Глава 2

С невольным вздохом удовольствия Кимбра откинулась на широкий бортик кожаной лохани. Вода поплескивала о ее тело, запах трав щекотал ноздри. Единственными звуками в помещении были потрескивание огня и приглушенные движения Мириам. Впервые за много часов Кимбра сумела наконец расслабиться и собраться с мыслями.

Впрочем, мысли ее и теперь были в смятении. Она мало что знала о викингах, этом северном народе, разве только что они бывают двух видов: купцы и морские разбойники — и в каждом случае ошибиться было невозможно, вопреки тому что Кимбра сказала сэру Дорварду у дверей темницы. Пленные мало напоминали тех, кто является с намерением продать кусок ткани или украшения. Однако они не выглядели также ни варварами, ни грубыми животными, как заклеймил их комендант.

Власть в Англии не везде была сильной. Как результат, датчане захватили большие пространства английских земель и точили зубы на большее, поэтому страна остро нуждалась в таких людях, как Хоук, чтобы остановить вторжение. А теперь вот эти викинги… Зачем они явились? Если с черным умыслом, то почему предпочли сдаться без боя.

Кимбра прекрасно знала, что это не ее дело, но постоянно возвращалась мыслями к этой загадке, а с ней и к предводителю викингов — такому громадному, мощно сложенному, с гривой черных как смоль волос и ледяным взглядом серых глаз.

Хотя почему ледяным? Когда его взгляд скользил по ее лицу и телу, он был как расплавленный металл.

Нет, так не годится! Не стоит думать об этом. От этих мыслей бросает то в жар, то в холод, и все тело становится странно тяжелым, словно наливается…

Кимбра случайно глянула вниз, увидела, как напряглись соски, и залилась краской. Внезапно ею овладело такое смущение, что лежать нагой, пусть даже и в воде, стало невыносимо. Она выбралась из лохани, на ходу прикрываясь льняной простыней, но ощутила себя спокойно, только когда хорошенько в нее закуталась.

Последовал ритуал расчесывания волос. Она разместилась перед медной жаровней с тлеющими углями. Когда-то Мириам делала щеткой сто положенных движений, но теперь ее руки так часто болели, что Кимбра взяла эту задачу на себя. Вот и сейчас, когда нянька подошла со щеткой, она ее мягко отобрала.

— Прости, что заставила тебя пройти через все это.

Старуха вздохнула и примостилась на скамеечке у ног девушки, которую вынянчила с пеленок, с тех самых пор, когда ее мать отошла и лучший мир. Мириам обожала свою подопечную.

— Я перепугалась до полусмерти! — Она укоризненно потрясла головой, отчего прядь седых волос выбилась из-под чепца. — Что на тебя нашло? Я терпеть не могу сэра Дорварда. но на сей раз он прав: это варвары и грубые животные! Если б могли, они убили бы тебя без малейшего колебания!

— Ну хорошо, допустим, и я их побаиваюсь, — призналась Кимбра. — И что же? Убить их за одно это? Если так поступать, нас станут бояться. Жестокость порождает жестокость!

— Так устроен мир, — резонно заметила нянька. — И мужчине не по силам изменить его законы, а уж женщине тем более.

Кимбра закончила расчесывать волосы и встала. Ее ноги и плечи были обнажены, простыня едва прикрывала грудь, и сквозняк холодил кожу.

— Это не значит, что мы не должны пытаться изменить мир. Вдруг кому-то повезет? Мир уж слишком жесток и полон боли…

— У меня от таких разговоров мороз по коже! Старая нянька отлично помнила, как маленькая Кимбра кричала без остановки, не в силах объяснить, что с ней происходит. Это случалось каждый раз, когда жнец рассекал ногу серпом, служанка на кухне проливала на руку кипяток или солдат умирал от ран. Эти странные припадки становились раз от разу все тяжелее и продолжительнее, пока Хоук не выторговал у чужеземных купцов настойку мака и не опоил сестру. Потом он весь вечер и всю ночь сидел, баюкая на руках ее бесчувственное тело и мрачно решая, как поступить. Тогда и возникла идея отправить Кимбру в Холихуд.

