Мечта

========== Нелепая встреча ======

Я шла домой со школы. Задумалась. А думать было о чем: я поссорилась с подружкой из-за резинки для волос. Вот глупость полнейшая, а она со мной не разговаривает. И проблема всего лишь в том, что она вчера просила не надевать на хвост черную резинку, а мама меня заплела и, конечно, надела черную, хотя я ей говорила и просила, но слушала она уж больно рассеянно и так всегда, вот говоришь ей говоришь, а услышит одно слово и делает выводы, а речь-то не о том. И с резинкой так же услышала — черная, вот ее и взяла, а я тоже хороша, знаю ведь свою маму. Ну сказала бы наоборот — красная, и не было бы никакого конфликта. А Настя закатила скандал, потом подговорила девчонок, и они со мной, с Машей, не разговаривали весь день, а еще говорили между собой, что от меня плохо пахнет и хихикали. Знаете, как обидно. Я же ничего плохого им не делаю, а все шишки всегда на меня. И за что и почему никак не пойму. Просто потому, что так Настя хочет. Настя у нас в классе самая главная. Это она сама решила, что она главная, и все девчонки ей поверили, да и мальчишки, пожалуй, то же. Только я не поверила, вот теперь страдаю. Потому, что Настя может подговорить со мной не разговаривать, и все не разговаривают. Как сегодня. Может подговорить, подножку поставить, а я рассеянная и спотыкаюсь, падаю. А все смеются. Наконец уроки в школе закончились, и я спешила домой. На душе скребли кошки от обиды. Я уже подходила к своему дому. На первом этаже уютно расположились бутики, один из них — со свадебными платьями. Мои глаза как будто вросли в одно из них. Как в мечтах, как в сказках, как могло только присниться! Какая это была красота! Вот просто необыкновенная красота! И какая расцветка: вроде бы белое, но с нежно розовым отливом сверху, потом отлив исчезал и плавно переходил в голубой, нежно голубой, так что край юбки был совсем голубой. Я смотрела и смотрела, забыв об одной-единственной ступеньке, конечно, я не подняла ногу, конечно, споткнулась и рухнула вперед… Как было больно! Колени и то, что ниже, — просто выли отдельно от тела, а еще ладошки. Я перекатилась и села прямо на асфальт. Ладошки — в грязных царапинах, а колени — одна кровоточащая рана. Колготки порваны, носки туфель поцарапаны и слезы на щеках. — Что ж ты под ноги не смотришь?! — услышала я красивый мужской голос. — Я засмотрелась на витрину, — всхлипывала я. — Замуж хочешь? — он почти смеялся. — Нет, но так красиво. Я думала... — Красиво, наверно… Встать можешь? Нехорошо девочке вот так на холодной земле сидеть. Руку давай. Я протянула ему руку, а он отряхнул грязь с ладошки и посмотрел мне в глаза. — Глазастая какая! У-у-ух! Он помог мне подняться, забрал рюкзак и повел к дому, предварительно спросив, где я живу. Сдал он меня в руки бабушки. Она поблагодарила его за помощь. А потом устроила взбучку. Конечно, она была права, что я рассеянная, вся в себе, и думать надо, и под ноги смотреть. А я не могу иначе, иду и мечтаю, и придумываю что-то. Историю какую-нибудь разыгрываю, и я главная героиня. И меня все, все любят, так любят, что и представить себе нельзя. А с Настей наоборот никто не дружит, и все девочки стараются сказать что-то обидное, чтобы она заплакала. Она и плачет, она, а не я вовсе. Да я и не плачу при них. Только дома, одна в комнате, когда вспоминаю все. В мечтах же я никогда не плачу, потому, что все видят какая я красивая. Вот и сейчас я опять не слушаю бабушкины нотации, а она говорит и говорит. Я соглашаюсь с бабушкой, пока она отмывает мне коленки, и бабушка замазывает их зеленкой. Я делала уроки, когда услышала, что бабушка рассказывала маме о нашем новом соседе Владимире. — Представляешь, Галя, привел нашу Машу непутевую, разбилась она. Ворон считала, как всегда. А он хорош, вот парень так парень. —Да видела я его, мама. Все аж внутри перевернулось. До чего мил. Машку привел, что ж, молодец. Во сне я видела его глаза, но принадлежали они вовсе не ему, а какому-то щенку, которого я кормила молоком из блюдечка. Милому такому щеночку . Наутро в школу идти не хотелось. Настя там. Вот, вроде, и понимаю умом, что не надо реагировать, пусть дразнят, пусть говорят, а обидно… если бы кто знал, как обидно. Прямо жить не хочется. Вот они знают и дразнят поэтому. Но куда деваться, собралась, выслушала бабушку — чтобы под ноги смотрела — и пошла. Только из подъезда выскочила, как услышала голос сверху, с балкона на втором этаже. — Доброе утро, Маша! Коленки-то твои как? Я посмотрела наверх, на мужчину, стоящего на балконе и курящего сигарету. И тут в глаза мне засветило солнце, голова немного закружилась, я оступилась и попой уселась в клумбу. А клумбу только , что перед работой соседка наша полила и земля была еще совсем мокрая. — Вот горе луковое! — услышала его крик. А потом он, выскочив из подъезда, подбежал ко мне и поднял на руки. — Маша! Ты на ногах стоять умеешь? Больно? — Немного, это солнце ослепило, понимаешь? К тебе на ты можно?

Я так была ему рада. Очень очень.

— Можно. Мы с тобой друзья, как я понимаю. Домой? — Нет, Володечка, я тебя буду Володечкой называть, мне так нравится. — Называй, а я тебя буду звать — горе луковое. Что тебя земля не держит? Так домой к бабушке? — Нет. Бабушка заругает. Мне в школу надо. — У тебя юбка грязная, Машка-замарашка. — Вот и ты туда же, и ты дразнишься.- на глаза навернулись слезы. — Не, Маш, это я так, чтобы настроение тебе поднять. Пошли к бабушке. Юбку поменяешь, а я пока оденусь и по дороге на работу отведу тебя в школу. — А ты не можешь Насте сказать, что ты мой папа? — Папа? А где твой папа? Я лишь пожала плечами. — У меня нету папы и не было никогда. — Так не бывает, Маша. У всех людей есть два родителя: папа и мама. — А у тебя? — И у меня есть. Только живут они в другом районе, а я — здесь. Потому что, когда дети вырастают, они должны жить отдельно от родителей. Ты в школу опоздала, болтушка. Пошли к бабушке и потом — ко второму уроку. Что я выслушала от бабушки, лучше не передавать. Еще и по попе получила. Спас меня Володя. Он переоделся. Надел костюм, рубашку с галстуком и зашел за мной, чем прервал бабушкин поток брани. — Готова? — спросил он. — Готова, — ответила я. Бабуля поблагодарила его за участие и заботу обо мне, непутевой, и он отвел меня в школу. Вот так в моей жизни появился самый лучший друг. Вот самый-самый лучший!!!

====== Мама ======

Новый сосед стал частым гостем в нашем доме. Мама была ему всегда очень рада: поила, кормила. Они с ней мило болтали на кухне, пока бабушка смотрела телевизор, а я делала уроки. Моему другу- Володечке оказалось двадцать шесть лет. Он работал в каком-то главке. Не знаю я, что такое главк. Но на работу он в костюме ходит, значит в офисе сидит, в главном, вот потому и главк. Я так думаю.

Я любила его, гордилась им, ведь он был моим другом, единственным, взрослым, ни у кого такого друга из девчонок в классе больше не было.Только у меня. Он дарил мне подарки, ходил со мной и мамой по магазинам. Он вообще как будто поселился в нашем доме. А я что? Я рада.

Бабуля стала мягче, не орет. Мама меня даже замечает. И не только замечает, а обнимает и целует, радуется, когда я рядом. И нет ее постоянного: «Машка, закрой дверь с той стороны! Ну не мешай ты мне, Машка!» А чему я мешаю? Болтать с подружкой да плакаться о жизни? Что денег не хватает, что работает как проклятая, а я только колготки рву и расту так, что она только мне на одежду и тратиться? А так много самой хочется, она ведь молодая, ей всего двадцать восемь. Так вот с появлением Володечки все стали счастливы, и разговоры стали другие. Теперь меня водят на выставки, на концерты, одевают как куклу. У меня новая школьная форма, — Володечка купил. Он провожает меня до школы, иногда один, а иногда с мамой. Пусть Настя смотрит, да и другие тоже. У меня вот какой защитник! И девчонки дразниться перестали. А Настя меня спросила: — Этот мужчина будет твоим отчимом? — Не знаю, — честно ответила я. — Я видела их с твоей мамой, они целовались. А кто твой настоящий отец? — Не знаю, — снова ответила я. — Ну и дура ты, Машка! Все не знаю, да не знаю. Вот мама твоя выйдет за него замуж, они своего ребенка родят, и ты им не нужна будешь. Ты бы отца своего нашла. Может, ему нужна.

« И чего она обо мне так заботится? — подумала я, — но где-то в глубине души поняла, что она права, должен быть у меня настоящий отец.»

— Я спрошу у мамы, а откуда ты все это знаешь? И Володечка хороший, он меня любит.- поинтересовалась я. — Дура ты лупоглазая, не тебя он любит, а маму твою. Так мои родители говорили, а они у меня умные. — Да, конечно. Я загрустила, раз Настины родители говорили, значит, все серьезно, все не спроста. Да я бы от братика не отказалась. Вот сколько раз говорила о братике с мамой, все слышала в ответ: «Мне одной безотцовщины хватает». А теперь у нее есть Володечка. Надо с ним поговорить. Я еле дождалась окончания уроков, потом вечера. Домашку всю сделала, все честь по чести и устные выучила. Только мамы не было и Володечка не приходил. Спросила у бабушки, а та сказала, что они в гостях у его друзей. И остался мой вопрос без ответа. Но ничего, ведь наступит завтра и все решится. Я не знаю, когда вернулась мама, — спала. На следующий день разговор снова не состоялся. Тогда я решила выяснить, кто мой отец. А если действительно стану не нужна маме, то меня заберет Володечка, а если нет, то настоящий отец.

Но лучше бы Володечка, конечно.

— Бабуля, а ты моего папу видела? — Лучше б не видела, прости Господи. — Ну он же был? — Конечно был, не святым же духом тебя надуло. — А он какой? — Дурной он, чего пристала? — А почему дурной? Может, он поумнел? — Ох, Мария, и ты вон в него дурная. Ну что пристала-то? Молодые они были. Больше она ничего не сказала, а я поняла, что молодым нельзя заводить детей. Интересно, а когда перестают быть молодыми? Мама родила меня в девятнадцать, это рано, а вот в двадцать, это в самый раз? Двадцать — это много, точно не молодость. Так кто же мой отец? Спрошу у мамы или у тети Наташи, маминой подруги. Вот она мне все и расскажет. Тетя Наташа позвонила маме, когда той не было дома. — Машка, что, загуляла твоя мамашка? — смотри я прям стихами заговорила. — Она с Володечкой, — гордо ответила я. — А Володечка этот хоть не такой козел, как отец твой? — Володечка хороший. Не беспокойтесь. Тетя Наташа, а Козел, это фамилия моего папаши? — Ты дурочка или шутишь? Фамилия твоего папаши — Кривцов, они учились на одном курсе, Славик Кривцов. Только бросил он ее. Ему было рано. А — алкаш! — Тетя, Наташа, а живет он где? — Так там же, где и жил, на Восьмой Парковой, дом тридцать, тебе зачем? Мать, что адрес забыла? Что ты там напридумывала, дурочка малолетняя? Я расстроилась, еще бы квартиру узнать. Но тетя Наташа после сочной фразы в мой адрес и не менее сочной в свой, отключилась. Я была явно не Кривцовой и не Вячеславной. Моя фамилия была от сохи, от земли русской. Иванова я. Обладатель самой изысканной фамилии на Руси. Иванова Мария Сергеевна. К слову сказать, моя мама была Иванова Галина Сергеевна. Так что мы с ней прям как сестры. К папаше я решила съездить. Квартиру найду. Район старый — соседи подскажут. Вот только одной туда ехать страшновато. Я одна так далеко еще не ездила, и вопрос очень деликатный, чужого человека не посвятишь. А папашу видеть хочется, хоть я в него такая непутевая. Ведь все говорят, что непутевая. Я лежала в кровати и мечтала. Уже видела, как обрадуется мой настоящий отец, узнав, что у него есть дочь, как будет всем представлять меня и гордиться, как мы поедем на море, и он прокатит меня на паруснике… дальше парусника мои мечты не пошли. Я никогда не была на море. Мама вернулась поздно, забежала ко мне в комнату, чмокнула в лоб и радостным шепотом заговорила. — Спишь? Вот и хорошо, что спишь. Если бы ты знала, Машка, какая я счастливая! Неужели мечты сбываются?!

Я приоткрыла глаза и спросила:

— Мама, а все мечты сбываются? — Все, если очень хотеть. Я и не думала, что так бывает, уже и надеяться перестала, а все так хорошо, так хорошо, ты, дурочка, и представить себе не можешь! — Что же хорошо, мамочка? — Хорошо, что я его встретила. Понимаешь? — Володечку? — Да нет, Володя так: он один, я одна, а вот Герман! Герман — это другое. Влюбилась я, Машка, вот прям больше жизни! — Чьей жизни, мамочка? — В смысле? Что значит чьей? Вообще больше жизни. Да ты еще в любви ничего не понимаешь. Она ушла к себе, а я расстроилась, что влюбилась она не в Володечку. Он же с нами. И Настя говорила, что он с нами, и замуж за него мама должна. А тут оказался не он. А вдруг этот Герман совсем не такой как Володечка! И что тогда делать? А вдруг мама в нем ошибается, и он будет такой же козел, как мой папаша? Я встала и прошла в комнату мамы. Залезла к ней в кровать и уснула рядом с ней, так ни о чем не спросив и ничего не выяснив. Но зато как хорошо! Вот ничего нет лучше, чем спать с мамой в одной кровати! И не снится тогда ничего. Вот совсем ничего. И рядом с мамой я никогда не падаю во сне, и ничего-ничего не боюсь.

