Мечты о свободе

— Спасибо Солису.

Я откидываюсь назад и сворачиваюсь в новый, более довольный шар, хотя и с не менее разбитым сердцем.

— Я люблю тебя, братишка. Но ты первый на страже.

— И я сделаю это только потому, что люблю тебя, — мягко говорит он.

ГЛАВА 27

Меня предал Аквин.

Утро принесло новые заботы, хотя и меньше слёз. Меня предал Аквин, а его сын, убивший брата Джована, пытался убить меня.

У Осолиса и Гласиума есть кое-что общее: законы, по которым наказывается совершение этих преступлений. И, хотя способы казни в разных мирах различны, факт, что любая из них заканчивается смертью, одинаков. Я понятия не имею, что делать.

Мы затаились в лесу, прислушиваясь к приближению армии, отдыхая по очереди. Я даже не представляю, какое расстояние я вчера преодолела. Но когда небо начинает темнеть, даже Оландон начинает беспокоиться.

— К этому времени они уже должны были пройти мимо нас, — говорит он.

— Ты уверен.

— Да.

Я встаю, смахивая грязь со своих чёрных мантий. Нет смысла беспокоиться. Они порваны и покрыты пылью. Одеяние всё ещё завязано с одной стороны.

— Тогда нам нужно вернуться. Что-то могло пойти не так.

— Может, они ждут нашего возвращения.

— Нет, Джован продолжал бы двигаться вперёд.

Мы бежим через лес, Оландон впереди. Бег — лучшее, что мы могли сделать: воздух проясняет мой разум и избавляет от головной боли, появившейся из-за плача.

Оказывается, армия продвинулась вперёд. Мы находим их через час. Они остановились, наверное, только в полдень или около того. Когда нас замечают, раздаётся крик. Мы замедляем шаг, оба тяжело дыша.

— Татума!

Я оборачиваюсь и вижу бегущего к нам Роско.

— Оландон.

Он фыркает, запыхавшись.

— В чём дело, Роско?

Мой тон холоднее, чем следовало бы, но я уже превысила норму заботы на сегодня.

Он либо не понимает, что я в бешенстве, либо игнорирует это.

— Хейс освободился час назад.

— Вы позволили ему сбежать!

Меня не было одну ночь, а они так облажались.

— Нет, у него было припрятано оружие, — торопится объяснить Роско. — Мы вернули его.

Моё терпение истощилось до крайности.

Роско тяжело сглатывает.

— Татума. Он ранил Аквина. Серьёзно.

После всего — предательства, обид, всего — почему, услышав эти слова, я первым делом думаю, выживет ли Аквин? Не может быть, чтобы меня это волновало после того, как он так жестоко подорвал моё доверие.

— Меньшего он не застуживает, — говорит Оландон, хватая моё плечо.

Глаза Роско впиваются в мои. Он ждёт моего решения. Он будет разочарован, если я сделаю неправильный выбор. Он верит, что я выше этого.

Когда он получил право давать мне советы?

Я сжимаю челюсти и скрещиваю руки на груди.

— Когда мы возобновим марш?

* * *

В этот день марш мы не возобновляем.

Тем вечером мы с Оландоном сидим отдельно от остальных, и Брумы понимают, что мы не хотим, чтобы нас беспокоили. Я понятия не имею, где Джован. Его отсутствие кажется мне существенным. Как будто что-то значит, что его нет рядом со мной, как это было в прошлом.

Ещё одна брешь в моих доспехах. Ещё одна рана в моём сердце.

— Он не заслуживает, чтобы мы были с ним, — говорит Оландон.

Я гадаю, кого он пытается убедить. Не меня, это точно.

Аквин предал нас. Он знал, что его сын был нанят для убийства принца Кедрика. И в глубине души он, должно быть, чувствовал, что вместо этого Хейс попытается убить меня, иначе зачем было предупреждать меня? Не то, чтобы я назвала предупреждение, которое он мне дал, чем-то иным, кроме как загадочным пустяком. Всё это время я полагала, что он едва знает мою мать. Он заставил меня поверить в это.

Теперь он намеревается умереть, когда всё, что я хочу сделать, это непрестанно кричать на него в течение нескольких дней. Меня не волнует, что он может быть уже мёртв. Мне всё равно.

Посреди ночи меня будят, когда кто-то входит в шатёр Короля. Место, где мы прятались весь день.

— Это просто я, — мягко говорит Джован.

Услышав его слова, я фыркаю: они так же нелепы, как и всегда. Просто Джован. Я закатываю глаза.

Брат не просыпается.

Джован пробирается ко мне и в изнеможении опускается на меха. Он обхватывает меня за талию, притягивает к себе и прижимается лицом к моей шее.

— Мне жаль, детка.

Я пренебрежительно хмыкаю, но в итоге это звучит так, будто я стараюсь не заплакать.

— Что есть, то есть, — говорю я.

Он ничего не произносит, просто целует моё плечо. Он молчит так долго, что я решаю, что он уснул.

Пока не слышу его тихие слова на ухо:

— Он всё ещё жив.

* * *

На следующий день мы возобновляем марш. К вечеру мы должны добраться до кромки леса. В течение дня я улавливаю обрывки разговоров, и меня раздражает, что я специально подслушиваю, желая узнать, как дела у Аквина.

Не могу отрицать, что известие о том, что он стабилен, приносит мне облегчение.

Весь день Джован держится рядом, а когда мы останавливаемся на ночлег, он не оставляет мне выбора, завлекая в свой шатёр. Я оглядываюсь через плечо на Оландона, но Ашон уже взял его под своё крыло. С моим братом всё будет в порядке.

— Хочешь поговорить об этом?

Джован стягивает рубашку через голову.

Глядя на то, как он раздевается, я обнаруживаю, что мне действительно хочется поговорить.

— Это был он, — категорично говорю я. — Всё это время.

— Он что?

Я надуваю щёки.

— Он убил Кедрика! — взрываюсь я.

Джован качает головой.

— Нет, не убивал. Его сын убил Кедрика.

— Одно и то же.

Я скрещиваю руки на груди.

Джован опирается руками на стул, на котором я сижу, и наклоняется.

— Это не так. Скажи мне правду. Что злит тебя больше всего?

Я злюсь на всё. Как я должна выбрать одну вещь, которая раздражает меня больше?

— Закрой глаза, Лина.

Я подчиняюсь.

— Перенесись мысленно в тот день на поляне, когда ты впервые узнала правду.

На меня обрушивается поток образов.

— Воспроизведи это всё. Где ты потеряла контроль?

Я открываю глаза и обнаруживаю его лицо прямо перед своим. Никто из нас не двигается.

— Когда я поняла, что он знал, что Кедрик умрёт и не сказал мне.

Он целует меня в губы, а потом в лоб.

— Да. Теперь иди в постель.

Он прижимает меня к своей груди, отбрасывая одеяла. Для него слишком жарко.

— Следующий вопрос, — говорит он.

Я киваю ему в грудь.

— Если бы ты могла уберечь близнецов от боли… ты бы сделала это?

— Конечно, — а затем я понимаю, куда он клонит. — Это разные вещи.

Он пожимает массивным плечом, и закидывает руку за голову. Он смотрит в потолок шатра, не отвечая.

Я сажусь, сбрасывая его руку.

— Почему ты защищаешь его?

Он проводит пальцем по моей спине.

— Со временем ты пришла бы к тем же самым рассуждениям. Но у тебя может не быть времени.

— Он стабилен.

Джован качает головой.

— Лина, он стар.

Я опускаюсь обратно и ложусь на спину. Мне приходит в голову мысль.

— Почему ты не злишься на него? Он выбрал смерть твоего брата вместо моей.

Джован поворачивается ко мне.

— Если бы он выбрал тебя, у меня были бы два брата. Из-за того, что он выбрал Кедрика, я обрёл любовь и счастье. В любом из вариантов, я бы что-то потерял. И если бы это зависело от меня, то и Хейс, и Аквин уже были бы без голов.

— Тогда почему ты не топаешь, как обычно?

— Я вообще не топаю.

С моих губ слетает смешок.

Он наигранно вздыхает.

— Этот звук.

Он наклоняется и целует меня в шею.

— Но серьёзно, — говорю я, пытаясь вспомнить, о чём мы говорили.

На этот раз он действительно вздыхает и отодвигается.

— Потому что убийство Аквина расстроит тебя. Это твой выбор.

— А Хейс?

Я ничего не могу с этим поделать. Этот мужчина безумен, но большая часть меня сопереживает тому, как он рос.

— Он связан с Аквином. Ты должна присутствовать при принятии этого решения. И я обещал твоему тренеру, что выбор не будет сделан, пока он не покинет нас.

— Почему?

С чего бы Джовану обещать такое Аквину?

— Он говорил, а я слушал. Как и ты поступишь, в своё время.

Я вздыхаю.

— Не уверена, что смогу, Джован.

Джован оставляет ещё один поцелуй на моей шее.

— Тогда и это тоже твой выбор.

Я могу разглядеть лишь его лицо.

— Спасибо.

Он вжимается в меня бёдрами.

— Не благодари меня пока.

Когда наши губы встречаются, он проглатывает мой смех.

ГЛАВА 28

На следующий день мы добираемся до опушки Каурового леса.

В этот момент как будто сотни эмоций слились в одну.

Есть вещи, которые я принимала за абсолют, но которые больше абсолютом не являются.

Завтра мы отправляемся на войну.

И я могу умереть.

Джован может умереть.

Санджей, Оландон и Вьюга — все могут умереть.

— Серьёзно, Грех, ничего такого тупого я ещё никогда не видел, — фыркает Лёд.

Я бросаю взгляд в сторону и разражаюсь хохотом. Грех пытается компенсировать тот факт, что у него всего половина волос, зачесывая оставшуюся часть на лысину. Я хихикаю вместе со всеми.

Осмелюсь сказать: Грех выглядит обиженным нашим смехом.

К нему подходит Осколок и отстёгивая от пояса кинжал.

— Теперь, Грех, это для твоего же блага.

На какой-то короткий миг Грех приходит в замешательство. Затем он понимает, что задумал Осколок.

— Ты этого не сделаешь, — обвинительным тоном произносит он.

Осколок кивает Вьюге, Гневу, Льду и Лавине, которые медленно приближаются к нему.

Я вижу лишь отдельные фрагменты, в основном сплетение конечностей и пронзительные крики Греха. Вьюга издаёт странные шушукающие звуки, как будто они должны успокоить человека, которого насильно стригут.

Я качаю головой и иду в направлении палатки Джована. По дороге меня встречает краснолицый Санджей. Я разглаживаю свои черты. Я ждала этого.

— Ты сделала меня посыльным! — говорит он.

Санджей нечасто злится, но когда он это делает, он действительно выходит из себя.

— Да, — спокойно говорю я.

— Не надо использовать на мне это Солатское дерьмо. Я иду в бой вместе со всеми.

Окружающие нас солдаты с интересом слушают. В порядке вещей, когда Санджей так говорит со мной, когда мы наедине, но не при свидетелях. Я выпрямляюсь.

— Солдат, — рявкаю я. — Я Татума, и ты будешь обращаться ко мне с уважением.

Санджей моргает, глядя на меня.

Я продолжаю:

— Следуй за мной.

Это приказ. Даже в своём неистовом гневе Санджей понимает мой тон. Он заходит за мной в первую попавшуюся пустую палатку.

Когда мы оказываемся внутри, он ждёт, что я начну говорить, лицо его почти багровое.

— Я пообещала Фионе уберечь тебя. И я намереваюсь сдержать слово.

Такие вот дела.

В ответ я получаю ошарашенный взгляд.

— Ты понимаешь, что это делает с моими яйцами?

— Иу!

— Они сразу уменьшаются, — говорит он. — Олина, не отнимай у меня гордость. Я хочу сражаться рядом со своими друзьями и сохранить свою честь.

Мой тон холоден.

— Что толку в чести, если ты будешь мёртв?

Он вздрагивает.

— Ребёнок, Санджей. Любящая жена. Именно поэтому тебе поручено заниматься сообщениями. Для этого нужен человек, которому мы с Джованом доверяем…

— Не начинай, — ноет он.

Я посылаю ему лишённую тепла улыбку.

— Ты прав.

— Знаешь ли ты, у скольких мужчин, находящихся здесь, есть семьи в Гласиуме? — спрашивает он.

Меня наполняет горе. Потому что те, кто находится в Гласиуме, не знают, что многие уже потеряли родных и близких в огне, или в реке, или от яда. Я встречаюсь взглядом с искренними голубыми глазами Санджея.

— Я нахожусь в таком положении, что могу уберечь своих друзей. Сохранить семью, — моё лицо ожесточается. — Тебе поручено передавать сообщения. Это мой приказ, и он остается в силе.

Он напряжённо смотрит на меня. В этом я непоколебима. И Санджей видит это по моему лицу. Он откидывает полог палатки и, не говоря ни слова, выходит.

Когда я возобновляю прогулку по лагерю, в моей голове происходит обмен мнениями, и я, не задумываясь, направляюсь к месту, где лежит раненый Аквин. Я смотрю на палатку лекарей, прислушиваясь к движению внутри. Он мёртв? Будет ли он мёртв к утру?

Пока я стою в нерешительности, проходят минуты.

Громкий звон нарушает мой транс. Я отворачиваюсь.

Я не готова.

Вместо этого я направляюсь к кромке леса.

Вдали возвышается дворец моей матери, высокий и тёмный на фоне сухого ландшафта. Между лесом и дворцом — безлюдная местность. Здесь нет ни людей, ни жилья — никакого движения.

Внутри стен дворца, стоя на королевском лугу, нас ждёт целая армия.

Они будут использовать стрелы.

Они попытаются удержать нас по эту сторону стены, сокращая нашу численность. А затем они пройдут и уничтожат оставшихся в живых, отрезав им путь к отступлению. Пройдёт несколько месяцев, прежде чем мать двинется на Гласиум, который завоюет без сопротивления.

Будут мертвы двести Ире, одиннадцать сотен Брум и три Солати. Не говоря уже о потерях со стороны Татум. И всё из-за её жадности.

У матери будут и другие уловки, в этом нет никаких сомнений. Однажды она уже подловила нас. Я не знаю, какие у неё планы, и это меня не устраивает.

Я быстро прихожу к решению. Пробежавшись по лагерю, я оглядываюсь направо и налево в поисках Хамиша. Я нахожу его на дереве с другими Ире. Видимо, они скучают по ощущению полёта.

— Не хочешь пойти и провести небольшую разведку? — спрашиваю я.

Это вопрос с подвохом: Хамиш никогда не откажется от приключения.

