Мечты о свободе

В этом случае, за несколько секунд до смерти, я наконец-то увижу убийцу Кедрика?

Я смотрю поверх своих рук, через завесу своих волос, прикованная к сцене передо мной.

…И я вижу лицо убийцы.

Кожа убийцы имеет глубокий оливковый цвет, типичный для моего народа. Его тёмные волосы коротко подстрижены и скрывают маленькие карие глаза. Он худощав, явно подтянут; боец. Когда он взмахивает Флаером в петлях, мышцы на его руках напрягаются. Он один из шести торговцев Ире.

Торговцы Ире редко бывали дома, и я лишь случайно повстречала их.

Я сразу заметила, что их стрелы были сделаны из дерева Седир. Из того же дерева, что и стрела, которой был застрелен Кедрик.

Увидев аналогичные стрелы, я с особым старанием запомнила семьи и связи каждого из шести мужчин. Я думала, что эти детали могут дать ключ к разгадке, но не дали. Я по-прежнему была рада, что так тщательно допросила Хамиша, поскольку моё предположение, что один из торговцев убил моего друга, оказалось верным.

И он снова пытается убить меня — только на этот раз, нет принца, готового спасти меня.

Узнавание щекочет уголки моего сознания, когда я изучаю плоскую поверхность скул и бровей убийцы. Меня не покидает ощущение, что я его где-то видела. Но это невозможно; мы никогда не встречались. Я даже не знаю его имени. Тем не менее, ощущение непоколебимо. Неужели я обидела этого человека? Поэтому он разрушил мой мир?

Теперь, когда я знаю, кто убийца, меня мучает вопрос: почему?

В голове всплывает информация Хамиша, и я понимаю, что из всех шести торговцев моя связь с этим человеком самая тесная.

Я спасла его дочь, Кару, когда она упала с Ясельной скалы. И, тем не менее, он хочет убить меня…

Я не смею пошевелить ни единым мускулом, когда он бесшумно скользит мимо меня. Спасает только то, что он смотрит вниз, пролетая мимо моего уступа.

Он делает ещё два круга, опускаясь ниже.

И потом я теряю его из виду.

Проходит много времени, прежде чем я разгибаюсь из скрюченного положения и осмеливаюсь выглянуть из своего укрытия. Кровь приливает к ногам, а руки пронзает боль, когда я припоминаю повреждения, причинённые моими отчаянными попытками ухватиться за острый как бритва камень. Ещё одна рана в моём постоянно растущем списке.

Хотя бы нет сломанных костей. Или пропарывающего меня меча. И хотя бы у меня осталась жизнь. Чернокрылого Флаера не видно. Будет ли он держаться где-то поблизости, чтобы посмотреть, не выползу ли я из укрытия?

Холодный ужас охватывает меня, когда я осознаю ещё одну истину. Зачем убийце оставаться? Его работа в любом случае будет выполнена. У меня нет Флаера. Он должен знать, что если я не упала замертво, то буду мертва в считанные часы.

Время, на то, чтобы меня нашли есть, только до момента пока дым не развеется по Оскале!

У меня нет воды, я выпила всё после предыдущей тренировки, думая, что пополню запасы в пещере. Нет возможности сделать защиту от дыма. Стоя, я осматриваю огромное пространство перед собой. Это повторяющаяся череда одного и того же: скалы, утёсы, пещеры, и ничего. Никакой жизни. Никаких растений. Никакой пищи. Никакой воды.

Сейчас ранний полдень. Достаточно скоро начнёт собираться дым.

Я осторожно поворачиваюсь и изучаю стену позади себя. Становится очевидно: мне не удастся выбраться из неприятностей. Поверхность надо мной и по сторонам вертикальная и острая. Неудивительно, что мне было трудно замедлить свой спуск.

Мне требуется двадцать минут, чтобы признать, что я не могу выбраться из этой ситуации. Я сажусь на уступ и подтягиваю ноги к груди, ожидая в обреченной агонии.

Впервые после Купола я должна полагаться на кого-то другого в спасении своей жизни.

ГЛАВА 9

Просидев час, я начинаю периодически звать.

Через два часа я кричу каждую минуту.

Через два с половиной часа я кричу, пока не теряю голос.

И через три часа я снова исследую стену позади себя, отчаянно ища какой-нибудь способ добраться до вершины. Никто не найдёт меня на подножье острова в труднодоступном районе Оскалы.

Неужели всё? Неужели я пережила ямы, Купол, Ире и Элиту только для того, чтобы умереть здесь? Такая жестокость понравилась бы моей матери. Я кашляю три раза, прежде чем понимаю, что начал подниматься дым.

Он будет медленно душить меня, пока я не умру. Джован никогда не узнает, что меня постигло. Возможно, даже моё тело никогда не найдут. Я проклинаю то, как повела себя сегодня утром, когда притворилась, что врезалась в скалу.

Я прикрываю рот туникой, осознавая, что это мало поможет. Это не останавливает кашель, который постепенно становится всё более частым и продолжительным. Я вдыхаю дым. Скоро станет слишком поздно.

У меня жжёт горло и щиплет глаза, когда я начинаю видеть физические свидетельства изменений в воздухе Оскалы.

Дым влияет на мой разум; клянусь, я почти слышу шум воздуха, когда собираются клубы дыма.

Мои глаза начинают закрываться. Осталось недолго. Эта смерть будет безболезненной. Я встряхиваюсь, пытаясь сопротивляться воздействию дыма. Из последних сил я кричу так громко, как только может позволить моё пересохшее горло. Я лежу на спине, обессиленная, и продолжаю кричать, с каждым разом всё тише.

В этот раз, когда глаза начинают закрываться, я позволяю им.

— Олина!

Я поворачиваю голову на шум.

— Олина! Уиллоу!

Мои веки раскрываются, и от дыма струятся слёзы.

— Олина!

Кто-то здесь. Кто-то нашёл меня!

Я кричу. По крайней мере, собираюсь. Выходит ужасный, бессловесный стон. Несмотря на то, что в этот момент я ненавижу Оскалу каждой частичкой своей души, я всегда ценила то, как звук эхом разносится по островам.

Я снова создаю шум.

Затем надо мной раздаются взмахи крыльев Флаера. Тут недостаточно места, чтобы кто-то мог приземлиться.

— Чёрт, Олина, куда ты ранена?

Хамиш?

Я с трудом открываю глаза. Меня охватывает очередной приступ кашля. Хамиш, балансируя на Флаере, срывает защиту от дыма со своего рта. Мокрый материал бьёт меня по лицу. Следующий вдох я делаю через мокрую ткань, втягивая воздух с трудом, но с блаженным отсутствием дыма.

— Мне нужно подняться на вершину и выяснить, как тебя вытащить, — Хамиш торопиться, откашливаясь. — Не двигайся. Я вернусь.

Я, может, и сомневалась в способности Хамиша справиться с моим жизненным багажом. Но я никогда не сомневалась в нём относительно остального. Дыша через ткань в течение следующих нескольких минут, я начинаю чувствовать, как обостряется мой ум. Достаточно, чтобы понять, как трудно будет спасти меня из этого положения. Завязав ткань на затылке, я заставляю себя встать на колени.

Через дым я не могу видеть дальше, чем на пару метров.

Звук крыльев предупреждает меня о возвращении Хамиша. Он сделал ещё одну защиту от дыма. С неё капает вода. Он умело двигает Флаер назад и вперёд, чтобы сохранить положение. Он осматривает крошечный уступ и качает головой. Хамиш никак не может приземлиться здесь с Флаером.

— Вряд ли у нас есть другой способ сделать это, кроме как, чтобы ты держалась за меня, — его слова глухо звучат сквозь ткань.

Я киваю и встаю на нетвердые ноги, опираясь на скалу. Когда я поднимаюсь, меня настигает головокружение, и я прижимаюсь к стене, умоляя своё тело не терять сознание. В кои-то веки оно слушается.

С закрытыми глазами я жду, когда чернота отступит.

Хамиш видит, что я готова.

— Я постараюсь подлететь к тебе как можно прямее. Держись за меня. До вершины около пятидесяти метров. Ты сможешь? Ты сильно ранена?

Я устало улыбаюсь и чувствую, как с ткани в рот стекает вода. Я держала Соула со сломанным запястьем и вывихнутым плечом. Возможно, потому что вокруг моей руки была обмотана верёвка, но я всё равно это сделала.

Я справлюсь и с этим. Я ставлю себе мысленную цель: пятьдесят метров.

Хамиш очень медленно подводит Флаер ближе, а я приближаюсь к краю. В его зелёных глазах отражается яростная решимость, и какая-то далёкая часть меня благоговеет перед его мастерством.

— Вот так, — он хрипит сквозь стиснутые зубы. — Я не могу подлететь ближе.

Он достаточно близко, чтобы я смогла протянуть руку и схватить его. Моя очередь.

Я наклоняюсь и обхватываю его шею окровавленными руками, мои ноги по-прежнему на уступе позади меня.

— Готов? — я едва узнаю хриплый звук, раздающийся из моего рта.

Я достаточно хорошо знакома с устройством Флаера, чтобы понять, что ему нужно будет компенсировать мой вес, когда я оторвусь от уступа и потяну его вперёд. Он кивает головой, нахмурив брови.

Я считаю.

— На счёт три. Раз. Два.

В тот момент, когда я произношу «три», отталкиваюсь от уступа и наваливаюсь на него. Мои руки напрягаются, когда я поднимаю ноги, чтобы обхватить его талию.

Флаер накреняется вперёд, несмотря на попытки Хамиша отпрянуть назад. Я крепко зажмуриваю глаза, ожидая, что сейчас врежусь в скалу.

Хамиш с криком поворачивает нас в сторону. Он пинается, и я слышу скребущий звук его ботинок, соприкасающихся с островом, в попытке оттолкнуть нас в сторону. Мои руки дрожат, от того, как я вцепилась в него.

Я не позволю себе поверить, что всё закончилось, пока мы не достигнем вершины.

Когда твоя жизнь висит на волоске, пятьдесят метров кажутся вечностью.

* * *

— Где она была?

Я не успеваю расстегнуть ремни на бёдрах и груди, как передо мной оказывается Джован и начинает высвобождать меня из Флаера. Его крик заглушается тканью, прикрывающей рот. То, что Хамиш не рассердился на поведение Джована, говорит о том, как напуган он был. Я слишком устала и измучена, чтобы жаловаться на такое обращение.

Я моргаю под яростным и… отчаянным взглядом Джована, когда он переворачивает мои руки и ругается. Он практически несёт меня к пещере, проталкивая через материал у входа. Я едва успеваю слабо улыбнуться ностальгическому стуку вентиляторов в пещере, прежде чем меня укладывают на одеяла, убирают ткань ото рта. Собирается дюжина голов, смотрящих на меня сверху вниз.

Но я вижу только лицо Джована.

Он ищет Хамиша.

— Где ты нашёл её?

Его голос ломается, а у меня во рту пересыхает, когда по его лицу скатывается слеза.

Если он потеряет меня, это уничтожит его. Так же, как потеря его уничтожит меня.

— Она была прямо на дне Оскалы. Я услышал её крик, в момент, когда уже разворачивался, чтобы вернуться, — голос Хамиша дрожит.

Джован напрягается и снова переворачивает мои руки. Его челюсть сжимается.

— Принесите воду и тряпки.

Ашон и Оландон покидают тесный круг.

Джован склоняет своё лицо ближе. Я чувствую его дыхание на своих щеках.

— Ты больше никогда не полетишь на этой штуке.

Его слова заставляют меня вспомнить, почему я вообще нуждалась в спасении.

— Не врезалась, — пытаюсь сказать я. А получается «Н-сь» с писком в середине.

Осколок поддерживает меня, пока не возвращается Оландон с водой и не вливает немного мне в горло. Это как скользить по льду голой кожей. Но я, молча, прошу ещё.

И пытаюсь снова.

— Не врезалась, — повторяю я.

На этот раз удаётся выговорить достаточное количество букв, чтобы Король мог понять.

— Подстрелили.

— Что?! — взрывается Хамиш.

— Стрелой, — добавляю я без необходимости.

Но Джован сразу понимает, что я имею в виду.

— Но как? — спрашивает Хамиш, качая головой. — Если тебя подстрелили там, это значит… — он сглатывает и поднимает свои бриллиантовые зелёные глаза на группу. — Что это был кто-то с Ире.

Он прав на этот счёт. Но я не позволю слухам разрастаться. Этот человек, должно быть, работал не по команде Адокса. Почему-то я сомневаюсь, что старый лидер Ире повелел убить меня.

Между мной и Джованом происходит бессловесное общение.

— Ты его видела, — натянуто говорит он.

Вокруг нас слышен гулкий шёпот. Мужчины заметно растерялись.

Когда фигура Джована становится слишком расплывчатой от моих слёз, я протягиваю руку к его лицу. После смерти Кедрика прошло столько времени. И так же, как это ранило меня в самое сердце, оно ранило и человека, которого я люблю.

Это значит так много для нас обоих.

Я киваю.

— Я знаю, кто убил Кедрика.

ГЛАВА 10

Мы не можем ни дня ждать, пока я поправлюсь. К ночи в эту пещеру придёт ещё пятьдесят человек. К этому моменту нас здесь не должно быть.

Я могу долететь до следующей пещеры, но как бы Осколок, Хамиш и Ашон ни пытались образумить своего Короля, Джована не переубедить. Я не отправлюсь в следующую пещеру на Флаере. Я останусь с ним.

Его хватка на моём запястье как железные оковы в то время, пока я, спотыкаясь, плетусь вслед за ним по деревянному мосту. Это компромисс, на который я пошла после того, как он попытался обвязать верёвку вокруг моей талии на случай, если я упаду. Несмотря на отказ в этом требовании, я уступаю его желанию как-то прижаться ко мне, пока мы идём по тропе. Вчера я напугала его. Я вздыхаю, гадая, сколько времени уйдёт, прежде чем он доверится мне настолько, чтобы снова выпустить меня из виду.

— Тебе повезло, что вчера Король так настойчиво подгонял нас к пещере, — фыркнув, говорит Оландон.

Джован становится навязчивым и злым. Оландон просто злится.

Отряд Короля прибыл в пещеру раньше времени, и обнаружил, что меня всё ещё нет. Джован сразу же отправил всех имеющихся в его распоряжении Ире обследовать местность.

Джован бросает на меня взгляд.

В течение следующих нескольких часов он становится более злым, страх отступает на второй план. Его хватка становится практически болезненной. Я знаю его почти половину перемены и много раз становилась объектом его гнева. Я узнаю эти признаки. Джован скоро взорвётся.