====== Отец ======

Пришло лето. Володя заходил к нам редко, но заходил. Он все так же дарил мне подарки, только мама пропадала где-то без него после работы. Они с Владимиром больше не встречались. Несколько раз он входил в подъезд с разными девушками. Я сама видела, собственными глазами, когда на качелях качалась. Не знаю почему, но видеть его с другими девушками было обидно. Они казались не такими, как ему нужно. Он же самый лучший, а они серенькие какие-то. Вот не те и все! Не нравились они мне. Совсем не нравились. Жалко, что мама его не полюбила. Я бы так хотела, чтобы он жил с нами. Вот я его любила. Я еще не знала, что такое любовь. То есть знала, потому что любила маму, бабушку, но это не то. Володечку я любила совсем по другому. В этом я была совершенно уверена. Так любила, что как будто сердечко мое замирало и останавливалось, если видела его. Но о своих чувствах говорить никому не буду, и ему не скажу в первую очередь, потому, что он может перестать со мной общаться. А то и просто посмеётся надо мной. А как же я без него?! К отцу я так и не ездила: не с кем. Я так далеко ходить не могу. Меня не пускают, разве что в магазин посылают в соседнем доме. Да и одна я на метро очень даже боюсь. Вот не с Настей же ехать. А ехать было надо. И по нескольким причинам. Первая — хотелось видеть моего второго родителя. Хочу я или не хочу, но получила от него часть своего генотипа (это мы по естествознанию проходили). То есть своего Я. Очень хочется знать как твоя половинка Я выглядит, что собой представляет. Интересны внешность, характер, привычки. Он мой отец — далеко не чужой человек. Но была еще одна причина познакомиться — мама собиралась выйти замуж, а Герман мог не захотеть меня. Я же ему чужая. А отец не может просто так выкинуть меня из жизни, на то он и отец. Он должен почувствовать, насколько я родная, насколько его! Ведь есть же материнские чувства, они есть и все. Значит, должны быть и отцовские! Но для того, чтобы он почувствовал, он должен меня видеть, знать какая я.Только как попасть к моему отцу? Но судьба надо мной сжалилась. Настал день, когда меня надо было пристроить, и не просто пристроить на день, а на целых два дня — на субботу и воскресенье. Бабушка собралась с подружкой на дачу, а мама с Германом к его родителям — знакомиться. Мама убеждала бабушку, что ее поездка важнее, что решается ее судьба, а бабушка утверждала, что еще неизвестно решается или нет, потому что этих Германов в жизни моей мамы было предостаточно и каждый раз, вроде, как единственный. Мама доказывала, что бабушка неправа и на этот раз все серьезно. Раньше до знакомства с родителями она ни с кем не доходила. А я слушала и переживала. — Бабуля, — встряла я, — возьми меня с собой на дачу. — Да, мама, возьми ее с собой. Она вашей старушечьей компании не помешает. Что тут началось! Бабушка орала, что она еще не старая и имеет право на личную жизнь. Мама, что решается ее судьба, что она не может ехать знакомиться с будущей свекровью с дочерью. Ее не поймут. Ну не в первый же раз. Их подготовить надо, а не обухом по голове. Мне надоело их слушать. Хотелось исчезнуть, испариться, умереть. Все что угодно! Лишняя я и никому не нужная! Я вышла из квартиры и поднялась к Володечке. — Маша? Заходи! Плачешь почему? — Вот женился бы ты на моей маме, и все было бы хорошо! Он сел на диван, я же пристроилась рядышком. Он обнимал меня одной рукой и вытирал слезы другой, с носовым платком. — Машенька, я не люблю ее. А она не любит меня. У нее другой мужчина. Я сам их познакомил. — А меня ты любишь? — Тебя люблю, даже не сомневайся.- он говорил очень уверенно, хоть и с улыбкой. — Они ругаются. Понимаешь? Мама с бабушкой. Одной надо туда, другой сюда, и ругаются, потому что меня некуда деть. Я мешаю им жить, понимаешь, Володечка?! — я опять всхлипывала и выдавала фонтаны слез. — Нет, малыш, ты не мешаешь им жить. Они тебя любят. Ты не вписалась в их планы на выходные. Вот и все. Будем исправлять положение? — Как? — у меня появилась надежда. — Со мной останешься? У меня нет планов, а так проведем время вместе. Поедем куда-нибудь. — К папе? — В смысле? К какому папе? — К моему, я адрес знаю. Только квартиру не знаю. — А ты хочешь к папе? Ты уверена? — Да, очень. Я много думала, просто мне поехать к нему не с кем. Ты мне поможешь? — Хорошо, сейчас мы идем к твоей маме и бабушке, а потом составляем план на выходные. Если бы кто только знал, как обрадовались мама и бабуля предложению Володи со мной посидеть на выходных! Вот просто дико обрадовались! Мама чмокнула его в щечку и сказала, что он самый лучший. Бабушка обещала готовить ему целую неделю. А больше всех радовалась я: во-первых, я познакомлюсь со своим отцом, во-вторых, я два дня буду с моим Володечкой. (А он самый- самый!!!) Наконец за мамой и бабушкой закрылась дверь. Я с балкона посмотрела, как одна села в такси, а другая укатила на спортивном БМВ. Даже сверху Германа увидела. И что в нем моя мама нашла? Бегемот какой-то. Володя заставил меня поесть перед выходом. — Маш, ты уверена насчет отца? Он может тебе не обрадоваться! — Почему? — искренне удивилась я. — Ну он же с вами не живет по какой-то причине. Может, он сердит на твою маму, а она на него. У него может быть жена, другие дети. Машенька, есть целая куча причин, по которым он может не признать тебя, выгнать и даже обидеть. Он может оказаться хорошим человеком, а может — плохим. Я задумалась. Володечка прав. Об этом я как-то не подумала. Но я могу просто не узнать, обрадуется он мне или нет, если не поеду, если просто не рискну увидеть его. — А ты бы обрадовался? Ты бы смог полюбить меня? — спросила я Володечку. — Тебя?! Да я и так тебя люблю, Машенька! — Тогда вперед! Ты же не дашь меня в обиду? — Никогда!!! — совершенно уверенно ответил он. Добирались мы довольно долго. Мне было страшно, любопытно и почему-то грустно. Но я приняла решение, и другого быть не могло. Ведь если я откажусь идти к моему отцу, то никогда не узнаю, смог бы он любить меня или нет и какой он вообще. Хорошо, что со мной Володечка. Мне с ним не так страшно. Хотя, страшно. Аж до дрожи в коленках. Бабушки на лавочке сразу сообщили, в какой квартире проживает Слава Кривцов. Добавили, что он дома, а его пацаны в песочнице играют. Я глянула на детей в песочнице, но никто на меня внешне нисколько не походил. Володечка взял меня за руку и завел в подъезд. Квартира оказалась прямо на первом этаже. Мы позвонили. Двери открыл мужчина в джинсах и майке. — Скажите, пожалуйста, Вы — Вячеслав Кривцов? — вытаращив глаза спросила я. — Я. Вы кто? — Я Маша, я Ваша дочь!!! — на моём лице появилась непроизвольная улыбка. Он симпатичный — мой папа. — Дочь?! Это такой розыгрыш? — Нет, — сказал Володечка, — давайте выйдем и поговорим, ну не в подъезде же. — А Вы кто? — Я сосед Гали и Маши. — Гали? Ивановой? — Ну да. Видите ли, сегодня Машу оставили на меня, а она очень хотела Вас увидеть. Я думаю, что у нее есть такое право, согласитесь? — Проходите. Жена с мальчишками на улице. Пойдемте на кухню, поговорим. Мы сели за стол. Вячеслав внимательно смотрел на меня. Мне было не совсем удобно под его взглядом, и я ерзала на стуле. Чувствовала себя не в своей тарелке. Глаза то опускала в пол, то в упор разглядывала его, то глядела на Володечку, получая незримую поддержку. — Значит, ты — Маша? А фамилия? — Иванова я. — А почему ты думаешь, что именно я твой… ну ты понимаешь. — Мне тетя Наташа сказала, она не хотела, но я выпытала. — Наташка всегда отличалась болтливостью. Лет тебе сколько? — Девять, но пятнадцатого июня будет десять. Скоро совсем. Он продолжал молча смотреть на меня. На его лице отразилась почти вся палитра эмоций: одна сменяла другую. Иногда мне даже казалось, что он улыбался. Но он молчал. — Ты не рад, да? — просто устав от тишины и того, что ничего не происходит, спросила я. — Я не знаю, Машенька. Я не ожидал. — А если бы знал, то любил бы меня? Он вздохнул, тяжело так, и по его лицу пробежала судорога. А вот у меня к глазам подступили слезы. Я же думала, точнее, мечтала, что обрадуется, обнимет, поцелует, побежит всем соседям говорить: «смотрите какая у меня дочь, лупоглазая!» Да, лупоглазая, так все говорили, красивой не называли, а лупоглазой постоянно. — Маша, если бы я знал, что ты есть, то обязательно любил бы тебя. — Значит, уже любишь?! — Маша, перестань, — отдернул меня Володя. — Я поговорю с твоей мамой, и мы решим, как быть дальше. Тут в кухню вошла полноватая женщина, но еще молодая, а в комнате раздались мальчишечьи голоса. — Добрый день. Слава, у тебя гости? — Да вот, я не ожидал. Света, только без паники, это Маша — она моя дочь. Посмотри у нее глаза, как у моей мамы. — Что? Какая дочь? Чья дочь? От кого дочь? Ты с ума сошел? Она покраснела, лицо перекосилось, и, казалось, что она сейчас бросится на него, а может, на меня. Я взяла Володю за руку, и он гладил мою ладонь. — Так кто ее мать?! — уже кричала Света. — Галя Иванова. — Твоя первая любовь? Та, из-за которой ты чуть не спился? — Света, это не имеет никакого значения. Маша пришла со мной познакомиться. Ей не нужно знать такого. — А что ей нужно? Деньги? Квартира наша? Что? — Я просто думала, что если мама выйдет замуж, то вы мне будете рады… — сквозь слезы прошептала я. — Но вы не будете! Пойдем в зоопарк, Володечка, на обезьян смотреть. Мы вышли из квартиры, и мой отец вместе с нами, предварительно рявкнув на жену. — Я могу как-то связаться с Вами? — спросил он у Володи. — Да, вот мой телефон, связывайтесь, поговорим. Я долго переживала все у клеток с обезьянами. Молчала и думала: «Интересно я увижу еще своего отца? Ведь он может полюбить меня! Вот я же видела и чувствовала, что может!!!»

====== День рождения ======

Проснулась я сегодня просто в чудном настроении. У меня День рождения! Первый юбилей — десять лет!

Я понимаю, что сегодня среда, что рабочий день, и отмечать мой праздник будут только в субботу. Но на самом деле он сегодня! И отмечать я хочу сегодня, а не в субботу. Бабуля собирается в субботу печь торт и пирог, и пригласили уже всех девочек из класса; и мою «любимую» Настю тоже. А я не хочу с ними праздновать, я хочу с мамой, папой, бабушкой и Володечкой. Но бабушка сказала, что надо дружить с ровесницами и завоевывать авторитет в классе. А мама заявила, что Герман не хочет меня поздравлять и убивать выходной день, у них свои планы на субботу. Мне ее Герман совсем неинтересен, и его я видеть хочу еще меньше, чем Настю. Я думаю, что мой настоящий папа должен прийти ко мне — у него глаза добрые.

Чем больше времени проходило с нашей встречи с отцом, тем чаще и больше я думала о нем. Он понравился мне. Вот не поверите — понравился. Я понимала, что я свалилась на его голову, как гром среди ясного неба, но он говорил, что обязательно любил бы меня, если бы знал. И я его любила, просто за то, что он был. Потому что в моей жизни появился настоящий отец.

Но думаете сегодня у меня не будет праздника? Будет, еще как будет! Вот вопреки всем и всему! Я сегодня иду в парк культуры! И все карусели, пицца и кола, и все-все развлечения у меня будут, что только я захочу! И подарок он мне обещал, необыкновенный, но мне понравится! Да. Да. Да. Я еще не знаю, какой подарок, но верю, что самый необыкновенный! А все дело в том, что Володечка в честь моего дня рождения взял отгул на работе и весь свой выходной решил посвятить мне… вот такое счастье случилось. Хотите — завидуйте!

Вот так я лежала в своей кровати, нежилась под теплым одеялом, мечтала и думала: совсем уже большая — десятилетняя.

Ко мне в комнату вошла мама.

— Ну что, лупоглазая, проснулась? Ну с Днем рождения, что ли?!

Она обняла и поцеловала меня. Потом появилась бабушка с моими любимыми конфетами. Кайф неповторимый! Я сегодня центр вселенной, самая-самая! И праздник у меня! Только мой праздник, самый светлый! И солнце светит! Скоро зайдет Володечка и все свершится!

Я умылась, почистила зубы, бегала по квартире в одном халатике — выбирала, что надеть. Сегодня это была очень сложная задача. Мама ворчала, что вечно я под ногами, она торопится: ей на работу собираться надо, а тут я. Наши утренние приготовления прервал звонок в дверь.

«Это мой Володечка!» — пронеслось в голове. Я рванула к двери и, не спросив «кто?», распахнула ее.

— С Днем рождения, дочка! — передо мной стоял отец. Он протягивал мне мишку — Тедди. Кофейного такого, с сердечком.

Я прижала к себе мишку и бросилась к нему на шею. Я целовала его лицо, а по моим щекам текли слезы. Но я была счастлива! Если бы только вы знали, как я была счастлива! Мой День рождения становился самым лучшим на свете днем, с самым лучшим на свете подарком!

— Что же ты плачешь, красавица? — спросил отец, вытирая мои слезы. Но я ответить не успела: в прихожей показалась совершенно шокированная бабушка.

— Слава?! Ты?! Как?! Почему?! Как ты узнал?!

— Это имеет значение? Доброе утро, Нина Васильевна, с Днем рождения внучки.

— Слава, мы тебе не рады. Уходи, пока Галя тебя не видит.

— А я не к вам и не к Гале. Я к дочери, поздравить ее с Днем рождения! И она мне рада, видите, как рада!

Он продолжал меня обнимать, а я просто вцепилась в него мертвой хваткой, боясь, что он сейчас уйдет. А еще очень боялась скандала. Но я была уверена, что смогу отстоять свое человеческое право — иметь настоящего отца! От страха мои пальчики почти впились в его руку.

Бабушка от безысходности только взмахнула руками. И тут раздался мамин вопль.

— Какого черта ты?.. Маша, отойди от этого человека! Маша, кому я говорю!

Я отрицательно покачала головой.

— Галя, прекрати истерику! Я в твою жизнь не лезу. У тебя своя, у меня своя. Только вот дочь у нас общая. Как бы ты ни скрывала сей факт. Я пришел ее поздравить и провести с ней этот день. Я и так очень много пропустил в ее жизни.

— Ты надеешься, что я позволю тебе общаться с дочерью?

— А куда ты денешься?

— Я выхожу замуж, и Герман удочерит ее. У нее будет нормальная семья и нормальный отец. Это не разговор в подъезде.

— Машенька, ты любишь Германа? — спросил мой настоящий отец.

Я лишь отрицательно покачала головой.

— Я докажу свое отцовство, и мы подружимся с Машенькой.

— Ты алкаш, Слава.

— Я не пью. У меня семья, два сына. Галя, потом. Давай, все потом, я намерен провести сегодня день с дочерью.

— Я ненавижу тебя! Откуда ты взялся?!

— Дочь позвала, понимаешь?! Задумайся! Она меня нашла! Может, потому, что ей любви не хватает?

— О, а вот и именинница?! — по лестнице спускался Володя.

— Здравствуй, Слава! Молодец, что пришел. Планы какие? Мы с Машенькой идем в салон прокалывать уши, а потом в парк на карусели, еще у нас в планах кафе и пицца.

