Злой Силы. Откуда взялась эта странная лиловая метка на нашей магической карте? Потом сообразил: Черный колдун Арес именно здесь, в Ладоре, воссоздал гремучую смесь, здесь же она была пущена им в ход для убийства и разрушения. Тем самым он прорвал тонкую материю, из которой сотканы наше Время и Пространство.

— Постой, — возразил ему Радигаст, — ведь известно, что такую же гремучую смесь в былые года использовали подземельщики. Они называли ее «ведьмин песок» и успешно применяли для разрушения горных пород. До тех пор, правда, пока не утратили секрет изготовления этого «песочка». Но Злыдень не имел никакого отношения к их гремучей смеси!

— Ты уверен? А я, напротив, убежден в том, что «ведьмин песок» попал в распоряжение подземельщиков по коварному замыслу Злыдня. И произошло это еще во времена его первой попытки поработить Поднебесье, когда погибло Иллирийское царство. В «Серебряной книге Перуна» мне удалось отыскать свидетельства того, что Арес несколько лет обучался Черной магии в тайных чертогах иллирийских колдунов — давних и верных пособников Злыдня. Скорее всего, именно от них он узнал секрет гремучей смеси.

— Допустим, так и было, — не унимался Радигаст. — Но какое отношение все это имеет к сегодняшним бедам?

— К несчастью, самое непосредственное, — вздохнул Белун. — Мы слишком поздно вступили в борьбу с Триглавом, поэтому лишь сейчас обнаруживаем зловещие следы его давних бесчинств… Давным-давно подбросил он трудолюбивым подземельщикам «ведьмин песок», чему те наивно обрадовались. Еще бы, ведь гремучая смесь значительно облегчила их тяжелый труд! Но сей «подарок» был из Чуждого мира и не соответствовал степени их развития. Вот и случилось то, что требовалось Злыдню: однажды подземельщики применили «ведьмин песок» для уничтожения себе подобных. Произошло это, как я теперь понимаю, в недрах Ладорского холма. Так возникла прореха, через которую Чуждая реальность стала просачиваться в Поднебесье. Легендарный богатырь Ладор, память о котором сохранилась только в древних былинах, очевидно, сумел ценой своей жизни воспрепятствовать губительному вторжению Чуждой реальности. На долгие годы опасность была отброшена, но, увы, не навсегда. Черный колдун Арес по наущению Злыдня-Триглава вновь прорвал материю Жизни и сотворил лазейку для Чуждого мира, уже третью на нашей земле.

— Первые две — в святилище Волчьего Братства и в Мертвом городе? — то ли спрашивая, то ли утверждая, произнесла Зарема, изучая магическую карту. — Одного не могу понять: почему эти зловещие следы появились на карте лишь недавно, ежели Арес применил гремучую смесь два года назад, а подземное святилище и Мертвый город существовали еще раньше?

— Ответ весьма прост. До недавнего времени этими лазейками не пользовались жители Поднебесного мира, ибо никто не подозревал об их существовании и некоторых удивительных свойствах. Поэтому даже Всевидящее Око не замечало этих лиловых пятен. Но как только один из смертных — совершенно случайно! — воспользовался иномерным колодцем, Всевидящее Око сразу высмотрело опасные лазейки и нанесло их на карту.

— Иномерный колодец? — переспросил Алатыр. — Это что еще такое?

— Дело в том, что любой человек, попав в поле действия Чуждой реальности, теряет связь с земными мерками Времени и Пространства. Он словно проваливается в незримый колодец и оказывается в другой такой же дыре-лазейке, но — за сотни верст от места, в котором находился мгновение назад, например возле подземного озера в святилище Рогатой Волчицы.

Белун говорил с несвойственным ему возбуждением. Чувствовалось, что он не одну ночь размышлял над магической картой, сопоставлял увиденное и прочитанное и теперь очень надеется, что собратья-чародеи согласятся с его выводами.

— Место, в котором появляется из «колодца» человек, зависит от того, в какую сторону он до этого посмотрел. Если на запад — перенесется к подземному озеру, если на юг — в Мертвый город. Вероятно, перемещение происходит по наикратчайшему пути, — Белун указал на карту. — Не случайно же Всевидящее Око весьма четко очертило прямые линии, составляющие Треугольник.

— «Пространственная материя», «иномерный колодец», «мгновенное перемещение»… Не слишком ли ты умничаешь, собрат?! — вновь рассердился Радигаст. — Твои речи лишь туману добавляют в этот дурацкий Треугольник. Почему мы, такие же мастера Белой магии и потомственные чародеи, едва понимаем твои странные словеса?!

— Значит, не такие же… — буркнула себе под нос Зарема. Ее никто не расслышал.

— Вот именно! — поддержал Радигаста вспыльчивый Алатыр. — Откуда ты вообще об этом «колодце» прослышал? Кто в нем побывать умудрился?

— Успокойтесь, друзья, — поспешил ответить Белун. — Я созвал наш синклит, чтобы силами общего разума постараться решить возникшие перед нами загадки. Один я никогда не смогу разобраться в них, поскольку даже в «Серебряной книге Перуна» нет объяснений тайны Треугольника. О возможности же мгновенных перемещений на дальние расстояния хотя и упоминается в ней, но очень невнятно. Если бы не рассказ подземельщика Чучи, вряд ли я догадался бы, о чем в ней написано…

— Так это Чуча побывал в иномерном колодце? — улыбнулась Зарема.

— Он самый, — подтвердил Белун. — Кстати, он и назвал это место «колодцем», потому что в первый момент решил, что куда-то проваливается. Даже охнуть не успел, как шлепнулся на берег Черного озера. Услышав чьи-то голоса, тут же отбежал в сторонку, спрятался, но подземное святилище Рогатой Волчицы признал сразу, поскольку бывал там в юности — искал сокровища своих предков. Рассказал мне, какого страху натерпелся, покуда вновь не попал в поле действия «колодца» и в Ладор не возвернулся. Жрецы в тот день очередную жертву человеческую приносили своему подводному чудовищу — выпрашивали оздоровления для Патолуса.

— А как он вообще оказался в заброшенных шахтах Ладорского холма? Разве Владигор не запретил туда спускаться?

— Да разве удержишь Чучу запретами?! — вопросом на вопрос ответил Белун. — Наверняка опять древние клады искал. Сам не пойму, что им движет: то ли стремление разбогатеть в одночасье, то ли страсть к приключениям? Князь намеренно оставил его во дворце, чтобы своими выходками не помешал выслеживать борейских разбойников. Так на тебе — все равно умудрился в историю влипнуть!

Разговор о похождениях неугомонного Чучи несколько утихомирил Радигаста и Алатыра. В конце концов они согласились на некоторое время отложить свои заботы и помочь Белуну. Что касается Добрана, Гвидора и Заремы, то они всегда были готовы откликнуться на его зов.

Короткая летняя ночь близилась к рассвету, когда чародеи завершили составление примерного плана своих дальнейших действий. Уже прощаясь, Гвидор вдруг напомнил всем о Черном колдуне:

— Не сегодня завтра Арес объявится у жрецов Волчьего Братства. А если он излечит Патолуса и догадается о тайном походе Владигора в южные земли?

— Не успеет, — твердо заверил Белун собратьев. — На сей случай я особые меры предпринял. Сами знаете, у меня свой счет к мерзавцу. Пришло время сполна расквитаться…

Никто не стал возражать или допытываться подробностей о намерениях Белуна. Все хорошо помнили, как Черный колдун замучил до смерти его любимую ученицу — молодую ведунью Лерию, и понимали, что Белун уж коли пообещал, то не упустит возможности покарать Ареса.

3. Филимон и Чуча

Княжна Любава смотрела на Ждана с негодованием, почти равным ненависти. Этот безумец, этот безродный тать, втершийся в доверие к ее брату, смеет утверждать, что Владигор — исчез! Более того, исчез еще на пути в Поскреб, а он, княжеский сотник, командир охранного отряда, этого даже не заметил! Мыслимое ли дело?

Ждан не пытался оправдываться. Рассказав Любаве все, что узнал от Фильки, теперь он стоял молча, но, будучи убежденным в своей невиновности, не опускал головы и не отводил взгляда. Воистину: будь дозволено очам Любавы метать молнии, вместо княжеского сотника сейчас на полу гридницы дымилась бы лишь кучка углей!..

Он, в общем-то, понимал душевное смятение княжны и без обиды выслушивал ее жестокие упреки. Два дня назад сам готов был наброситься на Лжевладигора, вдруг скинувшего с себя княжеское обличье и оказавшегося Филькой. И тоже не сразу поверил его невнятным объяснениям. В голове никак не укладывалось — почему Владигор один отправился в долгое и опасное путешествие, не сказав ни словечка своему ближайшему соратнику и другу? Подумалось об измене, о кознях Триглава — обо всем том, что сейчас на уме у Любавы.

В те смутные мгновения на помощь пришел Белун, точнее — магическая сила чародея, проникшая в охваченный гневом разум сотника. Ждан отчетливо услышал внутри себя спокойный и твердый голос: «Уйми неправедную злость. Не дозволяй обиде торжествовать над рассудком!», а затем пред его глазами возникло туманное видение: князь Владигор, скачущий на вороном коне по безлесному склону холма, пристально оглядывающий зыбкие незнакомые дали…

После столь очевидных доказательств искренности Филькиных разъяснений Ждан был вынужден скрепя сердце признать, что излишне погорячился, обвиняя птицечеловека в дурном умысле. Хотя он по-прежнему не до конца понимал намерений чародея, в преданности Белуна князю Владигору и всему Синегорскому княжеству никто и никогда не посмел бы усомниться. Если Владигор и его маг-покровитель решили поступить именно таким образом, значит, на то были очень серьезные причины. Придет срок — все обязательно прояснится.

Это и старался Ждан втолковать разгневанной Любаве. Но где там! Она ничего не хотела слушать. Упоминание о видении, посланном чародеем, ее ничуть не вразумило. Похоже, все эти видения она считала пустой выдумкой.

Наконец Ждан не выдержал и в отчаянии воззвал к Фильке, до сего момента безучастно стоявшему возле окна гридницы:

— Ну хоть ты-то подтверди, что говорю чистую правду! Почему я один должен расхлебывать не мною заваренную кашу?!

Филимон хмыкнул:

— Разве женщину словами убедишь? Это они кого угодно заболтать-заморочить могут, а нашему брату того же не позволят. Верно, Любавушка? — По-птичьи наклонив голову, он взглянул на княжну. — Одно средство осталось: коли словам нет веры, может, собственным глазам поверишь?

Он быстро взмахнул руками, звонко защелкал языком и… превратился в князя Владигора.

Любава отпрянула, громко вскрикнув. На ее испуганный голос в гридницу ворвался стражник. Обнаженный меч в его руке готов был располовинить любого наглеца, посмевшего обеспокоить повелительницу Синегорья.

Увидев рядом с Любавой князя и его верного сотника, стражник замер в недоумении. Он точно знал, что Владигор сюда не входил. Или в гридницу имеется секретный ход, о котором даже дворцовая стража ничего не ведает?

Но тут княжна, встретив его недоуменный взгляд, взяла себя в руки. Жестом она приказала стражнику удалиться и, когда тот с почтительным поклоном закрыл за собой дверь, в замешательстве уставилась на «двойника» своего брата. Вылитый Владигор!..

Она медленно приблизилась к нему, хотела было рукой коснуться, однако «двойник» предостерегающе покачал головой и даже отступил на шаг.

— Сейчас это уже не плоть княжеская, а только видимость ее, — произнес он голосом Владигора. — К вечеру, пожалуй, и такого показать не смогу.

Внезапно очертания княжеского «двойника» на несколько мгновений затуманились, словно укрытые рассветной дымкой. И вот перед Любавой вновь стоит птицечеловек Филимон, облаченный в княжеские одежды.

— Действие магии, к сожалению, почти иссякло, — со вздохом пояснил он, и голос его больше ничем не напоминал голос Владигора. — Поэтому я вынужден был третьего дня открыться Ждану, а нынче вот и тебе, милая княжна… Не вели казнить, — добавил он с обаятельной улыбкой. — Не тебя обманывали, а Злыдня и тех, кто может помешать Владигору до Богатырского меча добраться.

Любава без сил опустилась на кушетку возле стены, провела ладонью по лбу, отгоняя наваждение. Выходит, Ждан рассказал ей правду и Владигор сейчас — совсем один, без войска, без верных друзей — спешит прямиком в логово ненавистного Климоги!

Будто прочитав ее мысли, Филимон негромко сказал:

— Может быть, княжна, тебе покойнее станет, если узнаешь — рядом с князем ныне хорошие люди, надежные. Подробностей не ведаю, но доподлинно известно, что многие испытания они одолели с честью и твой славный брат не утратил душевной бодрости.

— Да не утешай ты меня, — устало проговорила Любава. — Подсказал бы лучше, как помочь Владигору?

Филька пожал плечами:

— Ждан тебе объяснил, почему князь без дружины ушел. Мне добавить нечего. Сама решай.

Любава, сверкнув глазами, резко выделявшимися на бледном от испытанного потрясения лице, вызывающе мотнула головой:

— Что ж, сама и решу. Чародей Белун у меня, княжны синегорской, ни на что дозволенья не спрашивал, в неведенье держал. Так почему я должна с ним советоваться?!

— Тебе, чай, виднее, — ответил птицечеловек. — Только постарайся Злыдневых соглядатаев не встревожить, а то ведь беда случится. Поход князя в тайне сохранить нужно как можно дольше…

— Это я уже поняла. — Любава, похоже, вновь готова была вспылить, однако сдерживала себя.

«Не буди лихо, пока оно тихо, — подумал Филька. — Княжна с братцем из одного теста слеплена, да горячности в ней поболее». Вслух же, конечно, ничего подобного не высказал, но вдруг заторопился:

— Прости, княжна, уходить мне пора.

Любава не стала его удерживать и даже не поинтересовалась, какие неотложные дела заставляют его покинуть Ладор. Ее по-прежнему снедало беспокойство о судьбе брата, и главным теперь было — унять душевную тревогу, дабы чувства не помешали сердцу принять верное решение.

Филимон между тем направился не к выходу из дворца, а в крошечную кладовку, примыкающую к горнице Владигора. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он прошмыгнул в нее и за грудой старого хлама легко обнаружил то, что искал, — скрытую от чужих глаз железную дверцу.

По крутой лестнице, о существовании которой не подозревала даже нынешняя хозяйка дворца, он живо спустился в подземные лабиринты Ладора. Кромешная тьма всегда была ему, птицечеловеку со зрением филина, милее дневного света. Но сейчас мелькнувший впереди яркий огонь факела весьма обрадовал Фильку: значит, не опоздал.

— Ты где шлялся, обормот бесхвостый?! — сердито накинулся на него коротышка с перебитым носом. — Небось, медовуху с Белуном распивал или дворцовых девок по углам тискал! Я здесь уж сколько торчу, вас дожидаясь! Продрог до костей, зуб на зуб не попадает… А чародей-то где? Ведь говорил, что с нами будет. Неужто еще ждать придется?

— Умолкни, Чуча! — прервал словоизвержение коротышки Филимон. — Видят боги, мое терпение может лопнуть. Не нуждайся мы в твоих мозгах, я бы давно вышиб их одним ударом старого сапога!

— Не ты первый грозишься, да никто пока не осмелился, — Огрызнулся коротышка, однако трепать языком перестал.

Внешне Чуча выглядел весьма неказистым и, как все подземельщики, росточком был любому человеку по пояс. Но силой обладал изрядной, поскольку с детства работал в каменоломнях, а в зрелые годы скитался по миру, надеясь однажды найти древний клад своих предков. Или не своих. Для него в том существенной разницы не было.

Даже когда судьба ввела его в круг друзей Владигора и сделала княжеским оруженосцем, Чуча не оставил мечтаний о сказочных сокровищах, отчего и попадал нередко в различные передряги. Выручали его врожденная изворотливость, безмерное нахальство да еще сметливый ум. На это, видать, и рассчитывал Белун, отводя Чуче существенную роль в сегодняшнем опасном предприятии.

Филимон скептически оглядел напарника и поинтересовался:

— Ты на легкую прогулку снарядился али как? Чем биться будешь, ежели придется?

Чуча в ответ ухмыльнулся и отвернул край меховой куртки. К ее изнанке были крепко пришиты ножны, в которых покоился кинжал с широким лезвием.

— Пока ты меч вытащишь, я двоих-троих порешить успею. Тебе, как я понимаю, не доводилось бой принимать в подземной теснине? Среди камней мечом и булавой особо не размахаешься, а вот кинжал для такого дела — в самый раз.

В душе Филимон был вынужден признать правоту коротышки, но вслух произнес:

— Ладно, там поглядим… Ну, пошли, что ли? Белун велел его не дожидаться: он в нужное время на месте будет и знак подаст.

Чуча перехватил поудобнее факел и повел приятеля в глубину Ладорского холма. Поскольку их путь был извилист и узок, а яркий свет факела слепил глаза, птицечеловек с непривычки то и дело натыкался на каменные выступы, набивая синяки и шишки. Мысленно он осыпал Чучу всеми известными проклятьями, однако не мог не признать за ним поразительного чутья: выбирая дорогу в переплетении подземных ходов (Филимон не ожидал, что их окажется так много!), Чуча безошибочно находил верное направление.

К несказанному облегчению Филимона, идти пришлось не очень долго. Протиснувшись меж двух гранитных плит, готовых, как ему показалось, в любой момент прихлопнуть их, как зазевавшихся тараканов, они выбрались в довольно-таки просторную пещеру. Филька перевел дух и огляделся.

Он и сам не знал, что ожидал здесь увидеть. Скорее всего, какой-нибудь древний заброшенный колодец. Ведь именно о колодце говорил Белун, хотя и называл его «иномерным». Однако ничего подобного Филимон не обнаружил. Пещера была совершенно пуста, если не считать едва приметного лилового пятна в ее центре. То ли плесень, то ли подземный лишайник, сумевший выжить без дневного света и тепла, то ли еще что… К этому пятну и подошел Чуча.

— Вот она, дырища к Черному озеру, — сказал он с невольным трепетом в голосе. — С виду так себе, без подвоха. А шаг сделаешь — и враз перенесешься! Гораздо быстрее, чем ты на крылышках.

— Ты уверен, что мы попадем куда следует? — после некоторого раздумья спросил Филимон. — Белун говорил, что нужно определить, где какая сторона света. Но здесь разве определишь?

— Запросто. Вон там запад, — Чуча махнул рукой. — Значит, войти в «колодец» мы должны с этой стороны, восточной.

— Да почему ты так уверен?!

— Чую, — коротко ответил подземельщик.

Филька вздохнул. В данных обстоятельствах ему выбирать все равно не приходится. Чему быть, того не миновать.

Он встал рядом с Чучей у самого края лилового пятна.

— Ну, поехали!

Они одновременно шагнули вперед и замерли. Несколько мгновений казалось, что ничего не происходит. Но вдруг гранитная твердь будто распалась у них под ногами, сознание на миг помутилось.

Филимон, впервые угодивший в иномерный колодец, не успел даже испугаться, как вновь обрел под собой твердую опору. В ушах немного звенело, а ноздри ощущали какой-то тяжелый сырой запах.

Чуча резко рванул его за рукав и громко прошипел:

— Здесь нельзя оставаться — утащит!

Они опрометью сиганули с опасного места и укрылись за большими серыми валунами.

Филька, приходя в себя, потряс головой. Вроде бы все в порядке. Звон прекратился, но запах сырости не исчез. Откуда он взялся? Ах, ну да — от Черного озера, конечно. Боги небесные!.. И только тут он осознал в полной мере, что «колодец» сработал. Неведомая сила в мгновение ока перенесла их прямехонько в тайное святилище Рогатой Волчицы!

От дальнейших переживаний по сему поводу его отвлекла приглушенная ругань Чучи. Тот, бросив на землю факел, старательно затаптывал огонь, никак не желавший погаснуть. Наконец ему удалось справиться с этой нелегкой задачей, но в сыром воздухе явственно запахло паленой шерстью. Пришлось Фильке поспешно сбивать с его меховой куртки разгорающиеся смоляные капли.

Когда и с этим было покончено, Чуча — небывалое дело! — поблагодарил напарника. Может, мгновенные перемещения в пространстве положительно сказываются на человеческом характере? Нет, вряд ли. Скорей всего, решил Филимон, коротышка просто перепугался за свою курточку.

— Надо было факел в той пещере оставить, — нравоучительно шепнул он Чуче. — Жрецы, окажись поблизости, могли ведь заметить огонь.

— И как бы я тогда убедился, что мы попали в нужное место? — столь же тихо ответил подземельщик. — У меня глаза не совиные, в кромешной тьме плохо видят.

— Ты же утверждал, что верное направление безошибочно чуешь! — оторопел Филимон.

— Я-то безошибочно, — подтвердил Чуча. — А вот про эту колдовскую дырищу сказать не берусь. Вдруг она промахнется да кинет за кудыкины горы?

От подобного предположения у Фильки по спине мурашки забегали. Хвала богам, пока их сия участь миновала. Правда, еще предстоит обратный путь… Предстоит ли? Об этом пока рано думать.

Он всмотрелся в пещерную тьму, отыскивая какой-либо знак, свидетельствующий о том, что Белун находится рядом и все идет как было задумано. Но ничего похожего на чародейские метки не обнаружил. Оставалось терпеливо ждать и надеяться на лучшее.

Прошлым вечером, подробно обговаривая с ним план действий, Белун обещал, что долго ждать не придется. Черный колдун Арес и верховный жрец Патолус обязательно явятся к озеру, вот тогда и наступит час расплаты! С колдуном Белун разберется, а Филька и Чуча должны взять на себя жреца. Но при одном условии: если тот не будет облачен в волчьи шкуры и на его правой руке не окажется серебряного Браслета Власти.

Волчья одежда и Браслет делают жреца неуязвимым для людского оружия, зато лишают права считаться обычным смертным человеком. В этом случае каноны Белой магии дозволяют использовать против него чародейскую силу, следовательно, Белуну придется схватиться сразу с двумя колдунами.

Однако старик почему-то был уверен, что Патолус придет к озеру в простой одежке. Значит, биться с ним и с его охранниками, ежели таковые объявятся, будут Филька и Чуча. Верховный жрец, узнавший о походе Владигора за Богатырским мечом, не должен уйти живым.

Филимон тихонько вздохнул, подумав о том, каково сейчас Владигору — одному, в чужих краях, ежечасно рискующему головой. Хотя и сказал княжне, что с ее братом сейчас верные люди, а у самого-то на сердце кошки скребут. Куда спокойнее было бы, если б мог вместе с ним, плечом к плечу… Да отпустит ли чародей?

Словно подслушав его мысли, Чуча ткнул Фильку в бок и спросил:

— Ты в ближайшее время на юг лететь не собираешься?

— С чего ты взял? — Филька с нарочитым удивлением вскинул брови, забыв о том, что Чуча вряд ли разглядит в этой кромешной темноте выражение его лица.

