Мечты умирают первыми. Бегство из Занаду

Глава 1

Проснулся я в пять вечера. Комната провоняла табачным дымом и дешевым красным вином. Я скатился с кровати и чуть было не упал, споткнувшись о голого парня, который спал на полу. Я в изумлении уставился на него, и мне никак не удавалось припомнить, каким образом он здесь очутился, откуда взялся, а что хуже всего, кто он такой.

Я пересек комнату, поднял штору и открыл окно. Парень даже не шевельнулся. В одной песне утверждается, что в Южной Калифорнии никогда не бывает дождя. Не верьте. Порыв ветра окатил меня дождевыми струями, как холодным душем. Я выругался и захлопнул окно.

Кое-что досталось и парню, однако он все равно не проснулся, а только перекатился на другой бок и свернулся клубком, прижав колени к груди. Я обошел его и направился в ванную. У меня оставалось еще полчаса, чтобы добраться до конторы по безработице и получить чек. Если постараться, то можно успеть.

Спустя десять минут я уже стоял у входной двери. Инкассатор поджидал меня в своем новом красном «Ягуаре-68», который стоял поперек улицы, мешая потоку машин с автострады на Хайлэнд. Он поднял руку. Я перебежал исхлестанный дождем тротуар и нырнул в автомобиль, с ходу выпалив:

— У меня пока ничего нет. Я как раз собрался в контору.

Блестящая черная физиономия Инкассатора расплылась в улыбке:

— О’кей, Гарис. Я так и понял. Я тебя подброшу.

С этими словами он влился в поток движения, не обращая внимания на сердито и разноголосо взвывшие позади машины.

— Дела, видно, идут неважно, если Лонеган посылает тебя за такой мелочью.

Улыбка не исчезла.

— Лонеган считает, что если заботиться о каждом пенни, то доллары позаботятся о себе сами.

Крыть мне было нечем. Я так давно состоял в списках Лонегана, что почти забыл, когда все это началось. Месяца три, а может, и четыре тому назад, когда я сел на мель после первого чека по безработице. С тех пор я так и не поднялся: мешал постоянный десятидолларовый взнос. Каждую неделю я отдавал ему свой шестидесятидолларовый чек и получал взамен пятьдесят наличными. Сумей я протянуть хоть неделю без пятидесяти, и я бы расквитался. Да где там! Без денег не жизнь.

Инкассатор свернул на парковку и подрулил прямо ко входу.

— Я буду здесь. Чеши.

Я выскочил из машины и метнулся к дверям: как раз вовремя, потому что охранник собрался уже запирать. За моим окошком сидела мексиканка Верита.

— Господи, Гарис! — воскликнула она. — Почему так поздно?!

— А ты как думаешь? Искал работу.

— Ну да, — протянула она, извлекая из-за конторки свои формы и придвигая поближе ко мне. — Просто за окном дождь, вот ты и решил полежать еще в постельке да потрахаться: авось кончится.

— Тебя не было, беби, — сказал я, подмахивая форму. — Никакой другой леди не под силу удержать меня от прихода сюда.

Она с улыбкой протянула мне чек.

— Держу пари, ты говоришь то же самое всем девчонкам подряд.

— Ничего подобного, — возразил я, сложив его и пряча в карман. — Спроси у них сама.

— Сегодня я ужинаю дома. Фаршированная черепаха, такос с отличной говядиной, красное вино. Придешь?

— Не могу, Верита. Честно. Надо встретиться с одним мужиком по поводу работы.

Она скорчила недовольную рожицу.

— Когда какой-нибудь парень говорит мне «честно», я знаю, что он лжет.

— Может быть, на следующей неделе, — сказал я, направляясь к дверям.

— Следующей недели не будет! — крикнула она мне вслед.

Но я уже был на улице, так что смысл ее слов дошел до меня только в машине.

Инкассатор сидел уже с ручкой наготове. Я подмахнул чек и протянул ему. Он глянул на подпись, затем спрятал чек в карман, кивнул и ровным голосом произнес:

— Прекрасно. А теперь вылезай.

Я в изумлении уставился на него.

— Ты забыл про мои пятьдесят.

— Все. Кредит исчерпан.

— Но как же так? У нас же твердое соглашение.

— Только до тех пор, пока ты получаешь чеки. В отличие от Лонегана ты плохо следишь за текущими событиями. Он знает, что этот твой чек — последний на ближайшие три месяца.

— Вздор. Мне-то что делать? Я в ауте.

— Работать, вместо того чтобы зарабатывать триппер от мальчишек.

Крыть было нечем. Похоже, Лонегану известно абсолютно все.

Инкассатор перегнулся через меня и распахнул дверь. Я уже собрался вылезать, как он придержал меня за локоть:

— Лонеган велел передать, чтобы ты — если действительно собираешься взяться за работу — заглянул к нему сегодня в кабинет в районе двадцати трех.

Затем он захлопнул дверь и отъехал, а я остался стоять. Дождь струями сбегал по лицу. Я порылся в кармане и извлек мятую пачку. Там осталось еще три сигареты. Я отошел поближе к стенке, отвернулся от ветра и закурил, а когда поднял глаза, то увидел, как Верита выводит с парковки свой старенький «валиант». Я помахал. Она остановилась. Я побежал к машине и сел.

— Моя встреча переносится на двадцать три, так что если твое предложение еще в силе…

Ее квартирка располагалась на Оливьера. Если высунуться из окна, можно было полюбоваться яркими огнями этой вечно деловито кипящей улицы. Чиканос, похоже, не обращали на дождь ровно никакого внимания. После ужина — время прогулок, и точка. Они шатаются с места на место, таская за собой детей, до двух часов утра, когда все закрывается. Тогда бедолаги с отпрысками поневоле отправляются по домам, а остальные — туда, где еще открыто. Мексиканцы не любят спать по ночам.

— А вот и Джонни! — Голос Эда Мак-Магона раздался из телевизора, который стоял позади меня на полу у кровати.

Я поднял голову. Ее руки снова притянули меня к ее животу.

— Не отвлекайся, Гарис. Так хорошо…

Я посмотрел на девушку. Ее лицо было сосредоточенным, как всегда на пороге оргазма. Я запустил в нее три пальца и мягко покатал зубами сосок. Ее тело изогнулось и напряглось, дыхание вырвалось с судорожным вздохом. Мои ладони ощутили, как замирает подрагивание ее ягодиц. Я подождал, пока она совсем остановится и откроет глаза.

— Ты так здорово делаешь это, Гарис, — произнесла она, медленно покачав головой. — Ни у кого не получается лучше, чем у тебя.

Я промолчал.

Пальцы Вериты скользнули вдоль моей спины и погрузились в волосы, убирая их со лба.

— Мне нравится видеть твою светлую голову меж моих ног. Твои волосы кажутся почти белыми, а мои — еще чернее.

Я перекатился на бок и собрался встать. Верита удержала меня.

— Тебе в самом деле надо идти? Дождь так и не перестал. Ты мог бы сегодня провести ночь со мной.

— У меня действительно назначена встреча по поводу работы. Я не лгал.

— И кто же это предлагает работу в двадцать три часа вечера? — скептически поинтересовалась она.

Я потянулся за джинсами.

— Лонеган.

— О!

Она скатилась с кровати и пошла в ванную.

— Я сейчас быстренько помою писку и вернусь. Так уж и быть: подвезу тебя.

В машине мы молчали до тех пор, пока она не остановилась перед заведением Лонегана позади Дома кино.

— Подождать?

— Не надо. Я не знаю, сколько это продлится.

Верита поколебалась.

— Он плохой человек, Гарис. Будь осторожен.

Я посмотрел на нее вопросительно.

— Ему нужны люди без гроша в кармане. Он ловко их обставляет. Я знаю немало таких парней и девчонок. Время от времени он посылает Инкассатора ждать их у конторы в тот день, когда они получают свой последний чек. Как тебя сегодня.

Я испытал неприятное удивление: мне казалось, что Верита его не заметила.

— Я никому не дам себя провести.

Ее глаза подозрительно блестели.

— У тебя есть деньги?

— Как-нибудь достану.

Она достала из кошелька десятидолларовый банкнот и сунула мне в руку.

— Возьми. Нельзя встречаться с Лонеганом, если в карманах пусто.

Я медлил.

— Это взаймы, — быстро добавила она. — Вернешь, когда получишь работу.

Я посмотрел на десятку, кивнул и спрятал ее в карман, затем перегнулся через сиденье и поцеловал девушку.

— Спасибо.

Дождь немного утих. Я подождал, пока огни ее машины скроются вдали, и только потом направился к бару «Серебряный гвоздь».

Бар был пуст, если не считать нескольких молодчиков, посасывавших свои напитки. Они деловито оглядели меня и моментально скинули со счетов. Для богатых с холма было еще рано. Я прошел дальше. В кабинет Лонегана нужно было подняться по лестнице в противоположном конце зала.

Рядом с ней за неосвещенным столиком сидел Инкассатор. Увидев меня, он поднял руку.

— Лонеган задерживается. Его пока нет.

Я кивнул.

— Садись, выпей, — предложил он, указав на стул рядом с собой.

Я посмотрел на него, удивленно приподняв брови. Его физиономия расплылась в улыбке.

— Я плачу́. Что предпочитаешь?

— Виски со льдом, — сказал я, садясь.

Официант поставил передо мной стакан. Я сделал глоток и поболтал его во рту. Напиток был холоден и бодрящ.

— Ты выглядишь потрепанным, — заметил Инкассатор. — Слегка переел мексиканочку, да?

— Откуда тебе столько известно про меня? Неужели я такая важная персона?

— Ты нет, — усмехнулся Инкассатор. — Зато Лонеган да. А он любит знать о людях, с которыми собирается вести дела, абсолютно все.

Глава 2

Лонеган появился около часа ночи. Он прошел мимо и поднялся по лестнице в сопровождении телохранителей, даже не глянув в сторону нашего столика. Я сделал движение, чтобы подняться, но Инкассатор жестом остановил меня:

— Он пошлет за тобой, когда ты ему понадобишься.

— Он проскочил так быстро, что наверняка даже не заметил меня.

— Заметил. Он все замечает.

С этими словами Инкассатор махнул официанту принести еще стакан.

Я поднял рюмку и оглядел бар. Он постепенно заполнялся. «Кралечки» из Беверли-Хиллз и Бел-Эйра явно закончили официальный ужин своего общества и теперь с чувством выполненного долга искали развлечений. Один из этих «дамочек» поймал мой взгляд и направился было к столику, однако заметил Инкассатора и вернулся к бару.

Инкассатор издал короткий смешок.

— Ты красавчик. С такими светлыми волосами можно делать неплохие деньги, разыгрывая ковбоя.

— Лонеган собирается предложить мне что-то наподобие?

— Откуда мне знать? Я не его поверенный.

Примерно через полчаса один из телохранителей спустился по лестнице и кивком позвал меня. Я оставил виски на столе и поднялся следом за ним. Он открыл передо мной дверь кабинета, затем закрыл, оставшись в холле.

Отличная звукоизоляция и слабое гудение кондиционера заглушили все звуки из бара. В заставленном мебелью кабинете прежде всего бросался в глаза огромный стол, заваленный бумагами, которые освещала круглая флюоресцентная лампа под абажуром.

Лонеган сидел за столом. Его лицо тонуло в полумраке. Он поднял глаза.

— Привет, Гарис.

Голос был столь же ни к чему не обязывающ, как галстук, белая рубашка и сюртук от «Братьев Брукс» с тремя пуговицами.

— Привет, дядя Джон.

Я не сделал ни одного движения по направлению к стулу перед столом.

— Садись.

Я молча уселся на жесткий стул с прямой спинкой.

— Твоя мать не слышала о тебе уже больше двух месяцев.

Я не ответил.

— Она беспокоится, — безучастно продолжил он.

— Я полагал, что ты держишь ее в курсе.

— Нет. Тебе известны мои правила. Я никогда не вмешиваюсь в семейные дела. Она моя сестра, ты — ее сын. Если у вас проблемы с общением, решайте их сами.

— Зачем тогда поднимать эту тему?

— Она просила меня.

Я собрался встать.

— Мы еще не закончили, — сказал дядя, поднимая ладонь. — Я говорил, что у меня есть к тебе предложение.

— Инкассатор упоминал о работе.

— Люди тупы, — покачал он головой. — Они никогда ничего не передают без искажений.

— О’кей.

Глаза Лонегана поблескивали за старомодными очками в золотой оправе.

— С годами ты перестаешь соответствовать разыгрываемой тобой роли. Тридцатиоднолетний хиппи кажется переростком.

Я не ответил.

— Кирияк, Гинсберг, Лери — все это вчерашний день. Их не слушают даже дети.

Я извлек из кармана последнюю сигарету и закурил. Непонятно, к чему он клонит.

— Куда подевались все твои герои?

— У меня никогда не было никаких героев. Быть может, за исключением тебя. Да и тот вылетел в окно вместе с отцом.

Его голос так и не приобрел никакого выражения.

— Твой отец был слабаком.

— Мой отец не смог вынести мысли, что ему придется сесть за решетку из-за тебя. Он предпочел быстрый конец.

— Он мог бы получить четыре вместо шести и, выйдя, кататься как сыр в масле.

— Если это так просто, почему ты не оказался на его месте?

Губы Лонегана тронула мрачная улыбка.

— Потому что нужно было продолжать бизнес. Твой отец знал это, когда мы заключали сделку.

Я молча сделал несколько затяжек.

Лонеган взял со стола одну из бумаг.

— Тебе известно, что даже ФБР махнуло на тебя рукой? Они решили, что следить за тобой — только даром время тратить.

— Не очень лестно, верно? — усмехнулся я.

— А знаешь почему? — Он не дал мне времени ответить. — Ты слишком интеллектуален. Из таких хороших революционеров не получается. Ты всегда видишь обе стороны любой проблемы и находишь аргументы для каждой из них.

— Именно поэтому они так лезли из кожи, чтобы сорвать меня с самой хреновой работы, которую удавалось получить?

— Это было до того, как они тебя раскусили. Теперь им чихать.

— Мне все равно не легче. Дело уже сделано. Я попал в черные списки всех стоящих работодателей.

— Вот поэтому я за тобой и послал. — Лонеган помолчал немного. — Не пора ли тебе открыть собственное дело?

— Какое? Ты собираешься купить мне такси, дядя Джон?

— Как насчет собственной еженедельной газеты?

У меня отвисла челюсть.

— Издеваешься?

— Нет, — ровно ответил он.

— Где-то здесь заковырка.

— Только одна. Реклама моя. С остальным местом можешь делать что угодно. Печатай, что хочешь. Мне плевать.

— Реклама — это деньги. А что останется мне?

— Тираж. Получишь чистый доход плюс десять процентов от рекламных поступлений на покрытие издержек.

— Кто будет владельцем газеты?

— Ты.

— Где взять деньги, чтобы начать?

— Газета уже выходит. Можешь полюбопытствовать. Это «Голливуд экспресс».

Я сжал зубами папиросу. Появившееся было чувство энтузиазма мгновенно угасло. «Голливуд экспресс» был бросовым листком, который я однажды — не слишком давно — обнаружил в своем почтовом ящике.

Дядя словно читал мои мысли.

— А что ты хотел? «Лос-Анджелес таймс»?

— «Экспресс» — не газета.

— Это как посмотреть. По мне, восемь страниц печатного текста — уже газета.

Я поискал в пачке сигарету, но не нашел. Лонеган пододвинул ко мне коробку. Я закурил.

— Твое пособие по безработице кончилось. Ни одна газета или журнал даже не прикоснутся к тебе. Ты недостаточно хорошо пишешь, чтобы зарабатывать, поставляя статьи в журналы, а твой роман отвергли все издательства, даже самые бульварные.

— А почему именно я, дядя Джон? Ты мог бы получить для своей газеты кого-нибудь получше.

Наши взгляды встретились.

— Спиши на тщеславие, — ответил он, позволив себе легкую улыбку. — В тебе кое-что есть. Может быть, это твое мнение о себе и обществе. Твой скепсис по поводу всего в сочетании с до сих пор не исчезнувшей верой в людей. Не важно. Во всяком случае, мне.

Тут он резко сменил тему:

— Сколько времени прошло с тех пор, как ты покинул армию?

— Пять лет. Я прослужил еще год после Вьетнама. Думаю, им не нравилась мысль о «зеленом берете», который будет шататься вне казарм и разглагольствовать против войны.

— Ты можешь получить солдатский кредит, чтобы начать газету.

— Ты серьезно? — спросил я, не в силах скрыть изумления.

— Я всегда серьезно, когда речь идет о деле, — ровно произнес дядя Джон.

— А что получаешь ты?

Он снял очки, протер их и водрузил обратно на нос. Взгляд его ясных глаз был тверд и жесток.

— Четыре страницы классифицированной рекламы по тысяче долларов за страницу. Это четыре тысячи еженедельно.

— Невозможно. Паршивый листок не продаст и десяти строчек в месяц.

— Это уже мои сложности. Чтобы заработать десять процентов, тебе всего-навсего надо хорошо составить объявления.

— То есть написать самому?

Лонеган кивнул.

— А кто за них заплатит?

Он пожал плечами.

— Деньги наличными. Доллар строчка, от четырех до десяти — объявление. Пишешь и получаешь свои десять процентов.

Теперь все наконец-то стало на свои места. Дядя в большом бизнесе с крупными наличными. Отличный способ отмыть деньги. Средняя ставка на черном рынке для этого — от сорока до пятидесяти процентов. Лонеган сообразил, как обойтись всего десятью.

— Мне надо подумать, — сказал я.

— Думай. Завтра утром Билл подберет тебя у дома и отвезет в офис газеты. Посмотришь на обстановку.

— Билл?

— Инкассатор.

— А!

До сих пор мне не приходилось слышать, что у него есть имя. Я встал.

— Завтра вечером придешь ко мне сюда в это же время и дашь ответ.

— О’кей.

Я направился к двери.

— Кстати… тот мальчишка в твоей квартире. Если ты с ним трахался, то сходи заправься пенициллином. У него триппер.

Лонеган достал из кармана двадцатку и кинул ее на стол.

— На случай, если у тебя нет денег. Здесь хватит и для тебя, и для той мексиканочки, с которой ты ужинал.

Я поглядел сперва на двадцатку, потом на дядю.

— Не нуждаюсь.

С этими словами я закрыл за собой дверь, спустился по лестнице, пересек бар и вышел на улицу.

Жалко, что Верита уехала. Я медленно стал спускаться с холма. Чтобы добраться до ее жилища понадобится не меньше часа, но ничего не поделаешь. Она не заслужила, чтобы я награждал ее триппером.

Кошмар состоял в том, что я так и не вспомнил, баловался я с тем парнем или нет. Я вообще ничего не помнил о прошлой ночи, сколько не тряс сердито головой.

Вернувшись из Вьетнама, мне не раз случалось терять день или ночь. Затем провалы в памяти прекратились. Интересно, уж не собираются ли они снова появиться?

Глава 3

Выжженный жарой дождь поднимался с мостовых спертыми, удушливыми парами. В восточной части Лос-Анджелеса улицы узки, а дома лепятся так близко, словно поддерживают друг друга. Все огни уже погасли, так что дорога утопала во тьме. Но и сейчас за окружавшими меня тенями были жизнь и движение. Я не видел их, зато чувствовал. Внезапно я обнаружил, что иду по середине улицы, настороженно обшаривая глазами темноту. Будто опять очутился во Вьетнаме.

Наверное, я схожу с ума. Это же Лос-Анджелес. Я иду по городской улице, а не по тропе в джунглях…

Я не успел ничего увидеть или услышать, просто автоматически увернулся. Мимо головы просвистел набитый песком носок.

И, только выпрямляясь, я наконец заметил нападавшего. Он стоял с глупой улыбкой на кремовой физиономии с носком в одной руке и бутылкой апельсинового сока в другой.

— Я тебя стукну, беломордый.

Его взгляд плавал, а тело слегка покачивалось в такт только ему слышимой музыке.

— Я тебя стукну, беломордый, — повторил он все с той же глупой улыбкой.

Я пристально посмотрел на него, пытаясь пробиться сквозь героиновый туман, и спокойно ответил:

— Давай. А потом я тебя убью.

Музыка внутри его черепа, похоже, стихла. Он перестал качаться и даже каким-то образом собрал глаза.

— За что? Я тебе ничего не сделал. — Это прозвучало озадаченно.

Из-за угла вывернула какая-то машина, и в свете ее фар я его разглядел. Почти ребенок. Лет семнадцать. Усы и бородка не скрывали юношеских прыщей. Пятясь, мы медленно разошлись по разным сторонам улицы. Машина проехала между нами.

За это время он успел скрыться в тенях, из которых возник. Я внимательно оглядел улицу, но ничего не увидел, однако не двинулся с места до тех пор, пока локатор в моей голове не просигналил, что он действительно ушел. Затем я вернулся на середину улицы и пошел дальше, твердя про себя: «Ты становишься стар и глуп, Гарис. У тебя нет никаких оснований жалеть этого юнца. Носок чуть было не проломил тебе череп».

И все-таки мне было жалко мальчишку. Тот, кто не знает сладкого оцепенения после болезненного укола, может, чувствует иначе, но если вы хоть раз испытали его, то на вашу долю остается только ощущение горя и пустоты. Во Вьетнаме от иглы погибло больше парней, чем от пуль.

Было уже три тридцать, когда я нажал на звонок Вериты. Через пару секунд из латунного микрофона донесся ее слабый, испуганный голосок:

— Кто там?

— Гарис. Можно подняться?

— Что случилось?

— Ничего. Просто нужно поговорить.

Замок с гудением отворился. Я толчком распахнул дверь и поднялся по лестнице. Верита ждала меня, стоя на пороге. Я вошел, и она заперла за нами дверь.

— Извини, что разбудил.

— Пустяки. Мне все равно не спалось.

В спальне действительно работал телевизор. Я достал из кармана десять долларов и протянул их девушке.

— Возьми. Мне не нужно.

— Не стоило возвращаться ради этого.

— Возьми. А то я не в своей тарелке.

Верита взяла деньги и спросила:

— Хочешь кофе?

— Было бы кстати.

Я пересек вслед за ней комнату, сел за стол. Она приготовила мне чашку растворимого, другую взяла себе и уселась напротив меня. В ее глазах застыло вопросительное выражение.

Я сделал глоток. Напиток был крепким и горячим.

— Я мог подхватить заразу и передать ее тебе, — произнес я, глядя Верите в глаза.

Она немного помолчала, затем безропотно поинтересовалась:

— Почему ты не сказал об этом раньше?

— Я не знал.

— А кто тебе сообщил?

— Лонеган. Он посоветовал мне зарядиться пенициллином. Тебе тоже.

Верита поднесла чашку с кофе к губам.

— У тебя найдется сигарета?

Она кивнула, вытащила из ящика пачку и пододвинула ее ко мне.

— Извини. Если хочешь, я сейчас уйду.

— Нет. Я не сержусь. Большинство знакомых мне мужчин вообще бы промолчали. Завтра я схожу к доктору.

— Я оплачу тебе курс сразу, как смогу.

— Он будет бесплатным. Мой врач работает в клинике.

Верита еще немного помолчала, затем спросила:

— Это все, что тебе хотел сказать Лонеган? Работы у него не нашлось?

— Нет. Он хочет, чтобы я купил газету.

— Купил? Газету?! Он, наверное, рехнулся.

— Давно рехнулся, но дело не в этом.

— Откуда, он считает, ты раздобудешь денег на газету?

— Солдатский кредит. Он сказал, что может достать его для меня.

— А что он получит взамен? — подозрительно спросила девушка.

— Рекламу. Она пойдет через его компанию.

— И какую же газету ты сможешь купить?

— «Голливуд экспресс».

— Ах, эту!.. — протянула она со странной интонацией.

— Ты что-нибудь про нее знаешь? Тогда скажи.

— Ничего хорошего, — произнесла она, покачав головой. — Сплошные неприятности.

— Какие?

— В нашей конторе есть список работодателей и компаний, не уплативших вовремя налоги. «Экспресс» должна порядка тридцати тысяч с процентами. Если ты ее купишь, долг автоматически станет твоим.

— Как по-твоему, Лонегану это известно?

— Ему все известно, — пожала плечами Верита.

Я кивнул. Такое обстоятельство дядя просто не мог упустить из виду. Интересно, что у него на уме. Какой смысл впутывать меня в подобную историю?

— Ты уже что-нибудь обещал?

— Я обещал подумать. Завтра утром мне предлагается осмотреться на месте.

Верита потянулась за сигаретой.

— Мне бы хотелось присутствовать при этом.

— Зачем? Что ты можешь сделать?

— Весьма вероятно, ничего. Но я дипломированный бухгалтер и аудитор. По крайней мере, в книгах разбираюсь.

— Дипломированный бухгалтер? С лицензией и всем прочим?

Она кивнула.

— Тогда что же ты делаешь в конторе по безработице?

Я еще не успел договорить, как уже устыдился глупости вопроса. Вряд ли найдется много работы для бухгалтера-мексиканки. Если вообще найдется.

— Я буду очень признателен, если ты пойдешь со мной.

— О’кей, — улыбнулась Верита. — Когда?

— Инкассатор собирается заехать за мной утром. Я сейчас пойду домой и дам тебе возможность хоть немного поспать.

— Уже пятый час. Ты останешься здесь. Утром я подкину тебя на машине.

— А как же твоя контора?

— По субботам она закрыта.

Верита поставила кофейные чашки в раковину.

Когда мы в десять часов утра подрулили к моему дому, красный «ягуар» Инкассатора уже торчал там. Я подошел к машине и нагнулся к открытому боковому окну.

— Ты когда-нибудь спишь?

— Не тогда, когда Лонеган, — ухмыльнулся Инкассатор, бросив взгляд в зеркало заднего вида на автомобиль Вериты. — Как цыпленочек воспринял плохие новости?

— Нормально.

— Я так и подумал, когда увидел, как она везет тебя в клинику в Кедры. Получили укольчики?

— Только не я. Лонеган мог бы поручить тебе более важное дело, чем шляться за мной.

— Делаю, что приказано. — Инкассатор достал сигарету и сунул ее в рот. — Ты готов?

— Только заскочу к себе и переоденусь. А затем мы в твоем распоряжении.

— Мы?

Я махнул головой в сторону Вериты, которая шла к нам.

— Она тоже едет.

— Зачем? Лонеган ничего про нее не говорил.

— Она мой аудитор. Даже Лонегану известно, что никто не покупает дело, пока его аудиторы не пробегутся по книгам.

Впервые Инкассатор потерял долю своей уверенности.

— Я не знаю…

— Вот телефон, — указал я под приборную доску. — Позвони и выясни. Я пока поднимусь к себе. Если все в порядке, погуди, и я спущусь. Если нет, забудем про это.

Он взялся за телефон, а мы с Веритой вошли в здание. Она поднялась вслед за мной в квартиру. Я открыл дверь и застыл в изумлении. Никогда не видел ничего подобного.

Комната была вылизана настолько, что сверкали даже окно и мягкая мебель. Я прошел в спальню и обнаружил, что вся моя одежда отглажена, а рубашки выстираны и аккуратно сколоты булавками, словно в магазине.

— Ты, оказывается, отличный хозяин, — произнесла Верита. — Вот уж не ожидала.

Прежде чем я успел открыть рот, из ванной вышел давешний парень. Он по-прежнему был гол, если не считать фартука. В одной руке у него была бутылка с очистителем, а в другой щетка. Он с удивлением уставился на нас и спросил:

— Вы кто?

— Я Гарис и здесь живу, — сказал я.

Парень широко улыбнулся.

— А, Гарис. Я тебя люблю. Я буду для тебя готовить, убираться, стирать и гладить. Я хочу стать твоим рабом.

В этот момент с улицы донесся автомобильный гудок. Я стоял, открыв рот, и переводил глаза с Вериты на парня и обратно. Полная чепуха.

— Мне кажется, — сказала Верита, и голос ее подозрительно дрогнул, как от сдерживаемого смеха, — тебе лучше отправить его в клинику за уколом. Но не раньше, чем он покончит с ванной.

Глава 4

Офис «Голливуд экспресс» помещался в облезлом складе на бульваре Санта-Моника примерно в квартале от Гольдвиновских студий. Инкассатор затормозил прямо перед дверью, не обратив внимания на запрещающий знак и умудрившись занять своим «ягуаром» место, которого хватило бы на пол-автобуса.

Окна были замазаны грязно-белой краской, которая не позволяла заглянуть внутрь. Кривые черные буквы сообщали название газеты.

Инкассатор открыл дверь и вошел. Вдоль стен склада стояло восемь или девять пустых столов. У задней стенки возвышался широкий стеллаж, заваленный бумагами, сколотыми красными, желтыми и синими скрепками.

— Есть кто-нибудь? — подал голос Инкассатор.

Хлопнула туалетная дверь. Оттуда показался усталый мужчина средних лет, который на ходу вытирал руки бумажным полотенцем. Увидев нас, он швырнул его на пол и быстро подошел.

— Вы опоздали на целый час!

— Это не я опоздал, а ты пришел слишком рано, — спокойно ответил Инкассатор.

— Лонеган сказал…

Тут человек поймал взгляд Инкассатора и умолк.

— Гарис Брендан, — махнул в мою сторону Инкассатор. — Джо Перски.

Представленный без всякого энтузиазма потряс мою руку. Даже его пальцы оставляли ощущение усталости.

— Очень приятно, — пробормотал он.

Я кивнул.

— Это Верита Веласкес, мой аудитор.

Джо Перски обменялся рукопожатием и с ней, затем обратился ко мне:

— Лонеган сказал, что вы заинтересованы в покупке газеты.

— Рад, что он поставил вас в известность. Лично я впервые услышал об этом прошлой ночью.

Перски повернулся к Инкассатору, и в его голосе прорезались эмоции:

— Какого черта затеял Лонеган? Он же говорил, что пришлет набитого деньгами покупателя.

Инкассатор только молча посмотрел на него.

Перски снова налетел на меня:

— Так вы хотите купить или нет?

— Может быть. В зависимости от обстоятельств. Чтобы прийти к определенному решению, мне бы хотелось ознакомиться с тем, как обстоят дела.

— Не́чего тут смотреть. И так все видно.

— Непохоже, чтобы вы горели желанием продать. Скорее всего, нам следует забыть об этой затее.

— У него нет выбора, — заявил Инкассатор. — Лонеган сказал, что он продаст.

В помещении воцарилась тишина; затем Перски устало поинтересовался:

— Что вы хотите знать?

— Как обычно. Тираж, сбыт, доходы от рекламы, себестоимость. Думаю, мы быстро во всем разберемся, если вы покажете книги мисс Веласкес.

— Мы не вели книг, — угрюмо буркнул Перски.

— Но какие-то записи у вас должны быть. Иначе как вы следите за ходом дел?

— Я в основном оперировал наличными. Деньги поступали, я расплачивался, и все.

— Лонегану это известно? — спросил я у Инкассатора.

Тот пожал плечами. Вопрос, разумеется, был глупым. Лонегану известно все. Я опять обратился к Перски:

— У вас должны быть конкретные цифры. Хотя бы для регистрации налогов.

— У меня не сохранилось копий.

— Но у кого-то они есть. У вашего бухгалтера, например.

— У меня нет бухгалтера. Я все делал сам. Даже разносил газету по почтовым ящикам.

С меня было достаточно. Если Лонеган рассчитывал, что я сунусь в подобное болото, он свихнулся гораздо сильнее, чем я полагал.

— Пошли, — бросил я Инкассатору.

Я едва успел уловить движение его руки. Перски отлетел к столу с широко открытым ртом, сразу же согнувшись чуть ли не пополам и прижав руки к животу.

— Ты покажешь этому человеку все, что он просит, — ровным тоном сказал Инкассатор.

— Откуда мне знать? — хрипло выдавил из себя Перски. — Вдруг этот тип со своей дамочкой из налоговой инспекции? Нет такого закона, чтоб наговаривать на себя.

— Балда! Кой черт налоговой инспекции потеть над тем, как вернуть Лонегану его денежки?

Перски с трудом выпрямился. Его лицо постепенно приобретало нормальный оттенок.

— Книг здесь действительно нет. Они в моей квартире.

— Мы пойдем туда и посмотрим, — сказал я. — Куда двигаться?

— По лестнице. Квартира прямо над складом.

Верита разложила бухгалтерские книги и кучу бланков-форм на кухонном столе.

— Мне понадобится некоторое время, чтобы разобраться во всем этом.

— Сколько? — спросил я.

— Вероятно, весь остаток дня. Порядком тут и не пахнет. У вас найдется блокнот на четыре колонки? — Последний вопрос относился к Перски.

— Я все достал. Больше у меня ничего нет.

— Я сбегаю за ним в магазин, — сказала Верита.

Когда она ушла, Перски посмотрел на меня и спросил:

— Хотите пива?

— Не откажусь.

Мы прошли на кухню. Перски извлек из холодильника две банки и перелил их в кружки.

— Ты хоть раз делал газету? — поинтересовался он, переходя на «ты».

— Нет.

Я сделал хороший глоток. Пиво оказалось прохладным, но не холодным по-настоящему. Перски, очевидно, следил за моим лицом, поскольку счел нужным пояснить:

— Что-то случилось с проклятым холодильником. Он то работает, то нет. Слушай, если ты никогда не делал газету, то что заставило тебя заинтересоваться именно этой?

— А я и не говорил, что заинтересован. Это идея Лонегана.

— Почему он считает, что ты справишься?

— Не знаю. Наверное, потому, что я когда-то пытался писать и работал в нескольких журналах.

— Это не одно и то же. — Тут Перски кинул на меня проницательный взгляд. — Ты, выходит, как я? У него на крючке?

— Нет. Между нами все чисто.

Это была правда. В данный момент я не был должен Лонегану ни пенни.

Перски немного помолчал.