Конечно же, он немедленно соскакивает с дерева.

Мы бежим обратно в палатку, чтобы я могла взять свой Флаер. По лагерю идёт Джован, советники на его пути разбегаются. Он оборачивается, когда мы пробегаем мимо, и я машу ему рукой, зная, что если остановлюсь, то эта разведывательная миссия закончится, не успев начаться.

— Что мы ищем?

Хамиш натягивает крепления, пока мы карабкаемся по дереву.

Я балансирую на шатающейся ветке, пристёгивая себя к Флаеру.

— Я не хочу снова попасть в ловушку. Мы будем держаться высоко, вне досягаемости стрел. Я просто хочу заглянуть внутрь стен.

Он смотрит вниз, где к нам спешит пара советников.

— Ага. И все согласны с тем, что мы делаем?

Я искоса смотрю на него.

— А ты как думаешь?

— А я думаю, что нам лучше улетать сейчас, чтобы мы могли сослаться на незнание.

Он заваливается набок, и я следую за ним, улыбаясь крикам внизу.

Мы раскрываем крылья, пока не оказываемся высоко над землей. От большого количества дыма слезятся глаза. Сейчас полдень, но из Четвертой Ротации, как обычно, валит дым. К толстому слою добавляется дым от пожара, который моя мать развела во Второй Ротации. Придётся держаться как можно выше, несмотря на весь этот дым; альтернатива — стрела в живот.

— История с Аквином отстой, — кричит Хамиш.

Я закатываю глаза.

— Можешь сказать это снова.

Он открывает рот и делает это, после чего тихо говорит:

— С Хейсом всегда было что-то не так. Я знал, что он хранит обиду за то, что Аквин покинул его, но так происходит со всеми Ире, не рожденными в Ире. Я подумал, что если он будет оставаться с Аквином по несколько недель, и будет иметь возможность исследовать Осолис в качестве торговца, это поможет ему исцелиться. Никто из нас не подозревал, что он использует время, проведенное в Осолисе, для убийств Солати.

Я качаю головой.

— Это не вина Ире. Лишь моей матери и Аквина.

Мутным взглядом я осматриваю землю под нами. Заброшенная. Наверняка не все жители перебрались на другую сторону Осолиса? Там осталось лишь половина от прежнего числа жителей. Неужели так много погибло во время гражданского восстания?

— Что ты видишь? — спрашиваю я Хамиша.

— Кучу всякой всячины, — отвечает он.

Это соответствует тому, что вижу я. Третья Ротация пуста. Совершенно пуста.

— Ладно, направляемся к дворцу.

— Сначала я хочу получить компенсацию от Короля Джована.

Я смеюсь.

— Если бы я могла это сделать, ты бы её получил.

— Похоже, он полностью сковал твои маленькие ручки.

Я опускаю взгляд на свои руки.

— Они не маленькие!

Я смотрю на него и вижу, что он ухмыляется.

Мы поднимаемся, пока не начинаем кашлять. Меня пробирает дрожь, когда я вспоминаю, как едва не умерла на уступе в Оскале.

Мы, наверное, уже вне зоны досягаемости стрел, но я не могу быть уверена, так как сверху трудно определить расстояние.

Мои детские воспоминания подготовили меня к тому, что я увижу, когда мы доберемся до дворца. Внутри высоких стен Каура раскинулся обширный луг, а за лугом — ухоженный сад. Луг уже высох и очищен от сена.

И армия Татум в полном составе.

Я задерживаю дыхание, пока мы кружим над лугом на бесшумных крыльях. Я открываю и закрываю рот полдюжины раз или больше, прежде чем Хамиш, наконец, произносит то, что я не могу сказать.

— Я думал, что тут должна была быть армия, — кричит он.

Я тру глаза о плечо и щурюсь.

— Опустимся чуть ниже.

Они должны быть здесь. Больше им быть негде.

Что задумала моя мать? Мы опускаемся на десять метров, чуть ниже дымовой завесы.

— Тут никого нет.

Я слышу его слова, но всё равно кружу дальше. В поисках людей матери. Я полагаю, что они могут быть во дворце. Но со стратегической точки зрения это не имеет смысла. Стена была лучшим местом для первой позиции, а дворец — местом отступления, когда стена будет взята.

Что-то происходит.

Мы дважды огибаем дворец. Я уверена, что нас видят. В то же время мы никого не встречаем. Никого не видим. Возвращаемся в тишине, снижаясь по мере приближения к кромке леса.

Глубокий раздирающий звук выводит меня из задумчивости. На этот раз я точно знаю, что это.

Я стремительно падаю на землю. Этот разрыв больше, намного больше. Когда деревья становятся ближе, я крепко зажмуриваю глаза. Сейчас будет больно.

— Ууф, — я выдыхаю, когда мой Флаер хватают сверху.

Флаер Хамиша не рассчитан на двоих. Я поднимаю руки, чтобы защитить лицо, когда мы падаем на деревья.

— Ау! Вени! — кричит Хамиш, когда со всех сторон нас начинают хлестать ветки.

По крайней мере, у него есть прикрытие! Я вздрагиваю, когда ветка хлещет меня по рукам. Пока мы падаем через навес ветвей, я хватаюсь за ближайшую ветку и цепляюсь за неё, держась за подмышки.

— Отпусти, — кричу я через плечо.

Хамиш бросает меня на ветке, и я слышу, как его Флаер скребёт по сучьям деревьев, пока он продолжает опускаться.

Я долго прихожу в себя, прежде чем перекидываю ноги через ветку. Кто меня подстрелил? Хейс свободен?

— Это было близко.

Я смотрю вниз на Хамиша, лежащего на лесной подстилке, и ухмыляюсь.

— Спасибо. Какой это уже по счёту раз?

— Я сбился со счёта, — сухо отвечает он.

Из кустов доносится грохот. Я с ужасом вспоминаю, что меня сбили.

— Хамиш, прячься.

Удача, что этим человеком оказывается Джован, потому что Хамиш не успевает пошевелиться.

Хотя, судя по выражению лица Джована, он уже жалеет об этом.

Стыдливо сползаю с дерева и пытаюсь улыбнуться Джовану, который явно ждал моего возвращения из импровизированной разведки. Ни один его мускул не дёргается в ответ.

— Итак… мы кое-что выяснили, — говорю я.

— Именно.

Я вздрагиваю от тихой угрозы, прозвучавшей в его тоне.

— До или после того, как ты чуть не умерла?

— Хейс сбежал? — спрашиваю я.

Глаза Джована блестят. Я вижу, как Хамиш скрывается за его спиной. Предатель!

— Нет. Я способен удержать одного пленника.

Я моргаю. Я на это не намекала.

— Ну, в меня стреляли. Вот почему я упала. Если это был не Хейс, то кто?

Это, кажется, на мгновение прерывает преследующий Короля гнев. Его взгляд обращается к поляне, голубые глаза пронзают каждую тень каждого дерева.

Он берёт меня за локоть, его голос тих:

— Пойдём. Обсудим это в лагере.

Что происходит в голове у Джована? Я поворачиваю голову, чтобы осмотреться. Но это трудно сделать, так как меня вытесняют с поляны.

— Перестань. Я могу идти сама.

Я выдёргиваю руку из его хватки.

Он оглядывается на меня.

— Ты когда-нибудь останавливаешься, чтобы подумать, прежде чем подвергнуть себя опасности?

Он делает глубокий вдох, ненадолго закрывает глаза и топает прочь.

Пока мы трусцой возвращаемся в лагерь, мы молчим.

Он сердится — и это вполне нормально для него. Но этот гнев кажется чрезмерным.

Я бросаю на него взгляд. Завтра мы идём в бой; может быть, это его взволновало? Я представляю, как он прокручивает в голове список людей, которых он может завтра потерять.

Я понимаю, что меня не было рядом с ним. Поглощённая своими проблемами, я не задумывалась о том, что этот мужчина несёт на своих плечах судьбы сотен людей. Я останавливаю его, когда лагерь уже виден. Сначала Джован сопротивляется, но я крепко беру его за руку и тяну.

В конце концов, он позволяет мне победить. Если бы я была более слабой женщиной, это могло бы меня обеспокоить.

— Джован, мне жаль.

Он приподнимает бровь.

— Это новый способ умаслить меня?

Я не улыбаюсь.

— Ты испытываешь такое же давление, как и я. Мне жаль, что меня не было рядом с тобой.

— О чём ты спрашиваешь? — грубо говорит он.

Хмурю брови, думая об этом.

— Я спрашиваю, в порядке ли ты.

Он отворачивается, потирая щетину.

— Убийца моего брата сидит живым в одной из моих палаток. Если я завтра сделаю неправильный выбор, могут погибнуть более тринадцати сотен человек. Даже больше, если считать Ире. Несомненно, Солати — более умелые стратеги, чем мы. Мы на их территории, — он тяжело опускается на дерево. — Гласиум никогда не выигрывал битвы в Осолисе.

— До этого момента, — говорю я.

Он смотрит вверх, на его лице написано отчаяние.

— В принятии этих решений тебе помогает лучшая команда. Твои люди доверяют тебе. Я доверяю тебе. И не потому, что ты тот, кто есть. Каждый человек, стоящий перед тобой в лагере, доверяет тебе, потому что ты это заслужил. Потому что ты сильный, умный и справедливый. Они уважают тебя и сражаются за тебя. Завтра ты будешь делать то, что получается у тебя лучше всего, и даже больше, потому что ты такой, какой есть. И это всё, что тебе подвластно. Выбор, который ты делаешь.

— А что, если я сделаю неверный выбор?

Я протягиваю руку вниз и пытаюсь подтянуть его к себе. Он усаживает меня к себе на колени.

— Этого не произойдёт, — решаю я, пожевав губу. — Но я буду рядом, чтобы помочь тебе. А ты, на всякий случай, будешь рядом, чтобы помочь мне.

Его глаза смягчаются.

Я убираю его светло-каштановые волосы с лица.

— К тому же, ты можешь стать первым Брумой, победившим в Осолисе.

Его глаза блестят.

— Так просто?

— А почему бы и нет, — обыденным тоном говорю я.

Я сохраняю строгое выражение лица, пока он не улыбнётся. Я ударяю его, вставая.

— Пойдём, Король. Ты должен вернуться и заняться своими королевскими делами.

Он ненадолго откидывает голову назад.

— До того, как ты это сказала, у тебя так хорошо получалось.

Я хихикаю, направляя его за собой.

— И… спасибо. Мне это было нужно.

— А мне было нужно, чтобы ты перестал на меня злиться.

Я убегаю, смеясь, зная, что мне не удастся надолго вырваться из лап Джована.

ГЛАВА 29

Смех длится недолго.

Уже к вечеру я задаюсь вопросом, звучал ли он вообще.

Представители Осолиса, Гласиума и Ире до самого вечера обсуждают отсутствие во дворце армии Осолиса и последующее покушение на мою жизнь. Интуиция подсказывает мне, что это должен быть кто-то другой из Ире. Уверена, что не все согласны с тем, что я делаю. Это может быть друг Хейса, может быть кто-то, кто ненавидит, что я раскрыла Ире и втянула их в эту заварушку.

Я обхожу этот вопрос стороной, видя, что Адокс чувствует себя неловко. Я не хочу, чтобы Ире показалось, что мы их выделяем.

Не стоит и говорить, что мы ни до чего не договорились. Около полуночи, выныривая из палатки, я замечаю старшего лекаря — не помню, как его зовут, — склонившегося в сторону.

Когда я догадываюсь, что он пришёл сообщить мне о смерти Аквина, меня охватывает ужас. Медленными шагами я приближаюсь к нему. Он нервно шаркает, явно боясь сообщить плохую новость.

— Выкладывай, — мой тон непреднамеренно резок.

Глаза лекаря расширяются.

— Эм… ну… я…

— Он мёртв, не так ли?

Даже я слышу печаль в своём голосе. Я должна была поговорить с ним, когда у меня была возможность.

— Нет. Нет! — лекарь бросается меня успокаивать.

Я с облегчением вздыхаю.

— Так вот, Аквин хотел, чтобы я передал вам сообщение. Но я не уверен, что оно означает, вряд ли большую часть времени он мыслит ясно.

Я закрываю глаза. Солис упаси меня от бессвязной болтовни.

— Сообщение?

Что может сказать Аквин? Лучше бы это было не извинение, иначе я могу накричать на него.

— Аквин сказал передать тебе «они позади тебя».

Видимо, кровь отхлынула от моего лица, потому что лекарь делает шаг назад. Я хватаю его за руку.

— Было ли что-то ещё? Он сказал что-то ещё?

Он вздрагивает от того, как крепко я сжимаю его пальцы.

— Это всё, клянусь!

Наш диалог привлекает внимание. Из палатки к нам направляется Джован, привлечённый напряжением в моём голосе. Я поворачиваюсь к лекарю.

— Отведи нас к нему.

Король идёт рядом со мной быстрым шагом. Я бегу трусцой, чтобы не отстать от этих двух мужчин.

Джован знает, что лучше не задавать вопросов. Как и знает, что мало что может вызвать во мне такую реакцию. Я благодарна за то понимание, которое мы обрели за многие месяцы совместных тягот, поскольку сейчас я не в состоянии говорить. Если Аквин говорит то, о чём я думаю, то к утру мы все можем быть мертвы.

Это пересиливает тошноту, которую я испытываю при виде Аквина. А может быть, это оправдание, которое мне нужно, чтобы дать ему своё прощение.

Я не готова к тому, что вижу. Аквин лежит, его голова слегка подпёрта пучком сухих листьев. Но это не Аквин, а человек вдвое меньше того, которого я видела всего несколько дней назад. Как он так быстро стал настолько худым? Цвет его лица поблёк. При слабом освещении оно кажется жутко белым, и он абсолютно неподвижен. Я могла бы предположить, что он уже мёртв. Аквин умирает. Мне не нужно видеть его рану, чтобы понять, что он исчезает из этого мира.

Но я так зла! Или, может быть, я просто думаю, что должна быть злой. Нелепо ли держать в себе ненависть, когда до нашего примирения остались считанные мгновения?

Я подбегаю к Аквину. Его кожа холодная. Хрупкая копия моего тренера вздрагивает от моего прикосновения и приоткрывает глаза.

— Аквин, — мягко говорю я.

Он облизывает губы. Я сдерживаю стон, глядя на их потрескавшийся и окровавленный вид.

Лекарь вливает немного воды ему в горло. Аквин слегка задыхается при её прохождении.

— Что у него за рана? — спрашиваю я.

— Кинжал слишком близко к сердцу.

