Глава 26

Рианнон смотрела в морскую даль, а холодные волны медленно и равномерно набегали на прибрежный песок. Шум прибоя звучал в ней, подобно бесконечному сердцебиению самой Матери Богини. С тех пор как нога зажила и Рианнон начала совершать длительные пешие прогулки, она ежедневно приходила на это место. Еще ни разу море не обмануло ее, оно постоянно приносило ей душевный покой. Однако сегодня королева была настолько глубоко взволнована вновь пробудившимися воспоминаниями, что даже мирный шепот волн не унимал ее печали.

Всего через несколько часов она вновь увидит Мэлгона. Так захотела Богиня, и она, несомненно, подчинится ей. И все-таки сердце выпрыгивало из груди при одной только мысли об этом. Страх ее не был страхом смерти или физической боли. Всерьез она боялась только одного: боялась снова увидеть в его глазах жгучую ненависть, еще раз почувствовать, что Мэлгон ненавидит именно ту, кем она является, ненавидит именно то, что есть ее душа.

Рианнон поднялась с камня, на котором сидела, и тяжко вздохнула. Ей некуда идти, нет для нее убежища на этом свете, даже в лесу. Теперь зеленые чащи дышат не чудесами и волшебством. Они наполнены воспоминаниями, до боли милыми воспоминаниями, которые рвут ее на части и оставляют в душе лишь горечь и пустоту. Жестокость оказалась бессильной по сравнению с любовью. Алевенон лишь оскорбил, напугал, растоптал ее, но не сумел сделать то, чего лаской добился Мэлгон. Король превратил Рианнон в женщину, преисполненную страстности. Но теперь она не в состоянии вернуть прошлое. Даже испытанное средство от всех волнений и горестей – естественное и простое, как сама природа, очарование дикого леса – отныне лишь бередит старые раны.

И тут ее захлестнула горячая и могучая волна гнева. Ведь она всего лишь хочет быть самой собой, просто стремится к свободе. Но Мэлгон не позволит ей этого, как не позволит вообще ни один мужчина. Всем им нужна ее душа, они хотят накрепко привязать ее к себе, чтобы она не сумела вырваться, а это так несправедливо! Ведь она никогда не мечтала о замужестве, а получилось, что перешла от Фердика к Мэлгону в виде некой собственности, безмолвной и послушной. Но даже тогда у нее оставалась слабая надежда на то, что душа ее не подвластна чужой воле. Мэлгон сумел похитить и душу...

Желание разлилось по ее телу – точно горячее вино побежало по жилам. Рианнон сжала зубы. Неужели никогда ей не избавиться от ненасытной жажды лежать в его объятиях? Прикоснувшись к самым чувствительным струнам ее сердца, он сумел извлечь из этого сложного инструмента возвышенную, чарующую музыку. С тех пор звук этот, непрерывно, неумолимо длящийся, проникал в каждый уголок ее существа, отзываясь мучительным эхом.

Глубоко безразличная ко всему вокруг, Рианнон направилась к хижине. Всего несколько дней назад она мечтала начать все сызнова, чтобы жить, следуя примеру Арианрод. Как и жрица Великой Богини, она хотела быть свободной от мужских притязаний. Возможно, однажды она и сама станет служить Повелительнице Всего Живого. Рианнон хотелось, чтобы в ней зазвучала иная музыка, музыка, которую способна вселить в нее лишь Она своей властью, музыка, наполняющая избранных необратимой силой. Ей хотелось бесстрашно переноситься по ту сторону мироздания и возвращаться обратно в ослепительном сиянии вечности. Но мечтам не суждено сбыться. Она принадлежит Мэлгону, и он опять требует ее к себе.

Рианнон вошла в хижину и подсела к огню. Арианрод взглянула ей в глаза и медленно кивнула. Указывая на отвар, кипевший над очагом в маленьком глиняном горшочке, жрица сказала:

– Зелье почти готово. Тебе надо поспать, малышка. Мэлгон придет на восходе.

Когда король вернулся в Диганви, пиршество в честь наступающей весны уже началось. Немало удивленных взоров обратилось на владыку, когда он показался в большом зале. Особенно укоризненно глядел отец Лейкан. А Мэлгон подумал, насколько хуже почувствовал бы себя поп, узнай он, куда именно ездил его первый прихожанин.