— Какие уши? Володя, я не понимаю… — мама побледнела от возмущения.

— А вот какие, — он достал коробочку и открыл, — это мой подарок, Машенька.

Я изумленно смотрела на самые настоящие золотые серьги с голубыми прозрачными камушками.

— Володя, ты совсем с ума сошел? Это же дорого! Может, ты ее еще в жены возьмешь?

— В жены? Отдашь? Если отдашь, я лет десять подожду. Пойдешь за меня замуж, а Машка?

— Ты же шутишь? — смеясь спросила я.

— Шучу! Серьги нравятся?

Я поцеловала его.

— Я сейчас быстренько оденусь, только не ссорьтесь, пожалуйста! Какая я счастливая, мамочка!

Володя и папа остались в подъезде меня ждать. Я положила папиного мишку на свою кровать, надела футболку и шорты, кеды на ноги, расчесала волосы и просто оставила их распущенными. Попрощалась со злющими мамой и бабушкой, обещала вести себя хорошо. Выскочила в подъезд, схватила за руки двух мужчин, ожидавших меня, и, сверкнув глазами, воскликнула:

— Ну что, гуляем?!!

Под их смех мы вышли на улицу.

День удался! Карусели сменяли одна другую до головокружения и тошноты. Мою бледность и плохое самочувствие заметил отец. Он принес воды и призвал просто посидеть на лавочке.

Я смотрела на озеро и мечтала, просто мечтала о кораблях и парусниках, о себе — принцессе и Володечке… Вот если бы он меня подождал и правда женился… как я была бы счастлива. Хотя я и сейчас счастлива.

Папа все время говорит, что я похожа на его маму, глаза — копия. Он все время смотрит на меня и улыбается, а у него красивая улыбка, добрая такая. Папа! — слово-то какое? А вот не была бы я такая любопытная, то не было бы у меня настоящего папы. Пришлось бы мне мириться с этим бегемотом — Германом. И что моя мама в нем нашла? Правда, я слышала, как она говорила тете Наташе по телефону, что она уже не в том возрасте, чтобы выбирать… а я подумала, зачем мне говорить что влюбилась? А сама просто идет замуж, потому что больше не за кого. Лучше бы за Володечку пошла.

Интересно, почему они с папой расстались? Они были бы красивой парой и я с ними… Неужели нельзя сначала спросить у ребенка, а потом уже творить. Ведь ребенок не обманет и не предаст. Это только взрослые учат детей врать, изворачиваться и хитрить. Потому что правду слышать и знать не хотят! Вот и приходится выкручиваться, чтобы лишний раз не попало. Вот так мы, дети, и черствеем душой, по мере взросления. И жить со взрослыми становится все трудней и трудней. И главным в общении становится слово — компромисс, а так хочется, чтобы главным в жизни была любовь.

Все, вроде, голова больше не кружится. И мы пошли дальше. Кафе было чудесным. Пицца вкусной — все три вида. Мы заказали разные, а потом делились, а смеху сколько. Вот не представляете, что такое проводить свой День рождения в компании самых важных мужчин в жизни!

И косметический салон посетили и уши прокололи. Боялась я, конечно, но с такой поддержкой будешь смелой. Сережки красивые, даже у моей мамы таких никогда не было. Сколько я перед зеркалом крутилась в салоне… А все девушки засматривались на моих мужчин.

Домой мы вернулись около восьми вечера. С папой расстались еще в метро: он поехал к себе, но обещал вернуться. Прям как Карлсон из мультфильма.

Мы с Володечкой подходили к квартире и уже слышали, как вопила мама сквозь закрытую дверь. Но я решила не расстраиваться: поорет и перестанет.

Двери открыла бабушка, и я сразу направилась к себе. Я жутко устала и только сейчас поняла, что шевелиться больше не могу, только лечь, обнять папиного мишку и спать. Только мишки у меня на кровати не было. Я искала его везде. И в шкафу, и под подушкой, и под кроватью — вдруг упал. Но его просто нигде не было. Без мишки я спать не лягу, как же… Пойду у бабули спрошу. И я пошла.

— Бабуля, у меня мишка-Тедди пропал, кофейный такой, ты не видела?

— Это которого Слава принес? Забудь. И не вздумай у матери спрашивать.

— Что случилось? Где мой мишка?! — я начинала злиться, предчувствуя непоправимое.

— Расстроилась она. Твой отец — не самое лучшее воспоминание, а тут явился. Нервы трепать он мастак. С чего он вообще решил, что ты его дочь?!

— А что, не его? — спросила я. — Он говорит, что у меня глаза, как у его матери.

— Да ты вообще в их породу. Мать не тронь.

Но меня уже ничего не могло сдержать, даже заплаканное мамино лицо.

— Где мой мишка?! — почти кричала я.

— В помойке, — прошипела она.

Я побежала и нашла изрезанную на мелкие кусочки игрушку. Мне казалось, что мое сердце сейчас разорвется.

— Почему ты убила его? Это мой мишка, мой, только мой! Он должен был жить со мной, он живой, он подарок! Мне его мой папа подарил! Понимаешь?! От всей души подарил! А ты… Ты меня всего лишила, всего на свете: Володечки лишила, папы родного лишила, меня все безотцовщиной дразнили, и моего мишку изрезала! Что ж ты за мать такая, хреновая?! Почему рядом с тобой жить не хочется?! Ненавижу, тебя и Германа твоего бегемотского тоже ненавижу! И зачем ты меня только на свет родила?! Я же тебе в тягость, вон замуж никто не берет! Уйду я от тебя!

Я не слушала ее вопли, схватила свой кошелек с мелочью и как была в тапочках, так и убежала. Думать, куда идти, особо не приходилось, впереди ночь, а мне надо попасть к папе до ночи. И пусть мне его жена не нравится. Но он-то меня любит…

====== Родители ======

Пока я шла к станции метро, продумывала линию поведения. Я не должна привлекать внимания. Как этого добиться? Во-первых, не плакать. Во-вторых, надо держаться какой-нибудь взросленькой тетеньки. Пусть все думают, что я не одна. Жаль, что я так плохо знаю линии метрополитена. Но я умею читать и думать! Разберусь.

Я добралась. Уже подходила к папиному дому, когда услышала его голос.

— Света, не надо звонить в полицию. Она сейчас подъедет, она очень умная девочка, вот увидишь, с ней ничего не случиться.

— Слава, ей десять лет, всего. Чем раньше начнут искать, тем лучше.

Я побежала к ним, слезы прорвались и я всхлипывала.

— Папа, я здесь. Не надо в полицию!

Он подхватил меня на руки и обнял.

— Машенька, мы так волновались!!! Малыш, пойдем домой.

— Куда домой? — испугано спросила я.

— Ко мне домой. Ужинать и спать.

Мы вошли в его квартиру, вернее он внес меня на руках. Его жена — Света была с нами и уже не злая.

— Папочка, мама моего мишку убила, — я снова залилась слезами.

— А это кто на диване сидит?

Я глянула на диван, там сидел кофейный мишка, только на кофточке сердечко было желтое, а не красное.

— Хочешь сказать, что он сбежал и переоделся?

— Как и его хозяйка.

— Машенька, пойдем ужинать, потом в душ и я тебе ночнушку купила, чтобы было в чем спать.

— Спасибо, тетя Света, а где мальчики?

— Они у мамы моей, тут недалеко. Ты с ними обязательно познакомишься, только не сегодня.

Я поела, ощутив в один момент зверский голод, потом легла на диване, обняв моего любимого мишку, а папа сидел рядом и гладил мои волосы пока я не уснула.

Проснулась от голосов на кухне. Там вопила моя мама.

— Слава, чем ты ее приворожил? Ну что ты такое сделал, что она влюбилась в тебя, а, Слава?

— Галя, ты не о том говоришь. Она меня нашла, потому, что ей нужен был отец. Пойми, не Герман, которого она не признает, а родной отец. Она умна настолько, что смогла все выяснить, у твоей мамы и твоей подруги Наташки. Ты гордиться такой дочкой должна.

— И что делать будем?

— Во-первых, нужно вписать меня в ее документы, а потом будем ее растить. Я буду тебе помогать. И видеть ее буду, и встречаться с ней.

— У тебя семья со Светкой, зачем тебе?

— Она моя дочь.

— А ты уверен? Ты же избил меня тогда, за то, что я гуляла! Или забыл? Или по пьяни тогда ревновал?

— Галя, прекрати.

— Почему прекратить? Света про тебя все знает, она же преследовала тебя, везде за нами тащилась, чтобы вдвоем не оставлять. Да, ладно, Светка не пыли. Живете и живете. Он пьет так же?

— Нет не пьет, это только из-за тебя он пил. Галка, речь о вашей дочери. Так ты беременной от него ушла?

— Он избил меня до полусмерти, я в больнице с сотрясением лежала. Потом дома, с депрессией, а потом аборт делать было поздно. Вот так Машка и появилась. И не смотри на меня, словно, я тебе три рубля должна.

— Нет, Галя, не три рубля, ты мне дочь должна. И если надо я в суд пойду, но, что она моя докажу.

Я ничего не могла понять. Мой папа, который хороший, избил мою маму, а потом бросил пить. Так он хороший? Или не хороший?

Я вылезла из-под одеяла и пошла на кухню. Мишку я не оставила, взяла с собой. На кухне сидели за столом мама, Володя, папа и его жена Света. Я вошла, подошла к Володе, и залезла к нему на колени. Все смотрели на меня.

— Папа, ты правда избил маму?

— Ну как, приятно отвечать на вопрос дочери? — с вызовом спросила мама.

— Галя, не нарывайся, — вам сейчас предстоит вместе со Славой объяснить десятилетнему ребенку, почему вы такие, и судья у вас, пожалуй самый строгий и справедливый. — сказал мой Володечка, а мои родители опустили глаза в пол.

Все молчали, а мне было хорошо несмотря ни на что, они были рядом, все, самые родные люди. И мама, и папа, и Володечка, и даже тетя Света, которая уже тоже стала хорошей.

— Машенька, детка, а ты спать не хочешь? — спросила тетя Света.

— Нет. Когда я здесь, они не ругаются. Я очень хочу все про них узнать, но они молчат. Я не думаю, что люди, которых я люблю плохие. Я тоже хорошая, но ошибаюсь, иногда, и они ошиблись. Но это не повод их не любить. Вот мама моя кричит все время, но она хорошая — в душе. И папа хороший. Я с ним сегодня весь день была. А дети все чувствуют. И я чувствую, хотя уже большая и почти взрослая.

Володя поцеловал меня в лоб, а все смеялись.

— Ох, Галя,- произнесла тетя Света, вот повезло тебе с дочкой! Такая она чудесная у тебя получилась. А если хотите, я сама все про вас расскажу. Все на моих глазах было. И учились мы все вместе в одном институте, и в группе одной. Если ошибусь — исправите.

Мои родители продолжали молчать. А тетя Света восприняла их молчание, как сигнал к действию.

— Так вот Машенька, когда мы познакомились, нам всем было по семнадцать лет. То есть мы всего на семь лет были старше тебя. Мы подружились, создали свою компанию. Девушки: Галя, Наташа и я, а парни: Слава, Коля — Наташин муж, и Андрей. Андрей как-то быстро отпал, поссорившись со Славой из-за твоей матери. Нас осталось пятеро. Очень быстро в нашей компании сформировались две пары Слава с Галиной и Наташа с Колей, а я была при них. И да, уже тогда я была влюблена в Славу. Но ему была нужна только Галя. Прошло полгода, они стали жить вместе. Так не оформляя отношения, оставляя все на потом. Славины родители отдали им квартиру, помогали материально. Слава нашел работу и после занятий в институте шел на работу, а Галя с Наташей гуляли. Коля завалил сессию и его забрали в армию. Наташка осталась одна. Но одна она быть не могла и не хотела. Она не умела ждать, хотя обещала дождаться Колю из армии. Она должна была быть в компании, на виду, в центре внимания. А Галя — верная подруга с ней. Так вот возвращается Слава с работы, а жены нет, ужина нет, и где она он не знает. Приходит, когда вздумается, еще и провожает ее кто-нибудь. Естественно скандал, чуть ли не до драки, потом примирение в постели и наутро, они в институте с синяками, царапинами, но счастливые. Неделю, другую у них все хорошо и любовь до гроба, потом все сначала, снова Наташку тянет на приключения, а Галя с ней. Как же подругу ведь не бросишь. И вот так в ожидании жены с гулянки Слава начал пить. Скандалы стали чаще и чаще, синяки виднее и виднее, причем у обоих. Родители попытались вмешаться, но ни к чему хорошему это не привело. Нина Васильевна рассорилась со Славиными родителями вусмерть, а следом и со Славой. По ее словам — он плохо относился к ее дочери. А дочь, вроде как была примерной женой. Чем больше времени проходило тем чаще случались загулы у Гали с Наташкой и тем больше пил Слава. И в один день, вернее ночь, она заявилась домой под утро, пьяная с кавалером. Слава пил всю ночь, и был гораздо пьянее ее. Когда началась драка, кавалер сбежал. Соседи из-за шума вызвали милицию и скорую. Галю забрали в больницу, а Славу посадили. Нина Васильевна написала заявление на него. В милиции его тоже избили и он лежал в той же больнице, что и Галя. Я ходила к нему, поддерживала. Его родители откупились от Гали, и суда не было. Вот и вся история. О том, что Галя беременна он не знал и о существовании дочери тоже не знал. Мы поженились через полгода. Он не пил и не пьет вообще. У нас два сына. Галя институт бросила. Наташка ничего нам не говорила о ней. Потом Коля вернулся из армии и они поженились.

Она закончила рассказ. Мама молчала, папа тоже. Первым заговорил Володя.

— Машенька, у тебя есть вопросы к родителям.

— Да, конечно есть. Мама, почему ты не сказала папе, что я есть?

— Потому, что он никогда не оставил бы меня в покое, он бы женился на мне, а я его ненавидела. К тому времени уже ненавидела. Я хотела жить, гулять, веселиться! А он пахал за копейки и из меня решил сделать рабыню! Понимаешь, дочь?

— Нет! не понимаю! То есть ты хотела гулять с тетей Наташей, а меня лишить папы? Мама, а я тебе была нужна? Просто я помню, как вы с тетей Наташей забыли меня в магазине и я там с полицейским играла. Я маленькая была тогда.

— А что мне было делать? У меня уже не было вариантов — только рожать.

— У тебя и сейчас нет вариантов. Он мой папа и я буду его любить!

— Вот так всегда, растишь дочь, любишь, а появляется отец с мишкой и все! И мать родная побоку!

— Не начинай, Галя. Мы оба хороши! — надо переоформить документы Маши. Я буду платить алименты и общаться с дочерью.

— А Герман?

— Почему я должен думать о Германе? — уже злился мой отец.

— Я уговорила его удочерить Машу.

— Да не нужна я твоему Герману и он мне не нужен. Мама! еще раз скажешь о Германе и я к папе жить уйду!

— Шантажистка! — изумленно сказал Володя и все рассмеялись.

