Медный ангел

Глава 15

Теодор весьма и весьма удивился, когда из аббатства Во-ле-Серне доставили записку, адресованную не Камилле, а ему, господину де Виллеру.

«Шевалье! – писал Анри де Вильморен изящным мелким почерком. – Мне хочется еще раз извиниться перед вами за тот вечер. И мне кажется, нам с вами есть о чем поговорить. Не примете ли вы мое предложение вечером навестить один кабачок в ближайшем городке?»

Предложение казалось заманчивым. Теодор подозревал, что Анри носа не кажет в Жируар по меньшей мере наполовину из-за той ночной стычки. После того как Камилла объяснила ему суть отношений с аббатом, Виллеру совершенно успокоился на его счет. Держать зла он не умел – так почему бы и не выпить вина с человеком, к которому госпожа де Ларди настолько расположена. Расположена в том смысле, что... ему, Виллеру, он приятен. Теодор отослал в аббатство положительный ответ.

К вечеру похолодало. Черти бы побрали эту весеннюю погоду: меняется по десять раз на дню, как настроение хорошенькой женщины! Впрочем, тяжелый плащ надежно защищал от холода, а Фернан относился к переменам погоды с философским спокойствием. Под копытами коня хрустели льдинки, когда шевалье ехал на встречу с аббатом де Вильмореном.

Анри поджидал его в условленном месте. На священнике снова было светское платье, и он ничем не напоминал служителя Господа – скорее, трактирного забияку. Теодор понадеялся, что сегодня обойдется без кровопролития, хотя Анри, кажется, обладал врожденным даром влипать в неприятности...

– Рад видеть вас, шевалье! – приветствовал его аббат. Теодор кивнул.

Мирно беседуя, мужчины направились в сторону городка. Уже почти стемнело, когда они проехали городские ворота. Теодор пропустил Анри вперед: аббат уверял, что знает превосходный кабачок, где можно получить отличное вино и место для спокойных разговоров. После долгого пребывания в деревне город, даже такой небольшой, неприятно поразил Теодора. К счастью, ехать оказалось недалеко: четверть часа спустя Анри остановил коня на какой-то улице, названия которой Теодор не разглядел.

Над входом в кабачок висела покосившаяся вывеска с еле различимыми буквами: «Золотой олень». Судя по ее виду, дела у кабатчика шли из рук вон плохо. Но первое впечатление было ошибочным: внутри оказалось вполне уютно и малолюдно, им отвели отдельную комнату, а за заказом подошла крепко сбитая румяная девушка. Теодор даже едва не утонул в ее больших, с поволокой глазах, но служанка не обратила на него никакого внимания, беззастенчиво улыбаясь Вильморену как давнему знакомому.

– Принеси нам анжуйского, Мари, – любезно попросил Анри, подтверждая подозрения Виллеру относительно знакомства с девушкой. Когда та ушла, аббат сбросил плащ, шляпу и улыбнулся. – Как давно я не уезжал вот так, не думая ни о чем, просто чтобы провести спокойный вечер!

Теодор пожал плечами. Он тоже не помнил, когда в последний раз отправлялся гулять по кабакам. Еще в армии, но вот когда? Отвратительная память, но, может, он просто был тогда слишком пьян...

– С аббатом в кабаке я точно никогда не пил, – улыбнулся он.

– Все когда-то бывает впервые! – лукаво подмигнул Анри. Пышногрудая Мари принесла вино, а к нему – полный поднос еды. Видимо, вкусы де Вильморена хорошо знали в этом заведении.

Анжуйское было опробовано и одобрено.

– Я... чувствую некоторую вину перед вами, – сознался Вильморен, помолчав и глядя в кружку. – Мне все еще немного совестно за нашу встречу в коридоре...

– Предлагаю об этом забыть раз и навсегда, – прервал его Виллеру. – Между нами все ясно.

Но Анри по-прежнему смотрел в кружку. Потом вскинул голову:

– Мне совестно, что я едва не перешел вам дорогу, Теодор.

– Вот и не стоит совеститься. Едва не считается.

– Я хотел бы знать... Как вы относитесь к Камилле? Простите мне этот вопрос, но я хочу, чтобы между нами все стало абсолютно ясно.

