Меж трех времен

8

Рюб Прайен сидел в маленьком, без окон, кабинете Проекта на первом этаже. Сидел на краю потертого дубового стола и, покачивая ногой, глазел по сторонам — на старый настенный календарь, где все еще стояло название фирмы «Бийки», на фотографии давних-предавних работников фирмы. Он нервничал, а потому был раздражен: Рюб терпеть не мог ожидания. Он поднялся, сделал несколько шагов к входной двери и распахнул ее настежь, повернувшись спиной к столу. Потом он снова сел, но тут же вскочил, вернулся к двери и прикрыл ее, оставив только щелочку шириной в дюйм. Он долго разглядывал узкую полоску дневного света, затем приоткрыл дверь еще на полдюйма и вернулся к столу.

Снаружи по тротуару на этой же стороне улицы к этой же двери стремительно шагал доктор Е.Е.Данцигер — высокий, худой, пожилой, но не старый еще человек в темном пальто и желтовато-коричневой фетровой шляпе. Было позднее утро, температура около пятидесяти градусов [6], небо было серым. Данцигер глянул на цепочку выцветших черно-белых букв: «Братья Бийки, перевозки и хранение грузов», — она тянулась под крышей большого, без окон, кирпичного здания, идти до которого оставалось всего квартал. Здание выглядело все так же. Неужели это возможно? Неужели все эти три года Проект продолжал успешно работать без него?

Он остановился на углу, глядя на серую потрепанную дверь, и подумал, что знает, почему она так заманчиво приоткрыта. Знает, что если он поддастся этому безмолвному приглашению, толкнет дверь и войдет, то как бы согласится с тем, что по-прежнему связан с этим местом, по-прежнему вправе войти сюда. Но Данцигер не собирался облегчать Рюбу Прайену эту встречу; майору еще надлежит всей кожей ощутить свою вину.

Не подходя ближе, Данцигер протянул руку и указательным пальцем толкнул дверь с такой силой, что распахнул ее настежь, но остался стоять в проеме, глядя на Рюба, который поспешно соскочил со стола, одарил доктора своей всегдашней быстрой и тонкой улыбкой и уже открыл рот, собираясь пригласить его войти. Но доктор Данцигер, сохраняя бесстрастное выражение лица, опередил его:

— К вам можно?

Этот вопрос привел Рюба в замешательство; Данцигер увидел, как его бывший подчиненный быстро заморгал.

— Ну конечно же, конечно! Входите!

Данцигер неторопливо шагнул за порог.

— О нет, — сказал он, — никаких «конечно же». Я больше не вправе являться сюда без приглашения. Вы ведь вышвырнули меня, не так ли? — И спокойно добавил: — Как поживаете, Рюб?

— Прекрасно, доктор Данцигер. А вы неплохо выглядите.

— Вот уж нет. Я был стар, когда вы видели меня в последний раз, а сейчас стал еще старше. — Он осторожно оглядел комнатушку. — Здесь все так же, ничто не изменилось.

— Да нет, изменилось, и еще как. Доктор Данцигер, мы могли бы пойти куда-нибудь пообедать? Было бы куда приятнее разговаривать…

— Нет, Рюб. Преломить с вами хлеб я еще не готов. Мне пока не удается разобраться в своих чувствах.

— Вот как?..

Лицо Рюба выражало явное замешательство. Он и хотел бы проявить вежливость, пригласить гостя сесть, сойти с этой мертвой точки, да никак не мог набраться смелости.

— Разумеется. Ваш звонок смутил меня. Услышав ваш голос, я все пытался понять, ненавижу ли я вас. Может быть, мне стоило раз и навсегда отказаться видеться с вами? Или прийти сюда и насмотреться досыта, давая волю ненависти, питая ее… и думая о мести. Или о возмездии? — Данцигер усмехнулся. — Мне больше нравится именно это слово, а вам? И покуда мы разговаривали, я подумал, что, быть может, то, что я испытываю по отношению к вам — не ненависть, а сильнейшая неприязнь. Такая непрощающая, что я не смогу видеть вас. Или, даже если сумею сдержать ее, все равно буду не в силах на вас смотреть. Вы все говорили, говорили и казались счастливым от того, что снова слышите мой голос, а я гадал — неужели время и впрямь все лечит, оставляя вечные, но зажившие шрамы? Боль в конце концов ушла, так что я мог бы… что? Стерпеть ваше присутствие? Прийти сюда и посмотреть на вас с одной только простой неприязнью? С любопытством, презрительно скривив губы? — Вежливая улыбка держалась на лице Рюба, и в ней — каким-то чудом ему это удалось — даже не чувствовалось напряжения. — А может быть, ни то, ни другое, ни третье. Я спросил себя: возможно, вспоминая сейчас о Рюбе Прайене, я лишь мысленно пожимаю плечами? Мол, все это было так давно, что какого дьявола вспоминать?