Форт cтал ее прибежищем, позволил укрыться от жестокости мира. В его надежных стенах Кимбра училась сдерживать, контролировать то, что было благословением и проклятием. В конце концов ей это удалось. Каким образом? Этого Мириам не знала. Она имела лишь самое смутное представление о том, через что пришлось пройти ее подопечной. Однако какова ни была цена, результат был налицо. Сейчас Кимбра была вполне способна ухаживать за ранеными, даже за умирающими, без того, чтобы выказывать собственную душевную боль. Она просто хорошо научилась скрывать ее.

— Ладно, прекратим этот разговор, — с улыбкой сказала девушка, получше закуталась в простыню и уставилась на тлеющие угли, на забавную игру красного на черном.

Но видела она совсем другое: серые глаза на загорелом, обветренном лице, в обрамлении угольно-черных волос. Наконец, раздосадованная, она отбросила простыню и потянулась за «ночным платьем» — тонкой льняной сорочкой, расшитой золотой канителью. Вынырнув из ворота, она с минуту боролась с волосами, стараясь вытянуть всю их массу — нелегкая задача.

— Ложись и ты, Мириам. Бог свидетель, со мной тебе приходится нелегко.

Кимбра чмокнула старуху в морщинистую щеку, и та вышла, сокрушенно прищелкивая языком. Когда дверь за ней закрылась, девушка потянулась, привстав на цыпочки, с удовлетворением ощущая, как отступает усталость. Пришло время сна, но она почему-то чувствовала себя бодрой и полной энергии, словно день длился не часы, а минуты.

Утром ожидался вестник от Хоука. Он должен был привезти решение брата о дальнейшей судьбе пленников. Вспомнив об этом, Кимбра сдвинула брови. Скорее всего Хоук прикажет отправить викингов в Хоукфорт, чтобы лично судить и вынести приговор. Она никогда больше не увидит сероглазого гиганта. Разумеется, так нужно, так лучше… тогда почему болит сердце?

Все мысли о сне покинули Кимбру. Она медленно обвела взглядом помещение, которое и составляло почти весь ее теперешний мир. Раскладные пяльцы у жаровни ожидают, когда она вернется к вышиванию. Сундучок с лекарствами и бесценными манускриптами по врачеванию. Лютня на откинутой крышке бюро, в котором хранятся чернила, перья и писчая бумага. Можно заняться чем угодно, но ни одно из занятий не манит к себе.

Поразмыслив, Кимбра отворила дверь на круговой балкон башни. Ночь выдалась холодная, но ей было тепло, слишком тепло. Ограждение балкона почти достигало ее плеч, и это означало, что скромность не пострадает, если она постоит там в одной сорочке. Что может угрожать ей на такой вышине?

Ничто из того, что осталось внизу. Только тот, кто стоял в густой тени башни. Он внимательно наблюдал за Кимброй.


Вулф смотрел и размышлял. Еще совсем недавно он мог похвастаться тем, что в совершенстве владеет своими чувствами. Самообладание было в самой его натуре, такое же естественное, как дыхание. Где же оно?

Ему ничего не стоило взобраться наверх башни. Там, выяснив, что молодая женщина уже в своей комнате, он ждал, не в силах оторвать глаз, пока она принимала ванну, пока выбиралась из нее, прикрываясь тонким куском ткани. Словно нарочно, чтобы добить его, она отбросила простыню и надела сорочку, которая не защитила бы и от дуновения ветерка, не говоря уже о мужском взгляде.

На севере люди либо одевались практично, либо не одевались вообще. Ей придется привыкать, думал Вулф. И не только к этому.

