Мечта тигра - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Коллин Хоук (ч. 9)

Глава 38

Скиталец

Когда мы разделились, мы посмотрели друг другу в глаза, и там было понимание, какого не было прежде. Мы были теперь более, чем женаты. Мы были связаны так, что гибель одного убрала бы обоих.

Звучали поздравления, мы удивились, что деревья Сильван сплели корни. Они поднялись над нами из земли. Цветы сыпали лепестки на нас с деревьев. Я обвил руками талию Аны, поднял ее и закружил, а она откинула голову, подняла руки и радостно смеялась.

Той ночью мы пировали с Сильванами, ужинали кексами, пирожными с кремом, лимоном и лавандой, фруктами и салатами со съедобными цветами. Кадам был рад, и я рассмеялся, когда он попросил угощения с собой. Мы с Аной сидели близко друг к другу, кормили друг друга ягодами и выпечкой.

Я начал покусывать ее ухо, и она встала и взяла меня за руку.

— Благодарю, друзья, за такой ужин и вашу компанию. Нам нужно уходить, но, обещаю, мы скоро посетим вас снова.

— Но куда вы? — спросила королева.

— Пора начать медовый месяц, — сказал я, целуя пальцы Аны и улыбаясь от их трепета.

— Ах, конечно. Но вы не должны уходить, — сказала королева.

Ана посмотрела на меня, вскинув брови с вопросом. Я ответил:

— Роща сновидений удобна, но я не хочу отвлекаться от богини.

— Мы понимаем, — сказала королева. — Потому мы приготовили домик для вас. Он скрыт в красивой части леса. Феи старались, готовя его для вас. Там много еды, пруд и водопад, прекрасный сад. Для нас будет честью, если вы останетесь на время. Обещаем, мы не побеспокоим вам, пока вы не позовете.

— Неожиданный подарок, — сказала Ана.

Королева ответила:

— Вы одарили нас, проведя тут свадьбу. Наши земли исцеляют и питают нас. Каждый ощутит в этой части Шангри-Ла силу богини. Прошу, примите наш подарок в ответ.

Ана посмотрела на меня.

«Мне все равно, — сказал я. — Я просто хочу тебя», — я ощущал трепет волнения в ней, потер большим пальцем ее костяшки.

Она повернулась и изящно склонила голову.

— Благодарю. Мы примем ваше щедрое предложение. Одна из фей отведет нас?

— Не нужно. Камни укажут дорогу.

— Камни?

Камни вдоль тропы вели на запад и сияли зеленым светом в темноте.

Мы встали, и Кадам тоже. Он хлопнул по моему плечу.

— Скоро увидимся, сын, — он обнял Ану, поцеловал ее в щеки и сказал. — Рад, что теперь ты — часть семьи, — и он добавил. — Заботьтесь друг о друге.

— Так и будет, — пообещал я.

Мы с Аной прошли по тропе. Я видел хорошо и в темноте. Я играл с ее пальцами, она шла чуть впереди, и я скользил взглядом по ее красивому телу, восхищаясь изгибом ее бедер, узкой талией и длинными волосами, задевающими мою руку.

Сильване не обманули. Домик для нас был красивым. Ану обрадовал сад, залитый светом луны. Меня больше интересовала женщина. Ночные цветы источали аромат, но он не пьянил так, как Ана.

Мы были одни, наши разумы были открыты друг другу, и я ощутил ее робость. Я хотел ей напомнить, что кошмары, произошедшие с ней, остались в прошлом.

— Посидим немного у водопада? — спросил я. — Если ты не устала.

Она согласилась, и я силой шарфа создал мягкое одеяло и пухлые подушки.

Я сел, притянул ее к себе и нежно поцеловал.

— Ты прекрасна, — сказал я и нахмурился. — Мы не сделали фотографии.

— Фотографии?

— Да, помнишь? Рисунки, что появляются мгновенно.

— Ах, да. Вот так?

Она взмахнула рукой, и нити сплелись в гобелен, где мы целовались под дождем из лепестков.

Я рассмеялся.

— Это уже неплохо — сказал я.

Она щелкнула пальцами, гобелен свернулся и на ветру улетел в домик. Лепесток слетел с ее волос на ее колени. Она указала на свою голову и спросила:

— Их там много?

