Медленное угасание

Глава тринадцатая

Гвен во все глаза смотрела на Люси.

Глаза девушки были расширены, зрачки со всех сторон окружались белками. Она конвульсивно облизывала губы.

— Я тебя искала, — осторожно сказала Гвен.

— Это хорошо, — ответила Люси. — Я надеялась, что кто-нибудь придёт. Я думала, это может быть Рис, но надеялась, что придёшь ты. — Она улыбнулась. — Я уже пробовала Риса. Он довольно пикантный. Наверно, из-за того, сколько он ест индийской еды. Но тебя я ещё не пробовала. Мне интересно, какова на вкус ты.

Гвен подняла пистолет, держа его обеими руками, согнув руки в локтях и чуть подогнув колени, готовая к отдаче, если ей придётся выстрелить. Классическая поза стрелка, которой её научила не полиция Кардиффа, где она служила восемь лет, но так и не получила оружия, но Джек, знавший её всего три дня.

— Кордит[58], — сказала она. — У меня вкус кордита. Хочешь попробовать?

— Я пропущу первое блюдо, — ответила Люси. — И начну прямо с горла.

Она двинулась вперёд, и прежде чем Гвен успела даже подумать о том, чтобы выстрелить, левая рука Люси выбила у неё пистолет, а правая рука схватила Гвен за челюсть и резко дёрнула. Пальцы Гвен конвульсивно напряглись; пистолет оглушительно выстрелил в потолок. На них посыпалась штукатурка и куски дерева. Указательный и большой пальцы Люси крепко сжимали её плоть, надавливая на кость, а остальные пальцы дыхательное горло Гвен. Где-то там, внутри, сонная артерия подрагивала и едва ли не лопалась, и в глазах у Гвен становилось всё темнее, как будто кто-то оставил машину перед окном, перекрывая свет.

Собрав последние силы, она ударила Люси по голове пистолетом один раз, второй – и почувствовала, как хватка девушки ослабевает. Она опустила руки к талии, просунула их между руками Люси и с усилием развела их в стороны. Пальцы девушки неохотно разжались, и, когда та отступила назад, Гвен шумно вдохнула воздух в лёгкие.

— Не сопротивляйся, — прошептала Люси, присев. Кровь из раны на голове текла по её лицу. — Из-за борьбы мускулы напрягаются, но на вкус они лучше, когда расслаблены. — Её взгляд скользнул в сторону, на останки её бойфренда на кровати. — Он был под таким кайфом, что даже не понял, что я его ем. Его мышцы были на вкус потрясающими, я никогда не пробовала ничего подобного. И его глаза... такие, такие сладкие.

— Люси, посмотри на меня. Посмотри на меня. Зачем ты это делаешь?

— Я хочу есть, — заискивающе произнесла Люси. — Я так голодна, всё время. У меня в животе как будто что-то крутится, и это никогда не удовлетворяется и не успокаивается. Теперь мне всё время нужно есть, просто чтобы не умереть.

— Но не меня.

— Здесь только у тебя одной свежее мясо, — сказала Люси и потянулась в Гвен. Она врезалась в грудь Гвен, отбросив её назад. Гвен зацепилась за край ковра и упала под весом Люси. Когда она падала, комната плясала вокруг, а потом раскололась на черепки света, когда Гвен ударилась затылком о пол возле кровати. Люси свалилась прямо ей на живот, вновь выталкивая из её лёгких с таким трудом отвоёванный воздух. Колени девушки скользнули по обе стороны от груди Гвен, создавая ловушку. Руки прижали её запястья к полу. Пистолет выпал из обессилевших пальцев.

Жгучая боль пронизала каждый нерв её тела. Воздух со свистом вырывался из её горла. Она попыталась вырваться, но ноги и руки Люси крепко держали её. Она не могла пошевелиться.

Люси наклонилась вперёд. Её дыхание было зловонным. Между зубов застряли клочки окровавленной кожи.

— Как романтично, — прошипела она. — Твоя плоть и плоть Риса воссоединятся внутри меня. Окончательное триединство.

— Почему Рис? — задыхаясь, проговорила Гвен. — Я думала, он тебе нравится?

