Мечты Энни

ГЛАВА 1

Приоткрыв дверь, Сильвия заглянула в комнату, произнеся нараспев:

— Время ленча!

— Уже? — спросила Энни, не поднимая головы. Она, не отрываясь, смотрела на лист бумаги, вставленный в пишущую машинку. — Ты уверена?

— Ты, должно быть, единственная машинистка в Ливерпуле, которая вообще не смотрит на часы, — сказала Сильвия, входя в крохотную комнатку.

Поверх черного платья из тонкой шерсти, доходящего ей практически до щиколоток, она надела вязаную шаль, окаймленную длинной бахромой, на ноги — сапожки, а на голове у нее, как у цыганки, был повязан красный шарф. В уши были вдеты золотые серьги в виде колец. Наряд выглядел буднично, однако Сильвия наверняка потратила уйму времени, решая, что бы такого надеть, отправляясь в колледж искусств.

— Я только закончу это письмо, — чуть слышно сказала Энни.

Сильвия стояла позади и, явно находясь под впечатлением, наблюдала, как пальчики ее подруги стремительно стучат по клавишам.

— Вот! — Энни написала «Искренне ваш» и, оставив пять чистых строчек, добавила «Дж. Руперт», а потом с торжественным видом вытащила лист. — Остальное сделаю после обеда.

— Нисколько в этом не сомневаюсь! — Сильвия с праздным видом прислонилась к шкафу с документами и, лукаво блеснув глазами, спросила: — А где твой босс?

— Полагаю, что, увидев тебя, он, по всей видимости, нарисуется здесь сию же минуту.

И не успели эти слова сорваться с губ Энни, как сквозь стеклянную перегородку, отделяющую ее скромное рабочее место от роскошного кабинета Джереми Руперта, они увидели грузную фигуру мужчины, который поднялся из-за письменного стола. Сильвия была видна ему так же хорошо, как и он им. Девушки засмеялись, взглянув друг на друга.

Дверь в комнату Энни открылась, и мужчина вошел внутрь. Его невысокий рост и полнота, а также бросающиеся в глаза короткие руки наверняка доставляли немало хлопот его портному. Пухлые розовые щеки и круглые очки делали Джереми Руперта похожим на толстячка Билли Бунтера, персонажа из детских комиксов. У него был крошечный размер ноги, и он ходил необычайно грациозно для человека с его весом.

— Можно мне взять эту копию, Энни? — Его глаза расширились от удивления, хотя обе девушки знали, что оно было наигранным. — О, привет, Сильвия! А я и не заметил, что ты здесь.

— Привет, Джереми.

Энни никак не могла привыкнуть к тому, что Сильвия обращается к ее боссу по имени.

«Я ведь не работаю на него, а значит, если он называет меня по имени, могу называть его Джереми», — говорила Сильвия.

— Должен признать, ты просто загляденье. — Джереми Руперт оглядел Сильвию с ног до головы.

— Благодарю, — спокойно произнесла Сильвия. — Я собираюсь отвести твою секретаршу на обед. Она уже и так задержалась на целых пять минут.

— Ну, тогда пусть добавит к своему обеденному перерыву лишние пять минут, — великодушно сказал босс Энни. — Хотя нет, даже десять. На самом деле, Энни, ты не понадобишься мне вплоть до 2.15.

Поскольку его собственный обед, скорее всего, растянется до трех часов, а может, и дольше, вероятность того, что она понадобится ему в 2.15, была равна нулю. Тем не менее, снимая пальто с крючка, прибитого к обратной стороне двери, Энни кротко сказала:

— Спасибо, мистер Руперт.

— Ну, мы пошли, — улыбаясь, произнесла Сильвия. — Приятно было увидеться с тобой, Джереми.

Джереми Руперт с нарочитой учтивостью открыл им дверь. Когда девушки выходили, он положил тяжелую лапищу на талию Сильвии, чтобы любезно проводить ее. Умышленно замедлив шаг, Сильвия с выражением неприязни взяла его за манжету большим и указательным пальцами и убрала руку мистера Руперта. При этом никто из них не проронил ни слова, однако мужчина улыбнулся, сделав вид, что это всего лишь милая шутка.

— Он всегда так себя ведет? — спросила Сильвия, когда они очутились на улице.

— Как «так»?

— Подобно омерзительному осьминогу. Распускает руки, словно щупальца.

— Мне действительно приходится порой отбиваться от него, — призналась Энни.

Она работала на Джереми Руперта всего два месяца. Сперва она думала, что его манера класть руку ей на талию или же на плечо была проявлением отеческих чувств, — ведь у него росли две дочери, ненамного младше ее самой, однако позже Энни заметила, что он то и дело норовил потрогать ее за грудь. Она молча терпела, поскольку не знала, как от него отделаться, не рискуя потерять работу. Энни вела себя так, словно ничего особенного не происходило.

— Ты должна хоть раз дать ему по морде, — возмущенно сказала Сильвия.

— И лишиться места? — с сожалением произнесла Энни.

— Если бы Бруно узнал, он бы нагнал на мерзавца страху, как следует заехав ему кулаком в нос.

— И в этом случае меня бы уж точно уволили, а Бруно провел бы остаток жизни в тюрьме.

— Да Бруно все равно. Он посчитал бы это благим делом, за которое стоило бороться.

— Однако мне не все равно, — сказала Энни. — У меня хорошая работа. Я получаю восемь фунтов десять шиллингов в неделю, что, по меньшей мере, на один фунт больше, чем в любой другой адвокатской конторе. Но не это главное. Я действительно получаю удовольствие от работы с тех пор, как меня повысили.

Компания «Стикли и Пламм» размещалась на Норт Джон-стрит, в деловом центре Ливерпуля, и занимала три этажа. Эта фирма уже давным-давно снискала огромное уважение. Ее основатели — мистер Стикли и мистер Пламм — были стариками, и из четырех партнеров Джереми Руперт был самым младшим.

Энни начала работать в машинописном бюро два с половиной года назад. Ей было шестнадцать, когда она закончила «Машин и Харперс», показав лучший в своем классе результат: сто двадцать слов в минуту во время стенографии, шестьдесят — печатание на машинке.

Энни была прекрасным работником. Она была аккуратной, добросовестной и пунктуальной. Поэтому никто из сотрудников, кроме разве что самой Энни, не удивился, узнав, что, несмотря на молодость, ей предложили должность секретаря у Джереми Руперта. Другие секретари были вдвое старше ее.

Но это означало не только повышение зарплаты. Мистер Руперт возглавлял отдел тяжб, в котором работа была куда более интересной. Она включала в себя простые, но завораживающие дебаты, которые разворачивались между истцами и ответчиками, отстаивающими свое право на ограждения в виде стен и заборов, а также дела о преступной деятельности, иногда даже связанной с убийством.

Энни любила свою работу. Хотя со временем липкие руки мистера Руперта стали для нее настоящей проблемой.

Сильвия взяла ее под руку.

— Давай пообедаем в «Нью Корте».

— Но там же одни мужики! — запротестовала Энни.

Сильвия эффектным жестом закинула конец шали за плечо.

— А почему, по-твоему, я хочу туда пойти?

— Ты же знаешь, кто ты? — сказала Энни, когда они шли, прогуливаясь. На улицах было полным-полно служащих из разных офисов. Стоял солнечный морозный декабрьский день. Маленькие магазинчики были украшены в преддверии Рождества. — Ты та, которая не дает, а только дразнит. Тебе доставляет большое удовольствие кокетничать с мужчинами.

Сильвия вскинула тонкие брови.

— Вообще-то это довольно вульгарное выражение, принадлежащее чопорной мисс Энни Харрисон!

— Но именно так Майк описал свою новую подружку. Только подумай, Дот все так же треплет его за ухо, несмотря на то что ему уже двадцать три года.

— Майк! Он все такой же ужасный зануда?

— Никакой он не зануда. — Энни вдруг встала на защиту кузена. — В любом случае он считает тебя невероятно самовлюбленной особой.

— Это потому, что природа сполна одарила меня тем, что просто грех не любить.

Сильвия взглянула на отражение в витрине магазина, словно подтверждая истинность своего замечания, хотя доказывать это вряд ли было необходимо, — восхищенные взоры прохожих могли бы убедить любую девушку в том, что она настоящая красавица.

Однако восторженные взгляды доставались не только Сильвии. Девушки представляли собой разительный контраст: Сильвия в ярком одеянии, с прямыми светлыми волосами, веером рассыпавшимися поверх ее шерстяной шали, и Энни, скромно одетая в неброское пальто, из-под воротника которого выглядывала украшенная рюшами белоснежная блуза. Энни так же, как и Сильвия, привлекала к себе всеобщее внимание благодаря ярко-рыжим вьющимся волосам, миловидной розовощекости, а также серо-голубым глазам с золотыми ресницами. Обе девушки были высокими, хотя Сильвия обладала стройной, как у модели, фигурой и казалась в два раза тоньше своей пышнотелой спутницы.

Как и следовало ожидать, мужчины из «Нью Корта» были крайне удивлены, увидев вошедших внутрь девушек. Сильвия с надменным видом подошла к бару и заказала сэндвичи с сыром, явно не обращая внимания на ажиотаж, вызванный их появлением. Она подмигнула Энни.

— Если игнорировать мужчин, это приводит их в бешенство.

— Тебе нравится моя шаль? — спросила она, когда они уселись за столик.

— Очень милая, — восхищенно сказала Энни.

— Ее сделали для Сиси. Если хочешь, она и тебе закажет такую же.

— Мне не хотелось бы обижать ее, однако скажи ей, что я очень благодарна за предложение, но это лишнее. Я просто не представляю себя в этой шали.

— Сиси ужасно по тебе скучает, Энни, — сказала Сильвия, вдруг сделавшись серьезной.

— Я тоже скучаю по ней и по Бруно.

— Тебе незачем было уходить от нас. Ты можешь возвратиться, когда захочешь.

— Я знаю, Сил, — терпеливо сказала Энни. Они говорили на эту тему по крайней мере раз в неделю. — Однако мы с Мари должны жить вместе.

— Но Мари переедет в Лондон, как только окончит курс по изучению сценического мастерства. Нельзя же жить совсем одной в этой ужасной маленькой квартирке!

— Она не маленькая и не ужасная. И мне там действительно нравится.

— Больше, чем в «Гранде»? — Сильвия выглядела обиженной.

— Ну конечно же, нет!

Поев, девушки покинули паб. Выйдя на свежий воздух, они договорились встретиться в субботу в обед, когда Энни освободится.

— Мы пройдемся по магазинам, глянем кино и закончим день походом в «Каверн», — заявила Сильвия.

Энни не могла сдержать улыбку, услышав фразу «глянем кино». Ее подруга говорила на слэнге с тех пор, как начала учиться в колледже искусств. Теперь, обращаясь к мужчинам, она использовала слово «парни», а вместо «вроде» говорила «типа».

Поцеловав подругу в щечку, Сильвия сказала: «Бывай, Энни» и легкой походкой ушла, растворившись в толпе. Энни смутилась. В поведении Сильвии появилось нечто новое.

Поднимаясь по лестнице в свой офис, расположенный на третьем этаже, Энни поравнялась с приемной, где мисс Хунт, секретарь мистера Грейсона, младшего партнера фирмы, как раз разговаривала по телефону. Она положила трубку и многозначительно взглянула на часы.

Энни, просунув голову в дверь, заглянула внутрь.

— Мистер Руперт сказал, что мне полагаются дополнительные пятнадцать минут. Я задержалась во время перерыва.

Мисс Хунт дольше остальных сотрудниц работала на своем посту. Эта высокая худощавая дама практически срослась с кардиганом и джемпером пастельных тонов, которым она отдавала предпочтение. Ее голову венчала химическая завивка. Частенько мисс Хунт становилась мишенью злых шуток сотрудников офиса, о чем, как очень хотелось бы надеяться Энни, не имела ни малейшего понятия. Большую часть своей сознательной жизни мисс Хунт провела, спеша удовлетворить любой каприз Арнольда Грейсона. Она ходила по магазинам, причем в фирме поговаривали, что она покупала ему даже нижнее белье. От его имени она посылала подарки его жене и детям на день рождения, договаривалась насчет его отпуска, даже оплачивала счета своего босса. Не раз люди видели, как она, опустившись на колени, завязывала Арнольду Грейсону шнурки.

Впрочем, за пределами его кабинета мисс Хунт была совершенно другим человеком. Она присматривала за остальными женщинами-служащими, которые не понаслышке знали, какой острый у нее язык. Тем, кто проводил слишком много времени, сплетничая в дамской комнате, могло очень сильно не поздоровиться.

Узкое желтоватое лицо мисс Хунт исказилось в некоем подобии улыбки, когда Энни заговорила с ней.

— Я просто подумала, что опаздывать не в вашем стиле, мисс Харрисон. Скажите, а та девушка, что зашла за вами, ваша подружка?

— Да, ее зовут Сильвия. Но ведь в том, что она приходит, надеюсь, нет ничего предосудительного?

— Ну разумеется. Выглядит она, конечно, шикарно! — мечтательно произнесла мисс Хунт, словно и сама была бы не прочь оказаться на ее месте.

— Она учится в колледже искусств, — сказала Энни, словно это все объясняло. Хотя сама она не могла бы с уверенностью сказать, была ли Сильвия представительницей богемы, экзистенциалисткой или хиппи.

— Мы просто обедаем вместе по средам, когда у нее «окно».

Возвратившись к рабочему столу, Энни бегло просмотрела записную книжку, предназначенную для выполнения стенографических записей, обнаружив там всего два небольших письма. Она быстренько напечатала их на машинке и положила в папку, лежащую на столе мистера Руперта, чтобы он, вернувшись в офис, смог подписать бумаги вместе с теми, что она уже напечатала сегодня утром, а затем смахнула сигаретный пепел с кожаного верха. К тому времени, когда стрелка часов показала половину третьего, Энни больше нечем было заняться. Ей нужно было забрать работу из машинописного бюро, чтобы заполнить время делами перед тем, как появится ее босс, однако сегодня у Энни не было настроения изображать из себя образцовую секретаршу.

Она опустила подбородок на руки, сложив их ладонями вниз на пишущую машинку. Ей ужасно не хотелось переезжать из отеля «Гранд», тем самым расстраивая Сиси, но нужно было считаться с Мари. Сестра Энни жила неподалеку от дома тетушки Дот, приглядывая за хозяйкой — пожилой женщиной, которой с каждым днем становилось все хуже, и Энни терзало не покидавшее ее ощущение вины, замешанное на чувстве ответственности за сестру.

В офисе мистера Руперта зазвонил телефон. Энни взяла трубку у себя в комнате, чувствуя себя при этом очень важной персоной, и договорилась о встрече звонившего с ее боссом на следующей неделе.

Внезапно откуда-то снизу послышался громкий крик:

— Роза, Ро-о-за! Мистер Бунион и его посетитель сию же минуту желают чашечку чая.

— Вообще-то у меня всего лишь одна пара рук. Постараюсь как можно скорее, — ответил кто-то сиплым голосом.

Было слышно, как Роза, в чьи обязанности входило подавать чай, сердито гремела посудой на кухне. Эта женщина, которой скоро должно было исполниться восемьдесят лет, поистине была лучом света в унылой атмосфере, которая царила в компании «Стикли и Пламм». Она без колебаний высказывала в лицо то, что было у нее на уме. «Если кому-то что-либо во мне не нравится, то самое страшное, что они могут сделать, это уволить меня», — гордо говорила она.

Энни вернулась к своим грустным мыслям.

…Покинув песчаный пляж, она побежала в отель «Гранд», чтобы попытаться перехватить Бруно, который именно в это время должен был везти домой Мари, однако проносящиеся мимо машины казались ей одинаковыми. А что, если он уже высадил Мари в конце Орландо-стрит?

Бруно как раз собирался отъезжать, когда Энни, пошатываясь, подошла к машине. Она бросилась на капот, и «мерседес» резко остановился, с визгом затормозив.

— Ради бога, Энни! — воскликнул Бруно раздраженно. — Ты что, решила покончить жизнь самоубийством?

Она пыталась объяснить, но язык отказывался ей повиноваться. Казалось, ни в одном словаре не нашлось бы слов, способных описать то, что она только что увидела.

— Мои мама и папа… — прохрипела Энни, и это было единственное, что ей удалось выдавить из себя.

Она стояла, холодная как ледышка, и вся дрожала. Даже когда Бруно стал трясти ее за плечи, она все еще не могла говорить.

Затем вышли Сиси и Сильвия и повели ее внутрь. Решительным тоном Бруно сказал:

— Оставайся здесь, Мари.

После этого он сел в машину и уехал.

Сиси сделала чашку чая.

— А может, капельку виски? — предложила она, однако Сильвия сказала испуганным голосом:

— Энни недавно попыталась выпить виски, и ее затошнило.

Мари выглядела очень напуганной.

— Что случилось, сестренка?

Энни распахнула руки, и сестра упала в ее объятия. Наконец она снова обрела дар речи.

— Они мертвы, Мари. Наши мама с папой мертвы.

Сиси удивленно вскрикнула.

— Упокой, Господи, их души. — И с этими словами она перекрестилась.

— Дело в том, что, — всхлипывая, продолжала Энни, — это все моя вина. Я убила их. Они не захотели прийти на выступление, и я наговорила им массу отвратительнейших вещей.

— Людей нельзя убить словами, Энни, — озадаченно сказала Сиси.

— Но именно это я и сделала!

— Я тебя не понимаю, дорогая.

Но как бы Энни ни старалась, она не могла описать ту ужасную сцену, свидетелем которой ей совсем недавно пришлось стать.

Спустя какое-то время возвратился Бруно, привезя с собой рыдающую Дот. Соседка Харрисонов знала, что она была родственницей погибших, и полиция приехала к ней со страшным известием. Бруно обнаружил ее вместе с Бертом на Орландо-стрит. Берт остался там, чтобы ответить на все вопросы, которые обычно задают в подобных случаях.

— О, мои бедные ягнята! — Дот привлекла Энни и Мари к себе, обняв своими тощими руками. — Ох уж этот Кен! Ему было наплевать, не так ли, что кто-нибудь из вас, девочки, непременно увидит их тела. Бедняжка Энни! — Она провела ладошкой по волнистым волосам племянницы. — Какой ужас! Я бы задушила этого негодника голыми руками, — прибавила она.

Бруно тихонько разговаривал с женой и дочерью, и Сиси вдруг расплакалась. Сильвия уставилась на Энни, не веря своим ушам.