Пир длился бесконечно. Мэлгон, снедаемый внутренним волнением, с трудом справлялся со своими обязанностями. Он из последних сил пытался сосредоточиться, чтобы вникнуть в междоусобные склоки своих приближенных, в их жалобы на ирландских пиратов и в ворчание пастухов, сетовавших на падеж скота этой зимой. Короли старался оставаться вежливым с теми молоденькими девушками – дочерьми свободных людей или воинов, – которых подталкивали к нему заботливые родители, чтобы Мэлгон обратил на них внимание и, кто знает, может быть, даже взял к себе в качестве жены или подружки. Мало говоря, зато часто кивая и улыбаясь, он кое-как справился и с этим.

Наконец, изрядно набравшись, многие начали расползаться по своим постелям. Кое-кто завалился спать прямо в зале, согретом теплом очага. Крестьяне и слуги заполнили свободные места в конюшнях и сараях. Оставшись в долгожданном одиночестве, Мэлгон покружил по крепостному дворику, потом взобрался на башню, чтобы оглядеть голые холмы, освещенные голубоватым сиянием круглой луны, выглядывавшей из-за бегущих по небу облаков.

Король всматривался в ту сторону, откуда должен был показаться посланец Арианрод. Неизбывная тоска заполнила все его существо. Если на сей раз ничего не получится, что тогда делать? Теперь его замысел самостоятельно искать в лесу дух Рианнон казался наивным. Нынче же он готов был расстаться с последней надеждой снова увидеть жену или хотя бы ее призрак.

Ближе к полуночи король спустился с башни и направился к комнате совета – единственному помещению во всей крепости, не заполненному телами спящих. Едва только он протянул руку, чтобы отворить дверь, как из темноты выступил маленького роста мужчина и назвал его по имени. Мэлгон отпрянул, как испуганный олень. – Во имя Ллуда! Как ты сюда проник? Незнакомец шагнул в свет факела, падавший на дверной проем, и король разглядел по-детски крохотное, однако загорелое и обветренное лицо рыбака. На незнакомце была грубо пошитая, просоленная морскими ветрами кожаная куртка, а вокруг глаз залегли характерные глубокие морщины, обыкновенные у тех, кто часто щурится от ветра или солнца. Мэлгон вдруг подумал: не тот ли это рыбак, с которым живет Арианрод, стоит сейчас перед ним?

– С чем ты пришел ко мне? – спросил король. – Что-нибудь от Арианрод?

Мужчина подал ему кожаный сверток. Мэлгон взял его и развернул. Там оказалась маленькая бутылочка из красной глины, на которой были начертаны загадочные знаки.

– С первыми лучами солнца вам надлежит выпить все до дна, – сказал посланник. – Потом ступайте на берег, на то самое место, которое хорошо знаете только вы сами и Рианнон. Там вы найдете свою жену.

Мгновение спустя незнакомец слился с собственной тенью.

– Постой, – окликнул его Мэлгон. – Что это такое? Для чего мне это пить?

Из тьмы не донеслось ни звука. Король поглядел на бутылочку, которую держал в дрожащей руке. Он ждал гонца с известием, но не с загадочным напитком. Подойдя поближе к факелу, Мэлгон попытался разобрать странные письмена. Это была явно не латынь. Знаки походили на древнее кельтское письмо.

Что же это такое? Яд? Дурные предчувствия холодком пробежали по спине. Жрица настаивала на полном доверии к себе, и теперь она проверяла его твердость и честность. Если он вздумает обмануть ее и пренебрежет этим требованием, то она, конечно, найдет способ узнать об обмане и тогда просто не выполнит своего обязательства. Однако если он выпьет и окажется, что в бутылке отрава?..

Мэлгон отогнал от себя эту мысль. Он не чувствовал в Арианрод ни толики темной дьявольской силы. Она казалась ему добродушной и простой деревенской женщиной, хотя и удивительно бесстрашной. Должно быть, ее вера в могущество Великой Богини придавала ей духу, чтобы так вызывающе разговаривать с самим владыкой Гвинедда. Король улыбнулся, припомнив выражение лица жрицы. Она даже не сомневалась в том, что он выполнит ее требование.