— Жаль, вдвоем было бы веселей.

— О чем ты, приятель? В толк не возьму…

— Да ладно тебе, — сердито махнул рукой Чуча. — От меня-то зачем таиться?! Когда вместе с князем ворогов в капусту крошили, чай, не боялся мне довериться. А теперь вдруг скрытничаешь, будто я и не друг уже Владигору.

— Тсс-с! — зашипел на него Филька, встревоженно оглядываясь по сторонам. — Чего разболтался? Не дома сидим — в засаде! — Наклонившись к самому уху коротышки, он прошептал: — Я бы не прочь в теплые края податься, но не от меня это зависит. Если старик разрешит, обязательно полечу. Кстати, откуда ты обо всем узнал?

— От старика твоего и узнал, — хмыкнул Чуча. — Не все, наверно, он мне рассказал, а все же побольше, чем ты, сыч безъязыкий. Так что я, как только со здешней мразью посчитаемся, хочу малость… погулять под южным солнышком.

— Надеялся, что я тебя туда на закорках перенесу? — ехидно поинтересовался Филька. — Своими ножками ты ведь и за год не доберешься!

— А про дырищу забыл? Моргнуть не успеешь — перенесет.

Услышав такое, Филька присвистнул по-птичьи, а его совиные глаза стали еще круглее.

— Прямиком в Мертвый город? Там же проходу нет от всякой нечисти!

— Мало я ее видел, что ли? — пожал плечами коротышка. — Упырей бояться — в лес не ходить. В общем, дружище, ты помозгуй над моим предложением, пока время есть. А то я один отправлюсь…

Они вновь замолчали. Хотя каждый считал, Что думает о своем, мысли их были схожи меж собой, как родные братья. Ибо птицечеловек Филимон и подземельщик Чуча не могли не думать сегодня о Владигоре и о том, как помочь ему в трудный час.

4. В подземном святилище

В каменных чертогах святилища было неспокойно. Жрецы Рогатой Волчицы, тревожившиеся о своем Бессмертном Брате, впавшем в необъяснимое забытье, нынче всполошились пуще прежнего.

Вчера к ним явился Черный колдун, который представил известные ближайшим советникам Патолуса знаки Великого Господина и потребовал оставить его наедине с потерявшим память предводителем Волчьего Братства. Никто не знал, что вершил в покоях Патолуса Черный колдун, однако сегодня верховный жрец впервые за время болезни открыл глаза и самолично приказал подать вино и угощение для знатного гостя.

Все бы хорошо — ведь налицо явные признаки выздоровления, — да кое-что в поведении Патолуса смутило жрецов. Слуги, подававшие яства, были поражены странным видом своего хозяина. По их словам, он, хотя уже мог шевелиться и разговаривать, напоминал скорее тряпичную куклу, нежели живого человека. Жесты его были вялыми и неловкими, а произносимые им слова не соответствовали движению воспаленных губ.

Сначала это не слишком обеспокоило серых братьев — всякое случается после тяжелой хворобы. Но когда спустя некоторое время колдун заявил, что намерен перенести Патолуса к Черному озеру и велел приготовить носилки, они заволновались всерьез. Можно ли верховному жрецу, ослабленному и беспомощному, покидать свою опочивальню? Не навредит ли ему холодный и сырой воздух глубокого подземелья? И что собирается с ним делать колдун на берегу озера?

Арес ничего не объяснял, а лишь требовал. Он был явно не в настроении: ругался на чем свет стоит и брызгал слюной, заподозрив, что жрецы сознательно не спешат исполнять его приказы. Хорг, один из первых советников Бессмертного Брата, попытался растолковать колдуну, что в святилище нет ничего похожего на носилки (тем более — достойные жреца) и надобно время, чтобы оные изготовить. Нести же Патолуса на руках никто из братьев не осмелится, ибо подобное будет приравнено к осквернению любимого супруга Рогатой Волчицы.

В ответ Черный колдун едва не вышиб из Хорга душу. Этим он, конечно, своего не добился и вынужден был вновь удалиться в опочивальню больного — ждать, когда слуги сделают и доставят к нему ложе, пригодное для Бессмертного Брата.

…Аресу было от чего злиться и буйствовать. То, что он вытянул из помутненного разума Патолуса, поразило бы и самого Великого Господина.

При первом же взгляде на беспамятного и обездвиженного предводителя Волчьего Братства колдуну стало ясно, что причина его состояния — не обычная земная хвороба, а последствие яростного противоборства магических сил — Белых и Черных. Но как и когда это могло случиться, если Патолус, по заверению жрецов, не покидал святилища?

Прибегнув к самым действенным заклинаниям, Арес попытался проникнуть в его сознание, да не тут-то было: незримая, но прочная стена отгораживала верховного жреца от внешнего мира.

Тут Арес вспомнил, что рассказывали ему иллирийские колдуны о защитных свойствах нетленных шкур мужей Рогатой Волчицы. Ведь именно в эти шкуры обряжен сейчас Патолус! Цедя сквозь зубы ругательства, Арес торопливо содрал с Патолуса всю верхнюю одежку, оставив только подштанники и нательную рубаху. После этого дела пошли лучше.

Он без труда одолел первые уровни подсознания, которые оказались почти полностью разрушенными в недавней схватке с могучим противником. Позднее можно будет здесь кое-что восстановить, наращивая утраченные связи разума с реальностью, дабы хоть частично вернуть Бессмертному Брату язык и зрение. Однако сейчас это не имело особого значения: миновав первые уровни, колдун мог заставить Патолуса говорить без посредничества языка — нутряным голосом, идущим «из живота».

Средние уровни подсознания открыли Аресу загадку внезапной болезни жреца. Он увидел расплывчатые тени, насмерть схватившиеся в поединке среди сиреневых туч и ярких грозовых молний, услышал обрывки фраз, смысл которых, впрочем, был ему не совсем ясен, ощутил огромное внутреннее напряжение Патолуса, а главное — его странную, мучительную тревогу. Жрец словно тщился припомнить нечто очень важное, напрямую связанное с его противником… Похоже, во время схватки ему это не удалось — не было ни сил, ни времени. Разгадка по-прежнему хранилась где-то в завалах разрушенной памяти, не давая жрецу покоя.

Тяжело вздохнув, колдун погрузился в самые глубинные дебри подсознания верховного жреца. Проникновение в них потребовало от Ареса не только всех сил, но и ледяного хладнокровия, ибо риск был чрезвычайно велик. Запросто можно было потерять собственный разум в лабиринтах чужого естества и никогда уже не вернуться к действительности. Случись такое, серые братья нашли бы в опочивальне своего предводителя еще одного рехнувшегося, беспомощного калеку, некогда прозванного Черным колдуном…

Осторожно нащупывая дорогу, Арес внимательно и быстро разглядывал вьющиеся вокруг него туманные образы. Они дробились на части или наслаивались друг на друга, сплетались в разноцветный вихрь или выстраивали замысловатые цепочки, иногда агрессивно наскакивали на чужака и тут же в испуге отлетали прочь… Арес, не встречая ничего, имеющего отношение к поднебесному поединку, чувствовал, что его терпение готово иссякнуть.

И вдруг рядом мелькнуло нечто знакомое, уже виденное им на средних уровнях подсознания Патолуса: белая тень его соперника! Колдун торопливо ухватился за этот нечеткий образ и, сдерживая возбуждение, стал продвигаться по его следам. Почти сразу возле белой тени возникла еще одна. Распознать ее было нетрудно — Азарг из клана Даргозенгов, Мстящий Волчар, отправленный Патолусом на поиски серебряного Браслета Власти. Какая связь существует между ним и таинственной белой тенью?

Теперь Арес был уверен, что эта связь гораздо прочнее, чем казалось верховному жрецу. Он ощущал крепкую жилу, протянувшуюся между ними, и, ухватившись за нее, скользнул вперед.

Белая тень обрела наконец телесную оболочку и явила колдуну свой человеческий лик. Это был охотник-синегорец, голубоглазый и темнобровый, с волнистыми, ниспадающими почти до плеч русыми волосами. Усы и небольшая бородка делали его старше своих лет, однако порывистые движения и дерзкий огонь в глазах свидетельствовали о молодости синегорца. Из разрушенной памяти жреца медленно всплыло его имя — Владий.

— Владий?!

В тот же миг разрозненные звенья малопонятных образов сложились в яркую и прозрачную цепь. Два главных образа выделялись особо, поскольку они безукоризненно совпадали друг с другом. Нет, не два, а единый образ:

Владий-Владигор!

Арес понял, что ему удалось не только раскопать истинную причину недуга Патолуса, но и узнать нечто большее. Ему стало не по себе. Тщательно выбирая направление и соизмеряя усилия, он двинулся в обратный путь.

Он восстановил кое-какие внутренние перемычки в подсознании верховного жреца и даже вернул ему зрение. Однако для более серьезного лечения требовалось время, которого как раз и не было. Обнаруженные им сведения слишком тревожны, их нужно без промедления доставить Великому Господину!

Вернувшись из лабиринтов мутного разума в материальный мир, Арес с огромным облегчением перевел дух и буквально свалился в кресло Патолуса. Его била крупная дрожь, руки не слушались, и он никак не мог налить вина в серебряный кубок. В конце концов он сделал несколько жадных глотков прямо из кувшина. Жреческое вино показалось ему чрезмерно кислым. Обозленный Арес швырнул кувшин на покрытый дорогими коврами пол и разразился проклятиями.

Лишь после этого ему немного полегчало. Пожалуй, даже в лучшие свои годы он не погружался столь глубоко в чужой разум. И ведь сейчас пришлось копаться в мозгах не какого-нибудь там рыбака или туповатого землепашца, а в большом подсознании самого хитрого и опасного жреца Волчьего Братства. Хвала Триглаву за то, что не дал сгинуть под этими жуткими руинами!.. В честь такого события надо обязательно выпить — только не этой кислятины, а добротного старого вина.

Арес оглядел распластанного на постели Патолуса и для пробы произнес одно из несложных заклинаний. Руки жреца шевельнулись, затем резко вскинулись вверх. Замечательно. Отныне «Бессмертный Брат» будет находиться в полной зависимости от своего лекаря!

Колдун мысленно приказал Патолусу сесть и вызвать в опочивальню слугу. Вместо одного на зов своего хозяина вбежали сразу трое, и Арес «нутряным» голосом жреца велел немедленно принести хорошего вина и угощения для знатного гостя. Когда приказание было исполнено и они вновь остались вдвоем, колдун осушил полный бокал (на сей раз вино было довольно-таки сносным) и позволил себе небольшую передышку.

Ему необходимо было тщательно обдумать свои ближайшие действия, ибо от них во многом зависела вся его будущая судьба.

Сперва он хотел немедленно броситься к трону Великого Господина, чтобы лично рассказать ему о своем поразительном открытии. Награда за такое известие должна быть весомой. Однако не будет ли она еще весомее, если Аресу удастся преподнести Триглаву некоторые дополнительные сведения о неугомонном князе?

Перед мысленным взором Черного колдуна вновь возник двуединый образ-символ, хранящийся на вязком дне мрачного подсознания верховного жреца:

Владий-Владигор.

Теперь не было ни малейших сомнений, что именно это неосознанное воспоминание терзало мозг Патолуса в последние мгновения его поединка с безвестным охотником!

Верховный жрец, никогда не встречавшийся с Владигором, не мог знать, что человек, завладевший левым Браслетом, и молодой князь Синегорья — одно и то же лицо. Об этом было известно от Азарга серому брату Гуннару, чьим естеством в нужный момент воспользовался Патолус. Но жрец пятой ступени не поверил одуревшему от жажды мести Азаргу, отбросил его слова, как бесполезный мусор. Соответственно и верховный жрец, тайно контролирующий все помыслы Гуннара, не обратил внимания на удивительное открытие своего слуги. И только схватившись с «охотником Владием» в смертельном бою, он, потрясенный неожиданным могуществом противника, вдруг вспомнил, кто несколько лет назад носил это имя — Владий.

Вероятно, Патолус даже не успел до конца осмыслить свою догадку, иначе бы она не прозябала в глубине его памяти, а находилась бы в срединных уровнях подсознания.

Сейчас, впрочем, это не имело значения.

Важнейшая суть всего, что раскопал в мозгах верховного жреца Арес, заключалась в ином: князь Владигор под личиной простого охотника направляется — один, без дружины! — к вольному граду Преславу.

Сразу возникает множество вопросов. Почему он один? Зачем выдает себя за кого-то другого? Что понадобилось ему в Преславе? Да и Преслав ли его конечная цель?!

Черного колдуна охватил азарт преследователя. Он вдруг увидел реальную возможность расправиться с ненавистным юнцом, по вине которого он испытал столько бед и унижений!..

Пришлось выпить еще бокал вина, дабы взять себя в руки. После недолгого раздумья он пришел к выводу, что его личная месть Владигору может не понравиться Великому Господину. Ведь не исключено, что у Триглава совсем иные планы в отношении синегорца. Поэтому разумнее будет, если он, Арес, доподлинно узнает нынешнее местонахождение князя и сообщит обо всем своему Господину.

И сделать это можно прямо сейчас, не выходя из святилища, ибо в его распоряжении Патолус, который умеет с помощью отвратительного подводного зверя отыскивать место, где скрывается владелец левого Браслета Власти!

Колдун даже подпрыгнул от радости и несколько раз хлопнул себя по бедрам. Уж теперь-то высокая и заслуженная награда ему наверняка обеспечена.

Впрочем, весьма скоро его чувства сменились на противоположные, поскольку пришлось дожидаться, когда дубоголовые серые братья соизволят изготовить носилки для своего обожаемого предводителя. Черный колдун исходил желчью, однако вынужден был усмирить гнев. Верховный жрец, за время болезни отощавший от голода, едва держался на ногах. Спуститься к озеру самостоятельно — по крутым каменным ступеням, при свете чадящих факелов — ему было бы не под силу.

Когда носилки были доставлены в опочивальню, выяснилось, что их намерены сопровождать не менее дюжины жрецов. То ли опасались за жизнь Патолуса, то ли — наивные! — жаждали присутствовать при окончательном исцелении Бессмертного Брата.

Арес не мог этого разрешить. Зачем ему лишние свидетели? Не известно еще, как дело обернется… Сговорились на том, что к озеру отправятся двое жрецов, они же понесут носилки. Лишь после всех этих обсуждений и препирательств двинулись наконец-то к узкой галерее, ведущей на берег Черного озера.

Нечто странное творилось с Патолусом во время их недолгого пути. Он явно выказывал беспокойство — дико таращил глаза, хлюпал носом, испуганно скреб пальцами, словно пытаясь содрать с себя укрывавшее его тщедушное тело бархатное облачение.

Сначала Аресу удалось успокоить его коротким мысленным окриком, но чем ближе они подходили к озеру, тем настойчивей сопротивлялся Патолус колдовским приказам. В присутствии жрецов Арес не хотел применять более жесткие меры воздействия, поэтому делал вид, что ничего особенного не происходит.

Хвала Триглаву, очень скоро они вышли на мрачный гранитный берег и верховный жрец перестал дергаться. Серые братья водрузили носилки на невысокий постамент возле жертвенного камня, зажгли масляные светильники на треногах и молча замерли, ожидая дальнейших распоряжений.

Арес внимательно оглядел пещеру. Ее своды, озаряемые неяркими бликами, беспорядочно разбросанные по берегу каменные глыбы и неподвижная озерная гладь, казалось, источают мертвящий ужас. Однако за этой волной ужаса (колдун без труда защитил себя от ее воздействия) Арес на миг ощутил присутствие какой-то другой опасности.

Не обнаружив ничего определенного, он решил не отвлекаться на пустяки и обернулся к носилкам. К его немалому удивлению, верховный жрец без какого-либо приказа встал на ноги и, слабоумно пуская слюни, невразумительно залопотал:

— Фет… ва… Нуна фетва… Ом фтот фетвы!

Арес торопливо пробормотал заклинание, открывая «нутряной» голос Патолуса.

— Чудищу нужна жертва. Он давно ждет… Ты забыл принести жертву, — повторил Патолус. — Надо уходить!.. Мне страшно!

Уходить, когда цель так близка? Ну нет! Арес злобно сверкнул глазами. Если подводному зверю нужна человеческая жертва, он ее сейчас получит.

Встретив его сумасшедший взгляд, жрецы отпрянули. Они угадали, что задумал Черный колдун, и руки их безотчетно потянулись к мечам, укрытым под серыми плащами.

— Разве не знаете, что меч против Черной магии бессилен? — прозвучал вдруг под сводами пещеры громкий голос. — Вы естеством, а он — колдовством. Да еще коварством и подлостью. Уж такова натура…

Арес замер, будто пораженный молнией. Он узнал этот голос. Так вот какую опасность он чувствовал, входя в пещеру! Медленно обернувшись, он увидел высокую фигуру старца в торжественно-белом одеянии. Чародей, скрестив руки на груди, стоял на гранитной глыбе и казался величественным изваянием, олицетворяющим само Возмездие.

Однако Черный колдун не собирался сдаваться. В следующее мгновение он схватил Патолуса за плечи и, прикрываясь им как щитом, крикнул оторопевшим жрецам:

— Рубите чародея! Он хочет убить Патолуса!

Жрецы не знали, что и подумать. От кого теперь исходит большая угроза? Как вообще появился здесь седовласый незнакомец? Неужели Арес прав и этот старик — чародей, пришедший погубить их предводителя?!

Словно подтверждая слова Черного колдуна, из-за каменных валунов выскочили еще двое: один — худощавый, с горбатым носом, похожим на клюв, и с большими круглыми глазами, другой — совсем коротышка, но злобный и кряжистый. В руке горбоносого сверкнул обнаженный меч.

Серые братья, отбросив сомнения, выступили вперед. В результате они невольно освободили Аресу путь в галерею, и он тут же поспешил этим воспользоваться. Не выпуская из рук свой «живой щит», колдун резко попятился к выходу из пещеры.

Еще немного — и уловка могла бы сработать. Но чародей, хладнокровно наблюдавший за его действиями, вскинул вверх десницу — и путь к отступлению был отрезан: за спиной колдуна вспыхнуло яркое голубое пламя!

Оно не обжигало, однако Арес шарахнулся в сторону и на миг растерялся. Голубой — небесный! — свет всегда был мучителен для него. В это время Патолус ощутил некоторую свободу — железная хватка Черного колдуна ослабла и верховный жрец, упав на колени, выскользнул из объятий Ареса.

— Ко мне, братья! Ко мне!.. — завопил он истошно.

Его крик стал полной неожиданностью для Ареса, который был уверен в абсолютной беспомощности Патолуса. Откуда у немощного слабоумного старикашки взялись силы и прорезался такой голос? Раздумывать было некогда. Он попытался вновь ухватить Патолуса, но помешали жрецы. Только что готовые сразиться с Филимоном и Чучей, они рванулись на зов своего предводителя, и Арес, изрыгая проклятья, был вынужден отступить за гранитные валуны в глубину пещеры.

На крошечной площадке возле жертвенного камня воцарился полный кавардак. Один из серых братьев, споткнувшись, упал прямо на верховного жреца, едва не поранив его своим мечом. Другой совсем ошалел при виде стены голубого огня, и лишь окрик Филимона, не желавшего бить противника в спину, заставил его очухаться. Парируя удары, он не помышлял уже ни о чем, кроме собственного спасения, и готов был искать его где угодно, даже среди опасных прибрежных камней. Во всяком случае, именно туда он отодвигался шаг за шагом.

Тем временем Чуча просто ждал, когда встанут с земли Патолус и его защитник. Коротышке подобное развитие схватки казалось очень забавным, — правда, лишь до того момента, пока меч жреца не рассек воздух у самой его груди. Тогда стало не до веселья. Отклонившись в сторону, он встретил новый удар меча крепким клинком своего кинжала. Клинок синегорской закалки не подкачал — борейский меч скользнул по нему, высекая искры, но перерубить не смог. В тот же миг Чуча нырнул под руку нападавшего и что было силы въехал ему головой в живот. Жрец, потеряв равновесие, вновь свалился на камни. Однако с удивительным проворством вскочил на ноги, наглядно подтверждая хорошую боевую выучку серых братьев.

Меч в его руке замелькал подобно крыльям ветряной мельницы. Чуча бросился на одно колено, не позволяя себя обезглавить, а затем сделал стремительный выпад, который достиг цели: кинжал вонзился в незащищенный пах противника. В горячке боя жрец не сразу понял, что произошло. Он даже успел занести меч над нахальным недоростком, но мгновение спустя волна нестерпимой боли захлестнула его тело и разум. Жрец пошатнулся, жуткая судорога исказила его лицо, меч со звоном упал на жертвенный камень.

Чуча, зная убийственный результат своего выпада, с жалостью заглянул в помутившиеся от боли глаза врага и коротким ударом оборвал его мучения. Поверженный враг заслуживает последнего милосердия…

Пока Чуча разбирался со своим соперником, Филимон продолжал теснить второго жреца к узенькой кромке берега. Он теперь на деле убедился в справедливости слов подземельщика о малой пользе мечей в схватке среди каменных глыб. Рубящие удары не приносили особого толку, ибо только серым камням они и доставались. От прямых же выпадов опытный боец может увертываться весьма продолжительное время — пока есть силы и место для медленного отступления. Силенок у жреца оказалось достаточно, а вот свободное пространство за его спиной почти иссякло. Всего несколько шагов — и он будет вынужден замочить ноги в темной воде Черного озера.

Патолус, изловчившийся перебраться за спину своего телохранителя, сковывал тому свободу действий. Верховный жрец больше не кричал. Он безумно вращал глазами и скрюченными руками цеплялся за пояс телохранителя, стараясь не подпустить его к воде. Краем глаза Филька заметил — Черный колдун, проскочив между гранитными обломками, скрылся во мраке. Однако спокойствие, с которым по-прежнему возвышался над схваткой Белун, внушало уверенность: никуда Арес не денется, не избегнет скорого и справедливого возмездия.

Он продолжал — выпад за выпадом — теснить обоих жрецов, как вдруг озерная гладь покрылась крупной рябью и под сводами пещеры пронесся чей-то тяжелый вздох. Случись это среди океанских просторов, птицечеловек не сомневался бы, что из пучины всплыла глотнуть свежего воздуха гигантская рыба-кит. Но здесь?

Разгадка явилась вслед за новыми воплями верховного жреца. Патолус и его защитник хорошо знали причину, по которой взволновалось озеро, и страшились того, что должно было сейчас произойти. Они разом отпрянули в сторону и с такой силой вжались в прибрежные валуны, словно хотели врасти в них. Глаза обоих были устремлены у центру озера. Филимон проследил за их испуганными взглядами — и замер.

Из черной воды, слегка покачиваясь на толстой складчатой шее, торчала кошмарная морда чудовища. Своими размерами владыка озера вряд ли уступал киту, а внешним видом мог сравниться лишь со Злыднем-Триглавом. Распахнулась усыпанная острыми зубами пасть, и на сей раз не тяжелый вздох, а грозный рев потряс пещеру.