— Но, Дот, ничего бы этого не случилось, если бы не я! — охрипшим голосом закричала Энни. — В этом виновата только я. Я довела их до этого. О, если бы только я держала рот на замке, они все еще были бы живы!

— О чем ты говоришь, милая?

— Я самый мерзкий человек на земле. — У Энни было ощущение, что ее голова вот-вот взорвется. Как же ей теперь жить с этим? — Я наговорила им столько ужасных вещей!

— Погоди минутку. — Бруно схватил Энни за плечо. — Твой отец убил твою мать, а потом покончил с собой. Их смерть никак с тобой не связана.

— А я говорю, что связана, — сказала Энни рыдая.

— Он оставил записку, — резким тоном произнес Бруно. — Твой отец умирал от рака. Ему оставалось жить всего несколько недель. Он взял твою мать с собой.

Энни замотала головой.

— Это была всего лишь отговорка. Просто он не хотел, чтобы я всю жизнь корила себя в их смерти.

— Да нет же, милая, — вмешалась Дот. — Записка была напечатана на машинке. Должно быть, твой отец сделал это еще в офисе, перед тем как прийти домой. Что бы ты ни сказала, это не повлияло бы на его решение. Он спланировал все заранее.

Было далеко за полночь, когда Бруно отвез Дот домой. Мари поехала с ними. Сиси предлагала оставить у них обеих девочек, однако Мари предпочла побыть с тетей. «Она может лечь со мной. Думаю, Берт не откажется провести пару ночей в гостиной», — сказала Дот.

Энни пошла спать в комнату для гостей, испытывая огромное облегчение, от которого даже кружилась голова. Однако, проснувшись на следующее утро, она ощутила запах газа, и каждый раз, когда она закрывала глаза, ей мерещились тела мамы и папы, лежащие на кухне.

Войдя в комнату, Сиси обнаружила, что Энни бьется в истерике.

— Знаешь, твой лоб просто пылает, — мягко сказала Сиси. — Думаю, надо позвать доктора.

Пришел врач и прописал таблетки. В течение следующих нескольких дней Энни то приходила в себя, то снова забывалась, проваливаясь в кошмарные сновидения, а в короткие моменты пробуждения ей казалось, что у нее все медленно плывет перед глазами. Мебель принимала угрожающие размеры, словно намереваясь упасть прямо на нее, но в самый последний момент вдруг отступала. Картины сами отделялись от стен и парили в воздухе, словно листья на ветру.

Приходили Дот и Мари. А Сильвия и Сиси, похоже, все это время не отходили от Энни ни на шаг. Головы людей казались неестественно большими, голоса медленными и идущими откуда-то изнутри, напоминая звук заевшей граммофонной пластинки.

— Я ужасная зануда, — говорила Энни в моменты просветления.

Однажды утром девушка проснулась и поняла, что чувствует себя немного лучше. Она привстала на кровати. Мебель оставалась на своих местах, да и картины висели на стенах. Энни с интересом осмотрелась. Прежде она не замечала, какой изысканной была эта комната, оклеенная серебристо-серыми обоями, с атласными занавесками цвета голубиного крыла, которые ровными складками свисали с узких окон. Стеганое одеяло и покрывало были пошиты из того же материала.

Вошла Сиси. Она радостно улыбнулась, увидев, что Энни сидит на кровати.

— Ага, а вот и наша прежняя Энни. Ты хорошо выглядишь, дорогая. На твоих щечках снова появился румянец.

Она тут же умчалась, чтобы сделать чашечку чая. А спустя несколько минут появилась Сильвия в белом стеганом халате. Ее русые волосы рассыпались по плечам.

— О, как приятно снова видеть тебя прежней!

Энни вздохнула.

— Сомневаюсь, что я когда-нибудь стану прежней, Сил.

Сильвия была очень серьезной.

— В конце концов, то, что случилось, возможно, и к лучшему. Твой отец умирал, и, по мнению Дот, твоя мать, скорее всего, не пожелала бы жить без него.

— Как он это сделал? — спросила Энни, хотя ей вряд ли хотелось это знать.

— В полиции сказали, что он подмешал ей в чай снотворное.

— А потом отнес ее на кухню и лег рядом с ней… Боже мой! — Энни закусила губу, стараясь не расплакаться.

В этот момент в комнату стремительно вошла Сиси, неся поднос с чашками. Бросив взгляд на искаженное лицо Энни, она резко спросила дочь:

— Твоих рук дело?

— Да я просто рассказывала ей о снотворном.

— Я сама об этом спросила, — произнесла Энни.

— Ну хорошо, тебе все равно когда-нибудь пришлось бы об этом узнать.

— А какой сегодня день? — внезапно спросила Энни.

— Понедельник, — ответила Сильвия.

— «Златовласка». Она же должна была состояться в прошлую пятницу!

— Да не волнуйся ты, — стала успокаивать ее Сильвия. — Премьера «Златовласки» прошла, как и намечалось. Мистеру Эндрю-су удалось достать рыжий парик, и Мари сыграла главную героиню просто идеально.

— Мари? Наша Мари?

— Ну а кто же еще? Она знала твою роль так же хорошо, как и ты.

Энни почувствовала огромное облегчение. Ее сестра смогла добиться признания.

— А теперь вы обе одевайтесь, — нетерпеливо сказала Сиси. — Я приготовлю завтрак, и если Энни будет хорошо себя чувствовать, мы все вместе поедем в город. Сегодня у меня возникло огромное желание потратить кучу денег.

Не могло быть и речи о том, чтобы девочки вернулись на Орландо-стрит. Они там больше ни разу не появились. Дот с Бертом освободили дом от вещей и принесли скромные пожитки Энни. К всеобщему удивлению, обнаружилось, что дом давно был выкуплен, а не сдавался все это время внаем, и маленькая закладная была практически выплачена.

— Наш Кен всегда был темной лошадкой, — сказала Дот, качая головой.

Они разговаривали в просторном зале «Гранда». Сиси с Бруно работали, Сильвия была наверху, очевидно, делала уроки, а вероятнее всего, крутила гимнастический обруч, который недавно приобрела.

— Что ты намерена сделать с деньгами, Энни? Берт сказал, что дом стоит восемьсот или девятьсот фунтов. Я думаю, вам с Мари следует положить их в банк. Став старше, вы сможете купить маленький домик на двоих.

С тех пор прошел месяц. Девочки возвратились в школу. Новость о смерти их родителей появилась в газете, поэтому все относились к ним с сочувствием, но в то же время проявляли бестактное любопытство.

Энни осталась в семействе Дельгадов, которые уверили ее, что она может навсегда поселиться в этой серебристо-серой комнате.

— Думаю, деньги действительно следует положить в банк, — сказала она Дот. — Хотя мне нужно оплатить обучение в колледже «Машин и Харперс», и, ах да, нам с Мари понадобятся деньги на карманные расходы.

Она не собиралась жить за счет Сиси и Бруно. В обмен на то, что они приютили ее, она будет помогать им на кухне.

— Ты счастлива здесь, Энни? — с сомнением спросила Дот. — Эта Сиси вроде и неплохая, однако, как по мне, она немного высокомерна.

— Сиси какая угодно, но только не высокомерная, — заверила ее Энни. — А Бруно самый прекрасный человек на земле.

Дот подмигнула.

— Ах, этот Бруно! Он действительно чертовски привлекателен.

— Тетушка Дот!

— Ну, вообще-то я не настолько стара, чтобы не замечать красивых мужчин. Бруно так хорош собой, что я готова его съесть.

— Я расскажу Сиси, что ты положила глаз на ее мужа, — пригрозила Энни. — Хотя ей это должно быть безразлично, ведь они друг от друга без ума.

— Рассказывать об этом Сиси нет никакой необходимости, милая, — сказала Дот. — Я счастлива с Бертом. Он, конечно, не Аполлон, но это единственный мужчина, которого я когда-либо хотела. В любом случае ты ошибаешься насчет этих двоих. В их браке есть что-то странное — на самом деле он совсем не такой, как про него говорят.

У Энни не было никакого желания ввязываться в неприятную дискуссию об отношениях родителей Сильвии. Вместо этого она осторожно спросила:

— Дот?

— Да, милая.

— Когда ты перебирала мамины вещи, ты случайно не находила шарф с орнаментом «пейсли»?

Дот подошла к окну. Был апрель, и в восемь вечера было светло как днем.

— Должно быть, здорово жить прямо напротив кинотеатра и на крыше паба, — сказала она. — У тебя прямо под носом имеются все развлечения, которые тебе нужны. — Потом она отрицательно покачала головой. — Шарф с орнаментом «пейсли», милая? Нет, я не находила ничего подобного.

— Ты уверена в этом?

Повернувшись, Дот посмотрела Энни прямо в глаза.

— Да, и еще раз да. Большинство вещей, принадлежащих твоей маме, стоило бы выбросить на помойку, кроме разве что платья, которое она надевала на свадьбу Томми. Мари быстро его присвоила. Я бы запомнила, если бы наткнулась на шарф с орнаментом «пейсли».

Окончив школу в июне, Энни с облегчением вздохнула. Она чувствовала себя так, словно порвала с детством. Долгие летние каникулы были проведены так же, как и год назад, в Саутпорте и Нью-Брайтоне, за просмотром фильмов в кинотеатре. Только теперь к списку развлечений добавилось еще и посещение клуба «Каверн», к тому же девушки регулярно ходили на танцы — в танцевальные залы Риальто, Локарно. Энни превратила свой наряд, в котором она была подружкой невесты, в платье для танцев.

И только оказавшись в постели, она продолжала думать о папе с мамой. Иногда по ночам она просыпалась в темноте от удушливого запаха газа, однако он всегда исчезал, стоило ей привстать на постели.

Бруно настаивал, чтобы его дочь перешла в классическую школу Сифилда, где она могла пройти курсы по программе O-levels и A-levels, определяющие степень ее готовности к поступлению в университет, в то время как Энни, которой было почти шестнадцать лет, начала учиться на курсе стенографии и машинописи в колледже профессионального обучения «Машин и Харперс».

— Какая жалость, — сокрушался мистер Эндрюс, когда она сказала ему об этом. — Тебе следует поступать на курс моды и дизайна.

— Но тогда пройдут годы, прежде чем я смогу получить работу, — сказала Энни. — Мне как можно быстрее нужно начать обеспечивать себя.

— А вот твоя сестра рассуждает совсем по-другому. Окончив школу, Мари хочет пройти курс сценического мастерства.

Энни улыбнулась.

— Возможно, у нее больше мужества, чем у меня.

— Это неправда, Энни. Просто ты слишком благоразумна.

Колледж «Машин и Харперс» подыскал вакантные места для своих студентов, когда те прошли девятимесячный курс обучения. За неделю до окончания Энни стала работать в машинописном бюро в компании «Стикли и Пламм».

Вскоре после этого стали известны результаты выпускного экзамена, которые Сильвия сдавала по программе O-levels. Она провалила все, кроме предмета по рисованию.

— Что ж, полагаю, мы должны быть благодарны судьбе за маленькие милости, — угрюмо сказал Бруно. — Вот уж не думал, что ты сильна в рисовании.

— Я тоже. — У Сильвии не было ни малейшего желания идти в университет. — Я никогда прежде не рисовала масляными красками. Мне доставляло удовольствие просто водить кистью по полотну. При этом я испытывала что-то вроде безразличия.

— Что ж, не нужно думать, что ты заканчиваешь учебу в Сифилде, — резким тоном произнес Бруно. — Ты возвращаешься обратно, чтобы обучаться по программе A-levels.

— Хорошо, Бруно.

Позже Сильвия объяснила Энни:

— Я совсем не прочь там учиться. Монахини меня любят, потому что я наполовину итальянка. Похоже, они думают, что я каким-то образом связана с Папой римским. Если я не вернусь в школу, Бруно еще, чего доброго, заставит меня искать работу. — От этой мысли она содрогнулась. — Видя, как ты выходишь из дома в восемь утра и приходишь обратно не раньше шести вечера, да еще и работаешь до обеда по субботам, я уж лучше ежедневно буду посещать в школу в Сифилде. Это всего-то в пяти минутах ходьбы вниз по улице.

— Ты ужасная лентяйка, Сил.

Зевнув, Сильвия сказала:

— Я знаю.

Они хорошо проводили время. Энни и Сильвия ходили на танцы несколько раз в неделю, а каждую субботу обязательно посещали клуб «Каверн», чтобы послушать выступление «Merseysippi Jazz Band». Иногда они приходили сюда и в среду вечером, когда в исполнении Лонни Донегана или фолк-группы «Gin Mill Skiffle Band» звучал скиффл.

Мари водила сестру в драматический театр и гостиницу «Роял корт», где они воочию видели британских кинозвезд — Маргарет Локвуд, Джину Кент, Джека Хокинса и Алека Гиннеса. Мари даже настояла на том, чтобы они почти целый час прождали за дверью служебного входа в театр для того, чтобы взять автограф у актера Сэма Уонамейкера, но потом узнали, что он решил воспользоваться другим выходом. А однажды вечером девушки шли следом за английскими актерами Майклом Редгрейвом и Гуги Уитерсом вдоль Лайм-стрит, когда те направлялись к гостинице «Британия Адельфи».

— Только подумай, — с ликованием в голосе говорила Мари, когда они шагали на расстоянии всего лишь нескольких метров от знаменитостей. — Быть может, вот так же и меня однажды будут провожать до гостиницы фанаты!

— Только если это будут какие-нибудь болваны, — резко возразила Энни. — Если честно, сестренка, я чувствую себя совершенно по-идиотски. Они наверняка думают, что мы с тобой частные детективы.

Окончив школу, Мари записалась в расположенную на Болд-стрит школу сценического мастерства, названную в честь Ш. Эллиот-Кларк. Обучение там предполагало лишь частичную занятость. Мари продемонстрировала огромную силу воли (в которую Энни с трудом могла поверить), взяв дополнительные часы в отеле «Гранд» и выразив желание работать по субботам утром официанткой. Мари не собиралась тратить часть своей доли от продажи дома на Орландо-стрит на покупку другого жилья, тем более что сумма эта за последнее время заметно уменьшилась. В любом случае цены на недвижимость постоянно росли. Мари случайно узнала, что кто-то выложил невероятные деньги, целых три тысячи фунтов, купив себе двухквартирный дом с отдельным входом в жилом районе Ливерпуля под названием Чайлдуолл.

— Как только я накоплю достаточно денег, я уеду в Лондон, — заявила Мари. — Это единственное место, где можно при желании стать актрисой.

Все это звучало невероятно волнующе. Энни охватило уныние, особенно после того, как ее подруга Сильвия прошла тестирование еще и по программе A-levels, к своему огромному удивлению, набрав достаточное количество баллов для поступления в колледж искусств.

Это казалось даже немного несправедливым. Энни с удовольствием пошла бы на курс «Конструирование одежды», как ей советовал мистер Эндрюс, но об этом, похоже, не могло быть и речи. А сейчас Сильвия готовилась к поступлению в колледж искусств, однако казалась при этом совершенно равнодушной. Для нее это был лишь способ, нигде не работая, весело провести несколько лет.

А какое будущее ожидало ее, Энни, в компании «Стикли и Пламм»? Если она здесь задержится, то, после того как мисс Хунт уйдет на пенсию, возможно, займет место секретаря у мистера Грейсона, и тогда настанет ее очередь завязывать ему шнурки!

Энни подумывала о том, что однажды выйдет замуж, однако до сих пор редко встречала мужчину, с которым ей хотелось бы пойти на свидание дважды, не говоря уже о том, чтобы обвенчаться. Большинство парней казались ужасно несерьезными. На лицах у них были прыщи, под ногтями грязь, а еще они все время глупо хихикали. Как здорово было бы прогуляться с молодым человеком, которому исполнилось, по крайней мере, двадцать пять лет. «Наверное, придется подождать до тех пор, пока мне самой стукнет двадцать пять».

Миссис Ллойд, у которой жила Мари, с каждым днем становилась все слабее. Дот по мере возможностей ей помогала, однако Мари каждое утро приходилось поднимать старушку с постели, а потом и одевать, что со временем превратилось чуть ли не в ее обязанность.

— На днях я обнаружила ночной горшок, причем он был полон до краев, — сказала Мари, явившись на работу. — Я вылила его содержимое, но от него исходило такое зловоние, что меня чуть не стошнило. Позже я позвоню ее сыну. Дело в том, что он, похоже, думает, что это входит в мои обязанности, но ведь я всего лишь квартирантка. Я очень люблю миссис Ллойд, однако все это просто ужасно, сестренка. Это напоминает мне о доме.

Она не хотела никуда переезжать.

— Мне до смерти надоело жить на квартире, но я не зарабатываю достаточно денег для того, чтобы позволить себе собственное жилье. А впрочем, ничего страшного! Через девять месяцев я уеду в Лондон. Ну а пока я ужасно боюсь, что однажды утром обнаружу бедную миссис Ллойд мертвой в ее постели.

И вот тогда Энни решила, что настало время покинуть «Гранд». Ей скоро должно было исполниться восемнадцать лет, и она не могла вечно оставаться с Сиси и Бруно.

— Но Мари уже достаточно взрослая для того, чтобы снимать отдельную комнату! — сердито воскликнула Сильвия, когда Энни сообщила ей эту новость.

— Ты еще взрослее, но ты ведь не снимаешь жилье, — заметила Энни.

— Ничего страшного с ней не случится, если она немного поухаживает за старой больной женщиной, — язвительно сказала Сильвия.

— Она ухаживает за старой больной женщиной достаточно долго, хотя ты не выдержала бы и пяти минут. Миссис Ллойд уже давно бы скончалась, если бы ее квартиросъемщицей оказалась ты.

Сильвия усмехнулась.

— Я бы скорее сама убила ее. Новость о твоем переезде наверняка станет для Сиси настоящим ударом.

Сиси действительно была в отчаянии.

— Энни, ведь нет никакой необходимости в том, чтобы ты покидала нас, — плача, говорила она. — А я-то надеялась, что ты останешься у нас до замужества. Мы с Бруно относимся к тебе, как к дочери.

— Но Мари…

— Найдется место и для нее! Как было бы замечательно, если бы вы жили здесь вместе.

Сиси не знала, что об этом не могло быть и речи. Дело в том, что Мари и Сильвия не разговаривали друг с другом. И хотя Энни чувствовала себя глубоко несчастной при мысли о том, что придется покинуть людей, которые поддержали ее в самый трудный период жизни, где-то в глубине души она понимала, что ее решение было связано не только с Мари. Пришло время почувствовать себя самостоятельной. К счастью, Бруно оказался на ее стороне.