– Мэлгон, ты еще не ложился? – Голос Бэйлина вывел короля из задумчивости.

– Нет еще, а ты?

– Ложился, но так и не сумел заснуть. Мне кажется, что-то случилось. Я не прав?

Мэлгон повертел в руках глиняный сосуд.

– Эх, да все равно придется тебе сказать. Кто-то должен знать, если вдруг я не вернусь. Вот в этом сосуде некое питье, которое мне дала знахарка по имени Арианрод. Она обещала помочь мне поговорить с душой Рианнон. – Король сделал паузу и посмотрел на перепуганного друга. – Я выпью зелье. Для меня это последняя возможность вновь увидеть ее.

– Но ведь тут может быть яд. Что ты знаешь об этой женщине? Почему доверяешь ей?

– Она – жрица Великой Матери Богини, а также исцеляет своим искусством членов древней секты. Я не думаю, что она причинит мне вред.

– Но ты не уверен в этом! Ты подвергаешь себя ужасному риску!

В ответ Мэлгон лишь пожал плечами. Бэйлина охватило такое отчаяние, что голос его то и дело срывался:

– Слушай-ка, мы ведь говорим о твоей жизни! Ну, если тебе наплевать на свою шкуру, то подумай хотя бы о бессмертной душе! Чтобы добровольно отправляться к призракам... к дьяволам всяким...

– Я не опасаюсь за свою душу, – отрезал Мэлгон. – А если ты так переживаешь, то помолись за меня.

– Помолюсь, – с трудом выдавил из себя Бэйлин.

Мэлгон повернулся, чтобы уйти, но был остановлен дрожащей рукой друга.

– По крайней мере, скажи же мне, куда ты идешь.

– На взморье... на восходе. Если к вечеру не вернусь, то можете отправляться на поиски.

Когда Мэлгон покидал стены Диганви, заря едва занималась на востоке. Ночная тьма только-только начала рассеиваться, и лишь у линии горизонта едва заметно прорисовались очертания облаков. Холодный туман клубился у стен крепости и стелился по голым склонам окрестных холмов. Шагнув в эту дымку, Мэлгон направился вниз по дороге. Король дрожал от леденящего дыхания зимней ночи.

Вскоре он уже быстро шагал по прибрежному тракту, и нетерпение подгоняло его. Выпитое зелье еще не начало действовать. Оно оказалось гадким на вкус, точно прокисший кисель. Из чего же его приготовили? Из уха летучей мыши или глаза тритона? Король с омерзением скрипнул зубами. Эта жрица, наверное, дала ему отвратительное, хотя и совершенно безвредное варево нарочно, чтобы подготовить к восприятию своего волшебства.

Волшебство! Ну что за дурак! Неужели он мог поверить в возможность встретиться и говорить с душой Рианнон? Какая чушь! Жена мертва. Если от нее и осталось что-нибудь, то только обезображенное тело. Сама она ушла, а красоту ее сожрали черви.

Однако подобные жестокие рассуждения не задушили в его сердце слабый, но настойчивый огонек надежды. Ведь тот охотник утверждал, что видел Рианнон собственными глазами, что даже держал в своей руке ее теплые, нежные пальцы. Было ли то всего лишь видение, посетившее человека в состоянии экстаза? Или все-таки он видел живую женщину, непостижимым образом избежавшую смерти и спрятавшуюся в лесу, как дикое животное? Ну, уж нет, теперь просто необходимо докопаться до истины. Покуда остается хоть призрачная возможность вновь увидеть Рианнон и прижать ее к сердцу, надо использовать этот шанс. Он не сможет спать спокойно, пока окончательно не утратит последнюю надежду.

Король вышел на скалу, нависающую над прибоем, и немного постоял наверху, чтобы окинуть взором пустынный пляж, все еще окутанный непроглядной тьмой. Вдруг с ним что-то случилось... В желудке словно все перевернулось, и чья-то огромная рука, казалось, сжала его внутренности, крепко сжала в кулак и принялась выкручивать что есть силы. Стараясь подавить тошноту, Мэлгон пошел дальше. Боль в животе усилилась, и он снова подумал о яде. Неужто дружелюбие и благодушие, которые излучала Арианрод, оказались притворными? Вдруг она колдунья, которая с помощью заклинаний умеет изменять свой облик и превращаться в простую крестьянку с открытым, приветливым лицом?