Мы добираемся до пещеры, и Джован отправляет меня на камень в дальнем углу. Он дышит слишком тяжело, чтобы быть спокойным. Я дышу слишком тяжело, чтобы быть в оптимальной боевой форме.

Ашон направляется ко мне, прижимаясь к стене.

— Разведчики говорят, что на этом острове есть ещё одна пещера. Хотя и без вентиляторов…

Я бросаю на него благодарный взгляд. Я не хотела, чтобы лидер Гласиума потерял самообладание перед своими людьми.

Я подхожу к Джовану, который бросает на меня злобный взгляд. Это один из тех случаев, когда он абсолютно не скрывает эмоции. Он зол, потому что чуть не потерял меня, и ему не нравится его уязвимость. Это напоминает о старых шрамах. Я вскидываю бровь.

— Тут есть ещё одна пещера. Мы можем поговорить, — говорю я ему на ухо.

Я собираюсь двинуться вперёд, но он останавливает меня, положив руку мне на плечо. Закатив глаза, я пропускаю его и следую за ним наружу.

Вторая пещера примерно в два раза меньше той, в которой мы будем спать, но она удивительно красива, достаточно глубока, так что свет костра Оскалы проникает в её глубины. Из-за нашей близости к Осолису стены пещеры окрашены в мягкий оранжевый свет.

Я не хочу, чтобы Джован взорвался. Весь этот день я жаждала близости с ним, и я знаю, что он тоже. Он просто ещё не знает об этом. Я обхватываю его талию и кладу голову ему на грудь.

— Я была напугана, — признаю я.

Его дыхание сбивается в груди, прежде чем он заключает меня в свои сильные объятия и крепко прижимает к себе.

— Как и я.

Ответ так тих, что я почти не слышу слов.

— Откуда ты знал, что нужно отправить людей на мои поиски? — спрашиваю я.

Этот вопрос весь день не давал мне покоя.

Он вдыхает аромат моих волос. Полагаю, что они пахнут дымом, но, наверное, это его успокаивает.

— Потому что тебя там не было, — отвечает он.

Познавательно.

Он продолжает прежде, чем я успеваю выдать какой-нибудь саркастический ответ.

— Я весь день уговаривал мужчин поторопиться, чтобы скорее увидеть тебя. Я знал, что ты будешь ждать меня, когда я приду.

— Это…

Самоуверенно, граничит с высокомерием.

— Педантично? — интересуется он.

К нему возвращается чувство юмора, и я с облегчением вздыхаю.

Я могла бы простоять здесь всю ночь, если бы позволил дым. Но пока я размышляю над этими слова, что-то тёплое шевелится у меня в животе.

— Хмм, — отвечаю я.

Наклоняю голову для поцелуя. Джован целует меня в лоб и снова прижимает к своей груди, не понимая намека. Да и с чего бы? Всегда он был инициатором дальнейшей близости. У меня был месяц, чтобы вспоминать ту ванну, которую мы приняли вместе и в которой ничего не произошло. Как будто чем ближе мы к Осолису, тем меньше становится промежуток времени, в котором мы с Джованом можем быть такими, какие мы есть сейчас. Вместе, без всяких сложностей. И я хочу каждую частичку этого. Не только объятий и поцелуев, от которых захватывает дух.

— Так кто наш убийца? — спрашивает он.

Я мрачнею.

— Один из торговцев, как я и подозревала. Это странно, но у меня ощущение, что я его откуда-то знаю. Звучит безумно?

Проходит мгновение.

— Думаешь, это более личное?

Я пожимаю плечами.

— Понятия не имею.

Он ещё сильнее сжимает меня руками. Мускулы на них привлекают моё внимание, и я провожу пальцами вверх и вниз по обнажённой коже. В памяти всплывают воспоминания о ночи, которую мы провели вместе, после того как напились на балу.

— Есть ещё один момент, который мы должны обсудить.

Меня настораживает не столько сам вопрос, сколько тон, которым он его задает.

— Нужно обсудить, каков будет наш план, когда мы доберёмся до Осолиса.

Я начинают водить обеими руками вверх по его рукам к плечам.

— Добраться туда, победить мою мать, спасти мой народ.

Он в замешательстве наблюдает за моими руками.

— Но я… я имел в виду не это. Я хотел спросить, что будет с нами?

Мои внутренности замирают, хотя я не подаю виду.

— Полагаю, мы можем обсудить это. Или ты можешь осознать, что эта пещера в нашем распоряжении на два часа.

Мои щёки теплеют, но я удерживаю его взгляд, в то время как его голубые глаза читают меня.

— Ты?.. — он сглатывает. — Что ты имеешь в виду?

Я улыбаюсь и поднимаю лицо, чтобы поцеловать основание его горла.

— Я имею в виду, что хочу снова воспользоваться тобой.

— О?

Я практически смеюсь от надежды в его голосе. Он застывает на месте, когда я делаю вдох и медленно поднимаю рубашку вверх, обнажая его рельефный торс. Я избегаю его взгляда, но краем глаза вижу, как он улыбается, наклоняя голову вперёд, чтобы я могла окончательно снять тунику. Приостанавливаюсь, не зная, что делать дальше. Логично было бы снять с него остальную одежду. Но стянуть с него брюки кажется непреодолимым испытанием.

Он берёт себя в руки, сокращая расстояние между нами, решив снять мою тунику. Должно быть, мои глаза выражают неуверенность, потому что он останавливается, всё ещё держась за материал.

— Если это поможет, я уже шесть раз видел тебя голой.

— Что?

Джован посмеивается над моим потрясенным ответом.

— Когда тебя проткнули мечом, я видел тебя голой дважды.

Я прищуриваюсь.

— Остается ещё четыре раза.

— Помнишь, когда ты была за ширмой, и я напугал тебя?

Я переодевалась из наряда, состоящего из ремней, в нормальную одежду.

— Ты не заходил за ширму! Я следила за этим.

В его глазах появляется озорной блеск.

— Я находился там минуту или две, прежде чем раскрыл своё присутствие.

Мой рот открывается. Хотя не следовало ожидать другого от Брумы.

— А остальные разы? — слабо спрашиваю я.

— Перед моим отъездом была та ванна, — добавляет он. — Ты не представляешь, как это воспоминание мучило меня.

Я опускаю взгляд на его плечо.

— Думаю, у меня есть некоторое представление.

Его губы оказываются на моих, прежде чем я успеваю понять, что он сдвинулся с места. От стремительности нашей встречи наши зубы на мгновение сталкиваются. Его стон — стон тоски, и я отвечаю ему своим собственным голодным стоном. Я ждала этого момента целую вечность. Да, мы переспали после бала. И тогда это было начало чего-то настоящего, чего-то отчаянного, может быть. Первый раз был неконтролируемым, спонтанным. Но это…

Это кажется первым разом.

Ни на одном из нас нет масок. Всё, через что мы прошли вместе, уничтожило потребность в притворстве. Он — это всё, что я никогда не думала, что у меня может быть. И когда я снимаю одежду, его глаза впиваются в меня. Нет сомнений в том, что он хочет меня и считает красивой. Я делаю решительный шаг, стремясь исследовать его, прикасаясь только к тому, что позволяет мне чувствовать себя комфортно. Моя нерешительность, вероятно, забавляет его, но он ничего не говорит.

Когда я тянусь к нему, чтобы поцеловать его снова, в его глазах только любовь.

Он скользит по мне пальцами и ртом, и моя кожа становится неуютно горячей. Я прижимаюсь к нему, пытаясь погасить нарастающее внутри разочарование. Когда он поднимает взгляд с того места, где стоит на коленях, его голубые глаза расширены. Они ловят меня, и я не могу пошевелиться.

Одним плавным движением Джован подхватывает меня на руки, и я ногами обхватываю его бёдра. Он несёт меня к гладкой стене пещеры и осторожно прижимает спиной к поверхности. От прохлады камня я вздрагиваю.

— Это недостаточно хорошо для тебя, — шепчет он, касаясь моей кожи.

Я впиваюсь в его рот.

— Я хочу тебя, Джован.

Он прижимается ко мне всем телом, и во мне вспыхивает трепет тоски, такой сильный, что я могу взорваться. Он внимательно следит за моим лицом, медленно входя в меня. Он всегда так осторожен со мной. Но это не то, чего я хочу.

— Сильнее, — шепчу я.

Благодарное облегчение отражается на его лбу, когда он даёт мне то, о чём я прошу.

Это было так давно, и мне нужно что-то большее.

Глазами я умоляю его, чтобы он дал мне, что бы это ни было. Меня поглощает огонь.

Дыхание Джована вырывается с хрипом.

— Ты получишь всё, детка.

Меня охватывает удивительное ощущение, и я задерживаю дыхание. По моему телу распространяется странная безмятежность, и я уже не совсем уверена, что контролирую себя.

Низкое, тягучее рычание звучит в моём ухе.

— Я хочу всё.

Мы движемся вместе, и мой голос срывается на крик, всё ещё хриплый от вчерашнего. Мгновение спустя Джован напрягается, стонет моё имя мне в шею.

Проходит некоторое время, прежде чем кто-то из нас начинает двигаться. Я совершенно измотана. Джован поднимает голову и смотрит на меня с почти застенчивой улыбкой. Я не могу удержаться, и ответная улыбка расползается по моему лицу. Он поднимает руку снизу и откидывает прядь волос с моей влажной кожи.

— Я люблю тебя, Лина.

Я провожу по его челюсти и целую уголок его рта.

— А я тебя.

Трудно сказать, сколько времени проходит, пока мы находимся в своём собственном маленьком пузыре.

Наконец, мы поднимаемся на ноги и быстро одеваемся, возвращаясь к своим обязанностям.

Пока мы пробираемся к входу в чудесную пещеру, его предыдущий вопрос нависает надо мной. Если в ближайшие месяцы всё пойдёт по плану, кто знает, что с нами случится. Вот почему я не могу говорить о том, что будет дальше между нами: я не хочу, чтобы он дал мне надежду на то, чего не произойдёт. Но и не хочу, чтобы он разбил мне сердце.

Меня настегает мысль.

— Другие два раза.

Он останавливается и бросает на меня озадаченный взгляд.

— Другие два раза, когда ты видел меня голой. Когда это было?

Его лицо пересекает ухмылка, и он берёт меня за руку.

— Помнишь тот наш спор о Блейне? Как я ушёл из бань, а ты осталась?

Я вздыхаю.

— Ты вернулся и подсматривал?

— Я не шпионил за тобой… вначале. Я хотел убедиться, что ты благополучно вернулась в замок.

— Я не верю тебе!

Я ударяю его по плечу.

Он пожимает плечами.

— Со мной что-то не так. Тебе придётся показать, в чём моя ошибка.

Когда он хватает меня за попу, я издаю писк.

— А шестой раз?

Джован бросает на меня надменный взгляд.

— Прямо сейчас.

Его слова заставляют меня замереть на месте.

— Ты…

Он поднимает бровь.

— Ты зачёл шестой раз ещё до того, как увидел меня голой?

Джован наклоняется и тянет зубами мою нижнюю губу. Я издаю стон, и он отступает.

— Я ошибся?

Я возмущенно фыркаю.

— Ты придаёшь новый смысл слову «самоуверенность».

Он толкает меня вперёд, удерживая мои бёдра.

— Ты воспользовалась мной, — рассуждает он. — Кажется справедливым, что я воспользуюсь тобой в ответ.

Мы ныряем в пещеру, и я иду в её дальний конец к тому месту, где мой рюкзак лежит рядом с рюкзаком Джована. Я рада, что не взяла его вчера с собой. Не хотелось бы потерять стрелу Кедрика и мои мечи. Поразмыслив, я засовываю стрелу в сапог. Она не лежала там уже несколько месяцев. Если убийца из Ире, оперение мне понадобится как доказательство. Нельзя её потерять.

Несколько смешков привлекает моё внимание, и я осматриваю пещеру.

Ашон говорит низким голосом с Оландоном, у которого пунцовое лицо.

— Да, но это другое. Мой брат переспал с твоей сестрой. Я горжусь своим братом, в то время как ты, должно быть, чувствуешь себя в каком-то смысле почти оскорблённым. Твоя сестра, Ландон. Занимается сексом.

Оландон отпихивает Ашона в сторону и проталкивается мимо меня, не встречаясь со мной взглядом.

Ашон подходит ближе, наблюдая за моим братом.

— Просто информация, Татума.

— Какая же? — с опаской спрашиваю я.

Он окидывает жестом окружающее пространство.

— В пещерах есть эхо.

Моё лицо пылает. Я не успеваю придумать ответ, как Ашон, усмехаясь, уходит.

ГЛАВА 11

Я наслаждаюсь теплом, вдыхая горячий воздух, в то время как мы приближаемся к Осолису. Изменился ли Осолис? Будет ли земля по-прежнему твёрдой, а трава — такой же соломенно-жёлтой?

В ночь перед нашим прибытием я металась и ворочалась рядом с Джованом, пока он не прижал меня к себе рукой и ногой. Разведчики Ире сообщили нам, что Татум ещё не добралась до Первой Ротации. Должно быть, её сдерживает присутствие лучников Гласиума. Как бы то ни было, для нас это огромное преимущество. Такая ситуация даёт время собрать наши силы у её границ. Мы третья группа из пятидесяти человек, пробившаяся через дымовой барьер. Ире должны были переправить в три раза больше. К тому же, с учётом самих жителей Ире, у нас могло бы быть около тысячи солдат.

Как только свет проникает через вход в пещеру, я встаю и нежно целую Джована в ухо. Он почёсывает это место и засыпает. Я ухмыляюсь и набираю во флягу воды. Поднимаюсь по осыпающимся грубо вырезанным ступеням, пока не оказываюсь на вершине острова и сажусь лицом к Осолису.

Я разматываю руки и оцениваю процесс заживления. Некоторые мелкие раны покрылись мягкими рубцами, остальные всё ещё широко открыты. Я смачиваю тунику и пытаюсь очистить раны, а потом снова забинтовываю их и затягиваю зубами узел. Не могу сказать, что сейчас я бы с удовольствием взяла в руки меч, но в остальном я достаточно восстановилась, чтобы вступить в бой.

Глубоко вдыхая, я смотрю на Осолис, и в груди сжимается сердце. Близость моего мира наполняет меня нетерпением и беспокойством.

Сквозь дымовую завесу жду последних из людей, которых я люблю.

Оландон садится рядом и передаёт мою одежду. Я беру её дрожащими руками и смотрю на брата. Я действительно смотрю.

— Спасибо тебе, Ландон, — говорю я, — за то, что любишь меня настолько, что готов рискнуть жизнью. Спасибо, что хорошо относишься к Брумам. За всё.