Те из его людей, которых он накануне отправил в Холихуд под видом купцов, справились с делом без сучка без задоринки. Стража сейчас валялась у распахнутых дверей темницы с кляпами во рту и с растущими шишками на макушках. Часовые у ворот тоже не могли уже поднять тревогу. Викинги держались поблизости от казармы на случай, если кто-нибудь из солдат проснется, но те, вымотавшись за день, спали беспробудным сном и так храпели, что тряслись стены.

Все это означало, что леди Кимбра полностью в его власти.

Она стояла так близко, что ее можно было коснуться — прекрасное видение, омытое лунным светом. Можно было ощутить аромат ее кожи и перебираемых ветерком волос. Когда она вздохнула, игра лунного света подчеркнула движение ее груди.

Мужчине из плоти и крови не вынести такого искушения, но Вулф и не собирался вечно оставаться пассивным наблюдателем. Он медлил просто потому… что хотел дать ей насладиться последними безмятежными минутами. В последующие дни (и уж тем более ночи) ей не грозили ни спокойствие, ни безмятежность.


Кимбра смотрела на Холихуд, который столько лет был ей убежищем и тюрьмой, и ощущала непривычное нетерпение, потребность в чем-то большем, чего она не умела выразить в словах. Это было глупо и смешно, хотя бы потому, что она была не кто-нибудь, а леди Кимбра, сестра графа Эссекса. Она была также известной целительницей. Здесь было ее место и дело всей ее жизни, здесь она могла применить дар, которым наделил ее Господь.

Чего же еще ей нужно? Она уже не ребенок, чтобы желать луну с неба, а взрослая и рассудительная женщина. Во всяком случае, ей следует быть таковой. Уже поздно, пора ложиться и спать спокойным крепким сном человека, совесть которого чиста. Настанет утро, пленников уведут, жизнь вернется в привычную колею.

Но Кимбра продолжала медлить. Что-то было не так, что-то, что не бросалось в глаза. Вон ограда, ее остро заточенные верхушки. А вон ворота, у которых по ночам клюют носом часовые. Их темные инертные формы так привычны для взгляда, что их и замечаешь только… только когда они отсутствуют!

Их нет! Часовых нет у ворот!

Кимбра высунулась через ограждение, всматриваясь в сумрак внизу. Нет, она не ошиблась! Сколько ни смотри, ни одного часового вокруг. До сих пор это было скорее уступкой правилам, чем необходимостью, но правила соблюдались строго. Значит, что-то случилось.

Что-то ужасное.

Викинги!

Там, где Хоук рвал бы и метал, тряс решетку окошек и бил кулаком в стены, сероглазый предводитель был таким спокойным и безразличным к своей участи.

Господи, спаси и сохрани! Спаси от ярости северян!

Кимбра бегом бросилась к двери… и попала в безжалостные стальные тиски рук. Ладонь зажала рот. Пронзенная слепым ужасом, она принялась отбиваться, но без толку. Ее подняли в воздух и понесли сначала через комнату, потом вниз по ступенькам извилистой лестницы. Ее поглотила ночь.

— Не вздумай кричать! — услышала Кимбра. — Помни, что любой, кто придет тебе на помощь, умрет.

Он наклонился, и взгляды их встретились. Очевидно, решив, что девушка вполне поняла предостережение, викинг отнял ладонь от ее рта, но не ослабил хватку и не умерил свой широкий шаг. Кимбра смутно угадывала рядом другие громадные фигуры, числом больше, чем в темнице. Поблескивали лезвия мечей. Краем глаза она заметила распахнутую створку ворот, потом форт остался позади. Теперь кругом были только ночь и ветер, а внутри — ужас, от которого мутилось в голове.


Вулф снова бросил взгляд на женщину. Она была бледной и безмолвной, но оставалась в сознании. Когда он предостерег ее против опрометчивого поступка, она послушалась — почему? Чтобы не обречь на смерть других? Он не мог понять ни ее поведения, ни ее доброты к пленникам, ни ее сожалений о жестокости мира, подслушанных в башне, и в который уж раз подумал, что все идет не так, как предполагалось. Он задумал месть, и теперь все было в его власти. Ему следовало предвкушать расплату за оскорбление, за равнодушие к судьбам других, злорадствовать.