— Ты должна позволить Энни самостоятельно принимать решения, дорогая, — сказал он Сиси. — Так же, как и Сильвии, если она вообще когда-нибудь решится на это, — мрачно добавил он.

Бруно помог Энни найти квартиру. Она была расположена на верхнем этаже изысканного четырехэтажного здания на Аппер Парлимент-стрит, всего в одной автобусной остановке от конторы «Стикли и Пламм», до которой легко можно было бы добираться пешком. Жилая площадь, которая раньше представляла собой огромный чердак, была разделена перегородками таким образом, чтобы с одной стороны получилась маленькая спальня и кухня, а с другой — вторая спальня и ванная комната, в то время как оставшееся место посередине превратилось в гостиную. Сама ванна была испещрена ржавыми пятнами, а в кухне отсутствовала вентиляция, но вид, открывающийся из красивого арочного окна, был просто великолепен. Оттуда можно было увидеть весь центр Ливерпуля, увенчанного протестантским собором, который поднимался высоко в небо подобно свечке, и реку Мерси, поблескивающую вдалеке. В целом помещение производило довольно убогое впечатление и нуждалось в косметическом ремонте, но арендная плата была невысокой, и Энни влюбилась в свое жилище с первого взгляда.

— Аппер Парлимент-стрит! — закричала Дот, услышав название улицы. — Господи, дитя, ведь там ужасно грязно и кругом слоняются проститутки.

— Пока меня никто за таковую не принимает… — Энни это место показалось очень интересным. Там жили люди всех национальностей и цветов кожи.

Дот саркастически произнесла:

— Когда-то Аппер Парлимент-стрит была самой аристократической частью Ливерпуля. Там жили торговцы хлопком и купцы, занимающиеся морскими перевозками, однако за много лет все постепенно пришло в упадок.

— А мне там нравится, — упрямо сказала Энни. — Да и плата невысокая. Я смогу ее себе позволить, когда Мари уедет в Лондон.

— Очень хотелось бы на это надеяться, — ворчливо произнесла Дот. — Я вообще поражаюсь, как у кого-то хватает наглости просить деньги за квартиру в таком месте, как это.

Сестры ликовали, устроившись на новом месте. Они наклеили на стены плакаты, чтобы хоть как-то скрыть грязные пятна, и сделали все возможное, чтобы на мебели не было видно царапин. Энни сшила новые занавески для гостиной.

Пришли Сиси и Дот, еле дыша после того, как им пришлось преодолеть четыре лестничных пролета, чтобы посмотреть, как девочки устроились на новом месте. Они с неохотой согласились с тем, что квартира пригодна для жилья. Кроме того, Дот поклялась, что по дороге сюда один негодяй сделал ей гнусное предложение.

— Какой-то странный мужик спросил, сколько я беру за услуги. А я сказала ему: «Больше, чем ты, дружок, когда-либо заработаешь за всю свою чертову жизнь».

— И что он ответил? — с восторгом спросила Мари.

— Он сказал: «За вас не жалко отдать и последний пенни, миссис».

Энни не поверила ни единому ее слову.

Дверь распахнулась, и в комнату, прихрамывая, вошла Роза с чашкой чая.

— Вот, пожалуйста, дорогая. Приятный горяченький чаек, чтобы согреть твое сердце.

Энни рассеянно посмотрела на старушку. Роза, щелкнув пальцами, сказала:

— Просыпайся, Энни. Время пить чай.

— О! Спасибо, Роза.

— Ты, наверное, витала в облаках, дорогуша. Твой босс явится с минуты на минуту.

— Правда? — Энни начала перекладывать бумаги, чтобы создать видимость работы.

На пороге появился Джереми Руперт.

— У меня есть несколько писем. Я хотел бы закончить к четырем часам, успев до начала назначенной встречи. Можешь взять чай с собой.

Вздохнув, Энни собрала все необходимые вещи и отнесла их в его кабинет. Она так мечтала выпить чашечку чая, но он наверняка остынет за то время, пока босс без остановки будет диктовать ей письма. Она уже собиралась сесть за письменный стол, как вдруг мистер Руперт, резко подскочив к ней, ущипнул ее за ягодицу.

Энни, стиснув зубы, как и всегда, ничего не сказала.

ГЛАВА 2

В клубе «Каверн» было не протолкнуться. Сигаретный дым смешался с конденсатом, образовавшимся на стенах, поэтому казалось, что они были окутаны пеленой тумана. С маленькой сцены безудержным потоком лилась джазовая музыка в исполнении какого-то оркестра. Ряды деревянных стульев были заняты столь же неудержимой публикой, которая, отстукивая ритм ногами и хлопая в ладоши, время от времени взрывалась неожиданными овациями.

Стоящих людей было так же много, как и тех, кто сидел. Почти все из них были либо подростками, либо теми, кому исполнилось чуть больше двадцати, и лишь некоторые из них находились в состоянии легкого опьянения. Спиртное не продавалось в «Каверне», хотя некоторые юноши тайком приносили с собой джин, ром или что-нибудь еще и, когда этого никто не видел, подмешивали их в безалкогольные напитки, делая на их основе опьяняющий коктейль.

В клубе царила очень дружелюбная атмосфера. Достаточно было прийти туда, чтобы получить столик, обходясь без привычного бронирования мест. Люди общались друг с другом так, словно были членами одной семьи, а не только клуба.

Энни с Сильвией были там вместе с группой студентов из колледжа искусств. Почти все они были в черном. Сильвия была в облегающих фигуру черных слаксах и очень длинном свитере почти до колен. Она подвела глаза черным карандашом и нанесла столько туши на ресницы, что они казались неестественно длинными, а в довершение ко всему накрасила губы очень светлой помадой. На Энни были красно-голубые слаксы и белый свитер. Она подвязала сзади волосы белым шифоновым шарфом, концы которого спадали ей на плечи.

Энни обожала «Каверн». Это было единственное место в Ливерпуле, где она могла не обращать внимания на условности. Такой клуб можно было найти только в Лондоне, ну, может быть, еще в Париже.

Один из парней пригласил Энни на танец, и они вошли в темную секцию в виде арки, которая предназначалась для танцующих.

Они танцевали жигу, двигаясь взад-вперед, при этом не касаясь друг друга, — Энни никогда не знала, что делать с руками. Стоял такой ужасный шум, что услышать собеседника можно было только крича во весь голос.

Спустя несколько минут Энни и ее партнер, улыбаясь друг другу, возвратились к остальным. Пришел молодой человек, который выглядел старше всех в их компании, — лет на двадцать пять. Сильвия повисла у него на шее, бросив на мужчину вызывающе-дразнящий взгляд. Энни удалось разузнать, что его зовут Тед и что он работает преподавателем в колледже. Он был очень хорош собой, с взъерошенными каштановыми волосами и обворожительной улыбкой, однако одет был так же скромно, как и большинство студентов.

Вечер тянулся медленно, и Энни казалось, что она вот-вот расплавится от жары. Она направилась в довольно невзрачную дамскую комнату, чтобы припудрить носик, который, как ей казалось, сверкал как маяк. Однако, посмотрев на себя в криво висящее зеркало, девушка пришла к выводу, что все не так уж и плохо. Внезапно распахнулась дверь, и в комнату, кружась, вошла Сильвия.

— Я видела, как ты улизнула, Энни, — возбужденно крикнула она. — Ну разве этот Тед Деакин не восхитителен? Уверена, он от меня без ума.

— Он парень что надо. Хотя немного староват.

— Ну ты и лицемерка, Энни Харрисон! Да ты сама постоянно твердишь о том, что тебе нравятся мужчины постарше.

Энни сделала испуганное лицо.

— Мне, а не тебе.

— В любом случае мы идем на Болд-стрит на чашку кофе. Ты с нами?

— Я не хочу быть третьей лишней.

— Да нас целая толпа, глупенькая. Ну же, Энни, — умоляла Сильвия. — Хоть немного поживи в свое удовольствие.

Энни взглянула на часы.

— Я, пожалуй, пойду домой.

Была уже почти полночь, утром она хотела причаститься, а это означало, что ни о каком кофе не могло быть и речи. Мари осталась в отеле «Гранд», но Энни была совсем не прочь побыть в одиночестве. По воскресеньям стол в гостинице обычно не накрывали, но именно сегодня у дяди Сиси была золотая свадьба, поэтому в честь этого события она устраивала обед на сорок человек. Мари не стоило тратить время и силы на то, чтобы, придя домой, утром снова возвращаться в отель.

Энни забрала пальто, попрощалась с Сильвией, которая все еще дулась на нее, и пошла домой пешком, решив прогуляться.

Приблизившись к дому, она широко открыла глаза от удивления, увидев, как резко затормозило такси и оттуда вышли Сильвия с Тедом Деакином. Сильвия разрумянилась. Она больше не сердилась.

— Тед опоздал на последний поезд. Можно, он сегодня поспит на твоем диване?

— Ну… — Энни не была уверена, хочется ли ей провести ночь наедине с незнакомым мужчиной.

— Я подумала, что могла бы переночевать в комнате Мари, если ты, конечно, не против, — продолжала упрашивать Сильвия. — Она ведь осталась в «Гранде», не так ли?

Отказать было бы невежливо.

Энни проводила гостей наверх.

— Боюсь, что вам придется положить под голову диванную подушку.

Тед улыбнулся.

— Все замечательно. Уверен, мне будет удобно.

Энни, однако, сомневалась в этом. Тед был намного длиннее дивана, из которого к тому же торчали пружины. Энни тотчас отправилась в постель и уснула, как только ее голова коснулась подушки.

Проснувшись утром, она услышала звон церковных колоколов. Привстав на постели, Энни потянулась, а потом выскочила из кровати и направилась в уборную.

Девушка с удивлением обнаружила, что на расстеленный диван так никто и не ложился. Но она удивилась еще больше, услышав странную возню, доносящуюся из другой спальни. Тед и Сильвия находились в одной комнате.

У Энни похолодело внутри. Сильвия переспала с Тедом Деакином!

Энни бросилась на кухню, заварила чай и, положив завтрак на поднос, отнесла его в свою комнату.

Девушка забралась в кровать. Она кипела от негодования.

Энни выпила уже четыре чашки чая, когда наконец дверь в комнату Мари открылась. Последовала небольшая пауза, а затем Энни услышала, как резко захлопнулась входная дверь. Сильвия действительно переспала с мужчиной. От этой мысли Энни сделалось не по себе. Она злилась на себя из-за того, что ее сердце стучало как барабан, словно действительно произошло что-то из ряда вон выходящее.

Вскоре в дверь легонько постучали.

— Да! — резко крикнула Энни.

Дверь открылась, и в проеме показалась голова Сильвии.

— Доброе утро! — воскликнула она.

На ней был цветастый халат Мари, сама же она выглядела очень живой, энергичной, а еще невероятно красивой.

— Сучка! — грубо фыркнула Энни.

На лице Сильвии появилось испуганное выражение.

— Что?

— Ты сучка.

— Ну хорошо, Энни, послушай…

— Нет, это ты послушай. Как ты посмела сделать из меня дурочку, притворившись, будто Тед опоздал на поезд?

— Но именно так все и было.

— Тогда как ты посмела меня обманывать, прикинувшись, будто он хочет переночевать на диване?

Похоже, Сильвия не испытывала ни малейшего смущения.

— Ну не могли же мы сказать, чего хотим на самом деле!

— А почему бы и нет? Я ведь не ханжа.

— Ха! Ты уверена в этом? В любом случае я не была уверена, хочет он переспать со мной или нет. До тех пор пока Тед не вошел ко мне в спальню, я думала, что он решил, будто ему хорошо и на диване.

— Ты ведешь себя, как последняя дешевка, Сильвия, — надменно проговорила Энни.

— Да ты просто завидуешь мне, вот и все. А теперь я хочу сделать себе чашку чая. — И с этими словами Сильвия громко хлопнула дверью.

— Не забудь заварочный чайник, — крикнула Энни. — Он у меня.

Дверь распахнулась. Сильвия, решительно шагнув внутрь, взяла в руки поднос. Ее лицо не выражало никаких эмоций.

— Это случилось в первый раз? — поинтересовалась Энни.

— Да, — кратко сказала Сильвия.

Уже на выходе она споткнулась о тапочки Энни и чуть не упала.

— Ну и как это было? — спросила Энни.

— Нормально.

— Нормально! И это все, что ты можешь сказать? А я-то думала, что это должно быть восхитительно, ну знаешь, потрясающе и все такое прочее.

— Я однажды прочитала в какой-то книге, что женщинам не всегда это нравится с первого раза. Чем дольше ты этим занимаешься, тем больше вероятность получить организм.

— Да не организм, а оргазм.

— А тебе-то, скажи на милость, откуда это известно?

— Ну вообще-то ты не единственная, кто читает книжки, — фыркнула Энни. — Хочешь на завтрак бекон с яйцами?

— Если только ты поджаришь яйца с двух сторон, — сказала Сильвия так, словно делала ей огромное одолжение.

Энни приложила руку к виску.

— Есть, мэм.

Сильвия исчезла в ванной комнате, громко хлопнув дверью. Вскоре она появилась в черных брюках и длинном свитере, как раз подоспев к завтраку.

Подруги ели молча. После завтрака Энни начала убирать со стола.

— А ты себя чувствуешь как-то по-другому? — поинтересовалась она.

Сильвия задумалась.

— Да не то чтобы очень.

— А вот я бы, наверное, почувствовала себя другим человеком. От одной мысли о том, что мужчина может увидеть меня голой, у меня кружится голова. — Энни исчезла в своей комнате, чтобы одеться. — А больно было? — закричала она оттуда.

— Немножко, — последовал ответ.

— Одна моя знакомая занималась этим с моряком. Так вот она сказала, что испытала ужасную боль.

— Ну, в моем случае ощущения были не такими уж и болезненными, — сердито сказала Сильвия. — Вообще-то, Энни, я бы предпочла оставить эту тему.

— Просто я никак не могу поверить, что одна из нас переспала с мужчиной. — Энни сделала паузу, пристегивая чулки. — Мне кажется, что мы должны были сделать это одновременно, впрочем, имей в виду, я не испытываю особого желания.

— Возможно, если бы ты в тот момент вошла в спальню, Теду удалось бы получше справиться с задачей. Ты ему явно понравилась, Энни.

— О чем это ты?

Сильвия вошла в спальню подруги.

— У него ничего не получилось. Тед сказал, что он импотент или что-то вроде этого.

— Импотент? То есть ты хочешь сказать, что после всего, что произошло между вами, ты все еще девственница? — Энни почувствовала себя немного разочарованной.

— Сомневаюсь, — сказала Сильвия. — Тед сделал это при помощи пальца. Он назвал это «пальчиковой дефлорацией».

— Господи! — пробормотала Энни, содрогаясь от ужаса и смеха.

— Он попытался надеть презерватив, но ему это не удалось.

Энни отвернулась, чтобы спрятать лицо, заканчивая возиться со своими чулками. Она чувствовала, что ее щеки покрылись густой краской, пока она старалась сдержать приступ смеха, вызванного мыслью о том, что презерватив взял да и соскользнул с крошечного пениса. Она ударила себя по губам, да так сильно, что ей стало больно. Ее плечи задрожали. Постепенно смех выплеснулся наружу, поднимаясь из самых глубин ее естества, и Энни сползла на пол, заливаясь хохотом.

— Энни! — Сильвия резко повернулась, склонившись над краем кровати и наблюдая за тем, как ее подруга корчится от смеха. — В этом нет ничего смешного, — сказала она обиженным голосом. — На самом деле это печально. У меня была ужасная ночь. Тед хотел продолжать это снова и снова. Мы долго ждали, когда же встанет его молодец, как дожидаются, когда подойдет тесто.

От этого сравнения Энни снова захохотала.

— Ты ужасно жестокая, Энни Харрисон. — В тот момент, когда Сильвия заговорила, ее губы тоже задергались от смеха. — По-моему, эта ситуация действительно выглядит довольно комичной.

Сделав над собой усилие, Энни все-таки смогла успокоиться.

— Что заставило тебя пойти на это, Сил?

— Даже не знаю. — Сильвия уткнулась лицом в ладони. — Многие девчонки из колледжа уже переспали с парнями. Вот и я подумала, что пора бы и мне это сделать. А Тед Деакин идеально подходил на эту роль. Он старше и имеет опыт. Проблема лишь в том, что у него слишком уж много опыта. У Теда ничего не получается с женщинами с тех пор, как от него ушла жена. Он думал, что со мной снова почувствует себя мужчиной. Поверь мне, выбирать надо тех, для кого этот этап жизни уже позади, — угрюмо добавила она.

То, что Тед был разведен, лишь добавило остроты тому, что случилось прошлой ночью. Эта новость еще раз подтвердила, что Сильвия действительно вступила во взрослый мир.

— Бедный Тед, — нравоучительным тоном сказала Энни. Он казался таким милым. Она вспомнила его обворожительную улыбку. — Вы попытаетесь снова?

Сильвия скривилась.

— Ни за что! Если хочешь знать, я рада, что стала женщиной. Женщинам не надо притворяться. Если они не в настроении, то просто ложатся на спину и думают об Англии.

После ленча в канун Рождества компания «Стикли и Пламм» проводила традиционную вечеринку в офисе. Это было что-то вроде официального собрания, когда все направлялись в кабинет мистера Грейсона, чтобы пропустить бокальчик хереса и попробовать сладкий пирожок с начинкой из изюма, приготовленный лично мисс Хунт. Разговор был натянутым, а обстановка еще суше, чем херес. Все вздохнули с облегчением, когда в полчетвертого мистер Грейсон радостно произнес: «Желаю каждому из вас счастливого Рождества», что означало, что пора расходиться. Теперь сотрудники могли уйти домой.

Энни стремглав бросилась наверх.

Она как раз застегивала пальто, когда в проеме двери неожиданно появилась шарообразная фигура мистера Руперта.

— Ты уже уходишь, Энни? — спросил он, делая вид, что никак этого не ожидал. — Я еще не пожелал тебе веселого Рождества.

— Пожелали, там, внизу, — запинаясь, сказала она.

— Ну, это было всего лишь простое рукопожатие. — И не успела она осознать, что происходит, как он прижался своей толстой физиономией к ее лицу и начал размазывать слюни по ее губам. — Веселого Рождества, Энни. — Он попытался поцеловать ее снова, но ей удалось, нагнувшись, проскользнуть у него под рукой.

Сбегая по ступенькам, Энни вытерла рот рукавом. Она чувствовала себя так, словно ее вымазали в грязи.

Девушка решила, что если мистер Руперт не научится держать себя в руках, она уволится, даже если в другом месте ей станут платить меньше.