Хейс умрёт. Какие бы веские причины ни были у него для мести отцу и мне, он невменяем и представляет опасность для всех. Он не может оказаться на свободе.

Джован присаживается рядом со мной и кладёт тёплую руку мне на плечи.

Железная хватка сжимает моё запястье. Я оглядываюсь на Аквина и вздрагиваю, когда вижу безумие в его глазах.

— Лина, — говорит он. — Они позади тебя.

— Кто, Аквин? Откуда ты знаешь?

— Когда его сознание проясняется, я сообщаю ему новости. Кажется, это его успокаивает, — тихо шепчет лекарь.

Похоже, что Аквин получил собственный доклад.

Аквин поднимается с кровати и приближает своё лицо к моему. Его глаза ясны.

— Они стреляли в тебя. Сад пуст. Они позади тебя.

Джован напрягся почти до невыносимого предела, осознавая ужасный подтекст слов Аквина.

— Но зачем им пытаться сбить меня? — шепчу я. — Это могло бы только выдать их местоположение.

Аквин откидывается на кровать, его глаза пытаются сфокусироваться. Ему потребовались все силы, чтобы предупредить меня.

— Ошибка, которая спасёт всех вас.

Его глаза закрываются. Я поворачиваюсь к Джовану, и мы смотрим друг на друга, не скрывая ни шока, ни полной нерешительности в выборе наших дальнейших действий. Если мы проигнорируем предостережение, все погибнут. Если мы будем действовать, и предположение Аквина окажется неверным… это также может означать смерть.

Оказывается, мой тренер не без сознания. Он произносит ещё одно слово.

Слово, которое говорит мне, что мы должны сделать.

— Бегите.

* * *

Мы с Джованом перемещаемся по лагерю, будим членов совета. Мы должны действовать незаметно.

Если Аквин прав, Солати, должно быть, расположились лагерем в Кауровом лесу с того самого дня, как мы избежали ловушки во Второй Ротации. Сама армия не может быть очень близко, так как наши разведчики не заметили ничего подозрительного. Но Солати будут следить за нами.

Мы собрались в палатке Джована. Я сижу, нетерпеливо постукивая пальцем, пока Король объясняет сложность ситуации. Тут же поднимается шум. Я встаю и смотрю на них, пока они не замолкают. Это как раз то, что нам нужно — громкий, возмущённый шум.

Адокс смотрит на меня. Он понимает, чем все это закончится, так же, как и мы с Джованом.

— Нам нужно выдвигаться.

— Но куда? — вставляет Драммонд.

Я бросаю взгляд на Джована. У нас было всего несколько минут на обсуждение этого вопроса, а я всё ещё не уверена, что это правильный путь.

— Они планируют заманить нас в ловушку между лесом и дворцовой стеной. Но матушка не оставила бы дворец без охраны. Скорее всего, они просто разделили армию пополам.

— Мы должны отправить Ире на разведку, — опережает меня Хамиш.

— Нет, — перебивает Джован. — Они нападут сразу же, как посчитают, что раскрыли себя. Нам очень повезло после того, как сбили Олину. Они не ожидали, что Аквин догадается об их планах.

— Солати всегда нападают на рассвете, — говорит Оландон.

Я смотрю на брата и вижу, что его глаза потемнели от беспокойства. Он прав. У нас есть несколько часов на перемещение. Мы можем быть уверены, что армия матери уже в пути.

— Мы готовимся к худшему сценарию, — говорю я.

— В котором Солати уже в пути, — Джован обходит стол, направляясь ко мне.

— Мы с Джованом решили немедленно мобилизовать армию, — мой голос мрачен.

До этого момента Роско хранил молчание.

— Куда мы можем отступить? По обе стороны от нас Четвертая и Вторая Ротации. Они обе сейчас непригодны для жизни из-за огня. И, по словам Аквина, за нами идут солдаты. Если Олина права, то часть армии находится позади, а оставшаяся часть — за дворцовой стеной.

Я избегаю его взгляда.

— Моя мать не оставила бы себя без защиты. Мы возьмём стены дворца до первых лучей солнца. Надеюсь, нам удастся расправиться с одной из армий до того, как они заманят нас в ловушку.

Оландон стоит, напрягшись.

— Если мы отправим Ире разобраться с дозорными во дворце, думаю, мы сможем подобраться поближе, прежде чем нас заметят.

Это будет не просто.

— Независимо от того, заметят нас или нет, мы должны немедленно уходить и поспешно двинуться к стене. Надеюсь, что у нас будет несколько часов, чтобы покорить её до того, как придёт другая армия, готовая атаковать.

— Слишком много «надеюсь» в этом мероприятии, — серьёзно размышляет Адокс.

Я ничего не говорю в ответ, поскольку он прав.

— Если мы останемся, то можем погибнуть. Если мы уйдём, то начнём ту же атаку, что и собирались — только раньше.

— С взбудораженным войском, в дыму и темноте.

Я прищуриваю глаза на Драммонда. Кто его разбудил? Уж точно не я.

— Ничего не поделаешь. Все мы должны проявить уверенность. Солдаты будут реагировать на наше поведение. Будьте решительны и прямолинейны.

Все мужчины в комнате смотрят на свои колени. Я сама гадаю, где мне взять ту уверенность, о которой говорю. Напуганная армия — это крайне опасная армия.

Король Джован возвращается на своё место, и все взгляды устремляются на него. Он раскидывается в кресле, вытянув одну ногу и положив руку на стол перед собой.

— Распространите информацию. Сделайте это тихо. Каждый, кто будет создавать ненужные беспорядки, будет наказан. Мы подкрадываемся к Солати. Выходим через час. Возьмите только то, что нужно для осады дворцовых стен. Всё остальное оставьте.

Во рту пересыхает. Это происходит. Это действительно происходит.

— Через час, — заканчивает Джован, — мы начинаем войну.

ГЛАВА 30

Я пробираюсь по равнине между лесом и дворцом. Мои шаги гулко отдаются на сухой земле. Не знаю, зачем мне скрывать шаги, если за спиной у меня армия. Нет шансов, что во дворце не заметят нашего приближения, тем более что Ире не удалось устранить дозорных из-за густого дыма.

У нас ушло меньше часа на сборы. Если нам повезёт, Солати в лесу пропустили наше выдвижение.

Скорость — наш союзник, колебания — наша смерть.

Армия Гласиума представляет собой удивительное зрелище: мужчины с обнажёнными торсами, напряжённые от ярости. У большинства из них мечи, но встречаются и топоры, и копья, а у некоторых бойцов из Внешних Колец — большие молоты. Высокие, мускулистые мужчины идут к дворцу, и на лице у каждого из них отражается та дикость, которой они славятся.

Джован жестом указывает на Малира и Рона. Я наблюдаю за тем, как его приказ распространяется среди людей. В следующие тридцать секунд они широко рассредоточиваются по равнине. Мы будем использовать нашу численность, атакуя стену с многих точек, пока у нас есть преимущество.

Когда мы приближаемся, моё дыхание учащается.

Оландон находится справа от меня, Риан — по другую сторону от него. Осколок и члены казарм идут слева от меня. Санджей — позади. Мой план не допустить его к бою теперь рассыпается вдребезги.

— Осколок, — шепчу я. — Я хочу, чтобы ты защитил Санджея во время битвы.

— У меня приказ защитить тебя.

— Я отменяю этот приказ.

Он размышляет над моими словами.

— Мой ответ — нет, но я перепоручу эту работу Льду и Вьюге.

— Договорились.

Я искренне надеюсь, что смогу сдержать клятву, данную Фионе.

Раздаётся очередной приказ, и вся армия как будто вздрагивает. Я чувствую, как вибрация проходит и через меня — дрожь предчувствия.

— Заряжай! — крик поднимается вверх.

Не знаю, откуда он доносится, но я тоже кричу. Одиннадцать сотен Брум, двести Ире и три Солати бросаются в беспорядочный бросок по самому первобытному зову: выжить. В этом нет чести, какими бы ни были наши намерения. Это то, что есть. Мы хотим жить. И ради этого мы готовы убивать.

По обе стороны от меня — мои друзья, и я бегу, преодолевая оставшееся расстояние за несколько минут. Чёрные стены дворца надвигаются на меня, и я вспоминаю, сколько раз я бездумно преодолевала их. Стены вдвое выше Лавины. За стеной — луг, обширный двор, а затем и сам мрачный и элегантный дворец.

Но есть одно отличие: путь нам преграждают тяжёлые ворота. От своей матери я не ожидала меньшего.

Ире не смогут вылететь ещё час. Слишком густой дым. Это единственный отрицательный момент в ночной атаке. Когда я подхожу к стене, я слышу звуки армии внутри: крики, вопли.

— Укрытие! — раздаётся приказ.

Щиты Осколка и Оландона прикрывают меня с двух сторон, и я вздрагиваю от пяти громких ударов, когда стрелы вонзаются в дерево.

— Свободно, — я узнаю голос Малира.

В ответ раздаётся залп наших стрел, и на той стороне слышна бешеная возня. Брумы впервые в истории применили в бою стрельбу из лука.

Я ухмыляюсь Джовану, как маньяк, под кайфом от поединка. Он ухмыляется в ответ, так же безумно.

Наши воины приставляют деревянные лестницы к стенам. Я наблюдаю, как лучники уничтожают пытающихся взобраться людей, словно те насекомые. С этим я могу помочь.

— Мне нужен лук и стрелы, — кричу я Оландону через шум.

Риан передаёт их.

— Оставайтесь здесь, — призываю я.

Наших людей убивают, когда они пытаются подняться по лестницам. Если я смогу прервать эту бойню на достаточное время, чтобы наши лучники оказались на нужных им позициях, тогда мы сможем одержать верх.

— Убедитесь, что наши лучники готовы к подъёму.

Это стоит риска.

Никто не ожидает, что я выйду из-под прикрытия щитов и направлюсь к стене. Может быть, потому, что мало кто из них сделал бы то, что собираюсь сделать я. Несомненно, моим друзьям уже следовало бы знать меня получше.

Я бросаюсь к ближайшей лестнице. Она находится слева от стены, у которой мы расположились, в стороне от самого сильного натиска. Я перепрыгиваю через растущую кучу тел Брум у основания лестницы. Один человек неуверенно цепляется за верхушку, а четверо пытаются удержать лестницу на месте, сопротивляясь натиску Солати с другой стороны.

С дворцовых башен летят стрелы. Они нацелены на верхушки лестниц.

За спиной раздаются крики — специально для меня, как я понимаю.

Я поднимаюсь по лестнице, отталкивая стоящего наверху человека. Не нужно, чтобы он тоже погиб. Но я не забираюсь на самый верх стены. Вместо этого я цепляюсь пальцами за стену из Каура и начинаю мерно по ней перемещаться, пока не оказываюсь на полпути между двумя лестницами.

Следующий шаг должен быть быстрым. Я оглядываюсь: колчан полон. Сколько лучников в дворцовых башнях? Если я смогу достать одного или двух, то новым Солати потребуется лишь мгновение, чтобы занять свою позицию.

Всё, что нам нужно, это десять секунд, чтобы закрепить своё преимущество.

Я делаю глубокий вдох.

Подтянувшись, я тут же двигаюсь вправо, к воротам. Я жалею, что не успела завязать мантию, когда она начинает развиваться вокруг моих ног. Останавливаться уже некогда.

Не останавливаясь, я отцепляю лук, уклоняясь от выстрелов через случайные промежутки времени. Когда в мою голову устремляется копьё, я припадаю к стене. В следующую секунду я принимаю исходную позицию и замечаю первого лучника. Направив стрелу, я на мгновение задерживаюсь взглядом на окне башни, прежде чем выстрелить.

У меня нет возможности проверить, попала ли стрела в цель. Я слишком занята движением. Слева от меня раздаётся свист стрелы, и я вовремя откидываю голову назад.

Вот! Второй. Проёмы — окна, как их называют Брумы, — это квадратные отверстия в чёрной стене дворца, предназначенные для вентиляции и освещения помещений. В каждой комнате есть такое окно. А теперь они используются как обзорные точки, с которых нас обстреливают.

Я беру новую стрелу. Когда я стреляю, мимо моей ноги пролетает кинжал. Мимо. Я беру ещё одну стрелу и выпускаю её.

Теперь я нахожусь прямо над воротами. Рискую оглянуться на вторую башню. Из проёма больше не вылетают стрелы.

Несколько наших бойцов удачно взбираются на стену.

— Отправьте ещё наверх, — кричу я через плечо.

Сомневаюсь, что кто-нибудь слышит.

В дерево чуть ниже моей ноги вонзается стрела, и я инстинктивно стреляю. На этот раз я вижу результат. Солати падает с башни, разбиваясь насмерть о булыжники в тридцати метрах внизу. Поморщившись, я впервые смотрю на армию своей матери, стоящую внизу.

Её военные одеты в прекрасную униформу: кожаные ремни перекрещиваются на их белых туниках с длинными рукавами. Свободные брюки заправлены в сапоги со шнуровкой до колен, а торсы опоясывают широкие ремни. Предплечья защищают кожаные наручи. У каждого воина по два кинжала, меч и копьё. Они выглядят опасными и хорошо обученными — я знаю, что так оно и есть.

Многие из них смотрят на меня, и я на мгновение задумываюсь, почему, прежде чем ставлю себя на их место.

Я в мантии. Они знают, кто я. Они догадались, что я — Татума. Не знаю, видят ли они мои глаза, но они видят, что я не искалечена, не уродлива, и они видят, что я могу сражаться.

Мне совершенно наплевать, что они видят.

Я осматриваю тёмные башни в поисках новых лучников. Двигаться по стене теперь сложнее. Многие из наших лучников находятся здесь и позаботились о других башнях. Я приближаюсь к лестнице, намереваясь спуститься вниз. Но тут моё внимание привлекает движение в одном из окон. Я сосредотачиваюсь на этом проёме, и у меня в горле поднимается желчь.

Моя мать. Отсюда не видно её лица, но я узнаю цвет волос. И мужчину, стоящего рядом с ней: Кассия.

Это всё, что требуется, чтобы потерять концентрацию. Нужно слезть со стены. Мчусь к ближайшей лестнице и соскальзываю с её внешнего края. Я сделала то, что намеревалась. Это маленькая победа.

Бросив лук и стрелы Риану, я направляюсь в сторону Джована.

Я ожидаю, что он разозлится.

— Хорошая работа, — ворчит он, поднимая свой щит, чтобы защитить меня.

Я вскидываю бровь. Он поднимает свою в ответ.

Приближается Малир.

— Мой Король, Ире сообщили, что готовы вылетать.

— Действуйте, — отрывисто отвечает Джован. — Скажи им очистить ворота. И приготовьте таран.