Дальше все было не интересно: мама обещала переоформить документы на меня, когда услышала какую сумму собирается ей давать мой отец. Потом они дружно объясняли мне, что ходить одной по городу на такие расстояния в моем возрасте опасно. Потом папина жена говорила, что будет мне всегда рада. Мама, что пригласит их на свадьбу с Германом. А мне хотелось спать, я так и уснула на руках у Володечки.

====== Почему люди такие? ======

— Маша, — бабушка стояла у моей кровати. — Маша, объясни почему ты постоянно доводишь мать? Ты ее не любишь?

— Ты о чем, Ба? — я еле разлепила глаза.

— Что за выходки? Она для тебя все, лучшей матери придумать трудно. Вот выйдет за Германа — будет у тебя отец. Нет, ей настоящего подавай. Маша, я видела, что он с ней тогда сделал! Я видела в каком состоянии она тогда была! И позже вся ее депрессия на мою голову свалилась. Она его любила, видите ли! И аборт делать отказалась! А потом, когда поняла, что к чему, то поздно было! Как мы с Наточкой старались, как ее вытаскивали! Вот Наточка — подруга так подруга. А этот — один раз поднял руку, значит, все! Всегда бить будет! Меня моя мать так еще учила, а этот — отец твой, сам ни рожи ни кожи, ни достатка, одна квартира и все. Разве это муж?

— А чем не муж? Ба, — я уселась на кровати, — а у тебя самой муж был?

— Что за вопросы? Маша! Конечно, был! Знаешь, какой у меня муж был! Всем бы таких мужей! А Галка моя — копия он, вот просто копия! Я всегда для нее все! Как бы он хотел, как бы за двоих!

Бабушка расплакалась и вышла из комнаты. А я осталась сидеть на кровати в полном недоумении. Я никогда не видела деда и никогда о нем ничего не слышала. Только фамилия была его. Я это поняла потому, что у бабушкиной незамужней сестры из Подмосковья фамилия была другая. Она приезжала к нам как-то, погостила и уехала. Они говорили про квартиру в которой мы все живем, и бабушка рассказывала о свекре-генерале, но я не запомнила. Маленькая была тогда. Теперь я бы прислушивалась, о чем они говорили, а тогда меня только куклы интересовали да сказки.

Ладно, пора вставать. Я умылась, почистила зубы и в своей новой ночной рубашке прошла на кухню. Бабуля жарила сырники.

— Я готова. Мама где?

— Спит. У нее вчера совсем нервы сдали. Не жалеешь ты мать, думаешь, мачеха лучше будет?

— Не знаю! Я с тетей Светой еще не жила. Но она лучше вашего бегемотского Германа.

— И в кого ты такая, бездушная?

Я только пожала плечами.

— В вас, наверно… Вы же меня не хотели, вот душу и не дали. А папа будет моим папой, и все! А на вашего Германа мне плевать! Понятно?!

— И давно ты так заговорила?

— Как только повзрослела и поняла, что я сама по себе.

— Вот и не будет тебе гостей в субботу, и пирог печь не буду, и подруги твои не придут, и Настя тоже.

— Напугала! Нужны они мне! У меня один друг — Володечка, а эта Настя еще хуже маминой тети Наташи.

— Да что с тобой!

— Мама, что у вас тут, спать невозможно, так шумите? — мама в халате вошла в кухню.

Глаза у нее были заплаканными, напоминали щелочки. Мне стало ее очень жалко, я подбежала к ней, обняла и спросила:

— Ты из-за меня плакала?

— Нет, Машуня, просто… я вспомнила все.

— То, что тебя папа избил? Ты до сих пор сердишься?

— Нет, не сержусь, дочка. Просто я его любила, а он Светке Поповой достался…

— Галя! Ну о чем ты?! — всплеснула руками бабушка.

— О счастье своем утраченном! Мама, неужели не понятно?! Не пара он мне?! Да?! Мой отец бы не одобрил?! А откуда ты знаешь, что бы он одобрил, а что нет?! Ты все прожить за вас двоих старалась, что ты мне сделала?! Счастья лишила, любви, единственного нужного мне мужчины?! И дочь чуть не потеряла?! Вот оно счастье по-твоему?! Не слушалась бы, сейчас на месте Светки была бы!

— Галя!!! — бабушка расплакалась и убежала в свою комнату.

А я пыталась успокоить плачущую маму. Я готова была на все, чтобы она только не плакала. Но что я могла сделать? И тоже плакала вместе с ней, а она обнимала меня и причитала, о своем не случившемся счастье…

— Я люблю тебя, дочка! Веришь, люблю! — она перестала плакать.

— И я тебя люблю, мамочка! И к тете Свете никогда не уйду…

— Я знаю. Мы переоформим твои документы, и будешь ты со своим папой встречаться, только с Германом смирись. Тебя ведь не просят его отцом называть, а потерпеть можно?

— Ради тебя можно… Только не плачь!

Я растирала ее слезы по лицу и целовала горькие дорожки.

— Вот и хорошо. Значит, договорились?

— Договорились.

Она налила мне молока и дала сырники. Тут и бабушка подошла, тоже села завтракать.

— Мама, — заговорила мама, — сегодня Слава придет, мы пойдем документы делать. С чего начать даже не знаем, но он говорит, что у него адвокат знакомый есть, он поможет.

— Интересно, чем он тебя так купил?

— Он помогать обещает и Маше он нравится. Он на ее содержание обещает давать больше, чем я зарабатываю. И после моего замужества тоже.

— А Герман твой что?

— А Герману что? Это моя дочь.

Дальше день был удачным, потому что пришел папа.

Мы ходили в медицинский центр и сдавали кровь и еще что-то палочками со рта. Потом сидели в кафе. Мама с папой разговаривали и смеялись, и казались такими счастливыми. Я тоже была счастлива и все представляла себя невестой в красивом- красивом платье, и мама со мной, и папа, и я самая счастливая, и жених у меня самый лучший… только имя его я сама себе произносить боюсь, но все равно мечтаю…

Потом мы с мамой пошли домой, а папа обещал взять неделю отгулов, чтобы все успеть. Он сказал, что через неделю я стану Кривцовой. А я что? Я рада!

Вот только дома бабушка плакала, причем разговаривала… с портретом. Я такого не видела никогда. А мама тяжело вздохнула и прошла к бабуле.

— Мама, ну что ты? У нас все хорошо, мамуля, ну прекращай. И не надо жаловаться папе.

— А кому? — всхлипывая проговорила бабушка. — Кому я еще могу все сказать, что на душе? А он слышит, я верю, что слышит.

— Кто там, бабушка?

— Дед твой! Да что ты поймешь?

— Все пойму, если расскажешь. Думаешь, я маленькая? Думаешь, любить не умею?!

— Мама, да прекрати, — встряла моя мама, — сейчас начнутся слезы, сопли. Что ты малой голову морочить решила? Что я, не знаю твоего рассказа: «Ах, какой папа был красивый, ах, как на нем сидела форма! Ах, каким героем он был?» Так? Ах, как он тебя любил, и так далее. Слышала раз тысячу. Мама, кому нужна любовь покойника? Еще скажи, что ты ему всю жизнь верность хранила!

— А почему не сказать, коль это правда. Я любила твоего отца, Галя. Чего мне стесняться?! Что других мужиков до себя не допускала? Так пойми — Я любила и сейчас люблю! И не моя вина, что он погиб. Он был офицером-героем.

— В той войне не было героев, мама, и отец мой — не исключение. Мог не воевать, мог дома с тобой жить и детей своих воспитывать. Тоже мне... герой! Что он сделал геройского? Умер? А мы им гордиться должны? Вот если бы он в школу меня провожал, в первый класс — я бы гордилась. Если бы на выпускном со мной танцевал, я была бы счастлива! Он бы был! Понимаешь, был бы — отец! Живой, настоящий, красивый! Пусть даже в форме дурацкой военной. Но он бы был! И мне было бы кем гордиться! А так что? За кого он погиб? За меня, за брата моего не родившегося? За тебя? Потому что ты всю жизнь ему верна? А оно ему нужно? Он чью родину защищал? Что он там делал?

— Галя, — бабушка встала, гордо подняла голову и приосанилась вся, — твой отец был офицером. Он погиб, выполняя свой долг! Его туда Родина послала, значит, за Родину и погиб! За нас с тобой.

— Дура, ты мама. Он там у них погиб, а они со мной в институте учились, и наших баб трахали.

— Ты бы постеснялась при дочке говорить такое и мать оскорблять бы постеснялась. Ты ведь от нее то же отношение получишь, а потом не плачь — сама научила.

— Я на другую жизнь надеюсь. Мы с Германом здесь не останемся. У нас другие планы.

— Вижу, что ни я, ни Маша в ваши планы не входят. Ну что ж, Бог тебе судья. Живи как знаешь.

— Проживу. Машке голову отцовскими подвигами не морочь. Все, я спать. Устала, как собака! И за что это мне? Беготня вся… мне к свадьбе готовиться надо.

Она махнула рукой и в дверях сказала:

— Машка, спать, быстро!

— Я сейчас, мамочка, — ответила я, а сама притулилась к бабушке и разглядывала фотографию моего деда.

В голове кружились всякие мысли. Многие даже совсем непонятные. Потому что как умирают старые, я догадывалась, а молодые… вот никак не понимала. Зачем? Им же еще так много надо?! Зачем же умирать?! А еще подумалось: а умирать оно как? Больно?! Я очень попросила бабушку рассказать про нее и про деда, и она с улыбкой пообещала. Только завтра. Потому что сегодня мама рассердится, а мама же у меня одна!

====== Рассказ о деде ======

Наступило утро. Мама ушла на работу и по делам, а я осталась с бабулей.

От любопытства меня просто распирало. Поэтому я ходила за ней хвостиком и все просила и просила начать свой рассказ. После того как бабушка сделала все заготовки для ужина и поставила тушить мясо на маленьком огне, она провела меня в свою комнату и достала альбом с фотографиями.

Я их раньше никогда не видела. Первым бабушка показала комсомольский билет деда. А там большими печатными буквами было написано: «Погиб при исполнении интернационального долга». Мне было не совсем понятно, что это за долг такой, но раз бабушка этим гордилась, то и я гордилась тоже.

— Ба, а почему в доме фотографий нет?

— Мать выкинула все, что могла. Ей плохо тогда было, и она не понимала, кричала, что жить хочет в квартире, а не в склепе. Но давай по порядку.

Познакомились мы в Рязани, он учился в военном училище ВДВ (воздушно-десантных войск), высокий, накачанный. Фигура сдуреть можно. Вот подошел он ко мне на площади: мы с сестрой домой шли с магазина. И так протянул руку, и говорит:

— Будем знакомы, красавица, я — Сергей.

Я так засмущалась, что и ответить сразу не смогла. Только руку его не отпускаю, а он смеялся.

— Так как называть тебя? — спрашивает.

— Нина, говорю, а сама кончики туфель разглядываю.

Он меня на вечер танцев позвал в училище и пригласительный дал. Дома событие. Идти или не идти обсуждают. Отец говорит: рано, а мать — пусть идет. Мне на то время только восемнадцать исполнилось, а сестре пятнадцать.

Наряжали всей семьей. Туфли самые лучшие, платье шелковое — юбка-клеш. Волосы завила и пошла. Иду, душа в пятках. Что там, как, не представляю даже.

Вот подхожу, а там толпа девчонок, с пригласительными и без. Все красивые такие, нарядные. Смотрю, а мой Сергей с КПП выглядывает.

— Нина, — кричит, — Нина проходи!

За плечи меня взял и повел, как девушку свою, а я иду — его разглядываю. А красивый он — глаз отвести не могу. И что он во мне нашел? — думаю, а сама рада, вот знаешь, как рада! Бабушка смахнула непрошеную слезу, я слушала ее раскрыв рот. А она продолжала:

— Мы танцевали. Весь вечер танцевали и только смотрели глаза в глаза. Он даже курить с товарищами не пошел. И не говорили совсем, только смотрели друг на друга. Но вечер кончился, и пора возвращаться домой. Вот тут он и спросил, как найти меня можно, и фамилию мою, и адрес. А потом пришел, через неделю сам пришел. С мамой поздоровался, с отцом, все честь по чести. Мне букет цветов подарил. Рассказал, что отец полковник в Москве, мать учительница. Вежливый такой. Вот встречаться стали. Как увольнительная — так он ко мне. Даже в самоволку сбегал. Раз было ночью стучит в окно: выходи, говорит.

Я из окна и выскочила. Ох и целовались мы тогда! Как целовались! А потом спрашивает, пойду за него или нет. Через день пришел к отцу руки моей просить. Мы встречались тогда меньше года. Отец меня благословил. Расписались быстро, в тот же день.

Вот так женой я стала. Он там в казарме, а я у родителей. Приходил раз два в неделю, вот и все счастье. Но я не жаловалась, любила его, очень любила. Летом на каникулы поехали в Москву с родителями знакомиться. Я уже тогда маму твою ждала.

Волновалась я! Как примут?! Кто его знает, чего они, москвичи, хотят. Вот волновалась не зря. Пришли мы, звонит он в квартиру. Женщина открывает, маленькая такая, сухонькая, замученная какая-то. Увидела нас, слезы на глазах появились.

— Как я ждала тебя, Сереженька… — плачет, целует его.

— Мама, ну что ты? — он ее почти поднял над полом. — Мама, я не один, я с женой.

— Как же? — она растерялась совсем. — Проходите, как звать тебя, дочка?

— Нина, — говорю, — а я так переживала…

— Ничего, не бойся, я Виктора подготовлю. Пойдем, познакомимся. Устали с дороги, есть, небось, хотите.

Она хлопотала на кухне и все подкладывала сыну добавки, и все причитала, как ей тяжело без него. А он улыбался и смотрел на нее так ласково. Мы подружились с Марией Сергеевной до вечера. Я прониклась к ней, а она обращалась ко мне только — дочка. Чудная женщина была: добрая, душевная, ласковая. А у моего Сережи была ее улыбка.

Отец показался мне угрюмым. Пришел вечером, в форме, весь такой настоящий полковник. Жена на него глаза поднять боится. Познакомились мы, и он на сына как зыркнет. А мой Сереженька говорит: мой выбор, кого люблю — на той и женился. Я стал тем, кем ты хотел, а с кем мне жить, выбирать мне. Отец больше слова не сказал, но мне всегда было неуютно в его присутствии.

В то время Сережа первый раз показал мне Москву. Мы целыми днями гуляли, разговаривали. Он много знал, перечитал кучу книг, и вообще, был таким умным. Я терялась и расстраивалась, мне казалось, что он не может любить такую дурочку как я, а он любил, и я его безумно любила.

Он водил по музеям и театрам. На концерты всякие, я тогда и предположить не могла, что он вовсе не собирался быть военным. Он хотел быть историком, как мама. Он вообще очень любил свою маму. Отец настоял на военном училище. А учитывая Сережины габариты и физическую подготовку, они выбрали десантные войска. Вообще, Машенька, твой дед был мягким и добрым человеком, очень внимательным и душевным.