— Он мне нравится. Но ты не понимаешь голода. По сравнению с ним ничто не важно. Его нужно утолить.

— Даже если это означает, что твой парень должен умереть? Даже если это означает, что Рису придётся умереть?

Люси вздрогнула, зажмурилась и снова открыла глаза.

— Это как дыхание, — прошептала она. — Если я пытаюсь не дышать, у меня это не получается. Я обнаруживаю, что сую еду в рот, просто чтобы не закричать. Риса и хлеба для этого недостаточно. Мне нужно свежее мясо.

— Но не моё, — закричала Гвен, поворачивая ноги так, чтобы одна из них зацепилась за нижний край кровати. Она взбрыкнула, едва не сбросив Люси со своей груди. Люси выпустила одну руку Гвен, схватившись за покрывало на кровати, чтобы не упасть. Гвен шарила рукой по сторонам в поисках пистолета, но нащупала только что-то гладкое, покрытое тканью. Она в отчаянии подняла это и ударила Люси по лицу, не сразу поняв, что это женская туфля, чёрная, возможно, подделка «Маноло Бланик», с четырёхдюймовым каблуком.

Каблук ударил Люси в левый висок, оставив на нём кровавую рану. Люси отшатнулась, крича и неистово размахивая руками. Она наткнулась затылком на край двери, которую сама оставила полуоткрытой. Звук получился звонким, но довольно тихим. Люси вновь наклонилась вперёд, её глаза были ещё шире, чем раньше, но зрачки закатились так далеко, словно она смотрела внутрь своей головы. На двери после неё остались следы крови и клочья волос. Она падала на Гвен, но та успела отползти в сторону. Люси уткнулась лицом в покрытый ковром пол и замерла.

— Дерьмовый ты хищник, — сказала Гвен, ложась обратно на ковёр, пытаясь восстановить дыхание. — Ты смотрела слишком мало передач Дэвида Аттенборо[59].

Марианна переодевалась в одежду, которую купил для неё Оуэн. Пока она раздевалась и снова одевалась, он отошёл в дальний конец помещения, к камере долгоносика, и они двое походили на мужчин, которые ждут своих жён у примерочной в магазине. Он даже поймал себя на том, что косится на долгоносика, подняв брови и не понимая, что делает. Долгоносик просто пялился на него своими глубоко посаженными поросячьими глазками. Невозможно было сказать, выражают они сочувствие или желание оторвать Оуэну руки.

— Я не спросил раньше, — крикнул Оуэн. — Но чем ты занимаешься?

— Ем, сплю и разговариваю с тобой.

— Я имел в виду – в реальном мире. Кем ты работаешь?

— Я устанавливаю компьютерные сети для финансовых компаний. Всё в порядке, я уже одета. Можешь возвращаться.

Оуэн прошёл несколько метров к кирпичной арке, в которой было установлено бронированное стекло, отделяющее камеру Марианны от коридора. Она стояла у самого стекла, смущённо скрестив руки на груди. На ней были обтягивающие коричневые брюки из молескина[60] и футболка.

— Хорошо выглядишь, — сказал он.

— У тебя интересный вкус. Мне бы никогда не пришло в голову сочетать эту майку с этими брюками.

— По-моему, это замечательно выглядит.

Марианна засмеялась. Убрав руки, она повернулась вокруг своей оси, демонстрируя ему наряд.

— На самом деле, это действует. Спасибо, что позаботился. В чистой одежде я чувствую себя намного лучше.

— И выглядишь здорово, — оценивающе сказал Оуэн.

— Я и чувствую себя хорошо. Слушай, у меня даже никаких симптомов нет! — Марианна показала Оуэну руки. Контраст между коричневой веснушчатой кожей с наружной стороны её предплечья и мягкой белизной внутренней стороны заставил его вздрогнуть от неожиданной сексуальности. — Видишь, — продолжала она. — Никакой сыпи, никаких пятен, никаких струпьев или корочек, никаких пузырей. И я чувствую себя хорошо. В самом деле хорошо.