Желудок Мэлгона снова конвульсивно дернулся и сжался, и он попытался облегчить свои муки, сунув два пальца в рот. Но ничего не вытекло из его рта, кроме небольшого количества горькой слюны. Было слишком поздно – снадобье уже всосалось в кровь и отправилось в путь по сосудам, разнося по телу бессилие и тошноту. Попытавшись выпрямиться, он едва не потерял равновесие. Им овладела чудовищная слабость, парализующая все члены. Король опустился на заиндевелую прошлогоднюю траву, беспомощно хватая ртом воздух. Он корчился в судорогах – колени его непроизвольно прижались к животу.

Ах, какая боль, как кружится голова! Он не ждал помощи и был слишком слаб, чтобы пошевелиться или хотя бы закричать. Им овладела паника. Неужто так и придется умереть? Неужто его найдут здесь, словно издохшего пса, окоченевшего от холода, скрюченного от страданий?

При мысли об этом Мэлгон покрылся холодным липким потом. А ведь он всегда почитал себя таким храбрым, таким бесстрашным человеком, не опасающимся даже проклятия христианского Бога. Внезапно король погрузился во мрак и окончательно струсил. Нет, ему не хотелось умирать. Он еще должен жить ради столь многого... ради сына... королевства...

Слабость медленно уходила. В конце концов, вернулись прежние ощущения – он почувствовал, как студеный морской бриз овевает лицо, охлаждает разгоряченный лоб. Боли в желудке прошли, вновь вернулось зрение, и все тело окрепло.

Король поднялся с земли. Как глупо. Всего минуту назад он боялся погибнуть, а теперь чувствовал себя превосходно. Более того, ему казалось, что самочувствие его даже улучшилось. В тело прилила юношеская энергия и сила, он готов был встретиться с любым противником. Однако сейчас предстоит не битва, напомнил себе Мэлгон, он разыскивает Рианнон. Гонец велел прийти на пляж на рассвете, а он пропустил как раз то время, когда первые утренние лучи пробивались сквозь тьму ночи. Вновь королем овладела тревога: а вдруг он опоздал? Вдруг последняя возможность встречи с Рианнон уже упущена?

Мэлгон заторопился и принялся прыгать вниз с уступа на уступ, кое-где спотыкаясь, кое-где подворачивая ноги на выскальзывающих из-под каблуков камнях. Когда же он, наконец, ступил на мокрый прибрежный песок, то с удивлением заметил, что небосвод едва-едва посветлел. Оказывается, пока он лежал в беспамятстве, прошло не так уж много времени.

Король огляделся, стараясь догадаться, откуда лучше всего начать поиски. Гонец велел ему отправляться в место, о котором знают только они с Рианнон. Прямо перед ним высилось то самое укрытие из валунов, где он впервые любил свою застенчивую, пугливую молодую жену. Мэлгон прищурился, вглядываясь в очертания камней. Один из них напоминал силуэт женщины, закутанной в длинный темный плащ. Однако когда он подошел поближе, видение рассеялось – перед ним действительно оказался холодный валун. Пораженный король в искреннем разочаровании остановился и вновь осмотрелся. Кажется, туман сгущается – очертания камней и скал сделались нечеткими, размытыми. Краем глаза Мэлгон старался разглядеть находившиеся чуть в стороне от него смутные тени, но едва поворачивал голову, как они неизменно исчезали.

Стоя в густом сумраке, он как мог напрягал зрение, стараясь припомнить, здесь или чуть поодаль они тогда расположились, но так и не смог решить определенно. Вдруг резкий порыв ветра пронесся над берегом, зацепив короля своим холодным крылом и освежив его голову. Мэлгон прищурился. Он заметил среди скал какое-то красное пятно. Цвет этот показался совершенно неожиданным, неуместным на мрачном фоне зимнего морского берега. Король направился к тому месту осторожными, бесшумными шагами. Да, он видел это. Момент восхода солнца стремительно приближался, промерзлый пляж оживлялся белесым утренним туманом, и среди серых камней действительно промелькнуло огненное пятно. Он пошел быстрее и вскоре остановился, чуть дыша, едва сдерживая рвущееся из груди сердце.