— Будь осторожен. Лонеган держит половину мира за хвост и не прочь прихватить за то же место остальную половину.

Я ничего не ответил.

Внезапно лицо Перски впервые выразило какую-то заинтересованность:

— Пробовал писать, говоришь? А что?

— Статьи, комментарии, стихи, фантастику. Всего понемножку.

— И как, удачно?

— Не очень.

— Я бы управился, кабы знал, с какой стороны браться за ручку. А так… Получается, что слова-то у меня есть, только вот в приличные предложения они никак не складываются. Было время, когда мне казалось, что они сложатся. Отсюда и газета.

— А раньше ты чем занимался?

— Распространением нескольких подобных газетенок по штату. Шли они хорошо. И вообще: все казалось настолько просто, что я мигом ухватился за этот вот листок, как только представился шанс. — Он тяжело вздохнул. — Только «просто» не получилось.

— А как ты попал на крючок к Лонегану?

— Как все. Берешь немного. Потом выясняется, что должен уже много.

— У тебя есть, точнее, было дело. Как насчет банков?

— Глухо. Я махнул на них рукой почти сразу.

— Сколько ты должен Лонегану?

— Хрен его знает. Сам дьявол не разберется после этого растительного существования «шесть за пять» неделя за неделей. Не удивлюсь, если целый миллион.

К шести часам вечера, когда Верита кончила разбираться в бумагах, выяснилось, что Перски должен Лонегану девятнадцать тысяч долларов. Плюс около восьми тысяч типографии и за бумагу и тридцать семь тысяч невыплаченных федеральных и местных налогов. И никакого имущества, кроме пары вшивых старых столов.

— Всего шестьдесят пять тысяч долларов, — подытожил я.

— Иисусе! — прошептал он, глядя на желтый листок с аккуратными записями Вериты. — Я знал, что очень много, но столько… Это ужасно!

— Фактически вам абсолютно нечего продавать, — мягко заметила Верита. — Вам остается только объявить себя банкротом.

Перски пристально посмотрел на нее.

— Банкротство освободит меня от уплаты налогов?

— Нет. Налоги не прощаются.

— Как и задолженности Лонегану. Во всяком случае, если вам дорога своя шкура, — мрачно сказал он и, не договорив, повернулся ко мне. — Что будем делать?

Мне стало его жаль. Потом вспыхнуло раздражение. Что-то я больно жалостливый. Даже во Вьетнаме мне было жалко тех, кто попадал в перекрестье моего оптического прицела. Сперва я не мог нажать на курок, пока по кустарнику вокруг меня не начинали щелкать пули. Только тогда я осознавал, что тип в прицеле — мой враг, и жалость исчезала. Я нажимал на курок. Автоматическая очередь перерезала его почти надвое… Мне незачем было испытывать жалость там, нет смысла чувствовать ее и здесь: ни к тому пацану, который пытался ударить меня прошлой ночью, ни к этой ослиной морде, которая сгорает от желания подсунуть меня Лонегану вместо себя.

— Пойдем, — сказал я Верите. — Обойдемся без «Голливуд экспресс».

Она встала. Перски вцепился в мою руку:

— Но Лонеган сказал…

Я грубо стряхнул его.

— Чихать мне на его слова. Если Лонегану нужна твоя газета, пусть сам ее и покупает. На свои деньги, а не на мои.

— Инкассатор вернется за вами в семь. Что мне передать ему?

— Что слышал. Пусть доложит Лонегану. А я пошел домой.

Глава 5

Верита оставила свою машину перед моим домом, так что нам действительно пришлось возвращаться пешком. Это заняло около часа.

— Я к себе, — сказала она, когда мы наконец добрались.

— Нет, поднимайся ко мне. У меня есть бутылка вина. Освежимся. Мне хочется отблагодарить тебя.

Она улыбнулась.

— Забавно. Я училась этой работе шесть лет, и лишь сегодня мне впервые выпал случай применить свои знания на практике.

Меня внезапно толкнуло:

— Ты говоришь не как чикано!

— Акцент для конторы по безработице, — рассмеялась она. — Бухгалтера ворочают языком иначе.

Я проникся к мексиканке уважением.

— Пошли. Обещаю, что мы будем говорить только по-американски.

Верита искоса поглядела на меня.

— А… мальчишка?

Я улыбнулся в ответ:

— Он, наверное, уже ушел.

Но я ошибся.

Стоило открыть дверь, как нас приветствовал восхитительный аромат жареного мяса. Стол был накрыт на двоих: фарфор, хрусталь, лен, литое серебро столовых приборов и подсвечников.

— Кучеряво живешь, — глянула на меня Верита.

— Впервые все это вижу! У меня ничего подобного нет.

Я ринулся в кухню. Давешний парень стоял у плиты. Одет он был в легкий клетчатый жакет и белые льняные слаксы, а воротник шелковой рубашки аккуратно стягивал фуляр святого Лаврентия. На звук моих шагов парень оглянулся.

— Обед будет через двадцать минут, — возвестил он с широкой улыбкой. — Возвращайся пока в гостиную и отдыхай. Я сейчас приготовлю коктейли.

Я молча повернулся и вышел из кухни.

— Он говорит, что сейчас приготовит коктейли, — подавленно объявил я Верите.

— Кажется, ты сделал неплохое приобретение, — улыбнулась она.

Парень возник из дверей кухни, подошел к маленькому бару в стене и открыл его. На полке красовался целый ряд бутылок: водка, джин, скотч, вермут. Парень молча достал из золотого ведра лед, положил его в бокал и налил скотч.

— Ты ведь предпочитаешь именно это, верно? — спросил он у меня.

Я кивнул и взял бокал.

— Что вы предпочитаете? — обратился он к Верите.

— Водку с тоником? — вопросительно произнесла она.

Парень кивнул и извлек с нижней полки бутылку тоника, затем быстро приготовил коктейль для Вериты. Она машинально взяла бокал, и мы оба застыли, глядя на него. Парень сделал приглашающий жест в сторону кушетки.

— Я сделал несколько сигарет с марихуаной. Они в коробке на кофейном столике. Сделайте пару затяжек, чтобы расслабиться. У вас обоих очень напряженный вид.

— Эй! — нерешительно позвал я, когда он снова направился было в кухню.

— Да?

— Откуда все это взялось?

— Я заказал по телефону.

— Заказал? Просто так?.. Позвонил, и все?

Парень кивнул.

— Они были очень любезны. Я просил поторопиться, чтобы успеть к обеду.

— И у тебя не спросили денег? — подозрительно поинтересовался я.

— Зачем? Я подписал чек.

Я начал закипать.

— А тебе не пришло в голову, каким образом мне за все это придется расплачиваться? У меня же нет ни гроша!

— Это не важно. Я говорил тебе, что я богат.

— Когда?

— Прошлой ночью. Разве ты не помнишь?

— Абсолютно ничего не помню, — покачал я головой.

— Ты читал стихи, окно было открыто, начинался дождь. Ты был гол и сказал, что Господь смывает с тебя грехи. Это было так красиво… Затем ты заплакал и сказал, что весь мир сошел с ума из-за денег и что, если бы каждый рождался богатым, не было бы никаких проблем. И ты пожалел меня. Именно тогда я тебя и полюбил. Меня еще никто никогда не жалел.

— А, чепуха, — пробормотал я. — Наверное, у меня просто шарики за ролики заехали.

— Ничего подобного, — живо возразил он. — Ты дал мне возможность взглянуть на мир гораздо яснее, чем я делал это прежде.

— Я?!

Он кивнул.

— Я позвонил отцу и сказал, что прощаю его.

У меня в голове была полная каша. Очевидно, и выражение лица соответствующее.

— Ты в самом деле ничего не помнишь? — спросил он.

Я покачал головой.

— Ты ловил попутку на бульваре Голливуд…

В мозгах у меня внезапно что-то щелкнуло:

— Серебристо-голубой «роллс» с откидным верхом?

— Да. Я остановился, чтобы подобрать тебя, и мы разговорились. Я предложил отвезти тебя до самого дома, но ты сказал, что там такую машину обязательно обворуют. Поэтому мы поставили ее в гараж за несколько кварталов.

Я постепенно стал припоминать события прошлой ночи. Мы заглянули в винный магазинчик, где он заплатил за несколько бутылок вина, потом отправились в мою квартиру и долго разговаривали. В основном об его отце, который никак не мог смириться с тем, что его сын «голубой». И еще он постоянно прятал его существование от своей паствы. В конце концов преподобный Сэм Гэннон был знаменит так же, как Билл Грахам, Орал Робертс и Кэтрин Кульман вместе взятые. Чуть ли не каждую неделю он возникал на телевизионных экранах, вещая миру, что Господь исцеляет все. Однако даже сам Господь был бы не в силах исправить своего сына. Во всяком случае, Иисус поступал по-своему и сам расплачивался за последствия своего поведения. Кажется, именно это я сказал в ту ночь парню, посоветовав передать мои слова отцу. Вспомнил я и кое-что еще. Мы только разговаривали. Мы не трахались.

— О’кей, Бобби, — бросил я, внезапно припомнив имя парня, — теперь знаю.

— Прекрасно, — улыбнулся он. — Тогда отдыхайте, пока я управлюсь с обедом.

— Мы, кажется, собирались поговорить?

Он кивнул и добавил:

— После обеда.

Я обернулся к Верите, которая все это время не спускала с нас глаз:

— Зря мы кололись. Я с ним не спал.

В ее взгляде явно промелькнуло облегчение.

— Что же, это доказывает только одно: Лонегану все-таки известно не все.

Я плюхнулся на диван и потянулся за сигаретой.

Верита осталась стоять.

— Лонеган будет не в восторге, — сказала она, глядя на меня сверху вниз.

— Чихать.

— Чихом не отделаешься. Он упрям и обычно добивается своего.

— Только не в этот раз.

Ее глаза стали озабоченными.

— Ты еще услышишь о нем.

Она была права. Мы еще обедали, когда раздался стук в дверь. Я дернулся, чтобы подняться.

— Допивай кофе, — сказал Бобби и пошел открывать. За его плечом появилась фигура Инкассатора.

Он протиснулся внутрь, отпихнув мальчишку, и оценивающим взглядом окинул обстановку.

— Наслаждаешься?

— Пытаюсь.

— Лонеган хочет тебя видеть.

— О’кей. Скажи ему, что я загляну попозже.

— Он хочет тебя видеть немедленно.

— К чему такая гонка? Нам не о чем говорить. Кроме того, я еще не кончил обедать.

Я не столько увидел, сколько почувствовал его движение. Конечно, семь лет назад, в качестве «зеленого берета», мне приходилось действовать и быстрее, однако, вопреки ожиданиям Инкассатора, улиткой я еще не стал. Колено и локоть взметнулись одновременно, причем колено угодило ему как раз по яйцам, а локоть заехал в адамово яблоко. Инкассатор захрипел и рухнул на колени, затем медленно перекатился на спину с выпученными глазами и голубовато-серой рожей. Широко открытый рот хватал воздух, а руки судорожно сжимали гениталии.

Я смотрел на него сверху вниз. Спустя некоторое время его лицо стало приобретать свой натуральный черный цвет. Тогда, не вставая со стула, я взял разделочный нож, приставил кончик к его горлу, а другой рукой расстегнул жакет и извлек из поясной кобуры его пушку. Тем временем Инкассатор немного отдышался.

— Не люблю, когда меня торопят. Я сказал, что загляну попозже.

Инкассатор покосился на нож у горла. Из-за все еще открытой двери раздался голос Лонегана:

— Ну как, Гарис, тебе теперь лучше?

Лонеган вошел в комнату с хитрым выражением на бледном лице. Его глаза за стеклами в золотой оправе были прищурены. Телохранитель не отставал от него ни на шаг.

— Ты уже взял верх. Можешь отпустить его.

Я распрямился и положил нож на стол. Наши с Лонеганом взоры скрестились.

— Тебе передали?

Он кивнул.

— Меня эта газета не интересует. Какой смысл покупать обанкротившееся издание? Чтобы самому разориться?

— Ты прав.

Я промолчал.

— Если бы ты заключил эту сделку, я бы вышел из игры. Не выношу тупости.

— Так чего тебе надо?

— Ты возьмешься за эту газету, если получишь ее чистенькой от всяких денежных претензий?

Я покосился на Вериту. Девушка слегка кивнула.

— Да.

— Но тебе все равно придется получить кредит на текущие расходы.

Прежде чем я успел открыть рот, Верита выпалила:

— Это возможно лишь в том случае, если он получит двадцать процентов с рекламы.

— У тебя въедливый бухгалтер, — заметил Лонеган. — Хорошо. Двадцать процентов.

Я посмотрел на Вериту.

— Двадцати процентов нам хватит, — сказала она. — Но в обрез.

— Дай мне подумать. Я сообщу о своем решении завтра утром.

— Немедленно, — жестко сказал Лонеган.

Я напряженно заворочал мозгами. Даже если газета свободна от всяких денежных претензий, какого фига я понимаю в этом деле?

— Дрейфишь, Гарис? Все большие проекты выпуска своей стряпни в свет предстают иначе, когда доходит до кармана?

Я по-прежнему молчал.

— Твой отец, по крайней мере, попытался, хоть кишка оказалась тонка. А твоих кишок, похоже, не хватает даже на то, чтобы начать, — ледяным голосом проронил Лонеган.

Этот голос я знал с детства. В нем сквозило сдержанное презрение ко всем и вся. Я рассердился. Не позволю впутать себя в дело, к которому не готов, пусть хоть охрипнет!

— Мне нужна помощь. Профессиональная помощь. Перски останется в пределах досягаемости?

— Если он тебе понадобится.

— Мне нужен художественный директор, репортеры, фотографы.

— Существуют службы, дающие их на прокат. Тебе вовсе не обязательно чересчур расширять собственную ведомость по зарплате.

— Ты прикинула, сколько экземпляров нужно продать, чтобы удержаться на плаву? — поинтересовался я у Вериты.

— Около пятидесяти тысяч. Только учти, что за этот листок никто еще не заплатил ни гроша.

— Знаю. Но у меня будет нечто совсем иное. Я не хочу упускать шанс подзаработать.

Лонеган неожиданно улыбнулся. На секунду мне даже показалось, что у него есть чувство юмора.

— Гарис, да ты, похоже, повзрослел. Первый раз слышу, чтобы ты заинтересовался деньгами.

— А в чем дело, дядя Джон? Лично тебе, кажется, деньги жить не мешают.

— Они могут помешать тебе.

— Посмотрим.

— Выходит, договорились?

Я кивнул, затем нагнулся и помог Инкассатору встать. Отдал ему пушку. Он взял.

— Извини, — сказал я. — Резкие движения меня нервируют.

Он проворчал что-то неразборчивое.

— Горло поболит пару дней, — продолжил я, — но ничего страшного. Пополощи его теплой соленой водой, и все пройдет.

— Пошли, Билл, — бросил Лонеган, направляясь к двери. — Дай этим милым людям закончить обед.

С порога он обернулся:

— Завтра в одиннадцать часов утра в моем офисе на Беверли-Хиллз.

— Я буду.

— Спокойной ночи, Гарис.

— Спокойной ночи, дядя Джон.

Когда дверь закрылась, я сказал Верите:

— Похоже, мы начали издательское дело.

Она промолчала.

— Ты, конечно, меня не бросишь.

— Но моя работа…

— Я предлагаю тебе лучшую. У тебя появляется возможность делать то, чему ты училась. Кроме того, ты мне нужна. Тебе прекрасно известно, что я не бизнесмен.

Она молча смерила меня взглядом.

— Пока я могу взять отпуск, а там посмотрим.

— Идет. Во всяком случае, что бы ни случилось с моей задницей, твоя при этом не пострадает.

— У меня очень странное ощущение, — тихо произнесла она.

— Какое?

— Твои звезды стали в противодействие, и направление твоей жизни изменилось.

— Понятия не имею, что это значит. Это хорошо или плохо?

Она поколебалась.

— По-моему, хорошо.

В дверь постучали. Я было направился к ней, но Бобби меня опередил.

— Мистер Лонеган спрашивает, прислать ли машину, — кинул поверх головы паренька лонегановский телохранитель.

— Спасибо, не надо. У меня есть на чем доехать.

Дверь закрылась. Бобби подошел ко мне с широко раскрытыми глазами.

— Ты действительно покупаешь газету?

— Да. Не то чтобы совсем газету, но кое-что.

— У нас в колледже была газета. Я был художественным директором.

— О’кей, — улыбнулся я. — В таком случае, ты получил работу. Теперь ты художественный директор «Голливуд экспресс».

Мы втроем рассмеялись, сами не понимая над чем. Возможно, Верита была права: все дело в звездах, и мир переменился.

Глава 6

Я бережно поднес к ноздре маленькую золотую ложечку и глубоко вдохнул. Кокаин взорвался внутри черепа солнечной вспышкой. Меня охватил такой прилив энергии, что в мире не осталось ничего невозможного.

Бобби и Верита как раз покончили с тарелками. Я расхохотался, и они, как по команде, повернулись ко мне.

— Динамит, — сказал я. — Чистый динамит. Где ты его раздобыл?

— Продавец уверял, что он чистый, — ответил Бобби.

— Суперчистый, — со смехом воскликнул я, протягивая ему ложечку и пузырек с кокаином. — Это ослепительно!

Бобби вопросительно глянул на Вериту, но та покачала головой.

— Нет, спасибо. У меня будет мигрень.

Бобби тоже нюхнул и спрятал пузырек обратно в карман. Его глаза сияли.

— Ты серьезно?

— О чем?

— Что я стану художественным директором твоей газеты?

— Конечно. Только я не смогу много платить.

— Это не важно. Мне нужен именно такой шанс. До сих пор никто не предлагал мне настоящей работы.

— Теперь ты ее получил.

— А что за газета?

— В данный момент — паршивый рекламный листок. Но больше она такой не будет, когда я за нее возьмусь.

— А чем она будет?

— Помесью подпольных газет и «Плейбоя». Будем бить в самое яблочко. По яйцам.

— Я не понимаю, — признался Бобби.

— «Плейбой» врет, — пояснил я. — Он раскрашивает свои статьи так же, как промежности своих девочек. А подпольные газетенки так старательно роются в фекалиях, что пальцы начинают вонять, стоит только дотронуться до краешка. Думаю, существует некий баланс: способ сказать читателю, как все происходит на самом деле, не вываливая его при этом с ног до головы в грязи.

— Но это вовсе не то, чего хочет Лонеган, — вставила Верита. — Газета нужна ему именно в том виде, в каком она есть.

— Лонеган покупает себе прачечную. Четыре страницы рекламы, чтобы отмыть свои наличные. На остальное ему плевать, даже если мы будем печататься на туалетной бумаге.

— Не знаю… — с сомнением протянула Верита.

— А я знаю. Я знаком с ним, сколько себя помню. Его единственной страстью всегда были деньги.

— Ты назвал его дядя Джон.

— Он и есть мой дядя. Брат моей матери.

Она перевела дух, наконец поняв.

— Ты его не любишь?

— Скорее, он мне безразличен.

Однако это была ложь. Уж чем-чем, а безразличием тут и не пахло. Похоже, в моей жизни не осталось ничего, на что так или иначе не повлиял бы дядя Джон, а началось это еще до моего рождения. Сперва мать, потом отец.

— Я устал и ложусь, — коротко бросил я.

— Тогда мне лучше пойти домой, — живо произнесла Верита.

— Совершенно незачем, — сказал Бобби. — Я лягу на диван.

— Чепуха, Верита, — поддержал его я. — Уже слишком поздно.

— Ты уверен?

— Конечно! — обиделся я. — Кокаин всегда превращает мой сучок в рог. Пошли в кровать. Я затрахаю тебя так, что попке жарко станет.

Я решительно двинулся в спальню, но застыл, увидев, как на глаза Бобби набежали слезы.

— Что с тобой?

— Гарис, я люблю тебя! — взвыл он. — Я хочу быть твоим рабом. Хочу, чтобы ты тоже любил меня.

Я обнял его за плечи и поцеловал в щеку.

— Я люблю тебя, Бобби, только иначе. Как старший брат.

Он вытер глаза.

— У меня никогда не было брата.

— У меня тоже.

Он улыбнулся.

— Мне нравится. Это чисто.

— Суперчисто. Как кокаин. Ну, я пошел в кровать.

Верита присоединилась ко мне десять минут спустя. Я в нетерпении сорвал с нее одежду. Мой хвост был, как каменный. Мы трахались до тех пор, пока я не отпал в полном изнеможении. Но я еще не кончил. Все из-за кокаина. Она заснула едва ли не прежде, чем я скатился с нее. Я тоже закрыл глаза.

Казалось, прошли часы, когда ее нос пощекотал мои яйца. Еще толком не проснувшись, я запустил ладони в ее волосы и ввел свой хвост ей в рот. Ее губы были теплы и двигались со знанием дела. Иногда мне даже казалось, что она собирается проглотить меня живьем.

— О, беби, у тебя так здорово получается, — пробормотал я и взорвался. Оргазм словно выжал все соки из моего тела, оставив одну пустую оболочку. Через пару секунд я нырнул обратно в глубокий сон.

Проснулся я от бьющего в глаза солнца и зашевелился, чтобы сесть. Верита открыла глаза. Я поцеловал ее в лоб.

— Вот уж не подозревал, что ты так искусна. Ты выжала меня всего вплоть до самых мозгов.

Ее глаза удивленно расширились.

— Ты о чем?

— О прошедшей ночи.

Верита покачала головой.

Я спустил ноги с кровати и наткнулся на спину Бобби. Он инстинктивно отодвинулся, не просыпаясь. И тут до меня дошло. Сначала я рассердился, потом начал смеяться.

— В чем дело? — озадаченно спросила Верита.

Я указал на пол, и она, свесившись со своей стороны кровати, увидела голого мальчишку.

— О, Господи! — выдавила девушка и тоже заулыбалась.

— Проклятый ублюдок провел меня!

— Он провел нас обоих. Ты меня и не тронул.

— Черт!

— Тебе-то на что жаловаться? — поинтересовалась Верита. — Ты ведь насладился.

В Беверли-Хиллз нас отвез Бобби на своем всюду пропускаемом «роллсе». Я чувствовал себя запоздавшей золотой пташкой, которая возвращается в гнездышко после попойки мимо всех грузовиков Нью-Йорка, застывших в одной цепочке, чтобы получить право доставить в элитный район яйца, сливочный сыр и булочки к воскресному завтраку.

Двери здания, где располагался дядин офис, оказались заперты. Я позвонил. Сквозь застекленное окошко выглянул сторож в форме.

— Лонеган! — прокричал я.

Он кивнул и отпер дверь.

— Мистер Брендан?

— Да.

— Мистер Лонеган вас ждет. Верхний этаж.

— Я голоден, — сказал Бобби. — Пойду перекушу.

— О’кей, — откликнулся я и последовал вместе с Веритой за привратником к лифту. Нас встретил дядин телохранитель. Он молча провел нас по коридору к офису Лонегана и открыл дверь.

Дядя сидел за столом. С ним был Перски. Само помещение резко отличалось от голливудских контор. В нем пахло деньгами: шелковые шторы, плотный ковер и стол от Луи Квинзе.

— Доброе утро, — поздоровался я.

Дядя жестом пригласил нас сесть и нажал какую-то кнопку. Через секунду боковая дверь отворилась. Из нее вышел человек с папкой.

— Мой адвокат Марк Колер, — сказал дядя. — Он приготовил все бумаги, включая соглашение купли-продажи и кредитные документы.

Глядя на Лонегана, я не мог не признать, что он действительно удивительный человек. Насколько мне известно, вряд ли он лег раньше пяти утра, однако вид имел такой, словно дрых часов двенадцать. Кроме того, стало ясно, что он нисколько не сомневался в исходе дела, поскольку физически было невозможно собрать все нужные бумаги между прошлым вечером и этим часом утра.

Колер разложил документы на столе передо мной.

— Хотите ознакомиться?

Я пододвинул их к Верите.

— Мисс Веласкес сделает это за меня.

Колер коротко глянул на девушку, потом опять посмотрел на меня.

— Она аудитор?

Верита ответила сама за себя:

— Бухгалтер и аудитор. С дипломом, хотя и без практики.

На Колера, похоже, подействовало. Во всяком случае, он молчал, пока она проглядывала бумаги.

Тем временем я обратился к Перски.

— Мистер Лонеган сообщил вам, что я хотел бы вас оставить?

— Да, — ответил Перски, — но я не могу себе этого позволить. Нужно же что-то есть, а я уже шесть месяцев без пособия на детей.

— Я и не предлагаю вам работать даром.

— А за сколько?

Я понятия не имел о действующих ставках и потому сказал наобум:

— Полтора в неделю плюс премиальные.

— Не могу. В «Дэйли таймс» мне предложили двадцать пять.

Мне не нужно было ничьих советов, чтобы сообразить, что двести пятьдесят долларов далеко превышают мои возможности.

— Полтора это максимум.

— Он согласится, — ответил за Перски мой дядя.

Перски попытался было запротестовать, однако учел выражение дядиного лица.

— С такими деньгами мне не погасить векселей, мистер Лонеган, — нерешительно промямлил он.

— Еще труднее сделать это с больничной койки, — холодно ответил дядя. — Ты отделался так легко лишь потому, что мне нужна эта сделка. Учти.

Перски взглянул на меня. Он умел признать поражение.

— Я согласен, — сказал он.

— Прекрасно, — улыбнулся я. — Если нам повезет, заработаете не только на хлеб, но и на масло.

— Ловлю на слове, — ответил он, вскидывая руку. — Заметано.

— Все в порядке, — подала голос Верита. — Но по-моему, необходимо еще одно, а именно, гарантия освобождения от прошлых долгов и налогов, подписанная мистером Лонеганом.

— Мистер Лонеган не является участником данной сделки, — обиженно заявил Колер. — Ему совершенно незачем подписывать подобный документ. Кроме того, у вас уже есть подпись мистера Перски.

Верита взглядом попросила меня о поддержке.

— Мистер Колер, — сказал я, — я не в состоянии платить мистеру Перски даже ту сумму, которая сделала бы его подпись ценнее бумаги, на которой она поставлена. Мистер Лонеган говорил, что газета перейдет ко мне свободной от любых денежных претензий. Либо так, либо никак.

— Мистер Лонеган никогда… — начал было Колер.

— Мистер Колер, приготовьте требуемую гарантию, — перебил его дядя. — Я подпишу.

— Я не в состоянии сделать этого до завтрашнего утра. Сегодня в офисе никого.

— Ты получишь бумагу завтра, Гарис. Моего слова достаточно?

— Да, дядя Джон.

Дядя улыбнулся.

— Прекрасно. Тогда перейдем к подписанию прочих документов.

Я условился с Перски о встрече в конторе на следующее утро и, уходя, был уже владельцем газеты. Мы с Веритой протолкались сквозь толпу в «Нэйт н’Эл’с» к столику Бобби.

— Ну, как? — спросил он.

— Мы уже в деле.

Глава 7

Всего через пару недель Лонеган лично явился в мою контору, сжимая в руке первый номер «Голливуд экспресс». К моему столу ему пришлось проталкиваться сквозь целую толпу мальчишек, занятых уборкой и покраской.

Лонеган швырнул газету мне под нос.

— Какого черта ты тут тиснул?

— Ты хотел, чтобы газета вышла как можно скорее. Я ее выпустил.

— И ты называешь это газетой? — обрушился он на меня. — В ней нет ничего, кроме моей рекламы. Кто, по-твоему, на нее взглянет?

— А кто бы взглянул на все остальное?

— А твой заголовок?! «Это издание выпущено в свет исключительно для того, чтобы не разочаровывать читателей, которые плохо себя чувствуют без туалетной бумаги высшего качества». Мне не кажется, что это забавно.

— А мне кажется.

— Вульгарно и вдобавок отдает плохим вкусом.

— Верно, — согласился я.

— Надеюсь, ты не ждешь, что я буду платить тебе триста двадцать долларов в неделю за вот такое? Если хочешь получить их, сделай что-нибудь более приличное.

— Запла́тите, дядя Джон, — спокойно возразил я. — У нас на руках подписанное вами соглашение. Там сказано, что мы публикуем четыре страницы рекламы в каждом выпуске, и нет ни слова о том, что мы обязаны печатать что-то еще.

— Я не собираюсь платить.

— Значит, собираетесь нести судебные издержки сверх названной суммы. Это чертовски солидное соглашение.

Лонеган внезапно заулыбался.

— О’кей. Я заплачу. Теперь, может, все-таки объяснишь, зачем ты все это затеял?

— Чтобы выпустить настоящую газету, по моим мыслям, мне понадобится от восьми до десяти недель. А до тех пор нужны средства для жизни — деньги, которые дает твоя реклама.

— Ты мог бы сообщить мне об этом. Я бы дал тебе время.

— Но не деньги. Трехсот двадцати долларов на хлеб хватит с избытком.

— Но мы все равно не можем выпускать такое безобразие! Налоговая служба не бык, чтобы дразнить ее красной тряпкой.

— Это не мои проблемы.

— Если я ссужу тебе деньги, ты уймешься, пока газета действительно не будет готова?

— Нет. Ссуду зарабатывают или возвращают.

Лонеган помолчал.

— Если я дам тебе двадцать пять тысяч наличными без налогов и обязательств, ты уймешься?

— Без возврата и каких-либо условий?

— Без всяких условий.

— Идет.

Он извлек из кармана чековую книжку, выписал чек и вручил его мне.

— Спасибо, дядя Джон.

— Меня утешает только одно, Гарис. Раз уж меня нагрели, это, по крайней мере, не вышло за пределы семьи.

Я рассмеялся:

— Мне есть с кого брать пример, дядя Джон.

Лонеган огляделся.

— Что делают здесь все эти юнцы?

— Убираются. Газета, которую я собираюсь выпускать, не может выходить в сарае.

— Откуда они взялись?

— Из Юношеской Службы преподобного Гэннона. Они работают в свое свободное время за пятьдесят центов в час и жертвуют их в пользу церкви.

— Папаша твоего дружка, похоже, разбирается в бизнесе получше нас с тобой.

— Ему помогает Иисус Христос.

Дядя снова перевел взгляд на газету.

— У тебя еще много осталось?

— Нет.

— Скверно. Узнай я об этом вовремя, мы бы помешали их распространению.

— Не тревожься, дядя Джон. Никто, кроме тебя, этого листка не видел.

— Откуда такая уверенность?

Я улыбнулся.

— Было напечатано всего двадцать пять экземпляров, и все они попали прямиком к тебе.

— Мистер Брендан, — раздался чей-то мягкий голос. — Извините за беспокойство, мистер Брендан.

Я поднял глаза. Передо мной стояла девушка из Юношеской Службы преподобного Сэма. Она чувствовала себя очень неловко. Плотные джинсы ловко обтягивали попку, а свободная мальчишеская рубашка подчеркивала линию грудей. Ее лицо и руки были перепачканы краской.

— Извините за беспокойство, мистер Брендан, — повторила она, — но мы готовы перейти к этой части помещения.

— Конечно. Сейчас только уберу из стола свои бумаги и перестану вам мешаться.

— Вам помочь, мистер Брендан?

— Спасибо. Если вы возьмете вот это, я прихвачу все остальное.

Она приняла у меня стопку папок, я поднял пишущую машинку, и мы поднялись по задней лестнице в жилые комнаты. Я расположился на одном из столов, которые мы перетащили в бывшую гостиную.

— Могу ли я сделать для вас еще что-нибудь, мистер Брендан?

— Не думаю.

Однако девушка не собиралась уходить.

— Вам что-то нужно? — поинтересовался я.

— Бобби говорил, что вы ищете секретаршу, только не можете предложить слишком большое жалованье.

— Верно.

— Я секретарша с дипломом бизнес-колледжа.

— Вы умеете стенографировать?

— Не очень хорошо. Зато я быстро печатаю. Восемьдесят слов в минуту. — Она откинула назад свои длинные каштановые волосы. — И я умею обращаться с бумагами.

— Как вас зовут?

— Дениза Брэйс.

— Где ты живешь, Дениза?

— При Службе.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать. В следующем месяце исполнится восемнадцать.

— Как вышло, что ты ушла из дома?

Взгляд ее темных глаз встретился с моим.

— Я забеременела, и отец вышвырнул меня за дверь. Преподобный Сэм взял меня к себе и позаботился обо мне.

— А ребенок?

— Преподобный Сэм устроил так, чтобы его усыновили. Мне тогда было всего шестнадцать.

— И с тех самых пор ты живешь при Службе?

Она кивнула.

— Преподобный Сэм относится ко мне… ко всем нам необыкновенно хорошо. Ему нужно, только чтобы мы были счастливы и служили Богу.

— А когда вы работаете, то всю зарплату отдаете ему?

— Нет, Службе.

— А себе вы разве ничего не оставляете? — полюбопытствовал я.

— Зачем? — серьезно спросила она. — Мне ничего не нужно. Служба обеспечивает нас всем необходимым.

— И много вас там таких, как ты?

— Человек шестьдесят или семьдесят. Больше девушек, чем парней.

— И все до одного отдают свои деньги Службе?

Она кивнула.

— Что же вы делаете, когда не работаете?

— Служим проводниками Божественной любви. Продаем брошюрки и листовки. Мы всегда заняты.

— А все деньги идут преподобному Сэму?

— Не ему. Преподобный Сэм не интересуется деньгами. Деньги идут церкви и Службе на добрые дела.

Лонеган был прав: преподобный Сэм лучше разбирался в делах, чем мы оба вместе взятые. Я посмотрел на чистое, невинное лицо Денизы.

— Знаешь, ты очень симпатичная девушка.

— Спасибо, — слегка кокетливо улыбнулась она.

— Не знаю, стоит ли мне брать тебя на работу. Это может оказаться слишком тяжелым искушением. Весьма вероятно, что мне захочется переспать с тобой.

— Мне это нравится, — просто сказала она.