– Я... неравнодушен к ней, пожалуй. – Теодор глотнул вина и прислушался к себе. – Госпожа де Ларди спокойна, чего еще мне желать?..

– Чтобы она была в безопасности, – совершенно серьезным тоном ответил Вильморен. – Камилла, если захочет, может дать массу поводов для сплетен. Ей этого хватило еще давным-давно.

Виллеру кивнул в знак согласия.

– Но в свете всегда о ком-то сплетничают, насколько я понимаю.

– Всегда... – Анри усмехнулся. – Что им еще делать? Только собирать сплетни и плести интриги.

– А вы, святой отец, разве вы не были светским человеком и разве вы не плели интриги?

Вильморен рассмеялся:

– Вы правы, Теодор. Я был как все они, ничуть не лучше. Разве что больше слушал, о чем и о ком сплетничают, чем сам распускал язык.

– За что и поплатились?

– Да, именно за это. Придворные сплетники подчас говорят вещи, о которых стоило бы помолчать. Особенно придворные сплетницы: женщины в этом отношении куда более грешны, чем мы. Недавно отголоски этих историй едва не стоили мне места викария. К счастью, обошлось.

Виллеру поморщился, словно вино горчило.

– Мне это странно слышать.

– Потому что вы – человек военный, и честный притом. При дворе – крайне редкое и крайне опасное сочетание двух свойств.

– Почему? – удивился Теодор. Пожалуй, вино оказалось слишком крепким для начала пирушки, оно ударило в голову и развязало язык.

– Военные не ищут обходных путей. Честные люди презирают ложь и лицемерие, на них не надавишь, не соберешь компрометирующих сведений. Они как линия на ладони – слегка изгибается, но всегда идет в одном направлении.

Виллеру не удержался от одобрительной улыбки.

– Вы ведь тоже военный, святой отец?

– Я? – Анри встал, чтобы поворошить дрова в камине. – Уже нет. Я – священник. Стало быть, немного дипломат. Дипломатия и война издревле враждовали. Одна исключает другую...

– Или служит поводом к ней?

Вязанка хвороста полетела в огонь, который моментально вспыхнул ярким светом.

– Да... или служит поводом к ней. Я не знаю сейчас во Франции человека, который способствовал бы примирению Франции и Испании. Ришелье был гением, а ныне... может быть, Мазарини, но у него нет почти никаких прав. А вы что думаете по этому поводу, Теодор?

Шевалье помолчал. Он не любил политических разговоров, и вдвойне не любил вести их в общественных местах. Но отказывать Вильморену в ответе как-то неловко.

– Я не силен в политике, Анри, – сказал он.

– Я думаю, вам придется научиться! – улыбнулся аббат.

– Возможно, вы правы, – кивнул Теодор. – Ну что ж... Я не считаю итальянца совсем безнадежным. Если он способен выехать на поле между двумя готовыми к столкновению армиями, возможно, он способен и прекратить войну? – После паузы Виллеру добавил: – Впрочем, я слышал о нем столько неприятного, что сомневаюсь, перевесит ли его политическое обаяние нежелание французов видеть его у власти.

– Вы предполагаете, что может начаться смута?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Виллеру. – Французский народ горяч. Нужна только искра, и пожар будет бушевать.

– Его величество, говорят, совсем плох... – пробормотал Анри.

– Боже, храни короля! – Виллеру размашисто перекрестился. – Дофин совсем юн, страну ждут трудные времена. Французы привыкли к тому, что ими управляет крепкая рука. А сейчас власть наверняка перейдет к регентскому совету...

– Или к талантливому человеку. Талантливые люди находятся во все времена.

– Вроде герцога Энгиенского. – Черт, зря он это сказал. И вообще зря он разговорился о политике, зарекался ведь. Это все вино.

Анри улыбнулся:

– Ведь герцог молод?

– Вы ему польстили. Герцог – мальчишка, живой и горячий. – Было немного тяжело говорить об этом. – Просто котелок с кипящей смолой, которая брызжет во все стороны, но он талантлив. Армия ему верит: и солдаты, и офицеры. Солдаты его боготворят, потому что герцог сам ведет войска в бой и его командование приносит удачу. Когда от полководца пули испанцев отлетают как заговоренные – это расценивается как перст Божий.