— Проблема в том, — сказал он, глядя на неё сквозь пуленепробиваемое стекло камеры, — что мы просто не знаем, как скоро проявляются симптомы лихорадки провинции Тапанули. У тебя может не быть симптомов, но ты можешь оказаться носителем заболевания. Нам нужно подождать и узнать, как всё обстоит на самом деле.

— Сколько нужно ждать? Он пожал плечами.

— Неделю. Не знаю.

— Неделю! — она была на грани отчаяния. — Не знаю, как я переживу ещё целую неделю здесь. Я хочу сказать, компания отличная, но...

Оуэну хотелось бы сказать ей правду. Он считал, что она заслуживает того, чтобы знать правду. Проблема была в том, что он не знал, какова эта правда. Тошико до сих пор обрабатывала ультразвуковые снимки тела Марианны и, поскольку анализы крови не показали ничего необычного, в данный момент невозможно было понять, что с ней не так. Как врач он был поставлен в тупик. Почему она нападала на людей, пыталась их съесть, а потом гналась за долгоносиками по центру города, пытаясь превратить их в мобильные заведения быстрого питания?

— Ты выживешь, — сказал он. — Я прослежу за этим. Она взглянула на него из-под своих длинных ресниц.

— Спасибо, — сказала она. — Я знаю, что не очень нравлюсь твоим коллегам. Ты – единственный, кто заботится обо мне как о человеке, а не как о лабораторной крысе.

— Я уверен, что, если бы они узнали тебя поближе, ты бы им понравилась, — защищаясь, заявил Оуэн.

— Японка даже не хочет на меня смотреть. Она просто приходит время от времени, прикладывает ко мне какой-нибудь прибор, дожидается, пока он не запищит, и уходит. Американец просто некоторое время смотрит на меня, стоя там в своём длинном пальто, и тоже уходит. Кажется, он проводит больше времени с тем, кто сидит в камере в дальнем конце коридора – кто бы это ни был, – чем со мной. Я слышу, как они разговаривают – то есть я слышу, как он говорит, но не слышу, что именно он говорит. Ещё была другая женщина, которую я видела в ту ночь, когда меня привезли сюда, но потом она больше не появлялась. И ещё молодой парень. Кажется, он носит костюм. Иногда, когда я пытаюсь заснуть, а потом поворачиваюсь и неожиданно открываю глаза, он стоит там и смотрит на меня, но всегда быстро уходит, и я даже не успеваю рассмотреть его лицо.

— Это их работа – быть бесстрастными, — сказал Оуэн, стараясь говорить как можно более убедительно и успокоительно. — Они все работают над этой вспышкой лихорадки провинции Тапанули. Они не могут позволить себе эмоционально привязываться к своим пациентам.

— А ты? — она опустила взгляд. — Это что, твоя работа – привязываться эмоционально?

— Это не моя работа, — ответил он. — Это необязательное дополнение.

— Ты и в самом деле добрый. Я бы хотела... я бы хотела, чтобы мы встретились до того, как всё это произошло.

Оуэн скорчил гримасу.

— Если бы мы встретились раньше, — слова срывались с его губ ещё до того, как он успевал подумать, что говорит, — то я бы тебе не понравился.

— Но ты мне нравишься.

— Между нами барьер, — он хлопнул рукой по стеклу, и звук удара эхом отозвался от кирпичных стен. Где-то в дальнем конце коридора долгоносик удивлённо захрюкал. — Я не могу добраться до тебя, а ты – до меня. Всё, что мы можем – только разговаривать.

— Не напоминай мне, — с чувством сказала она.

— Ты не понимаешь. — Он закрыл глаза и прижался лбом к стеклу. — Слушай, если бы мы сейчас были в баре, я бы уже был на тебе, как сыпь.

— Не упоминай при мне сыпь.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Ты уже видела таких парней, как я. Всё, что мы говорим, всё, что мы делаем – это только ради того, чтобы затащить тебя в постель. Со мной то же самое. Я разговариваю с тобой только потому, что не могу до тебя добраться.

— Ты кое-что забыл. Ты разговариваешь со мной. А ведь ты мог бы просто уйти. Как остальные.

— Я знаю. Но я не хотел, чтобы ты боялась того, что с вами происходит. Это всё моё медицинское образование виновато.

— Что изменилось?