Но лето пролетело, и ему надо было возвращаться — последний курс. А потом распределение. Мама его просила мужа вернуть сына в Москву, внуков она хотела и семью. А он считал, что протежировать сына — последнее дело. Я сама слышала, как Мария Сергеевна его бездушным деспотом называла. А мне было все равно куда, лишь бы с моим Сережей ехать.

В конце ноября родилась Галя. Только Сережу ко мне не отпустили. Первый раз дочку увидел, когда ей месяц исполнился — на учениях был. Я знаю, как ему было трудно, и как он домой к нам рвался. Но что поделать?!

Мария Сергеевна, как я родила, приехала, пару месяцев со мной была, помогала. И мы с ней вообще как родные стали. Я ее только мамой называла. А она все про Сережу рассказывала, как рос, что любил, с кем дружил. Как она сама за лейтенанта вышла, как родила единственного сына, как боготворила его всю жизнь, как пыталась уберечь от судьбы потомственного военного.

Но… вставало огромное Но, в виде ее собственного мужа. Я понимала, что она не счастлива с ним, но уж больно ему нужна. А мой свекор был военным до мозга костей. И сына она отстоять не смогла. Хотя желала ему, такому умному и способному, совсем другой судьбы. Но, слава богу, войны нет и не предвидится, так что все ничего. Она всегда поможет и, куда бы мы не поехали, она с нами. При этом о существовании мужа, который вот-вот должен был получить генеральские погоны, она и не вспоминала.

Через два месяца, в конце января, приехал генерал. Внучку одобрил, но посетовал, что не пацан. А побыл неделю, и сам уехал, и жену увез.

Так и жили — я с Галкой крутилась, Сережа учился, приходил раз в неделю. Генерал помогал деньгами. Мария Сергеевна писала письма и слала посылки, то по почте, а то с оказией.

Галке полгода было, когда по месту распределения поехали. Я была рада. Не дыра совсем, все-таки город Плоцк. Дали нам комнату в общежитии. И зажили мы, как все семьи военнослужащих живут.

Мы к Новому году готовились, Галке год. Елку наряжали, живую. Игрушки свекровь из Москвы привезла, конфеты. Меню составляли. Отец его обещался… —

Бабушка замолчала и вытерла рукавом слезы.

— Я с рынка вернулась, мяса купила. Готовить собиралась, а дома Сережа. Удивилась. 23 декабря, среди дня. А он говорит:

— Я попрощаться, Нина. Хорошо, что мама у нас. Хоть всех своих любимых женщин увидеть смог, хоть поцелую напоследок.

Я говорю:

— Случилось что? Ты надолго?

— Не знаю, Ниночка. Дочку береги. Я так сына еще хотел… — Обнял нас Марией Сергеевной и ушел.

А потом узнали, что война! Даже не наша, чужая… А Сережа-то мой, не их!

Бабуля расплакалась и долго не могла прийти в себя. Потом взяла себя в руки, успокоилась немного и продолжила свой рассказ.

Свекор приехал и нас в Москву увез. Галку в садик определил, я работать пошла. Наступили долгие дни и месяцы ожидания. Редкие письма и новости по телевизору. Только по телевизору-то все хорошо, а я все чаще подруг по гарнизону встречала, что приезжали ордена мужей получать — посмертно. Вот так встаешь утром и ждешь, а получаешь конверт и открыть боишься…

Летом восьмидесятого он приехал сам — в отпуск, после ранения. Месяц был. Только другой совсем. И улыбка другая, и взгляд. Мы и не ходили никуда, все дома, я, он и Галка. Я отпуск на работе взяла, без содержания. Говорили мало. Что не спрошу, молчит. Или так скупо: «Не нужно это тебе знать, Нина».

С отцом ругались они. За закрытыми дверями так, что мы с Марией Сергеевной только голоса слышали, а о чем они говорили на повышенных тонах, о чем спорили, мы с ней даже не догадывались.

Разговорился только перед концом отпуска. Ему уже вот-вот ехать, всего пару деньков осталось. Я пристала к нему, говорю:

— Скажи, чего мне бояться?

А он отвечает:

— Лжи, Нина, бойся лжи.

И рассказал, что они первыми в Кабул прилетели, а самолет за ними следующий врезался в гору и разбился. Его и не сбивал никто, сам разбился, а в нем 67 десантников, плюс экипаж. Но не это было главное, кроме солдат и командного состава на борту самолета находились важные документы, в черном кожаном портфеле. Их потерять было никак нельзя. И подняться на такую высоту без специальной подготовки тоже нельзя. 4200 метров, однако. Сначала хотели наших кинуть, а потом привезли группу альпинистов из Алма-Аты. Причем оговорили, чтобы все парни были холостыми. Они там несколько дней и ночей трупы обыскивали, вернее, фрагменты трупов. Документы собирали. Потом они сообщили, что портфель нашли. Так их оттуда сразу забрали. А ребят даже не похоронили по-человечески. Пустые гробы семьям отправили. Да и альпинистам ничего не объяснили. Задачу выполнили и отправили домой. Не по-людски это все, Нина. Вся грязь там из людей лезет, правда, и чистота тоже. Обнаженные души, короче.

— Страшно, Сереженька?

— Страшно, нам, офицерам, страшно, а ребятам срочникам, так вообще. Страх стараются отгонять, рассказывают друг другу веселые истории, — только бы не молчать, только бы не уходить в себя, иначе с ума сойти можно. Однако по ночам ужас как страшно, до холодного поту, в обед забирает аппетит, вызывая лютую ненависть к противнику, но не к родному государству, которое их, еще совсем «необстрелянных» юнцов, отправило в самое пекло событий.

— Думаешь, зря вас туда?

— Не знаю. Чужие мы там. Мы враги, нас и бабы их, и дети ненавидят. Нельзя воевать ни за что. Я так думаю. Только вот отец говорит, что думать мне не положено, что я должен приказ исполнять. А приказы люди издают. И кто сказал, что они не ошибаются. Не наша это земля, и люди там не наши. И кто враг, а кто друг — поди разбери. И мальчишек жалко, что там полегли, и мать мою жалко, не убийцу она растила. И тебя, и Галку. Вернусь ли, не знаю. Чтобы убивать надо верить, а я не верю.

А через день мы попрощались и он уехал, чтобы уже никогда не вернуться.

Через месяц я поняла, что беременна. Написала Сереже. Но от него писем не было, так мы и жили в полной неизвестности, целых пять месяцев. Даже его отец ничего не знал.

Потом пришла похоронка, а вслед за ней цинковый гроб.

Бабушка замолчала и долго сидела с закрытыми глазами, а я плакала, растирая слезы руками. Но потом она продолжила свой рассказ.

— У Марии Сергеевны отнялись ноги, а как она кричала… Страшно это было, страшно… Она мужа во всем обвинила. Вот как не могла ему простить, что ее Сереженька военным стал, так и в смерти сына его винила. Он-то, понятно, переживал, это и его сын, и тоже единственный.

Она на свои ноги уже не встала никогда; и мужа не простила, тоже никогда. Она прокляла его…

А я пыталась ее поднять с пола. Она ведь упала, но мужа близко не подпустила. Потом мы с ней долго сидели обнявшись и плакали, каждая по-своему пытаясь выплакать горе. Мы-то были живы, и как бы нам с ней ни хотелось оказаться с ним там, по ту сторону, но, увы, это не от нас зависит… Нам выпала судьба жить с этой потерей, в тоске, в безысходности жить и ждать. Вот чего ждать, не знаю. Сначала, что это ошибка и он вернется, а потом, что и наш срок кончится, и мы соединимся где-то там. Мария Сергеевна дождалась, а мой срок еще не вышел.

А тогда она отказалась лечь в больницу, так и хоронила сына в инвалидной коляске. А вот в больницу попала я с преждевременными родами. Мой мальчик умер, как только родился. Мы их похоронили вместе: отца и сына. Хоть он с моим Сережей.

Мне потом солдат рассказывал, что Сереже в живот попали, и стрелял просто мальчишка из кишлака, а он в ответ выстрелить не смог. Ребенок же, а в ребенка нельзя. Этот солдатик перевязал его как мог, вколол ампулу промедола, чтоб боль облегчить и повез его в медсанбат, но не довез. Он умер. Все, говорит, мать, меня и дочку вспоминал.

Вот и вся история.

Бабушка закончила свой рассказ. И мы с ней просто плакали. Но я не могла на этом успокоиться. Что же случилось с моей прабабушкой и с прадедом. Я совершенно точно понимала, что я Мария, как она, что мне ее имя досталось. Я пообещала бабушке, что когда у меня будет сын, назову его как деда — Сережей. А потом спросила, что дальше было. Она продолжила.

Свекор не смог жить с ними. Жена его только убийцей называла, видеть не хотела… Он встретил женщину гораздо моложе него и ушел к ней. Квартиру нам оставил. А Мария Сергеевна везде фотографии сына расставила, везде его вещи были. Только Галка лет в тринадцать взбунтовалась. Баловали мы ее, все, что она хотела, все ей. Отказа ни в чем не было никогда. Как же ей, сироте, отказать, а она эгоисткой выросла. Так вот вдруг заявила, что ей в склепе жить надоело, что у нас не дом, а склеп. И давай все убирать. Мария Сергеевна в слезы, а Галке подруг хотелось водить в дом, да не объяснять всем, кто это. Тогда войну считали позором страны. Значит, и отец позор ее. В общем, собрала она все и сожгла на глазах у бабушки. Она ж не со зла, просто по молодости и отсутствию понимания. А Мария Сергеевна в ту ночь померла. Тихо во сне.

Как Галка плакала. Она ж любила бабушку. И тебя вот в ее честь назвала.

====== Противоречивые чувства ======

Комментарий к Противоречивые чувства https://www.youtube.com/watch?v=AW_ulWlZ6T8&index=7&list=RD5peTuyP4_UQ

Сегодня мне выдали новое свидетельство о рождении. Я теперь — Кривцова Мария Вячеславовна. И в моем новом документе прописаны отец и мать (как у всех людей прямо). Оба родителя были со мной в этот день. Они очень мирно беседовали, потом папа пригласил нас в кафе. Мы ели мороженное. Отец и мать вспоминали, как они познакомились в первый день учебы в институте. Они смеялись. Мама казалась веселой и беззаботной, а папа смотрел на нее восторженным взглядом.

Как хорошо! Мне никогда в жизни не было так хорошо! Как я хотела, чтобы все так и оставалось: мама с папой вместе и я. Еще бы Володечку сюда позвать… Но ладно, нам и втроем замечательно. Я ела мороженное с фисташковым сиропом и мечтала.

Вот мама с папой поженились и живут вместе. Даже братика мне родили. И все счастливы, и папа в нашей квартире, и не уходит никуда, и все так хорошо… Но... мороженное кончилось, кофе они выпили, я доела свой эклер с чаем и наступил момент прощания. Папа уходил к своей Свете, а мама к бегемотскому Герману, который уже звонил три раза. Видите ли, без мамы он костюм никак выбрать не мог. Да чтоб он лопнул на нем, этот костюм, прямо во время свадьбы. Мамино платье уже висело в шкафу. Белое дурацкое из гипюра. В жизни такое не надену!

— Мама, ты же папу любишь? — не удержавшись спросила я.

— Маша, глупости не говори! Я люблю Германа! Я выхожу за него замуж! Твой отец женат! У него двое детей! Ты можешь вернуться из своих грез на землю и понять, что есть на самом деле?! Что ты себе напридумывала?! Маша!!! Я уже жалею, что согласилась на переоформление твоих документов. Удочерил бы тебя Герман и все. Ну чем он тебе не отец?!

— Наверно, просто не отец, — пожав плечами, сказала я. — Мама, вы с папой так хорошо смотритесь!

— Все, прекрати! Маша, у него два сына, ты хочешь, чтобы они остались без отца?! — все больше возмущалась мама.

А я подумала, что вот оно, вот он — мой шанс.

— Так вы можете быть вместе?! — радостно произнесла я.

— Маша, у тебя души нет. Как же его дети, его жена? — мама думала, что она убедительна.

— А как же я?! Значит, если он будет жить со мной, то у меня нет души, а если с ними, то есть?

— Ты что ничего не понимаешь? Ты хочешь разрушить его семью?

— Нет, я хочу свою семью. И не моя вина, что мое счастье должно разрушить их счастье. Ведь они свое строили на моем?!

— Маша, ты невозможный ребенок! И в кого ты такая? Вот через две недели у тебя будет нормальная семья. Мы будем жить все вместе…

Дальше я слушать уже не могла. Значит этот бегемотский Герман будет жить у нас?

— Маша, ты меня слушаешь?

Я расплакалась.

— Мамочка, не надо! Не выходи замуж, пожалуйста! Я не хочу... и чтобы он жил у нас, не хочу! Я же твоя дочь! Ты что, меня не любишь?

Мама лишь цыкнула на меня, сказав, что она лучше знает, что лучше для меня и для нее. Что я мала слишком, чтобы свои условия ставить. Сказала, что я не знаю жизни и в людях не разбираюсь. И еще добавила, что у меня на поводу больше никогда не пойдет.

Настроение упало, и я молча плелась за ней в магазин. Даже не подумала поздороваться с Германом и за это получила подзатыльник от мамы. Дальше она ему плакалась, какая я черствая и бездушная. А он говорил, что все образуется и что, когда будем жить все вместе, то мы найдем общий язык, и я смогу его полюбить. При этих его словах, я лишь стрельнула на него глазами и надулась еще больше. А он целовал маму, языком влезая ей в рот. Фу!!! Чуть не вырвало!!! Ненавижу его!!! Вот ненавижу и все!!! Чтоб он под машину попал…

— Маша, — услышала я его противный голос. — Пойдем в детский отдел, тебе надо купить платье и туфли и все, что захочешь.

— Ничего не хочу! — глядя на него исподлобья, ответила я.

— Ну ты видишь?! — продолжала возмущаться мама. — Это не ребенок, а чертополох какой-то!

— Галя, она ревнует. Но что теперь делать? У нее возраст такой. То у нее была мама, которая только для нее, а теперь я. Ты любишь меня, а Машенька ревнует. Пройдет время и она меня полюбит тоже.

— Никогда! Никогда не полюблю! — я все-таки расплакалась.

Но мама и не думала меня утешать. От этого становилось еще более обидно! Меня потащили в отдел детских выходных платьев.

Как я мечтала туда попасть раньше. Ведь там все такое!!! Такое!!! Что прямо умереть можно! Но сейчас все было просто ужасным, хотя и красивым. Герман показывал мне одно платье за другим, и, если честно, они были удивительно хороши… Но я на все отрицательно мотала головой.