Должно быть, ей холодно. Надо поторопиться.

Впереди мелькнул луч фонаря, высветил драконью голову на носу корабля. На борту ждали остальные люди Вулфа, о которых ничего не было известно коменданту Холихуда. Этому дурачку, который и не подумал задаться вопросом, как шестеро могут управлять таким судном. Все уже сидели на веслах.

Вулф вошел в воду. Рядом, ни на шаг не отставая, шел юный Магнус. Бросив многозначительный взгляд, Вулф передал ему свою ношу. Парень был умен — ни звуком, ни движением не выдал того, что вообще способен что-то испытывать по этому поводу. С тем же успехом он мог бы держать на руках мешок зерна. Привычным движением вскарабкавшись на борт, Вулф принял у него из рук леди Кимбру. Магнус тут же окунулся в воду с головой и вынырнул, отфыркиваясь, как собака. Направляясь внутрь корабля, Вулф не удержался от усмешки.

Помещение, что служило трюмом, было сплошной продольной каютой, разделенной на несколько секторов. Оно было таким низким, что рослые мореходы упирались головами в потолок. Кормовой сектор был занят всем необходимым для плавания, в том числе провизией и оружием. Средний был отдан под жилое помещение, хотя викинги предпочитали ночевать на палубе, если позволяла погода. Носовая часть служила на купеческих судах для перевозки товаров, а на разбойничьих — для хранения награбленного. Сейчас она была пуста, за исключением тонкого тюфяка на полу, при виде которого Вулф нахмурился. Он намеревался сделать пребывание Кимбры на судне суровым, по крайней мере поначалу, чтобы быстрее сломить ее волю и яснее показать безвыходность ее положения.

Теперь ему не слишком хотелось оставлять ее в таких условиях даже на то недолгое время, которое требовалось, чтобы убраться подальше от Холихуда. Но выбора не было: пока существовала опасность погони, его первейшим долгом был долг капитана и командира — поэтому Вулф положил леди Кимбру на тюфяк, взял за подбородок и заставил смотреть себе в глаза.

— Веди себя смирно!

Потом он толкнул ее на спину. Девушка не издала ни звука. Она смотрела на него, вся превратившись в глаза, огромные синие глаза среди каштановой россыпи волос и складок расшитого золотом льна.

Вулф вернулся на палубу, раздумывая над тем, как легко и просто все складывалось с задуманной местью — за исключением той, на кого месть была направлена, ее упорного отказа оправдывать его ожидания.


Некоторое время Кимбра оставалась в полной неподвижности. Леденящий ужас отступил, сменился более естественным ознобом из-за ночного холода и чересчур легкой одежды. Она все еще была очень испугана (пожалуй, как никогда в жизни), но и рассержена.

Некоторое время Кимбра разрывалась между страхом и гневом. Потом полностью, как умела, сосредоточилась на последнем. Резко усевшись, она причинила себе сильную боль, дернув за волосы, на которых лежала, но боль была даже кстати, потому что помогла прочистить мысли.

Как они посмели?! Нет, как они отважились?! Обманом проникнуть в Холихуд, пробраться в ее жилище, похитить и унести прочь — и все это без труда, чуть ли не играючи! Кем нужно быть, чтобы задумать и совершить такое? Ну и люди!

Люди? Один человек! Кимбра ни минуты не сомневалась, что весь блестящий план был придуман сероглазым викингом. Тем, кто обещал не причинять ей вреда.

И она еще обвиняла сэра Дорварда в предвзятости суждений! Пусть он тщеславен, полон самомнения, а в душе низок и жесток, но он был прав! Ослепленная собственным предубеждением, она сама себя загнала в ловушку. И уж конечно, не только себя. Сколько жизней отнято в эту ночь благодаря ее глупой заносчивости?