Я склонился и шепнул:

— Боюсь, пока мы будем спать, тебя атакуют пчелы.

Уголок рта Аны приподнялся.

— Поможешь?

— Конечно, — я срывал лепестки по одному, нежно вытаскивал цветы, расплетал косы. Процесс был медленным, но мы в нем нуждались. Когда ее волосы остались без цветов, я массировал ее шею и плечи поверх слоев тонкой ткани.

Ана магией сместила нити ниже на спину, чтобы мои ладони касались ее кожи. Я глубоко вдохнул и старался думать о том, что делаю, а не о ее нежной коже и изящной шее. Ее волосы мешали мне, я придвинулся, убрал их за ее плечо, коснулся губами местечка за ее ухом, медленно спускался ими по ее шее.

Она развернулась, ее руки обвили мою шею, и я обнял ее, усадил к себе на колени, прижался лбом к ее лбу.

— Не нужно спешить, Ана. Я рад быть твоим мужем.

Ана отодвинулась и смотрела на меня. Ее платье открывало спину, и вид спереди сильно отвлекал.

Я не знал, как сказать, то, что нужно. Я хотел, чтобы она слышала искренность.

— У нас вся жизнь вместе, а то и несколько жизней. Мы можем не спешить.

Ана коснулась моего лица.

— Ты меня не пугаешь, Сохан. Я не буду отрицать, порой мне не по себе, но я знаю твое сердце. Ты не хочешь мне навредить.

— Я буду защищать тебя жизнью, — заявил я. — Ты — моя леди, мое сокровище, моя премика, — я поцеловал ее щеки. — До конца своих дней важнее всего для меня — радовать тебя.

Она прижалась ко мне и сказала:

— Тогда начнем первый день.

Ана поцеловала меня, я дал ей вести, лег на одеяло, и она растянулась на мне. Сперва я был робким, не шевелился, хотя нити вокруг нее дюйм за дюймом рассеивали свадебное платье. Длинный шлейф стал вторым одеялом, что укрыло нас, золотая энергия гудела между нами, усиливая ласки, и я не сразу понял, пока ее ладони не скользнули по моей голой груди, что она убирала и мою одежду.

Гладя ее спину, я поцеловал ее ухо и прошептал:

— Tuma mere sapanom ki aurata ho.

Она подняла голову, длинные волосы ниспадали занавесом вокруг нас. Зеленые глаза Аны вспыхнули, она улыбнулась.

— Хочешь увидеть, что мне снилось? — спросила она.

Я приподнялся на локтях, поцеловал ее, соединил разум с ее разумом, и нас окутал ее сон. Той ночью несколько этих снов сбылись.

* * *

Следующим днем мы узнали, что в Шангри-Ла появилась новая горная гряда. Я рассмеялся, но Ана переживала, прикусив губу, что навредит миру, что полюбила. Появился житель деревни с корзинкой еды по ее зову, и Ана спросила о переменах в пейзаже. Он убедил нас, что все в порядке.

Мы поели, поплавали в пруду и помылись в водопаде. Я расчесал длинные волосы Аны, мы легли рядом друг с другом и сохли на солнце, держась за пальцы и говоря о будущем. Мы договорились не заглядывать в будущее друг друга. Со временем мы узнали, что наша физическая связь не влияла на миг вокруг нас, если мы были вне времени.

Мы использовали эту силу, когда хотели побить одни, и за это нас потом часто дразнили наши дети. Мы с Аной хотели большую семью, особенно после того, как я показал сон, как охочусь с сыновьями. У нас было девять своих детей. Семь мальчиков и две девочки. Хотя мы забрали себе еще десятки, Ана отовсюду уводила потерявшихся детей. Когда Ана родила седьмого ребенка, нашу первую дочь Арундати, Ана начала терять силу.

Меня это встревожило сильнее, чем нее. Кадам появился, как делал при рождении всех наших детей, и я выразил тревогу. Он молчал, как всегда, ушел, оставив жуткий совет радоваться каждому дню. После восьмого и девятого ребенка я понял, что с каждым малышом Ана отдавала часть себя, своей силы. Я держал девятого ребенка, мальчика Джавеша, и сказал, что больше нельзя. Мы могли усыновлять, сколько она пожелает, но я не буду ее трогать, ведь не мог потерять ее.