Мама не выдержала и затолкала меня в примерочную. Она сказала, что если я сейчас не возьмусь за ум и не выберу платье, то на свадьбу вообще не пойду. А Герман уговаривал ее не волноваться и набраться терпения. Что все образуется. А я ненавидела его все больше и больше и была бы рада не пойти на их свадьбу. Я примерила розовое платье с фактурным горохом и венок с цветами. Не поверите, мне понравилось. Еще Герман принес туфли на каблучках в тон платью. После того как все купили, мы поехали на машине Германа к нам домой. Мама хлопотала на кухне, а он пытался поговорить со мной. Деваться было некуда (мама обещала выпороть меня, если буду грубить). Мы поговорили, он рассказывал, как любит маму, что сделает ее счастливой, и мы с ним тоже подружимся. Я согласилась. Ведь уже ничего не изменишь…

После ужина я засобиралась на улицу, предварительно глянув на время. Уже седьмой час, а значит, Володечка вернулся с работы. Вот кто меня выслушает, и поймет, и поддержит. Вот никого нет лучше моего Володечки. И послал же Бог мне такого хорошего друга! Единственного друга!

— Ты где будешь? — спросила мама. — Как стемнеет, чтобы дома была! Ясно?

— Как скажешь, — ответила я.

Выскочила из квартиры и побежала вверх по лестнице. Я долго звонила в дверь, но никто не открывал. Уже почти отчаялась, уже собиралась пойти во двор и бесцельно качаться на качелях, когда услышала звук открывающихся замков. Володя стоял передо мной с голым торсом, босиком в одних джинсах.

— Машуня! Что с тобой? Почему глазки грустные?

Я обняла его, прижалась крепко-крепко и заплакала. Он завел меня в квартиру и сразу провел на кухню.

— Машунь, я чайник поставлю, попьем и тебе станет легче. Ты ела?

— Ела. А почему ты голый?

— Сейчас оденусь. Подождешь?

— Да, конечно.

Потом мне послышался еще один голос из спальни, а потом в кухню вошла красивая девушка с длинными волосами.

— Здравствуй, Маша. Меня зовут Виталина. Вита. Меня так все называют. Много, очень много слышала о тебе. Володя, прям бредит тобой. У него Машенька —эталон во всем.

Я не слушала ее. Воспринимала голос как музыку, такую мелодичную, спокойную и певучую. Она была красива. Вот прямо как в сказке: высока, стройна, бела, и умом, и всем взяла.

Я чувствовала, что разглядываю ее раскрыв рот и вытаращив глаза. А она все щебетала о чем-то. Потом погладила мои распущенные волосы, изумилась их мягкости и количеству. Ее трели перебил голос Володи.

— Что, девочки, познакомились? Сейчас пьем чай и идем гулять, втроем. Машку я у матери отпросил. Кстати, что ты там с Германом устроила?

— Жаловалась?

— Она переживает. Маша. Он хороший человек, и он ей нужен — смирись.

— Ну раз ты так считаешь...

Я говорила, но глаз не могла отвести от его шикарной Виталины. Будто сошедшей с обложки глянцевого журнала.

Мы гуляли по ночной Москве, сидели в кафе, ели мороженное. Они с Виталиной перекидывались словами, шутили, а я все смотрела и смотрела на нее. Я не знала, как мне к ней относится, как воспринимать. Я не знала, хорошая она или плохая. Я вообще не могла понять, что я чувствовала.

Я восхищалась ею? Да, конечно!

Мне было спокойно и хорошо рядом с Володечкой? И нет, и да. Ведь это был он, такой родной и близкий, но ее присутствие что-то вносило в наши отношения, только вот что, я понять никак не могла. Просто в душу пробралось какое-то беспокойство, как будто холодный ветерок подул.

Я долго не могла уснуть ночью. Все думала и думала. Она такая красивая, как раз как ему надо. Но надо ли? Будет ли он с ней счастлив? А если он женится на ней!!! Что тогда?! А как же я?! И думать забыла о Германе и маме. Да и сам Герман уже не казался таким страшным, толстым и невыносимым…

====== Грустинка ======

Вы знаете, что такое печалька? Это такое весьма нехорошее чувство. Оно очень сильно отражается на всем образе человека. А с недавних пор печалька — это я. Моя жизнь просто разбилась, как хрустальный бокал, на мелкие-мелкие осколки. Вот так все десять лет коту под хвост! Хотя я совершенно не представляю, почему так говорят. Почему коту, а не кошке, ведь у нее тоже хвост имеется. В общем, кому и куда неважно. Главное, что жила я все эти годы зря. А так счастья хотелось…

Неделю назад мама вышла замуж. Свадьба была. Красивая. И лимузин. И я в нем вместе с женихом, невестой и вредной тетей Наташей ездила. Мне тоже хотелось бы лимузин на свадьбу или карету с лошадьми. Только платье я бы хотела то, которое тогда в витрине увидела, но его уже купили. Жаль. Красивое было платье. Самое красивое на свете…

На свадьбе присутствовали папа со Светой. Когда уже все поели, они на улице около ресторана поругались с тетей Наташей. Я слышала весь их разговор.

— Ната, — почти кричал папа, — я надеюсь, что ты угомонилась со своими дурацкими советами и в семью к Гале не полезешь?!

— Герман, вроде, достойный мужик, не то, что ты.

— Мне плевать, что ты обо мне думаешь, но Галю не тронь. Сама на себя посмотри, что ты имеешь? А потом другим советы давай.

— Славка, я все спросить хотела. Ты Светку почему подобрал?

— Наверно, потому, что она человек, в отличие от тебя.

— Ладно, проехали. Я тебе никогда не прощу, что ты меня отверг. Я и Галку против тебя настроила, и довела тогда вас до разрыва. Вот радовалась, хоть душу отвела.

— Чему радовалась? Ладно меня ты ненавидела, а Галя? Она же подруга твоя? А Машку за что ты сиротой оставила?

— Ну о Машке я меньше всего думала, если бы знала, что Галка залетела, уговорила бы ее на аборт, а когда узнала уже все — поезд ушел. Что ей эта Машка? Как кость в горле всю жизнь. Гиря на ноге, хорошо мать помогает, а то не выйти никуда.

— Ну и дура же ты! У самой почему детей нет? Ты ж замужем! Муж твой где?

— Ушел. А дети? Нафиг мне обуза?

— Да как была финтифлюшкой, так и осталась.

— Любил бы меня тогда, может, воспитал бы.

— Я Галю любил тогда. Не лезь к ней в семью.

— Да она тут не задержится. Так что пишите письма… Уедут они в Канаду, уже документы сделали, и квартиру Герман продал, счет открыл, так что останешься ты у разбитого корыта. Все равно Галка Машку в Канаду увезет. Понял?!

Она пьяно рассмеялась и слегка покачиваясь пошла в ресторан. А меня охватил ужас, я теряла папу, который только появился в моей жизни, но которого просто жутко любила.

Пока я размышляла, что же мне теперь делать, папа направился в ресторан, а потом в сторону туалетных комнат. Вот там и решила его подловить и поговорить. Вообще, на свадьбе все были заняты собой, и до меня никому не было никакого дела. Меня просто не замечали. Нет, я, конечно, сказала свой тост молодым. Я учила его три дня и репетировала свое выступление. Но все это входило в сценарий. Потом мама поймала меня и спросила, ела я или нет. Ела. Там было много всяких вкусностей. А потом еще чай впереди и торт, так что все в порядке. А пока я шла к туалетам, папа был впереди, но вдруг он остановился, и я тоже, за углом. И четко услышала голос Германа.

— Наталья, давай договоримся. Сегодня я тебя вижу последний день. Больше я тебя знать не желаю.

— Я Галке скажу, что ты ко мне приставал.

— Говори, она не поверит. К тому же это ты ко мне приставала, а я тебя отшил. Обидно? Да? Но шлюху в своем доме я не потерплю. Так что договорились, я тебя вижу сегодня последний раз. А Галке всё объясню, ты не беспокойся.

— Это Славка тебе рассказал?

— Слава? Причем тут Слава? Или… А... так это ты им подосрала?! Что, он тебя тоже отшил? А я все думаю, в чем проблема у них случилась? Мужик-то приличный! Катись, знаешь куда…

Вскоре мимо меня, но при этом меня не замечая, прошла тетя Наташа, изрыгая такие слова, которые мне говорить и даже повторять совсем нельзя. Я осталась довольна Германом и решила не выяснять сегодня, кто куда едет. Успею. Папу из туалета ждать не стала и прошла в зал. Там были танцы. Через несколько минут пришел Герман и пригласил меня танцевать. Мы танцевали вдвоем, а все смотрели. А я в своем розовом платье, и туфельках на каблучках, и розами в распущенных волосах. Как красиво!!!

Потом танцевала с папой, потом с мамой. Потом Герман — с мамой и со мной. Так что чуть голова не закружилась.

Зауважала я Германа. Надо к нему приглядеться. Конечно, о Канаде говорить рано, но он — Мужик. А после танцев я переела торта, и весь следующий день у меня болел живот.

Живот болел еще пару дней. Я сидела дома с бабушкой, пила кисель из красной смородины, рисовый отвар — гадость! И ела только сухарики. Мама с Германом уехали в санаторий в Подмосковье на неделю. А я болела!

Иногда выходила на балкон, когда Володечка должен был приходить с работы, и стояла ждала. Он приходил, вернее, приезжал… с ней! С Виталиной! Обняв ее за талию, входил в подъезд, но никогда не поднимал глаза на мой балкон. Никогда!

У меня в душе тоска поселилась. Жуткая тоска! Я даже засобиралась в Канаду с мамой. Вот уеду, а он вспоминать меня будет, а меня нету! И найти меня не сможет! Только вспоминать! Но тогда и я смогу только вспоминать… И никогда его не увижу! Никогда!

А если не уеду, то смогу его видеть, разговаривать с ним, и он меня выслушает, и в глаза его смогу посмотреть, в такие серо-зеленые. И папу я никогда не увижу, если уеду, а папу я люблю! Вот за что я тете Наташе благодарна, что она мне про папу проговорилась. Теперь он у меня есть, настоящий, хороший. Даже самый лучший! И живой, в отличие от маминого. Как же я его оставлю? Я не могу… Вот ужасно жуткое это слово «никогда». Вроде, только противоположность слову «всегда», но «всегда» — слово доброе, если, конечно, болезнь не иметь ввиду. А «никогда» — пустое, черное какое-то, некрасивое. Вот не хочу я никогда, ничего не хочу «никогда». Пусть изредка, пусть иногда, только вот никак не никогда!

Вот так, в предвкушении выбора, который должен перевернуть мою жизнь, у меня случилась печалька. Ведь так страшно разлюбить, а если любить и не видеть этого человека, то это еще страшнее. А мой выбор состоял именно в этом, что с кем-то я останусь, а о ком-то придется только вспоминать. На одной чаше весов были папа, бабушка и Володечка, а на другой — мама. Но она ведь на то и мама, чтобы всех перевешивать. Как я без мамы?! Вот без папы я знаю как: грустно, но жить можно! А без мамы?! Страшно… ой как страшно оказаться без мамы… Что делать, я никак не могла придумать и совсем разболелась. Еще и температура поднялась, и горло, и нос потек, и кашель.

Бабуля врача вызвала. Та говорит — вирус. А я знаю, что не вирус, а выбор — самый глобальный и страшный выбор в моей жизни.

Папа приехал. Сидел со мной, чай с малиной давал, таблетки всякие. Бабушка уходила на весь день, на кладбище. Я не стала папе о думах моих говорить. Мне так тепло с ним, хорошо… и папа у меня самый-самый. Света его приходила. Суп с фрикадельками принесла, с домашней лапшой. Сама катала. Она и меня обещала научить. Вкусно! Я все съела. Они сказали, что когда поедут на море, меня возьмут. А это в августе. Я согласилась. С мальчишками, может, подружусь. Братья как-никак.

— Ты о чем переживаешь, а Машуня? — спросил папа уже совсем вечером.

— Нет, не переживаю.

— Да я же вижу. С Германом проблемы?

— Нет, он ничего... вроде.

— В чем?

— Папа, я слышала разговор с тетей Наташей. Я не хочу без тебя в Канаду.

— И я не хочу, чтобы ты уезжала. Маша, мы решим твой вопрос, но для этого ты должна перестать волноваться и выздороветь. А мы решим, где и с кем ты будешь жить, а к кому в гости ездить. И самолеты есть, и поезда, и корабли. Представляешь? Будут новые впечатления, новые знакомства и новые города. Но мы всегда будем с тобой. От родителей захочешь — не отвяжешься.

— Правда?

— Зуб даю.

Мы рассмеялись. Папа взял меня на руки и качал, как маленькую. А я уснула. Я не помню как пришла бабушка, как ушли папа со Светой. Мне стало спокойно и снились самолеты и корабли. Температура упала. А еще точно знала, что от родителей не избавишься!!!

====== Что, да как, да почему ======

Мама с Германом вернулись как раз к моему выздоровлению. Я радовалась. Очень соскучилась по маме. Вместе мы провели только один вечер, а назавтра все ушли: каждый на свою работу. А я — гулять. На качелях качаться. Вот люблю это дело. Качаешься и как будто летишь! Прямо как птица! Я и качалась, обретая чувство невесомости. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Как здорово вот так парить над землей, не чувствовать собственного веса, а только лететь, вверх и вверх, ближе к солнцу, к облакам, ощущая всем лицом их свежесть, и капельки росы, которые потом, еще выше, высохнут под солнечными лучами.

Из грез меня вывел хорошо поставленный мужской голос. Я открыла глаза и разглядывала сухого, высокого, совсем седого старика, пытаясь затормозить качели, поднимая ногами облачка пыли на земле. А он стоял, смотрел на меня и улыбался.

— Какая ты красавица, чья будешь? Ты здесь живешь? А глазки... какие…

— Кривцова я, Мария Вячеславовна, — смогла я произнести, наконец остановив качели. — Но Кривцовой я стала совсем недавно, только когда мой папа нашелся, а до этого я была Ивановой, Марией Сергеевной, но это по дедушке, потому что папы у меня тогда не было.

Почему я все это решила вывалить совершенно незнакомому человеку, сама не понимала, но почему-то решила. Мне казалось, что ему это важно, и сама я ему важна, раз он мной вдруг заинтересовался. Конечно, меня учили не разговаривать с посторонними, но у него были такие глаза... я решила, что он просто не может быть плохим человеком. И чужим он мне совсем не казался. Меня тянуло к нему, и я ему доверяла. По мере того как сообщала ему все новые сведения о себе, он все внимательней и пристальней разглядывал меня, как будто пытался увидеть всю меня насквозь.

— Так твоя мама замуж вышла? Раз у тебя папа появился? — очень заинтересованно спросил он.

— Мама вышла за Германа, но папа мой настоящий нашелся. Он хороший, но у него семья, двое детей, и он не мог жениться на маме. А Герман мог. Теперь они в Канаду собираются, а я не знаю ехать мне или нет. Я не хочу в Канаду, но без мамы тоже не хочу. Я так переживала, что даже заболела. Но папа сказал, что я никого из родных не потеряю, где бы я ни жила.

— А Нина? Она замужем?

— Бабуля? — я даже не заметила, что незнакомец назвал ее по имени. — Нет, что Вы… Она только деда любит. Она мне все рассказала про свою жизнь и про деда.