Проклятие! Здесь ничего нет. Рассудок не повинуется ему, выкидывает всякие штучки. Он тоскливо поглядел на мокрый песок, ожидая увидеть лежащую на нем Рианнон, как и тогда разбросавшую свои огненные волосы по ослепительно белым плечам. И на миг ему почудилось, что он видит ее. Но Мэлгон понимал, что это всего лишь игра воспаленного воображения.

Он отвернулся, и тут им овладел удушающий гнев. Так вот какой мошенницей оказалась эта жрица! Или она и впрямь считала, что с него хватит жалких грез, возникших в замутненном с помощью проклятого варева рассудке?! Надо бы не валять больше дурака, возвращаться в крепость и проспаться хорошенько, чтобы к вечеру забыть обо всей этой ереси.

Король уныло побрел к каменистой тропе, ведущей вверх. Но вдруг он увидел чудесную картину – восход солнца. Нежно-розовый, блистающий, оранжевый, завораживающий сапфирно-голубой... Он чувствовал эти цвета, наслаждался ими. Мэлгон остановился, не в силах отвести взор от этого зрелища. Казалось, небо дышит, как живое. Солнце вдруг превратилось во вращающийся огненный круг. Воздух вокруг Мэлгона тоже воспламенился, а когда король перевел взгляд на океан, то ему почудилось, что и вода горит. Огонь восходящего светила разливался по волнам золотыми лентами. Почти ослепнув от всего этого блеска, Мэлгон закрыл глаза.

А когда вновь открыл их, то мир уже принял привычные очертания. Стояло чудесное зимнее утро, и не было никаких фантастических пейзажей. Король с тревогой огляделся. Это зелье исказило его восприятие. Теперь ему казалось, что все окружающее на самом деле выглядит иначе! И он вновь заметил красное пятно между камней, однако теперь-то он знает, что это лишь обман зрения. Или отблеск сияющего неба. Красный цвет стал ярче, насыщеннее. Может, это... в конце-то концов... Мэлгон с ухающим сердцем бросился к камням.

Рианнон стояла в пещерке, образованной огромными валунами, стояла с широко раскрытыми глазами и развевающимися на ветру волосами. Мгновение Мэлгон боялся не только пошевелиться, но даже дышать. Рианнон находилась всего в нескольких футах от него. Он с трудом верил собственным глазам.

Она была совсем не похожа на привидение и очень странно одета – в какую-то домотканую шерстяную рубаху, едва прикрывавшую колени. Губы ее посинели от холода, и она отчаянно дрожала. Даже в том состоянии, в котором сейчас пребывал Мэлгон, он отметил про себя, что леденящий ветер не помеха для истинного привидения. Он протянул руку с дрожащими пальцами, в страхе думая о том, на что они сейчас натолкнутся.

Рука его дотронулась до человеческого тела – и тут же отдернулась. Перед ним было вовсе не видение, не туманный призрак. Перед ним стояла живая женщина.

Мэлгон закрыл глаза и снова их открыл. Он понимал, что разум его замутнен неведомым снадобьем, но не до такой же степени? Рука вновь коснулась ее. Женщина была настоящей, и к тому же совершенно замерзшей. Инстинкт повелел ему сорвать с себя плащ и набросить на ее узкие плечи. И только после того, как она не растворилась в воздухе, Мэлгон осмелился прижать ее к своему сердцу. От его близости по хрупкому телу быстро разлилось тепло. Король облегченно вздохнул. Если перед ним настоящая Рианнон, то ему нужно столько всего сказать ей, – вот только разум отказывался ему повиноваться. Едва она оказалась в его объятиях, он ощутил покой и мир в душе, и глупо было разрушать все мудреными фразами и длинными разговорами.