Ана подумала, что я сразу сдамся, но я месяц не оставался с ней наедине, и она с неохотой согласилась со мной. Я побывал у Кадама в будущем, чтобы узнать, как не давать ей забеременеть. Наша жизнь успокоилась. Мы с ней часто уходили как богиня и тигр, она порой исцеляла или отвечала на молитвы. Порой она обрушивалась мстительным ангелом, уничтожала узурпаторов и приносила справедливость.

Мы много жизней провели с ней за работой, прерываясь на то, чтобы побыть наедине, но мы всегда возвращались домой поскорее, чтобы не быть далеко от семьи. Они понимали, что богиню вызывают. Однажды дети спросили, почему мы уходим вдвоем, и я сказал, что поклялся всегда защищать их мать. Мои сыновья поняли и сами поклялись быть с ней и помогать, чем могут.

Няня Джесубай умерла, когда нашему младшему было восемь. Она была няней всех наших детей, мы полюбили ее. Женщина узнала меня, когда мы вернулись домой на гору. Мы втроем плакали из-за утраты Джесубай. Мы часто говорили о Джесубай, о Рене и Келси, Нилиме и Суниле, о родителях. Они были дальними родственниками, и мы научили детей уважать их.

Исключением был Кадам. Он прибывал на каждое рождение, даже порой помогал мне учить сыновей. Он появлялся сам, может, Пхета уже не было. Порой он просил помощи. Хоть мы свой список закончили, в его было еще много пунктов, и то я, то Ана помогали ему.

Я был с ним, когда он нанес Келси татуировку хной. Кадам похлопал по моей спине, улыбнулся, осторожно выводя рисунок, и я соединил татуировку с силой в ней. Я узнал, что татуировка была физическим отображением любви белого тигра и девушки, и она раскрывала золотой свет, скрытый под ее кожей.

Кадам попросил меня пойти с ним и забрать наш дар исцеляться перед боем с Локешем. Он сказал, что дух Джесубай был соединен с нашими, и когда ее отец умер, ей пора было тоже уйти на покой. Он добавил, что эликсир русалки и сок огнефрукта будут питать меня и Ану дальше.

Я просил дождаться конца боя. Так Рен не умер бы. Но он терпеливо объяснил, что Рен должен был погибнуть, чтобы я совершил жертву. Спасение брата дало мне мужество остаться.

Ана ходила с ним забрать у Нилимы воспоминания о том, как она потерялась во времени. И она была с ним, когда Пхет отпускал белого тигра. Другие не видели, как тигр выпрыгнул из тела Рена. Ана погладила его голову, поблагодарила за долгие годы службы богине.

Он понюхал ладонь Келси, и она пронзила Рена взглядом, словно ощутила это. А потом он побежал в лес, его тело стало шепотом в траве. Тигр пропал, и золотая магия оставила Рена и Келси, татуировка ее пропала, и золотой свет улетел в амулет на шее Аны.

Мы нашли записку Кадама на двери. Он просил присоединиться к нему в храме в Японии, дал нам указания, как одеться, как себя скрыть. К радости Аны, мы оказались свидетелями на свадьбе Рена и Келси. Мы искали Кадама, и священник синто, что женил их, подмигнул нам. Он прижал ладонь к сердцу и кивнул нам. Когда Рен поцеловал невесту, он хлопал и вопил громче всех, вытирая слезы.

Время шло, мы сосредоточились на семье. Мы радовались, пока растили детей. Когда наши дети выросли, став сильными воинами и охотниками, мы брали их в свои битвы. Я гордо смотрел, как они сражались, и исцелял их прикосновением амулета Дамона к их коже.

Один за другим они покидали нас. Это было печально, мы навещали их, как могли, но со временем наши дети и внуки умерли. Они прожили дольше смертных вокруг них. Они были лидерами в своем, и мы ими гордились.

Мы побывали на всех похоронах, рождениях и свадьбах. Порой открыто, как родители, а потом как незнакомцы. Когда следить за нашими потомками уже не получалось, мы оставили это дело, хотя через камни правды ощущали, когда сталкивались с людьми, в которых была частичка нас.

Каждые десять лет в нашу годовщину я добавлял подарки Ане. Дерево манго выросло под ее заботой, и я срывал спелый плод и садил новое дерево, пока не выросла большая роща у горного дома. С помощью Иньбайлуня, белого дракона, я смог добавить еще черного жемчуга на ее ожерелье.