Малир отходит в сторону и повторяет приказ трём мужчинам, а затем бежит к Ире, находящимся позади войска. Я слежу за его передвижением, пока он не добегает до Хамиша. Адокс вместе с ранеными ждёт в стороне, вне досягаемости стрел.

Я осматриваю землю: мы уже потеряли, по меньшей мере, сотню человек под стрелами.

— Готова взять стену?

— Стену? — спрашиваю я. — Да.

Что касается находящихся по ту сторону стены, то не очень. Я не представляю, как отреагирую, и что буду делать, когда встречусь с матерью и дядей лицом к лицу.

При выходе из Каурового леса возникла ещё одна проблема: Ире не с чего было стартовать. За последний час они соединили кучу лестниц в более высокую платформу. Это позволит им подняться достаточно высоко, чтобы взлететь. Это лучшее, что мы смогли сделать.

Я смотрю, как первые люди оказываются в небе. Пожалуйста, пусть они выживут. Как только армия матери увидит их, все стрелы направятся в их сторону.

За спиной раздаются одобрительные возгласы.

Мы с Джованом оглядываемся в момент, когда таран несут через середину нашей армии. Я кричу вместе с остальными, а Джован опускает щит, ударяя по нему мечом.

Его люди энергично подхватывают дробь, бьют оружием по щитам. Звук ужасает. Он говорит Солати, что мы идём за ними. Я надеюсь, что мои мать и дядя дрожат, не в силах сдержать самоуверенные выражения лиц перед двором. Надеюсь, они чувствуют, как нити страха разворачиваются в попытке задушить их.

Первый гулкий удар тарана по воротам, сделанным из Каура, эхом прокатывается по равнине. Король перемещается в центр и занимает позицию у тарана вместе с пятьюдесятью другими людьми, уже находящимися там. Осколок и Оландон подходят ко мне, занимая место Джована.

Я смотрю за работой Брум. Это таран, и пятьдесят человек. Но они пытаются сломать ворота из Каура. Над головой свистят стрелы. Ире падают из дымного воздуха в лапы врага. Если они не умрут от ран или от удара о землю, то будут убиты сразу же после приземления. Я размышляю, жалеет ли Адокс обо всём в этот момент, потому что моё сердце плачет от их криков.

Это всё не обязательно. Это всё из-за неё.

Треск. Удары тарана ритмичны. Мужчины хрипят в унисон. Скоро всё будет кончено. Остальная армия тоже это понимает. Рон кричит на людей, расставляя их вокруг тарана, а Малир направляет остальных к основанию лестниц, которые мы используем, чтобы одолеть армию внутри.

Лучники на стене неустанно стреляют. Одни падают, пока другие выпускают непрерывный поток стрел.

Ворота трещат, и раздаётся победный крик. Я наклоняюсь вперёд, упираясь ногами. Трещина! Почти получилось. Но у Брум вырывается другой звук. Звук тревоги. Осколок кричит Лавине, а великан из казармы показывает назад на деревья.

— Остальная армия там, — выдыхает Осколок.

— У нас мало времени, — говорит Оландон.

Я смотрю на строй, выходящий из леса.

— Максимум десять минут.

Малир и Рон уже знают об этом. Новость передают Джовану. Треск.

Ещё одно победное «Ура!». Нам нужно прорваться, сейчас же.

Ворота с треском распахиваются.

Щиты подняты, в проём летит шквал стрел. Бойцы, стоящие в первых рядах у тарана, падают замертво, их тела превращаются в игольницы.

Я наблюдаю за потоком Солати, выходящим из-за линии деревьев за моей спиной. Глаза расширяются. За стенами только четверть их сил! Сотни натренированных Солати устремляются к нам.

Наши люди, толкаясь, карабкаются по лестницам, в то время как Джован возглавляет атаку на ворота. Таран отброшен в сторону, путь открыт. Ире волнами обрушиваются вниз, направляя свой огонь на области внутри стены.

Крики достигают апогея. Ревущие Брумы врываются на луг перед дворцом, разъярённые пылом битвы.

Я попадаю в толпу, протискивающуюся внутрь. Но разве все смогут войти меньше чем за десять минут?

Время на исходе.

Как только я протискиваюсь через разбитые ворота, я ищу Малира.

— Малир, нам нужно, чтобы лучники смотрели наружу, прикрывая входящих в ворота людей.

Слишком много дел, нужно ещё возвести баррикаду. Таран! Мы не можем просто оставить его Солати.

— Оландон, нужно затащить таран внутрь.

Он кивает и, опираясь на плечи Ашона, запрыгивает на вершину стены. Я ожидаю, что он будет выкрикивать приказы. Я не ожидаю, что он сам исчезнет за стеной. Но он мой брат, как ни крути.

Взгляд невольно притягивается к дворцу, к его изящным изгибам и гордым башням. Башни выше, чем в замке Джована, но королевская обитель изящнее, чем его крепость. Наш дворец построен для тщеславия, а не для войны. Во дворце, среди многочисленных башен, три основных этажа. Я предполагаю, что придворные должны наблюдать за происходящим со второго или третьего этажа, но они остаются за пределами видимости. Мой взгляд падает туда, где, в окружении своих людей, сражается Джован. Он бьётся на лугу, направляясь к дворцу. Именно там и должна быть я.

Осколок бежит за мной, а я мчусь к Джовану, на ходу доставая свои парные мечи — подарок человека, рядом с которым мне предстоит сражаться.

Армия Татум пытается задержать нас. Они хотят дать остальной армии время догнать нас. Именно этот момент склонит одну из чаш весов в сторону победы. Всё зависит от того, сумеем ли мы вовремя проникнуть внутрь. Всё зависит от того, насколько быстро мы будем двигаться, и насколько быстро армия Татум пересечёт равнину.

Голубые глаза Джована мерцают, но это единственное признание, которое я замечаю, вступая в бой с женщиной, стоящей передо мной.

Она, конечно, из моих людей. Но в тот момент я вижу только врага. Жар битвы захлёстывает. И если я дам слабину и оставлю раненых, возможно, они выживут только для того, чтобы убить одного из моих друзей. Среди Солати у меня нет друзей. Только люди, которые хотят меня убить. Я провожу клинком по горлу женщины, зажмуриваясь от крови, брызнувшей мне в лицо. С криком я перепрыгиваю через неё, сталкиваясь клинками с двумя мужчинами. Один из них неопытен. Ко мне присоединяется Джован. Я отступаю ему за спину, а он наносит широкий удар мечом, давая мне время собраться. Я обхожу его с другой стороны, низко наклоняюсь и наношу удар по икре молодого солдата. Джован пронзает ему грудь, а я поднимаюсь и добиваю второго.

Рядом с ним легко сражаться. Совсем не так, как когда я сражалась рядом с Оландоном. Более спонтанно, опасно и захватывающе.

Он оглядывает битву, окружающую нас. Мужчины из казарм тоже в деле, за исключением Вьюги и Льда, которые где-то защищают Санджея. Я понятия не имею, где находится Оландон.

Битва превращается в одно размытое пятно. Сотрясается земля. Я оглядываюсь назад и вижу, что таран был заброшен внутрь стен.

— Поднимайте баррикаду, — рычит Джован. — Сейчас же!

Ближайшие Брумы спешно хватают всё, что может помочь забаррикадировать ворота. Лестницы, щиты подпирают сломанное дерево Каура, затем вкатывают таран. Брумы, стоящие на стенах, подтягивают лестницы с другой стороны.

Я наблюдаю, как один из них слетает со стены, с копьём, вонзившимся ему в грудь.

— Они здесь, — шепчу я.

Джован раздаёт приказы, и мне интересно, как он это делает. Я могу сосредоточиться только на следующем человеке, стоящем передо мной. Мы прошли примерно три четверти пути через луг — положение не такое уж плохое, как могло бы быть, поскольку мы не заперты снаружи, но мы всё ещё находимся между двумя армиями.

Время идёт, а попытки преодолеть дворцовые стены не предпринимаются.

Солати были слишком самоуверенны, полагая, что никто не догадается об их плане. У них нет снаряжения для осады. Их самонадеянность играет нам на руку!

Я вытираю пот и кровь со лба. Рука тянет меня назад. Я следую за Джованом в центр битвы. Опираясь руками о колени, я оглядываюсь. Прекрасный луг из моих воспоминаний залит кровью. Моё зрение мутнеет от усталости. Я давно не спала.

Джован тоже запыхался.

— Сколько внутри?

Между нами и дворцом находится сотня Солати, по-прежнему защищая Татум.

— Не так уж много, — вздыхаю я. — Они бросили все силы на этот план. Должно быть, их застало врасплох то, что мы не погибли в огне. Полагаю, что с ней осталась Элита. Горстка стражников, а также придворные.

Джован подаёт сигнал Рону. Куда делся Малир, я понятия не имею.

— Мы с четырьмя сотнями человек возьмём замок штурмом, а остальное оставим вам. Я хочу, чтобы вы с Малиром остались здесь и руководили боем.

Глаза Рона темнеют.

— Да, мой Король.

— Мы отправим лишних бойцов, как только дворец будет захвачен — добавляю я.

Четыреста — это много. Но я понимаю доводы Джована. Демонстрация силы может заставить двор подчиниться и предотвратить третью битву в самом дворце.

Мой желудок скручивается от нервов. Вот оно.

— Отдавай приказ, — командует Джован. — И удачи.

Рон смотрит на меня сверху вниз, и я пытаюсь расшифровать выражение его лица.

— Удачи, Татум, — он слегка кланяется. — Мой Король.

С выполнением приказа армия Джована разделяется. Осколок занят тем, что разделяет войска на правильные группы.

Большинство разворачивается навстречу основной массе армии Татум. Ире пока что приземлились внутри ворот, их работа выполнена.

Я, вместе с королём Гласиума, поворачиваюсь к дворцу и неопределенности.

ГЛАВА 31

Мы растягиваемся в широкий строй и приближаемся к тому, что осталось от сил Солати между нами и дворцом. Численность — в нашу пользу.

Я вижу, как часть войск матери срывается с места и мчит к замку.

Они забаррикадируют вход во дворец. Однако между замками Гласиума и дворцами Осолиса есть существенное различие. Замки Гласиума созданы для войны, а дворцы Осолиса — для красоты. В отсутствие лучников Брумы никогда не представляли реальной угрозы на нашей родной земле. Поэтому дворцам не требовалось быть готовыми к бою.

Я наслаждаюсь тем, что высокомерие моих предков станет орудием уничтожения моей матери.

Непрерывным дождём на нас сыплются стрелы. Лучники Солати занимают позиции над нами, а наши лучники стреляют в них. Медленно, мучительно медленно мы сжимаем кольцо, постепенно продвигаясь вперёд. Мы сражаемся уже не на сухой земле луга, теперь мы сражаемся на мощёной мостовой. Близко. Так близко. Ни один учебник истории не расскажет вам, как битва играет со временем. Эта битва могла бы занять считанные минуты. Но мне кажется, что прошло несколько часов: руки горят, грудь болит. Солдаты обеих сторон выбиваются из сил.

Прежде чем попасть во дворец, нас будет ждать ещё одна битва, сразу, как мы доберемся до двери. Отходя назад, чтобы передохнуть, я пользуюсь моментом и смотрю вверх. Оконные проёмы теперь пусты, вероятно, люди матери пытаются не дать нам вынести дверь.

Верхние этажи будут беззащитны…

Я оттаскиваю несколько человек назад.

— Нам нужны четыре лестницы. Возьмите людей, пусть принесут их.

Я обхожу людей, пока не нахожу Джована.

— Подозреваю, что верхние этажи будут пусты. У меня есть идея.

— Эта идея подвергнет тебя опасности? — спрашивает он.

Пожимаю плечами.

— Не больше, чем обычно.

— Тогда, нет.

Я закатываю глаза.

— Послушай. Я могу залезть на башню. Войти через проём. Я делала это тысячи раз. Я могу это сделать с закрытыми глазами. Лучники прикроют меня. Там, наверху, всё равно некому меня подстрелить. Я смогу убедиться, что второй этаж чист.

Теперь он слушает.

— Я отправила людей за лестницами.

Его взгляд останавливается на мне, а затем он сам осматривает верхние этажи.

— Мы отвлечём их у двери, а сами атакуем сверху. Мы сможем застать оставшихся у входа солдат врасплох. В таком узком пространстве они не будут представлять особой угрозы, поверь мне.

Джован оттесняет меня назад и разбирается с Солати, пробившимся через четыре ряда Брум.

После чего я хватаю его за запястье.

— Это хорошая идея.

Он ворчит.

— Так и есть, Лина. За исключением той части, где в тебя попадает стрела, и ты падаешь замертво.

Я уже открываю рот, чтобы сказать, что у него нет выбора, как вдруг он снимает массивный щит со своей спины и опускает его на мою. Мои ноги под тяжестью щита подкашиваются, и я смотрю на него.

— Ты ожидаешь, что я полезу с этим?

Он серьёзно?

Взгляд, которым он отвечает, говорит о том, что он совершенно серьёзен. Он проводит большим пальцем по моему предплечью и тяжело сглатывает, прежде чем подталкивает меня вперёд.

Комната, где я провела свою юность, находится на третьем этаже дворца. Нужно подтянуться всего двадцать раз, чтобы залезть снизу наверх — и с чертовски тяжёлым щитом на спине. Кажется, Джован забыл, что он сильнее меня. Но он никогда не простит мне, если я сниму его.

Я тяну руку высоко вверх левее себя. Там есть углубление… Я пытаюсь нащупать нужное место. Возможно, я немного подзабыла расположение. Я нахмуриваю брови. Где же оно? Я опускаю руку на несколько сантиметров и нахожу его. Я стала выше? Наверное, из-за того количества мяса, которым я питалась. Надо будет помнить об этом по пути наверх.

Я карабкаюсь.

Я подтягиваюсь шесть раз, одиннадцать раз. Удар. В щит у меня за спиной впивается стрела. Я вздрагиваю: Джован, наверное, теряет сознание. Четырнадцать, девятнадцать. Бам. Стрела. Бам. Стрела. Бам. Стрела. Двадцать!

Я хватаюсь за край проёма и, покачиваясь, подтягиваюсь. Не очень грациозно — за это можно поблагодарить щит. Дальше чисто, но кто-то явно пустил стрелу. Не исключаю, что это засада.

Лестницы достают только до второго этажа. Именно то место мне и нужно проверить.