Слепые, подернутые белесой пленкой глаза монстра будто притягивали к себе взгляды людей. Даже птицечеловек был не в силах противиться этому непостижимому воздействию; он чувствовал, как проникает в него чужая воля, заставляя самоубийственно двигаться навстречу жуткому зверю. Сознание раздвоилось, и одна его часть, покорившись владыке озера, с неестественным спокойствием наблюдала за иступленным сопротивлением другой половины.

Внезапно Филька наткнулся на прозрачную, но чрезвычайно крепкую стену. Он постарался проломить ее и даже несколько раз рубанул мечом. Стена — да славятся боги! — не дрогнула. Он увидел, что неподалеку о такую же незримую преграду бьется Чуча, и тоже безуспешно. А вот верховный жрец и его серый брат покорно идут к воде… В последний момент верный слуга Патолуса, вскинув меч, бросился в озеро, будто надеясь одолеть монстра.

С удивительной ловкостью чудище изогнулось, в воздухе мелькнул его длинный и мощный хвост, одним ударом подхватил жреца и направил прямиком в разверстую пасть. Жуткие клыки с хрустом перекусили человеческое тело. Жабья морда окрасилась кровью.

После этого зверь мотнул головой и неторопливо погрузился в пучину. Но одновременно с ним в бурлящую черную бездну скользнул обессиленный предводитель Волчьего Братства, земной избранник Рогатой Волчицы, верховный жрец Патолус. Сознание Филимона прояснилось, как только чудовище исчезло под водой. Он протер ладонью глаза, словно желая окончательно очистить их от увиденного, а затем осторожно ощупал пространство перед собой. Стены больше не было.

Впрочем, он уже догадался, кто и зачем воздвиг на его пути спасительную преграду. Однако, повертев головой, Филька почему-то нигде не обнаружил чародея. Не случилось ли беды?

— Чего крутишься? Топай сюда! — услышал он за спиной голос Чучи. — Старик вон за теми глыбами, где Арес укрылся.

Коротышка стоял на гранитном валуне — когда только взобраться успел? — и указывал направление обагренным кровью кинжалом. Филимон быстро поднялся к нему. В глубине пещеры в полной тишине сверкали зеленые, розовые и голубые всполохи.

Не сговариваясь, Чуча и Филька бросились туда. Оба прекрасно понимали, что помощи от них чародею с гулькин нос, но оставаться безучастными тоже не могли.

Еще до того, как они, миновав узкую расщелину среди скальных обломков, выбрались на ровную площадку, у края которой молча стоял Белун, разноцветные всполохи погасли. В двух шагах от чародея они увидели большую черную кобру, изготовившуюся к атаке. Сверкающие рубиновые глазки на плоской голове источали злобу и ненависть, на желтых зубах застыли мутные капли смертельного яда, лиловый язык торчал из широко распахнутой пасти подобием надвое расщепленного лезвия борейского стилета. Вся поза гадины выражала яростную жажду боя, однако была в ней и какая-то странная неестественность. Только внимательно приглядевшись, друзья поняли причину: змея оказалась каменной!

— Это Арес? — негромко спросил Чуча.

— Да, — подтвердил Белун. — Сам избрал свою последнюю ипостась… Рассчитывал, обернувшись в змею, ускользнуть от возмездия. Теперь до скончания веков будет стоять здесь каменным истуканом.

— Не оживет? — опасливо поинтересовался Филька, по птичьей своей натуре не переносивший змей любого вида.

— Я наложил заклятье такой силы, что даже Триглав, если когда-либо и отыщет его, вряд ли сумеет освободить.

— Верно, — глубокомысленно заметил подземельщик. — Пусть мучается в каменных тисках. Обычная и быстрая смерть была бы для него слишком легкой карой.

— Не в этом дело, — ответил чародей. — Я бы очень хотел навсегда лишить Ареса жизни — во всех ее проявлениях. К сожалению, это невозможно… Проклятый колдун, как повествуется в «Серебряной книге Перуна», изначально обладал девятью жизнями. Сколько из них он утратил до появления в Синегорье, сколько осталось в его распоряжении? Никто не ведает. Поэтому слишком велика опасность его посмертного возрождения в новом облике. Пока же Арес заточен в камне и крохи нынешней жизни теплятся в нем, возрождение не наступит.

— Будем надеяться, — вздохнул Чуча.

Филимон, кивнув, молчаливо с ним согласился.

Поединок с Черным колдуном изрядно утомил чародея. Присев на камень возле самой воды, он прикрыл глаза, восстанавливая силы.

— А здесь не опасно задерживаться? — Филька бросил взгляд на озеро и поежился. — Вдруг эта подводная тварь опять вынырнет? Да и слуги Патолуса набежать могут…

— Если б могли, давно бы сюда заявились, — успокоил его Белун. — Голубой огонь не впускает. Они, кстати, наверняка считают, что Арес зажег его для своих колдовских надобностей. Вот и толпятся сейчас в галерее, а ничего поделать не могут. Огонь лишь тогда погаснет, когда мы уйдем из пещеры. И жаба эта зубастая не скоро вылезет: она ведь сегодня пообедала, верно?

— Ничего не скажешь, сытную трапезу мы ей устроили! — поддакнул Чуча. — Правда, если бы не твоя защита, Белун, ее обед мог стать вдвое сытнее… Спасибо тебе, чародей, за выручку.

— Мы все друг друга сегодня выручили, а главное — Поднебесный мир от двух злодеев избавили. А вот Филька наш по-прежнему озабочен. О чем задумался, дружок?

— Не могу понять, почему чудовище не пожрало еще раньше всех здешних жрецов? Они сюда много раз приходили, приносили кровавую жертву и спокойно убирались восвояси. Неужто не могло чудовище подчинить их своей воле и утянуть на дно, как сегодня?

— Могло, конечно, да особой нужды не было, — ответил Белун. — Жрецы всегда подманивали владыку озера свежей кровью и тут же, не мешкая, бросали ему жертву. Получив свое, чудище возвращалось на глубину. Сегодня вышло немного по-другому. Чуча сразил борейца у жертвенного камня, крови было предостаточно, она с камня потекла прямиком в озеро. Зверь ее учуял, всплыл на поверхность, но обычного жертвоприношения не дождался. Тогда он и применил свои удивительные способности — потянул в воду всех, кто был на берегу. Пришлось выставлять магический щит, чтобы не подпустить вас к озеру.

— А все-таки хорошо, что именно зверюга утащила Патолуса, — сказал Чуча. — Противно убивать немощного.

— Это сперва его на носилках принесли, — возразил Филька. — Под конец он не казался таким уж немощным, чтобы за себя не постоять.

— Верно, — согласился чародей. — Здесь и мне кое-что не ясно. Откуда вдруг у верховного жреца силы взялись? Я успел наскоро заглянуть в его помраченный разум: бездна отчаяния, дикого страха и жажды убийства. В душе Патолуса не оставалось ничего человеческого, однако ею владело нечто, и это нечто постепенно возвращало ему утраченные силы. Может быть, воздействовал Браслет Власти? Не знаю.

Старик вздохнул и поднялся на ноги.

— Жаль, что вместе с Патолусом пропал один из Браслетов. В «Серебряной книге» говорится о нем весьма туманно, и мне очень хотелось бы изучить его удивительные возможности. Теперь ничего не поделаешь… Ну, пора по домам?

Чуча и Филька быстро переглянулись. Их занимал сейчас один и тот же вопрос, но они не осмеливались задать его Белуну. Чародей сам развеял их сомнения:

— Знаю, о чем помышляете. Запрещать не стану, но хочу предупредить — из Мертвого города почти никто не возвращался живым и здравым. К сожалению, другой дороги на юг ни для вас, ни для Владигора уже не осталось… Решайте сами.

Он посмотрел на них и печально улыбнулся. Было ясно, что свое решение они уже приняли.

5. Князь и скоморошка

Они двигались на юг, стараясь избегать селений и проторенных дорог. Однако окружающая местность не слишком способствовала им: густые дубравы, укрывавшие маленький отряд Владигора от чужих глаз, остались позади, и теперь перед князем простиралось болотистое редколесье, изредка рассекаемое высокими, крутобокими сопками.

Владигора беспокоило постоянное чувство близкой опасности. Он торопил своих спутников, хотя они и без лишних напоминаний стремились поскорее миновать Ильмерские земли.

Кони выбивались из сил, с трудом одолевая топкие низины, поэтому телегу Вешняка вскоре пришлось бросить. Затем та же участь постигла скоморошную повозку. Из поклажи оставили только самое необходимое. Исключением были два дорожных сундучка Путила, доверху наполненные драгоценными камнями. Торговец сумел всех убедить в том, что самоцветы пригодятся на тот случай, если в дороге возникнет нужда расплатиться с местными правителями или их слугами.

Приторочив сундуки к седлу, он заявил, что будет идти пешком, дабы не утруждать дополнительной тяжестью своего коня. Князь покачал головой, но возражать не стал.

Ольга сносила дорожные злоключения наравне с мужиками, ничем не выдавая усталости. Владигор был искренне удивлен ее отнюдь не девичьей силой и терпением. К тому же она в любой ситуации умудрялась оставаться жизнерадостной и красивой, подбадривала своих бывалых спутников колкими шутками или веселой песенкой.

Смущение, которое (как показалось князю) испытала скоморошка, узнав о его высокородном происхождении, очень быстро исчезло, и она вновь повела себя с ним как прежде — непринужденно, чуть задиристо и своенравно.

Ее острые словечки вовсе не обижали Владигора. Напротив, ему нравилось слышать ее звонкий голос, видеть смеющееся лицо, встречать ясный, открытый взгляд. В такие минуты его сердце почему-то начинало биться учащеннее, а губы невольно растягивались в широкой улыбке. Даже тревожное ощущение надвигающейся беды отступало на некоторое время, оставляя простор для мыслей совсем иного рода…

Подобные перемены в настроении Владигора не ускользнули от цепкого взгляда Демида. Первым желанием его было — отозвать синегорца в сторону и объясниться с ним по-мужски.

Может, Демид так и поступил бы, не заметь вдруг настороженности Яреца. Старый гусляр делал вид, что между внучкой и Владигором ничего особенного не происходит, — дескать, в последнее время многие залетные косачи ходили возле нее кругами, распушив хвост и опустив крыло, да ничего не выходили. Однако его безразличный вид не обманул опытного воина. Демид понял, что старик все приметил, ничего не упустил. Не чужеземный князь его беспокоил, а поведение собственной внучки. Эвон как она радостью лучится, песенки распевает, глазками постреливает! Никогда с ней подобного не было.

И себе предостережение уловил Демид в прищуренном взоре гусляра: не горячись, мол, глупостей не натвори.

Что скажешь на это? Прав Ярец — не хватало еще устроить глухариный ток на болоте, поклевать друг дружку из-за очей золотистых!.. Коль скоро свела их судьба на трудной дороге, так пусть судьба и рассудит, а торопить ее ни к чему.

Ничего этого не знал и не замечал Владигор.

Он лишь чувствовал удивительный прилив сил каждый раз, когда гнедая Ольги скакала рядом с его крапчатым, и безотчетно приосанивался, украдкой поглядывая на стройную и гибкую девичью фигурку. Особое внимание Ольги к себе если и приметил, то не придал этому значения. В Ладоре вокруг него девицы куда пуще увивались, — как-никак правитель, князь. Венедские же нравы ему вовсе были неведомы, а из девиц здешних он ни одной, кроме Ольги, толком не видел. Как тут разберешь, именно ему она улыбается столь часто, или просто характер задорный, или так принято у венедских красавиц — пришлого человека среди прочих выделять, не позволяя кручиниться и падать духом?

Однако яркая искорка, залетевшая в его сердце в миг первой их встречи, не угасла и с каждым днем все более разгоралась, хотя сам Владигор, похоже, об этом и не подозревал.

…Предстоящая ночевка на Ильмерской земле должна была стать последней. Демид Меченый утверждал, что к вечеру следующего дня они обязательно выйдут к руслу иссохшей пограничной речки, за которой начинаются владения степняков. Погоня, если давно уже не сбилась со следа, границу пересекать не станет: не захотят ильмерцы портить и без того скверные отношения с южными соседями из-за синегорского колдуна-оборотня.

Владигор надеялся, что Демид все правильно рассчитал. Вот только слабо верилось, что очень скоро кончатся болотистые лесочки и предстанет их взорам привольная степь. В ответ на его сомнения Демид ответил кратко:

— Боги помогут нам не ошибиться.

Неожиданно князь вспылил:

— Сколько можно на небожителей кивать?! А сами что-нибудь собой представляем? Ужели дохляков и бездарей, ни на что не способных?! По кустам прячемся, по буеракам плутаем — даже верной дороги найти не можем!..

Венедский сотник искоса глянул на синегорца, подавив невольную усмешку. Этот юный князь, владеющий необыкновенным могуществом, о котором Демид не мог и мечтать, во многом все же оставался простым пареньком — обидчивым, безрассудным, легко переходящим в своих настроениях от веселья к угрюмости. Впрочем, стоит ли осуждать молодость за то, что ей всегда было свойственно? Демид был достаточно умен для того, чтобы не позволять себе снисходительности или раздражения по отношению к Владигору. Он предпочел разъяснить свои слова подробнее.

— Ты верно приметил, Владий. — Как и все остальные, Меченый по-прежнему обращался к Владигору по имени, избранному самим князем в день их первой встречи. — Здешние места меня тоже удивили. Еще годочков пять назад, когда ратная служба сюда занесла, не было этих болотцев. Да ведь сколько воды утекло за эти годы, сколько всяческих перемен!.. К счастью, главные приметы не изменились: два родника мы уже миновали, а озерцо, круглое такое, как блюдо, должно быть вон за тем холмиком. Дорога сюда только одна ведет — по которой мы пришли. Значит, никто без шума подойти не сможет, заметим издалека. Согласись, самое место для спокойного привала. — Демид вздохнул: — Завтрашний день будет нелегок, поэтому всем отдохнуть надо. Уж извини, синегорец, я соснуть пойду. Не возражаешь?

Владигор, осудив себя в душе за резкие слова, молча кивнул. Впрочем, нуждался ли Демид в его дозволениях? Князю было ясно, что воин старой закалки проявляет простую вежливость, распинаясь тут перед ним, щенком малоопытным. Мог ведь и не объяснять ничего — осерчать да без долгих слов спать уйти.

Глядя, как Демид неторопливо спускается с холма к их маленькому лагерю, Владигор вдруг понял, что не сможет сейчас спокойно сидеть у костерка и трепать языком, будто ничего особенного не происходит. Он не знал, что именно происходит. Не мог выразить словами те тревожные ощущения, которые овладели им перед заходом солнца. Так стоит ли волновать остальных своими предчувствиями?

Он повернулся и пошел в том направлении, где, по словам Демида, находилось небольшое круглое озеро. Если завтра начнутся безводные степи, то сейчас самое время воспользоваться последней возможностью искупаться, смыть многодневную грязь с усталого тела и сбросить в прохладную воду тяжкий груз треволнений души…

Демид, разумеется, оказался прав: за редким кустарником, покрывающим пологий склон холма, в бледном свете луны сверкала тихая водная гладь. Владигор быстро скинул плащ, штаны и рубаху и без единого всплеска нырнул в прохладу озера.

Набежавшее облако скрыло диск луны, все погрузилось в ночную тьму, тишина окутала мир. Владигор, широко раскинув руки, почти неподвижно лежал на воде, глядел в бездонное небо, усыпанное гроздями созвездий, и ощущал себя маленькой щепкой, волею судьбы брошенной в бесконечное плаванье по океану жизни. Но это чувство не пугало его, напротив — рождало душевное умиротворение и уверенность в единении со всем сущим.

Владигор не знал, сколько времени он пробыл в этом блаженном состоянии. Его пробудил от полудремы чуть слышный всплеск волны. Мгновенно насторожившись, он кинул взгляд в сторону берега и тут же погрузился в воду. Сейчас ему больше всего хотелось превратиться в рыбешку, дабы избавиться от необходимости дышать и, следовательно, хотя бы чуть-чуть высовываться над поверхностью озера…

Озаряемая лунным светом, обнаженная и прекрасная, словно ожившая мраморная статуэтка, в озеро входила Ольга. Она, вероятно, не заметила его одежды, брошенной на берегу, поэтому вела себя совершенно свободно, не подозревая о том, что в озере уже кто-то купается.

Положение, в котором оказался молодой синегорец, было попросту аховым: и выйти нельзя, и таиться глупо. Владигор сделал единственное, что пришло в голову, — плеснул водой, раскрывая свое присутствие. К его изумлению, скоморошка ничуть не оробела. Более того, она помахала ему рукой, дескать, все в порядке и беспокоиться не о чем.

Владигор, увидев ее жест, вздохнул с некоторым облегчением. Однако он по-прежнему не знал, как выбраться на берег. Естественное поведение Ольги подсказывало легкий ответ — не смущайся и выходи из воды как ни в чем не бывало. Впрочем, ничего другого ему и не оставалось.

В несколько сильных гребков Владигор достиг берега и торопливо направился к своей одежде. Ольгино платье и перевязь с метательными ножами лежали рядом. Владигор мельком подумал о том, что еще очень многого не знает о привычках и нравах венедов. Во всяком случае, ни одна синегорская девица не решилась бы искупаться голышом перед чужими глазами.

Натягивая на себя штаны и рубаху, Владигор скользнул взглядом к озеру. Зыбкие очертания женского тела рассекали лунную дорожку, разбрасывая по воде серебряные блики и пробуждая в памяти рассказы стариков о русалках-соблазнительницах. Словно подтверждая их справедливость, с озера донесся переливчатый смех.

— Не спеши, Владий! — крикнула ему скоморошка. — Сейчас вместе пойдем!..

Владигор вновь растерялся. Его сердце учащенно забилось, а голос явно дрогнул, когда после некоторого замешательства он ответил:

— Да, конечно. Я подожду…

Ждать долго не пришлось. Ольга, подплыв к берегу, без малейшего смущения выпрямилась в полный рост, спокойно подошла к Владигору. Стремительная и гибкая, сейчас она была похожа на лесную кошку — ласковую, настороженную и опасную одновременно.

Владигор поднял с земли платье, протянул Ольге.

— Одевайся, — сказал нарочито строгим голосом.

В глазах Ольги вспыхнули сердитые искорки — она ждала сейчас от него совсем других слов.

— Ночь не слишком-то теплая, — окончательно смутился Владигор. — Еще простынешь не ко времени…

— Обо мне беспокоишься, а сам дрожишь, — тихо сказала Ольга.

— Перекупался, — коротко ответил Владигор.

Разговор у них явно не складывался. Отвернувшись, он подождал, пока она оденется, затем оба направились к лагерю.

Еще до того, как они миновали вершину холма, чувство неловкости исчезло. Владигор вдруг заметил, что Ольга искоса поглядывает на него и вот-вот рассмеется.

— Я что-нибудь не так сделал? — остановившись, удивленно поинтересовался он.

— Да все не так, — подтвердила Ольга. — Если бы не встречала синегорцев раньше, решила бы, что у вас все такие.

— Какие?

— Растютехи несмышленые!

— Это почему же? — опешил князь.

— Девка совсем стыд потеряла, сама к парню голяком кинулась, а он — взгляд отводит, чурбаном прикидывается! Расскажу кому — не поверят! Никогда еще такие скромники на моем пути не встречались.

Говорила она весело, озорно, да в золотистых ее глазах Владигор иное увидел: смятение и боль.

— Я ведь думал… — хотел было он оправдаться, но сразу прикусил язык, чтобы совсем уж глупцом не выставиться. «Кого я хочу обмануть? — мелькнула мысль. — Глупец и есть. Чурбан березовый!»

Неожиданно Владигор шагнул к Ольге, взял за плечи и мягко привлек к себе. Ее влажные, нежные губы раскрылись, прижались к его губам. Сквозь ткань одежды Владигор почувствовал трепет ее упругого тела.

Не размыкая объятий, они медленно опустились в траву. Ладонь Владигора скользнула к открытому вороту ее платья, легла на обнажившуюся грудь. Он замер, не зная, как Ольга воспримет его вольность. Но Ольга еще сильнее прижалась к нему, жарко зашептала:

— Любый мой, ненаглядный мой… Как долго я ждала этой ночи! Я твоя, а ты — мой. Хотя бы на единственную ночь… Люби меня, не думай ни о чем, только люби!..

Серебристая луна, скрываясь за легким, полупрозрачным облаком, озаряла окрестности бледным, рассеянным светом. Волшебная тишина стояла над миром. И казалось, что все Поднебесье создано богами лишь для этих двоих — для мужчины и женщины, чьи тела слились воедино в откровенном порыве любви и страсти.

6. Тревожное утро

Владигор проснулся мгновенно, едва первое дуновение предрассветного ветерка коснулось его щеки. Голова Ольги покоилась на его плече. Ее дыхание было ровным, едва различимым, и, прислушиваясь к нему, Владигор ощущал незнакомую прежде теплоту, тихую радость.

Трепеща крыльями, в утреннем небе пролетела стайка лесных голубей. Владигор улыбнулся им, как добрым вестникам нового дня. Но миг спустя его пронзила тревожная мысль: кто поднял птиц на крыло — человек или зверь, друг или враг?!

Потихоньку, чтобы не разбудить Ольгу, он откинул полу плаща, высвободил плечо и осторожно привстал. Вокруг никого не было. Лишь за низкорослым кустарником у подножия холма паслись их стреноженные кони, — может, они и спугнули голубей? Скорей всего так и есть, однако не мешало бы осмотреться повнимательней.

Он сделал несколько шагов вниз по холму и почти сразу приметил свежий след: утренняя роса была сбита с травы, а сама трава явно примята тяжелыми сапогами. Кто-то совсем недавно подходил сюда, стоял некоторое время совсем рядом, переминаясь с ноги на ногу, затем убрался восвояси. Полоска следов вела к лагерю, значит, это был кто-то из своих. Кто-то не захотевший беспокоить спящих любовников, однако и не сразу покинувший их ночную обитель под открытым небом.

Владигор услышал шорох за спиной и обернулся. Ольга, обняв руками колени, глядела на него с мягкой улыбкой. Он подошел к ней, прилег рядом:

— Пока мы спали, кто-то приходил из лагеря. Может, Ярец?

— Нет, за меня дед волноваться не станет. Уверен, что в обиду себя не дам. Это Демид приходил, я видела… Страдает, бедняга, что не его выбрала.

Князь промолчал. Случившееся ночью было для него полной неожиданностью. Он не знал, почему Ольга предпочла его, чужестранца, с которым знакома-то всего ничего, давнему своему воздыхателю, стать супругой которого почла бы за честь любая венедская девица. Хотя между ними по этому поводу не было сказано ни слова, Владигор понимал, что она не собирается женить на себе Синегорского князя. Какая же сила толкнула ее в его объятия? Жажда страсти, сумасбродство, женская прихоть? Нет, ни один из этих ответов не мог быть правильным. Даже после жаркой ночи любви Ольга оставалась для Владигора загадкой, разгадать которую ему так и не удалось.