Мы навещали фениксов, и каждая новая птица давала перо. После сотни лет традиции магия в каждом подарке выросла, и мы поняли, на что смотрим. То были дары Дурги. Одна жемчужина стала Жемчужным ожерельем. Пояс из перьев феникса стал Огненной вервью. Зеленую вуаль она носила чаще всего, и магии в ней стало еще больше. Она стала Волшебным шарфом.

Однажды мы шли по роще манго, забыли стать невидимыми. Я притянул Ану под ветви и поцеловал. Мы уходили, и я заметил что-то сияющее на высокой ветви дерева. Ана подняла руки, нас окружил пузырь, и мы взлетели. Среди плодов манго сиял Золотой.

Она сорвала его и протянула мне с улыбкой. Теперь у нас были все дары, и мы знали, откуда ни. Их сплели время, любовь и магия.

История богини и тигра изменилась со временем, и люди забыли. Молитв стало меньше. Ана впервые заболела с того времени, как приняла роль богини. Я в тревоге отыскал Кадама.

Он смешал ей напиток. Когда я спросил, что это, он ответил:

— Сома. Напиток богов.

— Тот, что ты мне тогда дал?

— Да. Она восстановится, Кишан, но, боюсь, ты лишишься части энергии, она будет брать у тебя силу исцеления. Помнишь, как Келси исцелила Рена?

— Да, — ответил я с надеждой.

— Ты можешь делать так через свою связь. Но оставь и себе немного. Она не выживет без тебя.

— Я это сделаю, — сказал я. — Бери, что нужно.

— Кишан, — сказал Кадам, — ты знаешь, что вы не бессмертны. Ана владела большой силой веками. Это отразилось на ней. Она начинает стареть.

— Я возьму больше эликсира русалки. Я попрошу помощи у фениксов.

— Эликсир больше на ней не работает. У нее выработался иммунитет. И сок огнефрукта тоже. Это природа. Прости, сын, но тело Аны устало. Ее энергия угасает. Ей нужны твои запасы, чтобы исцелится.

Я смотрел на милую жену, коснулся пальцами ее волос. Она выглядела такой же юной, как в день нашей свадьбы. Если ее глаза не были такими же яркими, а кожа — упругой, то я списывал это на болезнь. Ана не старела. Я не мог принять слова Кадама. В этот раз он ошибался.

— Рен не старел. И ты жил долго, — отчаянно спорил я.

— Я вел тихую жизнь почти все время. У Рена был тигр и дар Джесубай, — объяснил он. — Амулет Дамона дает долгую жизнь, особенно тебе и Рену, принявшим сущность тигра. Но вы с Аной прожили много-много лет. Еще дольше, если учесть, сколько вы провели в другом времени. И ты брал силу амулета так, как никто не может. Ана всегда делилась с тобой силой, — сказал он. — Через связь вы обменивались ею свободно, совершили для человечества много великих дел, но теперь это ее сжигает. Она ощущает груз смертности.

— Уверен?

— Да, — Кадам коснулся ее плеча, и я увидел что-то еще в его глазах.

— Что такое? — спросил я.

— Я хочу извиниться.

— За что? Ты не был причиной этого.

— Нет. Но я ускорил процесс.

— О чем ты?

— Если бы… ты не спас меня из могилы, вы бы жили еще дольше вместе. Боюсь, спасение жизни Рена и меня стоило вам многого. Мы забрали у вас много сил. Это ужасно, сын. Я не могу исправить это, так что не могу ждать твое прощение.

Я взял ее за руку, она извивалась в лихорадке. Я прижал ее пальцы к губам. Мы долго молчали.

— Не важно, — тихо сказал я ему. — Ана хотела бы, чтобы я тебя спас. Я знал, что будет цена.

Кадам кивнул и остался со мной и Аной на ночь. Я пытался узнать у него, сколько нам осталось, но его блестящие глаза ничего не выдавали. У нас могли быть века, годы, месяцы, дни. Незнание было хуже всего.

Я бы молился ради помощи Ане, но кому могли молиться богиня и ее муж? Я две недели провел рядом с ней, вытирал ее лоб, отгоняя голосок в голове, что говорил мне, что болезнь была сильнее, чем говорил Кадам.