Кимбра подумала о страже у дверей темницы, о часовых у ворот, и глаза ее наполнились слезами. Она сморгнула их. Что толку плакать? Слезами делу не поможешь, а между тем судно викингов так и летит вперед, все дальше унося ее от Холихуда, от единственного мирного прибежища, которое она знала, и от людей, перед которыми теперь, как никогда прежде, была в долгу.

Кимбра поднялась. Зрение уже приспособилось к темноте, и ей удалось кое-как сориентироваться и отыскать лестницу. Подхватив подол сорочки, девушка быстро по ней поднялась. Люк был опушен, но когда она уперлась ладонями и нажала изо всех сил, он подался без скрежета и скрипа. Ей невольно подумалось, что викинги содержат свои суда в несравненно большем порядке, чем комендант — свой форт. Ее лицо омыл свежий морской воздух, и Кимбра забыла обо всем, кроме собственного спасения.

Надо сказать, Вулф думал примерно о том же, когда сидел наравне с другими на веслах и делал один мощный гребок за другим. Море было спокойно, ветер дул попутный, и скоро можно будет выбросить из головы самую мысль о возможной погоне. Не то чтобы она так уж сильно его беспокоила. Холихуд наверняка продолжал вкушать отдых, который считал вполне заслуженным. Лишь наутро им предстояло обнаружить пропажу. Наутро — то есть тогда, когда уже ничего не останется, кроме как известить лорда Хоука, что его сестра исчезла.

Вообразив себе его лицо, Вулф не удержался от смешка. Хорошо, что обошлось без кровопролития. Именно это больше всего заденет надменного лорда Хоука, потому что будет свидетельством презрения викингов к любым мерам английской защиты. Если он в самом деле привязан к сестре, то вдобавок станет изводиться мыслями о ее участи. Что касается сэра Дорварда, его оставшиеся дни будут весьма неприятны, весьма. И поделом.

Удовлетворенный, Вулф перестал думать на эту тему и еще энергичнее заработал веслами. Впрочем, его сознание недолго оставалось праздным. Вспомнилась женщина в трюме, и как ни пытался он оттеснить мысли о ней, они не уходили.

При столь ошеломляющей красоте она была еще и загадочной, непредсказуемой. Хотелось разгадать ее, как манящую тайну. Это было не за горами. Когда леди Кимбра станет принадлежать ему душой и телом, он узнает, что она собой представляет. Только к лучшему, что она напугана. Это сделает ее более податливой, позволит легче примириться со своей судьбой. Со временем он объяснит, что судьба эта будет не столь ужасной, как она думала, и заслужит ее благодарность.

Вулф совсем было разнежился, но вдруг насторожился. Он привык краем глаза замечать малейший намек на движение, которое инстинкт улавливал скорее, чем сознание. Но он меньше всего ожидал увидеть, как приподнимается трюмный люк.

Когда капитан перестал грести, сидевший с ним в паре Олаф повернулся, проследил за его взглядом и вытаращил единственный глаз.

Вулф выжидал, не снимая рук с весла. Люк откинулся совсем и лег на палубу, в проеме показалась голова, плечи и — постепенно, но довольно быстро — все остальное. Ступив на палубу, леди не раздумывая бросилась к борту.

Вулф был неприятно поражен. Он, конечно, сознавал, что леди Кимбра в панике, но даже не предполагал, что она решится покончить с жизнью. По-настоящему встревоженный, он бросился на перехват и успел поймать ее за миг до того, как она бросилась в волны.

На этот раз девушка сопротивлялась куда более яростно, чем в башне, когда была захвачена врасплох. Она пыталась исцарапать ему лицо, пнуть в пах, разбить нос и при этом извивалась, как дикая кошка. Вулф стискивал ее все крепче, бормоча под нос невнятные проклятия. Кое-как ему удалось отволочь обезумевшее создание обратно в трюм и швырнуть на тюфяк.