— С какой это стати должна уходить ты? — сердито сказала Мари. — Это ему следует подыскать новую работу. И почему бы не рассказать этой желчной мисс Хунт, что происходит?

— Я посмотрю, как будут развиваться события после Рождества.

— Куда ты сегодня думаешь пойти?

Мари собиралась в «Гранд». Она положила свой белоснежный фартук в сумку вместе с туфлями на плоской подошве. Ее лицо было ярко накрашено.

— Мы с толпой отправляемся в «Каверн».

— Вспомните обо мне, когда будете там веселиться. Сегодня вечером в отеле состоится грандиозный ужин, а в номере «люкс» еще и вечеринка. — Мари блаженно улыбнулась. — Похоже, теперь мы поменялись ролями. Когда-то я каждую ночь пропадала в городе, а ты оставалась дома, чтобы ухаживать за мамой и папой. — Уроки ораторского искусства сгладили ливерпульский акцент Мари, и она уже больше не говорила «мам и пап».

— Я очень горжусь тобой, Мари, — тихо произнесла Энни.

Ее сестра была так занята на работе, что еще ни разу не побывала в «Каверне».

— А я горжусь тобой, сестренка. — Мари смотрела в окно на темные улицы, однако по выражению ее лица было видно, что ее мысли витают где-то далеко. — Помнишь тот день, когда Бруно привез нас в частную клинику? Уходя, ты сказала: «Все образуется». Я не переставая думала о твоих словах после того, как у меня отняли ребенка. В то время я не верила тебе, но теперь поняла, что ты была права. С нами теперь все в порядке, ведь так, сестричка?

— Ну, если не считать этого гадкого Джереми Руперта, то можно сказать, что да.

В канун Нового года в доме Галлахеров царил настоящий хаос. Во-первых, постоянно падали украшения, которые были развешены по всему дому. К тому же в гостиную никто не мог войти без стука, поскольку там находился Алан со своей невестой Нормой. Дочери Томми, Мэрилин и Дебби, на какое-то время остались с бабушкой, пока их мама с папой пошли в кино. Малышки играли с куклами прямо на полу. А наверху Майк на своем новом граммофоне слушал песню «Голубые замшевые туфли» в исполнении Элвиса Пресли, в то время как трое парнишек, приходящихся ему младшими братьями, слонялись по дому, постоянно доставляя какие-нибудь неприятности, и время от времени подходили к столу, чтобы перекусить. Дядюшка Берт предусмотрительно сбежал в паб.

Энни наблюдала за тем, как Пит лакомится рождественским пирогом. Казалось, только вчера Дот привезла его с собой на Орландо-стрит, вскоре после того как туда переехали Харрисоны. Энни вспомнила, как держала его на коленях, тогда ему было всего несколько недель, и она разглядывала его крошечные пальчики и маленькие розовые ушки. Теперь Питу исполнилось четырнадцать лет, и его голос уже начал ломаться. В глубине души Энни была поражена, как быстро пролетело время. Она поделилась своими мыслями с тетушкой Дот.

— Знаю, милая, — согласилась Дот, — чем старше ты становишься, тем быстрее оно летит. Мне в этом году стукнет пятьдесят, впрочем, мне кажется, что только вчера мне исполнился двадцать один год.

На пятьдесят она никак не выглядела. Хотя ее рыжие волосы и тронула седина, кожа на острых скулах по-прежнему лоснилась и была гладкой, практически без морщин. Несколько лет назад тетушка Дот стала носить очки, и те, что были сейчас на ней, в причудливой серебристо-голубой оправе, Энни сочла слишком экстравагантными. В эту минуту в комнату вошел дядюшка Берт в сопровождении какого-то мужчины, которого Энни никогда раньше не встречала.

— Это Лаури, без «с» на конце, — сказал Берт. — Он один из моих товарищей по лейбористской партии. А это моя племянница Энни Харрисон.

— Она работает секретаршей в одной крупной адвокатской конторе, — похвасталась Дот.

— Здравствуйте. — Энни пожала новому знакомому руку.

Рукопожатие Лаури Менина было твердым и сильным. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина с широкими плечами и искрящимися карими глазами. Энни понравились его усы, которые очень ему шли. Они были именно такими, как надо: не слишком маленькими, как у Гитлера, но и не слишком большими. Рассмотрев Лаури столь подробно, она о нем больше не думала. Этот мужчина показался ей уже немолодым, он выглядел лет на сорок и наверняка имел жену и детей.

Берт, поморщившись, сказал:

— Я отведу Лаури в гостиную, любимая. Мы хотели бы немного побеседовать о политике.

— На твоем месте я бы этого не делала, не поговорив с Аланом и Нормой, которые, сидя на диване, воркуют как голубки, — резким тоном сказала Дот.

— Есть ли где-нибудь в этом доме место, где можно уединиться? — раздраженно спросил Берт.

Вскоре вернулись Томми и Дон, чтобы забрать своих девочек домой, и после их ухода стало немного спокойнее. Энни помогла Дот сделать целую гору бутербродов с солониной, и Майк тут же понес их к себе наверх, чтобы съесть под музыку Элвиса Пресли. Алану и Норме разрешили остаться в гостиной, однако с условием, что они освободят ее, как только наговорятся.

— Твоему отцу нужно срочно обсудить политические вопросы, — с важным видом сказала Дот.

— Ты говорила, что работаешь в адвокатской конторе? — спросил Лаури Менин, обращаясь к Энни.

— Ну, вообще-то это сказала Дот. Да, в компании «Стикли и Пламм» на Норт Джон-стрит.

— Я собираюсь купить дом. А они занимаются передачей собственности одного лица другому?

— Ну разумеется. Отдел, ответственный за дела подобного рода, является самым большим в фирме.

Лаури сверкнул глазами.

— Никогда не занимался чем-либо подобным и поэтому ужасно нервничаю. А ваша фирма пользуется авторитетом?

Похоже, от острого слуха Дот ничто не могло укрыться.

— Мы никогда бы не допустили, чтобы Энни работала в месте, которое пользуется сомнительной репутацией, — твердым голосом произнесла она, словно лично ходила с проверкой в офис и расспрашивала служащих.

Энни дала Лаури номер рабочего телефона, поинтересовавшись, где находится дом, который он задумал купить. Она не знала, называть ли его по имени или же «мистер Менин».

— Он еще в стадии строительства, — ответил Лаури, — а находится в Ватерлоо. Это вполне обычное здание, но с верхнего этажа открывается вид на Мерси. Я родился у реки, и потому это место напоминает мне о моем детстве в Финляндии.

— Финляндия! — воскликнула Энни.

Она ни за что бы не подумала, что Лаури иностранец. Его английский был просто безупречен.

— Лаури приехал сюда сражаться, когда ему было всего девятнадцать лет, — пояснила Дот. — И он не смог заставить себя вернуться на родину, после того как финны закончили войну на стороне фашистов.

Берт начал проявлять нетерпение. Их младшие дети куда-то исчезли, Алан с Нормой наконец-то отправились погулять, и гостиная пока пустовала. Он хотел поскорее остаться с гостем наедине.

— Ну же, Лаури. Увидимся позже, Энни.

— Нет, не увидимся, дядюшка Берт. Как только я помогу тетушке Дот с посудой, я уйду. — Она пришла лишь для того, чтобы пожелать всем счастливого Нового года. — Мы с Сильвией идем в кино на премьеру фильма «Марджори Морнингстар» с участием Джина Келли.

— Погодите минутку, — сказала Дот, замахав руками. — Мы не можем позволить Энни уйти, не произнеся тост.

Она принесла бутылочку хереса и, быстренько разлив вино по бокалам, весело воскликнула:

— За 1960 год!

— За шестидесятые! — чуть слышно сказал Лаури Менин. — Будем надеяться, что они принесут нам всем удачу.

Шестидесятые! По дороге домой Энни думала о том, что лично ей принесет новый год.

В феврале, не сказав никому ни слова, Энни решила искать новую работу. Приставания мистера Руперта становились все более назойливыми. Энни просматривала вакансии в «Ливерпуль эхо», однако на должность секретаря неизменно требовались женщины постарше, а зарплата за обычную работу машинистки-стенографистки была настолько мизерной, что ей пришлось бы отказаться от квартиры. Конечно же, Энни всегда могла вернуться в «Гранд», Сиси приняла бы ее с распростертыми объятиями, но это означало пойти на попятный.

Жаль, что она не смогла разумно распорядиться деньгами от продажи дома на Орландо-стрит! От ее доли практически ничего не осталось. Не считая того, что Энни пришлось выложить энную сумму за обучение в колледже «Машин и Харперс» и внести арендную плату за три месяца, она еще приобрела холодильник, поскольку пища в непроветриваемой кухне за день становилась непригодной к употреблению. Остальные деньги ушли на покупку всяких мелочей, в то время как Мари все эти годы копила, не только не растратив, но и приумножив начальный капитал.

В конце концов Энни решила, что единственное, что ей оставалось, — это еще немного потерпеть Джереми Руперта до тех пор, пока не подвернется подходящая работа, хотя это казалось унизительным. «Я позволяю ему так фамильярно с собой обращаться только потому, что не хочу отказываться от денег», — подумала Энни.

В дождливое утро страстной пятницы Мари Харрисон уезжала из Ливерпуля в Лондон. На банковском счету у нее лежало более шестисот фунтов. Ее уже ждала комната, которую она собиралась снимать вместе с четырьмя такими же, как она, подающими надежду актрисами.

После мессы они вместе с сестрой пошли на вокзал, расположенный в районе Лайм-стрит. Мари, заняв место, высунулась из окна.

— Береги себя! — крикнула Энни.

Ей еще никогда не было так грустно, и она изо всех сил старалась не заплакать. То, что сейчас переживала Энни, отличалось от чувств, которые она испытывала, потеряв родителей. Она молилась, чтобы ее сестру не обидели, чтобы Мари не чувствовала себя одинокой и быстро добилась успеха.

— Это ты береги себя, сестренка. В следующий раз, когда этот Джереми попытается что-нибудь тебе сделать, двинь его как следует ногой в пах.

— Я так и поступлю, можешь не сомневаться. — Энни выдавила из себя смешок. Поезд тронулся, и она побежала вдоль платформы, не отпуская руку сестры. — Пока, Мари. Пока.

— До свидания, Энни. Я скоро тебе напишу, обещаю.

Энни наблюдала за темноволосой фигурой сестры, машущей из окна, и сама энергично махала в ответ до тех пор, пока поезд не скрылся за поворотом.

В страстную пятницу центр Ливерпуля заметно опустел. Энни торопливо шла по мокрым безлюдным улицам, пытаясь сдержать слезы. И только придя домой, она почувствовала, что теперь-то может выплеснуть свои чувства в полную силу.

Она проплакала, казалось, целую вечность.

Спустя какое-то время, когда слезы в конце концов прекратили литься из глаз, Энни долго лежала в испещренной коричневыми прожилками ванне, разведя в воде остатки пены с сосновым ароматом, которую она приобрела на Рождество. Это казалось более веселым занятием, чем совершать крестный ход, молясь перед каждым из четырнадцати изображений Христа, как она обычно делала в страстную пятницу. Энни почувствовала себя лучше, нанеся на лицо косметическую маску, затвердевшую как цемент, отчего казалось, что ее кожа покрылась морщинками.

Было почти пять часов. А в половину восьмого Энни встречалась с Сильвией, которая должна была сойти с поезда на Искченджстэйшн. Они еще не придумали, что будут делать, но на всякий случай решили пойти на танцы. Энни надела комплект чистого нижнего белья, новое зеленое платье с плиссированной юбкой, которое она берегла для особого случая, и черные туфельки на плоской подошве с застежками спереди.

После всего этого девушка почувствовала себя лучше. В конце концов, было бы неразумно грустить, когда ее сестра отправилась навстречу успеху.

Энни почувствовала приятный запах, который просачивался сквозь щели в паркете, поднимаясь из квартиры снизу. Там жил этот ужасный человек с безобразными зубами, сильно выступающими вперед. Энни очень захотелось есть, и она засунула два кусочка хлеба в духовку, а в кастрюльку положила полбанки консервированного горошка, чтобы его разогреть. Вдруг девушка услышала, что кто-то легкой поступью торопливо поднимается по ступенькам.

На мгновение ее сердце подпрыгнуло от радости при мысли о том, что это, возможно, Мари, которая вернулась, решив все-таки остаться в Ливерпуле. Не успела Энни подумать, хорошо это или плохо, как раздался стук в дверь и Сильвия закричала: «Это я!»

— Что-то ты очень рано. — Энни испытала досаду, увидев подругу. Она была в черных слаксах и джемпере, что означало, что ни о каких танцах не может быть и речи. — А я-то, полюбуйся, вырядилась как на бал.

Сильвия вошла в комнату и молча села.

— Что стряслось? — спросила Энни, нахмурившись.

— Случилась самая ужасная вещь на свете, — чуть слышно ответила Сильвия. — Я принесла ошеломляющую новость. — Вообще-то Сильвия редко говорила таким подавленным голосом. — Сиси и Бруно поссорились. Они ходили друг за другом по отелю всю вторую половину дня и кричали.

— И это все? — сказала Энни, вздохнув с облегчением.

Сиси и Бруно ссорились постоянно, хотя, надо признать, их перебранки, как правило, заканчивались достаточно быстро. Она не помнила, чтобы они длились более получаса, после чего обычно следовали бурные объятия и поцелуи.

— Ты не понимаешь, Энни. — В голубых глазах Сильвии появился страх. — У Бруно есть любовница, и Сиси об этом узнала. Пассию Бруно зовут Ив, это официантка, которая какое-то время работала в нашем отеле в прошлом году.

— Любовница! — Энни застыла от ужаса. — Я не могу поверить в это. Только не Бруно!

— Дело в том, что это случается с ним уже не в первый раз. Он и раньше крутил романы на стороне и рассказывал о них Сиси.

Энни ахнула.

— А им не приходило в голову, что ты все слышишь?

Сильвия уныло кивнула.

— Кто-нибудь из них то и дело говорил: «Тише, Сильвия может услышать», и на какое-то время они действительно замолкали, а затем снова становились, как сумасшедшие, и опять начинали кричать, порой на итальянском, а иногда на английском языке, как будто им было абсолютно все равно, слышу я их или нет.

— О Сил! Ты, наверное, ненавидишь его?

— Даже не знаю. Бруно говорил странные вещи. Он сказал: «Каждый имеет право на здоровую сексуальную жизнь. Я обычный мужик с нормальными потребностями. Если бы не твоя чрезмерная набожность, подобной ситуации никогда бы не возникло».

Энни попыталась найти в этом какой-то смысл, но не смогла.

— А что он имел в виду?

— Что-то горит, — сказала Сильвия.

— Мой горошек и тосты!

Гренки превратились в черные угольки, а кастрюля была безнадежно испорчена.

Энни наскоро почистила духовку, а затем сделала чашечку чая, чтобы успокоить нервы.

— Милое платье, — сказала Сильвия, когда они снова сели. — Зеленый цвет очень тебе идет.

— Я думала, что сегодня вечером мы, возможно, сходим на танцы.

— Прическа у тебя тоже классная и очень тебе к лицу.

Энни пригладила кудри.

— Я пыталась хоть как-то себя развеселить. Я чувствовала себя ужасно несчастной из-за того, что уехала Мари.

— Ах, я совсем забыла тебе сказать. — Сильвия сделала недовольное лицо. — Твоя сестра уже звонила. Сиси велела передать тебе, что Мари добралась благополучно.

— Должно быть, в ее новой квартире есть телефон.

Последовала долгая пауза. Сильвия сидела, уставившись в чашку.

— Они всерьез поговаривают о разводе, Энни, — неожиданно произнесла она. — По крайней мере, Бруно. Сиси сказала, что никогда в жизни не даст своего согласия. Никогда.

— О нет, только не это!

У Бруно была любовная связь, а точнее связи, но почему, ведь он, казалось, всегда любил только Сиси? И Энни задала этот вопрос своей подруге.

— Он по-прежнему любит ее, — осторожно объяснила Сильвия, — он так сказал, но из того, что я поняла, хотя это звучит абсурдно, Энни, они не занимались любовью с тех пор, как я появилась на свет. Бруно завопил: «Ты что, думаешь, я сделан из камня? Восемнадцать лет, Сиси, восемнадцать!» Видишь ли, Сиси намучалась со мной при родах и ужасно боится снова забеременеть. Кажется, я тебе уже об этом говорила.

— Но ведь можно предохраняться.

— Она явно не хочет этого делать, потому что это запрещено католической Церковью.

— Моя тетушка Дот религиозна в не меньшей степени, чем Сиси, — сказала Энни, — однако она говорит, что все это полная ерунда. Возможно, у Папы римского и есть право устанавливать какие-то законы, но решать, рожать женщинам или нет, не его дело. В любом случае есть еще «безопасные дни»…

— Этот способ весьма ненадежен. Даже мне это известно.

Энни вздохнула.

— Господи, Сил. Должно быть, это явилось для тебя шоком.

К ее удивлению, Сильвия задумчиво произнесла:

— И да, и нет. В течение многих лет у меня было странное чувство, будто что-то не так. Бруно часто смотрел на Сиси со странным выражением лица, которое я никак не могла понять. — Она неожиданно улыбнулась. — Мне уже надоело говорить об этом. Давай сходим куда-нибудь поедим, а потом отправимся в кино. В «Одеоне» идет новая картина Альфреда Хичкока, а я обожаю все его фильмы.

Новый фильм Хичкока назывался «Психопат». Он не шел ни в какое сравнение с «Окном во двор» или «Головокружением». Энни большую часть времени просидела зажмурившись, особенно последние десять минут.

— Чем там все кончилось? — спросила она, когда, к счастью, зажегся свет и ошеломленная публика встала со своих мест.

Вместо обычного в таких случаях гула было тихо: все хранили гробовое молчание.

— Понятия не имею. Я не смотрела, — ответила Сильвия дрожащим голосом. — Слава богу, у нас нет душа!

Какая-то женщина сзади положила руку на плечо Энни, и та вскрикнула от неожиданности.

— Чем закончился фильм? — спросила она. — Я не смотрела, потому что мне было очень страшно.

— Я тоже, — сказала Энни.

Лайм-стрит была тускло освещена и показалась девушкам мрачной и зловещей. А любой проходящий мимо мужчина был похож на потенциального убийцу.

— О боже! — со стоном сказала Энни. — Я оставила все окна открытыми. Наверное, кто-то уже забрался внутрь.