Несмотря на всю срочность ситуации, я не могу удержаться от того, чтобы окинуть взглядом свою комнату. Я жила здесь? Простота комнаты меня настораживает. В ней пусто. Кровать, сундук, два вентилятора и тазик. Она лишена тепла, теперь я понимаю, почему Оландон всё время требовал её украсить. Она кажется мрачной.

Я стряхиваю с себя эти мысли и подхожу к двери, держа щит перед собой. От напряжения дрожат руки. Как только я выйду за дверь, брошу щит. Я хватаюсь за задвижку и делаю вдох. Будем надеяться, что по ту сторону не окажется целый легион солдат.

Но тут ничего не поделаешь. Я рывком распахиваю дверь и выскакиваю наружу.

… в пустой холл.

— Хах, — озадаченно произношу я.

Я прислоняю щит к стене. Начну с самой дальней от входа башни. Тогда у меня будет подкрепление, которое в случае необходимости сможет захватить остальные силой.

Когда я перемещаюсь по чёрным коридорам, мне кажется, что я никогда не покидала их, но в то же время они совершенно чужие. Тёмные коридоры призрачны и полны пронзительных воспоминаний. Как будто близкий друг рассказывает мне подробности своего кошмара, а я представляю, что он видел, но не могу ощутить того же ужаса.

Это зрелище уже не вызывает у меня страха, только тягостное сожаление.

Лёгкими шагами я добираюсь до лестницы для слуг. Верхние уровни пусты. Я была права: все, наверное, внизу. Хотя я ожидаю, что на нижнем этаже мне встретятся солдаты матери. Я открываю вход на лестницу и спускаюсь по ней, перепрыгивая через ступеньку. Впереди справа — дверь в первую башню. Мой шаг замедляется, и я крадусь дальше на носочках.

Из комнаты доносится лязгающий звук, отчетливо слышимый сквозь шум битвы, доносящийся снаружи.

Я резко отступаю назад. Что, во имя Солиса, происходит? Вслед за этим раздаётся сильный стук. Схватив свой короткий кинжал, я со скрипом открываю дверь.

… И моргаю от открывшегося мне зрелища. Дворцовая повариха, высоко подняв сковороду, стоит над лишившимся чувств стражником. Измождённая женщина застывает в этой позе, как и я. Мгновение никто из нас не говорит.

Она вырубила лучника сковородой? Я поднимаю брови и ухмыляюсь.

— Спасибо, — говорю я.

Повариха медленно опускает сковороду.

— Не за что, Татум Олина. Они убили мою сестру, они не заслуживают меньшего.

Меня переполняет раскаяние. Сестрой поварихи была матрона приюта, которую повесили на Оскале как обычную преступницу.

— Она была одной из самых добрых душ, которую я знала… и мне очень жаль. Если бы она не помогла мне с яблоками, она могла бы быть жива.

Лицо поварихи становится свирепым.

— И если бы я не дала тебе яблок, она бы не умерла. Моя сестра умерла, сделав то, что считала правильным, Татум. Не глупи, сожалея о прошлом.

Не многие люди могли бы так прямо говорить с королевскими особами. На самом деле, я не могу вспомнить никого — даже своего брата. Солдат вздрагивает. Не успеваю я сделать и шага, как сковорода снова обрушивается на его голову. Он замирает.

Я мчусь мимо них обоих к оконному проёму. Заметив Джована, машу ему рукой. Он не сразу замечает меня, возможно, его отвлекают двое мужчин, которые борются с ним.

Лестница ставится, и первые солдаты Ире и Брум начинают подниматься. Я жду, пока в комнате не соберется человек двадцать или около того. Затем отбираю пятерых, которые, похоже, держат оружие так, словно знают, как им пользоваться.

— Следуйте за мной.

Во второй башне лежит мёртвый лучник. Кто-то прострелил ему глаз, а замена не подоспела.

Лестница поднята, и моя грудь сжимается, по мере того, как мы приближаемся к матери. Что она скажет? Что скажу я?

На этот раз я беру с собой десять человек. И не напрасно: в третьей башне трое солдат, и они поджидают нас. Они, вероятно, думают, что могут умереть здесь или внизу, у входа.

— Стойте! — приказываю я, когда стражник слева от меня выхватывает меч.

Я встаю лицом к лицу с тремя Солати.

— У меня нет желания убивать вас без необходимости. Скоро я стану Татум. Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь.

Не говоря ни слова, двое мужчин и женщина падают на колени, бросая перед собой оружие.

— В следующей комнате больше солдат, Татум Олина, — говорит один из мужчин.

Я киваю.

— Задержите их пока, — говорю я Брумам. — Не причиняйте им вреда, иначе я натравлю на вас Лавину.

Кто-то тяжело сглатывает.

Когда на второй этаж дворца поднимаются новые Брумы, я увлекаю нескольких в сторону. Вместе с этой группой входит Оландон. Я притягиваю его к себе и быстро обнимаю. Трое задержанных Солати с любопытством наблюдают за нами.

— Брат, ты пойдёшь брать под стражу последнюю башню.

— Рассчитывай на меня, Татум Олина.

У меня возникает желание закатить глаза в ответ на его формальность, хотя я понимаю, что он должен проявлять уважение перед другими Солати.

— Где Король Джован? — спрашиваю я.

Оландон гримасничает.

— Он просил проинформировать тебя, что поднимется последним.

Я бросаюсь к окну. Внизу осталась только половина мужчин. Конечно, Джован всё ещё размахивает в воздухе своим гигантским мечом.

— Он действительно так сказал? — спрашиваю я.

— Добавь ещё пару ругательств и междометий.

Я фыркаю.

— Не позволяй ему услышать это от тебя.

Он ухмыляется, его лицо покрыто грязью и кровью.

Четвёртая и последняя башни почти полностью заполнены Солати.

— Их послали убить тебя, — шепчет Оландон.

У меня такая замечательная мама. Я повторяю своё предложение группе из пятнадцати человек. Один решает, что оно ему не нравится.

Через минуту я повторяю предложение, вытирая кровь с меча.

Все принимают его единогласно.

Я стою в коридоре, наблюдая за тем, как Солати связывают для их же безопасности. Залы заполнены Брумами и Ире. Я протискиваюсь между изуродованными битвой телами и жду. Он не заставляет себя долго ждать.

Раздается громкая команда:

— Шевелитесь!

И вот тесная масса людей каким-то образом освобождает место для огромной фигуры своего Короля.

Его лицо напряжено.

— Что случилось внизу? — спрашиваю я.

— Мы захватили последнего. Остальная масса в замешательстве. Солати отступили, не в силах взобраться на стену. Я оставил там сотню бойцов, чтобы помешать Солати покинуть дворец, — выдыхает он. — Чего нам ожидать внизу?

Я поворачиваюсь и вижу Лавину.

— Лавина, можешь привести мне одного из пленённых Солати? — прошу я.

Он неуклюже делает то, о чём я прошу, расплющивая маленького мужчину Ире о стену. Всё легкомыслие улетучивается через несколько минут, когда он бросает к моим ногам тщедушного на вид мужчину — хороший выбор. Лавина нависает над ним. Я очень сомневаюсь, что он этого хочет, но он вроде как ничего не может с собой поделать, когда вокруг так много людей.

— Мне нужно знать, что происходит внизу. Ты можешь мне помочь.

Я смотрю мужчине прямо в глаза. Легко понять, что творится у него в голове. Солати воспитаны на недоверии к голубым глазам. Этот человек пытается преодолеть свою естественную реакцию на моё лицо и примирить меня с моей внешностью, чтобы выжить.

Он делает правильный выбор.

— Лучники ждут у основания лестницы, придворные — в столовой, а остальная стража, вероятно, разделилась, удерживая вход и защищая двор.

— Сколько? — рычит Джован.

Лицо Солати остаётся спокойным, хотя под взглядом Джована он сглатывает.

— Я… Я думаю, около пятидесяти.

Мы с Джованом обмениваемся взглядами. Если этот человек говорит правду, это хорошо для нас. Я киваю Лавине, который уводит мужчину.

— Мы должны направить наши силы на вход и пустить остальных твоих людей внутрь.

Джован вытирает бровь, осматривая меня.

— Согласен. А потом займёмся придворными.

Я отвожу взгляд.

— Ты готова к этому? — спрашивает он.

— К убийству матери?

Я вскидываю брови. Может ли кто-то быть готов к такому?

— Да. Возможно.

Он качает головой.

— Тебе лучше решить побыстрее. И я хочу, чтобы ты держалась ближе ко мне. Поняла?

Я прищуриваю глаза.

— А как на счёт того, чтобы ты держался поближе ко мне?

Он ловит мой рот поцелуем. Который заканчивается, не успев начаться, и я чуть не обижаюсь на него прежде, чем вспоминаю, где мы находимся.

— Это я могу устроить.

Я хмыкаю, радуясь, что мои красные щёки покрыты грязью.

— Ну, не будем торчать тут весь день.

Когда я протискиваюсь вперёд, раздаётся несколько смешков.

— Поднять щиты, — кричу я.

По залу разносится звук двадцати щитов, ударяющихся о пол.

— Открыть двери, — приказываю я.

Как только открывается дверь, с нижней площадки лестницы раздается звук натягиваемой тетивы. Солати готовы к встрече с нами.

Джован изучает размеры лестничного пролёта. Он достаточно широк для четырёх мужчин, стоящих плечом к плечу, и на три головы выше Джована. Я знаю, что лестница плавно изгибается, спускаясь на первый этаж дворца, а ступени узкие, но не крутые. Внизу — главная галерея дворца. Как только мы спустимся на первый этаж, в пятидесяти метрах справа от нас будет находиться обеденный зал. Ещё через пятьдесят метров — вход во дворец.

Если бы у меня не хватало людей, я бы повела противника именно сюда, чтобы численное преимущество стало бесполезными.

— Нужно действовать быстро. Вы спускаетесь вчетвером, два щита подняты высоко, а два низко опущены. Это должно предотвратить попадание стрел. Как только достигните конца лестницы, сформируете заслон, — голос Джована звучит на фоне грохота.

Джован отзывает в сторону Осколка, Лавину и Греха. Они исчезают в строю с его обращением.

Мужчины кивают, сосредоточившись на задании.

— За Гласиум! — ревёт Джован.

— За Гласиум! — отвечает хор голосов.

Когда второй этаж наполняется рёвом и криками, я вздрагиваю. Двадцать щитов и бойцы, которые их несут, толкаясь, движутся перед нами по лестнице в четыре ряда: двое держат щиты достаточно высоко, чтобы задевать потолок, а двое других — достаточно низко, чтобы касаться пола. Джован проскальзывает передо мной, а затем и я оказываюсь вовлеченной в непрерывное движение по широкой лестнице.

Сразу же раздается звук стрел, ударяющихся о щиты. Солати сидят у подножия лестницы и, вероятно, гадают, что это, во имя Солиса, мы делаем.

Идущие впереди нас Брумы достигают первого этажа, и я слышу звук складываемых друг на друга щитов, но не вижу, что они делают.

Наконец, я приседаю у основания лестницы и пытаюсь понять, что именно вызывает этот шум.

Воины Джована образовали дугу из щитов — непроницаемый полукруг. По мере того, как всё новые и новые люди достигают нижних ступеней лестницы, круг расширяется, и каждый новый Брума добавляет свой щит к плотному строю.

Огонь из стрел прекращается, и с той стороны разбегаются шаги в разные стороны. Один Брума проверяет, чисто ли пространство. Джован произносит проклятие, когда дозорный падает замертво, стрела попала ему прямо в глаз. На его место встает другой Брума.

Я наблюдаю, как Джован направляет всё больше людей в этот «заслон».

По мере их присоединения, защитная группа распространяется по проходу, расширяясь, пока вершина полукруга не достигает дальней стены.

— Разделяемся, — восклицает Король.

В полной синхронности полукруг щитов Гласиума расходится в вершине, образуя две изогнутые линии солдат, по двадцать человек с каждой стороны. Теперь от лестницы до противоположной стены открывается свободное пространство.

— Тесните! — рядом со мной раздается следующая команда.

Два ряда людей начинают продвигаться по коридору в противоположных направлениях, увеличивая свободное пространство у подножия лестницы.

Я наблюдаю за всем этим широко распахнутыми глазами. Это невероятно. Джован ухмыляется, глядя на моё благоговейное выражение лица, и выпрямляется в полный рост.

Мужчины.

Наша армия в спешном темпе проникает в пространство с площадки второго этажа.

— С какой стороны вход? — спрашивает Джован.

Я указываю в правую сторону.

— Направо!

Это странно. Мы движемся в утомительно медленном темпе, и от разочарования мне хочется вырваться из-под защиты щитов.

— Слева будет обеденный зал, — говорю я.

Джован кивает. Проходит десять минут, и щиты придвигаются к входу в обеденный зал, фактически блокируя всех, кто находится внутри. И вот, наконец, Джован поднимает щиты.

— Заряжай! — раздается крик, а мы тем временем спешим по коридору к входу.

Осколок дёргает меня так, что я оказываюсь в нескольких рядах позади.

Несколько Солати падают жертвами метательных копий. Они пытаются открыть вход. Некоторые сразу же падают на колени в знак капитуляции.

Другим требуется открыть тяжёлые двери и увидеть, что с обеих сторон их окружает орда Брум, прежде чем они признают своё поражение.

Наверное, я должна быть счастлива, но я так крепко вцепилась в то, что должно произойти, что не могу праздновать. Солати сказал пятьдесят человек. Здесь тридцать. Сколько их было у основания лестницы? Полагаю, они направились к столовой.

Мы помещаем пленников в боковую комнату с многочисленной охраной.

Первый этаж чист, но, когда процесс приостанавливается, моё дыхание учащается.

Я приближаюсь к мужчинам, ломающим двери в обеденный зал, стараясь сдерживать свои эмоции. Мысли глупы, но я ничего не могу с ними поделать. Я опускаю взгляд на свою мантию и вижу, что она порвана, окровавлена, видны участки бёдер. Мои волосы подняты, но я не сомневаюсь, что выгляжу ужасно. А моя мать будет безупречна и, наверное, одета в канареечно-жёлтый цвет. Что, если она выставит меня идиоткой перед всеми? Перед тремя мирами. Перед Джованом.

Мне под нос суют флягу с водой. Я смотрю на лысого Греха и подавляю смех.

— Вот, — хрипло говорит он. — Умойся.

Быстро оглядываюсь по сторонам, а затем делаю то, что он сказал. Он критически осматривает меня и брызгает немного воды на руку, после чего приглаживает мои волосы. Надеюсь, никто этого не видит.

Он отступает назад, кивая головой, и опускает взгляд на мою мантию.

— Завяжи её сбоку, — говорит он.

Он что, глупый?