Ана пришла в себя, но была не такой после долгой болезни. Ее сила почти пропала, и она начала стареть. С каждым прикосновением я передавал ей энергию. Это стало моей одержимостью. Я смотрел с каждым днем на новые морщины вокруг ее рта, на темные пятна на ее ладонях. Белые волосы появились среди черных, и даже ее любимый сад начал страдать. Впервые за века ее розы начали увядать.

Я взял ее за руки в один из дней, подул на них, передавая столько силы, сколько мог, и услышал ее голос в голове:

«Сохан, — тихо сказала она. — Пора перестать, любимый».

Я поднял голову и спросил вслух:

— Я тебя раню?

«Нет».

Я хмуро сказал:

— Тогда в чем дело? — Ана посмотрела на меня, и что-то во мне лопнуло. — Нет, — выпалил я. — Нет, Ана. Не это, — слезы покатились из глаз, я всхлипнул. Моя Ана, моя жена обнял меня, и я плакал.

— Тише, мой тигр, — едва слышно сказала она. — Пришло время. Мы уже долго его оттягивали.

Я поднял голову.

— Я могу больше. Я могу…

— Идем со мной, — перебила она. — Перенеси меня еще раз.

Ана давно потеряла способность прыгать во времени, и полагалась только на меня. Я перестал делать это, заметив, как прыжки выматывали ее. Я хотел возразить, но она открыла мне разум, и все мои отрицания пропали от ее уверенности.

Я нежно поднял ее на руки, слезы лились по моему лицу. Я спросил:

— Куда ты хочешь?

Она убрала волосы от моих глаз, поцеловала мою щеку и сказала:

— Ты знаешь место.

Я кивнул и перенес жену в наш домик в Шангри-Ла. Ее тело задрожало от перемещения.

— Мы здесь, — сказал я.

Ее голос был тихим в моей голове:

«Отнеси меня к водопаду».

Я так и сделал. Создав одеяло, я устроился с ней на руках, прислонившись спиной к дереву. Она прильнула ко мне, шелковистые волосы щекотали мою шею.

«Обещай мне», — сказала она.

Я сжал ее талию и ответил:

«Что угодно, премика».

«Обещай, что закончишь вырезать камень правды».

Это раньше не казалось важным. Я хотел сделать много всего, и чаще всего это касалось Аны. Каждый раз, когда я брал камень, что-то отвлекало меня. Я всегда понимал, что времени еще много. Теперь мое время заканчивалось. Я кивнул, задев щекой ее щеку.

Мы тихо сидели и смотрели на воду. Наши разумы были соединены, слова не были нужны. Я знал каждую ее мысль, каждое желание, а она — мои. Она сожалела больше всего, что оставит меня одного. Она заставила меня пообещать, что я не наврежу себе, что я буду время от времени проверять наших потомков.

И после этого остался лишь гул нашей любви. Он растекался между нами, становился все слабее, пока моя Ана не умерла. Она казалась такой мирной и неподвижной. Я устроил ее удобнее в руках. Она словно спала. Рыдая, я поцеловал ее губы в последний раз, потом щеки, ее закрытые веки, не желая расставаться с ней.

Мы были вместе веками, но этого было мало. Даже вечности с Аной было мало. Мы были едины разумом, душами и любовью. Но теперь я остался… один. Я буду одиноким до конца дней. Я мог лишь надеяться, что ненадолго.

— Я люблю тебя, моя леди, — прошептал я, соленые слезы катились по моим щекам и падали на ее фарфоровое лицо. Я вытер их, встал и приготовил место, где будет покоится моя любимая. Дом в саду растаял, на его месте возник большой камень. Гладкий гранит украсили вырезанные цветы.

Подняв богиню Дургу, мать наших детей, мою красивую жену, я опустил ее сверху, скрестил ладони на ее груди. Шарф сделал ей красивое платье, и цветы выросли вокруг камня. Я опустил ладонь на своем плече.

— Мне так жаль, сын, — сказал Кадам. Он крепко обнял меня, и я зарыдал с новой силой в его плечо.