— Я в жизни не встречал никого, похожего на тебя, — негромко произнес он. — И я никому тебя не отдам.

Ольга склонилась над его головой. Распахнутый ворот платья приоткрыл ее грудь, готовую к ласке. Она взяла его руку, поцеловала ладонь и положила себе на грудь. Темно-вишневый сосок доверчиво и упруго распрямился под его пальцами. Ее золотоокий взгляд, обращенный на возлюбленного, был нежным и мечтательным, но все же она оставалась отстраненной от Владигора, словно в думах своих витала где-то далеко-далёко.

Когда Ольга наконец заговорила, в ее голосе звучала печаль.

— Во время болезни, в бреду, ты иногда называл женское имя — Лерия. Очень красивое имя, и женщина с таким именем должна быть прекрасна…

— Она погибла два года назад.

— Прости…

— За что? Все уже в прошлом. Туман времени стирает черты даже самого чудного лица, притупляет сердечную боль. И это справедливо — иначе бы люди не смогли жить.

— Может быть, справедливо, — согласилась Ольга. — Но я не об этом. Я о том, что в твоей жизни, как и в моей, уже была любовь и обязательно будет еще. Сейчас наши дороги идут рядом, и я счастлива, что богиня-заступница Мокошь подарила мне встречу с тобой. Большего мне и не нужно… Что будет завтра — беда или радость, долгий путь или скорая разлука? Это не слишком важно. Я всегда жила одним днем, одной ночью, не заглядывая далеко вперед.

Она нежно провела по его лицу ладонью, ласково заглянула в глаза, улыбнулась:

— Поэтому, Владий, и ты ни о чем не тревожься, не страдай понапрасну. Мы были вместе в эту ночь, ибо я так захотела. Мы будем вместе следующую ночь, если ты этого захочешь. И не надо больше ничего объяснять, любимый. Хорошо?

Владигор не знал, что ответить. Ему было ясно, что Ольга о чем-то умалчивает. Эта недоговоренность мешала ему найти правильные слова, чтобы возразить ей.

Его замешательство неожиданно прервал резкий свист, раздавшийся со стороны лагеря. Они одновременно вскочили на ноги, поскольку прозвучавший сигнал мог означать лишь одно — надвигается опасность.

Рванув прямиком через кусты, Владигор и Ольга вскоре выбежали к месту ночлега своих спутников и увидели, что те спешно готовятся к бою.

Хмурый Демид, не особо скрывая раздражение, коротко пояснил:

— Зенон всадников приметил, не меньше дюжины. Идут по нашему следу. Вот-вот здесь появятся.

— Ильмерцы?

— Они самые. И не чернь голопузая, а дружинники. Что предлагаешь, князь?

Владигор быстро оглядел свой крошечный отряд и покачал головой:

— Дружинники нам не по зубам. Уходить надо.

— Не успеем…

— Должны успеть. Иначе перебьют, как зайчат. Бросайте все — собираться некогда. По коням!

Но едва вскочили на коней, как из-за редколесья в полуверсте от лагеря показались ильмерские всадники. Их было четверо, очевидно дозорные. Они сразу заметили беглецов и что-то закричали своим товарищам, скрытым за деревьями. Однако на опушку больше никто не выехал.

— За холмами пройдут, — со злостью сказал Демид. — Хотят окружить, чтобы никто не выскользнул.

— Это мы еще поглядим, — в тон ему ответил Владигор и приказал: — Коней не жалеть, вперед!

Теперь вся надежда была на быстрые ноги отдохнувших за ночь скакунов. Да еще на то, что удастся, оторвавшись от погони, затаиться в лесной чаще.

Вчера Демид утверждал, что последний лес на их пути раскинулся сразу за грядой холмов, а уж за ним — иссохшая пограничная речка и владения степняков. Самое время убедиться в справедливости его заверений…

Но сначала подтвердились слова Демида о замысле преследователей: когда беглецы достигли ведущей на юг узкой ложбины, на соседнем холме показались ильмерцы. К счастью, склон был довольно крут, ильмерские кони не могли здесь спуститься; они испуганно ржали и не подчинялись своим наездникам.

Сообразив, что добыча может ускользнуть, основная группа устремилась по гребню холма, чтобы перекрыть беглецам выход из ложбины. Еще трое спешились и натянули луки.

— Скорее, скорее! — подгонял товарищей Демид, с опаской оглядываясь на лучников.

Наметанным глазом он сразу определил, что у двоих луки обычные, особой опасности на таком расстоянии не представляют. А вот у третьего оказался дальнобойный составной лук, стрела из него вполовину дальше летит.

Торговец Путил явно отставал и был самой подходящей мишенью для лучников. Дорожные сундуки с драгоценными камнями, да еще плохо притороченные к седлу, не позволяли его кобыле нестись галопом. Выругавшись, Демид придержал своего коня, чтобы оказаться замыкающим. И в то же мгновение ильмерская стрела воткнулась в землю в двух шагах от него, поскольку теперь именно он стал удобной мишенью.

Следующая стрела должна была вонзиться ему в бок, но Демид — не зря он считался одним из опытнейших сотников князя Изота Венедского! — сумел отклониться, и она пролетела мимо.

Далее искушать судьбу не стоило. Демид подхлестнул коня и живо нагнал друзей. Им осталось совсем немного, чтобы вырваться из ложбины, когда в утреннем воздухе вновь просвистели стрелы. На сей раз преследователи били по беглецам не слезая с коней, поскольку видели, что не успевают перерезать им путь к спасению.

Конечно, такая стрельба не могла быть меткой, однако ильмерцы стрел не жалели — и удача им улыбнулась. Острая боль обожгла правое плечо Демида, в глазах у него почернело. С огромным трудом он сумел удержаться в седле. Верный конь, почуяв неладное, громко заржал, словно призывая на помощь друзей хозяина.

В мгновение ока рядом оказался Зенон. Приноровив бег своего скакуна к аллюру коня Демида, он поддержал теряющего сознание сотника, и дальше они понеслись плечом к плечу.

…Главный просчет ильмерцев заключался в том, что они понадеялись на пологий спуск с южной стороны холма и с опозданием заметили свою ошибку. Пока нашли сносное место для спуска в низину да пока выбирались из колючего кустарника, разросшегося у подножия холма, беглецы успели преодолеть половику расстояния до спасительного леса. Но прекращать погоню дружинники не собирались.

Приказ, полученный ими в Преславе от княжеского воеводы Лобана, был однозначен: догнать и изничтожить синегорского колдуна-оборотня, посмевшего вторгнуться в Ильмер. Ежели венеды, ему пособствующие, осмелятся этому воспрепятствовать, что ж, тем хуже для них. Живыми или мертвыми они должны быть доставлены в Берестье.

С гиканьем и свистом ильмерцы помчались вперед. Видели, что один из венедов тяжело ранен, значит, даже в лесу оставит за собою кровавый след, по которому всех прочих можно будет легко отыскать. Но когда доскакали до лесной опушки, вдруг заволновался-забеспокоился дружинный гадальщик, одноглазый Агей:

— Стойте, братцы, стойте! Это дурной лес, нельзя нам туда!

Лобан, отправляя его с отрядом, разумно поступил: Агей всю дорогу указывал им верное направление, ни разу не ошибся, хотя беглецы старательно и хитро заметали следы. И вот теперь, когда желанная добыча почти в руках, он мельтешить вздумал, себя и других пугать. С чего бы это?

Командовал отрядом Володарь, вояка средний, но с безграничным самомнением. Неожиданные причитания Агея разозлили его.

— Какого лешего не в свое дело суешься?! — вскинулся Володарь на гадальщика. — Если можно венедам, почему нам нельзя?

— Беду чую, смертным холодом веет, — не унимался Агей. — Нечистый лес, невозвратный, косточки наши зазря сгниют. На цветочки гляньте, травку пощупайте, ветерок нюхните — сами поймете, что в чаще нежить затаилась, путников подстерегает.

Володарь громко втянул носом воздух, однако ничего, кроме сырого болотного духа, не учуял. Да и в бледно-лиловых цветочках, усыпавших лесную опушку, никакой опасности он не видел. Наверняка сбрендил старый козел! Взять бы его за грудки, об осину треснуть — сразу перестал бы дружинников баламутить. А вместо этого приходится выслушивать и ломать голову над тем, что дальше делать.

Воевода Лобан строго-настрого велел гадальщику доверять. В отряде те слова на ус намотали, поэтому зыркают сейчас на своего командира с плохо скрытым неудовольствием. Коли прикажет им дальше в лес идти, могут и явно воспротивиться. В сердцах выругался Володарь, сплюнул Агею под ноги и приказал отряду поворачивать назад.

У него оставалась надежда, что лесная нежить, о которой Агей долдонит, напугает венедов и заставит вернуться к холмам. Тут их и встретит его засада. Конечно, для синегорского оборотня невозвратная чаща — дом родной, его оттуда ничем не выманишь. Но ежели хотя бы девку-скоморошку или сотника Меченого взять удастся, то уже хорошо.

Успокоенный этими рассуждениями, он подхлестнул коня и, не оглядываясь на таинственный лес, поскакал к знакомым и вполне безопасным холмам.

Ильмерскую стрелу удалось вырезать, но при этом Демид потерял немало крови и ослаб до такой степени, что с трудом мог самостоятельно держаться в седле.

Владигор, как сумел, облегчил его страдания: весьма пригодились уроки врачевания, преподанные чародеем Белуном. Поэтому сотник сохранял ясность мысли и глубокая рана в плече больше не жгла нещадным огнем. Однако для поправки ему был необходим хороший отдых. Владигор предлагал хотя бы на день затаиться где-нибудь в чаще, благо ильмерцы отстали — то ли со следа сбились, то ли вовсе махнули рукой на свою затею. Но Демид ни в какую не соглашался. Он был уверен, что дружинники так легко не отступятся. Либо сейчас поблизости рыскают, либо в обход леса пошли, чтобы перехватить беглецов у самой границы. Значит, надо как можно скорее двигаться на юг. Любая задержка чревата новой бедой.

Князь тем не менее собирался настоять на своем. Лишь глянув на чародейский перстень, молча кивнул: хорошо, идем дальше. Он никому не стал объяснять, отчего вдруг согласился с мнением Демида. Причина же заключалась в том, что голубой аметист изменил цвет — стал вдруг кроваво-красным. Верный знак того, что где-то рядом притаилась смертельная опасность…

Покинув неприметный овраг, в котором скрывались от погони и перевязывали Демида, они углубились в чащу.

Вскоре Владигор заметил, что сотник с явной озабоченностью поглядывает по сторонам. Похоже, сейчас его беспокоила не только рана в плече или возможность нарваться на засаду. Князь пропустил вперед Яреца и, поравнявшись с Демидом, негромко спросил:

— В чем дело, старшой?

— Лес не узнаю, — так же тихо ответил Демид. — Раньше сосняк был, сухой и чистый, а теперь сам видишь — кругом гнилье, бурелом да болотца. Как подменили.

Сотник был прав: здешний лес выглядел неживым, внушал тревогу и холодил сердце. И он слишком напоминал Владигору тот синегорский Заморочный лес, через который ему довелось пробираться несколько лет назад.

Однако другого пути у них не было.

Земля под копытами лошадей уже давно перестала быть просто землей. Впрочем, грязно-коричневая жижа, по которой они двигались, мало походила на обычное болото. Еще менее обычными выглядели торчащие повсюду лиловые и бледно-розовые цветы, чьи широкие — с детскую ладонь — отвратительные лепестки были похожи на клочья гниющей кожи.

Дальше — больше. Им стали попадаться совсем уж фантастические растения: то в виде отрубленных собачьих голов с оскаленными желтыми клыками и свисающими из пасти красными языками, то в виде змеиных клубков, чутко подрагивающих, когда путники с опаской проезжали мимо них…

Не было ни малейшей возможности свернуть в сторону. Первая и единственная попытка Ольги сделать это едва не закончилась гибелью ее гнедой: нечто паукообразное, величиной с крупного медведя, выплеснулось из болотной жижи и вцепилось в грудь лошади длинными лапами-присосками. Ольга мгновенно отсекла ножом две или три лапы, и поганая тварь с писком отпрянула назад. Но отсеченные лапы, пиявками присосавшиеся к бедному животному, продолжали висеть и извиваться до тех пор, пока Ольга и Владигор совместными усилиями не соскоблили их начисто. На груди у гнедой остались кровавые пятна.

Среди всей этой мерзости каким-то образом умудрялись расти деревья. Однако невозможно было определить их породу, ибо стволы сплошь покрывал белесый мох, а кроны оплетала густая серая паутина, сквозь которую едва пробивался дневной свет.

Люди ехали молча, подавленные жутковатым пейзажем. Только чавканье грязи и тяжелые всхрапы коней нарушали вязкую тишину проклятого леса. Владигор, возглавлявший их маленький отряд, опустил уздечку и целиком доверился своему крапчатому. Казалось невероятным, что кони еще способны находить среди этого месива некое подобие узкой тропы и двигаться вперед.

Князь, наверно, уже давно приказал бы поворачивать в обратный путь, однако невидимая тропа вела прямо на юг, поэтому в нем теплилась надежда, что рано или поздно она выведет их из болота к долгожданным степям.

Когда за деревьями что-то замаячило — высокое, громоздкое, напоминающее скалы, — его спутники обрадовались. Они решили, что, заплутав на болоте, выбрались к неизвестной скальной гряде. Только Демид сокрушенно покачал головой: никаких скал здесь никогда не было…

Подъехав ближе, они поняли свою ошибку. Перед ними возвышался огромный гранитный замок, вернее, то, что некогда было замком, а теперь превратилось в величественные развалины.

Тропа вывела беглецов к массивным железным воротам. Они были призывно распахнуты и никем не охранялись. За воротами виднелся караульный двор, в который и устремились усталые кони. Земля здесь была вымощена каменными плитами, и люди смогли наконец-то спешиться.

Владигор огляделся. С трех сторон их окружали высокие стены. Лишь в передней стене была сооружена сводчатая арка, за которой начиналась широкая мраморная лестница, круто уходящая вверх. Другой возможности проникнуть внутрь замка, по-видимому, не существовало.

— Какой странный замок, — раздался за его спиной голос Яреца. — Никогда не видел ничего подобного, хотя в самых разных краях довелось побывать.

— Мне он тоже не нравится, — согласился Владигор. — Но что нам остается делать? Вокруг болото, позади — ильмерские дружинники, а эта громадина встала точнехонько на нашем пути. Думаю, с противоположной стороны тоже ворота имеются, а за ними — да помогут нам боги! — найдется дорога более сносная, чем та, по которой сюда добрались.

— А коней куда? По ступеням не пойдут — больно круты.

— Придется пока здесь оставить, — ответил ему Владигор после краткого раздумья. — Разведаем замок, найдем выход, тогда уж за конями вернемся, что-нибудь придумаем. Без них, ты прав, степь не осилить. Но до нее ведь тоже дойти надо…

На том и порешили.

Подкрепившись вяленым мясом, хлебом и несколькими глотками кислого кваса, стали собираться в разведку. Увидев, что Демид наравне с другими опоясывается мечом и прячет кинжал в голенище, Владигор твердо заявил:

— Ты останешься, Демид. И не спорь! Боец из тебя сейчас половинный, а нам целый надобен. Отдохнешь до нашего возвращения, коней постережешь. Как ни крути, а ведь должен кто-то присмотреть за ними, верно?

Сердито зыркнув на князя, сотник вынужден был признать его правоту. Однако последнее слово оставил за собой:

— Если к ночи не вернетесь, ждать не буду — сам пойду.

Князь согласно кивнул. Он был уверен, что они вернутся к северным воротам еще засветло. Хоть и велик замок, а все ж не до такой степени, чтобы плутать по нему до ночи.

Обнажив на всякий случай оружие, они вошли под сводчатую арку и стали подниматься по лестнице. Восхождение оказалось довольно-таки долгим и утомительным. Лестница лишь поначалу вела прямо, но затем, упершись в новую стену, резко свернула влево, через сотню ступенек — еще один поворот, за ним — третий, четвертый.

Неожиданно над их головами сверкнула голубизна неба. Они оказались в большом круглом зале, выложенном разноцветными плитками. Сверху его укрывал полупрозрачный купол, сделанный из материала, напоминающего слюду. Никаких дверей, кроме той, через которую они вошли, не было видно. Стало ясно, что они находятся в башне замка.

Посмотрев под ноги, Ольга сказала:

— Здесь какой-то странный узор. Очень похож на буквы или условные знаки. А в главном круге звезда выложена…

Владигор, подчиняясь неосознанной догадке, быстро подошел к ней и встал в центр мраморного круга со звездой. Тут же послышался металлический скрежет — и стена перед ними раздвинулась, открывая выход на ажурный мостик, перекинувшийся к соседней башне.

Они приблизились к открывшемуся проему и глянули вниз. Увиденное так их поразило, что в первый момент никто не мог произнести ни слова. Лишь Ольга, верная своей натуре, громко присвистнула.

Каждому из них доводилось бывать в замках и крепостях, они хорошо знали, что может находиться за высокими стенами. Но здесь… Это было похоже на пчелиные соты, на улей, вывернутый наизнанку гигантским медведем. Какие-то полуразрушенные кубы и пирамиды, разорванные мостики и лестницы, раздавленные колонны из розового мрамора и скрученные в жгуты железные арки, множество других необъяснимых сооружений, от большинства которых остались лишь исковерканные обломки.

И посредине всего — огромная черная дырища. Словно огненный камень, рухнув с небес, жестоко покарал жителей этого удивительного замка за великие прегрешения…

Стало понятным, почему внутри замок выглядит намного больше, чем казался снаружи: почти две трети его находятся под землей. Может быть, мелькнула мысль у Владигора, его построили соплеменники Чучи? Не зря же они называются подземельщиками. Впрочем, он сразу отказался от этого предположения. Слишком не соответствовал сей грандиозный замок неказистому облику и весьма непритязательным запросам подземельщиков.

— Не замок, а настоящая крепость! — с восхищением произнес Вешняк.

— Почти город, — добавил Ярец. — Но уж больно чудные люди в нем жили…

«Город!» — молнией сверкнуло в памяти князя. Как он мог забыть? Ведь чародеи предупреждали его об этой опасности!

— Ты прав, старик, — негромко сказал он, поворачиваясь к своим спутникам. — Это город… Мертвый город, в котором властвует нежить.

7. Мертвый город

Только на Яреца слова князя произвели впечатление, остальные же посчитали их не более чем ярким образом, пришедшим на ум Владигору.

— Мертвый город? — с тревогой переспросил гусляр. — Ты уверен?

— Почти, — кивнул Владигор. — Меня предупреждали, что он может встретиться по дороге на юг. Так и случилось…

Он зябко передернул плечами, стряхивая с себя краткое оцепенение, и поудобнее перехватил меч.

— Иного пути все равно нет. А против нежити — по своему опыту знаю — огонь и железо весьма действенны. Просто будьте осторожнее, не подпускайте мертвяков близко и старайтесь держаться все вместе.

На ажурный мост, соединяющий две самые высокие башни Мертвого города, он ступил первым. Для проверки прочности даже попрыгал — мост не шелохнулся. Однако, лишь дойдя до середины, Владигор разрешил другим следовать за собой. Панорама разоренного «улья», раскинувшаяся под ногами, отсюда выглядела еще более грандиозной и фантастической.

— Там что-то движется! — крикнула Ольга, указывая вниз. — По-моему, это…

Договорить она не успела. Десятки, сотни летучих мышей с оглушительным писком ринулись на людей.

В то же мгновение засверкали клинки — и железный мост окрасился ядовито-зеленой кровью злобных нетопырей. Теперь ни у кого не осталось сомнений в том, что судьба забросила их в царство нежити: зеленая кровь могла быть только у мертвяков.

Волна за волной, стая за стаей налетали нетопыри, пытаясь выцарапать глаза, разодрать лицо и руки, сбросить в пропасть. Но люди защищались умело и ловко, неуклонно продвигаясь к башне. Владигор, оказавшись на противоположной стороне пропасти, с облегчением обнаружил знакомый магический знак — звезду, заключенную в круг — и без промедления шагнул в него. Стена башни со скрипом раздвинулась.

Князь еще быстрее заработал мечом, чтобы не позволить нечисти проникнуть внутрь башни. Его товарищи, продолжая отбиваться от летучих кровопийц, поспешили в укрытие. Как только последний из них оказался под куполом, проход в стене закрылся. Около десятка тварей сумели-таки влететь вслед за ними, но, лишенные поддержки стаи, испуганно заметались в поисках выхода. Ольга без труда и даже с какой-то грациозной небрежностью сразила их несколькими молниеносными бросками метательных ножей.

Путники перевели дух и осмотрели раны, полученные в этой скоротечной схватке. Впрочем, каких-либо серьезных ранений быть не могло, одни царапины, да и те не у всех. Больше всего досталось Вешняку, не слишком привычному к оружию: нетопыри искровянили ему щеку и оторвали мочку уха. Князь и скоморошка не получили ни единой царапины. К удивлению огорченного Вешняка, ничуть не пострадал и торговец Путил.

— Где это ты навострился мечом махать? — обмывая раны водой из глиняной фляжки, спросил Вешняк.

— Не в железе моя защита, а в камушках самоцветных, — усмехнулся торговец и показал на цепочку с медной бляхой, висящую у него на шее. В бляху были вкраплены небольшие драгоценные камни.

— А побрякушка твоя при чем? — еще больше удивился Вешняк.

— Не побрякушка вовсе, — терпеливо объяснил Путил. — Оберёг, на многие случаи пригодный. В нем семь самоцветов, каждый из которых свою силу имеет. Вот этот, например, пурпурно-красный с лиловым оттенком, называется альмандин. Как раз он летучих бестий отпугивал, колол им глаза своим блеском. Он же, кстати, помогает кровотечение останавливать.

Путил снял с пояса кожаный мешочек, высыпал из него на ладонь самоцветы, отыскал нужный и протянул Вешняку:

— На, приложи к уху, сам убедишься, сколь быстро подействует.

Тот принял камень, однако воспользоваться им не спешил. Его другое заинтересовало:

— Ишь как сияет… Дорогой небось?

— В свою цену, — уклончиво ответил торговец.

Об удивительных свойствах самоцветов и прочих драгоценных камней он мог рассказывать долго и занимательно, но всегда уходил от разговора об их стоимости.

Тем временем Владигор осматривал помещение, в котором они оказались. Вопреки ожиданиям, оно отличалось от зала северной башни, и прежде всего тем, что имело три железные двери. На каждой из них были изображены таинственные знаки, ни о чем не говорящие синегорцу. Пожалуй, только один — золотая змейка, обвивающая кубок — показался ему смутно знакомым. Похожую картинку он видел в иноземном фолианте из библиотеки Белого Замка. Но ни тогда, ни теперь Владигор не имел понятия о ее значении.