— Я имею в виду, переспать по-настоящему, а не просто потискать.

— Я так и поняла.

— А как же преподобный Сэм? Разве это не считается грехом?

— Только не в глазах преподобного Сэма. Он учит, что наши тела, как и души, имеют свои стремления и что любовь можно выразить ими обоими.

Я задумался, а затем спросил:

— В вашей Службе много занимаются сексом?

— Не очень. Только те, кто любит друг друга.

— А ты не боишься снова забеременеть?

Она рассмеялась.

— Ни малейшего шанса! Главная нянечка строго следит, чтобы мы ежедневно принимали по таблетке перед завтраком, а тех, кто не может, снабжает влагалищными кольцами. Или спиралями.

— А как же преподобный Сэм? Он балуется с кем-нибудь из девушек?

— Нет. Преподобный Сэм выше всего этого. Он достиг последнего уровня.

— То есть секс ему совершенно не нужен?

— Я так не говорила. Просто мы все стоим на разных уровнях. Я, например, на пятом. Мне позволено сходиться только с людьми, которые не поднялись выше третьего уровня. А к преподобному допускаются физически лишь те, кто достиг первого или второго.

— Понятно. А что нужно сделать, чтобы перейти на более высокий уровень?

— Хорошо трудиться. Посещать церковь и молиться. Быть абсолютно честным по отношению к другим людям.

— И все?

Она кивнула.

— Но деньги вы все-таки обязаны отдавать Службе?

— Нет, — живо сказала Дениза. — Мы вовсе не обязаны. Мы отдаем их добровольно.

— И ты будешь продолжать делать это, если поступишь на работу ко мне?

— Да. — Она пристально поглядела мне в глаза. — Можно задать вам один вопрос?

— Конечно.

— Я знаю, что Бобби занимается с вами любовью. И думаю, что эта девушка, Верита, тоже. А вы испытываете к ним влечение?

— Я люблю их.

— Но вы с ними спите?

— Да.

— Мне тоже хотелось бы спать с вами. Как вы думаете, это возможно?

Я не ответил.

— Вы не обязаны брать меня на работу, — быстро сказала она.

— Не в этом дело.

— А в чем?

— Мне до вас не дотянуться. Во-первых, вы стоите на более высоком уровне, а во-вторых, вам еще нет восемнадцати.

Дениза неожиданно улыбнулась.

— Это сказано откровенно, что автоматически передвигает вас на пятый уровень.

С этими словами она направилась к двери, но с порога оглянулась:

— Подождите меня. Я вернусь через месяц в свой день рожденья.

Глава 8

— Без макета дистрибьютеры со мной и разговаривать не желают, — сказал Перски. — А еще они заявляют, что если ты собираешься делать выпуск без хороших иллюстраций, то можно не тратить время.

— Что ты подразумеваешь под хорошими иллюстрациями?

— Девок. Сиськи и задницы у них уже есть. Им нужна промежность.

— Ты рассказал им о направлении газеты?

— Им плевать. Читать начинают уже после того, как газета куплена. Покупают же из-за картинок.

— О’кей. Будут им картинки.

— Не так все просто. Фотографы и агентства обдерут тебя как липку. Исключительного права на публикацию нам в жизни не купить.

— Нащелкаем сами.

— У тебя есть знакомые фотографы?

— Найдем. А пока свяжись с киношниками. Мне нужны их списки для печати. Они еще никогда не отказывались прислать фотографии начинающих звездочек.

— Речь шла об иллюстрациях совсем иного рода.

— Знаю, но это только начало. Может, кое-что нам и подойдет.

— У меня идея, — сказал Перски.

Он отошел к своему столу за «дипломатом», достал из него какие-то журнальчики и разложил их передо мной.

Заголовки были оглушительны: «Анальный секс», «Оральный секс», «Лесбиянство», «Групповой секс». Я быстро пролистал один из них. Содержание полностью соответствовало обещанному.

— Откуда ты это взял?

— Ронци дал. Точнее, не он сам, а его дистрибьютеры. Они продают их из-под прилавков по всему городу по пять баксов номер. У них есть предложение: мы даем им исключительное право на распространение, а они в упор не видят некоторых картинок. Нам остается только поаккуратнее орудовать ножницами, чтобы не навести ни на чей след.

— На газету наложат арест сразу же, как в ней появится нечто подобное.

— Мы вырежем одних девок.

— Кто стоит за Ронци?

Перски заерзал.

— Не знаю. Поговаривают, что ребята с Востока.

— Мафия?

— Я же сказал, что не знаю.

— Что еще им надо, кроме исключительного права?

— Чтобы мы никуда нос не совали.

— Организуй мне встречу. Я хотел бы сам побеседовать.

— Конечно Я как раз…

Он замолк, не закончив фразы. Я проследил за направлением его взгляда. Перед дверью тормозил черный «Мерседес-600». Стоило ему остановиться, как из него тут же выскочил шофер в униформе и предупредительно распахнул заднюю дверцу.

Я мгновенно узнал человека, который вышел из автомобиля. Я часто видел его по телевидению. Только никогда не отдавал себе отчета, какой это великан: выше шести футов четырех дюймов и с такими широкими плечами, что в дверь ему пришлось протискиваться боком.

Юнцы бросили работу. В их голосах прозвучало сдержанное почтение:

— Мир и любовь, преподобный Сэм.

Он вскинул руку жестом благословения и пророкотал с теплой улыбкой:

— Господь есть любовь, дети мои.

— Господь есть любовь, — хором откликнулись они.

Преподобный Сэм направился прямиком к моему столу. Я встал. По сравнению с ним все казалось каким-то карликовым.

— Мистер Брендан?

— Да, преподобный Сэм.

Он протянул мне руку:

— Господь есть любовь. Рад познакомиться с тобой, мальчик.

Я пожал его руку и ощутил не только чудовищную силу, но и поток почти электрической энергии.

— Очень приятно, сэр. Чем могу служить?

Преподобный Сэм покосился на Перски.

— Мы можем где-нибудь побеседовать с глазу на глаз?

— Конечно. Пойдемте.

Я провел его по лестнице наверх и закрыл за нами дверь.

— О’кей?

Он кивнул. Я жестом пригласил его занять место за кухонным столиком.

— Чашечку кофе или еще чего-нибудь?

— Нет, спасибо. — Преподобный Сэм окинул меня оценивающим взглядом. — Я пришел, чтобы лично поблагодарить вас.

— За что?

— За моего сына Бобби. Вы сделали то, что мне никогда не удавалось: направили его на путь истинный.

Наверное, у меня стал такой ошарашенный вид, что преподобный Сэм закудахтал, улыбаясь.

— Я хочу сказать, в некотором роде.

Я тоже засмеялся.

— Думаю, я не достоин особого доверия с вашей стороны.

Улыбка преподобного Сэма не исчезла.

— Его впервые в жизни заставили работать.

— Быть может, раньше никто ему не предлагал работы?

— Я предлагал, и неоднократно. Но он всегда отказывался.

— Вы отец. С его точки зрения, ваши предложения шли не в счет.

— Весьма вероятно. Во всяком случае, теперь он стал другим человеком. Он перестал болтаться.

Я промолчал. Конечно, я мог поведать о Бобби гораздо больше, но готов был поручиться, что из паренька еще выйдет толк.

— Вам известно, что Бобби — гомосексуалист?

Я кивнул.

— А вы?

— Не думаю, — улыбнулся я.

— Вы не уверены?

Я пожал плечами.

— Когда-то был уверен. Теперь не знаю.

Преподобный Сэм обвел взглядом комнатушку.

— Вы живете здесь?

— Буду жить, когда Бобби покончит с обстановкой. Как раз в данную минуту он носится по комиссионкам в поисках мебели.

— Он сказал мне, что вам нужна реклама, чтобы удержаться на плаву.

— Верно.

— Она у вас уже есть?

— Я имею гарантированную рекламу четырех страниц в каждом номере.

— А еще место найдется?

— Безусловно.

— Моя церковь регулярно помещает рекламу в газетах, на радио и по телевидению. Я могу занять определенное место на полосе и попросить бизнесменов из моих прихожан сделать то же самое.

— Я бы согласился, но, быть может, вы сперва посмотрите, какую именно газету мы собираемся выпускать?

— Вы против религиозной рекламы?

— Нет. Но вам может не понравиться то, что мы делаем.

— Бобби мне уже все рассказал. Вы собираетесь печатать фотографии обнаженных женщин и писать о сексе и наркотиках. У меня это не вызывает никаких возражений. Такова жизнь. Я проповедник, а не святой и не моралист. Мне хочется помочь людям найти себя и жить счастливо. Разве не то же самое — только иными средствами — пытаетесь сделать вы?

— Пытался. Но идеалы давно погибли. Теперь я пытаюсь только побольше заработать.

— И в этом нет ничего страшного. — Преподобный Сэм издал глубокий смешок. — Мне прекрасно удается сочетать обе цели.

Уж об этом-то он мог бы не рассказывать. Об источниках его богатства я слышал достаточно.

— Я с удовольствием купил бы часть вашей газеты.

— Извините, но прежде, чем Ввязаться в это дело, я принял строгое правило: никаких партнеров.

Глаза преподобного Сэма сощурились.

— Я слышал, Лонеган имеет свою долю.

— У вас неверные сведения. У него есть контракт, который гарантирует четыре страницы рекламы в каждом выпуске, на которую он, в свою очередь, заключает контракты через агентство. К самой же газете и ее выпуску он не имеет ровно никакого отношения.

— Ловко.

По манере, в какой это было сказано, я заключил, что преподобный Сэм догадался о затее Лонегана.

— Первый выпуск будет готов через две-три недели. Вы можете посмотреть, а затем сообщить мне о вашем решении.

— Я уже решил. Что вы скажете по поводу целой страницы?

— Пока не знаю. Мы еще не установили цену листа.

— Какую сумму Лонеган гарантирует за одну страницу?

— Восемь сотен.

— По-вашему, это справедливо?

Я кивнул.

— Я покупаю одну страницу в неделю в течение года, — сказал преподобный Сэм, сунул руку в карман, извлек оттуда охапку банкнот и начал отсчитывать прямо на столе тысячедолларовые билеты.

Дойдя до сорока, он остановился и подпихнул ко мне эту кучку.

— Думаю, покупка года в кредит дает мне право на две недели бесплатно.

— Вы можете получить и больше.

— Мне достаточно.

— Вам вовсе не стоит расплачиваться в кредит. Что, если газета не продержится целый год?

Преподобный Сэм улыбнулся.

— Аванс повысит ваши шансы остаться на плаву. С такими деньгами вы сможете выпустить газету лучшего качества.

— Но ведь гарантий все равно нет.

— В таком случае, деньги пойдут черту, — сказал он, вставая. — Я покупаю вашу душу. Если вы свернетесь раньше, чем истечет год, то приходите в любую из моих Служб, и вы найдете чек оплаченным.

Глава 9

Дистрибьютерский офис Ронци размещался в старом одноэтажном складе в Анахейме. Я прошел вслед за Перски по разгрузочному скату в длинное узкое здание. Вдоль стен без всякой видимой системы тянулись штабеля книг и журналов. Мы миновали несколько рабочих столов, на которых какие-то мужчины занимались подбором заказанной продукции, затем добрались по грязному проходу до отделенной стеклянной перегородкой части помещения, которая должна была представлять собой сам офис.

За стеклом, кроме пары-тройки столов обычного размера и одного громадного стола, отодвинутого в угол, почти ничего не было. За обычными столами сидели две женщины и мужчина, причем женщины принимали заказы по телефону, а мужчина выписывал счета. При нашем появлении он поднял голову:

— Ронци ждет вас. Я позвоню.

С этими словами он взялся за трубку.

Спустя несколько минут в помещение вошел развязной походкой сухощавый итальянец с густой черной гривой курчавых волос и не менее густыми бровями. Он не стал тратить слов даром.

— Я Джузеппе Ронци. Проходите и садитесь.

Мы устроились у большого стола. Ронци скинул на пол мешавшие сесть книги и журналы. Одна из девиц тут же молча поднялась из-за своего стола и подобрала их.

— Макет есть? — был следующий вопрос итальянца.

— Нет, но…

Он тут же перебил меня, воинственно уставившись на Перски:

— Я предупреждал, чтобы вы не заявлялись сюда без макета. У меня нет времени возиться с любителями. Черт! — это он бросил уже вставая. — И так трудно вести дела без…

— Мистер Ронци, — тихо произнес я, — что вы скажете по поводу исключительного права распространения по Лос-Анджелесскому округу «Плейбоя»?

Он недоверчиво уставился на меня:

— Что такое?

Я повторил погромче:

— Вы разве не слышали?

— Я слышал, что вы что-то сказали по поводу «Плейбоя».

— Значит, вы слышали меня, — сказал я еще громче. — Вы заинтересованы?

— Я не сумасшедший, чтобы отказываться!

— Так вы и сказали Хефнеру, когда он впервые показался на горизонте?

— Какого фига? Он меня ни о чем не просил.

— Так не повторите подобной ошибки дважды.

— Как я могу ошибиться дважды, если не сделал ее и один раз? — взвыл Ронци, а затем спросил у Джо: — Свихнулся этот тип, что ли?

— Свихнулся, — с улыбкой подтвердил Джо.

Я встал:

— О’кей, Джо. Пошли.

Перски поднялся со стула. Ронци тоже.

— Куда это вы? — завопил он. — Вы вроде пришли сюда на деловую встречу.

— Вы сказали, что вам нужен макет. Поскольку у нас его нет, мы не станем отнимать у вас время.

— Давайте садитесь. Раз уж вы здесь, можно и поговорить.

Я снова сел.

— О’кей.

— Кто стоит за вами? Лонеган?

— А за вами? Мафия?

— Без глупостей. Вам нужно, чтобы мы распространяли газету или нет?

— Пока не знаю. Я еще не слышал условий.

— О каких условиях я могу говорить, если не представляю, что именно вы собираетесь продавать?

— Хороший вопрос.

— Если ту же чепуху, что и раньше, то она мне даром не нужна.

— Мне тоже.

— Я распространяю до восьми тысяч пачек.

— Прекрасно.

— Две из них могу дать вам под порно. Десять в каждой. Это двадцать тысяч копий. Восемь центов из десяти вам, два мои, но чистыми. Это неплохо.

— Для вас. Только мне требуется не меньше пятидесяти тысяч в выпуске, чтобы окупить качество издания.

— Совсем свихнулся! В городе нет такой газеты, которая расходилась бы по пятьдесят тысяч экземпляров еженедельно!

— Так вы и сказали Хефнеру, — подытожил я.

— Сколько можно повторять, что я в глаза его не видел?!

— Это просто такой оборот, — улыбнулся я. — Вы наверняка ответили бы ему то же, что и мне.

— Вы пока еще не Хью Хефнер!

— Верно. Но, как знать, что будет завтра?

— Как это тебе удается приводить ко мне одних сумасшедших? — поинтересовался итальянец у Джо.

— Те, кто в здравом уме, за такое не берутся, — рассмеялся он.

Ронци снова повернулся ко мне:

— Тридцать тысяч копий гарантировано. Предоплата наличными. Весь возврат обязуюсь съесть лично, но за исключительное право продажи.

— Мало. Сорок тысяч по цене двадцать с половиной центов на тех же условиях и исключительное право только на первый год.

— Мои партнеры на это не пойдут. Я буду вынужден работать без страховки. А если эта хренота лопнет? Вы смоетесь, а я так и останусь с поднятым хвостом?!

— Вы в любой момент можете предложить мне больше.

Итальянец скривился.

— Нельзя ли хоть намек на то, что именно я покупаю?

Я понял, что сделал его. Макаронник поверил, что говорит с будущим Хью Хефнером. Но решающего довода еще не хватало.

— Кто покупает подобные газеты и журналы? — спросил я, чтобы выиграть время.

— Козлы, разумеется.

— А зачем?

— Полюбоваться на попки. Они на них кайф ловят и всегда ищут что-нибудь новенькое.

Сам того не желая, он подал мне блестящую идею.

— Вот-вот, уже теплее, — поощрительно проворчал я.

— Теплее? — озадаченно переспросил Ронци.

Я взглянул на Джо. Его физиономия выражала уважение, хотя, скорее всего, это было обычное любопытство: как, мол, он выпутается. Идея уже сложилась, но мне не хватало буквально пары секунд, чтобы оформить ее окончательно, поэтому я решительно ввел в игру своего напарника:

— О’кей, Джо. Ты будешь говорить или предоставишь продолжать мне?

— Ты босс, ты и рассказывай, — не совсем уверенно отозвался он.

Я понизил голос:

— Учтите, строго конфиденциально! Ни слова за стенами этой конторы! Я не хочу, чтобы кто-нибудь свистнул идею.

— Считайте меня пастором в исповедальне, — торжественно заявил Ронци. — Я не издам ни звука.

Я невольно улыбнулся: не очень-то этот тип тянул на пастора.

— Новые попки! — веско сказал я.

— Новые попки? — вопросительно повторил он.

Я кивнул.

— На первой странице броский заголовок «НОВАЯ ДЕВОЧКА УЖЕ В ГОРОДЕ!» и фотография красивой цыпочки в макси-поясе или лосинах с дорожной сумкой на фоне автобуса или в аэропорту. А точно по пиписке белыми буквами: «Смотри ее голой на развороте!» Каждую неделю другая девчонка. Сорок две за год.

Итальянец сидел, раскрыв рот.

— Гениально!!! Какого дьявола, Джо, ты не сказал об этом раньше?!

— Он не мог разглашать секреты, — пришел я на выручку.

— Грандиозно! Знаете, что мне нравится больше всего? Голой она будет внутри газеты, а не снаружи, так что им придется купить, чтобы посмотреть на нее.

— Вот именно.

— Согласен на сорок, но вы даете мне десять тысяч дополнительного тиража на партию и бесплатную страницу рекламы в каждом выпуске.

— Идет при цене пятьдесят центов, но никакой бесплатной рекламы. Платите, как все, по восемь сотен баксов за страницу.

— Объясни этой бестолочи, что значит жить! — воззвал Ронци к Джо. — Я не прошу больше положенного.

— Это верно, Гарис.

— О’кей, я буду вежлив. Пятьдесят процентов скидки. Страница рекламы встанет всего в четыре сотни.

— А сам товар? При пятидесяти центах мне придется крутиться как белке в колесе. За тридцать пять я спихну их при любых условиях. Мне же приходится делиться с дилерами: пять центов за экземпляр — и всего два для меня!

— Сейчас запла́чу.

— Хрен прибабахнутый!

— Спасибо. Мой адвокат составит договор.

— Кому нужен какой-то адвокат?! Моего слова вполне достаточно.

— Вам нужен, потому что за свое слово я не ручаюсь, — сказал я.

Перски не произнес ни звука до тех пор, пока мы не очутились на автостраде к Лос-Анджелесу.

— Не понимаю, — проронил он.

— Тут нечего понимать, — закуривая, произнес я.

— Такие типы не терпят розыгрышей. Он убьет тебя, если ты не поставишь товар.

— Мы поставим.

— Когда? — поинтересовался Перски. — Мы пыхтим уже четыре недели, а газетой пока и не пахнет.

— Через две недели, — ответил я.

— Нет, ты точно сумасшедший. Надо же: продать набор фотографий, о котором даже речи не было, и плюс к этому ни слова текста! Откуда, по-твоему, все возьмется? С неба свалится?

— Может быть, — улыбнулся я. — А пока у меня есть для тебя еще работенка.

— Какая же? — подозрительно осведомился Персии.

— Менеджер по рекламе.

— Ну нет! С этим я вязаться не стану! Ни один законный рекламодатель не вложит в нашу газету ни цента.

— Верно. А незаконные рекламодатели? Существуют тысячи баров, дискотек и массажных кабинетов без вывесок, которые не могут рекламировать себя в нормальных изданиях. Введем развлекательную рубрику и продадим им восьмую часть страницы со скидкой до семидесяти пяти долларов. Я планирую четыре таких страницы.

— Фигушки. Такие типы боятся печати, как черт ладана. Им главное не попасться.

— Всем нравится видеть свое имя в газете. Они купят.

— Не знаю, — покачал головой Перски.

— «Не знаю» даст тебе пятьдесят долларов прибавки за пробуждающийся разум, а «сделаю» — еще сотню сверх того.

— Сделаю! — воскликнул Перски с внезапно вспыхнувшим энтузиазмом, но тут же озабоченно добавил: — А как же сама газета?

— Ты, Джо, занимайся своей работой, а я займусь моей.

Глава 10

— Ты потратил массу денег! — заявила Верита.

Я опустил эскиз газеты, в которой вычитывал текст и просматривал компановку рекламы и иллюстраций:

— У нас кончились средства?

— Нет. Но стоимость этого выпуска уже составила одиннадцать тысяч долларов. Это предел. Еще немного — и мы вообще останемся без прибыли.

— Первый выпуск всегда дороже — слишком много всего надо. Дай-ка мне калькуляцию.

Верита подхватила со стола один из листков:

— Печать и бумага для первого выпуска. Семь тысяч. Тысячу можно сэкономить, если ты откажешься от глянца на первой странице.

— Глянец — это класс. Оставим. Иначе мы будем выглядеть, как прочее барахло.

— Фото, рисунки и оформление — две тысячи пятьсот. У Бобби дорогие вкусы: ему нельзя давать волю.

— Я велел ему ужаться. Девятьсот пятьдесят за студию, а остальное?

— Жалованье, попутные расходы и так далее.

— С этим ничего не поделаешь: люди должны получать зарплату. — Я закурил. — Что ты предлагаешь?

— Ужаться на следующем выпуске. Убрать глянец и срезать бюджет Бобби наполовину.

— Сказано истинно по-бухгалтерски, — улыбнулся я. — Я придумал кое-что получше. Сколько у нас сейчас в банке?

— Около восьмидесяти тысяч.

— Почему бы не взять деньги и не махнуть в Мексику? На такую сумму можно неплохо устроиться.

Верита подняла на меня глаза, чтобы проверить, не шучу ли я. Я ответил ей самым невинным взглядом с оттенком серьезности.

— Это было бы бесчестно.

— Ну и что? Зато беспроигрышно.

Она покачала головой:

— Если бы мне хотелось жить в Мексике, я бы давно уехала туда. Но я американка. Мне нравится здесь.

— Мне тоже, — улыбнулся я.

В глазах Вериты промелькнуло облегчение.

— А я уж было подумала, что ты всерьез.

— Послушай, не все так плохо, — сказал я. — Бобби нащелкал достаточно девочек, чтобы мы могли продержаться шесть выпусков, а заодно разработал внешнее и внутреннее оформление журнала. Нам остается только его использовать. В общем его дальнейшие расходы составят не больше штуки в неделю.

— Это уже лучше. А глянец?

— Останется. Мы просим тридцать пять центов за экземпляр, что на десять центов больше, чем у остальных газет, а покупатель видит прежде всего обложку. Нужно, чтобы у него создалось впечатление качества.

— О’кей, — сдалась Верита и достала из папки счет. — Вот, только что пришел.

Счет был от «Акме Фото». Три тысячи долларов за камеры и оборудование. Я отдал его Верите:

— Оплати.

— Он купил самые дорогие камеры: «ролли», автоматический «никон» плюс объективы и треногу.

— Мог бы и подороже. Это подержанное оборудование. Новое стоило бы десять штук, но не важно. Он собирается щелкать сам, что экономит нам сотню в час на фотографа.

— Сдаюсь!

— Ты слишком уж беспокоишься, — ухмыльнулся я. — Интересно, когда тебя последний раз мяли?

Она наконец-то улыбнулась:

— Тебе виднее. Разве что ты тем временем успел сцапать какую-нибудь цыпочку из миссии, забыв поставить меня об этом в известность.

— Из Службы, а не из миссии, — поправил я, откладывая карандаш.

Последние десять дней были сплошным кошмаром. Мне ни разу не удалось выбраться из офиса раньше двух ночи, поскольку все приходилось писать самому, если не считать хреновой бесплатной рекламы киношников. Я насовал ее всюду, где можно, но еще оставалось много свободного места, и пришлось засесть за работу. Первое, что я мысленно пообещал себе сделать, если пойдут деньги, — это нанять пару корреспондентов. С меня довольно.

Я посмотрел на часы. Почти полночь. Мы с Веритой остались вдвоем.

— Как насчет пары бифштексов у «Воришки Пита», прежде чем пойти домой и потрахаться?

— Моя идея лучше.

— Слушаю.

— У тебя есть замороженные бифштексы. Я вполне могу сунуть их в духовку, а пока они жарятся — покачаемся.

— Твоя идея действительно лучше. Так чего, интересно, мы ждем?

Я действительно спал — тем самым черным сном, в которых у мужчин случаются полюции. Так что я спал и телефона не слышал. Его услышала Верига.

Она растрясла меня и сунула трубку на подушку вплотную к уху.

— Твоя мать.

— Привет, мама, — пробормотал я.

— Кто эта девочка? — раздался голос моей матери.

— Какая девочка? — переспросил я, еще толком не проснувшись.

— Которая взяла трубку.

— Это не девочка. Это мой бухгалтер.

— У нее мексиканский акцент, — заявила моя мать.

У меня мгновенно раскрылись глаза. Мама всегда умела этого добиться.

— Она к тому же еще и черная, — сказал я.

— Почему ты меня избегаешь?

— И не думаю. Просто я перестал играть в теннис.

— Не смешно. Ты помнишь, какой сегодня день?

— Господи, мама! Откуда мне знать? В такую пору суток я не совсем уверен, какой сейчас год.

— Уже десять утра. Ты нисколько не изменился. Я прекрасно понимала, что рассказы дяди Джона о тебе не могут быть правдой.

— А что он рассказывал?

— Что ты действительно взялся за ум и очень напряженно работаешь. Ему бы следовало знать тебя лучше. Ты наверняка просадил все его деньги.

— Чепуха, мама. Давай лучше к делу. Зачем ты звонишь?

— Сегодня четвертая годовщина со дня смерти твоего отца. Мне кажется, что нам следовало бы поужинать вместе — ты, Джон и я.

— Это его не вернет, мама.

— Знаю. Но совместный ужин в день смерти твоего отца — наша память о нем. В восемь, договорились?

— О’кей.

— Надень галстук, если он у тебя еще есть. У меня новый дворецкий. Я не хочу, чтобы он счел моего сына лодырем.

С этими словами она повесила трубку.

— Это была моя мать, — сообщил я Верите, протягивая руку за сигаретой.

— Знаю, — сказала она и чиркнула спичкой. — Ты, когда крепко спишь, похож на ребенка. Мне ужасно не хотелось тебя будить.

— Что это? — спросил я, услышав шум на кухне.

— Не знаю. Ты не ждал, что Бобби вернется на ночь?

Я покачал головой и вылез из кровати. Стоило открыть дверь спальни, как до меня донесся аромат жарящегося бекона. Я прошел на кухню.

Бобби стоял у плиты.

— Возвращайся в кровать. Я подам завтрак, — сказал он, не поворачивая головы.

— Бобби занят, — сообщил я Верите, вернувшись в спальню.

— Пожалуй, я все-таки что-нибудь накину, — улыбнулась она.

Но только она встала с кровати, как дверь открылась. Верита мигом прыгнула обратно и прикрыла грудь рубашкой. Бобби вошел с широкой улыбкой в костюме дворецкого: брюки, собранные у щиколоток, широкий сюртук и галстук-бабочка. В руках у него был белый поднос с завтраком.

— Завтрак подан, сэр, — возвестил он, переступая через порог.

Послышалось чье-то фырканье, и из-за спины Бобби возникла Дениза в форме французской горничной: черное блестящее мини-платье в обтяжку, черный капрон, тонкий белый фартук и шляпка. В руках у нее тоже был поднос.

— Завтрак подан, мадам, — хихикнув, объявила она.

Они торжественно опустили подносы к нам на колени.

— Какого черта происходит? — поинтересовался я у Бобби.

Он улыбнулся еще шире.

— Пей свой сок с шампанским. Сегодня знаменательный день. — Его губы не могли сдержать улыбку. И его рука полезла во внутренний карман сюртука за сложенной газетой. — Утренняя газета, сэр. Первый оттиск из типографии.

Я посмотрел на броский черный заголовок: «Голливуд экспресс». Ниже шла двухцветная фотография Денизы, вылезающей из автобуса на станции Грейхаунд. Через нее бежала надпись: «В ГОРОДЕ НОВАЯ ДЕВОЧКА!»

— Ты уже раздобыл! — возбужденно заорал я.

— Мы смотались в типографию к шести, — со смехом пояснил Бобби.

— Господи, — пробормотал я, листая страницы. Все-таки одно дело — возиться с макетом, гранками, и совсем другое — держать в руках настоящую газету. От нее словно било током.

— Нравится? — спросил Бобби.

— Эй! — завопил я вместо ответа на вопрос. — Звони Перски. Пусть катится сюда и начинает распространение.

— Он уже здесь. Первые пять тысяч экземпляров едут к Ронци.

Бобби сходил еще за двумя бокалами апельсинового сока с шампанским и протянул один Денизе.

— За «Голливуд экспресс»! Пусть он никогда не слетит под откос!

Странно, но я так и не мог поверить, что все это происходит не во сне. Я еще раз пробежался по страницам и остановился на развороте. Там была Дениза: голая и очень красивая. На всех страницах с фотографий буквально фонтанировала здоровая деревенская чувственность — этакая невинная сексуальность, которая говорит сама за себя.

На Вериту газета произвела сходное впечатление.

— Что ты думаешь? — спросил я ее.

— Думаю, что сегодня я оплачу все счета, — просто сказала она.

— Иллюстрации просто сенсационны, Бобби. И знаешь, Дениза, я буквально не могу поверить, что ты такая красивая.

Она мило улыбнулась.

— Спасибо. Я ужасно боялась, что фотографии не получатся.

— Она боялась, что покажет на них слишком много. Пришлось уговаривать, что это уже моя забота.

— Ретушировал?

Бобби потряс головой:

— Ты же сам сказал: никакой ретуши. Я просто взял правильный ракурс. Получилось чувственно, как считаешь?

Я ухмыльнулся.

— Можешь разрекламировать себя, как знаток цыпочкиных передниц. Будешь их причесывать и грести деньги лопатой.

Внезапно я почувствовал зверский голод и набросился на яичницу с беконом.

— А вы? — пробормотал я, немного погодя между глотками. — Вы уже завтракали?

— Я уж было решил, что ты так и не спросишь, — бросил через плечо Бобби, вылетая из комнаты. Спустя несколько секунд он вернулся с другим подносом.

Они с Денизой забрались на кровать и сели, скрестив ноги, лицом к нам. В голове у меня что-то щелкнуло.

— А как реклама твоего отца? — спросил я у Бобби. — Я так ее и не видел.

— Мы вставили ее вчера поздно вечером. В заднем углу.

Я перевернул газету. Обычная фотография улыбающегося преподобного Сэма, которую я неоднократно видел в самых разных изданиях, но текст отличался кардинально. Всего две простые строчки под броским заголовком «ЦЕРКОВЬ СЕМИ УРОВНЕЙ», которые гласили: «Что вы творите со своими телами — ваше дело. Что вы творите со своими душами — наше. Мы поможем вам найти Господа на ваших условиях».

— Он действительно так думает, Бобби?

— Да, — ответила за него Дениза. — Я сказала ему, что собираюсь сниматься. Он не возражал. А еще я рассказала ему о моих чувствах к тебе.

— Это-то тут при чем?

Она улыбнулась.

— Ты, наверное, забыл. — С этими словами она перегнулась через поднос и поцеловала меня в губы. — Мне сегодня исполнилось восемнадцать.

Глава 11

Дистанция между Голливудом и Бел-Эйром составляет миллион долларов. Когда я проехал через главные ворота, патрульные не удостоили меня даже взглядом, поскольку я вел «роллс» Бобби, что являлось автоматическим пропуском. Впрочем, без задержки пускались также «кадиллаки» и «линкольны-континентали». Я вывернул на шоссе Стоун-Каньон, которое вело к дому моей матери.

Улицы были темны и пустынны. В окнах светились огни, но оттуда не доносилось ни звука. Автомобиль Лонегана уже стоял на парковочной площади перед домом моей матери: большой черный «кадиллак», к которому лениво прислонился шофер. Я затормозил рядом и вылез. Парень поглядел на меня с любопытством. Наверное, «роллс», строгий костюм и галстук сразили его наповал, потому что он сделал вид, будто встречает меня впервые.

Я тронул кнопку звонка. Раздался мелодичный перезвон колокольчиков. Дверь открыл незнакомый дворецкий.

— Я Гарис, — бросил я, проходя внутрь.

Его лицо не выражало никаких эмоций.

— Мистер Лонеган в библиотеке. Ваша мать спустится через минуту.

Ничего особенного. Восемь часов ровно означали, что мать будет готова к восьми тридцати.

Лонеган стоял у библиотечного окна с бокалом в руке, глядя на бассейн с подсветкой и теннисный корт.

— Позволите ли предложить вам напиток, сэр? — осведомился дворецкий.

Лонеган повернулся.

— Что вы пьете? — спросил я у него.

— Сухой мартини.

— То же самое, — сказал я дворецкому.

— Дом остался таким же красивым с тех самых пор, как вы въехали в него. Ты помнишь, Гарис?

— Вряд ли. Помимо всего прочего, мне тогда был лишь годик.

Дворецкий подал мне бокал и исчез. Я сделал осторожный глоток, который взорвался в моем желудке, словно бомба. Я слишком поздно вспомнил, что не смогу выпить мартини. Пришлось потихоньку отставить бокал.

Лонеган не сводил с меня изучающего взгляда.

— Я и забыл. Время иногда бежит слишком быстро.

Я не ответил.

— Ты изменился, — добавил он.

— Это «сбруя» — пожелания мамы, чтобы я выглядел, как надо.

— Тебе следует почаще так одеваться. Тебе идет.