Он наклоняет голову в знак признательности, но я успеваю заметить блеск в его глазах, прежде чем он отворачивается к Осолису.

— Как думаешь, чем это обернётся? — спрашивает он.

— Понятия не имею, — мой голос пуст.

Он шепчет:

— Ты была рождена для этого, Лина. Никогда не сомневайся в этом. Это твоя судьба. Ты будешь величайшей Татум из когда-либо живущих.

При напоминании о том, что будет дальше, мой желудок подпрыгивает.

* * *

Пока я переодеваюсь в мантии, Джован загораживает меня от посторонних глаз. Шелковистый чёрный материал скользит по моей фигуре и кажется совершенно чужим по сравнению с мехами и кожей, которые я только что сняла. Коричневые и серые мантии были обычной одеждой в Осолисе, но в последнюю ночь в Осолисе на мне были чёрные мантии. Я осторожно трогаю пальцами рукава. На мне была эта мантия, когда умер Кедрик.

Не снимая ботинки, я проверяю на месте ли стрела Кедрика. Моих сандалий уже давно нет, их порезал на куски Санджей. Я на автомате поднимаю руки, чтобы заплести волосы в косу, как и прежде, но останавливаюсь. Я не хочу быть такой, какой была раньше.

Я заплетаю верхнюю половину волос в кольцо вокруг головы, а остальную часть оставляю распущенными. Когда я поворачиваюсь, Джован смотрит на меня с отсутствующим выражением лица. Он одет только в лёгкие штаны, не подбитые мехом, как его обычная одежда, и на нём нет рубашки.

Может ли другая одежда вызывать неловкость? Я ёрзаю.

— Это… странно.

Он делает шаг вперед, поднимает мой подбородок вверх и крепко целует меня.

— Нет, — говорит он. — Это не так. Но мне больше нравится, когда я вижу тебя обнажённой.

Я фыркаю и отталкиваю его с дороги.

Когда мы огибаем несколько последних островов Оскалы, под нами находится Осолис, я смотрю, как вокруг моих ног вьются мантии. Я не единственная. Мужчины, с которыми я смеялась и шутила, смотрят на меня отстранённо, не зная, как разговаривать со мной в роли Татумы. Оландон одет в свои зелёные одежды, наименее потрёпанные из тех, что он протащил через Оскалу во время своего путешествия. Яркие цвета более характерны для вычурного двора моей матери. Впрочем, в детстве у моего брата не было нужды сливаться с толпой.

По мере того, как мы продолжаем наш путь, напряжение в группе растёт. Джован идёт впереди процессии, уверенный в том, что первые две группы уже обнаружили ловушки, расставленные Кассием. Он часто оборачивается, и я знаю, что он хочет, чтобы я была рядом с ним, но я не могу. Я должна сделать это одна, с моим братом, идущим справа от меня.

Трудно не смотреть на крошащийся камень под ногами, зная, что будет дальше. Стук моего сердца звучит в ушах, когда мы огибаем последний остров.

— Мы на месте, — в голосе Оландона звучит благоговение.

С жутким волнением я отрываю взгляд от своих одежд и смотрю на Осолис. На глаза наворачиваются слёзы от красоты моего мира: огромного, дымчатого и знакомого. Мой взгляд устремляется дальше. Передо мной простирается гобелен из чёрных деревьев с пурпурно-красными листьями. Насколько хватает глаз раскинулась высокая трава, некоторые участки, там, где жара ещё не полностью высушила её перед сбором урожая, зелёные. От жары виды искажаются. Я прикрываю рот, полностью поглощённая этим зрелищем. Мой мир. Мой дом.

Армии Татум нигде не видно, и я с благодарностью наслаждаюсь незапятнанным пейзажем.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках Джована, стремясь обратить внимание на некоторые вещи. Он никогда раньше здесь не был.

В нескольких метрах от того места, где я остановилась на последнем плоском скалистом островке, вокруг торчащего валуна обмотана верёвка. Свободный конец свисает с края вниз, в мой мир; это знаменует окончание похожей на лабиринт Оскалы.

Немного нахмурившись, я вижу, что Джована здесь больше нет… он уже внизу верёвки.

Пожав плечами, я спускаюсь по верёвке к сотням расположенных аккуратными рядами палаток Брум. Повязки на моих руках в какой-то степени помогают, но разодранная кожа плохо это переносит, и к тому моменту, когда я достигаю низа, на бинтах проступает кровь.

… Может ли земля быть знакомой? Она твёрдая. Крошечные трещины в сухой земле, которую я так хорошо знаю. Холмы на бесконечном высохшем лугу. Сеть виноградных лоз, виднеющаяся в кронах деревьев. Мои ноги двигаются сами собой. Я почти бегу мимо палаток солдат. Прорываюсь через последнюю линию, и мои ноги заплетаются, норовят споткнуться, до тех пор, пока я не замедляю шаг.

Когда я ступаю в траву, грозят проступить слёзы, закрываю глаза и отталкиваю шум сотен солдат позади меня. И я отдаюсь ощущениям.

Лёгкий ветерок ласкает моё лицо, колебля луговые растения. Я провожу кончиками пальцев по стеблям, теряясь в нереальности того, что я на самом деле здесь. На лице появляется ухмылка.

У меня получилось. Ухмылка исчезает, как только испаряется торжество, а на его место приходит решимость.

Я направляюсь к лагерю, но останавливаюсь: там Джован и он наблюдает за мной. Я была так поглощена, что не заметила. Я улыбаюсь ему, но и эта улыбка исчезает, когда он поворачивается, не признав меня.

Я не подхожу к нему. Не знаю, что мешает мне позвать его.

И не спрашиваю, почему он выглядит таким печальным. Потому что я знаю.

Мы величайшая нереальность.

ГЛАВА 12

У нас нет возможности отдохнуть после путешествия. Оландон отодвигает полог шатра, чтобы я вошла. Здесь уже большинство советников, которых Ире перенесли из дальнего конца процессии.

— Мы не знаем, почему они не атаковали. Даже с лучниками я не смогу справиться с ними, — говорит Малир.

Я устраиваюсь напротив Джована. Обычно я сижу именно там, но после нашей неловкой ситуации место приобрело ещё большее значение.

Рон указывает на огромную карту, разложенную перед нами на столе.

— Мы отправили разведчиков в эти локации. Все они сообщают одно и то же: армии Татум нигде не видно.

— Татума? — обращается ко мне Осколок.

Зачем моей матери и Кассию медлить с атакой? Сложность угадывания стратегии матери заключается в том, что в нашей истории никогда не было подобной битвы. В прошлый раз, когда мы с Оландоном выясняли план Кассия, догадки были основаны на моих воспоминаниях, и на том, что я знала о своём жестоком дяде.

Что я знала о своей матери?

Я поворачиваюсь к Оландону.

— Мать любит играть с едой.

Я игнорирую недовольное бормотание Брум, от того, что их назвали едой.

— Она планирует заманить нас к себе. Я не вижу от этого выгоды, — отвечает он.

В этом не было никакой целесообразности. Если враг превосходит тебя числом, ты загоняешь его в небольшое пространство… но было бы разумнее уничтожить нас, пока мы находились в небольшом количестве. Какой бы извращенной и развращенной ни была моя мать, она не глупа.

— Она хочет, чтобы мы вошли в Осолис, — соглашаюсь я.

— Тогда мы встретимся с ней мечами! — вопит Драммонд.

Находящиеся в палатке разражаются одобрительными возгласами, а те, у кого есть хоть капля здравого смысла, смотрят на карту, гадая, что мы упустили.

* * *

На следующее утро я отправляюсь в очередь за продуктами, чтобы взять сушёное мясо и чёрствый хлеб. Солдаты Брумы спускаются по верёвке из Оскалы ровной вереницей.

— Скучала по мне, принцесса? — спрашивает хриплый голос.

Эти пылкие слова могли исходить только от одного человека: Греха. Он ужасно красив и прекрасно знает об этом.

— Не могу так сказать.

Он расхаживает передо мной с фальшивой непринуждённостью. Единственная причина, по которой я никогда не поддаюсь на его игры, заключается в том, что он любит себя больше, чем когда-либо мог бы полюбить другого. Однако под его внешним фасадом скрывается острый ум, и мне втайне нравится, что он всегда пренебрежителен. Даже в самых тяжёлых ситуациях.

Я хмурюсь. Понимаю, почему большинство Брум из Внешних Колец пришли сюда — наличие еды, самая существенная причина. Но я не могу понять, почему здесь Грех.

Прежде чем я успеваю спросить его, кто-то выкрикивает моё имя.

Быстро приближается Лёд.

— Девчушка, тебя разыскивает большой мужчина.

— Что-то случилось?

Он пожимает плечами.

— Король-Босс послал разведчиков чуть дальше, и они что-то нашли. Не знаю, что именно, но твой брат сказал, что ты захочешь это увидеть.

Забыв о Грехе, я трусцой бегу за Льдом, заинтересованная тем, что нашли разведчики. Мы бежим сквозь суету армии Брум, к внешнему краю Осолиса и в направлении Шестой Ротации, пока не достигаем небольшой группы. В ней двое из Гласиума — Джован и Ашон; двое из Осолиса — Оландон и Риан; и двое неизвестных разведчиков из Ире.

У Оландона мрачное выражение лица.

— Кто это? — спрашиваю я, с уже поселившимся во мне ужасом.

— Помнишь, я рассказывал тебе о мужчине и его семье…

Я дышу через нос и проталкиваюсь мимо. Мать всегда любила вешать своих поданных в Оскале на всеобщем обозрении. Те, кто нарушал её правила, обычно защищая свою семью, оказывались здесь. Как декларировали правители Осолиса, наказание распространялось на всю семью. Вот почему мать убила не только малыша, который пытался поднять мою вуаль пол перемены назад. Я безучастно смотрю на самый маленький скелет. Это зрелище здесь не редкость, но оно беспокоит меня больше потому, что я мысленно представляю себе этого ребёнка, и потому, что я стала причиной уничтожения этой семьи, подойдя слишком близко, хотя мне следовало бы подумать об этом.

Рядом с малышом лежат кости чуть большего размера. Они принадлежат его сестре, девушке, которая предлагала мне еду.

Я продолжаю идти направо и сглатываю, глядя на останки Турина и того, кто, как я предполагаю, был его женой. Чего я не ожидаю, так это пятого тела. Если от семьи Турина уже остались только кости, то пятый труп — это в большей степени разложившееся тело. Тем не менее, я узнаю этого человека.

Очевидно, что мой друг был мёртв не более нескольких недель.

— Лина, — говорит Джован.

Я поворачиваюсь к нему, чтобы отстраниться от вида Матроны детского дома, и он заключает меня в объятия. Женщина, которая помогала мне в пределах своих возможностей. Человек, который всегда поддерживал семьи Осолиса, и оказывал мне поддержку в моём маленьком восстании — раздаче яблок приютам. Ещё один человек, потерявший из-за меня жизнь.

— Были и многие другие, — начинает спокойный голос.

Я отстраняюсь от Джована, сжимая перед этим его руку. Риан стоит перед пятью мёртвыми Солати, бесстрастно глядя на липкие останки.

— Не все из-за сговора. Многие из-за голода. И несколько во время дневной работы.

Оландон отходит, не в силах скрыть свою реакцию и смущаясь из-за этого. Я больше не забочусь о том, чтобы скрывать эмоции. По обеим щекам текут слёзы.

— Я исправлю это, — говорю я.

Риан поднимает голову и пустым взглядом смотрит сквозь меня.

— Ты наша единственная надежда.

* * *

Силы Солати до сих пор не обнаружены.

Вчера Джован послал дополнительные отряды разведчиков, чтобы они отправились в каждую ротацию. Мать где-то прячется, и он хочет знать, где. Я же хочу знать, почему. Предчувствие висит надо мной, как клубы дыма.

Мы собираемся в большой палатке в очередной день бесполезных разговоров. Эти беседы не имеют смысла, пока мы не узнаем местонахождение Татум. В палатке душно. Все, кроме Оландона, меня и представителей Ире, вспотели. Король раскинулся в своём кресле, внимательно слушая Адокса, который, к нашему удивлению, прибыл сегодня утром. Очевидно, старый вождь не доверял никому вместо себя. Или не мог передать управление кому-то с недостаточным опытом.

Туника Джована промокла насквозь. Она цепляется за него. Если я думала, что его вчерашнее объятие означало преодоление дистанции между нами, то я жестоко ошибалась. Сразу после этого мы возобновили своё отчуждённое поведение.

Интересно, жаждет ли он моих прикосновений так же сильно, как я жажду его.

Внимание всего зала приковано к Роско, который излагает планы по перетягиванию окрестных деревень на нашу сторону. Лично я думаю, что результат может быть любой. Но раскрытие информации о моих голубых глазах вызовет больше отвращения к моей матери, чем ко мне. Это может помочь в краткосрочной перспективе. Долгосрочная перспектива — другой вопрос. Я убедила две расы. Смогу ли я убедить третью, самую непредсказуемую, принять моё смешанное происхождение?

Продолжают звучать голоса, а я откидываюсь в кресле, закрывая глаза. От тепла моего мира клонит в сон. А может быть, дело в этом, что мы неэффективно используем время.

Шум в палатке превращается в гул, и я сосредотачиваюсь на звуках за тканевыми стенами. Там раздаётся обычный звон, скрежет мечей, смех и крики Брум, выпускающих пар. Моё внимание привлекает другой звук. Тонкая, слабая помеха в общем бурлящем гвалте.

Я напрягаю слух, чтобы услышать его снова. По какой-то причине это заставляет моё сердце колотиться.

Мои глаза распахиваются, когда я снова слышу этот звук. Я вскакиваю на ноги, заставляя ближайших ко мне мужчин удивлённо вскрикнуть.

— Всем заткнуться.

Я шагаю по палатке, затем останавливаюсь, задерживаю дыхание и снова закрываю глаза.

— Лина.

Издалека до меня доносится тонкий вопль, и я чуть не падаю на колени прямо в то же мгновение. И всё же я не могу сдержать смешок на моих губах. А потом я выбегаю из палатки, не обращая внимания на крики позади меня. Бегу изо всех сил на звук, отталкиваясь ногами, за спиной развеваются волосы. Я бегу через весь лагерь, крики, зовущие меня, становятся всё громче.

Я прорываюсь через последний ряд.

И затем я не могу идти дальше.

Грудь разрывается от рыданий при виде того, кто находится передо мной.

Мои мальчики. Мои братья, по обе стороны от Аквина, моего старого тренера. Они не могут быть и в самом деле здесь. Позади меня раздаются шаги, а я, задыхаясь от слёз, шатаясь, иду к своим братьям, желая, чтобы между этим моментом и тем, когда они снова окажутся в моих объятиях, не прошло ни секунды.