Мужчина закрыл глаза и стоял так некоторое время, глубоко дыша. Мне стало жалко старика, потому я подошла, взяла его за руку и спросила.

— Вам плохо? Может, скорую вызвать?

— Нет, Машенька, мне не плохо, просто ты — самое настоящее чудо. И я счастлив, что ты мне сегодня встретилась. А то бы умер, и так и не узнал бы о твоем существовании.

— Не надо умирать! Бабушка говорила, что дед не хотел умирать и говорил, что умирать страшно.

— Это молодым страшно, а старым уже ничего не страшно. Но мне Бог тебя послал, и теперь я знаю, что надо сделать, пока не умер. Сколько раз проходил здесь и не знал, что ты есть.

Он попрощался со мной, сжал мои руки своими. В его глазах мне показались слезы, и он ушел. Я долго смотрела ему вслед и все думала, кто он такой и почему я совсем его не испугалась. Бабушке и маме решила о нем не рассказывать, чтобы не получить очередную трепку за разговор с незнакомцем. Снова уселась на любимые качели, закрыла глаза и полетела…

Вечер принес свои неожиданности. Герман пришел с работы с новой куклой. Красивой такой, в шикарном платье и с фарфоровой головой. У куклы были длинные вьющиеся светлые волосы и шляпка с бантиком. Я была рада, совершенно искренне. В куклы уже почти не играла, но такой красавицы у меня отродясь не было.

— Что? Решил завоевать дешевый авторитет? — спросила открывшая ему двери бабушка. — Купить ее хочешь?

Герман смутился и растерялся.

— Я просто не знал что. Маша, тебе нравится?

Я искренне кивнула головой: мол, да. Но он был совсем потерянный, настолько, что мне стало его безумно жалко, и я чмокнула его в щеку, предварительно наклонив к себе и встав на цыпочки.

— Продажная ты шкура, Машка! — как-то ревностно и возмущенно сказала бабушка, а мы с Германом рассмеялись. После чего, я утащила куклу к себе в комнату в единоличное пользование.

С Германом мы подружились. То есть не то, чтобы совсем. Это не папа, конечно! И даже если учесть, что знала я их примерно равное время, но папа был такой родной, и я с ним бы хоть куда. А вот с Германом в Канаду?.. Нет, я его не настолько любила, хотя он мужик надежный — ему маму доверить можно.

Жили они с Германом хорошо. Мне же со стороны виднее, вот и видела, что мама счастлива. Она мягче стала, ласковей. И он ничего так. Мне всякие подарочки делает, а бабуля ворчит и, не потому что он ей не нравится, а потому, что жутко ревнует к нему и меня, и маму. То у нас была только она, а теперь Герман — мужчина!

Я как-то слышала, что она ему выговаривала, что уедут они со мной, а она одна останется. Как ей жить без нас… Вот и я думаю, как ей без нас, и мне без нее никак. Я никому никогда не говорила, но бабулечку люблю чуть больше мамы. Вот прямо на самую малость, чуток совсем, но сильнее…

Мама же все на работе или с тетей Наташей (Фу! Хорошо, что ее больше нет в нашей жизни). А я с бабулечкой, с самого-самого рождения. И хоть она и сердится на меня, и ворчит, и ругает, но я же знаю, что она меня любит. Нет, не могу я ее оставить. И папу не могу. Жаль, что они не с мамой вместе. Пусть тетя Света и хорошая, и добрая, и ко мне хорошо, но с мамой они были бы такой парой! Что поделать?! Не судьба!

За ужином я еле ковырялась в своей тарелке. Есть не хотелось.

— Маша, почему ты не ешь? Ты видела, как ты похудела? Высохла совсем. Даже некрасивой стала, — говорила моя мама, явно с беспокойством.

— Это она после болезни такая, — вставила бабушка, — витамины ей надо или к врачу.

— Я не поеду.

— К врачу? Почему?

— Нет, в Канаду не поеду. Я лучше в гости, летом, но насовсем, нет. Точно нет. Я думала, я взвесила, я решила! Я люблю тебя, мама, но я в гости приезжать буду. Ты молодая, у вас с Германом будут свои дети, а я тут, с бабулей и папой. Нет, я не поеду!!!

Я разревелась и убежала в свою комнату. Пришла мама, принесла стакан с лекарством, бабушка с соком и градусником. У меня опять была температура. Мне дали таблетки, и я уснула.

Назавтра к нам на ужин пришли папа и тетя Света. Меня позвали к столу, потому что вопрос был обо мне, и его решать должны были все. Я волновалась, вернее, жутко боялась, что все пойдет не так, а совсем иначе. Ведь я уже приняла решение, и отступать от сказанных мною слов была не намерена. Вообще-то, что происходило со мной этим летом, подняло меня на какую-то новую ступень. Мое детство, со сказками, качелями и куклами — осталось позади. Я выросла и повзрослела. У меня изменились проблемы и изменились способы их решения. Я поняла, что я — личность, что не мной должны руководить, а я должна решать. И я решила, для себя. А теперь должна доказать свою правоту, объяснить, что никто из них, этих взрослых, не в праве распоряжаться мной, а точнее, моей жизнью. На то она и моя, чтобы я ее проживала.

— Слава, мы должны что-то решить, мы должны убедить Машу. Ты и я вместе. Мы должны убедить ее ехать со мной и Германом в Канаду. Мы уже внесли деньги на счет, мы подали документы на рассмотрение. Нужно твое разрешение на выезд дочери и все. Я думаю, что полгода — и мы сможем уехать. Это Канада, понимаешь! Это перспектива, это другая жизнь. Не будь эгоистом, подумай о ней, не о себе. Тебя никто не лишает дочери. Можешь забирать ее на каникулы, можешь приезжать к нам, мы будем тебе рады, но дай разрешение на выезд.

— Слава, прости, что вмешиваюсь, — это уже говорил Герман, — мы все должны убедить ее в необходимости ехать с нами. Она болеет от того, что переживает. Она чудный ребенок, и я даже вспомнить не могу, что боялся не полюбить ее. Она хорошая девочка, которая нуждается в нашей помощи.

— Герман, я с тобой согласен. Только вот ехать или не ехать, с кем оставаться — должна решить сама Маша. Я приму ее решение. Я достаточно зарабатываю, чтобы помочь растить ее здесь или в Канаде. Я все равно буду приезжать и забирать ее к себе. Я обрел дочь и не намерен терять ее. Давайте выслушаем ее и примем ее выбор.

— Слава, ей всего десять лет.

— И что?

— Я все слышу, — всхлипывая произнесла я. — Да, я все решила. Я знаю, с кем буду жить.

— С отцом?! — возмутилась мама.

— Нет, — очень категорично сказала я.

— Ну слава Богу! Ты едешь с нами!

— Нет! Прости, мама! — я буду жить здесь, в моей квартире, и ходить в свою школу. Я буду жить с бабулечкой. Вы не подумали о ней, никто из вас, а она меня любит. Она говорила, да что говорила, я же чувствую, что она меня любит, даже больше, чем тебя, мама. И я ее люблю больше всех на свете. Я могу ходить и ездить к вам в гости. Но я никогда не оставлю ее одну!

— Маша! — воскликнули все хором, а бабушка обняла меня и усадила рядом с собой, а в ее печальных глазах появились счастливые блики. Они появлялись и пропадали, когда она переводила взгляд на кого-то другого.

А мне стало спокойно. Я больше не слушала возмущений мамы, причитаний Германа, не замечала ухмылок папы. Я оставалась дома, и это, на тот момент, было самым главным. А еще я жутко захотела есть.

====== Женитьба Володи ======

Я вернулась из Анталии, где мы отдыхали с папой, Светой, Андрюшкой и Валеркой. Мои волосы выгорели на солнце, а кожа покрылась ровным, красивым загаром. Я нисколечки не сгорела и совсем не облазила. Мальчишки мне завидовали. Они на третий день были похожи на печенную картошку с шелушащейся шкуркой. А как там кормили — сдохнуть можно! Я ела так, что за ушами трещало. Даже прибавила пару килограммов. Так что отдых удался!

Маме я все уши прожужжала, как мне было здорово. Демонстрировала ей новые шляпки, фирменные темные очки. И крутую сотку. Мама выразительно смотрела на Германа, явно показывая, что она тоже такую хочет. А он ей объяснял, что все будет, но потом — в Канаде. А когда я показала фотки из отеля и с пляжа, то мама чуть не расплакалась от зависти.

— Гера, но почему мы не можем съездить, хоть на недельку?

— Потому, что у нас другие планы, — спокойно ответил он, — вот обоснуемся в Канаде, через пару лет ребенка заведем, а потом хоть на Канары. Галя, надо жить по плану.

Мама тяжело вздохнула, но не прекратила возмущаться.

— Вот скажи, почему тебя повысили на работе, но зарплату не прибавили?

— Это не ко мне, это вон у Вовки спрашивай, у Субботина.

— Почему у Вовки?

— А ты не в курсе? Он теперь правая рука главного. И зарплата у него ого-го!

— С каких пор?

— С тех самых, как шеф под него дочь подложил. Баба красивая, но характер! Говорят — ужас!

— Это с которой он встречается? Ну ради денег главного, можно и характер потерпеть. То есть Вовка метит на его место?

— Так далеко никто не заглядывает, но Вовка — парень не промах, и голова у него варит, и бабы его любят. Так что Виталина не исключение. А она единственная дочь у шефа и в девках засиделась.

Они совсем забыли про меня, и про Турцию, и про мой отдых. Их теперь интересовал только наш сосед и его предстоящая женитьба. Я тоже забыла про все на свете, потому что никак не воспринимала Виталину, как его жену. Нет, внешне она мне нравилась и даже очень, но Герман говорил, что она стерва, а стерву я Володечке никак не желала. И вообще, никогда не думала, что он женится… Нет я думала, что он женится, но на мне… Я столько раз проигрывала свою свадьбу, и всегда с ним.

Как же так? Что же делать? Он же говорил, что любит меня и что подождет, пока я выросту…

— Мама, мама, этого не может быть! — я кинулась к матери и трясла ее за плечи. — Он не может жениться на Виталине, он же мне обещал…

— Тебе?! — мама смеялась. — Он взрослый мужчина! Да он шутил, Машка! Он просто дочку хочет, как ты. Он к тебе, как ребенку…, а ты что вообразила, дурочка моя? Если бы ты знала, сколько баб через его руки прошло! А ты, глупенькая, решила, что за него замуж пойдешь? Шутил он, Маша, пойми — шутил! Мы с мамой умилялись все, что он искренне так к тебе, что тебе не скучно радовались, что ты под присмотром. Потому что он мужик надежный и никогда себе ничего не позволит. Да играл он с тобой, как ты в куклы играешь! Маша, не плачь. Знаешь, еще сколько у тебя парней будет, ты же у нас красавица получилась! Ну не плачь, лупоглазая.

Я плакала, еще долго, а потом тихо — в подушку. Потому, что я ему верила, я мечтала… Я любила его. Нет, не как папу и даже не как Германа, а по-другому. Вот только когда поняла, что он женится и его больше не будет в моей жизни, то поняла, что люблю его, как женщина любит мужчину… Я еще не знаю, как это…, но точно понимаю, что в моих мечтах он был мне мужем, только он.

А еще я уловила из разговоров взрослых, что любить Володю — грех. Что я не должна, что он играл со мной, как я в куклы. Что я для него лишь красивая девочка, которая просто ласкает взор. И все!!! Но я не понимала, а может, не хотела понимать и не хотела верить, что просто играл. Я же чувствовала насколько он искренен, я же доверяла ему, и он меня не обманывал.

Бабулечка говорила, что он слишком взрослый, что он не может ждать девять-десять лет, пока выросту. Что я скоро буду с его детьми играть. Но я не понимала… Я ведь люблю своих кукол, как живых. Значит, и он любит меня, просто ждать не может, потому что есть Виталина, есть шеф и есть зарплата. А потом я придумала новую сказку, как в спящей красавице…

Прошли годы, я стала взрослой и мы встретились, и он бросил все ради меня, потому что понял, что я — единственная. Я настолько поверила в свою сказку, что стала жить ради нее. Ведь все проходит. Годы пройдут, и мы с ним встретимся…

Я смерилась с реальностью и с его женитьбой тоже.

На улице было темно. Я знала, что Володя с женой вернулись из ресторана. Он говорил маме, что утром они улетят в Таиланд. Мама завидовала. Рассказывала бабуле, как здорово должно быть в Таиланде, про орхидеи, свисающие с деревьев и маленьких птичек колибри. И еще, шепотом, чтобы я не услышала про трансвеститов, гуляющих в чем мать родила по улицам. Типа я не знала в свои десять, кто такие трансвеститы. Знала, конечно, но не от мамы, а от девчонок во главе с Настей.

Вскорости меня отправили спать, а затем и мама с Германом и бабушкой легли. Но не спалось. Жалко было. Вот уедет Володя, и что тогда? Я привыкла, что он есть, что он мой друг, что называет меня Машка-замарашка, но так, по-доброму. Привыкла, что, идя с работы, дает мне конфеты или сникерс, или баунти, которые я очень люблю. Я люблю просто внимание с его стороны, а теперь он уедет. Я всхлипывала, вспоминая подвенечное платье его невесты, фату, его шикарный костюм и украшенный цветами лимузин. И самого Володю вспоминала. Он такой, такой, вот слов не находится, чтобы сказать, какой он. А теперь он уедет…

Меня почему-то совершенно не волновало наличие жены, то что у него другой статус. Пусть с женой, но он был бы рядом, а вот уезжать его никто не просил. Как я проживу эти две недели?

Я расплакалась. Спать совсем не хотелось, я встала, умылась, оделась и вышла во двор. На лавочке у подъезда сидел он и курил.

— Машка, ты почему не спишь? Все дети спят давно. Садись посидим, раз ты гулять пошла в ночь.

— У тебя все в порядке, Володечка?

— Спрашиваешь почему?

— А почему ты тут куришь?

— Думаю, — сказал он и потрепал меня по голове.

— Я тоже думаю, — очень серьезно ответила я.

— И о чем же может думать такая красавица?

— Ну ни о чем, а о ком. Это во-первых…

— У тебя мальчик есть? Или о подружках? — он уже смеялся.

— Нет у меня мальчика, я такими глупостями, милый мой Володечка, не занимаюсь, а подружки… ты же сам мне говорил, что женской дружбы не существует, вот я на них и забила давно.

— Так о ком же ты думаешь?

— О тебе. Вот ты уедешь сейчас, а я останусь.

— Я вернусь, Машка. Ты даже оглянуться не успеешь.

— Успею. Целых две недели…

— Думаешь, долго?

— Долго. Очень долго, когда любишь.

— А ты меня любишь?

— Да, — совершенно простодушно ответила я.

— Так ведь и я тебя люблю, красавица, — он смотрел на меня очень тепло, а его серо-зеленые глаза смеялись. Нет цвета его глаз в темноте не было видно, но я точно знала, что они серо-зеленые. Я так часто смотрела в них раньше.