— Спасибо. — Я подошел к бару и смешал себе скотч с водой, пояснив: — Мартини для меня слишком крепок.

— Бокал перед ужином пробуждает аппетит, — сказал Лонеган, улыбнувшись, затем отошел от окна и сел на кушетку. — Не жалеешь, что уехал отсюда?

— Нет.

— Почему?

— Это гетто.

— Гетто?

Я сел на другую кушетку. Между нами был только столик для коктейлей.

— Это место отгорожено от остального мира глухой стеной. Значит, здесь гетто, пусть и богатое. Разница только в том, что отсюда не хотят вырваться.

— Я всегда думал иначе, — сказал дядя, сделал еще глоток мартини и без всякого перехода добавил: — Мне не нравится твоя газета. Я снимаю рекламу.

— И здорово обложишься на этом, — спокойно ответил я. — У нас контракт.

— Издание аморально. Фотографии голых девок и неприкрытая писанина о сексе. В стране не найдется ни одного суда, который откажется разорвать контракт, если я предъявлю там экземпляр.

Я рассмеялся.

— Лучше не пробуй. У тебя слишком много деловых интересов, которые не потерпят детального расследования. По крайней мере, с точки зрения морали.

— Ты так думаешь?

Я пристально посмотрел ему в глаза:

— Рекомендую поверить. Именно ты заставил меня заняться этой газетой. И чего же ты ждал? Что я обанкрочусь вслед за Перски? Я решил делать деньги, а не разыгрывать из себя тутового шелкопряда, который снабжает тебя рубашками за хреновые листочки.

— Сколько экземпляров ты выпустил?

— Пятьдесят тысяч. Это на тридцать пять больше, чем удавалось Перски в лучшие дни. С таким тиражом тебе бы следовало позаботиться прикупить еще пару страниц, пока не поздно. Учти.

— Откуда уверенность, что тираж удержится?

— Удержится. Ронци не дурак. Он вцепился руками и зубами.

— Ронци — мафия, — недовольно произнес дядя.

— Вот как?

— Тебе бы не следовало связываться с подобными людьми.

— Он говорил то же самое о тебе, — улыбнулся я.

На лестнице послышались шаги матери.

— В понедельник жду тебя у себя в офисе, — сказал дядя. — Там и поговорим.

— Не о чем тут говорить. Кроме того, я занят. Мне нужно готовить следующий выпуск.

Мать вошла в комнату, и мы встали. Я не мог не признать, что она хороша. В свои пятьдесят два она выглядела на тридцать пять и ни на день старше: гладкое, без морщин лицо, светлые, как в дни моего детства, волосы, подтянутое благодаря теннису, в который она играла каждый день, тело. Она подошла ко мне и подставила щеку для поцелуя.

— Ты исхудал.

Это было обычное ее замечание. Я внезапно превратился в пятнадцатилетнего тинейджера: сплошные локти, ноги и полное отсутствие языка.

Впрочем, она и не ждала ответа.

— Тебе не кажется, Джон, что он чересчур худ?

Дядины губы скривились в легкой улыбке.

— На твоем месте я бы о нем не беспокоился, — сухо сказал он. — Парень выглядит достаточно взрослым, чтобы позаботиться о себе самостоятельно.

— Он понятия не имеет о правильном питании. Держу пари, что он целыми месяцами не ест зеленых салатов. Верно, Гарис?

— Вот уж не знал, что от зеленых салатов толстеют.

— Не язви. Ты отлично понимаешь, что я имела в виду.

— Мама, — резко сказал я.

Ее голос внезапно задрожал.

— Что?

Я подавил раздражение, понимая, что ей так же трудно разговаривать со мной, как мне — достучаться до нее. У нас не было общих безопасных тем. Жаль. Чертовски жаль. Я постарался сказать как можно беззаботнее:

— Ты такая красивая, мама.

— Ты действительно так считаешь? — улыбнулась она.

— Конечно.

Единственная безопасная тема. Ее тема. Она мгновенно успокоилась.

— Я стараюсь. Молодость сейчас стала настоящим культом.

«Только не среди молодых», — подумал я про себя, а вслух произнес:

— Давай я сделаю тебе коктейль.

— Предпочту стакан белого вина. Меньше калорий.

Не успел я достать бутылку из холодильника, как мелодично прозвенели колокольчики. Я открыл бутылку и вопросительно взглянул на мать. Мне казалось, что ужинать мы должны были втроем.

Она отлично поняла невысказанный вопрос.

— Я решила пригласить еще одного человека, чтобы уравновесить стол. Девушку, — пояснила она, принимая у меня бокал. — Ты ее помнишь. Элен Шеридан. Ей очень нравился твой отец.

Спорить было совершенно некогда, хотя я прекрасно помнил, что, когда умер мой отец, Элен еще носила на зубах пластинки. Мать встретила ее у дверей библиотеки. Элен изменилась с тех пор, как я видел ее последний раз. Сильно изменилась.

Я все еще стоял за баром. Она протянула мне руку через стойку и улыбнулась. Зубы были ослепительно белыми и ровными.

— Привет, Гарис. Приятно встретить тебя снова.

— Элен, — только и смог выдавить я. Ее прикосновение здорово отдавало Бел-Эйром: этакая смесь экспансивности девчонок из Беверли-Хиллз и вялой благопристойности девиц Холмсби-Хиллз — сердечное, вежливое, умеренно теплое.

— Что ты будешь пить? — поинтересовался я.

— А что пьете вы? — ответила она вопросом на вопрос.

Все верно. Сперва оглядись, приспособься к окружению. Ни в коем случае не делай волны. И тут я вспомнил, что всего несколько минут назад поступил точно так же.

— Я пью скотч, дядя Джон — сухой мартини, мама — белое вино, в котором мало калорий.

— Я тоже предпочту поменьше калорий.

Некоторое время все молчали.

— У тебя красивый «роллс-ройс», — сказала Элен, пытаясь поддержать беседу.

— «Роллс-ройс»? — немедленно переспросила мать. — Ты не говорил мне, что обзавелся «роллс-ройсом».

— Ты же сама просила меня надеть галстук, мама. Хорош бы я был, если бы приплелся сюда при полном параде, но пешком.

— Тогда чья же это машина? — спокойно поинтересовалась мать.

Богатые приятели дозволялись.

— Одного друга.

— Той мексиканки, которая утром подняла трубку телефона? — подозрительно осведомилась она.

— Нет, мама, — рассмеялся я. — У той девушки потрепаный старый «валиант», который ни за что не пропустили бы через главные ворота.

— Не хочешь говорить, — обвинительным тоном подытожила она.

— О’кей. Если тебе действительно так интересно, то эта машина принадлежит молодому парню, который живет у меня. Он решил стать моим рабом.

Она, кажется, не поняла сути сказанного.

— Рабом?

— Ну да. Готовить, убирать и все такое.

— И у него есть «роллс-ройс»? Откуда?

— У него, помимо всего прочего, есть богатый отец.

До матери внезапно дошло.

— Он… э-э?..

— Гомосексуалист? — выговорил я за нее. — Да, мама. Он «голубой».

Она уставилась на меня, застыв с бокалом на полдороге ко рту.

— Ужин подан, — возвестил с порога дворецкий.

Я улыбнулся матери:

— Пойдем есть?

Мы молча проследовали в обеденный зал. Мать явно решила блеснуть: золотые приборы, коальпортский фарфор и баккара. В высоких подсвечниках горели свечи. Основания подсвечников скрывали цветы.

— Изумительно красивый стол, миссис Брендан, — сказала Элен.

— Спасибо, — с отсутствующим видом ответила мать.

Больше мы не обменялись ни одним словом до тех самых пор, пока дворецкий не удалился, поставив перед нами салат. Только тогда мать наконец произнесла:

— Я не понимаю тебя, Гарис. Как ты можешь делать такие вещи?

— Я ровным счетом ничего не делаю, мама. Я сказал, что он живет у меня. И все.

Мать внезапно поднялась из-за стола.

— Кажется, мне сейчас станет плохо.

— Маргарет! — резко сказал дядя. — Сядь!

Она пару мгновений не сводила с него пристального взгляда, потом медленно опустилась обратно на стул.

— Ты пригласила его на спокойный ужин в кругу семьи, — мягко продолжил дядя Джон, — и цепляешься к нему с тех самых пор, как только он переступил порог.

— Но… но, Джон.

— Так давай наконец поужинаем в милой семейной обстановке, — перебил он ее. — А если тебе требуются рекомендации в пользу выросшего сына, то позволь мне сказать, что он гораздо больше похож на мужчину, чем его отец.

— Да будет мир его праху, — несколько грубовато закончил я и обратился к Элен: — Мне действительно очень приятно возобновить знакомство.

С этими словами я встал.

— Спасибо за поддержку, дядя Джон, только все напрасно. Я ушел отсюда. Давно уже ушел. Извини, мама.

Дядя Джон догнал меня у самой входной двери.

— Не будь ребенком, Гарис.

— Я не ребенок, — горько сказал я. — Ребенок сидел бы там и старался соответствовать происходящему бреду.

— Она очень расстроена, — терпеливо продолжил дядя. — Ты прекрасно знаешь, как важен для нее этот ужин. Пожалуйста, вернись за стол.

Я уставился на него в полном изумлении. Кажется, Лонеган впервые произнес при мне слово «пожалуйста».

— Не надо обострять. Глупо сердиться из-за слов. Это не поможет ни тебе, ни ей.

Я кивнул. Дядя был прав. Я в самом деле вел себя, как ребенок. При матери я просто не мог вести себя иначе. Никогда. А если заходило слишком далеко, то я удирал дуться в одиночестве.

Я вернулся к столу.

— Извини, мама, — повторил я и сел.

Остаток ужина прошел без всяких стычек.

Глава 12

После еды мы вернулись в библиотеку, чтобы выпить кофе. Кофе был подан в средних чашках, а коньяк разлит в большие бокалы для бренди.

— Твой отец любил пить кофе именно здесь, — сказала мать. — Он всегда сидел на кушетке и любовался фонтаном и подсветкой бассейна.

Внезапно она заплакала. Элен обняла ее за плечи.

— Не надо плакать, миссис Брендан. Все в прошлом.

— Только не для меня, — напряженно, почти сердито ответила мать.

— Во всяком случае, до тех пор, пока я не пойму, почему он так поступил со мной.

— Не с тобой, мама, а с собой, — поправил я.

— Я не понимаю, зачем он сделал это. Ему всего-навсего хотели задать несколько вопросов. Ведь в ходе расследования выяснилось, что он ни в чем не виноват.

Она действительно в это верила. На самом же деле правительство учло, что не может посадить труп за решетку, и быстренько свернуло следствие. Я кинул взгляд на дядю. Его лицо было бесстрастным.

— Может быть, дядя Джон, ты объяснишь ей?

— Я уже объяснял. Я говорил твоей матери, что он был дурак. Ему ничего не грозило.

Я в это не верил. Дядя тоже. Просто для меня у него была одна история, а для матери — другая.

— Чего же он тогда испугался? — спросил я. — Он ведь не был виноват в том, что школьное здание рухнуло.

— Вероятно, он боялся, что политиканы, которые пренебрегли обязанностью ввести должный контроль качества, переложат свою вину на него, — бесстрастно произнес дядя.

— А не могло так быть, что кто-то добрался до политиканов и предложил им удобный выход? — поинтересовался я.

— Не знаю, — сказал дядя, не моргнув глазом.

— Дядя Джон прав, — подвел я итог. — Отец строго придерживался контракта. Если контракт был плох — не его вина. Но к сожалению, сам отец не мог убедить себя в этом. Он знал, что стандарты не дотягивают. Поэтому он сделал то, что сделал, и тебе остается только принять происшедшее. Иначе ты никогда не вернешься к нормальной жизни.

— Для меня не существует нормальной жизни, — возразила мать.

— Не говори чепухи, мама. Ты ведь не прекратила играть в теннис, правда?

Ее веки слегка дрогнули. Мать знала, что я хотел сказать. Ей нравились начинающие, причем кое-кто из них оказывал гораздо более значительные услуги, чем подача теннисных мячиков.

— Тебе не приходило в голову еще раз выйти замуж? — спросил я.

— Кому нужно жениться на такой старухе?

— Ты вовсе не старуха, — улыбнулся я. — Ты леди. Красивая леди с несколькими миллионами в банке. Беспроигрышная комбинация. Нужно только немного расслабиться и перестать швыряться кубиками льда в парня, который приближается к тебе с определенными намерениями.

Это ей польстило, хотя она изо всех сил постаралась сохранить достойный вид.

— Не забывай, Гарис, что ты разговариваешь с матерью!

— Я помню, мама, — рассмеялся я. — Просто мне, как продукту вовсе не непорочного зачатия, хотелось напомнить тебе, что подобные вещи все еще приняты.

Она покачала головой.

— С тобой просто невозможно разговаривать, Гарис. Осталось ли для тебя хоть что-нибудь святое?

— Нет, мама. Уже нет. Было время, когда я верил во множество вещей. Например, в честность, порядочность, доброту. После пары ударов мордой об стол это проходит. Лично я получил достаточно.

— Тогда ради чего ты живешь?

— Я хочу быть богатым. Не просто богатым, как был отец, и даже не очень богатым, как дядя Джон, а сверхбогатым. Только сверхбогатые держат мир за хвост. Деньги купят все: общественность, политиканов, любое имущество, власть. Нужно только иметь возможность заплатить. Самое смешное заключается в том, что когда у вас есть деньги, то уже даже не нужно платить. Вам все подадут на блюдечке бесплатно, да еще передавят при этом друг друга, торопясь успеть первыми.

— И ты рассчитываешь, что твоя газета даст тебе такую возможность? — с легкой издевкой в голосе поинтересовался Лонеган.

— Нет, дядя Джон. Но это начало. — Я встал. — Уже одиннадцатый час, мама. Мне надо еще кое-что сделать.

— Что именно?

— Этим утром газета поступила в киоски Голливуда. Мне хочется проверить, как она пошла.

— Я ее так и не видела. Ты пришлешь мне экземпляр?

— Конечно.

Дядя Джон откашлялся.

— По-моему, Маргарет, газета подобного сорта тебя не заинтересует.

— Почему?

— Она… э-э… порнографическая.

— Это так? — спросила мать у меня.

— Так считает дядя Джон. Я придерживаюсь иного мнения. Лучше прочти ее сама и реши.

— Так я и сделаю, — твердо сказала она. — Пришли экземпляр.

— Я, наверное, тоже пойду, — произнесла Элен, вставая. — Завтра у меня уроки с самого утра.

Мы пожелали друг другу доброй ночи, я поцеловал мать в щеку и оставил ее с дядей Джоном, выйдя вместе с Элен. На парковке стояли только «роллс» и огромный «кади».

— Где твоя машина? — спросил я у Элен.

— Я пришла пешком, так как живу всего в двух домах отсюда, помнишь?

Я помнил.

— Залезай. Подкину.

Мы сели в автомобиль. Элен открыла сумочку.

— Хочешь травки?

— У тебя есть?

— Всегда. Никогда ведь не знаешь, чем обернется вечер.

Она прикурила, а я тем временем выехал с парковки. Элен глубоко затянулась и передала самокрутку мне.

У поворота к ее дому она мягко коснулась моего локтя:

— Можно мне поехать с тобой в город?

— Конечно, — сказал я, вернул ей травку и нажал на газ. Ее лицо слегка освещали огоньки на приборной доске.

— Зачем ты пришла сегодня?

— Захотелось увидеть тебя. Я слышала такое… — Элен порывисто повернулась ко мне. — Ты ведь не «голубой», правда?

Я пристально поглядел ей в глаза.

— Только иногда.

— Большинство «голубых», которые утверждают, что они «би», врут.

— Хочешь, докажу? — спросил я, взял ее руку и положил на свой хвост. Травка и подходящая компания успели сделать свое дело.

Она быстро отдернула руку.

— Верю.

— Отвезти тебя домой?

— Нет. В конце концов мне тоже интересно взглянуть на твою газету, чтобы составить свое мнение.

Я завел «роллс» на расчерченную стоянку перед Ранч-Маркет на Ла-Бри. Мы сидели в машине и наблюдали за действием. Тут болтались одни ночные фаны с видом покорной терпеливости. Для них было еще слишком рано. Гудеж начнется не раньше полуночи. Если счет не откроют до часа ночи, то игру будут считать состоявшейся завтра.

Мы вылезли из машины, заперли ее и перешли на другую сторону улицы. Я начал прочесывать от самого угла и методично заглядывал во все ряды книг в мягкой обложке и журналов, высматривая свою газету. Нашел я ее рядом с кассой.

Элен не отставала от меня ни на шаг. Я прикинулся покупателем, взял экземпляр, попытался открыть его, но мне помешала небольшая полоска липкой ленты, стягивающая уголки.

Человек за кассой, не отрывая взгляда от бесконечных рядов, коротко бросил:

— Передний вид стоит пятьдесят центов.

— Обдираловка. А вдруг там вовсе ничего нет?

Продавец коротко махнул большим пальцем себе за спину, Я посмотрел: там действительно была прикреплена газета вразворот.

— Пятьдесят центов, — повторил он дребезжащим голосом.

— Никогда не видел этой газетенки, — сказал я, протягивая ему монету.

— Появилась только сегодня.

— И как идет?

— Около полудня привезли пятьдесят экземпляров. Осталось штук пять.

Тут его глаза впервые сфокусировались на мне.

— Вы представитель закона?

— Нет, издатель.

Обветренное лицо продавца расплылось в улыбке:

— Горячий номерок получился. Ты, сынок, сделаешь хорошие деньги, если не зароешься.

— Спасибо.

— Может, посодействуешь? Я звонил Ронци, просил еще сотню экземпляров на выходной. Тут всегда большой наплыв.

— А он что?

— Никаких шансов. У него, видите ли, ничего не осталось. Теперь вот жалею, что отказался сразу взять сотню, когда он навязывал.

— Я попробую что-нибудь сделать.

То же самое повторялось во всех остальных местах — на Голливуде, Бульваре, Сансете, Западной авеню. Уже на обратной дороге к дому Элен мы остановились у аптеки МФК отеля «Беверли-Уилшир». Газеты на ее небольшом стенде не было. Она была в автомате по цене пятьдесят центов. Пока мы стояли и смотрели, какой-то мужчина сунул в щель два двадцатипятицентовика и взял последний экземпляр.

Я заказал кофе для Элен и темную соду с зельтерской для себя. Смакуя горьковатую жидкость, я наблюдал, как девушка просматривает газету. Наконец она подняла на меня глаза:

— Неплохо.

— Спасибо, — сказал я и закурил.

— Могу сделать несколько замечаний, если только они не ранят твое «я».

— Валяй.

— Газета живая и смелая, — начала она, перехватив у меня сигарету, — но ты многого не учел.

Я ободряюще кивнул и раскурил другую сигарету.

— Прежде всего, стиль всех заметок одинаков. Выглядит так, словно их писал один и тот же человек.

— Так оно и есть. Писал я.

— Неплохо. Но нужно было дать часть кому-нибудь на правку. Другой недостаток: главная статья помещена у тебя на седьмой странице. А она всегда должна быть на третьей, чтобы читатель мог сразу найти ее.

Я промолчал.

— Мне продолжать?

Я кивнул.

— Печать должна быть четче. Эта слишком глухая. Создается впечатление, что наборщик не имел никакого понятия о содержании. Хороший шрифт и правильное расположение строчек оживляет газету. Кто отвечает за печать?

— Типограф.

— Он наверняка обдирает тебя как липку. Купи собственную машину тысячи за три. Получишь гораздо лучшее качество, а затраты окупятся за пару месяцев.

— Ты говоришь, как специалист.

— Четыре года журналистики. Получила диплом и последние пару лет работаю главным редактором «Трояна».

— Тогда ты действительно специалист. Принимаю твои замечания целиком и полностью. Они очень толковые.

— Если хочешь, я загляну в издательство и посмотрю, чем смогу помочь.

— Это было бы очень любезно с твоей стороны, но почему?

— Может быть, потому, что у тебя получилось нечто новое. Я пока толком не поняла, но, кажется, ты открыл новый вид издания. Издания, обращенного ко всем. Газета разговаривает с людьми о том, о чем они, вероятно, всегда думают, но никогда не выражают вслух.

— Спасибо за комплимент.

— Я просто высказала свое мнение.

— Спасибо. Уже поздно, я отвезу тебя домой. Позвони, когда надумаешь зайти, ладно?

— Как насчет завтра после полудня? — спросила она, улыбнувшись.

Глава 13

Когда я дотащился до офиса, там еще горел свет. Дверь была незаперта. За столом сидел Перски.

— Я ждал тебя, — сказал он.

— В чем дело?

— Ронци не слезает с меня с семи часов вечера. К утру ему нужно еще пять тысяч экземпляров. Дилеры трезвонят ему со всего города.

— Хорошо. Откажи ему.

— Он обещал расплатиться наличными.

— Пусть увеличит заказ на следующий выпуск. А покупатели подождут. От этого их аппетит только разыграется. Ронци вполне может себе это позволить. Мы условились на тридцать пять центов, а он пустил газету по пятьдесят, ободрав нас таким образом на пятнадцать центов с каждого экземпляра. Пес с ним.

— Мне кажется, я смогу толкнуть ему десять тысяч. Это еще пятнадцать сотен, Гарис.

— Если он потерпит, то на следующей неделе сможет получить дополнительных двадцать. Скажи ему, что я не согласен.

— Гарис, я уже давно в этом деле. Если не ловить момент, легко все завалить.

— Мы не собираемся бросать все завтра же. Давай не будем бегать, пока не научились толком ходить. — Я направился к лестнице и уже через плечо бросил: — Сколько стоит печатный станок?

— Хороший бывший в употреблении штуки три, новый восемь.

— Завтра поищи хороший станок, бывший в употреблении, — велел я, подумав, что Элен говорила дело. — Бобби еще здесь? Я привел его машину.

Перски поглядел на меня как-то странно.

— Он уехал в такси около часа тому назад. Сказал, что собрался на костюмированный ужин или что-то в этом роде.

— Какой еще костюмированный ужин?

Перски рассмеялся:

— Никогда еще не видел его таким. Весь раскрасился. Духи, губная помада, ресницы намазал, брови. А обрядился в блестящую кожу. Лосины такие узкие, словно приклеенные.

— Он сказал, куда идет?

— Ни слова. Просто упорхнул, как летучая мышь.

— Вот дьявол.

Я знал, что должен был бы отвести «роллс» в гараж, но он находился за четыре квартала отсюда, поэтому никакого вдохновения я не испытывал.

— Доброй ночи, — бросил я Перски и поднялся наверх.

Стоило мне открыть дверь ключом, как из спальни вышла Дениза все еще в костюме французской горничной, в котором была утром.

— Разрешите взять ваш пиджак, сэр?

— Что ты здесь делаешь?

— Бобби оставил меня на посту, сэр, — серьезно сказала она.

— На посту?

— Да, сэр. Он уехал на вечеринку.

— Где Верита?

— Она вернулась домой. Она сказала, что уже неделю не ходила в прачечную.

Дениза зашла мне за спину и помогла снять пиджак.

— Приготовить вам коктейль?

— Он мне просто необходим, — сказал я, вытягиваясь на кушетке.

Дениза захлопотала у бара. У нее была хорошенькая попка. Я сделал большой глоток из протянутого ею бокала.

— Чем вы тут втроем занимались? Тянули жребий, кому из вас я достанусь сегодня ночью?

— Нет, сэр.

— Ради бога, прекрати называть меня «сэр». Ты знаешь мое имя.

— Но я на службе, сэр. Когда Бобби позвонили, то он попросил меня побыть с вами. Он сказал, что вы не любите оставаться один.

— Когда же ему позвонили?

— Около десяти. Он пришел в жуткое возбуждение. Я еще никогда не видела, чтобы он столько времени тратил на одевание. Он на самом деле что-то затеял. Даже принял две огромные дозы кокаина.

С таким количеством кокаина Бобби мог взлететь до луны.

— Ничего себе вечеринка. Он хоть сказал, кто ее устраивает?

— Нет. Я только слышала, как он разговаривал с каким-то Китти.

Мое лицо невольно напряглось. Дениза сразу это заметила.

— Что-нибудь не так?

— Не знаю, — мрачно сказал я.

Если речь шла действительно о том самом Китти, Бобби нарвался на крупные неприятности. Джеймс Хачинсон по прозвищу Китти возглавлял всех кожаных и «кралей» в городе. Он происходил из старинной пассаденской семьи, в которой не было ничего, кроме денег и прикрытия в верхних эшелонах политики. Про устраиваемые им вечеринки ходил слух, что они называются «Цыпленочек месяца» и что некоторые из парней, удостоенных этой чести, оказываются в госпитале. Если бы не его связи, его давно бы вышвырнули из штата.

— Бобби говорил, где именно будет сходка?

Дениза покачала головой.

Я взялся за телефонную книгу. Ни одного Хачинсона. Попробовал найти через телефонистку, но и у нее не значился такой абонент.

— Какое такси он вызвал, Дениза?

— Желтое.

Я позвонил, но компания не дала мне никакой информации. Они, видите ли, имеют право отвечать на вопросы только полицейским.

Я нажал на рычаг и набрал очередной номер.

— «Серебряный гвоздь», — ответил хриплый голос.

— Мистера Лонегана, пожалуйста. Говорит Гарис Брендан.

Секунду спустя из трубки раздался голос дяди:

— Да, Гарис?

— Дядя Джон, мне нужна твоя помощь. Кажется, у моего юного друга неприятности.

— Какого сорта?

— Он, похоже, сподобился быть выбранным «Цыпленочком месяца» на вечеринке Джеймса Хачинсона.

— И что я должен сделать?

— Он поехал туда в желтом такси. Мне нужно знать, куда именно.

— Подожди минутку.

Дядя повесил трубку. Не успела пройти обещанная минута, как телефон зазвонил снова. Никто в городе не мог отказать Лонегану. Адрес попадал на самый центр фешенебельного квартала особняков по Мульхолланду.

— Спасибо, дядя Джон.

— Погоди, — поспешно произнес он. — Что ты собираешься делать?

— Поехать туда и забрать его.

— Один?

— Под рукой больше никого нет.

— Тебя убьют.

— Так мне говорили и во Вьетнаме. А я до сих пор жив.

— В данном случае медали ты не получишь. Ты сейчас где?

— В своей квартире над офисом.

— Жди там. Минут через десять прибудет помощь.

— Не стоит, дядя Джон. Это не твои трудности.

— Ты, кажется, мой племянник? — раздраженно поинтересовался он.

— Да.

— Тогда жди. Ты сам основная моя трудность, — закончил Лонеган, и в трубке раздались гудки.

— Все в порядке? — встревоженно спросила Дениза.

— Будет в порядке. Где Бобби держит кокаин?

— В среднем ящике над баром.

Я сделал пару понюшек. Мне тоже понадобится энергия. Лонеган не подкачал. Через десять минут под моим окном раздался автомобильный сигнал. «Ягуар» Инкассатора приткнулся к бамперу «роллса». Я кинулся к двери.

— Тебе ничего не грозит? — обеспокоенно сказала Дениза.

— Отдохни пока. Я скоро.

Я скатился по лестнице и сунул голову в окно «ягуара».

— Запри машину. Поедем в «роллсе».

— Лонеган сказал, что ты введешь меня в курс дела, — проговорил Инкассатор, когда я включил зажигание.

— Мой дружок попал в «Цыпленочка месяца» на хачинсоновской вечеринке.

— И мы собираемся его вытаскивать?

— Точно.

— Ревность?

— Нет.

— Тогда зачем, браток? Цена таким мальчишкам цент за десяток. Раньше или позже, все они этим кончают. — Инкассатор достал сигарету. — Им нравится. Они ради этого из кожи вон лезут.

— Он еще романтик. Не знает, что может серьезно пострадать.

— Тем им приятнее.

— Если бы я был уверен, что он хочет именно этого, мы бы туда не ехали.

К этому моменту мы уже поднимались на склон Кольдвотера.

Инкассатор достал из кармана пару кожаных перчаток и принялся их медленно натягивать.

— Я прихватил и для тебя пару, — сказал он, вручая ее мне. — Не люблю портить руки.

Перчатки оказались странно тяжелыми и тугими. Я вопросительно посмотрел на Инкассатора.

— Армированы стальной проволокой, — пояснил тот. — Знаю я это сборище.

Дом стоял в стороне от дороги за высокой стеной и стальными воротами. Я увидел огни в окнах и круглый ТВ-монитор в переговорном пункте.

— Пригнись, — велел я Инкассатору, достав трубку через окно автомобиля.

Стоило мне взяться за нее, как машину залил свет прожектора, а оживший монитор уставился на меня своим стеклянным глазом. В приемнике щелкнуло. Оттуда донеслись отзвуки громкой музыки.

— Кто это? — поинтересовался чей-то тонкий голос.

Я посмотрел прямо в монитор.

— Гарис Брендан. Бобби Гэннон сказал мне встречать его здесь.

Еще раз щелкнуло. Монитор немного повернулся, дав возможность говорящему рассмотреть автомобиль. Хорошо, что я взял «роллс».

— Минуточку, — гулко раздался в моем ухе писклявый голос.

Прошло минут пять, пока он возник снова:

— Здесь нет никого с таким именем.

Я заговорил как можно резче и сердитее:

— Скажи Китти, что он балуется с моим рабом и что, если он меня не впустит, я прошибу эти хреновые ворота.

— Минуточку.

Спустя немного послышалось:

— О’кей. Поставь машину сразу за воротами, где парковка, и поднимайся по дороге.

Ворота начали медленно открываться. Дорога была ярко освещена, следовательно, ее контролировали другие мониторы.

— Не вылезай, — велел я Инкассатору. — Подожди, пока я войду в дом и погаснут прожектора. Тогда подведи машину к дверям и жди меня.

— А если я тебе понадоблюсь?

— Я взвою.

— О’кей.

Поднимаясь по шоссе, я буквально кожей чувствовал на себе мониторы. Дверь открылась прежде, чем я успел дотронуться до звонка.

Меня встретила плотная «кралечка». Настоящий бугай. Он махнул большим пальцем себе за спину:

— Вечеринка там.

В комнате гремела музыка и черт-те чем воняло, но, кажется, съедобным. Свет был приглушен настолько, что мне понадобилось время, чтобы привыкнуть. В помещении было пять-шесть «кралечек», двое в джинсовках, остальные в пестрой коже. Бобби нигде не было видно.

Одна из джинсовых «кралечек» медленно направилась ко мне. Этот тип напоминал Мэя Веста: раздувшийся ублюдок в светлом парике кудряшками. Губы ярко накрашены пурпурной помадой, на искусно подкрашенные тушью глаза наложены густые синие тени. Заговорило это создание хриплым баритоном, пытающимся казаться сопрано:

— Я Китти. Выпей чего-нибудь.

Глава 14

Я прошел вслед за ним к бару и бросил маленькому филиппинцу в белой куртке:

— Скотч со льдом.

Пока он готовил напиток, я не спускал с него глаз и сразу же взял поданный бокал. Рисковать было незачем, да и валять дурака явно не хотелось.

— Приятно повеселиться, — сказал я, повернувшись обратно к Китти. На вкус виски было чистым. — Где Бобби?

Китти улыбнулся:

— А ты упрямый. Сам же видишь, что его здесь нет.

Я притворился озадаченным.

— Не понимаю. Он сказал мне встречать его здесь.

— Когда это?

— Я нашел записку, когда вернулся домой после ужина у матери.

— Лучший друг мальчика — его мама, — сказал Китти.

— Выпьем за это, — предложил я, поднимая бокал.

Глаза Китти остановились на моих руках.

— Почему ты не снимаешь перчаток?

— У меня на руках гнойники типа фурункулов.

— Я услышал все, что хотел, — рассмеялся Китти. — Присоединяйся к обществу. Девочки, — крикнул он остальным, — это Гарис. Он пришел за своим рабом.

Присутствующие захихикали, а один из парней в коже пошел ко мне.

— Он симпатичный, — прошептал парень. — Я бы сам согласился стать его рабом.

— Ты слишком большой. Я тебя испугаюсь. Мне нужно что-нибудь помягче, понежнее.

— Я могу быть нежным, — шепнул он, взяв меня за локоть. Его пальцы впились, как стальные когти. — Я не слишком сильно покалечу тебя.

Продолжая улыбаться, я взял его за горло, защемив кадык между большим и указательным пальцами.

— Я тоже не стану тебя сильно калечить, — пообещал я, когда его лицо побагровело. Парень стал хватать ртом воздух, его рука соскользнула с моего локтя.

— Он задыхается, — спокойно отметил Китти.

— Ага, — тем же тоном ответил я, но не ослабил хватки.

— Осторожнее. У него слабое сердце.

Я разжал пальцы. Кожаная «краля» опустилась на колени, едва дыша.

— Людям со слабым сердцем не рекомендуется затевать жесткие игры, — поучительно произнес я.

Парень в коже поднял на меня глаза и прохрипел:

— Это было прекрасно. Такой фантастический оргазм! Мне показалось, что я умираю.

Я не ответил.

— Я хочу пососать тебя.

— Говорю, ты не мой тип, — ухмыльнувшись и, глядя на него сверху вниз, я обратился к Китти: — Уютное гнездышко.

— Спасибо, — жеманно улыбнулся он.

Я направился к изящному столику рядом с диваном.

— Милая вещица.

— Настоящий бесценный чиппендейл. — В голосе Китти послышалась гордость. — У меня их два. По обеим сторонам дивана.

— Неужели?

Я вскинул руку движением каратэ. Столик разлетелся вдребезги, и я двинулся к другому.

— Что ты делаешь? — взвизгнул Китти.

— Разве Бобби не говорил? Я обожаю ломать мебель, — сказал я, поднимая руку.

— Остановите его кто-нибудь! — заверещал Китти. — Эти столики стоят тридцать тысяч каждый!