Стены зала украшал замысловатый орнамент, а пол был выкрашен в ярко-желтый цвет. Впрочем, в самом центре его, как и в северной башне, находилась мраморная плита со звездой, практический смысл которой был уже вполне ясен.

— Куда двинемся, Владий? — спросила, подходя к нему, Ольга.

За весь этот день они не обменялись и полудюжиной фраз. Ольга вела себя так, словно ничего особенного минувшей ночью не произошло. Словно не ее губы шептали ему жаркие, сумасшедшие слова. Словно не ее руки сплетались с его руками и не ее сердце билось в одном ритме с его сердцем…

Может быть, подумал Владигор, сейчас так и нужно? И она просто не хочет отвлекать его от более важных забот? Вероятно, она права. Но почему-то подобные — вполне разумные — мысли не принесли ему облегчения.

— Выбор не слишком большой, — ответил Владигор. — Давайте для начала попробуем дверь, которая открывается в южную сторону.

— Если она вообще открывается, — рассудительно добавил Вешняк.

— А это мы сейчас проверим, — сказал Зенон, наваливаясь на железную дверь своим могучим плечом.

И тут же растянулся во весь рост на каменных плитах. Никакой двери не было! Зенон встал на ноги, потирая ушибленный бок и с недоумением оглядываясь. Несмотря на комичность ситуации, никто даже не улыбнулся. Только Владигор тихонько откашлялся, чтобы не рассмеяться.

Ему уже доводилось встречать такие «обманные препятствия» — два года назад, когда Чуча вел его отряд через подземный лабиринт в княжеский дворец. Помнится, коротышка рассказывал, что его предки даже обманные крепости эдаким образом воздвигали, чтобы врагов дурачить. Неужели все-таки и здесь подземельщики поработали?

— Опять колдовство, — услышал он испуганно-злое бормотание Вешняка. — Со всех сторон обложили, ублюдочное отродье!..

Хотя Зенон уже стоял по ту сторону «двери», никто не решался последовать за ним.

Владигор шагнул вперед и спокойно встал на пороге.

— Нет, к проделкам нечисти это не имеет отношения, — пояснил он своим спутникам. — В стародавние времена и у нас в Синегорье такими шутками подземные мастера баловались.

— А ведь верно, — сказал вдруг Путил, присматриваясь к невысокому порогу. — Здесь какие-то кристаллы вмурованы. Похоже, в них все дело. Очень занятные бывают кристаллы — так хитро свет преломляют, что…

— Ладно, приятель, в другой раз доскажешь, — прервал его Ярец. — Ни к чему сейчас лясы точить. Нет колдовства — и слава богам. Пошли, что ли?

За порогом находилась винтовая лестница, по которой они начали осторожно спускаться вниз. Тут столкнулись еще с одной загадкой: ни факелов, ни светильников на стенах они не приметили, тем не менее лестница была озарена странным бледно-голубым сиянием. Казалось, оно исходит из мрамора…

Лестница вывела их в новый зал. Очень просторный, восьмиугольный, он был почти пуст, если не считать возвышающейся в центре и отливающей всеми цветами радуги колонны из горного хрусталя. Одна из восьми стен представляла собою тяжелые двустворчатые двери, отделанные сверкающими золотыми пластинками. Остальные семь были украшены, как и в верхнем зале, затейливыми узорами. Только на сей раз неизвестный мастер искусно вплел в орнамент изображение диковинных животных.

Люди с изумлением вглядывались в них, стараясь понять: плод больной души мастера перед ними или столь поразительные звери на самом деле существуют в Поднебесном мире? Лохматый бык с торчащим во лбу единственным рогом, большая птица с головой крокодила, шестилапый дракон, раздирающий тигра с аршинными клыками, одноглазый медведь с рыбьим хвостом и даже получеловек-полулошадь с дубинкой в руке!..

Внезапно раздался резкий металлический скрип, и тяжелые двери медленно распахнулись. В зал молча скользнули вооруженные люди. Владигор не поверил своим глазам: перед ним и его друзьями стояли… они сами! Лица вошедших были очень бледны и совершенно неподвижны, словно вырезаны из мелового камня; во всем прочем они не отличались от людей.

«Но это не люди, — подумал Владигор. — По крайней мере не живые люди. Такие застывшие лица бывают лишь у мертвецов».

Однако вслух он предпочел этого не говорить.

— Как во сне, — взволновано выдохнула Ольга. — Только никак не могу проснуться…

— Переплут их раздери, — пробормотал Вешняк. — Даже не предполагал, что у меня есть брат-близнец!

— Наверняка это вновь обман зрения, — отозвался Путил. — Какая-нибудь хитрость с горным хрусталем. Не хочешь проверить, Зенон?

— Можно и проверить, — согласился дружинник.

Он шагнул навстречу своему двойнику и легонечко кольнул его мечом. Вернее, попытался кольнуть. Двойник мгновенно отбил меч Зенона и сделал ответный выпад, который оторопевший дружинник с трудом успел парировать.

Эта стычка словно послужила сигналом к общей схватке. Под гулкими сводами пронесся воинственный клич и зазвенела сталь. Князь не понял, откуда именно раздался призыв к бою, кому принадлежал этот странный каркающий голос, но рассуждать было некогда. Мечи Владигора и его двойника скрестились, рассыпав вокруг яркие искры.

Противник не уступал князю ни в силе, ни в ловкости. Складывалось впечатление, что бледноликому известны все тайные боевые приемы Владигора. Он раз за разом отбивал удары, сохраняя при этом каменное выражение лица. Бой мог затянуться, что было бы не в пользу друзей Владигора, изрядно вымотанных последними событиями.

Резко отскочив назад, Владигор быстро окинул взглядом место сражения. Каждый отчаянно бился со своим двойником, и было видно, что бледноликие начинают теснить людей к стене. Лишь Ольга оставалась немного в стороне от общей схватки. Сжимая в обеих руках метательные ножи, по-кошачьи выгнув спину и не сводя глаз с соперницы, она мягко двигалась вокруг хрустальной колонны, выгадывая момент для убийственного броска. Однако и ее «двойняшка» действовала точно таким же образом. В результате они обе кружили в центре зала, не предпринимая активных действий.

Всю эту картину Владигор увидел и оценил в одно мгновение, а в следующий миг вновь был готов к отражению ударов противника. Но тут он понял, что двойник, обладающий великолепной реакцией, почему-то даже не пытался воспользоваться мимолетной возможностью застать его врасплох. Бледноликий словно ждал, когда князь вскинет меч и возобновит поединок.

Туманная догадка зародилась в голове Владигора. Чтобы проверить ее, он пошел на рискованный шаг: опустил меч и поднял вверх левую руку. Так поступают во время учебного боя, когда желают прервать его. И хотя их поединок был отнюдь не учебным, двойник Владигора застыл на месте. Глаза на неподвижном лице смотрели вперед, но создавалось ощущение, что сейчас они слепы. Князь медленно вложил меч в ножны. Двойник не шевельнулся.

— Слушайте меня! — крикнул Владигор, перекрывая звон железа. — Все быстро отступите назад и опустите оружие. После этого не делайте никаких резких движений.

Его друзья хотя и не сразу, но все же один за другим выполнили странный приказ. И произошло то, на что рассчитывал Владигор: бой прекратился.

— Не может быть! — воскликнул Ярец, едва сдерживая руку, готовую продолжать схватку.

— Может, как видишь, — ответил ему Путил. — Похоже, они подчиняются какому-то колдовству и нападают лишь на тех, кто поднял на них оружие. Но дадут ли они нам спокойно уйти?

Владигор, улыбнувшись, сказал:

— Как говорит в таких случаях Зенон, это можно проверить.

Он осторожно шагнул вперед. Бледноликий ответил тем же. Владигор сделал еще шаг — двойник тоже. Они оказались лицом к лицу, и князь чуть сдвинулся в сторону. Двойник в точности повторил его движение.

— Не пускает, сучья морда! — выругался сквозь зубы Вешняк.

— Полегче, приятель, — усмехнулся Владигор. — Разве ты не приметил, что внешность у него такая же, как у меня?..

Оставалась только одна возможность: не обходить препятствие, а идти напролом. Владигор зажмурил глаза и, по-бычьи пригнув голову, сделал несколько быстрых шагов.

Он ничего не почувствовал. Но, открыв глаза и осмотревшись, обнаружил, что стоит посреди зала, а двойник — исчез.

— Он растаял, как туман под порывом ветра! — воскликнул Путил в ответ на вопрошающий взгляд Владигора. — Сейчас сам увидишь.

Следуя примеру князя, торговец смело шагнул сквозь своего двойника. Владигор увидел, как на краткий миг их тела слились, вновь разделились, а затем бледноликий обратился в легкое облачко, тут же бесследно растаявшее.

Другие не стали медлить. Только Вешняк, прежде чем присоединиться к товарищам, по какой-то дурацкой прихоти плюнул в лицо своему обманному сопернику. Со стороны не было видно, ответил ли ему двойник тем же, но лицо Вешняка, освободившегося от опеки, особой радости не выражало.

— Надо спешить, — сказал Владигор. — Мы потеряли много времени…

— Ты еще думаешь, что нам удастся провести здесь коней? — спросил Ярец.

— Нет, конечно. Но Демид не усидит на месте — наверняка отправится нас разыскивать еще до наступления ночи. В одиночку он дальше моста не пройдет.

Они не знали, сколько времени продолжались их плутания в южной башне Мертвого города. В отличие от северной, она оказалась буквально напичкана разнообразными хитростями.

После зала с двойниками, выйдя в широкую галерею и миновав ее, путники почему-то вновь очутились возле знакомых двустворчатых дверей зала. Прошли по галерее еще раз — с тем же успехом. При третьей попытке Владигор вдруг обнаружил ранее не замеченный извилистый коридорчик (Ольга твердо заявила, что уже осматривала это место и никакого прохода здесь не было), по которому они спустились-таки на следующий уровень башни. Здешний зал представлял собою спиральный лабиринт с прозрачными стенами, по высоте едва достигавшими человеческой груди. Разобраться с ним было совсем несложно, однако он вывел их в опасное место — в те самые развалины, которые они видели с высоты ажурного моста. И сразу на людей кинулись крылатые бестии — нетопыри.

На сей раз отбиться было труднее. Складывалось впечатление, что мерзкие твари кое-чему подучились: налетали мелкими стайками, но отовсюду и неожиданно, без писка. Поэтому когда Ярец нашел среди развалин чудом сохранившуюся лестницу, все поспешили к ней, хотя понятия не имели о том, куда она их заведет.

Впрочем, они уже не старались достичь какой-либо определенной цели, Владигор с отчаянием осознавал, что в этом хаосе невозможно придерживаться избранного направления. У него не было уверенности даже в том, что они спускаются к подножию башни, а не петляют по-прежнему вокруг восьмигранного зала.

Люди устали и нуждались в отдыхе. Хуже всех выглядел Вешняк: на его бледном лице выступила испарина, в глазах сверкал лихорадочный блеск, рука с трудом удерживала короткий венедский меч. Если таковы были последствия глубоких царапин, оставленных когтями нетопырей, то почему ничего подобного не происходило с Ярецом и Зеноном, которым тоже досталось немало? Как ни странно, Ольга, Путил и сам Владигор пока не получили ни единой раны… Разбираться во всем этом не было ни времени, ни сил.

Нетопыри, к счастью, не стали их преследовать. Люди беспрепятственно спустились по лестнице в очередной извилистый коридорчик, который, однако, привел их в тупик. Нужно было возвращаться и отыскивать другой путь, но князь объявил привал.

Пока его спутники, устроившись прямо на полу, доедали остатки хлеба, он подошел к Вешняку, чтобы осмотреть его раны. Вешняк отмахнулся:

— Со мной все в порядке. Просто немного бедро саднит — в него мой проклятый «близнец» мечом ткнул.

— Чего же ты раньше молчал? Надо перевязать. Ведь сколько крови, поди, уже потерял!

— Да в том-то и дело, что ни капли… Наверно, меч у гаденыша какой-то особый: шкуру мне попортил, а кровь не течет. В общем, князь, не о чем беспокоиться.

Владигор не разделял его уверенности. Вешняк был единственным, кто пострадал во время схватки с двойниками. Так не эта ли бескровная рана стала причиной его болезненного состояния?

— Боги небесные, кто это?! — раздался крик Ольги, заставивший всех вскочить на ноги и схватиться за оружие.

Из глубины коридора надвигалась массивная туша лохматого зверя, в котором Владигор не сразу признал вставшего на задние лапы медведя, ибо даже для хозяина леса он был слишком велик. Кроме того, шкура гиганта отливала не бурым, а почти красным цветом, и сей удивительный окрас пугал не меньше, чем размеры животного.

Старый гусляр оттолкнул внучку к стене и закрыл ее своим телом. Мгновенно рядом оказались Владигор и Зенон. Все трое, обнажив мечи, ждали, когда медведь подойдет ближе. Но было ясно, что ни втроем, ни впятером этого гиганта им не осилить…

— Давайте-ка я попробую, — негромко сказал Путил, снимая с пояса кошель с драгоценными камнями. — Я слышал кое-что о красных медведях. Есть случай убедиться, правду ли мне рассказывали.

Он достал несколько крупных самоцветов и бросил их под ноги зверю. Тот не обратил на подачку ни малейшего внимания. Поматывая страшной мордой и шумно принюхиваясь, он продолжал приближаться.

И тут медведь случайно наступил своей лапищей на один из камней. Вероятно, острые грани самоцвета доставили ему некоторое беспокойство, потому что он медленно наклонился и посмотрел на каменные плиты. Дальнейшее поведение зверя при других обстоятельствах могло бы и рассмешить: медведь, разглядев сверкающие камушки, вдруг начал собирать их!

С поразительной ловкостью он загонял самоцветы под коготь передней лапы, а затем отправлял их в свою пасть. Один, другой, третий… Торговец тем временем подбрасывал ему новые камни, стараясь закатить их между лап гиганта, за его могучую спину. И хитрость удалась. Чтобы достать очередной камушек медведь вынужден был развернуться — люди его больше не интересовали!

Вешняк, дико горящими глазами наблюдавший за этой сценой, подкрался к зверю и готов был прыгнуть ему на спину в безумной попытке сразить великана. Владигор разгадал намерения Вешняка и успел удержать его, крепко схватив за плечи.

— Ты что, рехнулся?! — громко зашептал он ему на ухо. — Пусть уходит! Нам не совладать с ним.

Медведь, потоптавшись немного в полутьме узкого коридора, на самом деле вскоре убрался восвояси. Люди с облегчением перевели дух. Путил, кажется, не меньше других был удивлен своим успехом.

— Честно говоря, — признался он, — я не верил в существование красных медведей, хотя рудознатцы, приходившие с востока, из-за Рифейских гор, рассказывали о них и о том, что эти великаны очень любят самоцветные камни. Найдя самоцвет, красный медведь кладет его за щеку…

— А я решил, что он ими питается, — почесал затылок Ярец. — Зачем же ему эти камешки?

— Толком никто не знает. Собрав несколько камней, медведь уносит их в тайное место и зарывает. Рудознатцы, кто посмелее, ходили по следу, откапывали медвежьи клады. Говорят, иные богачами стали после таких находок, но многие не вернулись — сгинули безвестно.

Слушая рассказ Путала, они не заметили, что Вешняк, прихватив заплечный мешок, украдкой скользнул в коридор. Лишь в последний момент князь увидел спину Вешняка и крикнул:

— Вернись, дурак! Не делай глупостей!..

Но было поздно. Подхлестнутый окриком, Вешняк бросился бежать.

— Куда это он? — изумилась Ольга. — Там же медведь!

— За медведем и кинулся, — сокрушенно покачал головой Путил. — Тоже, небось, рудознатцев встречал и сказания их запомнил, а теперь вот разбогатеть вознамерился. Не зря всю дорогу на мои самоцветы глаз косил… Пропадет, бедняга, через жадность свою.

— Он просто болен, — возразил Владигор. — Двойник его поранил, а на мече, видимо, заклятие какое-то было. Надо выручать мужика. Может быть, мне еще удастся его излечить.

Никто не стал спорить с князем, хотя все понимали, что отыскать Вешняка они вряд ли смогут. В любом случае пора было выбираться из опасного тупика.

Не пройдя и сотни шагов, они услышали глухой звериный рык, а затем истошный вопль человека.

— Похоже, конец Вешняку пришел, — сказал Ярец, когда все стихло. — Да успокоят боги душу его…

— Ждите меня здесь, — решительно заявил Владигор. — Нельзя дальше двигаться без разведки.

— Так дозволь мне пойти, князь! — воскликнул Зенон.

— Нет, друзья, тут не сила нужна, а нечто иное. Я скоро вернусь, не тревожьтесь.

Уже через два поворота извилистого коридорчика Владигор наткнулся на растерзанного Вешняка. Зрелище было жутким. Медведь оторвал несчастному правую руку, размозжил обе ноги и вспорол живот. Каким-то чудом жизнь еще теплилась в изувеченном теле, и глаза, наполненные мукой, с мольбой смотрели на Владигора.

Мертвенно-белые губы шевельнулись, на них запузырилась розовая кровь. Князь не столько услышал, сколько догадался:

— Добей… Прошу…

Опустившись на колени, Владигор протянул ладони к его окровавленной голове, надеясь хоть немного облегчить последние мгновения жизни Вешняка. Но в его глазах вдруг вспыхнул такой ужас, что синегорец отпрянул. Чем он мог испугать его?

— Не надо… проникать… в меня…

— Я не собираюсь вторгаться в твой разум, — торопливо объяснил Владигор. — Просто хочу снять боль. Сейчас тебе станет легче, дружище.

Осторожными прикосновениями ко лбу и вискам умирающего он, насколько это было возможно, умерил его телесные муки. Однако было очевидно, что в не меньшей степени страдает душа Вешняка. Преодолевая смертное забытье, Вешняк хрипло и отрывисто зашептал:

— Не называй меня… другом… Я… предал тебя… Ильмерцы посулили… большую награду за голову… молодого колдуна… Всю дорогу оставлял метки… гадальщику…

— Ты бредишь! Оговариваешь себя! — воскликнул Владигор, хотя уже понимал, что тот говорит правду.

— Считал, что… не человека продаю… оборотня… Потом было поздно… Агей не поверил…

Неожиданная мысль обожгла Владигора. Он пристально посмотрел в глаза предателя и спросил:

— Ты раскрыл им, что я — князь?!

Дикая гримаса скривила рот Вешняка. По телу пробежала судорога. Он прохрипел:

— Они… не поверили…

Это были его последние слова. Мертвая ладонь разжалась, и большой темно-красный рубин выкатился из нее на холодные каменные плиты.

8. Глаза Дракона

Владигор не рассказал своим спутникам о признании Вешняка. Известие о предательстве не прибавило бы им ни сил, ни надежды на спасение из лабиринтов Мертвого города. То и другое давно уже было на исходе.

Перед тем как провести друзей мимо растерзанного тела Вешняка, князь прикрыл его лицо клочком рубахи. Слишком страшен был последний оскал человека, который только перед смертью осознал до конца глубину собственного падения…

Кривой коридорчик вывел в широкую анфиладу из дюжины пустых комнат. В одной из них встретилась новая нежить — упыри. К счастью, всего трое. Венедские мечи в несколько мгновений искромсали кровососов, забрызгав серые стены поганой фиолетовой слизью.

Пошатываясь от усталости и резкого запаха гниющего мяса, люди прошли анфиладу до конца и, обнаружив в последней комнате очередную винтовую лестницу, спустились по ней в просторный зал. Тяжкий вздох вырвался из груди князя. Они вернулись в тот самый зал с хрустальной колонной, из которого начались их блуждания по заколдованным недрам южной башни!

— Да когда ж это кончится?! — простонала Ольга. Теперь даже она утратила свою всегдашнюю бодрость. Золотистые глаза потускнели, уголки губ опустились, над бровями обозначилась морщинка.

Сердце Владигора заныло от любви и жалости к молодой женщине, которая, ни на что не жалуясь, сносила все наравне с мужиками. Он — князь и воин — обязан был оградить ее от нападок нежити, а вместо этого втянул в многотрудное путешествие, подверг смертельным опасностям. Хуже всего было то, что он не знал, как. поступить дальше.

Некоторое время, став полукругом в центре зала, они настороженно ожидали появления двойников. Однако на сей раз ничего не произошло. Двери оставались закрытыми, под высокими сводами зала царила гулкая тишина, нарушаемая только взволнованным дыханием пяти измученных человек.

Наконец Владигор вложил меч в ножны и сказал:

— Сейчас мы не можем искать выход, слишком устали. Поэтому — всем отдыхать. На свежие головы будем решать, как выбираться отсюда.

Никто не произнес ни слова. Да и что было говорить, если каждый из них понимал: Мертвый город не желает выпускать свою добычу. Еще сохранялась смутная надежда на то, что удастся вернуться в северную башню, а через нее — в караульный дворик, где дожидаются раненый Демид и отдохнувшие кони. Но сейчас люди были не в том состоянии, чтобы справиться с кровожадными стаями нетопырей и без потерь пройти по ажурному мосту.

Улеглись там, где стояли, прямо на каменные плиты, которые сейчас казались им мягче пуховых перин. Только Владигор по-прежнему был на ногах. При всем желании не смог бы он сомкнуть глаз, поэтому твердо заявил, что будет караулить первым.

На душе у него было муторно. Чародейский аметист продолжал гореть кровавым светом опасности, а серебряный Браслет на левой руке, никак не проявивший себя во время их блужданий в Мертвом городе, и вовсе казался теперь пустой безделушкой. Вероятно, колдовские заклятия здесь столь могущественны, что Браслет Власти бессилен противостоять им.

А только ли в заклятиях дело? Уж больно не похож Мертвый город на создание рук человеческих. Будто возводили его какие-то иные существа, может и разумные, но — не люди. Лишь позднее, с течением лет, проникли в него предметы и приметы Поднебесного мира, точнее, были втянуты в Мертвый город, захвачены им, как речной водоворот затягивает в свою пучину то, что никогда ему не принадлежало.

Эти мысли, разумеется, не приносили утешения Владигору. Ведь если его догадка верна и Мертвый город подобен водовороту в Реке Времени, то спастись почти невозможно.

Он знал один очень опасный водоворот — в том месте, где Быстрица впадает в Чурань-реку. Каждый год там гибли люди, и далеко не все тела возвращала река неутешным родичам для предания земле. Старики утверждали, что иной раз ненайденного утопленника кто-нибудь встречал через год-другой на болотах Заморочного леса, или в Гнилой заводи Щуцкого озера, или еще в каких нечистых краях. В это не очень-то верилось. Куда более подходили на правду рассказы рыбаков о том, что даже из этого гиблого водоворота некоторым счастливчикам удавалось выплыть.

По их словам, главное, когда тебя затягивает в пучину, — не тратить напрасно силы, стараясь одолеть стремительный речной поток. Наоборот, нужно набрать побольше воздуха и самому нырнуть в сердцевину водоворота, позволить ему утащить тебя на глубину. И вот там, на грани между жизнью и смертью, — бороться за жизнь расчетливо и хладнокровно.