— И что же вы решили? — Рюб наконец указал на дубовый стул с прямой спинкой. — Присаживайтесь, доктор.

— Нет, я хочу подняться наверх и осмотреться. Хочу снова увидеть Проект. Вот поэтому-то я и пришел. И поэтому, Рюб, решил остановиться на снисходительном любопытстве. На том, что буду разглядывать вас, слегка забавляясь. Именно это я и делаю сейчас, если вы еще не заметили. Оглядываю вас с головы до ног, слегка потешаясь над вашей самонадеянностью. Пытаюсь понять, как это, черт возьми, у вас могло хватить наглости заговорить со мной, пусть даже по телефону. Не говоря уж о том, чтобы пригласить меня на обед! Итак, Рюб, говоря спокойно, снисходительно забавляясь вашей самонадеянностью, — какого дьявола вам от меня нужно?

— Помощи. И, если только это возможно… начать восстанавливать дружеские чувства, которые по крайней мере я к вам испытываю.

— А знаете, это и впрямь забавно. Экая наглость! Проклятая ваша наглость! Итак, еще раз — что вам от меня нужно?

Мгновение Рюб стоял, глядя на Данцигера; в его глазах светилось удовольствие. Затем, явно повинуясь порыву, он протянул руку:

— Начать все сначала.

Данцигер стоял, недоверчиво покачивая головой. Он все еще качал головой, когда на его губах появилась неохотная усмешка.

— Экая наглость! — повторил он, однако руку Рюба принял. — Пойдемте. — Он повернулся ко встроенной заподлицо со стеной двери, которая находилась напротив входной. — Давайте поднимемся наверх.

Рюб двинулся вперед, распахнул дверь и придержал ее для Данцигера. Тот переступил порог и остановился, с любопытством озираясь в тесном, с бетонным полом закутке перед закрытыми шахтами лифтов. Ухмыляясь, Рюб вошел следом, и Данцигер сказал:

— Подлый вы негодяй! Сколько я ни размышлял, а этого не предвидел, — кажется, у меня все еще сохранились остатки некой старческой симпатии к вашей персоне. Кто бы мог подумать!

Он нажал на кнопку лифта, и дверцы плавно разошлись.

На верхнем, шестом этаже они двинулись вперед по выложенному пластиковой плиткой коридору. Высокий старик все озирался, в его глазах светился острый интерес. Он снял шляпу и нес ее в руках; его веснушчатую лысину венчиком окаймляли крашеные черные волосы. Здесь все было как в любом учреждении: нарисованные по трафарету стрелки на стенах коридоров указывали направление и номера комнат, кое-где у закрытых дверей висели черно-белые пластиковые таблички с фамилиями. Данцигер указал на одну, где было написано: «К.Вич».

— Кэтрин Вич, — сказал он, — Кэти. Славная девочка… — Он остановился. — Загляну к ней на минутку, поздороваюсь.

— Боюсь, доктор, ее сегодня нет.

Они пошли дальше, и снова Данцигер остановился — на сей раз у двери, на которой не было никаких надписей.

— Кажется, это дверь на мостки. Я хочу пройтись по ним, Рюб, взглянуть на «Большую арену».

— Но…

Данцигер упрямо покачал головой — с той властностью, которая и прежде была присуща ему.

— Рюб, я хочу видеть. Это не займет много времени…

— Я хотел сказать, доктор Данцигер, что не прихватил сегодня ключи.

Мгновение Данцигер молча смотрел на Рюба; затем они двинулись дальше, завернули за угол и остановились у дверей конференц-зала. Данцигер и не подумал открывать дверь, и тогда Рюб, потянувшись из-за его спины к дверной ручке, повернул ее и жестом пригласил Данцигера войти. Еще мгновение Данцигер не двигался, оглядывая длинную комнату, наконец он вошел и спросил:

— Рюб, куда делись все остальные?