В комнату ввалился бугай из прихожей. Секунду-другую он прикидывал, что происходит, затем метнулся ко мне. Я пнул его в лицо, не отходя от столика. Он рухнул на пол, заливаясь кровью из носа и рта.

— Мои белые ковры! — завизжал Китти. — Я сейчас упаду в обморок!

— Лучше не надо, — посоветовал я, — потому что, проснувшись, ты не найдешь во всем доме ни одного целого стула.

— Ты, наверное, действительно любишь мальчишку.

— Рекомендую поскорее в это поверить, — мрачно сказал я.

— О’кей. Пошли. Я отведу тебя к нему.

— Сперва открой входную дверь.

Китти кивнул. «Краля» в джинсовке засеменила к дверям и распахнула их.

— Билл! — взревел я.

Не успел я закрыть рот, как в дверном проеме возникла мощная фигура Инкассатора. Стоило ему увидеть бугая на полу, как его черную физиономию осветила белозубая улыбка.

— Неплохо проводишь время.

— Присмотри за остальными. Я с Китти пошел за парнишкой.

В руке Инкассатора блеснул «Магнум-357».

— О’кей, мальчики или дамочки, или кто вы там. Быстренько на пол мордой вниз и лапки за голову.

Спустя мгновение все лежали на ковре.

— Вот и хорошо, — довольно кивнул Инкассатор.

Я прошел вслед за Китти по коридору к лестнице в подвал. Она вела в комнату — особую комнату.

Стены были отделаны тисненой мягкой коричневой кожей и подушками. Среди подушек торчали крюки, на которых красовался богатейший набор кнутов, наручников и ножных оков, равного которому мне еще не приходилось видеть. В центре комнаты были два предмета, о которых я прежде только слышал. Одним из них являлись колодки типа тех, какими пользовались пуритане. Руки и ноги жертвы зажимались в таком положении, что она не могла подняться с колен. Основание этого орудия пытки было усыпано обрывками кожаной одежды, а рядом с платформой валялась пара башмаков.

Вторым было колесо, на котором лежал распятый совершенно голый Бобби. Его ягодицы выпирали через центр самым непристойным образом, голова свесилась на грудь, глаза были закрыты.

— Бобби, — позвал я.

Он поднял голову и попытался открыть глаза.

— Гарис, — пробормотали вспухшие губы. — Ты пришел на вечеринку.

Его голова снова упала на грудь.

Я обвел взглядом крюки на стенах и нашел то, что мне было нужно, — широкий кожаный собачий ошейник с шипами и коротким поводком.

— К стене! — велел я Китти.

В его голосе впервые промелькнул страх:

— Что ты собираешься делать?

Ударом ладони между лопатками я послал его на стену и как следует прижал. Затем снял свободной рукой ошейник, надел ему на горло и рывком затянул.

Китти пискнул от боли и вцепился пальцами в шею.

— Господи, и ты играешь, — шепнул Бобби, попытавшись улыбнуться.

Дернув за поводок, я поволок Китти к колесу.

— Сними его.

Китти начал рвать зажимы. Я стоял рядом, чтобы успеть подхватить Бобби, когда он соскользнет с колеса. Его тело безжизненно повисло у меня на плече.

Я опять дернул за поводок.

— Наверх.

Увидев Китти в ошейнике, Инкассатор широко ухмыльнулся:

— Завел себе новую собачку?

— Пошли, — бросил я.

Мы направились к открытым дверям. Я продолжал волочь за собой Китти.

— Открой ворота.

Он взял телефонную трубку рядом с дверью и нажал две кнопки. Над телефоном ожил телевизионный экран. Я увидел медленно отворяющиеся ворота и взял у Инкассатора револьвер.

— Отнеси Бобби в машину.

Он бережно, как хрупкую вазу, принял у меня Бобби, а я обратился к джинсовой «крале»:

— Чем вы его накачали?

— Ничем. Он сам захотел, чтобы с ним так сделали.

Я дернул за поводок, и Китти удушливо закашлялся.

— Не врать! Я видел его глаза.

Китти потянул за ошейник, чтобы слегка ослабить его.

— Ангельский порошок и кислоту.

Я мгновение смотрел на него, затем бросил поводок и пошел к выходу.

— Ты ему в самый раз, — окликнул сзади Китти. — Он, вообще говоря, так себе. Мы все его имели.

Не дав себе труда оглянуться, я ответил хорошим пинком, почувствовав, как моя пятка вошла в его челюсть. Любопытство пересилило. Обернувшись, я увидел, что подбородок «крали» явно задрался к носу. Изо рта забила кровь.

— Сука! — коротко бросил я.

Инкассатор уже сидел за рулем. Я плюхнулся рядом с ним.

— Ты видел спину пацана? — спросил он.

Я посмотрел на заднее сиденье. Бобби лежал на животе. От плеч до ягодиц было сплошное кровавое месиво. С него разве что кожу не содрали.

— В пункт неотложной помощи, Билл.

Мы уже проехали через ворота.

— Они сообщат полиции. А полицейские задают вопросы.

— Парню нужен врач.

— Я знаю место, где не задают вопросов.

Это оказался маленький частный госпиталь в западной части Лос-Анджелеса, однако там знали, что делают. Я болтался в приемной до тех пор, пока врач не вышел из операционной.

— Как он?

— Все будет хорошо. Но ему придется остаться здесь по меньшей мере на три недели.

— Я не думал, что дело так плохо.

— Наркотики пустяки. Даже спина лучше, чем кажется. Основные повреждения внутри. Порвана прямая кишка, есть разрывы и выше. Вот что в него запихнули.

Врач поднял руку и показал десятидюймовый искусственный пенис в кулак толщиной.

На секунду мне показалось, что я сейчас грохнусь в обморок.

— Я свяжусь с его отцом, — проговорил я.

Доктор торжественно кивнул.

— Можете заверить преподобного Сэма, что мы будем чрезвычайно сдержанны.

— Вы знаете парня? — с удивлением спросил я.

— Нет. Но мистер Лонеган позвонил нам и сказал, что вы, возможно, обратитесь за помощью.

Лонеган, как всегда, подумал обо всем. Может быть, он даже знает способ, каким можно сообщить отцу, что человек, которому он доверил присматривать за своим сыном, не оправдал надежд.

Глава 15

Когда я вернулся в приемную, Инкассатор стоял у платного телефона.

— Лонеган хочет поговорить с тобой.

— Как мальчишка? — спросил дядя ровным голосом.

— Здорово пострадал, но выкарабкается. Я собирался позвонить его отцу.

— Я уже сделал это. Он едет в госпиталь. Я высылаю машину, чтобы забрать тебя домой.

— У меня «роллс».

— Его ищет полиция. Оставь ключи преподобному Сэму и выметайся.

— Я думал, что у них хватит мозгов держаться подальше от полиции.

— Ты упек двоих в госпиталь, — сухо сказал дядя, — а полиция вечно всем интересуется. Однако ты пока чист Твое имя еще не всплыло.

Дядя не переставал изумлять меня. Похоже, у него везде были уши.

— Сиди дома и жди, пока я с тобой свяжусь. К утру я буду лучше знать обстановку.

— Мне нужно поговорить с преподобным Сэмом. Объяснить ему, что случилось.

— Сделаешь это завтра. А сейчас живо выметайся, чтоб духу твоего не было.

Телефон умолк. Кажется, я впервые довел дядю до того, что он повысил голос.

Инкассатор протянул руку:

— Ключи от машины.

Я машинально отдал их и пошел вслед за Биллом к приемному столику, где тот передал ключи нянечке. В следующий момент мы оказались на улице.

— На следующем углу есть кафе, которое открыто всю ночь, — сказал Инкассатор. — Машина подберет нас там.

Мы молча побрели к кафе. В тишине раздавался только звук наших шагов да шорох шин случайных автомобилей. Часы за стойкой кафе показывали пятнадцать минут пятого.

Официант поставил перед нами чашки дымящегося кофе.

— Что будем заказывать?

— Яичный сандвич с ветчиной и сыром, — распорядился Инкассатор и перевел взгляд на меня.

— Ничего, — покачал я головой.

Кофе был обжигающе горячим. Я похлопал по карманам в поисках сигарет. Инкассатор предложил мне пачку. Я взял одну сигарету и закурил.

Инкассатор откусил гигантский кусок сандвича и спросил с набитым ртом:

— Ты в армии научился всем этим штучкам?

— Каким штучкам?

— Приемам дзюдо. Пинки и все такое.

В его голосе явственно сквозила нотка уважения.

— Это не дзюдо. И в армии такому не учат.

— Что же это?

— Саво. Французская борьба. Я брал уроки у сержанта Иностранного легиона, который остался в Сайгоне, когда французов выперли.

Он откусил еще кусок и закашлялся.

— Слушай, мне бы так. Красиво, как в балете. Лонеган сказал, что понадобилось целых три часа, только чтобы заштопать челюсть этому типу. Ему придется три месяца питаться через соломинку.

— Сучонку повезло, что он вообще остался в живых.

Инкассатор поймал мой взгляд.

— Странный ты человек, Гарис. Я совершенно тебя не понимаю. До сих пор я считал тебя полным ничтожеством и не сек, почему это Лонеган так в тебе заинтересован.

— Теперь знаешь. Я его племянник.

— Не только. Лонеган не настолько прост, чтобы позволить родственничкам сесть себе на шею. Ты сам кое-что значишь.

Он перевел взгляд на окно и поднялся, кинув на стол пару долларов.

— Машина пришла. Идем.

Когда я наконец увидел дверь собственной квартиры, весь кокаин из меня давно выветрился, так что я едва тащился. Я сунулся было за ключом, но дверь оказалась открытой. В гостиной горел свет.

Дениза, все еще в одежде французской горничной, спала на кушетке, прикрываясь локтем от света люстры.

Я прошел в спальню, взял там покрывало и набросил на нее. Она не пошевелилась. Я покачал головой. Невинные. Им кажется, что они такие умные. А на самом деле не знают ровным счетом ничего.

Денизе восемнадцать, Бобби девятнадцать. Жизнь для них все еще мечта, прекрасный добрый идеал.

Вздор. Я вернулся в спальню, стряхнул ботинки и повалился на кровать. Когда-то и я был невинным. Когда-то… был.

Мои глаза закрылись, и я заснул.

Затем почувствовал чью-то руку на своем плече.

— Гарис! Гарис! Проснись!

Голос явно не относился к сну. Я открыл глаза. Дениза изо всех сил трясла меня.

— Что? Что такое? — пробормотал я.

— Ты стонешь и кричишь.

— Да нет вроде, — покачал головой я.

— Тебе снился кошмар.

— Извини.

Я сел и потянулся за сигаретой. Мои руки тряслись.

— С тобой все в порядке?

— Да.

— Ты нашел Бобби?

— Да.

Сигарета оживила меня.

— Он здорово пострадал. Я отвез его в госпиталь.

Лицо Денизы напряглось.

— С ним все будет в порядке, — поторопился добавить я.

— Что с ним сделали?

— Накачали наркотиками, затем избили и изнасиловали.

Внезапно у меня на глаза навернулись слезы. Я попытался было прогнать их, но не смог и заплакал.

Дениза распрямилась.

— Я согрею тебе чашку молока.

Она была уже у двери, когда я окликнул ее:

— Я уже достаточно взрослый, чтобы пить виски.

— Нальем его в молоко. А тем временем раздевайся и ложись.

Бутылка виски красовалась на подносе рядом с чашкой теплого молока. Дениза осуждающе поглядела на рубашку и брюки, которые валялись рядом с кроватью.

— Ты неряха.

— А я никогда не утверждал обратного.

Она подобрала мою одежду и спрятала ее в шкаф. Я сделал глоток молока, сдобренного виски. Вкус был кошмарный. Я отставил чашку и хлебнул виски прямо из горлышка.

— Это нечестно, — бросила Дениза через плечо. — Пей молоко.

Я смотрел, как она направляется ко мне через комнату. Форма горничной помялась.

— Ты что, собираешься носить эту глупую одежду до конца жизни?

— Не пытайся изменить тему. Пей молоко.

Я послушно осушил чашку.

— О’кей. Теперь скидывай это тряпье и лезь в кровать.

Она немного поколебалась, затем села на стул у изножья кровати. Не спуская с меня взгляда, девушка наклонилась вперед, расстегнула застежки на фирменных кожаных лодочках и изящным движением стряхнула их, потом медленно скатывающими движениями сняла черные шелковые колготки, повесила их на спинку стула, встала и взялась рукой за молнию на спине.

— Погаси свет. Я не хочу, чтобы ты возбудился. Тебе нужно спать.

— Поздно. Если бы у тебя было что-то еще, что можно снять, я бы, наверное, кончил.

— Погаси свет, — повторила Дениза, не двигаясь.

Я подчинился. Ее платье зашуршало, затем я почувствовал, как она легла на кровать, и потянулся к ней.

Дениза поймала мои руки и твердо сказала:

— Нет. Ты слишком перенапрягся. Я хочу заниматься с тобой любовью, а не служить сливом.

— Но что тут такого? Разве есть лучший способ разрядиться?

— Да. Упражнения пятого уровня.

— Это еще что за дьявольщина? Какое-нибудь мумбо-юмбо, которому ты научилась в Службе?

— Делай, как я скажу, — велела она, опуская мои руки мне по бокам. — Ложись ровно на спину и закрой глаза. Расслабь все мышцы тела и открой рот. Я буду дотрагиваться до тебя ладонями в самых разных местах. Правая ладонь свяжет тебя с синь, левая с янь. Энергетические потоки твоего тела потекут через меня и таким образом вернутся к своему естественному равновесию. При каждом прикосновении я буду спрашивать, чувствуешь ли ты меня. Скажи «да», когда ощутишь обе ладони. Понятно?

— Да.

Она положила ладонь мне на грудь и мягко прижала. Потом, когда я ровно лег на спину, вытащила у меня из-под головы подушку, скатала одеяло и подсунула его под мои ноги.

— Удобно?

— Да.

— Закрой глаза, и начнем.

Ее мягкие, легкие, как перышки, пальцы легли на мои виски.

— Чувствуешь меня?

— Да.

Они переместились на щеки. На лодыжки. На колени. На плечи. На соски. На локти.

— Чувствуешь меня?

— Да.

На ребра. На бедра. На подбородок. На икры. На пах. Я хихикнул.

— Чему ты смеешься? — терпеливо спросила она.

— Я жду, когда ты коснешься моих шариков.

Она не ответила. Я снова ощутил ее руки на висках одновременно с теплым дыханием. Дениза наклонилась надо мной.

— Чувствуешь меня?

— Да.

Тут мне пришла в голову одна идея.

— Послушай, если твои ладони синь и янь, может быть, твои груди тоже синь и янь?

Она немного подумала.

— Возможно.

— Ну и?

— Ты — трудный случай, — объявила Дениза и скользнула в кровати поближе ко мне. Затем ее рука обхватила меня за голову и притянула к груди:

— Так лучше?

— Да.

Ее груди были теплыми. Очень теплыми. Я спрятал свое лицо между ними.

— Постарайся уснуть, — тихо сказала она.

Я закрыл глаза. Меня охватило ощущение совершенной безопасности, клубки в животе куда-то делись, и даже сами кости, казалось, стали мягкими. Я прижался губами к груди девушки и с трудом — такая вдруг накатила усталость — произнес:

— Ты знаешь, что у тебя очень красивая грудь?

Мне почудилось, что она прошептала в ответ «спасибо», но не уверен, так как провалился в глубокий сон.

Глава 16

В дверь постучали. Я с огромным усилием выплыл из тьмы:

— Войдите.

Сквозь открывшуюся дверь хлынул солнечный свет. Я заморгал. Появилась Дениза с подносом, на котором стояли апельсиновый сок и кофе. Девушка молча опустила поднос на кровать. Вошла Верига.

— Мне жаль будить тебя, Гарис, — сказала она с чуть более заметным акцентом, чем обычно, — но Перски уверяет, что это очень важно.

Мои глаза наконец-то привыкли к свету.

— Сколько времени?

— Одиннадцать утра.

Я выбрался из кровати и босиком прошлепал в ванную.

— Что ему надо? — крикнул я оттуда, со стуком отбрасывая крышку туалета.

— Внизу мистер Ронци. Требует с тобой встречи.

— Скажи, что я спущусь через десять минут, — велел я, встал под душ и включил его на полную мощность.

Когда я вернулся назад в спальню, Верита исчезла. Дениза ждала меня с апельсиновым соком.

— Выпей, — сказала она, протягивая мне стакан.

Я пригубил. Сок был очень свежий и холодный, как лед.

— Долго ты еще собираешься носить эту дурацкую сбрую?

— Тебе не нравится?

— Не в этом дело. Сам по себе костюмчик очень мил, но он заставляет меня держаться на расстоянии. Когда-то я молился на французскую горничную.

— То есть? — непонимающе спросила Дениза.

Я рассмеялся.

— Была у нас одна такая горничная, когда я еще не вырос из детских штанишек. Я всегда старался встать внизу лестницы, чтобы украдкой заглянуть ей под платье. А затем быстренько бежал в свою комнату и мастурбировал.

Она даже не улыбнулась.

— Глупо.

— Может быть. Но так многие делают. Кстати, напомни мне, чтобы я вставил это в один из следующих выпусков.

Дениза взяла у меня стакан из-под сока и протянула кофе.

— Тебе несколько раз звонили.

С этими словами она достала листки бумаги.

Я сел на кровать, прихлебывая кофе.

— Прочти. Я сейчас вряд ли на это способен.

— Мисс Шеридан осведомлялась, можно ли прийти сегодня в два. Мистер Лонеган ждет звонка. Твоя мать просит позвонить сегодня вечером.

— От преподобного Сэма ничего?

Дениза покачала головой.

Мне это не понравилось.

— Постарайся разыскать его, — велел я, отставив чашку.

Пока я одевался, Дениза крутила диск. Я успел натянуть джинсы и обуться, когда она опустила трубку.

— Его нет ни дома, ни в церкви, ни в Службе.

— Попробуй позвонить в госпиталь.

Я застегивал последнюю пуговицу на рубашке, когда она протянула мне трубку:

— Он сейчас подойдет.

— Гарис? — Голос преподобного Сэма словно утратил всю свою силу.

— Да, сэр. Как Бобби?

— Его только что вернули в операционную.

— Я думал…

— Кровотечение не прекратилось, — перебил он. — А причину его без операции установить не могут.

— Я сейчас буду.

— Нет, — сказал преподобный Сэм чуть громче. — Вы ничего не сможете сделать. Он пробудет в операционной пару часов. Хватит того, что я здесь. Я перезвоню, как только будут новости.

— Простите меня. Я не знал, что он собирался туда пойти. Иначе я остановил бы его.

— Не вините себя, — мягко ответил преподобный Сэм. — Вы сделали все, что могли. В конце концов за свои поступки каждый должен отвечать сам.

С этим спорить не приходилось, хотя я не мог так легко стряхнуть с себя чувство вины. Бобби относился к пассивному типу, а от такого настроя недолго до тяжелой формы мазохизма. Просто он был слишком наивен и думал, что все останется шуткой.

— Как он? — спросила Дениза.

— Его только что вернули в операционную, — пробормотал я. — Они не могут остановить кровотечение, пока не обнаружат его причины.

Она положила свою руку на мою ладонь.

— Я помолюсь за него.

Глаза Денизы были сосредоточены и серьезны.

— Помолись, — сказал я и направился к двери.

Ее голос остановил меня.

— Ты ведь веришь в Бога?

Мне припомнилась вся жестокость, смерть и разруха, какие я видел в жизни.

— Нет.

— Мне очень тебя жаль, — тихо произнесла Дениза.

В ее глазах я заметил слезы. Только невинные могут верить в Бога.

— Не надо меня жалеть. Не меня изуродовали.

Взгляд Денизы словно проникал в самую душу.

— Не лги мне, Гарис. Именно тебя изуродовали и продолжают уродовать. Больше, чем всех, кого я знаю.

— Давай мне еще десять тысяч экземпляров, и в понедельник их уже не будет, — заявил Ронци.

— Не могу.

— Не будь размазней! Сделал горячий номер — лови удачу за хвост. Откуда тебе знать, будет ли следующий таким же.

— Он будет лучше. Если ты действительно деловой человек, то заказывай сразу семьдесят пять тысяч.

— Совсем рехнулся! Не было еще газеты, которая перешагнула бы рубеж пятидесяти.

— Первый выпуск перешагнет, если я допечатаю нужные тебе десять тысяч.

Ронци не ответил. Я продолжал жать:

— Получается, что он составил бы шестьдесят. А для того, что я готовлю на следующую неделю, семьдесят пять будет в самый раз.

— И что же ты готовишь?

— Разворот и обложку в четыре краски.

— Прогоришь. Тридцать пять центов это не окупят.

— Не мути воду: ты уже повысил цену до пятидесяти. Так оно и останется.

— Парень совсем свихнулся, — обратился Ронци к Перски.

Тот промолчал.

Я кивнул Верите:

— Принеси мне цветные фотографии восемь на десять следующей девчонки.

Спустя несколько секунд она разложила фотографии на моем столе. Они были сделаны в аэропорту. Красивая евразийка с волосами до самой попки. Я вручал отпечатки Ронци один за другим, начиная от спуска по трапу самолета до последнего снимка, где та же девочка лежала голая на кровати, подтянув коленки к груди.

— Ты не сможешь этого напечатать, — заявил Ронци. — Видны губы.

— Уже печатается.

— Тебя сцапают.

— Это мои проблемы.

— И мои тоже. Я дистрибьютер, а у меня и без того достаточно сложностей.

— Выходишь из дела?

— Этого я не говорил, — живо бросил Ронци.

— Я тебя ни на что не толкаю. Погоди, подумай. Думаю, если ты откажешься, я без труда уговорю Эйка или Картиса.

— Хрен с тобой, — яростно зыркнул на меня Ронци. — Я согласен.

— Семьдесят пять тысяч.

— Семьдесят пять, — согласно кивнул он, потом оглянулся на Перски и спросил: — Есть здесь место, где мы могли бы поговорить с глазу на глаз?

— Можешь свободно говорить прямо здесь, — ответил я.

— Это личный вопрос. К делам не относится.

Я провел его вверх по лестнице. Дверь открыла Дениза. Дурацкая форма горничной исчезла: девушка снова была в рубашке и джинсах. Так ей больше шло. Я отвел Ронци в спальню и закрыл дверь, затем жестом предложил ему сесть на стул, а сам опустился на краешек кровати.

— О’кей. В чем заключается личный вопрос?

— Я связался кое с кем на Востоке. Мы считаем, что у тебя в этом бизнесе большое будущее.

— Спасибо за доверие. Что это значит?

— Это значит, что мы хотим войти в дело. Лонеган мелко плавает. Мы можем вывести тебя на национальный уровень. Это уже настоящие деньги. Большие деньги.

— Никаких партнеров. Я предпочитаю работать один.

— Не заливай, Гарис. Нам известно, что за тобой Лонеган.

— Нас связывает с ним только контракт на рекламу и ничего больше. Я, наверное, плохо объяснил.

— О’кей. Тем лучше. Мы даем тебе сто штук за пятьдесят процентов. Ты по-прежнему делаешь газету, а мы распространяем ее по стране.

— Нет.

— Болван! Мы превратим тебя в миллионера.

— Я обижусь, если ты мне предложишь миллион сейчас за половину газеты.

— Совсем спятил! — взорвался Ронци. — С чего ты решил, что твой вонючий листок стоит миллион?

— С твоих слов.

— Только в том случае, если он станет национальным.

— Станет.

— Без нас — нет. У нас исключительное право на распространение. Если мы откажем, никто тебя никуда не пустит.

— Наша сделка в силе всего год.

— За это время твою газету сдерут по всей стране. Выходить на национальный уровень будет поздно.

Я промолчал. Ронци был прав. Без него я не мог предпринять ничего. Глухо.

— Мне надо подумать.

— И долго собираешься думать?

— Месяц.

— Даем две недели. Это предел.

Ронци встал и направился к двери, но, взявшись за ручку, обернулся:

— Странный ты тип, Гарис. Всего несколько недель назад у тебя оставались одни яйца да заложенное пособие по безработице. Сегодня я предлагаю тебе сто тысяч чистыми, а ты еще собираешься раздумывать. В чем дело? Тебе не хочется быть богатым?

— Ты упускаешь один важный момент, Ронци.

— Какой?

Я улыбнулся.

— Деньги не так уж много для меня значат. Видишь ли, я родился богатым.

Глава 17

— У нас неприятности, — сказал Перски. — Типограф только что заявил, что не хватает четырех страниц.

— Как, черт возьми, это могло случиться? Сколько у нас времени?

— Сутки. Ему нужно все к понедельнику, чтобы успеть тиснуть семьдесят пять тысяч экземпляров.

— Дьявол!

Я кинулся к столу. Имевшихся заготовок на следующую пару выпусков с трудом хватало на две страницы.

— Ответ нужно дать немедленно. Иначе он никак не успеет к сроку.

— Скажи ему, что к понедельнику все будет.

Перски вернулся за свой стол. Я кинул взгляд на Элен, которая появилась несколько минут назад и теперь сидела напротив меня со слабой улыбкой на лице.

— У вас в газете тоже, наверное, бывают подобные трудности?

— Нет. Нас ограничивают строгие школьные рамки. — Она встала. — Я, пожалуй, пойду. У тебя и без меня хлопот выше головы. Поговорим как-нибудь в другой раз.

— Тебе совершенно незачем уходить, — поспешно возразил я. — Все не так плохо, как кажется. У меня впереди тридцать шесть часов.

— Гарис, тебе нужны корреспонденты. Ты не можешь делать все сам.

— Займусь этим на следующей неделе. А пока придется выплывать самому. Кстати, может быть, ты захочешь мне помочь? Есть у меня одна идея, но лучше, если на подобную тему будет писать женщина.

— У меня мало времени. Я очень занята в школе.

— О’кей. Я просто так. Тебя это, скорее всего, не заинтересует.

Элен опустилась обратно на стул:

— Любопытно послушать.

— Именно сейчас все журналы насилуют мужчин с их сексуальными фантазиями. Мне кажется, что статья о женских фантазиях пройдет просто на «ура».

Элен задумалась.

— Возможно.

— Как по-твоему, ты в состоянии написать ее?

— Погоди. Что я могу знать об этой теме? Я же не специалист.

— Я тоже. Я понятия не имею об издательском деле, однако собираюсь выпускать по газете каждую неделю.

— Это совсем другое.

— Разве у тебя нет сексуальных фантазий? — улыбнулся я.

— Идиотский вопрос. Конечно, есть. Как и у всех.

— Выходит, ты специалист. Особенно если напишешь о самой себе.

— Но это же личное! — запротестовала она.

— А мы никому не скажем. Введем имена, и все. Пусть отвечают Мэри Икс, Джейн До и Сусанна А.

Элен рассмеялась:

— Как просто!

— Мне кажется, получится забавно.

— Ты решишь, что у меня очень грязное воображение.

— Зато хорошая голова. Ну, как?

— Я попробую. Только я ничего не могу обещать.

— Вон там свободный стол с пишущей машинкой.

— Ты хочешь, чтобы я начала прямо сейчас?

— У нас всего тридцать шесть часов.

Взглянув на заготовки, я понял, что передо мной лишь начало постоянной и неизбежной битвы с пустыми строчками.

— Послушай, Элен. Ты абсолютно права. Мне необходимы помощники для сочинения статей. Не пойдешь ко мне редактором?

— Ты не слишком быстро скачешь? Ведь пока даже не известно, гожусь ли я вообще.

— Вполне годишься, если только твое воображение не чище, чем тебе кажется.

Элен довольно улыбнулась.

— Погоди, пока я не закончу статью. Потом решим.

— Идет! — вскинул я руку.

— До сих пор не понимаю, как тебе удалось уговорить меня, — покачала она головой, но рукопожатием мы все-таки обменялись.

— Именно так сказала Вирджиния, — заметил я и поднялся по лестнице к себе, оставив Элен за пишущей машинкой глазеть на листок чистой бумаги.

Холодный душ должен был помочь. Я слишком мало спал прошлой ночью и уже начинал вянуть.

Когда я вышел из ванной, меня ждала Верита.

— Я принесла на подпись чеки.

— О’кей.

Она прошла вслед за мной на кухню и положила папку на стол.

— Как у нас дела? — спросил я, подмахивая чеки.

— О’кей, — довольно произнесла Верита. — Семидесятипятитысячный тираж на следующей неделе даст нам одиннадцать тысяч двести пятьдесят долларов чистыми на одной только продаже, а с учетом рекламы мы выйдем на пятнадцать тысяч долларов.

— Чистыми?

— Чистыми, — с улыбкой подтвердила она.

«А Ронци не дурак», — подумал я. Сотня штук за три четверти против миллиона долларов в год совсем недурная сделка. Для него. Но у него передо мной серьезные преимущества. Я посмотрел на Вериту:

— Может быть, теперь ты бросишь работу в своей конторе?

— Я вчера подала заявление.

— Прекрасно. Начиная со следующей недели, ты получаешь на сто долларов больше.

— Не стоит.

— Без тебя ничего этого не было бы. Если у меня идет на лад, то у тебя должно идти тоже.

— Ты знаешь, Гарис, что дело не в деньгах.

— Знаю.

Я наклонился через стол и поцеловал Вериту в щеку.

— Сегодня вечером мы празднуем. Я отвезу тебя в «Ла Кантину» на лучший мексиканский ужин, который можно получить в этом городе. А затем вернемся сюда и пообщаемся.

— Такая программа мне нравится.

— Мне тоже.

Но к сожалению, ничего не получилось. Спустя полчаса мне позвонили из госпиталя. Бобби хотел меня видеть. Я схватил ключи от машины Вериты и побежал.

«Роллс» так и стоял там, где я его оставил. Я загнал маленький «валиант» на соседнюю парковочную площадку. Преподобный Сэм ждал чуть ли не на пороге.

— Как он? — спросил я.

Лицо преподобного Сэма было серым от усталости.

— Им наконец удалось остановить кровотечение.

— Хорошо.

— Некоторое время все висело на волоске. Он терял кровь быстрее, чем они успевали закачивать. Он не хочет спать, пока не увидит тебя.

С этими словами преподобный Сэм взял меня за руку.

— Я приехал.

Преподобный Сэм открыл дверь в палату Бобби. Я вошел следом. Бобби лежал на спине под капельницей с солевым раствором. Одна трубочка тянулась к его вене, другая к носу.

Медицинская сестра встала со стула, окинула меня неодобрительным взглядом и направилась к двери, предупредив:

— Не слишком задерживайтесь.

Мы подошли к кровати.

— Бобби, — позвал преподобный Сэм.

Он не шевельнулся.

— Бобби, Гарис приехал.

Он медленно открыл глаза, нашел меня взглядом, и по белым губам промелькнула слабая улыбка, но тут же исчезла.

— Гарис, ты не сердишься на меня? — прошептал Бобби.

— Конечно, нет.

— Я боялся… ты сердишься. — Он прикрыл глаза и тут же открыл их снова. — Я люблю тебя, Гарис. Честно.

Я бережно накрыл своей ладонью его руку:

— Я тоже люблю тебя.

— Я… я ничего такого не думал. Мне казалось, будет просто весело.

— Все уже позади. Забудь.

— Моя работа… Я не хочу терять ее.

— Тебе это и не грозит. Только поправляйся скорее. Она тебя подождет.

— Я не хочу, чтобы ты сердился на меня.

— Я не сержусь. Думай только о том, чтобы поскорее поправиться. Ты нам очень нужен. Твои фотографии позволили распродать весь первый выпуск.

— Неужели? — он снова слабо улыбнулся.

— Честное слово. Ронци заказал на следующую неделю тираж в семьдесят пять тысяч.

— Я рад. — Бобби слегка повернул голову к отцу. — Прости, папа.

— Все в порядке, сынок. Слушайся Гариса и выздоравливай. Это все, что мне нужно.

— Я люблю тебя, папа. Всегда любил. Ты знаешь.

— И я тебя тоже. Знаешь ли ты это, сынок?

— Знаю, папа. Но я никогда не был таким, каким ты хотел бы меня видеть.

Преподобный Сэм посмотрел на меня. В его глазах стояли слезы, взгляд выражал мучение. Потом он снова повернулся к Бобби, наклонился и поцеловал его в щеку:

— Ты мой сын. Мы с тобой любим друг друга. Больше мне ничего не надо.

В палату решительным шагом вернулась медицинская сестра.

— Вам пора, — серьезно сказала она. — Больному необходимо отдохнуть.

Мы вышли.

— Вы тоже обязательно отдохните, не то нам придется занять здесь еще одну палату, — заметил я преподобному Сэму уже в коридоре.

— Не знаю, как благодарить тебя, — ответил он, устало улыбаясь.

— Не стоит, — сказал я, тоже переходя на «ты», — друзья на то и созданы. Кроме того, Бобби — необыкновенный ребенок.

— Ты действительно так думаешь?

— Да. Ему нужно только время. Он найдет себя.

Преподобный Сэм тяжело покачал головой.

— Не понимаю. Что же это за люди, которые способны на такое?

— Больные.

— Я прежде не представлял себе, что существует подобное… Нужно что-то предпринять. Наверняка Бобби — не единственная их жертва.

— По-видимому.

Преподобный Сэм покосился на меня:

— Лонеган просил не обращаться в полицию, чтобы не навлекать на твою голову неприятностей.

— Двое из них угодили по моей милости в госпиталь и не сумели держать язык за зубами. Полиция разыскивает меня, так что ваш звонок здорово помог бы ей в этом.

— Ни один суд в этой стране не вынесет тебе обвинительного приговора, когда услышит правду.

— Возможно. Однако Бобби пришел туда по своей воле, а я явился непрошеным и совершил нападение. «Голубой» парень, который позволил себя изнасиловать, вряд ли вызовет сочувствие у суда.