— Чаве, Б-берон? — я задыхаюсь, приближаясь к ним.

Сердце собирается разлететься на куски. Они так выросли, теперь им почти по семь лет. Очаве потерял свою пухлость. Глаза Оберона такие же умные, как и всегда.

Близнецы обмениваются взглядами, и Очаве, мой храбрый Очаве, делает шаг вперёд.

— Лина? — с сомнением произносит он.

Я киваю им, вытирая слёзы. Моя вуаль снята. Они впервые видят моё лицо.

— Это я, — говорю я с дрожащей улыбкой.

Оберон подаётся вперёд рядом со своим братом. Я пока игнорирую Аквина. Я не вижу ничего, кроме своих родных. Я останавливаюсь в двух шагах от них и падаю на колени.

В этот раз, когда я улыбаюсь, улыбка увереннее.

— Я скучала по вам, мальчики. Я так сильно скучала по вам, — мой голос снова надламывается.

Оберон верит мне первым, пробираясь мимо Очаве, чтобы сократить расстояние между нами. Он бросается в мои объятия, и я обхватываю его дрожащими руками, притягивая к себе. Очаве — следующий. От его объятий мы падаем на землю.

Я плачу без стеснения, слишком переполненная благодарностью и любовью, чтобы стыдиться зрителей. Я глажу их волосы и прикасаюсь к их лицам сквозь затуманенное зрение.

— Я люблю вас, — шепчу я, чтобы только они могли услышать. — Я так сильно люблю вас обоих.

Своей мантией я вытираю мокрые следы с лица Оберона, пока Очаве судорожно сопит, пытаясь удержать подступающие слёзы.

Ко мне подходит Оландон и берёт их на руки. Они охотно идут, хорошо знакомые с его лицом.

Я перемещаю внимание на Аквина. На его лице нет улыбки. Я смахиваю слёзы с глаз и встаю во весь рост под взглядом единственного отца, которого я когда-либо знала. Взгляд его пристальных карих глаз устремлён на моё лицо, особенно на голубой цвет, которого там быть не должно.

Я понятия не имею, как он отреагирует, и только сейчас понимаю, что его мнение о моих глазах очень важно для меня.

Оберон и Очаве примут меня, потому что они малы и не умеют ненавидеть. Если мой старый друг примет меня, то с осознанием того, что это может означать, и что я намерена сделать.

Он шагает вперёд, лишь лёгкая хромота нарушает грацию его движений. Он очень стар, гораздо старше того возраста, в котором, как я подозреваю, находится Адокс. Но он всегда был в форме и будет в ней до самой смерти.

— Татума Олина, — он опускает голову.

— Аквин, — отвечаю я.

Его рот подёргивается, а глаза сияют. Он всегда знал, что мне нужно — строгое слово, вежливый слушатель или тяжёлая тренировка в абсолютной тишине. Я вижу, как напрягается его горло, когда он сглатывает. Затем он широко раскрывает руки, и я бросаюсь в них, сжимая его. Он затихает, слегка покачиваясь из стороны в сторону, упираясь подбородком в мою голову.

Проходит минута, и он отстраняется. На его лицо вернулась твёрдость.

— Хватит этого, — ворчит он.

Я сжимаю губы, чтобы сдержать смех. С чего начать? Так много нужно сказать.

— Спасибо, что привёл их ко мне, Аквин.

— Им стало небезопасно. Уже некоторое время назад.

Мой взгляд останавливается на трёх моих братьях. И я снова встречаюсь взглядом с Аквином, в моих глазах вопрос. Его ответный взгляд серьёзен и измождён. Я не могу представить, какими были последние пол-оборота для моего старого тренера.

— Мы должны поговорить с Королём Гласиума, — говорит он. — Тебе, наверное, интересно, где прячется Татум Аванна.

ГЛАВА 13

— У меня голубые глаза.

Это первые слова, которые я произношу, когда мы снова собираемся в палатке. И они наполнены чувством вины.

Сидят только Аквин и Адокс. Думаю, остальные, как и я, слишком шокированы, чтобы сказать больше.

Глаза Аквина расширяются в насмешливом удивлении.

— Думаешь, я тренировал тебя с пятилетнего возраста и никогда их не видел?

Моя челюсть падает на пол.

— Ты знал? — высоким голосом спрашиваю я.

Шмяк!

Я морщусь и потираю место, где его трость соприкоснулась с моей головой, не пропустив рык, донёсшийся через палатку.

— Следи за своими манерами, — рявкает он.

С другой стороны от Аквина хихикает Оландон.

Шмяк!

Из носа Оландона льётся кровь, и я встречаю взгляд брата с весельем, которое быстро исчезает, когда Аквин поворачивается ко мне.

Я слегка кланяюсь.

— Мои извинения, тренер. Слишком долго я не была в этом мире.

Аквин наблюдает за окружающими. Его взгляд останавливается на Короле и снова возвращается ко мне.

— Ты знал о романе моей матери, — вставляю я.

Он почти незаметно кивает.

— Я даже не подозревала.

Как он мог не сказать мне?

— Я боялся, что твоя реакция, будет означать твою смерть.

Я обдумываю его ответ. Аквин произносит эти слова без лёгкости. Как бы я отреагировала на эту новость, если бы узнала раньше? Скорее всего, эта информация сокрушила бы все остатки моего духа.

С кивком я принимаю его объяснения.

— Расскажи нам, что ты знаешь о планах Татум, — приказывает Джован.

Аквин не впечатлён, а я обмениваюсь мимолетным взглядом с Оландоном. Он всё такой же, старый ворчливый енот.

Я смотрю на близнецов, которые сгрудились в углу, напуганные собравшимися. Они не могут оторвать глаз от Джована. Он, наверное, самый большой мужчина, которого они когда-либо видели. Подождём, пока они не увидят Лавину. Аквин же ожидает моего разрешения.

Я поднимаю руку, и он начинает говорить:

— Татум и все её силы ждут вас в Третьей Ротации.

— Почему? — спрашивает Джован.

Аквин вздрагивает.

— Ты должен помнить, что вопросы — нормальное дело в Гласиуме, — тихим голосом отмечаю я.

Тренер не обращает внимания на это замечание, но продолжает:

— Полагаю, что Татум Аванна хочет завлечь вас и отрезать от Оскалы.

— Она отгородила свою армию от Четвёртой Ротации, — размышляет Оландон.

Он прав. Она загнала себя в угол. Для чего?

— Деревенские жители? — спрашиваю я Аквина.

— Оставлены в своих деревнях умирать от рук дикого Короля Брум.

Он наблюдает за реакцией Джована. И когда Король её не выказывает, в его глазах мелькает уважение.

— Первая, по сути, пустая, — говорит Аквин. — Те, кто в состоянии, перешли в пятую или шестую ротации в надежде избежать резни.

— Их состояние?

Я не хочу знать, но обязана спросить. Что за Татум я буду, если не смогу справиться с ужасающей правдой.

Аквин отвечает не сразу, и это говорит о многом.

— Не хорошее.

Король встаёт и обводит взглядом пространство, хмурясь в раздумье.

Я тоже поднимаюсь и обращаюсь к нему:

— Мы можем пока оставить жителей в покое и взять Осолис без их помощи.

Он останавливается и встречается со мной взглядом.

— Смогут ли они продержаться так долго? Битва может затянуться на недели. Сколько ещё погибнет? — продолжает Джован. — А ожидание может ослабить силу твоего правления в самом начале его становления. Если ты будешь ждать, то после победы над матерью тебе всё равно придётся завоёвывать расположение своего народа. Это значит, что тебе придётся покинуть двор и дворец в то время, когда крайне важно находиться там постоянно.

Он прав. Я просто не хотела никого вовлекать в битву без необходимости. Перед моими глазами мелькает разложившееся лицо матроны приюта.

— Я не хочу провоцировать ненужные жертвы.

Он одаривает меня призраком грустной улыбки, и я отвечаю ему такой же улыбкой. Это наше самое продолжительное общение за последние несколько дней.

Со вздохом я отворачиваюсь.

— Тогда мы призываем жителей деревни сражаться за нас. Все согласны?

Я оглядываю присутствующих в палатке и прочищаю горло, когда они выражают своё согласие.

— Я считаю, что первым нашим шагом должно быть открытие складов и распределение продовольствия.

— Это умно, — добавляет Драммонд. — И поможет расположить к себе людей.

— И предотвратить дальнейший голод, — говорит Роско, подняв брови.

Драммонд краснеет.

— Да, по обеим этим причинам, — вмешиваюсь я. — В частности, я хочу, чтобы Брумы раздавали продовольствие. Только те, которым можно доверять, что они будут вести себя прилично.

Я бросаю взгляд на Осколка.

— Я могу собрать силы, — отвечает он.

— Пятьдесят человек или около того.

— Договорились, — он встаёт, чтобы уйти.

— Не бери Греха, — кричу я ему вслед.

На моё плечо опускается большая тёплая рука.

— Нам нужно собрать жителей большими группами, чтобы Татума могла обратиться к ним, — говорит Джован.

Это был вежливый способ сказать, что я должна довести их до исступления. Я фыркаю.

Рука Джована становится размытой, останавливая трость Аквина в паре сантиметров от моего лица.

… Полагаю, мне больше не стоит фыркать. Король выхватывает палку из рук старого тренера. Аквин с интересом наблюдает за ним.

— Ты перестанешь бить свою будущую Татум, — Джован опускает руку, которой защитил меня.

Я нервно сглатываю.

— Я перестану, когда она сама остановит меня, — загадочно замечает Аквин.

Щелчок. Я смотрю вниз на руки Джована и вижу, что палка Аквина сломана на две части.

— Джован, — в раздражении говорю я. — Ему она нужна.

Он игнорирует меня, занятый борьбой воли с сидящим мужчиной.

Аквин смотри на два куска.

— Теперь я смогу бить их обоих одновременно. Благодарю тебя.

Джован становится убийственно неподвижным. Затем он протягивает куски старику.

— А я найду палку вдвое больше, чтобы побить тебя, если ты тронешь её.

Аквин остается неподвижным, но я вижу лёгкое движение его бровей, когда он берёт палки.

— Ты бы ударил пожилого человека.

Джован скалит зубы.

— Дикий Король Брум будет наслаждаться этим.

Ашон подхватывает:

— Что насчёт битья Ландона, брат? Ты упомянул только Олину.

Король пожимает плечами.

— Мальчишке это всё ещё нужно.

Уродливая красота ползёт по шее моего брата.

Я прищуриваю глаза, глядя на Аквина, который поджал губы. Теперь он решил, что эта ситуация забавна? Оландон начинает подниматься.

Я хлопаю в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание.

— Малир, подготовь, пожалуйста, охрану для нас с Джованом. Стражники должны быть лёгкими на подъём. Большая часть армии останется здесь.

— А если нас застанут врасплох? — тихо спрашивает Рон.

Я усмехаюсь.

— Тогда небольшие силы будут меньшей потерей для нашего дела, и мы сможем быстрее сбежать. Оландон и Ашон останутся здесь, для руководства, если случится худшее.

И Оландон, и Ашон решают, что им есть, что сказать по этому поводу.

— Будет так, как сказала Татума, — говорит Джован.

Он поднимает руку в тот момент, когда Ашон открывает рот, чтобы снова возразить.

— Мне нужно, чтобы ты остался здесь и возглавил наш народ, если я паду, Аш.

Это не просьба.

Стиснув челюсти, Ашон опускает голову.

Плавным движением поднимается Аквин.

— Разговаривать с кучкой лепечущих Брум оказалось не так сложно, как я боялся, — проходя мимо, он похлопывает меня по щеке. — Должно быть, это твоё влияние, Лина.

ГЛАВА 14

— Расскажи мне обо всём, — говорит Аквин.

Старик сбивает лозу с дороги своей новой тростью. Стук эхом разносится по кустам, а Джован оглядывается через плечо. Его голубые глаза мерцают, когда встречаются с моим взглядом, а затем он отворачивается.

— Можешь начать с этого, — ворчит Аквин.

Я улыбаюсь. Начать с объяснения наших отношений с Джованом, всё равно, что строить замок с вершины. Это не имеет смысла.

— Нет. Я начну с самого начала.

Пока мы пригибаемся и пробираемся через развесистый Кауровый лес, отделяющий Первую Ротацию от Шестой, я говорю. Я говорю и говорю. О Кедрике, о делегатах, о ямах.

Аквин надувает грудь.

— Конечно, ты победила.

Я смотрю на него краем глаза, скрывая ухмылку.

Проходят часы, пока я перечисляю всё, что произошло со мной или из-за меня за последние три ротации. Я и не подозревала, как много мне придётся рассказать своему тренеру.

— Я видела лицо убийцы, так что просто необходимо убить его, как только закончится эта война. И я всё ещё не знаю, кто мой отец, но я сократила варианты до четырёх человек.

Ноги Аквина запинаются, и я провожу рукой по его плечам, чтобы поддержать его и заглянуть ему в лицо.

— Ты знаешь, кто мой отец.

Я стремлюсь к спокойствию, но в мои слова закрадывается обвинение.

Он переводит взгляд на моё лицо и задерживает его. Он открывает рот. Дважды. Я пялюсь на него. Аквин никогда не говорил мне, кто мой отец, хотя знал всё это время? Тихий рокот разговоров Брум стихает. Аквин оглядывается на мужчин, окружающих нас, которые теперь с интересом наблюдают за нами.

Он прочищает горло.

— Знаю.

— Кто…

Он поднимает руку.

— И я не скажу тебе, кто он. Только то, что он прибыл в Осолис с твоей армией. Он лично обратился ко мне и сказал, что хочет рассказать тебе всё сам.

Неужели. Кем бы он ни был, он без колебаний отозвал Аквина в сторону — прошло всего несколько часов после встречи в палатке.

— Ну, у него было пол перемены, чтобы сделать это, — огрызаюсь я.

Глаза моего тренера превращаются в щёлки.

— Возможно, его решение рассказать об этом затрагивает не только тебя.

— Бедолага, — бормочу я.

Путь мы продолжаем в молчании. Я отчасти ошеломлена тем, что Аквин не говорит мне, кто мой отец. Но я узнала кое-что полезное: мой отец здесь. Я буду наблюдать за своим старым тренером, чтобы понять, с кем он общается. Очевидно, это кто-то, кого он уважает, иначе он даже не стал бы рассматривать просьбу этого человека. К сожалению, я знаю, что, если Аквин решит, что не будет говорить на какую-то тему, ничто его не переубедит. Я не собираюсь за зря сотрясать воздух.