– В свете его тоже любят, – кивнул Анри. – Юный полководец, надежда нации... Говорят, он способен составить серьезную конкуренцию де Тюренну.

– Тюренн, несомненно, талантливейший полководец, – сказал Теодор, – но ему не хватает молодого задора, а у герцога Энгиенского этого задора временами слишком много. Офицеры шутили, что если бы вылепить из них с Тюренном одно целое, то мы получили бы лучшего полководца всех времен и народов и Франция не знала бы поражений в войнах.

– Вы служили у Тюренна тоже?

– Да. Однако считаю службу у герцога Энгиенского более почетной.

– Ну что ж, вашему суждению я верю...

– Жаль, что только вы.

Черт, вино слишком крепкое! Он вовсе не собирался это говорить, но Вильморен ему очень симпатичен, а у Теодора давно была потребность выговориться. Ему очень не хватало друзей...

– Вы можете быть со мной откровенны, – Анри будто прочитал его мысли.

– Словно на исповеди, а? – усмехнулся Виллеру.

– Нет, – поморщился Анри, – исповедь – это другое. Почему бы вам не быть со мной откровенным, как с другом?

Теодор посмотрел Вильморену в глаза: нет, Анри не притворяется, он действительно имеет в виду то, что сказал.

– Меня предупреждали, что в Париже и его окрестностях опасно иметь друзей.

– К черту Париж, шевалье. Мы же можем быть друзьями, вне зависимости от того, какие стены нас окружают? – Кажется, вино подействовало и на аббата – он заговорил громче и горячей.

– Вне всякого сомнения.

– Тогда вот вам моя рука! – Анри протянул ему ладонь. – Я не притворяюсь. Я каждый день молюсь за Камиллу, а с недавних пор начал молиться и за вас. Лучшего защитника для моей названой сестры я не мог бы найти! И друга – тоже.

Теодор с удовольствием пожал протянутую руку.

– Ну что ж, Анри, теперь ваша очередь мне что-нибудь рассказать.

– Я не знаю, что вам поведать. – Анри тихо рассмеялся. – В обществе людей благородных принято расплачиваться той же монетой, но я могу разве что заверить вас, что не являюсь испанским шпионом. И папским тоже.

– Меня это радует! – довольно серьезным тоном ответил Виллеру.

– Выпьем! И к чертям все тайны. Сегодня мы отдыхаем. Так что не надо о политике и о смысле жизни – я достаточно думаю о нем, пока на мне священническое одеяние.

– Действительно. Оставим политику, от разговоров о ней аппетит портится. Расскажите о том, как вы стали священником, Анри.

– Дурацкая тема! Я лучше расскажу, как не принял сан и стал гвардейцем его величества... Ага! По реакции вижу, что меня уже выдали. Камилла конечно же?

– Камилла, – не стал отпираться Виллеру. Ее имя вдруг отозвалось в нем пасхальным колоколом. Камилла...

– О! – Глаза Анри заблестели. – Моя названая сестрица в своем репертуаре. Это ее излюбленная история. Уверен, она рассказала вам всю нашу жизнь, начиная с детства... Ну не с детства, так с отроческих лет. В этом она похожа на остальных женщин. А в остальном – нет, ничуть. Она – сильная. И самая мудрая из всех, кого я знал и знаю. Может быть такой, какой захочет. Вы не видели, как она танцует. Да она же грациозней всех этих светских красоток, вместе взятых! Фехтует не хуже многих мужчин, стреляет так, что преподобный де Верней шутит – мол, дело не обошлось без вмешательства потусторонних сил...

– Она рассказала, что у нее погиб жених... и что вы его защищали. Рассказала о нем и о Мари де Шеврез.

Анри вздрогнул. Помолчал, залпом выпил вино, налил себе еще.

– Теодор, она сказала вам куда больше, чем кому-либо, исключая разве что меня. Цените это. Ее доверие дорого стоит.

– Я не так давно с ней знаком, но уже успел понять, что она необычна, – кивнул Виллеру. – Именно Камилла помогла мне справиться с неприязнью к вам, Анри.