— Э-э… — Рюб шагнул вслед за ним и прикрыл дверь, — сегодня же выходной, доктор. Так что они, наверное, дома. Отсыпаются, читают газеты и все такое прочее.

Он подошел к столу, на котором лежал атташе-кейс, и знаком предложил Данцигеру занять место напротив. Тот обогнул стол, на ходу снимая пальто и разглядывая стены, световые люки в потолке, ковры.

— В бытность мою выходные дни здесь ничем не отличались от будней, — заметил он. Сложив пальто и шляпу на одном стуле, он присел на соседний. На докторе Данцигере был синий костюм и белая рубашка с синим в белую полоску галстуком. — Я бывал здесь каждый день, по нескольку часов, по воскресеньям даже и дольше. И вы тоже. И Оскар. И большинство сотрудников. Мы были здесь, в Проекте, потому что хотели здесь быть.

Устроившись лицом к собеседнику, он удобно откинулся на спинку стула и положил длинную руку на стол — поза, хорошо знакомая Рюбу.

— Что же, миновал не один год с тех пор, как вы ушли. И с тех пор, как ушел Сай. — Рюб отодвинул в сторону чемоданчик, положил локти на стол, переплел пальцы. — Все успокоилось, устоялось, пришло в норму. Так что все мы постепенно стали…

Он осекся, потому что Данцигер, чья рука все еще лежала на столе, что-то писал на слое пыли указательным пальцем своей старческой, испещренной веснушками руки. Рюбу пришлось изогнуться, чтобы увидеть, что такое написал доктор Данцигер, и слово предстало перед ним во всей своей красе: «Вранье!» Глаза их встретились, и высокий старик сказал:

— Вы же все равно собирались когда-нибудь рассказать мне правду, Рюб. Когда-нибудь. Так почему не сейчас? Так, кажется, говорилось в старых рекламных объявлениях. Помните? Возможно, что и нет. Это была реклама пудры «Пиллсбери».

— Ладно, — кивнул Рюб. — Ладно. Я и не надеялся одурачить вас, доктор Данцигер. И даже не пытался. Я просто откладывал объяснение, потому что оно затруднительно. И унизительно. Если вы жаждали отмщения, то, сдается мне, вы его получили. — Вдруг решившись, он резко отодвинул стул и встал. — Вы хотели видеть «Большую арену»? Отлично. Будет вам «Большая арена»!..

Выйдя из конференц-зала, они прошли по бетонному полу узкого, похожего на туннель коридора, который освещали закрытые решетками круглые лампы на потолке. Возле металлической двери, на которой красовалась табличка «Вход строго запрещен», они остановились; Рюб вынул ключ, повернул его в замке, перешагнул порог и, придержав дверь ногой, наклонился, чтобы поднять что-то с пола прямо за дверью. Данцигер шагнул было за ним, но тут же остановился — внутри царила кромешная, непроницаемая тьма. Затем Рюб включил большой, на пять батареек, фонарь, стоявший линзой вниз на полу у двери. Мощный широкий луч качнулся, обшаривая темноту, и Рюб сказал:

— Вот как сейчас мы смотрим на «Большую арену». Если вообще смотрим…

Луч света отыскал сборный дощатый домик, старый домик эпохи двадцатых годов.

— Дом Макното… — пробормотал Данцигер и осекся: дрожащий белый круг замер на крыше низкой веранды — крыша осела, она проломилась там, где ее когда-то поддерживала подпорка, которая некогда ее поддерживала.

Затем луч фонаря скользнул вдоль стены дома, по окнам, глянцевито отливавшим зеркальной чернотой, и остановился на разбитом стекле — оконная рама щерилась осколками. Никто не произнес ни слова. Рюб опустил фонарь, и прыгающий овал белого света освещал им дорогу, когда они двинулись дальше. Потом Рюб снова остановился, направив фонарь на индейский вигвам, расписанный силуэтами бизонов и примитивными фигурками людей — сейчас сыромятная кожа свисала длинными рваными лохмотьями. Внутри вигвама тускло поблескивала хромированная корзинка перевернутой тележки из супермаркета. Луч фонаря метнулся к другому вигваму, упал на его стенку.