Оуэн нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сказал, что не ушёл потому, что не хотел, чтобы я боялась. Не потому, что не хочешь. Прошедшее время, не настоящее. Так почему ты всё ещё здесь?

— Ты мне нравишься. Мне нравится с тобой разговаривать.

— А если бы мы были в баре и я пригласила бы тебя домой, то мы не разговаривали бы, и ты бы никогда не узнал, что тебе нравится со мной разговаривать. О чём это тебе говорит?

Он вздохнул.

— Это говорит мне о том, что мне нужен перерыв.

Несколько мгновений Гвен лежала, прислушиваясь к булькающему дыханию Люси. Девушка была жива, и Гвен не была уверена, хорошо это или нет. Часть её хотела вскочить, взять пистолет и выпустить пару пуль в голову этой сучки, просто за то, что она пыталась увести у Гвен парня, но тут во всём был виноват адреналин.

Наконец, почувствовав, что она снова может говорить, Гвен вытащила из кармана телефон. Её палец завис над кнопкой «9», но всё же она неохотно нажала на кнопку быстрого вызова, чтобы позвонить в Торчвуд. Теоретически Гвен должна была сразу же сообщить обо всём в полицию. Практически же – что, чёрт возьми, она бы им сказала? Только четыре человека во всём Кардиффе – а может быть, только четыре человека во всём мире – сейчас могли помочь ей.

На звонок ответил Йанто.

— Скажи Джеку, что я поймала одну из тех женщин, которые нападают на всё, что движется, — прохрипела Гвен. — Я в Грейнджтауне. Джордж-авеню, 88. Мне нужен внедорожник и верёвки.

— Мы приедем так скоро, как только сможем, — ответил Йанто. В подземелье, казалось, слышался вой сирены.

— Что происходит? — спросила Гвен. — Сегодня ведь не день проверки пожарной тревоги?

— Кое-какие проблемы в камерах, — сказал Йанто. — Джек пошёл разбираться. Я скажу ему, как только он вернётся.

Гвен отключилась и села в изножье кровати. Что-то мешало ей смотреть; она повернула голову и наткнулась взглядом на ногу трупа бойфренда Люси. От большей части пальцев остались одни обрубки. Гвен вздрогнула. Это могло бы случиться и с ней.

— Да будут благословенны высокие каблуки, — пробормотала она.

Она порылась в сумке и нашла две пары наручников: плетёные пластмассовые с переключателем, который позволял уменьшить их размер. Одними наручниками она связала руки Люси у неё за спиной, другими – её ноги. Пусть выпутается из них с помощью своих же зубов.

В ожидании, пока Торчвуд разберётся со своей чрезвычайной ситуацией и приедет, Гвен обыскала квартиру. Здесь царило некое равновесие между бардаком и порядком – очевидно, парень Люси любил разбрасывать вещи, а Люси отчаянно пыталась всё время за ним убирать. Отчасти Гвен чувствовала жалость к Люси, которая оказалась в тупиковых отношениях в тупиковой части Кардиффа, но с другой стороны, она хорошо помнила, как сверкали резцы Люси, когда она оскалилась, чтобы разорвать горло Гвен.

Шкафчики по обе стороны от кровати определённо принадлежали ему и ей. Тумбочку парня Гвен лишь бегло просмотрела, но тумбочка Люси оказалась куда интереснее. Поверх разных бумажек и заколок в верхнем ящике лежала блистерная упаковка, такая же, в каких продают парацетамол, но лишь с двумя прозрачными пузырьками. В одном из них была таблетка; второй оказался пустым. Гвен перевернула упаковку. На фольге с обратной стороны ничего не было сказано о том, какие вещества содержатся в таблетках. Там было напечатано всего два слова: пустой пузырёк был подписан «Старт», а пузырёк с таблеткой – «Стоп». Никакой неоднозначности и никаких сложенных в три раза инструкций, которые сейчас прилагаются в большинству лекарственных препаратов.