Мы стояли вместе, смотрели на нее. Мы три дня оставались у могли Аны, как моя мать делала для отца. За это время мы не ели и не спали. Я направлял на ее лицо лунный свет, ограждал от жара солнца днем. Когда три дня прошло, я подошел к ней и прижался губами к ее лбу в последний раз. Камень окутал ее и запечатал ее гробницу.

Не знаю, сколько я стоял там, прижав ладонь к камню, но Кадам успел уйти и вернуться. Он сказал:

— Сильване знают, что она здесь. Они будут ухаживать за ней, пока существуют, и феи будут помогать ее саду, — я не ответил, он сказал. — Идем, я останусь с тобой немного.

Кадам пробыл со мной еще неделю, хоть я знал, что ему это сложно. Никто теперь не жил в нашем горном доме. Все наши близкие друзья умерли, леди Шелкопряд давно покоилась рядом с няней Джесубай, и нам не нужны были слуги после того, как ушли наши дети. Верующие пропали годы назад. И я остался один в доме, что когда-то делил с Аной.

Когда я пришел в себя достаточно, чтобы заметить усталость на лице Кадама и в его глазах, я сказал ему, что ему нужно домой. Он ушел, убедившись, что я выдержу груз отчаяния.

Года летели, и не произошло почти ничего выдающегося. Я взялся за камень правды и обнаружил, что я не один. Я сидел однажды в любимом кресле Аны, резал камень и заметил блеск в окне.

— Здравствуй, — я был ей рад. Я опустил нож и отряхнул кусочки со штанов.

Фаниндра подняла голову, покачиваясь на солнце.

— Что думаешь? — я показал ей бежевый камень с оранжевыми и золотыми прожилками. Она склонила голову, словно разглядывала мою работу. — Знаю, не лучшая попытка. Но я его закончу, не сомневайся.

Змейка осталась со мной, и когда мне стало не по себе, я взял сумку с дарами Аны, усадил сверху Фаниндру и ушел. Через пару месяцев я наткнулся на знакомую поляну. Не сразу, но я понял, что тут должен быть дом Пхета. Я выдохнул, поднял руки и создал хижину, решив, что буду теперь жить там.

Я часто переносился во времени с Фаниндрой, следил за любимыми, хотя от каждого прыжка сильно уставал. Но это подавляло одиночество. И я был рад, что они счастливы. Дети Рена и Келси выросли сильными и здоровыми. У них было пять детей. Я порой смотрел на них, но не отслеживал их детей, когда они покинули дом.

Когда Рен умирал, я был рядом с ним. Келси умерла раньше него, окруженная детьми и внуками. Я был там, но меня не видели. Я склонился над ее кроватью в больнице, невидимый, поцеловал ее морщинистую щеку. И хотя ей в вены текло обезболивающее, она открыла глаза и посмотрела на меня, словно могла видеть. Я улыбнулся ей, встал рядом с Реном, и он держал ее за руку, пока она умирала.

Их дети не успели, когда Рен умер от внезапного сердечного приступа. Я видел с ним на кровати в его домике. Он выглядел таким старым, но его глаза были синими, и даже в этом возрасте он был красивым. Мне было сложно, но я заморозил время, как Ана сделала для Джесубай, и долго говорил с братом.

Я вернул ему воспоминания, и он простил меня за всю боль, что я ему причинил, и мы поплакали вместе из-за любимых и печали жизней, что мы провели раздельно. Я сказал ему, что любил его, и он спросил, не я ли дал его сыну семейную печать. Я ответил, что это были мы с Аной, хотя я знал, что незаконченная печать все еще лежала в доме Пхета в моей временной линии.

Я рассказал ему о печати, и что Кадам отдал мне ту, которой он открыл пещеру Канхери, чтобы передать следующему поколению. Мы оставили ее старшему сыну Рена, следили за ним какое-то время. Дети Рена не знали силы этого предмета.

Я сидел с Реном, зная, что печать сейчас лежит на полке над камином у одного из внуков Рена. Интересно, через сколько поколений об истории печати забудут?

Рен ругал, что я не навещал их с Келси годами. Он сказал:

— Если бы не твое письмо, мы бы не знали, что с тобой произошло.

— Письмо? — спросил я.

— Да, — он кашлянул. — Свиток?

Кивнув, хоть я и не знал, о чем он, я дал ему попить воды и сменил тему. Я оставался с ним часами, делился приключениями, он рассказывал о своих. Он гордился семьей, а еще хотел снова увидеть Келси.