— Выходит, такое случалось и прежде? — спросил Сэм после недолгого молчания.

— Да раз десять тысяч в год только в одном этом городе.

— Господи! — глубоко вздохнул он.

Я положил руку на его плечо:

— Возвращайся домой и ложись спать. Поговорим завтра.

Мы были уже у самого выхода, когда сестра в приемной окликнула:

— Мистер Брендан!

— Да?

— Вас к телефону.

— Идите, преподобный Сэм. Встретимся завтра.

Его длинный «мерседес» отъехал, когда я взялся за телефонную трубку.

— Алло.

— Соединяю вас с мистером Лонеганом, — ответил женский голос.

Раздался щелчок.

— Гарис, где ты? — спросил дядя.

— В госпитале, разумеется.

— Прекрасно. В свой офис не возвращайся.

— У меня масса работы. Мне надо подготовить следующий выпуск.

— На кладбище тебе этого вовсе не удастся, — ровным, без всяких эмоций голосом парировал дядя. — Я только что узнал, что заказано твое убийство.

— Ты, кажется, впадаешь в детство.

— Я никогда не шучу подобными вещами, — раздраженно сказал дядя. — Выметайся из города, пока я все улажу.

— Интересно, каким образом они предполагают взяться за это дело.

— У твоих малолетних приятелей хватило ума приволочь пару бугаев. Я, разумеется, уберу их, однако на это потребуется время. До тех пор постарайся остаться в живых.

— Чепуха.

— Никто не должен знать, где ты. Люди имеют привычку болтать, хотят они того или нет. Одно неосторожное слово — и тебя закопают.

Я внезапно рассердился.

— Мне не нравится, если мной помыкают! Я немедленно отправляюсь на Мульхолланд и убью этого сукиного сына!

— Собираешься упростить им задачу? Тебя прикончат у самых ворот. Делай, как я сказал.

Я не ответил.

— Ты слышишь?

— Да.

— Послушаешься?

— У меня есть выбор?

— Нет.

— Тогда послушаюсь.

Дядя вздохнул, однако я не мог сказать, было ли это вздохом облегчения.

— В таком случае, немедленно уноси свою жопу. Позвонишь мне завтра вечером около шести. Я дам дальнейшие указания.

— О’кей.

— И будь поосторожнее, — предостерег он. — Действуют профессионалы. Они не станут валять дурака.

Телефон смолк.

— Все в порядке? — поинтересовалась приемная сестра.

— Спасибо, хорошо, — ответил я и вышел из здания.

Глава 18

Я понял, что сделал ошибку, в ту же минуту, как вышел на парковку и увидел двух типов рядом с «роллсом». В следующий раз надо быть повнимательнее к советам Лонегана, если он порекомендует мне держаться осторожнее. Следовало бы немедленно смыться, однако они заметили меня. Бежать сейчас значило получить пулю в спину. Я спокойно направился к «валианту», словно ничего необычного не происходит. Пока я садился в машину, вставлял ключи и заводил мотор, они не спускали с меня глаз.

Самый высокий из двух типов обошел «роллс» и положил руку на полуоткрытое с моей стороны окно «валианта».

— Знаешь кому принадлежит этот «роллс»?

— Нет.

— Мы ищем высокого парня примерно твоего размера, который на нем приехал. Видел в госпитале кого-нибудь похожего?

— Вы из полиции?

— Мы частные детективы. Парень скрывается от алиментов.

Я взглянул на «роллс», потом снова на него.

— За двадцать баксов могу проследить за этой машиной.

— Не умничай, — скривился тип. Его рожа приняла свирепое выражение. — Ты видел или нет?

— Нет.

— О’кей. Тогда дуй отсюда.

Я включил заднюю скорость и попятился было со стоянки.

— Погоди! — крикнул второй тип, который стоял с другой стороны «роллса».

В голове у меня промелькнуло, не стоит ли газануть, однако я моментально отказался от этой мысли, заметив в его руке поблескивание голубоватого «Магнума-357» с глушителем. От пули не уедешь. Я остановил машину и только сейчас заметил седан, припаркованный рядом с «роллсом».

Тип с «магнумом» открыл заднюю дверцу. На полу кто-то лежал.

— Эй, ты! — велел он. — Вылезай.

Фигура зашевелилась. Когда она вылезла, у меня внутри что-то оборвалось. Я бесстрастно смотрел в лицо Денизы и молился.

— Знаешь этого парня?

Под ее глазом вспух огромный черный синяк. Я изо всех сил сжал руль, чтобы унять дрожь в руках. Дениза моргнула и разлепила вздувшиеся губы:

— Нет.

Тип еще раз окинул меня взглядом. Я затаил дыхание.

— Чеши отсюда, — милостиво кивнул он.

Я опять начал пятиться со стоянки, а он запихнул Денизу обратно в седан и захлопнул за ней дверь.

Затем оба гангстера зашли за «роллс» и прислонились к дереву.

В зеркало заднего вида я наблюдал, что они не двинулись с места, провожая меня взглядами, пока я не выбрался со стоянки и не выехал на дорогу. Только тогда они повернулись ко мне спинами. Я мог бы спокойно уехать, однако увидел лицо Денизы, прижатое к заднему окну седана.

В моем горле поднялся горький комок. Невинные. Господи, почему влипают именно они? Мне показалось, что я снова во Вьетнаме. Мы вошли в деревню. На площади лежала груда истерзанных женских и детских тел.

Я действовал практически рефлекторно. В отключке. Когда я перешел на первую скорость и до отказа выжал газ, в голове не было ни одной мысли. Маленький «валиант» буквально прыгнул.

Тип с револьвером начал выпрямляться и вскидывать руку. В ветровом стекле промелькнуло его ошарашенное лицо. Я крутанул руль и прижал их боком машины к «роллсу».

Удар, треск, крики боли. Маленький «валиант» врезался в тяжелый «роллс», как в парке аттракционов. Я еще раз крутанул руль, развернулся на сто восемьдесят градусов, тормознул и выскочил из машины.

Гангстеры валялись на земле. Их искалеченные, сломанные ноги торчали под невозможным углом. Тип с револьвером вообще вырубился. Его голова очутилась под бампером «роллса». Второй полусидел, привалившись к этому же бамперу. Его искаженное белое лицо покрывали крупные капли пота. Револьвер лежал рядом.

Пока Дениза выбиралась из седана, я подхватил револьвер. Девушка плакала. Я не дал ей произнести ни слова:

— Быстро в машину.

Она, казалось, была в шоке. Я грубо ее встряхнул.

— Все в порядке. Живо в машину.

Она так и не двинулась. Я склонился над гангстером:

— На кого работаете?

— Чтоб ты …, чертов ублюдок!

Я убрал предохранитель и вогнал в землю у его ног пулю.

— Следующую получишь в яйца.

Он стиснул губы.

Я сунул дуло в его ширинку.

— Не знаю! — завизжал он.

— Врешь. — Я сделал вид, что собираюсь нажать на курок.

— Нет! — завопил гангстер. — Нас наняли с Востока. Штуку, чтобы убрать тебя.

Я пристально посмотрел ему в глаза. Не родился еще тот мужчина, который мог бы врать, чувствуя у себя на яйцах дуло.

— Джонни хотел пристрелить тебя сразу, как ты появился на стоянке. Это я остановил его.

— Он говорит правду, Гарис, — внезапно вмешалась Дениза. — Я слышала.

— Лезь в машину, — кинул я ей, не оборачиваясь.

— Я спас тебе жизнь! — продолжал визжать гангстер. — Ей, кстати, тоже.

Я выпрямился и снова поставил револьвер на предохранитель.

— О’кей. Я пришлю тебе письменную благодарность.

Затем я схватил Денизу за локоть и пихнул к «валианту». Двери с пассажирской стороны были совсем покорежены, поэтому я втолкнул девушку в машину со стороны шофера, а сам залез следом. Прежде чем из госпиталя успели выскочить люди, мы уже убрались.

И только проехав четыре квартала, я поинтересовался:

— Как они тебя взяли?

— Они уже стояли перед офисом, когда я выходила. Высокий вылез из седана и спросил, там ли ты. Я ответила, что ты отправился в госпиталь. Он спросил, не на «роллсе» ли. Что-то заставило меня подтвердить это. Тогда он спросил, в какой именно госпиталь. Я сказала, что не знаю. Он ударил меня и затащил в машину. — Дениза опять заплакала. — Я не хотела говорить, но они били меня снова и снова.

Я обнял ее за плечи и притянул к себе:

— Все хорошо. Все в порядке.

Чуть погодя она успокоилась.

— Кто эти люди? Почему они охотятся за тобой?

— Бывшие друзья Бобби играют грубо. Им не понравилось мое поведение прошлой ночью.

— Твое сегодняшнее поведение поправится им еще меньше.

Я метнул на Денизу быстрый взгляд. Однако она говорила искренне, без всякого намека на шутку.

— Мне кажется, ты права, — улыбнулся я.

— Что ты собираешься делать?

— Мне надо на некоторое время исчезнуть из города. Лонеган сказал, что он все уладит, однако ему нужен срок. Вот я и прикидываю, куда ехать.

— Я знаю, куда, — быстро сказала Дениза. — Там нас никто не найдет.

— Нас?

— Ну да. Без меня тебе туда не попасть. Посторонних пускают только в том случае, если их приводит член церкви.

— А что это за место?

— Ферма преподобного Сэма в Фуллертоне.

— Там живет кто-нибудь из тех мальчиков, которые работали у меня в офисе?

— Да.

— Тогда мне туда нельзя. Я должен уехать в такое место, где меня никто не знает.

Дениза пристально посмотрела на меня.

— Покрась волосы. Тогда тебя не узнает даже родная мать.

Примерно в семь часов вечера я сидел в номере мотеля, на голове у меня красовалась пластиковая шапочка, под которой шел бурный процесс окраски волос, лицо же было намазано специальной пастой для быстрого загара. В таком виде я позвонил в офис. Ответила Верита.

— Где ты? Мы звонили в госпиталь, но там ответили, что ты уехал часа два назад.

— Возникли неожиданные затруднения. Лонеган порекомендовал мне на несколько дней исчезнуть из города. Подробнее объяснить по телефону не могу, но все уладится.

— Ты уверен?

— Да. Только тебе придется проследить, чтобы газета вышла вовремя. Перски и Элен там?

— Да.

— Тогда пусть возьмут параллельные трубки и слушают.

Телефон щелкнул.

— Элен? Я собираюсь попросить тебя об особом одолжении. Пожалуйста, заполни все пустые места в готовящемся выпуске.

— Но, Гарис! Я не знаю, что писать!

— Меня совершенно не волнует, как ты это сделаешь. Печатай все, что под руку подвернется: письма читателей, обращения в прессу, что угодно, лишь бы заполнить страницы до тех пор, пока я не вернусь. Самое главное, чтобы выпуск вышел вовремя. Это очень важно. Поняла?

— Да.

— Спасибо.

— Как продвигается твоя статья?

— Оказывается, у меня даже больше материала, чем я думала.

— Прекрасно. Растяни. Быть может, получится рубрика. Перски?

— Да, Гарис?

— Не слезай с типографа. Ронци непременно должен получить свои семьдесят пять тысяч экземпляров.

— Он только что мне звонил. Хочет, чтобы ты с ним немедленно связался. Кажется, ему нужны распоряжения.

— Я позвоню сразу же, как получится. Самое главное — продолжать выходить. Если мы пропустим выпуск, завалим все дело.

— Можно мне нанять писать ребят из школы? — спросила Элен.

— Делай, как считаешь нужным. Ты — издатель, пока меня нет. Решай сама.

— А чеки? — спросила Верита.

— Будешь платить сама. В банке есть образец твоей подписи.

Тут Дениза решительно постаралась привлечь мое внимание. Пора было смывать краску.

— Кстати, присмотри себе другую машину. Твою я основательно уделал.

— Ты ранен? — встревоженно выпалила Верита.

— Не беспокойся, со мной все в порядке. Если газета выйдет, купим тебе новый автомобиль.

Дениза уже буквально плясала передо мной, показывая на голову.

— Мне пора. Я перезвоню в течение нескольких дней, — сказал я и нажал кнопку прерывания связи.

— Еще один звонок, — пояснил я затем Денизе, набирая номер Ронци.

Ответил он сам.

— Гарис, — сказал я. — В чем дело?

— Ты рассердил очень важных людей на Востоке. Мне только что сообщили об этом.

— Ну и?

— На тебя напустили наемников.

— Знаю. Лонеган все уладит. Это ошибка.

— Мертвым не важно, убили их по ошибке или нет.

— То есть?

— Мои друзья говорят, что, будь мы партнерами, с тобой ничего бы не произошло. Никто не осмелится задирать семью.

— Сколько мне дается на размышление?

— Двадцать четыре часа.

— Я перезвоню. А пока у нас есть договор на семьдесят пять тысяч, верно?

— Верно. Сделка есть сделка.

— Именно это мне и хотелось услышать, — сказал я и повесил трубку. Затем перевел взгляд на Денизу: — Что будем делать дальше?

— Смоем шампунем остатки, — сказала она, натягивая пару пластиковых перчаток.

Я отправился в ванную и наклонил голову над раковиной. Дениза дважды промыла шампунем мои волосы. Когда я наконец выпрямился и взглянул в зеркало, то не смог не признать правоту ее слов.

Какая там родная мать! Я сам себя не узнавал.

Глава 19

Уже успело перевалить за полночь, когда мы наконец затормозили на грязной дороге перед фермерским домом. В окнах не было ни огонька. На дворе стояла тишина. Я погасил фары, заглушил мотор и повернулся к Денизе:

— Похоже, все спят.

— Ну и что, — ответила она. — Комнаты для гостей никогда не запираются.

Я поднялся вслед за ней по ступенькам на веранду и вошел в дом. Слышалось только поскрипывание досок под нашими ногами. Я налетел на стул.

— Возьми меня за руку, — сказала Дениза.

Наши передвижения были похожи на игру в жмурки. Я не видел, куда она меня ведет, однако Дениза отлично знала дорогу. Я даже не врезался ни в одну стену и больше не спотыкался о мебель.

Наконец мы остановились перед какой-то дверью. Дениза тихонько постучала.

— Это на случай, если комната занята, — шепотом пояснила она.

На стук никто не ответил. Она открыла дверь, ввела меня в комнату и беззвучно закрыла за нами.

— У тебя есть спички?

Я нащупал коробок в кармане. Дениза чиркнула спичкой — у противоположной стены стояли узкая кровать и комод с выдвижными ящиками, украшенный фарфоровой миской и кувшином. Над ним висело зеркало. У другой стены был невысокий деревянный шкаф. Над ним виднелась створка окна. Спичка погасла.

Дениза в темноте пересекла комнату и открыла один из ящиков. В следующую секунду она снова чиркнула спичкой. На этот раз, чтобы зажечь вынутую свечку. Затем Дениза поставила ее в подсвечник рядом с миской, и по комнате распространился колеблющийся желтый свет.

Я посмотрел на потолок. Там была электрическая лампочка.

— Почему ты просто не повернула выключатель?

— В девять часов вечера электричество отключается автоматически с целью экономии. Мы ведь встаем здесь рано, в пять утра. И сразу беремся за работу. После девяти засиживаются очень немногие.

— А сколько вас здесь?

— В зависимости от. Тридцать — иногда сорок.

— В зависимости от чего?

— От того, хотят здесь оставаться или нет. Здесь в основном молодежь, которая хочет избавиться от тех или иных привычек.

— От наркотиков?

— И алкоголя.

— И что же они здесь делают?

— Работают на ферме. Молятся. Получают советы.

— Что же выращивает ферма?

— Преподобный Сэм говорит — людей.

Я помолчал, затем кивнул. Быть может, преподобный Сэм прав. Он, во всяком случае, пытается это сделать. Я выудил из кармана сигарету и прикурил от свечки. Дениза за это время успела стряхнуть обувь и вытянуться на кровати.

— Устала? — спросил я.

Она кивнула.

— Я тоже, — сказал я, снимая жакет. — Как ты думаешь, сможем мы поместиться здесь, чтобы не спихивать друг друга?

Дениза продолжала молча смотреть на меня. Внезапно в ее глазах блеснули слезы, она задрожала.

— Что случилось? — спросил я и только тут понял, что она заметила у меня за поясом револьвер.

Я вытащил пушку и положил ее на комод.

— Я боюсь, — шепнула Дениза, стуча зубами.

Я присел на краешек кровати и прижал ее голову к своей груди.

— Все уже позади. Бояться больше нечего.

— Они хотели убить тебя.

— Ну не убили же!

— Они попытаются снова.

— Лонеган все уладит через несколько дней, и мы вернемся к нормальной жизни.

Дениза внимательно посмотрела мне в глаза.

— Ты убил бы того человека, если бы я тебя не остановила?

— Не знаю. Когда я вернулся из Вьетнама, мне претила сама мысль о насилии. Я был сыт им по горло. Но в тот момент, когда я увидел твое лицо, у меня все мысли отшибло. Я просто вышел из себя.

Я взял девушку за подбородок и бережно провел пальцами по ее щеке.

— Знаешь, к утру у тебя будет громаднейший прожектор.

Она озадаченно нахмурила брови.

— Синяк под глазом, — пояснил я.

Не успели эти слова сорваться с моих губ, как Дениза уже очутилась перед зеркалом.

— Ой! Какой кошмар!

— Мне приходилось видеть и похуже, — улыбнулся я.

— Можно что-нибудь сделать?

— Обычно рекомендуется подержать на ушибленном месте сырой бифштекс.

— Но у нас нет бифштекса.

— Сделай компресс изо льда.

— Льда тоже нет.

— Тогда будет синяк.

— Да, наверное. Я выгляжу смешно?

Я моментально прогнал улыбку:

— Нет.

Дениза быстро задула свечку.

— Все. Теперь ты ничего не увидишь.

— Пустяки.

— Нет, не пустяки. Не люблю казаться смешной.

Я сделал глубокую затяжку. Кончик сигареты ярко заалел в темноте, и в его свете стало ясно, что Дениза расстегивает рубашку. Послышался шорох снимаемой одежды, и девушка нырнула ко мне в постель. Я повернулся, чтобы коснуться ее, однако она уже забралась под одеяло.

Я встал, затушил о подсвечник сигарету и начал раздеваться.

— Гарис?

— Да?

— Можно я тебя раздену?

Не дожидаясь ответа, она поднялась на колени, расстегнула мне рубашку, стянула рукава и бросила ее на пол. Затем пальцы девушки легко коснулись моих сосков.

— Мерзнешь?

— Нет. — Я потянулся к ней.

Дениза мягко прижала мои руки к бокам.

— Не сейчас.

Ее губы, язык, зубы касались, лизали, втягивали и покусывали мою грудь, в то время как руки расстегивали пояс и открывали молнию. Джинсы соскользнули на пол к моим ногам, а ее руки легли на яйца.

— Они такие большие и пухлые, — прошептала она и прижалась щекой к моему животу, пытаясь поймать пенис ртом. Зубы слегка сжали налившийся орган.

— О’кей, достаточно, — сказал я, отрывая девушку от себя.

В ее голосе зазвучала боль.

— Что случилось, Гарис? Тебе так не нравится?

— Очень даже нравится, — рассмеялся я, — но, если я не выпутаюсь из этих джинсов, то обязательно расшибу себе нос.

Кровать была потрясающей для секса: узкой и жесткой, однако спать на ней было можно только валетом. Я прижался спиной к стене и подложил руки под голову Денизы, помогая ей устроиться поуютнее.

— Удобно?

— М-м-м-м.

Я закрыл глаза.

— Тебе было хорошо? — шепнула она.

Любимый вопрос всех женщин. В этом отношении возраста не существует.

— Просто прекрасно.

Она немного помолчала, потом сказала:

— Ты опять становишься твердым. Я чувствую.

— Давай попробуем заснуть. Это пройдет.

Она прижалась ко мне ягодицами.

— Господи! Так дело не пойдет! — запротестовал я.

— Сунь его в меня, — настойчиво прошептала она. — Я хочу, чтобы и во сне ты был внутри меня.

Она слегка шевельнулась, и я вошел в нее легко, как горячий нож в масло. Дениза пропустила руку между ногами и поймала мои яйца.

— Так приятно! Вот если бы ты и их мог засунуть в меня…

Некоторое время мы лежали тихо. Я начал дремать.

— Гарис, а кто тебе больше нравится: девочки или мальчики?

— Девочки. Давай спать.

— Я хочу, чтобы ты попробовал со мной в попку.

— Спи.

— Честное слово, Гарис. Я хочу в попку.

Я открыл глаза.

— Зачем? Почему тебе это так важно?

— Но ведь именно так ты трахаешь мальчиков?

— Да. И девочек тоже.

— Тогда почему ты не хочешь сделать этого со мной?

— Я не говорил, что не хочу, — устало пробормотал я. — Просто сейчас уже хватит. Я хочу спать. В следующий раз.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Меня еще никогда не брали через попку. Я возбуждаюсь при одной мысли об этом.

— Не думай.

— Я хочу, чтобы ты проделал со мной все то, что делал с остальными.

— Давай начнем со сна.

— Я хочу выполнять любое твое желание. Я люблю тебя, Гарис. Ты — прекрасный человек. Я до сих пор не встречала еще никого, кто бы так заботился о других.

Вот так. Спустя секунду она уже крепко спала, зато я окончательно проснулся. Пришлось потихоньку вылезти из кровати, одеться, снова сунуть револьвер за пояс и поискать дверь на веранду.

Я открыл эту дверь и вышел. На востоке светало. Я облокотился на перила и закурил. Утро было холодным. Я поплотнее запахнулся в пиджак. Доски позади меня скрипнули. Я резко обернулся, успев выхватить револьвер.

В глубине веранды стоял бородатый мужчина, одетый в клетчатую шерстяную рубашку и полинялые джинсы. Его темные глаза скользнули по оружию, однако голос не выразил ни малейшего волнения:

— Можете убрать револьвер. Вам здесь рады. Я брат Джонотан.

Он улыбнулся, и эта улыбка своей теплотой скрасила некоторую ядовитость следующей фразы:

— Кстати, когда в следующий раз будете красить волосы, не забудьте о бровях.

Глава 20

Я спрятал револьвер обратно за пояс. Брат Джонотан подошел поближе и встал рядом со мной.

— Ваша машина?

— Да.

— Выглядит так, словно вы поцеловались боком с грузовиком.

Я промолчал.

— Загоните ее лучше в сарай с задней стороны дома. Дорожная полиция проезжает по шоссе каждое утро около восьми. — Тут он посмотрел на меня. — Вы скрываетесь от полиции?

— Нет.

По крайней мере, это была правда.

— Но от кого-то вы скрываетесь?

— Да.

Я бросил окурок в грязь перед домом и понаблюдал, как он гаснет. За это время я успел решиться. Не стоило здесь болтаться. Слишком уж на виду это место при дневном свете.

— Вы не могли бы передать Денизе кое-что от меня?

— Что передать? — удивленно спросил брат Джонотан.

— Скажите ей, что я подумал и решил уехать. Попросите ее держать связь с офисом. Я вернусь сразу же, как все уладится.

С этими словами я начал спускаться по ступенькам.

— Вам не нужно уезжать, Гарис. Здесь вы будете в безопасности.

Эта фраза заставила меня остановиться.

— Откуда вы знаете мое имя?

Он фыркнул.

— Не беспокойтесь. Я не обладаю способностями к телепатии. Дениза по дороге сюда позвонила из мотеля. Она сказала, что привезет вас и что никто не должен знать, кто вы.

— Не стоило ей этого делать.

— Не сердитесь на нее. Так или иначе, но она должна была сказать мне правду. Мы не лжем друг другу.

— Чем больше людей знают, кто я, тем опаснее. Для всех. Я лучше пойду.

— Здесь вы можете называть себя просто братом. Ваше имя останется в тайне.

Я промолчал.

— Куда вы собираетесь идти? Вы выглядите совершенно измотанным. Вы хоть немного поспали этой ночью?

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— В этой узкой кровати?

— Узкой? — Брат Джонотан недоуменно нахмурился, затем его лицо расплылось в широкой улыбке. — Вы были в очень маленькой комнатке? Где помещается только комод и шкафчик?

Я кивнул. Брат Джонотан захохотал.

— Что тут забавного?

— Маленькая лисичка! — хрюкал он. — Я ведь велел ей отвести вас в большую комнату. Где две кровати.

Я ошарашенно уставился на него, затем сам расхохотался. Похоже, женская хитрость беспредельна.

— Пойдемте, — сказал брат Джонотан, отсмеявшись. — Я угощу вас кофе и уложу. Кажется, я начинаю понимать, почему вы выглядите таким усталым.

Я загнал машину в сарай и пошел вслед за братом Джонотаном на кухню. Она оказалась просторным помещением в задней части дома со старомодной ресторанной кухонной плитой. Вода в чайнике уже кипела. Брат Джонотан сделал две чашки растворимого кофе, и мы уселись за деревянный стол.

— Вам придется привыкнуть к нашей рутине, иначе станете выпирать, как больной палец.

— О’кей. В мои намерения не входит делать волну.

— Подъем в пять, служба в пять тридцать. В шесть мы уже в поле. Ленч в одиннадцать, затем снова за работу до трех тридцати. Обед в шесть. До него у вас свободное время, после — тоже: до девяти, когда гаснет свет.

— Похоже на здоровый образ жизни.

— Так и есть. Сколько вы предполагаете пробыть здесь?

— Я не знаю. В худшем случае пару недель, но, может быть, всего день или два.

— Мне придется попросить вас оставить револьвер у меня. Я верну его, когда вы захотите уйти.

Я безропотно вручил ему револьвер. Брат Джонотан проверил предохранитель и положил его на стол.

— Суровая игрушечка.

— Вы разбираетесь в оружии?

— Я был отставным полицейским, который шатался без цели в жизни, пока не встретил преподобного Сэма и не уверовал. Теперь я обрел цель и смысл. — Он внимательно посмотрел на меня. — Вы верите в Бога?

Я не отвел глаз.

— Не совсем.

— Скверно, — в его голосе проскользнула горестная нотка. — Вы упускаете нечто хорошее.

Я не ответил.

Он взглянул на часы.

— Почти пять. Лучше будет, если я провожу вас в вашу комнату до подъема, а то вам так и не удастся уснуть. Когда проснетесь, загляните ко мне. Я буду где-нибудь поблизости.

Проснулся я после того, как все уже закончили работу. Моя одежда исчезла. Вместо нее на стуле висели клетчатая шерстяная рубашка и такие же джинсы, какие были на брате Джонотане. Я прошлепал босиком в ванную и встал под душ. Горячей воды не было. Холодный душ заставил меня проснуться окончательно. Я выскочил из-под него, лязгая зубами, и яростно растерся грубым полотенцем. Не успел я толком натянуть джинсы, как дверь отворилась и вошла улыбающаяся Дениза.

— Уже проснулся?

Я кивнул.

— Я заходила час назад. Ты еще спал. Брат Джонотан посылает тебе эту бритву и карандаш для бровей.

Я промолчал.

— Ты сердишься на меня?

— Нет.

— Тогда почему ты молчишь?

— Просто нечего сказать.

Я взял бритву, карандаш и вернулся в ванную. Дениза подошла к двери и смотрела, как я бреюсь. Я видел ее лицо в зеркале.

— Твой синяк оказался не таким уж страшным.

— Это макияж. На самом деле он ужасен.

Дениза направилась ко мне.

— Можно я подрисую тебе брови?

Я кивнул, вернулся в спальню и сел на край кровати. Дениза, стоя передо мной, начала легкими движениями водить карандашом по бровям. От нее дышало теплом Я обнял ее за талию.

— Ну и зачем ты привела меня в ту комнатушку?

Дениза помолчала, затем посмотрела мне в глаза.

— Я боялась, что иначе ты никогда не ляжешь со мной. Что ты считаешь меня ребенком.

— Ты так поступаешь со всеми, кого хочешь?

— Мне никогда никого так не хотелось.

— Но почему именно меня?

Дениза лизнула кончик карандаша и снова взялась за дело.

— Не знаю. Просто стоит мне оказаться рядом с тобой — и я сразу начинаю млеть.

— Даже сейчас?

Она кивнула.

— Наверное, я кажусь тебе ужасной?

— Нет. Я не понимаю, вот и все.

— Тогда, должно быть, ты еще никого не любил по-настоящему. — С этими словами Дениза убрала карандаш. — Ну, кажется, все. Посмотрись в зеркало.

— Действительно, все, — признал я, рассматривая незнакомое отражение.

— Брату Джонотану хотелось бы увидеть тебя на вечерней встрече пятого уровня.

— Когда?

— В четыре часа.

— А долго продолжается эта встреча? В шесть мне надо позвонить Лонегану.

— Около часа.

— Хорошо.

Дениза внезапно улыбнулась.

— Я рада. Сейчас раздобуду тебе что-нибудь поесть, а потом пойдем вместе на встречу.

Комната была небольшая, примерно четырнадцати квадратных футов, без окон, со сводчатым потолком. Когда мы с Денизой вошли, там уже находились три юноши и три девушки. Они сидели парами, глядя на стену с деревянным распятием. Единственный свет шел от свечей перед фигурой Христа.

Я, как и Дениза, снял ботинки, оставил их за дверью и сел рядом с девушкой у стены прямо на пол. Никто из присутствующих даже не повел глазами в нашу сторону. Секундой позже от двери донесся какой-то звук. Я оглянулся через плечо. Это был брат Джонотан в коричневой рясе до самых щиколоток и тоже босиком. Он молча закрыл и запер дверь, затем прошел в центр комнаты и сел на пол под самой высокой точкой потолка. Несколько секунд царила полная тишина, затем брат Джонотан заговорил:

— Он ходил меж нас две тысячи лет тому назад. Человек среди людей. Но Он был Сыном Божьим, пришедшим на землю искупить наши грехи и избавить нас от страхов. И именно из-за наших грехов и наших страхов Он отдал Свою жизнь на кресте. Могила Его была в небольшой пирамиде, построенной иудеями, бегущими из Египта, за много тысячелетий до этого события. И именно через вершину той пирамиды Господь вернул жизнь Своему единственному Сыну, и Иисус встал из могилы, неся нам весть: «Я умер за вас, и потому для вас доступен дар вечной жизни со мной. Дайте мне ваши грехи и вашу верность, и вы во веки веков пребудете со мной в царствии небесном».

Тихий хор голосов ответил «аминь». Брат Джонотан продолжил:

— С тех самых пор люди стараются взобраться по ступеням пирамиды на небо, но скользят по ее сторонам из-за своей слабости. И так было, пока преподобный Сэм не открыл Принцип Семи Уровней. Лишь после этого Истина стала явной. Нельзя достичь Бога, если не избавишься от семи смертных грехов: гордости, зависти, похоти, гнева, чревоугодия, алчности и лени. Чем больше грехов у человека, тем ниже уровень его существования и тем дальше расстояние от Бога. Чем меньше у него грехов, тем выше уровень его существования и тем ближе он к Богу. И лишь с высшего уровня может человек достичь вершины пирамиды и войти в чистый свет Господа. Преподобный Сэм показал, что подобную цель может достичь любой из нас. Он протягивает руку, чтобы помочь нам подняться до чистого света Господа. Хвала Господу Иисусу Христу. Аминь.

Все слегка зашевелились, тихим хором ответив «аминь», затем снова воцарилась полная тишина.

Брат Джонотан мягко произнес:

— Мы все, собравшиеся здесь, стоим на пятом уровне по дороге к небу. Нам всем предстоит взобраться еще по пяти ступеням, чтобы войти в чистый свет вершины. Начнем мы с покаяния друг перед другом в том грехе, который смущает нас больше всего. Кто первый исповедуется?

Тишину прорезал голос Денизы:

— Я, брат.

— В каком грехе ты исповедуешься, сестра?

Я обвел глазами комнату. Никто из присутствующих не смотрел на Денизу. Все сидели спокойно, сложив руки на коленях и глядя на крест. Дениза тоже не сводила взгляда с распятия.

— Я исповедуюсь в грехе похоти, брат.

Она закрыла глаза и заговорила приглушенным голосом:

— Несколько недель назад я встретила одного человека. С тех самых пор тело мое горит, а мысли полны похотливых желаний и образов. Когда я думаю о нем, мои колени слабеют, а сексуальное влечение становится непреодолимым. Я лежу в постели и мастурбирую, представляя, что он лежит рядом со мной. В своей неудержимой похоти я ложилась с другими мужчинами и использовала их тела, чтобы утолить жажду моего тела. Теперь я спала и с ним, но все еще не удовлетворена. Моя тяга к нему не ослабевает ни на мгновение. Все мои мысли только о сексе. Блуд, насилие, оргазм, содомия. Я — рабыня своей похоти, неспособная думать ни о чем больше.

Ее голос стих. Дениза склонила голову. Она плакала. Через мгновение она едва слышно добавила:

— Я исповедуюсь в своем грехе и молю Господа о руководстве.

— Присоединимся к молитве нашей сестры, — сказал брат Джонотан.

По комнате пронесся шепот голосов. Когда он стих, брат Джонотан заговорил снова:

— В глазах Господа лишь одна любовь, сестра, а любовь принимает многие формы. Любовь бывает духовной и бывает телесной. Иногда нет иных способов выразить эту любовь, как только с помощью тела. Внимательно посмотри в свое сердце, сестра. Быть может, ты питаешь к этому человеку истинную любовь?

— Не знаю, брат, — тихо ответила она. — До сих пор все мои ощущения были чисто физическими. Я знаю, что он не хочет меня так сильно, как я его, но это знание не может приглушить моей тяги. Даже сейчас, говоря о нем, я не могу противостоять сексу, и меня сжигает желание.

— Готова ли ты передать это желание кинетическому кондуктору?

— Да, брат.

— Тогда подойди ко мне, сестра.