Гвен сунула упаковку в карман и продолжила поиски. На дне ящика нашлась книга формата А5 в твёрдой розовой обложке. На ней было написано крупными, детскими буквами: «Мой дневник». Гвен вытащила книгу и на мгновение замерла, держа её в руках. Где-то на этих страницах были чувства Люси к Рису. Может быть, фантазии о том, как он делает с Люси всё то, о чём он иногда намекал Гвен, но никогда не делал. Пальцы Гвен сомкнулись у края обложки. Она могла бы прочесть это, пока Люси лежит без сознания. Там могли оказаться подсказки относительно того, что с ней случилось. Там могла быть полезная информация, которую она могла бы предоставить Джеку.

И ещё там могли быть описания того, что происходило между Люси и Рисом по-настоящему, то, о чём он не сказал Гвен.

Она бросила книгу обратно в ящик. Возможно, некоторые вопросы лучше было бы не задавать вовсе – по крайней мере, тогда, когда между ними всё начало налаживаться.

Под дневником обнаружилась листовка, рекламирующая диет-клинику: возможно, ту, которая помогла Люси сбросить так много лишнего веса. Может быть, таблетки были именно для этого? Одна – чтобы начать терять вес, вторая – чтобы прекратить это. Неужели жизнь и в самом деле могла быть такой простой? Никакого подсчёта калорий, никакого ограничения углеводов, никаких изматывающих упражнений? Всего лишь две простых таблетки?

Гвен ещё раз посмотрела на листовку клиники. Она была озаглавлена «Клиника Скотуса», а под заголовком помещалась фотография стройного и моложавого мужчины с короткими, хорошо уложенными волосами. Аннотация внизу была написана краткими, содержательными предложениями, в форме вопросов, которые требовали определённых ответов, вроде: «Вы хотите сбросить вес и носить тот размер, какого вы заслуживаете?» или «Устали от того, что вас не приглашают на свидания и не повышают по службе из-за ваших размеров?».

Глядя на листовку, Гвен задумалась. Люси ходила в клинику для похудения, и у неё появилось желание есть всё подряд. А Марианна – девушка, которую они забрали к себе в Торчвуд – не ходила ли и она в диет-клинику? Не происходило ли там что-то, за чем следовало бы проследить? Джек может не согласиться – если речь не шла об инопланетянах, он был готов просто уйти, не думая о том, сколько жизней было загублено или ещё может быть загублено – но Гвен по-прежнему мыслила как полицейский. Если «Клиника Скотуса» охотилась на молодых девушек, изменяя их метаболизм при помощи хитроумных наркотиков, их нужно было привлечь к ответу. И если Джек не захочет в это ввязываться, она сделает всё сама.

Больше она не нашла ничего интересного. В конце концов Гвен стало противно делить комнату с трупом и каннибалом. Пока Торчвуд приятно проводил время, она пошла на кухню и сделала себе чашку чая.

— Почему ты не хочешь сближаться с людьми? — настойчиво поинтересовалась Марианна. — Потому что это может причинить боль?

Оуэн покачал головой. Он по-прежнему не смотрел на неё.

— Потому что нет ничего постоянного. Всё умирает. Всё разрушается. Даже любовь. Так что мы просто делаем лучшее, что можем – получаем удовольствие от всего, что можно.

— И что привело тебя к такому заключению?

— Семь лет в больнице, а потом это место... — Он замолчал, припоминая свою учёбу в медицинском университете: постепенное понимание того, что нет ничего человеческого – только плоть, кровь, кости и мозг, и разрушающее душу осознание того, насколько всё это хрупкое. Как легко это сломать. А потом, благодаря Торчвуду, он узнал, что даже то небольшое утешение, которое он получал от теплоты человеческого тела, было иллюзией, что человечество было всего лишь маленьким пузырьком здравомыслия, плавающим в океане безумия.

— Бедный Оуэн. — На мгновение ему показалось, что это сарказм, но тон её голоса был искренним, тронутым. — А я думала, что это я в ловушке.

— Хватит обо мне, — сказал он. — Это мой крест, и я буду его нести. В данный момент меня больше интересуешь ты. У тебя нет никаких очевидных симптомов. Ты всё ещё в здравом уме, я это вижу, но как ты себя чувствуешь? Нет ли у тебя каких-нибудь болей? Необычной усталости? Скачков настроения?

— Не больше, чем обычно, — угрюмо ответила она.