— Вряд ли кто-нибудь полезет на четвертый этаж.

Энни затряслась от страха.

— Сегодня ночью я остаюсь одна, а от соседа снизу у меня мурашки бегают по коже. Ты обратила внимание на его глаза? Веки тяжелые, а зрачки двигаются ужасно медленно, как у ящерицы.

— Хочешь, я останусь у тебя? — предложила Сильвия.

— О Сил, пожалуйста! Мысль о том, что мне придется в одиночестве возвращаться домой, приводит меня в ужас. Я сожалею, что мы вообще посмотрели этот фильм. Да уж, ничего не скажешь, — «отвлек от грустных мыслей»! Я просто окаменела от страха!

Они поискали телефонную будку, чтобы Сильвия могла позвонить в «Гранд».

Вернувшись, она сказала Энни с циничной улыбкой:

— Сиси думает, что я не ночую дома из-за ссоры.

— Ты сказала ей, в чем причина?

— Нет, — металлическим голосом ответила Сильвия. — Пусть думает все, что угодно. Если ситуация усложнится, я просто уйду из дома.

— Ты уже запела по-другому. Прежде ты была огорчена.

— Я и сейчас огорчена, но какой смысл плакать над пролитым молоком, не так ли?

Очутившись в квартире, девушки первым делом забаррикадировали вход с помощью стола, двери в спальнях оставили открытыми настежь, а кровати пододвинули так, чтобы можно было видеть друг друга через гостиную и разговаривать в случае опасности. Свет оставили включенным.

Подруги сидели на кроватях и, как в ни в чем не бывало, болтали об одежде. Энни серьезно подумывала о том, чтобы сшить себе простой черный костюм.

На лице Сильвии читалось удивление.

— А я-то думала, что ты собираешься затянуть поясок потуже.

— Вот сошью костюм и больше ничего не буду себе покупать, — ответила Энни, — хотя я бы с удовольствием приобрела туфли на шпильках.

— Шпильки быстро ломаются. Я уже дважды сдавала свои туфли в ремонт, к тому же Сиси постоянно жалуется на вмятины, которые они оставляют на ковре. Только не вздумай покупать остроносые туфли! Одна девочка из колледжа купила такую модель. Так мы решили, что у нее деформированные пальцы ног.

Спустя какое-то время Сильвия сказала, что устала и хочет спать. Ее русые волосы тотчас исчезли под одеялом.

— Спокойной ночи, Энни.

— Спокойной ночи, Сил. Будем надеяться, что к утру ситуация улучшится.

В ответ послышалось невнятное бормотание. В голове у Энни шумело. Она неохотно легла на подушку, но так и не смогла уснуть, проворочавшись в кровати, казалось, целую вечность.

Пасхальный уик-энд прошел ужасно. В субботу девушки отправились потанцевать, однако их угрюмые физиономии, должно быть, отпугнули потенциальных ухажеров. По крайней мере, ни Энни, ни Сильвию так никто и не пригласил на танец. Они ушли во время перерыва, чувствуя себя еще более несчастными, чем когда пришли сюда. Сильвия позвонила взволнованной Сиси, чтобы сказать, что она остается у Энни еще на одну ночь.

На следующее утро подруги пошли на мессу, а потом сели в поезд, идущий до Саутпорта. Но не успели они пробыть в этом городе и пяти минут, как небеса разверзлись и полил дождь. Когда девушки спрятались от непогоды, Сильвия начала смеяться.

— Это, пожалуй, худшая Пасха в моей жизни.

— Учти, она еще не закончилась. Нам надо пережить воскресенье.

— Не хватало, чтобы случилось землетрясение!

Они расхохотались, и напряжение несколько спало.

Девушки нашли кафе и неуверенно вошли внутрь, промокшие до нитки. Сильвия заказала себе чай, присыпанное сахарной пудрой печенье и клубничный джем, которого хватило бы на четырех.

— До сегодняшнего дня я жила, находясь в плену собственных иллюзий, — сказала она, возвращаясь к разговору. — Бруно и Сиси были фантастическими родителями. Они всегда казались лучше всех. Теперь мне придется свыкнуться с мыслью о том, что они такие же, как и все остальные.

Час спустя все еще продолжал лить дождь, и, похоже, не оставалось ничего иного, кроме как возвратиться домой. Сильвия подумала о том, что самое время появиться в «Гранде», хотя бы для того, чтобы переодеться. Девушки вынуждены были признать, что порядком устали друг от друга, и поэтому решили не встречаться до следующих выходных. Энни сошла с поезда, как только он сделал остановку на Маршлэйн-стэйшн. Ей ужасно хотелось повидать тетушку Дот.

Едва переступив порог дома Галлахеров, Энни почувствовала, как у нее за спиной выросли крылья. Дождь уже прекратился, вышло солнце, и после ужина они с Дот решили прогуляться. Энни рассказала тетушке о том, что узнала о чете Дельгадо.

— Часто супруги ведут себя так, чтобы все думали, будто они любят друг друга, — рассудительно сказала Дот. — Но это делается лишь для того, чтобы скрыть трещину, которую дал их брак, не только от самих себя, но и от других. Я всегда подозревала, что между этими двумя не все гладко. — Она толкнула племянницу острым локтем. — Если бы не Берт, я бы не отказалась выручить Бруно!

— Тетушка Дот, какой же ты ужасный человек!

— Да я шучу, милая, однако ты должна признать, что он очень сексуален.

Энни собралась было преодолеть последний пролет и чуть не подпрыгнула от страха. На темной лестничной площадке прямо у ее двери кто-то сидел на чемодане.

— Привет, Энни, — радостно улыбнувшись, сказала Сильвия. — Отношения между родителями стали еще хуже. Дошло до того, что они разговаривают только через меня. Я хотела бы перебраться к тебе, если ты, конечно, не против. Обещаю, что не буду надоедать тебе своим нытьем, возьму на себя часть работы по дому и стану платить половину арендной платы за квартиру. Поверь, мы отлично поладим. А вообще, как говорится, все, что ни делается — к лучшему, и я с этим полностью согласна!

ГЛАВА 3

Энни Харрисон рассердилась по-настоящему лишь раз в своей жизни и с тех пор поклялась больше никогда этого не делать. Временами люди просто удивлялись ее спокойствию. Но Энни знала, что ей опасно выходить из себя, потому что тогда она теряла над собой контроль и изрекала при этом ужасные вещи, которые на самом деле не хотела говорить. Несмотря на данную клятву, наступил день, когда Энни призналась себе: она бы с легкостью убила Джереми Руперта. Но вместо этого она всего лишь залепила ему пощечину.

Девушка теперь не спускала глаз со своего босса, стараясь как можно реже попадаться ему на пути. Однако с приходом лета стало все труднее сдерживать его грязные заигрывания. Он буквально пожирал ее своими круглыми глазами, когда она садилась возле его письменного стола. И Энни снова пришлось просматривать газету в поисках новой работы.

Дни, когда мистер Руперт находился в суде, были самыми спокойными. Он приходил в офис рано, выкладывал перед Энни целую пачку писем, а потом уходил, тем самым давая ей возможность спокойно их напечатать.

В тот день, когда она дала ему пощечину, мистер Руперт должен был появиться в суде к одиннадцати часам. Пока ее босс находился на совещании у мистера Грейсона, Энни собрала его портфель, положив туда папки с делами, касающимися судебного разбирательства, в котором он выступал на стороне защиты, блокнот и пару заточенных карандашей. Застегнув чемодан, Энни положила на него белую сумку, предварительно засунув в нее парик.

Через несколько минут в комнату вошел мистер Руперт вместе с Билом Поттером, младшим адвокатом, который должен был сопровождать его в суде. Подкурив сигарету, он бросил зажигалку на стол.

— Привет, Энни, — улыбнувшись, сказал Билл.

Девушка улыбнулась в ответ. Биллу исполнилось двадцать три года, он был худосочным, но по-своему привлекательным, однако, к сожалению, был уже помолвлен.

Мистер Руперт взял портфель.

— Здесь все, что нужно? — выпуская клубы дыма, спросил он.

— Все, — подтвердила Энни.

— А как насчет дела Кливедона, Джереми? — спросил Бил Поттер. — Старик Грейсон считает, что оно нам может очень пригодиться.

Джереми нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Дело Кливедона, Энни. Быстро. Вот умница.

Дело Кливедона лежало в дальнем шкафу, в третьем ящике снизу. Второпях вынимая его, Энни сдвинула стоящую сзади папку. Мистер Руперт затолкал досье в портфель, и оба мужчины вышли.

Перед тем как задвинуть ящик, Энни наклонилась, чтобы поправить остальные папки. Внезапно в офис вернулся Джереми Руперт. Он схватил зажигалку со стола.

— Чуть не забыл.

Энни пробормотала что-то несвязное и снова принялась приводить в порядок папки. Вдруг его рука скользнула ей под юбку и оказалась прямо между ног.

— Хм, классно, — прошептал он.

Энни почувствовала, как у нее от ярости закружилась голова. Девушка развернулась и залепила боссу пощечину с такой силой, что с него слетели очки.

— Как вы смеете! — воскликнула Энни.

Мистер Руперт побледнел и снова напялил очки, которые каким-то чудесным образом оказались целыми и невредимыми. На его правой щеке сияло ярко-красное пятно.

— Но… Но, Энни, — запинаясь, пробормотал он. — Ведь прежде ты никогда ничего не говорила.

Энни не ответила. Сердито хлопнув дверью, она вбежала в свою комнату, не сказав ни слова. Ее трясло. Если бы у нее в руках оказался какой-нибудь тяжелый предмет, она бы, наверное, убила своего босса.

До конца недели Джереми ходил с виноватым выражением лица, однако после выходных, вероятно, решил, что в его поступке не было ничего предосудительного. И в понедельник начался настоящий террор. Мистер Руперт находил оплошности в ее работе, там, где их в принципе быть не могло, утверждая, что во время диктовки он сказал то, чего на самом деле не говорил. Они яростно спорили над правильностью постановки знаков пунктуации — запятых и точек с запятыми, однако у Энни не оставалось другого выхода, кроме как перепечатывать документы, как правило, большого объема, хотя первый вариант был правильным. Босс исподволь внушал ей мысль о том, что она некомпетентна, медлительна, необразованна. Он даже заявил, что один из его клиентов сказал, будто она грубо разговаривала с ним по телефону.

— Скажите, кто это? — спросила Энни. — Я позвоню ему и извинюсь.

— Я уже извинился за тебя! — выпалил мистер Руперт.

— Вот лжец! — чуть слышно проговорила она.

Во время обеденного перерыва Энни оставалась на рабочем месте и писала резюме, которые затем рассылала по адресам, указанным в объявлениях, напечатанных в «Ливерпуль эхо».

Она понимала, что ее карьера в «Стикли и Пламм» окончена. Энни презрительно кривила губы, думая о своем боссе. Он был недостоин уважения после того, как решил, пользуясь властью, извести беззащитную девушку, — честно говоря, на какой-то момент она даже забыла, что совсем недавно чуть было не снесла ему голову с плеч. Он наверняка с удовольствием бы ее уволил, однако опасался, что Энни поднимет шум и у него возникнут неприятности. Вместо этого он всячески пытался заставить ее уйти по собственному желанию, но от этого гнев Энни только усиливался. «Как бы не так! Я ни за что не уйду прежде, чем найду себе другую работу».

— Что с тобой происходит? — однажды вечером спросила Сильвия, когда они, поужинав, убирали грязную посуду со стола.

— Что ты имеешь в виду? — огрызнулась Энни.

Сильвия с ужасом отпрянула, делая вид, что жутко испугалась.

— Ты перестала нормально разговаривать, чуть что — загораешься как спичка. На работе все в порядке?

— На работе все просто замечательно. Джереми Руперт — отличный босс.

— Ты ведь сейчас язвишь?

— Да, — резко ответила Энни, однако предпочла не рассказывать, что именно произошло. — Я оказалась в центре междоусобицы. Объясню, когда все закончится.

Решающий момент наступил в один из четвергов, спустя почти три недели после того, как она заехала мистеру Руперту по физиономии.

В то утро он диктовал ей длинный судебный приказ. Человека, который представлял истца, звали Грэхэм Карр.

— Как по буквам пишется его фамилия? — поинтересовалась Энни.

— К-а-р-р.

Текст документа оказался сложным, в нем было много юридических терминов. Приказ нужно было напечатать на очень толстой бумаге, получив в результате две машинописные копии, а это означало, что работать придется медленно, прилагая много усилий.

Когда Энни закончила, текст занимал целых три страницы, а на то, чтобы его напечатать, ушло целых два часа, однако в нем не было ни единой ошибки. Мистер Руперт отправился обедать, поэтому Энни положила выполненную работу ему на стол и быстро напечатала полдюжины писем на соискание вакансий, о которых она прочитала во вчерашней газете. Пять фирм, в которые она обратилась, уже ответили ей отказом.

Джереми Руперт вернулся в три. Спустя несколько минут он вразвалочку зашел в ее комнату и швырнул судебный приказ ей на стол.

— Ты неправильно написала фамилию. Нужно было написать Керр, К-Е-Р-Р, — прибавил он с презрительной усмешкой.

— Но вы продиктовали мне по-другому! — закричала Энни.

Она показала свой блокнот, открыв нужную страницу.

— Вот, видите!

— Ты не расслышала. Тебе придется напечатать это снова. И, если ты не против, я хотел бы получить исправленный вариант к пяти часам.

Он сделал это нарочно! Энни почувствовала, что сейчас разрыдается. Она полезла в ящик за бумагой.

— Давай, давай, пошевеливайся, девочка!

Мистер Руперт наблюдал за ней. У Энни задрожала челюсть. Она скорее умрет, чем позволит ему увидеть, как она плачет. То, о чем она сейчас подумала, было полнейшим абсурдом, однако ей ужасно хотелось иметь маму или папу, к которым она могла бы пойти, кого-то, кто погладил бы ее по голове и сказал, что ее босс самый скверный человек на земле и что она не обязана работать на него ни минутой дольше. Она так устала от одиночества.

— Мне нужно сходить в туалет, — резким тоном сказала Энни.

— И не забудь, документ мне нужен к пяти часам, — крикнул ей вслед мистер Руперт.

Она могла поклясться, что слышала, как он засмеялся.

Энни никогда бы не справилась с этим судебным приказом в срок. Уже сейчас ее руки дрожали. Просидев на унитазе десять минут, она решила, что нужно делать. Она подаст заявление об уходе и будет надеяться, что вскоре ей подвернется одна из вакантных должностей, которую она так долго искала.

Освежив под краном лицо, Энни пошла к мисс Хунт.

— Вы увольняетесь, мисс Харрисон? Но почему? — Длинная челюсть мисс Хунт отвисла от удивления.

— Думаю, на другой работе я буду чувствовать себя счастливее. — Говоря это, Энни не испытывала ни малейшего дискомфорта, словно ей и в голову не могло прийти, что она, возможно, каким-то образом подвела мисс Хунт. Ведь именно эта леди ходатайствовала о ее повышении.

— Счастливее? Но мне казалось, что вы были вполне счастливы на этой должности. Мы получали хвалебные отзывы о вашей работе от мистера Руперта. Даже мистер Грейсон не раз выражал удовольствие по поводу того, насколько успешно вы справляетесь со своими обязанностями.

— Я люблю свою работу, но… — Энни замешкалась, не зная, как лучше объяснить этой женщине, что сделал ее босс.

— Но что, мисс Харрисон?

— Мы с мистером Рупертом уже не ладим, как прежде.

Теперь угрюмый вид мисс Хунт сменился удивлением.

— Вы что, плакали? Ваши глаза покраснели от слез. — Она уже больше не казалась раздраженной.

Энни кивнула.

— Садитесь, мисс Харрисон, и расскажите мне об этом. — Мисс Хунт пододвинула ей стул. — У мистера Грейсона посетительница, так что нам никто не помешает.

— Мне ужасно стыдно об этом говорить.

— Меня не так-то легко смутить.

Энни объяснила ситуацию с судебным приказом.

— Он произнес «Карр». Я даже могу показать свою записную книжку. Мне ни за что не справиться с этим приказом к пяти часам.

— В таком случае, — живо сказала мисс Хунт, — мы привлечем к работе весь машинописный отдел. Но с какой это стати мистеру Руперту вести себя столь гнусно?

Энни набрала в легкие воздуха и сказала:

— Я влепила ему пощечину. Он… ну, слишком распускал руки. Я больше не могла этого терпеть. Он… он сделал нечто ужасное, и я не смогла сдержаться и ударила его со всего размаху.

С лица мисс Хунт исчезли всякие эмоции.

— И как долго мистер Руперт ведет себя подобным образом?

Энни пожала плечами.

— С тех пор как я начала у него работать. О, знаю, вы скажете, что мне следовало рассказать об этом раньше, но я очень боялась потерять работу.

— Ясно, — сказала мисс Хунт, поджав желтые губы.

Было слышно, как в соседней комнате мистер Грейсон провожает клиентку, женщину с приятным раскатистым смехом. Энни ей даже позавидовала. Ведь сама она чувствовала себя настолько несчастной, что была убеждена, что больше никогда не сможет смеяться.

Мистер Грейсон вернулся в кабинет и нажал на кнопку, вызывая секретаршу.

— Пойдемте со мной, мисс Харрисон. Я хотела бы, чтобы вы повторили мистеру Грейсону то, что рассказали мне.

Энни ахнула.

— Но я вообще-то не могу…

— Боюсь, что придется. Пойдемте же.

Мистер Грейсон слегка удивился, увидев их вдвоем.

— Мисс Харрисон нужно кое-что вам рассказать, — заявила мисс Хунт.

Во время ее сбивчивого объяснения мистер Грейсон мрачно смотрел на пресс-папье, так ни разу и не взглянув на Энни.

— Благодарю вас, мисс Харрисон, — вежливо произнес он, когда она закончила.

Мисс Хунт кивнула на дверь.

— И не забудьте о судебном приказе, — сказала она.

Отнеся его в машинописное бюро, Энни возвратилась в свою комнату. Через несколько минут в кабинете у Джереми Руперта зазвонил телефон, и она услышала, как он сказал: «Да, сэр, сию же минуту» и немедленно пошел вниз.

Единственным человеком, которого он называл «сэр», был мистер Грейсон. Энни пыталась приступить к работе, но продолжала делать ошибку за ошибкой, и корзина для использованных бумаг все больше и больше наполнялась скомканными бланками.

Прошел целый час, прежде чем ее босс вернулся на свое рабочее место. Сквозь толстое стекло Энни увидела, как он сел за письменный стол и обхватил голову руками.