Он проводит рукой по голове.

— Ты пробыла в битве. Весь день.

Я морщусь.

— Именно. Сейчас ты можешь создать образ воительницы, а не полувоительницы, полу-Татум. Ты должна принять на себя ответственность.

Я тяжело вздыхаю.

— Делай это.

Он завязывает мантию выше.

— Не так высоко, — огрызаюсь я.

Он проводит пальцем по моей ноге.

— У нас всё ещё есть время, у тебя и меня.

— Нет, — говорю я. — У нас ничего нет. Но если хочешь, можешь быть моим камердинером, когда я стану Татум.

Точно по сигналу, его глаза загораются.

— В самом деле?

— В самом деле.

Я жалею о сказанных словах, как только произношу их. Грех любит вытягивать обещания прямо перед битвой. Тем не менее, я не вижу в нём желания закрепить это обещание.

Дозорные смещаются вперёд и входят в зал, тем же образом, каким Джован направил их вниз по лестнице. Теперь я чувствую себя лучше. Во всяком случае, настолько хорошо, насколько это возможно.

Кассий — труп.

В столовой раздаются крики, плач, скрип дерева по полу. Но стрелы не выпускаются. Я не слышу звона металла.

Оландон смотрит на меня, и я вижу, что в его голове проносится та же мысль.

— Она бросила двор на верную смерть.

В ответ я пожимаю плечами. От неё этого можно ожидать.

Джован рядом со мной и слышит эту фразу.

— Там есть стража?

— Судя по звукам, не похоже. Дай загляну.

Он обхватывает меня за талию, утягивая обратно в гущу людей.

— Опустить щиты!

ГЛАВА 32

Ничего не происходит.

Никто не падает замертво.

Никто не двигается.

Наконец, переглянувшись с Джованом, я протискиваюсь вперёд. В этот момент раздаётся звук.

Я не беспокоюсь о том, что они видят, или о том, какие выводы делают, пока переводят взгляды с меня на Оландона, стоящего справа, и Короля слева от меня. Я смотрю на них в ответ в недоумении. Неужели? Двор по-прежнему принаряжен. Идёт война! Я бросаю взгляд в сторону Оландона, щёки которого покраснели. Видит ли он, как нелепо выглядят эти люди? Яркие цвета, замысловатые прически. Они выглядят так, словно идут на пир, а не на битву.

— … причудливо, — шепчет Осколок позади меня.

Только сидящие передо мной придворные останавливают рвущийся с губ смех.

Я беспокоюсь о них примерно так же, как и всегда. То есть не беспокоюсь.

Я подхожу к ним, впервые смотрю на их лица взглядом, свободным от вуали. Я даю им чертовски хороший шанс увидеть себя. Я не удивляюсь тому, что чувствую к ним то же самое, что и всегда. Я не чувствую ничего, кроме презрения.

Они смотрят на ребенка, которого они высмеивали с рождения. А я смотрю на них со стыдом. Я не приветствую их, я не улыбаюсь, я просто позволяю им видеть осуждение на моём лице.

И тогда, милым голосом, я задаю свой вопрос.

— Где моя мать?

* * *

Комната пыток.

Как уместно. И как же похоже на мою мать — бросить свой «дорогой» двор на произвол судьбы, пока она будет отсиживаться взаперти с Кассием под защитой.

У меня сводит живот при мысли о дяде. Я краем глаза замечаю мрачный вид Оландона, пока мы бежим по коридорам с малочисленным контингентом позади нас. Его всегда будет беспокоить то, что произойдёт дальше.

Как жаль, что со мной не было всех моих друзей. Половина из них до сих пор была в бою снаружи, и я понятия не имею, что с ними стало. Возможно ли, что все мы выживем в этом? Я побежала с новыми силами, найдя в себе глубокий источник, который каким-то образом ещё не истощился.

Комната пыток. Сцены из моих самых ужасающих воспоминаний терзают меня. Дерево, пропитанное моей кровью, в прямом смысле. Запятнанные ковры менялись так много раз, что ими можно было бы покрыть пол всего огромного обеденного зала в замке Джована.

Комната пыток располагается на противоположном конце замка, на цокольном этаже, у фундамента башни, в которой прошло моё детство.

Мы достигаем дальнего конца первого уровня, минуя развлекательные зоны, фонтаны, картины. Я испытываю отвращение ко всему этому. Я хочу уже быстрее добраться до того, что ждёт меня в конце. Чем быстрее я доберусь до комнаты, тем быстрее эта война закончится… и больше шансов, что мои друзья снаружи выживут.

Но у меня стягивает горло, а дыхание становится хриплым. Смешно всё это. Неважно, как сильно ты меняешься, твоё тело придерживается старых привычек. Моя привычка, в этой части дворца, всегда сводилась к панике.

И я паникую. Я твержу себе, что уже не та маленькая девочка, но живущая глубоко на задворках моего сознания Олина всё ещё ожидает, что её изобьют и унизят.

Я ровняюсь с Королём.

Он смотрит на меня.

— Какая планировка?

— Круговая комната, — задыхаясь, говорю я. — Справа приподнятая платформа. Солдаты обычно расставлены вдоль стены, а мать с дядей Кассием смотрят с возвышения.

Он пристально смотрит вперёд и не отвечает. Мне требуется несколько секунд, прежде чем я осознаю, что позволила себе сболтнуть лишнее.

На этот раз ускоряется Джован. Я не поспеваю за ним. Он исчезает за углом, и я понимаю, что мы оставили основную часть наших сил позади. Обычно эмоции берут верх надо мной во время битвы. Но как долго Джован ждал этого момента? Он размашисто шагает впереди меня. Он хищник, и куда более могущественный, чем я. Сомневаюсь, что даже он осознает, что далеко ушёл вперёд. Это боевая ярость, жажда крови, и они взяли под контроль все его действия. Мне очень хорошо знакомо это чувство.

И тогда-то до меня доходит. Именно поэтому Джован был таким спокойным во время пленения Хейса и признаний Аквина. Он не преследует того, кто убил Кедрика. Он преследует того, кто заказал это убийство. Ему нужен первоисточник. Даёт ли он волю подавленным эмоциям по поводу смерти своего брата, которые он контролировал с той самой минуты, как услышал эту новость?

Мои ноги слегка спотыкаются, когда я достигаю изолированного коридора и вижу двери комнаты пыток, которые широко распахнуты. Джована нигде не видно. Я думать не думала, что он войдёт туда один!

Настоящая паника душит меня.

— Джован! — кричу я.

Весь здравый смысл исчез, и бросаюсь в комнату. С широко распахнутыми глазами я ищу его.

И когда я нахожу его, стоящим в центре круглого помещения, мне остаётся только упиваться успокаивающим зрелищем, совершенно не осознавая, что меня окружает.

Лишь на секунду, я подумала…

А затем в нос ударил запах запрелой крови. Сильный запах. И я вижу, что Джован таращится на пол. Или точнее таращится на то, на чём он стоит.

Окровавленные, вонючие ковры, покрывают комнату. Они перекрывают пол, висят на стенах, свешаны с балкона. Ими устлан каждый сантиметр. Совершенно вся комната.

И на них исключительно моя кровь. Но что более важно, Джован догадался об этом. Он стоит совершенно неподвижно. В таком состоянии осознания, которое высасывает весь воздух вокруг него и закаливает его до состояния истиной угрозы.

Я осматриваю комнату в поисках живых, а тем временем позади меня раздаются шаги.

Стража выставлена одним рядом, окружая края комнаты, как я и говорила Джовану. Круг разорван только у входа. Каждый страж держит наложенную на тетиву стрелу. Наготове. Их взгляды направлены на Джована. Нет. Я сдерживаю новую волну паники.

И вижу дядю Кассия. Он стоит на балконе, обращенном внутрь, с тем же жутким выражением на жестоком лице.

Наши парни уже близко. Я слышу их крики. И Кассий тоже понимает это. Он не теряет ни минуты. За время уже прошедшей половины перемены я впервые слышу, как он говорит, но его гнусавый, тонкий голос нисколько не изменился.

— У тебя есть выбор.

Я так рада, что не окаменела от ужаса, что не сразу обращаю внимание на его слова. Даже несколько месяцев назад, на Оскале, от вида моего дяди меня охватывал страх. Дело даже не в том, что я в душе чувствую себя сильнее, а в том, что здесь Джован. Он единственное отличие. И я понимаю, что так волнуюсь за него, что не могу бояться.

Я обыденно вхожу и встаю перед потрясённым Джованом, который по-прежнему пялится на пятна под его ногами.

— Я слушаю, — отвечаю я.

— Твои… солдаты готовы слушать, — спрашивает он.

— Солдаты, которые прорвали защиту дворца и уничтожили армию Татум? — поинтересовалась я с натянутой улыбкой. — Да, дядя. Они готовы.

Я смакую то, как он вздрогнул, а затем разворачиваюсь и направляюсь к двери.

Оландон едва не сбивает меня с ног, выскакивая из-за угла, когда я отступила к входу в комнату.

— Брат, — я приковываю его острым взглядом. — Наш дорогой дяденька желает разговаривать с нами.

Оландон бросает взгляд мне за спину, на Кассия и снова смотрит на меня. Я искоса смотрю на центр комнаты, и, хотя Оландон не сводит с меня свой пристальный взгляд, он видит, где стоит Джован. Видит, что тот в опасности.

Я обращаюсь к остальным, слегка сжимая руку Оландона.

— Подождите здесь.

Я возвращаюсь к Джовану.

— Выкладывай, Кассий.

— Как вижу, ты вернулась из Гласиума благовоспитанной.

— Тебе, похоже, нравится оскорблять меня, стоя на высокой платформе. Было бы это так, чувствуй ты всё ещё боль после нашего последнего общения?

На его лице мелькает гнев. Без сомнений он вспоминает день, когда я наконец-то не выдержала, прямо перед смертью Кендрика, и избила его до бесформенной массы. Если его вид и является тому подтверждением, то он ненавидит это воспоминание почти так же сильно, как я наслаждаюсь им.

— Смело напоминать мне об этом, пока я держу тебя и, насколько могу судить, Короля Гласиума на мушке внутри круга моих лучников.

Я пожинаю плечами, но пот проступает на лбу. Я никогда ещё в своей жизни не старалась так сильно сохранять хладнокровие.

— Мы победили. Неважно, выживем ли мы с Джованом. Если ты пристрелишь нас, Татума Оландон и Принц Ашон займут наши места. А если умрут они, ещё двое взойдут на их место. Независимо от того, кого ты убьёшь сегодня, ты проиграл.

Я встречаюсь с его свирепым взглядом и вскидываю бровь, позволяя ложной насмешке осветить глаза. И он вскипает, замечая её. Без задней мысли он шагает вперёд и хватается за балюстраду балкона.

Он переводит свой взгляд на Джована.

— Он что немой? Или придурковатый?

Он как раз-то очень близок к тому, чтобы вырвать Кассию все конечности, но вряд ли я буду предупреждать об этом своего дядю.

— Ты загнан в стойло. И что же это за «выбор» ты мне даёшь. Я потешу тебя, до поры до времени.

Я задаюсь вопросом, на чьей стороне стражи. Все из них новички в Элите, а это может означать, что они не столь же слепо лояльны, как служившие до них мужчины. Они как Риан? Или как Кассий и Харе?

— Я даю тебе такой выбор, Татума. Ты можешь подняться в свою старую башню. Одна. И поговорить со своей матерью.

Джован резко поднимает голову. Он пригвождает Кассия взглядом. Мой дядя вздрагивает, но потом берёт себя в руки. Я громко хихикаю. По общему понятию Солати он только что обосрался.

— Выбор обычно предполагает два или более вариантов, — голос Джована неузнаваем.

Он встает за моей спиной. Так близко, что может полностью укрыть меня, если посчитает нужным.

— Ах, ты всё же говоришь.

Кассий неспешно хлопает в ладоши. Уголки его рта приподнимаются как у куклы.

Джован ждёт.

Кассий ухмыляется.

— Другой вариант в том, что эта комната превращается в кровавую бойню.

Я обвожу рукой помещение.

— Не понимаю, в чём будет проблема. Ты выложил все ковры, чтобы облегчить уборку. Мне же претит мысль, что твои внутренности вывалятся на полированные доски Каура.

Он в отвращение морщит нос.

— Ты всегда была неотесанной. Не подходящей для мантии наследника. Отвратительная, уродливая…

— Тётя Джайн передает привет.

Он заметно бледнеет.

— Твоя жена, Кассий. Замученная и изгнанная в Пятую… Уже забыл её крики? Полагаю, ты лично в этом участвовал. Расскажи мне, ты потерял рассудок так же, как Джайн потеряла свой? Может ли быть такое, что твоя жена посмеялась последней?

Его грудь вздымается и быстро опадает.

— У меня нет жены.

Я открываю рот, желая надавить на пробоину в его фасаде, но Кассий спешит продолжить:

— Ты заметила ковры, племянница. Уверен, тебе они нравятся. Может быть, даже ты вспомнишь некоторые из них. Я сохранил все до единого, те на которые ты истекала кровью, начиная с двух лет.

Последние пять минут Джован буквально вибрирует. Но после этих слов он стал по-хищнически неподвижным. Мой дядя подписал себе приговор и даже не знает об этом.

Однако предоставленные Кассием два варианта дали мне паузу. Здесь находилось почти сто человек, многие из которых умрут, если эта ситуация перерастет в стычку. Мы с Джованом находимся в выгодном положении на убиенных, и неважно, что я скажу, я всем сердцем понимаю, мы лучшие на правление в период после этой войны. Если я поднимусь наверх и поговорю с матерью, это может спасти много жизней. Хотя я сильно сомневаюсь, что мать наверху одна…

Я спокойно поднимаю левую руку и провожу ею по руке Джована. Когда битва закончится, и закончится война, единственное, чего я действительно желаю, чтобы он был в безопасности.

— Достаточно кровавой бойни на один день. Послушай меня, Кассий. Если я войду в ловушку, ты умрёшь очень медленно.

Он в любом случае будет умирать очень медленно, но я пристально слежу за его реакцией, чтобы уловить хотя бы вспышку лжи.

— Племянница, — он жеманно ухмыляется. — Твоя мать просто желает поговорить.

Если он врёт, то делает это так искусно, что я не могу уловить ложь. Я отхожу к двери. Всё во мне твердит встать перед Джованом.

— Хорошо. Твои люди бросают своё оружие, как только я войду в эту дверь.

Кассий широко улыбается.

— Конечно.

Я улыбаюсь в ответ и поворачиваюсь, желая обратиться к солдатам Солати, стоящим в комнате.