— Я могу прописать тебе кое-какие препараты, которые могут помочь. Парацетамол, если у тебя лихорадка.

Марианна покачала головой.

— Ненавижу принимать таблетки. Думаю, я и так нормально это перенесу. — Она смолкла и обхватила себя руками. — Странно, что я всё время хочу есть. У меня как будто живот крутит, хотя это может быть стресс из-за того, что меня тут заперли.

Оуэн посмотрел на коробки из-под пиццы и фольговые контейнеры из ближайшего китайского ресторана, которые были сложены в углу камеры.

— Мне кажется, — осторожно сказал он, — что, когда дело доходит до еды, ты отлично справляешься.

Марианна проследила за его взглядом и нахмурилась, как будто никогда раньше не видела все эти коробки.

— Я ведь не съела всё это, правда? — спросила она. — Я не могла. Никогда, если я была здесь всего день. — Она умоляюще взглянула на Оуэна. — Оуэн, скажи мне правду – сколько времени я на самом деле здесь провела?

Он на мгновение задумался.

— Честно – около тридцати шести часов.

— Я так и думала. Но за это время я должна была съесть десять пицц и целую кучу китайской лапши. И я забываю, сколько съела, и всё время хочу больше. — Она прерывисто дышала и почти кричала. — Что со мной происходит? — Она повернулась и бросилась к дальней стене, прижав руки к груди и прислонившись лбом к кирпичам.

— Успокойся, — утешительно сказал Оуэн. — Должно быть, это из-за лихорадки провинции Тапанули. Твой метаболизм ускорился, и температура поднялась, потому что твой организм пытается убить вирус. Ускорившийся метаболизм означает голод. Я померяю тебе температуру. Если она нормальная, то я могу выписать кое-какие бета-блокаторы, чтобы умерить твой аппетит.

— Мне снятся очень странные сны, — тихо сказала она. Её голос звучал глухо, как будто она зажимала рот руками. — Мне снилось, что я гналась за кем-то по центру города, и если бы я поймала его, я собиралась его съесть. И мне снилось, что я напала на мужчину в баре. Я кусала его за лицо и не могла остановиться. И мне кажется, что там был ещё голубь. Я зубами откусила ему голову и проглотила её. Я оторвала ему крылья и съела их тоже. Я терпеть не могу эти сны. Голод просто бушует во мне, и я делаю всё, чтобы утолить его. Вы можете дать мне что-нибудь, чтобы прекратить эти сны? Пожалуйста?

— Можно попробовать досулепин, — задумчиво сказал он. — Это трёхцикличный антидепрессант, но он действует также как успокоительное. Он может начать действовать только через несколько дней, но попробовать стóит.

— Всё, что угодно, — ответила она. Он с трудом мог разобрать слова: таким глухим был её голос. Он звучал так, словно у неё что-то было во рту, хотя она съела последний кусок пиццы час назад. — Я больше не могу это выносить. Я это ненавижу.

Оуэн прижал руки к бронированному стеклу.

— Просто потерпи, — торопливо сказал он. — Мы пытаемся найти лекарство. Просто продолжай ждать.

— Не думаю, что у меня получится, — невнятно отозвалась она. — Голод… о Боже, Оуэн, я так голодна.

— Хочешь, я принесу тебе ещё поесть? — предложил он. — Пицца тебя устроит? Или на этот раз ты хочешь индийской еды?

Марианна отвернулась от дальней стены. Её руки были подняты к лицу, и сначала Оуэн не мог понять, что с ними не так. Её пальцы все были в красных и белых прожилках, и они были тоньше, чем надо. И суставы были слишком большими, артритическими.

Лишь по запёкшейся крови и клочьям плоти, прилипшим к её подбородку, он понял.

Пока он разговаривал с ней, пока она разговаривала с ним, Марианна обгрызла свои пальцы до костей.

Не раздумывая, он ударил рукой по пульту управления внутри кирпичной арки. Бронированное стекло со скрежетом отъехало вглубь камеры. Где-то у него за спиной, в Хабе, сработали сигналы тревоги.

— Марианна, всё в порядке. Спокойно. Я могу помочь, ладно?