— Рюб, я больше не мигу, — сказал Данцигер, и голос его прозвучал высоко и глухо в громадной пустоте, над которой они стояли. — Не могу. Выключите эту проклятую штуковину.

Свет погас, и в кромешной тьме Данцигер сказал:

— Ладно. Что произошло?

— Мы обанкротились. Нас лишили ассигнований. До последнего цента. Проект закрыт. Мы больше не у дел, доктор. Проекта больше не существует. Я, в сущности, вломился сюда незаконно — просто не смог утерпеть. Думаю, они знают, что я иногда прихожу сюда. Во всяком случае, замок на входной двери пока не сменили. Зато почти полностью отключили все электричество — все крупные линии. И все это правительство уже списало. Просто не могут никак найти покупателя на выпотрошенный склад без внутренних перекрытий.

— Рюб, так еще хуже. Зажгите фонарь!

Рюб щелкнул выключателем, направил луч света вверх, нашарил и высветил мостки пятью ярусами выше. Луч скользнул по мосткам и уперся в секцию, где зияла прореха длиной в десяток футов.

— Здесь мостки расшатались. Болт то ли заржавел, то ли выпал — проверок не было, секция слегка провисла, и другие болты, видимо, не выдержали. Секция рухнула на бакалейную лавочку в нашем Денвере и разнесла ее в щепки. Ремонта делать не стали, и теперь мостки постоянно закрыты…

Он перевел луч фонаря на пол, и они двинулись дальше. Прошли, не останавливаясь, мимо части фермы, обнесенной изгородью, мимо дерева — слой земли кое-где исчез, и обнажился бетонный пол. На ничейной земле перед траншеей времен Первой мировой валялись две банки из-под пива.

— Ладно, Рюб, с меня довольно. Выйдем отсюда!

В конференц-зале доктор Данцигер сказал:

— Хорошо, а теперь расскажите все, как было.

— Они начали утверждать, что у нас нет результатов.

— Нет результатов?!

— Точно. Что мы потратили уйму де…

— Нет результатов! Черт побери, что они хотели этим сказать?

— Именно то, что сказали. Не помню, кто сказал это первым — кто-то, и все. Словно мальчик закричал, что король голый, и все, как один, подхватили этот крик. Ага, точно! Глядите, голый! Черт подери, доктор Данцигер, ведь это были по большей части политики, чего же еще вы от них ожидали? Эта порода побьет всех крыс по части бегства с тонущего корабля! Помните Сая? Саймона Морли?

— Разумеется.

— Так вот — он не вернулся, черт бы его подрал. Взял и остался в своем треклятом девятнадцатом веке. Если бы он вернулся! Как мы ожидали! Как он сам обещал! Как он просто обязан был сделать! Доктор Данцигер, если бы он вернулся с доказательствами, какие только он и мог добыть, да они… Дьявол, они дали бы нам все, что угодно, кроме памятника Вашингтону.

— А вместо этого…

— Вместо этого — почем нам знать, где обретается Сай? Или Макнотон? Может, Сай только и делал, что отсиживался в своей квартире в «Дакоте» — на денежки налогоплательщиков, — вовсю корчил дурачка, притворялся перед нами, что вот-вот перенесется в прошлое. А потом как-то ночью улизнул из дома, явился в Проект через пару дней — мол, вот он я, ура мне, я побывал в прошлом! И мы попались на эту удочку. Приняли желаемое за действительное. Сенатор струхнул не на шутку, а ведь одно время казалось, что он вот-вот вручит нам какой-нибудь дурацкий орден. Генерал из Пентагона увидел наяву, как гаснет на погонах его третья звезда, и скоренько прикрыл свою задницу, объявив, что он никогда нам не верил и неоднократно нам заявлял об этом — лживый сукин сын! Да, разделались они с нами на редкость быстро. Даже академики. Докажите то, докажите это! Бог мой, меня уже тошнит от самого этого слова «докажите». А мы ничего не могли доказать. На последнем нашем совещании — через полтора дня после этого нас прикрыли — тот самый конгрессмен, гнусный коротышка — помните его? — меня совсем припек. Сай должен был вернуться в прошлое и… ну, вы сами знаете, что он там должен был сделать.

— Знаю? Да мне это было отвратительно!