— Замок оккупирован армией Короля Джована и силами Ире. Мы предложили амнистию всем пленным солдатам Солати. Вам предоставят такую же возможность обезопасить себя и спасти жизнь, если вы поведете себя с достоинством в следующие несколько минут. Если вы достаточно глупы и выберете проигравшую сторону, тогда вы заслуживаете смерти.

Я выхожу за дверь и начинаю подниматься по извилистой лестнице, ведущей к моей матери.

ГЛАВА 33

Она сидит на карнизе, который был моим любимым местом, у единственного окна.

Я нахожусь в самой высокой башне замка — моей детской тюрьме. В комнате, в которой я плакала, кричала и была одна в течение первых десяти лет своей жизни.

К моему удивлению, тут никого больше нет. Моя мать не глупая женщина. У неё должен быть козырь в рукаве.

Я описываю круг, приближаясь к ней в ожидании, что она удостоит меня своим вниманием. Я не утруждаю себя приветствием, и я рада, что она не сразу же осознаёт моё появление. Это даёт мне шанс понять, что я стою перед своей матерью спустя столько времени.

Её каштановые волосы скручены на затылке. Она стала худее и выше. Хладнокровная. Истинное зло до мозга костей. Ответственная за смерти сотен людей. Убийца в самом извращенном смысле этого слова. А потом деликатным движением головы она поворачивается ко мне лицом. И во второй раз в своей короткой жизни, я вижу свою мать, лишившейся дара речи.

В первый раз это было, когда я выдвинула ультиматум и вступилась за саму себя. Я сказала ей, что, если она ещё раз прикоснётся ко мне пальцем, я всем покажу своё лицо. Тогда ещё я не знала, что у меня голубые глаза, но Кедрик показал мне ужас моей матери, если моя вуаль будет снята. Ах, если бы я поняла это годами ранее.

Сегодня она огорошена видом моего лица. Я позволяю ей таращиться, задаваясь вопросом, почему она проявляет такой интерес.

— Всё, чего я хотела, это твоей любви.

— И это было больше, чем я могла дать, — ответила она тихо, давая мне понять, что я произнесла слова вслух.

Я давлюсь смешком.

— Я бы тогда согласилась на нейтралитет.

Я понимала, что мне требуется спросить у неё. Что мне нужно для полного примирения.

— Зачем тебе было издеваться надо мной, когда ты могла просто игнорировать моё существование?

Она встаёт.

— Как же твои глаза мне напоминали о нём. Как только я увидела их, я почувствовала, что мои приоритеты самоустраняются, как клубы дыма. Он был первым, кто разрушил мою жизнь, а ты продолжила его работу. Я ненавидела всё, о чём ты мне напоминала. Я была в ужасе от того, что могла потерять. Мне было омерзительно от того, какие чувства твой плач заставлял меня испытывать.

— И всё же ты продолжила делать всё, чтобы заставлять меня плакать, — отрешённо сказала я.

Это самая откровенная дискуссия, которую я когда-либо вела со своей матерью. Возможно, мы обе понимали, что никогда больше не заговорим друг с другом.

— Как ты можешь винить других за свои собственные действия? — ору я. — Ты превратила мою жизнь в ад, потому что переспала с Роско! Ты сделала это! Так же, как и он.

Это было сродни пощечины ей. Она оскаливается.

— Не произноси при мне его имя, — шипит она.

Я складываю руки, а она кривит лицо.

— Мне интересно, когда ты была настоящей. Тётя Джайн и Аквин были правы: Роско сломал тебя.

Она ахает и хватается за грудь. Серьёзно? Прошло двадцать лет.

Мать начинает плакать.

— Я любила его всем своим сердцем. А он оставил меня, как какую-то простую деревенщину.

Я вздыхаю.

— Ты, может, и не выглядишь как отребье, Мама, но внутри ты именно такая. Я понимаю, почему он ушёл.

Она снова ахает, глядя на меня, и её слёзы мгновенно высыхают.

Несмотря на это, я не уверена, что данное представление было полностью фальшивым.

— Я не куплюсь на это дерьмо. Но возможно тебе будет интересно узнать, что у Роско есть семья в Гласиуме. У меня есть кровный брат, его зовут Аднан. Вообще-то ты уже встречала его во время мирной делегации. Он сидел с нами на нескольких ужинах. И оба они сейчас здесь, на улице.

На этот раз она по-настоящему бледнеет.

Я же не испытываю никакого раскаяния.

— Ты сделала каждую секунду моего детства ужасающей. Ты наполнила его страхом, отвращением, неуверенностью в себе и обидой. Я тосковала по твоей любви, впадая в ступор, когда ты стремилась причинить мне боль, а не моим братьям. Ты заставила меня посчитать, что со мной было нечто бесчеловечно неправильное, и я ненавидела тебя за эту каждую секунду каждого прожитого дня. И всё же, в любой период моей жизни, если бы ты признала свои ошибки и приложила усилия заслужить моё прощение, я верю, что мы могли бы со временем полюбить друг друга. Мы могли бы стать матерью и дочерью.

Её глаза вспыхивают.

— Даже сейчас некая часть меня надеяться, что всё это было притворство, что ты была каким-то образом вынуждена так поступать. Но эта часть меня чересчур крошечная, как и здравый смысл в тебе. Если в тебе вообще есть что-то от матери, я хочу сказать ей, не переживать; невзирая на все твои усилия сломать меня, я победила страх, боль и неуверенность в себе, которые ты внушила мне. Я хочу уверить оставшийся в тебе осколок личности, какой ты некогда была, что я продолжу жить, а твоё зло со временем превратится в пшик, — мой голос становится глухим.

Даже если я смогу забыть метки от иголок на губах Оберона, или толпы голодных деревенских жителей. Даже если я смогу забыть, как наблюдала за смертью Кедрика, и как Кассий ломал мне кости по её приказам или все пытки. Даже если я смогу забыть всё это, я никогда не смогу забыть, что первые восемнадцать лет своей жизни я была скрыта за вуалью.

Я никогда не смогу забыть девочку с перерезанным горлом.

Я никогда не смогу забыть агонию от чувства вины, которая приходила с насилием.

Она пялится на меня.

— Я знала, что ты будешь красивой, — у неё перехватывает дыхание. — Это было моей мукой; если ты должна носить вуаль, значит, мне не дозволено смотреть под неё.

Гнев разгорается в моей душе.

— Как же должно быть было тебе трудно, — я морщусь.

Её глаза становятся печальными.

— Трудно.

Я подхожу ближе к ней. Я до сих пор не уверена, как убью её. Ничто не кажется мне достаточным, и я ненавижу ту часть себя, которая не хочет этого делать. Да, что со мной не так?

— Всё с тобой нормально, — шепчет она.

На короткий миг я злюсь, подумав, что снова произнесла мысли вслух. Но её взгляд отрешённый, сосредоточенный на воспоминаниях.

— Ты была идеальна с той самой секунды, как я впервые взяла тебя. И сейчас ты такая же, даже несмотря на то, что в тебе половина от него. Сильная и одарённая. Лидер, которого люди будут уважать и умрут, защищая.

В горле встаёт ком. Как же я мечтала услышать эти слова. Каждую секунду каждого дня своего детства.

— Ты пытаешься обмануть меня, — мой голос надламывается.

— Мои слова — не обман, — говорит она. — Но неважно, что ты была идеальна. Идеального ребёнка было недостаточно. Особенно с голубыми глазами.

— А твоих амбиций, самовлюблённости и жадности было достаточно?

Она ещё раз окидывает взглядом мои черты лица и с грустью улыбается.

— Это всё, что у меня осталось. Всё, на что я могла положиться.

Мне стало любопытным, что она не включила в этот список Кассия.

— А как же твой брат?

— Никто его так ненавидит, как я, — шепчет она, и слёзы блестят в её карих глазах. — Он знает правду. Держи своих друзей близко…

— … а врагов ближе, — заканчиваю я.

— Твои братья в безопасности?

— Если бы ты заслуживала это знать, я бы тебе сказала.

Она снова улыбается той самой призрачной улыбкой.

— Под твоей опекой с ними всё будет хорошо. Ты им была больше мамой, чем я смогла когда-либо быть.

— И, тем не менее, ты продолжила рожать детей.

Я делаю шаг вперёд. Нас разделяет всего несколько шагов.

— Дети благотворно влияли на мой имидж.

Меня наполняет отвращение.

— Ты совершенно пустая внутри.

Она таращится на меня, и я не могу сдержать дрожь от вида бездонных пропастей в её глазах. Мать высовывается из окна. Она оглядывается на меня. Её слёзы настоящие.

— Дочь моя, ты теперь уже должна знать: некоторые люди ломаются под давлением, а другие лишь сгибаются и быстро оправляются.

Быстрым движением она ставит ногу на облицовку окна.

Я бросаюсь вперёд. Крик застревает в горле, когда мать выбрасывается из башни.

Я останавливаюсь как вкопанная на месте. Голова идёт кругом.

… Она покончила с собой. Она покончила с собой.

Приглушённый гулкий стук удара об землю достигает моих ушей, и я вздрагиваю.

Я приближаюсь к окну, едва таща ноги. Я не могу поверить в то, что сделала Аванна. Или она напоследок была Ованной?

Я выглядываю из окна, упираясь на обе руки.

И делая глубокий вдох, я смотрю вниз.

Моя мать приземлился на голову.

Ничего узнаваемого не осталось от её лица. Она не была прекрасной в смерти. Я сомневалась, что кто-то выглядел бы хорошо после падения с такой высоты.

… Она не кричала.

Это не самое моё лучше воспоминание, но его я буду помнить вечно.

* * *

Дверь с грохотом ударяется о стену.

На меня обрушивается утомленность. Я чувствую каждый синяк и каждую зудящую мышцу. У меня нет сил повернуться, и я знаю кто это.

— Где она? — спрашивает он.

Я указываю вниз, из окна.

Он пересекает комнату за четыре широких шага и выглядывает в окно. Джован тихо присвистывает.

— Она мертва?

— Вполне определённо, да.

Я рада, что он не прикасается ко мне. Я не хочу, чтобы меня трогали.

— Что случилось? — спрашивает он и отходит.

Он садится на маленькую детскую кровать, стоящую в углу. Мою старую кровать.

— Она говорила. А потом прыгнула, — говорю я отрешенно.

— И почему-то после всего того, что она сделала с тобой, ты испытываешь сожаление.

В этом не было никакого смысла.

Джован окидывает взглядом комнату.

— Тебя здесь держали взаперти?

Я киваю и пересекаю комнату. Я не хочу сидеть на кровати. Я слишком много времени провела тут, лёжа и плача. Вместо того чтобы сесть, я останавливаюсь чуть ближе у двери.

— Жаль, что не я сама выкинула её из окна.

Слёзы встают в глазах, пока я пялюсь на пол. Её слова перед прыжком борются в моём сознании. Думаю, это хуже из-за того, что она проявила гуманизм под конец. От этого сложнее видеть её монстром, которого я знала, от этого на переднем плане появляется образ молодой женщины, которая была вынуждена творить ужасные вещи ради выживания, вещи, которые со временем извратили её до неузнаваемости.

— Что произошло внизу?

Джован встаёт, морщась. Он выглядит таким же побитым, какой чувствую себя я.

— Твоя речь произвела весомый эффект. Большинство сложили оружие. Затем я переломал большинство костей в теле Кассия. Медленно. После я передал его твоему брату, — он сделал вид, что размышляет. — Уходя, я слышал слово «обдирание».

— Мать ненавидела его, — говорю я в ошеломляющем потрясении.

Джован останавливается, услышав это.

— Правда? И никто не догадался?

Я смотрю мимо него на окно, вновь переживая момент её прыжка.

— Одна ошибка, и её оторвали от ребёнка, заставили выйти замуж, забеременеть и жить в постоянном страхе, что всё станет явным, пока это не поглотило её и выплюнуло обратно жгучую, злобную копию того, кем она однажды была.

Я разворачиваюсь, и мы в тишине идём к дверному проему. Я смотрю на него, когда мы достигает порога, и шагаю в его объятия. Мы оба грязные и изнуренные. Но есть еще срочные дела, которые надо завершить. Обезопасить мир и его людей. И всё же мы стоим, кажется, целую вечность.

Я могла бы даже уснуть, если бы крики дяди не были бы такими громкими. И их довольно-таки приятно слышать. Оландон долго ждал этого момента. Я лишь надеялась, что он прикончит его слишком быстро… Не после того, что он сделал с моими мальчиками.

— Лина.

Я смотрю сквозь влажные ресницы. Моё сердце разрывается от того, какой он красивый. Он по-прежнему крадёт все мои мысли.

— Ты справилась.

Ложь моей матери вышла наружу; дядя кричит и скоро умрёт. Деревенские жители спасены. Осолис — мой.

Всё, что я запланировала сделать, сделано.

И всё же ещё больше слёз льётся из глаз.

Характерный мученической крик эхом отражается от стен башни, и я начинаю быстро спускаться вниз. Туда, откуда пришла. Я притормаживаю и сглаживаю черты лица, прежде чем распахиваю дверь.

… Повезло, что всё устлано коврами.

Кассий — месиво. Я сглатываю приступ желчи. К такой стороне борьбы я не привыкла. Да, и не хотела бы привыкать. В случае с Кассием, я сделаю исключение.

— Ты провёл с ним хорошую работу, — говорит Джован, рассматривая труд моего брата.

Оландон кивает, тяжело дыша.

Я приближаюсь к Кассию и… я должна признаться… мне тоже нравится то, что я вижу. Не содранная кожа. Мне нравится то, что я вижу в его глазах.

Поражение.

Исчезла его улыбка. Исчезло любое подобие надежды. Исчезло желание продолжать жить дальше.

Кассий лишил меня первых двух вещей. Но он никогда не смог забрать у меня третье. У него не получилось это даже за двадцать лет пыток. А я раздавила его менее чем за два года.

— Ты сделал моё детство довольно-таки неприятным, дядя, — шепчу я ему. Сложно сказать слышит ли он меня. — Ты заешь, что моё первое воспоминание — это твоё лицо, и ненависть, какую я испытываю к нему? Я боялась тебя большую часть своей жизни, и всё же смотря на тебя сейчас мне интересно, как я могла быть обманута столь хрупкой оболочкой, в которую ты поместил своё сердце и своё трусливое сознание.

Взгляд Кассия мечется ко мне.

— Убей меня, — умоляет он.

Его слёзы создают ручейки сквозь кровь на лице. Он плачет.

И я упиваюсь этим.

— Это всё твоя мать, — выдыхает он. — Я пр-просто делал то, что мне говорили.