– А! Так неприязнь все-таки была.

– Теперь я могу сознаться. Да. – Теодор пожал плечами.

– Надеюсь, я не испортил вам жизнь? – нахмурился Анри.

Виллеру вскинул ладонь.

– Что вы! Никоим образом.

– А вы заметили, что Камилла к вам благоволит? – развил тему Анри.

– Мы с нею друзья, это верно.

– Мне показалось, тут есть нечто большее! – улыбнулся священник.

Виллеру удивленно покачал головой.

– Вам только показалось. Я не замечал с ее стороны никаких особых чувств ко мне. Временами мы друг друга сильно раздражаем. Камилла – очень принципиальная женщина, а у меня тоже полно принципов...

Вильморен рассмеялся:

– Да, я заметил, вы либо шипите друг на друга, как две рассерженные кошки, либо плюетесь ядом, как аспиды. В то же время вы готовы за нее умереть, а она любого убьет за вас. – Он перестал улыбаться. – Между нами, Теодор, Камилла очень несчастная женщина. Вы сами это почувствовали и говорили мне.

– Мне показалось, что я ошибся и она счастлива тем, что у нее есть.

– Это видимость. Я знаю ее гораздо дольше вашего и научился распознавать все ее маски. Она делает вид, что боготворит свое одиночество, и притворяется так хорошо, что сама верит в это. Но на самом деле Камилла – одна из тех, кому смертельно нужен близкий человек. Настолько близкий, чтобы дышать им, чтобы принадлежать только ему и никому больше. – Анри глубоко вздохнул. – Да-да, не смотрите на меня, я понимаю ее так хорошо, оттого что сам точно такой же. И вы, мне кажется, из нашей породы. Вы никогда не думали о женитьбе, Теодор? – вдруг спросил Анри, задумчиво вертя в руках куриную косточку.

Шевалье пожал плечами:

– Думал, разумеется. И даже встречал подходящих женщин, да вот, видите, не сложилось.

– Да. Жениться нужно на том, кто поддержит, а родственников держать про запас... И если я чего-то добился в жизни, то за это стоит благодарить как раз не родню.

– Камиллу? – осторожно спросил Теодор.

– А? – Анри не без удивления посмотрел на свои руки и брезгливо откинул косточку в блюдо. – Да, ее. И семью ее жениха, моего названого брата. Как бы он ни накуролесил, все равно он был моим братом... Я могу быть доволен, меня в Кур-Санлисе и в Жиру-аре считали родным, иногда даже куда более родным, чем собственных детей. Любили. Баловали. Я рос болезненным и потому – тихим и послушным. Во всяком случае, так считалось.

– А на самом деле?

– На самом деле моя названая сестричка Камилла не раз брала мои проказы на себя. Ее-то никто ангелочком не считал. Дьяволенок в юбке. Она должна была родиться мальчишкой. Вообразила, что в ней ни капли женского, и сознательно эту женственность в себе вытравливала. Остальные охотно позволяли ей играть в эти игры, но я еще раз повторяю вам, Теодор: все это ерунда. Как раз она – ангел. Милосердная, терпеливая, мудрая. Просто быть умной и сильной женщиной не так легко. И еще... ей не хватает любви. Не хватает именно того, для чего женщина и создана. Она мучается от своего одиночества... но к одиночеству привыкаешь. И вы привыкли, и я привык тоже...

Теодор со стуком поставил пустую кружку на стол.

– Да, пожалуй. Не пора ли нам отправляться спать?

– Действительно, пора, уже давно за полночь... – Священник поднялся, покачнулся, но на ногах устоял. – Хозяин приготовил нам две комнаты. Правда, на втором этаже. Придется преодолеть лестницу.

– После одного эльзасского болота мне ничего не страшно... – буркнул Виллеру.

Лестницу оба покорили без особых происшествий. Распрощавшись в коридоре с аббатом, Теодор отправился в отведенную ему комнату. Там был растоплен камин, расстелена постель. Виллеру сбросил камзол и сапоги, упал на кровать, раскинув руки. Потолок медленно кружился, сквозь него проглядывали звезды. На душе было так спокойно, и мыслей никаких наконец-то можно несколько минут ни о чем не думать, никуда не спешить...