А вскоре после этого из машинописного отдела пришла девушка и принесла судебный приказ. Энни поблагодарила ее.

— Я бы ни за что не напечатала его в срок.

Прочитав документ, она нашла в нем две орфографические ошибки, которых не было в оригинале, но ей было все равно. Энни расчесала волосы перед зеркалом, висящим за дверью, и, прежде чем отправиться с судебным приказом к мистеру Руперту, постаралась принять такой вид, словно в этом мире ее ничто не волновало.

Джереми Руперт не сдвинулся с места, продолжая в той же позе сидеть за письменным столом. Его лицо было мертвенно-бледным, и он смотрел перед собой, казалось, совершенно не осознавая, что она вошла. Энни взволнованно глядела на него. Она не хотела, чтобы все зашло так далеко. Если бы только она пресекла его приставания несколько месяцев назад!

Придя домой, Энни рассказала всю эту историю Сильвии. Как она и предполагала, ее подруга лишь громко рассмеялась.

— Твой босс мерзкий тип, Энни. Надеюсь, он вылетит с работы, поскольку заслужил это.

— Но я не хотела, чтобы он терял работу.

— Однако ты была готова отказаться от своей! Когда мы придем в «Гранд», думаю, я попрошу Бруно немного приободрить тебя.

— Я бы не хотела, чтобы ты упоминала об этом в его присутствии. Мне и так ужасно стыдно. — Энни сохранила рабочее место, но за счет увольнения мистера Руперта, и ей было нелегко смириться с этой мыслью.

Обстановка в «Гранде» стала более спокойной. Сиси и Бруно больше не ссорились — напротив, они были предельно вежливы друг с другом. Бруно теперь не скрывал своих отношений с Ив, их бывшей официанткой, и его жена, казалось, смирилась с этим. Но с каждым днем она выглядела все хуже и хуже. Ее легко можно было принять за пятидесятилетнюю женщину, хотя ей исполнилось всего сорок два года. Русые волосы Сиси поредели, лицо осунулось, а голубые глаза потускнели от грусти — в то время как Бруно явно помолодел. Энни ловила себя на мысли, что не может оторвать от него глаз. Она всегда была неравнодушна к отцу Сильвии, но с тех пор, как узнала о его любовных похождениях, он, как ни стыдно было в этом признаться, стал для нее еще привлекательнее. Она испытывала трепет, думая о том, как он занимается любовью с Ив, этой пышной миловидной женщиной, такой же темноволосой, как и он сам.

Вскоре после того, как пришли девочки, Сиси объявила, что собирается купить маленький одноэтажный домик с верандой.

— Ты хочешь сказать, что переезжаешь? — удивилась Сильвия. — Но что Бруно будет делать без тебя?

— Бруно прекрасно проживет и без меня.

— Ты же знаешь, что я имею в виду, Сиси. Приготовление пищи, вот о чем я говорю.

Сиси отвернулась с кислой миной. Ив прежде работала в «Гранде», так что она легко сможет заменить Сиси на кухне.

На следующее утро мистер Руперт немного пришел в себя. Он попросил Энни зайти к нему со своей записной книжкой, но во время диктовки сильно запинался, словно не мог постичь всех тонкостей выполняемой работы.

— Ну, пока достаточно, — вскоре сказал он.

Энни продолжала сидеть на стуле, размышляя о том, что ей, наверное, нужно что-то сказать, возможно, выразить сожаление. Она как раз искала подходящие слова, когда мистер Руперт снова сказал ей:

— Достаточно, мисс Харрисон.

В день выдачи зарплаты, как обычно сразу после обеда, к ней зашла Паулина Бунтинг из отдела бухгалтерии. Коричневый конверт Энни выглядел неожиданно толстым.

— О! Такое ощущение, что я получила премию! — радостно сказала она.

Паулина как-то странно посмотрела на Энни. Она не осталась поболтать с ней, как это частенько делала раньше, пробормотав, что ей надо спешить, и быстренько ушла.

В конверте лежало вдвое больше банкнот, чем обычно. Ошеломленная Энни стала искать расчетный лист. Он все еще лежал внутри, вместе со сложенным вдвое письмом. В ее душе промелькнула тревога, и Энни почувствовала страх. Она знала, о чем идет речь в этом письме. Документ был подписан мистером Грейсоном. Он был кратким и касался самой сути. Мистер Грейсон был бы признателен, если бы она сегодня же покинула стены «Стикли и Пламм», когда закончится рабочий день. Вместо положенного в таких случаях предупреждения об увольнении прилагалась зарплата за неделю.

Итак, ее уволили!

На глазах Энни выступили слезы. Она кипела от обиды, когда в комнату вошла мисс Хунт. В письме ее инициалы стояли рядом с инициалами мистера Грейсона, значит, вероятнее всего, она сама его и напечатала.

— Мне жаль, мисс Харрисон, — сухо сказала мисс Хунт.

Ее долговязая худосочная фигура возвышалась над Энни.

— С какой стати меня увольнять, когда я не сделала ничего плохого? — закричала Энни.

Ей хотелось вышвырнуть свою печатную машинку в окно.

— Боюсь, что таковы правила, дорогая. Мы маленькие люди, которые не больше чем пешки на шахматной доске. Когда власть имущие хотят убрать нас с пути, нас просто отпихивают в сторону.

Энни заморгала, услышав этот довольно эмоциональный ответ.

— Если бы вы не заставили меня рассказать обо всем мистеру Грейсону, этого бы не случилось.

Желтоватое лицо мисс Хунт стало еще печальнее. Она кивнула.

— Знаю. Дело в том, что мисс Чейз иммигрирует в Австралию в конце месяца, и я уверена, что мистер Грейсон разрешил бы вам занять освободившееся место секретаря у мистера Аткинса. Но, к сожалению, он чувствует, что для фирмы будет лучше, если вы здесь не останетесь. И, разумеется, — язвительным тоном добавила она, — дела фирмы, по мнению Арнольда Грейсона, превыше всего.

Энни презрительно засмеялась. Она указала на кабинет мистера Руперта.

— А что будет с ним?

— Мистер Руперт получил строжайший выговор. Избавиться от партнера труднее. И тем не менее его поведение нельзя назвать приемлемым.

— Другими словами, он отделался легким испугом!

— Его предупредили, что это никогда не должно повториться.

— А вы сказали что-нибудь мистеру Грейсону, когда он диктовал это письмо? — полюбопытствовала Энни.

Мисс Хунт отвела глаза.

— Это было бы пустой тратой времени.

— Я хотела бы уйти прямо сейчас. Я и так задержалась на работе.

Пожилая женщина нахмурилась, но потом ее лицо прояснилось.

— Возможно, так будет разумнее. — Она направилась к двери. — Удачи, мисс Харрисон. Надеюсь, на вашей новой работе вам повезет больше, чем здесь.

Она уже собиралась выйти за дверь, когда Энни окликнула ее:

— Мисс Хунт!

— Да, мисс Харрисон?

— Как вы все это терпите?

— Не знаю, — сказала мисс Хунт и закрыла за собой дверь.

Энни собрала все свои вещи: запасной набор косметики, гигиеническую прокладку, припрятанную на всякий случай, бумажные носовые платки, таблетки аспирина, мыло, полотенце, зубную щетку и другую мелочь, которой она успела обзавестись за это время. Ей не во что было все это положить, поэтому она решила воспользоваться плотным конвертом — единственной вещью, которую она взяла без спроса.

Все это время ее щеки горели, а руки дрожали от гнева. Энни окинула взглядом свой крошечный рабочий кабинет, чтобы удостовериться, все ли она взяла. Важно было как можно скорее убраться отсюда. Паулина Бунтинг наверняка уже разнесла новость о ее увольнении, и всем захочется узнать, с чем это связано. Энни не желала обсуждать свой уход ни с кем из сотрудников, даже если их намерения были искренними.

Чувствуя себя изгнанницей, Энни шагала по ступенькам, прижимая к груди конверт, и, уже собираясь открыть входную дверь, вдруг поняла чудовищность того, что с ней произошло. В течение трех лет она изо дня в день входила и выходила в эту дверь, ни разу не опоздав. Она всегда добросовестно относилась к своей работе, и к чему это привело?

Энни села на нижнюю ступеньку и несколько раз глубоко вздохнула. Да, ни к чему хорошему. Она размышляла над несправедливостью всей этой ситуации, как вдруг открылась дверь и ступеньки залило солнечным светом. Энни в душе выругала себя за то, что не ушла вовремя. А что, если это Джереми Руперт? Однако мужчина, который вошел внутрь, был ей незнаком. Он был без пиджака, в помятых темно-синих хлопчатобумажных брюках и клетчатой рубашке с длинными рукавами.

Однако он ее тотчас узнал.

— Привет, — сказал мужчина дружелюбно. — Вот так совпадение. Энни, Энни Харрисон, не так ли? Я как раз собирался повидать тебя сегодня.

Энни внимательно смотрела на него несколько секунд. Эти приветливые черты и карие глаза кого-то ей напоминали, но узнала она его только благодаря усам. Они были не слишком большими и не слишком маленькими, как раз того размера, который идеально подходил к его лицу. Хотя ей с трудом удалось вспомнить, как его зовут.

— Мистер Менин, — наконец сказала она. — Мы встречались в канун Нового года у тетушки Дот.

Он как раз покупал дом в Ватерлоо, и она тогда порекомендовала ему воспользоваться услугами «Стикли и Пламм». Энни напрочь забыла о том эпизоде.

— Называй меня Лаури, пожалуйста, — попросил он. — Когда я слышу «мистер Менин», я чувствую себя стариком. У меня в три часа состоится встреча, на которой я должен подписать окончательный договор на приобретение дома.

— Надолго же это затянулось! — заметила она.

— Строительные работы только недавно завершились. И скоро в него можно будет вселиться. — Лаури все еще придерживал дверь. — Так ты входишь или выходишь?

— Выхожу, — весело сказала Энни. Она прошла мимо него к входной двери. — До свидания, мистер… Лаури.

К ее удивлению, он последовал за ней, шагая по тротуару.

— А как же ваша деловая встреча? — запинаясь, произнесла она.

— Она подождет, — спокойно сказал Лаури. — В данную минуту есть вещи и поважнее, к примеру, почему на лице мисс Энни Харрисон отражается слишком уж много эмоций. Ее глаза говорят одно, губы — другое, а лоб весь покрыт морщинками, явно указывающими на внутреннее беспокойство. Что случилось, Энни?

— О!

Она была тронута его проницательностью. Казалось просто невероятным, как этот практически незнакомый ей человек так легко смог прочитать то, что творилось у нее в душе. А она-то считала, что ей удалось напустить на себя беззаботный вид. Энни взирала на него снизу вверх. Ее голова доходила ему до плеча, и Энни не припоминала, чтобы когда-нибудь видела столь доброе и заинтересованное выражение на чьем-то лице. Карие глаза улыбались, глядя на нее. Она обратила внимание на то, что его брови были очень похожи на маленькую соломенную крышу, а пышные каштановые кудри ниспадали на широкую шею. Почему же, встретив его в канун Нового года у Дот, она не заметила, как он красив?

— Могу я пригласить тебя на чашечку кофе? А может, ты хочешь, чтобы я отстал от тебя и не лез не в свое дело? — сверкнув глазами, спросил Лаури.

— Я бы с удовольствием выпила кофе.

Им на пути попалась длинная закусочная, практически свободная от посетителей. Туда-то они и решили зайти.

Лаури Менин принес две чашки кофе и поставил их на пластиковый стол.

— Все дело в том, — выпалила Энни, как только он сел, — что меня уволили.

— Я так и думал. По крайней мере, я сразу понял, что ты уходишь.

— Но как вы догадались?

Кивком головы он указал на конверт.

— Его содержимое говорит само за себя. Люди обычно не разгуливают с подобного рода вещами. Сменить работу — практически то же самое, что сменить дом.

Энни обрадовалась тому, что, по крайней мере, он не увидел ее гигиенической прокладки. К собственному удивлению, она вдруг взахлеб стала объяснять причину, по которой лишилась работы. При этом, однако, Энни совершенно не испытывала смущения. Лаури Менин выслушал ее историю от начала до конца, вплоть до того момента, когда он обнаружил девушку сидящей на ступеньке. Он ни разу не перебил ее. Когда Энни закончила, он серьезным тоном сказал:

— Этот Джереми Руперт производит весьма неприятное впечатление, однако его стоит лишь пожалеть. Как, должно быть, ужасно получать удовольствие, навязывая свои заигрывания девушке. Тебе следует посочувствовать ему.

Жалость была последним чувством, которое Энни испытывала по отношению к своему бывшему боссу.

— Я никогда не смотрела на это под таким углом.

Лаури продолжал:

— Мистер Грейсон, с которым у меня назначена деловая встреча, заслуживает еще большего сочувствия. Это абсолютно беспринципный человек.

— А почему вы захотели увидеть меня? — робко спросила Энни.

Скрестив большие руки на груди, Лаури облокотился на стол.

— Чтобы поблагодарить, — сказал он. У него был немного хрипловатый голос с едва заметным ливерпульским акцентом. Энни не могла себе представить, чтобы он когда-нибудь мог говорить сердитым тоном. — Несмотря на имеющиеся у них недостатки, господа из «Стикли и Пламм» очень рационально подошли к моему делу.

Энни пролепетала что-то о том, что эта фирма уже давно снискала себе огромное уважение, но Лаури сказал, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, это вопрос спорный и что самое время сменить тему разговора.

— Что тебе известно об оформлении интерьера? — неожиданно спросил он.

— Абсолютно ничего! — ответила Энни.

— А вот со слов дяди Берта ты в этом вопросе настоящий профессионал. Дело в том, что я не могу придумать, в какой цвет покрасить свой дом. Мои мастера ждут указаний. И если я не потороплюсь, они все покрасят белой краской, включая входную дверь.

— Пусть дверь будет ярко-желтая, — быстро сказала Энни. Она понимала, что Лаури ведет себя подобным образом лишь из вежливости, пытаясь отвлечь ее от грустных мыслей. — Наша входная дверь когда-то была отвратительного темного цвета. И я дала себе слово, что если у меня будет свой дом, я выкрашу ее в желтый цвет.

Лаури Менин засмеялся, обнажив большие, немного искривленные зубы.

— Ну, тогда пусть будет желтый. Мне крупно повезло, что я встретил тебя. Я бы наверняка выбрал коричневый цвет. А что ты думаешь насчет гостиной? Мой любимый цвет красный, но у меня такое ощущение, что в данном случае он не подойдет.

Энни даже поморщилась от досады.

— Красный будет выглядеть просто безобразно. Лучше всего отдать предпочтение приглушенным тонам — бледно-розовому или светло-желтому, в тон обоям. Если верить моим бывшим сотрудницам, это последний писк моды.

— Боюсь, пока здание не даст усадку, ни о каких обоях не может быть и речи. Но розовый и желтый цвет — отличная идея, мне очень нравится.

— А как насчет вашей жены? Она что, не имеет права голоса?

Лаури допил свой кофе.

— У меня нет жены.

— Но вы не похожи на холостяка.

По мнению Сильвии, холостяки были либо людьми, умудренными опытом, либо маменькиными сынками. Лаури не подходил ни под одно из этих определений.

— Я вдовец, — беспечно сказал он.

Энни поднесла руку к губам.

— О боже, мне ужасно жаль. То есть мне жаль, что я приняла вас за холостяка, а также насчет вашей жены.

Казалось, Лаури развеселило ее смущение.

— Тебе не о чем жалеть. Моя жена Мег умерла уже много лет назад. Наша совместная жизнь была непродолжительной, но приятной. Нам тогда было по двадцать лет. Она погибла в Лондоне во время бомбежки. — Он возвратился к предыдущей теме: — А еще мне бы очень хотелось услышать твое мнение по поводу мебели. Проскитавшись по комнатам более двадцати лет, я не приобрел себе ничего, кроме одежды и книг. Мне нужно обставить свое гнездышко сверху донизу.

Энни подумала, что это самый замечательный человек из тех, кого она когда-либо встречала в своей жизни. Какое счастье, что она задержалась на ступеньках лишних пять минут, иначе они могли бы разминуться. Казалось, он искренне интересовался ее мнением. Она предложила Лаури описать его новый дом, чтобы легче было давать советы, предупредив, что единственной вещью, которую она приобрела на сегодняшний день, был холодильник.

— Я придумал кое-что получше. Моя машина припаркована прямо за углом. Если ты не против проехаться в Ватерлоо, я покажу тебе свой дом.

Крошечный застроенный участок имел форму электрической лампочки. На его территории находилось четырнадцать домов — абсолютно одинаковых, кирпичных, кремового цвета, каждый из которых был рассчитан на две семьи. Пара таких вот близнецов, уже заселенных жильцами, стояла вдоль узенького входа. Молодые побеги вьющихся растений уже начали свое долгое путешествие вверх по фронтальным стенам. Кое-где можно было заметить недавно вскопанные цветочные клумбы, окаймленные бордюрами, а также крошечную живую изгородь. На ярком новом дорожном знаке виднелась надпись «тупик Хезер», а внизу маленькими буквами приписка — «проезда нет».

— Хезер — имя дочери главного подрядчика, — сказал Лаури.

— Какая прелесть! — воскликнула Энни, когда он открыл дверь и они зашли внутрь. На стенах светлой, просторной прихожей не было ничего, кроме розовой штукатурки.

— Как мило. — Энни погладила деревянный набалдашник, выполненный в форме купола, на перилах лестницы.

— Это, пожалуй, единственный дом, где имеется такая достопримечательность, — сказал Лаури.

— Почему?

— Дело в том, что на этом строительном участке меня наняли в качестве столяра. И я, не преминув воспользоваться возможностью, сделал в собственном доме несколько оригинальных дополнений.

Они прошли в гостиную. Там была полукруглая ниша с двустворчатыми, доходящими до пола окнами. Но настоящим произведением искусства был длинный камин из красного кирпича с маленькими декоративными углублениями по обеим сторонам и необработанной синевато-серой плитой под очагом. Лаури гордо заявил, что и эта вещь уникальна и есть только в его доме…

— Камин — просто супер, и мне ужасно нравятся эти окна! Нечто подобное можно увидеть только в кино. Мне еще никогда не приходилось встречать ничего такого в реальной жизни. А можно выйти и посмотреть, что снаружи?

— Разумеется. Но боюсь, что там пока лишь месиво из грязи и глины.