— Твоя сестра мертва, — отвечаю я. — Приняла быструю смерть, выпав из окна башни.

— А надо мной ты издеваешься, племянница. Это не справедливо.

Я склоняю лицо ближе к его лицу. Нас разделяют несколько сантиметров. Дядя избегает мой пристальный взгляд, его глаза мечутся из стороны в сторону.

— Моя мать ответственна за множество мерзких преступлений, и ни одно из них не избежало моего внимания. И всё-таки, есть вероятность того, что она стала результатом того, как к ней относились. Ты выбрал следовать за ней, вниз по этой дороге. Обладание её секретом дало тебя власть, и ты наслаждался каждым мигом этого, применяя эту власть против беззащитных. Ты — грязь. Ты — яд. Ты не хуже её, но и не лучше. Так почему же ты здесь, балансируешь на краю смерти?

Я отклоняюсь назад и оскаливаюсь

— Потому что ты издевался над моими мальчиками.

Я развернулась и зашагала к двери, выкрикивая:

— Берон и Чаве передают привет, дядя, — я оглядываюсь на брата. — Протяни это как можно дольше. А потом брось его в пламя Четвёртой Ротации вместе с Аванной.

ГЛАВА 34

Я стою перед тысячами людей и смотрю вдаль, туда, где за ними течёт река.

Последние несколько дней были хаотичными. Я едва понимала что-либо. И вот всё же я стою здесь и собираюсь попрощаться с теми, кого мы потеряли.

Армии Солати, высланной за пределы замковых стен, было отправлено сообщение. Остатки материнских войск сдались их новой Татум.

И теперь я Татум Олина.

Мать и дядя были брошены в огонь Четвёртой Ротации без какой-либо церемонии. Оландон решил интерпретировать мой приказ по-своему, и бросил дядю в огонь, когда тот всё ещё был очень даже живой, хотя и мечтал умереть задолго до этого часа.

— Сегодня, — произношу я громко, — мы стоим плечом к плечу с людьми, которых нам говорили ненавидеть. Нас учили ненавидеть их те, кто ценил жадность и ненависть больше жизней своих собственных людей, — я поворачиваюсь и склоняю голову в адрес Адокса, который сидит справа от меня. — Вы также стоите рядом с людьми, о которых ранее не знали. Это раса людей, которых вынудили покинуть наши миры не из-за того, кем они были, а из-за того, что они собой олицетворяли. Но мы ошиблись!

Я вскидываю руки, и мои чёрные мантии соскальзывают вниз по рукам.

— Они олицетворяют силу! Мы — сильнее вместе. Сегодняшний день знаменует начало для всех трёх народов.

Я улыбаюсь. Джован и Адокс встают по обе стороны от меня.

— Больше никаких воин! — кричу я. — Мир был завоёван с трудом, стоя нам множества жизней. И мы будем уважать пролитую кровь и жертву тех, кто умер ради достижения этого, скрепляя этот мир. Это наше будущее. Три расы, сплочённые вместе.

Я беру Джована и Адокса за руки и крепко сжимаю их. Грудь переполняет эмоциями, пока я смотрю на наших людей. Три расы смотрят друг на друга. Некоторые улыбаются, некоторые испытывают неуверенность, некоторые насторожены. Но самое главное то, что все они смотрят на окружающих их людей как на людей. И это больше, чем я когда-либо надеялась.

Джован и Адокс возвращаются на свои места.

Я поднимаю руку, требуя тишины.

— Я бы хотела уделить это время чествованию Принца Кедрика. Его идеалы мира осмеивались Аванной. И всё же посмотрите, что мы имеем на сегодня.

Я окидываю взглядом толпу. Большинство людей безрадостны. Несколько придворных вопиюще выказывают своё отвращение.

— Я восславляю Кедрика за его поступки в тот день. Он навсегда будет в моём сердце и мыслях, как мужчина, который зажёг искру мира. Мы будем помнить его.

В горле встаёт ком от мысли, что я должна дальше сделать. Несколько минут я борюсь с этим. Я прекрасно понимаю, что придворные осуждают меня.

— Мы также будем помнить погибших: Брум, Ире и Солати. Всем тем, кто незнаком с Осолисом, у нас есть обычай почитать наших солдат в определённой манере. Король Джован и Адокс из Ире согласились отправить своих павших воинов в такой же путь. Пожалуйста, следуйте за нашей процессией.

Я делаю прерывистый вдох и ступаю с подиума. Джован следует за мной. Адокс, не без помощи, садится на дромеду и равняется со мной.

Оландон и Ашон идут позади нас, а за ними следуют люди в нисходящем звании. Многотысячная толпа идёт к реке, по которой проходят плоты, перевозящие наших близких.

Тело Малира лежит на первом плоту. Сотни других плотов следуют за ним, но он впереди. Он всегда держал ключевую позицию в наших сердцах, и в сердцах армии, которой он командовал. Восемь сотен из них остались живы.

Выжившие стоят в тишине на берегу озера Авени, наблюдая, как мой брат выпускает первую зажженную стрелу.

Когда вспыхивает плот с телом Малира, с моих губ срывается стон.

Он был мужчиной, который внушал уважение. И я поверить не могла, что он никогда больше с нами не заговорит. Или увидит свою Садру.

Я беззастенчиво рыдаю в плечо Джована и оплакиваю потерю дорого друга, который такой живой в моих воспоминаниях, он не может быть мёртв.

* * *

Мне осталось ещё кое-что сделать. Я должна была сделать это ещё неделю назад.

Я стаю у двери в комнату Аквина.

После битвы его поместили в более комфортабельные покои. Я могла навестить его до этого дня. Но я не была готова. Простить его оказалось сложной задачей. И это произошло, когда я увидела его в бреду в лагере перед началом битвы.

Но попрощаться со своим отцом… Потребовалось время на осознание, что я никогда не смогу подготовиться к этому.

Он немощен, за исключением эпизодических стонов от боли, бормотании от галлюцинаций. Всё тот же лекарь сидит в углу. Он встаёт, когда я подхожу к постели.

— Оставьте нас.

Он кланяется.

— Да, Татум Олина, — лекарь приостанавливается у двери. — Ему недолго осталось.

Я резко киваю, не в силах заговорить. Дверь тихонько закрывается, и я подхожу к стороне кровати, на которой лежит мой тренер. Он умирает. Мне уже говорили об этом, но я наконец-то позволяю себе поверить в это. Рыдание сотрясает моё тело безжалостными порывами.

Машинально я тянусь к своему отцу, хватаю его холодную и хрупкую руку.

— Аквин, пожалуйста, не покидай меня.

Он вздрагивает, и его лоб испещряет глубокая хмурость. Я кладу голову на кровать рядом с его рукой.

И я рассказываю ему всё, что он хочет от меня услышать. Причину, по которой он до сих пор не умер.

— Я прощаю тебя, отец.

Я закрываю глаза, всё ещё цепляясь за его руку, и падаю на колени рядом с кроватью. И я говорю. Я рассказываю ему всё, что могу вспомнить о нём: о первом разе, когда он научил меня бить кулаком; о тайных улыбках, которыми он одаривал меня после того, как прогонял Оландона; когда я с радостью царапала колени во время тренировок, потому что после этого он беспокоился обо мне, а я делала вид, что мне было всё равно.

— Я люблю тебя, — говорю я ему. — Неважно, что ты сделал. Я знаю, что всё это было ради меня.

Он был самым неизменным, самым непоколебимым присутствием в моей жизни. Я должна ему за это, невзирая на совершённые им ошибки. Я — та, кто я есть, только потому, что его это заботило.

Даже когда не осталось слёз, я медлю, обманывая себя верой, что подёргивание его пальцев означает его скорое пробуждение.

* * *

— Лина, — над моей головой раздаётся шепот.

Мои глаза не хотят открываться; они опухли. Морщась, я потираю шею. Где я?

— Лина, — снова раздаётся голос. И рука сжимает моё плечо. — Он ушёл.

Я поднимаю голову. И как только я это делаю, рука соскальзывает с моей макушки на кровать, рядом с которой я уснула. Аквин положил руку на мою макушку.

Мой тренер выглядит более умиротворённо в смерти, чем я когда-либо его видела. И до меня доходит, что его жизнь была отнюдь не простой. Но теперь он будет со своими любимыми. Как и Малир. Со Шквалом и Кедриком. Все люди, которых мы потеряли, будут заботиться друг о друге.

Джован подхватывает меня на руки и переносит в кресло.

— Он перенёс руку ночью. Лекарь сказал, что почти сразу после этого он умер.

Думаю, он ожидал, что я заплачу, но у меня не осталось слёз. И на удивление, хотя это и кажется странным, когда ты потерял столько всего…

Я спокойна.

ГЛАВА 35

Я сижу в столовой.

За тем же средним столом, где обычно сидела сбоку от Аванны. Придворные наблюдают за мной. Они в подвешенном состоянии, медленно пережевывают свою пищу. Джован не впечатлён здешним питанием. Он в основном ест яблоки, хотя я не уверена, делает ли он это, чтобы подшутить надо мной или нет. Я совершенно потеряла аппетит к ним.

Я назначила Осколка и Сатум Джерин — единственного Сатум, которому я когда-либо доверяла — главными за раздачу еды по деревням и перераспределение моих людей по их домам. Даже несмотря на дополнительную еду, которую Джован и Ире согласились принести, мы должны быть бережливыми во время следующей ротации, пока не получим большее количество урожая.

Не говоря уже о том, что я убедилась, что эти дополнительные рационы не поступят к дворцу.

Мы с Королём непреклонны в уважении, которое мы выказываем другим расам. Наши люди знают, что ожидать, и в отношении любого, кто перешагнёт эту черту, будут приняты меры. Это больше, чем я надеялась, но меня мучает вопрос, продержится ли это.

Вчера силы Гласиума начали переход через Оскалу.

Джован сказал, что оставит тут двести человек настолько, насколько мне они потребуются. Я благодарна за такую численность, учитывая, что наблюдаю тайный сговор двора. Страх перемен толкает их на принятие радикальных мер. В свете их шаткого положения при дворе, они умны, если чувствуют это.

Ничего другого я и не ожидала, и отношусь к этому спокойно — вся моя еда проверяется на наличие яда придворными, выбранными случайным образом.

— Татум Олина? — раздаётся неуверенный голос.

Роско, сидящий напротив, обращается ко мне. Его голубые глаза подёргиваются. Сложно совместить доброту в них с его прошлым. Пока что отец Аднана мне никто. На мой взгляд, мой истинный отец сейчас мёртв. Единственный родственник, с которым я бы хотела познакомиться получше, это тётя Джайн.

— Роско, — отвечаю я.

— Я… я просто хотел выразить соболезнования насчет кончины Аквина. Он был дорог тебе.

Я резко втягиваю воздух. Дорог мне? Аквин был для меня всем: другом, отцом, тренером и наставником. Горечь пенится во мне, и это не имеет никакого отношения к словам Роско. Мне надо дать ему понять, как его действия повлияли на Аванну.

— Знаешь, что мать сказала мне, прежде чем выпрыгнула из окна?

Я никому этого не говорила. Стол погрузился в тишину.

Я говорю достаточно тихо, что никто другой не услышит меня:

— Она сказала, некоторые люди ломаются под давлением, а другие лишь сгибаются и быстро оправляются, — я встаю из-за стола. — Интересно, какой бы была жизнь, если бы Аванна не сломалась.

Понимая, что я вот-вот сорвусь, я размашистым шагом ухожу из столовой.

Я зла на Роско. Я зла на Аванну, потому что каким-то образом она заслужила кроху жалости от меня, и я зла на себя, что так по-детски отреагировала. Было несправедливо винить Роско, и я понимала это. Откуда ему было знать, что единственный момент приведёт к такому хаосу?

Моя мать сделала свой выбор. Как и Аквин с Хейсом сделали свои. И всё же боль и гнев метались во мне, усугубляясь скорбью от потери Аквина и Малира, и это отразилось на моём единственном живом родителе.

Я вывожу дромеду на улицу и галопом несусь к озеру Авени.

Когда я возвращаюсь, дым уже хлынул в небо. Джован ждёт у меня у конюшни.

Его глаза с недоверием оценивают дромеду. Я спешиваюсь и начинаю чистить кобылу. Я немного загоняла её.

Джован прислоняется к стене стойла.

— Нам надо поговорить.

На секунду моя рука, в которой я держу щетку, замирает, но потом я возобновляю равномерное вычесывание.

— О чём?

Он фыркает.

— Сама знаешь о чём. О нас.

Страх наполняет каждую клеточку меня. Я знала, что это грядёт. Мы были предназначены друг другу. Я чувствовала истину этого всем сердцем, но…

— Джован, я люблю тебя…

— Но этого недостаточно, — едко говорит он.

Я резко дергаюсь от слов и перевожу на него пристальный взгляд, гадая, специально ли он выбрал эти слова. Его не было рядом, когда моя мать произнесла их. Совпадение шокирует меня до глубины души.

Я не как моя мать.

— Этого достаточно для меня, — говорю я. — Этого всегда будет достаточно.

Он знает, что и здесь присутствует «но».

Я откладываю щётку.

— Я…

Он вскидывает обе руки, и я захлопываю рот от паники, стоящей в его глазах.

— Выслушай меня. Я не уверен, рассматривала ли ты возможность, что мы может править обоими мирами.

Сердце опускается. Я обдумывала наши варианты. Мы могли пойти только по одному пути.

— И где мы будем жить?

— Половину времени в Гласиуме, половину здесь. Такого раньше не было, но мы сможем наладить это.

Неужели он не видит, как сильно нужен мне?

— Это слишком шатко. Это даст возможность заговорщикам создать большую напряжённость в наше отсутствие. И, как мне кажется, это вызовет недовольство у людей.

Черты его лица сглаживаются, и мне ненавистно, что он так поступает со мной.

— И я просто должен ждать, как долго? Пока ты не решишь, что хочешь меня?

Я делаю шаг вперед, а он отступает на один назад.

— Всё совсем не так, — я кладу кулак по центру груди. — Ты понятия не имеешь, как сильно я хочу тебя. Как сильно нуждаюсь в тебе.

— Как сильно ты нуждалась во мне, чтобы притязать на Осолис?

Это было подобно пощечине. Я знала, как он страдает, но неужели он думает, что я просто собираюсь убить предыдущую Татум и затем оставлю свой народ в затруднительном положении? Я тоже сглаживаю свои черты, и вижу вспышку в его глазах, когда делаю это.

— Давным-давно именно ты читал мне нотации по ответственности. И именно это я теперь и делаю! Я не могу оставить их сейчас.