— Что, черт возьми, на тебя нашло?! Жить надоело? В таком возрасте рановато!

Сама мысль о том, что она могла умереть прежде, чем он до нее доберется, наполняла Вулфа яростью. Сейчас он с одинаковым удовольствием влепил бы леди Кимбре оплеуху и схватил ее в объятия. Удивительно, но это последнее как будто совсем ее не пугало — или не приходило в голову. Отбросив с лица растрепанные волосы, она зашипела, как рассерженная кошка.

— Тебе-то что за дело, викинг?! — Она выплюнула слово «викинг» как ругательство. — Ты вторгся и мой дом, похитил меня и ждешь, что я безропотно приму свою участь? Не дождешься!

Вулф должен был знать, что случится, или по крайней мере допускать такую возможность, но он все еще был слишком ошеломлен и потому промедлил, когда леди Кимбра вскочила и снова бросилась к лестнице на палубу, упорно стремясь к темным морским водам. Ей это почти удалось, лишь в последний момент Вулф очнулся и ухватил подол ее сорочки. Тонкая ткань порвалась во всю длину с трескучим звуком, который обоим показался раскатом грома. Остатки сорочки свалились к ногам.

Леди Кимбра окаменела. Потом съежилась, прикрываясь обеими руками, бросилась на тюфяк и свернулась калачиком, спрятав лицо в волосы, которые были теперь ее единственным одеянием.

Вулф осознал себя сидящим на корточках, с рукой, уже протянутой к леди Кимбре. Это была загорелая рука, мозолистая от частой гребли, грубая и темная на фоне алебастровой кожи, больше привычная к владению мечом, чем к ласкам. Чтобы отдернуть ее, пришлось сделать над собой усилие. Дыхание было все еще шумным и тяжелым, сердце колотилось, в ушах звенело. Несколько глубоких вдохов помогли ему обрести контроль над собой.

— Теперь ясно, почему брат держал тебя взаперти! — бросил Вулф. — Ты обольстишь и святого!

Леди Кимбра не двинулась. Вулф отвернулся с ругательством, от которого покраснели бы уши бывалого морехода. Выбравшись на палубу, он критически оглядел люк. На нем были пазы, но замок давно потерялся. Он сунул в пазы свой меч.

— Чертовка!

Команда нажала на весла. Викинги ухмылялись в густые бороды.


Кимбра лежала, дрожа всем телом. Нужно было встать, осмотреть помещение, прикинуть другие возможности спасения, но она ощущала такую слабость, что не удержалась бы на ногах. Мысль о том, что одна попытка к бегству уже была сделана, принесла ей мало удовлетворения: ведь этим она только усугубила свое положение. Она по-прежнему была во власти варвара, но теперь еще и нагая.

Вообразив, что ее ждет, Кимбра ощутила спазм в желудке. Она сжалась бы в еще более тесный комок, если бы это было возможно. По Англии бродило немало леденящих кровь историй о женщинах, попавших в руки викингов. Ничего удивительного, что этот решил, будто она предпочитает смерть подобной участи.

Спазм в желудке повторился. Кимбра была не настолько наивной, чтобы не знать, что может сделать мужчина с женщиной.

Но ведь он ее не тронул.

Глупости! Не тронул потому, что сейчас не до этого. Всему свое время. Это викинг, морской разбойник, варвар, воплощение жестокости. У недалекого сэра Дорварда хватило здравого смысла понять это, а она…

Она причинила себе вред сама — когда сопротивлялась. Теперь все тело ломит и саднит. А викинг держал ее осторожно, хотя и крепко. Он и швырнул ее потом на тюфяк, а не на пол.

Но он порвал одежду!

Это была случайность.