Дениза медленно поднялась на ноги. Ее глаза были полуприкрыты, словно в трансе. Она отвернулась от распятия и пошла к брату Джонотану, на ходу расстегивая пуговицы рубашки. Дойдя до него, она скинула рубашку и спустя мгновение джинсы, затем нагая легла перед ним.

— Сестра Мэри и сестра Джоан будут держать сестру Денизу за руки и за ноги. Остальные пусть повернутся к нам и присоединятся к нашим молитвам.

Две девушки встали и подошли к Денизе. Они по очереди поцеловали ее в губы, затем одна села, скрестив ноги, у нее в головах и стала придерживать руки, другая уселась в ногах, взявшись за щиколотки Денизы. Я посмотрел на остальных. Их лица были задумчивы, но без тени любопытства. Видимо, все уже успели пройти через эту церемонию.

Брат Джонотан шевельнулся. Рядом с ним я заметил нечто похожее на небольшой трансформатор. В руке он держал какой-то прозрачный посох примерно в фут длиной. От стены к трансформатору тянулся черный провод. Брат Джонотан занимался юстировкой[1]. Раздался легкий треск, и конец посоха вспыхнул голубым светом. Через мгновение в воздухе запахло озоном. Посох светился ровно. В его странных лучах лица присутствующих казались бледными Потрескивание усилилось.

Брат Джонотан высоко воздел посох.

— Господи! Молю тебя во имя сына твоего Иисуса Христа. Прислушайся к нашей грешной сестре, когда она обратится к тебе силой энергии, через которую ты даешь нам жизнь.

— Аминь, — хором ответили остальные, громче, чем прежде.

Брат Джонотан медленно опустил посох. Глаза Денизы были закрыты. Она не двигалась.

— Ты готова, сестра?

— Я готова, брат, — шепотом ответила она.

Он коснулся посохом ее правой руки Потрескивание еще более усилилось. Рука Денизы непроизвольно дернулась, и девушка снова застыла. Брат Джонотан медленно провел посохом до плеча, затем по другой руке. Дениза зашевелилась снова только тогда, когда кончик посоха стал приближаться к груди. Сперва она едва заметно корчилась, затем потянулась телом к посоху, почти как в оргазме, наконец, начала стонать. Я знал, что она испытывает. Именно такие стоны неслись из ее груди прошлой ночью, когда мы лежали вместе.

Стоило посоху коснуться груди, как соски ее налились и Дениза начала бешено извиваться. Теперь я понял, зачем были нужны две другие девушки: без их усилий она не осталась бы лежать.

— О, Господи! — кричала она. — Я приближаюсь к концу! Я не могу удержаться! Я иду, иду!

Посох скользил уже по животу, и Дениза подняла бедра навстречу ему, словно он был животворящей силой.

— Я не могу остановиться!

Посох достиг низа живота.

— Сунь его в меня! — взвыла она. — Возьми меня им! Пусть он сожжет мне матку!

Брат Джонотан с бесстрастным лицом задержал посох на последней точке в волосах. Дениза вертелась, изгибалась и кричала:

— Господи, я не могу! Я не могу остановиться!

Ее лицо мучительно кривилось, голова билась из стороны в сторону.

— Я кончаю! Иисусе! Это уже слишком! Слишком!

Внезапно все ее тело изогнулось дугой.

— Нет! Все внутри меня взрывается! — завизжала она почти на ультразвуке и бессильно упала назад с бледным лицом и закрытыми глазами.

Брат Джонотан молча провел посохом по ногам Денизы до самых ступней, затем прижал его кончик к трансформатору. Голубое свечение медленно сошло на нет Брат Джонотан отложил посох.

Дениза лежала совершенно неподвижно. Тишину в комнате нарушало только наше дыхание.

Брат Джонотан посмотрел на двух девушек-помощниц. Они тут же встали и вернулись на свои прежние места.

Дениза открыла глаза.

— Уже все?

Брат Джонотан кивнул.

— Да. Нужно ли тебе помочь добраться до комнаты?

Дениза села и потянулась за рубашкой.

— Думаю, что со мной все в порядке.

Надев джинсы, она подняла руку. Рука не дрожала.

— Спасибо, брат Джонотан. И вам спасибо, братья и сестры. Я люблю вас.

— И мы любим тебя, сестра, — ответил хор.

Брат Джонотан встал, положил руки на плечи Денизы и поцеловал ее в губы.

— Помни, сестра: тело — это только плоть. Жизнь ему дает душа, а объединяет Их любовь.

Дениза кивнула, повернулась и, даже не взглянув на меня, тихо направилась в свою комнату.

Брат Джонотан, напротив, посмотрел на меня с сочувствием.

— Спасибо вам, братья и сестры. Встреча окончена. Мир и любовь.

— Мир и любовь, — ответили они и стали покидать комнату.

Я подождал, пока остальные ушли. Брат Джонотан, стоя на коленях рядом с трансформатором, натягивал на него чехол.

— Эта штука действительно работает?

— Моисей говорил с Богом через пламенеющий куст.

— Это не одно и то же.

— Годится все, что помогает человеку общаться с Богом, — терпеливо пояснил брат Джонотан.

— Спасибо, брат Джонотан.

— Мир и любовь.

Уходя, я взглянул на часы. Почти шесть. В данный момент для меня гораздо важнее было пообщаться не с Богом, а с Лонеганом.

Глава 21

— Ты никогда не думал о том, чтобы пожить в Мексике? — тихо раздался в моем ухе усталый голос Лонегана.

— Не могу пить воду. У меня от нее понос.

— Жизнь ты мне этим не облегчишь, не думай. Им не нравится, когда их мальчиков впутывают в неприятности.

— Значит, мы в одинаковом положении. Мне не нравится, когда меня собираются убить. Давай откровенно, дядя Джон. Ты можешь избавить меня от них или нет?

Я услышал его слабый вздох и внезапно понял, что он больше уже не дядя Джон моего детства. Он приближается к семидесяти, и часы для него тикают двадцать четыре часа в сутки.

— Не знаю, — ответил он. — Прежде речь шла всего лишь о контракте, теперь о личном. Один из тех типов больше никогда не встанет на ноги.

— М-да, круто.

— Мне нужно иметь возможность предложить им что-нибудь, — тут Лонеган сухо кашлянул. — Кроме тебя, разумеется.

— Ронци сказал, что они успокоятся, если я возьму их в качестве партнеров.

— Это было прошлым вечером, до того как они узнали о происшествии на стоянке. Ронци позвонил мне утром и велел передать тебе, что предложение снимается.

— Я должен был связаться с ним сегодня.

— Не надо. Весьма вероятно, что у него на аппарате определитель номера. Они сядут тебе на хвост прежде, чем ты опустишь трубку.

— В таком случае, что мне делать?

— Ничего. Просто не вылезай. Возможно, через недельку-другую они остынут и я смогу с ними побеседовать.

— А газета? Все же развалится.

— Пусть валится. Впрочем, можешь попросить их завернуть себя в свежий экземпляр вместо савана.

Я не ответил.

— Гарис?

— Да?

— Не делай глупостей. Дай мне еще немного времени.

— Все время в твоем распоряжении, дядя Джон. В отличие от меня. Если газета не появится в течение двух недель, я снова окажусь на улице.

— Но по крайней мере, живым. Найдешь себе другую игрушку.

— Разумеется.

Я повесил трубку, повернулся и обнаружил Денизу, застывшую в нескольких шагах от меня.

— Я пришла, чтобы отвести тебя на ужин.

Я кивнул и молча пошел рядом с ней.

— Извини, — сказала она.

— За что?

— Я сделала твое положение более тяжелым. Сказала им, где ты.

— Это не твоя вина.

Дениза взяла меня за локоть, заставив остановиться.

— Я действительно веду себя глупо, правда?

Я поглядел на нее, но ничего не ответил.

— Кинетический кондуктор на этот раз оказался бессилен. Он впервые не помог мне. Брат Джонотан сказал, что понадобится еще несколько сеансов, чтобы освободить меня от этого греха.

— Ты уверена, что это грех?

— Я не понимаю…

— Разве преподобный Сэм не учит, что любовь — не грех? Что любить друг друга — хорошо? А любовь иногда может принимать чисто физические формы.

— Именно так говорит брат Джонотан. Но я не знаю. Я прежде никогда не испытывала того, что чувствую сейчас. Я постоянно тебя хочу, и больше ни о чем другом думать не могу.

Мы с ней стояли на пороге обеденного зала. Дениза поспешно продолжила:

— Впрочем, я постоянно говорю только о своих ощущениях. А ты? Что ты испытываешь по отношению ко мне?

— Я думаю, что ты очень красивая.

— Нет, нет! Я о твоей реакции на мои ощущения.

Я снисходительно улыбнулся.

— Чувствуй и расти, детка. Такое бывает только в молодости. Ты скоро перерастешь их.

— Ты действительно так думаешь? — с болью в голосе спросила она.

Я не ответил.

— Скажи мне правду! — настаивала Дениза.

Пришлось сказать ей чистую правду:

— Знаешь, в данный момент моя голова занята настолько, что чуть не лопается, причем вопрос физических наслаждений стоит на самом последнем месте.

Дениза резко повернулась и побежала по коридору, оставив меня стоять на пороге. Я заглянул в комнату и увидел брата Джонотана. Тот приветливо указал на пустое место рядом с собой.

За столом сидело шестеро молодых людей. Они мне кивнули, но жевать не прекратили.

— Мы обслуживаем себя сами, — сказал брат Джонотан, махнув в сторону большой кастрюли, которая стояла посередине стола.

Говяжий бульон, заправленный морковкой и картошкой, оказался хорош, несмотря на свою простоту. Я обмакивал хлеб в тарелку, потому что масла на столе не оказалось. Затем из кувшина, красовавшегося рядом с кастрюлей, я налил стакан холодного и удивительно освежающего молока. За едой все молчали. Окончив ужин, молодые люди по очереди встали и вышли из-за стола со словами «мир и любовь».

Я огляделся. Когда я вошел в обеденный зал, тут было человек тридцать пять — сорок. Теперь осталось не больше пяти-шести, убиравших посуду.

— Кофе я пью в своем кабинете, — сказал брат Джонотан. — Хотите присоединиться?

— С удовольствием.

Кабинет оказался маленькой комнатушкой прямо у входа. Брат Джонотан закрыл за нами дверь и через несколько мгновений поставил передо мной чашку растворимого кофе.

— У меня еще есть виски.

— Но это же против правил?

— Только для медицинских целей, — улыбнулся он.

— Самочувствие у меня так себе, — кивнул я.

Брат Джонотан наполнил две маленькие рюмки:

— Мир и любовь.

— Мир и любовь, — ответил я.

Он опрокинул виски, как истинный профессионал, и наполнил свою рюмку вторично прежде, чем я успел прикончить первую порцию наполовину.

— Вы не можете оставаться здесь. Сами понимаете, — сказал брат Джонотан, глядя мне в глаза.

— Почему? Из-за Денизы?

— Нет. С этим мы справимся. Из-за себя. За вашу голову назначена награда. Буквально через несколько дней сюда нагрянут.

— Это вам сказала Дениза?

— Нет.

— Тогда откуда вы знаете?

— Я же говорил, что я — бывший полицейский. У меня еще сохранились кое-какие контакты. Прошел слух, что вы удрали вместе с Денизой. Следовательно, только вопрос времени, пока они сообразят, куда она могла податься.

Я промолчал.

— Извините. Но я не могу рисковать. Слишком много людей может пострадать.

— Они все равно найдут Денизу, даже если меня не будет.

— Не найдут. Я отошлю ее прочь. К завтрашнему вечеру она окажется за тысячу миль отсюда.

Я допил виски.

— Когда вы хотите, чтобы я ушел?

— Сегодня, когда все уснут. Я зайду за вами. Побудьте в той маленькой комнате, куда вчера вас привела Дениза. Там уже приготовлена ваша одежда.

— Спасибо, брат Джонотан, — сказал я, вставая.

— У вас достаточно наличных?

— Да. Все о’кей.

— Мир и любовь.

— Мир и любовь.

С этими словами я вышел из кабинета.

Моя тщательно отглаженная одежда висела на вешалке с внутренней стороны двери. Я быстро разделся и прошел в ванную, но не успел принять душ, как свет погас. Я чертыхнулся, затем вспомнил о заведенных порядках. Пришлось завернуться в мохнатое полотенце и отправиться искать свечку. Я не знал, что Дениза в комнате, пока не зажег свечу.

Маленькая и одинокая, она сидела на краю узкой кровати. Косметика немного стерлась, так что ее глаз снова выглядел припухшим и темным.

— Ты уходишь, — сказала она.

Я молча вытер голову полотенцем.

— Я поняла это, когда брат Джонотан вернул твою одежду.

Я кончил вытираться и потянулся за рубашкой.

— Я хочу с тобой.

— Нельзя, — резко бросил я.

— Почему? — спросила она как-то совершенно по-детски.

— Потому что тебя могут убить, вот почему. Брат Джонотан не хочет, чтобы это случилось с кем-нибудь из нас.

— Мне все равно. Я хочу быть с тобой.

Я натянул джинсы и сел на стул, чтобы обуться.

Дениза поднялась с кровати и встала передо мной на колени.

— Пожалуйста, возьми меня с собой. Я люблю тебя.

— Не могу. Извини.

Она спрятала лицо в ладони и заплакала, тоненько причитая:

— Я всегда все делаю не так. Мне казалось, что здесь будет так хорошо. Что здесь мы будем в безопасности.

Я погладил ее по волосам. Она схватила мою руку и прижала к губам.

— Если я останусь здесь, то никто не будет в безопасности: ни ты, ни брат Джонотан, ни остальные ребятишки. А они-то уж тут совершенно ни при чем.

— Я же прошу не навсегда, — прошептала из-под моих пальцев Дениза. — Я понимаю, что не могу стать для тебя всем. Я хочу только побыть рядом с тобой немного. А затем, когда ты устанешь, я уйду.

Я взял девушку за подбородок и поднял ее голову:

— Не в том дело, малышка. Совсем не в том. Пострадали уже очень многие, и я не хочу занести эту заразу сюда.

Дениза немного помолчала, глядя на мою ладонь.

— Ты знаешь, что у тебя две линии жизни?

Я с трудом освоился с резкой переменой темы.

— Нет.

Она провела пальцем по всей линии, начиная от основания ладони и кончая бугорком у указательного пальца.

— С тобой ничего не случится. Ты проживешь долгую жизнь.

— Это меня успокаивает.

— Но сейчас твои жизненные линии бегут параллельно друг другу. — Ее палец коснулся центра моей ладони. — Вот здесь кончается первая из них.

— Это хорошо или плохо?

Взгляд Денизы был серьезен.

— Я не знаю. Но это значит, что одна из твоих жизней скоро придет к концу.

— Надеюсь, не та, которая связана с дыханием.

— Я не шучу.

Я промолчал.

— Я хорошо умею читать по руке.

— Верю.

— Нет, — с обидой возразила она.

Я улыбнулся:

— Если мы поссоримся, тебе станет легче?

Губы Денизы задрожали.

— Я не собираюсь ссориться с тобой. Во всяком случае, не в наш последний вечер.

— Тогда успокойся.

— Когда ты уходишь?

— Брат Джонотан пообещал зайти за мной.

— Наверное, это будет около полуночи, когда он делает последний обход. Значит, у нас есть время для того, чтобы покачаться на прощание.

— Ну и упрямая же ты! — громко рассмеялся я.

— У-гу!

Дениза вскочила и принялась расстегивать рубашку.

— Стоит мне взять тебя за руку, как у меня все влагалище взмокает, а попка — та самая, которую ты обещал взять, — краснеет.

Я взял девушку за руки:

— Нет, детка. Моя голова забита настолько, что ничего больше в нее не идет. Не знаю даже, как за это взяться.

— Не важно. В данном случае за тебя буду думать я.

Я был прав, а она — нет, но это действительно не имело значения. Она придумывала столько разных способов, что под конец уже было все равно, кто теряет, а кто выигрывает. Когда брат Джонотан постучал в дверь, мы успели одеться.

Он одним взглядом оценил обстановку: смятую кровать и все такое.

— Пора, — сказал я Денизе.

— Я провожу тебя до машины.

Мы молча обогнули дом и дошли до сарая. Брат Джонотан толчком распахнул двери. Они громко скрипнули в темноте. Я сел в машину. Старенький «валиант» не подкачал: мотор завелся сразу же и без протестов.

Брат Джонотан просунул руку в открытое окно:

— Удачи, Гарис. Мир и любовь.

Затем он повернулся и вышел из сарая, оставив Денизу. Девушка прислонилась к окну и поцеловала меня.

— Ты позвонишь мне, когда вернешься?

— Конечно.

— Я буду ждать тебя здесь.

Только сейчас я понял, что Дениза не знает о решении брата Джонотана отослать ее. Поскольку просвещать девушку не входило в мои планы, я просто кивнул.

— Я люблю тебя, — сказала она и еще раз поцеловала меня, потом отступила от машины. — Мир и любовь.

— Мир и любовь, — ответил я, медленно выбираясь задним ходом из сарая.

Уже с грязной дороги я разглядел в зеркало заднего вида, как брат Джонотан обхватил Денизу за плечи и повел обратно в дом. Затем дорога свернула, и позади меня не осталось ничего, кроме ночи.

Глава 22

Только зарулив на бензозаправку шоссе на Сан-Франциско, я заметил на сиденье рядом с собой коричневый конверт. Дежуривший парень сунул голову в окно.

— Полный, — бросил я ему.

Он зашел за машину, а я вскрыл конверт. Там оказалась тысяча долларов стодолларовыми банкнотами и сложенная записка: «Я скинул ваш револьвер. Отправляйтесь в миссию преподобного Сэма «Мир и любовь», Сан-Франциско, Северная Бухта, и спросите брата Гарри. У него будет билет на завтрашний рейс в Гонолулу. Он же скажет вам, к кому там обратиться. Мир и любовь».

Подписи не был, но она и не требовалась. Я переложил деньги в карман, еще раз прочел записку, разорвал ее на мелкие кусочки, вылез из машины и швырнул обрывки в мусорный ящик.

— Проверить под капотом? — спросил техник.

— Все проверить, — велел я и пошел в сортир.

Техник поджидал меня с листочком бумаги в руке.

— Я долил кварту масла, проверил радиатор и воду. Шесть пятьдесят.

Я протянул ему семь долларов и вернулся в машину. В пять тридцать, можно сказать, среди бела дня, я очутился на территории миссии в Северной Бухте. Миссия оказалась старым серым зданием, больше похожим на склад, чем на гостиницу. Над единственным свободным для машины местом висел знак «Парковка только для посетителей миссии». Я выбрался из автомобиля и направился к двери.

Она открылась прежде, чем я успел постучать. За ней стоял человек средних лет в коричневом костюме.

— Брат Гарис? — спросил он тенорком.

Я кивнул. Человек протянул руку.

— Я брат Гарри. Мир и любовь.

— Мир и любовь, — сказал я, отвечая на рукопожатие. Его рука была мягкой.

— Заходите. Я жду вас с четырех часов и уже начал беспокоиться.

— «Валиант» не гоночная машина, — улыбнулся я.

— Главное, что вы здесь.

Брат Гарри провел меня по коридору.

— Я приготовил для вас комнату. Вы можете переждать в ней до отлета самолета.

— Когда?

— В три сорок пять. Не беспокойтесь. Я зайду за вами.

Он открыл передо мной дверь в комнату.

— Можно получить ключи от вашей машины?

Я удивленно уставился на него.

— Мне сообщили, что машина горячая. Будет торчать, как больной палец.

Я отдал брату Гарри ключи.

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Сунуть под пресс.

Возразить на это было нечего. Именно так избавляются от надоевших машин. Следов не остается. Но мне все равно было несколько не по себе: слишком много мы пережили со стареньким «валиантом» вместе.

Я огляделся в комнате — узкая кровать, узкий стул, узкий комод и узкое окно. Прекрасное помещение для худого человека. Внезапно на меня навалилась страшная усталость. Думать я больше не мог. Хотелось только спать.

— Через несколько часов я принесу вам завтрак. Мне кажется, вам не следует покидать комнаты. Чем меньше вас будут видеть, тем лучше.

Я кивнул. У меня не оставалось сил даже открыть рот. Стоило только брату Гарри закрыть за собой дверь, как я растянулся на кровати, стряхнув только башмаки, и сразу же вырубился.

Завтрак я, разумеется, проспал, но брат Гарри позаботился разбудить меня к ленчу.

— Вам нужно будет попасть в аэропорт за час до отлета, — пояснил он извиняющимся тоном, ставя на стул поднос.

— О’кей, — сказал я и взглянул на поднос. Разумеется, говяжий бульон. — Собственно говоря, я пока не голоден. Перехвачу что-нибудь попозже в аэропорту.

— Ванная вот здесь. Рекомендую вам побриться. Светлая щетина не идет к темным волосам. Бритву найдете в медицинском кабинете.

Бритье и душ поправили дело. Я снова ожил. Когда же вышел из ванной, то брат Гарри ждал меня с бульоном. Все это меня как-то не вдохновило.

— Есть какие-нибудь возражения, если я окажусь в аэропорту пораньше?

— По-моему, нет. Хотите уйти прямо сейчас?

— Да.

Мне внезапно стало тошно от тесных комнаток и узких кроватей.

Брат Гарри подогнал свой старый «форд» к центральному входу здания аэропорта, порылся в кармане и вручил конверт.

— Вот ваш билет. В Гонолулу вас встретит брат Роберт и отвезет в миссию.

— Как он выглядит?

— Он сам вас найдет.

— Спасибо.

— Всегда рады вас принять. Мир и любовь.

— Мир и… Послушайте, можно задать вам один вопрос?

— Конечно.

— Ради чего вы так возитесь со мной? Я ведь даже не член вашей церкви. Неужели хватило просьбы брата Джонотана?

— Нет, нет, — быстро возразил брат Гарри. — Брат Джонотан не располагает таким влиянием. Просил не он.

— Тогда кто?

Прежде чем этот вопрос сорвался с моих губ, я уже знал ответ.

— Преподобный Сэм, — понизив голос, сказал брат Гарри. — Ничто в церкви не происходит без его ведома. Он заботится обо всех нас. Да благословит его Бог. Мир и любовь.

— Мир и любовь.

Я выбрался из машины и посмотрел, как «форд» влился в движение по направлению к городу. В здании аэропорта я первым делом взглянул на табло. Два тридцать. Мне оставалось ждать еще час с четвертью. Я поплелся в ближайший коктейль-бар.

Народу там было немного, так что я спокойно занял один из маленьких столиков и заказал двойной скотч со льдом.

Похоже, брат Джонотан связался с преподобным Сэмом сразу, как только я появился в его миссии. Самому ему все так организовать было явно не под силу. Тут чувствовалась твердая рука.

Но почему преподобный Сэм решил, что я нуждаюсь в защите?

— Повторить, сэр?

Я с удивлением поднял глаза. Оказывается, я уже успел осушить бокал. Наверное, они тут сильно разбавляют виски водой. Я кивнул официанту. Он быстро поставил передо мной еще бокал. На часах за спиной бармена было два сорок пять.

— Есть здесь телефон? — спросил я.

— Прямо у двери, сэр.

Я расплатился, предупредил, что еще вернусь, и, оставив бокал на столе, направился к телефону.

Преподобный Сэм был дома.

— Как Бобби? — спросил я.

— Гораздо лучше. Врачи считают, что уже к концу недели его можно будет перевести на нормальную пищу. — Тут голос преподобного Сэма понизился. — Где ты?

— В аэропорту Сан-Франциско.

— Так ты летишь в Гонолулу? — с облегчением произнес он.

— Рейс через час.

— Прекрасно. Когда Лонеган сообщил мне, как обстоят дела, я сразу понял, что нужно вмешаться.

— Мой отлет — это идея Лонегана?

— Нет. Но он одобрил, когда узнал, что мы можем сделать. С его точки зрения, это удачный выход. Я в долгу перед тобой.

Я промолчал.

— Я отдал все необходимые распоряжения. Тебя хорошо примут.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности. В конце концов неприятности свалились на тебя исключительно из-за Бобби. — Преподобный Сэм слегка замялся. — Если что нужно, звони.

— Все в порядке.

— Не беспокойся. Лонеган наверняка скоро все уладит, и тогда ты сможешь вернуться.

— Конечно.

— Счастливого полета. Господь с тобой.

— Мир и любовь.

Я повесил трубку и набрал еще несколько номеров, пытаясь разыскать Лонегана Однако его нигде не было ни дома, ни в кабинете в «Серебряном гвозде» И никто не знал, где он. Молчал даже телефон в его машине.

Странно. Слишком ловко все складывается. Лонегану известно, что я не хочу уезжать. Вместе с тем, я все больше и больше удаляюсь от того места, где хочу быть. Мне по-прежнему неизвестно, успели ли подготовить очередной экземпляр газеты. Я сунул в телефон еще четвертак и позвонил в свой офис.

— «Голливуд экспресс», — ответила Верита.

Я счел за лишнее представляться.

— Ты о’кей?

— Да. А ты?

— Нормально. Можешь говорить? Ты одна?

— Одна. Все ушли.

— Макет в типографии?

— Да. Твоя приятельница — что надо. Она работала всю ночь.

— Прекрасно.

— Ты возвращаешься?

— Странный вопрос. Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Лонеган сказал, что ты не вернешься. Он был здесь вместе с Ронци. Они о чем-то совещались с Перски наверху. Когда они спустились, Лонеган сказал, что ты продаешь газету Ронци, а Перски будет вместо тебя. Как только он вместе с Ронци ушел, Перски заявил, что мои услуги, начиная с той недели, не понадобятся.

Во мне поднялась волна холодного гнева. Дядя, как обычно, разыгрывает из себя Господа Бога.

— Не выйдет, — заявил я.

— А что ты можешь сделать? Если ты вернешься, тебя убьют. Они очень дурные люди.

— Иди домой и жди от меня вестей.

Я опустил трубку и направился к табло. В три тридцать был рейс на Лос-Анджелес.

Я улетел на нем.

Глава 23

Почтенный Джон, продающий подержанные автомобили, прищурился на послеполуденное солнышко.

— Это же звезда недели. Хоть по ТВ снимай.

Я еще раз взглянул на машину. Черную доску и виниловые сиденья только что вычистили, а желтый корпус так и сверкал от натирки.

— Сколько?

— Восемь сотен, включая осмотр. Дешевле не бывает За новую дают двадцать три. Приметь себе, что она почти не бегала.

— «Почти» это как?

— Глянь на спидометр.

Я последовал совету. Шестьдесят тысяч миль. Я закрыл дверцу и снова поглядел на Джона.

— Шестьдесят, верно, — кивнул он. — Пустяки. Машинка-то годна на всю сотню.

— Ральф Нэйд так не считает.

— А что он знает-то? Как людей облапошивать? Эту машинку я водил сам. Послушна, как детская коляска, и так же надежна, как детская коляска в руках матери.

Я открыл капот. Мотор выглядел хорошо. По крайней мере, его толком прочистили. Провода тоже вроде в порядке. Шестьдесят тысяч миль по ним не дашь. Я зашел с другой стороны и глянул на бак. В «корвее» все задом наперед: мотор сзади, бак спереди. Крышка не болтается. Даже темные полосы от резины. Я перевел взгляд на почтенного Джона.

Ответ у него был наготове.

— Ведь знаете, какие бывают люди. Жмоты. Ни за что не разорятся на новую прокладку.

— Точно. Можно проехаться вокруг квартала для пробы?

— А зачем? У нас же гарантия. Если вы чем-нибудь недовольны, то в течение девяноста дней можете вернуть машину и взять любую другую, а разницу получить.

— Я все-таки попробую. Хочу проверить, удобно ли в ней.

— Откиньте спинку назад и почувствуете себя, как в утробе матери. Это не машина, а одно удовольствие.

— Тем лучше. В таком случае проверю, как она бегает.

Почтенный Джон немного подумал и кивнул.

— О’кей. Эй, Чико! Сядь с этим парнем.

Мексиканец, полировавший другую машину, бросил тряпку и подошел к нам. Я сел за руль и завел мотор. Вроде не капризничает. Я включил радио. Из динамика вырвался рок. Я проверил дворники, откинул верх. Крыша мягко отъехала. Я включил фары и вылез, чтобы посмотреть. Все лампы горели. Я зашел спереди.

— Давай дальний свет.

Мексиканец нажал на кнопку. Действует.

— Теперь габаритные.

Правый, левый. Тоже работают. Я зашел сзади. Почтенный Джон ждал меня со странным выражением лица.

— Я просто хотел проверить.

— Разумеется.

Я сел обратно за руль и проехал пару кварталов. Тормоза в порядке, все скорости работают, ход плавный, если учесть вес машины. Когда мы вернулись, Джон так и не сошел с места.

Мексиканец вылез и снова взялся за полировку Я остался сидеть. Джон наклонился к дверце.

— Ну как?

— О’кей. Шесть сотен.

Он рассмеялся.

Я достал из кармана пачку, чтобы запахло деньгами.

— Наличными.

Он посмотрел на зеленые, затем на меня.

— Семь пятьдесят.

Я провел пальцем по банкнотам.

— Шесть с четвертью.

— Семь.

— Шесть семьдесят пять и по рукам.

— Идет. Пойдемте в офис, заполним бумаги.

— О’кей.

Я повернул ключ зажигания, а когда вышел, на лице Джона возникло то же самое странное выражение.

— Вы рок-певец?

— А что?

— Да так. Они всегда чудят. Я еще никого не видел с оранжевыми волосами.

Я взглянул в зеркало бокового вида. Мои волосы действительно приобрели ярко-оранжевый цвет. А, черт! Интересно, какую именно краску вымазала на меня Дениза.

— Ваша мать была рыжей?

— Нет.

— А отец?

Я ухмыльнулся.

— Не знаю. Я никогда не видел его без шляпы.

— Странно.

— Это уж точно.

Я заполнил документы на имя Лонегана, воспользовавшись его служебным адресом. Наконец документы были прикреплены к ветровому стеклу. Следующее, что я сделал, — поехал в ближайший магазин и купил четверть фунта замазки. Затем позвонил Верите домой.

— Алло, — нервно отозвалась она, но, когда услышала мой голос, испытала явное облегчение. — О, Гарис! Я так тревожилась из-за тебя. Где ты?

— В городе.

— Двое в черном «бьюике» следили за мной от офиса до самого дома. Сейчас они стоят напротив моей квартиры.

Ясно. Рано или поздно они перекроют все мои контакты. Самое главное, кто они?

— Они похожи на полицейских?

— Не знаю. Номера невадские.

Это уже кое-что. Парни не из полиции. Кто бы они ни были, это лучше, чем бегать от всех копов Лос-Анджелеса.

— Не беспокойся. Тебя они не тронут. Им нужен я.

— Знаю. Но я хочу с тобой встретиться.

— Обязательно. Ты можешь связаться со своим кузеном, Джулио Васкесом? Мы были с ним во Вьетнаме. Он может помочь.

— Он опасный человек, Гарис.

— Знаю.

Джулио Васкес был главарем округа. Ничто в пределах его территории не происходило без его ведома.

— Типы, с которыми нам приходится иметь дело, тоже опасны.

— Я позвоню ему.

— Попытайся договориться о встрече со мной. — Я посмотрел на часы. Почти шесть тридцать. — В девять, если можно.

— Попробую.

— Прекрасно. Я перезвоню тебе через час.

Я едва удержался, чтобы не добавить «мир и любовь». Привязчивая фраза. Затем я отправился в ближайшую забегаловку и отлично поужинал жарким с картошкой.

— Он сказал, что не может встретиться с тобой раньше десяти.

Голос Вериты выдавал тревогу.

— Прекрасно. Где?

— Он велел мне привезти тебя в гараж.

— Скажи, в какой. Я сам доберусь.

— Не могу. Он взял с меня слово не говорить никому, даже тебе.

— Ты сказала ему о двух типах перед домом?

— Нет.

— Перезвони и скажи. Я свяжусь с тобой через пятнадцать минут.

Я выпил еще чашечку кофе и снова набрал номер Вериты.

— Что он сказал?

— Говорит, не стоит беспокоиться. Он сам позаботится об этом.

— О’кей.

— Он велел тебе подогнать машину к моему дому и остановиться за углом. В девять тридцать я выйду. Он спрашивает, какая у тебя машина.

— Желтый «корвей» с темным верхом.

— Взял на прокат?

— Купил.

— Зря. Ральф Нэйд говорит, что машина небезопасна.

— Я начинаю привыкать к опасностям, — засмеялся я.

Когда я завернул за угол дома Вериты, то обнаружил прислонившегося к фонарю мексиканца в кожаной куртке. Было ровно девять двадцать пять. Мексиканец направился к машине. Блестящие заклепки на его груди образовывали надпись «Дж. В. Кинг».

— Сеньор Брендан?

— Да.

— Пересаживайтесь назад. Я поведу.

Я послушно пересел на заднее сиденье, а мексиканец сел за руль.

— Ложитесь на пол, — велел он, не поворачиваясь.

Из-за мотора места сзади было явно маловато. Я переложил замазку на сиденье.

Через минуту раздался голос Вериты.

— Что случилось? — спросила она по-испански.

Мексиканец затараторил на том же языке. Хлопнула дверца. Я почувствовал через спинку кресла, что Верита села. Она опять заговорила по-испански. Я уловил только слово «бьюик».

— О’кей, — ответил мексиканец, заводя мотор. Машина отъехала от тротуара. Вряд ли мы миновали и четверть квартала, как сзади нас раздался скрежет. Я неосознанно выглянул в заднее стекло.

«Бьюик» врезался в фонарный столб, укрепленный на двух бетонных тумбах поперек дороги.

— Назад! — бросил мексиканец.

Я оглянулся и поймал на себе взгляд Вериты.

— Привет, крошка! — ухмыльнулся я, снова ложась на пол.