— Володечка, зачем ты мне так говоришь? А если я и вправду поверю, что ты меня любишь.

— Так ты верь, Машуня, потому что это — правда.

И я поверила. По всему моему нутру разлилось невероятное тепло и мне стало так хорошо, что были бы у меня крылья, я бы обязательно взлетела. Я чмокнула Володю в щеку, взяла ладошками его лицо и повернула к себе.

— Ты думаешь, что говоришь?! Ты женился сегодня, а мне — другой женщине в любви признаешься.

— Женщине? Какой женщине?

— Мне. Я женщина! Или ты не знал, Володечка?

— Нет, Маша, ты не женщина, ты очаровательный ребенок, и я тебя действительно искренне люблю. А свою жену, я тоже люблю, только по-другому.

— Ничего ты в жизни не понимаешь, Володечка. Нельзя любить двух женщин сразу. Даже если одна ребенок, я ведь женщина, в душе в мыслях в естестве своем. А ты в первую ночь от жены ушел, неспроста ведь все это, ох, неспроста.

— Нет, Машка, ты не ребенок. Ты старушка. И откуда ты свалилась на мою голову?! — он уже искренне хохотал. — Подняла ты мне настроение, кикимора болотная.

— Почему кикимора? Ты же сам говорил, что я красивая.

— Красивая. Но знаешь, все прямо как кикимора или ведьмочка маленькая. Женщина она! — он опять смеялся. — Ох Маша, Маша. Ладно, ответь мне еще на один вопрос про любовь и спать пойдем.

— А меня ты любишь как друга, как подружку или как мужчину? Или меня ты как мужчину не воспринимаешь?

— Я женщина и отвечать на дурацкие вопросы не обязана. Пойдем спать, а то твоя жена ждет тебя, а ты ей со мной изменяешь.

— Так ты и про измену знаешь а, кикимора?

— Я много, про что знаю, Володечка.

Он обнял меня за плечи и проводил до дверей моей квартиры. Его удаляющиеся шаги я услышала, только когда закрыла дверь на ключ, и после того, как он подергал ручку.

====== Время ======

Скоро уже первое сентября, опять в школу. Папа купил мне красивую форму, рюкзак, тетради и еще кучу всего. Он бывает у нас с бабулей каждую неделю, по средам, а в субботу забирает меня к себе домой. Его Света мне рада и мальчишки рады. Мы с ними дружим, но как-то не так, как с папой. Вот ему я могу рассказать все и обо всем. Он надежный, даже бабушка так говорит, и дед мой, то есть прадед тоже так говорил, пока не умер. Он умер в июне, у нас дома, где и жил последние полгода. Бабушка говорит, что он умер от старости, а я думаю, что нет. Он умер от тоски, ведь возраст для человека неважен, важно — а завершил ли он свой круг, то есть выполнил то, зачем родился на свет. Ведь каждый человек не просто так рождается, у каждого есть цель и свое предназначение. И свое он выполнил, когда пришел к нам. Его душа успокоилась, и он смог покинуть этот мир…

Не знаю, может, я и не права совсем, но мне так проще, так легче расставаться, потому что остается надежда на встречу. Может, не сейчас, а когда-нибудь потом, но неминуемую встречу. А за прошедший год мне пришлось расстаться со многими моими родными людьми. С некоторыми на недолго, как с мамой и Германом. Они всего лишь на другом континенте, я ездила к ним в гости с папой. У них свой дом и лес за домом. Да, там красиво, но все чужое, и им трудно. Герман уже не работает инженером, как в Москве, он простой рабочий. А мама работает продавщицей в магазине. Я не понимаю, чем там лучше, чем дома. Но они говорят, что лучше. Что еще пара лет — и они обживутся. Ладно, дай им Бог.

Короче, я все так сумбурно излагаю, что никто никогда не поймет. Давайте, попробую по порядку и во временной последовательности.

Итак, полоса моих потерь стартовала с того самого дня, когда женился Володя. В ту ночь, когда я закрыла дверь, все и началось. Он уехал в свадебное путешествие и в квартиру этажом выше уже не вернулся. Мама и Герман говорили, что на свадьбу тесть подарил им с женой особняк, где-то в очень престижном районе.

Сначала я ждала, верила, что он заглянет в наш двор, что соскучится и придет. Ко мне придет. Но дни шли за днями, я каждый день, вернее, вечер проводила во дворе, но он не появлялся, а потом в его квартире поселились другие люди. Я пыталась с ними поговорить, но они не знали Володечку: купили квартиру через агентство. А у кого — им было все равно.

Но я ждала. Сережки, что он мне тогда подарил, носила не снимая. И все представляла, как пройдут годы, я вырасту, и настанет день, когда мы с ним встретимся. Я верила, что он обязательно узнает меня и поймет, что любит только меня. Представляла, как мы будем встречаться, гулять по улицам, ходить в кино. Мечтала о цветах, которые он мне подарит. Ходила к цветочному киоску и выбирала букеты. Мечтала о свадебном платье и о свадьбе с ним. Я никому не говорила о своих мечтах. Ведь никто не поймет, а еще ругаться будут. Взрослые вообще начинали ругаться на меня, если я вспоминала Володечку. А мама с Германом только смеялись и называли его продажной шкурой. Это плохо, но я верила, что они неправы. Просто что-то у него пошло не так. И мне его было почему-то жалко. Но ничего, я выросту, мы встретимся, и он будет счастлив со мной. И я буду счастлива. Ведь он самый хороший, на всем белом свете. А еще… я его люблю…

Еще были неприятности в школе. Настя с девочками совсем на меня ополчились. Дразнили, что сменила фамилию, что на собрание в первой четверти у меня было целых трое родителей. Мама, папа и Герман. А я понимала, что это совсем ненадолго. Вот уедут мама с Германом, и на собрание будут ходить только бабушка и папа. А еще мне Володечка рассказывал, что женской дружбы не существует. Что подруг настоящих не бывает. И я верила, потому что пример мамы и тети Наташи был ярким доказательством его правоты. Хотя я ее всю жизнь терпеть не могла, сама не знаю почему. Просто так, на уровне подсознания. Вот и Настя и ее компания стали мне глубоко безразличны.

Так в повседневной суете наступил декабрь. Мама с Германом все суматошились, что-то покупали, что-то паковали, отправляли, занимались языком, между собой говорили только на английском. Со мной общались мало. А я не жаловалась. Так постепенно привыкала к предстоящей разлуке. Только привыкала ли? Иногда так жалела, что отказалась ехать с ними… Это же мама моя!!! Представляете, что такое остаться без матери?! Да еще по доброй воле?!

Как я плакала ночами. А потом утром вставала и бежала в ванную комнату, чтобы умыться холодной водой, дабы никто не заметил. Но часто натыкалась на бабулю с такими же заплаканными глазами, как у меня. И тогда я понимала, что решила все правильно, что бабулю оставлять никак нельзя. Вот и Новый год мы встречали с ней вдвоем, плача обнявшись у накрытого стола, и вспоминая маму, и желая ей счастья каждую минуту. Мы даже есть не могли, все плакали и плакали. Не знаю, сколько бы это все продолжалось, но раздался звонок в дверь. Бабуля открыла, и я вышла с ней в коридор. В двери стоял тот старик, которого я видела тогда на качелях.

Они с бабушкой долго смотрели глаза в глаза, а потом он произнес.

— Я пришел прощения просить, Нина.

— За что? — спросила бабушка. — Проходите, Виктор Петрович.

— Можно?

— Это Ваш дом.

И он прошел. Чтобы остаться.

На следующий день мы поехали к нему: туда, где он жил все это время. Это было общежитие квартирного типа, где проживали молодые офицеры с семьями. Всем, кто попадался нам навстречу, он рассказывал, что с ним его сноха и его правнучка, и его глаза блестели от слез. Он говорил о нас с бабушкой с такой гордостью, а меня все время трепал по голове. Бабушка приглашала всех к нам в гости и давала наш телефон. Мне было немного странно, что она вот так с распростертыми объятиями впустила прадеда в нашу жизнь. Но она была рада, что он к нам пришел, а потом и я была рада.

Он умел слушать… Понимаете — слушать, а ведь иногда человеку надо высказаться, поделиться хорошим и плохим, страхами и сомнениями. Просто для того, чтобы понять самого себя, бывает очень нужен человек, который может слушать и слышать так, как ты говоришь, не привнося никаких своих оттенков. Так вот он умел. И мне с ним было хорошо. Я ни с кем никогда не позволяла себе быть до конца откровенной, потому что каждый, будь то мама или бабушка, тут же начинали оценивать ситуацию и навязывать свое мнение, единственно-верное по их понятиям, а иногда просто ругались. Вот я и стала тщательно отфильтровывать, что можно говорить, а что нет, что можно спрашивать, а до чего легче дойти своим умом. А о чем лучше и вовсе промолчать.

Деда Витя, как я его называла, полюбил меня, и я его тоже. Мы много разговаривали, я читала ему книжки, он слушал, потом мы разговаривали, и герои становились живыми. Мы могли рассуждать, что бы они сделали в других обстоятельствах, в другое время. Мы жили их жизнями и вершили их судьбы. Это было гораздо интересней игры в куклы, а потом — с куклами я играла одна, а в героев книг с дедушкой.

Папа тоже с ним подружился. И дед никак не мог понять, почему у моих родителей так и не сложилось. А еще он удивлялся, что я решила остаться с бабушкой. Он считал это подвигом, а я просто, что так правильно. Он часто говорил, что я ему очень напоминаю его жену — Машу, в честь которой я и была Машей. Но не внешне. Он говорил, что я гораздо красивее ее, а вот характер, рассудительность, ужимки, мимика и даже душа — ее. Рассказывал, как не вязалась девушка после исторического факультета МГУ с гарнизонной жизнью, как ей было тяжело мириться с грубостью и армейскими порядками. Как десять лет жизни моталась с ним по гарнизонам, терпела все невзгоды и лишения, потому что больше жизни любила мужа и сына. Рассказывал, как они ссорились из-за воспитания мальчика. Он сам — потомственный военный — воспитывал его мужиком. Спорт был во главе всего. А Маша книжки ему читала про любовь. И Сережа сам потом читал, с фонариком под одеялом, чтобы отец не увидел. И тянулся Сережа к матери больше, чем к отцу. Учился хорошо, всегда его хвалили на собраниях, а вот в суворовское училище мать его не пустила. Чуть не до развода дело дошло. Деда Витя настаивал, а она первый раз характер проявила. «Уйду, — сказала, — и сына заберу». Он сдался. А после школы уже настоял на военной карьере сына. Мужик же, должен Родину защищать. «Жалеет ли сейчас об этом», —спросила я. «Жалеет», — ответил дед. Но повернуть вспять ничего не может. « Я ведь любил моего мальчика! Как отец твой тебя любит, так и я…» — он долго плакал и не стеснялся своих слез. Ну и я вместе с ним.

«Если бы я знал, что потеряю их обоих, и сына, и жену, то смирился бы с его любимой историей. Но у меня был бы сын, а у тебя дедушка, понимаешь, внучка. Но мы часто понимаем, как оно правильно, когда уже ничего не вернуть и прощения просить уже не у кого. А так хочется, чтобы простили, чтобы совесть очистилась, и любовь чтобы была… »

«Если бы я знал! Если бы хоть тень сомнения посетила мою душу, я, может, поступил бы по-другому! Но, увы, я был уверен в своей правоте и в своих идеалах! Вот так и загубил Сережу. Маша ведь права была, когда кричала, что я его убил. Сам… своими руками! Самое же тяжелое, что их уж нет давно, а я живу и вину свою несу по жизни!»

Я пыталась убедить деда, что они его простили, и придумала самый веский аргумент. Я люблю его, а я — продолжение их. И если я люблю, то они точно простили, потому что свели нас, дав ему прощение.

Потом он заболел, сначала просто простудой, потом простуда перешла в пневмонию, а потом он умер, так и не вставая с постели. Это была самая большая моя утрата из всех, произошедших за этот год. Ведь встретиться с моим прадедушкой будет тяжелее всего, надо будет прожить всю мою жизнь, чтобы встретиться с ним после смерти. А я хотела жить долго, очень долго и счастливо…

====== В ожидании чуда ======

Я сегодня с утра снова поссорилась с бабушкой. Как мне все надоело. То не делай, туда не ходи, с мальчиками осторожно. Достала! Нужны мне эти мальчики! Что они собой представляют?! Ничего, им лишь бы пощупать да в раздевалку заглянуть. Глупости!!! Вот Глупости и все! Это Настя с подружками тащатся от такого «внимания», а мне пофиг. И Настя пофиг! Живу и живу, хочу чего-то, а вот чего — сама не пойму. Вот чего не хочу, точно знаю. Сегодня не хочу в школу и не пойду! Только дура классная опять бабушке позвонит, а потом — скандал. Достали! Все достали! А бабушка больше всего. Чего только стоят ее принюхивания ко мне, как только я домой возвращаюсь. И сколько я ей говорю, что я не курю, нет, не верит. Учусь я хорошо, а что прогуливаю иногда, так что теперь… мне отдых нужен, от этих морд однообразных, от звонков и перемен, и тех глупостей, которые периодически на уроках слышу. И даже не периодически. Они бы хоть читали что-нибудь на досуге. Учителя тоже мне. Я порой больше их знаю. А день сегодня какой! Солнце, ручейки от подтаявшего снега и пахнет как! Боже, как я люблю запах весны! Вот погуляю по улицам, посижу в сквере и — такой кайф! Вот просто невообразимый…

И я пошла, даже рюкзак свой школьный не взяла. Зачем? Расчесала волосы, посмотрелась в зеркало. Увы, от очаровательной девочки ничего не осталось, некрасивая я стала и все. И никакая косметика не помогает. А еще толстая. Почти пятьдесят килограмм, а выросла метр семьдесят — дылда получилась, но все еще росту.

Ладно, общий портрет вы представили. Мне пятнадцать, а жить уже порядком надоело. Действительность угнетает… и бабуля ворчит.

Выйдя на улицу, я забыла про все на свете. Какой день, ну просто потрясающий день. Я останавливалась у витрин, глазела просто так, заглядывала в окна кафешек, там уютно за столиками сидели взрослые солидные люди, завтракали, беседовали. Вот бы подслушать! Пронеслось в голове, а мечты унесли меня в Париж. Да, в Париж, где я никогда не была, да, наверное, и не буду, но мечтать-то можно. Я представила, что там, за столиком, сижу я и… да, с ним, с Володечкой. Я в голубом легком платье, ветер играет в моих светлых волосах, касается нежной кожи лица, я откидываю назад попавшую на лицо прядь, а он берет меня за руки, что-то нежно говорит, признаваясь в любви. Я не слышала слов в своих грезах, но какая разница, что он говорил, главное, что слова были адресованы мне и говорил он о любви. Я остановилась и стояла как завороженная. Ведь все, о чем думала, как бы видела через стекло, и я улыбалась…