Аквин ведёт нас дальше, направляя неизвестно куда.

Я рассеянно сворачиваю квадрат ткани в карман. Вуаль. Я должна надеть эту проклятую вещь для следующего шага. У меня сводит живот, когда я думаю о том, что этот шаг включает в себя. Как важно, чтобы это сработало. Как это важно для меня. Я собираюсь показать целой деревне людей свой самый большой страх. Лучше бы я предстала перед ними голой.

— Им просто нужно отреагировать, верно? — Лёд чешет подбородок. — Они позлятся и побушуют, победа. Они любят тебя — победа. В любом случае, если они отреагируют, это будет победа. Худшее, что может случиться — они ничего не сделают.

Мы с Осколком обмениваемся забавляющимися взглядами. Сегодня Лёд поражает всех.

Вьюга фыркает.

— Мороз хочет, чтобы она им понравилась, идиот. Если они этого не сделают, будет на много больше возни.

— Не называй меня идиотом!

Пока эти двое мужчин препираются позади нас, Осколок вздыхает:

— Ты в порядке?

Я сглатываю желчь.

— Ага.

Он обхватывает руками мои плечи, пока мы идём. Я вижу верхушку соломенного домика над следующим холмом. Должно быть, туда нас ведёт Аквин.

— Они полюбят тебя, — шепчет он. — А если нет, поимей их.

Я мрачнею.

— Что? Их всех?

Осколок останавливается и смотрит на меня.

— Ты только что?..

Я громко хихикаю, не в силах сдержаться.

— Ага, — говорит Осколок.

Его глаза распахнуты от удивления. Он поворачивается к остальным из бараков, включая Греха.

— Олина только что отпустила грязную шуточку, — гордо восклицает он.

Вьюга и Лёд прерывают свой спор. Наступает короткий миг молчания, прежде чем сказанное доходит до их сознания.

Мужчины разражаются криками. Меня отбрасывает в сторону дерева Каур, когда Лавина в качестве поздравления хлопает меня по спине. Лёд дёргает меня назад и качает мою руку вверх-вниз в рукопожатии. Вьюга стирает с глаз настоящую слезу гордости.

— Ладно уже, — закатываю я глаза. — Успокойтесь, или этого больше не повториться.

Это заставляет их замолчать. Ко мне подкрадывается Грех.

— Итак…

— Нет, Грех.

Я поворачиваюсь к Осколку.

— Думала, что сказала тебе, не брать его.

Он пожимает плечами.

— Извини.

Я бегу трусцой, чтобы присоединиться к Джовану и Аквину, не обращая внимания на возмущенные комментарии Греха позади меня.

— Что это было? — спрашивает Джован.

Я избегаю его взгляда. Отношения между нами меняются, и под поверхностью кипит сильный гнев, поскольку я считала, что то, что было между нами, сильнее этого. Честно говоря, я злюсь, что он так странно ко мне относится. В чём дело? Теперь, когда он видит меня в Осолисе, он больше не может игнорировать то, кто я? Я сделала что-то, что его раздражает? Или это просто потому, что мы не обсудили… ну, всё?

— Осколок нашёл блестящий камень, — бормочу я.

Он оглядывается на всё ещё смеющуюся группу.

— Серьёзно?

Я игнорирую его и осматриваю соломенный дом перед нами. Большинство деревень Солати застроено подобными домами. Дома сделаны из соломы, собранной во Второй Ротации. Каждый раз, после полного оборота, дома сгорают во время пожаров Четвертой, поэтому жителям приходится отстраивать свои жилища снова и снова. Чем ты богаче, тем более постоянным является твоё жилье. У некоторых жителей деревень — торговцев — дома с несколькими стенами из Каура. Сатумы, которые являются эквивалентом министров в Гласиуме, владеют домами, полностью сделанными из огнестойкого дерева Каур, что свидетельствует об их богатстве.

Можно с уверенностью сказать, что у меня будет очень долгая дискуссия с Сатумами, когда я приду к власти. Хотя, по правде говоря, они могли сделать так много против кого-то вроде моей матери.

— Лина, надевай свою вуаль.

Я киваю своему тренеру и достаю из кармана материал, подаренный Уиллоу ещё в Гласиуме. Я стискиваю зубы и накидываю его на голову, застёгивая сверху ободок. Ненавижу вуаль. После того, как всё закончится, я собираюсь сжечь эту дурацкую штуку.

Аквин толкает соломенную дверь своей новой палкой. Уверена, что с такой шумной казармой на заднем плане, обитатели знают о нашем приближении. Я слышу, как дверь отворяется, и на мгновение оказываюсь в полной темноте. Прошло много времени с тех пор, как я носила вуаль. К этому нужно привыкнуть.

— Татума Олина, рад встрече. Мастер Аквин, — произносит голос.

Я хмурюсь от неуверенности голоса, но наклоняю голову. Рядом со мной напрягся Джован, и мне интересно, почему.

— Они позади деревни. Прошу, следуйте за мной.

Я хватаюсь за потную руку Джована, и он заставляет меня двигаться, быстро моргаю, чтобы прояснить зрение. Джован медленно ведёт меня за Аквином и деревенским жителем. К тому времени, как мы обходим дом, мои глаза адаптируются, а проводник исчезает.

До моих ушей доносится фырканье, я поворачиваюсь и вижу пять дромед в конюшне. Оставив Джована, я быстрыми шагами приближаюсь к ним.

Прекрасные создания перебирают копытами и встряхивают гривами при моём приближении.

— Ты великолепна, — бормочу я одной из них.

Прошла целая вечность с тех пор, как я в последний раз каталась на дромеде. Раньше это было одним из моих любимых занятий. Интересно, как это будет ощущаться после езды в санях?

— Что это за хрень? — выкрикивает Лёд.

— Скажите этому глупому мальчишке вести себя тихо, — говорит Аквин.

— Подойди и скажи мне сам, старик.

Аквин ковыляет к нему, и я морщусь. Он играет на своём возрасте так же, как я играю на том, что я маленькая. Осколок и Вьюга понимают это и сразу же отдаляются от Льда. Лёд стоит с наглой ухмылкой, и моё сердце болит за него. Аквин собирается причинить боль.

Мой тренер ничего не говорит. Он приподнимается на одной ноге и ударяет мужчину из казармы в челюсть. Лёд падает на землю. Я качаю головой. Рано или поздно это должно было случиться.

— Ты хочешь сказать, чтобы мы занялись этими существами? — спрашивает Грех.

Он вытирает пот, капающий с его лба. Даже обливаясь потом, этот Брума без рубашки — самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

— Нет, — Король перемещается, становясь между мной и Грехом. — Продолжай идти.

Тут только пять зверей. Грех поднимает руки и соблазнительно подмигивает мне, прежде чем уходит. Когда Джован бросает на меня взгляд, у меня на затылке поднимаются волосы.

Ухватившись за гриву дромеды, я взбираюсь на спину тёмного существа. Мои мантии собираются вокруг коленей, и я натягиваю их как можно ближе к моим новым сандалиям. Подо мной двигаются мощные мышцы плеч животного, и меня охватывает восторг.

Сидя на дромеде, я смещаюсь, когда она переваливается с боку на бок.

Джован кладёт руку на моё бедро. Непринужденное движение, но его ладонь словно прожигает дыру в моих мантиях. Сегодня на мне одеяния голубого цвета. Аквин решил, что так будет лучше, ведь синий всегда был цветом мира. Возможно, он надеется, что ассоциация с цветом моих глаз поможет делу.

— Я что, должен взобраться на одну из этих тварей?

Я пожимаю плечами. Я не знаю плана Аквина.

— Ты боишься, могучий Король Брум, — мой тон дразнящий и лёгкий.

— Быть затоптанным до смерти? Да, — тон Джована резкий, и я знаю почему.

Его отец погиб в инциденте с собачьей упряжкой.

Я сжимаю его руку, слыша, как Аквин затаил дыхание от честности ответа Короля.

— Ты можешь поехать со мной, — говорю я.

— Нет, — говорит Аквин. — Нужно, чтобы в тебе видели независимость. Король Джован, двое его людей и я поедем за тобой, сопровождаемые остальными.

— Король Джован, — произношу я. — Забирайся позади меня. Ты можешь почувствовать движение, прежде чем поедешь в одиночку.

Возможно, Аквин и организовал всё это, но я — Татума.

Без лишних слов Джован оказывается позади меня. Даже это он делает с грациозностью воина. Тёплые бёдра Джована упираются в мои, а его хватка на моей талии становится крепче. Я щёлкаю языком, и дромеда делает шаг вперёд.

Я огибаю соломенный домик, пока Аквин с оставшейся дромедой даёт инструкции Осколку и Роско. Потерявшего сознание Льда перекидывают через дромеду перед сидением Осколка. На заднем плане хихикает Лавина.

— Я мог бы привыкнуть к этому.

Я поёживаюсь, когда дыхание Джована щекочет мою шею. Интересно ехать с кем-то ещё, а быть может просто потому, что это Джован. Я чувствую, как он движется позади меня. Его пальцы спустились ниже по моему животу.

Он носом проводит по моей шее.

— Думаю, я должен ехать позади тебя ведь день. Ради безопасности.

Я поднимаю брови под вуалью.

— Не думала, что ты захочешь этого, — говорю я, думая о том, как мы избегали друг друга.

Он крепко держит меня.

— Я всегда буду хотеть это.

Я замолкаю, а он вздыхает.

— Нам нужно поговорить, — произносит он.

Его тон заставляет меня улыбнуться.

— Мы хороши в разговорах, — отвечаю я.

Джован усмехается.

— Это значительное преувеличение.

Аквин подзывает нас назад.

— Ты сильно привязана к этому старикашке? — спрашивает Джован.

— Да, — я сжимаю губы в тонкую линию.

Я придерживаю дромеду, а Джован спешивается, мягко приземляясь на ноги.

— Очень жаль, — отвечает он.

Я смотрю, как Король забирается на свою дромеду. Брумы выглядят слишком мускулистыми для верховой езды, а Джован больше всех, но дромеда, кажется, не замечает лишнего веса.

Мы снова начинаем движение. Сорок пять солдат следуют за нами. Жаль, что я еду верхом. По крайней мере, когда я шла пешком, я могла отвлечься, разговаривая с окружающими. Здесь, наверху, разговор не клеится.

Аквин находится справа от меня.

— Когда мы въедем в деревню, было бы лучше…

— Обеспечить безопасность продовольственных складов, — в каждой деревне был свой, но он охранялся. — И, затем обратиться к народу.

Джован едет по другую сторону от меня.

— Она знает, что делает, старик.

Следует пауза.

— Я вижу.

Аквин услышал мой рассказ о жизни на Гласиуме, но у него не было времени увидеть, как я изменилась. Надеюсь, у нас будет много времени, чтобы снова узнать друг друга.

— Возможно, женщина, которая вернулась в этот мир, уже не та девушка, что его покинула, — говорит Джован.

— Как, по-твоему, нам лучше всего обуздать силы, защищающие продовольственные склады? — спрашиваю я Аквина.

Я не хочу, чтобы он думал, что я не нуждаюсь в нём. И я хочу, чтобы Джован и Аквин поладили. Хотя я не могу представить, чтобы Аквину когда-нибудь понравился мужчина, которым я интересуюсь… Я помню, как он смотрел на Кедрика.

Ему требуется несколько мгновений прежде, чем ответить:

— Жители деревни знают, что ты приедешь.

— Правда?

Трость Аквина ударяет меня по бедру в ответ на вопрос. Я не делаю никакого движения, чтобы показать, что это меня задевает. В основном потому, что я чувствую, как по другую сторону от меня закипает Джован.

— Риан сказал вам, что есть несогласные, — говорит Аквин.

— Ну, да, — признаю я. — Но у меня особо не было времени, чтобы поговорить с ним, ведь меня проткнули мечом и всё такое.

— Не оправдание.

Я закатываю глаза. Конечно, нет.

— Ситуация, — спрашиваю я.

— Татум Аванна ликвидировала первое восстание. С тех пор она держит их в ослабленном состоянии, чтобы у них не было сил восстать против неё. В каждой деревне есть те, кто поддерживает контакт со мной и некоторыми другими.

— Сатум Джерин, — спрашиваю я.

— Верно.

— И…

— Матрона тоже входила в их число. Её поймали, когда она передавала сообщение от моего имени.

От мысли об её разлагающемся трупе я закрываю глаза.

— Итак, деревенские жители ожидают меня.

— Они ждут тебя. Однако я не был уверен в участии Брум. Тебе нужно будет сдержать возможную панику. Тебе нужно не только убедить свой народ в том, что ты достойна их выбора, но и убедить его не осуждать народ, который всегда считался его врагом.

— Вени, — ругаюсь я.

Трость снова ударяет меня по бедру.

Джован спешивается и подходит к Акину. Раздаётся треск, за которым следует грохот того, что, как я предполагаю, означает, что на лесную подстилку падают обломки новой трости Аквина.

Аквин не произносит ни слова. Как и Джован, снова забирающийся на дромеду слева от меня.

Я перевожу взгляд с одного на другого, но, похоже, никто из них не хочет говорить.

— Итак, — поколебавшись, начинаю я, — у нас уже есть внимание деревенских жителей. Спасибо, Аквин, я не подозревала, какую работу ты проделал в моё отсутствие.

— Я делал это с тех пор, как ты родилась, — просто отвечает он.

Я поворачиваю к нему голову.

— Татум уже давно теряет рассудок. Я знал, что этот день придёт, — поясняет он.

Джован подключается к разговору. Его голос звучит сдавленно, но в остальном он не показывает никаких признаков относительно того, что только что произошло.

— Жители деревни должны видеть, как ты, я и мои люди побеждаем силы Татум.

— И затем твои люди раздадут еду, — добавляю я.

— Обратись к ним, когда у всех будет еда.

— Будет менее устрашающе, если твои люди будут рассредоточены в толпе, а не стоять кучкой. Мы представим их постепенно.

Джован потирает свой лоб.

— Ты права. Осколок?

— Понял, — отвечает Осколок.

Они с Роско, молча, шли позади нас.

— И убедись, что каждый из них знает, что если каким-то образом навредит деревенским жителям, то встретиться с остриём моего меча.

— Да, мой Король.

— Роско? — спрашиваю я. — Ты знаешь мой мир. Как ты думаешь, как деревенские жители отреагируют на присутствие уроженцев Гласиума?

Он прочищает горло.

— Я считаю, что деревенские жители будут бояться нас вне зависимости от того, что ты скажешь, Татума Олина.

Моё сердце замирает. Я не хочу свергать свою мать ради этого. Я хочу мира между нашими народами.