— Ну да, понятно, уж простите. Но загвоздка в том, что нам пришлось посвятить в это дело конгрессмена. Иначе никак нельзя было. Так что он знал, что Сай должен вернуться и… — Рюб искоса глянул на старика, — чуть-чуть, самую малость подправить одно событие в прошлом; и, черт побери, доктор Данцигер, это событие было совсем незначительное!

— Ну да, конечно, конечно! Изменить прошлое настолько, чтобы Куба стала американским владением. Превосходно. Как будто вы в состоянии предсказать последствия такого изменения! Нелепость, причем чрезвычайно опасная нелепость. Впрочем, продолжайте.

— Этот коротышка все повторял: «Ну, майор, как теперь Куба — пятьдесят первый штат? Тю-тю! А Фидель? Играет за „Нью-Йорк Метс“?..» [7]

Данцигер ухмыльнулся:

— Поделом вам досталось!

— Да знаю, знаю, но суть в том, что у нас не было доказательств. Ни единого.

— А как же наш парень из Денвера? Он ведь побывал там. И вернулся.

— Никакого проку. Этого просто не было, как и в случае с Саем — понимаете? Где доказательства, где доказательства? Чертова свора попугаев! Наш парень побывал в средневековом Париже — ну и что? Всего десять секунд? Да они хохотали нам в лицо. Только намекните политику, что он может быть не прав, и уж друга вы себе не наживете.

— О да. Ну что ж, Рюб, — с этими словами Данцигер потянулся к шляпе и пальто, сложенным на соседнем стуле, — ничего не поделаешь. Все это было великолепно, но…

— Подождите.

— Ох, Рюб, Рюб! Проект закончен. Навсегда. Неужели вы в состоянии бродить здесь с фонариком и представлять, как все это будет отстроено? Восстановлена «Большая арена», работает школа, вернулся Оскар Россоф, прибывает новая группа кандидатов… Проект мертв! В сердце ему вбили осиновый кол.

— Конечно. Знаю. Но нам и не нужен Проект.

— «Нам»?

— Будет «нам», когда вы узнаете почему.

— Ах, вот как! Но если «нам» не нужен Проект, то что же «нам» нужно?

Рюб подался вперед над столешницей, прямо глядя Данцигеру в глаза:

— Сай.

— Сай Морли?

Рюб снова сел и кивнул:

— Точно. Сай Морли, лучший из всей нашей команды. Вот кто нам нужен, и это все, что нам нужно. Можете вы добраться до него, доктор Данцигер? Можете?

— Добраться до него? Каким образом? Как я могу добраться до него, если он в девятнадцатом столетии?

— Я не знаю. — Рюб не сводил глаз с Данцигера. — Не знаю, черт побери! Вы же придумали весь Проект! Это была ваша теория. Если кто и может придумать, как добраться до Сая Морли, так это вы.

— Рюб, — мягко сказал старик, — как же иначе я могу найти Сая Морли, если не сам отправлюсь вслед за ним?

— Вы пытались путешествовать в прошлое?

— Конечно. И вы, я уверен, тоже.

— Даже не один раз. Я бы отдал все, что у меня есть или будет, только бы мне удалось… ну хоть раз, хоть на минутку… — Он помолчал, поглядел через стол на старика, затем проговорил: — Забавно — ведь это вы и я создали Проект. Запустили его в ход. И вот именно мы с вами не способны путешествовать во времени: для этого нам нужен Сай. — Рюб стиснул кулак и мягко, беззвучно замолотил им по столу. — Нам нужен Сай! Так вы не можете добраться до него? Никоим образом?

Старик отвел глаза, едва заметно пожал плечами. В смятении, слегка нахмурясь, он укладывал сложенное пальто на руке, и Рюб Прайен подался вперед, не спуская с Данцигера внимательного взгляда. Потом на его лице появилась улыбка, и он очень мягко проговорил:

— Ах, доктор, доктор, вы ведь совершенно не умеете лгать. Вы даже не знаете, как это делается. Зато знаете, что вам стоило бы солгать. Вы бы хотели солгать. И вы пытаетесь солгать — только вот меня вам обмануть не удастся. Вы можете добраться до Сая Морли!