Огромный участок за домом, совсем недавно огороженный забором, был почти треугольной формы, чем-то напоминая кусочек пирога. Сквозь перелопаченные комья земли пробивалась дикорастущая свежая трава и несметное количество одуванчиков, но там было еще нечто, что заставило Энни восхищенно ахнуть. Почти в центре сада росло дерево — большая плакучая ива, ветви которой буквально стелились по земле.

Лаури сказал, что на этом месте когда-то был старый дом.

— К сожалению, строители уничтожили красивейшие сады. Всего трем деревьям удалось избежать этой печальной участи. — Продолжая разговор, он признался, что всегда мечтал о саде. — Я ухаживаю за деревьями хозяйки дома, в котором сейчас живу, однако он совсем маленький.

Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь приглушенным щебетом птиц-невидимок и одиноким жужжанием пчелы, севшей на ближайший одуванчик. Энни вдруг подумала: «Какой сегодня все-таки прекрасный день!» До этого момента она была настолько занята, что просто не замечала этого. Весь сад был залит ослепительно сияющим июньским солнцем, а желтые одуванчики сверкали и мигали, как свечки. На минутку отрешившись от действительности, Энни вдруг представила себе ровную зеленую лужайку, окаймленную бордюрами в виде цветущих кустарников, небольшой участок для посадки овощей, беседку и маленьких детишек, которые бы радовали глаз своими прелестными личиками, то прячась под сенью плакучей ивы, то снова появляясь из-за веток. Она вздохнула.

— Что такое? — спросил Менин.

— Да ничего. Я просто подумала о том, что когда-нибудь здесь станет очень красиво.

Они снова вернулись в дом. И Энни все охала да ахала, восхищаясь маленькой столовой и кухней, оборудованной двойной раковиной из нержавеющей стали, белым мебельным гарнитуром. Не меньшее впечатление произвело на нее и то, что находилось наверху, особенно бледно-зеленая ванная комната. Главная спальня была расположена в задней части дома. Лаури указал на реку Мерси, переливающуюся вдалеке.

Вспомнив его слова о том, что река будет напоминать ему о детстве, проведенном в Финляндии, Энни поинтересовалась, скучает ли он по родине.

— Лишь глядя на этот пейзаж. — Кивнув в сторону открывшейся их взглядам панорамы, он рассказал, что жил на берегу реки, прямо на опушке леса. — Место было очаровательное, но после смерти матери я очень горевал. Мои старшие братья женились и уехали, а отец был очень замкнутым человеком и практически ни с кем не общался. Когда в тридцать девятом началась Вторая мировая война, я обрадовался, что наконец-то появился повод уехать. Я ощущаю себя коренным жителем Ливерпуля.

— Это самый прекрасный дом, в котором мне когда-либо приходилось бывать, — заявила Энни, когда наконец рассмотрела здесь все, что только можно было рассмотреть.

Разумеется, это был не отель «Гранд», однако в сравнении с Орландо-стрит дом в тупике Хезер казался настоящим дворцом.

Лаури улыбался, наблюдая за тем, как она, затаив дыхание, всем восхищалась, и должным образом фиксировал ее предложения относительно цвета стен.

— А тебя не затруднит поехать со мной, когда я буду покупать мебель? — спросил он.

Энни торжественно пообещала, что сделает это с огромным удовольствием. С деньгами, особенно чужими, расставаться легко.

Потом Лаури пробормотал что-то насчет того, что не мешало бы подвезти ее домой, и она ужаснулась, увидев, что было уже почти шесть часов вечера. Сильвия, которая знала о ситуации, сложившейся в «Стикли и Пламм», наверняка будет волноваться.

Когда «форд англия», принадлежавший Лаури, остановился на Аппер Парлимент-стрит, Энни робко пригласила его к себе.

— На чашечку кофе, а заодно и познакомитесь с моей подругой Сильвией.

Она огорчилась, услышав его отказ.

— Извини, но у меня встреча в полвосьмого, кстати, с твоим дядюшкой Бертом.

Ну конечно же, Лаури ведь был членом лейбористской партии. Энни дала ему номер своего телефона, — после того как Сильвия переехала к Энни, она первым же делом провела телефон, заявив, что не может без него обходиться.

Карие глаза Лаури лукаво блеснули. Он взглянул на девушку с высоты своего роста и попрощался, пожав ей руку.

— До свидания, Энни. Спасибо за помощь. Я скоро с тобой свяжусь.

— Пока, Лаури.

— Энни! Где ты, скажи на милость, пропадала? Я вся извелась от волнения. — Сильвия стояла, уперев руки в бока, как торговка рыбой.

— Я встретила одного славного парня, Сил, — мечтательно произнесла Энни. — Его зовут Лаури Менин. Мы ездили в Ватерлоо, чтобы взглянуть на его новый дом.

— А как обстоят дела в «Стикли и Пламм»? Мне все мерещилось, как Джереми Руперт в отместку за то, что ему дали пинка под зад, набросился на тебя с ножом, совсем как тот сумасшедший из фильма «Психопат».

— Дело в том, что пинка под зад дали вовсе не мистеру Руперту, а мне. Он получил хорошую взбучку или что-то вроде этого.

— А почему же ты не выглядишь расстроенной? — спросила Сильвия.

— Потому что мне его жаль. Как это, должно быть, ужасно — получать удовольствие, навязывая свои заигрывания девушке. А что касается мистера Грейсона, то он абсолютно беспринципный человек.

— Да что ты такое говоришь?

— Понятия не имею. А чайник, случайно, не горячий?

Энни бросилась на кровать.

— Чай уже заварен. И кто же он такой, этот твой Лаури?

— Лаури Менин. Мы прекрасно с ним поладили, и он мне действительно понравился. Но вся проблема в том, — задумчиво произнесла Энни, — что очень уж он древний, ему почти сорок лет.

— Да уж, старее не придумаешь. Он не намного моложе Бруно. Кстати, на столе тебя ждет целая стопка писем.

Большинство из них содержали отказ, и только в двух было приглашение на собеседование. Одно письмо пришло из «Инглиш электрик», расположенной на Лонгмур-лэйн, где Майк Галлахер работал слесарем-инструментальщиком. Эта фирма находилась на окраине Ливерпуля, и поездка туда на автобусе занимала достаточно много времени, но со слов Майка работать там было одно удовольствие. На территории компании имелись теннисные корты, свой драмкружок и много чего еще.

В понедельник утром Энни первым же делом позвонила в «Инглиш электрик» и договорилась о собеседовании. Она узнала, что жалованье там было больше, чем в «Стикли и Пламм». Оно составляло двадцать пять шиллингов в неделю и легко покрывало расходы на проезд в автобусе.

Уже на следующей неделе она приступила к работе: ее взяли в отдел производства выключателей секретарем менеджера по продажам.

ГЛАВА 4

Фирма «Инглиш электрик» отличалась от конторы «Стикли и Пламм» приблизительно так же, как мел отличается от сыра. Босс Энни, Фрэнк Барроуз, настаивал на том, чтобы она называла его по имени. Это был беспокойный человек тридцати с лишним лет, обремененный пятью детьми и требовательной женой. Миссис Барроуз звонила на работу по пять раз на день, чтобы устроить супругу взбучку за то, что он что-то там сделал либо, наоборот, не сделал, или же пожаловаться на детей. Как любой другой инженер, Фрэнк ненавидел бумажную волокиту и все, что не касалось технической стороны дела, возлагал на своего секретаря. Первое, что он сделал, это показал Энни, как подделывать его подпись. А еще Энни записалась в теннисный клуб. Его члены могли свободно приводить с собой друзей, поэтому Сильвия сразу же приобрела теннисный костюм — без рукавов, с открытой спиной, заканчивающийся юбкой, едва прикрывающей ягодицы. Вместе с Энни, которая носила куда более скромные белые шорты, они щеголяли на корте все лето. Девушки никогда не оставались без партнеров, хотя так и не достигли каких-либо заметных успехов в этом виде спорта.

С приходом зимы они решили заняться бадминтоном. Сильвия пустилась во все тяжкие, закрутив умопомрачительный роман, затянувшийся на несколько месяцев, с ведущим игроком, дантистом из «Инглиш электрик». Это была настоящая любовная связь! Она ездила к нему домой в Чайлдуолл два-три раза в неделю, возвращаясь только под утро. Энни лежала в постели, прислушиваясь к ее шагам и сожалея о том, что сама так и не смогла заставить себя полностью раскрепоститься. Единственное, что она позволяла себе, это невинные поцелуи, да и то ей ужасно не нравилось, когда в рот совали язык. Это казалось ей весьма негигиеничным.

Сильвия разорвала всяческие отношения с дантистом, как только он попросил ее раздеться перед фотоаппаратом. А тем временем Энни встречалась с молодым человеком из отдела по производству предохранителей, своим бывшим одноклассником из школы Гренвиля Лукаса. Она уже несколько раз ходила к нему на свидания, однако после того, как они перебрали в памяти все подробности школьной жизни, оказалось, что говорить им не о чем.

У Энни было много других свиданий, однако она редко испытывала желание встречаться с кавалером дважды. Девушка предпочитала находиться в шумной компании на вечеринках или же в клубе «Каверн», где музыкальный репертуар неожиданно изменился. Там теперь выступали группы с весьма странными названиями, такими как, например, «Рори шторм и Ураганы» или же «Кэсс и Казановы». Теперь вместо джаза исполняли нечто под названием «рок-н-ролл». На этот раз Сильвия закрутила роман с барабанщиком по имени Туд.

Раз в несколько месяцев Энни ездила в Лондон, чтобы повидаться с Мари. После того как ее сестра приняла участие в многочисленных странных выступлениях в каких-то провинциальных пабах и захудалых театрах, ей наконец-то удалось получить карточку «Эквити» — профсоюза британских актеров, что означало, что теперь она могла считать себя профессиональной актрисой. Мари была уверена, что ее звездный час не за горами. Тем временем все ее сбережения иссякли, и, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, она устроилась официанткой.

Сиси переселилась в маленький одноэтажный домик с верандой, расположенный на северо-западном побережье Англии. Бруно, казалось, был в отчаянии, однако не просил ее остаться. Он любил Сиси, но их отношения были обречены. Его любовная связь с Ив тоже подошла к концу, и он в полном одиночестве остался в громадном отеле.

— Мне кажется неправильным, что в то время, как мы радуемся жизни, кругом столько глубоко несчастных людей, — как-то сказала Энни.

— Да, это, пожалуй, самый лучший аргумент в мире, — фыркнув, возразила Сильвия. — Глядя на судьбы наших родителей, мы должны как следует повеселиться. В конце концов, мы так молоды. И жизнь продолжается.

Жилище Лаури Менина постепенно становилось настоящим домашним очагом. Стены приобрели симпатичный пастельный оттенок, на окнах появились занавески, и повсюду лежали тщательно подогнанные ковры. Казалось, Лаури доставляло удовольствие делать все очень тщательно. Время от времени он звонил Энни со своего красного телефона, находящегося внизу возле лестницы, чтобы спросить совета.

— А что мне нужно купить в столовую?

— Конечно же, стол со стульями и буфет, если хватит места.

— А ты поможешь мне все это выбрать?

Энни договорилась встретиться с ним в городе в следующую субботу. Они прошлись по мебельным магазинам, пока не нашли мебель, которая, по ее мнению, оказалась именно тем, чем надо. Казалось, Лаури был рад, что предоставил ей полную свободу выбора.

— У вас, я вижу, денег куры не клюют, — сказала Энни однажды перед Рождеством, когда они были в магазине «Джордж Генри Ли» и Лаури расплатился наличными за последнее крупное приобретение — мебельный гарнитур из трех предметов, обтянутый ярко-красной ворсистой тканью, которая идеально сочеталась с нежно-розовыми стенами и бежевым ковром в гостиной.

Лаури пожал мускулистыми плечами.

— Все эти годы мне не оставалось ничего иного, кроме как копить деньги. Я не пью, разве что иногда позволяю себе кружечку пива, и не курю. У меня нет вредных привычек, требующих больших финансовых затрат.

Энни засмеялась.

— Ну, а как насчет тех, которые не требуют больших издержек?

— Я грызу ногти, когда волнуюсь, — признался он.

Энни любила бывать в его компании, очень сожалея о том, что с парнями, с которыми она встречалась, ей и наполовину не было столь же комфортно, как с ним. Она обычно приберегала новости, чтобы при встрече поделиться ими с Лаури, поскольку ему всегда было интересно узнать, что она собирается сделать. Энни ужасно раздражало то, что Сильвия считала Лаури скучным человеком, а в ее списке людских пороков и слабостей это наверняка являлось худшим из грехов.

— Он какой угодно, но только не скучный, — пылко возразила Энни, когда Сильвия вынесла приговор. — Лаури самый интересный человек, которого мне когда-либо приходилось встречать. Мне кажется, я могла бы говорить с ним вечно.

Спустя два дня после очередного сумасшедшего Рождества Сильвия и Энни отправились взглянуть на группу под названием «Битлз». Она состояла из четырех неряшливых на вид молодых людей, которым явно не мешало бы посетить парикмахерский салон и магазин модной одежды. Играя на своих музыкальных инструментах, они все время о чем-то говорили, при этом не вынимая сигарет изо рта, а один из них как-то по-особенному держал гитару — словно у него в руках был пулемет. Однако их музыка была необузданной, раскованной, безудержной.

Трудно сказать, с этой ночи начался музыкальный бум или нет, но весь Ливерпуль вскоре словно помешался на пульсирующе-захватывающих ритмах рок-н-ролла. Эти мелодии постепенно разнеслись по всему миру, однако Ливерпуль стал тем местом, где хотелось жить на всю катушку, особенно если ты молод, ничем не связан и имеешь возможность свободно тратить деньги.

Энни с Сильвией стали завсегдатаями новых клубов, которые появлялись, как грибы после дождя, а также ездили куда только можно, посещая самые, казалось бы, нереальные места для проведения концертных мероприятий, к примеру ратуши, благотворительные заведения, танцевальные залы, и только лишь для того, чтобы услышать «Герри и пейсмейкер», «Вегас файв», «Мерсибитс»… «Битлз» теперь регулярно играли в «Каверне», где часто можно было встретить Майка Галлахера, всегда приходившего с новой девчонкой. Одетый в черное, с длинными рыжими волосами и поднятым воротником, Майк прекрасно вписывался в клубную обстановку. Он намеренно игнорировал Сильвию, а она делала вид, что не замечает его.

В августе девушки поехали на каникулы в Бутлинс — британский летний лагерь для рабочих в Пулхели. Они великолепно развлекались вдвоем, но однажды в среду Энни познакомилась с Колином Шилдзом из Манчестера. Это был высокий худощавый молодой человек, невероятно робкий. Его выпирающий кадык ходил вверх-вниз, когда Колин что-то говорил. Он смотрел на Энни застенчивым обожающим взглядом, который просто завораживал. Она охотно дала ему свой адрес и спустя несколько дней после возвращения домой получила прекрасное лирическое письмо, похожее на поэму. Колин писал, что как только он увидел ее, сразу же влюбился, что она была словно прелестный экзотический цветок. Он просто бредил ее безупречными губами, ясными глазами и персиковым цветом кожи и умолял позволить ему увидеть ее вновь. Манчестер был очень близко. И он мог бы приехать, например, в субботу. В случае отказа он просто не знал, как будет жить дальше.

Энни решила пока не показывать письмо Сильвии. Она не знала, как вести себя в данной ситуации — умилиться или от души посмеяться. Она написала Колину ответ и назначила встречу на Сентрал-стэйшн.

Несколько месяцев она наслаждалась компанией этого милого молодого человека, безнадежно влюбленного в нее, жадно ловящего каждое ее слово и постоянно бегающего за шоколадками и цветами, пока они добирались из Манчестера. Однако Энни была бескорыстна по своей природе и искренне пыталась ответить на чувства Колина Шилдза, особенно после того, как он сделал ей предложение и готов был обручиться с ней на Пасху.

— Что же мне делать? — спросила она у Лаури Менина.

Его дом был уже практически обставлен, хотя выглядел несколько неуютным без украшений и картин. Лаури сказал, что слишком занят, придавая нужную форму саду, чтобы думать о таких вещах. Ведь нужно было правильно разбить газоны, высадить кустарники, выложить разноцветные плиты перед окнами, чтобы получилось что-то вроде внутреннего дворика. Он даже построил беседку. Время от времени он приглашал Энни на ужин, что, по мнению Сильвии, было совершенно противоестественно, учитывая их разницу в возрасте.

— Тебе следует прислушаться к своему сердцу, — произнес Лаури.

— Но я не знаю, что оно мне говорит! — чуть не плача, сказала Энни.

— А что говорит твоя подруга?

— Сильвия считает, что я должна ответить отказом, но лишь потому, что она хочет выйти замуж раньше меня.

Лаури одарил ее добродушной улыбкой.

— Это очень эгоистично с ее стороны.

— Да уж, на всем белом свете не сыскать более себялюбивого человека, чем Сильвия. — Энни вздохнула. — Дело в том, что мы с Колином прекрасно понимаем друг друга. И у него хорошая работа в страховой компании; он тот, кого тетушка Дот назвала бы завидным женихом. Да и родители у него тоже очень милые люди. Неделю назад он пригласил меня к себе домой, чтобы я познакомилась с ними. Они так суетились вокруг меня.

— Меня это нисколько не удивляет. Это ты завидная невеста, Энни Харрисон. Любой, кто заполучит такую милую старомодную девушку, как ты, настоящий счастливчик.

Энни залилась краской. Впервые за время их знакомства Лаури сделал столь личное замечание, хотя она не поняла, почему он назвал ее старомодной. Она считала себя девушкой, идущей в ногу со временем.

— Я не люблю его, — призналась она. — Но обязательно ли люди испытывают это чувство, когда женятся? Наверняка любовь приходит спустя какое-то время их совместной жизни.

— А что, если это не так? — Вздернув густые брови, которые Энни всегда так хотелось причесать, Лаури ласково посмотрел на нее. — Я не хочу оказывать на тебя давление, — продолжал он, — но ты спросила моего совета. Хотя мне кажется, никто не вправе давать советы в таких вопросах.

— Я просто подумала, что если бы вы сказали что-то вроде «ну, в добрый путь» или же «ни в коем случае», это, возможно, помогло бы мне принять окончательное решение.

— Ну, тогда в добрый путь, Энни. — Его голос прозвучал довольно резко, и она даже подумала, уж не действует ли она ему на нервы.

Энни долго думала, прежде чем ответить.

— Вот видите! — наконец сказала она. — Я знала, что это поможет. Как только вы сказали «в добрый путь», я сразу же поняла, что не могу этого сделать. Я решила отказать ему.