— Но, — говорит он, — ты должна заставить их увидеть, что ты и союз с Гласиумом, лучший для них вариант. Они знают, каково это жить с Татум. Они знают, каково это иметь Гласиум в качестве врага. Ты должна предложить им лучший вариант, а затем выполнить свои обещания. Твоей целью должно быть доверие. Со временем доверие приведёт к любви.

Я поворачиваюсь на дромеде, чтобы обернуться, и вижу только очертания Роско.

— Спасибо. Это здравый совет.

Это не остановило мой желудок от урчания, но поставило невозможную задачу в возможные рамки.

Я улавливаю шум от людей впереди нас.

Моя тошнота поднимается на новый уровень.

— Подождите! — я задыхаюсь. — Стойте!

Я соскальзываю с бока дромеды и мчусь к опушке леса, слыша, как меня окликает Джован. Надеясь, что скрылась из виду, я, приподняв вуаль, планомерно опорожняю содержимое своего желудка на землю. Каждый раз, когда я думаю о том, что собираюсь сделать, на меня нападает очередной приступ рвоты.

Я издаю стон и упираюсь головой в чёрный ствол.

Тёплая рука потирает мою спину.

— Лина, твои люди примут тебя. Всё будет хорошо.

Я выплёвываю желчь, заполнившую рот. Какая-то часть меня задается вопросом, стоит ли мне воздержаться от этого в присутствии Джована, но я думаю, что он видел, меня избитую до полусмерти, так что это его не смутит.

— А если нет?

— Тогда я убью их.

Я коротко смеюсь.

— У тебя всегда один ответ.

— Он всегда будет таким, когда это касается тебя. Чувствуешь себя лучше?

Мой желудок успокоился. Я вздыхаю.

— Это будет казаться ужасным, пока не закончится.

Справа от меня появляется большая ладонь. Я хватаюсь за неё, а другой рукой опускаю вуаль. Джован хватается за материал.

— Я хочу поцеловать тебя.

Я отстраняюсь и убираю его пальцы с моей вуали.

— Меня только что тошнило. Мы не будем целоваться.

У меня есть границы.

— Думаешь, меня это волнует?

— Думаю, меня волнует, — возражаю я.

Он стонет.

— Отлично. Тогда давай уже покончим с этой чертовщиной.

Я возвращаюсь к нашим скакунам вслед за Королём, тихонько вторя ему.

— Давай покончим с этой чертовщиной.

ГЛАВА 15

— Их четверо, — шепчет Лёд.

— По два стражника с обеих сторон деревни, — говорит Вьюга.

— Всего двадцать, — бормочу я.

Остальные стражники расставлены вокруг продовольственных складов. Нас пятьдесят. Это не должно стать проблемой. Мастерство нашего небольшого отряда на высоком уровне. Но не это заставляет меня тянуть время. Мои руки и рана на груди зажили, но…

Грех ударяет меня по спине.

— Хорошая драка поможет сбросить нервозность. О чём ты волнуешься? Деревенские мужчины поддержат тебя только потому, что ты сексуальна.

Лавин разражается сдавленным смехом.

— Возможно, ты пропустил фундаментальные различия между Брумами и Солати, — возражаю я.

Лёд усмехается.

— Не знаю, что такое фундаментальные, но мужчины Солати не выбирают сексуальных. Чем уродливее женщина, тем больше вероятность, что они её захотят! Вот почему никто не хотел Мороз.

Настала моя очередь подавлять смешок.

— Где, чёрт возьми, ты это услышал?

Проклятые слухи Брум.

— Мне Санджей сказал, — с негодованием отвечает он.

Борьба в листве позади нас заставляет меня напрячься. Я беспокоюсь о том, как буду сражаться. Я уже отвыкла от ограничений вуали.

— Король Джован просил передать, что он на месте, — говорит дозорный.

Я киваю мужчине, и он исчезает между деревьев.

Деревня окружена холмами. Как и во всех деревнях Осолиса, через центр проходит тропинка. Соломенные домики расположены на большем расстоянии друг от друга, чем убежища Гласиума. Это механизм защиты от пожаров; специально разработанный проект, дающий небольшой шанс сдержать точечный пожар, который может начаться. С другой стороны холма доносится ритмичный стук молотка. Ребёнок зовёт свою мать. Звуки моего народа. Но есть разница. Я чувствую её.

В моей памяти деревни были недостижимым счастливым местом моих мечтаний. Здесь же нет смеха. Нет играющих детей. Нет суетливых матерей.

Я чувствую отчаяние, словно оно неприятный запах. Страдания ощутимо витают в воздухе, душат меня и сжимают моё горло в тугой хватке.

К этому времени дозорный уже должен был добраться до остальных.

— Пора.

Мужчины из казарм в предвкушении напрягаются вокруг меня. Волнение, которое может принести только предвкушение боя. Я собираюсь защитить то, что принадлежит мне. Наконец-то я покажу своим людям то, что всегда хотела им показать.

Что я сделаю для них всё, что угодно.

Мы движемся вниз по склону. Я иду впереди.

Склады представляют собой тесные сараи из чёрного Каура, спроектированные так, чтобы выдержать пожары Четвёртой Ротации. Внутри помещение уходит под землю. Но не для понижения температуры, как на Гласиуме; этому препятствуют подземные источники. Оно построено таким образом, чтобы свести к минимуму количество деревьев Каура, необходимых для строительства. Если мы вырубаем слишком много деревьев, это нарушает хрупкий баланс дыма. Деревья Каура сохраняют воздух достаточно чистым, чтобы им можно было дышать.

Приближаясь, я выбрасываю всё из головы. Свет огня от Четвёртой Ротации, в двух ротациях справа от нас, сейчас самый яркий.

Проглядываются очертания хранилища. По словам Риана и Оландона на страже будут стоять четыре человека с каждой из сторон.

Я прекращаю попытки разглядеть стражников и обращаю своё внимание на то, что могу услышать.

Раздаётся возглас Джована.

— В атаку! — кричу я.

Мы бежим. Мужчины вокруг выкрикивают боевые кличи. Впереди раздаётся звон металла, покидающего ножны, и я выхватываю свои парные мечи. Я избавляюсь от мыслей о том, что собираюсь причинить вред народу Солати. Меч встречается с мечом, и две силы сталкиваются в грохочущем беспорядке. Я кручусь под свист клинка. До меня доносятся крики с другой стороны. Там будут Аквин и Джован. Аквин — представитель Солати на другой стороне.

Я ударяю по икрам солдата рукоятью одного из мечей.

— Только обезоружить! — кричу я.

Солис знает, я понимаю, каково находиться в разгаре битвы. Ты забываешь себя — и не всегда есть возможность просто разоружить.

— Я ваша Татума, — кричу я. — Опустите оружие, если хотите жить.

Это, правда, жестоко. Я поставила их в безвыходное положение. Они могут сражаться со мной и, вероятно, погибнуть. Или они могут сложить оружие и умереть от рук Татум. Что, судя по её репутации, было бы гораздо худшей участью.

Я понимаю ответ, получив удар в челюсть.

Пока я перекатываюсь в сторону, проклиная вуаль на моём пульсирующем лице, кто-то расправляется с нападавшим. Тяжёлые шаги. Я вскакиваю на ноги и вступаю в бой с другим стражником — женщиной, судя по её изящным изгибам. Я бью её ногой в голову, но из меня вышибает воздух, когда она впечатывает кулак в мой бок. Мой шрам расходится в знак протеста. Отвлёкшись, я чувствую, что мой апперкот не достиг цели. Между нами возникает Осколок, и, потирая грудь, я даю ему пространство для борьбы с женщиной.

Слева от меня эхом раздаются крики.

Двое Солати, охранявшие вход в деревню, бросаются на нас. Лавина хватает обоих и разбивает им головы, столкнув вместе.

Члены казарм горят желанием подраться; отряд Татум едва ли тронет их хоть пальцем. Даже пятнадцать других дозорных, которые были со мной, бросаются на стражников. Утомительная поездка через Оскалу усилила их желание действовать.

Понимая, что сейчас есть более эффективные бойцы, чем я, я осматриваю территорию, пока остальные выводят из строя стражников. С другой стороны всё ещё раздаётся грохот.

— Докладывайте, — хриплю я, когда бой утихает.

Тяжело дыша, отчитывается Вьюга:

— Двое наших ранены. Один из противников мёртв. Обезврежено десять солдат Солати.

На этом наша половина работы выполнена.

— Сдерживайте живых солдат, — распоряжаюсь я.

Я подхожу к складу как раз в тот момент, когда из-за угла выбегает Джован. Увидев меня, он замедляется.

— Ты в порядке?

Он обходит меня.

В свою очередь я провожу оценку его состояния. Он не хромает и не шатается. Его голос твёрдый. Он невредим.

— Да, рана в груди доставила мне немного хлопот. И драться с вуалью намного сложнее, чем раньше, — я хмурюсь. — Но мои руки справились нормально. Мне просто нужно восстановить выносливость.

Он отрывисто кивает. Я хочу дотронуться до него, но кто угодно может увидеть. Нам ещё не хватало, чтобы мои люди догадались, что здесь задействованы Король Гласиума и их Татума. Джован знает об этом и, в кои-то веки, держит дистанцию.

Мне интересно, выдержит ли то, что мы разделяем, эту секретность, или наши отношения ослабнут и умрут. Я всегда знала о риске. Что, отдав ему своё сердце, я могу получить лишь боль и горькие страдания. Но я не могу заставить себя сожалеть об этом.

— Нам нужен ключ, — говорит Король, ощупывая рукой сарай.

Звяканье и прихрамывающие шаги. Я протягиваю руку Аквину, и он кладёт ключ на мою ладонь.

— Пусть все отойдут от дверей. Если кто-нибудь из деревни наблюдает, я хочу, чтобы они видели, — бормочу я тренеру.

***

Мы раскладываем еду на столах в центре деревни. Иссушенная площадь лишена всякой жизни, кроме ручейка из дозорных Брум, несущих еду из глубокого сарая.

Мой народ наблюдает. Принимает решение. Я жду на улице у столов с едой, пока не понимаю, что они не выйдут, пока здесь Брумы. Тогда я иду в склады и вновь любуюсь копчёным мясом, консервированными фруктами и бочонками с овощами. Здесь достаточно продуктов, чтобы месяцами кормить всю армию Джована.

— Какой в этом смысл? — спрашивает Осколок.

Я смотрю на стоящие вокруг меня бочки с картофелем.

— Это тщательное спланированное безумие. Нет ни смысла, ни логики.

Когда я выхожу из строения, на трёх столах, ломящихся от припасов, уже расставлены блюда. Дозорные крутятся вокруг столов, выпучив глаза от представшего им зрелища. В основном это овощи и фрукты — мы не большие мясоеды, хотя я приказала принести мясо. Мясо помогло Оландону восстановить силы после Оскалы. Я уверенна, что оно будет полезно моему народу. И всё же, несмотря на зелень на столе, мужчины таращатся. Они уже несколько недель сидят на армейском пайке. И Джован отдал строгий приказ, чтобы никто из Брум не прикасался к еде.

— Они не выйдут, пока тут Брумы.

Аквин ковыляет ко мне.

Я коротко киваю ему.

— Малир, мне нужно, чтобы ты отвёл людей подальше. Значительно дальше. Останемся только я, Аквин и Король Джован.

Он колеблется, но затем кивает.

— Да, Татума.

Бедный Малир. Стресс, связанный с попытками защитить нас с Джованом, должно быть, изматывает.

Я слушаю, как слова приказа разносятся по поляне. Что, если мои люди не придут? Что, если они уже решили не давать мне шанса? Если бы я голодала несколько месяцев и увидела стол, полный еды, я бы тоже не поверила. Это не сработает.

— Они придут, Лина, — успокаивает Аквин, чувствуя моё смятение.

Приближаются едва различимые шаги.

— Варвар впервые надевает рубашку, — бормочет Аквин.

Я напрягаюсь, чтобы увидеть Джована сквозь вуаль. Когда мне это удаётся, хихикаю.

— Не сильно помогает, — отвечаю я.

Рубашка натянулась на мускулах его груди. Он возвышается над нами обоими, и это вызывает у меня воспоминания о нашей первой встрече. Джован был самым страшным человеком, которого я когда-либо видела. В окружающем его воздухе витала угроза, исходящая от Короля. Надетая рубашка ничем не помогла.

Я приближаюсь к столу и выбираю яблоко. Мой рот наполняется слюной, но желудок сводит. Я слишком нервничаю, чтобы есть, поэтому быстро кладу его обратно.

Джован кладёт руку на рукоять меча. Я хмуро смотрю на оружие.

— У твоей матери неплохие запасы еды, — рычит он.

Я храню молчание. Мне нечего сказать по этому поводу. Моя мать хочет Гласиум. Мы и раньше это подозревали, а теперь увидели доказательства тщательного планирования. Я бы тоже разозлилась.

Вуаль развивается на ветерке, а по моему горлу поднимается паника.

— Они не придут, — задыхаюсь я.

— Тогда они не поедят, — просто говорит Джован. — Знаю, какой выбор сделал бы я.

— Не думаю, что твоё оружие помогает. Ты должен снять его.

— Оружие остаётся, — спокойно отвечает он.

— Но…

Моё внимание привлекает шум воркования.

Что это во имя Солиса?

— Это?..

— Ребёнок, — заканчивает Аквин, чей голос звучит так же растеряно, как и мой.

Гуканье ребенка становится всё ближе, и напряжение в воздухе возрастает до ощутимого уровня. Чей это ребёнок? Родители должно быть в ужасе.

— Он упадёт, — говорит Джован.

Я делаю шаг вперёд, но Джован делает выпад и подхватывает ребёнка на руки.

— Он ранен? — спрашиваю я.

Джован ворчит.

— Нет, но я не понимаю, как он всё ещё жив.

— Что ты имеешь в виду?

Я протягиваю руки к ребёнку.

Он передаёт ребёнка мне, и я принимаю от него слишком лёгкую ношу. Это не может быть ребёнок. Лицо настолько исхудало, что больше похоже на череп, чем на лицо. Должно быть, девочке всего год, хотя трудно сказать, насколько голодной была её жизнь. Возможно, передо мной ребёнок гораздо старше. Я глажу голову корчащейся девочки и оцепенело смотрю, как клок её волос падает на землю. Кости настолько острые, что если бы я надавила на кожу, то уверенна, что кость проткнула бы её насквозь. Когда я вижу, как сильно страдал мой народ, меня охватывает ужас.

Ребёнку нужна еда.

— Ты не видела, как голодали деревенские жители? Тот, который привёл скакунов? — мягко спрашивает Джован.