— Думаешь, она где-то там? — спросил я.

— Если кто и знает, то ты, — ответил Рен.

Я посмотрел в окно на утреннее солнце, застывшее на месте, а потом на часы. 6:38.

— Хотел бы я знать наверняка, — сказал я.

— Тогда знаю я.

— Как? — спросил я.

— Я ощущаю ее. Здесь, — он постучал по груди.

— Думаю, это приступ, — сказал я.

— Нет, это другое. Она… будто зовет меня. Просит найти ее, — мы долго смотрели друг на друга. — Я… думаю, я пойду к ней, брат.

Я кивнул, встал и сжал его руку. Он слабо сжал мою.

— Прощай, Рен, — сказал я. — Найди Келлс и передай ей от меня всего лучшего.

— Хорошо. И, Кишан?

— Да?

— Я тоже тебя люблю.

Слезы заполнили мои глаза. Я вернул времени ход и ушел, чтобы не видеть, как умирает еще один любимый человек.

В хижине Пхета я часто думал о том, что сказал Рен. Я нашел чернила и бумагу, написал письмо Келси, свернул, думая, откуда взялся свиток, что им доставили. Время было рассчитано так, что это не повлияло на их будущее.

Я годами носил его с собой, и когда бумага порвалась и выцвела, я сделал копию, скрепил ее новой печатью дома Раджарам и накрыл стеклом, чтобы защитить бумагой. Тогда я понял, что видел это раньше.

Я понял, что делать, посетил феникса, который, когда я спросил о веществе, дающем смертным видеть скрытое, он сказал выжать сок из огнефрукта. Я сделал и принес это. Он склонился над жидкостью и моргнул. Слеза упала из его глаза в жидкость.

— Это надолго? — спросил я.

— Это будет сильным, пока не умрет последний феникс, — сказал он.

Я поблагодарил его и направился в Тибет. Я появился перед первым Далай-Ламой, когда он шел по саду один, думая о тайнах вселенной. Если он и испугался, но не показал этого.

Я дал ему свиток и вещество, силой шарфа создал медальон тигра, что был у него, как я помнил. Я предупредил его, что свиток читать нельзя, дал ему другие указания, что помогут Келси и прошлому мне с заданием.

При мысли о Шангри-Ла у меня каждый раз сдавливало грудь. Без письма и печати мне ничего не оставалось. Я бродил пару десятилетий, помогал людям, где мог, зная, что этого хотела бы Ана. Я нашел юношу во время моих путешествий, и моя ладонь загудела, когда я пожал его руку.

Я тут же понял, то это один из моих потомков. Он сказал, что его зовут Тарак, и я вздрогнул. Я стоял перед своим дедом. Я уточнил, откуда он, и это подтвердило мои подозрения. Мы ходили вместе какое-то время, а перед расставанием я оставил ему подарок.

— Что это? — спросил он, разворачивая ткань.

— Важное наследство. У меня нет детей, — печать была холодной, ведь я врал, — и для меня было бы честью, если бы это осталось в твоей семье.

Его глаза стали огромными, когда он увидел, что держал в руках.

— Уверен, что хочешь расстаться с этим? — спросил он.

— Ты заслуживаешь этого. И мне пора идти дальше без этого, — я хотел развернуться, но вспомнил кое-что. Я вытащил второе бесценное сокровище из сумки, замешкавшись, отдал ему. — Это принадлежало моей покойной жене, — сказал я. — Может, однажды это получат твои жена и дочь, — я коснулся гребня Аны и улыбнулся, зная, что он окажется потом в руках моей матери.

Он знакомо сжал мою руку. Клятва воина. Слова немного изменились со времени моей свадьбы, но обещания болью отозвались в сердце. Я обнял юношу и постучал по его спине.

— Удачи тебе, юный Тарак.

— И тебе.

Мальчик помахал, и я пошел дальше на пути к хижине Пхета. Я часто думал о том, что могу быть своим предком, и я хотел бы рассказать об этом Рену. Я думал написать новое письмо, включив это открытие, и подменить старое, пока я спал.

Я стал невидимым и посмотрел на свое лицо, пока я спал. Мои волосы были с седыми прядями, глаза окружали морщины, я похудел. Время настигло меня. Я вернулся во времени и застонал. Я ощущал себя старым и ужасно уставшим. Дни проходили монотонно, я ощущал, что моя работа завершена.