Дрожа от волнения, он наклонился и поцеловал нежные губы. Это Рианнон, это, несомненно, она. Больше ни одна живая душа не способна возбуждать в нем такие чувства. Сладость ее губ, чистый прохладный аромат ее кожи и волос... Бурлящий поток непреодолимого желания подхватил Мэлгона. Он целовал ее все крепче, упиваясь поразительной сладостью этих губ и дурманящим дыханием своей королевы. Он обезумел от страсти. Слезы струились по его щекам, все тело трепетало, и лишь необходимость перевести дух прервала этот поцелуй.

Мэлгон поглядел на ее лицо, порозовевшее от прикосновения его губ. Он чувствовал, видел, что она изумлена – глаза ее округлились, и Рианнон смотрела на него, ошеломленная. Мэлгон открыл было рот, чтобы сказать ободряющие слова, но так и не придумал, какие именно. Едва мысль зарождалась в голове, как тут же ускользала. Но не важно. Он не станет рассказывать о своих чувствах, он покажет ей, что творится у него в душе, объяснит все своими руками, губами, входящей в нее твердой плотью. Но тут пылкий влюбленный прижал Рианнон к своей груди, стараясь образумиться. Ведь во время того незабываемого утра, проведенного на этом пляже, стояло теплое лето, а сейчас слишком холодно, даже если вместо одеяла будет его плащ.

Пещера! Мысль эта поразила Мэлгона; она пришли на ум слишком неожиданно, словно ее подсказал ему кто-то другой. Пещера в отвесной скале послужит им превосходным убежищем. Рин со своими друзьями частенько наведывался туда, пока не наступило время холодов и штормов. Там должны оставаться кое-какие припасы, а может, и дрова, чтобы развести огонь.

Мэлгон подхватил Рианнон на руки и, прихрамывая, направился к скале. Руководствуясь не столько разумом, сколько инстинктом, он разыскивал узкий вход в пещеру. Наконец, обнаружив его, Мэлгон опустился на колени и вполз в укрытие, бережно прижимая к груди свою ношу. В пещере было темно и холодно, и король выругался, зацепившись головой за низкий свод. Опустив Рианнон на землю, он принялся обшаривать пол. Руки отыскали сначала подстилки из соломы и отсыревшие одеяла, а потом и огниво возле лампы, еще наполовину заполненной маслом. Он ударил по кремню раз, другой. Пещера осветилась, и Мэлгон поспешил взглянуть в столь близкое от него лицо Рианнон.

Она настороженно наблюдала за ним. И как только он выдержал эту разлуку, пока разводил огонь и сооружал из подстилок ложе? Мэлгон бережно снял с нее плащ и постелил на эту необычную кровать. Потом обнял Рианнон и поцеловал ее так нежно, как только мог, сначала – лоб, потом – тонкие веки с голубыми прожилками, потом – нежные щеки. Губы его, спускаясь к шее, становились все более жадными. Здесь надо было убрать ворот грубой шерстяной рубашки... Но Рианнон, прервав поцелуи, сама сняла одежду. Под рубахой ничего не оказалось, и Мэлгон не мог оторвать взора от изумительного тела, которое уже не надеялся увидеть вновь.

Он вздохнул и опять прижал к сердцу ту, которая вдруг сама пришла в его объятия. Неожиданно для самого себя Мэлгон заплакал от переполняющей безумной радости обладания. Ему хотелось смотреть на нее, хотелось расцеловать каждый мерцающий белизной дюйм ее кожи, но она не позволяла. Вместо этого Рианнон прижалась губами к его рту, а обнаженным телом – к его груди. Он отозвался быстро поднявшимся и затвердевшим ответным желанием. Он не мог больше ждать, он должен тотчас же соединиться с ней!

Когда Мэлгон принялся второпях раздеваться, он вдруг услышал какой-то смутный, словно неземной, шепот, вместе с которым к ним проник холодный ветер. Мэлгон вскинул голову, ему показалось, в пещеру кто-то вошел. На неровных стенах и сводах плясали Странные тени, отбрасываемые лампой, пламя которой трепетало от сквозняка, однако кроме него и Рианнон в пещере не было ни души.