Кимбра закусила губу, изумляясь себе. Она старается оправдать каждый поступок варвара, и это при том, что ее положение сейчас хуже некуда. Разве? Но ведь он мог избить или надругаться над ней, а вместо этого… оставил коченеть в холодном трюме! Какой же надо быть дурочкой, чтобы искать великодушие там, где его нет и быть не может! Без сомнения, ее ждет ужасная смерть. Раз уж тело не спасти, сейчас самое время помолиться о спасении души.

И Кимбра попыталась, но знакомые умиротворяющие слова не приходили. Ей было не до молитв, едва удавалось удержаться от криков ужаса. Единственное, на что она была способна, — это перетащить тюфяк в самый угол и скорчиться там, дрожа и кусая губы, чтобы не плакать. Она надеялась умереть, пока еще не изменило мужество, хоть с каким-то достоинством.

Затерянная в безднах отчаяния, Кимбра не слышала, как поднялся люк, не сознавала, что кто-то спустился по лестнице, а когда наконец поняла, что не одна в трюме, на нее обрушилось что-то мохнатое.

Зверь!

С пронзительным криком девушка начала отбиваться, стараясь сбросить с себя неизвестное чудовище.

— Прекрати!

Как ни странно, властный голос викинга помог ей обрести рассудок. Он был рядом, он поймал ее руки.

— Это всего лишь мех, — сказал он тоном, каким обращаются к тому, у кого помутился разум. — Мантия. Для тепла. — Он помедлил и добавил неохотно: — И чтоб прикрыться.

Мантия? Одеяние?

Кимбра притихла и осторожно провела дрожащими пальцами по меху. В темноте едва различалась громадная фигура викинга, а уж мантия и подавно терялась во мраке, но даже на ощупь было ясно, что она очень теплая. Девушка поспешно закуталась. Никогда она не куталась и такое мягкое. Мех. Интересно, чей?

— Горностай, — сказал викинг, словно угадав ее мысли. — Из страны с названием Русь.

— Спасибо, — с достоинством произнесла Кимбра.

В ответ послышался вздох, бесконечно тяжкий вздох мужчины, чье терпение подвергается постоянному испытанию.

— А теперь слушай…

Он подождал. Викинг был совсем близко, так что Кимбре казалось, что она снова ощущает жар его тела. Она подумала: а если бы он укрыл ее своим телом, было бы это так же тепло и приятно? Эта мысль ее шокировала.

— Если будешь повиноваться, я тебя не обижу.

Ее щеки вспыхнули огнем. Она ответила как можно искреннее:

— Я постараюсь.

Подняла взгляд и заглянула ему в глаза. Должно быть, викинг придвинулся ближе, потому что сейчас его глаза были в тонкой полосе лунного света и казались серебристыми, потусторонними. У Кимбры возникло абсурдное чувство, что на нее смотрит кто-то близкий, кого она хорошо знает. Смотрит из другого, далекого времени. Или края. Или из сказочного сна.

— Кто ты? — вырвалось у нее прерывистым шепотом.

Викинг поднялся. Стоя во мраке, он громоздился над ней и при этом казался странно бестелесным, словно был изваян из гранита и теней. Глаз уже было не различить, но Кимбра чувствовала, что его взгляд скользит по ее закутанному в мех телу.

Ей ответил голос столь же странный, как и все происходящее, грубоватый и низкий, но при этом мягкий, рокочущий:

— Я — Вулф Хаконсон.

Кимбра ахнула. Господь не может быть так жесток к ее судьбе! Зато теперь все было ясно, загадка разрешилась. Кто еще мог так дерзко похитить ее, кроме северянина, чье имя повторялось не иначе как с ужасом, перед кем трепетали даже бесстрашные датчане? Это был не просто морской разбойник, а могущественный ярл, известный по всей Англии как Карающий Меч или Гроза Англосаксов.

Но как ни назови, она в его власти. Она на его корабле, в его руках.

Все еще нетронутая, закутанная в драгоценный горностай. И отчего-то полная нелепой надежды. Но прежде чем покориться судьбе, Кимбра задала тот единственный вопрос, который больше всего ее мучил:

— Почему?

Загрузка...