Одним утром меня разбудила Фаниндра. Она устроилась на моей груди и подняла голову.

— Привет, девочка, — сказал я. Она высунула язычок, я едва ощутил, как он коснулся моей щеки. — Ах, — печально сказал я. — Ты прощаешься. Вернись ко мне как-нибудь, если сможешь. Я буду скучать, — она соскользнула на пол, я посмотрел, а она пропала, как и дары Дурги.

Фаниндры и даров не было, и моя сила быстро иссякала. Я уже не мог переноситься во времени, призывать оружие или создавать еду и напитки. Я стал тигром, охотился, расширял территорию, пока не добрался до земель, где скоро появятся мои родители и построят дом у водопада. Я не становился человеком больше года, и когда попробовал, выяснил, что уже не могу.

Вскоре я утратил любовь к охоте, вставал лишь, чтобы попить из пруда. Я не знал, сколько дней не ел. Но однажды днем, пока я дремал, я уловил запах, который не ощущал годами.

— Здравствуй, сын, — сказал Кадам, заслоняя собой садящееся солнце.

Эпилог

Дремота

Я попытался встать и поприветствовать его, но он махнул рукой.

— Не нужно вставать. Если не против, я посижу с тобой немного, — я пытался ответить мысленно, но он явно не слышал меня.

Кадам коснулся моей спины, говорил о любви и потере. Он говорил о своей жене, и как сложно ему было жить без нее много лет. Я подумал об Ане и Рене, о том, как он верил, что Келси зовет его. Кадам говорил, знакомый голос успокаивал, добавляя тепла тихому лесу. Я ощутил сонливость, вздохнул, глаза закрылись.

Я услышал гул. Ветер коснулся шерсти на моей шее, и я ощутил полевые цветы, нет, жасмин. Сердце замерло, будь я человеком, я бы улыбнулся. Солнце пронзало закрытые веки, голос Кадама становился все слабее. Я слышал шорох листвы, и он был все сильнее с каждой секундой.

Последний выдох вылетел из моего уставшего тела, нежные губы коснулись моего уха, прошептав:

«Сохан».

* * *

Моя рука замерла, когда тигр перестал дышать. Я плакал за своего мальчика, своего сына, который умер за тридцать пять лет до своего рождения. Я обнял его тело, шерсть щекотала нос. Я бережно снял амулет Дамона с его шеи, этой силой похоронил его там же, где будут его родители, где буду лежать и я.

Было еще много работы, она не кончалась, но я знал, что конец все же будет. Я должен был разбить амулет, найти Ану в прошлом и взять ее с собой, чтобы подарить пять осколков лидерам пяти армий, что помогли одолеть Локеша на горе. Мне нужно было побывать в первом храме Дурги и разбить пятую колонну, пока Анамика не увидела все, что там вырезано.

А потом мне нужно было ответить на просьбу, что я сам написал Пхету, когда просил его помочь с памятью Рена. Хоть список когда-то был долгим, он подходил к концу очень быстро.

Я думал о белом и черном тигре, гладя тигра на амулете. Я опустил ладонь на горку земли над телом Кишана.

Он заслужил большего.

Принц Сохан Кишан Раджарам заслужил прекрасные похороны. Почтение всех его потомков. Благодарности всех людей, кому он и его жена помогли за века. Он должен быть больше, чем пара строк в анналах истории и книге мифов. Он должен был хотя бы лежать в склепе рядом с женой.

Но тут я находил его во всех временных линиях, и он не был бы против могилы здесь. Я встал, отряхнул руки и посмотрел на небо. Солнце село, насекомые шумели в лесу, пели песнь павшему герою.

— Прощай, сын мой, — я прижал ладонь к сердцу, слезы текли по лицу. — Я скоро буду с тобой.

Я сжал амулет и прыгнул во времени и пространстве, пытаясь успокоить себя тем, что скоро буду снова среди тех, кого любил и потерял.

Утерянная мечта

Сохан Кишан Раджарам

(его единственная попытка)

Был у меня

Поцелуй в лоб

Вечная клятва

От той, что я хотел сделать своей.

Теперь

Другую забрали

У меня, которую я спешил