Мэлгон снова посмотрел на нее. Лицо женщины изменилось, глаза чуть прикрылись и смотрели куда-то в неведомую даль. Он вдруг в ужасе подумал, что она покидает его, и потому налег на нее всем телом и как можно крепче поцеловал. Ее губы воспламеняли. То, что находилось ниже, также поманило его, и неотступное желание вытеснило из головы все прочие мысли. Мэлгон склонился над ее белой грудью. Теперь она стала более полной и округлой, чем прежде, а когда он принялся ласкать губами бархатистые соски, то ему показалось, что они источают влагу, наполняя его рот сладостью женского молока.

«Богиня, – удивленно подумал Мэлгон. – Та, что кормит и лелеет все живое». И он с жадностью пил это молоко, чувствуя, как оно заполняет его желудок; проникает в кровь, согревая и укрепляя его.

Его рука легла на живот Рианнон, который тоже как будто наполнялся чем-то, твердея и округляясь, и Мэлгон благоговейно гладил его, чувствуя, как растет новая жизнь. «Богиня, – снова подумал он. – Та, что дарует рождение всему на свете».

И тут веки Рианнон приподнялись, и она протянула руку, чтобы сомкнуть тонкие пальцы вокруг его жаркой плоти. Мэлгон ахнул – ощущение было почти болезненное. Еще ни разу в жизни он так не возбуждался, ему даже захотелось разрыдаться. И он раздвинул ноги Рианнон и вложил туда свои пальцы. Теплый сок оросил их. Мэлгон открыл глаза и посмотрел на свою руку. Что это было? Лунный свет, морская вода или некий магический нектар? Он склонился, чтобы прижаться губами к влажному розовому входу между ее ног и ощутить вкус. Влага оказалась сладкой, совершенно ни на что не похожей. «Богиня, – преследовала его прежняя мысль. – Это она питает всех тварей земных своею благостью».

Однако чтобы предаваться долгим размышлениям, у него не оставалось времени – Рианнон снова коснулась его, и тогда он ощутил, каким чрезмерно тугим стал его стержень в ее тонких пальцах. Мэлгон глухо зарычал. Прежде он ни разу не ощущал в себе такого подъема сил. Он не в состоянии дольше ждать. Одним решительным движением он вошел в Рианнон и почувствовал, что тело его меняет привычные очертания, плавится и уже в размягченном состоянии принимает формы иных существ. Вот он стал жеребцом, беснующимся вместе со своей кобылой, и ее мощный круп вздымается под его натиском. Вот он уже лис, и его мужская плоть остра, как отточенное копье, а зубы сжимают рыжий мех лисицы, и она взвизгивает от восторга. Вот он – рысь, и каждый его коготь, каждая мышца сливаются в порыве страсти с телом грациозной кошки.

И вот, наконец, он – олень со склоненной гордой царственной Головой, взобравшийся на трепещущую от страсти олениху...

Мало-помалу он снова превратился в мужчину. Напряжение понемногу спадало. Он почувствовал холод и пустоту внутри. И вдруг увидел себя как будто со стороны – обнаженное тело, сокрытое в прибрежной пещере, такое жалкое по сравнению с древними каменными стенами или с океанской волной, бьющейся об эти скалы и крупица за Крупицей их разъедающей. О, как ничтожен и слаб человек! Однажды он умрет и станет прахом, от него останутся лишь Пыльные кости. И ничего больше.

Страх схватил Мэлгона за горло, и он в отчаянии и ужасе прижался к Рианнон, ища ее тепла, чтобы изгнать эти холодные, опустошающие мысли. Она застонала, и тогда он вновь ощутил страстное желание. Мэлгон перевернул Рианнон на живот и вошел в нее сзади, прижав ладони к налитым грудям и утонув лицом в огненных волосах. Он слился с нею, тела их стали одним целым. А ему хотелось, чтобы навечно соединились их души. Он бы похоронил себя в ее мыслях, как нынче похоронил свою плоть в ее теле.

Близилась вершина экстаза, и древние стены их убежища покачнулись и опрокинулись, а каменный пол задрожал под ними. Звездный дождь озарил пещеру, повсюду распространяя свое сияние. Потом вспыхнул яркий свет, настолько ослепительный, что Мэлгон от боли зажмурился.

А потом все исчезло, провалилось во тьму.

Загрузка...