На лице Лаури появилось весьма странное выражение, которое она, должно быть, неправильно истолковала. Энни могла поклясться, что он выглядел так, словно у него отлегло от сердца.

Позднее она в деликатной форме сказала Колину, что никогда не выйдет за него замуж, но что однажды он обязательно встретит девушку, которая искренне полюбит его и станет ему женой, наверняка гораздо лучшей, чем она.

1962 год только начинался, и к этому времени, похоже, каждый молодой человек в Ливерпуле обязательно принадлежал к какой-нибудь рок-группе. Клуб «Каверн» окончательно отказался от джазового репертуара, и теперь здесь каждую ночь звучал рок-н-ролл. Майк Галлахер увлекся игрой на гитаре, сводя свою семью с ума.

Во время гастрольной поездки по Англии в Нью-Брайтон приехал американский певец Джерри Ли Льюис, дававший концерт в «Тауэр Болрум», за ним следовало выступление Литла Ричарда, а в конце программы были «Битлы». Конечно же, Энни и Сильвия присутствовали на этом выступлении.

Энни была рада, что ушла из «Стикли и Пламм», поскольку работать там было одно мучение. Сейчас она тоже уставала и допускала бесконечные ошибки, но, поскольку подписывала большинство документов сама, Фрэнк Барроуз не замечал ее промахов.

Девушка понимала, что скоро все закончится. Это неизбежно должно было когда-нибудь произойти. Нельзя же в поисках развлечений вечно вести такой сумасшедший образ жизни. В июне Сильвия должна была закончить колледж и начать свою карьеру в области рекламы. Она даже подумывала о том, чтобы перебраться в Лондон, а это означало, что Энни снова придется остаться одной. Но когда наступил июнь, Сильвия решила оставить все как есть. «Какой нормальный человек изъявит желание уехать из Ливерпуля, когда этот город стал центром вселенной? Пожалуй, лучше я несколько месяцев отдохну. В деньгах я не нуждаюсь».

Ливерпуль менялся. С одной стороны, возводились новые здания, наконец-то были расчищены участки, подвергавшиеся бомбежкам во время войны, да и центр города стал выглядеть совершенно по-другому. Появился новый театр. Стараниями скульпторов и поэтов был проложен культурный мост, соединяющий Ливерпуль с миром, лежащим за его пределами. Однако, с другой стороны, узенькие улочки с маленькими уютными домиками, разветвляющиеся в сторону от Скотлэнд-роуд, где соседи знали друг друга в лицо, были безжалостно стерты с лица земли. Людям пришлось переселиться в унылые необжитые места, такие как Киркби. Градостроители, несмотря на ученые степени и огромное жалованье, даже не потрудились позаботиться о наличии магазинов и пабов.

В октябре Энни должен был исполниться двадцать один год. Ей повезло, ее день рождения выпадал на субботу. Сиси предложила в честь этого события устроить вечеринку в «Гранде». Они с Бруно находились сейчас в дружеских отношениях, и она частенько появлялась в отеле, чтобы помочь ему с организацией больших приемов.

— Через месяц после моего дня рождения тебе тоже исполнится двадцать один, — заметила Энни, обращаясь к Сильвии. — Я-то думала, что Сиси с лихвой хватит одной вечеринки.

— Я сказала ей, что хочу обойтись без лишней суеты. Мне невыносимо думать о том, как эти двое будут охать и ахать надо мной. Я бы лучше поужинала где-нибудь с тобой.

Столовая в «Гранде» была рассчитана на сорок гостей. «Те, кто захочет побыть в тишине, могут воспользоваться маленькой комнатой в пабе», — оживленно сказала Сиси, занимаясь необходимыми приготовлениями. «Это так грустно, — подумала Энни, — и несправедливо, словно я, а не Сильвия, прихожусь ей родной дочерью». Однако радостное волнение оказалось заразительным. Энни с нетерпением ждала вечеринки, которую устраивали в честь дня ее рождения.

Найти сорок гостей не составило никакого труда. Энни составила список. Первым человеком, которого она туда вписала, был Лаури Менин. Далее шло семейство Галлахеров, которое состояло из четырнадцати человек, включая всех жен и детей, а также подружку Майка. В числе приглашенных было также огромное количество людей из «Инглиш электрик» и «Каверна». А еще Мари, хоть она еще ни разу со времени своего отъезда не появилась в Ливерпуле, и Энни не была уверена, что ее сестра приедет на вечеринку. Она отдала список Сиси, которая собиралась, как положено в таких случаях, напечатать приглашения.

Шла бесконечная дискуссия относительно того, что надеть. Сильвия купила себе вызывающий сексуальный белый наряд продолговато-вытянутой формы, похожий скорее на чулок, чем на платье, который выгодно подчеркивал каждый изгиб ее фигуры. Однако Энни не нашла ничего такого, что бы ей понравилось. Все закончилось тем, что она приобрела несколько ярдов тафты цвета слоновой кости в черно-белый горошек и сшила себе платье, как у балерины, с открытыми плечами и широким бархатным поясом, который завязывался в длинный бант на спине.

Когда наступил знаменательный день, из квартиры, расположенной на первом этаже, к Энни пришла женщина с поздравительными открытками, которые только что принес почтальон, просунув их сквозь щель в двери. Сильвия все еще лежала в постели.

— Ты, должно быть, пользуешься популярностью, Энни, — сказала женщина. — Их десятки!

Одна открытка пришла от Мари. Внутри находилось коротенькое послание: «Извини, сестренка, но я не смогу приехать, у меня прослушивание, которое никак нельзя пропустить. Если я получу эту роль, то на Рождество проснусь знаменитой».

Колин Шилдз тоже вспомнил, что сегодня день ее рождения. Он написал, что так и не смог забыть ее, да и вряд ли когда-нибудь забудет. Слово «вряд ли» было подчеркнуто. Почти каждый сотрудник из отдела по производству выключателей прислал Энни поздравительную открытку, даже те, кто не был приглашен на вечеринку. Энни получила открытки от Дот и Берта, от кузенов, Сиси, Бруно, а также от людей, которых она не видела много лет. Одна открытка была просто огромной. К удивлению Энни, она была подписана всеми сотрудниками компании «Стикли и Пламм». Девушка поискала подписи мистера Грейсона и Джереми Руперта и разозлилась, обнаружив их там. Вот лицемеры!

Она уже прочла много открыток, когда под дверь просунули белый конверт. Ее сосед снизу желал ей счастливого дня рождения.

Наконец, зевая, появилась Сильвия.

— С днем рождения, Энни, — пробормотала она.

Она протянула Энни еще одну открытку вместе с коробочкой, в которой лежали сережки с ониксом и жемчужинами цвета слоновой кости, а также подобранное к ним в тон ожерелье.

— Да они просто идеально подойдут к моему платью! — воскликнула Энни.

— Именно поэтому я их и выбрала, глупышка.

Энни указала на открытки, разложенные на столе.

— Никогда бы не подумала, что у меня так много друзей. Даже сосед снизу и тот прислал мне поздравление.

Казалось, Сильвию это нимало не удивило.

— Это потому, что ты такая любезная, — сказала она скучающим голосом. — Ты нравишься всем. Никогда не действуешь людям на нервы и ничем их не раздражаешь. То ли дело я! На свои именины я получу всего полдюжины открыток и, конечно же, не от этого ужасного человека снизу, поскольку я его полностью игнорирую. И это одна из причин, почему на свой день рождения я не захотела устраивать вечеринку. У меня меньше друзей, чем у тебя.

— Не говори ерунды… — начала было Энни.

Однако Сильвия ее перебила.

— Даже не спорь. Я высокомерная и самодовольная, да и вообще, в отличие от тебя, мне не нравятся люди, готовые любить всех и каждого.

Сильвия пошла переодеваться, а Энни осталась одна, чувствуя себя… она не сразу подобрала слово… оскорбленной. Она не была уверена, что хотела бы быть человеком, который никогда никого не раздражает. Она ощущала себя некой безликой, аморфной массой, чем-то, на что в принципе и обижаться-то было нельзя.

Задетая за живое, Энни вошла в ванную комнату, где Сильвия втирала в кожу лосьон, и рассказала подруге о своих переживаниях.

— Безликой аморфной массой! — воскликнула Сильвия. — Да уж, Энни, ты не жалеешь для себя эпитетов. Оказывается, ты можешь язвить и даже быть забавной, но вряд ли кто-нибудь поверит мне, если я поведаю им, какая Энни Харрисон на самом деле.

— Ты хочешь сказать, что я все время притворяюсь?

— Нет, просто ты изо всех сил стремишься понравиться людям. Вероятно, это происходит оттого, что ты очень заботилась о своих родителях. Ты ходила на цыпочках, стараясь ублажить каждого из них.

Как назло, зазвонил телефон, и Энни поняла, что, к сожалению, самая интересная часть дискуссии так и не состоится. На проводе была Дот, которой только недавно установили телефонный аппарат. Она звонила, чтобы поздравить племянницу с днем рождения и пожелать ей счастья. После этого телефон не замолкал целый день.

Бруно сказал, что его легкие никогда не станут такими же, как прежде, после того, как ему пришлось надуть целых пятьдесят шаров всевозможных размеров — причем те, которые имели продолговатую форму, оказались наихудшими. Их прикрепили к стене в обшитой дубовыми панелями комнате, выдержанной в стиле английского ампира. Столы, чтобы они не мешали, переставили в другое место, а стулья отодвинули к стене.

Вечеринка получилась просто чудесная. К огромному восторгу Энни, Сиси пригласила группу «Винс и Вулканы», которая, конечно же, лишь отдаленно могла сравниться с «Битлз», и даже Дот язвительно заметила, что на самом деле никогда не понимала, как хорошо играет ее Майк, пока не услышала, как ревет этот «Винс».

Энни чувствовала себя всеобщей любимицей. Ее щедро завалили подарками и осыпали поцелуями. Энни то и дело приглашали на середину зала — каждый хотел потанцевать с именинницей.

Кроме Лаури Менина.

«Где же он?» — размышляла Энни, когда гости решили подкрепиться, а Лаури так до сих пор и не появился. Он не появлялся вот уже несколько недель, а Энни так хотелось потанцевать с ним, больше, чем с кем бы то ни было. Сиси уже не помнила, кто откликнулся на приглашение; некоторые позвонили, другие написали, и она не имела ни малейшего представления, придет ли Лаури Менин.

Гости пошли на кухню, чтобы быстро проглотить еду, которую Сиси готовила целую неделю. Энни поднялась наверх, в комнату Сильвии, чтобы немного припудрить свои веснушки. Поддавшись внезапному порыву, она вдруг начала просматривать пластинки, пока не наткнулась на «Три монетки в фонтане».

Сидя возле туалетного столика и пудря носик, она слушала бархатный голос Фрэнка Синатры. Прошло почти шесть лет с тех пор, как была куплена эта пластинка, а у нее все еще хранился кулон в виде орхидеи — подарок Сильвии, однако с годами он сильно потускнел, и Энни его не носила.

Как же все изменилось! Родители Энни умерли, Мари жила в Лондоне и так и не нашла времени, чтобы приехать к ней на день рождения. Энни вспомнила Рождество, когда она обслуживала «этих чертовых марксистов», а Бруно и Сиси, казалось, были друг от друга без ума. Сейчас ей исполнился двадцать один год, по сути, она стала взрослым человеком…

Энни вдруг перестала пудрить носик, внимательно взглянув на свое отражение.

Что у нее было?

Скромная работа, убогая квартира, и это, пожалуй, все. У нее не было никаких перспектив — ни ослепительной карьеры в рекламном бизнесе, как у Сильвии, ни ошеломительного успеха на сценических подмостках, как у Мари. Она так и не встретила человека, за которого ей хотелось бы выйти замуж, разве что…

Глядя в зеркало, Энни увидела, как красивая рыжеволосая девушка в платье в горошек вдруг испуганно поднесла руку к лицу.

Разве что…

В дверь кто-то постучал.

— Входите! — крикнула она.

В комнату вошел Лаури Менин.

— Дот сказала мне, что ты здесь. Извини, что задержался. У нас была срочная работа, и мы закончили ее только в семь.

Энни никогда прежде не видела его в строгом костюме. Даже когда Лаури приглашал ее на ужин, он надевал спортивный пиджак. Костюм был темно-серого цвета, а из-под него выглядывали голубая рубашка и светло-серый галстук. Волнистые волосы Лаури были уложены с помощью геля, а брови аккуратно причесаны. У него был такой надежный вид. Энни знала, что с Лаури она была бы в полной безопасности, если бы доверила ему свою жизнь.

Девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами, не говоря ни слова. Казалось настоящим чудом, что он появился как раз в тот момент, когда она о нем подумала.

— Я принес тебе подарок. — Лаури протянул ей маленькую коробочку, завернутую в коричневую бумагу.

К ней снова возвратился голос.

— Что это?

— Открой и увидишь.

В коробке лежал ключ производства фирмы «Yale». Сегодня она получила уже много ключей. Но только этот был настоящим. Энни с любопытством взглянула на него.

— А от чего он?

— От дома номер семь, расположенного в тупике Хезер.

— Я не понимаю. — Хотя она все прекрасно поняла, и ей хотелось кричать.

Лаури опустился перед ней на колени.

— Энни, это было настоящее самоубийство, однако я дал себе слово, что буду ждать до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год. Я люблю тебя, Энни. И хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Лаури! — Она упала в его объятия. — Я тоже люблю тебя. Я полюбила тебя с тех пор, как увидела, сидя на ступеньках в «Стикли и Пламм». — Она осознала это только сейчас.

В его карих глазах пропал озорной блеск. Они засияли темным светом, и Энни показалось, что она смотрит ему в душу.

— Значит, твой ответ «да»!

— Да, да, Лаури. И еще раз да!

Энни здорово поссорилась с тетушкой Дот, когда на следующее утро та неожиданно явилась к ней на квартиру. Сильвии хватило одного взгляда на лицо этой женщины, чтобы тотчас исчезнуть.

— Я отправляюсь на мессу, — сообщила она.

Вчера в присутствии гостей Энни не решилась заявить о том, что выходит замуж за Лаури. Она бы разрыдалась, тем самым выставив свои чувства напоказ. Энни тихонько сообщила новость Дот и Берту уже перед самым их уходом. Дот выглядела ошеломленной и пролепетала что-то невнятное. Берт же горячо поцеловал племянницу, похлопал Лаури по плечу и несколько раз пожал ему руку.

Дот наверняка размышляла об этом всю ночь.

— Дело в том, милая, — осторожно начала она, — что он в два раза старше тебя.

— Это не навсегда, — спокойно сказала Энни. — Спустя какое-то время он будет просто на двадцать лет старше.

Энни почему-то думала, что Дот будет приятно удивлена, узнав, что ее племянница решила связать свою жизнь с ответственным человеком, у которого есть собственный дом.

— Он ведь совсем не такой, как Бруно, который стремится взять от жизни все, да еще и заглядывается на женщин. У Лаури уже сложились вполне определенные взгляды на жизнь.

— Тогда, быть может, мне следует выйти замуж за Бруно? — язвительно спросила Энни. — Он бы крутил романы за моей спиной…

— Но у тебя вряд ли были стоящие парни, милая, — упорно продолжала Дот. — Ты еще, как говорится, не нагулялась.

— Потому что мне этого совершенно не хотелось, тетушка Дот. Мне все равно, что у Лаури уже сложились вполне определенные взгляды на жизнь. Я люблю его. С ним я ощущаю себя комфортно и в полной безопасности.

И это было худшее из всего, что она могла сказать. Дот мгновенно вышла из себя, продемонстрировав свою знаменитую вспыльчивость.

— Комфортно и в полной безопасности! — взвизгнула она. — Кто же так начинает семейную жизнь? Вот если бы ты сказала: «Мне с ним некомфортно, и я не чувствую себя рядом с ним в безопасности», это был бы другой разговор. Замужество — это своего рода приключение. И лишь когда вырастут ваши дети, а вы с мужем состаритесь, только тогда придет время чувствовать себя комфортно и в полной безопасности.

— А я-то думала, что ты хочешь видеть меня счастливой, — сухо заметила Энни.

— Но не с человеком, который годится тебе в отцы! — завопила Дот. — Ах, вот оно что! — На ее вытянутом лице вдруг забрезжила осенившая ее мысль, и тетушка стукнула кулаком по подлокотнику дивана. — Так вот оно что, да? Наш Кен никогда не был хорошим отцом, правда? Ты просто ищешь человека, который мог бы тебе его заменить, а Лаури Менин как нельзя лучше подходит на эту роль.

— Да ты просто начиталась газетных статей, тетушка Дот. — Энни изо всех сил старалась не вспылить. — Можно подумать, что ты доктор Фрейд.

Дот обрушила гнев на Лаури.

— Он не имел права просить руки у впечатлительной девушки! Я расцарапаю ему лицо, когда увижу в следующий раз.

— Если ты сделаешь это, я больше никогда не буду с тобой разговаривать!

— О, милая! — Лицо Дот исказилось от боли. — Я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я счастлива, счастлива с Лаури. И он ждал целых два года, прежде чем сделать мне предложение. Почему, по-твоему, он позволил мне самой выбрать все для его дома? Потому что всегда надеялся: однажды я буду там жить и все эти вещи станут моими, однако все это время он просто наблюдал за мной со стороны, позволяя мне наслаждаться жизнью. О, тетушка Дот. — Энни села возле тетушки и взяла ее за руку. — Я больше не впечатлительная девушка. Я взрослая женщина и хочу связать свою жизнь с Лаури. Пожалуйста, порадуйся за меня. Ты единственный человек на всем белом свете, чьим мнением я очень дорожу.

Дот, казалось, успокоилась.

— Полагаю, ты уже достаточно взрослая для того, чтобы прямо высказывать свою точку зрения, — сказала она, вздохнув. — Но как же насчет религии? Лаури ведь атеист.

— Да, но он был бы только рад, если бы наши дети воспитывались в католической вере. — Энни зарделась, подумав о том, что должно произойти перед тем, как они появятся на свет.

— А что говорит об этом Сильвия?

— Она говорит, что у меня крыша поехала. По ее мнению, Лаури самодовольный и скучный.

— Вот нахалка! Да он чудесный парень. Мне он всегда нравился.

Энни изумилась столь неожиданной перемене. Заметив на ее лице удивление, тетушка усмехнулась.

— Я просто старая зануда, которая вмешивается в чужие дела, ведь так? — Она нежно обняла племянницу и проговорила сквозь слезы: — Надеюсь, ты будешь очень счастлива с Лаури. Я даю тебе свое благословение, моя девочка.