Марианна смотрела на него, её глаза сверкали и были расширены от грусти и страданий. Кровь капала с её подбородка на белую футболку, которую он купил ей всего несколько часов назад.

— Оуэн, прости меня, — прошептала она.

И бросилась к нему, вытянув вперёд скелетоподобные руки, чтобы вцепиться ему в горло.

К тому времени, как Гвен вернулась домой, было уже темно, и она так устала, что ей хотелось только упасть на кровать и заснуть.

Йанто в конце концов забрал её из Грейнджтауна. Во внедорожнике он был один. Когда Гвен впустила его в квартиру и заметила, что он один, она спросила у него, где все остальные.

— Кажется, на Оуэна напала та юная леди, которую мы заперли в камере, — ответил Оуэн. — Он включил сигнал тревоги, и Джеку и Тош пришлось усмирить её, пока он не вырвался.

— Усмирить её? — переспросила Гвен, вспомнив свою эпическую битву с Люси. — Как?!

— Джек воспользовался огнетушителем.

— Ладно, — она кивнула. — Понятно. Наверно, они отвлекли её холодным углекислым газом.

— Нет, они ударили её плоским концом баллона. Наделали беспорядка.

Гвен передёрнуло.

— Оуэн в порядке?

— Он немного избит. — Йанто бросил взгляд на шею Гвен. — Похоже, что ты страдаешь от того же.

— Другой нападающий, но те же намерения, полагаю. Кстати сказать…

Вместе они отнесли крепко связанное тело всё ещё находящейся без сознания Люси на заднее сиденье внедорожника. Йанто предложил Гвен подвезти её, но её машина всё ещё была припаркована за углом. Она неохотно проводила его взглядом, когда он уезжал, и сделала глубокий вдох, прежде чем влиться в поток кардиффских машин.

Она не ела с тех пор, как отправилась в Грейнджтаун, но после драки с Люси её тошнило. Последним, чего ей хотелось бы, была еда. Теперь, открывая входную дверь, она с большим удовольствием свернулась бы калачиком на коврике в прихожей и спала там, даже если до её кровати было совсем недалеко.

— О Господи! — из гостиной появился Рис. Из-за повязки на щеке он был похож на кривобокого хомячка. — Гвен, что случилось?

— Что случилось где? — вяло переспросила она.

— Твоя шея!

— А, это. Я подралась. С Люси.

Он подался к ней, протянув руки, и она упала в его объятия.

— Ты в порядке? Ты победила?

— Видеозаписи нет, — сказала она с закрытыми глазами, прижимаясь к его груди и вдыхая смесь запахов лосьона после бритья и антиперспиранта, которые она знала так хорошо, что могла бы узнать Риса среди дюжины других мужчин в тёмной комнате. — И мы дрались не в грязи, так что можешь прекратить восхищаться.

— Я не восхищаюсь, — сказал он. — Я просто беспокоился о тебе.

— Очень мило. Я в порядке. И буду чувствовать себя ещё лучше, когда лягу в постель.

— Тебе нужно помазать эти царапины мазью с антибиотиками. Забавно, но у меня есть кое-что, чем ты сможешь воспользоваться. В шкафчике в ванной.

— Ладно.

— Ты не двигаешься, — он обнял её. — Что случилось с Люси?

— Она в тюрьме. В изолированной камере.

— Мне надо будет подать заявление? Гвен покачала головой.

— Не думаю. С ней определённо что-то не так. — Она подняла руки и отстранилась от Риса. — Иди в постель. Мне нужно что-то тёплое, чтобы можно было прижаться.

Рис направился в спальню, на ходу стягивая футболку, а Гвен пошла в ванную. Она протянула руку к дверце шкафчика и открыла её. Парацетамол, ватные шарики, противогрибковая мазь для ног, тампоны… где, чёрт возьми, эта мазь с антибиотиками?

Ага, вот она, на нижней полке.

Прямо перед блистерной упаковкой всего лишь с двумя пузырьками, один из которых пуст.

И Гвен с тошнотворным тянущим ощущением в животе поняла, что, если она перевернёт упаковку, то увидит напечатанные на фольге два слова.

«Старт» и «Стоп».