— Даже если и так, вам это ничем не поможет. — Данцигер обвел взглядом зал. — На самом деле Проект добился успеха, и я об этом всегда буду помнить. А потом верх взяли смутьяны. Вы, Эстергази и кто-то, стоявший за вами, понятия не имею кто — я ведь простак. Но теперь Проекта больше нет, и если я откровенно не радуюсь этому, то по крайней мере очень близок к тому, чтобы радоваться. — Данцигер поднялся, перебросил пальто через локоть и взял шляпу. — Я не стану помогать вам, Рюб. Вы мне симпатичны, Бог знает почему. Но вы хотите изменить прошлое. Ради того, чтобы изменить настоящее согласно вашему маниакальному пониманию того, что именно будет лучше для всего остального человечества. Что ж, если существуют ученые идиоты, отчего бы не быть разумному сумасшедшему? И такие встречаются повсюду. Довольно часто это бравые парни в военной форме. Патриоты. Но тем не менее враги. — Он наклонился к Рюбу, протянул руку. — Так что я просто распрощаюсь с вами и поблагодарю за интересно проведенное утро.

Рюб поднялся с добродушным видом, пожал протянутую руку доктора Данцигера и сказал:

— Сядьте, доктор Данцигер. Сядьте, потому что вы все равно поможете мне. Вы найдете для меня Сая Морли, потому что захотите сделать это!..

Под пристальным взглядом все еще стоящего Данцигера он пододвинул к себе чемоданчик. Щелкнул двумя бронзовыми замочками, поднял крышку и начал вынимать содержимое, выбрасывая на стол перед Данцигером глянцевую черно-белую фотографию главной улицы какого-то городка, старую газету с побуревшими краями, значок рекламной кампании, стопку писем, скрепленную зажимом, конверт с треугольной маркой, магнитофонную кассету, старинную книгу в растрепанном переплете, стянутую резинкой катушку черно-белой пленки…

— Взгляните на все это, доктор. Вот, посмотрите на снимок.

Всем своим видом выражая недовольство, доктор Данцигер положил на стул пальто и взял в руки фотографию.

— И что же?

— Да просто присмотритесь к ней. Главная улица мелкого городишки, верно? Снимок сделан в сороковых годах, согласны? Посмотрите на автомобили.

— Верно. Вот «плимут-родстер» сорок второго года выпуска. У меня когда-то был такой.

— А теперь поглядите на афишу кинотеатра — можете ее прочесть?

— Разумеется. Я ведь не совсем еще…

— Отлично. Прочтите название фильма.

Двадцатью минутами позже доктор Данцигер — он держал в руках кинопленку, подставляя ее под флюоресцентный свет, лившийся с потолка, и разглядывал кадры финального эпизода — небрежно бросил пленку на стол, в груду прочих предметов.

— Ну ладно, — раздраженно сказал он, садясь. — Все эти вещи демонстрируют одно и то же явление, каждая на свой лад. События, которые, вне всякого сомнения, произошли таким-то образом, по всей видимости, происходили и по-другому. Где вы раздобыли все это? — спросил он с любопытством.

Рюб пожал плечами.

— У друга, молодого друга по армии; мне их, собственно, одолжили.

— И что же общего эти предметы имеют с Саем Морли?

— А разве это не очевидно?

— Нет.

Рюб кивком указал на кучу, лежавшую на столе:

— Это же его рук дело! Его и Макнотона — еще одного типа, который обещал вернуться и не сдержал слова! Они живут себе в прошлом, шляются повсюду и устраивают изменения. Понимаете? Они даже не сознают, что творят. Живут себе счастливо и понемногу изменяют мелкие события. А мелкие изменения мало-помалу приводят к… — Он замолчал и нахмурился: доктор Данцигер с усмешкой качал головой. — Да почему же нет?! Какого черта, вы же сами это говорили!

— Не говорил. Такой размах не может быть следствием обычных изменений. Это не Сай. И не Макнотон. Посмотрите на все эти вещи.

— Я и смотрел. Почти всю прошлую ночь. Смотрел, покуда…

— Ну так посмотрите еще раз. Вы могли бы обойтись и без подсказок старого маразматика.

— Это вы-то маразматик? Черта с два!

Рюб Прайен взял в руки белый значок избирательной кампании и вгляделся в лица Джона Кеннеди и Эстеса Кефовера; взглянул на первую страницу старой газеты. Затем он потрогал магнитофонную кассету, старую кинопленку, пачку писем; на его лице все явственнее проступало раздражение. Наконец он уселся, перекинув руку через спинку стула.