Если не потеряешь самообладания, если руки и ноги крепкие, а грудь широкая, то сможешь одолеть пучину, разжать ее холодные объятия и вырваться к дневному свету…

Так ли это, Владигор доподлинно судить не мог. Просто не было случая, слава богам, на деле проверить рыбачьи советы.

Однако теперь получалось, что сегодня он и его спутники действовали схожим образом: не пытались обойти Мертвый город болотами, а сами полезли в колдовскую ловушку; и в сердцевину нырнули, чтобы на глубине вырваться… Да ничего не вышло. То ли силенок не хватало, то ли воздуха, то ли здешний «водоворот» не чета речному.

Может быть, основной ошибкой Владигора стало решение идти напрямик, через подозрительный лес? Не зря ведь чародеи предупреждали его: «Избегай прямой дороги!».

Неожиданно мысли Владигора прервали свой бег, будто споткнулись на чем-то. На чем же? Он лихорадочно рылся в памяти, извлекая и ощупывая каждое слово тех наставлений, что были даны ему чародеями после страшного поединка на Обманной горе.

Да, конечно, среди прочего было сказано: «Осторожнее в Мертвом городе» или что-то похожее… Они заранее знали, что этой западни ему не избежать? Но почему тогда толковали всего-навсего о необходимости соблюдать осторожность, а не о том, что сей «город» смертельно опасен для человека? Значит, из него должен быть выход!

Взгляд Владигора, скользнув по спящим друзьям, устремился к высоким дверям (нет, за ними дороги не было), задержался на колонне из горного хрусталя (здесь тоже вряд ли кроется путь к спасению), затем — на винтовой лестнице (она в лучшем случае приведет их на прежнее место), наконец — обратился к настенным рисункам.

В прошлый раз внезапно нагрянувшие бледноликие двойники не дали рассмотреть их как следует. Сейчас никто не мешал это сделать. Предчувствуя, что разгадка находится где-то рядом, Владигор стал внимательно, вершок за вершком, изучать покрытые замысловатыми узорами стены.

Диковинные звери уже не казались ему бредовым вымыслом неизвестного рисовальщика. Красный медведь-великан, собирающий самоцветы, вполне мог соперничать с любым из этих невиданных чудищ. Если он существовал в реальности, почему бы им тоже не обитать в Мертвом городе или в его окрестностях? Бык-единорог и рыбохвостый медведь, человекоподобная лошадь и птица с крокодильей головой, шестилапый дракон и… Стоп!

Как же он раньше не обратил внимания на столь явную подсказку?! Изображение дракона было единственным, содержащим в себе чужеродную деталь: драгоценный камень, поблескивающий желтыми гранями, вставленный вместо драконьего глаза. Но ведь именно эти два слова — «Драконий глаз» — отпечатались в его памяти вместе с предупреждением чародеев о Мертвом городе! Так не здесь ли спрятан ключ к свободе?

Владигор поспешно растолкал Путила. Тот вскочил, хватаясь за меч и таращась по сторонам. Поднятый им шум разбудил остальных. Легкая тревога сменилась недоумением, когда они услышали возбужденные слова князя, обращенные к Путилу:

— Взгляни-ка на этот самоцвет. Что скажешь о нем?

Путил приблизился к стене, осмотрел камень, удовлетворенно поцокал языком:

— Скажу, что хороший мастер над ним трудился. Очень редко можно встретить такую огранку. Она называется «звездчатой» — восьмиугольник служит основанием для восьми треугольников, которые образуют в центре чудодейственную звезду. Поговаривают, что подобная звезда позволяет внушать свои мысли другим людям. Но это вряд ли.

— Ну а сам камень, — с нетерпением спросил Владигор, — он что-нибудь означает?

— Его имя — золотистый топаз, а еще — гелиодор и «Глаз Дракона»…

— Так и есть! — воскликнул князь. — Но говори дальше, я весь внимание.

— Мудрый Аюрведа, знаток всех самоцветов Поднебесного мира, считает, что в нем заключены Огонь, Эфир и Воздух, поэтому золотистый топаз способен управлять морскими течениями и усмирять бури. Кроме того, при определенных условиях он оказывает влияние даже на ход Времени… Очень могущественный камень. И просто не понимаю, как это я его раньше не приметил?

— А вам не кажется, — сказала вдруг Ольга, — что раньше его прикрывало веко Дракона? Посмотрите, оно и сейчас подрагивает, как живое.

Владигор подошел вплотную к стене, дабы проверить Ольгино наблюдение, и ему в самом деле привиделось, что мохнатое веко чудища дрогнуло. Но ведь не мог нарисованный Дракон быть живым!

Князь осторожно коснулся стены и очень медленно провел пальцами по оскаленной пасти — словно опасаясь, что эти острые зубы сейчас вонзятся в его руку. Пальцы ощутили обычную прохладу камня, ничего более.

Но стоило притронуться к самоцвету — и тело Владигора пронзила мгновенная, хотя не слишком сильная боль. Он тут же отдернул руку. Поздно. Свет в зале померк, от хрустальной колонны заскользили прозрачные сиреневые шары, которые быстро отыскивали людей и накрывали их собою.

В последний миг Владигор вспомнил предупреждение чародеев; «Осторожнее в Мертвом городе!», однако обругать себя за непростительную глупость уже не успел.

…Князь очнулся в полной темноте. Судя по коротким репликам, которыми обменивались его товарищи, никто из них не пострадал. Было похоже, что сиреневые шары, захватывая людей, на несколько мгновений лишали сознания, а затем переносили — куда? Этого никто не знал.

— Мне показалось, что земля ушла из-под ног и я падаю в пропасть, — услышал он голос Ольги.

Ей ответил Ярец:

— Со мной было то же самое. Правда, лишь на мгновение, а потом… Нет, не помню.

— Эх, надо было факелы заготовить! — подал голос Зарема. — Не копошились бы сейчас, как слепые кроты.

— Знать бы, где упадешь, подстелил бы соломки, — усмехнулся Путил.

Владигор отмалчивался. Его тяготило чувство вины перед людьми, доверившими ему свои жизни. Пусть они по собственной воле присоединились к нему в трудный час, так ведь надеялись все же — чего хитрить? — на покровительство богов и на сверхъестественные способности Стража Времени. А как он оправдал их надежды? Привел в западню, из которой не может найти выхода.

Удивительно еще, что никто не обвиняет его в нынешних бедах. Напротив, ведут себя так, будто ничего страшного не происходит. То ли разучились бояться, то ли еще не оценили толком своего нового положения. Положение между тем не вселяет особых надежд на перемены к лучшему.

Невеселые размышления князя были прерваны громким шепотом Ольги:

— Смотрите, там… движется!

Владигор вскинул голову, быстро огляделся. Да, так и есть — из глубины подземелья к ним уверенно приближалось пятно света. Через несколько мгновений стало понятно, что это свет факела, которым кто-то освещает себе дорогу.

Обнажив меч, Владигор шагнул навстречу новой опасности.

— Узнаю синегорца по звону оружия, — прозвучал вдруг веселый голос, — Мог бы и поласковей старых друзей встречать!

Владигор не верил своим ушам. Лишь когда свет факела озарил улыбающееся лицо, князь радостно охнул:

— Филька!.. Откуда ты взялся?!

— Как ни странно, на сей раз — из-под земли, — хмыкнул Филимон. — Впрочем, вопросы потом будешь задавать. А сейчас давайте-ка все за мной, не то Чуча мне голову оторвет за медлительность.

— И он здесь?

— К сожалению, да. Третий день изводит меня своими попреками.

— С чего вдруг?

— Если бы, дескать, ему раньше сказали, где искать, он успел бы перехватить тебя еще в северной башне. Чушь городит! Будто не помнит, чем мы три дня назад были заняты. Так вы идете или здесь решили обосноваться?

Не отвлекаясь больше на разговоры, путники направились вслед за Филькой по узкой штольне, совсем не похожей на коридоры и галереи Мертвого города. Грубо обработанные гранитные стены сочились водой, пол пересекали извилистые трещины… Как же они здесь очутились? Количество вопросов все увеличивалось, но ответов на них по-прежнему не было.

Вскоре штольня вывела их в просторную пещеру, в центре которой ярко пылал костер. Возле костра, подбрасывая в него сучья и ветки, как ни в чем не бывало сидели Чуча и… Демид!

9. «Рыба воды не разумеет»

Когда затихли первые удивленно-восторженные восклицания, когда Владигор познакомил своих спутников с птицечеловеком Филимоном и подземельщиком Чучей, когда наконец каждый получил по солидному куску хорошо прожаренной лосятины и по кругу пустили большую флягу с молодым вином, пришло время для подробных расспросов.

Владигор был поражен услышанным — и раздосадован. Открытие «иномерного колодца», бой на берегу подземного озера, бесславный конец Черного колдуна — и все это без его участия! Пока он бездарно растрачивал время и силы, скрываясь от вражьих соглядатаев и совершая множество глупых ошибок, другие сражались — и побеждали. Какой же он после этого Страж и Хранитель?!

Филька, заметив выражение досады на лице князя, решил пока не вдаваться в подробности. Он хорошо изучил характер своего молодого друга, поэтому был уверен: Владигор сам расскажет обо всем, что его мучит.

В отличие от молчаливого князя, его венедские спутники буквально забросали Филимона и Чучу вопросами. Более прочих усердствовал торговец Путил.

— Объясните наконец, — не успокаивался он, — откуда вы узнали, что мы свалимся в это подземелье? А ты, Демид, как здесь оказался? И рана в плече, похоже, совсем затянулась — за день-то?

— Почему за день? — переспросил Демид. — Филимон меня почти три дня врачевал. У него для таких дел особый бальзам имеется…

Не договорив, он уставился на Путила, затем перевел взгляд на остальных и удивленно вскинул брови:

— Так, по-вашему, мы только вчера расстались?

— Сегодня утром, — тихо произнесла Ольга.

— Знакомые шуточки, — обронил Владигор. — Еще повезло, что тремя днями отделались, а не тремя годами… В этом проклятом городе Время и Пространство словно в дыру какую проваливаются.

— Верно, — подтвердил Филька. — О том же самом Белун предупреждал, когда мы с Чучей сюда собирались. Очень сокрушался, что слишком поздно это выяснил и тебя, князь, оповестить не смог. Надеялся, однако, что ты сам разберешься и отыщешь выход. Так и получилось.

— Что получилось-то? — хмуро проворчал Владигор. — Людей завел в колдовскую круговерть, а сам пузыри пускаю и жду, когда нас отсюда вытащат.

— Не возводи на себя напраслину, синегорец! — тут же вмешался Ярец. — Никого ты за собой не тянул, сами идти вызвались. Без тебя нас либо нетопыри разодрали бы, либо двойники порубили, либо до скончания веков плутали бы в южной башне.

— А кто золотистый топаз высмотрел и догадался о его назначении? — не преминул заметить Путил. — Сколько лет я самоцветами торгую, сколько всячины о них знаю, но ведь не мне «Глаз Дракона» открылся!

— Случайность, — отмахнулся Владигор.

— Вряд ли, — возразил ему Филька. — Мертвый город подарков не делает, по своей воле секретов не раскрывает. Их из него вышибать нужно: где железом и силой, но чаще — светлым разумом и упорством духа. Не мои слова, кстати, — так Белун говорил.

— Между прочим, князь, — подал голос Чуча (он сидел немного в стороне, то и дело поглядывая в глубь пещеры), — откуда тебе известно о здешней круговерти Времени? Даже чародей Белун узнал об этой особенности Мертвого города в последний момент. То ли в «Серебряной книге Перуна» вычитал, то ли еще где, и сразу к нам с Филькой бросился — чуть не опоздал. Правда, я мало что раскумекал, однако главное уловил: ни в коем случае наверх не подниматься, иначе сами в круговорот Времени влипнем. Если суждено тебе вырваться, то рано или поздно мы тебя в подземелье встретим… Ну а здесь я, — Чуча обвел рукой пещеру, — как у себя дома.

— И даже лучше, — хмыкнул Филька, будто намекая на что-то.

— Сейчас не обо мне речь, — сердито отмахнулся Чуча. — Белун все твердил, что нет у него с тобой даже тонюсенькой связующей ниточки — не позволяет, мол, Чуждая реальность использовать магические силы нашего мира. Но как же тогда ты узнал о круговерти Времени? Не понимаю!

Владигор пожал плечами. Он не знал, что сказать на это.

Вместо него ответил Филька:

— Есть древняя пословица: «Рыба воды не разумеет»… Хранитель Времени, очевидно, нутром такие вещи распознает, но объяснить, почему и откуда пришло озарение, не может. Ты, Чуча, например, тоже словами не скажешь, как умудряешься подземные лазейки выискивать. Да и я — понятия не имею о том, почему даже в сплошном тумане завсегда найду кратчайшую дорогу к Белому Замку.

Доводы птицечеловека выглядели убедительными для всех, в том числе для Владигора, однако его настроения они не улучшили. Ненасытный червь самоуничижения по-прежнему грыз его сердце.

— Раненого Демида обнаружил, разумеется, Чуча, — рассказывал Филимон. — Подземный ход, по которому вы сюда пришли, один из самых коротких и узких, такими здесь все изрыто. Но под внешней стеной города проложен широкий туннель. Чуча его быстренько разнюхал, а потом нашел за обманной кладкой (я бы ни за что не догадался!) выход в караульный дворик у северных ворот. По словам Демида, мы совсем немного опоздали, но я все-таки бросился догонять. Бесполезно, вас наверху уже не было. В общем, по туннелю и Демида сюда перенесли, и коней провели.

— И коней? Вот это славно! — обрадовался Путил. — Где же они?

— Не беспокойся, милый человек, — улыбнулся Филька, легко распознав истинную причину его радости. — Твои сундучки тоже прихватили… Коней со всей поклажей мы оставили у южных ворот, там для них вполне безопасно.

— А для людей? — спросил Владигор.

— Проскочить можно, — заверил Филька. — Хотя, конечно, повозиться придется. На рассвете сам увидишь, какие…

Что будет на рассвете, он договорить не успел. Чуча вдруг вскочил на ноги и, выхватив из костра горящую головню, кинулся к нагромождению камней в глубине пещеры. Озадаченные таким поворотом беседы, князь и его спутники мгновенно обнажили мечи.

Только Филимон и Демид по-прежнему сохраняли спокойствие. Маленькие злобные уродцы, появившиеся среди камней, не удивили и не насторожили их.

— Ничего страшного, князь, — чуть усмехнувшись, объяснил Меченый. — Это родичи твоего оруженосца.

— Не родичи, — возразил Филька. — Чуча наотрез отказывается считать их каким-либо семейством подземельщиков. Говорит, что это в лучшем случае загнившая ветвь очень далеких предков.

Владигор подал знак своим людям: не двигаться, ждать развития событий.

Издали уродцев и в самом деле нетрудно было принять за подземельщиков-рудокопов, хотя Чуча на полторы головы перерос самого высокого из них. Но главное отличие составляли выпирающие желтые клыки, голые черепа и покрытые жесткой щетиной наросты на спинах. В крепких, не по росту длинных ручищах многие карлики сжимали грубые каменные топоры и тяжелые куски гранита. Угрожающе размахивая ими, уродцы всем своим видом демонстрировали желание немедленно разделаться с пришельцами.

Чуча ловко вскарабкался на гранитную глыбу и сердито крикнул каким-то каркающим голосом:

— Грызлы, слухар'ть Грызната!

Озаренный ярким светом пылающей головни, он выглядел весьма внушительно, по крайней мере для карликов, которые нехотя остановились у подножия глыбы.

— Грызната велч'рит: ух'райтесь в шарм'гу. Тут'рь грызлам жрам'ть дрязн'во!

— Ч'му дрязн'во? Грызлы нюхач'т — дылданы жрам'тны! — прорычал-прокаркал в ответ один из наиболее агрессивных уродцев.

— Жрам'тны! Дылданы жрам'тны! — подхватили другие.

Чуча ударил горящей головней по камню, и во все стороны полетели огненные искры.

— Грызната озл'одит! — дико завопил он. — Озл'одит, скурна'т и заб'дрясит грызлов! Р'зумо?!

Даже Владигор несколько опешил. Никогда ему не доводилось видеть и слышать такого Чучу. На карликов вопли подземельщика произвели куда большее впечатление. Половина из них тут же обратилась в бегство, оставшиеся попытались продолжить странные переговоры, но уже в ином тоне:

— Не гн'дись, Вел'бый Грызната! Грызлы пос'ламны, грызлы тиг'ши… Жрам'ть оч'хота.

— Жрам'ть, оч'хота жрам'ть…

— Пос'ламны, жрам'ть…

Они теперь не рычали, а повизгивали, как пришибленные собаки. Однако камни и топоры из рук не выпускали.

— О чем, интересно, они толкуют? — спросил Зенон.

— По-моему, все очень понятно, — хмыкнул Ярец.

— Да, — согласилась с ним Ольга. — Похоже на нашу тарабарскую песенку о Малмалеке и Грозеке. Вот не думала, что где-нибудь на таком же языке разговаривают!

— А главное — о том же, — подал голос Демид. — О жратве, которая сама к ним пришла и на вид весьма соблазнительна. Да вот «Грызната» Чуча не дозволяет «грызлам» животы набить, всяческими карами запугивает.

— Бр-р-р! — передернулась Ольга. — А если они его не послушают? Их здесь, наверно, дюжины три. Если разом накинутся…

— Не накинутся, — заверил ее Демид. — Оруженосец нашего молодого князя, как выяснилось, для этих карликовых людоедов тоже в своем роде иноземный князь, а может, и бог. На дню по два раза приходят, он с ними по-тарабарски беседует — и они убираются.

— Боюсь, что долго сдерживать он их не сможет, — озабоченно произнес Филимон. — Голод не тетка.

Под сводами пещеры вновь пронеслось громогласное:

— Ух'райтесь, грызлы! Ух'райтесь в шарм'гу!

Недовольно ворча, последние уродцы скрылись во мраке. Однако Владигора не покидало препротивное чувство, будто из темных расщелин за людьми продолжают жадно следить их маленькие злобные глазки.

Вернувшийся Чуча выглядел измученным и раздраженным.

— Что, Грызната, тяжек хлеб самовластья? — спросил Демид.

Подземельщик только рукой махнул и молча сел у костра. Владигора удивила неприкрытая колкость в словах Демида. Чуча жизнью рискует, друзей прикрывая; зачем же над ним ерничать? Похоже, Меченый столь неумно вымещает на княжеском оруженосце свою обиду на князя.

Чтобы сгладить возникшую неловкость, Владигор подсел к Чуче и громко сказал:

— Молодец, дружище, ловко ты с ними! А я уж рубиться хотел. Но последнее это дело — кровь проливать, если договориться можно.

— Не уверен, что в следующий раз они меня слушать станут, — почти Филькиными словами ответил Чуча. — Оголодали больно…

— Язык-то их откуда знаешь?

— Спроси что полегче, князь. Когда три дня назад они обступили нас в кольцевом туннеле и начали выкрикивать свою дребедень, у меня в башке будто какую заслонку сдвинули: половину сразу понял, об остальном догадался.

— Может, память предков в тебе проснулась? Я читал о подобном в чародейских писаниях.

— Может быть, — согласился Чуча. — Но если и были у нас общие корни, то, видят боги, эти людоеды-грызлы давным-давно их утратили… Представляешь, они вдруг возомнили, что я послан из «Внешнего мира» властвовать над ними! Теперь называют меня Грызнатой, что означает «наиглавнейший грызл», и ждут, когда я поведу их в края, где много сладкого мяса. Тьфу!

— Они разве не могут сами отсюда уйти через южные или северные ворота? Как я понял, выбраться из Мертвого города через подземелье не слишком трудно. Или я ошибаюсь?

— Все верно, князь, утречком так и пойдем, — кивнул Чуча. — Грызлы тоже могут уйти, да жутко боятся. То ли заклятие на них наложено, то ли просто по своей дурости, но вопят, что вывести их отсюда способен только «Вел'бый Грызната». Да я лучше удавлюсь на собственном подпояске, нежели поведу этих кровожадных уродцев в Поднебесный мир!

Разговор с Чучей отвлек Владигора от собственных невеселых мыслей и вернул к предстоящим заботам. Его спутники, утомленные пережитыми треволнениями, легли спать. Филька всех заверил, что привык по ночам бодрствовать, поэтому другой охраны им не понадобится. Он потребовал, чтобы и князь обязательно отдохнул перед завтрашней дорогой. Владигор не стал возражать, но сначала ему нужно было кое-что для себя прояснить…

Они уселись чуть в стороне от костра, чтобы, как подумал Филимон, не беспокоить спящих товарищей. Вскоре, однако, ему стало ясно, что дело не только в этом. Князь поведал ему о погоне, устроенной ильмерскими дружинниками, об измене Вешняка, сохраняемой им в тайне от своего крошечного отряда, и попросил совета — как быть дальше?

Два обстоятельства в этом коротком рассказе смутили Фильку. Во-первых, он сразу почувствовал недоговоренность: Владигор явно о чем-то умалчивал. А во-вторых… С каких пор князь обращается к нему за советом? Даже мальчишкой он все решал самостоятельно, не терпел чужого вмешательства, а если Филька совался к нему с подсказками — сердился и упрямо гнул свое. При этом, надо признать, почти всегда добивался успеха.

«Похоже, чародей оказался прав в своих опасениях», — подумал Филимон и ответ начал издалека:

— Из-за дружинников князя Дометия беспокоиться нечего. Даже если они пошли в обход Пьяной топи с намерением сунуться в Южные степи, что маловероятно, им трудно будет отыскать тебя. Их осведомитель погиб, кто же оставит метки? Хуже, что Вешняк успел рассекретить твое имя. Но ведь ему не поверили. Следовательно, Климога по-прежнему ничего не знает. Ты же не думаешь, что кто-либо еще из твоих спутников может оказаться предателем?

Владигор отрицательно покачал головой.

— Вот и хорошо, — продолжил Филимон. — Значит, здесь у тебя трудностей не возникнет. Тогда о чем речь? А я тебе так скажу: вся загвоздка в тебе самом! Нет ничего глупее бессмысленного самокопания, но именно этим ты сейчас с превеликим усердием и занимаешься. Да, да! Думаешь, я не вижу? У тебя же на лице все написано. Куда подевался решительный, хладнокровный, уверенный в себе молодой князь? Вместо него — какой-то рохля, мокрая курица! Неужели смазливая скоморошка так ловко тебя скрутила, что ты этого и не заметил?

— Ну-ну, полегче! — вскинулся Владигор.

— Ага, зацепило, — удовлетворенно кивнул Филимон. — Верно я сообразил, что без юбки здесь не обошлось…

— Ольга ни при чем, — твердо заявил князь.

— Ну да, конечно, — хмыкнул Филимон. — Наверно, и Демид так же ответит. Со стороны на вас глянуть — со смеху помереть можно.