Я протягиваю ему ребенка, и он неловко берёт его.

— Нет, — отвечаю я.

Не дожидаясь, что он скажет дальше, я поворачиваюсь к столу и отбираю сухофрукты. Я не могу говорить об этом. Как этот ребёнок ещё жив? Я должна была вернуться раньше.

Из истощенной фигуры на огромных руках Джована доносится вой. Ужас, который вечно будет преследовать меня во снах.

— Ты должна взять её.

Джован протягивает мне плачущую девочку.

Я аккуратно беру малышку. Я сотни раз брала на руки детей, но никогда ещё не держала такого хрупкого. Поднося ко рту маленький кусочек сухофрукта, я заставляю себя жевать, пока он не превращается в кашицу, и выплевываю его в руку.

— Я собираюсь покормить тебя, малышка, — я успокаиваю её рыдания, нежно покачивая. — Джован, капни немного на её губы.

— Откуда ты знаешь, что это девочка?

— Благодаря традициям. Сделай это, пожалуйста.

Мне нужно покормить её. Звук крика пробуждает во мне что-то первобытное.

Он берёт немного разжеванной мякоти и очень осторожно погружает палец в крошечный ротик.

Вой прекращается. И вдруг изголодавшийся ребёнок обретает энергию. Её лицо искажается, когда она начинает сосать палец Джована. Он поспешно протягивает ещё один. Ребенок выгибается навстречу ему, и Джован смеется, но во мне нет места смеху, только боль в сердце. И ярость.

Ты можешь пытать меня, ты можешь убить моих друзей, но причинить боль ребенку — это самый порочный поступок в двух мирах. Я собираюсь вонзить нож в сердце своей матери. Снова и снова.

— Лина, они идут.

Хриплый шёпот Короля приводит меня в чувство.

Я медленно поворачиваюсь. Теперь мои глаза приспособились к ограниченному обзору вуали. Моя грудь сжимается в агонии, когда я вижу фигуры жителей. Они сползают с деревьев и домов, и идут волочащимися шагами. Не верят, что я здесь, чтобы помочь им, но всё выглядит так, как будто у них нет сил беспокоиться об этом.

Среди изможденных скелетов моего народа я не могу найти ни одной позы, которая бы свидетельствовала о чём-то, кроме опустошения.

Они отказались от всего, кроме дыхания.

В моём горле поднимается жгучий ком, и хотя я не могу заставить его вернуться, я не позволяю ему перерасти в рыдания. Причина проста: мой народ не плачет, а голодает. Я не заслужила права плакать от их имени.

Аквин сжимает мою руку.

— Ты должна начать говорить, дитя моё.

Я баюкаю ребёнка на руках и собираюсь с силами. В сухом воздухе абсолютно тихо, и хотя они едва живы, Солати не притрагиваются к еде.

— Простите меня, — говорю я.

Скорбный звук отдаётся эхом, и я не скрываю эмоций в своём голосе, хотя этого никогда не будет достаточно. Словами это не описать. Это можно только почувствовать. Это может только преследовать.

— Я здесь, чтобы положить конец вашим… страданиям. Сейчас я хочу, чтобы вы поели. Пожалуйста, не берите слишком много, — мой голос крепнет. — После долгого отсутствия правильного питания вам станет плохо, — я ещё раз окидываю взглядом крошечную девочку. — Я хочу, чтобы вы взяли всю еду и распределили её между собой. Если понадобится ещё, вы это получите.

Люди не издают ни звука.

— Пожалуйста, ешьте, — умоляю я.

Мой голос ломается. Я смотрю на землю, обхватив руками теперь уже спящую малышку.

Начинается шарканье. Я не поднимаю глаз, пока жители деревни тащатся вперёд, некоторые стонут от усилий. Краем глаза я вижу их босые ноги, но всё равно не поднимаю головы. Я держу её опущенной. От стыда за то, что сделала моя мать.

ГЛАВА 16

Я не обращаюсь к ним в тот день. Не стала бы обращаться и в течение двух недель, если бы это было возможно. Но другие деревни страдают.

Этим утром я позвала пятерых Брум из нашей компании в деревню, чтобы помочь тем, кто слишком слаб, чтобы получить еду. К полудню я зову ещё десятерых. Сейчас около тридцати Брум стоят среди собравшихся деревенских жителей. Почти одинаковое количество Брум и Солати. Нечто невиданное в мирной обстановке. И мой народ, слишком уставший, чтобы бояться, просто не реагирует на них. Это жестокое преимущество в нашу пользу. И оно позволяет дозорным заботиться о жителях деревни без возражений. Это позволяет выставить их в выгодном свете. И мне почти хочется, чтобы мои люди выказали немного сопротивления. Что угодно, только не уныние. Мне приходится напоминать себе, сколько недель понадобилось Оландону, чтобы прийти в себя после перехода через Оскалу. Местные жители голодали гораздо дольше.

Я стою на возвышении, чтобы мой голос доносился до собравшихся людей. Слова Адокса возвращаются ко мне — о вере в то, что я лучшая перспектива для моего народа. Мой рот открывается. И я понимаю: я действительно верю в это. Я их надежда. Я их спасение. Я буду той, кто вернёт им счастье. Оно зависит только от меня.

Некоторые из моих людей близки к тому, чтобы упасть без сознания. Сейчас не время для замысловатых речей.

— Я вернулась в Осолис, чтобы положить конец тирании Татум Аванны, — мой голос прорезает утренний дым.

Я представляю лицо своей матери: жестокий изгиб её губ, черноту её души.

— Она подвергла вас самым неимоверным испытаниям, которые я могу только вообразить.

Вуаль колышется на ветру.

— Всю жизнь я была во власти её порочности. Вы все знаете об этом. И сейчас я расскажу вам, почему.

Я хватаю конец вуали, и толпа совершает первое движение. Это не движение в мою сторону от нетерпения. Мои люди в панике отступают назад, прочь от меня и верной смерти. Я радуюсь этому знаку, потому что он показывает, что у них ещё осталась какая-то форма самосохранения.

Я повышаю голос:

— Вы увидите, что ненависть Татум к Гласиуму построена на лицемерии и лжи.

Вуаль ощущается тяжелее, чем когда-либо раньше. Но я сильнее, чем была когда-либо. Вуаль — ничто.

Она падает на землю.

Я смотрю на свой народ. Впервые лицом к лицу.

И я наблюдаю, прекрасно видя, как расширяются их глаза. В них вибрирует растерянность. Потрясение настолько глубокое, что они тратят все свои силы на то, чтобы повернуться к соседу и поделиться своим недоумением. Они шепчутся; они таращатся.

В этом они очень похожи на Брум — только тише. С точки зрения Гласиума, они кричат и тыкают пальцами.

Я поднимаю руки ладонями вверх.

— У меня голубые глаза. Татум Аванна хранила от вас страшную тайну. Вот почему, наряду с безумием и жадностью, она морит вас голодом. Потому что она хочет, чтобы этот секрет оставался секретом. Она хочет продолжать поддерживать эту ложь, — я кривлю лицо. — Чтобы наказать вас всех за её ошибки. Чтобы уморить голодом ваших детей.

Я спускаюсь по холму.

— Я не позволю ей, — кричу я. — Татум заплатит за свои отвратительные преступления. Обещаю, что доведу дело до конца. Я восстановлю величие Осолиса. Вам больше не придётся жить в страхе!

Я подхожу к Джовану и беру его за руку, поворачиваясь, показывая жителям деревни.

— Узрите! Татум говорит нам, что Брумы наши враги. Но кто сейчас здесь? Заботится о вас, кормит ребенка собственными руками? — во мне горит огонь Четвёртой Ротации. — Я хочу настоящего мира! Между всеми расами в обоих мирах. Я хочу гармонии и окончания безумия.

Я взбираюсь на холм.

— Настало время народу Солати перестать платить своей шкурой за жадность Татум! Восстаньте со мной! — мурашки пробегают по моему телу. — Восстаньте со мной! И я предложу вам спасение, стоя на коленях.

И вот я, единственная голубоглазая Татума в истории, стала первой высокопоставленной Солати, опустившейся на оба колена, склонив голову в поклоне перед своим народом.

Долгое время не доносится ни звука. Пока не раздаётся небольшой шум.

Я поднимаю голову и вижу, что один человек с трудом опускается вниз. Вьюга бросается на помощь человеку, который, тяжело дыша, встаёт на колени. Сомневаюсь, что мой друг задумывался о том, как он сейчас выглядит: человек из Гласиума, упавший на колени, чтобы помочь Солати.

Аквин грациозно опускается на колени, положив руку на сердце.

— Я положу свою жизнь за тебя, Татум Олина.

Татум Олина. Этот титул шокирует меня. Почти неотличимо от слова Татума, но настолько иное по значению.

Остальные падают на колени, Солати и Брумы в равной степени. Они бормочут «Татум Олина» и этот звук беспокоит меня, потому что это не правда, пока что — пока я не выполню свои обещания. Только тогда я смогу претендовать на титул.

Король Гласиума подаёт руку. Я встречаю его взгляд, и меня переполняют гордость, уважение и сила его любви ко мне. Он помог мне стать такой, какая я есть, хотя он этого не видит. Любовь к нему привела меня к этому моменту и дала мне силы.

Он осторожно поднимает меня и на глазах у всех низко склоняется над моей рукой и едва целует тыльную сторону ладони. Затем он поднимается, поднимается и поднимается, пока не выпрямляется во весь рост. Люди, стоящие ниже нас, настороженными глазами смотрят на него.

— За время своего пребывания на Гласиуме Татум Олина заслужила мою непоколебимую преданность. Для меня большая честь объединить моё королевство с её. И я обещаю, что от рук моих людей вам не будет причинено никакого вреда. Я хочу, как и ваша Татум, как и вы, жить в мире: ради себя, наших детей и детей наших детей! — он наклоняет голову. — Как Король даю вам своё священное слово.

Я сжимаю руку, которую он по-прежнему держит.

— Пожалуйста, помогите моим людям встать на ноги, — говорю я Брумам. — Им нужна еда и отдых. Все деревенские обязанности отложены до дальнейшего уведомления. Вы должны сосредоточиться на восстановлении своих сил. В вашем распоряжении останется небольшой отряд людей Короля Джована. У вас будет доступ ко всей необходимой пище.

Сцепив руки, мы смотрим, как наши люди помогают друг другу. И это самое прекрасное, что мне когда-либо посчастливится увидеть.

В трудные моменты мы возрождаем свою истинную сущность.

ГЛАВА 17

— Но как хорошо, что выполз ребёнок? — рассуждает Грех.

Лёд качает головой.

— Знаю! До этого мы были по уши в дерьме.

Грех изучает свои пальцы.

— Кто-то может сказать, что это идеальное совпадение.

Я прищуриваю глаза, глядя на красивого мужчину, прислонившегося к стволу Каура. Осколок опережает меня.

— Ты этого не сделал, — говорит он.

Грех невинно моргает.

Осколок неуверенно смотрит на меня.

— Он же не мог… не мог ведь?

Мы все находимся в доме с соломенной крышей. Мужчина из барака Трюкача стоит, зевая. Мышцы его живота приходят в движение.

— Мне никогда не нравились такие слова, как «не мог» и «не сделал». Они подразумевают границы. А я не слишком люблю границы.

— Ты подсунул ребёнка, — категорично говорю я.

Вьюга выплёвывает свою еду на Лавину, который в ответ ударяет его по лицу. Вьюга отлетает к стене. Я вижу, как Аквин с интересом наблюдает за этой перепалкой.

— Я бы не сказал, что подсунул туда ребёнка. Я просто помог ему с едой.

Мимо щеки Греха пролетает кинжал и вонзается в солому позади него.

Он протягивает руки к угрожающему блеску в руке Осколка. Ещё около пяти кинжалов свисают с пояса советника.

— Я забрал малышку у спящей матери и подтолкнул её в нужном направлении, — он смотрит на меня. — И спас твою задницу, — его взгляд скользит вниз. — Которая, могу сказать, очень отвлекает под этой мантией.

Я сдерживаюсь, чтобы не разразиться хохотом. Едва сдерживаюсь. Неужели он больше ни о чём не думает? И он прав. Он действительно спас мою задницу. В ямах я училась у лучшего шоумена. И этим шоуменом был Грех. Его инстинкты безошибочны, но ему и не нужно это знать. Ему хоть кол на голове чеши, всё равно сделает по-своему. Я не отрываю взгляда от Греха, наклоняя голову.

— Что вы, ребята, думаете?

Симпатяга красуется под вниманием мужчин в комнате, но заметно сглатывает, когда мрачные выражения лиц, окружающих его, проникают в душу.

Когда Лавина встаёт, Грех отступает назад.

— Ты же не серьёзно?

Гнев, ставший Уорреном, также поднимается со злобной ухмылкой.

— Насчёт чего? — говорю я, повторяя невинное выражение лица, которое он изображал ранее.

Путаясь в ногах, Грех исчезает из виду.

* * *

Дальше Пятая Ротация.

Джован подгоняет нас, чтобы добраться до следующей деревни. Учитывая состояние предыдущей, каждый час нашего промедления приводит к смерти ещё одного человека. Для защиты мы оставили десять дозорных в Шестой Ротации. Надеюсь, этого будет достаточно. Не хочется думать, что мы могли дать жителям надежду, а моя мать с корнем её вырвала.

Обеспечение Пятой Ротации такое же душераздирающее и трогательной, как и Шестой. Люди матери заперты в сарае, а Брумы расставляют еду на столах.

Я кормлю их и показываю своё лицо.

Сообщить о том, кто я такая, оказалось легче, чем я ожидала. За это стоит благодарить Аквина. Распространяя информацию через свои бесчисленные связи, он проложил мне путь к свержению матери. Заручиться поддержкой деревенских жителей было бы не так просто, если бы не работа Аквина. Он сказал, что занимался этим с самого моего рождения.

Я опускаюсь рядом с Королём Гласиума, который раскинувшись, лежит под деревом. Тень не даёт передышки от жары. Большинство Брум разбрелись по окрестностям, оказавшись подавленными интенсивностью температуры в такой близости от пожаров Четвёртой Ротации.

Я собираюсь с духом.

— Я планирую навестить тётю Джайн.

Король перекатывается на бок, и я с тоской наблюдаю силу его конечностей… и, как подсказывает мне сердце, всё та же дистанция, которая появилась с тех пор, как я впервые увидела Осолис, никуда не делась. Хотя мы шутили о разговоре, ни один из нас не сделал и шага. Теперь это кажется бессмысленным. Если я и подумала на секунду, что могу отказаться от спасения своего народа, то эта мысль исчезла, когда я увидела исхудавшие фигуры и отсутствие надежды в их глазах.