— Доктор Данцигер, вы же знаете, что я вам и в подметки не гожусь. Просто скажите, в чем дело, и все тут.

— Ни один из этих предметов не датируется девятнадцатым веком. Неужели вы этого не заметили? Если бы Сай, находясь в восьмидесятых, был причиной всего этого, — он указал на разбросанные по столу вещи, — то по крайней мере часть их происходила бы из более раннего времени. А если бы причиной изменений был Макнотон, ни один предмет не был бы старше двадцатых годов. — В голосе старика зазвучал неподдельный интерес. — Видимо, нечто загадочное произошло примерно в 1912 году. Нечто чрезвычайно важное… Скажем так. Большой Взрыв, если позаимствовать термин у астрофизиков. То, что изменило ход множества последующих событий — и этих, и, вне всякого сомнения, других.

— И что же это был за Большой Взрыв?

— Кто знает? Вы читали опубликованный отчет Сая Морли, его книгу?

— Дважды. Я даже делал выписки. И проклинал Сая чуть не на каждой странице.

— И тем не менее отчет весьма точный, как по-вашему?

— Ну, я не знаю. Как насчет последней главы?

Данцигер рассмеялся:

— О да, вы правы, правы! В последней главе он оказался не совсем точен, хвала Создателю. Помешать моим родителям встретиться, тем самым предотвратив появление самого Проекта! Мне это понравилось. Но во всем остальном Сай точен, включая изложение ваших грандиозных идей. Так почему же, по-вашему, он вообще написал последнюю гла…

— Принял желаемое за действительное. Описал события так, как ему хотелось их видеть, — перебил старика Рюб.

— Ну не знаю, не знаю. Если Сай действительно хотел так поступить, что могло помешать ему?

Рюб покачал головой:

— Понятия не имею.

Они молчали, погрузившись в размышления, затем Рюб сказал:

— Ладно. Но кто же тогда устроил этот ваш Большой Взрыв?

— Любой, кто прочел книгу Сая с описанием метода. И испытал его сам на себе. Или сама, как следовало бы сейчас добавить. Испытал, и, в отличие от меня или от вас, успешно.

— А, бросьте! Неужели вы это серьезно? Просто прочитал книгу, и все?

— О, я знаю, как это трудно. И помню, что очень немногим это удалось, даже при всех наших возможностях: школе, исследователях, декорациях на «Большой арене». Для Макнотона мы воссоздали, по сути, целый город. И все-таки остается вероятность, что какой-нибудь читатель, абсолютный дилетант… — Он оборвал себя на полуслове и вдруг захохотал. — Да шучу я, конечно, шучу! Я вас дразнил, Рюб.

Все еще веселясь, старик потянулся за пальто и шляпой.

— Что ж, это было увлекательно. — Он отодвинул стул, готовясь встать. — Но сейчас… всего хорошего, Рюб. Как говорится, спасибо за все.

— Не могу поверить, что вы вот так просто бросите это дело и не оглянетесь. Это вы-то, с вашей фанатичной ненавистью к малейшим изменениям в прошлом! — Рюб провел ладонью над россыпью предметов на столе. — А как же эти изменения?

— Вы так ничего до конца и не поняли, верно? Да, эти предметы, судя по всему, представляют прошлое, которое затем было изменено — и тем самым изменилось настоящее, в котором мы живем. И если бы только я мог предотвратить такое, я бы сделал это. — Старик оперся ладонями о стол и, не сгибая рук, наклонился к Рюбу. — Но теперь вот этот, измененный ход событий и есть наше настоящее. Хотите изменить его сызнова? Заставить Сая Морли, если б только это было возможно, совершить что-то — вы даже не знаете, что именно — и сотворить новый ход событий? Последствия которого вы не в состоянии предвидеть?

Рюб взял со стола значок избирательной кампании.

— Как насчет вот этого? — Он подтолкнул значок, и тот, чиркнув по столу, остановился перед Данцигером рисунком вверх.

Данцигер поглядел на два лица, изображенных на значке, и снял ладони со стола.