Однако он не стал развивать эту тему дальше. Немного помолчав, заговорил спокойно и тихо:

— Впрочем, спорить не стану, девица здесь ни при чем. Я уже поминал пословицу «Рыба воды не разумеет». Так и ты, князь, не осознаешь в себе великого дара богов. Но ты не рыбка безмозглая, поэтому, замечая некоторые проявления своего могущества, то пугаешься их, то хочешь раскрыть их тайную суть, то еще что-нибудь. Вместо того чтобы просто принять как должное и использовать во благо людям.

— Сначала нужно быть уверенным, что деяния мои пойдут во благо, а не во вред.

— Вот-вот, о чем и толкую, — вновь кивнул Филька. — И Белун о том же говорил недавно на чародейском синклите. Дескать, Владигор сам свою силу сдерживает, а хорошо это или плохо — лишь Перуну ведомо… Но Белун другого опасался и просил меня присмотреться к тебе. К сожалению, он был прав: я заметил тревожные перемены.

Владигор в замешательстве поднял взгляд на Фильку:

— Даже так? И что же ты заметил во мне тревожного?

— А я уже ответил, — с нарочитым спокойствием произнес Филимон. — Твоя новая страсть к самокопанию — вот главная и наиболее опасная перемена. Ты начал сомневаться во всем: в правильности избранного пути, в своих друзьях, в собственных способностях. Ядовитая пиявка безверия присосалась к твоей душе. Ты сам ее туда впустил, да еще подбрасываешь ей сытную пищу… Она жиреет и будет жиреть, вытягивая из тебя все соки, до тех пор, пока ты не прикончишь ее.

— Но ведь это не так!

— Так, дружище, именно так… Справедливости ради надо сказать, что в немалой степени в происходящем с тобой повинны высшие силы, о которых даже Белун имеет весьма смутное представление. Суть в том, что Хранитель не только чувствует все значительные сбои во Времени, но и принимает на себя изрядную часть удара. Всегда велика опасность, что его сознание не сможет противостоять такому удару. Многое зависит от силы духа, от мастерства Хранителя и его веры в себя. Поэтому-то первые признаки серьезной раны — мучительные сомнения, которыми изводит себя Хранитель Времени, самоуничижение, разброд в мыслях и чувствах.

— Откуда тебе это известно? — изумился Владигор. — Никогда не думал, что ты разбираешься в подобных вещах.

— А я и не разбираюсь, — грустно улыбнулся Филимон. — Не обольщайся на мой счет, князь. Я всего-навсего пересказываю пространную речь твоего Учителя и моего доброго хозяина — Белуна. Так вот, по его словам, первый удар был тебе нанесен на Обманной горе. Тогда ты впервые увидел раскол Времени и Пространства. Слава богам, я даже не представляю себе, как это может выглядеть, а то бы, наверно, просто сошел с ума…

— Это верно, — со вздохом подтвердил Владигор. — Я был очень близок к умопомешательству.

— Как я понял, это чародеи помогли тебе не свихнуться. Твои силы быстро восстанавливались, и они решили, что все обошлось более или менее благополучно. Никто не подозревал, что Мертвый город — тоже сбой во Времени. Как я уже говорил, Белун узнал о его сущности в последний момент и едва успел дать мне лишь некоторые разъяснения и наставления. Он надеялся, что мы сумеем перехватить тебя у северных ворот. Если бы так и случилось, возможно, нам с тобой не пришлось бы сейчас тратить время на все эти разговоры.

— Может быть, — задумчиво сказал Владигор. — Так ты по просьбе Учителя со мной беседуешь?

— Нет, по собственной воле. Старик ведь не знал, в каком ты сейчас состоянии, поэтому предложил мне действовать в зависимости от обстоятельств.

— Не исключая и того, чтобы заманить меня в «иномерный колодец» для отправки домой? — догадался князь.

— В самом крайнем случае, — кивнул птицечеловек. — Хвала богам, такой пакости мне делать не придется.

— Что ж, теперь многое стало понятным…

— Ну и замечательно, — с явным облегчением произнес Филимон. — А то я, честно говоря, боялся, что не сумею толком передать слова Белуна. Больно они мудреные для моих птичьих мозгов!

— Не прибедняйся, Филька, — Владигор улыбнулся. — Белун при себе дураков не держит.

— А Филька у него для того, чтобы было с чем сравнивать, — раздался вдруг насмешливый голос Чучи.

— Подслушивал, стервец?! — нахмурил свои мохнатые брови Филимон.

— Ой, не мели ерунды, — отмахнулся подземельщик. — Я только сейчас проснулся, чтобы тебя подменить. Утро скоро, вам обоим хоть немного вздремнуть надо. Так что хватит лясы точить, укладывайтесь.

Филька, разумеется, сильно сомневался в его искренности, но в бесполезный спор не полез. Им всем предстоял трудный день.

10. Из тьмы — к свету

План, предложенный Филимоном, был весьма прост и, судя по всему, вполне надежен. Тем более что другой возможности вырваться из Мертвого города никто не видел.

Еще накануне птицечеловек летал разведать местность вблизи южных ворот и был атакован полчищами нетопырей. Он довольно легко смог от них избавиться, устремившись за облака: нетопыри преследовали его, однако догнать не сумели. Что их перепончатые недокрылки против его мощных крыльев?! Поэтому Филимон выскочит из ворот первым, увлечет за собой всю крылатую стражу, и пока нетопыри будут носиться за ним, отряд Владигора беспрепятственно покинет Мертвый город.

— А если хотя бы половина этих летучих кровопийц останется стеречь ворота? — спросил Владигор.

— Нет, все за мной полетят, — убежденно заверил его Филька. — Понимаешь, их до крайности бесит один только вид человека, превращающегося в большую птицу. Обо всем на свете забывают и так верещат, что уши закладывает! Я дважды поднимался в небо — и оба раза вся перепончатая кодла бросалась за мной, даже не оглядываясь на башню.

— Хорошо, — согласился Владигор. — Тогда не будем терять времени.

Путь к южным воротам представлял собою узкий туннель, круто уходящий вверх. Венеды, более привычные к равнинной местности, с трудом поспевали за коротышкой подземельщиком. Чуча будто не замечал этого. Двигаясь во главе отряда, он то и дело забегал далеко вперед, вызывая в следующим за ним Демиде плохо скрываемое раздражение. Похоже, Чуча эдаким макаром рассчитывался с ним за вчерашние подковырки.

Владигор и Филька шли замыкающими. Поэтому они не сразу поняли, что случилось. Впереди вдруг раздался предостерегающий окрик Чучи, а затем грохот камней и яростные проклятия Зенона.

Князь рванулся вперед, готовый к схватке с нежитью, но почти сразу вынужден был остановиться — дорогу перегородил каменный завал. В колеблющемся свете факела Владигор разглядел нечто невероятное: могучий Зенон удерживал на плечах гранитную глыбу, не позволяя ей наглухо закупорить выход из подземелья.

— С-скорее, — просипел он. — Лез-зьте же!..

Его лицо побагровело, на шее синими рубцами вздулись жилы.

Владигор быстро шагнул к Зенону и что было сил уперся в глыбу руками. Конечно, даже вдвоем они не смогли бы долго ее удерживать, однако для их друзей шансы на спасение несколько возросли.

С другой стороны завала послышались встревоженные голоса Чучи и Демида:

— Эй, все живы?!

— Сможете выбраться?

Филька без лишних слов подтолкнул к узкому лазу Ольгу. Бросив отчаянный взгляд на Владигора, она прошептала что-то неразборчивое и, вздохнув, скользнула вперед. Следом за ней туда же отправились Ярец, Путил и Филька.

Зенон, будто вросший плечами в гранит, сверкнул на Владигора белками глаз:

— Давай, князь… Уходи…

Владигор понимал, что истекают последние мгновения шаткого равновесия камней, но — как оставить Зенона на верную гибель?

— Ты должен… идти дальше, — скрипнув зубами, едва слышно вымолвил дружинник. — Вернусь… в пещеру…

Молча взмолив Перуна о пощаде для самоотверженного воина, Владигор упал на четвереньки и бросился в осыпающийся проход меж камней. На противоположной стороне лаза его подхватили сразу несколько крепких рук и выдернули из-под дрогнувшего завала. В следующее мгновение все было кончено: почти бесшумно тяжелые валуны осели, кинув людям в глаза облачко гранитной крошки и серой пыли.

Отерев лицо, Владигор оглянулся на подземельщика.

— Грызлы, — коротко произнес Чуча.

Демид выхватил меч, занес над головой Чучи. И тут же сильный удар в челюсть сбил его с ног.

Потирая ушибленный кулак, Владигор негромко сказал:

— Зенон погиб не для того, чтобы мы сейчас убивали друг друга.

Взяв смоляной факел из руки поникшего Чучи, он, не оглядываясь, пошел вперед.

Через несколько шагов подземельщик нагнал его:

— Грызлы крадутся за нами по соседнему проходу… Они не отстанут, наверняка устроят еще какую-нибудь подлость.

— Много их?

— Вся стая, не менее полусотни.

— И что предлагаешь?

— Сейчас будет развилка. Вы пойдете направо. Филька дорогу знает, тут уже недалеко.

— А ты?

— Я уведу Грызлов… Они рвутся наружу, но этого нельзя допустить. Пообещаю вывести, они безмозглые — поверят с радостью. За собой их потаскаю, чтобы дать вам возможность выбраться отсюда, а потом незаметно нырну в «колодец»… Жаль расставаться с тобой, князь, в такой момент, да ничего не поделаешь.

— Ладно, — чуть поразмыслив, ответил Владигор. — Действуй, дружище. И будь осторожен…

Когда приблизились к развилке, Чуча, кивнув на прощание Владигору и его спутникам, шагнул в левый туннель. Через некоторое время послышался его зычный голос:

— Грызлы, слухар'ть! Вел'бый Грызната велч'рит — з'мной, грызлы! Пров'ду во Внеш'мир!

Десятки каркающих воплей сотрясли каменные своды:

— Д'здр'ат Грызната!

— Вел'бый Грызната в'дет Грызлов!

— Жрам'та Внеш'мир, жрам'та!..

Постепенно восторженные крики начали удаляться и затихать — Чуча уводил карликов в глубину подземелья.

Теперь во главе отряда встал Филька. Предупредив, что головы надо держать пониже, дабы не набить шишек, он уверенно повел друзей в правый туннель.

С каждым шагом идти становилось труднее, а кое-где даже приходилось опускаться на четвереньки. К счастью, эти мучения были недолгими, и вскоре они выбрались в небольшую пещеру. С облегчением разогнув спины и расправив плечи, путники огляделись по сторонам.

— Что это за каменный мешок? — проворчал Демид. — Я не вижу здесь выхода.

— Как ни странно, не ты один, — с невозмутимым видом ответил Филька. — Но выход у тебя перед носом. Гранитная стена — лишь обман зрения.

Демид недоверчиво протянул руку, чтобы ощупать камень, и его рука по локоть ушла в стену. Он быстро отдернул ее назад, словно ожегся, и удивленно присвистнул.

— Мы ведь внесли тебя в подземелье через такую же обманную стену, — напомнил ему Филька. — Не заметил разве?

— Я тогда мало что соображал, — признался Демид. — Рана в плече горела, в голове туман…

— Да, выглядел ты не лучшим образом, — подтвердил Филька. — Чуча с тобой как с младенцем нянчился.

Хотя упрек прозвучал вполне явственный, Демид предпочел его не расслышать. Горечь утраты старого товарища по-прежнему не давала ему рассуждать трезво и хладнокровно. Он считал, что подземельщик в немалой степени виновен в гибели Зенона: уродцы и Чуча из одного корня, они признали в нем своего вождя, значит, он должен отвечать за их действия.

Демид не высказал обвинения вслух, но Владигор легко прочитал их в пылающем взгляде Меченого. Похоже, удар княжеского кулака не смог вразумить венеда…

Однако сейчас некогда было разбираться, — Филька, вероятно, подумал о том же. Выразительно пожав плечами, он приблизился к обманной стене и осторожно шагнул сквозь нее. Почти сразу он вернулся назад, весьма удовлетворенный результатом своей краткой вылазки.

— Мы пришли вовремя: вот-вот начнет светать.

— Что кони? — спросил Владигор.

— Целы и невредимы, — заверил его Филька. — Возле самых ворот пасутся, травку жуют. Нетопыри, как известно, лошадиной кровушкой не интересуются, им только человечья потребна.

— А здешняя трава не ядовита? — вдруг озаботился Путил.

— Была б ядовита, наверняка бы уже не паслись, — ответил за Фильку Ярец. — Ты только со своими сундуками не возись, а то охнуть не успеешь — налетят и сожрут заживо.

— За меня не беспокойся, — буркнул торговец, но особой уверенности в его голосе не прозвучало.

— Ладно, хватит языками чесать, — сказал Владигор. — Когда Филимон подаст сигнал, я выскакиваю первым. За мной — Демид и Ярец, потом — Путил и Ольга. Хотя другой нежити здесь быть не должно, остеречься все-таки нужно. Поэтому шума не поднимать и зря не мельтешить… Мы с Путилом приладим сундуки на лошадь Зенона, она самая выносливая. Ну а дальше видно будет. — Он повернулся к Фильке: — Пора. — И добавил негромко те же слова, которые совсем недавно говорил Чуче: — Действуй, дружище. Будь осторожен…

Все получилось гораздо проще, чем они рассчитывали.

Услышав магический клич птицечеловека «Чжак-шу!», а несколько мгновений спустя — громкое уханье филина, Владигор бросился сквозь обманную стену. За ним последовали остальные. В предрассветном небе они успели разглядеть большую темно-коричневую тучу, которая, сотрясая воздух отчаянным визгом, пыталась догнать стремительно летящего Филимона.

Князь мысленно еще раз пожелал ему удачи. И тут же поймал себя на мысли, что им она тоже не помешала бы. Ведь впереди — неведомый путь через Пьяную топь, и только Злыдню ведомо, какие подлые каверзы их ожидают на этом пути.

С лошадьми управились без лишних проволочек. Умные животные будто чувствовали, что от них требуется: не ржали, не взбрыкивали. Лишь старая кобыла Вешняка беспокойно перебирала ногами в ожидании своего хозяина. Можно было подумать, она поняла, что с ним случилось несчастье…

Лошадь Вешняка теперь предназначалась Филимону. Пока он не присоединится к ним, она поскачет без седока.

Широкая тропа, ведущая через болото, начиналась возле самых ворот и была хорошо видна даже в бледном свете зари — благодаря странной, неестественно-яркой зелени покрывавшей ее травы. Филька утверждал, что с высоты она смотрится прямой, как стрела. Неизвестно, правда, кто ее здесь проложил, да еще точнехонько на юг. Во время одной из своих вылазок Филька, залетев подальше, опробовал ее прочность и остался доволен. Теперь предстояло выяснить, сколь надежной была его проверка.

Выехав на тропу, Владигор первым делом взглянул на чародейский перстень. Слава богам, аметисту вернулся его прежний голубой цвет! Лишь в самой глубине камня просматривалось темно-кровавое пятнышко: то ли напоминание об оставшемся за спиной Мертвом городе, то ли намек на возможные проделки болотной нечисти. В любом случае осторожность не помешает.

Они пустили коней мелкой рысью, внимательно разглядывая раскинувшуюся вокруг местность, южная часть которой мало чем отличалась от северной. Те же лиловые и розовые цветы с лепестками, напоминающими содранную человеческую кожу, тот же белесый мох на стволах деревьев и густая серая паутина в кронах. Вязкая болотная жижа временами вспучивалась, выбрасывая из себя огромные ржаво-коричневые пузыри; они лопались с противным чмокающим звуком и забрызгивали людей вонючей, но, к счастью, не ядовитой грязью.

Несколько раз в этих пузырях оказывались уже знакомые путникам отвратительные паукообразные твари с длинными лапами-пиявками. Одна из них сунулась было на тропу, протягивая лапы с присосками навстречу крапчатому жеребцу, — и метательный нож Ольги, молнией мелькнув у плеча князя, по самую рукоятку вонзился между вытаращенных паучьих глаз.

Все произошло так быстро, что Владигор, занятый в этот момент своими мыслями, даже не успел обнажить меч. Проезжая мимо агонизирующей твари, он наклонился, вырвал из нее нож и с благодарным поклоном передал Ольге.

Возможно, в его учтивости была некоторая чрезмерность, поскольку и скоморошка, и Ярец, скакавший с ней бок о бок, вдруг прыснули со смеху. Владигор невольно улыбнулся в ответ. Тут же хмыкнул Демид, а следом за ним громко расхохотался Путил.

Это было похоже на лавину в горах, когда треснувшая льдинка порождает огромный снежный поток, сокрушающий любые преграды на своем пути… Через несколько мгновений все пятеро хохотали, хихикали, радостно повизгивали, утробно хрюкали, заливались и раскатисто гоготали, просто давились смехом!

Владигор краем сознания понимал, что происходит неладное, но продолжал исступленно смеяться вместе с другими. Он видел, как, не в силах удержаться на коне, сползает на землю Путил, как, забыв о ране в плече, с диким весельем хлопает себя по ляжкам Демид, как заходится в истерическом смехе-рыдании Ольга и совсем по-лошадиному ржет старый гусляр.

В мозгу князя вспыхнул яркий свет: опасность!

Отчаянным напряжением воли он до ломоты в зубах сжал челюсти, не давая выхода очередной волне бездумного хохота. Преодолевая злодейские чары, выдернул из-за пояса кинжал и торопливо рассек свою левую руку чуть выше запястья. Кровь тонкой струйкой потекла на серебряный Браслет. И почти сразу Владигор почувствовал облегчение, будто раскололись и упали с его членов тяжелые колодки. Браслет Власти, окропленный теплой человеческой кровью, встал на защиту своего хозяина.

Теперь князю нужно было спасать товарищей.

Он соскочил с коня и подбежал к Ольге. Девушка смотрела на него безумным взглядом, ее губы побелели, слезы текли по щекам. Она уже не могла смеяться, а лишь тряслась как припадочная, вцепившись в гриву своей лошади.

Владигор стащил ее вниз и, положив левую ладонь на бледный лоб девушки, мысленно приказал Браслету Власти оградить ее от злых чар. Он не знал, подействует ли это, но сейчас ничего другого в голову не приходило.

К счастью, решение оказалось правильным. Очень скоро ее тело обмякло, взгляд вновь стал осмысленным, губы чуть слышно произнесли:

— Владий… Что со мной?

— Теперь все хорошо, — ответил он. — Полежи немного. Я должен помочь другим.

С остальными он действовал точно так же. Браслет, подчиняясь воле хозяина, изгонял чужеродное влияние, и люди постепенно начинали приходить в себя.

— Фдесь, наферно, воздух такой, — еле ворочая непослушным языком, пробормотал Путил.

Старый гусляр, очухавшийся быстрее прочих, согласился:

— Может, и воздух… Зато ясно, почему это болото Пьяной топью прозвали: и веселье дурное, и голова опосля трещит, как с похмелья.

— Н-да, от доброй похмельной чарки я бы сейчас не отказался, — поддержал его Демид. — Но боюсь, что даже самого захудалого трактира мы здесь не сыщем.

Владигор был доволен, что все обошлось, однако с тревогой посматривал по сторонам. Каких еще гадостей ждать от Пьяной топи? Нет, задерживаться нельзя ни на один лишний миг. И так уже времени изрядно потеряли, а проклятому болоту конца-краю не видать!

Он вскочил на коня. Остальные, тут же прервав разговоры, последовали его примеру, и вся отважная пятерка вновь устремилась вперед.

11. Засада

К немалому удивлению князя и его спутников, дальнейший путь через Пьяную топь обошелся без особо опасных происшествий. Дважды из болота выскакивали паукообразные твари, с которыми легко расправились мечи Владигора и Демида; один раз на тропу скользнула жирная, чешуйчатая гадина, похожая на плохо обтесанный ствол сосны, — Ольга прикончила ее метким броском ножа; но более серьезных препятствий им не встретилось.

Владигор хмурился. Он не верил, что Мертвый город и Пьяная топь смирились с потерей пленников. Да и зеленая дорожка, столь услужливо проложенная кем-то через непроходимое болото, не вызывала в нем добрых мыслей. Здесь наверняка был какой-то подвох!

Тем не менее еще до полудня тропа привела их в лес, который выглядел вполне безобидным. Сквозь кроны высоких сосен приветливо светило солнце, слабый ветерок безмятежно плутал среди кустов орешника, а под корнями ветвистого дуба большие рыжие муравьи деловито обустраивали свое многоярусное жилище…

Князь придержал коня возле муравейника. Кое-что в поведении снующей туда-сюда мелюзги показалось ему странным. Да, так и есть: ни один из мурашей не приближается к зеленой тропе — будто не сочная травка на ней растет, а жаркие угли пылают.

Подав рукой знак своим спутникам, чтобы не двигались с места, Владигор направил коня вперед и вскоре выехал на крутой косогор. Отсюда уже были видны лесные прогалины, подсказывающие дальнейшее направление к выходу из чащи. Но главное — у подножия косогора обрывалась путеводная тропа. Здесь она распадалась на дюжину узких дорожек, а те в свою очередь тонкими ярко-зелеными паутинками разбегались по лесу и окончательно терялись среди обычной травы и кустов.

Теперь Владигор, кажется, начинал понимать смысл и значение коварной тропы. Она предназначалась вовсе не для спасения заблудившихся странников, напротив, была ядовитой клешней Мертвого города, которую он тайком запустил в Поднебесный мир! Через год или даже раньше это спокойное, беззлобное местечко превратится в коварный отросток Пьяной топи, и уродливая нежить обоснуется здесь столь же нахально и прочно, как у замшелых стен Мертвого города.

Обуреваемый праведной яростью, Владигор выхватил меч и, свесившись с коня, крест-накрест рубанул по тропе. Две глубокие борозды, оставленные его клинком, просуществовали всего несколько мгновений, а затем — князь не поверил своим глазам! — вскипели по краям бурой пеной, подернулись зеленой ряской и… вновь стали неотличимы от окружающей их ярко-зеленой травы.

Сокрушенно покачав головой, князь вернулся к товарищам и коротко поведал об увиденном.

— Чужеродные силы пустили крепкие корни в нашей земле, — завершил он рассказ. — Кто бы из нас ни остался в живых, он должен известить наших соотечественников об угрозе, наползающей из Пьяной топи. Пусть князья Венедии, Ильмера и Ладанеи хотя бы на время забудут о распрях и не пожалеют сил, чтобы уничтожить всю эту мерзость!

Они съехали с поганой тропы и углубились в лес. Время приближалось к полудню, становилось жарко, и даже густые купы деревьев не защищали от немилосердно палящего солнца. Казалось, что все вокруг окутано дремой и леностью. И пичуги больше не вспархивали над кустами, и ветерок затих, и сам воздух будто превратился в густую патоку — хоть ложкой черпай.