— Гарис! — шокированно воскликнула она. — Что ты сделал со своими волосами? Они же оранжевые!

Глава 24

Я понятия не имел, куда мы едем. С пола были видны только пролетающие мимо фонари. Минут через десять я почувствовал, что машина резко въехала вверх по скату, а по характерным лампам я сообразил — мы в закрытом гараже. Автомобиль двигался еще некоторое время, затем остановился.

Мексиканец вылез первым и скомандовал:

— Выходите.

Я выкарабкался из-под сиденья, посидел, чтобы размять затекшие мышцы, затем встал. Верита бросилась ко мне.

— Я так беспокоилась за тебя!

— Со мной все о’кей, — сказал я, целуя ее в щеку. — А как ты?

— Тоже о’кей. Я рада, что вижу тебя.

— Идемте, — перебил нас мексиканец, направляясь к лифту.

Табличка рядом с дверью гласила: «Парковка 5 этаж». В кабине мексиканец нажал нижнюю кнопку. Лифт послушно пополз вниз. Затем мы прошли по тускло освещенному коридору к двери, за которой оказалась комната, залитая ярким светом.

Несколько мексиканцев, тоже в кожаных куртках, с интересом смотрели цветной телевизор. Наше появление не вызвало в них любопытства: окинув нас равнодушными взглядами, они снова вернулись к телепередаче.

Привезший нас шофер подошел к другой двери, открыл ее и быстро заговорил по-испански. Чей-то голос ответил ему. Он отступил.

— Джулио приглашает вас войти.

Мы последовали приглашению, и мексиканец закрыл за нами дверь. Джулио сидел за столом, на котором лежали бумаги и грозно поблескивающий сталью девятимиллиметровый кольт. При нашем появлении он встал из-за стола и подошел ко мне с протянутой рукой. Несмотря на небольшой рост, рукопожатие его было сильным.

— Привет, лейтенант.

— Привет, сержант, — сказал я, отвечая на рукопожатие.

Его зубы сверкнули из-под усов в широкой улыбке. В голосе прозвучало легкое удивление.

— Ты изменился. А почему рыжий?

— Чепуха.

Джулио обнял Вериту и обменялся с ней парой слов по-испански, затем снова сел за стол, а нам предложил занять стулья напротив.

— Верита моя кузина, однако я не часто вижусь с родственниками. У нас очень большая семья. Иногда мне даже кажется, что мы все здесь в родстве.

Я молча кивнул.

— Мы ею гордимся. Она ведь окончила массу колледжей и университетов.

— Джулио! — воскликнула Верита и снова перешла на испанский.

Джулио улыбнулся.

— Моя кузина скромничает. Она не любит, когда я начинаю хвастаться ее успехами. — Его улыбка исчезла. — У тебя крупные неприятности, приятель.

— Как обычно. Не одно, так другое.

— На этот раз тебя все-таки хорошо прижало.

Я уставился на Джулио. Похоже, в этом городе не бывает секретов. Всем всегда все известно.

— Да уж.

Зазвонил телефон. Джулио снял трубку, немного послушал, затем положил ее обратно.

— Те два типа из «бьюика» угодили в тюремный госпиталь. Полиция обнаружила в их машине два бластера и автомат. Это люди синдиката из Вегаса. — Тут Джулио закурил папиросу. — Судя по тяжелой артиллерии, ты им чертовски нужен.

Я улыбнулся.

— Им вряд ли понравится, когда они обнаружат, что грохнулись по твоей милости.

— Им никто не давал права являться в мой город, не спросив у меня разрешения.

— А ты бы им разрешил, если бы они попросили?

Глаза Джулио встретились с моими.

— Убрать тебя — да. С Веритой — нет.

Мы помолчали. Джулио прекрасно знал, о чем я думаю. Нам с ним было отлично известно, что может бластер. Насмотрелись во Вьетнаме. Вериту перерезало бы пополам, будь она в момент выстрела в двух футах позади меня.

— Зачем ты хотел меня видеть? — спросил Джулио.

— Я думал, ты знаешь.

Он еще немного помолчал.

— Это не моя война.

— Во Вьетнаме тоже была не наша война. Однако мы оба там сидели.

Джулио прекрасно понимал, о чем я. Однажды он угодил под перекрестный огонь вьетконгонцев. А укрыться можно было только за трупами. Пули ложились плотно, им чуть-чуть не хватило времени, чтобы прогрызть мертвую плоть и добраться до него. Его вытащил я.

— Лейтенант, я твой должник, — сказал тогда Джулио, когда я дотащил его до медпомощи с пулей в бедре. Его комиссовали в Сайгон, где он обеспечил себе работенку в интендантской службе при госпитале. Когда я снова встретился с ним несколько месяцев спустя, он уже превратился в крупного поставщика наркотиков солдатам.

Услышав, что я в отпуске, Джулио заглянул, и четыре следующих дня я жил, точно в сказке. Он перевел меня из барака в лучший отель Сайгона, и началось: ликер, шампанское, любые допинги от травки до ангельского порошка, кокаин, кислота плюс неограниченная жратва и девочки. Он даже выправил бумаги, которые позволяли мне остаться в Сайгоне, однако в ту пору я все еще был молодой и глупый… и вернулся.

Я вспомнил, как стоял тогда у трапа, говоря Джулио: «Это уж слишком. Как ты собираешься продолжать такую жизнь, когда приедешь домой?» Джулио улыбался, но лицо его было серьезным: «Я богат, лейтенант, и многому научился. Когда я вернусь, то стану хозяином города. Пришло время мексиканцам отобрать его назад».

Позднее я слышал, что вернулся он не только со счетом в швейцарском банке, но и с прибавкой в весе на десять килограмм. А все за счет чистого «снега» в целлофане, обвернутом вокруг всего тела от подмышек и до яиц. В двадцатикратном разбавлении «снежок» стоил десять миллионов долларов в городах на востоке страны.

Кто-то рассказывал мне, где он нашел сбыт. «Пусть берут негры и спики, а мексиканцев не вмешивайте. Они нюхают, глотают, курят, пьют и жрут, однако когда дело доходит до того, чтобы всадить в себя иглу, все поголовно оказываются трусами. Они не выносят вида собственной крови».

Такова одна версия. Другая в том, что он спихнул товар синдикату по десять центов за доллар с условием, что получит взамен город.

Не знаю, какое из предположений более соответствует правде, тем не менее одно было несомненно: город действительно стал его. Теперь в Мексиканском квартале значительно спокойнее. Даже посещаемость школ возросла.

Я обратился к Верите:

— Мне с твоим кузеном нужно поговорить кое о чем. А тебе не стоит в это вмешиваться.

— Я уже вмешалась. Я привезла тебя сюда.

— Ты знаешь законы и прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Ты не подпадаешь под определение соучастника до тех пор, пока не знаешь, о чем пойдет речь.

Лицо Вериты выразило упрямство. Она не шелохнулась.

Джулио что-то затараторил по-испански. Его интонации были резкими, повелительными. Не говоря ни слова, Верита встала и вышла из комнаты.

— Ну? — бросил он мне.

— Мне нужно, чтобы ты прикрыл ее.

— Уже сделано. С той самой минуты, как она позвонила и сообщила о тех двух типах.

— Отлично. Еще мне нужно примерно шесть парней на ближайшие двенадцать часов.

— С оружием?

— Нет. Стрельбы не будет. Это должны быть простые крепкие парни, умеющие позаботиться о себе.

Джулио немного помолчал.

— При чем тут я? Почему ты не пришел к Лонегану? Он твой партнер.

— Не партнер, а дядя. Я ему не доверяю. Он не успел услать меня на Гавайи, как уже занялся распродажей моей собственности. Пока он соберется все уладить, я опять окажусь с голой жопой.

— Но живым.

— Хватит с меня! Мне тоже пора попробовать хорошей жизни. Ты пытался втолковать мне это тогда, во Вьетнаме, но я был слишком глуп.

Глаза Джулио никак не отражали белозубой улыбки.

— Как ты собираешься выбираться? У тебя нет шансов. Эти не отступят.

— Как во Вьетнаме, с той только разницей, что теперь война касается лично меня. Они скоро почувствуют, что шесть человек — это уже армия. Надеюсь, мне удастся выторговать вполне приличные условия мира. На газету чихать — пусть подавятся. Главное, сохранить достаточно денег, чтобы начать нечто новое.

— Например?

— Журнал. Пока весь рынок монополизировал «Плейбой». Я могу сделать лучше и получить на этом невероятную прорву денег.

— Кредиты не проблема. Журнал может финансировать Лонеган, могу я. Ты вообще в состоянии получить сотни подобных предложений.

— Мне не нужны партнеры. Хозяином должен быть я.

— У всех есть партнеры.

— И у тебя?

Джулио опять помолчал.

— Я не хочу, чтобы мои парни пострадали.

— Они не пострадают.

— А если кто-нибудь начнет по ним стрелять?

Я не ответил.

Джулио взял револьвер со своего стола и встал.

— Пошли.

Я двинулся за ним следом. Дверь, через которую мы вышли, вела в коридор. Джулио зажег свет. В конце коридора стояли мишени.

— Ты когда-то неплохо обращался с этой игрушкой, — сказал он, протягивая мне револьвер.

Я щелкнул предохранителем и навскидку разрядил оружие в мишень. Джулио отправился в конец коридора и вернулся с пробитым листком. На месте яблочка зияла одна сплошная дыра.

— Неплохо. Все в одну точку.

Я промолчал.

— Ты, как пистольеро, будешь отвечать за моих мальчиков.

— О’кей.

Мы вернулись в его кабинет. Джулио вручил мне новые патроны. Я перезарядил револьвер, проверил предохранитель и сунул оружие за пояс.

— Итак, к делу. Что в итоге получу я?

Я широко улыбнулся:

— Четыре дня в Сайгоне, как тогда, и мы будем квиты.

Джулио ошарашенно глянул на меня, затем расхохотался:

— Эх, хорошо тогда погудели!

Глава 25

Я проследил, как парни укладывают последний мешок с песком в передний багажник «корвея». Три таких мешка были плотненько уложены к решетке, а поддерживали их в этом положении еще два. Я заглянул под машину проверить, как там клиренс. Вроде все в порядке. Упоры работали. Я сел за руль и завел мотор, затем осторожно провел машину вокруг гаража. Она отлично слушалась руля и не тряслась на ходу. Я заглушил мотор и вышел.

Ко мне тут же направился тот мексиканец, который привез нас с Веритой сюда.

— У нас есть шлем безопасности и наплечники.

— Дай-ка попробую.

Я примерил шлем — сидит отлично, — затем швырнул его на переднее сиденье. Сняв рубашку, приладил наплечники и снова надел рубашку. Она треснула при первом же движении.

— У механиков есть размером побольше, — сказал мексиканец.

— Спасибо. Я буду внизу в кабинете.

— Таблички готовы. Хотите взглянуть?

— О’кей.

Я последовал за мексиканцем туда, где работали художники. На досках перед ними были расстелены тонкие белые полоски.

— Приложите к машине, — велел мексиканец. — Пусть посмотрит.

Художники мигом приладили готовые таблички на кузов. Сияющие черные буквы вещали: «ЦВЕТОЧНАЯ ФЕРМА», — эта надпись шла аркой, а под ней размером поменьше «Беверли-Хиллз». Выглядело достаточно шикарно.

— Отлично, — сказал я. — Спрячьте в машину. Повесите, когда скажу.

В кабинете Джулио разговаривал с Веритой. При виде меня он спросил:

— Все о’кей, лейтенант?

— Лучше быть не может.

— Ты порвал рубашку, — заметила Верита.

— Одену другую.

— Ты собираешься сделать что-нибудь со своими волосами?

— Угу. Вернусь сюда к десяти тридцати.

— Я устала. Заходи ко мне домой.

— Нет, ты останешься здесь. Это не детские игры. Когда они узнают, что сталось с их людьми, могут явиться за тобой. Я не хочу.

— Я отвезу ее к себе, — сказал Джулио. — Мать будет очень рада.

В дверь постучали, и вошел мексиканец с выцветшей голубой рубашкой механика. Ее хватило бы на двоих таких, как я. Я переоделся. Рубашку в джинсы заправлять не стал.

На часах было два сорок пять.

— Пора.

Верита встала.

— Будь осторожен.

— Я всегда осторожен, — ответил я, целуя ее в щеку, и повернулся к Джулио: — Спасибо.

Его лицо не дрогнуло.

— Все о’кей. Я держу марку.

— Все равно спасибо.

— Позаботься о моих парнях.

— Обязательно.

Я поднялся в гараж и направился к машине. Рядом с ней стоял мексиканец.

— Матрац положили?

— На заднее сиденье, как вы велели.

— Хорошо.

Я заглянул в машину. Даже свернутый, матрац занимал все заднее сиденье.

— Один из вас может сесть со мной. Остальные в грузовичок.

— Я сяду с вами.

Ни в городе, ни на шоссе движения не было. В двадцать минут четвертого я остановился перед складом Ронци. Грузовичок приткнулся рядом.

Соседним зданием был другой склад в конце квартала. Улица словно вымерла. Я вылез из машины. Мексиканец, сидевший рядом со мной, тоже. Еще к нам присоединился один из грузовичка.

— Ждите здесь, — велел я. — Пойду проверю, как там ночной сторож. Если услышите какой-нибудь шум, сматывайтесь. Ясно?

Мексиканец кивнул.

Я перешел через улицу, поднялся на платформу для разгрузки грузовиков и заглянул в окно. В кабинете на дальней стороне склада горел свет, но я не мог различить, есть ли там кто-нибудь. Я спрыгнул с платформы, обошел здание и поднялся по ступенькам к двери. В окно отлично просматривался кабинет. Он был пуст.

Собственно говоря, я так и рассчитывал. Ронци чувствовал себя в чертовской безопасности. С его связями вряд ли кто решился бы его грабануть.

Я спустился, прошел на парковку и сосчитал грузовики. Четырнадцать. Я вернулся к ребятам.

— Все чисто.

Затем я извлек из-под заднего сиденья мешок с замазкой. Парни окружили меня.

— Значит, так. По четверти кружки этой вот штуки в бак для горючего всех грузовиков.

— А что будет? — спросил один из парней. — Взорвутся?

— Нет. Посадят моторы.

— То есть не заведутся?

— Еще как заведутся, но миль через пять — десять завязнут наглухо.

Ребята расхохотались.

— Вот здорово! Они лопнут от злости!

— Действуйте, — велел я и повернулся к ехавшему со мной мексиканцу. — Нам понадобится самое большее десять минут. Пусть кто-нибудь сидит за рулем обеих машин, чтобы мы могли смотаться сразу, как вернемся.

Он кивнул и быстро произнес что-то по-испански. Один из парней недовольно поплелся назад к грузовичку.

— Вы подождите в машине, — обратился мексиканец ко мне.

— Нет. Я пойду с вами. Пусть подождет кто-нибудь другой.

Мексиканец опять кивнул и жестом велел другому парню сесть за руль моей машины. Мы помчались на парковку.

— Действуем попарно, — шепнул я. — Один открывает, другой сыплет.

Парни провели всю операцию так, будто занимались этим каждый вечер. Меньше чем через пятнадцать минут нас уже и след простыл.

В четыре мы уже были в Лос-Анджелесе перед «Серебряным гвоздем». Я свернул на боковую улицу. Грузовичок последовал за мной. Примерно через полквартала я остановился.

— О’кей.

Мексиканец кивнул. Он знал, что делать. Пока я одевал защитный шлем, мексиканец вылез из машины и пересел к остальным в грузовичок. Они вернулись к «Серебряному гвоздю» и припарковались рядом с ним, развернувшись лицом ко мне.

Я перетащил матрац с заднего сиденья на пассажирское, спрятался за ним, тщательно закрепил ремни безопасности и просигналил фарами.

Грузовичок ответил. Одна вспышка. Ребята готовы. Я нажал ногой на сцепление, перевел рычаг на первую скорость, изогнулся так, чтобы держать руль, и стал ждать.

Казалось, прошел целый час, хотя на деле наверняка не больше чем пятнадцать минут. Наконец последовал очередной сигнал. Две короткие быстрые вспышки фарами. Улица чистая. Я нажал на газ, плавно отпуская сцепление.

Перелетев на другую сторону улицы, я вспрыгнул на тротуар со скоростью не меньше тридцати миль в час. Едва хватило времени, чтобы натянуть на себя матрац. Машина врезалась в двери, как бомба. Звон бьющегося стекла и скрип смешались с ревом охранной сигнализации. Автомобиль пролетел через весь зал, стойку бара и зеркало на стене, прежде чем остановился.

Какую-то долю секунды я приходил в себя, потом инстинктивно потянулся к ключу зажигания, чтобы заглушить мотор. Салон превратился в месиво. Я живо отстегнул ремни, выбил ногами заклинившую дверь и кинул прощальный взгляд на машину.

Нэйд врал. Ветровое стекло даже не треснуло. Я выскочил на улицу и на ходу сел в грузовичок.

— Привет! Неплохо! Он настоящий брачеро! — приветствовали меня возбужденные голоса.

— Тихо! — шикнул на парней мексиканец. Он сидел за рулем. — Что теперь? — был его следующий вопрос.

Я посмотрел на часы. Четыре тридцать. Нужно выждать еще четыре часа.

— Поищи какой-нибудь ресторан. Надо перекусить.

В десять минут девятого я остановил грузовичок перед воротами особняка на Мульхолланде и, протянув руку в окно, нажал сигнальную кнопку.

Сначала загудела камера, потом раздался голос:

— Кто это?

— Поставка цветов.

Камера повернулась. Я знал, что она покажет табличку на кузове.

— О’кей.

Ворота отворились, и я проехал к самому дому, затем выбрался из-за руля, обошел машину и открыл задние дверцы. Ребята с улыбками наблюдали, как я беру гигантскую корзину с цветами и ковыляю к дверям.

Не успел я позвонить, как двери уже распахнулись. За ними стоял бугай. Я пихнул ему корзину. Он машинально схватился за нее обеими руками, и тут его челюсть поползла вниз при виде револьвера.

— Тихо! — негромко произнес я, сунув дуло ему под нос и заталкивая в коридор.

Ребята уже стояли за мной с бейсбольными битами в руках. Мексиканец вручил мне защитный шлем.

Лицо бугая побелело от страха. Думаю, что наш вид в шлемах с опущенными визорами мало успокаивал.

— Аккуратненько поставь цветы на пол и не делай шума, тогда останешься цел, — пообещал я ему.

Бугай подчинился.

— Где спальня хозяина?

— Вверх по лестнице.

— О’кей. На пол, лицом вниз.

Он послушно растянулся и уже через несколько секунд оказался связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту.

— Один пусть ждет здесь, — велел я мексиканцу. — Остальные со мной.

Он кивнул, и я быстро — через две ступеньки — взлетел по лестнице. На верхнем этаже были всего две двери. Я открыл ближайшую. Что-то среднее между офисом и кабинетом. Никого.

Китти был в соседней комнате. Он сидел на кровати и сосал через соломинку апельсиновый сок. Лицо было забинтовано так, что кроме соломинки вряд ли что-нибудь пролезло в оставшуюся щель.

— Какого черта? — невнятно пробормотал он, протягивая руку к кнопке.

Я показал ему револьвер.

— Валяй, жми. В аду откроют.

Он поспешно отдернул руку назад и дрожащим голосом осведомился:

— Что вам нужно?

Не отвечая, я кивнул мексиканцу. Парни знали, что им делать. Один из них направился в ванную, остальные — за исключением все того же мексиканца — рассыпались по дому. В следующий момент послышался грохот.

Я подошел к кровати и убрал подальше кнопку сигнализации.

— Здесь нет ни денег, ни драгоценностей, — заметил Китти.

— А мы пришли не за этим.

— Тогда зачем?

Рядом с кроватью лежали ножницы. Я передал револьвер мексиканцу.

— Подержи-ка, — а затем взял ножницы и стал срезать бинты.

— Что вы делаете? — завизжал Китти.

— Мне просто интересно, как заштопали твое личико, дорогой.

— Ты?!

До него впервые дошло, что происходит.

Я поднял визор шлема.

— Еще раз привет. Не ждал?

Китти тупо глазел на меня, потеряв дар речи.

Бинтов к этому времени уже не осталось. Я придирчиво осмотрел его челюсть.

— Интересно, что получится, если сейчас убрать все эти проволочки и ниточки?

Китти отшатнулся. Ребята стали по одному возвращаться в комнату.

— Они закончили, — сказал мне мексиканец.

Я взял обратно свой револьвер.

— О’кей. Оставьте-ка нас. Я сейчас спущусь.

— Пристрелишь? — деловито поинтересовался один из парней.

Я не ответил.

— Пошли! — по-испански распорядился мексиканец.

Я подождал, пока комната очистилась, потом заговорил:

— Мне просто хотелось убедить тебя, что у меня тоже есть друзья. Даю тебе время до шести вечера. Затем либо я услышу, что ты разорвал контракт, либо заказывай гроб. Если за это время со мной что-нибудь случится, ты тоже сдохнешь. Так что лучше помолись о моем здоровье. Понял?

С этими словами я ткнул дулом револьвера ему в лоб. Ждать ответа было бессмысленно: Китти хлопнулся в обморок сразу же, как только я щелкнул курком.

Выйдя из комнаты, я стал пробираться к входной двери. В доме не осталось ни одной целой вещи.

По дороге в город ребята держались удивительно тихо. Наконец один из них не выдержал:

— Вы убили его?

— Нет. Только до смерти перепугал.

Парень помолчал.

— Знаете, мне никогда еще не приходилось видеть такого дома. Даже жалко было громить всю эту красоту. Честное слово.

Глава 26

В кабинете Джулио я рухнул на диван и не открывал глаз до двух тридцати дня. Джулио наблюдал за мной, сидя за столом. Я перекатился на другой бок и сел.

Джулио молча встал, открыл какую-то дверцу, наполнил из электрической кофеварки, которая красовалась наверху маленького холодильника, чашку кофе и принес ее мне.

Я сделал глоток обжигающе горячей черной жидкости и почувствовал, что оживаю.

— Спасибо.

— Пустяки, — ответил он, возвращаясь к столу. — Лонеган в поисках тебя перевернул весь город.

— Что ему надо?

Джулио пожал плечами.

— Кто знает? Не в привычках Лонегана болтать.

— Пожалуй, пора ему позвонить. Можно, я воспользуюсь твоим телефоном? — спросил я, допив кофе.

— Будь моим гостем.

Девушка на телефоне сказала было, что Лонегана невозможно разыскать, но тут же извинилась, стоило ей услышать мое имя. Через несколько секунд Лонеган был на проводе.

— Где ты?

— Не на Гавайях. Это совершенно точно. Говорят, ты меня ищешь.

Тон дядиного голоса не изменился.

— Ты с ума сошел? Что ты затеял?

— Во Вьетнаме я твердо усвоил одну истину: тот, кто в бою делает налево кругом и улепетывает во все лопатки, получает пулю в спину.

— Именно поэтому ты и включил меня в список прошлой ночью?

— Ты продал мою газету в ту же минуту, как решил, что я убрался из страны и с дороги.

— Я выкупал твою жизнь.

— Не слишком успешно. Взять к примеру хотя бы гангстеров с бластерами, которые поджидали меня у квартиры моей девчонки.

— Я не знал об этом, — произнес дядя после небольшой паузы.

— Финтишь, дядя Джон. Мне-то казалось, что знать все — твой бизнес.

— «Краля» разорвал контракт, однако они все еще очень сердятся на тебя, а Ронци пообещал разорвать тебя собственными руками при следующей же встрече.

— Можешь передать ему, что он еще легко отделался. При желании на воздух могло взлететь все. У этих усатых миллионный бизнес. Хотят играть — пусть платят. А заодно повторят арифметику. Авось поймут, что не стоит связываться.

— Не слишком ли ты петушишься?

— Они на виду, а я как вьетконговец. Могу стукнуть и смотаться прежде, чем они сообразят, что к чему.

— Почему ты так уверен, что сумеешь выкарабкаться?

— Я кое-чему научился в миссии преподобного Сэма. Мечи праведных остры, а я на божьей стороне.

— Тебя поддерживает миссия?

— Их девиз «мир и любовь», — рассмеялся я. — Кому и знать, дядя Джон, как не вам.

— Что ты предлагаешь?

— Скажи Ронци, что я принимаю его условия. Сто тысяч долларов, и пусть забирает газету, помещение и все остальное, а я тихо-мирно удаляюсь.

— Позвони мне через час.

Я опустил трубку и взглянул на Джулио.

— Влип ты, лейтенант. Стоит тебе выйти отсюда, и ты покойник.

— Сколько у меня времени?

— Когда ты обещал перезвонить ему?

— Через час.

— Вот до тех пор.

Дверь отворилась, и появился юноша с закрытым подносом. Он молча поставил его на стол и вышел. Джулио снял крышку. Поднос был заставлен тарелками с черепахами, фаршированными и вареными, гамбургерами и бокалами с горячим ароматным чили.

— Голоден? — спросил Джулио.

Я кивнул, сглатывая слюну. Он пододвинул ко мне поднос, а я поспешно приволок еще стул. Смертникам, кажется, всегда подают роскошный обед.

— Ронци говорит, никаких сделок, пока не встретитесь, — сообщил Лонеган.

Я немного подумал. Конечно, меня могла ждать ловушка. С другой стороны, выхода все равно не было. Я уже исчерпал свой кредит, а Джулио поддержал свою марку.

— О’кей. В офисе газеты в десять.

— До встречи, — сказал Лонеган и повесил трубку.

Я взглянул на Джулио.

— Я ухожу. Спасибо за все.

— Не стоит благодарности, — равнодушно кивнул он.

— Последняя просьба: прикрой Вериту, пока не получишь весточку от меня или обо мне.

— Я так и собирался, — ответил он.

Я двинулся к двери.

— Лейтенант!

Я оглянулся.

— Сделай что-нибудь со своими оранжевыми волосами. Мне противно думать, что тебя убьют в таком виде. Все решат, что ты затраханный гомосек.

— Ладно, — рассмеялся я.

Он улыбнулся и вышел из-за стола с распростертыми руками.

— Удачи, лейтенант.

Объятье его было крепким.

— Спасибо, она мне понадобится.

— Если после того, как все кончится, ты передумаешь, можешь располагать моими деньгами.

— Учту, Джулио.

Я открыл дверь.

— С Богом, лейтенант.

На улицах была толпа: преимущественно женщины с сумками на колесиках и семенящие за ними детишки. Все без исключения таращились на мою шевелюру, как на последний аттракцион.

Я мимоходом глянул на себя в ближайшую витрину. Джулио был прав. Мои волосы даже перестали быть оранжевыми. Они превратились в совершенно мандариновые. Зрелище действительно получилось весьма забавное. Еще один день — и меня выберут главной «кралей» Лос-Анджелеса.

Заметив на противоположной стороне улицы салон красоты, я решил не проходить мимо. Зал был поделен на две части: одна для женщин, другая для мужчин.

Ко мне моментально засеменил парень в розовато-малиновом жакете:

— Чем могу быть вам полезным, сэр?

— Вы можете вернуть моим волосам натуральный цвет?

— Какой именно, сэр?

Я расстегнул рубашку и предъявил растительность на груди.

— Вы же натуральный блондин! — завизжал парень. — Как вы могли сотворить с собой такое?!

— Долго старался.

— Обратный процесс потребует времени. Нужно будет снять краску, обработать кондиционером…

— У меня есть время, — перебил я парикмахера.

Он проводил меня к креслу, затем запустил пальцы в волосы, чтобы проверить их состояние.

— Вы пришли вовремя. Ваши волосы сожжены настолько, что ломаются в руках. Еще пара дней, и они начали бы выпадать. Придется сделать очень короткую стрижку. Это единственная возможность обработать вашу голову, чтобы волосы могли дышать и расти.

— Делайте, что угодно.

— Получится дорого.

— Сколько?

— Тридцать долларов.

— О’кей.

— Наличными. Никаких чеков.

— Хотите авансом? — спросил я, рассмеявшись и показывая деньги.

— Не надо. Я понял, что вы порядочный человек, сразу, как вы вошли. Не то что другие типы.

Он начал закрывать меня простыней.

— Может быть, заодно маникюр?

— Давайте действуйте.

«Действие» заняло три часа. Когда я встал с кресла, было уже семь, и к этому моменту я знал полную историю его жизни. Его последний любовник бросил его ради богатой «крали» из Санта-Барбары, так что бедняга был совершенно уничтожен.

— У меня едва не случился нервный срыв. — Щелк, щелк. — Можете мне поверить. И это после того, что я для него сделал! Когда я его подобрал, он даже не знал, какой вилкой пользуются для салата. — Щелк, щелк. — А теперь катается как сыр в масле. Часы по индивидуальному заказу, бриллиантовые кольца, «кадиллак». Но я сильный человек. Вы даже не представляете, какой сильный. Я взял себя в руки и сказал себе: «Чарли, это смешно. В море есть еще рыбки. Найдешь другую. Ты всегда находил и всегда найдешь». Проклятая шлюшонка не хотела работать. Никогда. А я трудяга. Я рвал пупок, чтобы делать деньги, деньги и еще деньги, а он валялся дома перед телевизором и чесал свой хвост. Он отлично знал, как я люблю эту вещицу, которая торчит на полмили перед ним. Первое, что он делал, когда я приходил домой совершенно измотанный — ну, просто абсолютно без сил, — он вытаскивал его и махал перед моим носом, а в следующий момент я уже оказывался перед ним на коленях, старательно обрабатывая языком эту вещицу.

Он последний раз провел гребешком по моим волосам и мягко пригладил виски.

— Кажется, подействовало. Ну, как вам?

Я взглянул в зеркало. Мои волосы последний раз были такими короткими перед поступлением в начальный класс школы. Однако цвет весьма напоминал мой собственный.

— Прекрасно.

— Вы даже кажетесь моложе, не правда ли?

Я кивнул.

— Не забывайте про кондиционер. По крайней мере, дважды в неделю, пока волосы снова не отрастут, а затем разок в неделю. Тогда они будут сильными и здоровыми.

— Конечно.

Он начал снимать полотенце с моей шеи.

— Я даже рад, что избавился от него. Так гораздо лучше. Я даже начал снова откладывать деньги. Даже не подозревал, сколько он мне стоил, пока он не ушел. Дамочка жрала за шестерых.

Я встал.

— Сколько?

— Тридцать за волосы, два за бритье и два за маникюр. Тридцать четыре доллара.

Я протянул парикмахеру две двадцатидолларовые банкноты.

— Пять возьмите себе, два отдайте маникюрщику.

— Спасибо.

Парикмахер проводил меня до дверей.

— В следующий раз позвоните, если соберетесь прийти. Спросите Чарли. Я всегда найду для вас время.

— Так и сделаю. Спасибо, Чарли.

— Если вы ничем не заняты, мы могли бы поужинать. Тут поблизости есть превосходный мексиканский ресторанчик.

Есть мне что-то не хотелось.

— Я не любитель мексиканской кухни. Кроме того, в десять у меня назначена встреча.

— У них есть превосходные стейки. И обслуживают быстро. Мне очень понравилось толковать с вами.

Последнему я верил. Он, похоже, мог говорить без остановки. Но мне предстояло тем или иным способом убить еще два с половиной часа, а сидеть в ресторане приятнее, чем болтаться в одиночестве по улицам.

— О’кей. Только плачу я. Это жестко.

Он не стал возражать.

Улица была пуста. Я вставил ключ и начал было его поворачивать, как вдруг разглядел проволочку, диагонально протянутую через стеклянную дверь. Волоски на моей спине моментально встали дыбом. Я бросился на землю как раз в то мгновение, когда вся передняя стена взорвалась с оглушительным грохотом.

Я все еще лежал, прикрывая голову руками, как к тротуару подкатила машина Лонегана. Я заметил это уголком глаза. Дверца распахнулась, стоило мне подняться.

Лонеган, не выходя, спросил:

— Ты в порядке, Гарис?

Я обернулся, чтобы посмотреть на дверь. Она исчезла.

— В полном порядке.

— Залезай. Вряд ли тебе захочется дожидаться здесь полицию.

Я сел в машину и захлопнул дверцу. Лонеган мгновенно отъехал от тротуара и свернул за ближайший угол. Я откинулся на сиденье и искоса поглядел на него. Дядя слегка улыбался.

— Что смешного? — раздраженно поинтересовался я.

— Детишкам вредно играть во взрослые игры.

— Меня же могло убить! — сердито сказал я.

— Тогда ты оказался бы не таким ловким, каким я тебя считал, — холодно заметил дядя. — Но тебе предстоит еще многому научиться.

Я угрюмо зыркнул на него.

— Как ты думаешь, долго ли ты продержался бы, если бы я не защищал тебя? — ледяным тоном осведомился дядя. — Сперва с преподобным Сэмом, потом с Джулио Васкесом. Через две минуты после звонка твоей девушки он связался со мной. Если бы я не дал добро, тебя бросили бы на растерзание волкам.

Некоторое время я глазел на него, затем кивнул.

— О’кей, дядя Джон. Прошу прощения. И что же мы будем делать теперь?

— Это уже лучше, Гарис. — Дядя с улыбкой откинулся на спинку сиденья. — Прежде всего, мы отправимся к Ронци и избавимся от газеты. Собственно говоря, этот вздорный листок никогда меня особенно не интересовал, однако он, по крайней мере, вытянул тебя с улицы.

— А дальше что, дядя Джон?

Он посмотрел мне в глаза.

— Все будет целиком и полностью зависеть от тебя. Начиная с этого мгновения, ты вольная пташка. Конечно, мне было бы приятно, если бы ты вошел в мое дело.

— Это не мои игрушки, дядя Джон, — помолчав, мягко ответил я. — Ты сам это как-то сказал.

Взгляд дяди стал задумчивым.

— Ты сам-то знаешь, чем хотел бы заняться?

— Да, дядя Джон. Думаю, что знаю.