Я будущая Татум, а Джован — Король своего народа. Я всегда буду делать всё, о чём он меня попросит. И он будет делать то же самое для меня. И, возможно, только в таком амплуа мы можем быть. Хотя какая-то часть меня жаждет большего, та же часть хотела бы, чтобы ему было не наплевать на пропасть между нами.

Испытывает ли он такой же страх, что наша любовь ускользает из рук, как вода?

— Показывай дорогу, — говорит он.

Он протягивает руку к моей пояснице. То, что раньше он сделал бы без раздумий. Но Джован останавливает движение, как раз перед тем, как мы соприкасаемся.

Мгновение становится тягостным. Я с трудом сглатываю.

— Оландон объяснил мне куда идти. В эту сторону.

Лоза ещё не успела вырасти после того, как недавно прошли пожары Четвёртой Ротации, поэтому мы идём без препятствий. Моя тётя живет недалеко от деревни, за линией деревьев. Насколько Оландон смог понять, деревенскому жителю платят за то, что он приносит ей еду, готовит и убирает в доме. Я не знаю, чего ожидать. Моя тётя пострадала. Но насколько сильно? Узнает ли она меня? Узнает ли она моего отца? Я хочу увидеть её, но хмуро смотрю на землю под ногами. Это больше, чем желание получить ответ. Я перестала желать этого ответа, когда на моих глазах мать перерезала горло молодой девушке… но я очень хочу знать.

Почему мать решила не любить меня. Она не должна была меня ненавидеть. Она могла пожертвовать всем, чтобы любить меня. Но она этого не сделала.

Почему?

— Ты готова? — спрашивает Джован, когда мы приближаемся к строению из Каура.

Иронично, что они поселили пленницу в самом дорогом сооружении. Заботился ли Кассий о своей жене? Сомневаюсь.

Я стою перед дверью, по другую сторону которой находится моя родственница — та, кто могла меня любить, — и понимаю, что не готова. Я отбрасываю странное отдаление, возникшее между нами, и поворачиваюсь к Джовану. Я обнимаю его, без слов умоляя утешить меня.

— Моя Лина, — выдыхает он в мои волосы.

Весь воздух выходит из меня, когда я оказываюсь у его груди. И я прижимаюсь к нему в ответ, обхватывая его руками так сильно, как только могу. И мир медленно снова выравнивается.

Я отстраняюсь, делаю глубокий вдох и стучу в дверь из Каура.

Сейчас ранний вечер. Она не должна спать. Но, с другой стороны, мои ожидания от пожилых людей проистекают из наблюдений за Аквином. Возможно, это не лучший среднестатистический пример, на основании которого можно судить о других.

Собрав всё своё мужество, я протискиваюсь в дверь.

Она сидит за столом и делает глоток из чашки.

Она, как и я, на мгновение ошеломлена. Затем её лицо расплывается в улыбке.

— Лина, как я рада тебя видеть.

Позади меня Джован издаёт ворчание, и мне хочется сделать то же самое.

— Эм, здравствуй, Джайн. Т-тётя Джайн.

Она радостно хлопает в ладоши, когда я подхожу ближе. Джован стоит в дверях. Он поворачивается, решая уйти, и я бросаю на него взгляд полный паники. Он ни за что не оставит меня здесь.

— В последний раз, когда я тебя видела, ты говорила только «ба-ба-ба».

В её глазах блестят слёзы, а настроение меняется в считанные секунды. Она смотрит на свои руки, и я следую за её взглядом к шрамам на них. Оландон сказал мне, что, по его мнению, её пытали, пока разум не сломался.

Я приседаю рядом с ней и беру её за руку.

— Тётя Джайн, я не помню этого. Я была слишком мала. Но надеюсь, ты сможешь рассказать мне больше. Я пришла, чтобы забрать тебя. Если ты пойдёшь со мной.

Она поднимает руки и закидывает их мне на шею. Эта женщина удивительно сильная. Я задыхаюсь и перемещаюсь в положение, в котором могу вдохнуть воздух. Она отступает, и я вздрагиваю от свирепого выражения её лица.

— Ты заберёшь трон, как и должна была, — она откидывает мои волосы назад. — Девочка моя, как ты страдала. И мне жаль, что меня не было рядом, чтобы защитить тебя.

Во рту у меня пересыхает.

— Ты сделала больше, чем когда-либо делала моя мать, — хриплю я.

Она грустно улыбается.

— Да, искорка моя. Но жизнь не должна быть такой.

Мои глаза застилают слёзы.

— Мне понадобится мой чайник, — говорит она.

Я отклоняюсь назад, когда жена Кассия отскакивает в сторону.

По-прежнему молча, Джован пересекает комнату и помогает мне подняться на ноги. Мы с изумленным недоумением наблюдаем, как тётя занята сбором различных случайных, крупных, непрактичных предметов.

Пока я веду Джайн обратно через лес, Джован часто мельком смотрит на меня. Я не могу отвести взгляд от тёти. Во время этой неспешной прогулки она проявляет более дюжины различных эмоций, но во всех них она любит меня. Она утешает меня и поёт мне дифирамбы.

Эта женщина давно уже не в своём уме. И, тем не менее, я желаю, что бы она была моей матерью.

Ире и Гласиум поддержали меня. Теперь две деревни прислушались к тому, что я хочу сказать. Я нашла признание и любовь в самых неожиданных местах. В момент, когда я веду свою тётю в соломенный дом, где мы будем с ней спать, что-то вдруг на своё место — образ мышления и вера, которых до сих пор не хватало. Когда в детстве я мечтала править Осолисом, я всегда представляла себя правящей в одиночку просто потому, что так сложилась моя жизнь. В последние месяцы моей новой целью стало править без утайки. Это был мой первый шаг к счастью.

Словно теперь, когда деревенские жители на моей стороне, у меня есть друзья и тётя, я могу думать о счастье как о чём-то большем, чем мечта и желание.

Впервые я обдумываю возможность жизни, в которой я не одна.

Я знаю, как быть счастливой, и чего это будет стоить.

Я просто должна найти мужество разрешить себе обладать этим.

ГЛАВА 18

— Наша уязвимость заключается в том, что продовольственные склады разбросаны по пяти секторам. Нам нужно выделить время, чтобы переместить склады в одну зону. Для их защиты.

Роско кивает в ответ на замечание Джована.

— Драммонд сообщил, что им удалось обезопасить продовольственный сарай в этой ротации, но он пуст.

Оставшиеся позади члены нашей группы сегодня утром вернулись в лагерь Первой Ротации.

— Татум не оставила бы еду в пределах досягаемости, — произносит Оландон от входа в палатку.

— Во Второй Ротации тоже не будет еды? — спрашивает Джован моего брата.

Оландон поднимает бровь в сторону Риана.

— Это вероятно, Джован Король Гласиума. В худшем случае наши стратеги будут готовы к осаде, — отвечает Риан.

— Но почему они не опустошили все склады? — недоумеваю я.

— Не хватило времени, — отвечает Осколок. — Прошло не так много времени между тем, как они побывали в Гласиуме и мы оказались здесь. Не тогда, когда вам нужно переместить сотни людей и ресурсы, необходимые для выживания

Я равнодушно хмыкаю.

— Словно она даёт нам еду. Это было сделано, чтобы дать нам чувство ложной безопасности? И почему она хочет, чтобы мы ослабили бдительность?

— Ты думаешь, тут нечто большее? — спрашивает Роско.

— В этом замешана Аванна, поэтому можно предположить, что Олина права, — отвечает Джован.

Я улыбаюсь ему, но он не улыбается в ответ.

Он постукивает пальцами по карте перед собой.

— Также нам нужно переместить деревенских жителей в безопасное место.

— Шестая Ротация должна подойти, — говорит Оландон. — Таким образом, если нас погонят обратно в Первую, люди не пострадают.

Аквин искоса смотрит на меня, и я наклоняю голову. Он видит изменения в Оландоне. Мой брат никогда бы не внёс такое предложение до того, как покинул Осолис.

— Роско, Драммонд, — рявкает Джован. — Проследите, чтобы всё было сделано.

— Мой Король, — бормочут они и тут же удаляются.

Джован смотрит на меня поверх своей руки. Его кулак находится перед его ртом. Как же мне хочется прижаться к его губам. Я поднимаю взгляд и замечаю проблеск смеха в его голубых глазах. Давненько я его не видела.

— У нас не будет иного выбора, кроме как отправиться в поход в Третью Ротацию, как только безопасность продовольствия будет обеспечена. Чем дольше мы будем ждать, тем сильнее сократятся наши запасы, — говорит он.

— Ире могут поставить ещё, — говорю я.

Он потирает рукой нижнюю губу, а я смотрю.

— Не для пятнадцати сотен человек.

Его рот искривляется в улыбке.

Мои глаза встречаются с его… Он делает это нарочно?

Он приподнимает бровь. Так и есть!

Я улавливаю, как Аквин раздражённо вскидывает брови, и прочищаю горло.

— Ты прав, — я наклоняюсь вперёд и обвожу пальцем периметр Осолиса на карте. — Так будет лучше всего. По внешнему краю, расходясь внутрь. Если мы пойдём сначала к центру, есть риск, что они могут отрезать нас, продвигаясь через заросли. Ландон?

— Согласен, — заявляет брат.

— Риан, — зову я.

— Татум, — отвечает он.

Я стараюсь не выказать своего удивления.

— Каковы твои предположения о силе армии Аванны? — спрашиваю я.

Я слушаю, как он высказывает свои догадки, мысленно ругая себя за то, что задала вопрос. Может, мне стоит дать Аквину ещё одну трость? Я погрязла в дурных привычках. В привычках, которые я люблю. Но, тем не менее, это плохие привычки. У меня и так много проблем, чтобы ещё оскорблять каждого встречного Солати неуместными вопросами.

— Во дворце есть те, на кого мы можем положиться, — говорю я.

Риан переводит взгляд.

— Если они ещё живы, Татум Олина, тогда да. Но выяснить, живы ли, у меня нет возможности.

— Очень хорошо. Спасибо.

Он кланяется и выходит вместе с Оландоном. Я поднимаю палец в сторону Аквина, и он один раз кивает, прежде чем тоже уйти. Теперь то, что я упустила.

— Мы, в самом деле, делаем это, — говорю я, чтобы заполнить тишину.

Джован наблюдает за мной, его взгляд бегает по моей фигуре. Это допустимо, пока мы не говорим обо всём, о чём должны поговорить?

Я потягиваюсь и откидываю волосы назад. Они грязные и пропахли дымом. Не зря я раньше мылась каждый день. Широко раскрыв глаза, я выпрямляюсь.

Встревоженный Джован делает то же самое.

— Что такое?

— Источники, — с ликованием говорю я.

Он мрачнеет.

— Подземные?

Не обращая внимания на отсутствие энтузиазма, я бросаюсь вперёд и хватаю его за руку.

— Ты их ещё не видел.

— Возможно потому, что сейчас происходит то, что называется войной.

Я фыркаю.

— Но теперь у нас будет как минимум неделя до следующего перехода. Поверь мне, ты должен их увидеть.

Он выдёргивает руку из моей хватки. Я в замешательстве смотрю вверх, а он тем временем отворачивается от меня.

— Не проси меня об этом. Я видел достаточно. Я не могу смотреть, какой счастливой делает тебя этот мир. И насколько мне в нём нет места.

Его спина напряжена. Шея вытянута. Я открываю и закрываю рот, смотря на него.

Я должна сделать шаг к нему. Я должна поговорить с ним сейчас, раз уж он завёл разговор.

Но всё, что я могла бы сказать, было бы ложной уверенностью, и то, что я храбра в большинстве вещей, не означает, что я могу быть храброй сейчас.

Я выбираю путь трусости, сбегаю от него и оставляю мужчину, которого люблю, в одиночестве.

Я иду так быстро, как только могу, чтобы это не вызвало тревогу у других. Даже сейчас, когда отношения с Джованом в разладе, часть моих мыслей всё ещё занята тем, что наши проблемы могут символизировать для остальной части его армии. Должно быть видно, что Брума и Солати работают вместе. Мы с Джованом должны вести себя так, будто влюблены друг в друга как никогда. Но Джован никогда не согласится на такую уловку, пока между нами всё… как бы оно ни было.

Оберон и Очаве сидят снаружи своей палатки и, широко раскрыв глаза, смотрят на работу дозорных. Их палатка стоит рядом с моей и Оландона. Близнецы прекрасно отвлекут меня от боли в груди.

— Очаве, Оберон, — зову я.

Моё сердце замирает, когда обе головы поворачиваются в сторону моего голоса. Я опускаюсь на колени и заключаю их в объятия. Оберон расслабляется в моих объятиях, но его отдёргивает Очаве.

Я моргаю, глядя на более буйного из близнецов. Что это было?

Очаве сжимает челюсти, и между близнецами происходит безмолвный разговор, прежде чем любознательный близнец на моих руках тоже отстраняется, избегая моего взгляда.

Что происходит? Я прокручиваю варианты в голове и предполагаю, что им сказали, что я наполовину Брума и что это значит. Иначе с чего бы им вести себя так странно? Я решаю проигнорировать этот момент. Судя по тому, как хмуро Очаве смотрит на меня, он не сможет долго хранить молчание.

— У меня голубые глаза, — говорю я.

Оберон непременно воспользуется случаем и расспросит меня о них миллион раз. Конечно, его карие глаза загораются, он открывает рот, но в следующее мгновение на его юном лице вспыхивает ужас, и рот с хлопком закрывается.

Очаве сжимает рукой предплечье Оберона. В знак предупреждения? Что с ними случилось? Впервые я осматриваю их с головы до ног. Я отбрасываю свои воспоминания о том, как они должны выглядеть, и смотрю по-настоящему. Я пододвигаюсь ближе, детально разглядывая Оберона.

К тому времени, когда я замечаю шрамы, я нахожусь уже почти нос к носу со своим младшим братом.

За границами его верхней губы равномерно расположены маленькие точки. Я в ужасе обвожу точки вокруг его рта и вижу, что они тянутся и под нижней губой. Я сажусь на корточки. Какой инструмент мог вызвать это?

Судя по тому, как оба мальчика сидят, застыв от ужаса — я вижу, как неровно бьётся пульс на шее Оберона, — и по тому, что Очаве так защищает своего близнеца, это очевидно. Кто-то причинил им боль. Я протягиваю дрожащую руку и глажу шрамы. Оберон не вздрагивает, но на его широко раскрытых карих глазах наворачиваются крупные слезы.

— Что с вами случилось? — мой голос ломается.