Лень было шевелиться, разговаривать. Не хотелось ни о чем думать, а просто — ехать, покачиваясь в такт конскому шагу, незнамо куда и зачем…

Владигор, одолевая сонливость, подумал, что ее причина — в нечеловеческом напряжении последних дней и в обилии свежего воздуха, столь пьянящего после затхлости подземелья.

Поэтому, когда в просветах между деревьями заблестела голубая лента реки, путники несказанно обрадовались: наконец-то они смогут окунуться в прохладу чистой воды, смыть дорожную грязь и усталость, прогнать сонную одурь! Даже Демид, раньше утверждавший, что пограничная река давно высохла, сейчас предпочел не выказывать своего удивления. Если посреди соснового леса образовалось грязное болото, почему бы и безымянной речке вновь не стать полноводной?

К досаде Владигора, противоположный берег оказался довольно крутым. Люди, переплыв реку, сумели бы на него вскарабкаться, но как быть с лошадьми? Демид предвосхитил его вопрос, указав на серую скалу на другом берегу чуть ниже по течению:

— Сразу за этой скалой овражек есть. Он прежде в сухое русло сбегал, по нему и выбирались на южный берег. Другого подходящего места на пять верст не сыщешь.

Было ясно, что иного выбора у них нет. Князь кивнул, соглашаясь, но все-таки поинтересовался у Меченого:

— Откуда ты так хорошо знаешь эти края? Что здесь, на границе Ильмерского княжества, мог искать венедский сотник?

Демид широко зевнул — то ли действительно притомился, то ли хотел показать князю свое отношение к подобным вопросам, однако ответил:

— Так ведь не всю жизнь Меченый при князе Изоте служил. Было времечко, — юное, лихонькое! — иным промышлял.

— Уж не конокрадством ли? — вдруг сообразил Владигор. — Говорят, у степняков лошадки знатные, быстроногие и выносливые. И еще толкуют, что венедские скакуны лишь недавно прославились, когда в их жилах новая кровь заиграла — кровь степных кобылиц. Верно?

— Люди всякое сказывают, — уклонился Демид. — Нам-то нынче какая разница?

— Тоже верно, — согласился Владигор. — Для нас сейчас главное, что о конокрадской лазейке на ту сторону мало кому известно, а значит, меньше опасности. Если, конечно, я тебя правильно понял…

— Правильно, правильно, — махнул рукой Демид. — Умеешь ты языки развязывать себе на пользу! Ну, так будем переправляться? Или ночи дождемся?

Владигор посмотрел на своих спутников, утомленных жарой и жаждущих как можно скорее окунуться в быстрые воды реки, еще раз внимательно вгляделся в противоположный берег, безлюдный и тихий… Здесь, неподалеку от Пьяной топи, задерживаться не следует. Кто знает, какие пакости она к вечеру может устроить.

— Хорошо, — сказал князь. — Поплывем к твоему овражку.

— А твой приятель, птицечеловек, сумеет нас отыскать на той стороне? — неожиданно спросил Ярец. — Славный паренек, всех нас выручил, да что-то беспокойно мне: пора бы уже ему появиться.

Владигор не стал объяснять, что «пареньку» Филимону сто двадцатый годок миновал, но успокоил гусляра относительно его долгого отсутствия:

— Филька при ярком солнце плохо видит, поэтому предпочитает днем не летать, а где-нибудь в дупле отсыпаться. Как зайдет солнышко — в два счета к нам примчится.

Речка была неширокой, но быстрой. Силу потока они ощутили, едва шагнув в воду. Еще хорошо, что все пятеро считались отменными пловцами. А вот лошадям пришлось туго: переметные сумы скоморохов, дорожные сундучки Путила, воинское доспехи, мечи и кинжалы, притороченные к их спинам, сковывали движения, тянули ко дну.

Как ни странно, холодная вода не освежила путников, напротив, отняла последние силы. Однако оставаться на узкой полоске каменистой земли, где их легко было заметить с любого берега, было бы верхом беспечности. Поэтому, как только они вытянули из воды последнюю лошадь — старенькую кобылку Вешняка, Демид сразу повел всех в глубокий овраг за серой скалой. Люди и животные настолько ослабели, что едва держались на дрожащих ногах.

Владигор вдруг ясно понял, что дрема, окутывающая сознание, и невероятная усталость свалились на них не просто так. Все это — подлые удары Мертвого города, не желавшего отпускать беглецов. Что ж, в таком случае они правильно сделали, решив без задержки переправляться через норовистую речку.

…В застывшем, прокаленном солнечными лучами воздухе раздался резкий свист. В тот же миг из ближайшего кустарника, ощетинившись копьями, выступили десятка два воинов. По широкоскулым лицам и узкому разрезу глаз Владигор без труда признал степняков, а по черным платкам, стягивающим длинные маслянистые волосы, — смертников из воинственного племени авхатов.

Быстро оглянувшись по сторонам, князь понял, в какую ловушку они угодили. Из кустов над оврагом в них целились лучники, путь назад тоже был отрезан как из-под земли возникшими копьеносцами. Впрочем, это сравнение было вполне точным: авхаты-смертники, поджидая добычу, укрывались в глубоких норах, предварительно отрытых ими в песчаных стенах оврага.

В это мгновение Демид, опережая князя, крикнул:

— К оружию!

Авхаты, как ни странно, позволили им выхватить мечи, но затем над оврагом прозвучал громкий насмешливый голос:

— И что дальше, Демидка?

Хотя тот, кто задал вопрос, находился где-то наверху и не был виден со дна оврага, по его голосу, грубому и властному, легко было определить — этот человек привык повелевать.

Демид вздрогнул, словно встретился с призраком, однако ответил без колебаний:

— Костьми здесь ляжем, но твоими рабами не станем. Мертвым нет срама.

— Ты уверен? Ладно, посмотрим.

Вновь раздался свист — и, мелькнув в воздухе прозрачной тенью, на них упала большая веревочная сеть.

Владигор отреагировал молниеносно… увы, ему лишь показалось, что его движения быстры и точны. На самом же деле рука Владигора едва успела вскинуть меч над головой, когда сеть, которыми обычно пользуются звероловы, накрыла всех пятерых. Коварная магия Пьяной топи, к несчастью, продолжала действовать на князя и его друзей. Их медлительность была столь очевидна, что вызвала смех у авхатов, ловко затягивающих сеть.

Давно Владигор не испытывал подобного унижения… Стыд и обида придали ему силы. Он отчаянно рванулся из крепких пут. Веревки не выдержали и лопнули, сверкнул освобожденный меч — и один из нападавших рухнул на землю со смертельной раной в груди. Но уже в следующий миг страшный удар по голове надолго лишил Владигора возможности что-либо чувствовать.

12. Голос из Преисподней

Вождь авхатов Нур-Като пребывал в прекрасном настроении. Еще бы! Засада, устроенная близ Пьяной топи, оказалась не просто удачной, она превзошла все его ожидания. Кто бы мог подумать, что в ловушку попадет сам Демидка — венедский конокрад и личный враг Нур-Като?

Почти пятнадцать лет он ждал этой встречи — с того черного дня, когда юный венед, казавшийся таким дохлым и беспомощным, на глазах у всего племени опозорил будущего вождя, сбив его с ног каким-то замысловатым приемом. Не только сбил, но, прижав к земле, до нестерпимой боли заломил руку и вынудил Нур-Като просить прощения и пощады.

Если бы отец, стареющий вождь Сог-Дахи, не воспретил своему униженному сыну мстить пришлому обидчику, той же ночью Демидка валялся бы в степи с кривым ножом в сердце. Но отец посчитал, что Нур-Като получил по заслугам. Нельзя было, дескать, насмехаться над инородцем, случайно забредшим в их кочевье.

Какое там случайно! На следующее утро авхаты недосчитались в табуне дюжины лучших кобылиц, а юного венеда и след простыл! Выходит, прав был Нур-Като, когда вместе с приятелями задирал тощего инородца. Однако отец сподобился и украденных лошадей поставить в вину собственному сыну: втемяшилось в старческую башку, что разгневанные духи предков эдаким образом карают авхатов за неуважение к пришлому человеку!

Вот и получилось, что ловкий удар бродяги чуть не лишил Нур-Като последних надежд когда-нибудь стать во главе племени…

По древнему обычаю авхатов копье вождя должно было достаться сыну Сог-Дахи, но которому? Их было двое, рожденных в одночасье и обликом друг на друга похожих как две капли воды. Тем не менее Нур-Като был признан младшим.

К счастью, братец не отличался крепким здоровьем, поэтому у Нур-Като и его закадычных приятелей не было сомнений в том, кто же в конце концов получит из рук старейшин копье вождя.

После стычки с инородцем все изменилось. Голозадая малышня улюлюкала ему вслед, женщины презрительно кривили губы, старики укоризненно качали головами. А куда вдруг подевались давние дружки? Их будто ветром унесло!

Оставалась единственная возможность вернуть себе утраченное достоинство — пройти обряд посвящения в смертники. И год спустя он решился на это. В тайном капище предков, на глазах у старейшин, содрогаясь от ужаса, дал кровавую клятву — во имя великого бога Литопхора, небесного покровителя авхатов — умереть в день своего двадцатипятилетия. И шаман обвязал его голову черным платком…

Но, увы, даже столь отчаянный шаг не приблизил Нур-Като к желанной цели. Дряхлый Сог-Дахи по-прежнему благоволил к старшему сыну, нахваливая того за якобы острый ум и врожденное добросердечие. Какая чушь! Если он так ценил в нем эти нелепые качества, почему же все медлил, почему не передавал болезному умнику своего копья?

Нур-Като не захотел больше ждать. Зимней безлунной ночью он прокрался в шатер вождя и зарезал его, как слепого барана, а окровавленный нож подбросил мирно спящему братцу.

На суде старейшин Нур-Като рвал на себе волосы от горя и в слезах умолял помиловать брата. Да, конечно, он сам видел, как бедняга с трясущимися руками выходил из отцовского шатра, но никогда не поверит, что брат убил отца из стремления поскорее стать вождем племени. Это злые духи помутили его разум! Нет, его нельзя предавать смерти, мудрые старейшины! Достаточно будет изгнать безумца из племени, чтобы злые духи не вселились еще в кого-нибудь из авхатов!..

Так причитал Нур-Като, хорошо понимая, что не все верят в его искренность, однако других «свидетелей» нет, а нож говорит сам за себя.

В тот же день по законам племени и воле старейшин братца-бедолагу привязали к хвосту дикой кобылицы и плетями угнали ее в заснеженную степь.

И Нур-Като стал вождем.

Старики были уверены, что через три года они изберут другого вождя, ибо к тому времени Нур-Като достигнет двадцатипятилетия и должен будет исполнить святой обет — принести себя в жертву великому Литопхору. Глупцы! Через три года, объединив вокруг себя таких же молодых и сильных, жаждущих богатства и славы, заручившись поддержкой шамана (у которого отныне было вдоволь всего — мяса, вина, женщин), Нур-Като перестал подчиняться старейшинам и ввел новый обычай, угодный богам. Теперь смертник бросался на жертвенный меч-акинак лишь в том случае, если не мог выставить вместо себя двадцать пять рабов.

С тех пор авхаты-смертники наводили ужас на соседние племена одним своим появлением…

Увидев сегодня Демидку (теперь уж, верно, Демидом кличут) на речном берегу, Нур-Като сразу его узнал, не глазами — всем нутром. Конечно, былая ненависть к бродяге давно утихла. В какой-то мере он сейчас даже благодарен Демидке за преподанный жестокий урок, подтолкнувший Нур-Като к решительным действиям. Но, как говорится, не стоит смешивать молодое вино и старую брагу. Обидчик, столь круто изменивший его жизнь, получит по заслугам, и каким будет наказание — надо хорошенько поразмыслить.

Возлежа на подушках в своем походном шатре и с наслаждением отхлебывая из серебряной пиалы пьянящий грибной отвар, вождь авхатов обдумывал достойную казнь для Демида.

Заживо содрать кожу и вырезать каменным ножом сердце? Нет, слишком простая и быстрая смерть. Оскопить, ослепить, а потом, привязав к его животу клетку с голодной крысой, наблюдать за тем, как она будет вгрызаться в человеческую плоть? Нынче Демид жилист и крепок, значит, муки его будут очень долгими. Однако в таком случае презренного венеда убьет крыса, а хочется самому, собственными руками!..

Пожалуй, вот что следует сделать. Приковав инородца к священному камню, рвать клещами его руки, ноги, грудь и бедра, каждый раз поливая свежую рану кипящим маслом, горящей смолой и расплавленным оловом. И смотреть, как вылезают у него глаза, как встают дыбом волосы. И слушать дикие вопли, и наслаждаться ими, и вдыхать запах паленого мяса… Но даже этого мало.

В довершение ко всему — привязать его конечности к лошадиным постромкам и строго-настрого приказать слугам не рвать с места в карьер, а медленно вытягивать из суставов руки и ноги. Да, перед этим обязательно вогнать в рот кляп, чтобы крики и стоны не заглушали треск рвущихся сухожилий и хруст костей!

Сладостные размышления Нур-Като о всевозможных пытках, которым он подвергнет Демида, были прерваны появлением старого авхатского шамана Кез-Вура. Откинув полог, он вошел в шатер, едва удерживая в равновесии свое тщедушное тело. Всклокоченные седые волосы, неподвижно застывшие бесцветные глаза, безжизненно болтающиеся руки — все свидетельствовало о том, что в старика вновь проник неведомый дух.

— Великий Литопхор, только не это! — Нур-Като передернулся, как от зубной боли.

— Разве ты не ждал меня? — раздался глухой голос, не принадлежавший Кез-Вуру, но исходивший из его чрева.

— Ждал, ждал, — торопливо ответил вождь. — Правда, не сейчас — позднее.

— Я прихожу, когда считаю нужным, — ответил дух. — Ты сделал все, что было сказано?

— Да, сделал. Ты оказался прав: они пришли со стороны Пьяной топи, и среди них был венедский конокрад.

— И человек с браслетом?

— Он тоже попался, — кивнул вождь. — Молодой, русовласый, довольно крепкий. Пока его вязали, успел убить моего воина…

— Это не важно. Ты нашел браслет?

— Если бы ты не предупредил, что браслет может становиться невидимым, найти его было бы трудно, — признался Нур-Като.

— Но я тебя предупредил, и ты нашел его. — В голосе духа послышалось явное облегчение, тут же сменившееся тревогой. — Ты не надевал его?!

— Нет, конечно. Я не хочу становиться чудищем.

— Верно, — сказал дух. — Всякий надевший этот браслет превращается на весь остаток жизни в мерзкую болотную тварь! Даже долго смотреть на браслет опасно — можно ослепнуть.

— Это я тоже помню, — ответил Нур-Като. — Поэтому спрятал его в ларец. Вот только не понимаю, чего ж тогда синегорец не превратился в чудище?

— Не твоего ума дело, смертник! — с раздражением выкрикнул неведомый дух, и Нур-Като, вздрогнув, пожалел о своем вопросе.

Именно в таком тоне дух разговаривал с ним во время первой их встречи. Тогда вождь авхатов сразу понял, что сей голос звучит из самой Преисподней и лучше подчиняться ему без лишних слов. Великий бог Литопхор прогневался на Нур-Като за измену клятве смертника и прислал своего слугу, дабы потребовать искупления грехов…

Вождь вжался спиной в подушки, ожидая, что слуга Литопхора сейчас утащит его в Царство Мертвых. Однако дух сменил гнев на милость:

— Синегорец уже превращается в монстра, но пока это не очень заметно. Надеюсь, ты его держишь в колодках?

— В ручных и ножных, — подтвердил Нур-Като. — Два воина не спускают с него глаз.

— Хорошо, но этого мало. Прикажи сделать для него надежную клетку. В ней доставишь синегорца к подножию Тавр, в лагерь Климоги Кровавого.

— В лагерь Климоги? — удивился вождь. — Туда пять дней пути. Я не успею вернуться в стойбище к Ночи Жертвоприношений! Да и зачем нужен атаману Климоге этот воришка? Лучше дозволь мне самому принести его в жертву твоему владыке — Литопхору.

— Делай, что велено! — вновь рассердился неведомый дух. — И учти — головой отвечаешь за пленника! Климога должен взглянуть на него… Если он окажется тем, на кого так похож по некоторым приметам, ты будешь весьма щедро вознагражден за свои труды.

— Я понял тебя, божий посланник, — смиренно склонил голову Нур-Като. — Выполню все, как ты велишь, и надеюсь, что Литопхор простит за это мои былые прегрешения.

— Надейся, — коротко произнес дух.

Судя по мелко трясущейся голове и подгибающимся коленям Кез-Вура, дух готовился покинуть старческое тело шамана.

Нур-Като поспешно спросил:

— Как я должен поступить с другими пленниками?

— Как хочешь, — едва слышно донеслось в ответ. — Они твои…

Шаман, закатив глаза, рухнул на ковер. Вождь с облегчением вздохнул. Хвала Литопхору, Демид не ускользнет от заслуженной кары! Правда, придется несколько повременить, ну да ничего: если не жалеть коней, то он успеет и синегорца доставить Климоге Кровавому, и к Ночи Жертвоприношений вернуться в родное стойбище. Решено! Завтра с дюжиной всадников он отправится к Таврийским предгорьям (больший отряд не сможет быстро передвигаться), остальные же, прихватив добычу, вернутся в племя.

Нур-Като ударил в небольшой медный гонг возле своего ложа, в шатер вбежали стражники.

— Уберите! — показал он на распластанного Кез-Вура. — Когда очнется, пусть пьет и жрет вволю. Последнее время совсем ослабел старик, а он еще нужен племени… Найдите Немого Лузра, пусть к рассвету сколотит крепкую клетку для пленного синегорца. И готовьтесь сворачивать лагерь: завтра уходим.

Придя в сознание, Владигор не сразу понял, где он и что с ним случилось. В затылке нудно пульсировала боль, рук и ног он почти не чувствовал, все лицо горело. Эта боль и вернула ему память о засаде на берегу безымянной речки, о воинах-смертниках из племени авхатов и его неудачной попытке вырваться из ловушки.

С трудом разлепив свинцовые веки, он увидел, что кисти его рук скованы деревянными колодками. Поднять голову и посмотреть на ноги ему не удалось, но сомнений не было — на них такие же варварские колодки.

Похоже, его хорошенько измордовали. Интересно, били перед тем, как заковать, или уже после? И откуда столько злобы к незнакомцу? Ах да, ведь он успел-таки проткнуть мечом одного из нападавших… Проклятое колдовство Пьяной топи не позволило ему сделать большего, связав руки не хуже ловчей сети авхатов.

Владигор вдруг похолодел — и вновь медленно открыл глаза. Так и есть, они забрали чародейский перстень! Но может быть, не заметили Браслет, если тот стал невидимым?

Владигор постарался мысленно «прислушаться» к своей левой руке, заставляя ее обрести чувствительность. Увы, он не ощущал ничего, кроме саднящей боли и крепкой хватки деревянных оков. Значит, Браслет Власти тоже достался авхатам.

Как ни странно, утрата чародейского перстня и Браслета Власти не слишком удручила его. Князь твердо верил, что найдет способ вернуть их себе. Пусть сейчас он скован по рукам и ногам, пусть избит до полусмерти, но главное — жив и способен рассуждать здраво.

Его сердце больше не грыз червь сомнений. Вернулась прежняя уверенность в собственных силах, в правильности избранного пути. Он ведь всегда знал: из любой ситуации найдется выход, если хорошенько пораскинуть мозгами.

Авхаты не убили его сразу, следовательно, для чего-то он им понадобился. Либо они хотят принести пленников в жертву своим кровожадным богам, либо — продать в рабство. В любом случае можно предположить, что еще два-три дня существенных изменений в его положении не произойдет.

Одно лишь тревожило князя: что стало с его друзьями, в особенности с Ольгой?

До сих пор он мог видеть лишь двух стражников, с нескрываемой ненавистью следящих за каждым его шевелением. Почему вдруг такие «почести»? Авхаты не могут знать, кто скрывается под видом обычного путника, угодившего в их западню. Если, конечно… Нет, чтобы пытками выбить правду из пленников, нужно хотя бы иметь представление о том, что хочешь выбить. И нужно время. Князь был убежден, что ни того ни другого у авхатов пока что не было.

Время, таким образом, вновь приобретает первостепенное значение. Но не зря же он — Хранитель! Время всегда было и будет его союзником, он сумеет использовать каждый миг его в свою пользу.

Владигор, преодолевая боль в истерзанном теле, погрузился в напряженное самосозерцание. Для стражников это выглядело так, будто их пленник вновь лишился чувств. На самом же деле все чувства князя были обострены до сверхчеловеческих пределов. Владигор не смог бы описать словами происходящее с ним в такие моменты. Он просто ощущал, но — что и как? Мудрый Учитель рассказывал об этом слишком заумно: о неких «пространственных» клиньях и «пересечении хронопотоков», о способности Хранителя Времени проникать разумом в различные «варианты Грядущего», еще о многом, чего Владигор никогда не понимал, да особо и не стремился понять.

Сейчас он просто использовал те приемы, которым когда-то обучил его чародей Белун. Он представил себя полноводной рекой, медленно текущей из Ниоткуда в Никуда, и камешком на дне реки, и уклейкой, беззаботно проплывающей мимо… Сознание Владигора растворилось в этом воображаемом мире, стало его частью, вернее, оно было теперь в каждой частице мира, всем этим миром.

Однако воображаемая вселенная странным образом совпадала — не полностью, но во многом — с реальностью Поднебесья, и это совпадение позволяло предвидеть.

Белун утверждал, что сей дар не имеет ничего общего с ведовством, он гораздо глубже, значительнее и… опаснее. Ведуны и ведуньи, обретая на несколько мгновений связь с тонкими нитями человеческих судеб, могли предсказать лишь частности, мелкие события. Дар Хранителя Времени, достигнув зрелости, позволит прорицать на столетия вперед. И не только пути Поднебесного мира, но картины прошлой и будущей жизни других миров.

Владигору в это с трудом верилось, тем более что пока ничего подобного он в себе не замечал. Его предвидения если и получались, то имели отношение только к нему самому. Получится ли на этот раз?

Владигор блуждал в потоках Времени, вбирая в себя миллиарды легчайших импульсов, насыщаясь ими, угадывая знакомые и пугаясь чужих…

Наконец к нему пришло четкое ощущение: опасность бродит вокруг, однако в ближайшее время смертельной угрозы для его жизни нет. Кажется, судьба Ольги тоже не прерывается — пока. Ничего более определенного ему почувствовать не удалось. Впрочем, даже это предвиденье, касающееся Ольги, вполне могло быть ошибочным. Ведь будущее близких людей никогда прежде ему не открывалось.

И все же, все же… Надежда с новой силой вспыхнула в его сердце. Ольга жива! И у него еще есть время, чтобы вырваться из плена самому и освободить ее.

Авхатский стражник, взглянув на полуживого пленника, был потрясен, почти испуган. Разбитые губы впавшего в забытье синегорца дрогнули, и на лице, обезображенном синяками и кровоподтеками, вдруг появилась мягкая, счастливая улыбка!..