— Да. Мне нравился этот молодой человек. Приятно было иметь президента, который говорит не по бумажке. Бегло и правильно. Зачастую изящно и остроумно. Когда он произносил где-нибудь речь, представляя Соединенные Штаты, я чувствовал гордость. Со времен Франклина Рузвельта немного было у нас таких президентов. И тем не менее за весьма короткий срок обаятельный молодой человек подвел нас куда ближе к грани ядерной войны, чем это случалось до него или после него. И сделал это, основываясь на неполных сведениях. Втянул нас в самую дурацкую и скверно задуманную авантюру на Кубе, какую только можно было вообразить. А что было бы дальше, Рюб? Что, если бы он благополучно пережил свой первый срок и был избран на второй? Стал бы он лучше? Возможно. Он мог втянуться в эту гигантскую работу. И тогда настоящее, в котором мы живем, было бы великолепно. Или катастрофично. Это невозможно узнать, понимаете вы, невозможно! Но вы все же хотите рискнуть? Сунуть руку в «мешочек с сюрпризами» и вытащить наудачу то, что попадется? — Он жестом указал на фотографию, письма, старую газету — на все, что лежало на столе между ними. — Мне бы очень хотелось знать, какое событие, какой Большой Взрыв в начале нашего века вызвал к жизни все эти изменения и другие, о которых мы еще не знаем. Я бы хотел это знать, но никогда не узнаю. И не стану помогать вам узнать. Вы милашка, Рюб, как положено говорить ирландцам, но еще вы — смутьян, возмутитель спокойствия, любитель ворошить то, что дурно пахнет. — Неловкими движениями старик начал одеваться. — Так что собирайте свои сокровища, Рюб, и отправляйтесь домой. От добра добра не ищут. Проект закончен.

— Ладно. — Рюб встал, улыбнулся и сделал это так искренне, что Данцигер не мог дружески не улыбнуться в ответ. Рюб начал собирать со стола свои находки, по одной бросая их в чемоданчик. — Выйдем вместе…

В маленьком кабинете на первом этаже доктор Данцигер, уже надевший шляпу, застегивал пальто и озирался по сторонам.

— Ну что ж, — сказал он, — Проекта больше нет, и сюда я уже не вернусь. Однако, что бы я ни должен был чувствовать по этому поводу, будем считать, что я просто вздохнул с облегчением.

Он вопросительно глянул на Рюба, который ждал, держа в руке бурую полотняную кепку, но тот лишь пожал плечами, и Данцигер ответил кивком.

— Да, — сказал он, — Проект действительно значил для вас больше, чем даже для меня. Намного больше, думается мне. Вы готовы?

Рюб тоже кивнул, натянул на голову кепку, но не двинулся с места, не в силах, как показалось Данцигеру, сделать последний шаг. Протянув руку, он снял со стены фотографию в рамочке — усатые мужчины стоят или сидят на корточках у старинного фургона для перевозок; надпись белыми чернилами: «Наша команда».

— Вот, — он протянул фотографию Данцигеру. — Хотите сувенир?

Данцигер поколебался и кивнул:

— Да. Спасибо.

Он сунул фотографию в карман пальто. Рюб снял со стены еще один снимок — для себя, двинулся к двери и, когда Данцигер вышел из кабинета, выключил свет. Снаружи, на улице, он захлопнул входную дверь и запер ее ключом, который достал из нагрудного кармана.

— Куда направитесь, доктор Данцигер?

— На восток, а потом автобусом до дома.

— Что ж, доктор Данцигер, надеюсь, мы еще увидимся.

— Да, Рюб, я тоже надеюсь, что еще увижусь с вами. Это истинная правда. Но положимся в этом на судьбу, идет?

— Идет. Ладно.

Они пожали друг другу руки, распрощались и разошлись в разные стороны. Шагов через шесть Рюб остановился и взглянул на ключ, который все еще был у него в руке. Обернувшись, он увидел уходящего прочь Данцигера, затем скользнул взглядом вверх по глухой кирпичной стене дома — до самой полоски выцветших букв, тянувшихся под крышей. Рюб стиснул ключ в кулаке, повернулся и со всей силы швырнул его через улицу. Прислушавшись, он уловил металлическое звяканье — оно донеслось с той стороны, из-за цепей, ограждавших высокие штабеля сплющенных под прессом старых машин. И уже после этого Рюб двинулся прочь.